ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТЫЙ

В общем, съездил я в Приморье на офицерские сборы, неплохо, в конечном счете, развлекся. Надо было возвращаться к себе в Амурскую область, тянуть лямку, ради чего меня, собственно, и призвали. Но тоска, как и до сборов меня все-таки не оставляла. Ну, представьте себе, что вас на те же два года отправили куда-то заниматься каким-то достаточно бессмысленным делом. К примеру - разводить кроликов, если вы к этому никак не склонны. Либо выпиливать лобзиком узоры. Надоест, я думаю.

Впрочем, я же тут никак не один. У нас в Березовке был заметный гарнизон до 1945 года. Когда в августе Красная Армия сурово наказала японских милитаристов за то, что мы их боялись с середины 1941-го, а они хоть бы шевельнулись, а еще и любимый ученик тов. Сталина Мао быстро сожрал Чан Кай-ши, то гарнизона этого не стало. За Амуром-то наши младшие братья и выученики по части строительства социализма. Остались вблизи поселка только три окружных склада: одежно-вещевой, картографический и наш, горючесмазочный. Да и те кадрированные, то есть - по нескольку офицеров и сверхсрочников, а рядовых в случае войны подвезут из Кузбасса и других подобных мест. А так всё - охрана, техническая работа, пожарное дело - на служащих Советской Армии.

Особенно, конечно, ценно было тут с ВОХРом. Половина наших стрелков были молодые и не очень тетки с карабинами Симонова, которые и охраняли довольно большую техническую территорию. Я каждую неделю оставался в домике штаба дежурным по части и по ночам должен был ходить и проверять посты. Однажды я даже спас одну из наших воительниц. Дело было летом, иду между сараями со смазками и вижу трагическую картину. Корова, видите ли, забрела на нашу техтерриторию и что-то ей не понравился(-ась) наш стрелок, так она ее прижала в угол к стенке хранилища и что-то угрожающе мычит. Ну, я взял доску и отогнал зверя. Жертва была так счастлива от своего спасения из пасти чудовища, что просто заплакала. Так что, как видите, и за мной числится подвиг за время моей службы.

Если вернуться к истории Березовского гарнизона, то к середине 60-х вдруг оказалось, что наш любовь с Мао имеет много признаков садомазохизма. Пришлось срочно присылать в поселок отдельный танковый батальон, а потом еще и танковый полк. Потом появился еще и отдельный инженерно-мостовой батальон, где офицером по снабжению горючим служил мой коллега по уссурийским сборам Аркадий. А уже после этого прислали инженерный полк с ужасными конструкциями из сказок о роботах для строительства окопов. И так, в общем, было по всему Дальнему Востоку. С возрождением "несокрушимой твердыни" вышла, правда, накладка, связанная с ДОТами. До войны были выстроены могучие укрепрайоны с бетонными закопанными башнями. ДОТы эти были вооружены пушками и пулеметами, а под землей на глубине метров шесть связаны кабелями и трубами. Ну, после удачного похода китайской Народно-Освободительной армии на юг все эти укрепрайоны разоружили, покинули и они постепенно покрывались пылью и паутиной. В припадке демилитаризации еще и уничтожили на всякий случай всю документацию на сооружения. Так что во второй половине 60-х, когда Мао сам оказался такое слово и надо было восстанавливать эти УРы, то связь по ним оживить не получилось и пришлось заново прокладывать те же кабеля, но уже на глубине метра два. Все же труба уже была пониже, а дым пожиже по сравнению с временами Сталина и Блюхера. То ли зэков было уже поменьше.

В общем, жизнь в поселке кипела. Открывалось столько мест для служащих советской Армии, что все нашли себе работу. Ну, и офицеров хватало. Для них уже строились в центре Березовки две хрущобы вполне с коммунальными удобствами, что тут было новостью. Да и у нас на складе наконец построили двухэтажный дом из силикатного кирпича, где и мне на втором этаже дали квартиру. Дом был по стандартному советскому проекту, с комнатой для ванны и туалета. Вот только подвода ни воды, ни канализации не было, так что это просто была дополнительная "темнушка". Я ее украсил своими сапогами - два угла под хромовыми, два под кирзовыми. Ну, а сортир, как и положено, был из полуторадюймовых досок в ста метрах от подъезда. Электричество, правда, было. Ну, отопление печкой, для которой надо приносить из сарая райчихинский бурый уголь и дрова на растопку. Уголь этот, если вы не сталкивались, славен тем, что из килограмма получается не меньше ведра золы. Мне его по приказу командира выдали на первый случай мешок плюс полмешка дров, а дальше надо покупать то и другое на складе, благо машина для перевозки не проблема.

