Полякова Лидия : другие произведения.

Фальшивые бриллианты детства

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Хотите спутешествовать в прошлое? Увидеть живую историю не то, что из партера - на самой сцене побывать? Тогда наслаждайтесь, у вас будет полный "ол инклюзив": балы, красавцы, лакеи, наряды и т.п., вот только с французской булкой сложнее. Ну, не жрут реальные упыри французских булок. А вот друг друга - запросто. Приятного выживания, хе-хе... (Кроссовер "Интервью с вампиром" Энн Райс и "Приключений Джеймса Эшера" Барбары Хэмбли. Произведение закончено)

   На промотку (Слова компилятора)
  
  О, не знай тех страшных снов,
  Ты, моя Светлана...
  Жуковский
  
  Я слышала, Энн Райс написала "Интервью с вампиров" в процессе переживания смерти дочери. Смерть, как и потери вообще - это та темная сторона жизни, которую современные позитивисты норовят раскрасить в розовый цвет. "Новые возможности, - твердят они. - Когда закрывается одна дверь, открывается другая (смерть - это такое приключение, ну прямо луна-парк, верь мне, Гарри)".
  Попробовали бы они сказать это убитой горем матери.
  Или женщине, потерявшей свою любовь. Бежали бы долго, вприпрыжку, быть может, утешая себя тем, что стремятся в светлое будущее.
  Мне повезло: и я, и мои бывшие возлюбленные до сей поры живы, активничаем в пределах нашего избранного региона, и никто снаружи не похож на клыкастого монстра, вынужденного таиться от солнечных лучей.
  Мы, монстры, научились хорошо маскироваться, став королями камуфляжа. Мы выжигаем друг другу холодные сердца и постим в инстаграмме красивый голубой огонек. Другие, более очевидные монстры, чего только ни несли со страниц книг и телеэкрана. Кусайся, пей и забей; живи быстро и умри молодым; любовь никогда не умрет; не будьте такими серьезными... И вслед за ними я призываю не воспринимать эту историю серьезно. Это просто вариация, морщинка на гладком полотне эпопеи.
  Это Клодия, какой она была в кадрах без реплик, когда они с Луи веселились и танцевали, удрав от Лестата и самих себя. Эта Клодия, которая, чуть блеснув, скатилась в регресс, чтобы потом умереть. Знаете, почему? Я открою вам наш, монстров, самый-самый-самый большой секрет. Нас убивает не солнце и не отчаянные мракоборцы, - все это лишь довершает процесс. Нас убивает окостенение. Мы перестаем меняться, становимся рабами привычек, неповоротливыми истуканами.
  Совсем, как люди, правда? Потому что это все-таки история о людях, пусть и со своеобразными особенностями. Они могут по праву считаться прообразами Икс-менов. 'N"est ce pas?" - могла бы спросить Клодия и добавить: "We"re yours two pretty bloody chances to find a man behind a monster & a monster behind a human being. Bonne chance".
  

Часть первая. Down in New Orleans

  
  In the South Land there"s the city
  Way down on the river
  Where the women are very pretty
  And the men deliver
  We got magic, good and bad
  Make you happy or make you real sad
  Get everything you want, loose what you had
  Down in New Orleans
  "The Princess & the Frog"
  
  

  Я открыла глаза и заорала.

  Точнее, я открыла глаза, увидела, кто надо мной склонился, и заорала. Снова не то.

  Итак, я лежала на мягкой кровати с резными столбиками и под балдахином, с надушенным, однако безнадежным в плане гигиены постельным бельем. Надо мной обеспокоенно склонились два писаных красавца, стремясь помочь и утешить. А я, зараза такая, орала. Из последних сил сдерживаясь, чтобы не благом матом. Ибо - раз - эти бы не поняли. Два - осадочек бы остался, а в планы Штирлица не входило сразу подходить близко к провалу. Я попыталась унять собственные вопли. Куда там, детское тельце если разогналось, то тормозить будет долго, упорно сопротивляясь. Сцена затягивалась, надо было спасать себя.
  - Ма-ма-мама! - удалось провыть мне.
  - О, дорогая, твоя мама отправилась на Небеса, - проворковал блондин.
  Внутренне меня передернуло и, вероятно, не только меня.
  Брюнет послал блондину испепеляющий взгляд и попытался меня приподнять и обнять. А еще говорят, бессемейные мужики не терпят пускающих слюни и сопли орущих детей, типа, брезгливость, нервы и все дела. Либо брешут, либо конкретно этот герой. Я позволила проделать с моей тушкой желаемые манипуляции и принялась пускать все вышеупомянутое ему на шелковую жилетку. Пусть награда сразу найдет бойца, даже такого специфического фронта. До химчисток осталось ждать лет двести, не меньше.
  Появись передо мной добрый гений и спроси, чего это я так неласкова, вон мужики какие обходительные, бери, пока дают, я бы посоветовала ему заткнуться. Все мы обходительные, когда надо уговорить потерпевшего смириться с проделанными конкретно с ним пагубными действиями.
  - Мама оставила тебя нам, ты будешь нашей дочкой, - продолжал заливаться соловьем блондин.
  Я икнула. Чтобы моя родная мать оставила меня тебе, кровопийца, тебе сначала надо:
  а) дожить;
  б) дойти до Москвы.
  Один-единственный злыдень точно не одолеет того, чего не одолела вся темная рать, поэтому брешете вы, дяденька, как сивый мерин. Детское тело потребовало выкрикнуть: "Врешь!" Я потребовала у тела, наконец, заткнуться: голова у нас теперь одна на двоих, и легче работать ей от воплей не становится. Да и пора начинать вербовку союзника. И соучастника моего нынешнего состояния.
  Блондин, именуемый Лестат де Лионкур, соврал аж в квадрате. Не только моя мать, мамаша девочки, в чье бездыханное тельце меня занесло, тоже не жаждала оставлять ребенка двум незнакомым джентльменам. Она умерла, и малышку забрали, не спрашивая разрешения. Дискуссия шла лишь в контексте убить ли несчастного ребенка окончательно или пусть еще помучается, то есть, вступит в новую, ночную жизнь, осложненную самовозгораниями на открытом солнце. Укравшие девочку мужики являлись вампирами, небезызвестными там, откуда я родом. Правда, в нормальной жизни они были героями занимательного для подростков фильма, а тут вполне себе реальной угрозой. Фильм я помнила, и поэтому перспектива меня не радовала.

dd>  Вкратце, дела обстояли так. Жили-были во второй половине восемнадцатого века два вампира, и что-то разладилась у них в и без того полной взаимных претензий однополой семейной жизни. Луи топнул ногой и решительно заявил Лестату, что отныне будет влачить бессмертное и бессмысленное существование один, и ему жаль потраченных на совместную волокиту лет, денег, ценностей, сожженного поместья, невосполнимых нервов и всего прочего, что у него закончилось благодаря стараниям Лестата. Лестат, не будь дурак, всполошился, что сожитель и подельник выйдет из-под его контроля, окончательно раскается и кому-нибудь его заложит, и решил проблемы традиционно, хотя и нетрадиционным способом: завести ребенка. Готового, вампирского и прочного, чтобы лично не прибить нафиг при первом же случае, который, думается мне, наступил сразу в ночь моего появления.

  Времена тогда стояли суровые, добыть ребенка из низших слоев общества было проще, чем в мое время котенка. Девочку вытащили из рук умершей от очередной эпидемии матери, а потом все пошло не так.
  Бедная малышка все-таки умерла. На ее месте возникла я, не помнившая, чтобы хоть сознание теряла. Сбой вселенной, мертвая петля нити судьбы. Если мне повезло, то у меня бред, и есть шансы очнуться в реанимации родного века, среди стерильности и пикающих приборов. Если нет... В этом будущем до пикающих приборов мне дожить сложно. По сюжету того фильма, вампиршу-недомерка Клодию приговорили и сожгли коллеги из Парижа. За покушение на убийство пройдохи Лестата, сейчас втирающего ей (мне, нам?), что теперь вот эта мерзость - моя новая семья.
  Второй вамп, Луи де Пон дю Лак, считался более трепетным и, по сюжету, склонялся скорее на сторону "дочери", чем психопата Лестата. От этого и надо было начинать плясать.
  - Я не ваша дочь, - прошептала я, глотая слезы.
  - Теперь наша, - самодовольно оскалил зубы Лестат. Ну, белые, ровные, клыки примечательные. В моем времени на такие чудеса и банальная стоматология способна. Я сильнее прижалась к Луи. Давай же, франко-американский солдат, защищай ребенка!
  - Ты ее пугаешь, уймись, - не подвел Луи. - Клодия, как ты себя чувствуешь?
  - Все такое странное, - прохлюпала я.
  - У меня так тоже было, - он осторожно отцепил меня от безнадежно испорченной одежды и принялся вытирать зареванное личико шелковым платком.
  - Правда? Когда? - Удобно, когда после плача ничего не краснеет и не отекает. Таращить глаза выходит трогательно, вон, как Луи старается добродушно улыбнуться. А ведь чувак едва ли не в депрессии до сего дня пребывал.
  - Когда я умирал, - Луи отбросил платок и теперь ласково приглаживал мои растрепавшиеся волосы.
  - А я умирала? - "поразилась" я.
  - Да, ты была очень больна, но мы спасли тебя, - провозгласил Лестат, плюхаясь рядом со мной на кровать. Почуял, стервец, что с введением третьего-нелишнего погорячился. Мы с тобой еще урегулируем, кто здесь главная любимая жена.
  - Я не помню, - и дрожащие губки. Поза "дядя, я тебя боюсь". Подстройка к Луи, выражение "ты хороший". - Кто вы?
  Ага, так они и скажут: "Мы монстры, жестокие кровавые убийцы, муа-ха-ха, и ты теперь тоже". Нет, в этом веке гламур рулит.
  - Меня зовут Луи, - он снова обнял меня. - А его - Лестат. Не бойся, малышка. Мы позаботимся о тебе.
  Знаю я итог вашей заботы, но все равно спасибо.
  - Да, Клодия, Луи хотел бросить нас, - снова влез Лестат.
  - Бросить, - механически повторила я. Эх, молодой-черноголовый, почти ведь вырвался на волю.
  - Но теперь он останется, - с воодушевлением продолжил Лестат. - Чтобы тебе было хорошо.
  Ты ж змея! Заложил бочку пороха под наши с Луи будущие отношения. Мол, что там один белобрысый манипулятор, вот девочка - истинная причина твоей несвободы, Луи. Исчезнет она - падут и оковы. Заботься, люби, мучайся... пожелай ее отсутствия. И сожри себя собственной совестью задолго до того, как она исчезнет, и много-много после. Браво, маэстро.
  - Нет, - я с усилием отстранилась от Луи и сползла с кровати. - Пойдем, - я потянула оторопевшего вампира за руку.
  - Куда? - не понял Луи. Лестат нахмурился.
  - Куда-нибудь. Мама говорила, можно уходить, даже не зная, куда. Если плохо. Пошли к кораблям.
  - Зачем тебе понадобилось в порт? - насмешливо поинтересовался Лестат.
  - Уплывем за океан. Или станем пиратами, - я дернула Луи за руку с мнимым воодушевлением. Я ребенок, надо все время помнить об этом, хотя бы первый десяток лет.
  - Скорее, утонете, - желчно бросил Лестат.
  - Лестат, перестань, - возмутился Луи.
  - Девочки не тонут! - заявила я. - Они становятся русалками. Ты не бойся, - я улыбнулась Луи, - я тебя тоже превращу в русалку. Под водой в пещере живет морская ведьма. Она заберет ноги и даст тебе хвост. Мы будем плавать и глядеть на проходящие над нами корабли. Под водой здорово.
  - Чушь какая, - поморщился Лестат. - А потом ты влюбишься в принца, захочешь свои ноги обратно, он тебя отвергнет, и ты умрешь от горя, глупая русалка.
  Я съежилась, затравленно глядя на Лестата. Очередь рыцаря Луи защищать свою будущую даму сердца.
  - Зачем тебе под воду? Ты и так прекрасна, как русалочка, - перевел разговор Луи, хватая меня и подбрасывая к потолку. Я взвизгнула. Хорошо, что поймал. Теперь я верещала от радости. Лестат сделал вид, что у него мигрень.
  - О, вы можете забавляться потише? Луи, это же глупо, потакать соплячке в ее идиотских сказках. Чем скорее она поймет, как устроена наша жизнь, тем ей же будет проще.
  - Ты злой, - пискнула я. - Эту сказку мне мама рассказала.
  - Забудь! - властно махнул рукой Лестат. - Нет теперь твоей мамы. Сказки врут. Ничего нет, кроме крови и денег. И у нас явная нехватка того и другого, - последнее было адресовано Луи.
  О, да, мы семья, и это наша первая общая ссора.
  - Ты невыносим, - не остался в долгу Луи. - Давай я покажу тебе дом, Клодия, пока папочка Лестат остынет.
  - Я помню своего папу. Он умер. Лестат не может быть моим папой, - отчеканила я.
  Вот нам только детско-родительских драм не хватало. Что-то из сериалов, кажется, врач, у которого было "двое пап". Нафиг, нафиг. От вменяемой родительской семьи нормальный ребенок отделяется, создавая свою собственную. У Клодии с этим очевидная трудность в связи с детской внешностью и необходимостью конспирации. Так что, парни, придется нам играть в другой симбиоз, пытаясь, как это задорно предлагали в рекламе телешоу, найти свою пару и построить любовь прямо на находящемся рядом материале. Криво, косо, а что поделать. Для меня это, в первую очередь, вопрос выживания.
  - И я тоже не могу быть твоим папой? - ласково спросил Луи. Засада, и этот туда же. Ничего, милый, еще в запасе время есть у нас с тобой.
  - Ты будешь моим принцем! А я буду твоей русалкой, - я позволила детскому веселью и силам, бурлившим в Клодии, взять верх. - Мы не пойдем, а поплывем.
  Луи рассмеялся, закружил меня, и мы вышли из комнаты, провожаемые тяжелым взглядом Лестата. Я понимала, что это лишь первое сражение в войне. Дальше надо затаиться и какое-то время быть паинькой. Клодии должно быть все интересно, все в новинку. Кстати, насколько я помню, дневной сон малявка проводила исключительно в гробу Луи. Не станем пренебрегать этой милой традицией.
  

   На ночную жизнь я перестроилась быстро. А вот была бы раньше жаворонком, трудно пришлось бы. Хотя и так непросто каждый поступок предварять мантрой "Я - ребенок" и рассматривать на достоверность.
   Дети - заготовки взрослых с сильно недоразвитой лобной долей, отвечающей за планирование действий и их контроль, а также осознание последствий. Вот именно, на последнем я все время спотыкалась. Я не могла со спокойной душой раздувать конфликт с Лестатом, потому что хорошо понимала, что безнаказанность - миф. Доля бунта тщательно дозировалась, равно как и темп освоения чтения, письма, естествознания. В музыке и танцах притворяться почти не требовалось, так что я искренне полюбила эти занятия. Плевать, что не получается, так интересней.
   Помнится, оригинальная Клодия, освоив навыки игры на фортепиано, разделалась со своим учителем. Что ж, если ее тоже обучал герр Петер, то так вполне могло получиться. Увлеченный чистым звучанием и гармонией, Петер больно бил тонким стеком по пальцам, когда я фальшивила, а его рассуждения о неуклюжих глухих слонах было способно вывести из себя любого ребенка. Мне повезло, что я таковым не являлась, и упорно грызла незнакомую нотную грамоту в его желчной, напоминавшей того же Лестата компании.
  "Легче, мадемуазель, вы же юная барышня, а не взрослый слон", "Это жабы рокочут, или вы вообразили, будто умеете петь?", "Сначала убьете этот прекрасный инструмент, а после и до мировой музыки дойдут ваши неповоротливые пальчики?", "Если бы герр Моцарт услышал, как вы его играете, он бы воскрес и лично вас побил", "Иногда мне кажется, что, помимо тугодумия, у вас сильная тугоухость, мадемуазель", - были его обыкновенные комментарии.
  Ответить на уровне я не могла, но наслаждаться втихаря мне никто не мешал. Герр Петер всей душой болел за музыку, в отличие от Лестата, увлеченного собственной клыкастой персоной. А как сочно учитель ругался на немецком! Вместе с азбукой гармонии я выучила и ненормативный немецкий, и, при случае, для баварца и саксонца у меня нашлись бы разные, неизменно теплые слова с легким берлинским акцентом. Однажды, в знак благодарности, я попыталась одной рукой наиграть тему Штирлица, помня, что там дело происходило, в основном, в Берлине, родном городе герра Петера.
  - Что это за стоны дохнущей кошки? - в который раз шлепнул меня по пальцам герр Петер. - Выражаете свое внутреннее содержание посредством пыток инструмента и моих ушей?
  - Это песенка, - сдерживая смех, пролепетала я.
  - Вот как? И о чем же она? Судя по всему, там кто-то умер, - хмыкнул герр Петер.
  - Нет, то есть... она про далекую родину, майн герр. Представьте себе, сидит у "Грубого Готтлиба" усталый человек, пьет пиво или потягивает кофе. Миг - что-то напомнило о былом, к которому он не имеет права вернуться. И рождается напев: "Я прошу, хоть ненадолго, грусть моя, ты покинь меня, - я снова потянулась к клавишам. - Облаком, сизым облаком, ты полети к родному дому, отсюда к родному дому"...
  - Заклинания какие-то, - высказался герр Петер, дослушав до конца. - Вы прямо потерянная сестра Гримм, мадемуазель. Порадуйте этой песенкой мсье де Лионкура, когда он придет осведомляться о ваших успехах, - предложил герр Петер.
  - Нет, - импульсивно ответила я. - Он не поймет, - добавила я уже спокойнее. - Да и не понравится ему. Не рассказывайте ничего мсье де Лионкуру, пожалуйста, - я мило улыбнулась.
  - О, противоборство поколений, - усмехнулся герр Петер. - Рано начинаете, мадемуазель. Тем не менее, ваш отец очень гордится вашей целеустремленностью в занятиях, - польстил мне педагог. - Разумеется, я предупредил его, что ничего сложнее салонных романсов вам, в принципе, не по силам, но вы стараетесь, так-с. Примитивные песенки вы будете исполнять лучше всех, ха-ха.
  - Похвала профессионала всегда приятна, - кукушка вернула комплимент петуху.
  - Вы удивительный ребенок, мадемуазель Клодия, - внезапно признался герр Петер. - Большинство моих юных учеников принялись бы доказывать, что им любая пьеса по силам.
  - Вероятно, у них более снисходительные родители, - я пожала плечами. - "Как можно быть такой тупицей, Клодия?", "В твоей головенке шелк и булавки вместо мозгов", "Когда ангелы раздавали таланты, тебе досталось только одно непроходимое упрямство", "Ты самый злобный ребенок, Клодия, даже я в твои годы был добрее", - мрачно процитировала я "папашу".
  - Что ж, вашего отца можно понять, - вздохнул герр Петер. - Вероятно, он не вполне оправился от утраты мадам де Лионкур. Вам надо больше стараться, чтобы порадовать его.
  Хорошо, хоть умолчал, что "отец" рассчитывал на сына-наследника, а вам, мадемуазель, надо радоваться тому, что вас не сплавили в пансион или не забыли у дальней родственницы в глухой провинции.
  Лестат полюбил представляться отцом с капризной, вредной дочкой. Луи считался братом покойной супруги, по ее завещанию, наблюдающий за моей жизнью и образованием. Ювенальная юстиция не существовала даже как словосочетание, и широкая общественность всегда склонялась на сторону Лестата, вслед за ним обвиняя ребенка, сиречь, меня, в черной неблагодарности. Я все понимала - и скрежетала зубами на сложившееся положение вещей.
  Ребенок считался никем, одушевленной вещью, стоявшей выше черного раба, но, по сути, столь же бесправной. По умолчанию предполагалось, что меня любили и баловали, а я, зараза, активно кусала кормящую меня руку. Никто не стал бы вмешиваться в то, что могло происходить за стенами богатого дома с розовым садом и чугунным балконом.
  Любил и баловал меня Луи, его я и не думала кусать, но Лестат... Порой мне казалось, что он специально меня провоцирует. Где он - и где ребенок, но тем не менее у нас сложилось нечто вроде непрерывного соревнования, кто кого быстрее выведет из себя. Разумеется, я поддавалась, и Лестат с искренним весельем наблюдал, как я плачу. Ему было приятно, когда, как он полагал, мне было больно. Гребаный садист. А еще он желал учить меня охотится.
  

  Первая охота едва не окончилась у меня взаправдашним нервным срывом. Лестат продемонстрировал, как он загоняет и мучает жертву, наслаждаясь ее беспомощностью и ужасом. Собственно, само кормления и убийство меркли по сравнению с растянутой прелюдией.
  - Маньяк, - в слезах бросила я. К счастью, Луи перехватил меня, когда я всерьез намеревалась броситься на Лестата.
  - О-ля-ля, кто-то слишком жалостлив, - Лестат промокнул губы надушенным платком. - Когда твоя мать резала курицу, ты тоже протестовала? Ах, пардон, я забыл, что у вас на это не было денег. Что же вы делали? Ловили голубей и сворачивали им шеи?
  - Мы никого не мучили, - я с трудом сгенерировала детский вариант ответа.
  - Маленькая дурочка, - Лестат снисходительно потрепал меня по щеке. - Люди только и делают, что мучают друг друга. Кажется, именно люди дали таким, как ты и твоя мать, ласковое прозвание "белая шваль"? Наслаждение и благополучие одного - это бедствие и, в конечном итоге, смерть для кучи других людей. Взгляни на эти жалкие лачуги, - Лестат широким жестом обвел трущобы, свои охотничьи угодья. - Страдания их обитателей позволяют существовать уютным мощеным улицам с особняками, утопающими в зелени. Эти отрепья, - он поддел носком грязную юбку убитой им девушки, - обеспечивают шелка и бархат, которые носишь теперь и ты, идиотка. Я честен, - он триумфально мне улыбнулся, - я напрямую беру необходимые страдания и смерть, не растягивая процесс на плантациях и фабриках. Ах, ей было страшно, - он пнул несчастную жертву. - А ты подумала, от каких настоящих бед я ее избавил? Она никогда не увидит, как умирает ее уродливый большеголовый ребенок. Не станет задыхаться в чаду предприятий и заживо гореть на работах под солнцем. Она не выкашляет свои легкие в приступе чахотки, не пойдет торговать своим телом, не захлебнется собственной блевотиной, валяясь пьяная на обочине дороге, по которой проносятся чудесные сверкающие экипажи. Я оказал ей услугу, пусть и без ее высказанной просьбы, взяв небольшую плату.
  - Ты чудовище, - абсолютно по канону заявила я.
  - Кому я все это говорю? - Лестат послал луне страдальческий взгляд. - Можно ли пробиться через тупоумие? Клодия, своим мозгом размером с грецкий орешек ты попросту не способна меня понять. Но это не отменяет того, что тебе требуется питаться. Пошли, - он попытался выдернуть меня из рук Луи.
  - Нет уж, хватит для нее твоих опытов, - решительно заявил Луи. - Я сам с ней схожу.
  - Да-да, сам сходишь, сам все сделаешь, и соплячка ничему не научится. Что она станет делать, когда ты ее бросишь? - усмехнулся Лестат. - Хорошо, что у тебя не было детей, Луи. Папаша из тебя получился бы отвратительно безответственный.
  - Я ее не брошу, - сверкнул глазами Луи. - Идем, Клодия, - он демонстративно развернулся, не выпуская мою ладошку из своих рук.
  - Пф-ф, Клодия, ты веришь своему паладину? Конечно, ты же не знаешь его, как я, - мерзко проговорил Лестат. - Рано или поздно он снова начнет ныть, что его связывают, мы это уже проходили, верно, Луи? Он отделается от тебя, соплячка, и что ты станешь делать? Прибежишь ко мне, и я пальцем не шевельну, чтобы еда притопала к тебе сама.
  - Ты злой, - достал уже меня детский арсенал, но что поделать. Лестат закатил глаза.
  - Тебя бросит он, а злой, разумеется, я. Клодия, признаю, я ошибся, создав тебя. Поселить рядом с собой глупое, неблагодарное существо без малейшей возможности вырасти и все переосмыслить, надо ж было впрячься в столь провальное предприятие. Луи, это все из-за тебя. Ты не позволил ее прикончить. Ну почему из-за вас маюсь я? Почему вы такие капризные и глупые?
  - А ты один гений, - хмыкнул Луи. - Так наслаждайся своей гениальностью сам. Нам, идиотам, не понять, - он утянул меня за собой.
  - Не корми ее, пусть добывает еду сама, - донеслось до нас наставление. Луи прибавил шаг, так что я неслась за ним вприпрыжку. - Пусть хоть с крыс начнет, как ты. Вдруг лет через сто дозреет до настоящей охоты.
  - Ты ел крыс? - "пораженно" спросила я.
  - Было время, - не стал отнекиваться Луи. - Но тебе они не подойдут, малышка, - он заметил гримасу брезгливости на моем лице. - Да и, в любом случае, одной мало, а провести всю ночь в погоне за крысами...
  Я захихикала. Да, то еще развлечение.

  Эпизод питания крысами - это что-то вроде идейного прообраза философии семейства Калленов с поправкой на век и психическое состояние.
   Накануне появления Клодии у Луи случился кризис вампирской жизни, и стало невыносимо существовать так, как прежде. К тому времени Луи потерял прижизненное состояние и положение, а нервы были расшатаны угрызениями совести и совместным бытом с Лестатом. В качестве протеста, Луи отказался от охоты на людей и принялся осушать животных, а крыс всегда водилось с избытком. Хотя Лестат потешался над вампиром-крысоедом, такая диета несла определенную опасность, притупляя восприятие и реакцию. Луи оставил ее незадолго до инициации Клодии, и больше, насколько я помню, я крысам не возвращался. Меня он никогда не пытался ими накормить.
  Луи обставлял процесс убийства максимально гуманно, едва ли его жертвы вообще понимали, что происходит. Он предпочитал вызывать у них трансовое состояние, в котором они радостно пускали слюни до самой смерти. Может быть, видели исполнение заветных желаний или парили по тоннелю, улетая в свет. Но все равно, это было убийство, и мне долго становилось не по себе. Я уговаривала себя, что жертвы все равно обречены, чувствуя себя доктором-убийцей в польском концлагере. Вероятно, Луи испытывал нечто похожее до того, как яркость события погасла. Иногда днем мне снилась фасованная кровь в холодильниках, и я принималась обещать себе, что если доживу до своего времени, больше никогда не стану принимать участие в убийствах.
  Но вокруг бушевал Новый Орлеан конца восемнадцатого века, и каждую ночь приходилось забывать и о холодильниках, и о весьма уместных здесь кондиционерах, не говоря уже о фасованных продуктах.

   Рисованию я начала учиться, прежде всего, чтобы удивить Луи. Шел одиннадцатый год моего темного бытия. Мы давно попрощались с герром Петером (ничего фатального, просто разумная предосторожность), и порой я позволяла себе наигрывать Луи песенки из моего времени, крайне редко, когда мы оставались дома без Лестата. В отличие от Луи, Лестат позиционировал себя как музыкант, был неплохо подкован, в том числе, в теории музыки, и мне не хотелось рисковать. То ли дело живопись.
  Что у меня в голове непорядок, Лестат твердил с самого моего водворения в их с Луи жизни. То, что Луи считал сказками и милыми фантазиями, Лестат именовал бреднями, и никак иначе. Перед сном, забравшись в гроб, я начинала лично придуманную и ставшую нашей с Луи совместной тайной игру: 'Представь, что мы - это не мы, а...' Таким образом мы спутешествовали в переделанные под сериалы греческие мифы, Средневековье Проклятых королей и Англию Тюдоров, Париж Короля-Солнца и Америку первых переселенцев. Мы забрели в будущее, где жюльверновщина сплеталась с моей памятью о достижениях прогресса.
  'Моя Шахерезада', - мурлыкал Луи, устраивая меня поудобнее и нежно обнимая
  Скорее, иллюстрация по теме 'Когда семья сходит с ума', но не говорить же об этом. 'Она старше, чем мать, он должен стать ее мужем. Ален Делон, Ален Делон не пьет одеколон...' - эту песню я точно ему не воспроизведу.
  'Мне повезло больше, - отчаянно врала я, притиснувшись ближе. - Ты ведь не убьешь меня, никогда-никогда?'
  Внутреннее нравственное чувство слало предупреждения горящими буквами, на которые я всякий раз закрывала глаза. Права, права старушка Скарлетт, легко быть высокоморальной леди при полном довольстве и прочном положении в обществе. Быть леди без денег и, в моем случае, хоть какой респектабельной перспективы - бессмысленно и опасно. Мне необходим спутник и защитник, а Луи, судя по всему, идет на пользу забота обо мне. Приступы меланхолии стали куда реже, это даже Лестат признал. Луи не был моим кровным родственником, да и я, по сути, не была ребенком.
  Но это как с убийствами: разумом я все понимала, однако эмоции давали сбой. То я казалась себе мерзкой манипуляторшей, то грязной развратницей, но остановиться не могла. Оставалось себя чем-то занять. Я выбрала рисунки. Ведь так я могла бы показать Луи свой 'фантастический' мир.

