-Сейчас блевану!- пригрозил Марк, свесившись через мои колени в ожидании приближающейся массы.
-Эй, парень, свали с моих ног!- я пренебрежительно сморщился и спихнул парня с дивана. Лежащая на полу возле телевизора Катя, захихикала. Возле моих ног послышалось кряхтение и сдавленные стоны.
-Да, да, конечно,- закурив, я убрал ноги с пола от греха подальше.
В гостиную вошла Таня и Дима с бутылкой водки и небольшим свертком фольги. Завидев их, Катька сразу же подскочила и подползла к столу. Марк тоже поднялся и лег лицом на стол, продолжая постанывать и кашлять.
-Смотрите, что мы принесли!- радостно воскликнула Таня и, поставив бутылку на гадкую поверхность дерева, тоже села на пол. Дима сел рядом со мной и принял протянутую ему сигарету.
Пока Катя и Марк пытались открыть бутылку водки, мучая ее по очереди, кто чем: руками, что вяло пытались открутить крышку, зубами, что сдирали обертку, и даже ступнями, Таня распаковывала фольгу. Внутри был белый порошок. Кокаин. Паршивый, дешевый, купленный у парней на заправке наркотик. Поднимает до первого облака, а затем с силой швыряет на землю. Что может быть еще более омерзительным и возбуждающим?
Я лениво следил, как она аккуратно отсыпает порошок на стол, собирает его в одну небольшую белую горку, разделяет на равные дорожки. Все ее движения сдержанны и в то же время пластичны. Изредка она прикрикивала на Катю и Марка, что все еще пытались справиться с бутылкой, при этом матерясь. На некоторое время они стихали, а затем вновь начинали копошиться, кряхтеть и бить коленями по столу.
Дима поднес сигарету к моему рту. Затянулся. Шевелиться совершенно нет желания. Все тело обволокла дымка слабости и табака. Я плыву где-то чуть выше нашей девятиэтажки, но это только сейчас. Через пару минут я буду медленно, словно на лифте, подниматься к почерневшему уже небу, с шоколадного цвета облаками. Или же цвета дерьма. У каждого свои взгляды и предпочтения.
-К столу, дорогие мои!- воскликнула Катя, победоносно вознеся руки к потолку и открывая на показ идеально ровные белые дорожки. Все стихли и затаили дыхание. Дима затушил сигарету и спустился на пол. Катя и Марк отстали от изуродованной бутылки и беззвучно придвинулись к приготовленным специально для них персональным дорожкам на небеса. Оба тупо заулыбались. Таня посмотрела на меня.
Медленно, подобно ленивому коту на охоте, я поднялся с дивана, опустился на колени. "Пылесосом" служил обычный пластиковый корпус шариковой ручки, взятой в магазине Марка, где тот работал продавцом. Взяв гладкий, с тупыми углами и золотистой надписью производителя пластик, я прошелся по нему указательным пальцем, желая прочувствовать его. Каждый из друзей смотрел на меня с нетерпением. Всем хотелось вдохнуть в себя белизну полета, но я тянул время. Они меня ненавидели за это, но все равно ждали молча. Никто не смел открыть рот и извергнуть крики протеста.
Склонившись над столом, я приблизил толстую часть своего "пылесоса" к белоснежному снегу. Наклонился еще немного, вставив в нос его тонкую часть. И процесс пошел. Свет прожекторов включен на полную мощность. Зрители ждут команды "Хлопать". Ведущий стоит перед камерой с уже заранее приготовленной улыбкой и застывшим возле нее микрофоном. Пальцы оператора один за другим загибаются. Четыре. Три. Два. Один...
Я вдохнул в себя всю дорожку разом. Кокаин вихрем понесся к моему мозгу и ударил по нему кувалдой, словно по колоколу. Голова отлетела от стола и врезалась в мягкий диван. Кто-то забрал у меня из руки корпус ручки, послышались требовательные голоса, нетерпеливый шорох со всех сторон.
Но мне уже на это наплевать. В голове слышен звон тысячи колоколов, по телу прокатываются волны наслаждения и приторной сладости. Сейчас все хорошо, сейчас я медленно поднимаюсь от крыши, я лечу, и каждая пролетающая мимо птица чертовски мне завидует. Я вижу это по их блеску в глазах. Он синий, едкий, он льется через края, стекает по клювам, капает на землю и прожигает траву. Я хочу смеяться, но мне нет до них дела, и я лечу дальше.
Ветра нет, но что-то холодом проходиться по всему моему телу, от чего становится еще лучше. На горизонте возвышаются горы с белоснежными шапками, переливающимися разными цветами. Там кто-то ходит, я это вижу. Там сидит на пеньке старуха и вяжет шарф из этой белизны. Она встряхивает свою работу и та змеей устремляется ко мне, окутывает, сжимает, гладит, дарит боль и наслаждение. А я лечу дальше.
