Аннотация: Насколько велика пропасть между верой и атеизмом, и почему иной раз представитель иной религии оказывается тебе ближе, и способен тебя понять лучше, чем единоверцы?
ГЛАВА VI
СОСЕДИ СНИЗУ
В этот раз Мария, находясь в храме, не чувствовала ни облегчения, ни желание уйти из храма. В ее душе было полное равнодушие. А это был тревожный признак. Равнодушие означает охлаждение к вере, а значит, возвращение Марии к ее прежнему духовному состоянию, состоянию отчуждения, почти депрессии.
Покидая храм, Мария не испытывала никаких чувств, кроме ощущения, что впереди еще один длинный день, который не сулит ей ничего хорошего. Такое душевное состояние приводило многих людей к отчаянию, которое, в свою очередь, толкало их на самоубийство.
Самоубийство. Как страшно звучит это слово. По христианским понятиям, это самый страшный грех, лишение себя жизни. Этот грех уже невозможно исправить, невозможно замолить, так как молитва за собственную душу возможна лишь в этой жизни. С переходом же в загробный мир, человек уже не может замолить свои грехи, так как он попадает на суд Божий, где ему предстоит окончательный приговор, где никакое покаяние уже невозможно.
Мария вновь и вновь думала о своем отце, который пошел на самоубийство по той причине, что не верил в Бога. Или же наоборот? Он верил в Бога, но всей душой ненавидел его, не хотел, ни в коем случае, быть с ним, не иметь ничего общего с теми, кто попадает в рай. Отрекся от рая, предпочитая муки ада? Но почему, зачем? Если Бога нет, как утверждал он, то почему он так его нена-видел, а если же он есть, и ее отец знал об этом, то тогда зачем противился ему? Зачем вел войну с Богом? Если Бог жесток и несправедлив, а коммунисты - борцы за свободу, то они должны были наоборот верить в существование Бога, и учить этому всех, в том числе и своих детей, предупреждая их о ловушках и злодеяниях Бога, для того, чтобы найти силы победить тирана. Но этого не было. Неужели же все это было лишь массовым безумием, охватившим людей, безумием, внушенным дьяволом, самим сатаной, для того, чтобы погубить человечество, как об этом предупреждает писание. Да, это самое разумное и правдоподобное объяснение, которое все расставляет на свои места. Поэтому и рухнул коммунистический строй, так как он был противен Богу, и неприемлем для человека. Невозможно построить рай без Бога. Там, где нет Бога, есть сатана, а от него может исходить только зло, которое можно лишь прикрыть маской добра, но оно никогда не станет добром на самом деле.
Что же касается своего отца, то Мария была уверена, что он погубил себя для царствия Божья, и не знала, как его спасти.
Перед тем, как вернуться домой, Мария зашла в соседнюю квартиру, расположенную на третьем этаже их дома. В ней жили мать с двадцатидвухлетним сыном-инвалидом. Четыре года назад его забрали в армию, и направили в Чечню, откуда он вернулся калекой, лишенным обеих ног. Его мать, не отличавшаяся трезвым образом жизни и раньше, после возвращения сына стала пить еще больше. Отец бросил семью еще лет десять тому назад, и судьбою сына никогда не интересовался. Кто-то из родственников сумел его разыскать, и сообщил о несчастье, произошедшим с его сыном, но отец на это известие никак не среагировал. Он жил на другом конце города с сожительницей, и помогать своей прежней семье совершенно не собирался. С тех пор мать с сыном перебивались, как могли. Мария иногда приносила им продукты. Зная, что им иной раз бывает не на что купить даже еды, она никогда не брала с них денег, говоря, что они могут их отдать, когда появится такая возможность.
Поднявшись на третий этаж, Мария позвонила в дверь, и принялась ждать. Через некоторое время замок щелкнул, и дверь приоткрылась. Мария увидела в дверном проеме парня, сидевшего в инвалидном кресле.
- Андрюшка, ты что! - ахнула Мария, увидев, что тот сам открывает дверь.
- А, здравствуйте, теть Маш.
Андрей распахнул дверь, и откатил кресло назад.
- Ты что же, один дома? А где же мать? - спросила Мария, входя в квартиру.
- А-а, дома она. - Андрей ткнул большим пальцем куда-то за спину. - Пьяная, спит.
Мария тяжело охнула. Да что же это, сыну и так тяжело, у него и так теперь вся жизнь искалечена, а мать, вдобавок к этому, еще и постоянно пьяная.
- А я вот вам продуктов немного принесла. - Мария указала сетку, которую держала в руках.
- Но у нас сейчас нет денег, - произнес Андрей.
Мария махнула рукой.
- Ничего, отдадите позже.
Она прошла на кухню, и принялась выкладывать на стол продукты: хлеб, колбасу, масло, немного творогу, картофель и суп в пакетах. Андрей голодными глазами поглядывал на еду. Мария же не могла без боли смотреть на Андрея. Его ноги были отрезаны выше колен. В Чечне он подорвался на мине. Для девятнадцатилетнего мальчишки жизнь прекратилась в этот момент. С тех пор начался ад, только так и можно было назвать его сегодняшнюю жизнь, а что ждет его впереди, и представить было страшно.
Мария закончила выкладывать продукты.
- На какое-то время вам хватит, а потом, может быть, я смогу принести еще.
- Спасибо, конечно, - неловко произнес Андрей. Ему было неудобно признаваться в том, что они терпят нужду, и Мария это чувствовала и понимала.
- Мать в комнате?
Получив утвердительный ответ, Мария заглянула в комнату. Пьяная мать Андрея лежала на диване, раскинув руки.
- Давно она в таком состоянии? - спросила Мария, качая головой.
- Со вчерашнего дня.
Мария повернулась к Андрею.
- А ты на свежем воздухе давно не был?
- Какая мне улица, вы что? - возмутился Андрей. - Разве я смогу спускаться по лестнице, не имея ног. А спуститься с третьего этажа в инвалидной коляске, на это потребуется целая вечность.