Тут я задумался. Вообще-то предполагалось, что жена моя остается в Москве до родов, предполагавшихся в начале апреля, а потом через несколько месяцев приедет с дитём ко мне. Но не в такие же условия! Сам-то я мог как-то тут жить. Воду приносил в ведре из колодца, до туалета тоже можно добежать, мусор и, грубо говоря, помойное ведро можно отнести к соответствующей яме. Готовить есть электроплитка. Чаю, сахару, картошки, луку и тушенки я купил в Военторге и у жены нашего сверхсрочника Володи. С ней же договорился о стирке белья. Ну, а я человек, вообще говоря, не особенно прихотливый. Утром стакан чая и кусок хлеба с маслом, днем суп из тушенки с картошкой, вечером толченая картошка с тушенкой, ну, плюс иногда стакан.

С этим как раз проблем не возникало. Тут мне сильно помогло высшее образование. Когда наш сверхсрочник Коля, как я с гордостью говорил - единственный еврей-сверхсрочник Советской Армии, знакомил меня с хозяйством склада, то я обратил внимание на две десятикубовых цистерны - одна с гидролизным спиртом, другая с т.н. "медицинским". Спирт у нас получали в основном летчики, как я понимаю, для оттаивания стекол в самолетах. На них, как и на других цистернах, стояли огнепреградители. Это так сделано, что емкость соединена с атмосферой через трубу, на которой стоит бачок, заполненный песком. Чтобы, не дай бог, молния или еще что, так огонь бы не попал внутрь.

В службе снабжения горючим есть понятия "большого и малого дыхания". Большое происходит, когда вы закачиваете в цистерну бензин или, как в данном случае, спирт. Он же испаряется и воздух уходит в атмосферу вместе с парами вашей жидкости. Соответствующее количество списывается как потеря. Малое происходит каждый день. Когда днем цистерна и ее содержимое нагреваются, то часть воздуха уходит наружу, ну, а ночью при охлаждении, соответственно, входит внутрь. Тут тоже потери. Намного меньше, но зато каждый день. Тоже, конечно, списывается, для обоснования надо считать по температуре воздуха ночью и днем на эти сутки.

Тут я задумался. Меня все же учили курсу "Процессов и аппаратов", которого в Ульяновском военном училище, конечно, не было. Что ж, думаю, тут можно сделать? Надо бы ввести какое-то сорбционное сопротивление между цистерной и атмосферой. Тогда "выдыхаемый" воздух будет оставлять часть спирта на сорбенте, а "вдыхаемый", соответственно, забирать из сорбента и нести внутрь.

Что у нас там работает как сорбент для паров спирта? Лучше всего, конечно, активированный уголь, но его нельзя же ставить в огнепреградитель. Остановился я на силикагеле, тем более, оказалось, что у нас на складе есть. По первой прикидке, потери должны уменьшиться раза в три. Вот это все я и изложил Коле. Тот обрадовался: "Вот, мол, подадим с Вами рацпредложение, получим по двадцать пять рублей". Все же он был детдомовский, национальной традиции сообразительности в нем не было. Я эту идею немедленно прекратил и строго наказал ему не говорить на эту тему ни командиру, ни зампотеху. Сделали мы с ним эту операцию вдвоем в воскресенье, когда зампотех уехал с женой Любочкой на мотоцикле к ее родне, а командир после обеда был не вполне в сознании, дремал у себя дома у телевизора.

В общем, у нас с Николаем больше проблем со спиртом вообще не появлялось. Хорошо еще, что мы оба были не запойные и вообще не беспредельщики. А то бы ... . Но когда надо - могли себе отлить пару литров и не бояться недостачи.

