Тогда три племени эльдар собрались наконец в Валиноре, а Мелькор был скован. То был Полдень Благословенного Королевства, время его высшей славы и блаженства, долгое в преданиях лет, но слишком краткое в памяти. В те дни эльдар достигли полного расцвета силы и мудрости, и нолдор все пополняли свои знания и совершенствовали мастерство; и долгие годы были наполнены радостным трудом, коим были созданы многие новые творения, прекрасные и удивительные. В те дни нолдор впервые создали буквы, и Румилем из Туны звали того мудреца, что первым придумал знаки для записи речи и песен, одни - для вырезания в металле и камне, другие - для рисования кистью или пером.
В то время в Эльдамаре, в доме короля в Тирионе, родился старший из сыновей Финвэ и самый любимый, коего звали Куруфинвэ, но мать назвала его Фэанором*, Пламенным Духом, именем, под которым его помнят во всех легендах нолдор.
*[Примечание к тексту] "Фэанаро" на языке тех дней.
Его мать звали Мириэлью. Волосы ее походили на серебро; и была она хрупкой и стройной, как белый цветок в траве. Мягок и мелодичен был ее голос, и она пела за работой музыкой без слов, подобной журчащей воде. Ибо даже среди нолдор руки ее искусностью в тонкой работе превосходили любые другие. Она измыслила искусство вышивки; и один обрывок вышивки Мириэли, если бы его увидели в Средиземье, стоил бы дороже целого королевства, ибо богатство узоров и огонь цветов не уступали яркостью и разнообразием листьям, цветам и крыльям в полях Йаванны. Поэтому ее звали Сериндэ*.
*[Примечание к тексту]: "Мириэль Сериндэ": что означает "Бюрдэ Мириэль" (Мириэль Вышивальщица): Слова Эльфвинэ.
Любовь Финвэ и Мириэли была велика и полна радости, ибо началась она в Благословенном Королевстве в дни его блаженства. Но, вынашивая сына, Мириэль ослабела духом и телом, и почти все силы, казалось, покинули ее; и когда она дала сыну имя, то сказала Финвэ: "Никогда уж не выносить мне вновь дитя; ибо сила, что дала бы жизнь многим, вошла в одного Фэанора".
Финвэ сильно опечалился, ибо нолдор были юным народом, но было их еще мало, и он желал породить многих детей в блаженстве Амана. Поэтому молвил он: "Разве нет исцеления в Амане? Здесь любой, кто устал, может найти отдых".
Но Мириэль все чахла, и потому Финвэ искал совета у Манвэ, и Манвэ поручил ее попечению Ирмо в Лориэне. При расставании (кратком, как он полагал) Финвэ печалился, ибо казалось несчастьем, что мать уйдет и пропустит, по меньшей мере, раннее детство сына.
"Воистину, это несчастье", - сказала Мириэль, - "и я оплакивала бы его, если бы не утомилась столь сильно. Но не вини меня в этом и в том, что может произойти после. Ныне должна я отдохнуть. Прощай, любимый мой господин!"
Ничего яснее она не сказала в то время, но в сердце своем стремилась не только ко сну и отдыху, а к освобождению от жизненных трудов. Она ушла в Лориэн и легла спать под серебристым древом; но хотя казалась она спящей, дух ее покинул тело, в молчании ушел на попечение Мандоса и поселился в доме Вайрэ. Девы Эстэ заботились о ее прекрасном теле, так что оно осталось нетленным, но она не вернулась.
Финвэ жил в печали, и часто приходил он в сады Лориэна, и сидел под серебристыми ивами у тела своей жены, и звал ее по именам. Но все было тщетно, и он один во всем Благословенном Королевстве был лишен радости. Со временем он перестал посещать Лориэн, ибо вид прекрасного тела Мириэли, не слышавшей его зова, лишь усиливал его тоску. Всю любовь даровал он тогда сыну; ибо Фэанор в детстве был похож на мать голосом и обликом, и Финвэ был ему и отцом и матерью, и двойные узы любви связывали их.
Но все же Финвэ не был доволен, будучи юным и полным сил, он желал иметь еще детей, дабы принести радость в свой дом. Поэтому, когда прошло двенадцать лет, он вновь обратился к Манвэ. "Узри же, владыка!" - сказал он. "Я испытываю лишения. Лишь я один среди эльдар не имею жены, и нет у меня надежды на сыновей более одного или на дочь. А в это время Ингвэ и Ольвэ зачинают многих детей в блаженстве Амана. Должно ли остаться так навсегда? Ибо сердце говорит мне, что Мириэль никогда не вернется из дома Вайрэ".
Тогда Манвэ сжалился над Финвэ; но поскольку это казалось ему делом великой важности, а приход смерти (хотя бы и по доброй воле) в Благословенное Королевство - дурным предзнаменованием, на которое нельзя не обратить внимания, то созвал он Валар на Совет и пригласил прийти туда также вождей и мудрецов эльдар. Долгий спор Валар эльдар записали. Эту запись назвали "Намна Финвэ Мириэлло", "Статут Финвэ и Мириэли", и хранилась она среди книг их Закона; ибо в этом споре обсуждались и решались многие вопросы, касающиеся эльдар, их судьбы в Арде, смерти и возрождения. И Валар были сильно обеспокоены тем, что их труды по охране Валинора напрасны, если некая вещь или существо прибыли из Средиземья, и поняли они более ясно, сколь велик вред, нанесенный встарь Мелькором веществу Арды, так что все воплощенные существа, если питали они тела веществом Арды Искаженной, всегда были подвержены печали и обречены делать или сносить вещи противоестественные в Арде Неискаженной. И это искажение не мог полностью исцелить даже сам Мелькор, если бы раскаялся; ибо сила ушла из него и не могла вернуться обратно, но продолжала труд свой согласно изначальной воле Мелькора. И эта мысль омрачала сердца Валар - то было предзнаменование печалей, что Дети принесут в мир.
Но когда уже все было сказано, Манвэ повелел Мандосу говорить и огласить его приговор. Тогда восстал Мандос на Горе Судьбы и сказал:
"Вот образ жизни, что Илуватар уготовил вам, его детям, как вам хорошо известно: жизнь квэнди длится до конца Арды; и у них должна быть лишь одна супруга на всю жизнь, пока существует Арда. Но этот закон не берет во внимание Смерть, которая произошла от искажения Арды. Поэтому Манвэ, коему Илуватар дал право создавать законы, вынес этот приговор.
Когда дух супруга, мужа или жены, по какой-либо причине, переходит на попечение Мандоса, тогда живому будет дозволено по закону взять другого супруга, если прежний союз расторгнут навеки".
"Как же может брак окончиться навсегда? Согласно желанию Мертвых или приговору Мандоса. Согласно желанию Мертвых, если они навсегда отказываются от возвращения к телесной жизни; согласно приговору Мандоса - если им не разрешено возвратиться. Ибо союз этот кончается, если не может быть возобновлен в течение жизни Арды".
"Мы говорим: "согласно желанию Мертвых", ибо несправедливо Живым ради собственных целей заставлять Мертвых оставаться в Мандосе, отказавшись от всякой надежды на возрождение. Так же несправедливо, чтобы Мертвые своим отказом от жизни принуждали Живых пребывать в одиночестве до Конца; и поэтому мы провозглашаем, что в этом случае Живые могут взять себе других супругов. Но должно ясно понимать, что если Живые сделают это, то воля Мертвых не может быть изменена и они никогда не смогут возвратиться к жизни в теле. Ибо никто из квэнди не должен иметь одновременно двух супругов, живых и воплощенных.
