Автор Поляков Виталий Николаевич

vnpolyakov@list.ru

Пьеса

Письмо

Драма в двух актах, 2024 год.

Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них

(Мф. 18:19,20)

ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЯ: Ниши дни.

МЕСТО ДЕЙСТВИЕ: Дом/Квартира.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

КЛИМ. Главный герой. Возрос около сорока лет.

МАМА. Мама Клима.

ПАПА. Отец Клима.

ТИХОН. Брат Клима. Возраст около сорока лет.

АЛЕНА. Сестра Клима. Возраст около сорока лет.

РЕНАТА. Тайная некогда влюбленность Клима.

АКТ 1

КЛИМ И МАМА

Клим. Мама, ты посмотрела?

Мама. Да, Клим, я посмотрела на ее профиль в сети. И на фотографии мальчика и сделала вывод, он совсем не похож на тебя.

Клим. Если смотреть на сходство, то ни я, ни Тихон, мы особо не похожи на отца, может только Алена.

Мама. Отец и без сходства знает, что вы все его дети, но с чего ты решил, что ребенок этой Ренаты, это твой ребенок?

Клим. Рената мне сообщила о своей беременности сразу после того как мы расстались, прислав на мой электронный адрес письмо, на которое я ей не ответил.

Мама. Ничего не понимаю! Как вообще могло с тобой такое произойти?

Клим. Возможно, ты помнишь, десять лет назад меня перевели на временную работу в филиал компании в небольшом городе. И там, в том городе, в кругу общих друзей по работе я и познакомился с Ренатой, но через три месяца меня вернули обратно в главный офис, в наш город. Сразу по возвращению я разорвал с Ренатой все отношения. И вот буквально неделю назад я вновь был по служебным делам в том городе, и мы совершенно случайно встретились.

Мама. Какая мерзость!

Клим. Мама, что ты называешь мерзостью?

Мама. Я называю мерзостью твое отношение к Нине, к твоей жене. Клим, от кого, от кого, но от тебя я такого не ожидала.

Клим. Да и сам до сих пор не все понимаю, как и почему, но это произошло. Мы познакомились, встретились, потом еще и еще раз встретились, в итоге беременность и рождение ребенка.

Мама. Ты сказал, она сама сообщила тебе о своей беременности, и с тех пор, если я правильно поняла, прошло десять лет. Но все десять лет ты молчал и даже не намекал, что у тебя где-то на стороне может расти внебрачный ребенок.

Клим. Да, я молчал.

Мама. Почему молчал?

Клим. Я узнал от Ренаты о ее беременности, после того как мы расстались, тогда когда я уже вернулся в наш город. Я решил, что это ее вымысел, точнее я вынудил себя думать, что это ее вымысел. Зачем я об этом буду говорить, если я заставил себя не верить что это может быть правдой!

Мама. Клим, но в итоге ты скрыл правду от всех нас, и в первую очередь ты скрыл правду от Нины, но могу тебя утешить, это единственное, что пока еще ты сделал правильно. Послушай меня, свою маму, я тебе плохого не посоветую. Нужно вернуть все вещи в прежнее правильное положение, ты вновь убедишь себя, что это не может быть правдой. Сделаешь вид, что ничего мне не говорил, а я сделаю вид, что я от тебя ничего не слышала, и вместе мы благополучно забудем о нашем разговоре. Только это будет самое правильное, что можно сделать в данной ситуации.

Клим. Мама, у меня есть сомнения в правильности делать вид, что ничего не видишь, ничего не знаешь, и ни во что не веришь. Кого я пытаюсь обмануть? Ребенка? Его мать? Или, может, самого себя? Поэтому я и сообщаю сначала тебе, чтобы посоветоваться с тобой, как мне быть, что мне делать! Я считаю, что не правильно скрывать существование собственного ребенка, и я хочу всем об этом сообщить, но главное я хочу рассказать об этом Нине, только я не знаю, как мне это сделать.

Мама. Рождение внебрачного ребенка, при такой золотой жене как Нина, это катастрофа для всех нас. Ты же прекрасно знаешь, как Нина может отреагировать. У нее же взрывной характер. Я даже боюсь представить, что может произойти, если Нина узнает. А у тебя, я не понимаю, как и откуда берутся сомнения, скрывать или не скрывать от Нины твою измену, да еще и рождение ребенка от этой измены, что измену делает не банальной интрижкой, а настоящим и откровенным предательством, потому как от банальных интрижек дети не рождаются. Клим, на этот счет не должно быть никаких сомнений, нужно все оставить, как было, и как прежде, разве что более тщательно скрывать и дальше существование у тебя внебрачного ребенка, рождение которого, я хочу это особо подчеркнуть, произошло в тот момент, когда ты был уже давно женат на Нине.

Клим. Правильно ли я делаю, что не могу решиться рассказать Нине о своей измене и о ребенке, потому что мне не хватает смелости признаться Нине в измене, и правильно ли я делаю, что отказываюсь от собственного ребенка, потому что мне не хватает смелости признать внебрачного ребенка своим ребенком. Это два разных правильно, потому что не во всем правильном присутствует праведность. Нину я уже предал своей изменой, но я еще могу не предавать своего ребенка своим отказом от него, но для этого нужно набраться смелости и признать его своим ребенком, поскольку после моей встречи с Ренатой заставлять себя не верить в рождение моего внебрачного ребенка уже не получится.

Мама. Когда Нина узнает про твое предательство в благодарность за все, что она для тебя и для всех нас делает, она выставит тебя за порог, и с ее стороны это будет абсолютно правильно, бес всяких там рассуждений на тему правильности и праведности. По крайне мере я с тобой на ее месте поступила бы именно так.

Клим. Вполне возможно так и произойдет, Нина выставит меня за порог.

Мама. Хорошо, допустим у тебя с этой, будь она не ладна, свалилась на нашу голову, забыла, как ее там зовут.

Клим. Ее зовут Рената.

Мама. Пусть у тебя с этой Ренатой что-то там было, только я совершенно не понимаю, зачем ты сейчас решил об этом заговорить и выставить все наружу, если тебе столько лет удавалось все скрывать, даже от самого себя. Что изменилось? Что произошло? Почему ты поменял свое мнение спустя десять лет?

Клим. Мама, это невероятно сложный вопрос.

Мама. Скажи мне, Клим, только предельно честно, Нина и в самом деле ничего не знает?

Клим. Нет, Нина ничего не знает. Я говорю тебе об этом первой.

Мама. Это очень хорошо, что Нина ничего не знает. Это означает, что еще не поздно, еще не все потеряно.

Клим. Что не поздно?

Мама. Не поздно, чтобы Нина ничего не знала и дальше.

Клим. Нина должна об этом узнать. Нине придется об этом узнать.

Мама. Почему в таком случае я узнаю о твоем внебрачном ребенке первой. Нине сразу бы об этом и сообщил. Что, мол, так-то и так, дорогая моя любимая жена, Нина, хочу тебе с прискорбием, а может и с радостью, это как посмотреть, сообщить, что вследствие моей измены родился ребенок, мальчик, мой сын.

Клим. Мама, это был единственный раз за весь наш брак с Ниной, и нужно делать поправку на время, прошло десять лет, и более ни до этого случая, ни после, ничего подобного с моей стороны не было.

Мама. Да кто тебе сейчас поверит, что это был единственный раз, потому как собрался ты в этом признаться только и только потому, что вследствие этой измены у тебя родился ребенок. И если бы не ребенок, ты бы и далее совершенно спокойно, с чистой совестью молчал бы и дальше, как будто и не было ничего. А что касается поправки на время, прошло десять лет или это было вчера, по существу суть измены время не меняет.

Клим. Суть измены время не меняет, с этим не поспоришь. И ты абсолютно права, я собираюсь в этом признаться, потому что от этой измены родился ребенок, мальчик, мой сын.

Мама. Хорошо, прошло десять лет и как оказалось, что ребенок вроде как не вымысел, решил рассказать. Так зачем же дело встало, говори, труби. Зачем ты мне сообщаешь об этом первой, зачем ты меня впутываешь в ваши с Ниной отношения?

Клим. Сообщить Нине, которую я люблю об измене с рождением ребенка, когда у нас семья, дети, и мы столько лет вместе. Я ума не приложу, как это сделать.

Мама. Так может, ты хочешь, чтобы я за тебя это сделала?

Клим. Нет, этого я не хочу.

Мама. Так чего же ты от меня хочешь? Зачем ты мне говоришь об этом первой?

Клим. Мама, я хотел услышать твое мнение, что мне делать, как мне быть? Как мне признаться Нине?

Мама. Ах, вот оно что! Ты хочешь знать мое мнение, как тебе быть и что тебе делать?

Клим. Да, мне нужна твоя помощь.

Мама. Помощь в чем? Подсказать правильные слова для Нины, или в принципе как правильно поступить?

Клим. Я намерен все рассказать, по крайне мере я настраиваю себя все рассказать. Только вот я не знаю, как мне это сделать так чтобы без особых последствий для меня и Нины, да и для вас всех в том числе. Я хорошо знаю, как вы с отцом, и Тихон, и Алена, многим обязаны Нине.

Мама. Клим, дорогой мой сын, раз уж так сложилась, и ты именно мне сообщаешь об этой скверной истории первой, а не Нине, и просишь меня о помощи, я помогу тебе, при условии, что ты будешь слушать меня предельно внимательно и сделаешь все в точности, как я тебе скажу.

