Положенцев Владимир Николаевич : другие произведения.

По следу Гончего пса. Часть 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Изгой
  
  -В Лужецкую обитель поспешим?-спросил Борис, когда вернулись на постоялый двор.
  -Зачем?- округлил глаза Губов.- Не понял ещё? Лоб-то почеши, может, сообразишь.
  Годунов подошел к окну, некоторое время смотрел на двор. У кабака появились новые нищие. Потом резко обернулся на товарища:
  -Письма от Старицкого у Бакуни нет. На бумаге, в лучшем случае, кукиш нарисован. Нам.
  -Ну вот и молодец. Нет, Бориска, опасный ты человек. Надобно бы тебя к ворожее сводить, узнать что тебе впереди открывается. С твоим умом, хоть на трон. Ха-ха. Правильно сообразил. Ежели бы всё чисто было, не прислал бы Малюта сюда своих соглядатаев. Тут ещё, поди, пара глазастых вертится, нас блюдёт. Видели, не иначе, как к Бакуне подходили, разговор вели. Ну и ладно. Скуратов не баламошка на аркане, все просчитал. Раз такую затею придумал, значит, письмо он князя Старицкого всё же спроворил написать. И теперь у него на руках главная фишка против Владимира Андреевича. Но и тот не лыком шит. Не даст себя за полушку провести. Вот ить круговерть! Надобно с ним немедля встренуться.
  - С князем?- вдруг зарделся Борис, опустил глаза. Но быстро собрался.- А опосля в обитель. Продолжим игру с Ильей. Как будто ничего и не скумекали.
  -И не только в обитель. К Андрюше Курбскому в гости заявимся. Подорожной грамоты с печатью князя Старицкого нам вполне хватит для Литвы. И Бакуню с собой прихватим.
  -Об чем же с Курбским говорить станем?
  - А пусть ответное послание напишет. Что проникся призывом и ужо собирает войско крылатых гусар. Токмо ответ будет не князю, а... Малюте.
  -Хм. Здраво. Пойдет ли на то Андрей?
  -Не сомневайся. Поведаем ему о затее Григория Лукьяновича. Он Андрею не менее противен, нежели государь. Прости, господи, да святится имя твое....,-перекрестился Василий.- Еще и спасибо скажет, что примчались. Ладно, медлить нечего.
  Хозяину двора дали серебряную новгородку, чему он остался очень доволен. Народ нынче бедный, всё московски сует. А куда их? Торговые неохотно берут. За мешок хлеба целую горсть просят.
  -Ешо вертаетесь?- угодливо спросил ямный.
  -Ага. Свинью зажарь и жену в бане отмой,-пошутил Василий.
  К полудню были уже в Воробьёве. Пошел сильный дождь со снегом и Губов с Годуновым промокли до нитки. Стрельцы на воротах сразу признали стряпчего государя.
  -Каким чудом, Василий?-спросил старший.-Неужто весть страшную привез?
  -Ждешь не дождешься, баляба старый, когда государь очи в последний раз закроет? Ха-ха.
  -Что ты!- замахал руками стрелец.-Дай ему здравия и нам то ж.
  -Ух, ты!- погрозил кулаком охраннику Василий и снова засмеялся.- Ну отворяй что ли. Князь-то дома?
  -А где ему быть? Тут покуда. В Романово собирается. Ещо чуток и не застал бы. А енто кто с тобой?
  -Новый царский советник.
  -Во-она. Молодой, а советник. Чего же советует, как в лапту играть?
  Борис нагнал коня на стрельца, чуть не опрокинув в лужу.
  -Тебя, хобяка, не спросили,- зло сказал он.- Шевелись проворней, а то в зубы дам.
  Василий хмыкнул, покрутил головой. А стрелец, удивленно глядя на молодого стервеца, принялся расторопно открывать ворота.
  На княжеском дворе суетились людишки. Укладывали в телеги скарб и провизию. Князь Владимир Андреевич принимал финскую "парную". Пришлось ждать в светлице, где пылал жаркий камин.
  Борис ходил по просторной комнате, удивлялся:
  -Надо же как всё не по-нашему. Чисто, опрятно, красиво, ничего лишнего. Видно, так немцы живут. Хорошо, лепо.