Но вернемся в мою новую квартиру. Как уже сказано - она не производила впечатления, что туда можно будет привезти жену и ребенка. А тогда на кой черт она нужна? В пожарке я, по крайней мере, не должен был думать о печке. А в это, как раз, время у меня завелось новое знакомство. Дело было так, что я простудился. Ну, пошел в танковый батальон в медчасть. Там такой высокий симпатичный старлей медслужбы не вполне армейского вида. Он тут служит старшим медиком. Пожаловался я на болячку, он мне что-то прописал. Заодно спросил: "Есть ли еще какие жалобы?" - "Есть, говорю. Служить совсем не хочется". Ну, разговорились, я ему объяснил, что из двухгодичников и тоска мне тут смертная. Оказалось, что он москвич, окончил Первый Медицинский, его загребли на двадцать пять лет и ему тут тоже не особенно весело. Звали его Володя Кульков.

Сказал он мне: "Ну, приходи ко мне вечером, я тебя маленько полечу. Да и сам ...". Жил он от нашего склада не особенно далеко, что-нибудь километра полтора по шоссе, в старом бревенчатом доме снимал отгороженный фанерной стенкой угол. Он меня познакомил со своей хозяйкой, бодрой старушкой лет семидесяти, повязанной платочком, по имени Баба Хима, то есть Евфимия Гавриловна. Она нам поставила на стол щи, что меня особо обрадовало, поскольку я с детства любил щи, как украинец борщ. Но сам себе все же не варил. Ну, посидели мы с ним, потрепались под разведенный. Очень, оказалось, симпатичный парень и тоскует не меньше моего, разве что он неженат, так хоть этой проблемы нет.

Еще мы с ним посидели несколько раз, так что совсем сдружились. А тем временем атмосфера сильно менялась. Радио Хэйлунцзянского военного округа из Харбина теперь начинало свои русские передачи словами: "Передаем последние известия для жителей временно оккупированных китайских территорий Приморья и Приамурья". На Амуре вдоль благовещенской набережной наши погранцы соорудили на льду середины реки заграждения и хунвэйбины, недавно переселенные с юга в китайский город Хэйхе напротив, стали чуть ли не каждую ночь приходить туда бороться с ревизионистами. Причем длина заграждения была километра два, а чайники приходили туда строго на середину, плевали и кидали снежками и льдышками в советский пограннаряд и выкрикивали что-то, что по созвучию сильно напоминало русский мат. Выстрелов пока не было, но вполне можно было ожидать невдолге. В общем, дело явно шло к Даманскому. Округ наш был на повышенной боевой готовности, так что ходить приходилось с кобурой на ремне, неприятно давившей на правое нижнее ребро. А ожидалась полная боевая готовность, что, как известно, и случилось в начале марта после боев на Уссури.

Для меня тема приезда моей Лины в Березовку была закрыта. А к тому времени мне смертельно надоели ежедневная топка печки, утренний холод-колотун в комнате, а больше того ежедневное ведро золы. И вот во один прекрасный день Володя говорит мне: "А чё ты, собственно, маешься? Поговорим с Бабой Химой, я у нее снимаю угол за пятьдесят рублей со стиркой и кормежкой. Сейчас один угол свободен. Можешь, я думаю, и ты". Поразмыслил я и понял, что это хорошая идея. Ну, придется утром идти на работу не две минуты, а пятнадцать. Но проблем нет совсем. И недорого. Недорого было, вообще-то, потому, что Баба Хима была вдовой первого председателя колхоза в соседней деревне Петропавловке. Пенсию ей добрая Советская Власть платила двенадцать рублей, но она по лету все время хлопотала на огороде, сдавала, значит, углы двум офицерам, а еще иногда койки девицам-старшеклассницам из деревень, учившимся в Березовской средней школе. А по своим связям с этим колхозом она там покупала мясо по рублю, ну, и остальные продукты соответственно.

Кормила она нас с Володей хорошо, хоть и без особых изысков. А к праздникам даже и делала пироги и другие сравнительные деликатесы. Ну, и гнала очень высокого качества самогонку. Для меня, как упомянуто выше, это было не слишком интересно, был при необходимости медицинский спирт, но самогон был, действительно, вкусный, не хуже, на мой взгляд, чем американский "Чивас ригал". Кроме ежемесячных денег на нас с Кульковым было еще кое-что. Я осенью брал у себя в части машину, которая на складе загружалась углем и дровами, а Володя время от времени прописывал своим больным красноармейцам с медпункта трудотерапию, заключавшуюся в том, что они под бабкиным руководством делали что-то на огороде или по дому. Она после этого кормила их своим обедом, да еще и наливала, по секрету от врача, самогоночки. Так что и они были полностью счастливы.