Клим. Так как мне быть, что мне делать?

Мама. Тебе нечего не нужно делать.

Клим. То есть как, ничего не нужно делать?

Мама. Прежде чем тебе принимать какое-то решение, я предлагаю нам с тобой рассмотреть один вопрос, ключевой вопрос, который приоткроет тебе завесу на то, почему тебе ничего не нужно делать!

Клим. И что это за вопрос?

Мама. Клим, насколько достоверно то, что ребенок рожден от тебя?

Клим. Мама, если ты о тесте на отцовство, разумеется, никого теста не было, но у меня нет сомнений, что ребенок мой.

Мама. Есть у тебя сомнения или нет у тебя сомнений, это все лирика. Клим, мне сейчас не до твоих лирических форм, мне и в первую очередь тебе нужны доказательства, а доказательств нет, а это означает только одно, твое отцовство недостоверно.

Клим. Недостоверно, это так, но я же объясняю, у меня нет сомнений, что я отец ребенка.

Мама. Прислушайся к своим словам, Клим! Нет сомнений, и в то же время отцовство недостоверно! Ты слышишь, в этом утверждении имеет место быть явное противоречие, и не кроется ли в этом самообман. В таких вопросах очень легко себя обмануть. Нельзя оперировать только лишь письмом о беременности, необходимо нечто большее, значительно больше, чтобы признать ребенка о рождении которого ты совершенно ничего не знаешь, своим ребенком. И главный вопрос, что ты собираешься изменить своим признанием в совершенно недостоверном отцовстве внебрачного ребенка?

Клим. Я бы хотел изменить свое отношение к ребенку, да и к себе тоже

Мама. Может мне послышалось, но, насколько я поняла, ты с самого начала знал о ее беременности, но убедил себя, и это было сделано совершенно правильно, что история с беременностью, всего на всего ее вымысел .

Клим. Тебе не послышалось, ты все поняла правильно, я убедил себя что беременность Ренаты, это ее вымысел.

Мама. Объясни мне, пожалуйста, почему десять лет назад тебе хватило ума посмотреть на ситуацию объективно и убедить себя, что ее беременность от тебя это ее мстительный вымысел. И почему сейчас, когда прошло столько времени, ты убедил себя в обратном, что все это правда, и нет причин для сомнений, что она забеременела именно от тебя и родила несомненно твоего ребенка.

Клим. В решении думать, что это ее вымысел, на тот момент было больше добра, потому как признавать это правдой было не в моих интересах, и ваши интересы я тоже учитывал.

Мама. Клим, ты сделал все совершенно правильно, так думать и так полагать, действительно было лучшим решением для нас всех, и ты безупречно здраво рассудил, что ее история с беременностью не более чем ядовитый вымысел. Зачем бездоказательно наговаривать на себя, да еще и во вред всем нам. Но сейчас ты намереваешься совершить непоправимую ошибку, сообщив Нине о своем внебрачном сыне. Только вот что изменилось за эти десять лет? Как не было никаких доказательств в достоверности твоего отцовства, так их и нет. Почему ты сейчас убедил себя в совершенно недостоверном факте?

Клим. Изменилось то, что я больше не нахожу добра в сокрытии своего внебрачного ребенка, я хочу всем об этом сообщить.

Мама. Что сообщить? Твои домыслы, предположения, наваждения? Если бы речь шла только о походе с друзьями в баню, на эту тему в пределах разумного можно шутить сколько угодно, вне зависимости было это или не было. Но то, что ты сейчас задумал, это не смешно, этим нельзя шутить! Нельзя говорить жене о существовании у тебя внебрачного ребенка, если ты в этом не уверен, а ты не можешь быть в этом уверен. Поэтому можно смело утверждать, что ты не скрывал правду, ты считал, что это не может быть правдой, потому как нет никаких доказательств.

Мама. Так что изменилось, ты знал об этой неправде раньше, ты знаешь об этой неправде сейчас, только вот знать о такой не правде нужно сугубо внутри самого себя, нельзя делиться подобной неправдой с близкими тебе людьми. Нельзя оговаривать себя в том, что недостоверно, потому что ты без преувеличения серьезно рискуешь потерять все хорошее, что у тебя есть! А у тебя хорошая семья, замечательная жена и такие же замечательные дети, и это самая что ни на есть настоящая правда, неоспоримый факт, без каких либо сомнений и необходимости в доказательствах. И всего этого ты можешь лишиться, оговорив себя. Кому от этого будет лучше? Этой Ренате, которая живет своей жизнью, в жизни которой для тебя нет места. Или, может быть, от этого признания будет лучше твоему внебрачному сыну, для которого ты никогда не стенаешь полноценным отцом, да и отец ли ты ему вообще.

Мама. А если объявишь себя его отцом, во всех своих неудачах, а неудач в его жизни, как и в жизни любого человека, будет предостаточно, он обвинит непосредственно тебя, своего отца, который бросил его, хотя вероятнее всего ты ему и не отец. Но раз ты назвался его отцом, он будет думать, что именно ты его на свет породил, а отцом стать не захотел, потому что сбежал обратно к своей семье, которая тебе нужна, в отличие от внебрачного ребенка с его матерью, которые тебе были не нужны. В итоге твое признание в недостоверном отцовстве отпечатается клеймом позора на всей твоей жизни.

Клим. Мама, это признание для меня невероятно сложное признание, именно поэтому я к тебе обратился, рассчитывая что ты поможешь мне, поддержишь меня. Но что я получил? После моего обращения к тебе за помощью, сложность признания увеличилась в раз сто не меньше.

Мама. Это потому, Клим, все усложнилось, потому что я тебе открыла глаза на реальную сложность признания, потому как подобного рода признанием в действительности ты не признаешься, а оговариваешь себя, что ты можешь быть отцом этого ребенка, о чем в последствии горько пожалеешь. Я же пытаюсь тебя образумить и уберечь от невероятно сложных последствий. Самое лучшее как для тебя, так и для всех нас, если ты, как и прежде, будешь продолжать думать, что ее беременность от тебя это вымысел и ребенок не твой, что вполне вероятно. А я сделаю вид, что ты мне ничего не говорил об этой вымышленной истории.

Клим. Почему вымысел?

Мама. Да хотя бы потому, что этот ребенок совсем не похож на тебя, и ты не знаешь всю подноготную личной жизни этой Ренаты.

Клим. Наши с Ниной дети не особо на меня похожи, но это же не вымышленные дети, это мои дети. Речь сейчас не о том, кто на кого похож, или не похож, речь о другом.

Мама. Речь идет о том, что ты собираешься признать внебрачного ребенка, где достоверность твоего отцовства сомнительна, но при этом достоверность твоей измены Нине не подлежит сомнению. И после всех признаний речь будет идти не о былинах и небылицах, а речь будет идти о сохранении твоей семьи, благополучие которой под угрозой, и в этом совершенно точно сомневаться не приходится.

Клим. От одной только мысли что может произойти, когда Нина узнает, у меня даже судороги в ногах появлялись. Но когда я увидел ребенка, все изменилось.

Мама. Постой, постой! Так ты видел ребенка?

Клим. Видел, он был с ней, с Ренатой, когда мы встретились.

Мама. Ты увидел его, и что было дальше?

Клим. Увидев ребенка, я увидел его глаза, я увидел, как он смотрит на меня и во мне что-то произошло, поменялось. Я больше не хочу скрывать своего внебрачного ребенка ни от своих, ни от чьих было глаз.

Мама. Клим, ничего не произошло, но произойдет, если ты не прекратишь эти трогательные разговоры, которые меня лично совсем не трогают. А если что-то и произойдет, то только то, что ты останешься без семьи и даже без жилья. И куда ты пойдешь? К этой Ренате? Ты думаешь, она тебя ждет и примет с распростертыми объятиями? Глубоко заблуждаешься! У тебя же ничего нет, а все что есть, это все не твое, все принадлежит Нине. Но все же в твоей жизни есть единственное хорошее, это твоя жена и ваши дети. И тебе, Клим, это хорошее нужно беречь как зеницу ока, как самое ценное, что у тебя есть, потому что другого у тебя нет, и уже не будет.

Клим. И все же во мне что-то изменилось, перевернулось.

Мама. Клим, я тебя очень прошу, я тебя просто умоляю, забудь об этом, перевернулось, ради твоей семьи ради всех нас, ради меня, ради отца, ради твоего брата, ради твоей сестры. Не нужно ничего переворачивать и выворачивать шиворот навыворот. Между тобой и этой Ренатой нет ничего общего, как бы ты там себя не переворачивал вверх дном.

Клим. Этот ребенок - мой сын. Пусть и невероятно сложно это сказать, но это нужно сказать, набраться смелости и для всех произнести вслух, у нас с Ренатой есть общий сын.

Мама. Клим, нет никаких вас, но есть дама, с которой у тебя была интрижка, и дама родила ребенка, возможно и от тебя, в чем я очень сомневаюсь. И есть семья, за благополучие которой ты несешь ответственность, и только это тебя должно по-настоящему волновать и беспокоить.

Клим. Мама, ты сейчас про какую семью говоришь, про мою семью, или про вас с отцом, или может быть про семью брата, про семью сестры, или ты говоришь про всех вас вместе взятых.