Вот приговор Намо Мандоса в этом деле".
Когда же Мандос провозгласил это, то присутствующие эльдар спросили: "Как же станет известно это желание или приговор?"
Им ответили: "Лишь после обращения к Манвэ и оглашения Мандоса. Ибо кто из Живых может ведать мысли Мертвых или предугадать приговоры Мандоса?"
Тогда Манвэ призвал к себе Финвэ и молвил: "Ты слышал приговор, что был оглашен. Если Мириэль, твоя жена, не пожелает вернуться, ваш брак окончится и тебе будет дозволено взять другую жену. Но это лишь дозволение, а не совет. Ибо расторжение брака идет от искажения Арды; и тот, кто воспользуется дозволением, соглашается с искажением, в то время как одинокий, оставшийся стойким, духом и волей принадлежал бы Арде Неискаженной. Это серьезное дело, от коего могут зависеть судьбы многих. Не спеши!"
Финвэ ответил: "Я не спешу, о владыка, и в моем сердце нет иного желания, кроме надежды, что, когда этот приговор станет известен Мириэли, она смягчится и назначит предел моего одиночества".
Вайрэ, у которой жила Мириэль, рассказала ей о приговоре и поведала также о печали Финвэ. Но Мириэль ответила: "Я пришла сюда, дабы оставить тело, и я не желаю никогда возвращаться в него. Жизнь моя вошла в Фэанора, моего сына. Такой дар отдала я тому, кого любила. Я не могу дать большего. За пределами Арды, может быть, и есть исцеление, но не в ней".
Тогда Вайрэ сказала Мандосу: "Дух Мириэли живет со мной, и я хорошо знаю его. Он мал, но горд и неуступчив; один из тех, кто говорит: "я сделаю это", превращая свои слова в судьбу, которую нельзя отменить. Если не принудить ее, она не вернется ни к жизни, ни к Финвэ, даже если он будет ждать до скончания мира".
Но Мандос сказал: "Не должно Валар принуждать Мертвых вернуться", - и он повелел духу Мириэли предстать перед ним. "Здесь все решает твоя воля, дух Мириэли, некогда жены Финвэ", - молвил он. "В Мандосе останешься ты. Но берегись! Ты из квэнди, и, даже отказавшись от тела, должна будешь остаться в Арде, внутри времени ее жизни. Эльдар - не то же, что Валар. Их души менее стойки, чем ты думаешь. Не удивляйся, если твоя воля со временем изменится, и приговор, что избрала ты себе, покажется тебе горьким. Да и многим другим!"
Но дух Мириэли молчал. Тогда Мандос согласился с ее выбором, и она прошла в Чертоги Ожидания, назначенные эльдар, и ее оставили там в покое. Тем не менее, Мандос объявил, что между провозглашением воли Мертвого и расторжением брака должно пройти двенадцать лет.
Все это время Фэанор жил на попечении отца. Вскоре он начал выказывать искусность рук и остроту ума, присущие Финвэ и Мириэли. Когда он вышел из детского возраста, то обликом и статью стал походить больше на Финвэ, хотя нравом напоминал скорее Мириэль. Он отличался сильной волей и решительностью, к целям своим стремился энергично и стойко. Мало кто мог изменить его решение советом, и никто - силой.
И случилось так, что еще через три года Финвэ взял второй женой Индис Прекрасную. Она была во всем несхожа с Мириэлью. Индис происходила не из нолдор, а из ваньяр, будучи сестрой Ингвэ; и была она златовласой, высокой и легконогой. Она ничего не творила руками, но сочиняла музыку и сплетала слова в песни, и, пока длилось блаженство Амана, вокруг нее всегда царили свет и радость.
Она сильно любила Финвэ, ибо сердце ее обратилось к нему давно, еще в ту пору, когда ваньяр жили вместе с нолдор в Туне. В те дни взглянула она на владыку нолдор, и показался он ей прекраснейшим и благороднейшим среди эльдар - темноволосый и белолицый, с энергичным лицом и задумчивыми глазами; его голос и искусность речей восхищали ее. Поэтому она осталась незамужней, когда народ ее отправился в Валинор, и часто бродила одна по полям и берегам рек Валар, наполняя их музыкой.
Но вот Ингвэ, узнав о необычайной печали Финвэ и желая возвеселить его сердце и отвлечь от бесплодной скорби в Лориэне, отправил к нему послание, предлагая покинуть на некоторое время Туну, прийти и пожить немного в полном свете Дерев. Финвэ поблагодарил его, но не принял приглашения, пока еще жила в нем надежда на возвращение Мириэли. Но когда был провозглашен приговор Мандоса, пришла в его сердце мысль, что он должен строить свою жизнь заново. "Может быть, есть исцеление в свете Лаурэлин и надежда в цветении Тельпериона", - сказал он. "Я последую совету Ингвэ".
Поэтому однажды, когда Фэанор, полный юной силой, странствовал далеко в горах, Финвэ встал и ушел из Туны один, и отправился он через Калакириан к дому Ингвэ на западных склонах Ойолоссэ. Он никого не известил о своем приходе, и никто его не ждал; и когда Индис увидела Финвэ взбирающимся вверх по склону (и свет Лаурэлин озарял его сзади сияющим ореолом), то внезапно, без всякого раздумья, запела она в великой радости, и голос ее был подобен песни лирулина* в небесах. И когда Финвэ услышал эту песню, льющуюся с высоты, то взглянул вверх и увидел Индис, осиянную золотым светом, и понял он в тот миг, что она любит его и любит давно. Тогда, наконец, сердце его обратилось к ней, и решил он, что случай этот, как казалось, произошел к счастью для них обоих. "Се!", - воскликнул он. "Воистину, есть исцеление печали в Амане!"
*[Примечание к тексту]: Жаворонок.
И через год после этой встречи на Горе Финвэ, король нолдор, и Индис, сестра Ингвэ, вступили в брак; и многие ваньяр и нолдор возрадовались тому. В Индис поначалу оправдались слова: "Там, где один потерял, другой может найти"; но также убедилась она в истинности слов: "Дом помнит своего строителя, хотя бы и другие жили в нем позже". Ибо Финвэ горячо любил ее и вновь радовался; и она родила ему пятерых детей, коих он любил*, но все же тень Мириэли не покинула ни дома Финвэ, ни его сердца, и из всех, кого он любил, о Фэанора он всегда думал более всего.
*[Примечание к тексту]: Трех дочерей и двух сыновей, в таком порядке: Финдис, Нолофинвэ, Фаниэль, Арафинвэ и Иримэ. Материнским именем Нолофинвэ было "Инголдо", подчеркивая, что он происходил одновременно из народа ингар и народа нолдор. Материнским же именем Арафинвэ было "Ингалаурэ", ибо он унаследовал золотые волосы народа своей матери, как позже и его потомки. Эти имена приводятся в том виде, который они приобрели позже в Средиземье (кроме имен Финдис и Фаниэль, не покидавших Валинора).