  - И чего хорошего?- пожал плечами Василий.- Душевности нет, удобства. Вот и немецкий народишко такой же, холодный, пресный. Пока до истинного нутра их доберешься, все ноги переломаешь. Заглянешь внутрь, а там сухарь. Нет, не надобно.
  -Ничего ты, Василий Васильевич, не понимаешь,-разглядывал Борис статуэтку обнаженной греческой богини,- в красоте и гармонии смысл, не в бардаке. Посмотри на её тело. Завораживает. И не тем, что голая, а тем что совершенная. Видать, и живут так же красиво.
  Губов подошел к Борису вплотную, взял за рукав:
  -Уж не ошибся ли царь в тебе? Не сбежишь ли в Литву, как Андрюшка? Не продашь?
  Борис отстранился, взглянул на Губова словно на дурачка. Откинул с высокого лба жгучий чуб:
  -Знай, Василий, Россию и государя никогда не предам и не продам. Токмо что плохого в том, чтоб жить ладно? Народ - богоносец, Москва - Третий Рим, четвертому не бывать, а сидим по уши в дерьме. Это ли наша правда? Для чего страдаем, друг другу кровь льем?
  Василий взял греческую богиню в руку, повертел.
  -Нет, не лепо. Немцы нам не в подражанье, в укор- для чего их нравы перенимаем? Наше дело крест господний на плечах нести.
  -Не в подражанье, говоришь? А забыл кто Русь создал? Варяги-немцы и создали. И Русь-то их название. Ежели бы варягов не призвали, так и бегали бы дикими. Они наши племена собрали, имя гордое русское дали, княжество от Новгорода до Киева устроили. Токмо быстро из нас немецкий дух выветрился, даром что нынешние цари себя Рюриковичами величают. А деревянную оглоблю с цепями, на горбу таскать-дело нехитрое.
  -Ну, поговори! Не тебе, татарину, о русских царях языком трепать.
  -А что, и татарин. А то в тебе татарской крови нет. Но то не сгубило нас, новые силы придало. От варягов- воинственность и безрассудность, от татар- напор и решительность, от славян да угров- трудолюбие, смекалка, доброта и сердечность. У кого такое? Нас никто не сомнет, не одолеет, кроме нас самих.
  -Тьфу! Балабол. Это тебя надо было Бакуней прозвать.
  Губов в сердцах хлопнул статуэткой об стол и у неё отвалилась голова.
  -Вот, дьявол, неприятность какая...Как бы приделать обратно.
  Попробовал прилепить голову к плечам, но она не удержалась, упала на пол.
   В этот момент в светлицу вошел князь. От Владимира Андреевича исходил пар. Он тёр голову широким рушником, холоп на ходу завязывал ему халат из китайского шёлка.
  -Да вы все мокрые!- увидев гостей, о которых ему сразу доложили, воскликнул князь.- А ну, Филька, принеси товарищам чистые рубахи.
  -Не надобно,-поморщился Губов.- Мы по делу.
  -Догадался, что не на прогулке. Филька, подай хотя бы овечьи зипуны. И камин подправь. Впрочем, я сам.
  Взглянув на Бориса, князь быстро отвел взгляд. Годунов тоже старался на него не смотреть. Старицкий взял полено возле камина, бросил его в огонь.
  -Ну, сказывай, Василий, с чем пожаловал. Надеюсь, не будешь рассказывать сказки про хворобу государя?
  -Не буду.
  -Успокоил. Сразу желаю спросить, что с этим... дьяком Никитиным, кто его укокошил в Александрове, дознались? И зачем вы его сюда притащили?
  -Да не тащили мы его в Москву. Зарыли за слободой и вся недолга. Нужен он больно. Гроб пустой привезли. А кто его убил, пока не вестимо.
  -Вот, значит, как. Домовину-то, поди, в Разбойном приказе оставили, который сами и спалили?
  -Так. В подполе.
  -Оплошали. Малюта, не иначе, на пожарище всё носом перерыл. А тела и нет! Даже косточек не осталось, ни ваших, ни Никитина.
  -Знаю, Владимир Андреевич. Ты лучше скажи, писал ли письмо Курбскому по указке Скуратова?
  -Слово в слово записал и ему отдал.