Мама. Я говорю про твою семью, Клим, но вместе с твоей семьей есть еще и наши семьи, и ты прекрасно знаешь, что для всех нас означает Нина. Извини меня за прямоту, сын, но не тебе, а Нине мы всем обязаны, и твой брат, и твоя сестра обязана, а отец, да и я вместе с отцом, мы Нине жизнью обязаны. Ты слышишь меня, не ты нам всем помогаешь, не ты нас спасаешь, а Нина!

Мама. А у тебя все, на что ума хватило в жизни, так это завести на стороне интрижку и изменить своей жене, и спустя десять лет убедить себя без всяких на то доказательств, что у тебя от этой интрижки родился ребенок. Так ты хотя бы помалкивай в тряпочку герой любовник, так нет, ты решил пойти еще дальше в своей глупости, и собрался рассказать об этом Нине. Остановись Клим! Не совершай еще одну, но уже роковую ошибку. Не нужно своим переворачиванием выворачивать наружу губительную для всех нас недостоверную правду о рождении ребенка. Пусть твоя тайна об измене Нине так и останется для Нины тайной.

Клим. Когда это произошло десять лет назад, я чувствовал перед Ниной вину. Но сейчас я чувствую вину перед этим мальчиком, вину за то, что не признал в нем своего ребенка, а я его отец и несу ответственность за его рождение. И вот сейчас, по истечению десяти лет, вина перед Ниной ушла на второй план, я бы даже сказал, почти растворилась, может во времени, а может в вине перед ребенком, потому как за десять лет вины перед ребенком стало значительно больше, чем вины перед женой. И копить дальше вину перед ребенком я уже не способен, потому что во мне больше не осталось пустого места, где нет во мне родительской совести.

Мама. Совесть! После таких слов, можно сказать что у тебя нет никакой совести! И это значительно хуже, чем простая банальная измена. Мне очень стыдно за тебя и за себя, что я воспитала такого бессовестного сына, который не чувствует вины за измену своей жене, прекрасной жене, о которой другие подобные тебе ни на что не способные олухи могут только мечтать. Ты Нину получил как дар с небес, тебе даже бороться за ее сердце не пришлось, потому как она полюбила тебя бессовестного дурака совершенно непонятно за что.

Клим. Я люблю Нину, и то, что произошло, все это, разумеется, не красит мою любовь к жене, и даже более того, очерняет. После того, что случилось, а случилось то, что я испытал чувства к Ренате, чем виноват всем своим сердцем перед Ниной, и все же я вернулся и к жене и к семье, я не сбежал, не исчез, потому что я люблю свою жену. Да, я знаю, у моей любви к Нине не чистая совесть, но я хочу очистить свою совесть, как перед женой, так и перед ребенком. Признаться Нине в своей измене, и признать внебрачного ребенка своим ребенком. Я думаю, это говорит о том, что все же совесть во мне есть, хоть ее совсем немного.

Мама. Еще бы ты не вернулся, когда ты стольким обязан Нине. Но если бы ты один был обязан, было бы все не так трагично, в конце концов, это твоя жизнь, но мы все обязаны Нине, и я с отцом и твой брат и твоя сестра, мы все немыслимо многим обязаны Нине. Своим признанием ты ставишь под угрозу не только будущее своей семьи, ты ставишь под угрозу наше общее благополучное существование. И после всего этого у тебя хватает наглости утверждать, что у тебя все же имеется какая никакая совесть.

Клим. На счет совести, Мама, я тебе скажу так, когда я разорвал с Ренатой все отношения, я думал и о вас. Это доказывает, что крупица совести во мне все-таки имеется, только это очень маленькая крупица, почти незаметная. Потому что о вас-то я думал, что же будет со всеми вами, если Нина разведется со мной, хотя вы все взрослые люди и должны сами о себе позаботиться, а не полагаться только на мою жену. А вот за ребенка, за рождение которого я несу ответственность, я не переживал, и это говорит о том что ты права и совести во мне действительно почти не осталось. Но вот только почему тебе стыдно за мою низкосортную совесть, если ты, Мама, только и делаешь, что убеждаешь меня в том, чтобы я не признавал своего внебрачного ребенка, в действительности оправдывая это не отсутствием доказательства моего отцовства, а присутствием угрозы для вашего благополучия. Я думаю, Мама, тебе не нужно стыдиться моей порочной совести, а возрадоваться, потому что моя низкосортная совесть по отношению к моему ребенку на руку вашему высокосортному благополучию.

Мама. Хватит уже про совесть! Клим, ты мне лучше скажи, после того как вы расстались десять лет назад, вы еще виделись? Разумеется кроме вашей недавней встречи.

Клим. Нет, все это время мы не виделись.

Мама. Ты говоришь мне правду?

Клим. Чистая, правда. С момента, как мы десять лет назад расстались, и до нашей случайной встречи, между нами не было контактов, за исключением ее письма, где она сообщает о своей беременности, и на которое я ей не ответил.

Мама. Мне помнится, ты часто ездишь по рабочим делам в тот город, и вы ни разу не виделись?

Клим. В это с трудом верится, но ни я, ни она, мы не искали встреч. Хотя, ты знаешь, Мама, все это время я не переставал думать о ее письме.

Мама. Не переставал думать! Звучит неправдоподобно. Я так поняла, что ты даже никогда не заходил на ее профиль, чтобы хоть что-то узнать, как она живет, родила ли она, замужем ли она.

Клим. Ее профиль зарегистрирован под другой фамилией, только поэтому я не мог найти ее в сети раньше.

Мама. Так значит она замужем! Это прекрасно! Вот видишь, Клим, у нее все хорошо, заботливый муж, хорошая семья, и в ее жизни ты лишний, там нет для тебя места. И я скажу тебе больше, она не искала встречи с тобой, потому что она избегала встречи с тобой.

Клим. Нет, она не замужем.

Мама. Откуда тебе это известно и, кстати, о фамилии! Как ты узнал ее новую фамилию?

Клим. После того как мы недавно встретились, я попросил очень хорошего коллегу по работе из филиала, поскольку сам он местный, узнать как можно больше о Ренате. Вот он для меня все и узнал.

Мама. Что конкретно он узнал?

Клим. Примерно через пять лет после того, как мы расстались Рената вышла замуж, и через пару лет развелась. После развода оставила фамилию мужа. Сейчас она не замужем.

Мама. Это значительно хуже. Расскажи поподробнее о вашей встрече. Как вы встретились, о чем вы говорили?

Клим. Как я уже сказал, встретились мы случайно и ни о чем не говорили.

Мама. То есть как это ни о чем. Должны же вы были хоть что-то сказать друг другу.

Клим. Мы не проронили ни слова, разве только что поздоровались и потом попрощались.

Мама. Как чужие люди!

Клим. Когда я ее увидел, Рената стояла с ребенком в стороне, и она не заметила меня. Сначала я сомневался, она ли это, все же прошло десять лет с нашей последней встречи. Но когда она ко мне повернулась, сомнений не было, это была она. Я подошел и сказал ей привет, на что она мне ответила тем же, привет. Мы стояли и смотрели друг на друга, по времени я даже не знаю сколько, но долго, пока она мне не сказала, что ей пора идти, на что я ответил хорошо, мы попрощались и она ушла.

Мама. Торжественная встреча, слов нет.

Клим. Слов действенно не было. Все нужные слова, которые я когда-либо прокручивал мысленно, куда-то исчезли! Ни я, ни она, мы не смогли сказать, что либо друг другу, кроме элементарных привет и прощай.

Мама. Только вот непонятно, зачем ты к ней вообще подошел, если вам даже поговорить не о чем.

Клим. Мама, когда мы друг друга увидели, нам все стало настолько ясно, что слава были просто лишними, в них не было необходимости, именно поэтому мы молчали, а не потому, что нам не было друг другу что сказать. Это чужие люди без умолку могут болтать обо всем и ни о чем одновременно, и совершенно не понимать ни себя, ни собеседника, и только по настоящему близкие люди способны понимать друг друга лишь глазами.

Мама. Клим, какой же ты все-таки фантазер, случайная связь, и вы стали близкими? Что за бред! Вы молчали, потому что друг для друга вы совершенно чужие люди. И не нужно наводить тень на плетень, и создавать своими фантазиями проблемы и себе и другим.

Клим. Мне не показалось, что мы чужие люди.

Мама. Прекрати, Клим! Я тебя заклинаю, тебе нужно жить, как и прежде, своей жизнью, и она, эта Рената, тоже будет жить своей жизнью, ты со своей семьей, а она со своим ребенком. Главное, ты должен держать язык за зубами, чтобы Нина и дальше ничего не знала, в противном случае это будет катастрофа, для тебя и для всех нас. Ты должен это понимать!

Клим. Прежде чем признаться Нине, сначала я должен признаться Ренате.

Мама. В чем ты собираешься признаться Ренате?

Клим. Я должен я обязан признать своего ребенка.

Мама. Ты сошел с ума.

Клим. Внешне выглядит как сошел сума но если заглянуть внутрь меня, можно увидеть как я пытаюсь освободиться от безумия, но в любом случае я должен, я обязан Ренате что-то сказать, по-другому нельзя, по- другому уже не получится.

Мама. Клим, пожалуйста, не торопись с решением, подумай над всем очень хорошо, крайне взвешено. Если ты сейчас совершишь еще одну ошибку, это будет уже роковая ошибка, и ее будет уже не исправить.