Женитьба отца не обрадовала Фэанора; и хотя любовь меж ними не уменьшилась, мало любил он Индис и ее детей. Так скоро, как смог, он поселился отдельно, исследуя земли Амана или занимаясь ремеслом и наукой, в чем находил радость. Причину случившихся позже несчастий, коим Фэанор был главным виновником, многие видели в расколе дома Финвэ, рассудив, что если бы Финвэ перетерпел свою потерю и удовольствовался одним могучим сыном, путь Фэанора мог бы быть другим, и самых больших несчастий и зла удалось бы избежать. Но все же дети Индис были велики и славны, и их дети тоже; и без них история эльдар обеднела бы.
Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The Second Phase", pp.256-263
О Фэаноре и освобождении Мелькора
Быстро рос Фэанор, как будто внутри него горел тайный пламень, и стал он высок, прекрасен ликом и искусен, и из всех нолдор был он самым проницательным сердцем и разумом и самым искусным в мастерстве. Это он в юности, улучшив знаки Румиля, создал те буквы, что после стали носить его имя, и с тех пор ими пользовались все эльдар; и все же это был лишь самый малый из его трудов. Ибо он первым из нолдор придумал, как можно создать самоцветы больше и ярче тех, что находят в земле. И первые созданные Фэанором драгоценные камни были белыми и бесцветными, но, попав под звездные лучи, они сияли голубым и белым светом ярче Хэллуина. И сотворил он также другие кристаллы, через которые можно было увидеть находящееся вдали, небольшим, но так ясно, словно глазами Орлов Манвэ. Редко отдыхали руки и разум Фэанора.
Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The First Phase", p.185
Еще в ранней юности Фэанор женился на Нэрданэли, деве из нолдор; и многие дивились тому, ибо не отличалась она красотой среди дев своего народа. Но она была сильна, свободна разумом и жаждала знаний. В юности любила она бродить далеко от жилищ нолдор, по долгому берегу Моря или в холмах; там и встретилась она с Фэанором, и часто они странствовали вместе. Отец ее, Махтан, был искусным кузнецом, и Аулэ любил его больше других кузнецов нолдор. От Махтана Нэрданэль узнала многое о ремеслах, коими редко владели женщины нолдор: о работе с металлом и камнем. Она создавала изображения Валар в их видимом облике, а также скульптуры мужчин и женщин эльдар, столь похожие, что их друзья, не ведавшие об искусности Нэрданэли, заговаривали с ними. Но кроме того, создавала она многие творения, что существовали лишь в ее воображении, с резкими очертаниями и странные на вид, но прекрасные.
Она была так же сильна волей, но медлительнее и спокойнее Фэанора, больше желая понимать чужие умы, нежели властвовать над ними. Сидя с другими, она часто молчала, прислушиваясь к беседе, подмечая жесты и выражения лиц. Некоторые сыновья Нэрданэли частью унаследовали ее нрав, но не все. Семерых сыновей родила она Фэанору, и в древних летописях не говорится о других эльдар, имевших столько же детей. Мудростью своею она поначалу сдерживала Фэанора, если пламя его сердца разгоралось слишком жарко; но его поздние деяния опечалили ее, и они отстранились друг от друга.
И пока Фэанор и мастера нолдор радостно трудились, не предвидя конца своей работе, а сыновья Индис подрастали, Полдень Валинора близился к закату.
Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The Second Phase", pp.272-273
*И тогда, в конце концов, Полдень Валинора пошел на убыль. Ибо Мелькор, как Валар и приговорили, провел один в заключении в Мандосе три века. И когда испытал он на себе эту неволю, как и обещали Валар, он вновь предстал перед их собранием. Взглянул он тогда на блаженство и славу Валар, и злоба взросла в его сердце; взглянул на прекрасных Детей Илуватара, что сидели у ног богов, и возненавидел их; взглянул на множество ярких самоцветов и возжелал завладеть ими; но скрыл свои помыслы и отложил месть.
Перед вратами Валмара Мелькор склонился к ногам Манвэ и молил о прощении, обещая, что даже если он будет последним из свободного народа Валинора, то поможет Валар во всех трудах, и более всего - в исцелении множества ран, что он нанес, но не будет наносить боле. И Ниэнна поддержала его мольбу, но Мандос хранил молчание. Тогда Манвэ даровал ему прощение; но Валар не желали, чтобы он скрылся от их надзора. Поэтому Мелькору дали скромное жилище в стенах города и назначили испытание; ему не разрешили отходить более чем на лигу от Валмара - разве что с дозволения Манвэ и под стражей*. **Но прекрасными казались все слова и деяния Мелькора в те дни, и Валар и эльдар помощь его была полезна. Оттого спустя некоторое время Манвэ дал ему дозволение свободно ходить по Валинору. Зло, которое содеял встарь Мелькор в гневе и злобе, невозможно было исцелить полностью, но его помощь в исцелении мира (если бы он и правда желал этого) была бы ценнее любой другой. Ибо Мелькор изначально был величайшей из Сил, и Манвэ полагал, что, раскаявшись, он вернет себе большую часть прежних мощи и мудрости. Он рассудил, что Мелькор ныне избрал этот путь и тем вернее пойдет по нему, если с ним будут обращаться без злобы. Слишком поздно понял Манвэ, что такое зависть и мстительность, ибо не знал их в себе; и не прозрел он, что вся любовь навеки ушла из сердца Мелькора.
*Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The First Phase", pp.185-186
Ульмо, как говорят, не был обманут; и Тулкас сжимал кулаки, видя Мелькора, своего врага, ибо если Тулкас медленно гневается, то медленно и забывает. Но они подчинились велению Манвэ; потому что те, кто защищает власть от мятежников, сами не должны бунтовать**.
**Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The Second Phase", p.273
О Сильмарилях и Непокое Нолдор
Более всего благоволил Мелькор к эльдар и помогал им во многих трудах, если они дозволяли. Ваньяр воистину не доверяли ему, ибо жили в свете Древ и были довольны; а на тэлери он сам обращал мало внимания, не считая их достойными орудиями для своих замыслов. А нолдор радовало тайное знание, что он открывал им; и некоторые прислушивались к словам, которые лучше бы им никогда не слышать.
Позже Мелькор, и правда, утверждал, что Фэанор втайне многому научился у него; но это был только один из многих обманов Мелькора, завидующего искусности Фэанора и желающего разделить его славу. Ибо никто из эльдалиэ не испытывал к Мелькору большей ненависти, чем Фэанор, сын Финвэ, и хотя он был уловлен в сети злобы Мелькора против Валар, но никогда не говорил с ним и не слушал его советов. Воистину, не искал Фэанор совета ни у кого из жителей Амана, великого или малого, кроме как (и то недолго) у Нэрданэли Мудрой, своей жены.
В то время, но прежде чем Мелькору дозволили свободно ходить по всему Аману, было создано прославленнейшее из творений эльфийского народа. Ибо Фэанор, достигший в ту пору расцвета, исполнился новым замыслом или, быть может, его коснулось предчувствие близкого рока; и задумался он, как сохранить неприкосновенным Свет Древ, славу Благословенного Королевства. Тогда начал он долгий и тайный труд и призвал все свое знание, и силу, и тонкое искусство, дабы сотворить самоцветы изумительнее, чем все созданные ранее, и дабы краса этих самоцветов сохранилась и после Конца.