Так мы дожили до марта с боями на Уссури, а у нас с полной боевой готовностью. Было не особенно весело, но на нашем амурском участке на самом деле ничего особенного не происходило. Так, кое-какая суета. В начале апреля я получил телеграмму, что жена родила сына, был, конечно, совершенно счастлив, да тут еще, на мое личное везение, полную боевую готовность вдруг отменили. И я выпросился у командира в отпуск. Добирался я на перекладных через Читу и Иркутск, но добрался. Явился к родителям жены под утро и узнал, что сегодня нужно ее забирать из роддома им. Грауэрмана.

Мы с тестем пришли на Арбат. Я был в форме, в шинели с ремнями и в фуражке, на дворе-то была уже середина апреля. Помню, как прижимал сверток с новорожденным к ремням на груди, а жена все поминает мне, как у меня от волнения упала на землю фуражка. Сынок был, на мой вкус, вполне симпатичный, хотя светлых кудрей, которые потом его так украшали в раннем детстве, еще не выросло.

Выучился я его купать, одевать подгузники и кофточку, но больше был на подхвате у жены и тещи. Мальчик мне нравился, но пока был к общению не способен. В один из дней прилетел в столицу в командировку мой отец. Я его навестил в гостинице "Россия" и мы с ним поужинали в гостиничном ресторане с потрясающим подсвеченным видом на Василия Блаженного и Кремль. Помню хорошо натуральную селедочку с маслом и горячей картошкой, громкое исполнение певцом песенки "Потолок ледяной, дверь скрипучая ..." и свои слова о том, что советский вариант социализма с этим вот всем мне нравится много больше, чем китайская казарма. Отцу это, по-моему, понравилось, хотя, если вдуматься, то я сказал, что брежневский вариант с селедочкой, водочкой и эстрадными песенками мне много ближе, чем его, сталинских сильно аскетических времен.

Потом уже я слетал на несколько дней в Уфу к родителям и повидал бывших однокурсников. А вернувшись в Москву занялся вплотную несколько неожиданным делом. Рано-рано утром я уезжал на Таганскую площадь и там вместе с несколькими студентами довольно постоянной компанией дожидался открытия театральной кассы модного театра. В разговорах я не скрыл, что нынче служу в лейтенантах на Дальнем Востоке. Но ходил я, как и они, в майке и джинсах, так что мои слова были приняты за треп. В итоге я добыл несколько пар билетов и вот мы с женой пошли на первый из спектаклей. Она, конечно, сцедила молоко и оставила инструкцию своей маме. А я надел парадную форму, дело-то было на 9-е мая и мы шли на знаменитый спектакль "Павшие и живые". Когда мои коллеги по добыванию билетов нас увидели, то чуть не упали - оказывается и вправду офицер!

Но всему хорошему приходит конец, как и плохому. Через несколько дней я опять отправился в Домодедово, поцеловав жену и погладив малыша. Теперь контакты с женой опять были только через междугородный телефон. Я брал талон на почте, а на службе в удобное для Москвы время с учетом семичасовой разницы заказывал разговор. Особенно это удачно получалось в дни моего дежурства по части. Мальчик рос и это, естественно, давалось не совсем легко его матери. Я-то обо всем узнавал только из разговоров.

Я не сидел всё время только у себя в части. Раз в месяц я ездил в Белогорск в семидесяти километрах, где Политотдел спецчастей Белогорского гарнизона проводил семинары пропагандистов. Я был в своей части единственным комсомольцем, а такой случай, оказывается, предусмотрен уставами ВЛКСМ и КПСС, я стал членом нашей парторганизации без права голоса и выполнял ихние задания. Моя обязанность была проводить с коммунистами занятия по полагавшейся на тот год полиэкономии. Я об этом подробнее пишу в другом месте, но было вот такое развлечение с ночевкой в гостинице, совместным ужином вместе с другими семинаристами в ресторане и крупным трепом.

Еще примерно раз в месяц мне надо было ездить километров за пятьдесят в областной центр Благовещенск на сверку выдачи горючего военным частям на городской базе Союзнефтепродукта. Да и в свои свободные воскресенья я иногда ездил в город просто посидеть в областной библиотеке. Останавливался я всегда в новой по тому времени гостинице "Юбилейная" на берегу Амура "с видом на культурную революцию". Мне там нравилось, хотя Благовещенск был, конечно, городком совершенно довоенного вида. Что и понятно. Война изменила не только лицо городов, через которые проходил фронт, но и городов Урала, Сибири и Средней Азии, куда шла эвакуация людей и заводов из Европы. А здесь же этого не было.