  -Чуешь чем тебе то обернется?
  -Эх, жаль Венеру покалечили.
  Князь поднял с пола голову греческой богини, посмотрел на неё, бросил в камин.
  -Главное, чтобы наши головы так не отлетели. Опасную игру ты затеял, стряпчий. Ведаю, что с позволения царя, но оступишься, не пожалеет. А мне-то уж и надеяться не на что.
  -Зачем же писал?
  -Когда нет выбора, выбирать не приходится. Знал, что ты тут объявишься.
  -И догадываешься для чего?
  -Рассмешил, стряпчий. Ставь себя на место других и ты всегда поймешь, что они сотворят. Малюта, вестимо, мое письмо оставил при себе. Ежели царь оклемается, тут же ему покажет. И прощай, князь Владимир Андреевич. Дыба-самое легкое и приятное что меня ждет.
  -Все так, князь. Малюта теперь не уймется. Слушай, что я делать надумал.
  И Василий изложил план, о котором уже знал Борис.
  Утром, чуть свет, на хорошо накормленных лошадях, с полными сумками провизии, Губов и Годунов помчались по замерзшей за ночь дороге в сторону Твери. За пазухой у царского стряпчего лежала подорожная в Литву, скрепленная личными печатями князя Владимира Андреевича Старицкого. А еще мешочек с золотыми гульденами, ливонскими талерами и шиллингами для беглого боярина и таможни. У Бориса в каблуке сапога была спрятана короткая записка Андрею Курбскому:
  "Верь этим людям, аки мне. Да падет тиран и мучитель человеческий государь Иван Васильевич и сгорят в геенне огненной его апостолы под гневом Господа нашего Иисуса Христа! Аминь".
  
  К полудню государь, к удивлению Кашки, вполне пришел в себя. Встал, испил квасу, попросил каши. Жевал молча, сосредоточенно, глядя куда-то в угол. Поп Демьян, сидевший у окошка и смиренно сложивший на коленях руки, его даже не заинтересовал. Отправив в рот очередную ложку, Иван спросил:
  -Где это я? Что за дом?
  - В сельце подмосковном,- ответил Дмитрий.- Побили нас на дороге лихие люди, обобрали. Помнишь, аль позабыл? Батюшка энтот нас приютил.
  -Помню,- вяло ответил царь, продолжая жевать.- В Москву надобно.
  -Куда в Москву? На себя хотя бы в воду погляди. Мать родная не признала бы.
  Государь вдруг захлюпал носом:
  -Матушка родная, Елена Васильевна, почто оставила своего Смарагда...?
  -Э-э, да ты еще совсем плох,-вздохнул Кашка.-Отлежись покуда, там поглядим.
  Батюшка встал, вынул из печи чугунок, пахнущий распаренными травами.
  -Ты, голубок, попои своего товарища настоем зверобойным,- сказал он Дмитрию.-А я обедню служить. Потом знахарку Агашу приведу. Хоть и одноглазая, да зрит человека насквозь. Поправит.
  Демьян набросил на плечи тулуп, протер рукавом на груди крест, вышел.
  Перебравшись на лежанку, государь что-то зашептал себе под нос, изредка всхлипывая. Кашка ломал голову- что делать? Немедля помчаться в Москву, отыскать опричников и рассказать о царе или ждать? Придет окончательно в себя, может и голову оторвать за то, что ослушался- не велел ведь никому сказывать, что он странствует. Помирает в слободе и всё. А ежели и в самом деле помрёт? И не в Александрове, а здесь? Как потом жить-то с этим, как людям в глаза смотреть? Да и смотреть долго не придется. За то что не уберег государя сразу на кол посадят, содрав до того кожу. Ох, непотребство.
  Выйдя на двор, вдохнул полную грудь холодного воздуха. Хоть и светило ярко солнце, зима приближалась всё отчетливее. Уже пахло не пожухлыми травами, а мерзлой землей и тяжелым лесом.
  Жилище попа находилось на окраине села. За невысоким добротным забором, меж яблонь с ещё не полностью облетевшими желтыми листьями, была видна церквушка с маленькой луковкой. К ней стекался немногочисленный народишко. В основном бабки в коротких коричневых зипунах, лаптях и обмотках до колен. Мимо на телеге с сеном проехали два мужика с белыми бородами. Даже не обернулись. Сено сыпалось с возка, но крестьяне не обращали на то внимания.
