Когда папаша на спор погнал трактор по льду Томи и утопил его, а после этого исчез на просторах родины, моим кумиром и образцом для подражания стал старший брат. Генка смело прыгал в речку с моста, издали попадал ножичком точно в яблочко, нарисованное на двери нашей комнаты, запросто мог попросить закурить у физрука и отправлял сочный плевок тому на кроссовки в случае отказа. Извините, мол, нечаянно. Либо важно затягивался на крыльце и другим пацанам бычок не жадовал.
Героем школы Генка прослыл, когда спёр из кабинета химии стеклянную банку с плавающим в масле шматком натрия. На уроке учитель скупо отщипывал крошечные кусочки, помещал в воду и они воспламенялись красивыми брызгами, похожими на бенгальские огни. Фантазия у Генки была что надо. И он пообещал одноклассникам устроить настоящий салют.
На большой перемене Генка притащил трофей в туалет, растолкал праздных курильщиков и плюхнул содержимое банки в унитаз. Салют действительно получился классный. Неделю потом от амбре сами отмывались и школу драили. Правда, слава настигла Генку уже посмертно. Унитаз не пролетел мимо забубённой головушки.
Какое-то время я, как брат героя, купался в лучах этой славы, но однажды отчётливо понял, что все ждут от меня самостоятельных подвигов.
Вот только мать была против. Она запустила в меня табуреткой, когда неожиданно зашла в комнату, и ножик, который я кидал в яблочко, просвистел у неё прямо над ухом. Отлупила тракторной фарой, когда не сумела поймать кинутый ей брусок. А чего? Сама же передать попросила - чтоб тяпку наточить. А фара ей просто под руку подвернулась - в огороде валялась. Фара поломалась, а мне - хоть бы что. Везучий я, наверное. Потом мать сказала, что если я... короче, убьёт собственными руками. Да ещё велела очки носить, глаза исправлять. А очки такие... специальные: там одно стекло пластырем заклеено. Врач сказал: временно.
Пацаны над очками этими ржали и обидно дразнились, а раз вообще отобрали.
- Вот и проверим, Косой, достоин ты братана своего. Короче, приходи ночью на кладбище. На Генкиной могилке ищи!
На кладбище было не очень и страшно. Холодно и темно только, да птица какая-то скулила тоненько. И потом, когда я уже очки нашёл, вдруг кто-то заорал, затопал, заругался матерно. Присел я за памятник, прислушался. Долго сидел, а потом подумал: коль матерятся, как дружки мамкины, значит, - люди, не призраки. Пошёл на звуки, а уже и стихло всё. Вдруг на оградке одной тень чернеет. А мне мимо идти - по-другому не обойдёшь ту могилку. Затаился опять. Будто капает что-то: кап! кап! Стал потихоньку подкрадываться - не видно в темноте-то, рукой потрогал: тёплое и мокрое нащупал. Тут луна из-за облака вылезла, стало видно: человек на оградке висел, из груди у него прутья торчали, а глаза - как белые яйца выкатились.
Врать не буду - побежал, что есть мочи рванул. Сердце по рёбрам колотилось больно - вот и не понял, гонятся за мной, или крики да топот почудились.
На пути дом заброшенный стоял - контора бывшая. Мы там с пацанами часто собирались - ну, анекдоты там, или в ножички поиграть, клея понюхать.
Я туда забежал, махом на второй этаж заскочил. Прислонился к стенке, прислушался. А сердце всё колотится, прыгает, не уймётся, зараза. Вдруг, будто ветерком лёгким повеяло, щеки что-то лохматое коснулось. Пацаны? Нет: тихо вокруг, а наши бы матерились. Привидения? Нет! То ли голуби, то ли мыши летучие. Я их недолюбливаю, поэтому вниз побежал. Только весь дом отчего-то разбудился: зашелестело, залетало, загукало всё вокруг. Летает и шлёпается об стенки. Хлюпает и падает. Бегу, а ноги на что-то мягкое наступают. Но вырвался. Вон сейчас с горочки сбегу - там и дом родной.
Только когда бежал - очки с заклеенным стеклом обронил где-то - плохо, не поверят пацаны, что на кладбище был... Расстроился, да сослепу с тропинки в темноте и свернул, на помойку с размаху заскочил, крышка треснула. Видно доски гнилые были. Провалился я не до конца. За гвоздь шкиркой зацепился, орать или не орать, соображаю. Я ж понимаю - что толку-то - ночь на дворе. Спокойно висел так, ногами только пошевеливал, опору искал, но до дна не достал. Вдруг кто-то подошёл, крышку разбитую откинул и - плюх в меня помоями. Я и тут шуметь не стал - пискнул сдавленно, чтоб в рот не попало. Зато она ка-ак завизжит! Бабы они глупые. Чего кричала? Так ведь она удачно ночью на помойку пришла! Верки Измайловой родительница. Вытащила меня, поохала. Пообещала матери не рассказывать.
Я в дверь торкнулся, закрыто. Пришлось в окно лезть. Вот только не учёл я, что мать таз с вареньем на подоконнике остывать оставила.
Прибежала на грохот, свет зажгла и запричитала над лужей варенья, как они, бабы, умеют:
- Ох! Горе ты моё луковое! - потом на меня глянула. - Да где ж тебя черти носили? - и дальше в том же духе.
Видок у меня тот ещё, да и запахи тоже... Не герой. Подвёл Генку.
Только кроме доблести ещё и везение иметь надо.
В тот раз повезло сильно - мать даже не выпорола. Гладила меня по голове и почему-то плакала. А меня вопрос мучил:
- К чему мне мертвяк на кладбище привиделся?
И подумал неожиданно:
- Наверное, к пятёрке по географии.
На другой день к школе подъехала машина. Все к окнам прилипли: не каждый день в нашей деревне милицию увидишь.
Когда прямо в классе на меня наручники надевали, училка, правда, дёрнулась, заступиться хотела, мол, маленький ещё, не мог он тех уродов замочить, что могилки мародёрили. Но менты сказали, что следы в наш дом привели. А я и не против: вон как Верка Измайлова смотрит, да и пацаны заценили. Соображают, бедолаги, что перещеголял я братана!
Триумф случился, когда меня выпустили. Матери объяснили, что специально арестовали, чтобы настоящие убивцы бдительность потеряли. А меня, мол, как свидетеля охраняли, мало ли что.
Вся школа кричала: "Косой! Герой!" А Верка Измайлова букет подарила.