Кстати о библиотеке. С ней связан несколько неожиданный эпизод. Я как-то заказал по межбиблиотечному абонементу альманах "Ангара" 1968 года. Ни я, ни девочка из библиотеки не знали об изъятии альманаха из библиотек и заказ отправился в Ленинку. Когда я месяца через три зашел в этот отдел, то оказалось, что там есть присланный из Москвы пакет на мое имя. Когда вскрыл - там оказалась электрокопия конкретно "Сказки о Тройке". Получается, что политика Партии-Правительства вовсе и не пользовалась такой 100-процентной поддержкой населения, как все думали. Во всяком случае там, где она касалась Братьев Стругацких. Ну, а я заимел такую копию. Потом много лет спустя я давал ее почитать младшему брату в Уфу и она пропала. Что-то он рассказывал смутное про изъятие ее Органами, но его рассказам на эту тему я никогда особенно не верил.

Были у меня еще и поездки по ревизиям складов горючего поменьше, чем наш, в разных частях округа. Нашему майору присылали из Штаба тыла округа письменные поручения. Но он на такие выезды был решительно не настроен. Он и вообще был занят более всего тем, что ждал, наконец, отставки и отъезда к жене и сыну в Симферополь, где у него был давно построен домик. Крым, Кубань и прибалтийские республики были, как вы знаете, любимыми местами, где оседали отставные офицеры, составившие в итоге заметную часть их русского населения. Отчасти ведь это и объясняет недавний энтузиазм крымчан по поводу ухода из Украины на Мать-Родину, где их пенсии были намного выше.

Ну, одним словом, он посылал с этими предписаниями меня. Я съездил в знаменитый 11-ый военсовхоз, выращивавший для округа свинок, редиску, капусту, а даже помидоры и арбузы, выраставшие у нас в Амурской области под местным солнцем до приличных размеров. Единственно, что дозревать всему этому приходилось уже после уборки. Я-то с этим был знаком хорошо по своему детству, когда у бабушки в уральском Молотове помидоры дозревали в валенке.

Но много больше мне понравилось в Мухинском военном санатории на берегу Амура не очень далеко от нас. Место там на редкость живописное - крутые горки, за ними широкая река и довольно пустынный китайский берег. Санаторий был туберкулезный, там после интенсивного лечения восстанавливали организмы заболевшие офицеры и красноармейцы. Туберкулез, как известно, сопровождается очень интенсивным распадом белка, так что я был потрясен меню их столовой. Там кормили бойцов омлетами, отбивными, высокобелковыми бульончиками с фрикадельками, а на закуску давали бутерброды с икрой, просто непредставимые в остальной Советской Армии. Организмы красноармейцев воспринимали такую кормежку однозначно и по вечерам карабкались по почти отвесному склону к профилакторию ста метрами повыше, где отдыхали работницы Благовещенской спичечной фабрики.

Было интересно, но я отправил оттуда телеграмму жене с какими-то поздравлениями и она чуть не рехнулась прочитав обратный адрес военного санатория. Что уж она предполагала трудно и представить, но мне нелегко оказалось ее успокоить.

Самой интересной, но и самой выматывающей оказалась командировка в бухту Эммы, рядом с чукотским поселком Провидения на берегу Берингова моря. Сначала я ехал поездом до Хабаровска, потом летел самолетом до Анадыря с пересадкой в Магадане, потом вертолетом (впервые тогда в жизни) до Провидения. А уж оттуда на гусеничном транспортере до конечной точки. Там оказалось два пятиэтажных дома, а между ними котельная. Все это было окружено канатами на столбиках. Как мне объяснили - чтобы выйдя в пургу из одного дома в другой не заплутаться и не упилить по ошибке в тундру, а то и в море по ледяному покрытию.