В глазах Андрея мелькнули слезы. Это были слезы обиды, и одновременно ненависти к тем, кто был здоровым, и не знал таких проблем, которые обрушились на его голову.
- Ну, давай я помогу тебе, - нерешительно предложила Мария. - Я, надеюсь, смогу помочь тебе спуститься по лестнице.
- Вы? - насмешливо произнес Андрей. - Хотите стать моей сиделкой? Зачем вам это надо? Уж лучше я как-нибудь выберусь на балкон, благо сейчас не зима.
- Ну, а почему ты не хочешь пойти со мной? - мягко спросила Мария. - Ведь ты же очень редко бываешь на улице.
- А зачем мне там быть? Чтобы быть посмешищем для соседей? Чтобы соседи злорадствовали у меня за спиной?
- Ну, почему же обязательно злорадствовали? - тихо спросила Мария.
- Да потому что вы не хуже меня знаете, что люди самые подлые твари на земле! Они всегда радуются чужой беде. Даже если делают вид, что жалеют тебя, что сочувствуют. На самом же деле они злорадствуют, радуются чужому горю. Это доставляет им неописуемое удовольствие!
- Ты считаешь, что и я радуюсь твоему горю? Я тоже злорадствую за твоей спиной?
Марии было обидно слышать это но, в то же время, она чувствовала и правоту его слов.
Андрей отвел глаза.
- Не знаю, но все равно не хочу, чтобы вы меня вывозили на улицу. Ни вы, ни кто-либо другой, - поправился он. - Я не хочу быть посмешищем.
- Но ведь не можешь же ты всю жизнь просидеть один дома. Ведь ты же еще совсем молодой.
- Ну и что?! - взорвался Андрей. - А что мне остается делать? Какой у меня есть выбор?! Я калека! Слышите, я калека! Я никому не нужен, я обречен на одиночество! У меня нет жизни, нет бу-дущего, есть ад, который никогда не прекратится! И всем плевать на это, понимаете вы это или нет! Да не нужна мне жизнь, понимаете! Я не хочу жить, я хочу умереть! Вы не представляете, каково это, в девятнадцать лет остаться без ног! Этого никто не может себе представить, с этим надо жить! Это надо испытать на себе! И хватит приставать ко мне со своими советами! Оставьте ме-ня!
По щекам Андрея текли слезы, глаза горели яростным огнем. Мария невольно подалась назад, не в силах переносить этот взгляд.
- Извини, Андрюша, я не хотела сделать тебе больно. Я просто хотела помочь тебе, от чистого сердца. Я не знала, что ты это так воспримешь.
Андрей вытер слезы, но промолчал.
- Ну, я пойду, прости меня еще раз.
Мария вышла из квартиры, Андрей запер за ней дверь.
Стоя на лестничной площадке, Мария думала о том, насколько справедливы слова Андрея. То, что многие соседи будут злорадствовать его горю, это было очевидно. Ведь еще кто-то из писателей сказал такую фразу; "В страданиях ближнего человек находит себе душевное успокоение". Ему приятно оттого, что кому-то еще хуже, чем ему самому. Но насколько справедливы слова Ан-дрея, по отношению к ней самой? Неужели же и она тоже, в глу-бине души, злорадствует над его горем? Мария приходила в ужас от самой этой мысли. Нет, этого не может быть. Видит Бог, что ее сострадания искренни, а вовсе не лицемерны. Но все же, Мария, в глубине души, боялась, что это не так. И могла ли она винить Андрея в том, что он подозревает в ее поступках лицемерие? С его стороны, действительно, все выглядело именно так. Андрей был прав в том, что хорошо смотреть на чужие страдания со стороны, но совсем иное оказаться на их месте.
ГЛАВА VII
РУССКИЙ НАРОД ГЛАЗАМИ КИТАЙЦА
Юэнь Чюнь, пожилой китаец, стоял возле окна своей квартиры и, заложив руки за спину, смотрел на улицу. Это был владелец одной из самых крупных фабрик, занимающихся производством обуви. Он приехал в Россию десять лет назад и, пользуясь неразберихой и беспределом того времени, купил эту фабрику, буквально, за гроши. С тех пор он жил в России, зарабатывая при помощи этой фабрики большие деньги. Его квартира находилась совсем неподалеку от нее, и он мог видеть ее крышу из своих окон. Как раз сейчас он глядел на дымящиеся трубы фабрики, полностью погруженный в свои мысли.
Несмотря на то, что Юэнь Чюнь прожил в России столько лет, он так и не смог понять ее народа. Он не понимал, как русский народ мог допустить того, что произошло с его страной. Многократно он слышал от людей, что во всем виноваты чиновники и правительство, так как именно они и разворовывают Россию. Но, чем больше Юэнь Чюнь наблюдал за русским народом, он все более убеждался в том, что, практически, каждый человек в России старается что-нибудь украсть. Воруют все и везде, кто на своей работе, кто старается украсть у соседа, а тот, кто не имеет возможности что-либо украсть, тот ненавидит лютой ненавистью того, кто имеет такую возможность. Даже на собственной фабрике ему пришлось вводить жесткий контроль, иначе бы ее всю растащили сами рабочие. И при всем при этом, каждый ворующий не считает, что он ворует, а считает, что он забирает себе то, что ему задолжало государство, то есть то, что принадлежит ему по праву. При этом каждый, в каких бы степени он не воровал, оправдывал себя еще и тем, что другие воруют еще больше его самого.