  "Выжду пару дней,- решил Кашка.- Может, знахарка и впрямь Ивана Васильевича в полное здравие приведет. А нет, так в Александров к Басманову побегу. Там ведь велел ему государь сидеть".
  Набрал из колодца воды, вылил себе на голову, затем выхлебал чуть ли не полведра. Вернулся в дом. Царь лежал тихо под образами с коптившей лампадой. Руки сложил на груди, словно покойник. Кашка перепугался, тронул за плечо:
  -Живой что ли?
  Государь вмиг открыл глаза.
  -Всех вас переживу.
  -Ну и слава Богу, дай тебе Христос сил и здравия.
  -В Москву надобно,-опять заладил Иван Васильевич.
  -Не спеши ворон пугать.
  -Что?!-резко приподнялся царь.- Недруги- псы злые, супротив меня козни творят. Разобраться следует. А я тут маюсь.
  -Успеется. Ты, государь, нам всевышним благодетелем послан, нас, дураков, на путь истинный наставлять, так не гневи Самого. Помрешь, не выполнишь его наказа.
  Иван Васильевич внимательно посмотрел на Кашку, вдруг улыбнулся:
  -Не промах ты, парень, недаром тебя пригрел. Молодец, согрел душу.
  Кашка кивнул:
  -Теперь вижу, голова твоя совсем на место встала.
  -Воды дай. Не желаю отвара, пакость какая-то. Пусть поп сам пьет. Лободырник.
  - Ежели бы не Демьян, пропали.
  -Господь уберег. На руках что ли меня нёс?
  -Ну.
  -Не нукай царю. Волю взял... Спасибо, друже.
  Входная дверь резко распахнулась. В дом ввались сразу несколько стрельцов с бердышами. Впереди- крепкий, как спелый огурец, воевода. В меховой невысокой шапке, синем плаще с собольим воротником и серебряной оторочкой. Сапоги красные, с квадратными мысами, какие носили еще при Иване III. За широким поясом- кривая полусабля и кинжал. Лицом же он походил на барсука- вытянутая физиономия, маленькие хитрые глазки, широкий нос, небольшие, слегка оттопыренные ушки.
  За спинами стрельцов Кашка увидел попа Демьяна и бабку, которую встретили накануне у колодца. Поп был бледен, с красными глазами. Бабка противно улыбалась. Одна глазница её была пуста.
  -Попались, воры!-сказал воевода и толкнул Дмитрия в плечо.
  -Не замай,- ответил Кашка.- Чего надобно?
  -Ишь, какой злой, аки тигра, что в Москве в клетке на торжище показывают. Видать, атаман разбойный. А энто что за шпынь? С распухшей рожей.
  -Тебе лучше не знать. Узнаешь, поносом медвежьим до конца дней исходить будешь.
  -Ха-ха. Веселый. Ничего, на площади за ноги подвесим, поглядим как посмеешься. Долго вас ловили, но с божьей помощью и стараниями Агаши, споймали.
  -Они энто, они вчера из лесу вышли, оба страшные, будто лешие. А здоровяк энтот того на себе тащил.
  -Лихие люди нас помяли,- сказал Дмитрий.
  -Добычу не поделили? Токмо за жовтень в лесу пять гостей пропало. От двоих лишь головы да руки наши, остальные невесть где. Поп Демьян добрый, пригрел вас, злыдней. А я недобрый, как ты злой, может, и хлеще. Стегать буду до костей, молить станете о смерти.
  С лежанки поднялся Иван Васильевич. Кашка сразу понял, что это не к добру. Впрочем, добра он уже и не ждал, но не желал обострения. Может, еще удастся как-то вразумить воеводу? Однако государь не оставил на то шансов. Он подошел к воеводе, приблизил свое обезображенное лицо к его широкому, мокрому носу:
  -Ты кого шпынём назвал, ерпыль?
  И не дожидаясь ответа, ударил того босой ногой в пах.
  Воевода дико взвыл, согнулся, схватившись за причинное место.
  -Не надобно было этого делать, государь,- вздохнул Кашка.