  В то время Лестат принялся ожесточенно доставать меня идеей о том, что я никогда не вырасту и не превращусь в полноценную женщину. Аукнулась привязанность Луи ко мне. С садистским наслаждением Лестат приглашал в дом дорогих шлюх, демонстрируя мне их сомнительные прелести. Настоящая Клодия могла запросто рехнуться от подобного обращения. Я не взбесилась, но нашла дополнительное основание отделаться от Лестата. Всплакнув или разоравшись для вида, я убегала на свою с Луи половину и принималась вспоминать уроки рисования, которые любезно оплатил для меня Луи. В его глазах я пока, по большей части, оставалась ребенком. К счастью, даром телепатии никто из мужчин не владел, поэтому мои планы оставались в безопасности.
  Я рисовала огромные цеппелины, рассекающие облака и скользящие по синей глади неба. Нарядных дам и кавалеров, прогуливающихся по причудливо изогнутым высоким эстакадам. Высокие светлые здания с огромными окнами. Просторные автобаны с безлошадными экипажами.
  - Смотри, милый Луи, так мы будем жить в другом тысячелетии, - объясняла я своему единственному другу.
  - Поразительно, - он рассматривал 'фантазии' с неподдельным интересом. - А это у тебя такое здание театра, да?
  - Картинного театра, - с гордостью говорила я. - Там нет настоящих актеров, зато много разных залов с живыми картинами. В каждой огромной раме разворачивается своя пьеса.
  С половины Лестата донесся вскрик, и Луи, поморщившись, закрыл дверь плотнее. Он был не чужд чувственных удовольствий в компании Лестата, но неизменно возвращался сюда, помня о том, что мне может быть скучно долго сидеть одной, пока 'взрослые' развлекаются.
  - А это ты, - улыбаясь, я показала ему карандашный набросок, где Луи изображался в ковбойских сапогах и шляпе. - Дикий Билл.
  - Забавно, и чем я занимаюсь? - рассмеялся Луи.
  - Как обычно, наводишь ночью ужас на всю округу. А еще грабишь поезда и щиплешь жирные бока золотопромышленников. Кстати, вот и я, - я вытащила набросок, где мы вместе. Бедняжка Клодия рисовала взрослых женщин и себя-взрослую, но я решила оставить на бумаге возраст обращения. Джинсы, 'индейский' платок, схожая с нарисованной у Луи шляпа и револьвер. - Джейн-Катастрофа.
  - О, Клодия, никакая ты не катастрофа, - пылко сказал Луи. Задолго до соответствующих теорий он решил проинтерпретировать послание рисунка. - Ты - чудо, никогда больше не думай, что являешься бедой. Я знаю, в чем дело. Это Лестат тебе заморочил голову, - злобный взгляд на закрытую дверь. - Не слушай его, он ревнует.
  - Ревнует? - повторила я.
  - Конечно. Он-то считал себя совершенным и неотразимым вампиром, гением нашего ограниченного мира из двоих, - иронично усмехнулся Луи. - Я ему был не соперник. А потом появилась ты и поколебала основы его самодовольства. Ты всегда так храбро противостоишь ему, Клодия. Так что оружие в тему, - он попытался свести все к шутке и указал на мой рисунок.
  Балда, тут важно не мнение Лестата, а то, что мы вместе.
  - Ты тоже ему противостоишь. Ты всегда меня поддерживаешь, - проговорила я.
  - Ты моя маленькая принцесса, конечно, я тебя всегда поддержу, - легко пообещал Луи. Как бы дать тебе понять, что принцесса выросла достаточно, чтобы покинуть заколдованный замок?
  - Спасибо, - серьезно поблагодарила я.
  Я не знала, как нам избавиться от компании Лестата. Одно ясно: Луи он по-хорошему не отпустил бы. Привязался, да и, по-своему, любил. К счастью, Луи в голову не приходило, насколько Лестат им дорожил. Он замечал только вызывающее поведение сожителя, его самодовольные речи, жестокие шутки, недовольство и ругань, но не наблюдал, к чему это все, что стояло за бряцающими доспехами. Пусть не понимает, решила я. Пусть вообще начнет испытывать к Лестату антипатию, только тогда у меня появится шанс выжить.
  Я мягко улыбнулась и придвинула чистый лист, взяла карандаш.
  - Луи, я хочу тебе кое-что рассказать, - обратилась я к следящему за моими действиями вампиру.
  - Что угодно, моя радость, - он сел рядом, приобняв меня. Что-что, а обнимались мы постоянно, называя друг друга ласковыми именами.
  - Тогда слушай, и не говори, что не слышал. Знаешь, давным-давно на белом свете жили глупые короли, прекрасные принцессы, страшные лесные разбойники и веселые трубадуры. Трубадуры бродили по дорогам, пели песни и устраивали представления...
  Где-то в глубине дома Лестат убивал своих потаскушек или просто мучил забавы ради. У него бывали фаворитки не на один раз. Девицы извивались в собственной крови, проливая на простыни вино, скуля или задыхаясь. А практически рядом с этим сидели мы с Луи, и я пересказывала ему любимую сказку своего настоящего детства. С песенками, куда ж без них. Такой была наша жизнь, наш Новый Орлеан - город контрастов, и не снившихся советскому управдому.

***

  Однажды я проснулась и поняла, что смертельно устала от липкой жары Нового Орлеана. Прошло двадцать лет с моего появления у парочки нервозных вампиров, и каждую ночь этого солидного срока мы проспали с Луи в одном гробу.
   Часто я просыпалась раньше Луи и любовалась им, пока он досыпал. Объективно, было на что посмотреть. Темные волосы, мягкими волнами обрамлявшие фарфоровое лицо, длиннющие ресницы, идеального сложения фигура, изящные руки. Ранними вечерами он особенно походил на спящую красавицу, так что порой меня пробивало на пение 'Once upon a dream'. Как-то я поймала Луи на том, что он мурлыкал себе под нос этот мотив, когда мы гуляли без Лестата.
  'Какая прелесть! Где ты это услышал?' - удивилась я. 'Да так, как-то во сне', - пожал плечами Луи.
  Будь мы диснеевскими героями, я бы подхватила песенку, и мы бы несколько минут танцевали и пели на улице под аккомпанемент невидимого оркестра, а потом Луи посадил бы меня на верного коня, и мы бы умчались в прекрасный замок, чтобы пожениться и жить долго и счастливо.
  Но вы были вампирами Нового Орлеана, и диснеевские финалы не для нас. И у нас, ну, по крайней мере, у меня, была серьезная преграда долгой и счастливой (второе особенно) жизни по имени Лестат. Яркая, жгучая, сумасбродная и смертоносная преграда, с которой настало время что-то решать.
  В окно смотрел новорожденный девятнадцатый век. Европу трясло в предвкушении большой войны. Граф Резанов вот-вот должен был достичь испанской Калифорнии, а мы прозябали в бывшей французской колонии и убивали людей из низов общества, света белого не видя. Пора было выбираться в огромный мир.

   - Ты меня на рассвете разбудишь, Проводить необутая выйдешь. Ты меня никогда не забудешь, Ты меня никогда не увидишь...
  - Клодия? - Луи недоуменно моргал. - Что это на тебя нашло, милая? Ты грустишь?
  Он проворно выбрался из нашего гроба и привычным жестом притянул меня к себе.
  - Очень, - призналась я, думая о своей прошлой жизни.
  - Поедем кататься? Закажем тебе новый наряд, если хочешь, черт с Лестатом и его ворчанием, пусть это будет взрослый фасон, - великодушно предложил Луи.
  - Я тебя очень люблю, - сказала я вместо 'спасибо'.
  - И я тебя, малышка, - с готовностью отозвался Луи.
  - Миндальничаете? - Лестат ворвался в импровизированную спальню злым ураганом. - Мне косточки, поди, перетираете? Клодия, не смотри так возмущенно, это не твоя супружеская спальня, и никогда не будет. Тебя вообще невозможно сплавить замуж, к несчастью, а то уж я бы расстарался, нашел бы слепоглухонемого парализованного бедолагу, чтобы счастливый муж не удрал от тебя сразу после свадьбы. Луи, мне скучно, пошли гулять.
  - Это наша спальня, тем не менее, - ответил Луи. - Было бы неплохо, научись ты стучать.
  - А то что? Что вы тут можете делать, сопельки вытирать? - отмахнулся Лестат. - Ты сегодня посидишь дома, Клодия. Нас с Луи пригласили на прием у французской графини. Не смей входить на улицу, поняла? Луи, я, кажется, вечность назад сказал тебе, что мы идем, а ты еще не собран. Живее, шевелись, надо еще поесть. Клодия, папочка принесет тебе конфетку с бала.
  Луи обреченно вздохнул и пошел в гардеробную. Не говоря ничего, я двинулась на балкон. Свесившись через перила, я смотрела на ночной город. Было немного жаль, что эту ночь Луи проведет не со мной. Я казалась самой себе пленницей злобного Карабаса-Барабаса.
  - Хандришь? - Лестат притащился на балкон следом за мной. - Что-то ты сегодня больно тиха. Мы не болеем, значит, опять дуешься на меня? Позволь узнать, из-за чего? Я уже простил тебя за тот раз, когда вспылил по поводу порчи имущества.
  Порчей имущества Лестат называл разбор и выброс ненужного барахла. С самого начала на меня пролился дождь игрушек, преимущественно, кукол. Два десятилетия я мужественно терпела, а потом сказала опекунам 'баста' и вытащила игрушки вон из дома. Лестат долго припоминал мне эту акцию, приписывая тягу к разрушению и дразня варваром. А мне просто надоело. По моим прикидкам, даже настоящая Клодия должна была со временем повзрослеть, хотя бы душевно, и потерять интерес к игрушкам и детским занятиям. Поскольку я имею право на дисгармоничное развитие, пора это показать. Не думал же Лестат, что ребенок-вампир, в самом деле, будет подобен механической игрушке, работающей на кровяном топливе и никогда не меняющей вкусы и привычки. Если все-таки думал, то сам виноват. Все системы меняются, и наша изменится в том числе.
  - Не смей меня игнорировать! - вспыхнул Лестат, задетый моим молчанием. Я пожала плечами. Вот пиявка, вечно ему всего мало: денег, вещей, живых игрушек и внимания. Внимание вообще ухает в него, как в черную дыру. Ему требуется, чтобы кто-то постоянно крутился на его орбите, словно это не я, а он тут официальный ребенок.
  - Клодия, - он сильно тряхнул меня, взяв за плечи. - Что это за поведение?
  Я продолжала молчать, сосредоточившись на созерцании города. Совсем рядом виднелся собор, в котором я ни разу не была. Зайти как-нибудь?
  - Клодия! - прорычал Лестат мне в ухо, приподнимая меня над балконом. - Может быть, мне выбросить тебя вслед за твоими куклами?
  - Сумасшедший! Немедленно поставь ее на место! - полностью готовый к светскому выходу Луи одним прыжком преодолел расстояние между комнатой и балконом.
  - Но твоя игрушка сломалась, - капризно протянул Лестат, довольный вниманием публики. - Почему бы не выбросить ее? Так, Клодия, надо поступать со всяким хламом?
  Я молчала, изображая, что от страха меня парализовало. В этом веке могли и поверить.
  - Сейчас же поставь ее на пол, - прошипел Луи.
  - Ха-ха, попробуй, отними, - Лестат потряс мною далеко за пределами балкона. В худшем случае, я немного полетаю, а потом буду долго и больно восстанавливаться. Вампирская кровь, вроде, лечит такие повреждения. Или, в дополнение к вечно детскому телу, придется стать еще и калекой? Сволочь Лестат, какая же сволочь. Если я потеряю подвижность, мы с Луи точно никуда от него не денемся.
  Луи смерил Лестата полным гнева взглядом, а потом быстро развернулся и исчез в комнате. Мы услышали, как хлопнула дверь. Вот он выбежал на улицу, но вместо того, чтобы встать под балконом, готовясь меня ловить, он прошел дальше по улице и крикнул Лестату:
  - Не рассчитывай на мою компанию сегодня и впредь.
  - Луи, я разжимаю руки, - провозгласил Лестат, удобнее перехватывая мою неподвижную тушку.
  - В таком случае, после я убью тебя, - проинформировал Луи. - И, наконец, в доме станет тихо и спокойно, - он скрылся из виду. Передо мной разворачивалось что-то новое, так далеко в ссорах эти двое еще не заходили.
  - Я ее бросаю! - провыл Лестат.
  Нет ответа.
  - Я ее поставлю, и мы идем на чертов бал!
  Тишина.
  - Я же знаю, что ты здесь! Идиот, я не шучу, - он потряс руками. Я перестала изображать куклу и крепко схватила своего врага, пытаясь добраться зубами до горла.
  - Ах, ты, мерзкая тварь! - он попытался сбросить меня вниз. Не так быстро, не так скоро, я отлично натренировалась на живых людях удерживать бьющуюся жертву. Лестат понял, что может запросто полетать вместе со мной, а портить свою шкурку о камни мостовой в его намерения не входило.
  - Чертова мартышка! - он вытащил меня и с усилием отбросил в комнату. - Навязалась на мою шею! Что с вами сегодня такое?
  - Из нас двоих более всего бешеное животное напоминаешь ты, - тихо сказала я, отползая вглубь комнаты. Мне показалось, Лестат был прав в том смысле, что Луи, на самом деле, не ушел, а притаился поблизости. Я чувствовала, что он не мог бросить меня в столь уязвимом положении. - Что ты ко мне прицепился?
  - Я прицепился? - Лестата несло. - Ты, уродливая пиявка, отравила всю мою жизнь.
  - Ты забыл одну деталь. Ты сам сделал меня такой, - прошипела я.
  - Сделал, да, могу и разделать, - он придвинулся поближе, напоминая зверя перед броском. Резкий сквозняк - и между нами оказался Луи.
  - Лестат, не будет ее - и меня с тобой тоже не будет, ты способен хоть раз услышать, что я тебе говорю? - срывающимся от ярости голосом проклекотал Луи.
  - Я так и знал, никуда ты не ушел, - зашелся Лестат в дьявольском смехе. - Отличный поводок, да, Луи? Ты будешь защищать свой ошейник? Хороший пес. Вы ужасные создания, - вдруг он снизил накал, мгновенно остывая и надевая маску усталости. - Я подумываю над тем, чтобы подыскать вам замену. Клодия, ты хочешь братика? Конечно, нет, злобное ты чудовище, но это не дискуссионный вопрос.
  - А вот нам не нужна замена тебя, - сообщил Луи, поняв, что продолжение трагедии нам пока не грозит.
  - У Лестата кризис середины жизни, - предположила я, не рискуя выбираться из-за своего защитника. - Такое бывает, когда кажется, что все было впустую.
  - Это я тебе устрою кризис жизни, соплячка, - зло пообещал Лестат, и я мысленно отвесила себе подзатыльник. Чего влезла, идиотка? - Я вас разбаловал, вот вы и навоображали собственную важность. Это я нужен вам, а не вы мне. Это вас могут выставить на солнце, а не меня, если я пожалуюсь. Вы - просто гниль и пепел, по моей доброте пьющие мою же кровь.
  Ого! Лестат разошелся настолько, что впервые упомянул гипотетические вампирские законы и существование других вампиров. Я прижалась к Луи сзади, спрятав лицо в его плаще.
  Вампирский мир никуда не уходил от человеческого, сохраняя уродливое сходство. И в том, и в другом мире дети и младшие не имели прав и привилегий. Просто одни угнетали своих собратьев преимущественно под солнцем, а другие при луне. Когда я смотрела историю Луи и Клодии на экране, их жизнь казалась сильно отличной от обычной человеческой жизни. Тут я ставила точку, а надо было бы добавить, от обычной человеческой жизни моего времени. Я могла все знать о будущем, но была бессильна изменить основы прошлого. Удивительно, как пресловутым попаданцам удавалось преображать их новую реальность?
  - Обдумайте мои слова, кретины, в последний раз предупреждаю, - плюнул желчью Лестат, наконец, оставляя нас наедине.
  Луи со стоном осел на пол, укладываясь на ковре. Я опустилась на него, растянувшись сверху и крепко его обнимая.
  - Он невыносим, - прошептал Луи.
  - Ненавижу его, - отозвалась я, слегка покривив душой. Я не ненавидела нашего 'отца'. Я понимала его, но и опасалась, давным-давно решив, что он тут - третий лишний. - Давай уедем, Луи, любимый?
  - Этот увяжется за нами, и тот же кошмар начнется на новом месте, - горько сказал Луи.
  - А мы его задержим, - горячо выдохнула я в его шею. Потом робко поцеловала. Немного облизнула.
  Мораль, в который раз, говорила решительное 'нет' моим намерениям. Чувство самосохранения, не менее решительно, командовало 'вперед'. Воображаемый киношный зритель закинулся попкорном и философски заметил, что после смерти ценность секса стремится к нулю, равно как и идея создания семьи, пары и тому подобное. Мимикрия, не более того.
  - Клодия, - ахнул Луи, не отталкивая меня.
  - Он бесится потому, что я уже не ребенок, - я подняла голову и накрыла его губы своими.
  - Ох, Клодия, - вздохнул Луи, крепче сжимая руки на моем теле. Женщин в подобных ситуациях просто и незамысловато подминают под себя, и природа довершает начатое. Но у нас квест посложнее. Я развязала завязки плаща и галстук. Расстегнула рубашку, не встретив сопротивления. Либо он в шоке, либо... Луи оторвал одну руку от моих едва не треснувших в его объятьях ребер и запустил в волосы.
  Все, можно начинать кричать: 'Ах, ты, мерзавец, развратник галантного века! Коварно затащил меня в общий гроб, вероломно дрых рядом, и вот теперь еще и это!' Я зафыркала ему в ключицу, сдерживая веселье.
  - Дорогая? - он приподнялся на локтях.
  - Вот, понимаешь, не могу решить, - подмигнула ему я. - То ли начинать судорожно ловить воздух и спрашивать: 'А во что такое мы играем?', то ли думать, как тебя зафиксировать, и скомандовать: 'Не сопротивляйся'.
  - Ты маленькая ведьма, - он широко распахнул глаза, а меня все-таки подмяли. Со всей возможной осторожностью из-за разницы в величине.
  - Не в размере дело...

  Благодарение обидчивости нашей примадонны-Лестата, домой его принесло лишь под утро, когда мы с Луи, чинные и переодевшиеся, невинно сидели над очередным моим рисунком. Лестат проинспектировал наши физиономии на предмет вероятного заговора и, ничего там не найдя, скривился.
  - Твое настроение уже поправилось? - светским тоном поинтересовался Луи, спокойно глядя на нашего врага.
  - Было, с чего, - ухмыльнулся Лестат. - Готовьтесь к пополнению, скоты.
  Обидно, на скотов мы не накувыркались. Кое-что эти вампиры, в самом деле, не хотели или не могли. Луи рассказал, что в полном объеме не общался с женщинами после своего обращения. Однако единственного исследования было для прочных выводов мало, так что мой собственный объект требовал тщательного наблюдения и изучения. Я прикусила губу, чтобы себя не выдать.
  - И присмотри за своей соплячкой, чтобы придержала язык. Я не хочу тебя слышать, ясно, Клодия? - выкрикнул он последнее предложение. Я кивнула. Не хочет - получит, я за сбычу мечт, даже таких своеобразных. Ведь у каждой мечты - свои интересные последствия.
  - И глаза свои волчьи опусти! - Лестат едва не плевался. Как-то у него эти переходы от обычной озлобленности до ярости участились, 'пора валить', однозначно. Я послушно принялась смотреть в пол. - Маленький ублюдок! А ты чего молчишь, Луи?
  - Надо было тебя перебить? - холодно уточнил Луи.
  - Перебить? Много на себя берешь, - фыркнул Лестат. Луи пожал плечами, мол, чего ж тебе тогда надо. - Вы испортились, оба. Но я знаю, как тебя починить, Луи. Я просто хочу, чтобы мы весело жили, как раньше.
  'До появления соплячки', - повисло в воздухе неоновыми буквами. Занятно, и поэтому он решил найти еще кого-то.
  Кого-то. Ха, я-то знала, кого конкретно, и Луи просветила. Внимание нашей королевы драмы привлек юный смазливый скрипач-креол, не вышедший из отрочества. 'Ах, где же вы, мой маленький креольчик, мой смуглый принц с Антильских островов?' Чей-то балаганчик считает себя пустым без своего мальчика-колокольчика. Я спела песенку Вертинского Луи, сместив акценты к насмешке, и тот хохотал до слез, глядя на мое пародирование выговора Лестата. Но выбор был сделан.
  Лестат склонялся к тому, чтобы обратить парня и притащить в наш дом, так сказать, в назидание, каким должен быть хороший птенец. Уже сейчас, до обращения, он вовсю жучил мальчишку, приучая, что его, Лестата, мнение - это единственное 'их' мнение, а команды надлежит исполнять немедленно, без малейшего уточнения, что, зачем и почему.
  А, может, дело все же было и в том, что скрипач - мальчик? Я отчаянно не вписывалась в предпочтения Лестата, хоть палку ему в зубах приносила бы и сахаром обсыпалась. Он возился со мной только потому, что Луи выделил меня в их некогда общей охоте. Ну, не сошлись мужики интересами, бывает. Луи, хоть и проявил это в, э-э, несколько гумбертовских тонах, все-таки тяготел к женщинам, да и по моему настоящему возрасту проблем бы у нас с ним вообще не возникло (эх, прибавить бы еще мое настоящее тело). Лестат, насколько я замечала, с барышнями был неизменно жесток, а вот некоторым парням удалось словить кайф на его ужинах. Выводы? У нас семейная гомосексуальная трагедия, и, по мнению Лестата, избавляться надо от меня, разрушительницы их гармонии. Тварь, сволочь, извращенец дохлый. Нет, мы с Луи тоже хороши, не спорю, но...
  Мы - это мы. Точка. Другое дело. Пусть двойная мораль будет нам опорой. Я не Лестат, но тоже твердо решила. Луи мой. Кто покусится - зубами позвоночник перегрызу, желательно, чужими и крепкими.

   - Нам надо как-то отвлечь Лестата, - прошептала я тем же утром, уютно свернувшись у Луи на груди, как заправская змея. Где-то за пределами гроба занимался прекрасный южный рассвет, скользя алыми лучами по глади моря. Больше я никогда не увижу восход солнца. По крайней мере, пока не изобретут цветной синематограф.
   - И даже не убить? - поинтересовался Луи.
  - Ну, что ты, милый, помнишь про санкции от непонятных других вампиров? - напомнила я. - Давай просто выбьем почву у него из-под ног, желательно, обездвижим, чтобы маленький скрипач был вынужден долго и муторно ставить своего мэтра на ноги.
   - Заодно мы сожжем этот дом и исчезнем во время пожара, - задумчиво продолжил Луи. Не одна малышка Клодия была в этой семейке монстром, ох, не одна.
   - Пожар - рисковая идея, - с сомнением проговорила я. У меня, в самом деле, не было опыта целенаправленных поджогов.
  - Однажды я уже сжигал дом, - сонно поведал Луи. - Свою усадьбу, в которую этот дурак привел жаждущую его крови толпу рабов. Решил не трудиться заметать следы среди черных. Очень умно, ха-ха.
  - Предлагаешь повторить это фокус? Но как?
  - Мне надо подумать...
   Луи затих, провалившись в сон, а я какое-то время лежала с открытыми глазами, всеми фибрами чувствуя зарождающийся снаружи день.
   - Я тоже что-нибудь придумаю, потом, когда мы выберемся, - пообещала я уже не воспринимающему ничего Луи. - Потому что теперь мы по-настоящему вместе. Знаешь, я тебя никому не отдам. Просто. Никому, - я провела пальцами по его полурасстегнутой рубашке, выводя на коже буквы, сливающиеся в слова. Я. Тебя. Никому. Не. Отдам.
   Звучит попсово, но уж как есть. Настоящая Клодия придумала напоить Лестата кровью мертвых с растворенным в ней опием, и только потом обратилась за помощью к Луи. Ее действия были весьма очевидны, Луи повезло, что конкретно на него Лестат не затаил зла за эпопею с попыткой утопления в болоте. Да, потому что Луи - тоже мальчик... Елки, я такими темпами, как негритянка из 'Звездопупа', скоро начну ходить за своими вампирами и приговаривать: 'Мальчик? Мальчик! Мальчик симпатичный...' Тьфу, чур меня, чур. Свой у меня есть, и чужого не надо.

   Луи думал с неделю, и я его не торопила. Лестату нравилось дразнить нас будущим 'нормальным благодарным птенцом', так что он сам предоставлял нам время для его нейтрализации. Как я потом узнала, Луи натянул личину частного сыщика и принялся расспрашивать в любимых местах охоты Лестата о пропавших и найденных мертвыми женщинах. Луи объяснял, что влиятельная особа поручила ему, скромному адвокату, найти некую исчезнувшую гетеру, и проститутки зашевелились.
  Дамы быстро сложили два и полтора и принялись следить за товарками, подключив к делу своих сутенеров и любовников. Вскоре беспроводной телеграф принес свои плоды. Лестата почти прихватили на горячем, точнее, на стремительно остывающем, но какое-то время он выкручивался, втирая, что доставлял барышень другу, а сам вот только-только вернулся забрать и отвести, откуда взял. Потом он попытался начать искать легкую добычу прямо в порту, но уличные предупредили портовых, и те, в свою очередь, также наладили слежку и сообщили товаркам, что клиент подходил сам-один, уводил сам-один, и единственная согласившаяся пойти с ним мамзелька как в воду сгинула, может, и впрямь ныне обретаясь под пирсом.
   Торговки телом - не современная мне машина правосудия, тут кипа доказательств и цирк с присяжными излишни. В то же время я перестала появляться на публике, и дамы, проследившие Лестата до дома, получили от уличных мальчишек информацию, что в доме жили двое джентльменов с девочкой, да только малышка куда-то подевалась. Дамы логично решили, что меня постигла участь их коллег. Потом и Луи стал окольными путями пробираться на улицу, и проститутки с котами получили сигнал, что второй мужик пропал, а в дом стал приходить свежий товар, наш знакомый креольчик.
   Сутенеры потолковали с бандитами, те подтвердили, что в радиусе от нашего дома постоянно находят свежие трупы, и участь дома и его хозяина была решена. Конкурентов, тем паче, беспредельщиков, никто не выносит, хоть ты трижды вампир. Дом запалили без нашего с Луи непосредственного участия, скрипача от взбешенного Лестата едва ли не батогами отогнали и приступили к расправе.
   Лестату повезло, что к тому моменту он был продолжительное время мертв, а то мог бы и не пережить жаркой встречи с народным судом. Затаившись, мы наблюдали за расправой, предварительно, собрав пожитки на первое время, так, чтобы отсутствие вещей не бросилось в глаза. Наш багаж был уже упакован и отправлен на отплывающий ночью корабль, а мы прощались с Новый Орлеаном и его ночным королем.
   Лестата избили, располосовали ножами и, закутав уже неподвижное тело в мешковину, понесли, вероятно, повторять модус операнди Луи и Клодии из кинофильма. Я не обольщалась, что Лестата убили навсегда. Он был живучей тварью, так что все шансы выбраться у него имелись. Но это неизбежно являлось задержкой, реши он, что мы избежали его участи, и вздумай нас искать.

   От нашего особняка заполыхали соседние дома, и из порта мы выходили, смотря на алое зарево с палубы вместе с другими пассажирами. Я не увижу настоящего рассвета, но вот это был наш с Луи рассвет, заря новой, свободной жизни.
   - У нас получилось, - я взволнованно сжала его руку. - Ты свободен, дорогой.
   - Мы свободны, - исправил меня Луи, стискивая мою руку в ответ.
   - Мы, - еле слышно повторила я. Зарево пожарища разгоралось сильнее, и я вспомнила другую книжную вампиршу, до конца дней запомнившую пламя великого пожара в Лондоне. Кажется, наша затея обеспечила великий пожар Нового Орлеана.
   Дома вспыхивали один за одним, дым валил клубами. Среди объятых огнем улиц метались пожарные команды и добровольцы, пытаясь обуздать катастрофу. Невольно я вспомнила слова Лестата о цене за благополучие. Что ж, он был прав. Многие остались без вещей и крова, а кто-то и с жизнью расстался.
   - Даже не думай себя винить, - свистящим шепотом приказал Луи, точно чувствующий мое настроение. - Ни ты, ни я спичку не подносили.
   - И свечку не опрокидывали, да-да, - поддержала я. - Мне не по себе, Луи, милый, - призналась я. - На самом деле, я боюсь, что за это придется расплатиться.
   - Если мы совершим такую глупость, что окончательно умрем, ад нам и до пожара светил, - философски заметил Луи. - Так что, дорогая, будем там в любви и согласии жариться вместе.
  Я прыснула, представляя наш благопристойный, чинно булькающий котел, а рядом - чадящую сковороду для Лестата, из смрадного дыма от которой доносилась бы отборная брань.
   - Ох, Луи, над таким смеяться, - я стерла навернувшиеся от дыма и смеха слезы. Корабль покидал опасную зону и уходил в море. - Ты чудо. Как же мне с тобой повезло.
   - Не более, чем мне с тобой, Клодия, - галантно откликнулся мой спутник.
   - Мур-мур-мур, уси-пуси, сахара никогда не бывает много, нехай зубы растворятся, - фыркнула я. - Но мне приятно, правда. Никто никогда не говорил мне столько приятных вещей, как ты, - честно сказал я, имея в виду свою прошлую жизнь.
   - И сколько еще скажу, принцесса, ты сама превратишься в сахарную фигурку. Мою сахарную фигурку, - шепнул Луи. - Никому не позволю тебя обижать.