Юэнь Чюнь не понимал, как в таком обществе, обществе воров, могут быть честные чиновники, когда каждый человек, стремящийся к власти, мечтает лишь о том, как бы использовать эту власть в своих личных целях. Ведь все власть имущие в свое время выходили из простого народа, народа, где каждый печется лишь о собственном благе, стараясь втоптать в грязь любого, кто встанет на его пути. Да разве у такого народа может быть честная власть? Ворами не может править честный человек, потому как сами воры ему этого не позволят. Точно также и появись в России честное правительство, что оно сделает в первую очередь? Попытается создать такие условия, при которых было бы невозможно проявление воровства в любой форме. Но разве это нужно будет народу, привыкшему воровать все, что плохо лежит? Конечно, нет. Такой народ будет проклинать честное правительство еще больше, чем правительство ворующее. Не сможет народ жить с правитель-ством, которое будет честнее, благороднее, чем он сам. Не зря же еще древние сказали: "Всякий народ заслуживает такое правительство, каков он сам". Да и не может быть иначе. Народ, привыкший вести распутный образ жизни, не позволит править собою целомудренному правительству. Воинственный народ не захочет жить в мире с соседями, ему нужно будет правительство, которое поднимет их на войну с другими народами. Так было все-гда и везде, и всегда так будет.
Но больше всего Юэня Чюня поражало то, что русский народ оказался единственным в мире народом, который уничтожил свою собственную культуру. Мысль об этом приводила в ужас старого китайца. Народ, не имеющий своей культуры, уничтоживший все традиции своих предков, обрубивший свои корни, был, просто-напросто, обречен на вымирание. Какими бы не были другие народы, какие бы ошибки они не совершали в своей жизни, они всегда продолжали опираться на многовековую культуру своих предков. Придерживаясь уважения к своим предкам, к их веровани-ям и достижениям, народы земли преодолевали все земные трудности лишь благодаря этому. Именно соблюдение традиций своих предков и делает народы сильными и могучими.
Но русский же народ, последние двести лет, жил лишь тем, что постоянно уничтожал свое прошлое, отказавшись от своей культуры, своей веры. Отрекшись от православия, русский народ пытался написать свою историю с чистого листа, в чем потерпел полный крах. Объявив войну своему Богу, которому поклонялись их предки, русский народ не смог его никем заменить. Была, правда, у него вера в коммунизм, вера в светлое будущее, но слишком быстро стало ясно, что такая вера основана на пустом месте, а вера, не имеющая под собой твердого основания, мертва и недолговечна.
То, что видел сегодня Юэнь Чюнь в России, это полную деградацию русского народа, уничтожившего свое прошлое, а вместе с этим, уничтожившего и свое будущее.
Да, в его родном Китае тоже была революция, приведшая к тяжелым последствиям. Но, каким бы не было тяжелым положение в стране, его народ не уничтожал своей культуры, а традиции своих предков уважал. Русский же народ не знал о традициях своих предков ничего. Да его и не интересовало это. Он жил лишь мыслями о своем бренном теле, ублажая его, как только возможно. Потому то и происходила деградация русского общества, оттого, что оно уничтожило свою собственную душу, оставив себе лишь тело. Тело было Богом для русского человека. Традиционную веру своих предков, русское общество втоптало в грязь. Для него не стало ни Бога, ни души, ни вечной жизни. Русский народ завел себя в тупик, убедив самого себя в том, что впереди у него лишь смерть.
Юэнь Чюнь с ужасом смотрел на то, как русские люди относятся друг к другу. Такой злобы и ненависти он не видел нигде в мире. Больше всего Юэня поражало то, что родители, бабушки и дедушки, зачастую, буквально, ненавидели своих собственных детей и внуков. Все было относительно нормально до той поры, пока дети не вырастали, и их уровень жизни не превосходил уро-вень жизни родителей. Но стоило лишь им начать жить лучше родителей, то у тех начиналась черная зависть к благополучию собственных детей. Юэнь сам был свидетелем разговоров на эту тему, слышал, как родители, за спиной, проклинали своих детей, за-видуя их успеху. Он не понимал, как можно завидовать своим детям. Как это вообще возможно? Ведь если детям хорошо, то и родителям радость, бальзам на сердце. Как же может быть иначе? Поэтому, слыша, как родители проклинают своих детей и желают им смерти, Юэнь всякий раз ощущал слабость в ногах. Слышать по-добное было выше его сил.
Что может ожидать народ, втоптавший в грязь тысячелетнюю веру своих предков, называющий их врагами народа и проклинающий своих детей?
Впрочем, ему-то какое до этого дело. Если русский народ не изменит своего отношения к ближнему, то он полностью вымрет, уничтожит сам себя, и тогда его место займет народ Юэня, то есть китайский народ. Он и сейчас заселяет Дальний Восток России. Китайскому народу нужна территория для заселения, русский же народ свои земли не осваивает, и даже наоборот, забрасывает их на произвол судьбы. Тяжело видеть, как пропадает бессмысленно столько полезной территории. Китайский народ хочет создавать се-мьи, русский народ - нет. Китайский народ хочет иметь много детей, русский народ не хочет иметь их вообще. Что ж, да будет так! Пусть же русскую землю заселяют те, кто хочет жить, и верит в то, что призван служить своим потомкам, а не те, кто видит впереди лишь смерть и безысходность, живет исключительно для себя, и не желает ничем жертвовать ради своих детей.
Нет, Юэнь Чюнь не был жестоким и бесчеловечным человеком, он лишь был представителем другого народа, и не считал себя виновным в том глубочайшем моральном и нравственном падении, которое происходило с русским народом. Юэнь Чюнь испытывал жалость к этим несчастным, но, в то же время, он жил для своих потомков. Ему было семьдесят лет, и он знал, что его смерть не за горами. Поэтому ему необходимо было приложить как можно больше усилий для того, чтобы облегчить жизнь своим потомкам.
Жена Юэня Чюня умерла еще лет пятнадцать тому назад. Создать полноценную китайскую семью ему так и не удалось. У них родился лишь один сын, которого они назвали Тенгом, но когда сын вырос, то стал называть себя на американский манер; Терри.