  Двоих стрельцов он уложил сходу, третьего догнал в горнице и шмякнул головой об стену. Но снаружи оказались еще стражники, которые повисли на нём, как собаки и после долгой борьбы, все же заломали.
  Когда связанных по рукам и ногам Дмитрия и Ивана Васильевича кидали на телегу, поп Демьян беспрестанно повторял:
  -Не я донес, не я, православные. Храни вас господь. Ох, беда. Ох, злоба человеческая.
  -Не майся, поп,- крикнул ему Кашка.-Коль не ты, воздастся!
  Царя и опричника заперли в холодном сарае с щелями в руку. Хорошо хоть исподнее, что дал Демьян, не сорвали. Кашка снял с себя рубаху, укрыл как мог государя. К вечеру стражники кинули им два собачьих тулупа- "Чтоб до пыток не сдохли!" "Спаси вас бог, сердобольные",- с усмешкой отвечал Дмитрий.
  А утром государь не выдержал, забарабанил в дверь.
  "Не уймешься, собаку запущу",-грозился стражник. Но всё же подошел к двери.
  -Чего буянишь, рожа чешется? Щас почешу.
  -Сотника или десятника позови,- сдержанным голосом попросил царь.
  -Мною брезгуешь, не иначе?
  -Что с тебя, дурня, толку. Зови...Ну...
  Кашка подумал, что государь скажет "прошу". Это стало бы полным поражением для Ивана Васильевича. "Грозный" что-то просит у холопа! Подумал и испугался- царь не простит свидетелям своего унижения, в том числе и ему. Однако, Иван Васильевич не произнес "слабого" слова. Вместо этого он ударил в дверь коленом, плюнул в щель. Это развеселило охранного стрельца, он заржал и ушел. Вскоре вернулся с воеводой, который брал их в доме попа. Увидев его, царь дернул гнилые доски двери:
  -Немедля скачи в Кремль, найди на царевичевых дворах боярина Яковлева-Захарьина али князя Сицкого. Они тут, не в слободе Александровой, с малым Федором сидят. Скажи царь в селе Мытище ожидает.
  - Царь, ха-ха. А почему не господь бог? Видно, тебе вместе с мордой мозги отшибли. Хотя они тебе более не понадобятся. Токмо руки и ноги, да хребтина. На них молись, чтоб не отказали.
  -Подумай сам, воевода, коль у тебе есть чем,- вступил Кашка. - Откуда разбойник с большой дороги знает имена бояр и князей московских?
  -А мне об том гадать нужды нет. Мое дело указы царские да думские исполнять. Повезло вам, упыри. По повелению государя Ивана Васильевича, дай бог ему здравия, лихие люди, кто еще крепок, теперь идут не на плаху, а на пользительные для государства дела. Вот вас и свезут на Сьяновские каменоломни, мрамор для храмов рубить. Жалко, конечно, очень хочется вам кишки выпустить, но верно. Хоть какая польза с злодеев.
  -Указ? -удивился Иван Васильевич.- Никакого такого указа я не подписывал. То, видать, Дума земская без меня решила. И когда?
  -Давай, подуркуй ещё,- заржал воевода.- И про Думу знает. Ишь, какие теперь воры умные по лесу бегают.
  -Как не подписывал?-зашептал Кашка царю. -Сам же псоватых из кабака на камни отправил.
  -Отправил. Но указа не подписывал.
  -Что вы там шушукаетесь?- открыл в дверь воевода.- Радуетесь, что свои поганые животы сохранили? Так то не надолго. Мрамор ворочать, не людей добрых дубинами по голове стукать. К лету околеете, не сомневайтесь. Там штольни глубокие, не то что на Мячковском карьере.