  Я прижалась к нему. Никогда не верила в любовь 'навечно', но теперь... 'Пусть так и будет, - прошептала я в его безупречно скроенное пальто. - Моя любовь с тобой навсегда, ее мы пронесем сквозь когда. День нашей встречи для нас - счастливейший из дней...'
   В оригинале говорилось про свадьбу, день нашей свадьбы для нас - счастливейший из дней, но я не хотела расстраиваться в этот момент любви. Свадьба - это не для нас, как и спокойная жизнь в окружении детей и внуков. Незачем сетовать на судьбу, что это так, а не иначе. Зато у нас есть наша любовь, и мы сами есть у себя и друг у друга. По-моему, вполне достаточно для счастья.

  

Часть вторая Путешествие дилетантов

   Вот ты мне все время говоришь: я так хочу увидеть Париж.
   Хочу хоть глазком посмотреть. Увидеть Париж и умереть.
   А я отвечаю тебе: путевка стоит тысячу у.е.
   И если ты так хочешь умереть, дешевле же Россию посмотреть.
   С. Слепаков 'Париж'

   Все-таки мужчина без идеи - это кисель в штанах. Даже грузчик имеет свою идею и под пузырь готов ею радостно поделиться. Как нам реорганизовать рабкрин, кто такой доктор Зорге, куда Макар телят гонял, есть ли жизнь на Марсе за МКАДом, куда несется тройка-Русь, отчего там же березы шумят, зачем хорек пошел в ларек, почем опиум для народа, что мы знаем о расширении газов и, в конце-то концов, кто во всем этом виноват и делать-то что, и сразу потом немного про крыжовник. После относительной победы над тиранией Лестата Луи дозрел до более глобальной идеи поиска нам подобных, то есть, других вампиров.
   Я оттягивала момент истины, как могла. И-де времена неспокойные, кровопийцы по землянкам в лесу попрятались. И войной прет царь-Наполеон, таща в обозе последние писки моды: налетаем, не робеем. И небо такое звездное над Аустерлицем, а под ногами, практически, на каждом шагу, царит la belle morte. Которая, кстати, улыбается и нам, если продолжим носиться по охваченной войной Европе в поисках вампиров, что твой Трезорка за костями. Последнее подарило нам почти полвека спокойной жизни. Вампиры не цыгане, осев на месте, через месяц сняться с него не спешат.

   Мы залегли на тюфяки в Польше и начали было созерцать европейскую трагедию из партера, как скатились в окружающий нас национальный колорит.
   Сначала русские усмирили поляков, накостыляв аж за Смутное время и прочие соседские неразберихи. Потом пришли французы и поляков 'освободили', и те частично отправились в составе французской армии усмирять русских. Вскоре французы бежали из России проворнее все тех же поляков, которых усмирили вновь по дороге на Париж. После Парижа полякам бы задуматься, и кое-как до очередного гвардейского мятежа паны дотерпели. Декабристов без ажиотажа судили и, большей частью, сослали во глубину сибирских руд. Полякам на декабристов было плевать, в отличие от национальных традиций... В общем, пришлось русским снова топать до Варшавы и усмирять поляков под нецензурные комментарии наместника Константина.
   Луи болел за поляков, я - за жандарма всей Европы, крича ему 'ура' и бросая в воздух чепчик. 'Николя ПалкИн', - смешно выговаривал Луи. 'Ну, почему всегда Палкин? Почему не Картечкин, не Победоносцев, не Ракизимуйкин, не Саблин, не Пушкин?' - недоумевала я, хотя с последним и погорячилась.
   Пушкин у нас был. Тот самый Александр Сергеевич, в рукописном варианте или в отдельных тонких брошюрках ходивший и на самой западной границе Российской Империи. Спесивые краковянки и томные варшавянки сожалели об отсутствии мсье Пушкина в своих салонах. Пушкина цитировали, Пушкина обсуждали, Пушкину подражали и завидовали, а он играл, фраппировал и писал. Судачили, что кошмарный Бенкендорф, по отсутствию не положенной для немецкого служаки души, буквально преследует поэта, коварно препятствуя его путешествию за кордон.
   А в Петербурге Нева текла державно, и европейские уши чутко ловили настроения русского царя.
   А у австрийского императора голова болела от его честно присоединенных венгров, бывших в Двуединой Монархии заменителем поляков.
   А молодая Америка окончательно надавала маме-Англии по сусалам, и Север начал приглядываться к Югу, соображая, а не тогось ли его, в смысле усмирения.
   А старая недобрая Англия вовсю грабила по миру во благо короны, и ее сыновья делали головокружительные карьеры, расстреливая туземцев по колониям под незаходящим имперским солнцем.
   В Берлине было все спокойно, и по той же причине толпы праздной публики туда не ломились.
   Ах, да, в Италии стремительно раскапывали Помпеи, которые не менее стремительно рисовал Брюллов.
   А в Париже несла воды и любовь Сена, и манили театры, моды, маскарады и этуали всех мастей и расценок. Освобожденный от корсиканского чудовища, Париж кипел, искрил и разве что только не переливался по причине не изобретенного пока неона.

   После Польши мы промчались галопом по Европе, обследовали Карпаты, Трансильванию, чтобы все-таки к последней четверти золотого века добраться до Парижа.
   Я отчаянно тормозила в Вене, зазывая в Зальцбург и Бад-Ишль.
   Я умоляла дойти до Берлина, причем соглашалась проделать весь путь пешком, лично выкапывая нам могилы для дневания.
   Я попыталась обратить взор Луи к берегам Темзы, цитируя, что она принесет свежую кровь, и щебеча, что уж нам-то смог - великий помощник.
   Неумолимая рука судьбы была сильнее, мужчина сказал: 'Париж', - мужчина поехал. Не расставаться же нам из-за чертового Парижа.
   О, я знала наперед нависшую над нами опасность, только внятно объяснить Луи без применения аргумента 'я из будущего' не могла, и по этой причине молчала в тряпочку. Мысленно настраивала себя на то, что интересно начала в восемнадцатом веке и славно пожила с любимым в девятнадцатом, и это не считая времени до появления здесь, короче, зажилась бабка на свете, пора и на вечный покой. Настрой сбивал лишь вопрос, с кем же после моей кончины останется мой ненаглядный.
   'Расскажите мне, какова она, красивей меня, красивей меня? Расскажите мне, а в его глазах вы заметили ль счастье полное? Говорите же, говорите же, расскажите мне только лишь о нем', - напевала я себе под нос по мере приближения к Парижу, когда Луи не было поблизости, примеривая на себя драму, переданную Далидой, и заменяя 'она' на 'он'.
   Потому что Париже нашу пару поджидал он. Не специально, просто он там обитал и формально руководил местными вампирами. Мальчик, которому удалось, в отличие от меня, дорасти до комфортных размеров и навечно оставить себе сияние юности. Вампир Арман.
   Бандерас был куда старше на экране, вот я могу точно сказать, но модус вивенди передал верно. Красивое коварное чудовище, замаскированное куда хитрее Лестата. Потом я узнала его историю и любовную драму, но что мне до чужих трагедий, когда своя на пороге. Я не ненавидела Лестата, вот что. Побаивалась, временами презирала, но не ненавидела и всерьез не представляла сладкие картины его убивания. Армана я бы с чувством глубокого удовлетворения взорвала вместе с его театриком и актерской кодлой, и рука бы не дрогнула. Может быть, я не утверждаю, только предполагаю, Лестат относился ко мне примерно так, как я к Арману. Хотя в одном мне было проще: эту гадину я своими руками и клыками не создавала.

   Я понимала, что нервничающие, срывающиеся на попавшемся рядом мужчине женщины вызывают отторжение в любом возрасте, и кукольное личико положение не спасет, поэтому держалась изо всех сил, по-прежнему нежничая с Луи. Но он все равно что-то заподозрил, заявив, что я устала, и мы непременно отдохнем в Париже. Если бы могла, головой об стенку побилась. Обитую расписанным шелком стенку дорогого особняка с чудесной подъездной дорожкой, по которой, в перспективе, протащат мое тощее тельце на казнь. Даже не убивай канонная Клодия Лестата, едва ли бы Арман ее пощадил. Она объективно мешала его флирту с Луи. Интересно, в этой реальности рванет выживший после купания в болотах Лестат вершить правосудие?
   Я раскатывала по бульварам и гуляла с Луи в Булонском лесу. Не отказывала себе в нарядах взрослого фасона и драгоценностях. Весело щебетала и смеялась шуткам Луи, уверившегося, что усталость развеялась под благотворным сиянием звезд над Сеной. Любимая, я подарю тебе эту звезду... В душе я билась в истерике, сканируя окружающее пространство на предмет чужаков. В реальности танцевала и радовала Луи интересом к человеческой светской жизни.
   - В Париже все иначе, - восторженно вдыхал полной грудью Луи.
   - Каждый город особенный, - я привычно подстраивалась под ритм его шагов. - Разве лишен обаяния Краков, или Вена утратила пышность?
   - Знаешь, в Кракове мне однажды показалось, что ты странно смотришь на некоторые дома, словно видела их давно, почти забыла, и вдруг они снова пред тобой. Даже воображал, ну, чем черт ни шутит, вот-вот ты мне скажешь: 'Видишь вон тот дом, Луи? Это мой родной дом'. Глупости, правда?
   - А у нас в семье не один сказочник вырос, - рассмеялась я, холодея от ужаса, что меня практически раскрыли. Я ведь никогда не намекала Луи, что Новый Орлеан не мой родной город. Вот как Штирлицы палятся. Я, в самом деле, бывала в Кракове несколько раз и выискивала знакомые дома, азартно подмечая отличия и вспоминая, что где стояло в родное время.
   - Сказка оживет у вас на глазах, - темная фигура выросла перед нами, будто спамер с бесконечными листовками. - Мсье и маленькая мадемуазель, мой хозяин приглашает вас в свой театр.
   У Луи вспыхнули глаза, как же, дождался, вот мы и не одиноки во вселенной, зелененькие человечки побери вампиров-аборигенов. Я удержалась, чтобы не скривиться. 'Маленькая мадемуазель', холера тебя скрути! Проживи, как я, время назад, а потом снова вперед, посмотрим тогда, как оно тебя спрессует.
   Местный представился как Сантино и начал кривляться на все нетерпеливые расспросы Луи, неизменно повторяя приглашение даже после того, как Луи взял у паяца билеты. Потом Сантино юркнул в подворотню, не прощаясь, а Луи остался стоять с мечтательной улыбкой на лице. Решил, что вот и 'наши'. Что было делать? Не ставить же ультиматум 'я или они', видимых причин не имелось. С нами вроде как хотят дружить, и Луи такой довольный. Ох, Луи-Луи, как же не хочется тебя ни на кого покидать.
   Я на мгновение зажмурилась, вспомнив, как мы лежали в Новом Орлеане в нашем старом двухместной гробу, и я 'навсегда' вознамерилась никому не отдавать своего любимого. Почувствовала, как сжались кулаки.
   Нетушки! Ничего в этом мире не дается даром, и я не стану делать подарок парижскому ловеласу, пусть он действительно роскошен. Луи мой, а я глупо рассиропилась, настраивая себя на потерю. Даже если все пойдет совсем плохо, и Луи увлечется парижскими вампирами и лично не товарищем Арманом, я этого так не оставлю. Жива буду - отобью обратно. Нечего мне тут аномальную ячейку общества разбивать, не для оскаруайльдщины я работала над нашими отношениями. Мое дело правое, а не их. И только так всегда, иначе, чувствую, останусь пеплом на губах, точнее, на парижской мостовой.

   На выход мы собирались нервно. Луи волновался, как старлетка перед премьерой, и никак не мог выбрать галстук и фрак. Периодически он проносился мимо меня возбужденным вихрем, на ходу осведомляюсь, как лежат его волосы, и насколько безупречен образ в целом.
   - Ты прекрасна, спору нет, - сквозь растущую тревогу смеялась я.
   - А ты что наденешь? - не отставал любимый.
   - Любое подходящее платье, - отвечала я.
   - Что? Клодия, тебе совсем безразлично, какое впечатление мы произведем? - поражался Луи.
   - Нет, разумеется, что это тебе пришло в голову, - натурально отрицала я. - Но пока ты на чем-то не остановишься, я понятия не имею, какое платье идеально подойдет.
   - Ох, прости, я тебя задерживаю, - сетовал Луи, дежурно чмокая меня в нос. - Но это такой вечер! - Он снова уматывал к себе.
   Наконец, я натянула первое попавшееся платье из тех, что ожидали явления в свет, подобрала более-менее подходящие драгоценности и вышла в музыкальную залу ожидать мою медленную звезду. Из зеркала на меня смотрела поджавшая губы девочка в уменьшенной копии наряда светской дамы, с недобро горящими глазами. 'И глаза свои волчьи опусти', - сквозь время донесся до меня незабвенный голос Лестата.
   Часто я его стала вспоминать, эдак скоро начну слать письма до востребования на почтамт Нового Орлеана с вопросами о здоровье и рассуждениями о парижской моде. Фу быть сентиментальной, Клодия! Но как же благодарна могла бы я быть: Лестату - перестань он мне вспоминаться, Арману - не рождайся он вообще.
   Я открыла крышку рояля и пробежала рукой по клавишам, чтобы взбодриться.
  - У меня есть одна мечта,
   Воплотить бы хотел ее...
   Кто соседей таких встречал,
  Тот, конечно, меня поймет.
   - Клодия, - позвал ото входа Луи.
   - Иду, - отозвалась я, заканчивая музыкальные экзерсисы.

   В общем-то, театр вампиров от обычного новинками сюжета, декорациями и актерскими ужимками не сильно отличался, более подражая старинным мистериям. Карл Орф с его 'Карминой Бураной' был бы тут как нигде к месту, но до его шедевра театр не простоит. Или в нашей ветке судьбы таки простоит? И когда-нибудь в двадцатом веке вампиры примутся крутить на сцене колесо фортуны, завывая, что та изменчива, как луна. Вот это было бы зрелище!
   Пока же публику потчевали циклом миниатюр. Сначала - пляски смерти с посредственными куплетами, кто всех собравшихся поберет. Потом реалити-шоу, до зубной боли напоминавшее 'охоту' Лестата, только эстетически обставленное и с пародией на философские диалоги о бренности бытия, неизбежности конца и с явлением героя в конце.
   Арман был опытным обольстителем и показывал себя как искусителя с выверенными до миллиметра жестами и профессиональными интонациями. Луи смотрел во все глаза, я просто не отворачивалась. Серьезно, не то, что жену, сестру или дочь, я бы, на месте потеющих от возбуждения мужиков в ложах и зале, сюда и любовницу бы не притащила. В кафешантане хоть веселее, да и девушка может взять на вооружение пару-другую трюков. А тут... Ну да, притащили на сцену красивую полураздетую девицу под легким кайфом, чтобы не орала от страха. Сантино провел разъяснительную беседу, мол, вянут цветы - увянет и твоя красота вместе с полезностью для мужской части нации. Умри, пока этого не случилось. Тупой шовинистический бред.
   Вот многие вампиры, если судить по Луи, внешность сохранили дай каждой модельке из будущего, но для женской части всех наций мира тоже бесполезны. Так что, в топку их с ухмыляющимся Сантино во главе? Моего мнения, как обычно, не спрашивали, так что несчастную цветочницу по плану осушили на сцене. И не говорите мне, что публика - дура и ничего не поняла. Не поняла, так почувствовала, донельзя возбудившись. Цивилизованная Европа, мать-перемать, вековые традиции публичных казней и истязаний. Хлеба и зрелищ наследникам Рима, как-то так.
   - Ты это видела? - горячо зашептал мне в ухо Луи.
  - К моему глубокому сожалению, - вздохнула я. - И что-то мне это напоминает...
   - Клодия, что с тобой? - удивился Луи.
   - Дорогой, умоляю, не выдавай страшную тайну, что память у тебя, как у рыбки-гуппи. Да это же точь-в-точь стиль Лестата. Непонятно только, кто с кого делал кальку.
   - О, конечно, Лестат бывал в Париж, вот и воображал себя на сцене, эпатируя нас, - довольно вывел Луи. - Идем, Клодия, - внизу зрители покидали зал. - Нас ожидают.
  - Пусть подождут еще минутку, - лукаво улыбнулась я, обвивая его своими руками.
   Тонкими, детскими на вид ручками-веточками, которыми ужасно неудобно удерживать солидных мужчин.
   - Что-то случилось? - он накрутил на палец мой локон, как и всегда, включаясь в игру.
   - Мяу, мяу, - я усилила нажим, оставив на его бледной коже алую царапину.
   - Моя кошечка проголодалась? Ее надо за ушком почесать или перышком поиграть? - Луи прикусил палец, выдавив каплю крови мне на губу. - А, может, кошечка хочет погулять?
   - По крышам, - согласилась я. - Если вечер не слишком затянется, мы же сходим погулять по крышам?
   - Что угодно для моей принцессы, - низким голосом проговорил Луи. И я ласково его поцеловала, делая вид, что совершенно не чувствую недружелюбный карий взгляд, разглядывающий меня из-за бархатных складок драпировки, будто энтомолог - тропическую бабочку, прикидывая, как ловчее насадить на булавку.
   - Я так люблю тебя, с каждым годом все больше, - наконец, я смогла оторваться от Луи.
   - Как я, моя кошечка, как и я.
   Ободрившись от его поддержки, я расправила его наряд:
  - Красавчик.
   - Со своей красавицей, - он поднял меня, держа на весу.
   Эх, дура я баба, как и миллионы таких же до и после меня, отчаянно демонстрировавшая себе и миру: 'Смотрите, он любит меня. Меня. Меня!' - торопясь получить все, что возможно, и чувствовать свое выстроенное, выстраданное хрупкое 'навсегда'. Где же ты все-таки, Лестат, когда мне так нужен хороший общий враг? Мы бы сплотились и снова строили планы победы. Мы бы сбежали и опять любовались красотами Польши.
   Но мы шли в салон Армана, и все было до отвращения сладко и красиво, и я входила с гордо поднятой головой и легкой улыбкой на губах - туда, где Луи считался бонтоном и комильфо, а я - тем, чему не должно существовать под одной с ним луной.

   У Армана от рождения были темные волосы, и ему вкупе с прочими брюнетами повезло. Светловолосые вампиры Парижа отчаянно выкрасились в черный, напялили траурные тряпки и на полном серьезе вещали развесившему уши Луи о цвете ночи, шелесте мистических крыльев, слиянии с вековой тьмой и прочих глупостях, которые должны были плавно переползти в Серебряный век вместе с новыми Арлекинами, Коломбинами и балаганчиками. 'Я злюсь, как идол металлический, среди фарфоровых игрушек', - могла бы я сказать о себе словами неизвестного здесь Гумилева. Все было томно и манерно, всего чересчур, кроме того, что тщательно дозировал Арман, маня Луи загадочностью и ответом на вечные вопросы.
   О, эта неотвратимая тяга к поискам смысла! Люди ищут смысл жизни, вампиры - смысл бытия после смерти, и только смысл никого не ищет, потому что самодостаточен. По мне, так 'живи и дай умереть другим' подошло бы собравшейся компании искусственных ворон как нельзя лучше. Потому что для позитивного 'Мы рождены для счастья, как птица для полета' было еще не время. Искусство с упоением погружалось в декаданс, и тут театр Армана бежал впереди планеты всей, первооткрыватели хреновы, америги крашеные. Зашкаливал у меня в тот вечер уровень доброты, что и говорить.
   Арман пафосно вещал о древних тайнах, намекая на свою причастность к ним. Луи горел желанием приобщиться, что Арман благосклонно поощрял, мастерски подогревая клиента. Я знала эту кухню и не могла ему помешать. 'Отойди, это мое', - столь роскошную глупость я бы не совершила. Лестат на том и погорел. И потом, взять Армана за шкирку и тряхнуть над парижской мостовой у меня банально сил бы не достало. Я терпела, переживая нападки клыкастых дам.
   - Какие яркие локоны, - усмехалась одна. - Слишком яркие для нас, малышка, ведь мы отринули краски для ради свободы и ночной темноты. Их следует приглушить.
   - Ты такая маленькая, точно куколка, - вторила другая, - никогда не сможешь сама о себе позаботиться. Мы не обращаем детей. С этими неуравновешенными созданиями так много хлопот, а они никогда не поймут всю глубину нашего падения и возвышения.
   Арман довольно щурился на реплики своей свиты.
   - Мне не привыкать, - доброжелательно скалилась я, представляя, как выдергиваю их крашеные патлы и сжигаю вместе с книжонками о шелесте крыльев летучих мышей. - Едва появившись на свет, я услышала: 'Она не подойдет'.
   - В самом деле? - удивлялись вампиры.
   - А вы послушайте. Позволите? - я скользнула к старому, но великолепно настроенному клавесину. Жаль, звук не такой глубокий, как на фоно, но за неимением гербовой...
   Любовь ослепляет,
   Франц не понимает,
   Что он творит,
   Глух к всему.
   Но это дитя
   Буквально меня
   Выводит всегда из себя.
   Она не понимает,
   Что сказок не бывает,
   Я вижу ее,
   Я знаю ее,
   Она нам не подойдет.
   - Прелестно, право, - зааплодировали мне, когда я закончила терзать вольный перевод сцены на свадьбе из австрийской 'Елизаветы'.
   - Маленькая Клодия больше не верит в сказки? - насмешливо спросил Арман. Свита понятливо закончила восхищаться.
   - Верит ли романист своим романам? - пожала я плечами. - А сами сказки, как у них с верою в себя? Наш мастер создал сказку, и вот она перед вами, - я сделала реверанс.
   - Так где же он, ваш мастер, кто он был? - задал каверзный вопрос Арман. В глазах Луи на долю секунды мелькнула растерянность.
   - Он был настоящий маэстро, ценитель искусств и чудесный музыкант, - я щедро полила сиропом пилюлю реальности. - Наш дом в Новом Орлеане стал приютом художника, рисующего свои полотна на ткани бытия, - выкусите, твари, с вашей симфонией ночи. Или музыка ночи - это не про вас? - Мы жили насыщенной не-жизнью в кровоточащем сердце нашего удивительного города. Там луна похожа на полночное солнце, и краски дышат, обретая новые тона под крылом Гекаты. Там аромат цветения перемешан с тленом, а корабли со всех концов мира свозят пороки и мечты.
   - Отчего же вашего маэстро с вами нет? - настаивал Арман.
   - Он погиб у нас на глазах, - с убитым видом заявила я. Нет, а что, с моего пункта наблюдения вполне могло так показаться. Имею право скорбеть и вечно оплакивать. На ресницах задрожали слезинки. Поверишь, старик Станиславский?
   - Как такое случилось? - зашумели вампиры.
   - Он был увлекающейся натурой, как все артисты, - я позволила слезинкам скатиться по бледным щекам. - И однажды привел жаждущий расправы сброд в наш милый, старый дом. Знаете, как это бывает,
   Был великан с голубыми глазами,
   Он любил женщину маленького роста...
   Но потом вдруг оказалось, что
   Любовь великана
   Не упрятать в маленький домик,
   Где растет под окном
   Цветущая жимолость.
   - Художники дерзают и зовут за собой вперед, но за нами, как вы это точно подметили, следует и смерть. И она разлучила нас.
   В салоне повисло молчание.
   - Какие необычные стихи, - процедил Арман. - Ваши, мадемуазель Клодия?
   - Я не считаю их своими, - медленно покачала я головой. - Они для того, чье имя болью отзывается в моем сердце.
   И лучше вам, клыкастики, не ведать, что было в оригинале этих стихов между первой и последней строфами.
   - Я заметил, что вы не упоминаете его имени, - оскалился Арман.
   Да-да, это ведь наш личный Темный лорд, наш собственный Тот-Кого-Нельзя-Называть, чтобы ненароком не накликать.
   - Лестат, - хрипло сказал Луи. - Его звали Лестат.
   - Я так и думал, - кивнул своим мыслям Арман. - Доводилось встречаться с этим, безусловно, выдающимся артистом, - он послал мне злой взгляд. - Большой оригинал. Американец, - губы хозяина салона тронула пренебрежительная усмешка.
   - Мы тоже американцы, верно, Луи? - нейтрально заметила я.
   - Да-да, мы из тех южан, чей мир не так давно был сметен ветром гражданской войны... Полагаю, мне было бы больно вернуться на родину, не только из-за воспоминаний о Лестате, - рассеянно сказал Луи.
   - Не возвращайтесь к былым возлюбленным, - тихо процитировала я, беря его за руку. - Былых возлюбленных на свете нет. Есть дубликаты, как домик убранный, где они жили немного лет.
   - Аминь, - прошептал Луи. - Если бы мы могли по своей прихоти удалять части памяти, сколько боли не жило бы нас... Эти воспоминания. Простите, медам, месье, когти былого рвут мое сердце на части. Засим позвольте откланяться. Клодия?
   - Всегда готова, мой милый. До свидания, - попрощалась я с собравшимися.
   - До скорого свидания, - тонко улыбнулся Арман.
   'Век бы тебя не видеть', - мысленно сплюнула я, плетясь за Луи. Этот вечер выжал меня, словно соковыжималка - лимон.
   - А ты скучаешь по нему, - произнес Луи, когда мы потрясывались в экипаже по брусчатке.
   - Я не умею скучать, - возразила я.
   - Весьма трогательные стихи, - гнул свое Луи. Он что... ревнует?
   - Честно, не мои, - открестилась я. - Это все плагиат и выдумки, очередная сказка, мой дорогой, которая призвана сохранить наше дальнейшее существование. Думаешь, он просто помянул 'нашего мастера'? Да как бы не так! Уверена, если не сам Арман, то в его окружении наверняка есть дружки Лестата, только и ждущие, как повесить на нас пожар и его беды. Он мог им писать, мог растрепать про нас.
   - Трусишка, - Луи пришел в хорошее настроение, шутливо щелкнув меня по носу. - Чего ты боишься, мы-то там при чем?
   - Лестат может считать иначе.
   - Да плевал я на Лестата и его мнение! Смотри, мы в Париже, нас приглашают в лучшие салоны, пей, пой, веселись, - Луи сверкнул глазами. - Сейчас мы в гуще жизни и на вершине мира.
   'Мама, мама, гляди, какая машинка! Красная, с полосками', - сжалось мое сердце. Я погладила Луи по плечу. Да, моя любовь, мы в Париже. И сохрани нас кто-нибудь, чтобы в нем же не помереть.
***

   Постучали в дверь открытую, я молчала, как убитая. Нет, совсем не так.
   Дорогой, я убита, скорчилась в луже крови на полу, ожидая, когда ты вернешься. А когда ты вернешься, все будет иначе, и нам бы узнать друг друга. Когда ты вернешься, а я не жена... А пока апрель в Париже, в шелесте каштанов сама весна. Очаровательный город, очаровательные мы. У Луи новая любовь, у меня периоды сидения дома в одиночестве, музыка и рисование.
   Я пачками рисовала будущее - и сжигала сразу по окончании рисунка. Нечего копиться всяким подозрительным бумагам в доме, где живет активный и любознательный вампир, с которым мы давно нарушили и смешали всяческие границы. Вспоминая тот период, самое трогательное и нелепое заключалось в том, что мы по-прежнему любили друг друга. Катались на лодках по Сене и гуляли во мраке, слушали шансонеток на оживленных террасах кафе, обсуждали тенденции в живописи и литературе, подбирали друг другу одежду, одевали и раздевали друг друга, только гораздо реже, чем до приезда в Париж. И - да - мы по-прежнему спали вместе каждый день. Сколько бы Луи ни шлялся, как бы я ни дулась, общий гроб остался аксиомой нашей совместной жизни.