Семья Юэня жила в Пекине, а в Китае выбраться из бедности крайне тяжело. Юэнь Чюнь с юности был натурой кипучей и деятельной. Его не устраивало его место в жизни. Он хотел разбога-теть. Должно быть, в его натуре сидел предприниматель, который рвался наружу. Поняв, что его мечты в Китае бесперспективны, Юэнь Чюнь перевез свою семью в Гонконг. Там ему удалось успешно заняться предпринимательской деятельностью, и скопить приличный капитал. Когда финансовые дела его были на высоте, жена Юэня трагически умерла, и он остался вдвоем с сыном. Смерть жены Юэнь пережил тяжело, но, все-таки, пережил. Он знал, что не имеет права впадать в отчаяние, и должен жить ради своего сына.
Вскоре после этого в России началась эпоха перемен, и Юэню удалось скупить одну из фабрик за бесценок. Чувствуя, что эта фабрика может принести колоссальное богатство, он, вместе с сы-ном, переехал в Россию.
ГЛАВА VIII
ОТЕЦ И СЫН
В России Юэнь Чюнь столкнулся с такими трудностями, каких не испытывал ранее. Здесь нельзя было быть ни в чем уверенным, ни за что нельзя было ручаться. Российское общество было настолько криминальным, что Юэнь уже стал опасаться за свою жизнь. Но, будучи натурой хитрой и изворотливой, он сумел укрепиться в этой дикой стране. Он быстро узнал, кому надо заплатить и с кем водить дружбу. Дела пошли на лад. Юэнь старался ни с кем не ссориться, и никому не переходить дорогу. Это ему удалось, и, с тех пор, дела его шли стабильно.
Но Юэнь Чюнь беспокоился о будущем. Он был уже стар и, после его смерти, дела должны были перейти к его сыну, которого он уже и сам называл Терри.
Сын был полной противоположностью отцу. Несмотря на свои сорок восемь лет, он был совершенно несамостоятельным в вопросах бизнеса. То ли он слишком рано привык к беззаботной жизни, то ли российская действительность подействовала на него отрицательно, но факт оставался фактом; Терри рос совершенным оболтусом. Осознавая это, Юэнь Чюнь испытывал досаду; и это его сын. Терри проводил время в ночных клубах, казино, ресторанах, сорил деньгами направо и налево, тем самым, приводя Юэня в ярость. Он боялся давать сыну большие деньги, зная, что тот рас-тратит их на ветер. Как-то он поручил Терри управлять своей фабрикой, но дела тут же пошли в упадок. Раздосадованный отец выгнал Терри с фабрики. Сколько не пытался Юэнь образумить своего сына, приткнуть его на выгодную должность, у него ничего не получалось.
В свои сорок восемь лет, Терри до сих пор не был женат. У него не было даже постоянной женщины, лишь только те, с кем он, случай от случая, проводил время. Ах, если бы он только нашел себе порядочную жену, которая смогла бы его образумить! Но разве же найдешь такую. Китаянку найти в этом городе настоящая проблема, а женить его на русской женщине просто страшно. Наблюдая за русскими женщинами, Юэнь пришел к выводу, что единственное, чего они хотели от мужчин, это были их деньги. Никакие духовные и нравственные ценности их не интересовали, и никакой, мало-мальски порядочной семьи с ними нельзя было создать, поскольку не способны они были создавать домашний уют, так как сами были лишены духовной теплоты. Грубые, по своей натуре, русские женщины, в глазах Юэня, символизировали то, какими не должны были быть женщины. Выкачав все деньги из мужчины, они попросту бросят их в трудную минуту. А зачем нужна жена, которая в тяжелый момент предаст своего мужа.
Нет, уж лучше пусть Терри остается неженатым, чем имеет такую жену. Видя пьяные лица женщин, и слыша их нецензурную брань, Юэнь всякий раз испытывал отвращение. На своей родине, ему, практически, не приходилось видеть подобных женщин. Это было неестественно для китайских жен и матерей. Женщины его страны воспитывались как будущие жены и домохозяйки. Русские же женщины воспитывались в семьях, где каждый живет сам для себя. Дети, видящие пьяных родителей, дедушек и бабушек, начинают и сами пить, зачастую не выходя еще из детского возраста. И это было повсеместно. Юэнь неоднократно содрогался при мысли о том, в какой мир он привез своего сына. А что, если и его сын станет таким же, как и окружающие, что если Юэнь, сам того не подозревая, привез сюда своего сына на его погибель? Какое будущее может быть в стране, где народ деградирует все больше и больше?
Он хотел увидеть радужное небо, то есть счастье своих детей и внуков. Но разве это возможно в мире, где народ уничтожил собственную культуру, в мире, где не существует никаких нравственных ценностей?
А что будет с фабрикой после его смерти? На кого она останется? Что будет с Терри, когда он останется один? Юэнь Чюнь за всю свою жизнь сумел скопить двадцать миллионов долларов, это большие деньги, особенно если жить по ценам России. Но как распорядится ими Терри? Учитывая его страсть к азартным играм и женскому полу, он способен спустить все состояние в течение года. Какое уж тут может быть радужное небо!
В этот момент Юэнь Чюнь почувствовал себя самодовольным хвастуном. Он видел пороки русского народа, гордился тем, что является представителем более культурного народа, но не предавал значения тому, что его собственный сын погибает в тех же самых пороках, что и окружающие, а значит, он ничуть не лучше русских. Куда же он смотрел все это время, о чем думал? Не было ли в этом его собственной вины? Без сомнения есть, и вина в том, что он не доглядел за сыном, слишком много ему позволял. Он хотел совместить культуру своего народа с западной любовью к рос-кошной жизни, но не заметил того, что эта роскошь ослепляет и портит душу человека. Он слишком много дозволял своему сыну, и слишком мало с него спрашивал. Теперь он видел результат. Обувная фабрика приносит ежемесячный доход в триста тысяч долларов, но если Юэня не станет, производство может, просто-напросто, рухнуть. Терри не сможет руководить фабрикой.