И вот оно. Вот оно, первое облако. Оно уже совсем близко. Оно рядом. Стоит только протянуть руку, и я почувствую всю его жесткость и коршуном устремлюсь вниз, к своему телу, словно к дохлой добыче. И его будет раздирать клюв реальности, выковыривать внутренние органы, дробить кости, когтями сдирать кожу ровным слоем, профессионально, не оставляя никаких дефектов. И за это ей - реальности - дадут приз на Каннском кинофестивале, за лучшую гребанную женскую роль, в этом ебучем фильме о моей жизни.
Но это потом, а сейчас я все еще лечу, стремительно подбираясь к этому облаку. Но что-то не так. Откуда эти руки? Откуда взялись эти чертовы руки?! Они сокращают мое поле зрения до минимума. Уберите их. Немедленно уберите их!
Но нет, они продолжают плыть перед моим лицом, а затем медленно ложатся на него. Тепло. Я чувствую тепло, значит они реальны. Чьи они? Кто мешает мне добираться до моей черты наслаждения? Кто это, черт возьми?!
А руки уже опускаются ниже. Они мягко прочерчивают изгиб моей шеи, выпирающих ключиц и ребер, проходятся по не накачанному торсу, спускаются ниже. Боже, что творят эти руки? Они приводят меня в исступление и мне уже наплевать на это дерьмовое облако. Сейчас моим наслаждением являются эти руки.
Я пытаюсь открыть рот, узнать, кто это, спросить, что он или она делает, чего хочет. Но это не требуется, да и мой голос все еще продолжает лететь где-то там, на паре тысяч километров над крышей нашего дома. А я уже снова здесь, в душной квартире, я лежу на диване, но ничего не вижу. Я лишь чувствую, я лишь слышу, я лишь впитываю в себя все происходящее. Я здесь, но меня здесь нет. Я все еще на границе между небом и реальностью.
Я слышу, как кто-то тяжело дышит. Я слышу, как шуршит моя одежка. Я чувствую, как ее с меня снимают. Я впитываю в себя каждое движение чужих рук, к которым присоединились еще и губы. Где-то вдалеке я слышу сдавленные стоны. Кто-то определенно наслаждается чем-то. Или это я? Может быть это мои стоны? И правда, так и есть. Я чувствую, как моя глотка вибрирует, и из нее вырываются звуки.
Руки быстро пробегают по уже влажной от жара наслаждения коже и губы капканом окутывают мой член. Я готов запеть оперу, но вместо этого мой позвоночник, по прихоти какого-то причудливого механизма, изгибается и становится подобен мосту. А капкан неумолимо двигается. Вверх-вниз-вверх-вниз-вверх-вниз-вверх-вниз. И это сводит меня с рельс здравого смысла, и мой поезд летит теперь вниз по обрыву.
Но вдруг капкан разжимается, и я чуть ли не кричу от неожиданной свободы. Мне кажется что меня обманули. Меня просто предали. Меня растоптали, использовали. Я как приготовленный презерватив, который так и не использовали. Просто мой хозяин умер. Он подавился изысканным сыром и упал лицом в тарелку с супом.
А рук больше нет. Они испарились. Мне хочется реветь от такой несправедливости. И когда я уже собираюсь излить потоки Тихого океана на диван, руки возвращаются. И я беззвучно кричу "Аллилуйя"!
Руки проводят по моим бедрам, спускаются ниже, проникают вглубь. А затем мои ноги, словно в замедленной съемке, поднимаются, и я чувствую, как что-то пытается в меня проникнуть. От этого мне становится не по себе. Эти руки оказались лишь прикрытием для чего-то порочного и прекрасного одновременно. Мое дыхание замирает в сантиметре от облака, голос замирает рядом. Все в ожидании. И это нечто, что пытается проникнуть в меня, медлит так же, как люблю медлить я. Оно пытается растянуть наслаждение. Оно со мной играет в мою же игру. И это заводит меня еще сильнее.
И вот все собрались. Все готовы. Все в ожидании. Все затаили дыхание. Все хотят шоу и криков наслаждения. Так же как этого хочу и я. Все в ожидании фанфар и фейерверков. И все мое тело сосредоточено именно там, там, куда собирается войти незваный и неизвестный гость.
И да, черт возьми, он это делает. Сначала медленно, а затем грубо и быстро. Он просто врывается в мое тело подобно грабителю в банк. И у него тоже есть бомба. И ее таймер уже отсчитывает время взрыва. А мой голос и дыхание срываются с места и летят вниз. Голос извергает крики, дыхание задыхается, а мое тело изгибается. Ему хорошо, оно утопает в наслаждении, оно тонет в ласке и жесткости.