   Арман проник в наши отношения, как плесень, но я мирилась с его постоянным присутствием ради Луи. Мой мальчик был так счастлив приобщиться всем этим великим вампирским тайнам, темному наследию и прочей смехотворной ерунде. Будь у вампиров своя масонская ложа, вступил бы не раздумывая. Но лично мне и театра за глаза хватало.
   Мало Армана и постоянных выездов на представления, так ушлый худрук приставил ко мне двух вампирш, Селесту и Гиацинту, частенько посылая с ними своего человека-фаворита, мальчика возраста обращения Клодии, Дэниса, составить мне компанию. Вот не было печали, так кошки накачали. Маленькая свита всюду за мною таскалась, то буквально затрахивая дружелюбием, то пытаясь переделать по местной традиции. Я сдалась и 'дружила', как никогда понимая Скарлетт и ее нетерпимость к светским дамам. Такие водопады отравленной патоки и бреда на меня ранее не изливались. Я еще больше начала ценить Лестата: он был у нас один, а тут на каждом суаре меня плотно окружало целое кольцо истероидных личностей, выделывающихся по самое не могу. Мое 'не могу', в смысле, глаза бы на них не смотрели. Однако ж смотрели, с неизменной милой улыбкой на лице.
   Да-да, я так рада, что вы вас нашли.
   Да-да, Арман - это чудо, Луи просто расцветает в его обществе, шарман.
   Да-да, я выйду на сцену в эпизоде и сыграю Маленькую Смерть, я ведь всю жизнь мечтала стать актрисой, но стеснялась признаться.
   Да-да, я спешу спеть вам тот миленькой романсик, ну, про женщину-кошку, много на себя взявшую по отношению к русским бандитам.
   Кстати, о русских. Я утешала себя тем, что такими темпами мы досидим тут до Дягилевских сезонов. Вообще, русских и до 'сезонов' в Париже хватало, как и поляков. Иногда я ускользала от своих соглядатаев и, по старой памяти, до хрипоты скандировала из темноты 'Нэчья Польша, нэчья воля! Вольность! Мы чекаем вольность!' Или слушала звон хрустальных бокалов со 'Вдовой Клико', поднимаемых за здоровье Его Императорского Величества Александра, третьего по счету Александра на престоле империи.
  Тогда же я почувствовала на себе еще один чужой взгляд.
   Я не старалась доискаться, был ли этот вампир из гнезда театралов или задержавшийся путешественник, как мы с Луи, но периодически он за мной топтался, никогда не позволяя себя увидеть. Интрига, однако. Порой я физически ощущала его настроение, изменчивое, бликующее, как море. То он негодовал, испепеляя меня яростным взглядом, то готов был возвести на золотой пьедестал, то облить жидким камнем и навечно запечатать, то разбить кладку и вытащить меня, собственноручно сдув все пылинки.
   Я не понимала, чем привлекла столь неоднозначное внимание. В театре я скользила по сцене молчаливым привидением, даже мотор мне не был положен, и ни одного 'Кушать подано' не слетело с моих губ. В салонах я покорно следовала за Луи или исполняла прихоти свиты Армана. В нашем особняке я запирала двери, закрывала ставни и бежала в музыкальную комнату или студию, чтобы выразить свои переживания безопасным образом. Как-то я сшила тряпичную куклу, пришила ей черные волосы и сердце снаружи, назвала Арманом и с азартом истыкала булавками, бросив в камин по окончании экзекуции. Полегчало, как ни странно. Я стала учиться воспринимать его как природную катастрофу. Из серии, ураган 'Катрина' на побережье, а тут поблизости гулял смерч 'Арман', норовя унести мою любовь (и защиту) подальше от меня.
  Он никогда не говорил персонально со мной и посылал минимум реплик в общем разговоре, но Луи этого не замечал. И еще Арман (как выяснилось позже, с подачи Сантино) был осведомлен о пожаре в Новом Орлеане, но колебался дать делу ход, недолюбливая Лестата и не желая, чтобы тень подозрения пала на Луи. Мне это играло на руку. Мы оказались чересчур окружены себе подобными; я бы не отбилась, Луи бы не помог и себе. Сантино делал провокационные вбросы, которые Луи искренне не мог понять, и в ответ я неизменно пела дифирамбы Лестату, заставляя Армана морщиться от похвалы другому.
   Сопернику, как-то догадалась я.
   Сдается, некогда Лестат и Арман кого-то крупно не поделили, причем Армана это сильно задело, в то время как Лестат и не прочухал масштаб драмы. Весьма вероятно, что французик не просто так от тяги к дальним странствиям подался за океан, подальше от старушки Европы. Окольными путями я выяснила, что Арман старше Лестата века на два так точно, и Лестат, без сомнения, не являлся его птенцом. Хм-м, 'общий предок' и ненависть между 'братьями'? Надо было полнее разузнать и понять, могу ли я это использовать. Потенциальный общий создатель Армана и Лестата будоражил воображение. Тьма, сколько ж ему должно быть лет. Современник Средневековья, свидетель расцвета цивилизации, обреченный пережить и ее закат.
   Я попыталась подбросить идею Луи, и тот добросовестно отчитался, что насчет своего мастера Арман молчал, как запытанный. Дело ясное, что дело темное. Тогда я приступила к Луи с расспросами, что сам Лестат говорил о своем темном 'отце'. Луи признался, что Лестат его не упоминал, вскользь жалуясь, что его 'оставили' и 'бросили', когда он вошел в запретное. Блин, ну, не о восточном же гареме речь. Итак, у нас имеется территориально недалеко отсюда старый опытный чувак со страшной тайной, в которую Лестат сунулся хитрой мордой и по ней же получил, да настолько, что смолчал. И это Лестат, который мог бы оказать нам с Луи непрестанную помощь, имей мы тягу к исповедям в сочетании со слабой памятью. Он не стеснялся выставлять претензии не то, что нам самим - могильный покой наших предков не раз колебался в его сочных выражениях. И тут вдруг просто 'оставил' и без деталей 'бросил'. Ну, не растут на дубе брюквы.

   Предположив, что кое-что может знать Сантино, я сошлась с ним ближе на мотиве симпатии к Лестату. Я притворялась бедной потерянной деткой, чуть ли не насильно посаженной на отходящий корабль мечущимся в панике 'братиком', потерявшим голову от надвигающегося огня. Луи-де получил серьезную травму при пожаре в родном поместье, и с тех пор не выносит большого огня. Простенько, однако ж прокатило. Сантино начал составлять компанию нам с Селестой и Гиацинтой, оттесняя меня от явно трепетавшего в его присутствии Дэниса, и пускался в продолжительные рассуждения о нашем нелегком подобии жизни.
   Послушать Сантино, так все мы были скопом виновны, что не вышли на солнце сразу после обращения. При этом он благородно не добивался аутодафе от меня, делая скидку на несознательность, потому что женщина, да вдобавок ребенок. А вот с отсутствующим Лестатом и его гедонистической философией Сантино полемизировал знатно, пугая дам своими выводами.
   Это с подачи Сантино парижские вампиры оделись в траур.
   Это он превратил нежные локоны цвета корицы у Гиацинты в сожженную паклю.
   Это он преобразовал фольклор и мистерии, наполняя мраком и безнадежностью постановки театра.
   Это он следил за нами с Луи с самого нашего приезда в Париж, осуждая моего спутника за немужественность и разврат.
   Маску паяца он считал личной епитимьей, но под домино Арлекина скрывался балахон инквизитора, а дешевый грим стекал едва ли не с римской статуи. Он звал меня 'маленькая Лилит', и я, хмелея от ощущения прожитых им столетий, поправляла: 'Нет, мэтр Сантино, надо говорить - Лолита, Лоттелита, Ло'. Ровесник нашей эры, Сантино упомянул, что создатель Армана (язычник и развратник) его значительно старше, недаром Сантино дал ему кличку Легионер. Снимая маску во время наших странных прогулок, Сантино представал тем, кем он был: фанатиком первых веков нашей эры, воспринимающим пороки мира как личный вызов.
   Вампиры Армана были, в большей мере, и вампирами Сантино. Мои дамы шептались, что Сантино - жестокий палач, рьяно уничтожающий отступников и нарушителей темных правил. Что он свел с ума и убил много вампиров, в том числе старше себя. Что каждый из нас, включая Армана, обвиняемый на его мысленном процессе, и когда он вынесет окончательный приговор, то ничто не поможет осужденным. О, я не была бесстрашной и также боялась этого странного вампира, но одновременно находилась в плену его магнетизма. Оставив свою недалекую идею разузнать о Лестата и Армане с их создателем через него, я не могла отказаться от наших бесед. Я взвешивала каждое слово и забывала загонять воздух в легкие. Уверена, именно Сантино дал санкцию на расправу с оригинальной Клодией, присовокупив к ее личным прегрешениям ошибку ее создания. Она сама, а теперь я вместо нее, была нарушением, оскорблением, вызовом и грехом. Мое сердце замирало и вновь принималось биться, гоняя измененную кровь. Я была на грани, и прекрасно это осознавала.
   - Была бы ты чуточку побольше, - как-то вырвалось у Сантино. Мой процесс все еще рассматривал его верховный суд, и он сочувствовал обвиняемой, наверняка наложив на себя наказание за эту слабость.
   - Я бы жизнь свою за это отдала, - прошептала я. Вопреки обыкновению, мы не гуляли с дрожащими от страха дамами, а Сантино явился ко мне в музыкальную комнату, пользуясь тем, что Луи взял в плен Арман, беспощадно оккупируя его ночь своими приглашениями.
   - Ты уже отдала ее. Вот за это, - он указал на мое отражение в зеркале.
   - Меня не спрашивали, мэтр, - покачала головой я.
   - Но ты не протестовала, не так ли, маленькая Лилит? О, не трудись притворяться дурочкой, этим ты введешь в заблуждение лишь такие же детские умы, как тот, что ты так настойчиво демонстрируешь. Ты вздрогнула?
   - Вы раскрыли меня, - призналась я. - Да, я притворяюсь с самого осознания себя. Выйдя из детства, выбросив кукол, я только и делаю, что притворяюсь. Надоело.
   - Сколько еще предстоит притворяться, а? - он усмехнулся. - Встав на путь лжи, невозможно для ординарного создания дойти до намеченного предела и объявить, мол, довольно, дальше - только правда. Я бы избавил тебя от этого, спи твоя душа летаргическим сном внутри тебя. Но ты бодрствуешь, и я не буду прав перед Ним.
   Я сдерживала вопль, как почти всякий раз, когда он не изображал паяца.
   - Я не... не стану сопротивляться, мэтр Сантино, - мне стало ужасно холодно, словно айсберг рухнул на мою самонадеянную голову.
   - А я не стану тебя уничтожать, бедное падшее создание, - он горько улыбнулся. - Ты проживешь отпущенный тебе срок и сама найдешь свой конец. Не от моей руки, - горячо прибавил он. Я закрыла глаза, силясь уразуметь, рассуждение ли это или пророчество.
   - Вы ведь не тронете и Луи, мэтр? - робко задала я тревожащий меня вопрос.
   - Не-супруг твой получает и получит достаточное воздаяние, не мне его истязать. Нет, маленькая Лилит, все не столь прямолинейно, как ты это себе воображаешь. Способна ли ты уразуметь, что прямо сейчас, печалясь о ветрености возлюбленного, ты сама и твой Луи служите орудием наказания Армана?
   - Наказания? Да у них же роман, - отчаянно выдохнула я.
   - Который умножает раны любви нашего ложного херувима. Ты не поймешь, но после... Он убивает в себе любовь, приближая то время, когда она его раздавит и погребет.
   - Это так сложно, моя голова не мочь это понимать, - вспомнила я Лоренцу.
   - Разум может многое, но не все, - не поддержал шутку Сантино. - Поэтому надо дать место и сердцу, и духу. Мы скоро расстанемся, Литтелотта, и когда встретимся вновь, ты это познаешь.
   - Вы, вероятно, ясно видите мой страх, - я вздрогнула.
   - Думаешь, когда рождается ребенок, ему не страшно? - он пристально взглянул мне в глаза. - Когда душа растет, тело не колотит? А ты спешишь себя успокоить простыми объяснениями, как будто ты сама - свой неразумный ребенок. Ты не ребенок, вот что я вижу, но отчаянно цепляешься за свою цыплячью скорлупку. Это завораживает меня. Сыграй мне, - оборвал Сантино свои странные, западающие в душу рассуждения.
   - Извольте, - кротко ответила я, садясь за рояль. - Но что?
   - Сыграй то, что вынесла твоя душа из прежних странствий, - он смотрел лукаво, почти по-дружески. Я беспомощно всхлипнула. Он и это видит? Слова 'я из будущего' стали просто набором звуков.
   Я опустила пальцы на клавиши. В голове было гулко и пусто, и я понятия не имела, что он хочет услышать, и что я хочу и могу сыграть. Баха? Но тот запросто мог сам представлять Сантино свои произведения. Моцарта? Одним голосом 'Реквием' не споешь. Мои обычные песенки? Так мелко, ну, что за пустяки.
   - Мне не жаль, что тобою я не был любим, - нерешительно начала я, сглотнув подступивший к горлу комок. - Я любви не достоин твоей. Мне не жаль, что теперь я разлукой томим, я в разлуке люблю горячей...
   - Браво, - он хлопнул несколько раз, заставив меня смешаться. Я думала, что душу ему раскрыла, а он решил ускользнуть в образе паяца. Вероятно, на моем лице проступили разочарование и недоумение. - Только это была не ты, Лилитта, это - вы с Луи и Лестатом вместе. Он ведь был рад услышать это признание от тебя, - мягкий смешок.
   Нет, нет, нет, нет. Лестат нас нашел? Судя по довольному лицу Сантино, да. И это... выход? Козырь. Теперь мне есть, на что упирать, добиваясь нашего с Луи отъезда из города грез.
   - Спасибо, - я с облегчением улыбнулась. - Что же, если вы настолько хотите услышать про меня, мэтр... Только это все равно и про Луи, мы переплелись друг с другом, и я уже, кажется, до смерти не отлеплюсь от него. 'За все спасибо, добрый друг, за то, что был и вправду другом. За тот медовый в травах луг, за месяц тоненький над лугом...' А наш наблюдатель ушел? - задорно спросила я, окончив романс Ниночки.
   - Ушел, ушел, - кивнул Сантино.
  - Тогда, раз уж вы все насквозь видите, то...
   ... окуните ваши кисти в суету дворов арбатских и зарю, ты придешь, сядешь в уголке, подберу музыку к тебе, и море вернулось говором чаек, опять я вижу, как легко они летят, смотри, над морем снегопад...
   ...снегопад, снегопад, если женщина просит, а девочка плачет в автомате, плачет старушка: мало пожила, крутится-вертится шарф голубой, а вокруг голубая, голубая тайга...
   ...под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги, ветер северный, этапом из Твери московский озорной гуляка шел на Одессу, а вышел к Херсону, ты ж одессит, Мишка, а это значит, что недаром венок ему свит золотой, и назван мой город героем, под небом голубым есть город золотой, я иду в этот город, которого нет, я вернулся в мой город, знакомый до слез, Питер, Питер, ты многое помнишь и многое видел, письма милой на почту ношу...
   ...а ты пиши мне письма мелким почерком, поскольку мой адрес не дом, и не улица, очень хочется улететь на МИГ-25, потому, потому что мы пилоты, ну, дела, война была, молодость моя, Белоруссия, песни партизан, кудесница леса Олеся, и кто ей ответит, кто отзовется, я прошу, хоть ненадолго, давай с тобою обменяемся судьбою, махнем, не глядя...
   ... гляжусь в тебя, как в зеркало, смотрю в твои глаза, пустые зеркала, в королевстве кривых зеркал, заколдует, зачарует, волю вольную забудет, и ночью звездной, и при свете дня не покидай, с любимыми не расставайтесь, я спросил у ясеня, где моя любимая, аэропорт, улетаешь, да на фига этот Лондон, да кому я там нужен, в Багдаде все спокойно, еще не вечер!

   Я охрипла и к концу ночи впервые потеряла голос, встретив вернувшегося Луи свистящим сипением и лихорадочно горящими глазами. Я откатала всю вольную программу попаданца за один вечер, и скоро мы уедем, хотя Луи еще не подозревает об этом. Пора ввести его в курс дела.
   - Клодия, моя драгоценная, что с тобой? - Луи встревоженно вслушивался в мой довольный сип. - Ты... заболела?! Нет, быть не может. Ты молчишь, пропал голос. Это я виноват, прости. Что случилось, пока меня не было? Это было потрясение? Тебя обидели? Напиши, кто, умоляю, я их сам, сам загрызу, я за тебя им голову от тела вручную отделю... О! - он прочитал нацарапанное на бумажке имя. - Лестат здесь? Он хочет нас погубить, это понятно. Я не позволю ему, слышишь? Никто не вправе навредить нашей любви, ни Лестат, ни... Арман. Я был ослом, позволив заморочить себе голову шарадами без ответа. Настоящий мастер, разумеется, ничего не открыл этому художнику-недоучке. Пусть натурщиков мистифицирует, там для него самая подходящая публика. А мы уезжаем, любимая, довольно с нас лжи и кокетства. Мы снова будем счастливы, только вместе, только ты да я.

  

Часть третья. Дети обманной страны

   Я, словно бабочка к огню,
   Стремилась так неодолимо
   В любовь, волшебную страну,
   Где назовут меня любимой.
   Э. А. Рязанов

   Новый, 1901 год, мы с Луи встретили в Щецине, чье название ему по-прежнему смешно не давалось. Мы шутили, пели, плясали, напоказ забывая парижские страницы. Я даже уговорила Луи на записывание желаний, торжественное сжигание бумажек и высыпание пепла в шампанское. Потом мы подняли бокалы и торжественно чокнулись.
   - Ну, вздрогнули, - я с комичной серьезностью напутствовала новорожденный век, лихо осушая бокал залпом. Шампанское скатилось в желудок, и меня едва не скрутил приступ боли. Но обошлось, только пожгло, да отпустило.
   - Клодия, - ахнул Луи, - чего это ты удумала?
   - Но мы же празднуем, Луи, дорогой, - я улыбнулась. - Как-никак, в третий век нашей жизни вступаем, и второй - встречаем вместе. Поздравляю тебя, любимый, с Новым годом, с новым веком. Он будет ярким и ужасным, и человек полностью проявит в нем себя. Я предвижу, что мы с тобой потеряем корону зла к его концу, а пока выпьем еще за нас, людей!
   - Людей? - Луи пригубил шампанское и недовольно фыркнул. - Гадость. Как только ты жахнула весь фужер? Но больше не надо, милая, - он оставил подальше наполовину полную бутылку.
   - А кто мы, по-твоему? - с интересом спросила я.
   - Клодия, мы вампиры, - мягко вздохнул Луи. - Ночные создания.
   - И откуда же мы на лунный свет народились? Не с рождения же обвесились клыками, - я усмехнулась. - А знаешь, дорогой, один философ сказал мне, что после прерывания жизни под солнцем и падение в темноту, мы век за веком пытаемся добрать все то, чего нам не хватило в людском прошлом. Мы люди, Луи, только растянутые во времени и позабывшие, кто такие и куда идем.
   - Да, кстати, куда направимся дальше? Не весь же новый век куковать в Штеттене, - Луи поспешил сменить тему. Еще один беглец от самого себя.
   - Навестим Цешин, - мстительно выговорила я оригинальное название. - В Гданьск махнем.
   - Данциг? - Луи показал, что он понял знакомое название.
   - Доннер-веттер тебя вместе с твоим Данцигом. Гданьск, Луи, это Гданьск. Прекращай коверкать названия, вот что я тебе скажу:
   Город называется наш Щецин,
   Местные прибьют тебя за 'Штеттен',
   А еще есть славный город Цешин,
   И немецкий твой там безуспешен.
   Чтоб когтями сердце не скреблось.
   Навестим прекрасный город Лодзь.
   Жить захочешь вольно, чтоб по-пански,
   Водною дорогой сыпь до Гданьска.
   Обмирая весь от охов-ахов,
   Не забудь заехать в старый Краков.
   И Варшава хороша с моста,
   Только жаль, транскрипция проста...
   - Помилосердствуй, - Луи поднял руки, - сдаюсь, сдаюсь!
   - Мне теперь Берлин, что вам галеры,
   Дойче реде повредней холеры.
   Я Мадрид не в силах выносить,
   От испанки проступает сыпь.
   В Риме Папа. Что ж, пусть древний Рим
   Постоит покамест, хрен бы с ним.
   А в Париже польская верхушка,
   С самого восстания Костюшка,
   Чтобы на чужбине не сгинеть,
   Нам рекомендует посмотреть,
   Например, отличный город Щецин,
   Местные прибьют тебя за 'Штеттен'...
   - Я понял, не надо по второму кругу, - умоляюще воскликнул Луи. - Никаких Цешиных и Щециных, Клодия, - проказник, может же чисто произносить, когда хочет. - Помнишь, когда мы ехали в Париж, ты мне проедала плешь Лондоном? Кто вопил на весь вагон: 'Я уеду жить в Лондон, я уеду жить в Лондон, где большая вода, может быть, навсегда'?
   - Какая у тебя потрясающая память, милый, - процедила я. Перед моим мысленным взором расстилалась карта Польши, и я представляла, как стану требовать, чтобы Луи четко выговаривал Валбжих, Быдгощ, Гливице, Руда-Сленска и - мой фаворит - Ястшембе-Здруй.
   - Поэтому, полагаю, ты легко отгадаешь, какой подарок я тебе приготовил, - не менее мстительно проворковал Луи. - Дорогая, мы едем в Лондон! Город прогресса и фантастического смога. Может быть, там мы даже сможем выходить днем или, по крайней мере, бодрствовать в доме.
   - О, холера, - прошептала я. Второй раз мы заезжаем в Польшу, а все никак не поколесим по ней, отсиживаясь в паре мест, не более, перед новым рывком на запад.
   - К счастью, нам это не грозит, - ухмыльнулся Луи, понимая, что обошел меня по всем фронтам.
   - Тогда будь здрув, - я шваркнула хрустальный фужер о каминную полку. - На счастье!
   - На счастье, - Луи последовал моему примеру.
   Мы придвинулись друг к другу и, обнявшись, долго смотрели на переливающиеся в отблесках пламени осколки, сияющие, словно бриллианты. И мы, и они казались в чем-то сродни фальшивым украшениям.

   В отличие от парижских собратьев, лондонские вампиры любезно отправили представителя прямо на перрон, чтобы мы с Луи не чувствовали себя маловажными и одинокими. Шутка.
   Просто, спрыгнув с подножки поезда и оставив Луи разбираться с багажом и ловить меня в толпе прибывших и встречающих, я сразу заметила среди людей его - невысокого, будто высохшего вампира с внешностью потрепанного жизнью мужчины средних лет. Неподалеку его пас человек в штатском, не трудившийся скрывать армейскую выправку. Вампир обреченно пробирался через толпу к отправляющемуся до Вены литерному, вероятно, перепутав пути. Багажа я при нем не заметила, только нацеленный на бедолагу пристальный взгляд. Человек в штатском, определенно, знал, на кого именно смотрел. И это пугало.
   Если однажды кто-то узнает о нас с Луи... Едва ли люди будут менее критичны к моему существованию, чем вампиры Парижа и Лестат. Нормальных вампиров, несомненно, с радостью примут под свое гнетущее покровительство военные, что до экзотов вроде меня... Старая добрая прогулка на солнышко, что ж еще, не держать ведь 'ребенка' в мрачном подземелье, ха-ха.
   Я остановилась, как вкопанная, видя в не обращающем на меня внимания наблюдателе скрытую угрозу из будущего. Одно хорошо: шпик был один, никто его не подстраховывал. И еще: крайне трудно сломать шаблоны и убедить самого себя, что вампиры, в принципе, где-то рядом, вдобавок, могут обратить детей. У военного на последнее точно бы воображения не хватило. Поэтому я лучезарно улыбнулась и решительно направилась к бредущему, словно на казнь, вампиру, расталкивая прохожих и радостно вереща:
   - Дядя, я здесь! Я братика потеряла! Дядя! Ты меня видишь? Ты снова без очков? Хэй, это же я, смотри ниже. Вот мы и встретились! Добрый вечер! Представляешь, мы ехали весь день. Братик такой скучный, он не разрешал прогуливаться на остановках. И отказался мне читать. А куклы надоели. Дядя, подними меня! Давай найдем братика, - я несла жизнеутверждающий бред, вцепившись в ошарашенного вампира. Вероятно, поддавшись атмосфере сюрреализма, он поднял меня над толпой, и я с тем же энтузиазмом замахала Луи. - Мы тут, дылда! Смотри на меня! Дядя меня тоже не замечал, как ты сейчас. Скорее бы вырасти! Жутко обидно, когда тебя в упор не видят. Эй, я к тебе обращаюсь... Ну почему так всегда?
   Я надулась, как бы досадуя на невнимательных родственников, и, пользуясь замешательством наблюдателя, еле слышно шепнула:
   - И как же зовут моего 'дядю'?
   - Чарльз Фаррен, граф Эрнчестер, юная леди. Признаться, никогда не видал подобных вам созданий. Однако вы должны как можно скорее покинуть меня. Это слишком опасно. Как и моей супруге, вам может грозить беда от этого пренеприятнейшего солдафона.
   - Он знает, кто вы? - уточнила я.
   - К моему великому прискорбию, - вздохнул Фаррен.
   - Тогда пока будем его путать, а потом как-нибудь, - с досадой откликнулась я. - Быть может, вы прогрессивный вампир, поддерживающий контакты с живыми родственниками. А вот и братик! - оглушительно заорала я.
   Фаррен слабо улыбнулся, не веря в успех моего экспромта. Его недруг знает, с чем столкнулся. Но знать - это одно, а принимать - совсем другое, и, я уверена, разум подспудно жаждет опровергнуть 'бабкины сказки'.
   - Насилу вас отыскал, - Луи бросил на меня недоуменный взгляд, проследил мой ответный, посланный в сторону наблюдателя, и, вероятно, проникся схожими мыслями. Вон как нахмурился. - Сколько раз я просил тебя не убегать! Что это за поведение, Риша? - Мы приехали, как Гжегож и Мариша Осмоловские, дабы, прежде чем сменить документы в Лондоне, напоследок еще чуть-чуть поцарапать английские уши. Луи старательно имитировал польский акцент.
   - Ты сам меня потерял! Я же говорила тебе, что заметила дядю. А ты все 'что', 'кого' да 'куда'? Ну, не злись, братик, - я скорчила умильную рожицу, отмечая, что шпик придвинулся ближе и теперь прислушивается к нашей инсценировке. - Я выиграла пари! Ты проспорил. Видишь, дядя помнил о нашем приезде и даже пришел встречать. Дядя Чарльз, ты душка! Луи проспорил мне прогулку по Темзе!
   - Не так громко, дорогая, - Фаррен нехотя втянулся. - Леди не кричат и держатся с достоинством, особенно в публичных местах. Разумеется, я, хм, все помню, - он это так интонировал, что и ребенок бы не поверил в наличие у него памяти. - Отчего вы не телеграфировали с дороги, молодой человек? - обратился он к Луи.
   - Не мог оставить купе, - 'огрызнулся' Луи. - Мою мартышку с проводником не оставишь, вмиг сбежит на станцию, а потом ищи ее, - он сурово глянул на меня.
   - Сам ты цапля, дылда! Я не мартышка, я красивая! Дядя, скажи ему, - я взяла Фаррена за руку.
   - Ты очаровательна, хотя и излишне шумна, - постно сказал Фаррен.
   - Вы слишком снисходительны, сэр, - покачал головой Луи. - Пожалуй, стоит позаботиться о кэбе. Дядя и ты, Мартышка, пойдемте.
   - Я Маришка, ты, вредная цапля, - я изобразила детскую обиду.
   - Я так и сказал, - Луи привычно изображал старшего брата, раздраженного постоянным присмотром за чересчур активной сестренкой.
   - Нет, ты сказал иначе, - отстаивала свою правоту я. - Дядя, я ведь права?
   - Ябеда, - Луи ткнул меня в бок.
   - Угомонитесь оба. Молодой человек, я ожидал от вас большей сознательности, - устало сказал Фаррен. - Найдите нам кэб и умерьте позывы к пустословию. Мариша, ты уже большая, так веди себя, как леди. У твоей тети хрупкие нервы, тебе придется научиться не повышать голос в разговоре.
   - Я себя хорошо веду, - снова надулась я.
   - 'Хорошо' простирается в иной громкости, - тонко усмехнулся Фаррен.
   - Никто меня не любит, - 'распаляла' себя я. А что, ребенок утомлен длинной дорогой, ограничениями, да и поздно уже для детской активности.
   - Я тебя люблю, - Луи возник рядом, сноровисто подхватывая меня на руки. - Сэр, экипаж прибыл, - с шутливой торжественностью объявил он Фаррену.
   - Другое дело, молодой человек, - по-стариковски закряхтел Фаррен, влезая в кэб. Луи со мной последовал за ним.
   Наблюдатель или сопровождающий Фаррена дернулся, но кэбмен не стал долго стоять, и мы уже катили по мостовой, оставляя посади вокзал и недоуменного шпика. На первый случай оторвались. А потом расспросим 'дядю', что сей за фрукт, и с каким ножом его едят.