И создал он три самоцвета, и назвал их Сильмарилями. В них сиял живой огонь, в котором смешался Свет Двух Древ. И они сияли собственным светом даже во тьме глубочайшей сокровищницы; все лучи, на них падающие, даже самые слабые, они поглощали и возвращали обратно переливами изумительных красок, коим их внутренний огонь придавал непревзойденную красу. Ни смертная плоть, ни нечистые руки, ничто злое не могли прикоснуться к ним, чтобы не обжечься и не иссохнуть; и ни одна сила в королевстве Арда не могла разбить их. Сильмарили эльдар ценили превыше всех сокровищ Амана или всей Земли; и Варда благословила их, а Мандос предсказал, что судьбы Арды - земли, моря и воздуха - заключены в них. И всем сердцем привязался Фэанор к творениям своих рук
Тогда Мелькор тоже возжаждал Сильмарилей; и с той поры злоба его сердца, воспламененная этим желанием, все возрастала, хотя незримо то было для глаз по прекрасному облику, что принял он по обычаю Валар, своих братьев.
Поэтому всегда, когда только мог, он сеял семена обмана и злых наветов среди тех, кто слушал его. Но делал это столь хитроумно, что мало кто слышал ложь из его собственных уст: она переходила от одного к другому, как тайна, говорящая о мудрости рассказчика; и в пересказах лживые слухи разрастались, будто сорняки в тенистых местах. Горько поплатились нолдор в грядущие дни за свою глупость, в которой преклоняли слух ко лжи.
И Мелькор, увидев, что многие внимают ему, часто ходил среди нолдор, воздавая им великую хвалу, сладкую как мед, но мед тот был отравлен; и среди красивых слов вплетались другие столь искусно, что слушатели полагали их собственными мыслями. В сердцах их вызывал он видения могучих королевств, которыми они правили бы по собственной воле на востоке; и затем поползли слухи, что Валар привели эльдар в Аман из зависти, опасаясь, что краса квэнди и сила творения, коими наделил их Илуватар, возрастут так, что Валар уже не смогут править эльфами, когда те умножатся и расселятся по земным просторам.
Более того, в те дни, хотя Валар доподлинно знали о грядущем приходе людей, эльфы ничего о нем не ведали; ибо Манвэ не открыл им этого, и час еще не был близок. Но Мелькор втайне говорил эльфам о смертных людях, увидев, что молчание Валар можно обратить во зло. Хотя мало знал он о людях, ибо, увлеченный собственным замыслом в Музыке, почти не обращал внимания на Вторую Тему Илуватара; но распространились среди эльфов слухи, что Манвэ держит их в плену, дабы люди могли прийти и занять их место в Средиземье. Ибо Валар понимали, что более слабую и недолговечную расу легче покорить своему владычеству. Увы! Редко Валар удавалось подчинить себе волю людей; но многие нолдор поверили или наполовину поверили злым наветам.
Так, прежде чем Валар встревожились, отравлен был покой Валинора. Нолдор принялись роптать против них и всего их рода; и многие исполнились тщеславия, забыв, как много из того, что они знают и умеют, даровано им Валар. Ярче всего зажглось новое пламя желания свободы и обширных владений в пылком сердце Фэанора; и Мелькор втайне смеялся, ибо в эту цель метил он своею ложью, ненавидя Фэанора более всех и постоянно алча Сильмарилей. Но он не мог к ним приблизиться. Ибо, хотя на великих празднествах самоцветы сияли на челе Фэанора, в другое время они лежали под охраной, запертые в глубоких сокровищницах Туны. Не было еще воров в Валиноре - до поры; но Фэанор полюбил Сильмарили алчною любовью и неохотно показывал их кому-либо, кроме отца и сыновей. Редко вспоминал он ныне, что их сияющий свет ему не принадлежит.
Высокими принцами были Фэанор и Финголфин, старшие сыновья Финвэ, чтимые всеми в Амане; но оба они ныне стали горделивы и завидовали правам и владениям друг друга. И се! Мелькор измыслил новую ложь, и до Фэанора дошли слухи, что Финголфин и сыновья его задумали незаконно захватить власть Финвэ и старшей ветви Фэанора и занять их место с дозволения Валар - ибо Валар недовольны, что Сильмарили лежат в Туне, а не отданы им на хранение. А Финголфину и Финарфину было сказано: "Остерегайтесь! Мало любви питает гордый сын Мириэли к детям Индис. Ныне стал он великим, и отец в его власти. Недолго осталось ждать, прежде чем он выгонит вас из Туны!"
Рассказывают также, когда Мелькор увидел, что ложь его начала приносить плоды, он заговорил, сначала с сыновьями Фэанора, позднее с сыновьями Индис, об оружии, и доспехах, и о силе, что дают они вооруженному, дабы защитить свое (как он утверждал). У квэнди в Средиземье было оружие, но не сами они изобрели его. Оно было сделано Аулэ и поднесено им в дар Оромэ, когда узнали Валар, что квэнди подстерегает таящееся зло, нашедшее их поселения у Куйвиэнэн; и еще больше оружия послали Валар позже для защиты эльдар в Великом Походе к берегам Моря. Но его давно уже не пускали в ход и хранили в память о полузабытых древних днях; и со времени оков Мелькора оружейные Валар тоже оставались заперты.
Ныне, однако, владыки нолдор вытащили мечи и копья и наточили их, натянули тетивы на луках и наполнили колчаны стрелами. И создали они в то время щиты, и украсили их гербами из серебра, золота и драгоценных камней. Только их они носили открыто, а о другом оружии не говорили, ибо каждый полагал, что предупредили его одного. Но когда до Фэанора дошли эти слухи, построил он тайную кузню, о которой не прознал даже Мелькор; и отковал там ярые мечи из закаленной стали для себя и семерых сыновей, а также высокие шлемы с алыми плюмажами. Горько пожалел Махтан о дне, когда научил мужа дочери своей, Нэрданэли, всему, что узнал от Аулэ о работе с металлом.
Так с помощью обмана, злых слухов и лживых советов Мелькор сеял раздор в сердцах нолдор; и от их раздоров пришел конец расцвету Валинора и закатилась его древняя слава. Ибо Фэанор начал открыто говорить мятежные речи против Валар, заявляя во всеуслышание, что хочет уйти из Валинора обратно во внешний мир и избавить, как он говорил, нолдор от рабства, если те последуют за ним.
И начался тогда великий непокой в Туне, и Финвэ встревожился, и созвал всех лордов на совет. А Финголфин поспешил в его палаты и встал перед ним со словами: "Король и отец, разве не уймешь ты гордыню нашего брата Куруфинвэ, коего прозывают Пламенным Духом, и прозвание это слишком близко к истине? По какому праву говорит он за весь народ, будто король? Это ты встарь говорил перед квэнди, предлагая им согласиться на призыв Могучих и поселиться в Амане. Ты вел нолдор в долгом пути через опасную Землю к свету Эльданора. Если ты не сожалеешь об этом, хотя бы два сына будут чтить твои слова!"
Но пока говорил он, внезапно появился Фэанор и быстрым шагом вошел в зал, высокий и грозный. Пламенем гнева пылали его глаза, и он прибыл во всеоружии: на голове - высокий шлем, на поясе - длинный меч. "Все как я и думал", - молвил он. "Мой полубрат опередил меня перед отцом, как и в прочих делах. Он не дождался совета, где его услышали бы все и был бы дан ответ. Он говорит против меня за моей спиной. Этого я не потерплю!", - воскликнул он, обращаясь к Финголфину. "Убирайся и займи свое место!" И Фэанор молниеносно обнажил меч. "Убирайся и не испытывай долее мой гнев!"