В одном из домов были штаб части и казарма, в другом - гостиница, общежитие геологов, другое общежитие для метеорологинь, геологическая и метеоконторы, военная столовая и столовая для гражданских. Я устал в пути как цуцик и попав в гостиницу тут же растянулся на кровати и отключился. Разбудил меня какой-то здоровенный парень, стоявший в дверях моей комнаты. Увидев, что я открыл глаза, он задал вопрос: "Ты как - запиваешь или разбавляешь?" Вопрос я, конечно, понял, но стал объяснять ему, что сильно притомился с дороги и мне бы поспать, на что получил ответ, что спи, мол, нет возражений, но когда проснешься ... . Действительно, если разбавлять спирт водой, то лучше это делать заранее, а то свежеразбавленный и не охладившийся заметно отдает резиной.

Действительно, через пару часов этот же амбал снова зашел за мной и потащил за собой в несколько неожиданное для края Чукотки женское общежитие(!) метеорологинь, где хозяйки дали нам закуску и нашлась гитара для бряканья в такт песенкам. Оказался он местным геологом, милым парнем, но три дня после этого превратились для меня в мечту о супе. Так хотелось щей либо горохового супчика, а приходилось все время есть крупную, как клюква, красную икру, копченую лососью тешку или маринованные грибы надберезовики. Над - это потому, что их собирают в березовом стланике и шляпки торчат над деревьями. Ну, и как понимаете, все это не столько еда, сколько закуска. Я научил местных геологов песням их коллеги Городницкого, они пришли в восторг и меня практически не отпускали. Я же от них наслушался всяких чукотских баек. Все же я как-то ухитрился сделать свою работу по ревизии склада горючего и написать отчет для Штаба тыла.

Но это все же были отдельные эпизоды, а основное время я проводил у себя на станции Березовский-Восточный. Навел некоторый порядок с хранением и взаимозаменяемостью всяких консистентных смазок, тут помогло образование. Выдавал приезжавшим из полков гэсээмщикам топливо и масла, писал отчеты за квартал, вел липовую тетрадь якобы занятий офицеров и сверхсрочников по боевой подготовке, дежурил, когда приходила очередь, по части, залезал на железнодорожные цистерны при их разгрузке, общался с командиром и другими нашими людьми. Командир мой дожидался отставки и после одиннадцати утра к осмысленной деятельности был уже, как правило, неспособен. К нему приезжали приятели: зам по строевой подготовке танкового полка подполковник с редкой фамилией Клещ, другие такие же ветераны, тоже дожидающиеся отставки, председатель колхоза из более ранних отставников.

Иногда я с ними общался. Пить я с ними, а тем более ходить, как "молодые ноги", в Военторг за водкой я не хотел и сумел от этого отбиться. Но послушать байки фронтовиков было интересно. О воинских подвигах они не говорили совсем. Все же это были всерьез воевавшие люди, а не хорошо сохранившаяся бывшая ВОХРа, которая нынче в телевизоре и газетах в большой мере фигурирует как ветераны. Пехотинцев-окопников среди них тоже не было, эти либо не выжили, либо ушли из армии после войны и при хрущевских сокращениях. Артиллеристы из РГК, связисты, танкисты, специалисты по снабжению горючим и боеприпасами. Но о том, как на самом деле выглядела война я от них узнал немало. Слушал я открыв рот и им это, конечно, нравилось.

Наслушался я армейских анекдотов. Ну, там ... "Армейская аттестация: - Спортподготовка. На лыжах стоит хорошо, но двигаться не может. - Знание иностранных языков. "Правду" читает со словарем. - Внешний вид. Форму донашивает исправно". Или про приезд сына-майора к отцу в колхоз. - "Отставить забор - все на ворота! Отставить ворота - все на забор!" Вот что было несколько странно - все эти анекдоты показывали профессию офицера как глупую, просто неразумную. Ведь инженеры, фрезеровщики, геодезисты да хоть и трактористы таких осуждающих анекдотов про свои профессии не рассказывают!

Общался я с другими офицерами, давно или не так давно закончившими военные училища. И у меня возник вопрос: "Почему люди выбирают военную профессию?" Ну, обо мне или вот Володе Кулькове разговору нет. Мы не выбирали. Просто Государство, как всегда в подобных случаях переодевшись Родиной-Матерью, нас загребло так же, как оно загребает и тащит в войско рядовых. Ну, ничего не поделаешь - ссориться с Государством и Обществом до дезертирства мы не хотим, а "косить" противно. Нет вопроса и о моем командире. Он кончил школу - а тут Война. До того он ходил в аэроклуб, теперь записался в авиаучилище. Не совсем доучился - их вытащили из-за парт и отправили младшими лейтенантами в артиллерию. Три года он в Резерве Главного Командования двигался со своей 152-миллиметровой гаубицей от Волги до Эльбы, а после войны уже и отвык от гражданской жизни. Ну, остался в армии, кое-как переучился на Службу снабжения горючим. Так и жизнь прошла.