   - Насколько широко известно о нас? - задал вопрос Луи, едва кэб набрал скорость.
   - Предполагаю, это инициатива группы австрийских офицеров, неофициальная, с минимумом вовлеченных. Кто всерьез воспринял бы поимку вампира? - сказал Фаррен.
   - Тем не менее, офицер хотел увезти вас, если я правильно понял, а не занимался охотой на садовый фей и лепреконов, - сардонически усмехнулся Луи. - Итак, сэр, у вас наверняка есть некое темное общество в Лондоне, наподобие того, что мы посещали в Париже, - продолжил мой спутник. - Хотя мы пришли к некоторым разногласиям, повод слишком серьезен. Я надеюсь на встречу с мастером Лондона, сам же этой ночью отпишу мастеру Парижа.
   - Которому из двух? - прошелестел Фаррен. Я издала смешок. Этот вампир начинал мне нравиться.
   - Обоим, - пожал плечами Луи. - Я официально возобновлю дипломатические отношения с Арманом, а Клодия подаст весточку своему другу Сантино.
   - Вот как, мисс? - Фаррен чуть приподнял бровь. - Вы, в самом деле, общались с нашим неистовым фанатиком?
   - К чему бы нам это выдумывать? Мэтр Сантино - самый оригинальный собеседник из всех, встреченных мною, - призналась я. Луи изобразил покашливание. - Нет, Луи, ты - мой единственный любимый... собеседник, это другое. И вообще, речь сейчас не о том, чтобы я отвешивала тебе комплименты. Мы в опасности, дорогой. А я - в еще большей.
   - Потому что ты высунулась. Тот человек отлично тебя запомнил, - недовольно сказал Луи.
   - Нет, Луи, он точно принял меня за обычного ребенка... Сама вероятность, что вампиры не выдумки, обрекает меня на уничтожение. Нам подобные не замедлят избавиться от привлекающего внимание, слабого балласта, а это я. Если наш офицер даст ход делу, привезет в Вену или куда было задумано, наглядное доказательство, простите, сэр, то есть, вас, проведет опыты, составит доклад для кайзера...
   Я вздрогнула, представив, как отряды Ван Хеллсингов рыщут по Европе, выявляя и ставя под ружье вампиров, а Британия, Франция и Испания спешно организуют экспедиции в колонии и хищно поглядывают на бывшие американские владения. Вампиры, воюющие за интересы людской власти, сражающиеся с людьми и вместо людей друг с другом, как древние гладиаторы. Жуткие опыты на людях, начинающиеся на полвека раньше и приобретающие куда больший размах. Опыты на вампирах, открытие способа быстро получать расходный материал. Мне становилось дурно.
   - Его надо остановить, - твердо проговорил Луи.
   - Игнац Кароли - истинный патриот, это будет нелегко, - промолвил Фаррен.
   - Знаете ли, у меня не меньший интерес, если померить степень любви, - бросил Луи. - У него в очередной раз собирающаяся на войну родина, но у его родины таких оборотистых вагоны, и они еще наделают дел, если Клодия права в своих мрачных пророчествах. А у Клодии я один, и она у меня одна, и вопрос, чье дело правее, на повестке не стоит.
   - Некогда и я служил интересам своей родины, - заметил Фаррен.
   - Но теперь вы вампир, и наша общая родина - ночь, а нива - бывшие соотечественники и чужаки. Простите за нескромный вопрос, сэр, вы женаты? - огорошил англичанина Луи.
   - Да, мы с графиней поженились еще при жизни, - у Фаррена словно фонари в глазах зажглись.
   - В таком случае, сэр, я отказываюсь понимать какое-либо оправдание или симпатию к противнику, - отрезал Луи. - Ваш первый долг перед своей супругой - приложить все усилия, чтобы ее покой впредь не нарушали такие вот Игнацы. Мы выследим его и его сообщников, сэр, а потом уничтожим их самих и все собранные материалы. Если вам так легче, можете считать, что нынешняя родина в опасности. К тому же, едва ли этот венгр горел желанием помочь вашей старой недоброй Англии, - Луи скривил губы в жесткой усмешке.
   Все-таки он выгодно отличался от экранного печальника. То есть, хандра периодически нападала на него, но Луи как отражал ее атаки, так и активно существовал в свободные от ее влияния периоды, которые все удлинялись. Я не оставляла надежды 'вылечить' его к началу нового тысячелетия. Пусть тогда попробует какой-нибудь актеришка с экрана передавать презрительные слова Лестата: 'А этот все ноет'.


   - Добро пожаловать в мой второй дом, - вежливо сказал Фаррен, когда мы вывалились из кэба и, расплатившись, попетляли по улочкам. - К сожалению, нашу с супругой основную резиденцию раскрыли, посему разместимся по-спартански.
   - Благодарим, мы привычные, - ответил Луи, рассматривая старый, чудом не рассыпающийся дом с заколоченными окнами и дверью, снаружи запертой на замок.
   Хозяин провел нас к черному входу, также имеющего нетронутый наружный засов, который так и остался висеть на двери, когда она приоткрылась со стороны, где виднелись бутафорские петли. Мы скользнули в щель, и дверь захлопнулась, возмутив пыльную метель.
   - Уютненько, - вздохнула я, отряхиваясь. Луи едва втащил наши вещи, оставляя следы на грязном полу.
   - Сто лет тут не был, - посетовал Фаррен, и это не походило на фразеологизм. - Надеюсь, Антея догадается...
   - Да, записку посылать рискованно, как и бродить в окрестностях рассекреченного убежища, - кивнул Луи. - Но ведь можно дать знать вашим друзьям?
   - Вы полагаете, они у меня наличествуют? - поинтересовался вампир.
   - Приятели? Союзники? Просто существа вашего круга?
   - Пожалуй, один бы нашелся, из условно моего круга, - усмехнулся Фаррен. - Правда, если доведется свидеться, не стоит сообщать ему о нашем предполагаемом равенстве. Он может болезненно это воспринять. Дон Симон Исидро очень, как бы объяснить, строгих правил и несгибаемых кастильских принципов.
   'Полон предрассудков и спесив до умопомрачения', - перевела себе я и умилилась. Прямо как наши привычные уже поляки. Недаром же говорят, что у себя на огороде шляхтич равен воеводе. Вероятно этот дон остается все тем же идальго, каким был при жизни. Непонятно только, что урожденный кастилец забыл в Англии. Не поладил с испанскими собратьями? Умер тут и остался по принципу 'где преобразился - там и сгодился'?
   - Эта заваруха выше любых принципов и особенностей, - заметил Луи, едва удерживаясь, по-видимому, чтобы не прибавить: 'Пишите уже, ночь коротка'.
   Хозяин провел нас по дому, показав комнаты для вещей и потайные ходы в стенах, а также спуск в разветвленный подвал с камерами, в которые свет не проникал с самой укладки камней. Затем Фаррен откланялся, извинившись, что должен заняться текущими делами.


   Остаток ночи мы с Луи провели, строя версии о лондонских кровососах и сочиняя письма их парижским коллегам.
   'Добрались благополучно, - писала я Сантино. - Безумно жаль, что вы осели в Париже, мэтр, утратив музу дальних странствий. Меж тем странные дела творятся в Испании, то есть, в Англии. Прямо по вокзалу шныряет австрийский офицер венгерского происхождения, желая сцапать лондонского темного и поставить известные вам способности на алтарь победы своей страны в грядущей войне. Не знает, дурашка, что треснет его империя, как гнилой орешек, вот и суетится. Однако ж и нам доставляет хлопоты. Имя ретивого служаки - Игнац Кароли, нашего нового знакомого, любезно предоставившего нам кров над головой, - Чарльз Фаррен. Быть может, кто-то из них известен вам или вашим респондентам.
   Также, не доносились ли до вас вести, что какие-либо чокнутые фольклористы либо медики искали и, упаси Сами-Знаете-Кто, отыскивали феномены человеческого организма, напоминающие некоторые особенности?
   С нетерпением ожидающая от вас известий, Клодия де Пон дю Лак'.
   - Это ничего, что я взяла твою фамилию? - на всякий случай спросила я Луи.
   - Так-так, это чьей еще фамилией ты думала назваться, милая? - взвился Луи.
   - Да я так, просто. Чего сразу вопить-то, как потерпевший?
   - Нет, ты скажи, чье имя ты решила взять? - не отставал Луи. И я сама была не рада вдруг проснувшейся щепетильности.
   - Ничье. Понимаешь, никогда не писала писем и не подписывалась, - крутилась я, как грешник на сковороде. - Ты ведь знаешь, что не только я, вы с Лестатом тоже не удосужились узнать фамилию моей несчастной матери.
   - И поэтому ты решила взять фамилию де Лионкур? - ревниво спросил Луи. - Клодия, ты ранишь меня в самое сердце.
   - Луи, у нас потрясающие способности к регенерации. Возможно, оно срастется, даже если разрезать его надвое, - я закатила глаза. - И чего ты себе придумал? Просто мы никогда не обговаривали этот вопрос, а все меня называли только по имени. Вот если бы я была взрослого размера, - запечалилась я. - Тогда и вопроса бы не возникло. Мадам Клодия де Пон дю Лак.
   'Миссис Фиона Шарминг', - вздохнула я про себя.
   - Ты и так Клодия де Пон дю Лак, и всегда ею будешь, - Луи притянул меня к себе. - Ни при чем тут размеры.
   Как мне хотелось остановить мгновение! Я вдруг остро ощутила целостность нового имени, словно это могло сделать меня полноценным человеком. Клодия де Пон дю Лак, выкусите, стервецы и стервы. У меня есть имя и фамилия, что подтверждает, что мы с Луи - одна семья, отдельная ячейка и своя собственная система.
   - Я люблю тебя, - сказала я, не зная, какие еще слова подобрать.


   На следующую ночь хрупкий вид Чарльза Фаррена стал по-настоящему болезненным. Его источник сообщил, что Антея Фаррен, его обожаемая графиня, наняла бывшего сотрудника Интеллидженс Сервис и укатила по маршруту Лондон - Вена догонять пропавшего супруга. Также Фаррен рассказал, что лондонские вампиры заметили еще парочку наблюдателей около опустевшего дома Фарренов, которую не замедлили нейтрализовать и допросить. Перед тем, как отправиться удобрять Темзу, топтуны сообщили, что шеф укатил в Вену, якобы к какому-то профессору.
   Дон Исидро выразил намерение отправиться вместе с Фарреном вслед за Антеей, поскольку знал как ее саму, так и сопровождающего вампиршу Джеймса Эшера, в свое время оказавшего ему сходную услугу, дабы перехватить до того, как она выйдет на Кароли, и помочь вернуться назад. Мы с Луи также решили присоединиться к экспедиции, чтобы раскрыть венских сообщников Кароли. И все бы ничего, да на нашу беду спасать пропавшего супруга ломанулась жена того самого человека с опытом работы на вампиров, доктор медицины Лидия Эшер.


   В прежние времена считали, что женщина на корабле - к несчастью. Но вот земля покрылась сетью рельсовых дорог, и про дам в поезде никто не пикнул, а зря. Как выяснилось, дама, в смысле, леди в поезде - та еще головная боль. До всеобщего равенства полов и гендеров было спать и спать, старые приличия пока держали позиции, и леди требовалась компаньонка, поскольку миссис Эшер путешествовала без сопровождения родственников в компании лиц мужского пола.
   Тщетно сама Лидия соглашалась признать Исидро братом, сватом, кузеном и двоюродным дедушкой одновременно или свалить бремя родства на Фаррена. Дон Симон был непреклонен, упирая на то, что днем, по понятным причинам, ни он, ни граф Эрнчестер не смогут прийти на помощь леди или сопровождать ее. Поэтому Исидро привел компаньонку, поставив вопрос так, что либо миссис Эшер едет с найденной им дамой, либо остается в Лондоне, и он лично обеспечит и проследит, чтобы госпожа доктор прочно и надолго была занята ролью домашнего ангела.
   Сама Лидия была женщиной прогрессивной, умной, обаятельной, словом, неудивительно, что сотрудник ИС влюбился в нее и добился ее руки. Жаль, про компаньонку нельзя было сказать подобное.
   Мисс Маргарет Поттон, бывшая гувернантка, оказалась скопищем предрассудков и метаний начала века. Начать хотя бы с ее уверенности, что у нее с Исидро был роман в прошлой жизни.


   Я успела раз сто проклясть себя за привычку к раннему подъему. Благодаря ей я раз за разом выслушивала подробности 'их' любовных перипетий не то при Елизавете, не то при ком-то из плеяды Георгов. Лидия хотя бы получила медицинское образование и наверняка посещала не только анатомичку, но и Бедлам. К тому же, мисс Поттон сразу же невзлюбила 'хозяйку', а меня считала вечной маленькой деточкой, поэтому оказывала повышенное внимание, порывалась сюсюкать, давать уроки и неизбежно вываливала все свои мысли, мнения и плоды воспаленного разума.
   Ежевечерне мисс Поттон навяливала мне вышивку или гоняла по французской грамматике, жадно ловя обрывки песенок с Монмартра, и тут же прерывая вокализы квохтаньем, что неприлично девочке такое слушать и повторять, не говоря уже о том, что само пребывание в гнездах разврата - мерзость, и о чем только думал мой легкомысленный 'брат', таская ребенка с собой по злачным местам.
   - А мы были в театре с алой мельницей на крыше, - лепетала я. - Там красивые барышни плясали и пели для джентльменов, и все им хлопали и хвалили. Братец был в восхищении и пошел выразить его лично мамзель Кис-кис. Удивительные у француженок имена, правда? Мамзель Кис-кис так ахала и радовалась, что братцу понравилось, я слышала ее голос. Жаль, он сказал, что мне надо ждать его на лестнице, а в комнате мамзель слишком тесно и не убрано, но все равно, было очень интересно.
   - Какой мерзавец, - прожигала атмосферу лазерными лучами негодования мисс Поттон. - Аморальный тип.
   - Что вы, братец очень хороший, - веселилась я, чтобы не прибить ненароком эту курицу. - Он ведь не оставил меня на ферме у чужих людей, а забрал с собой, ну, когда умер.
   - Бедное дитя, - утирала слезинки мисс Поттон. - Чего ты видела в своей мрачной, бесчеловечной жизни? Вот послушай, что я вспомнила. Мы с доном Исидро встретились на маскараде...
   Воистину, на маскараде, где ушлый испанец щедро посыпал мышьяковой пудрой и без того невеликий мозг компаньонки Лидии и моей добровольной гувернантки. Исидро обладал даром внушения и каждую ночь насылал ей сон 'из прошлой жизни'. Задолго до эры интернета мисс Поттон вела виртуальную жизнь и вкушала прелести романа с аватаром.
   Также она являлась единственной, кто верил, что мы с Луи на самом деле брат и сестра, а также что мы поляки. Мы все еще использовали документы Осмоловских, и ее не разу не смутил факт, что между собой 'патриоты, бегущие от русской оккупации и дикости' никогда не общались на 'родном' языке, более того, подобрали себе 'новые имена', путаясь то в 'своих', то в придуманных. Лидия поддерживала нашу шаткую легенду, четко артикулируя: 'Мар-йи-шка, Ма-рю-шка'. 'Называй сразу Марьюшка', - смеялась я.
   Считаться подданными Российской Империи было крайне удобно при нашем образе жизни: все отчего-то заранее ожидали странных причуд от 'русских бояр', спасибо, хоть не спрашивали, что же мы оставили медведя-балалаечника скучать в фамильном сибирском имении.
   Напрасно я порой разорялась: 'Мы родом из Краковии. Еще Польша не сгинела! Слава вольной панской Отчизне'.
   Мне с сочувствием поддакивали: 'Воистину не сгинела, панам слава', - и тут же спрашивали, правда ли, что во время белых ночей в Санкт-Петербурге для чтения и письма не требуются светильники, а люди прогуливаются, будто днем, жив ли в Диканьке кузнец-художник, и почем крестьяне для заводов.
   - Мари, скажи что-нибудь на своем языке, - требовала мисс Поттон.
   - Пыщ-пыщ-пыщ, бояринец Янежец в Воронежец прибежец, да у местшего панеша не допросишь жупанеша, - шипела я с ударением на предпоследнем слоге.
   - Уму не постижимо, сплошное жужжание и шипение, а не человеческая речь, - выносила вердикт мисс Поттон. - Что это значит?
   - Мелкопоместный дворянин пан Янек напрасно рассчитывал поднять личное благосостояние, подавшись на Русь служить воронежскому князю, - глядя честными глазами, переводила я.
   - Зачем Янек вообще поехал в Россию? - недоумевала мисс Поттон.
   - У него было слабо с географией, - пожимала плечами я. - Как и большинство представителей своего века, Янек не вполне представлял, где заканчивается Польша, а где начинается Россия, и наоборот. Поэтому, коль в Воронеже дело не заладилось, мог обнаружиться потом хоть в Твери или под Рязанью.
   Лидия прыскала в кулачок, пытаясь тихо повторить: 'Йа'нэжец в Уоронэжец прибьэжец'. Лидия с удовольствием слушала мои рассказы 'о родине', и, как я, не выносила разговоров о якобы прошлой жизни мисс Поттон.
   - Мы стояли на балконе, а внизу, в зале, кружились в вальсе беспечные пары, не знающие, что меж ними бродят хищники, - с чувством повествовала нам мисс Поттон. - И Он сказал...
   - Межвременный проход открыт, - подхватывала я. - Мы были первые, мы сделали это, и шестнадцатое столетие сбросило свои тяжелые пыльные наряды, отмылось и закружилось в темпе вальса. Теперь вот думаем, как туда электричество подвести.
   - Ах, Мари, ты так мала, ты ничего не понимаешь, - мисс Поттон снисходительно трепала меня по волосам, заплетенным в косичку (я путешествовала одетая по детской моде). - Любовь никогда не умирает, вот я о чем. И через много лет, в иной жизни она вернется, чтобы вновь гореть в любящих сердцах. А вы, мсье Грегори, согласны со мной? - обращалась она к Луи.
   - Любовь - прекрасное слово, чьи акции доверия стремительно обесцениваются. Настоящая любовь не в грезах, это всегда дело. Либо ты делаешь ее каждый день, либо ее нет.
   - Вы говорите о любви так, словно это гимнастика, - хмурилась мисс Поттон. - Вероятно, вам не знакомо это чувство, этот трепет, счастье и боль, восторг и смерть.
   - Моя палитра не столь обширна, - усмехался Луи. - Как бы то ни было, я привык к своей, как вы изволили выразиться, гимнастике, - он бросил теплый взгляд на меня.
   - Но если однажды вас настигнет настоящее захватывающее чувство, и вы ощутите уникальное родство душ? - раскрасневшись, вещала мисс Поттон.
   - В ловушку может угодить каждый, - серьезно кивал Луи. - В таком случае, я приложу все мои силы, чтобы это понять и выбраться из западни. Я понимаю вас, мисс Маргарет, как, быть может, никто другой за этим столом, - он обвел взглядом всех нас, собравшихся вечером в вагоне-ресторане. - И я вышел из этого захвата.
   - Вы отказались от любви? - в почти суеверном ужасе ахнула мисс Поттон.
   - Нет, от своей любви я не откажусь никогда, - качнул головой Луи. - Она будет жить со мной, быть может, со мной и погибнет. И я сам, сознательно, выбираю уничтожать любую заразу, которая станет мне в этом мешать, невзирая на родство душ, музыку сфер и мистические переживания.
   - Вы разочаровались в любви, - с сочувствием проговорила мисс Поттон. - Но подождите, и она озарит вас вновь своим светом. Все случится: и восторг, и слезы, и музыка, и мистика.
   - Как случится, так и отслучится обратно, - жестко оборвал женщину Луи. - Прошу прощения, мисс Маргарет, мы с вами говорим на разных языках и понимаем под любовью каждый свое.
   - Однажды любовь найдет вас и накроет с головой, - пожелала ему мисс Поттон.
   - Именно потому, что нашла, я не имею права накрываться с головой, - усмехнулся Луи. - Не будем дискутировать. Вы женщина с мечтами в голове, которые сами с охотой питаете и развиваете. Я не могу себе позволить подобную роскошь или глупость, потому что не один.
   - О, я уверена, ваша будущая спутница непременно полюбит столь очаровательную малютку, - улыбнулась мисс Поттон. Я стиснула зубы. Фаррен послал мне участливый взгляд, а Исидро откровенно наслаждался спектаклем. - Просто вам надо верить в любовь. Любовь и вера - это как два крыла жизни.
   Луи скривился. С верой, после Армана, у него были запутанные отношения. Он верил в нас, и ему было вполне довольно.
   - Не сомневаюсь, что вы рождены для полета, - фыркнул Луи. - А я пойду ползать во мраке со скрежетом зубовным. С вашего позволения, - он кивнул дамам, поднимаясь из-за стола. Лидия нахмурилась, понимая, что он направляется подкормиться от пассажиров. Она пыталась уговорить Исидро не пить кровь во время нашего путешествия, а Луи услышал эту трогательную просьбу и едва у виска пальцем не покрутил.
   'Будь слаб, залезая в логово врагов, - сказал он, - вот, что благонравная леди предлагает. Не знаю, как испанец, но мы будет нормально питаться, Клодия'. Впрочем, насколько мне было известно, дон Симон также решил не рисковать ради удовольствия дамы. А, надо отметить, ее удовольствие постепенно стало значить для него немало.
   Любовь, в самом деле, нашла и тронула сердце вампира, вот только восторженная Маргарет была лишней в раскладе 'идальго - любовь - леди сонетов'.


   Любовь - обманная страна, и каждый житель в ней обманщик, пришло на ум мне, если иметь в виду влюбленность. До шума камыша дело не дошло, потому что одна сторона была не вполне жива. Но атмосфера стала беспокойной.
   Исидро выразительно смотрел на Лидию, Лидия смотрела куда угодно, только не на него. Маргарет ловила взгляд своей 'вечной любви', а я не знала, куда глаза девать, таращась либо в окно, либо на Луи, поступающего аналогично. Только Фаррен был неизменно апатичен, по-прежнему вздыхая, как там его супруга. Лидия вздрагивала, вспоминая в такие моменты, что тоже не свободна, более того, счастлива в союзе с любимым. А потом Исидро снова смотрел на нее, и она смятенно отводила взгляд.
   Я могла бы встряхнуть миссис Эшер и прокричать: 'Проснись, ты же сама медик! Мы другой вид, понимаешь? Обаяние - наше оружие, а ты просто попала под обстрел. Давай, выползай'. Но у меня не было никаких прав так поступать. В конце концов, Лидия отлично знала, кто перед ней, а жить во сне, судя по сияющей и ничего вокруг не замечающей мисс Поттон, было по-своему захватывающе.
   Иногда яд оказывал влияние и на мою психику, и я принималась размышлять: а что, если бы мы с Луи встретились иначе? Допустим, я была бы юной красоткой в отчаянном положении, не редком в Новом Орлеане, и Лестат поймал меня для последнего в моей жизни ужина. Но Луи спас бы меня, и... отпустил. Или не спас, оставив на растерзание, потому что торопился бы к поджидающей его измененной другой девочке. Нет, не подходит, не должно быть у него другой девочки.
   Или так: мы встречаемся на излете двадцатого века, я - это совсем я, Луи... Блин, тоже 'совсем Луи', либо так и не оправившийся от потерь, либо с подозрительно зыркающим в поисках конкурентов багажом. Опять не судьба.
   Ладно, придумаем иначе: настоящая Клодия давно капут, Лестат сияет на сцене, Арман увлекся свежим мясом, и бедный Луи начинает посещать психоаналитика, на месте которого, разумеется, восседаю я. Долгие беседы, мостики доверия и сковывающая по рукам и ногам терапевтическая этика. Когда он исчезает, я сама иду к другому психотерапевту. Тьфу! Никак, побочный эффект гипноза Исидро прилетел. Он бы поумерил свой излучатель снов, меня же не на шутку колбасит.
   Но карусель иллюзий продолжала крутиться. Дошло до того, что Лидия стала проваливаться в сны мисс Поттон, наблюдая, что Исидро той втюхивает. Лидия пошла проторенной дорогой, начав обсуждать со мной эти сны. Мысль про психоаналитика неумолимо материализовывалась. Лидия жаловалась, что чувствует всю фальшь наведенных 'воспоминаний', что ей противно подсматривать чужие мечты и невольно участвовать в обмане.
   - Но это и твой сон, Лидия, - утешала я миссис Эшер. - Ты не обязана его смотреть, если не хочешь. Начни его менять, крикни, как собиралась, что все вокруг - кривые зеркала и ложь, в них отраженная.
   - Но Маргарет так счастлива там, - шептала Лидия, комкая платочек.
   - Опиоманы счастливы еще интенсивней. Отчего же негодяи-родственники борются за прекращение эдакого счастья с доставкой прямо в мозг? - иронизировала я. Лидия всхлипывала.
   - Я так не могу. Скажу ему, чтобы перестал мучить нас обеих этими видениями, - но всякий раз отвлекалась на что-то, и каждую ночь кино снова показывали.


   Мы уже прибыли в Вену, сняв дом в пригороде. Исидро с Луи и Фарреном начали прочесывать лечебницы с новейшим оборудованием и руководителями, преисполненными странных идей. А таковых было немало в то время. Настоящий абзац наступил, когда в сладкие мечты Маргарет провалилась я.
   Порой я дремала ночью, так, за компанию с Лидией, ожидая Луи. И однажды удивилась, увидев елизаветинский Лондон, Маргарет в вычурном, дико смотрящемся на ней платье, прогуливающуюся вместе с Исидро на лодке по Темзе, а рядом сновали посудины с парочками. По воде разносились песни, тосты, здравницы. Не хватало лишь дискотеки да приветов от аниматоров. По берегу грустно шла Лидия, практически неузнаваемая, всякий раз оказываясь вровень с лодкой. И Симон вновь бросал долгие, не подмечаемые мисс Поттон взгляды, и опять Лидия отводила глаза. Что ж, пока эта игра шла только в их головах, я не вмешивалась. Но холерный блондинчик-испанец как-то и под мою черепушку пролез, что было весьма неприятно.
   Когда видения приняли навязчивый характер, я решилась. Что ж, добро, колдун, добро, мой свет. Значит, диско на воде... Эх, вздрогни, Лондон! Вспомним необыкновенный концерт для метра Сантино, и понеслась.
   Итак, однажды глубокой ночью идиллическую водную гладь романтического сна рассек колесный пароход, гордо вплывший в Темзу под марш Петрова из 'Жестокого романса'. Я строго посмотрела на свое отражение в воде, вызывая в памяти образ Ларисы и наблюдая, как изменяется моя внешность, а я сама вытягиваюсь вверх. Что ж, приятно перестать смотреть на всех снизу вверх.
   - Я все за Волгу смотрела, - раздался мой заимствованный голос. - Как хорошо там, на той стороне...
   В лодке зашевелились.
   Мисс Поттон смотрела глазами испуганной лани и на пароход, и на меня, наклонившуюся к ним через борт. Пароход пронзительно загудел, и тотчас над рекой взвилась орда чаек. Они носились низехонько, оглашая сон пронзительными криками. Лидия удивленно округлила рот, не решаясь столь же активно вмешиваться. Очень мудро, учитывая, что она не из нашего клыкастого клуба.
   - Это все тщета, Маргарита, - завораживающе прошелестел Исидро, и мисс Поттон послушно отвернулась от парохода. Настал хороший момент для контрудара.
   - Моя 'Ласточка' шибче всех по Волге бегает, - произнес знакомый всем советским женщинам голос.
   В белом плаще и белой же шляпе, щурясь на пробивающееся сквозь мрак солнце, на палубе стоял Паратов, и материализовавшиеся там же цыгане подхватили его коронную песню. У Маргарет не было шансов пропустить такое.
   - Мохнатый шмель на душистый хмель, - чарующе запел голос из моей памяти. Маргарет сначала застыла, а потом, как зомби, медленно развернулась обратно, немигающе глядя на Паратова.
   - Цапля серая в камыши, - надрывался мой фантом. - А цыганская дочь за любимым в ночь по родству бродяжьей души...
   Все, аудитория была моя, вернее, паратовская. Супротив паратовского протяжного 'бродяяяяжьей' и, с подъемом, короткого 'души' не выстаивали даже прожженные, закаленные души завмагов, санитарок, завучей, торговок и проводниц, куда там было дамам, родом из девятнадцатого века. Лидия и Маргарет боялись шелохнуться, внимая парализующим волю звукам:
   - И глаза глядят с бесприютной тоской в багровеющие небеса! - доартикулировала я для фантома-Паратова.
   - Прелестно, - раздался совсем рядом с моей проекцией властный холодный голос. - Что за шабаш, а меня не известили? Нехорошо.
   Исидро встрепенулся, стремительно вставая в лодке и склоняя голову.
   - Герр Баттиани, мои глубочайшие извинения, - с официальным почтением проговорил испанец. - Поверьте, это не так задумывалось.
   - Однако исполнено с размахом, - проронил Алессандро Баттиани, мастер Вены, почтившей своим присутствием наш импровизированный поединок. - Мадам, - он чуть поклонился в сторону моего фантома-Ларисы, и девушка поклонилась в ответ:
   - Маэстро. Я увлеклась, простите.
   - Это было воистину увлекательно, примите мое искренне восхищение вашей дерзостью, - блеснул клыками ночной хозяин Вены. - Откуда вы к нам прибыли, мадам? Кто вы?
   До меня дошло, что Баттиани проглядел меня за моими фантомами, смешанными с творениями Исидро, что давало надежду на сохранение анонимности.
   - Анастейша Сугробофф, - на ходу придумала я себе псевдоним. - Путешествую и, право, не представляла, что нас так много.
   - А-на-стей-ша, и впрямь похоже на настоящее имя, - усмехнулся мастер Вены.
   - Это и есть имя. Мое, - 'Новое', - прибавила я при себя. - Здесь, у вас, приходится использовать английскую транскрипцию. Меня так никогда не называли дома.
   - И как же вас звали? - прищурился Баттиани.
   - Настасья Аристарховна, - легко слетело с языка.
   - Анастейша, надеюсь, вы верно истолкуете наше маленькое недоразумение, - мастер верно понял намек с именем. - Я даю вам срок до завтра. Вам следует либо покинуть мой город, либо представиться мне. Выбирайте, чаровница из дальних краев.
   - Благодарю, маэстро, - я присела в глубоком реверансе. Ощущение чужого присутствия отпускало, пока вовсе не исчезло, оставив лишь привычные эманации от Исидро. - Все из-за тебя, - бросила я-Лариса отмершему испанцу. - Развел тут аттракцион для своих баб, а мне теперь спешно шмотье собирай. Эх, дальняя дороженька, да по полю туман.
   - Каких баб? - быстренько среагировала мисс Поттон. Лидия поспешила слиться с призрачной массовкой на набережной.
   - Разуй глаза, девка, - нарочито грубо посоветовала я. - Кроме тебя, я вижу двоих, правда, одна почему-то мелковата и валяется без чувств, это тебе свезло. Зато другая... Эх, хороша; тонкая, изящная, как костяная статуэтка.
   - Довольно, - властно прервал меня Исидро.
   - А ты мною не командуй, соколик, не дорос, - Лариса расползлась на изумленных глазах смотрящих, оставив вместо себя старуху барыню а-ля Пиковая Дама. - Бабами своими аглицкими командовать будешь, если сдюжишь. Вижу, одной ты крутишь-вертишь, ловок, что и говорить. Но сердце, - я сделала выразительную паузу. - Сердце знает, - я пошамкала старушечьим ртом.
   Барыня тоже растаяла, оставляя скелет в балахоне, который исчез последним вместе с пароходом, Паратовым и цыганами. Почти не притворяясь, я изобразила глубокий обморок. Сил, в самом деле, не осталось, и сильно-пресильно кружилась голова. Я уткнулась лицом в подушку и закрыла глаза, борясь с зыбью нереальности, норовящий утянуть меня в болото иллюзий для бестелесного и бесконечного прозябания. Но я не имела права там загнуться и оставить Луи одного. Луи! Прости, мой спутник и хранитель, кажется, я слишком переоценила свои силы... Если я не выплыву, ты только не сорвись...