Юэнь Чюнь невольно сжал руки в кулаки. Нет, необходимо браться за Терри, браться пока не стало слишком поздно. Он должен сделать из сына человека, и этому не помешает ни русское общество, ни что-либо иное.
Так думал Юэнь Чюнь, стоя у окна, из которого смотрел на крышу своей фабрики.
Тот, о ком думал Юэнь Чюнь, сидел в это время в казино и играл в рулетку. Он был слегка навеселе, и настроение у него было приподнятым. А что ему тревожиться? У него хорошая, беззаботная жизнь. Он здоров, богат, женщины к нему так и липнут. Врагов у него, вроде бы, не было, ему никто не угрожает. Так о чем же ему беспокоиться? Когда умерла мать, это было для него настоящим потрясением, но, к счастью, у него есть замечательный отец, который все для него делал. Отец владел фабрикой, которая работала без перебоев, что является довольно большой редкостью в этой стране, и приносит стабильный доход. Другое дело, что отец был уже довольно старым человеком, и его смерть была уже не за горами. Тогда Терри останется один, и фабрикой ему придется управлять самому. Сможет ли он это сделать? Ведь для этого ему придется иметь дело с российскими властями, а он никогда не имел с ними дела, но знал, насколько те хитры и коварны.
Мысли о мрачном будущем слегка подпортили Терри настроение, и он попытался отогнать эти мысли от себя. Ничего, он сумеет найти людей, которые смогут действенно управлять фабрикой, и все будет в порядке. С русскими людьми Терри давно освоился. По-русски он говорит почти без акцента, имеет множество друзей. С деньгами ведь легче заводить знакомства. В определенных кругах Терри уважали и ценили.
Настроение постепенно улучшилось, и Терри самодовольно улыбнувшись, сделал новую ставку. Колесо рулетки закрутилось и выпало "семь" красное. Терри равнодушно пожал плечами. Он опять проиграл, ну и что ж, просто сегодня ему не везет. Терри не особенно переживал по этому поводу. Он пришел сюда для того, чтобы отдохнуть, а не выигрывать. Будучи постоянным посети-телем казино, он настолько примелькался, что его азиатская внешность уже ни у кого не вызывала удивления.
Двери казино открылись, и на пороге появился еще один посетитель азиатской внешности. Его звали Вивьен Джеонг. Он был начальником охраны Юэня Чюня и одновременно его правой рукой. Не проходя вглубь зала, Джеонг оглядел помещение и заметил Терри. Джеонг не удивился этому. Да и босс знал, где искать своего сына, когда посылал Джеонга в казино.
Джеонг направился к столу, за которым сидел Терри.
- Терри, - обратился он к сыну своего босса.
Терри обернулся на голос и приветливо улыбнулся.
- А, это ты, Джеонг. Что ты здесь делаешь?
- Меня послал за тобой твой отец.
Терри поморщился.
- Ну почему он постоянно вмешивается в мою жизнь? Я уже не подросток. Я хочу жить самостоятельной жизнью.
Он взглянул на Джеонга, но на его лице было непреклонное выражение.
- Именно о твоей самостоятельности он и хочет с тобой поговорить. Сколько ты уже проиграл?
- Какое это имеет значение?
- Сколько?
- Около десяти тысяч долларов. Но это моя проблема.
- Ошибаешься, - решительно сказал Джеонг. - Это деньги твоего отца.
- Это мои деньги, - возразил Терри.
- Но заработал их твой отец. И он их зарабатывал вовсе не для того, чтобы ты просаживал их в казино.
- Я волен распоряжаться ими, как хочу. Отец их дает мне в полное мое распоряжение. И не надо читать мне лекций.
- Я собираюсь забрать тебя отсюда. Твой отец велел мне привезти тебя домой. Он хочет с тобой поговорить о чем-то важном.
Терри вздохнул, и стал подниматься из-за стола.
- Ну, если это так важно...
Терри был явно недоволен тем, как поворачивалось дело, но Джеонг дружески хлопнул его по плечу.
- Отец ведь тебе зла не желает, не хмурься. Ты сам это прекрасно знаешь.
Да, Терри это знал, и поэтому не стал ничего возражать. Они вышли из казино, и подошли к роскошному "шестисотому" "Мерседесу", на котором так любили ездить богатые люди России.
- О чем же, все-таки, хочет поговорить со мной отец? - спросил Терри, садясь в машину. - Мне не нравится такой поворот дела.
Джеонг завел мотор, и вывел машину со стоянки.
- Он расскажет тебе обо всем сам.
ГЛАВА IX
В ТУПИКЕ
Началась новая трудовая неделя, и Мария Ромашкина спешила на свое рабочее место. Работала она продавцом на овощном рынке.
Мария терпеть не могла своей работы, и тяжело сожалела о выпавшей на ее долю участи. Ведь она имела высшее образование, и больше пятнадцати лет проработала на предприятии инженером. Хотя именно в то время, когда она туда устроилась, для заводов и фабрик наступили трудные времена. Все расхищалось и разворовывалось, промышленность останавливалась, но предприятию Марии относительно повезло. Их завод пережил тяжелые девяностые, но, примерно полгода назад, прокатилась новая волна сокращений, и Мария попала под нее. Оказавшись в сорокалетнем возрасте без работы, она не знала, как ей теперь быть, и куда идти. Сорок - это критический возраст для того, кто ищет работу. В этом возрасте очень трудно куда-либо трудоустроиться, по крайней мере, на приличное место. Марии не помогло ни высшее образование, ни связи родителей, которых, к тому времени, уже можно сказать и не было. Промышленность стояла, и единственное место, на какое смогла устроиться Мария, это было место продавца на овощном рынке.