Тогда Финголфин поклонился Финвэ и, не глядя на Фэанора, молча вышел из зала. Но Фэанор последовал за ним и у ворот королевского дома остановил брата. И острие ярого меча он приставил к груди Финголфина. "Смотри, полубрат!", - сказал он. "Это острее твоего языка. Попробуй еще хоть раз посягнуть на мое место и на любовь отца и, может быть, эта вещь избавит нолдор от того, кто желал бы стать повелителем рабов".
Эти слова слышали многие, ибо дом Финвэ находился на большой площади у Миндона, и там собралось немало народу. Но Финголфин вновь не ответил и, пройдя через толпу в молчании, отправился искать брата своего Финарфина.
Непокой нолдор не укрылся от Валар, но корни его таились во тьме; и поскольку Фэанор первым открыто заговорил против Валар, они сочли, что именно он - зачинщик недовольства, ибо он отличался своеволием и высокомерием, хотя и все нолдор ныне стали горды. Возможно, такова природа Детей - вырасти и стать своевольными, желая избежать опеки и вспоминая ее с малой благодарностью. Поэтому Манвэ опечалился, но лишь смотрел и молчал. Валар привели эльдар в свою землю свободно, и те вольны были сами решать, остаться им или уйти; и хотя Валар могли счесть уход глупостью, незаконно было удерживать эльдар силой, если мудрый совет оказался напрасен.
Но нынешние дела Фэанора нельзя было оставить без последствий, и Валар разгневались; но также и встревожились, ибо поняли, что не одно лишь своеволие юности здесь причиной. Поэтому Манвэ велел Фэанору явиться перед Валар и ответить за свои слова и дела, и его привели ко вратам Валмара. Туда призвали также всех, кого касалось это дело, и тех, кто мог что-то знать о нем или заявить о своей обиде.
И Мандос поставил Фэанора перед собой в Круге Судеб и велел отвечать на все вопросы. Велики должны быть сила и воля того, кто желал бы солгать Мандосу или даже отказаться говорить. Но Фэанор об этом и не думал. Он был так одурманен ложью Мелькора, коя пустила глубокие корни в его гордом сердце (хотя он и не прозрел еще ясно ее истока), что считал себя правым во всем и презирал иное суждение.
Но когда все было сказано и все свидетельства выслушаны, а слова и дела извлекли на свет из тьмы, тогда наконец обнажились корни: зло Мелькора открылось и его ложь и полуложь стали ясны всякому, кто желал видеть. Прямо с совета Тулкаса послали, дабы он схватил Мелькора и привел его вновь на суд. Но и Фэанор не был признан совсем невиновным. Ибо он ковал втайне мечи и обнажил один из них в неправедном гневе, угрожая жизни родича.
Поэтому Мандос сказал ему: "Ты говорил о рабстве. Если бы это было рабство, ты не избежал бы его, ибо Манвэ - король Арды, а не только Амана. А твое деяние - неправедно, в Амане оно свершено или нет. В Амане же оно более тяжко, ибо земля эта благословенна. Посему наказание твое таково: на двенадцать лет оставишь ты Туну, где изрекал угрозы. За это время подумай и вспомни, кто ты и что ты. Но потом дело это не будут поминать и сочтут искупленным, если другие простят тебя".
Тогда поднялся Финголфин и молвил: "Я прощу моего брата". Но Фэанор не ответил ни слова и, постояв немного в молчании перед Валар, повернулся, и покинул совет, и ушел из Валмара. Немедля вернулся он в Туну и, собрав свое добро и сокровища, до назначенного срока в семь дней покинул город и отправился в дальний путь. С ним ушли его сыновья и Финвэ, его отец, что не желал покидать сына, виновного или невиновного, и некоторые другие нолдор. Но Нэрданэль не ушла с ним, и просила дозволения остаться с Индис, которую всегда почитала, хоть мало это нравилось Фэанору. На севере Валинора, в горах неподалеку от чертогов Мандоса, Фэанор и его сыновья выстроили крепость и сокровищницу в Форменосе, и там сложили они свои сокровища, а также оружие, ибо не бросили они мечей, сделанных Фэанором. А Финголфин ныне правил нолдор в Туне; и так, казалось, в точности исполнились слова Мелькора (хотя деяния самого Фэанора привели к этому), а горечь, что посеял Мелькор, не исчезла, хотя ложь его была раскрыта. Долго после этого жила вражда меж Фэанором и сыновьями Индис.
Но случилось и худшее. Напрасно Тулкас искал Мелькора, ибо тот, узнав, что замыслы его обнаружены, скрылся и двигался с места на место подобно туче в горах. И хотя никто не ведал, куда он ушел, казалось, затмился свет Валинора, и в ту пору тени удлинились и почернели. Говорят, два года никто в Валиноре не видел Мелькора и не слышал о нем, пока внезапно не наведался он к Фэанору. Тайно прибыл он в Форменос под видом путника, ищущего приюта, и говорил с Фэанором перед дверями. Мелькор хитрыми доводами доказывал ему свою ложную дружбу и подстрекал его вспомнить прежние замыслы о побеге из сетей Валар.
"Узри же правду моих прежних слов, ведь ты изгнан несправедливо", - сказал он. "Но если сердце Фэанора все еще не ведает страха, как и в Туне, тогда я помогу Фэанору и уведу его далеко из этой тесной земли. Или я тоже не Вала? Вала, и сильнее тех, кто восседает здесь столь горделиво. Я всегда был другом нолдор, зная им цену: это самый искусный и отважный из всех народов Арды".
Сердце Фэанора все еще полнилось горечью от унижения перед Мандосом, и мгновение он смотрел на Мелькора в молчании, думая, можно ли довериться ему и принять помощь хотя бы в побеге. Но Мелькор перехитрил сам себя, ибо, увидев колебания Фэанора и зная, что Сильмарили держат его сердце в плену, напоследок он сказал: "Крепка твоя твердыня под надежной охраной, но не думай, что любая сокровищница, если она будет во владениях Валар, сбережет Сильмарили!"
Тогда возгорелось пламя в сердце Фэанора и вспыхнули его глаза; и взгляд его проник сквозь прекрасный облик Мелькора в черные глубины его души, узрев в ней страстное вожделение Сильмарилей. Тогда ненависть превозмогла страх Фэанора, и он презрительно крикнул Мелькору: "Убирайся от ворот моих, негодяй! Ты, тюремная ворона Мандоса!" И захлопнул он дверь своего дома перед лицом сильнейшего из жителей Эа.
И Мелькор ушел, опозоренный, ибо пребывал ныне в опасности, и понимал, что время мщения еще не настало; но сердце его почернело от гнева. И Финвэ исполнился великого страха и спешно послал вестников к Манвэ в Валмар.
Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The Second Phase", pp.274-280
Об Омрачении Валинора
Когда прибыли посланцы от Финвэ, Валар сидели, совещаясь, перед вратами Валмара, ибо устрашились они удлинившихся теней. Тут же вскочили Оромэ и Тулкас, но не успели они броситься в погоню, как другие посланцы принесли вести из Эльданора. Мелькор бежал через Калакириан, и с вершины Туны эльфы видели, как он мчался в гневе, подобный грозовой туче. "Потом", - сказали они, - "он повернул на север, а наши родичи из Альквалондэ поведали, что Тень понеслась чрез их гавань к Араману".