***


   Гроза надвинулась, и ее раскаты долетали до моего одурманенного сознания. Сначала я почувствовала леденящий страх, но не свой, и чужое дикое, звериное беспокойство, вспышки огня надежды и обивающийся вокруг меня, тянущий из бездны прочь канат любви и привязанности.
   - Хренов циркач, факир недоделанный, - громыхали раскаты грома. - Своей зверушке мозги поджаривай, хоть обеим сукам башки сверни, но собственным, мать твоя испанская перемать! Если моя малышка умрет, клянусь, ты отправишь следом за ней, чтобы Клодии было не так скучно меня дожидаться. Я тебя на солнце выволоку, сам, лично, с полного одобрения старейшего. Всю твою кровь в нее перекачаю, позвоночник вырву и им же тебя удавлю.
   - Право, это уже чересчур, - я узнала надтреснутый голос Фаррена.
   - Чересчур лежит прямо перед вами, и вам нет до этого никакого дела, - парировал Луи. - Чертовы лаймы, хуже бошей, хотя вы стоите друг друга, проклятые еретики, мало вас славная королева Мария посжигала.
   - Послушайте, вы, - Фаррен впервые на моей памяти возвысил голос.
   - Заткнись, кузнечик, не до тебя, - выплюнул Луи. - Так что, мой испанский друг, - послышался звук, словно кто-то перевернул стол и бросил его об пол, - будем разбираться или продолжим дурковать?
   - Отпустите его, - в голосе Лидии звенел неприкрытый страх. - Вы так его убьете.
   - А он мертвый, ему не впервой, - с ненавистью сказал Луи. - Так я жду содействия и уже успел соскучиться по моей возлюбленной. Давай, чароплет, возвращай ее в наш грешный мир, не то твой маленький гарем придется, по традиции, утопить в Босфоре после твоей скоропостижной кончины.
   - Вы не понимаете, Клодия сама случайно упала в чужой сон, - неуверенно выдвинул версию Исидро.
   - Ах, сама, - зловеще протянул Луи. - И твоей тупице она сама придумала роман века, и докторшу охмуряла исключительно сама, кропая ей на досуге сонеты. Как трогательно, я рыдаю.
   - Сонеты? Докторше? - пискнула мисс Поттон.
   - Замолчи, я к твоему хозяину обращаюсь, - отрезал известный Парижу и Новому Орлеану своей мягкостью Луи.
   - Как вы с женщиной разговариваете? - дрожащим голосом попыталась усовестить его Лидия.
   'Это она напрасно', - вяло подумала я. Даже Луи из кино, долготерпеливый тюфяк, сжег дотла парижский театр вместе с его актеришками, потеряв Клодию. Меня он пока не потерял, ну так, вероятно, и большинство присутствующих здесь имеет шансы пережить эту ночь. Но не все, очевидно, не все, потому что затянувшуюся паузу прервал мерзкий, тошнотворный хруст человеческих позвонков. Лидия страшно закричала.
   - Заткни свою шалаву, иначе она последует за коровой, - посоветовал Луи. - А вам, граф, не рекомендую бросаться на меня. Рискуете не дожить до воссоединения с супругой.
   Вечер стремительно накалялся. Луи был готов убивать дальше, не считаясь с неизбежной последующей местью лондонского общества. Я попыталась открыть глаза, но веки будто чугуном налились.
   - Луи, - еле слышно просипела я.
   - Клодия, - меня схватили и затормошили. - Клодия, ты меня узнаешь? Что произошло, любимая? Что с тобой? О, Небеса, как ты меня напугала. Смеяться будешь, я было решил прикончить этих дуриков. Они обидели тебя? Отвечай!
   - Ага, дико смешно, - я не смогла растянуть губы в улыбке. - Можешь в будущем иронические детективы писать.
   - Что, какие детективы? На тебя вышли детективы? Шпики Кароли или другие? - не разобрал моего сипения Луи. - Клодия, тебе надо...
   Я почувствовала, как он шире раскрывает мой рот и вливает нечто... нечто... Блин! Его кровь. Но это же главное вампирское табу. Нельзя совсем, а тем паче, при свидетелях, питаться собственным собратом. Приговор обоим гарантирован. Я попыталась отстраниться, но куда там.
   - Тебе нужны силы, дорогая, - ласково увещевал меня Луи, мертвой хваткой удерживая на месте.
   Считалось, что кровь вампира - это сильнейшее искушение, попробовав которое раз, далее невозможно оторваться, и начинается охота на сородичей. Якобы она дарует могущество и темные таланты (Исидро, твою ж налево, как я раньше не дотумкала, кретинка малогабаритная! Оно что ж, в самом деле так?!). Но, по естественным причинам, никакое общество не потерпит каннибалов внутри себя, поэтому вампиры непреклонно истребляют с своей среде эдаких 'крысиных волков'.
   - Что вы творите? - лицемерно ахнул Исидро.
   - Полагаю, ничего такого, что ты не испытал бы на себе, - холодно заметил Луи. Фаррен шумно выдохнул:
   - Симон, это так? Ты попробовал?
   - Многое было попробовано, - отстраненно проговорил испанец.
   - О чем вы? - прорезалась Лидия.
   - О нашей алхимии, - успокаивающе ответил ей Исидро.
   Луи нецензурно выразился, емко объединяя в одном высказывании испанских конкистадоров, могильных червей, английских свиней, навоз, ересь протестантизма, опять навоз, компостную яму и того, кого следует туда навеки водворить, каленое железо, болезненные очистительные меры, снова навоз, все тех же свиней, червей, еще раз испанцев, лаймов, мразь, скот, оборотней и отчего-то скотоложцев.
   - Елки-моталки, Луи, скотоложцы-то здесь при чем? - я нашла в себе силы отпихнуть его от себя.
   - При нас, но это временно, - он мотнул головой в сторону Исидро. - Клодия, обещаю, я больше никогда не буду искать общества таких, как мы. Если ты захочешь, после устранения Кароли мы вернемся к человеческой жизни. Вернемся в твою обожаемую Польшу, проедемся по ее занюханным городам. Я куплю тебе дом в Кракове и выучу этот чертов шипящий язык, будем с тобой шипеть друг на друга вечерами, как две змеи. Только не оставляй меня, любовь моя, только не умирай.
   - Никогда, - я обвила руками его шею. - По своей воле - никогда.
   Я заметила, что наши знакомые поспешно вымелись из комнаты, и мы остались с Луи наедине. Тогда, успокаивая друг друга, я подумать не могла, что однажды мне придется нарушить свое обещание и все-таки умереть. Прямо у него на глазах. Без права на притворство и на остаться в живых. Но пока до той поры еще лежал целый век.


   После обнаружения, по наводке от мэтра Сантино, и сжигания клиники и стремительно съезжающего с катушек профессора медицины, верящего в предприятие Кароли и начавшего в честь этого опыты на людях; после того, как вампиры Вены принесли новость, что сам Кароли уцелел и двинулся с плененными им Антеей Фаррен и Джеймсом Эшером в Стамбул, мы оставили наших временных попутчиков без каких-либо сожалений и обещаний писать. Все время до расставания между нами висело напряженное перемирие, готовое взорваться беспощадной войной при малейшем поводе.
   Я безучастно наблюдала истерику Лидии, когда Исидро заикнулся о том, чтобы подыскать новую компаньонку. Фаррен мягко убеждал испанца, что, пожалуй, после предыдущего провального опыта эти формальности не имеют значения, а Лидия кричала, плакала и швырялась в Исидро всеми имеющимися тяжелыми предметами.
   Мы с Луи равнодушно смотрели, как лондонцы пакуют уцелевшие после шторма пожитки и выметаются из дома. Только когда экипаж унес их на вокзал, мы вздохнули с облегчением. Луи не был слабым, но против совместного фронта Исидро и Фаррена ему бы пришлось несладко.
   - Что теперь? Отдохнем - и в Краков? - нерешительно спросила я его.
   - Я же говорил, как пожелаешь, - он поцеловал меня в лоб. - Краков, Закопане, Белосток, Старе-Яблонки, Новогруд, Сврадув-Здруй, - абсолютно чисто, без запинки выдал Луи.
   На следующую ночь мы выехали в Варшаву, впервые продвинувшись так далеко на восток. Мы заслужили этот отдых, особенно Луи, без утомительного общения с собратьями, на краю общеевропейской катастрофы и краха старого мира, мы были счастливы, переезжая из города в город и сродняясь с образами Гжеся и Маришки.
   ... И в каждом городе, когда Луи охотился, я находила открытый костел и ставила за нас свечу. Мы продержались так долго, просто нереально. Но вокруг уже вздымал бешеные, огненные волны стальной, неумолимый поток двадцатого века, грозя спалить нас в котлах двух великих войн.


   'Как честный человек и патриот своей коммунистической Родины, довожу до вашего сведения...' Такие письма я писала пачками во снах, расписывая то отдельные большие удары Великой Отечественной, то бессвязно излагая ход послевоенной истории, делая свои выводы, отчего ж, в итоге, в кузнице не нашлось гвоздя. Глупо, понимаю. Луи недоумевал, отчего я порой хмурая со сна. Ведь все плохое осталось позади.
   Кое-как пережив Первую Мировую в Польше, до Второй мы решили не засиживаться и 'вернуться домой'. Луи загорелся идеей вновь пересечь океан, и в 1926 году мы со всей возможной осторожностью высадились на вокзале Виктории. Гжесь и Маришка остались в прошлом, мы были только самими собой, Луи и Клодией. Нервно оглядевшись в поисках мнимых 'кузенов', мы загрузились в такси, а после беспрепятственно вселились в апартаменты на Пэлл-Мэлл. Все складывалось чересчур хорошо: билеты курьер доставил на следующий вечер, и у нас оставалась неделя до отплытия, чтобы напоследок пробежаться по лондонским магазинам, музеям, паркам, а затем торжественно проститься со Старым Светом, не оправдавшим чаяний Луи.
   Она окликнула меня в Левоншир-хаусе, когда я стояла, прилипнув к витрине и рассматривая новинки электротехники. Я чувствовала ее приближение (сбившийся ритм шагов, легкий флер неловкости), но не стала поспешно убегать, уклоняясь от встречи.
   - Клодия? Ну, разумеется, это ты, - пробормотала Лидия, поравнявшись со мной.
   - Миссис Эшер? До сих пор Эшер? - усмехнулась я, рассматривая пассию Исидро. Лидия теперь представляла собой молодую вампиршу, еще не вполне освоившуюся с новым положением.
   - Конечно, - Лидия смущенно покрутила обручальное кольцо. - Джеймс... оказался хорош в смерти, как и в жизни.
   - Только Джеймс? - фыркнула я, выгибая бровь. В нашем табеле о рангах я стояла куда выше почти новообращенной, посему вольность и бесцеремонность мне не только дозволялись, но считались чем-то само собой разумеющимся. Снобизм старших вампиров всегда казался несколько отдающим дедовщиной.
   - Я понимаю, что ты обо мне можешь подумать, - вздохнула Лидия. - Но у нас не было другого выбора. Там, в Турции, мы попали в разгар очередного туземного мятежа. Джеймс умирал, и мне ничего не оставалось, как принять помощь Симона, - ага, он уже просто Симон. - Разумеется, я не могла остаться на обычной стороне в то время, как муж оказался на другой, во тьме.
   - И дон Симон охотно помог во второй раз, - усмехнулась я. - Я не ошибусь, предположив, что он помогает вам и тебе лично, Лидия, по сию пору?
   - Ах, Клодия, все вышло так непросто, - Лидия снова принялась теребить кольцо. - Мастером Лондона считается доктор Гриппен, современник Симона. Когда мы вернулись, был большой скандал. Фаррены выступили на нашей стороне, сработало чувство классовой солидарности, - впервые в ее голосе появился намек на юмор, нечто живое, от прежней Лидии. - В итоге, Гриппен смирился. С действиями Симона, но не с нашим с Джеймсом существованием. Мы ведем полуподпольный образ жизни... или смерти, как посмотреть. А что ты, Клодия? Луи по-прежнему с тобой, ты в порядке после... того странного происшествия? - Лидия пытливо посмотрела мне в лицо.
   - Ничто на земле не проходит бесследно. Луи принял решение вернуться домой, оценив большие пространства нашей родины.
   - Печально избегать себе подобных, - заметила Лидия.
   - Лишь в том случае, когда они сами избегают тебя, - я поняла, что попала в болевую точку миссис Эшер. - Мы выбрали жить среди людей, меняться вместе с ними. В сущности, мы теряем лишь вековые предрассудки да столетние дрязги старших. Исторический опыт неотделим от творцов истории. И не нашему темному миру претендовать на звание творца или пионера. Мы лишь пассивно тянемся в потоке или пытаемся застрять на берегу, трепетно оберегая привычки и заблуждения своего времени. Но время не сохранить в янтаре, - я улыбнулась, вспомнив сонеты Исидро с закосом под Шекспира. Интересно, он до сих пор их пишет тому же адресату?
   - Мы способны сберечь то, что люди поспешно отвергли или забыли, - пылко возразила Лидия.
   - Например, феодальные отношения? Это так мило и уютно, - мурлыкнула я. - Вассалитет, лояльность, некоторая куртуазность. Понимаю. Но не поддерживаю. Полагаю, более старые особи сохраняют трогательную привязанность к рабовладению.
   - Ты утрируешь, - покачала головой Лидия.
   - А ты недооцениваешь, но все это - дело наживное, - оптимистично сказала я. - Бывай, Лидс, - я помахала рукой, отходя от миссис Эшер. - Если мы встретимся вновь, будет занятно глянуть, какой ты станешь.
   - Я стану, вернее, останусь самой собой, кем всегда и была, - запальчиво пообещала Лидия.
   - Всегда? Ох, Лидия, - я рассмеялась. - А вот скажи, ты все еще медик? Или приличная леди? Может, хотя бы верная во всех аспектах супруга?
   Миссис Эшер недоуменно моргнула, а потом застыла, будто озаренная преображающей идеей. Я не стала дожидаться окончания процесса, смешавшись с толпой. Куда бы ни вырулила Лидия Эшер, это ее и только ее забота.


   Плавание прошло благоприятно. На огромном лайнере (на котором мне сначала было несколько не по себе при мысли о 'Титанике') не нашлось ни одного соплеменника, и мы наслаждались комфортом двадцатого века. Потом какое-то время мы болтались в Нью-Йорке, адаптируясь к изменившемуся языку и стилю жизни. Мне многое казалось знакомым. Луи порой вздыхал и сетовал, что европейские собраться отбросили нас назад по шкале исторического развития, и мы обречены теперь быть чужими динамичному миру.
   - Но посмотри вокруг, - увещевала я любимого. - Люди тоже начали приходить к этой мысли. Мир настолько быстро меняется, что даже человек, меняя его, не успевает за ним. То ли еще будет к концу века! О, я тебя уверяю, тогда настанет наше время. Мы будем в тренде, то есть, на волне. А пока... Думаю, пора заняться ресурсной базой. Нельзя жить вечными перекати-поле, обирая случайных жертв. Когда-то у тебя была своя земля, свой дом...
   Идея упала на подходящую почву. Луи уже начал тяготиться обилием окружавших нас незнакомцев. Огромные, продолжающие расти города более не завораживали, оставив лишь досаду на их суету и бесформенность. Сначала мы приобрели дом в пригороде Бостона, потом Луи замахнулся на целый остров. Я предложила не жить отшельниками, а основать своего рода луна-парк Истории, разделив наш будущий остров на секторы 'Великая французская революция', 'Викторианство', 'Освоение Дикого Запада', 'Двадцатый век начинается' и тому подобные. Каждый - с тематической гостиницей и аттракционами, инсценировками из книг и квестами. Гости могли бы принять участие в побеге из охваченного пламенем революции Парижа или, напротив, попытаться выследить скрывающихся аристократов, приобщиться к расследованиям Шерлока Холмса и Эркюля Пуаро, пострелять в индейцев или в головорезов профессора Мориарти, побывать на приеме великого Гэтсби... Луи подхватил эту идею, и мы принялись собирать средства.
   К середине века остров был куплен, и тут же резко встал вопрос об управлении, строительстве, подборе персонала и т.п. Мы успели соорудить себе временное жилище и поспорить насчет будущего названия, как наше относительное уединение оказалось нарушенным.
   Бывший недруг возник на причале буднично, словно вернувшийся из затянувшегося путешествия родственник.
   - Луи, смотрю, вы с малышкой Клодией тут отлично устроились, - прозвучал вкрадчивый голос. На причал с изящной яхты сошел Арман, благодушно улыбаясь нам обоим. Никак, где-то сдохло нечто крупное и мохнатое. За ним выбрались совсем свежий незнакомый вампир, Селеста, Гиацинта и мэтр Сантино, которому я энергично замахала. Луи вздохнул, закатывая глаза. В переводе на вербальный это значило: 'Только вас нам здесь и не хватало'.
   - Не забыл старых друзей? - заворковал Арман. - А это Даниэль, - с гордостью представил он своего птенца. - Он журналист. Угадай, у кого сей предприимчивый молодой человек ухитрился добиться интервью? И привет вам обоим от него, кстати.
   Я скривилась. Ясное дело, привет нам слал не молчащий до сих пор Даниэль, а тот, кого незадачливый журналист проинтервьюировал. Спорить готова на остров, это оказалось его последнее интервью, которое не только не было опубликовано, но и утянуло под откос всю человеческую жизнь, направив на поиски вампиров, в итоге приведя к Арману. Интересно, что Арман послал Лестату в качестве ответного подарка? Мальчики помирились? Вот уж, воистину, новое время. Надеюсь, чета Фарренов или треугольник Исидро - Эшеры не явятся вслед за бывшими парижанами, чтобы наладить мосты. Разумеется, незваных гостей мы приняли и разместили. Как не менее разумеется, что они решили остаться основательно, дабы 'держаться вместе в шатком современном мире'.
   Квадратных метров нам с Луи не было жалко, не то, что нервов. Поэтому Луи сразу предупредил наших не-друзей о необходимости вести себя прилично в частном владении. Арман посоветовал ему не быть занудой, но во внимание принял. Сантино давно отбросил маску паяца, а прочие трое были не в счет, так что первое пополнение персонала прошло относительно гладко. Прибывшие, в особенности дамы, быстро прониклись идеей парка Истории, а их инвестиции пришлись даже более кстати, чем они сами. Вот компаньонов как раз можно было и потерпеть, так что лет через десять мы чудесно поладили. К счастью, Лестат заявляться следом не спешил. Арман обмолвился, что тот решил взять реванш за трудную юность и все-таки покорить мир своим музыкальным талантом. Что ж, флаг ему в клыки, барабан на шею. А мы будем спокойно отсиживаться в тени нашего предприятия, не выползая под софиты.
   Хотя книгу под редакцией Даниэля Луи все-таки выпустил, аккурат под открытие сектора 'Старый Новый Орлеан', где переплетались мистические истории белых и черных его обитателей, и 'вампиры' западного образца работали на пару со 'жрецами' вуду. Как и аттракцион, наше 'Интервью с вампиром' сильно отличалось от реальности.
   Начать хотя бы с того, что себя я овзрослила, и Хлоя (так мы назвали героиню) превратилась в молодую вдову, потерявшую семью в эпидемии, а книга начиналась с горестей другого вдовца, Луи, и периода его скорби по жене и сыну. Лестат не утратил своего самодовольства, но во второй части мы сделали акцент на том, что именно он оказался и горьким лекарством, и обстоятельством, которое свело героев вместе. Арман с удовольствием позволил живописать себя как роковое увлечение, Сантино превратился чуть ли не во Фролло девятнадцатого века, чьи приспешники пытались похитить Хлою. Англичан мы вообще не включили в историю, закончив книгу тем, что Луи и Хлоя, выбравшись из Парижа, отправились в кругосветное путешествие, а после сразу на 'родину', таким образом, вернувшись в новом веке в Новый Орлеан, дабы начать все сначала, свободными от призраков прошлого.
   Романтические вампиры начали свое победное шествие, как и в моей памяти, начав со страниц и постепенно переползая на экран. Нашему острову это было на пользу. Даниэль, по моей просьбе, настрочил целый клыкастый цикл, сначала про украденную до ее придумывания Гамильтон Аниту Блейк, которую мы как раз 'прописали' в Новом Орлеане, затем про грима-детектива, то сражающегося, то заключающего сделки с темными существами, потом про 'иной' мир, населенный этими самыми существами, и коллизии взаимоотношений его обитателей и людей. Зная многое заранее, легко успеть первыми.
   Пара идиотов!
  Нет, альянс идиотов, считая всех вампиров нашего острова. Я слишком полагалась на когда-то виденное кино, оканчивающееся на эпизоде двадцатого века, в котором все герои, кроме убитой ранее Клодии, были активны и в порядке.
   И мы расслабились, привыкнув к безопасности, комфорту и - наконец-то! - холодильникам с донорской кровью. Мы гуляли по залитым огнями ночным улицам знакомых и незнакомых городов, и широкие витрины, уличная мода, машины и метро давали мне уверенность, что отныне я в полном порядке.
   Вот я иду, в родных, хотя и маленьких джинсах. Если надоест, сяду в такси. В моей сумочке лежит телефон, такой же, как раньше. Я живу с парнем (фактически, рядом их несколько, но неважно), которого люблю, и который любит меня (некоторые особенности не в счет). Прямо-таки классическое 'долго и счастливо', блин. И ведь я поверила, что, в самом деле, мы до него дожили, а дальше только сплошной бизнес и воплощенная американская мечта. Все то, по чему я скучала с момента появления в восемнадцатом веке, вновь меня окружало. Я готова была обнимать привычные модели компьютеров и пылесосов. Когда у нас появился современный частный самолет, я, шокировав Луи и наших компаньонов, носилась по салону со слезами радости на глазах и не понятным им воплем: 'Дожила! Елки, я ведь дожила! Я смогла!'
   Я забыла, что по умолчанию идет вслед за 'долго и счастливо'.
   И то ли поэтому, то ли потому, что все в этом мире имеет свой конец, умерла.

  

Часть четвертая. Once upon a death

   Got a secret
   Can you keep it?
   Swear this one you'll save
   Better lock it in your pocket
   Taking this one to the grave
   The Pierces 'Secret'

  Что ж, как пелось в песне, мы радовались и веселились (полвека так точно), у нас бывали солнечные (в переносном смысле) дни. Но те звезды, до которых мы смогли дотянуться, были всего лишь морскими звездами на пляжном берегу. Наша безопасная вечность оказалась такой же заурядной морской звездой, к тому же, дохлой. В общем, она утонула. И не без участия Лестата.
   Самое простое было бы обвинить Лестата в моей (и не только моей) смерти. Мол, дотянулась, пся крев, кровавая рука охранки; месть, растянутая на века, и прочая глупая муть. Но нет, все вышло куда банальнее, и вместо злого умысла всю заваруху обеспечили (слабоумие и отвага) любопытство и безголовость. Добавлю справедливости ради, меня там вообще в расчете не стояло. И началось все задолго до появления Клодии, Луи и самого Лестата. Когда-то. Однажды. Давным-давно в легендарную эпоху... Даже затрудняюсь точно сказать, когда.
   Мы подоспели к финалу, и нам его хватило с головой.
   А закрутилось все невинно, посреди благополучия и легкой скуки. Луи с Сантино зависали в офисе. Селеста с Гиацинтой подались в Европу. Мы с Даниэлем тупили на вилле, пытаясь придумать продолжение очередной серии мистических приключений. Тема готовилась себя исчерпать, да и подражателей развелась уйма, не говоря уж о сетевом чтиве. Так что параллельно мы размышляли, на какие следующие рельсы переползать нашему литературному паровозу.
   - А давай про попаданцев? - я вспомнила тенденцию, отчасти потеснившую клыкастые и мохнатые страсти в моей прошлой жизни.
   - Про кого? - переспросил Дэн.
   - Про людей, угодивших в чужое время, а то и в другие миры, - охотно пояснила я. - Представь, вот ты, выходец из двадцатого века, в одно ужасное утро открываешь глаза и вдруг понимаешь, что за окном век эдак восемнадцатый; громыхают экипажи, улицы в навозе, до изобретения водопровода и электрочайника ты не дотянешь. Ты теперь никто, и надо как-то выкручиваться. Без дома, банковских карт, машин и привычных правил бытия.
   - Можно и наоборот, - подхватил и развил мысль Даниэль. - Кто-то из восемнадцатого века проваливается к нам. Культурный шок, его преодоление... Круто, может и прокатить.
   - Бумага-то все стерпит, - без энтузиазма протянула я. - Но если условный потомок среди предков худо-бедно может и выгрести, то у предка среди потомков шансов на порядок меньше за счет большей косности и узкого исторического опыта. Свихнется он попросту, вот и все. Станет доживать на обочине кукушкина гнезда, натирая шваброй пол, а то и привязанный к койке для буйных. И это хорошо, если его сразу машиной не раздавит.
   - Фи, - сморщился Дэн, - как неаппетитно. Однако, малышка, ты предвзята. И принижаешь людей прошлого. А как же то, что мы потеряли? Рыцарские качества? Романтичная любовь? Дворянский кодекс поведения?
   - Очень смешно, пора тебе в юмористическое фэнтези податься, - покачала головой я. - Ты лучше своего Армана расспроси, как ему до обращения и наработки авторитета жилось среди куртуазных господ с кодексом поведения и прочими примочками. Только сначала изобрети вампирские седативные средства, чтобы не рыдать от отвращения ко всем этим графам и баронам.
   - О чем это меня надо расспросить? - в комнату просочился Арман с ноутбуком наперевес.
   - Внимание, в эфире программа 'Очная ставка', и с нами в студии житель многих столетий Арман, - провозгласила я, подражая телеведущим. - Скажите, наш, хм, не вполне юный друг, согласились бы вы вернуться в свое родное время обычным, неблагородным и бедным человеком, практически нищим, пусть и со знаниями о нашем общем настоящем?
   - Да сохрани меня Небеса, - натурально вздрогнул Арман. - Лучше бы я сдох в процессе перемещения. Клодия, что за глупые мысли?
   - Ладно, а если наоборот? - я послала Даниэлю торжествующий взгляд. - Если бы у тебя до обращения, скажем, в раннем отрочестве, появилась возможность сразу шагнуть в двадцатый век, что бы из этого могло получиться?
   - Кроме сильного шока по прибытии? Полагаю, я бы сошел с ума, - просто ответил Арман. - Вы тут снова сочиняете? - догадался бывший второй мастер Парижа. Мы синхронно закивали. - Так сочиняйте дальше, в сказках и сундуки летают, и волки богатырей на своем хребте таскают, при чем тут проза бытия?
   - Нет, ты только представь, - не унимался Даниэль. - Вот лежит какой-нибудь старый вампир в летаргии сто, двести, пятьсот лет, и вдруг хлоп, поднимается и видит изменившийся мир. Как думаешь, что он станет делать?
   - Милый, ты точно не пытался позагорать? - Арман аккуратно поставил ноут и положил руку на лоб Даниэлю с притворной озабоченностью.
   - И все же?
   - Он стал бы доставлять кучу проблем, - отрезал Арман. - И хорошо, если бы удалось относительно быстро от него избавиться.
   Мне показалось, что наш литературный спор чем-то его задел. Или... Я предвкушающе потерла руки. Неужели похожая ситуация уже происходила на памяти Армана? Спятивший древний вампир мог запросто решить показать молодняку кузькину мать, а те попытались объединиться и совместными усилиями вытолкать батьку в пекло. Арман прищурился и покачал головой, без труда разгадав мои мысли.
   - Отличный сюжет для ваших глупых книжонок, Клодия, - в его мелодичном голосе отчетливо звякнул металл. Арман развернулся и стремительно покинул нас, даже не удосужившись прихватить свой ноутбук.
   В беззвучном режиме на экране шел какой-то клип. Присмотревшись, я с удивлением узнала в солисте Лестата, вызывающе накрашенного и разодетого, который кривлялся вместе с людьми. Щелкнув по кнопке субтитров, я вызвала строки песни. 'Проснись, моя королева! Восстань, забытая царица. Стряхни плен веков и правь моим миром', - прочитала я, прежде чем снова отключить подписи. Лестат скатился в фолк-рок? Хотя чем мы с Дэном лучше, с нашим-то печатным мусором... Я отодвинула компьютер. Каждый развлекается, как может. И все же интересно, что это нашло на Армана?
   Даниэль (а вслед за ним и остальные) полагал, что Арман попросту злится на Лестата, пролезшего на экран со своей 'вампирской' группой из людей-музыкантов, довольно справедливо опасаясь, что камеры и способность обработать и сохранить огромный массив данных однажды сделают нас заметными для людей, тем самым погубив наш разрозненный темный мир. Люди не отстанут. Примутся нас изучать, напишут противовампирские законы, а то и какие-нибудь лицензии на уничтожение станут выдавать.
   В ответ нам придется спешно набирать массовку и начинать полномасштабную войну. И неизвестно, удастся ли нам при таком раскладе свести дело хотя бы к нейтралитету. Пора было всерьез задуматься об информационной безопасности, и Лестат с группой 'Вампир Лестат' (каков нахал, а?) действительно был, что бельмо на глазу. Я знала, что Сантино поддерживает контакт с некоторыми старшими и даже древними, вероятно, в скором времени собираясь устроить эпатажным музыкантам летальный несчастный случай. Никто из нас не хотел терять выгрызенное у судьбы благополучие.
   Если мы мрачно поглядывали на технологии людей, то сами люди порой также всматривались в знамена времени, ожидая худого. Призрак мировой войны никогда не отступал далеко. Разрыв не только между уровнем богатства разных стран и блоков создавал напряженность - куда больше проблем доставляла разница менталитетов. Когда одни полностью освоились в двадцать первом веке, а другие как застряли где-то по пути в тринадцатый, так и продолжают жить по его законам, с поправкой лишь на современное оружие и прочие артефакты, беды неизбежны. И это мы еще молчим про экологию и прочие глобальные неурядицы. В общем, человечество лихорадило не хуже нас.
   Неудивительно, что некоторые его представители тревожно ожидали большого барабума и даже активно строили бункеры (богатые) и теории выживания (бедные). Погодные катаклизмы и участившиеся затмения подогревали подобные настроения, так что прониклись и некоторые из нас. Кто же мог предположить, что пушистый зверь не просто подкрался незаметно, а вообще все время обитал неподалеку?