Конечно, это было очень обидно для Марии. Обидно и унизительно, после стольких лет работы инженером, имея высшее образование, вдруг оказаться никому не нужной, годной лишь на то, чтобы торговать овощами. Первым душевным порывом было, естественно, обвинить во всем новую власть. Но, взглянув на положение вещей под другим углом, Мария с горечью поняла, то, что происходит в стране сейчас, было неизбежным. Это было естественным завершением того коммунизма, который царствовал в России на протяжении семидесяти лет. Выросшая в семье неприми-римых коммунистов, Мария прекрасно знала, как относились правящие круги к простому народу. Ее с детства учили, что коммунисты - это правящий класс, а все остальное население - это безмозглые рабы, которых нужно держать в слепом подчинении, и запрещать им вольно думать.
Политика всеобщей национализации привела к тому, что русская земля лишилась хозяина, того самого, который бы следил за порядком и заботился о стране. Руководству партии было глубоко безразлично положение населения и его будущее. Оно заботилось лишь о собственном благополучии, о том, как бы заполнить свой карман, и удержаться у власти.
Поскольку понятие "государство" было весьма расплывчатым, то и с приходом новой власти, все природные ресурсы и богатства стали переходить в руки директоров и прочих чиновников, которые управляли этими ресурсами. Таким образом, бывшие директора стали законными владельцами всех ресурсов. Но, поскольку при-обретенная собственность досталась им почти без затрат, заводы и фабрики не строились на личные средства так называемых "хозяев", то и о судьбе их эти хозяева не слишком-то и беспокоились. Будучи выходцами из коммунистической партии, воспитанные на коммунистической идеологии, они не чувствовали себя хозяевами, а скорее временщиками, а потому-то и повели себя, как временщики, стараясь выкачать из производства как можно больше денег, и как можно быстрее. Прекрасно понимая, что в России стабильности не бывает, и то, что свои приобретения они совершили далеко не вполне законным и честным способом, а, следовательно, также быстро они могут их лишиться, новых хозяев, отнюдь не волновали судьбы рабочих и их нужды. Все эти новые хозяева, а по существу все те же коммунисты, готовили себе отступление в виде счетов в зарубежных банках. Их не волновала судьба России, все, что им нужно было, это обеспечить себя и свои семьи до конца своих дней. В случае нового перехода власти, они просто-напросто уехали бы за границу, махнув рукой на свою бывшую родину. Ведь не зря же существует поговорка: "А после нас хоть потоп", которая была весьма популярна в последние годы социализма.
Напрасно многие считают, что в сегодняшних бедах виновата новая власть. Все, происходящее сегодня, является лишь логическим завершением той политики, что велась в России все после революционные годы. Дарвинизм, вдалбливаемый детям в головы с первого класса, наконец, угнездился в них, и проявил себя в полной мере. Кто сильный, тот и прав, выживает сильнейший. Три поколения людей воспитывались на этих принципах и, в конце концов, получился тот результат, который мы видим сегодня. На винограде репейник не вырастет, и на гнилом дереве здорового плода не будет. Вот он, результат политики Ленина, вот он, тот атеизм, к которому стремились революционеры. Прав был Достоевский, когда говорил: "Я предвижу, чем закончится ваш коммунизм; полным атеизмом и общими женами без детей". Когда у человека нет нравственности, он теряет и остатки совести, а когда нет совести, тогда единственной святыней для человека становится он сам. А в подобном обществе, порядок и дисциплина могут поддерживаться только силой, то есть только тем, чтобы над каждым человеком стоял надсмотрщик. Именно такой тюремный режим и пыталась создать советская власть. Но подобное не может продолжаться вечно, потому-то и рассыпался социализм, как карточный домик. Рухнула концентрационная система, и человек оказался свободен, полностью свободен. Но каким образом может распорядиться свободой человек, полностью лишенный совести, нравственных критерий, чувства долга и обязанности? Можно ли человеку давать полную свободу, тогда как даже само это понятие всеми толкуется по-разному? Хлеба и зрелищ, вот какие требования выдвигал русский человек в конце восьмидесятых годов, вот как он понимал свободу. Что ж, в девяностые годы он все это получил, но от этого не стал счастливее. Телевидение и ночные клубы развлекают современного человека двадцать четыре часа в сутки. Полки магазинов ломятся от избыточного количества товаров. О та-ком изобилии русский человек и мечтать не мог в советские времена. Пожалуйста, ешьте, пейте, развлекайтесь, теперь в этом нет ограничений. Но все это свобода безнравственности, разнузданности и вседозволенности. А такая свобода разрушает человека, а отнюдь не делает его счастливее.
Русский народ издавна требовал народной власти. Это всегда было его любимым коньком. Но что такое народная власть? Разве это не власть, избираемая народом? Иной народной власти быть не может. Но разве президент и депутаты избираются не народом? Разве мэры городов и государственная дума избирается не народом? Так кто же виноват в том, что народ выбирает в правительство людей, замешанных в коррупции, а порой и откровенных бандитов? Кто виноват в том, что русский народ за банку сгущенки и за бутылку водки готов проголосовать хоть за самого сатану? Кого винить в этом, как не самого себя?
Нет, не способен народ распорядиться свободой, нельзя давать ему и права выбирать власть. Власть народная имеет то же лицо, что и сам народ, это всего лишь зеркало, отображающее истинные помыслы и истинную натуру народа, да и человека в частности. Каков народ, такое и правительство. И не может быть иначе.
Но встает вопрос, как быть теперь? Что делать, чтобы выбраться из той пропасти, в которую мы сами себя столкнули?
Здесь может быть только один выход, во всеобщем всенародном покаянии, и исправлении самих себя. Потому как пока люди не исправят самих себя, не очистят свою душу, ни о каком улучшении земного бытия не может быть и речи. И исправление каждый должен начинать с самого себя, а не в коем случае не ждать того, когда исправятся люди вокруг него. Жизнь может измениться к лучшему только в том случае, если каждый изменится сам в себе. Пока ты сам остаешься порочным, злобным, завистливым и развращенным, для тебя никогда не наступит улучшения. Изменись внутри, человек, и тогда мир изменится вокруг тебя. Тогда ты будешь и воспринимать все происходящее совсем по-иному, и не будет этого неудовольствия жизнью, этой неудовлетворенности души.