Клим. Рената десять лет назад отправила мне письмо, на мой электронный почтовый ящик. В письме, как я уже говорил, она сообщила мне о своей беременности, но я так и не ответил на ее письмо. Думаю, пришло время для моего ответа.

Мама. Клим, если эта история с твоей изменой Нине выйдет наружу, это будет позор.

Клим. Нет, мама, это единственное что поможет мне смыть мой позор.

КЛИМ И ТИХОН

Клим. Да, Тихон.

Тихон. Привет, Клим.

Клим. Привет! Ты, как и все, хочешь знать, правда ли это? Отвечаю, это правда.

Тихон. Об этом я уже осведомлен, а вот узнать я хочу о другом.

Клим. Что же ты хочешь узнать?

Тихон. Как с тобою такое могло произойти?

Клим. Не понимаю вопроса! Ты же сам отец, и должен знать не понаслышке, откуда берутся дети.

Тихон. Да, я знаю откуда берутся дети, только я не об этом.

Клим. О чем же?

Тихон. Как у тебя получилось завести ребенка на стороне? Ты же без разрешения, без одобрения Нины даже шага в сторону не смеешь сделать. И вот мы все узнаем о том, что. малого того, что ты когда-то там, но будучи уже женатым на Нине завел любовницу, так любовница еще и родила от тебя ребенка. Это невероятно, но вроде как факт.

Клим. Это была случайность, которая произошла со мной очень давно, и более, подобных случайностей за весь наш брак с Ниной не было.

Тихон. Клим, это твоя случайность поразила меня как гром среди ясного неба. Тем не менее, хоть я и изумлен всему этому, но меня во этой истории совершенно не удивила одна деталь.

Клим. Что же тебя не удивило?

Тихон. Я совсем не удивлен, что ты скрыл от всех любовную связь на стороне с рождением внебрачного ребенка. И даже я, твой родной брат, ничего об этом не знал, хотя я всегда считал и продолжаю считать, что мы близки и откровенны друг с другом. И все же, как бы мы не доверяли друг другу, твоя скрытность в данном случае совсем не удивляет.

Клим. Тихон, я не мог об этом никому сказать, даже тебе. Прости меня, если я тебя этим обидел.

Тихон. Клим, что ты! Не нужно просить прощения. Ты ни чем меня не обидел. Я же тебе сказал, я не удивлен тому, что ты все скрыл. Ты все сделал правильно, потому что в твоем случае об этой истории можно только молчать, не делая никаких исключений.

Клим. В моем случае, это в каком таком случае?

Тихон. Клим, твой случай это Нина! Она удача от Бога, твой божественный случай. В жизни большинства людей, к которым относишься и ты, Клим, такой случай бывает только раз. Не гневи божественную Нину, Бог может отвернуться от тебя вместе с удачей.

Клим. И ты туда же, Тихон. Что не удивительно, ты как и все обязан Нине.

Тихон. Соглашусь, спорить не буду, для меня невообразимо много значит Нина. В связи с этим хочу тебе сказать, если то, что ты скрыл рождение внебрачного ребенка, для твоего случая это абсолютно нормально, именно поэтому эта новость прогремела для всех нас как гром, но то, что ты собираешься сделать сейчас, меня поразило как ударом молнией.

Клим. Любопытно,

Тихон. Ты намерен поведать свою тайну Нине, тайну которую тебе столько времени удавалось успешно скрывать. Клим, для меня твое желание к откровению находится за пределами здравомыслия потому что твоя тайна став явью, станет явной угрозой твоей беззаботной и счастливой жизни, потому как эта молния в первую очередь и больнее всего будет бить по тебе самому.

Клим. Думаю, ты многого не понимаешь.

Тихон. Да, я многого не понимаю. Например, не понимаю, как тебе вообще, такому прилежному семьянину, пришло на ум впутаться в служебный роман в командировке, да еще и с рождением ребенка. Хотя, ты знаешь, что касается романа, это я еще хоть как-то могу понять, командировка, а там одинокая красивая леди, кровь вскипела, а ты один, жена далеко, а леди так прекрасна. Все это я, пожалуй, могу и понять и объяснить и даже отчасти оправдать! Но я никак не могу ни понять, ни объяснить, и тем более оправдать, зачем сейчас, когда с тех событий прошло аж целых десять лет, тебе взбрело в голову всем, а главное Нине, об этом рассказать.

Клим. Тихон, в самом начале нашего разговора ты мне сказал, что я тебе ничего не сообщил, не поделился, хотя мы близки и откровенны друг с другом. К твоим словам я могу добавить, еще не случилось, не произошло, чтобы ты меня в чем-то подвел. Если я тебе что-то открывал по секрету, я всегда знал, я был уверен, что моя тайна так и останется для всех тайной, и никто из твоих уст об этом не узнает.

Тихон. Я умею хранить тайны.

Клим. Да, ты умеешь хранить тайны, этого у тебя не отнять. И все таки не смотря на твое умение и мою уверенность в тебе, я тебе ничего не рассказал.

Тихон. Все верно, ты мне ничего не рассказал.

Клим. Почему я тебе ничего не рассказал?

Тихон. Этого я не знаю, но убежден, что в твоем случае таким нельзя делиться даже со стенами.

Клим. Тихон, в твоем умении хранить тайны ты надежнее самых молчаливых стен. И не сказал я тебе не потому, что я опасался за свою тайну, а потому что ты очень любишь над всем шутить и смеяться.

Тихон. Но тебе всегда нравился мой юмор.

Клим. Да, мне нравится твой юмор, но в жизни человека есть определённая граница, переступив ее, уже не можешь просто так от нечего делать, что-то произносить в качестве пошутить, посмеяться, потому что смех становится не добрым смехом, а злобной насмешкой. Моя граница, за которой я больше не мог смеяться, была Рената. Девушка, в которую я на какое-то короткое мгновение, но все же был влюблен, и я не хочу над этим смеяться, и тем более я не могу себе позволить смеяться над своим ребенком.

Тихон. Так и не смейся! Кто тебя заставляет смеяться? Я же тебе сказал, я без претензий к тому, что ты мне, своему родному брату, ничего не рассказал. Так молчи себе и дальше на здоровье с грустью и тоской без смеха и задора. Так ты не молчишь, ты говоришь! Зачем тебе взбрело в голову сейчас всем об этом рассказывать. Но если бы всем кроме Нины, это еще полбеды, а вот настоящая беда будет как для всех, так и для тебя, это когда об этом узнает Нина, и вот тогда действительно будет не до смеха.

Клим. Молчишь, беда, говоришь, беда.

Тихон. Клим, может ты больше накручиваешь себя, а в действительности все не так серьезно. И все, что тебе нужно, так это подойти к этому вопросу проще, легче, с долей юмора что ли, и все оно как-то само собой забудется, растворится.

Клим. Тихон, в маскировочном юморе если что- то и можно растворить, то только себя настоящего. А мне надоело быть фальшивкой, мне надоело прятаться и скрываться, я больше не могу быть ненастоящим.

Тихон. Клим, я тебя не понимаю.

Клим. Ты меня не понимаешь, потому что у тебя хорошо получается прятать свое настоящее лицо за маской смеха. Настолько хорошо получается, что ты уже сам не знаешь, кто ты есть настоящий.

Тихон. Ты это сейчас серьезно?

Клим. Куда уж серьезней! Когда ты всегда в хорошем настроении, на все и на всех смотришь с улыбкой и радостью, и всем окружающим тебя людям ты передаешь исключительно жизнерадостную энергию. Только ты, Тихон, можешь кого угодно своей улыбкой обманывать только не меня, потому что я знаю, как хорошо ты умеешь хранить тайны, и главная тайна которую ты хранишь, это тайна о самом себе, кто ты есть настоящий.

Тихон. Клим, я тебе предлагаю не над Ренатой и ее ребенком улыбнуться, а над ситуацией в целом, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и всех успокоить. После того, как мы об этом узнали, да еще то, что ты собираешься обо всем рассказать Нине, у всех давление поднялось. Мама пьет валерьянку, отец валидол, а у Алены на лице выскочил нервный тик. В общем, я хочу сказать, что касается юмора, ты просто меня неправильно понял.

Клим. Я все понял правильно и знаю, сейчас ты хочешь улыбнуться над моей сентиментальностью или, того хуже, посмеяться, но таким смехом ты смеешься от бессилия в неспособности полюбить ближнего своего как самого себя. Тихон, в такие моменты нужно не смеяться, нужно с болью в сердце рыдать над своей душой, иссыхающей без живой воды исцеляющих душу горьких слез. На что мы рассчитываем, если в нашей душе все так безбожно сухо и черство, ничего не растет, ничего не расцветает. Где мы должны горько плакать, мы сначала невинно улыбаемся, после насмехаемся и самое ужасное, в итоге мы злорадствуем. В этом паскудном и позорном смехе мы убиваем и душу свою и сердце свое своими же руками уродливых насмешек.

Тихон. Все что я сейчас услышал, звучит словно молитва. Клим, ты очень хорошо пропел, подобно церковному певчему, про светлое, про доброе. Я не ожидал от тебя столько патетики. Только вот поешь ты про добро не потому, что ты такой добрый и светлый, а потому что в твоей жизни есть стабильность и защищенность. У тебя нет никаких страхов за ваших с Ниной детей. Тебе не нужно думать, как их содержать, чем кормить, во что одевать, на какие средства учить, тебе не нужно ни переживать, ни волноваться за их будущее. Все твое молитвопение о человеколюбии не благодаря твоему доброму сердцу, а благодаря щиту и мечу, имя которым твоя жена Нина.