   - Смотри, дорогая, какой странный феномен, - как-то провозгласил Луи, потрясая перед моим носом все тем же ноутбуком Армана. Сам счастливый обладатель последней версии ларца с надкушенным яблочком на крышке хмурил брови неподалеку.
   - Что там такое? Вместо мертвых птиц в пустыню Африки попадали дохлые крокодилы? - лениво спросила я.
   - Когда бы так. На Филиппинах странная вспышка помешательства. Женщины убивают мужчин, уверяя, что таков приказ какой-то богини.
   - Тетки решили взять исторический реванш? Но почему именно Филиппины? В какой-нибудь Аравии причин точно накопилось больше, - беспечно сказала я.
   - Филиппины не удалось скрыть, - тихо дополнил Арман. - Но тенденция идет дальше. Пока по глубинкам. Кем бы эта 'богиня' ни была, она принялась и за нас.
   - Что?! - безразличие опало с меня, что осенние листья с березы на ветру.
   - Нас сжигают, - бесцветным голосом продолжил Арман. - И еще одно. Рядом с этой дамой замечен Лестат.
   - Лестат научился сжигать себе подобных? - уточнил Луи.
   - Судя по всему, нет. Сантино получил приглашение от одной знакомой собраться вместе и обсудить создавшуюся ситуацию, - проинформировал Арман. - Я не могу связаться с Гиацинтой и Селестой, но мы с Даниэлем не собираемся сидеть тут и ждать. Мы едем с Сантино. Вы с нами?
   - Конечно, - кивнул Луи.
   Так мы и отправились. Растерянные, практически без вещей и четкого понимания, что нас ждет в пункте назначения.
   Маарет мне не понравилась больше, чем ранее Арман и Лестат вместе взятые. Она была куда старше и опаснее всех моих знакомых и, что совсем скверно, также пребывала в непонимании, что делать с продолжавшими поступать новостями. Зато у нее успел собраться живой щит в виде всех нас, приглашенных в этот своеобразный салон. Можно сказать, первый вампирский съезд в мировой истории.
   Делегаты казались весьма разношерстной компанией. Итак, старейшая - Маарет. Далее следовали ровесник египетских пирамид Хайман, древнеримский вампир по имени Мариус, прибывший с бледной, будто выцветшей подругой Пандорой, рыжий детина Эрик, которому ощутимо не хватало молота и бороды, и личный спутник Маарет Миль, лицо не установленного происхождения. За ними по старшинству, как я поняла, удерживал позицию Сантино. Потом временная яма и сразу четырнадцатый век, представленный Арманом и золотоволосой изящной Бьянкой, которая оживленно поприветствовала современника и его птенца, тут же завязав разговор с Даниэлем. Шестнадцатый век в лице дона Исидро высокомерно оглядывал собратьев, явившись в компании рубежа девятнадцатого-двадцатого веков, представленных четой Эшеров. Лидия нервно кивнула нам с Луи. Кстати, мы как бы болтались посередине между ней и ее мэтром. Конец двадцатого и начало двадцать первого столетия делили Даниэль и рыжая молодая особа Джессика, чуть ли не копия Маарет по внешнему виду. 'Это все, кого удалось найти', - скорбно объявила хозяйка.
   - Еще Лестат, если, конечно, огненная леди не испепелила его за милый, покладистый характер, - уточнил Луи. Лицо старейшей застыло безупречной фарфоровой маской.
   - Да, Лестат, - холодно сказала Маарет. - Однако он не в счет.
   Интересно, она тут планирует голосование устроить, что ли? Иначе почему это он не в счет?
   - Доктор Лайонел Гриппен передает свои искренние извинения и поклон вам, госпожа Маарет, - разомкнул бледные губы Исидро. - И сожалеет, что не смог лично выразить уважение собравшимся. Также он просит прощения, что обстоятельства вынудили графа и графиню Эрнчестер остаться с ним в Лондоне.
   - Поди, забились, как крысы, в тоннели под Темзой и носа наружу не кажут, - пренебрежительно рыкнул Эрик.
   'Зря мы не озаботились подземной сетью убежищ', - самокритично подумала я, делая зарубку на будущее, если оно для нас наступит. Судя по красноречивому взгляду, исподволь брошенному мне Арманом, он с нежностью и тоской вспоминал уютные парижские катакомбы. Интересно, вспоминает ли Сантино римские схроны?
   - Что ж, - бледно улыбнулась Маарет, - это их не спасет.
   Да ладно, в самом деле? Я скептично хмыкнула под обжигающим негодованием Эрика и Миля. Без обид, ребята, но ваша альфа-самка явно что-то темнит, а мне уже хватило игр втемную.
   - Отчего вы в этом уверены, леди? - прошелестел Исидро.
   - Акаша найдет их в любой момент, когда пожелает, - вздохнула Маарет. - Ночью раньше или позже, какая разница.
   Хуже нет деморализованной компании. Разумеется, мы столкнулись с опасной ситуацией и все такое, но зачем заранее рассыпаться пеплом?
   - Кто эта Акаша? - я не выдержала на правах 'ребенка'.
   - Это наша Мать, - коротко ответила Маарет.
   - Она создала первую ветвь, от которой пошли все остальные, - подхватил Хайман.
   Упс, приплыли. Это что же получается, самая древняя вампирша вдруг решила извести всех своих потомков, а чтобы не скучать в процессе, взяла на буксир нашего старого друга Лестата. Серьезно? Будь я настоящим современным ребенком, выросшим на историях вселенной Марвел, я бы даже тогда не поверила.
   - Она сошла с ума? - на всякий случай уточнила я. Маарет замялась и печально посмотрела на Мариуса.
   - Видишь ли, Клодия, - мягко улыбнулся Мариус, и Арман прерывисто вздохнул, - Мать давно не говорила с нами.
   - На что же она потратила весь изрядный кусок вечности? - надеюсь, доля сарказма была умеренной. - Спала в хрустальном гробу?
   - Не совсем. Акаша долгое время сидела на троне, неподвижная, будто статуя. Однако Лестату как-то удалось ее разбудить...
   Коллективный вздох и возведение очей к потолку эффектно завершили реплику Мариуса. Мне захотелось побиться головой о стенку. Эх, правильно решили мы с Луи столетие назад, на фиг все эти 'родственные' сборища. Любая вампирская тусовка втравливает в неприятности и лжет, как не дышит. Пора выбить эту заповедь в граните и не принимать их приглашения даже (и особенно!) в случае вероятности Апокалипсиса или падения Меланхолии.
   Итак, эти достойные леди и джентльмены предлагают мне (и всему условному молодняку) поверить, что Акаша сидела колодой, не охотилась, сиречь не восстанавливала силы, а потом Лестат как-то активизировал ее, и она вот так запросто спрыгнула с трона и пошла всех жечь. Очаровательно.
   - Мы уходим, Луи, - я поднялась со стула.
   - А? - удивленно округлил глаза мой спутник и возлюбленный.
   - Ты обещал, - отчеканила я. - Помнишь, ты сам сказал, что нам не нужны никакие другие вампиры? Эти нам тоже не нужны.
   - Как ты смеешь, девчонка? - рыкнул Эрик.
   - Вот, мне снова угрожают, - всхлипнула я, отработанным жестом вцепляясь в рукав пиджака Луи. - Всегда одно и то же! Нам врут, а потом пытаются убить. Мне надоело. Мы хорошо живем, ну, или хотя бы удовлетворительно. Без всяких там... древностей. Так что давай, бери шинель, пошли домой, а то и фанерной звезды от нас не останется.
   - Какая занятная куколка, - сощурился Мариус, и до меня дошло, у кого Арман позаимствовал свои многозначительные гримасы и интонации, так очаровавшие Луи в Париже.
   - Неразумная девочка, Акаша вас убьет, - решил сыграть хорошего следователя Миль.
   - Просто так, даже не поболтав напоследок? - я выгнула бровь. - В любом случае, сидение здесь ничего не даст. А может, ей что-то нужно? Не сожгла же она до сих пор Лестата.
   - Верно, Клодия, - кивнул Луи.
   - Акаша хочет переделать мир, - тягуче проговорил Хайман.
   - И была настолько любезна, что поделилась с вами своими планами, а вы и промолчали? Планы на бочку, древний, или мы точно уйдем.
   - Я также не нахожу повода задерживаться здесь, - неожиданно поддержал меня Исидро. - Если никто не владеет информацией, как можно решить нашу проблему, разумнее будет рассосредоточиться и выживать каждый, как сумеет.
   - Никто не переживет гнева Матери, - предрек Хайман.
   - Не говорю за всех, но лично я отказываюсь признать какую-то древнюю бабу своей матерью, - твердо заявила я. - У того же Лестата куда больше поводов считаться моей матерью, чем у нее, - я непроизвольно фыркнула, представив Лестата в фартуке у плиты, заботливо помешивающего кипящий в кастрюльке борщик. - Хотя и он однозначно не моя мать. Вот вы, мадам Маарет, отчего вы так уверены, что Акаша нас всех убьет?
   - Потому что она убила всех вампиров, которых уже нашла.
   Блестящая логика! Едва ли в новостях покажут сюжет, как Акаша нашла кого-то из своих условных детей и отпустила с миром, это ведь не эффектные кадры таинственного 'самовозгорания'.
   - Она недовольна нами и современным миром, - вступил Мариус.
   Опять двадцать пять и ни капли конкретики. Я бы тоже не гордилась подобными 'потомками'. Стоп, Клодия, одернула я себя. Эти наперсточники почти задурили тебе голову. Они знают саму Акашу и ее планы, не чуют для себя ничего хорошего, и тем не менее собрали тут, кого могли, чтобы... Чтобы что? Ждать ее всем кагалом?
   - Она идет сюда, - выдохнула я. - Луи, блин!
   Луи нецензурно выругался. Исидро, подумав, добавил нечто экспрессивное по-испански. Эрик и Миль проворно скользнули к двери, блокируя выход.
   - Старый мир должен умереть или переродиться, - голос Хаймана звучал почти сочувствующе. Я беспомощно обвела глазами собравшихся. Маарет застыла скорбным изваянием всем прошедшим столетиям. Мариус печально смотрел на Армана, и тот отвечал пылким взглядом. Бьянка соревновалась с Арманом по интенсивности разглядывания Мариуса, безуспешно пытаясь переключить его внимание на себя. Рыжеволосая Джессика и Даниэль сидели недвижно, как кролики в ожидании удава, впав в подобие кататонии. Исидро и Луи переглядывались, явно соображая, есть ли у них шанс прорваться, объединив усилия. Эшеры выжидали приказа своего мастера. Сантино усмехался, вероятно, ситуация его забавляла.

   Лучшего момента, чтобы появиться, Лестат не мог бы выбрать, поэтому я даже не вздрогнула, когда дверь открылась, и он возник в комнате.
   - Приветствую, - его голос звучал напряженно и как-то глуховато. Если я правильно помнила со времен Нового Орлеана, это означало, что дело - дрянь. - Госпожа дает вам время, чтобы успокоиться и достойно предстать перед нею.
   - Значит, 'госпожа'... Ты разочаровал меня, Лестат, - прошипела я.
   - Какой же это Лестат? Полагаю, его подменили, - грустно пошутил Луи.
   - Зато вы неизменны, - криво усмехнулся старый враг. - Идиоты.
   - А, нет, порядок, это он, - я отзеркалила его гримасу. - Что ж, хотя бы ты не врешь, что желаешь нам здравия или рад видеть. Раз нам дали время, колись, кому прислуживаешь, и зачем весь это балаган.
   - Акаша хочет переговорить с вами.
   - Есть мнение, что она нас просто сожжет, - я кивнула на Маарет.
   - Возможно, - вздохнул Лестат. - Она эксцентричная. Хотя надеется, что кто-нибудь ее поймет.
   - Тогда она не по адресу. Дипломом психоаналитика не может похвастаться никто из присутствующих. Хотя журналист у нас есть, на случай, если твоя хозяйка решит сделать заявление для прессы.
   - Клодия! - зло сверкнул глазами Лестат.
   - Ты сломался, 'папочка', - я сморщила нос. - Прилепился к древней бабе, признал ее своим доминантом. Фи. Что дальше? Она начнет жечь твои игрушки, а ты будешь покорно на это смотреть? Ты согласен, чтобы она сожгла меня? О, прости, меня бы ты и сам сжег, если б мог. Но Луи? Ты отдашь ей Луи? Сдашь его во второй раз, и снова недоженщине? Слабак.
   - Да что я могу сделать? - Лестат попытался взвиться в прежней манере, но запала не хватило.
   - Отпусти его, - попросила я.
   - Клодия, я тебя не оставлю, - немедленно возмутился Луи. Я с досадой махнула рукой.
   - Пожалуйста, - так же проникновенно продолжила я, глядя в глаза нашему 'отцу'. - Ты ведь любил его когда-то. Не верю, что ты сейчас ненавидишь Луи. А я не стану пытаться убежать, правда. Только Луи.
   - Звереныш, если бы я мог, - вырвалось у Лестата.
   - Она уже здесь? - прошептала я.
   - Пока нет, но...
   - Тогда отпусти его.
   - Клодия, ты с ума сошла. Мы уйдем вместе, - Луи аж задохнулся от негодования.
   - Кто-то должен остаться, чтобы хотя бы запомнить. Найти других, рассказать, не знаю, - я беспомощно улыбнулась любимому. - Ты обязан выжить, ради меня.
   - Только вместе, - Луи притянул меня к себе. Это была ошибка. Лестат встряхнулся и сжал челюсти.
   - Как трогательно, - леший бы побрал старые дрязги. - Не переживай, Клодия, я сохраню память о вас обоих. Напишу книгу, вроде это модно в нынешнем сезоне? - обратился он к Луи.
   - Какая пошлая месть. Клодия права, ты слабак, - Луи изобразил зевок. - И, что еще хуже, отставший от времени слабак. Клодия с Дэном исчерпали вампирскую тематику, дальше - только подражатели. Если начнешь прямо сейчас, еще успеешь упасть им на хвост.
   Остальные молча наблюдали, как развивается наша очередная семейная ссора, вероятно, последняя, но от того не менее глупая, чем все прошлые. Я закрыла глаза, представив свою комнату с балконом, запахи теплой ночи, влажный ветер, скрип колес по каменной мостовой...
   - Довольно, - прорезал воспоминания незнакомый холодный голос. Я открыла глаза. Перед нами стояла темноволосая женщина в длинном белом платье. Акаша. - Для чего вам вечность? Вот для этого?
   Мысленно я согласилась, но черта с два бы хоть как-то это проявила. И вообще, наша вечность, как хотим, так и проводим. Кто нам эта тетка, чтобы учить? Я вскинула подбородок.
   - Неужели рядом с вами он не капризничал? Не верю. Или кроме магии огня вам доступно заклятие немоты?
   - Должно быть, ты Клодия, - сделала вывод Акаша. - Нелепая ошибка. А ты Луи, - она перевела взгляд на моего спутника, и Лестат побелел за ее спиной. - Отойди в сторону, - приказала Луи Акаша.
   - Пожалуйста, Акаша, - умоляюще прошептал Лестат. Мне стало жутко. Он никогда не просил. Я попыталась оттолкнуть Луи, но он держал меня крепко.
   - А остальной комитет по встрече ты даже не поприветствуешь? - выкрикнула я.
   - Маарет, - Акаша отвлеклась от нас, давая передышку. - Недавно я видела твою сестру. Она так рвалась мне что-то сказать на прощание. Увы, за все отпущенное ей время бедняжка не подобрала себе второй язык. Ее мычание было невыносимым.
   Маарет всхлипнула. В голове билась мысль, насколько нелепо оканчивать существование в компании живых трупов и мумии с тягой к бессмысленной жестокости. Вроде бы всегда знаешь, что все мы когда-нибудь умрем, можешь даже являться причиной чьей-либо преждевременной смерти, и все равно, когда дело касается тебя лично, ситуация играет новыми красками. Например, мне пришла мысль, что я, на самом деле, не жажду физического устранения никого из своих знакомых упырей. Что я привыкла не только к Луи и как-то сроднилась с нашим бытием. Что совесть давно молчит, и наши преступления не кажутся ужасными по сравнению с тем, что творят люди. Что я не ощущаю себя ни избранной, ни проклятой и банально хочу узнать, что же дальше. Как изменится мир еще лет через сто.
   - Задрали уже все ваши клыкастые семейные и любовные драмы, - пробормотала я. - Большинство из нас разменяло не одну сотню лет, а сколько использовано денег, тряпок, статусных вещей, вообще не поддается исчислению. И я искренне надеюсь, что однажды все это у вас закончится, и вы начнете, наконец, пользоваться еще и умом.
   - Все закончится прямо сейчас, - объявила Акаша. - Я много размышляла, видела мир вашими глазами...
   - Эй, Лестат, спорим на новую электрогитару, что твоя принцесса решила задвинуть нам про необходимость срочно перекроить мир на иной лад? - обратилась я к чуть ли не дрожащему Лестату. - Брось это, подружка, - я широко улыбнулась Акаше. - Как только ни меняли, сильно лучше не становилось.
   - Это был несправедливый мужской мир, - невозмутимо продолжила Акаша. - Мужчины затевали войны и всегда убивали.
   - То есть, ты решила, что женский мир вдруг станет чище и добрее? - искренне удивилась я. - Даже если отбросить легенды об амазонках, женщины не являются принципиально другим видом. Просто в отсутствие благ цивилизации они постоянно оказывались слабее. Не добрее, не мудрее; только уязвимей за счет особенностей физиологии. Давай вообразим мир, в котором остались одни женщины. Кто-то также будет угнетать другого. Пойдем дальше, вырежем всех взрослых, оставим детей и... Свои сильные найдутся среди любых слабых. Поверь малявке, ошибке, самому мелкому вампиру, слабость определяет способ выживания, приспосабливаемость, но никак не гарантирует возникновения лучших качеств натуры. Вон хоть Армана спроси, он не женщина, но фишку явно рубит, да, детка? Мы-то с тобой в теме.
   - Дерзкая девчонка, - зло сощурилась Акаша.
   - Именно, девчонка. Убьешь меня за это, сушеная феминистка?
   Краем уха я уловила тихое аханье.
   - Ты поздно вылезла из своего склепа, - добавила я. - И я торжественно уступаю тебе титул главной ошибки нашего темного мирка.
   Я до последнего не верила, что сумею сдержать ее огонь. Акаша вперила в меня взгляд своих темнющих, почти черных глаз, и я почувствовала нарастающий жар. И все же пока не вспыхивала. Древняя колдунья решила для начала поджарить мой мозг... Мозг... Разум... Я выдохнула и уставилась на Акашу, принимая вызов.
   Стена огня надвигалась прямо на меня, и не было смысла бежать. Я стояла ровно, надеясь, что моя противница не перенаправит свое оружие в самый последний момент, поразив Луи. Лестат ничуть не походил на Северуса Снейпа, но мог бы и расстараться, выпросить его жизнь у своей темной леди. Огонь придвинулся почти вплотную, так что в нос полез нестерпимый запах паленых волос. Вероятно, стрижка-вспышка и радикальная эпиляция мне обеспечены. Насколько же эта рухлядь сильна! Вот если бы какая вода... Я почувствовала дурноту и рывок куда-то, словно огромная чужая рука подняла меня и швырнула в темный карман.

   Я ощутила дуновение сырого ветра. О, милая Темза, тише, не кончил я песнь мою. Подкралась музыка по водам. К Гринвичу на веслах вдвоем. Белые башни воды уносят в потоке своем. Я снова была на Темзе, и елизаветинские барки обреченно скользили по темной, холодной глади.
   Берега горели, и лишь на воде можно было спастись. В одной из барок я заприметила Исидро с Лидией. Дон Симон в своем репертуаре, однако сегодня - как нельзя кстати. Акаша стояла у самой кромки воды, сжигая кораблики. Казалось, что и реку вот-вот захватит огонь. Лондонский мост падает, падает, падает... Прости, Луи, на этот раз я не вернусь. Я чувствовала, как Исидро вливает в меня свою силу, как тянет ее из Эшера и даже черпает от Лидии. Да и я сама неосознанно нащупала батарейки, не понимая, что от кого беру. Но лодки все равно взрывались огнем, а лицо Акаши прорезала самодовольная улыбка.
   'Это конец?' - растерянно подумала я.
   'Что и чьим концом ты так торопишься признать? - мерно прогудел колокол голосом Сантино. - Ты смотришь на огонь, но разве тебя признали ведьмой? Огонь не опалит, если ты невиновна, но не каждый пройдет испытание'.
   - Испытание, ведьма, - прохрипела я.
   Горящие барки окружили лодку Исидро. Я сосредоточилась. Это был шанс. Пока Акаша отвлеклась от меня, чтобы выбить более сильного, надо действовать, и очень быстро. Эх, жаль, тушка мелковата и легковата! И жаль, что я никогда не увижу аналог космозо и миелофона сто лет тому вперед.
   Удивительно, что Сантино не было видно ни на лодках, ни на берегу, но его присутствие ощущалось почти физически. Казалось, стоит только обернуться, и рядом вырастет фигура в черной накидке. Вот он поднимает руки, и... Раз, река выходит из берегов. Два, поднимается огромная волна. Три, лодка Исидро перевернулась, но это не важно, потому что вода обрушилась на Акашу. Четыре, я подхватываю ее и, как заправская русалка, утягиваю за собой на дно, воображая, что я сделалась тяжелой, будто из свинца.
   Ты напрасно погналась за мной, египтянка, потому что теперь мы останемся здесь навсегда, и никакой Лестат не смутит покой этой зимней воды. Мы погрузимся на самое дно, а потом я наконец-таки узнаю, что остается от личности после ее смерти в материальном мире. И очередной процесс мэтра Сантино будет завершен.
   'Отпусти меня!' - до меня донесся мысленный посыл Акаши.
   'Пара минут, и отпускаю', - легко пообещала я. Чтобы меня убить, Исидро вполне хватит этого времени. А о том, что останется от Акаши, позаботится мэтр Сантино. Уже заботится, судя по всему. В пустоту и тьму я проваливалась с облегчением. Удержала.
   'Теперь точно конец', - напоследок подумала я.
   В ответ я услышала мягкий, почти добродушный смешок.

***
   Я открыла глаза и промолчала. Вероятно, мозг капитально пострадал, потому что я сразу ощутила, что у меня нарушилось восприятие тела. Оно казалось мне чересчур длинным, громоздким и тяжелым. Мысли текли медленно-медленно, словно их жвачкой склеили. Странно, однако, что надо мной никто не убивался, причитая, как и на кого я покинула наш лучший из миров и худших его обитателей. Также никто (в особенности, Луи) не радовался, что я пришла в себя. К чему бы такое возвращение? Неужели мой план не удался, и все мертвы? Я открыла рот, и в него тут же хлынула соленая, густая жидкость. Кровь, конечно, чего же еще ожидать... Значит, я все еще нечеловек. Но что ж такое с восприятием? Никогда не интересовалась, бывают ли у вампиров постмортальные психические расстройства, кроме развития прижизненных симптомов, и зря.
   Крови становилось больше, чем я могла принять, так что пришлось начать отплевываться. Кто-то ласково зашелестел над моей головой, называя деткой и уговаривая быть умницей. По фиг. Я вновь куда-то провалилась, уверенно обещая самой себе вернуться и разобраться.
   Я очнулась в чужой комнате с наглухо закрытыми окнами. Лампы работали в режиме ночника, но моим глазам не требуется так же много света, как человеческим, чтобы рассмотреть, куда я попала. Кровать широкая, огромная, но и я сильно вытянулась. Шатаясь, я встала, чудом не загремев. Ступни погрузились в искусственный мех коврика. Проигнорировав тапки владелицы спальни, я босиком доковыляла до зеркала и уже тут рухнула, с трудом удерживая внутри готовый вырваться крик. Из отражения на меня таращила перепуганные зеленые глаза рыжеволосая девушка, похожая на Маарет. Выходит, я каким-то макаром захватила ее тело, и теперь мне надо срочно сматываться. Старушка Маарет наверняка отлично знает свою подопечную и подмену раскусит в момент, причем в буквальном смысле.
   Слабость, головокружение и прочая фигня, которой я то до того момента страдала, покинули мое новое тело в темпе вальса, и я лихорадочно заметалась по комнате. Вот насколько удобна привычка американцев хранить в шкафу в спальне все носимые вещи, включая обувь и верхнюю одежду! Без малейшего содрогания сменив белье, натянув джинсы и футболку, зашнуровав кроссовки и накинув куртку, я зашарила по ящикам и карманам в поисках наличных и документов. Карточки я сразу отшвыривала, поскольку никаких кодов к ним в голове не всплывало. Кое-как набрав запас на первое время, я не стала размениваться на обычную вылазку через дверь, а распахнула окно и выпрыгнула. В конце концов, вампир я или кто! Теперь у меня нормальное взрослое тело, обладающее замечательным потенциалом за счет подпитки кровью древней.
   Перемахнув через ограду, я перешла на ускоренный бег, который не раз с завистью наблюдала у Лестата. Получилось. Остановиться я смогла лишь на подступах к городу. Из последних сил я словила попутку и дотянула до темного проулка за баром, где смогла пополнить запас сил. Мыслей, кроме как о том, чтобы унести ноги как можно дальше от Маарет и ее свиты, не осталось. Даже судьба Луи отошла на второй план. Если я смогла забиться в тело Джесс, то мое бывшее тело наверняка мертво, и погибло аккурат на глазах Луи и еще кучи свидетелей. Заявляться к нему с радостными воплями: 'Дорогой, это я, твоя Клодия! Я просто сменила тело, а так ничего не изменилось!' - было опасно. Полбеды, если он не поверит и укокошит меня сам в приступе скорби по мне же. Вот если кто-то из древних найдет способ проверить и убедится, что я говорю правду, тогда наступят настоящие проблемы, по сравнению с которыми даже огромная скорбь, вероятно, терзающая ныне Луи, покажется мне мелочью.
   Сев на проходящий рейсовый автобус, я встретила рассвет новой жизни в другом городке, сховавшись от солнца в подвале заброшенного дома на окраине. В голове настойчиво билась мысль, что, пока Маарет и ее шайка не очухались, мне следует срочно покинуть Америку.
   Окончательно я пришла в себя в ставшем родным Кракове, когда, в свой очередной приезд, до меня дошло, что я мечусь, как идиотка, в границах нашего с Луи европейского турне. Даже в Париже отметилась, дурында, благо никакого подозрительного театрика там больше не стояло. Надо было успокоиться и в который раз начинать жить сначала. Благодаря нехитрым манипуляциям с внешностью, из зеркала на меня смотрела бледная моль с небрежно стриженной каштановой шевелюрой и темными глазами. Маарет такая маскировка бы не провела, но я встречаться с ней и не собиралась, а для остальных сойдет.
   Пожалуй, только теперь я действительно вернулась, максимально став прежней собой в своем времени, с поправкой лишь на немертвый статус. Одинокая дамочка, болтающаяся по чужим странам, поскольку больше ей заняться нечем и некем. Справляя очередной Новый Год, я автоматически перебрасывалась взаимными поздравлениями с туристами, заполонившими старую рыночную площадь и без какой-либо радости смотрела фейерверк. Взбодрив себя пьяным немцем и его наличкой, на следующую ночь я вылетела в Москву. Теперь мне ничто не препятствовало вернуться на родину.