  Иван Васильевич об этом хорошо знал. Сьяны начали копать недавно, при батюшке. А вот в селе Нижнее Мячково, у впадения Пахры в Москва-реку, белокамень ломали еще при Иване Калите. После переезда резиденции митрополита из Владимира в Москву, соорудили несколько "белых" храмов на мячковском камне- Успенский, Спаса, Архангела Михаила. А уж Дмитрий Донской с братом Владимиром Серпуховским развернулись по полной- с благословения преподобного Алексия, начали ставить Белый Кремль. Невиданная была стройка, об этом юному Ивану рассказывал еще дед. Сани зимой из Мячково тянулись нескончаемой вереницей, а в Москве их ждали тысячи камнетесов, которые обрабатывали известняк днем и ночью. Правда, для стен он оказался не таким уж прочным и довольно скоро, с помощью римлян, его пришлось менять на обожженный кирпич. Однажды Иван Васильевич лично приехал в Мячково. С большим любопытством разглядывал застывшие в камне раковины, моллюски, кораллы и вдруг выдал удивившую всех фразу: "А ить когда-то здесь было море. Возможно, задолго до сотворения мира". Митрополит перекрестился, бояре попрятали глаза. Ересь страшна даже от царя.
  Никогда бы Иван Васильевич не подумал, что вернется на Сьяновские каменоломни, да еще в качестве раба. Когда пригнали, Кашка сказал:
  - Дай бог, Федор Басманов снова тебя разыскивать станет.
  -Появится, морду побью. Велено ведь палаты мои стеречь.
  Однако произнес это государь тихо, без злобы. И Кашка понял- Иван Васильевич только на Басманова и надеется. Иногда он не верил своим глазам и во всё происходящее- неужели рядом настоящий царь Иван Васильевич Грозный? Государь- наместник Бога на земле, повелитель судеб человеческих? Рваный, избитый, с цепями на ногах. Вот ведь козни бесовские, никто не убережется. Был царем, стал изгоем отверженным, марёхой. Впрочем, государь сам выбрал свой путь. И виновен в бедах сам.
  Сьяны представляли собой большой, довольно глубокий карьер. Под пластами земли и глины находились прожилки белого камня, который ломали десятки людей. Отваливали, грузили на тачки, везли каменотесам. А те предавали им нужную форму. Но основная добыча шла в штольнях. Были они узкие и длинные, уходили на глубину в сто саженей и более. Работали здесь и разбойники, и провинившиеся холопы, и свободные люди. В том числе и бабы. Вольнонаемные получали полторы алтына в седмицу. Особо расторопные за зиму могли сколотить себе нужную сумму на домишко и корову. Каторжане мучились за похлебку с ломтем серого хлеба. А главное- за страх. При любой провинности их нещадно пороли, оставляли на ночь в холодных ямах, драли ноздри. Прав был мытищенский воевода, долго они здесь не задерживались. В лучшем случае дотягивали до лета, когда работы в каменоломне, в основном, прекращались. Срок каторги заранее не определялся. В Судебнике, принятом Первым Земским собором, об этом ничего не было прописано. А потому судьба лихих людишек и черни, зависела исключительно от старосты-воеводы Шемякина, его помощников и даже попов, которые заказывали камень для строительства церквей. Могли отпустить, а могли и "псам скормить". Но отправляли сюда ранее воров только по решению суда, теперь, вон, всех злодеев. Видно, митрополит расстарался, надавил на земских.
  На краю карьера, за хилой деревенькой, стояли два одинаковых барака- один для рабов, другой для свободных. Разбойников стерегли стражники из стрельцов и окрестных мужиков. С утра до вечера они были пьяны. Гоняли каторжан тем, что под руку придётся- плетка, так плетка, дубина, так дубина. Но по большим праздникам работы в Сьянах прекращались и всем каменоломщикам давали хмельного меда.
  В один из таких праздников, в день Великомученика Дмитрия Солунского , и попали государь Иван Васильевич с опричником Кашкой на Сьяны. Сняв с ног цепи, их затолкали в барак.
   За большим столом каторжане пили медовую брагу, закусывали хлебом и кашей. Все это делали молча, почесывая искусанные блохами руки и ноги. Дмитрий нашел пустой лежак, уложил на него Ивана Васильевича. Сам пристроился рядом, на земле.
  -А разрешение кто спрашивать будет?- рыгнув, сказал один из мужиков.-Здесь места токмо для людей, для собак с краю, у нужного корыта.
  -Пошел вон! - ответил уставший Кашка. Государь же лежал не шевелясь, глядя в дырявый потолок.
  Мужик отставил штоф, встал, медленно пошел к Кашке, по пути вынул откуда-то палку. За ним двинулись еще трое. Все грязные, поджарые, злые. Дмитрий вздохнул- опять придется кулаками работать, а так хочется поспать.