Но вот кто помоложе? Надо же было захотеть поступать в училище. Кто-то, я понимаю, просто создан для военной жизни, этакий багратион. У кого - семейная традиция. Но ведь таких никак не может быть много. Социальный лифт для деревенских парней, как в Красной Армии в 30-х и в Китайской Народно-освободительной сегодня? Да нет, у нас этот период уже давно закончился. Патриотизм, желание отдать жизнь Родине? Нет, сомнительно. Я ведь со школьной скамьи интересовался историей и составил уже к тому времени себе некоторое представление о деятельности Советской Армии в пределах рубежей и за ними. Новочеркасск, Шталиналлее в Берлине-1953, Будапешт, вот только что Прага. У нас не Израиль, никто на самом деле давно нам не угрожает. Вот разве сейчас чайники, да и те претендуют только на никому не нужный заливаемый Уссури островок.

Какие-то соображения у меня образовались уже тогда. А окончательную формулировку дала моя собственная жена много лет спустя. Дело было так, что надо оформлять бумаги на приватизацию квартир в нашем московском доме. Все эти жильцы из бывших министров и замминистров СССР, конечно, тут не годились. Они умели только давать указания. Так что этим занялась моя Лина, имевшая определенный опыт по проталкиванию документов. В помощь ей был выделен для авторитетности бывший личный пилот Леонида Ильича, Герой Советского Союза и вообще человек с положительной внешностью. Но по факту вся польза, какая от него была - это жена его устанавливала "держать очередь", а сама шла выяснять что надо дальше. Он очень удивлялся - откуда она понимает в какую очередь надо становиться. И вообще жаловался, что жизнь "на гражданке" слишком сложна. "То ли дело в армии - напишешь рапорт и дальше оно само. Положено - выдадут форму и сапоги, положено - отправят в отпуск, придет время - повысят звание. А тут надо всё время крутиться. Плохо это!"

Если резюмировать, то я бы сказал, несколько подражая Владимиру Владимировичу Путину, что в офицеры идут в большой мере "люди с пониженной социальной сообразительностью".

Летом у нас опять была нервотрепка, связанная с новым военным конфликтом с китайцами у казахского озера Жаланашколь, как говорилось, чтобы не произносить слова "У станции Дружба". Но это время я провел без пистолета на бедре, так как был в Благовещенске в госпитале. Тогда у меня впервые в жизни были проблемы с почками. В тот раз я вылечился очень надолго, больше, чем на сорок лет. <

Было у нас еще одно развлечение, выезд на учения "Амур", проводившиеся одновременно с китайскими учениями "Хэйлунцзян". Я об этом уже написал отдельный рассказик.

Пока мы тягались с китайцами за крошечный поросший тальником островок у станции Иман и несколько гектаров ковыля в Казахстане американцы несколько раз слетали на Луну и я сам слушал во время дежурства по части в передаче их военной радиостанции с Окинавы разговор Никсона с астронавтами. Возникало неприятное и ранее незнакомое ощущение, что вот мы уже и в Космосе не первые, а ушли во второй ряд. Сильно раздумывать на эту тему я не собирался, не сильно хотелось, но ощущение такое было.

А так - жизнь шла, я успел получить со склада еще один комплект теплого нижнего белья. Я даже несколько втянулся, хотя идея остаться в кадрах Советской Армии мне бы показалась бредом сумасшедшего. Наши офицеры меня иногда пытались напугать, что, мол, не отпустят. Но я тут был настроен радужно и таким мыслей в себя не допускал. С соседом Володей мы сдружились, что очень одобряла Баба Хима. Если мы с ним надевали отчищенную форму и начищенные сапоги она одобрительно изрекала: "Самцы!!". По-моему, она не совсем понимала, почему мы тут же не уходим "по девкам". У Володи была в городе подруга, монументальная рубенсовская красавица Лена. А меня что-то и не особо тянуло. Больше отвлекался книжками. Так мы и дожили до Нового 1970 года.