Так ушел Мелькор из Валинора, и еще некоторое время вновь сияли Древа, не омраченные тенью, и земля полнилась светом; и все же сомнение, подобное туче, что поднимается все выше, когда неспешно несет ее северный ветер, омрачило веселье жителей Амана, ибо боялись они грядущего зла, еще неведомого.
Когда Манвэ услышал о пути, избранном Мелькором, то счел бесспорным, что Мелькор бежал в свои старые крепости на севере Средиземья, и воистину тот поступил бы именно так. И хоть слаба была надежда, но Оромэ и Тулкас с немалой свитой из своего народа спешно отправились на север, желая поймать Мелькора, если смогут; но не нашли они ни следа, ни вести о нем за пределами берегов тэлери, и даже птицы в пустынных землях поблизости ото Льдов ничего не поведали им. Поэтому в конце концов они вернулись, а дозоры на северных рубежах Амана были удвоены.
Воистину Мелькор ожидал этого, но он замыслил сделать еще кое-что до возвращения в Средиземье, и прежде чем выступила погоня и даже прежде, чем посланцы прибыли в Валмар, он повернул назад и с великой скрытностью пробрался на дальний юг. Ибо Мелькор все еще был одним из Валар и мог (хотя и испытывая боль) менять облик или ходить необлаченным, как делали его собратья; но вскоре он утратил эту силу навеки.
Так, невидимым, пришел он наконец в землю, что некогда звалась Аватар*, у восточного подножия Пелори; она стала узка, ибо ее непрестанно пожирало море, и была давным-давно забыта. Там лежали самые густые и глубокие тени во всем мире. В Аватаре тайно ото всех, кроме Мелькора, жила Унголиантэ, и приняла она облик паука, ткущего темную паутину. Неведомо, откуда пришла она, хотя среди эльдар говорили, что многие столетия назад она спустилась на Арду из окружающей тьмы, когда Мелькор впервые с завистью взглянул на свет королевства Манвэ. Но она не признавала своего Господина, желая быть хозяйкой собственного вожделения, пожирая все кругом, дабы напитать пустоту в себе. Она бежала на юг и так избегла схватки с Валар и охотниками Оромэ, ибо они всегда бдительно охраняли лишь север, а юг долго оставался без внимания. Оттуда она крадучись пробиралась к свету Благословенного Королевства; ибо жаждала света и ненавидела его.
*[Примечание к тексту]: Тени (на древнем квэнья).
Жила она в ущелье и плела свои черные сети в горной расселине. Она поглощала весь свет - и извергала его наружу черной паутиной мрака. Но сейчас она голодала в страшной муке; ибо все живое бежало далеко из этих мест, а ее собственная паутина закрывала весь свет, который мог дойти до ее жилища - через ущелья в стенах Амана или с небес. Но не было у нее более ни силы, ни желания уходить оттуда.
И Мелькор искал ее, и принял вновь тот облик, что носил как тиран Утумно: Темного Владыки, высокого и ужасного. В этом облике остался он навсегда. И когда Унголиантэ увидела его, то устрашилась, ибо знала ненависть Мелькора ко всем, кто пытается бежать от него. Она съежилась в самой глубине логова и попыталась плотнее окутаться тенью; но тот мрак, что смогла создать она, голодная, не защитил ее от взгляда Мелькора, Владыки Утумно и Ангбанда.
"Выходи!" - воскликнул он. "Трижды глупа ты: бежать от меня в первый раз, чахнуть здесь от голода, когда можно полакомиться на несказанном пиру, и сторониться меня, Приносящего Дары, твоей единственной надежды! Выходи и узри! Я принес тебе залог грядущего изобилия". Но Унголиантэ не ответила, забившись глубже в скальную расщелину. Тогда Мелькор взъярился, ибо он спешил, рассчитав время до мига. "Выходи!" - вскричал он. "Ты нужна мне, и я не потерплю отказа. Или ты будешь служить мне, или я похороню тебя здесь под черной скалой и ты обратишься в ничто". Тогда внезапно поднял он руку с двумя сияющими камнями. Зелеными были они и в этом бессветном месте отражали ужасный свет его глаз, будто голодный хищник пришел сюда в поисках добычи. Так опытный Вор соблазнял новичка.
Медленно выползла Унголиантэ; но когда она подобралась ближе, Мелькор убрал приманку. "Нет, нет", - молвил он. "Я принес тебе эти эльфийские сласти не из любви или жалости; а лишь для того, чтобы напитать тебя силой, когда ты согласишься выполнить мое повеление". "Что за повеление, Господин?" - спросила она, пожирая самоцветы глазами.
И там, в густых тенях, сквозь которые не может проникнуть даже взор Манвэ из его высочайших чертогов, Мелькор посвятил Унголиантэ в замысел своей мести. Но когда Унголиантэ узнала его, она стала разрываться между великим вожделением и великим страхом. Не дерзала она бросить вызов опасностям Амана или силе его ужасных Владык без большой награды; ибо боялась глаз Манвэ и Варды даже более, чем гнева Мелькора. Поэтому Мелькор сказал ей: "Сделай, как я велю, и если ты не утолишь свой глад, когда мы встретимся вновь, клянусь, я дам тебе все, что ты пожелаешь. Да, обеими руками!" Легко он дал эту клятву (как и всегда), мало помышляя о ее исполнении, и смеялся в сердце своем; ибо если выполнит она его замысел, то, как он думал, не будет ему нужды ублажать ее или кого другого в Арде, великого или малого.
"Идем же!" - сказал он. "Вот задаток!" И он отдал ей самоцветы, не только первые два, но и много других, что украл в Валиноре. Тогда Унголиантэ вновь начала быстро расти и набирать силу. Она окутала себя покровом тьмы: бессветия, в котором, казалось, исчезает все и которое не может пронзить взор, ибо оно есть пустота. Тогда медленно принялась она ткать свою паутину: вервь за вервием, от одной расщелины до другой, от выступа до каменного пика, все взбираясь вверх, ползя и цепляясь, пока не достигла наконец вершины Хьярментира, самой высокой горы в этой земле, далеко к югу от великой Таниквэтили. Здесь у Валар не было дозоров; ибо на запад от Пелори простиралась пустынная сумеречная земля, которая на севере смыкалась с высокими лесами Оромэ; а на востоке горы глядели кроме забытого Аватара лишь на тусклые волны неизведанного Моря.
И тогда темная Унголиантэ улеглась на вершине горы. Там она отдыхала некоторое время и помутневшим от усталости взором глядела на мерцающие звезды купола Варды и сияние Валмара вдали. Медленно глаза ее вновь прояснились и загорелись, и вожделение ее все росло, пока не превозмогло страх. И начала она тайком спускаться к Благословенному Королевству.
А в темном ущелье все еще стоял Мелькор, терзаясь думами, разрываясь меж злой надеждой и сомнением; и гадал об удаче своего замысла, пока позволяло время, потом же повернул прочь и вышел на берег. Там проклял он Море, сказав: "Слизь Ульмо! Я еще одолею тебя, высушу до липкого ила. Да, вскоре Ульмо и Оссэ исчахнут, а Уйнэн будет корчиться как червь в грязи у моих ног!" С этими словами покинул он Аватар, дабы исполнить задуманное.