  Размял плечо в предвкушении драки, но мужик вдруг остановился, выпучил глаза. Потом подскочил к топчану, на котором лежал Иван Васильевич.
  -Матерь Божья, - выдавил он из себя,- глазам своим не верю. Так то государь всея Руси Иван Васильевич. Хоть и разбита рожа, а признаю.
  И не поймешь- то ли удивление в голосе, то ли издевательство. Людишки вокруг заржали, кто-то проворчал: "Славно было бы его сюды. Узнал бы почем фунт лиха. Эх..."
  Теперь и Кашка узнал мужика. То был один из "псоватых", что хотели убить государя в кабаке и которых сам Иван отправил в каменоломни. Вот ведь пути человеческие, и веревки так не переплетаются.
  
  В цепях каторжных людишек в Сьянах не держали ни днем, ни ночью. А зачем? Бежали редко. Правда, случалось. И когда ловили, получая с каждого пойманного по рублю, либо травили собаками либо сажали на кол. Это уж по усмотрению воеводы Федора Шемякина. Он держал больших, черных, всегда голодных псов, которые раздирали человечка за считанные минуты. И Шемякин считал эту смерть легкой. Гораздо страшнее был кол. Посередине приделывали дощечку и он сразу не пронзал насквозь тело. Несчастный умирал несколько дней в страшных мучениях, сотрясая округу стонами и воплями. За несколько дней до появления в Сьянах царя, на кол взгромоздили известного разбойника из подмосковных лесов Петьку Жоватого. Петька визжал как поросенок. Ночью его приятель, из милосердия, прибил его камнем. Кто-то донес. Утром, рядом с Петькой на колу стонал уже и его друг.
  Колья с разбойниками были вбиты прямо у входа в каторжный барак. Государь долго смотрел на страдальцев, потом упал пред ними на колени: "Простите, люди добрые, простите меня, злодея. За вас, за всех кару приму". Над ним хохотали, указывали пальцами. Не смеялся только Кашка и псоватые. Тогда, при первой встрече, Дмитрий схватил мужика, что признал царя, за грудки: "Сболтнешь чего, и сторожевые псы покажутся тебе райскими птицами. Так надобно. Уразумел?" "Уразумел",- сглотнул мужик, которого звали Филькой Шустрым.
  Однако сам государь все больше и больше печалил Дмитрия. Работали в штольнях с рассвета до заката. Рабам рубку камня не доверяли, их ставили на отвалы и откаты. Царь ворочал глыбы с каким-то неистовством, молча, что все диву давались- только недавно на ладан дышал, а теперь ишь как бегает, аки конь молодой. А когда спотыкался и опрокидывал тачку, сам подставлял спину под плеть. Удивлялись и стражники: "Ну ладно, буде, иди уж, страдалец". Если все же получал пару плетей, кланялся стражнику, благодарил.
  А царь ли это?- не раз задавал себе вопрос Кашка. Ну, да, в кабаке вроде всё прояснилось. Вроде....Федька Басманов личность известная, о нем все говорят. Но ведь Дмитрий до того воеводу никогда не видел. Вдруг комедия? Но для кого и, главное, для чего? К тому же Иван знает по именам всех земских и думных бояр, дворян, опричников.
  В пятницу от земского Совета на каменоломни приехал боярин Воротынский. Об этом сказали вольняшки. Земский собор в свое время постановил "вести наблюдение за каторжными местами"- в первую очередь, как расходуются государевы средства. Сьяновские каменоломни тоже оплачивались из государственного кармана, а уж заказчики белого камня платили в казну мыту.
  Кашка отыскал государя в сосняке. Тот пристроил к дереву раздобытую где-то иконку Божьей матери, отбивал ей поклоны.
  -Боярина Воротынского знаешь?-спросил Дмитрий.
  -Захарку-то? Вестимо.
  -Поспешай! Сказывают, у воеводы Шемякина теперь со свитой.
  -Уйди, молодец. Ещо не понял? Не царь я теперь всея Руси Иван Васильевич, а пострига Иона. Не дьявол меня сюда привел, а бог. Долго искал свой крест, а он вона где оказался.