Клим. В какой-то степени ты прав, мне действительно мало приходиться бояться за своих детей, потому что у меня есть Нина. Тогда скажи мне, чего боишься ты?

Тихон. А я боюсь за моих детей, потому что у меня нет Нины, но как бы мне хотелось чтобы она у меня была, но все же благодаря покровительству Нины я кормлюсь за счет подрядов, которые получаю от компании, где работает Нина, и только благодаря Нине я имею хоть и небольшие, но все же заказы и мне есть чем накормить моих детей. Ты извини меня за мой юмор Клим, но я не могу думать о чужом ребенке, потому что я должен думать о моих детях. Потому как моя жена, в отличие от Нины, просто хорошая домохозяйка, и не щит и не меч, и о моих детях, об их защищенности, об их будущем должен подумать я, в отличие от тебя, потому что о твоих детях думает Нина, в то время когда ты думаешь возможно о совершенно чужом для тебя ребенке, сердобольный ты наш Клим.

Клим. Вот теперь это было не смешно!

Тихон. Это еще только будет не смешно! Ты прав! Я ханжа и шут, только я тот шут, который валится с ног от усталости быть ханжой и шутом. Но я вынужден быть смешным и ласковым льстецом, способным угождать и ублажать кусочком хорошего настроения, преследуя свои интересы, а если придется, то и с бокалом вина при свечах в романтической уединенный атмосфере. И мне было бы абсолютно наплевать на твою любовную историю за спиной у Нины, если бы эта история меня не касалась, но она меня касается, как и нас всех. Если Нина узнает, а я тебе скажу по секрету, хотя никого секрета в этом нет, что узнав о твоей измене с рождением ребенка, у Нины появится шанс избавиться от тебя, от добренького героя любовника. Который проникся пылкой чуткостью к одинокой особе женского пола и одарил ее ребенком, при участии своего милосердного сердца и, разуметься, не без участия своего детородного органа. Если Нина бросит тебя, а она, вероятнее всего так и поступит, у Нины больше не будет необходимости обеспечивать меня заказами, и я могу остаться без источника дохода. И от такой перспективы мне не до смеха, но и тебя ждет не менее худшая перспектива. Задай себе вопрос, Клим, прежде чем лить слезы орошения на свою душу, можешь ли ты себе позволить потерять Нину, свой щит и меч. Но все же если ты не одумаешься, ты узнаешь, что такое бояться, когда поймешь, что потерял Нину, без которой ты никто, и зовут тебе никак! И подумай, кому ты будешь нужен, милосердный и сердобольный ноль.

Клим. Я подумаю.

Тихон. Надеюсь на это.

КЛИМ И ОТЕЦ

Тихон. Привет, Пап

Отец. Привет, Клим! Что ты там задумал?

Клим. А чтобы ты задумал, если бы узнал, что у тебя где-то растет внук, который хотел бы познакомиться со своим дедом.

Отец. У меня есть внуки, которых мне вполне хватает, и с которыми я со всеми хорошо знаком, впрочем, как и они со мной.

Клим. И еще один будет лишним?

Отец. Как мне сказала Мама, ты не можешь знать с полной уверенностью, твой ли это ребенок?

Клим. А что знаешь ты?

Отец. Не понимаю тебя. О чем ты?

Клим. Я, Тихон, Алена, мы твои дети? Спрошу иначе, мы все твои дети?

Отец. На этот счет у меня нет сомнений, я знаю на все сто процентов, вы все мои дети!

Клим. Ты не можешь этого знать на все сто процентов.

Отец. Почему я не могу этого знать?

Клим. Потому что это вопрос веры а не вопрос знания, и ты веришь, но знать ты этого не можешь.

Отец. Хорошо, пусть будет по твоему, я не могу этого знать, но я могу верить без малейших на то сомнений, что вы все мои дети.

Клим. Так вот, Папа, поверь и в то, что у тебя где-то растет внук, которому сейчас десять лет. И я верю в то, что он очень хотел бы познакомиться со мной, со своим отцом и с тобой, со своим дедушкой, и никакие знания ни мне, ни тебе для этого не нужны, достаточно в это поверить.

Отец. Предположим, в данном случае достоверные знания может быть и не нужны. Но у меня есть другой случай, о котором и мне и тебе доподлинно известно, но ты видимо забыл. Позволь мне напомнить тебе о том, что никогда не забываю я, и всегда должен помнить ты.

Клим. И что это за случай, о котором я забыл?

Отец. Ты должен знать, в каком неокупаемом долгу мы с мамой перед Ниной. Это произошло, когда я взял в долг серьезную сумму у серьезных людей, на одно как мне казалось, стоящее дело и прогорел. Но, я бы все вернул, для этого достаточно было мне поверить и предоставить больше времени. Но этих людей не интересовал вопрос веры, их ответ прозвучал иначе, я должен был вернуть всю сумму в положенную дату. И дело было даже не в том, что нам с матерью нужно было продать свое единственное жилье, потому что даже этих денег не хватило бы рассчитаться за долг. Вопрос стоял в том, что я должен был достать свою старую охотничью двустволку и пустить себе пулю в голову, потому что мне эти люди доходчиво объяснили, если не вернешь в установленный срок всю сумму, застрелись, облегчи нам работу. И ко всему прочему, они добавили, если я застрелюсь сам, я смогу умереть быстро, потому как, если это будут делать они, умереть мне быстро уже не получится, убивать они меня буду медленно, без каких либо на то сомнений и вопросов веры. Ты не знаешь, что это такое, просыпаться и засыпать с мыслью, что должен покончить с собой, а я это знаю. Я набрался смелости и смерился со своей участью, моя жизнь закончилась, я должен был умереть. Но вот в последний момент мама пришла к Нине, и все ей рассказала. Клим, я думаю, ты догадался, к чему я клоню. Мама, пришла ни к тебе, своему сыну, Мама пришла к твоей жене, и рассказала твоя мама о нашей беде не тебе, а Нине, и не ты, а Нина оформила на себя кредит в банке, и погасила полностью за меня мой долг. Большую часть долга я уже отдал Нине, но дело даже не в деньгах, которые я до сих пор должен Нине. Дело в чуде, потому что если кто-то спросит меня, верю ли я в чудо, я отвечу, я знаю, что такое чудо, только чудо могло спасти мою жизнь и, думаю, жизнь твоей мамы тоже, и этим чудом оказалась твоя жена Нина. Так что ты, сынок, давай не глупи. Мы обязаны Нине нашими жизнями, твоя жена не заслуживает к себе того, что собираешься сделать ты, наш сын.

Клим. Я знаю об этой истории и никогда об этом не забываю. Только вот я и не собирался делать глупости, я собираюсь поступить здраво.

Отец. Странно, мама мне рассказала, что ты выдумал себе историю про внебрачного ребенка, и намереваешься сообщить об этой выдуманной глупости Нине.

Клим. Я намереваюсь признать внебрачного ребенка своим ребенком. С каких пор стало глупостью признавать своих детей?

Отец. Клим, напомни мне, а то что-то я вспомнить никак не могу. Когда я к тебе обращался хоть за какой-нибудь помощью, даже за самой пустяковой?

Клим. Не знаю, не помню, и какое это имеет значение.

Отец. Пожалуйста, вспомни, это имеет значение.

Клим. Так сразу и не вспомнишь. Подумать нужно.

Отец. Клим, да тут как не думай вспоминать нечего! Ни я, ни мама, мы никогда к тебе ни зачем не обращались. Но мы к тебе без претензий, ты наш сын, мы тебя любим, и ты безгранично нам дорог, но Нина дорога нам по-особенному, ты должен это понимать. И вот сейчас, Клим, я хочу обратиться к тебе возможно с единственной за всю свою жизнь просьбой, и просьба моя будет очень простая. Начну с того, что когда-то ты уже совершил одну свою глупость, изменил жене, которую мы все любим и которую любишь ты. Клим, я хочу тебя попросить, дорогой мой сын, только об одном, чтобы ты не совершал вторую, уже роковую глупость, рассказав Нине о твоей измене. Это между нами, мужчинами, измену жене в командировке можно списать на мужскую безобидную глупость, только вот для Нины это будет не безобидная глупость, это будет твое предательство верности, в котором ты Нине клялся, брав ее в жены.

Клим. Пап, мне приятно слышать, что вы любите мою жену, за все то, что она для вас делает, а так же мне приятно слышать что вы любите меня, потому что я ваш сын, хоть и ничего не делаю для вас. Но если вы думаете, что я свою жену люблю меньше чем вы, то вы глубоко заблуждаетесь. Нина мне дорога значительно больше чем вам, она моя жена. Только вот ты сказал про предательство верности любимой жене, но ты ничего не сказал про мое предательство своего ребенка. Передо мной, если ты этого не понимаешь, стоит дилемма, признаться Нине в моей неверности и признать внебрачного ребенка своим ребенком. Или скрыть от Нины мою неверность, но скажи мне, как в таком случае я смогу скрыть мое предательство своего ребенка отказом от него. Как я смогу скрыть это от себя, как я смогу скрыть это от ребенка?