В ту пору настало время праздника, как хорошо было ведомо Мелькору. В Амане времена года подчинялись воле Валар, и не было там смертоносной зимы; а Валар любили облачаться в тела Детей Илуватара*, а также есть, и пить, и собирать плоды Йаванны, разделяя богатство Земли, кою создали под началом Эру. Потому Йаванна установила время цветения и созревания всего растущего в Валиноре: первые ростки, цветение и время сева. А после прихода Перворожденных Детей, эльдар, в это время устраивались пиры, на коих собирались для веселия все жители Амана. Величайшим из этих празднеств был первый сбор плодов, и устраивали его на Таниквэтили, ибо Манвэ установил, что в это время все должны славить Эру Илуватара, и народы Валинора - Валар, майяр и эльдар - изливали свою радость в музыке и песнях.
*[Примечание к тексту:] Как сказано о том в "Айнулиндалэ".
И вновь настал этот день, и Манвэ приготовил пир величайший из тех, что устраивали со времен прихода эльдар в Аман. Ибо хотя бегство Мелькора предвещало грядущие заботы и печали и воистину никто не знал, какие раны получит Арда прежде чем его обуздают снова, ныне Манвэ желал сплотить свой народ общей радостью еще раз, исцелив все дурное и укрепив его дух благословением Эру, дабы сердца его народа всегда хранили надежду на Арду Неискаженную. Он приглашал прийти всех, кто пожелает, но особо звал он нолдор; ибо надеялся, что они отринут обиды меж своими лордами и забудут навеки ложь Врага. Поэтому послал он вестника в Форменос со словами: "Фэанор, сын Финвэ, приди и не отказывайся от приглашения! Моя любовь остается с тобой, и с честью примут тебя в моих чертогах".
И пришли туда ваньяр, и прибыли нолдор из Туны, и собрались майяр, и Валар приняли облик прекрасный и величественный; и пели они перед Манвэ и Вардой в чертоге Таниквэтили или играли и танцевали на зеленых западных склонах горы, что глядели на Древа. В тот день улицы Валмара опустели, и затихли лестницы Туны, и вся земля застыла в покое. Лишь тэлери за горами по-прежнему пели на брегах Моря; ведь их мало заботили времена года и не думали они о тревогах Короля Арды или о тени, павшей на Валинор; ибо она не коснулась их - до поры.
Одно лишь омрачило надежду Манвэ. Фэанор и в самом деле пришел, ибо понял послание Манвэ как приказ; но Финвэ не захотел прийти и остался в Форменосе, а с ним и сыновья Фэанора. Ибо сказал Финвэ: "Пока длится изгнание сына моего Фэанора, так что не может он прийти в Туну, я считаю себя лишенным короны и не буду встречаться с моим народом". А Фэанор не облачился в праздничные одежды и не надел украшений - ни золота, ни серебра, ни самоцветов; и он отказал Валар и эльдар в свете Сильмарилей, оставив их запертыми в железной палате Форменоса.
Но все же встретился он с Финголфином перед троном Манвэ и примирился с ним на словах. Ибо Финголфин протянул ему руку, сказав: "Ныне делаю я, что обещал. Я прощаю тебя и не помню обиды".
Фэанор принял его руку молча; а Финголфин молвил: "Полубрат по крови, родным братом по духу буду я тебе. Ты будешь вести, а я следовать. Да не разделит нас новая обида!"
"Я слышал тебя", - сказал Фэанор. "Да будет так!" Но не поняли они тогда истинного значения своих слов.
Говорят, что когда Фэанор и Финголфин стояли перед троном Манвэ, настало Смешение Света, оба Древа сияли, и тихий Валмар был залит золотым и серебряным светом. И в тот самый час Унголиантэ мчалась по равнинам Валинора, влекомая голодом и жаждой. Не кралась она более, но неслась подобная тени черной тучи, несомой на крыльях ветра над залитой солнцем землей. И добралась она до Зеленого Холма Королайрэ, и ее Бессветие поднялось до самых корней Древ. Черным клювом проткнула она кору, нанеся глубокие раны; из стволов хлынул сок, и она пила его. Но когда поток иссяк, она присосалась устами к ранам и выпила все досуха, и яд Смерти вошел в Древа, и иссушил их - корень, ветвь и лист, и они умерли. Но жажда все еще томила Унголиантэ; и она отправилась к великим Колодцам Варды и осушила их. И во время питья испускала она черный дым; и, окутанная его клубами, раздулась в огромную и ужасную тварь, став больше, нежели мечтала в самом голодном сне. Наконец, зная, что времени мало, она поспешила прочь, на север, в назначенное Мелькором место для встречи, где он и не думал ее ждать.
Он прятался снаружи, пока угасание Света не известило его, что Унголиантэ сделала свое дело. Тогда через Калакириан, ныне ставший лишь темным ущельем меж двух стен из тени, поспешил обратно он, Владыка Утумно, черный облик ненависти, дабы отмстить местам своего унижения. Сумерки по всей земле быстро перешли в ночь, когда Мелькор стоял посреди Круга Судеб, проклиная его; и он осквернил сидение Манвэ, с которого тот выносил решения, и опрокинул троны Валар.
Тогда отправился он в другое место, которое тайно держал в уме; но Унголиантэ заметила его и, быстро повернув, заступила Мелькору дорогу. Мелькор воистину ужаснулся, увидев ее, чудовищную, огромную, выросшую до такой вожделеющей мощи, которую он бы не одолел в одиночку. Он не мог биться с ней, даже если бы время позволяло; и не мог бежать. Она окутала его Бессветием, и вместе отправились они в то место в земле Валар, которое он желал скрыть от нее.
Так Великая Тьма сошла на Валинор. О деяниях того времени многое сказано в "Альдудэниэ"*, сложенной Элеммирэ из ваньяр, которую знают все эльдар. Но ни одна песня, ни одно сказание не могут вместить того горя и ужаса, что сошли на Благословенное Королевство. Свет угас; но Тьма, последовавшая за ним, была больше, чем утрата света. В тот час жители Амана узнали Бессветие, что казалось не просто отсутствием света, но жило собственной жизнью и было создано злобной волей из Света, и обладало способностью пронзать взгляд, входить в сердце и разум и душить самое волю.
*[Примечание к тексту]: Плач о Двух Древах.
Варда взглянула вниз со Священной Горы и узрела Тень, стремительно воздвигающую башни мглы. Валмар был запятнан тьмой, и вся земля утонула в глубоком океане ночи. Вскоре осталась лишь Таниквэтиль, последний остров в затопленном мире. Все песни умолкли. Валинор погрузился в молчание, и не было слышно ни звука, только ветер доносил издали сквозь проход в горах рыдания тэлери, подобные леденящим душу крикам чаек. Ибо в тот час повеяло холодом с востока, и туманы с моря наступали на прибрежные горы.
Тогда Манвэ взошел на свой высокий трон на вершине горы, и оглядел он землю, и взор его пронзил ночь, и увидел он внутри тьмы Тьму, сквозь которую не проникал взор, огромную, но далекую, спешащую на север. И понял он, что то Мелькор приходил и ушел. Тогда пустились Валар в погоню, и вскоре земля затряслась под копытами отряда Оромэ, и искры из-под копыт Нахара были первым светом, вернувшимся в Валинор. Но когда гневная погоня Валар вошла в тучу Унголиантэ, все были ослеплены и испуганы, и отряд рассеялся, одни скакали туда, другие - сюда, и никто не знал, куда. Напрасно Оромэ дул в свой рог, ибо Валарома умолк, задохнувшись во тьме. Тулкас был подобен тому, кто в ночи попал в черную сеть, и стоял он бессильный, напрасно осыпая воздух ударами. И когда Туча ушла, было слишком поздно. Мелькор бежал, куда желал, и месть его свершилась.
Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The Second Phase", pp.283-289
О похищении Сильмарилей
Когда бы Древа расцвели, обозначая приход еще одного дня (но не стало более счета времени), Валар вернулись в Круг Судеб. В темных облачениях скорби сидели они на земле, ибо троны их были осквернены. А вокруг собралось великое множество народа, едва видимое в ночи. Но звезды Варды уже мерцали над головой, и воздух очистился. Ветра Манвэ унесли вдаль смертоносный дым и отогнали туманы обратно к Морю. И поднялась Йаванна, и встала она на Зеленом Холме, но он был гол и темен. Она возложила руки на Древа, но они остались черны и безжизненны; а ветви, коих она касалась, ломались и падали мертвыми к ее ногам. Тогда голос всего народа вознесся в плаче; и оплакивающим мнилось, будто они испили до дна чашу горя, что наполнил им Мелькор. Но это было не так.
Ибо Йаванна говорила перед Валар, и сказала: "Свет Древ ушел ныне и живет теперь лишь в самоцветах Фэанора. Прозорливым оказался он. Се! Даже для могущественнейших есть деяния, что они могут совершить лишь раз, и только раз. Я пробудила Свет Древ и не смогу повторить этого в пределах Эа. Но если бы было у меня хоть немного того света, я бы возродила Древа к жизни до того, как погибнут их корни; и тогда возвращена была бы наша потеря, а злоба Мелькора - посрамлена".
И заговорил Манвэ, и сказал он: "Слышал ли ты, Фэанор, слова Йаванны? Дашь ли ты ей то, что она просит?"
И настала долгая тишина, и Фэанор ничего не ответил.
Тогда воскликнул Тулкас: "Говори, о нолдо, да или нет! Но кто может отказать Йаванне? И разве не от ее трудов зажегся свет Сильмарилей?"
Но Аулэ Мастер сказал: "Не спеши! Мы просим о более великом одолжении, чем ты думаешь. Дайте ему подумать в тишине и покое".
А Фэанор заговорил, и воскликнул горько: "Верно, что и для слабого, как и для могущественного, есть деяния, что он может совершить лишь раз. И на этих творениях отдыхает душа его. Может быть, я и смогу разбить свои камни, но никогда не сотворить мне похожих; и если они будут разбиты, то разобьется и душа моя, и я буду убит: первым из всех Детей Эру".
"Не первым", - молвил Мандос, но никто не понял его слов, и снова воцарилась тишина, и Фэанор размышлял во тьме. И показалось ему, что он окружен врагами, и вспомнились ему слова Мелькора, говорившего, что Сильмарили окажутся в опасности, если Валар захотят владеть ими. "А разве он не Вала, как и они все", - подумалось ему, - "и разве не знает побуждения их сердец? Да, вор покрывает воров". Тогда он громко воскликнул: "Нет, я не сделаю этого по доброй воле. Но если Валар принудят меня, то я буду знать, что Мелькор, воистину, их родич".
"Ты сказал", - молвил Мандос. И вновь наступила тишина, а мысль замерла. Но вот поднялась Ниэнна и взошла на Холм; откинула она серый капюшон, и глаза ее сияли как звезды сквозь дождь, ибо лила она слезы и смыла скверну Унголиантэ. И, рыдая, она медленно пела, оплакивая горечь мира и все раны, нанесенные Искажением Арды.
Но во время ее скорби в ночи послышался звук быстрых шагов. Это через толпу пробирались сыновья Фэанора, спешившие с севера с новыми злыми вестями. За них говорил Маэдрос. "Кровь и тьма!" - воскликнул он. "Финвэ, король наш, убит, а Сильмарили исчезли!"
Тогда Фэанор пал на лицо свое и лежал как мертвый, пока рассказ не подошел к концу.
"Владыка", - сказал Маэдрос Манвэ, - "был день праздника, но король сильно печалился из-за ухода моего отца, ибо на него легла тень предчувствия. Он не пожелал выйти из дома. Мы же, утомившись праздностью и тишиной этого дня, поехали верхом к Зеленым Холмам. Лица наши тогда были обращены на север, но внезапно мы увидели, как наступили сумерки. Свет угасал. В страхе мы повернули и спешно поскакали назад, а перед нами росли огромные тени. Но когда подъехали мы к Форменосу, то опустилась тьма; а посреди нее виднелась еще большая мгла, окутавшая дом Фэанора подобно туче".
"Мы услышали звуки ужасных ударов. Из тучи внезапно блеснуло пламя. И раздался единственный пронзительный крик. Но когда мы заторопили коней, они встали на дыбы, и сбросили нас наземь, и ускакали, будто взбесившись. Мы лежали ничком, лишенные сил; ибо внезапно туча приблизилась к нам, и на время мы ослепли. Но она прошла стороной и стремительно понеслась на север. Без сомнения, Мелькор был там. Но он был не один! Другая сила была вместе с ним, некое великое зло: когда она прошла мимо, то лишила нас разума и воли".
"Тьма и кровь! Когда мы смогли вновь двигаться, то бросились к дому. Там, у дверей, нашли мы убитого короля. Голова его была размозжена будто от удара огромной железной булавой. Никого более не нашли мы: все бежали, а он стоял один, защищаясь. Да, несомненно, он защищался; ибо меч его лежал рядом, скрученный и оплавленный, будто в него попала молния. Дом был разграблен и разорен. Ничего не осталось. Сокровищницы пусты. Железная палата взломана. Сильмарили похищены!"
Тогда внезапно Фэанор встал и, подняв руку перед Манвэ, проклял он Мелькора, назвав его Морготом, Черным Врагом мира*. И проклял он призыв Манвэ и час, когда пришел на Таниквэтиль, ибо думал в безумии горя, что будь он в Форменосе, сила его послужила бы иной цели, нежели тоже погибнуть по замыслу Моргота. А после с криком бежал в ночь из Круга Судеб, потеряв рассудок; ибо отец был ему дороже Света Валинора или несравненных творений его рук: и кто из сыновей эльфов или людей выше ценил своих отцов?
*[Примечание к тексту]: И только под этим именем с тех пор был известен он эльдар. (На древней речи, которую использовал Фэанор, это имя произносилось как "Морингото" (Moringotho).
За ним в ужасе поспешили Маэдрос и его братья, ибо не знали они, что Фэанор находился здесь во время рассказа Маэдроса, и ныне боялись, что он убьет себя. И все, кто видел страдания Фэанора, горевали вместе с ним и простили всю горечь его слов. Но его утрата не была единственной. Йаванна рыдала вместе с Ниэнной, страшась, что Тьма навеки поглотит последние лучи Света Валинора. Ибо хоть Валар еще не совсем поняли, что случилось, они прозрели, что Мелькор призвал помощь из-за пределов Арды.
Сильмарили были похищены, и, казалось бы, все равно, скажи Фэанор Йаванне "да" или "нет". Но если бы он сначала сказал "да" и очистил свое сердце перед получением ужасных вестей, его последующие деяния могли оказаться иными. Ныне же рок нолдор приблизился.
Источник: "The History of Middle-earth", Volume X, "The Later Quenta Silmarillion", "The Second Phase", pp.292-295