  -Опомнись, государь!- схватил впервые недобро царя за плечо Кашка.- На тебе судьба Царства русского, а ты юродствуешь! Пойди к Воротынскому. Хоть и битое у тебя лицо, да признает. Сам не захочешь, силой потащу!
  -А ну, пшол, пес!- оттолкнул Дмитрия ногой государь.-Не тебе, скудоумцу, меня учить! Умер царь, токмо раскаянец остался.
  И обратившись к иконке, забубнил: "...И богом даденную власть во зло и бесчинства её обратил. Жестокосерден велми. На пролитие крови и на убиение дерзостен и неумолим. Множество народа от мала до велика при царстве своем погубил и многие святительские чины заточил и смертью немилостивою погубил и иного многого содеял над рабами своими. И нет мне, дерзостному, прощения.... "
  Кашка заскрипел зубами, пошел в барак, где его поджидал Филька Шустрый. Ночью Филька ему нашептал, что штольня у ручья, на левом рукаве, почти обвалилась. "Толкни и дыра". Там вроде есть лаз в старую, заброшенную выработку, ведущую далеко от каменоломни. Через неё можно бежать. "Куда ж в зиму-то?-усомнился Кашка.-Околеем в лесу". " В лесу околеем, да и споймают,-горячо говорил Филька.- У приятеля мого, Васьки Хромого, сродственник за Пахрой, на хуторе. Река ещо не встала. Он знает где рыбаки струги держат. Перемахнем Пахру, а там ищи нас, как ветра. Собаки след не возьмут. У сродственника в подвале отсидимся. Этого-то...царя с собой возьмем? Чудной он шибко. Для чего вы вообще тут оказались?" "Не твое дело,- ответил Кашка.- Когда двинем?" "Завтра утром, как только псов привяжут".
  Дмитрий сразу решил выбираться с каменоломни. Не пропадать же здесь, хоть и с царем. А тут объявился Воротынский. Казалось бы и бежать не надобно, только руку протяни, ан нет, опять Ивану шлея под хвост попала. Самому броситься в ноги боярину? Так мол и так, государь здесь пропадает! Поверит ли? За дерзость может и живота лишить. Побежал к государю, а тот юродствует.
  "Ну и бес с ним,-махнул рукой Кашка.- Вольному-воля, дураку- клетка. Выберусь, дойду до Александрова, найду Басманова. Пусть сами меж собой разбираются. А мне моя жизнь дорога".
  Так подумал, но уже в следующий миг решил: " Пока буду ходить, Ивана Васильевича, за его чудачества собакам скормят. Нет, не брошу одного. Видно, не даром меня с ним господь свел. Эх, целых два властителя надо мной-небесный и земной и не поймешь чего обо хотят. Но и Кашка не из глины сделан, выдержит".
  
  Малюта Скуратов заперся на своем тайном острове. Несколько дней пил наливки, щупал девок, парился в бане. И всё размышлял- не оплошал ли, так ли всё сделал? "Васька Губов, дурень, помчится за Бакуней теперь до Литвы. Прижмет, вытрясет, а в письме-то шиш с маслом. Представляю его рожу! Ха-ха. Странно токмо, что этого Бориску Годунова с конюшни с собой таскает. Зачем он ему сдался, для чего пригрел? Почему в Москву тело дьяка не привезли, хотя оповестили, что хоронить будут в Чудовом монастыре? Разве решился бы на то Васька без воли государя? Ох, Иван Васильевич...В самом ли деле ты болен?"
  На четвертый день Григорий Лукьянович не вытерпел. Позвал кромешника Федора Лопухина. Тот был в кафтане из немецкого сукна с розовым обкладом, литовских легких латах. Шапка соболиная, с серебряным высоким козырьком. Не воин-загляденье. Глаза голубые, готовые на все услуги. Но с парнями забавляться Малюта не любил. Пробовал пару раз, не понравилось.
  -Хватит прохлаждаться, красавец. Пойдешь со мной. Вели двух коней на берегу седлать. И оденься скромнее.
  В глазах Федора тут же пропала услужливость, осталась лишь деловитость. "Слушаюсь, боярин".
  До Александровой слободы Малюта и Лопухин добирались минуя Москву.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"