Советская власть держалась лишь благодаря обещаниям скорого наступления светлого будущего, и смогла продержаться ровно столько, насколько хватило терпения у народа. Со временем даже самые наивные люди поняли, что никакое светлое будущее никогда не наступит, да и не может наступить. Да и что оно вообще пред-ставляет собой это "светлое будущее"? Это ничто иное, как простая химера, в которую может поверить только абсолютно наивный человек. Народу объясняли это так; в один прекрасный день объ-явят светлое будущее, и люди проснутся счастливыми. Какой абсурд! Как может стать счастливым человек, если он живет исключительно для своих нужд, если он не способен ничем пожертвовать для ближнего своего, а ждет лишь того, чтобы другой человек пожертвовал для него? Оттого то и спился, оттого и деградировал русский народ, что не дождался он ничего подобного, поскольку каждый лишь ждал, но ничего не давал. Не имея любви и доброты в самом себе, человек и не получил ее ни от кого, поскольку был всегда окружен себе подобными. Но человек не хочет изменять самого себя. И рассуждает он таким образом; "Принимайте нас такими, какие мы есть". А кто нас должен принять, если все рассуждают подобным образом? И мир мы можем построить только такой, какой мы сами. Общество само является причиной своих бед.
Мария же, находящаяся, как бы, между двух огней, ищущая Бога, и одновременно с душой, испорченной родительским атеизмом, металась в духовном тупике. Она понимала то, как глубоко за-блуждалась всю свою жизнь, и то, как заблуждается все остальное человечество, но не знала, как достучаться до людских сердец. Ей было больно видеть, как погибают вокруг нее люди, погибают в своем неверии, но ничего не могла сделать. И больше всего ее мучило ее собственное бессилие.
ГЛАВА X
НА РЫНКЕ
Торговый день на рынке был в самом разгаре. Суетящиеся и толпящиеся покупатели, не спеша, бродили вдоль прилавков, присматриваясь и прицениваясь к товару. Все хотели купить что-то получше и подешевле.
Товар, поставляемый Марии ее хозяином, был, возможно, и не самого высшего сорта, но все же вполне приличным. Покупатели это видели, и поэтому торговля у Марии шла довольно бойко. Она едва поспевала насыпать в ведра, сумки и сетки картофель, лук, капусту и другие овощи, имеющиеся у нее в наличии. День был жаркий, и пот градом катился по ее лицу. Но уж лучше жара, чем мороз. Зимой стоять у прилавка совершенно не выносимо. Мария несколько раз простывала, но, не выходить на работу не могла. Ее бы моментально уволили, и заменили бы другим продавцом.
Народ возле Марии понемногу рассеялся, и она получила возможность слегка передохнуть и вытереть пот. Ноги начинали чувствовать усталость, а это значило, что к концу дня Мария их будет едва передвигать. Несмотря на то, что она работала здесь уже не первый месяц, она так и не смогла привыкнуть к тяжелым условиям своей работы. Мария чувствовала, что не продержится здесь долго, но и уходить ей было некуда.
Придвинув к себе пустое ведро, Мария принялась засыпать в него картошку. Торговавшая на соседнем лотке продавщица Вера презрительно смотрела на то, как Мария справляется со своей ра-ботой. Наконец, не выдержав подобного зрелища, она воскликнула:
- Кто же так картошку укладывает, а? Ты так ни с чем останешься!
- Что? - Мария подняла голову.
Воспользовавшись тем, что возле ее лотка никого нет, Верка подошла к Марии.
- Картошку накладывают не так, - принялась объяснять она. - Нужно взять три крупных картофеля и, уперев их в стенки ведра, создать нечто, вроде перегородки.
Вера воровато огляделась по сторонам - не наблюдают ли за ними покупатели.
- Ты видишь, сколько получается пустого места, - продолжала она. - Теперь остальную картошку насыпай сверху. Вот, таким образом, ты сэкономишь почти треть ведра. А это, как-никак, уже хлеб с маслом.
Мария несогласно покачала головой.
- Но ведь это же обман! Так же я буду обвешивать покупателей!
- Ну и что с того! Все так делают.
- Нет. - Мария снова покачала головой. - Я не могу поступать подобным образом, мне совесть не позволяет.
- Гляди-ка, какая совестливая нашлась! - Всплеснула руками Вера. - Ну и куда ты со своей совестью пойдешь? С голоду помрешь!
- Но ведь это же, все равно, что воровство! - возразила Мария.
- Ну и что с того, что воровство? - безжалостно произнесла Вера. - Все воруют, совесть нынче не в моде.
- Ну, все, может, и не все, а я, все равно так не могу. Что же будет, если все люди будут обманывать, обвешивать и воровать? Что же за жизнь тогда будет?
- Такая вот и будет, как сейчас, - хмуро произнесла Вера.
- Вот именно! Но разве же это дело? Нам нужно улучшать нашу жизнь, а не ухудшать ее.
- Как же ее улучшишь, когда вся власть ворует?
- Власти мы не можем помешать. Но нам-то самим можно вести себя по-иному. Друг к другу надо относиться по-людски, чтобы люди не таили друг на друга обиду, а жалели и помогали себе подобным.
- Вот пускай сперва власть воровать перестанет, а там, глядишь, и мы перестанем.
- А если мы все равно не перестанем? - возразила Мария. - Вот, ты хочешь, чтобы стоящие у руля воровать перестали, хорошо. А вот, теперь представь, что тебя саму выбрали в правительство. Ты сама не будешь воровать? Перед тобой откроются такие перспективы, через твои руки будут проходить такие деньги, столько возможностей у тебя будет, столько соблазнов, и ты не воспользуешься ситуацией, чтобы наполнить свой карман?
- Конечно, воспользуюсь, - воскликнула Вера. - Я же не полная идиотка, иметь возможность обеспечить себя и свою семью, и не воспользоваться ею.