   Меня закрутил пестрый водоворот субкультур. Квартирники, игры, курсы йоги, плетения и самого правильного кручения пальцев, рисования и раскрашивания мандал, гадания и раскладки ассоциативных карт... Вечера и ночи сменяли друг друга в бессмысленных для меня способах постижения мира и себя в нем, а также наоборот. На одной из тематических вечеринок побывавшая в Штатах девчонка демонстрировала фотографии и взахлеб рассказывала о посещении Нового Орлеана. Я настороженно прислушалась. Вот уж никогда бы не подумала, что наша с Дэниэлом первая книга, выпущенная для раскрутки парка, обзаведется кучей поклонников. До английской домохозяйки с сагой о мальчике-волшебнике нам было как пешком до Марса, однако определенный успех мы снискали, добравшись в переводе аж до 'занесенной снегами' России, чтобы медведи читали о клыкастых страстях под балалайку и самовар.
   Потрясая выкрашенными в радикально черный волосами, деваха выложила на кухонный стол два пухлых, еще пахнущих типографской краской тома в конце своего рассказа. Поверх темного фона в истекающих кровью розах с поблескивающими стальным цветом шипами гордо шла надпись красным металликом 'Вампир Лестат' на одной и 'Королева Проклятых' на второй. Счастливая обладательница вещала, что Луи в 'своей' книге многое переврал (еще бы!), но 'самый недооцененный персонаж' также имеет право голоса, и вот 'темная летопись' от лица Лестата де Лионкура.
   Мне потребовалась вся вековая выдержка, чтобы не вцепиться в книжки немедленно. Заморочить увлеченных девиц было нелегко, но дело того стоило. Спустя три бутылки и две сотни долларов, я поспешно удалилась из гостеприимной квартиры, унося в модном кожаном рюкзачке в форме гроба продолжение собственного творения. Добравшись до дома на автопилоте, скинув уличную обувь и верхнюю одежду, я погрузилась в покинутый мною мир, начав со второго тома. Мне было необходимо срочно убедиться, что Луи выжил.
   Лестат не подвел. Пролистав первые главы (восхваление Лестата, опять Лестата и снова Лестата, и, отдельно, его чувства причастности и современности каждой прожитой эпохе) я наткнулась на ожидаемое сетование о непонятости и недооцененности гения ограниченными темными собратьями. Отдельно досталось Луи за меркантильность (построил свое дело со рвачами-компаньонами, а о старом друге и думать забыл), Арману за лживость (он казался таким романтичным и загадочным, почти как сам Лестат, с несчастной любовью и непонятостью в анамнезе, а с начала двадцатого века резко свернул весь романтизм, а потом и вовсе примкнул к предателю Луи) и Мариусу за ленивых тараканов во многовековой башке (сидел сиднем на одном месте, не делая попыток ни Армана вразумить неожиданным возвращением, ни Лестату помочь при очередном кризисе артиста). Обо мне ни слова, забавно.
   Я пролистала дальше, уловив, что Лестат решил напомнить вероломным 'братьям' о том, кем мы все являемся, для чего провернул остроумную, с его точки зрения, комбинацию с созданием рок-группы и гастролями по всему миру. Параллельно он изложил легенду о праматери всех вампиров, превратившуюся едва ли не в спящую красавицу, которую этот чудик вознамерился пробудить и вывести из тьмы тысячелетий на неоновый свет рекламных огней и аромат машинных выхлопов. Достойная цель, что и говорить.
   Как бы то ни было, Лестат уболтал Мариуса поставить перед Акашей огромный экран с автоматически переключающимися каналами. Разумеется, даже ребенок догадался бы, что Лестат так запрограммировал переключение, чтобы его выступления, клипы и интервью Акаша точно не пропустила. И (о, чудо!) однажды Акаша, обалдев от зомбоящика, не иначе, вскочила с трона и побежала искать своего героя и убивать всех прочих.
   Далее Лестат, с его слов, пытался убедить 'возлюбленную' не ломать все и сразу, а Акаша загипнотизировала бедняжку, подчинив своей воле. Какое-то время парочка шаталась по странам третьего, а то и четвертого мира, сжигая непопрятавшихся вампиров ментальным напалмом и заставляя женщин совершать историческую месть сильной половине человечества. Затем вконец свихнувшаяся от вседозволенности Акаша выследила свою давнюю противницу, родную сестру Маарет, и перегрызла той глотку, заставив Лестата выпить кровь древней. Маарет, почуяв неладное, собрала вампирскую сходку, и только тут (та-дам) на страницах появилось мое имя.
   Я задраила наглухо окна, наведя самую настоящую светомаскировку, и продолжила чтение, проигнорировав наступление утра. Оторваться от повествования не было сил.
   Итак, по версии Лестата, предатель Луи притащил к Маарет... украденную им у все того же Лестата общую дочку. Я долго ржала над двусмысленностью формулировки. Лестат сделал отступление, напомнив читателю о моей слабости, глупости и отвратительном характере, присовокупив, что столетия, проведенные в маленьком теле с маленьким мозгом, лишь ухудшили мою и без того дурную натуру. И я, злая ущербная обезьянка, спровоцировала Акашу, нагло нахамив древней в ответ на ее доброе предложение присоединиться к ней и Лестату вместе с Луи. 'Выскочка' Исидро со своими ручными лаймами не преминул воспользоваться ситуацией и, вследствие охватившего присутствующих 'замешательства', прервал воспитательный процесс и коварно убил нашу праматерь, а заодно и Даниэля, выкачав из него энергию для своего черного дела. Хотел, мерзавец, и Джессику убить, но Маарет не позволила (ага, три ха-ха). О моей участи Лестат тактично умолчал и более о 'дочурке' не вспоминал, описывая скорбь, охватившую его лично после гибели Акаши (из-за гипноза, разумеется, покойная оказалась мастером нейролингвистического программирования), и разобщенность, ставшую еще сильней среди прочих вампов.
   Сам Лестат, кое-как оправившись от удара судьбы и неудачно попытавшись отплатить испанскому выскочке (исключительно под остатками чар Акаши, это особо подчеркивалось), пришел с миром и добром к Луи, но тот, не совсем понятным для тех, кто не в теме, образом, оказался настолько зол на милашку Лестата, что едва не отправил того вслед за Акашей. Обидевшись на неласковый прием и снискав аналогичный у Мариуса, воссоединившегося с Арманом, Лестат окончил свое повествование тем, что вознамерился найти прочих, затаившихся и неизвестных детей ночи, для чего и засел за свои воспоминания. Мол, они прочтут и оценят.
   Дэна было искренне жаль, я немного всплакнула. За Луи я не переставала тревожиться, но и раньше пребывала в уверенности, что он не погиб. Неожиданно оказалось приятно узнать, что Исидро и Эшеры выкрутились.

   'Вампира Лестата' я открывала, настраиваясь на юмористическую волну, опасаясь иначе не одолеть эту эпопею. Автор снова не подвел. Тяжелое детство, щедро приправленное ярким эдиповым комплексом, путь типичного авантюриста восемнадцатого века, роковая встреча с древним вампиром Магнусом, умыкнувшим Лестата и, в итоге, обратившего его с тем, чтобы тут же покончить с собственной жизнью, бросившись в огонь. В эту байку предлагается поверить? Особенно учитывая, что на той же странице немедленно возник Мариус, подобравший оставшегося без поддержки Лестата и попытавшийся вбить в его скорбную головушку основы вампирского быта. Скорость замены, равно как и сходство имен, не могла не насторожить. Полагаю, никакого Магнуса и не было; просто Мариус покуролесил, а убить последствия разгула рука не поднялась, ну да древние и не так развлекались. В общем, далее Лестат сменил амплуа девицы в темнице на колобка, сбежал от тирана Мариуса, наткнулся на Армана, от души насолил ему и тоже ушел искать остатки своей человеческой семьи. После растянутых на полкниги подобных метаний он бросил Старый Свет и поплыл искать родственную душу в Америку, и тут-то ему и подвернулся богатый плантатор Луи, чья участь оказалась предрешена с первой их встречи.
   Дальше леса пошли гуще, а трава забористей. Лестат принялся полемизировать с автором 'Интервью с вампиром', уверяя читателей, что там им наврали, а уж он-то расскажет правду, только правду и ничего, кроме правды. Луи вырисовывался двоякой фигурой. С одной стороны, очередная 'первая и настоящая' любовь Лестата, прекрасная и тонко чувствующая натура, с другой же, хм, склочная жадина (аукалось негодование Луи после потери плантаций и капитала из-за чересчур веселой жизни, устроенный Лестатом), вечно недовольная бедным Лестатом, который всего лишь стремился развлечь и расшевелить не понимавшего своего счастья Луи. Упоминалось, что отец Лестата успел благополучно дожить в поместье Луи до естественной смерти.
   После восстания рабов он потащил Луи развеяться в Новый Орлеан, но опять же вместо благодарности огреб новые 'нелепые' обвинения и ссоры. Не выдержав просьб Луи отвалить и оставить его в покое, Лестат притащил меня (маленькую рахитичную идиотку, я цитирую) и обратил для развлечения Луи. 'О, да, детка, вот тут и началась настоящая дорога в ад', - усмехнулась я, добравшись до истории о моем обращении.
   Не присутствуй я лично при нашей первой встрече, точно бы прониклась к себе-из-книги самыми негативными чувствами. Клодия де Лионкур (ах, ты, гадина, я же была де Пон дю Лак!) превзошла Луи по части 'необоснованных' претензий, 'глупых' капризов и придирок. 'Я' в открытую унижала здоровенного лба, во много раз сильнее меня, а тот лишь сопливился в уголочке, картинно удивляясь, что его милый Луи присоединился к домашнему буллингу. 'Я' подговаривала Луи устраивать Лестату пакости, требовала горы нарядов и драгоценностей, убивала приходящих учителей и слуг, не гнушалась подворовывать и обожала бродить по ночам в одиночестве, нападая на женщин и детей. Странно, что никто, кроме Лестата, следов моей опасной деятельности не замечал, а женщины, дети и негры, будто очарованные, табунами паслись у нашего особняка, так и норовя попасть 'мне' на зубок. Но всякому везению приходит конец, вот и потерпевшие где-то спустя век расчухали фишку и побежали жечь наш уютный домик, наваляв абсолютно непричастному Лестату за все 'мои' преступления. Луи поспешил скрыться со мной и всем совместно нажитым имуществом.
   Лестат долго переживал такое вероломство, а потом рванул следом, 'беспокоясь' о нашей дальнейшей судьбе и трогательно надеясь 'перевоспитать кровиночку'. Якобы он нашел нас в Париже, но мы успели составить альянс с прощелыгой Арманом, и Лестат не рискнул соваться в его театрик.
   Окончание истории терялось в слезах и вздохах. Отвергнутый Лестат попытался построить свое счастье, обратив ретивого репортеришку в середине двадцатого века, но Даниэль быстро скумекал, к кому попал, и рванул под крыло все того же Армана. Лестат ярко живописал, как с тоской наблюдал за Арманом и Дэном, отправляющимися в гости к Луи, и думал, что, раз сородичи его не приняли, он пойдет к людям и возьмет реванш.

   Первым побуждением после прочтения было залезть на фансайт Лестата и накатать километровый отзыв, дав понять, что ничто не забыто, и никто не забыт. Остановило меня то, что я понятия не имела, от чьего имени могла бы выставить свой разоблачительный опус. Затем, скрипя зубами, я мысленно поблагодарила Лестата. Не знаю, как там Луи в прошлом, меня в настоящем он точно взбодрил и расшевелил.
   'Привет, вампир Лестат (разумеется, если ты в самом деле вампир, а не домохозяйка бальзаковского возраста)! У тебя классные книги, я прочитала обе. Прикольно быть современником стольким столетиям, я считаю. Ты уйму всего видел и можешь пролить свет на кучу загадок истории. Интересно, как у тебя сейчас дела. Ты вернул свою дочку, Клодию, и Луи? Или плюнул на них и заделал других? А что неизвестные, ты их отыскал? Ах, как жаль, что человеческая жизнь такая короткая! У тебя еще столько впереди, а мы, люди, с каждым днем все ближе к могиле.
   Скажи, а насчет вас точно никто-никто не в курсе? Ну там спецслужбы или Ватикан? Вроде бы инквизиция должна была в свое время пронюхать, что кто-то балует ночами, да и гэбэшники - парни не промах. Тебе подобные могли сотрудничать с наци, те были фанатами улучшения человеческого материала (напиши мне о таких случаях, если знаешь, пожалуйста, я этих тварей зубами загрызу; клыки у стоматолога наточу - и загрызу).
   Да, чего я вдруг решила тебе написать-то! Я тут недавно побывала в Новом Орлеане, и в одном клоповнике мне втюхали сундук со старыми бумагами. Счета от портных и прочий хлам. Так вот, среди этого барахла мне попался дневник Клодии. Юная леди писала очень бойко. Если кто-то из вас желает заполучить дневничок обратно, свяжись со мной по этому мейлу.
   С наилучшими пожеланиями,
   Юджиния (можно просто Джейн)'.
   Дневник я, на самом деле, приховала в лондонском банке, где он благополучно пережил войну и миллениум. Но, по крайней мере, первую его часть могла бы запросто позабыть в Новом Орлеане, собирались-то в темпе. Отвечать Лестат не спешил, и второе письмо я выложила в общий доступ.
   'Хай, клыкастые (если вы тут тусите). Вампир Лестат мне не отвечает, или его секретарь не счел нужным передать ему мое послание, поэтому сливаю всем сюда наводку.
   Камрады! Далеко не все, что считается выдумкой, таковой является. Например, мне удалось точно установить, что в указанный в книге период в Новом Орлеане действительно существовала девушка (или девочка) по имени Клодия, и ее дом территориально находился в районе 'вампирского' особняка. Из дневника настоящей Клодии ясно, что ее мать умерла (тоже как в книге, от эпидемии), и она осталась с отцом, отношения с которым не складывались, потому что он мешал ее счастью с каким-то дальним родственником. Не знаю, все ли описанное правда (но ведь и 'Вампир Лестат' такая же фикция, как, допустим, индейские оборотни или греческие кентавры), мадемуазель Клодия тоже могла что-то присочинить. Тем не менее, материал реально интересный. Эксперты заверяют меня в полном совпадении датировки описанных в дневнике событий с известной нам эпохой. Кто заинтересуется, пишите на оставленный адрес. Предупреждаю, письма сортирую не я, так что ответов на несерьезные мейлы не будет'.
   На сей раз ответов прилетело много. Преобладали послания наивных фантазеров, пишущих, что они 'тоже вампиры' или (вот умора) были таковыми в прошлой жизни (в следующей станут супергероями Марвел, не иначе). Приглашали на сборища, присылали отфотошопленные фотки и ссылки на свои сетевые произведения и ресурсы, в которых обычное разгулявшееся воображение соседствовало с четко видными клиническими симптомами. Клиников и пограничников я сразу отправляла в игнор, равно как и предложения знакомства в оффлайне или онлайновых игрищ.
   Господ 'вампиров' шерстила более прицельно, просто с целью убедиться, что никто из знакомых не прикалывается. Лестата среди них не обнаружилось.
   Наиболее разумные предполагали, что это либо пиар третьей части 'Вампира Лестата', либо пиар очередного фанфика по мотивам и предлагали выставить первую главу для затравки.
   Среди этой карусели выделялись немногие коллекционеры, готовые приобрести дневник незнакомки позапрошлого века со всеми положенными справками от экспертов и оценщиков. Луи как раз маскировался под такого любителя старины и отправил мне любезно-обезличенный запрос на предоставление сканов избранных мест и экспертизы. Опознала я его по адресу отправителя и той же ночью настрочила ответ.
   'Доброго времени суток, м-р Люк. Полагаю, вы станете настаивать на повторной экспертизе с привлечением облеченных вашим доверием экспертов, и будете правы. Все-таки не семечки в кульке планируете приобрести.
   В настоящее время я проживаю в Восточной Европе и не имею возможности принять ваше предложение посетить Америку. Даже с условием оплаты визы, проезда и проживания, мой ответ все равно 'нет'. По личным обстоятельствам я не выезжаю дальше Щецина (см. Гугл карты). Если вы более свободны в своих передвижениях, мы могли бы встретиться там либо согласовать иное место. Быть может, вас привлечет Краков или Вильнюс.
   Немного об интересующем вас предмете. Насколько я разобрала записи, речь идет о довольно обширном фрагменте из дневника девушки-подростка, по моде века, полном иносказаний, романтических фантазий и утопических планов на будущее. Как я упоминала в открытом доступе (я удалю свой публичный комментарий, если мы достигнем договоренности), м-ль Клодия (она называет только свое имя) находилась не в лучших отношениях с отцом (я идентифицировала 'мсье', 'злыдня', 'истерика', 'свинью' и 'кровопийцу' как одну фигуру) и надеялась однажды сбежать из дома с объектом своих грез, вероятно, родственником, чаще всего обозначенным как 'мой дорогой' и заглавной буквой 'эль'. В Л. она видит защитника, рыцаря в сияющих доспехах, тем более, что тот сам частенько называет ее принцессой и льет в уши всякие куртуазные глупости (если только это не ее мечты).
   Естественно, никаких вампиров в рукописи и в помине нет, равно как и мрачных теней, древних тайн, ночных погонь, кровавых оргий и прочей ерунды из современных книг. Зато юная м-ль подробно описывает некоторые изучаемые предметы, учителей, приемы, на которых побывала вместе с отцом. Также присутствуют рисунки с подписями и без. Надеюсь, я удовлетворила ваше любопытство настолько, чтобы подогреть его еще больше, и вы захотели увидеть дневник воочию.
   Жду вашего решения,
   Юджиния (просто Джейн)'.
   Хотя Луи наверняка уже принял решение о покупке моего дневника, в письмах он убедительно изображал колебания как насчет покупки, так и насчет поездки. В итоге, мы договорились встретиться в Петербурге. Луи не меньше, чем я, был обеспокоен камерами, которыми были буквально увешаны улицы многих городов, и Питер оказался разумным компромиссом. Безопасный туристический центр для людей и безопасные для нас окраины.
   В небольшой ночной бар я заходила, сдерживая внутреннюю дрожь. Луи уже прибыл и дожидался меня за столиком в углу, сидя лицом к полутемному залу, спиной к стене. Перед ним стоял стакан чая в металлическом подстаканнике, настолько же неуместный в этом месте, как и сам Луи.
   - Джейн? - уточнил Луи, галантно поднимаясь, чтобы поприветствовать даму. Я кивнула, присаживаясь рядом.
   - Вы без оценщика? - я притворно удивилась.
   - Оставим это людям, мадемуазель, - хмыкнул Луи. - Вы сразу поняли, кто я. Я же заметил вас за несколько километров. Отчего столь юное создание бродит в одиночестве?
   - Так сложилось, - я отвела глаза. - Что ж, в таком случае, прошу, - я протянула ему дневник.
   Луи чуть не вырвал его из моих рук, но все же сумел сдержаться и, вежливо поблагодарив, углубился в изучение. Я же исподтишка разглядывала его. Хотя мы по своей природе неизменны, мне показалось, он стал чуть-чуть другим. Это был уже не мой Луи, а словно чужой, незнакомый вамп. Я отметила серебряные нити в его темных волосах, горькие складки у губ, неподвижное, отстраненное выражение лица.
   Он пережил крушение своего мира - и нашел в себе силы двигаться дальше. Быть может, оплакивая прошлое, но не позволяя скорби себя сломать. И более не в моих силах было предложить ему участие и поддержку. Его Клодия умерла, и едва ли Луи оказался бы в расположении слушать мой сбивчивый рассказ о смене тела.
   - Покупаю, - наконец, вынес он вердикт, подняв на меня полный боли взгляд. - Это действительно ее дневник.
   - Как, разве 'Вампир Лестат' не выдумка? - ахнула я.
   - Да. И нет, - Луи горько усмехнулся. - Мой старый враг многое присочинил и исказил в своем бестселлере, - Луи презрительно искривил губы. - Однако уверяю вас, и он, и я сам - вполне реальные личности, как и моя бедная Клодия.
   - Я сразу не поверила, что она такая стерва, как описано в книге, - с готовностью закивала я.
   - О, она была куда умнее и сильнее, - Луи вздохнул. - Она сама не знала, насколько умна и сильна, и это ее погубило.
   - Клодия мертва? - я с силой сжала пальцы. - Лестат писал, что во время конфликта древних она спровоцировала вспышку ярости у его 'королевы' Акаши. Выходит, Акаша ее убила?
   - Я не исключаю такую вероятность, Джейн. Поверьте, мне было бы проще, если бы я мог целиком и полностью поверить в эту простую версию, ненавидеть мертвую Акашу, оплакивать мою милую Клодию... Но...
   - Но? - я напряженно подалась вперед.
   - Откровенно говоря, то, чему я сам был очевидцем, свидетельствует скорее, что Клодия убила себя вместе с Акашей. И, к сожалению, не в одиночку.
   - Не в одиночку убила Акашу? Клодии кто-то пытался помочь? - я захлопала глазами.
   - И Акашу, и Клодию убил один из нас. Не самый древний, но самый талантливый и изворотливый. Дон Симон Исидро, кстати, новый объект зависти Лестата, - медленно проговорил Луи. - Обвинение ему даже не подумали предъявить, как же, спаситель нашего темного мира, да и старейшие ему благоволят, - зло усмехнулся Луи.
   Я поежилась. Беда, если Луи задумает мстить испанцу. И ведь не объяснить, что я полностью поддерживала в тот злополучный момент его действия.
   - Проверьте ваш баланс, - резко сменил тему Луи, и я послушно набрала комбинацию на сенсорном экране телефона. - Мы в расчете?
   - Да-да, - рассеянно подтвердила я, не переставая ломать голову, что я могу сделать в сложившейся ситуации. - Знаете, мне показалось, - запинаясь, начала я, - у этой тетради непременно должно быть продолжение. Если я найду его, мне снова связаться с вами?
   - А вы в этом настолько уверены? - вскинул бровь Луи.
   Естественно, я была уверена. И пообещала себе вытащить из хранилища все тетради, а этой же ночью засесть за самую-самую последнюю часть, в конце которой подробно описала бы свои опасения насчет предстоящего конфликта с Акашей и трогательно попрощалась бы с любимым 'на всякий случай, если ты прочитаешь это строки' и прочее бла-бла-бла.
   - Не то, чтобы сильно, но всякое может случиться, - я пожала плечами. - Клодия ощущала потребность изливать свои переживания на бумаге. Наверняка и в прочие периоды вашей жизни она продолжила писать. Лично мне было бы любопытно прочитать ее путевые заметки или воспоминания о Париже. Теперь, когда я убедилась, что все вы настоящие, лживая книжка Лестата лишь распаляет мое желание узнать правду, - я задорно улыбнулась немного опешившему от такого напора Луи. - Знаете, что? Вы могли бы набросать маршрут ваших переездов после того, как вы покинули Новый Орлеан? Полагаю, следуя ему, я смогу отыскать прочие части.
   - Да, но время, войны, перевороты, - попытался отмахнуться от меня Луи. - Чудо, что эта тетрадь уцелела.
   - Я бы все равно предпочла проверить. И проверю.
   - В таком случае, удачи вам в ваших поисках, мадемуазель, однако помогать вам я не расположен, - высокомерно бросил Луи. - Более того, если иные записи Клодии также сохранились, кто, как не я, способен их отыскать? Уж точно не вы, неоперившийся одинокий птенчик.
   Ах, мой дорогой, как нехорошо воровать чужую идею!
   - Ваш старческий снобизм невыносим, - я вскочила со стула, всем своим видом демонстрируя смертельную обиду.
   - Что?! - Луи повторил мой маневр.
   - Вы воистину отпрыск Лестата, - продолжила негодовать я, наслаждаясь его живой реакцией. Пусть злится, только не застывает. - Смотрите на более юных свысока и уверены, что без особого труда обскачете их. Что ж, посмотрим, мсье де Лионкур-младший, кто что и где отыщет!
   - Я де Пон дю Лак, - засверкал глазами Луи. Я мысленно умилилась.
   - Да хоть дю Плесси де Бельер, мне по барабану. Спорим, именно я отыщу продолжение дневника?
   - Самонадеянная нахалка, я даже спорить с вами не буду. Кем вы себя возомнили, Ларой Крофт? - не остался в долгу Луи.
   - Индианой Джонсом, блин, - азартно выдохнула я. - Прощайте, мсье, и не пытайтесь завтра со мной связаться. Вероятно, меня ждет ночной перелет. Обожаю современную технику и путешествия, - я выбежала прочь из бара, еле удержавшись, чтобы не показать ему на прощание язык.
   - Вы уверяли, что не выезжаете из Восточной Европы, - донеслось мне вслед.
   - Три ха-ха, я вам наврала! - довольно прокричала я в ночь перед тем, как запрыгнуть в такси, захлопнув дверь под самым носом ломанувшегося следом вампира. Пусть побегает, ему полезно. Я улыбнулась, глядя, как его фигура исчезает в темноте. - Гони в Пулково, друг, - душевно попросила я водителя. Зачем вылетать завтра, если есть рейс уже на сегодня?
   - Аэропорт? - флегматично уточнил таксист.
   - Ага, - подтвердила я. - Предпочитаю летать налегке, - я выразительно похлопала себя по карманам куртки.
   - А чего твой парень едва мою машину башкой не протаранил? - поинтересовался водитель, выруливая на Выборгское шоссе.
   - Потому что лось, - я пожала плечами. Водитель удивленно хмыкнул. - Сила есть, с умом, вроде, тоже порядок, а пободаться хочется. Не переживай за него, - я подмигнула таксисту, - гонки с препятствиями полезны для оживления отношений. А то у нас все умерло, теперь надо как-то воскрешать. Не бросать же его на произвол судьбы, в самом деле, - рассуждала я вслух. - Он справится, я уверена. Но справлюсь ли я с тем, что мы более никак не связаны? Что он может запросто достаться кому-то другому или даже сдохнуть ненароком? Нет, однозначно. Значит, завоюю его обратно. А что, один раз я такой фокус провернула. В прошлой жизни.
   - Ты тоже из этих, повернутых на всякой чепухе о переселении душ, что ли? - предположил водитель. - Брось, не заморачивайся.
   - Нет, я из других, - я машинально дотронулась языком до заостренного клыка. - Просто я волнуюсь, оттого и несу чушь. И это так здорово!
   Ведь на самом деле было здорово, что я все еще способна волноваться и дурачиться. Телефон завибрировал, выбросив оповещение о новом сообщении.
   'Вы зря решили позлить меня, мадемуазель', - гласило короткое послание от Луи. Я рассмеялась в голос.
   'Я решила попутешествовать, только и всего. Если вас злит мое увлечение, это только ваша личная проблема. Порекомендовать психотерапевта?' - быстро настрочила я.
   'Дерзкая пигалица. Благодарю, не стоит беспокоиться', - резво среагировал Луи.
   'Наполовину Лионкур, наполовину джентльмен, забавно', - настрочила я.
   'Я де Пон дю Лак'.
   'Повторяетесь. Мозги, вероятно, имеют определенный срок годности, тут Лестат не соврал. Интересно, отчего зависит продолжительность периода ясного мышления и твердой памяти. Неужели никто из вас, старичков, не исследовал данный вопрос? Это вы зря, займитесь, пока не стало совсем поздно', - я присовокупила ржущий смайлик.
   'Я вас найду', - зловеще обещало новое послание.
   'Не стоит утруждаться. Я сама с вами свяжусь, когда будет, что выставить на продажу. И цена будет куда выше, чем в этот раз', - я нажала на 'отправить' и включила самолетный режим. Все было куда неопределенней, чем когда я открыла глаза в Новом Орлеане, словно я избыла чужую судьбу, и дальше - только мое время. И мне это нравилось.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"