А время проносится ехидным циферблатом у меня перед глазами. Оно подмигивает мне стрелками, оно помогает мне менять позы, двигаться в такт движениям того, с кем я уже связал себя одной петлей. Если этот кто-то думает, что после этой ночи мы расстанемся навсегда, он об этом пожалеет. Но если это действительно будет так, то пожалею лишь я. Лишь я один. Как всегда.
-Ваня, вставай!- в мою ногу врезалась чья-то лодыжка. По телу сразу же прошли спазмы боли, вышедшие из него стоном. Разлепив глаза, я увидел перед собой две коленки, на одной из которых красовался пожелтевший синяк. Подняв взгляд, я понял, что эти колени принадлежат Тане.
Язык заплетался, поэтому я не смог сказать ничего вразумительного. Приподнявшись с дивана, я сразу же почувствовал острую, как нож и тянущую, как жвачка тупую боль по всей спине, спускающейся вниз по кобчику и заканчивающейся на заднице. В голове сразу же всплыли воспоминания о прошлой ночи. Осмотрев себя, я понял, что одет, не хватает только футболки. Потом от меня не пахло, хотя за то время пока я с кем-то трахался, сейчас от меня должно было нести как от жирдяя в автобусе в разгар лета. Но никакого запаха не было, ни ощущения засохшей спермы у меня в трусах, ни моей, ни чужой. Ничего. Только боль.
-Хватит спать, собирайся и пошли пить кофе,- Таня кинула мне футболку и ушла. Еще один весомый аргумент того, что все-таки ночью что-то произошло. Если подумать, то это точно не могла быть ни Таня, ни Катя. Только если кто-то из них одел себе на промежность фалоэмитатор и решил засунуть его мне в зад. Но такое могло быть только в извращенных мечтах одной из них, но уж точно не в реальности. Значит это был парень. Или Марк или Дима.
Я натянул на себя футболку, встал с дивана и тут же сел обратно. Ноги дрожали от тяжести и ноющей во весь голос боли. Голова раскалывалась, как скорлупа яйца. Ее били о сковородку и выливали содержимое на жадно шипящее масло. А потом все это прокручивали обратно, скорлупа поедала жидкость, собиралась и вот, моя голова вновь целая. В нос ударил запах кофе, от которого меня неимоверно затошнило.
Все же встав, я на ватных ногах зашел на кухню. Все молчали. У каждого из них готовилась своя яичница. Сев возле холодильника, я облокотился на него головой и тут же почувствовал дыхание сна. Вновь захотелось спать. Но сейчас на это не было временя.
Обведя всех глазами, я заметил, что не хватает одного человека. Таня медленно размешивала свой кофе и морщила нос каждый раз, когда ложка приветливо стучала о стенки кружки. Катя меланхолично жевала бутерброд, явно не размышляя о его вкусе. Марк пускал слюни на стол, как обычно лежа на нем лицом. Не хватало только Димы.
-А где Дима?- превозмогая боль в голове и хриплую преграду, застрявшую иголками в горле, выдавил я. Таня прекратила мешать кофе и словно бы задумалась, действительно ли она сейчас что-то слышала или же ей показалась. Затем подняла пустой взгляд на меня. Тяжело вздохнув, она опрокинула голову и снова начала мешать черную жидкость.
-Уехал,- ответила Катя, даже не посмотрев на меня.
-Куда?
-В Америку.
Я затормозил запись фильма, крикнув режиссеру "Стоп кадр". Мне понадобилось несколько минут, чтобы сообразить и впитать ее слова. Они сопротивлялись, извивались и скользили по щупальцам моего сознания, что непременно хотели затащить их в мою голову.
-В смысле?- наконец-то выдал я, и мотор камеры снова заработал.
-В прямом,- на этот раз ответила Таня. Она посмотрела не меня с недоумением.- Ты что, забыл, из-за чего мы вчера собирались?
Я мотнул головой и почувствовал, как внутри нее начала плескаться жидкость. Танина бровь метнулась на лоб, немного подрожала там, а затем вновь вернулась на место.
-Мы отмечали его отъезд. Его родители переезжают в Америку и он тоже. Теперь мы его никогда уже не увидим,- голос Таня задрожал. Она вновь опустила взгляд, но мешать кофе больше не стала.
А я оказался в ловушке ступора. Все мои мышцы застыли. Все жизненно важные процессы в моем организме перестали работать. И я вспомнил. Вспомнил голос. Голос, что повторял вчера всю ночь мое имя. Хриплый голос, практически срывающийся на рычание.