Отец. У твоего ребенка, если это конечно твой ребенок, есть мать, которая, как в таких случаях принято говорить, скорее всего родила ребенка для себя, и они живут своей семьей, в которой тебя нет и не будет. Тебе нужно смириться с этим и оставить их семью в покое, потому что у тебя есть твоя семья и Нина, божественная женщина, которая каким-то чудом досталась такому дураку, как ты. Клим, ты не знаешь и не понимаешь кого, это засыпать и просыпаться с мыслью, что должен умереть, а я это знаю. И твоя жена Нина спасла мою жизнь и жизнь твоей мамы, и наш долг защитить Нину от твоего позора. Хотя бы это ты можешь понять?

Клим. Папа, ты говоришь, что ты знаешь, каково это, засыпать и просыпаться с мыслью, что должен умереть, и даже смирился со своей участью, но вот произошло чудо, имя которому Нина, и Нина спасла тебя. Я действительно не знаю, каково это, приготовиться к смерти и быть спасенным, но я знаю, что такое засыпать и просыпаться с мыслью, что у меня где-то растет непризнанный мной внебрачный ребенок, которого я хочу признать своим родным ребенком, но ты склоняешь меня не признавать ребенка. Но вместо этого мне придется признать собственное ничтожество, и ты меня убеждаешь смириться с этим! Прошу тебя, стань и ты для меня чудом, как когда-то стала чудом для тебя Нина, спаси меня от участи смириться с собственным ничтожеством, помоги мне признать отцовство над моим сыном, и ты спасешь во мне ту малую долю совести, которая во мне еще. осталась.

Отец. Клим, ты хочешь меня оскорбить?

Клим. Я никого не хочу ни обидеть, ни оскорбить. Но неужели бы ты отвернулся от своего сына, окажись ты на моем месте?

Отец. Я не на твоем месте, я на своем месте. И со своего места я прекрасно вижу, как ты подводишь всех нас в крайне неудобное положение по отношению к Нине, но это не самое страшное, потому что мы, хоть и с огромным трудом, но все же это переживем. Но вот как ты сможешь пережить, если навсегда потеряешь Нину, которую, как мы все хорошо знаем, ты любишь всем своим сердцем.

Клим. Я рискую навсегда потерять Нину, или я рискую навсегда остаться трусливым глупцом, как в глазах Ренаты, так и в глазах моего сына, да и в своих глазах тоже. Нужно что-то делать, на что-то нужно решиться, и первое, что я должен сделать, это ответить Ренате на ее вопрос.

Отец. Что это значит ответить? Разве Рената задает тебе какие-то вопросы?

Клим. Да, она задает вопрос в своем письме, которое написала мне десять лет назад, точнее это даже не вопрос, а больше посыл к вопросу который я должен задать сам и ответить себе сам.

Отец. Что же это за вопрос, который ты должен задать себе сам.

Клим. Рената в своем письме рассказала, что за то непродолжительное время, которое между нами было, я показал ей себя не с лучшей стороны, способный лгать любимой жене, способный сбежать от беременной любовницы. Как она сказала в письме, возможно, это и был я настоящий. При этом Рената благодарит меня за мою не лучшую сторону, за меня даже такого бессовестного настоящего, потому что именно не лучшая моя сторона была ей нужна, и другой я ей был не нужен. И в своем письме Рената дает мне понять, что ничего не сможет рассказать обо мне моему ребенку, рождение которого ждет, потому что она не сможет рассказать ему о моей не лучшей стороне. Как она считает, он сам должен будет придумать себе мой образ. И она надеется, что мой вымышленный образ в сознании ребенка будет значительно лучше меня не лучшего настоящего, чтобы он смог думать обо мне хорошо, потому что то, за что она может поблагодарить меня, за это не сможет меня поблагодарить мой ребенок. Вы все убеждаете меня, что в жизни Ренаты нет для меня места, а я добавлю, как в ее жизни, так в моем образе у ребенка нет для меня места, для меня не лучшего настоящего.

Отец. И о чем же ты хочешь спросить себя.

Клим. Разве ты не понимаешь вопроса.

Отец. Нет, я не понимаю вопроса.

Клим. Папа, я непременно ознакомлю тебя с моим ответом Ренате. Ты сам все прочитаешь, и думаю, ты сможешь увидеть и вопрос, и ответ на вопрос.

Отец. Ты хочешь, чтобы я читал чужие письма?

Клим. Ты будешь читать не в тайне, не скрытно, я сам тебе дам прочитать мой ответ на письмо Ренаты. Но что бы ты понял мой ответ, я дам тебе прочитать и письмо Ренаты тоже, в противном случае ты ничего не поймешь из моего ответа.

Отец. Ты знаешь, у меня такое ощущение, что ты хочешь меня во что-то впутать.

Клим. Папа, ты уже впутался, как и я, правда, я впутался десять лет назад, а ты впутался еще раньше, когда познакомился с моей мамой и породил меня на свет. Но ты, в отличие от меня, пытаешься выпутаться, я же пытаюсь распутать, и в этом наше с тобой принципиальное различие.

Отец. Может это и так, и все же я не понимаю, почему я должен читать ее письмо к тебе и твой ответ на ее письмо.

Клим. Я бы очень хотел, чтобы ты послушал мой с Ренатой письменный разговор, с одной особенностью, свою часть разговора Рената произнесла десять лет назад, я же свою часть произнесу сейчас, спустя десять лет.

Отец. И все же, почему я должен во все это вникать, если ваша переписка касается только вас двоих.

Клим. Увы, это касается всех нас, и тебя, и мамы, и Алены, и Тихона, по той простой причине, что вы все заинтересованные лица. Вот, к примеру, взять тебя, ты говоришь мне о моей глупости, если я все расскажу обо всем Нине, я же тебе говорю о своей глупости не признавать своего ребенка. Это говорит о том, что ты меня не слышишь. На много ли больше в тебе мудрости, в отличие от моей глупости, если ты способен слушать только самого себя? Так вот, я хочу, чтобы и ты проявил истинную мудрость, прочитал и вслушался в мой письменный разговор с Ренатой. В устном разговоре и вопросы и ответы зачастую шаблонны, потому как спрашивать и отвечать нужно сразу, и много времени на раздумья нет, и невольно в спешке можно упустить что-то крайне важное, самое важное. Читая ее письмо и мой ответ, у тебя будет время подумать, вдуматься, и я надеюсь, я на это рассчитываю, что ты найдешь в себе достаточно мудрости, чтобы услышать и увидеть что-то очень нужное нам всем, то к чему сейчас ты так глух и слеп.

Отец. Хорошо. Я прочитаю ее письмо и твой ответ.

Клим. И передай, пожалуйста, маме, да и всем тоже, пусть каждый прочитает.

Отец. Передам.

КЛИМ И АЛЕНА

Клим. Да, Алена, слушаю тебя!

Алена. Привет, Клим!

Клим. Привет.

Алена. Это правда?

Клим. Что, правда?

Алена. Я узнала от мамы, что у тебя на стороне есть ребенок!

Клим. Да, есть такое дело.

Алена. Верится с трудом.

Клим. Алена, ты можешь верить или не верить, ребенок он есть в независимости от твоей веры.

Алена. Вынуждена поверить. Только вот как ты об этом расскажешь Нине? Она, если я правильно поняла маму, ничего не знает о твоем внебрачном ребенке.

Клим. Да, Нина ничего не знает, и даже не догадывается.

Алена. И как ты собираешься Нине об этом сказать.

Клим. Представления не имею, но думаю не буду готовить высоких речей и использовать сложные предложения. Скажу очень коротко самыми простыми словами. У меня на стороне есть ребенок.

Алена. Так вот прямо и скажешь?

Клим. Так вот прямо и скажу.

Алена. Клим, дам тебе добрый совет, не делай этого!

Клим. Твое ли это дело, Алена, чтобы давать мне советы?

Алена. Клим, дорогой мой брат, когда мне мама рассказала обо всем этом, и что ты собираешься Нине все рассказать, я подумала, в конце концов, это твое сугубо личное дело. И тот ребенок, твой он или не твой, это решать тебе, но потом, когда я еще раз все обдумала и все хорошо взвесила, не без маминой помощи, конечно, я изменила свое мнение и считаю, что это и мое дело тоже.

Клим. Почему это и твое дело тоже?

Алена. Нина, она очень хороший человек, и я очень многим ей обязана. И тебе Клим, и Нине, и всей вашей семье, я желаю всего самого наилучшего.

Клим. Спасибо, Алена, я так же желаю и тебе и всей твоей семье всего самого наилучшего. И все же мне бы хотелось получить ответ на мой вопрос. Почему это и твое дело тоже. Будь так любезна, объяснись.

Алена. В моей жизни так сложилось, что от благополучия твоей семьи зависит и мое благополучие.

Клим. Каким образом?

Алена. Клим, не нужно, оставь это. Ты хорошо знаешь, всем, что у меня есть в материальном значении, я обязана Нине. Тебе известно, что сразу после того, как я окончила университет, Нина устроила меня на очень хорошую должность, и уже много лет я имею стабильную работу с приличным доходом, не смотря на то, что в компании все напряженно с бесконечными сокращениями и увольнениями.