- Так чего же ты, тогда, от других требуешь? Они тоже хотят обеспечить свои семьи.
- Ну, тогда надо ставить в правительство таких людей, которые бы не прельщались богатством, и не воровали.
- А кто их должен ставить, если правительство выбирает народ, выбираем мы с тобой? И потом, где же взять честных кандидатов, если весь народ ворует? Каждый старается что-либо украсть, по мере своей возможности, одни воруют на работе, другие обвешивают покупателей, третьи еще как-нибудь обманывают. Где же тогда взять честных? Ведь все чиновники и депутаты вышли из простого народа, из нас самих, и имеют все те же пороки и слабости, которыми обладают все остальные люди.
- Что же, по-твоему, вообще не бывает честных людей? - воскликнула Вера.
- Не знаю, но если даже они и есть где-нибудь, нам нельзя сидеть и ждать, когда кто-нибудь построит нам рай земной. Тем более что на земле рай вообще невозможен.
- Вот как? А где же тогда возможен рай? - скептически спросила Вера.
- Не знаю, - сникла Мария. - Наверное, только на небесах, там, где Бог.
- Там, где Бог? Да где же он есть?
- Везде, вокруг нас. Бог вездесущ.
- Ну, милая моя, ты далеко пойдешь! В религию уже полезла, Бога приплела! Если Бог есть, и он, тем более, вездесущ, почему же мы его не видим.
- Его не может человек увидеть.
- Ах, вот оно как! Он хитрый, прячется от людей. Натравливает всех друг на друга, и смотрит на то, как люди друг другу глотку грызут?
- Ну, почему ты думаешь, что это Бог закладывает в человеке зло, и что он радуется злу?
- А кто же иначе?
- Подобные мысли внушает человеку дьявол. Это он внушает людям причинять зло друг к другу, и заставляет их думать, будто это все дела рук Божьих.
- Почему же Бог позволяет дьяволу творить весь этот произвол? Почему не остановит, не уничтожит его? Если Бог такой человеколюбец, каким его преподносит церковь, то он должен, в первую очередь, заботиться о том, чтобы людям жилось хорошо, чтобы на земле был мир и порядок. Почему, я спрашиваю, Бог позволяет все это дьяволу?
У Марии поникли плечи.
- Я не знаю. Я сама лишь недавно стала постигать христианство.
Услышав такое признание, Вера победоносно усмехнулась.
- Ну, вот видишь, ты сама не знаешь. Зато я знаю. Бог либо не хочет, либо не может противостоять дьяволу. И в том, и в другом случае, я не собираюсь ему поклоняться. В первом случае потому, что Бог сам на стороне зла, а я натерпелась его достаточно, чтобы еще и служить ему. А во втором случае, я против него потому, что он бессилен противостоять дьяволу. А зачем служить такому Богу, если он бессилен? В любом случае человек оказывается в проигрыше.
Мария помолчала.
- Ну, а как ты себе представляешь, чтобы Бог боролся со злом? Как это должно выглядеть, по-твоему?
- Это очень просто. Все, кто творят зло, должны быть уничтожены, - безжалостно констатировала Вера.
- А что ты подразумеваешь под словом "зло"? Бог дал людям десять заповедей, вот это и есть закон. Знаешь ли ты хотя бы одного человека, который бы их неукоснительно исполнял?
Вера фыркнула.
- Да я вообще не знаю, что это за заповеди такие!
- Вот, - улыбнулась Мария. - А как же ты хочешь того, чтобы Бог уничтожил всех, кто нарушает закон, когда сама этого закона не знаешь? Если тебя саму судить по этому закону, как ты думаешь, чего бы ты заслужила?
- Но я же не знаю, какие это законы! - запротестовала Вера. - Как же можно меня судить?
- Так ведь и другие не знают этого закона. Почти никто из современных людей не знает закона, данного людям Богом. Таково наследие советской атеистической системы. У нас нет веры, нет культуры. Все это уничтожили во время революции, а вместе с этим уничтожили в людях веру в добро, извратив само понятие о добре, придав ему какой-то дикий, непонятный смысл. А ты говоришь, уничтожить беззаконников. В таком случае пришлось бы уничтожить все человечество.
- Ну хорошо, пусть не уничтожить, пускай, хотя бы, Бог не позволяет людям творить зло. Ведь это же можно сделать.
- Каким образом? Связав их по рукам и ногам, сковав их волю, сделав их рабами или зомби? Бог дал человеку свободную волю для того, чтобы человек добровольно пришел к нему, добровольно соблюдал его заповеди.
- Да уж, нашему человеку дай свободу. Вон что творится вокруг. Такая свобода нам даром не нужна.
- Ну, вот именно, разве это Бог виноват, что люди вместо добра выбирают зло? Что же теперь делать, не уничтожать же все чело-вечество.
- А что делать нам, простым людям? - спросила Вера. - Как выживать в таком мире? Не мы его строили, нам он достался таким в наследство от наших дедушек и бабушек. Вот ты говоришь, что нельзя обманывать и обвешивать, а на что же тогда жить? На две тысячи, которые нам здесь платят? Как жить?
Мария помялась, под пристальным взглядом Веры.
- Но ведь я тоже живу на эту зарплату, - робко заметила она.
- И тебе хватает этих денег? - с возмущением произнесла Вера.
Мария вздохнула.
- Конечно же, нет, но перебиться же можно.
- Это ты можешь! Ты живешь одна, у тебя нет детей, а у меня дочь растет, она есть хочет, она одеваться хочет, она хочет жить! Так что не надо меня учить, как я должна жить. Всякий порядочный человек должен жить, прежде всего, для своей семьи, и именно это я и делаю. И если нет другой возможности, будут и обсчитывать и обвешивать! У меня нет выбора, я должна жить, и заботится о семье!
С этими словами раздраженная Вера вернулась за свой лоток, хмуро и недружелюбно глядя на покупателей, бродивших по рынку.