Алена. И дефицита нет с желающими занять мое место, но только лишь благодаря покровительству Нины никто меня не трогает, и по милости ее доброго сердца я чувствую себя в полной безопасности. И если вдруг между вами произойдет разлад, а еще хуже, она бросит тебя, я долго не продержусь на моей должности, меня уволят. Для меня это будет катастрофа. Ты знаешь, у меня непомерный ипотечный кредит.

Клим. Да, я осведомлен о твоем кредите, только это не мой кредит, или кредит моего внебрачного ребенка.

Алена. Я все понимаю, мои проблемы, это мои проблемы, но мы все пострадаем, и ты тоже. Так объясни мне, зачем рассказывать Нине о твоей измене и внебрачном ребенке, если правда, которую ты собираешься поведать, ничего кроме страдания в нашу жизнь не добавляет?

Клим. Нина должна знать правду, да и ребенок тоже, а за правду порою приходиться и пострадать.

Алена. Клим, что ты хочешь доказать этой правдой?

Клим. Когда я расстался с Ренатой, она мне написала письмо, в котором сообщила о своей беременности. Я не поверил ей, точнее я не захотел ей поверить, потому что все мои мысли были о Нине, о моей семье, о моих детях, и обо всех вас, которым всем покровительствует Нина. Но после моей встречи с Ренатой и ребенком все изменилось. Если раньше я не нашел в себе смелости признать ребенка моим ребенком, именно поэтому я не поверил Ренате, то сейчас я вижу все иначе. Я вижу все в достаточной степени, чтобы поверить и открыть всем правду о себе, кто я есть настоящий. Но во всем есть свое но, мне по прежнему не хватает смелости открыть правду Нине.

Алена. Не понимаю, что могло произойти, чтобы ты так кардинально поменял свое мнение, но могу сказать совершенно точно, ты абсолютно правильно поступил, когда порвал с этой провинциалкой. Ей просто опостылела ее серая жизнь, и все что ей нужно было, так это просто развлечься. Я уверена, она знала, что ты женат и полностью отдавала себе отчет, что ей ничего с тобой не светит.

Клим. Да, Рената знала о моем семейном положении, но я сам ей ничего не говорил, и она меня никогда не спрашивала.

Алена. Раз она тебя ни о чем не спрашивала, это может означать только одно, ей немного было от тебя нужно. Всего-то добавить немного разнообразия своим серым будням. Кстати, сколько ей было лет, когда вы познакомились

Клим. Немного за тридцать.

Алена. А дети у нее уже были?

Клим. Нет, детей у нее не было.

Алена. За тридцать и без детей! Это же полностью объясняет ее поведение! Ей было нужно поторопиться с материнством и откладывать было особо некуда. Но вот незадача, для этого, казалось бы, десятиминутного дела требуется мужчина, которого у нее нет и которого ей нужно найти, да некого попало, все-таки речь идет о будущем ребенке, о его генетике, о его здоровье. В общем нужен качественный генофонд с минимальными рисками и максимальным эффектом.

Алена. И вот появляешься ты, семейный, с женой и детьми, без вредных привычек и внешне здоров, и главное ты в командировке, и жена далеко, что делает тебя отчасти свободным. И все это говорит в пользу твоей кандидатуры для реализации детородной задачи. Риски минимальные, ожидаемый эффект максимальный, далее только настойчивые действия. Яркий макияж, притягивающий наряд, романтика в общении, уединенные встречи и дело сделано, она ждет ребенка.

Клим. Никто не поймет женщину лучше, чем другая подобная женщина.

Алена. Клим, ты на что- это намекаешь?

Клим. Я не намекаю, а указываю на то, что ты, Алена, невероятно проницательная в вопросах женского бытия.

Алена. Так значит, ты со мной согласен?

Клим. С чем согласен?

Алена. С тем, что это Рената получила от тебя все что хотела, и это факт. Это единственное, что тебе нужно признать, и для этого совершенно не обязательно признавать ее ребенка своим ребенком, всем об том рассказывать и, тем самым, ломать свою судьбу и судьбу своей семьи. Клим, ничего не меняй, оставь все как есть, подчинись своей судьбе, а Ренату с ее ребенком предоставь ее судьбе.

Клим. Я не согласен с тем, что можно все предоставлять на откуп судьбе. А человеческие убеждения условны и изменчивы, именно перемены в убеждениях меняют нас, предоставляя нам способность быть хозяином своей судьбы и своей жизни, а не безмолвным смеренным рабом, полностью предоставив себя и свою жизнь на волю судьбе, как на волю случая.

Алена. Клим, не морочь мне голову философскими дебрями. То, что ты затеял, опасно для всех нас! Тебе нужно оставить все как есть, и это будет самое лучшее, что можно сделать из всех возможных вариантов, в противном случае пострадают все, и больше всего пострадаешь ты и твоя семья.

Клим. Существует одно обстоятельство, которое я не могу оставить как есть. Рената написала мне письмо, в котором сообщила о своей беременности, на которое я ей не ответил.

Алена. Что из того, что написала! Мало ли что можно написать, стоит ли об этом думать сейчас, когда прошло столько лет, все забыто и быльем поросло.

Клим. Рената ничего не забыла, и я ничего не забыл.

Алена. И очень жаль, что не забыл, Нужно все забыть во благо тебе и всем нам

Клим. Алена, может быть, я и забыл бы, если бы сразу написал Ренате свой ответ, но я не ответил.

Алена. И почему же ты ей сразу не ответил?

Клим. Потому что у меня не было нужного ответа. И вот только сейчас после нашей недавней встречи, которая произошла случайно спустя десять лет, мне есть, что сказать Ренате.

Алена. Клим, зачем нужен этой Ренате твой ответ, да ей вообще от тебя ничего не нужно. Она родила ребенка, пусть от тебя, но это не твой ребенок, это ее ребенок. И она вкладывает в этого ребенка все самое лучшее, что у нее есть, это сердце матери, и этим она счастлива. Клим, ей не нужен твой ответ, не трогай ее, оставь ее в покое. Пусть она наслаждается своим материнством и мысленно тебя благодарит за счастье быть матерью, которое выпала на ее долю.

Клим. Алена, мне от ответа не уйти. Я должен ответить Ренате.

Алена. Клим, ты понимаешь, что своим ответом ты можешь погубить всех нас, но в первую очередь ты погубишь себя!

Клим. Но ты даже не знаешь, каким он будет, мой ответ.

Алена. Не знаю, но я очень рассчитываю, что у тебя будет нужный всем нам ответ. В котором, безусловно, ты очень вежливо, крайне деликатно и доходчиво объяснишь, что свою жизнь ты изменить не можешь и пожелаешь Ренате всего самого наилучшего. Я буду надеяться, что на этом все и закончится, и все мы здесь, и Рената там, будем жить поживать, и как прежде добра наживать.

Клим. Я так же надеюсь, что мы все будем жить. Но вот на счет как прежде, подозреваю, что как прежде жить уже не получится.

Алена. Что ты ей собираешься написать?

Клим. Я дам тебе прочитать мой ответ и ее письмо тоже.

Алена. Мне! Зачем мне читать ваши письма?

Клим. Все должны прочитать, не только ты.

Алена. Это что такое будет! Коллективное чтение чужих писем? Может, ты меня еще и подпись попросишь поставить, что ознакомлена и со всем вышеизложенным согласна, каюсь. Клим, это полный бред! Я ни в чем перед этой Ренатой не виновата, и уверена, что она никого ни в чем не обвиняет, и даже напротив, благодарит. У нее есть ребенок, она занимается его воспитанием и получает от этого массу удовольствия. Кому он нужен этот твой пафос с коллективным чтением чужих писем, никто в этой мишуре не нуждается.

Клим. Алена, подпись ставить не нужно, и никто ни меня, ни тем более тебя, ни в чем не обвиняет. Тем не менее, я хочу, чтобы ты мой ответ для Ренаты прочитала вместе с ее письмом.

Алена. Клим, ничего не понимаю! Зачем ты меня во все это впутываешь, я не имею ко всему этому никого отношения. Если уж тебе так нужно написать этой Ренате ответ, пиши, только причем тут я, почему я должна читать ваши письма?

Клим. Алена, ты настойчиво склоняешь меня к определенным действиям, а не означает ли это, моя дорогая сестра, что ты сама себя впутала, и уже имеешь ко всему, что происходит, самое что ни на есть прямое отношение. И мне отчетливо помниться, как в начале нашего разговора ты бескомпромиссно заявила, что это и твое дело тоже.

Алена. Ты собираешься сказать Нине правду и своим впутыванием в вашу переписку, подталкиваешь меня, чтобы я поддержала тебя в твоем опрометчивом желании наделать проблем себе и всем нам, потому что, видимо, у тебя самого не хватает на это ни смелости, ни воли. Я права? Ты этого хочешь?

Клим. Да! Я хочу, чтобы ты меня поддержала.

Алена. Я не буду читать ваши письма!

Клим. Почему, позволь узнать?

Алена. Для какой пользы дела ты собрался рассказать Нине правду о твоей измене и внебрачном ребенке? И для какой пользы дела я должна поддержать тебя в этом губительном для всех нас твоем откровении?

Клим. Разве в откровении обязательно должна быть польза для дела?

Алена. Правда и неправда никому не нужны сами по себе. Правда, как и неправда, если и необходима, то только для пользы дела. Вопрос только в одном, где больше пользы для дела, там, где есть правда, или там где ее нет. Вот ты, Клим, что ты хочешь доказать своим признанием? Что ты честный? Да ты как тот честный подлец, который честно говорит своим близким людям о своей подлости проявляя по отношению к себе самомнение космических масштабов считая себя честным и открытым человеком.

Алена. Но правда такова, что этот честный подлец до ужаса боится личной ответственности, и открываясь близким людям, он перекладывает все на откуп совести близких людей, тем самым он пытается разделить если не хуже переложить на плечи близких людей ответственность за его наказание. Но близкие люди по причине желания простить самих себя за свое бессилие в неспособности наказать близкого им человека вынуждено прощают честного подлеца, тем самым становясь вместе с честным подлецом соучастниками его подлых деяний неосознанно подталкивая его к совершению новых подлостей

Клим. Алена, ты решила, я хочу быть честным подлецом и переложить всю ответственность за свое откровение на вас?

Алена. Я хочу сказать, что ты до сегодняшнего дня молчал, и это говорит только об одном, что совесть у тебя все же есть, и тебе было стыдно. Так оставь же, Клим, свой стыд при себе, не нужно открывать и перекладывать свою совесть на мои плечи чтением вашей переписки, когда я должна читать, вникать и углубляться в суть твоих душевных терзаний и обращаться уже не к твоей, а к своей совести. Ты изменил своей жене, и твоя любовница от твоей измены забеременела и родила, и ты, как и подобает настоящему подлецу, промолчал любовнице о жене, жене о любовнице и продолжал молчать аж целых десять лет.

Алена. Но вот парадокс, в твоем подлом молчании пользы дела значительно больше как для всех нас, так и для твоей совести в отдельности, нежели в твоем откровении. Живи, как живешь, пусть твоя совесть помучается, хотя бы ты будешь знать, что она, эта совесть, у тебя все же есть, и мы будем жить, как жили с нашей совестью, которая говорит нам, что нам нужно уберечь и себя и Нину от губительного для всех нас твоего откровения.

Клим. Ты молодец, Алена, настоящая интеллектуалка! Оригинально ты все повернула. И действительно, с нечистой совестью жить сложней, она тебя мучает, терзает, но в то же время ты хотя бы знаешь, что она, эта совесть, у тебя все же имеется, и отчасти это может сойти за утешение. И почему бы на проступки не посмотреть, как для пользы дела самой совести, которая живет угрызениями и раскаяниями, а взамен от страдающей совести можно получить искупления за нечистые деяния. Но самое полезное в совести, что ее можно никому не показывать. Сам совершил проступок, сам себя обвинил, сам себя осудил и сам страдаешь, и никто ничего не знает. Ты можешь оставаться для всех с не запятнанной чистой совестью, пусть и страдающей где-то глубоко внутри тебя, там, где никто и ничего не видит. Хочу тебя спросить, ты все в своей жизни именно так делаешь, для пользы дела?

Алена. Единственное, что я могу тебе на это сказать, я не занимаюсь в отличие от тебя словоблудием, и мне не стыдно за свои убеждения.

Клим. Не стыдно, не означает ли это, что совесть у тебя не болит, и ты не знаешь, имеется ли она у тебя.

Алена. Не нужно, оставь это, тебе меня не переубедить.

Клим. Я не буду тебя переубеждать, разве только лишь порадуюсь за тебя, сестра, что вся твоя жизнь будет без остатка использована исключительно для пользы дела. И вот когда ты оглянешься назад, чтобы посмотреть, сколько тобой было сделано для пользы дела, я очень рассчитываю, что внутри тебя все же что-то заболит и тебе хоть за что-то, но все же будет стыдно. Что, безусловно, докажет, что вся твоя жизнь прошла только для пользы дела, в том числе и для пользы твоей совести, потому что когда она у тебя заболит, ты узнаешь, совесть у тебя все же где-то есть

Алена. Я не буду читать ваши письма. Свою позицию по этому вопросу я высказала и своего мнения не поменяю.

Клим. Хорошо. Пусть будет по-твоему.

АКТ 2

ПИСЬМО РЕНАТЫ, КЛИМУ.

Здравствуй, Клим! Ты исчез из моей жизни так же неожиданно, как появился. Если твоего появления в моей жизни можно было избежать, то твое исчезновение из моей жизни было неизбежно. Ты женат и мне все было известно о тебе с первого дня нашего знакомства. Пусть ты мне этого и не сказал сам, но мне было не сложно навести о тебе справки. Именно поэтому я тебя не спрашивала о твоем семейном положении, потому что не хотела произносить неизбежное вслух.

И для меня твой разрыв со мной не был вопросом вероятности, это было вопросом самого кроткого времени, потому что я так решила сама, потому что именно этого я хотела сразу после первого дня нашего знакомства, и именно этого я хотела от тебя, твое неизбежное исчезновение.

Предполагаю, что сейчас, прочитав вступление к моему письму, ты крайне удивишься моему истинному отношению к нашему знакомству, и мысленно спросишь себя, зачем мне все это было нужно, если наши с тобой отношения были неизбежно обречены на разрыв, о чем я знала и чего я хотела в конечном итоге.

Но что это означает - хотеть неизбежного? Что мы знаем о своем будущем? Каким мы его видим, что мы в него вкладываем? успехи, достижения, накопления, пенсионный стаж? Или, возможно, одиночество, или неистовую любовь, из за которой мы готовы поступиться всем и последовать за любимыми хоть на край света?

Нет, если говорить про любовь к мужчине, мною утеряны значения безумства силы такой любви, я не знаю, что это означает, и больше не хочу знать, потому что в этом не простом деле, любить мужчину, и я это хорошо про себя знаю, мне не добиться успеха, я обречена на фиаско. Так что же мне остается, каким будет мое будущее о котором я так мало знаю.

Я задавала себе этот вопрос, и успокоение я нашла только в одном, я должна стать матерью, и это единственное, где бы я еще могла добиться успеха, в любви к ребенку, где достижения моего ребенка будут и моими достижениями, где его будущее будет продолжением меня, продолжением моего будущего.

Ребенок - это мой спаситель, он поможет мне работать, потому что ребенку нужна я, а мне нужна работа, чтобы содержать себя и ребенка. Ребенок - это мой спаситель от одиночества и безрассудства, потому что он не даст мне потерять себя в настоящем, от которого зависит наше с ним будущее.

И вот свершилось, совершенно беззащитное, только зарождающееся существо, которое еще даже не появилось на свет, только лишь плод, но уже как плод надежды на мое будущее, протягивает мне руку из моей утробы. Я же протягиваю плоду свою руку, и говорю ему что буду его надеждой и верой в мою любовь к нему, к моему ребенку.

Я думаю, ты догадался, Клим, каким будет мой ответ на вопрос, зачем мне все это было нужно. Да, мне нужен был ребенок, а для этого мне нужен был мужчина, который поможет мне обзавестись ребёнком. Я не хотела этого делать с кем угодно, мне нужен был мужчина, который мог бы мне понравиться, и мне понравился ты.

Далее я сделала от себя все возможное, чтобы я смогла понравиться тебе, и мне это удалось. Но главное, мне удалось сделать то, ради чего я все это затеяла. Я забеременела. О своей беременности я узнала в тот момент, когда мы еще не расстались, я не хотела тебе этого говорить и уже начала думать, как бы нам поскорее прекратить наши отношения, чтобы все вернулось на круги своя, ты к своей жене, а я к своему будущему ребенку, как вдруг все решилось само собой. Ты возвращаешься не прежнее место работы и покидаешь наш маленький город

Ты спросишь, зачем же я тебе пишу, что я от тебя еще хочу, если я получила все то, чего от тебя хотела. Да, я получила все, что хотела, и я не собиралась ничего тебе сообщать, но потом подумала, что это будет не честно по отношению к тебе. Я не знаю, что ты вкладываешь в честность, как известно, одно и то же действие может быть как честным, так и бесчестным в зависимости от ценностей, идей, идеалов и много чего прочего.

Клим, нашего с тобой времени было более чем достаточно, чтобы ты понравился мне, и как я думаю, я испытала к тебе чувство влюбленности, но этого времени было слишком мало, чтобы узнать твои убеждения, и понять, кто ты есть настоящий, что для тебя честно, а что бесчестно.

Хотя есть моменты, которые говорят не в твою пользу, например, ты скрыл от меня существование своей жены, от своей жены, и я в этом уверена, ты скрыл мое существование. И все же это еще не говорит о твоей бесчестности, по крайне мере по отношению ко мне, потому что твоя бесчестность меня вполне устраивала, ты мне был нужен именно такой, какой ты есть.

Возможно я ошибаюсь в тебе, ведь у нас было так мало времени, и я тебя совсем не знаю, но я знаю себя, в моей жизни было достаточно времени, чтобы узнать свои убеждения, и я считаю, что будет не честно по отношению к тебе, если я не сообщу тебе о своей беременности.

Только ты должен знать, говоря тебе о своей беременности, я, сообщаю тебе, что это только мой ребенок и он нужен только мне, но все же я считаю, ты должен знать, что у тебя где-то растет ребенок, к рождению которого ты тоже имеешь отношение.

Кстати это будет мальчик, видимо на небесах решили, что все же у меня должен быть мужчина, в любви к которому я смогу добиться успеха. Со своей же стороны ты должен сам решить, что тебе со всем этим делать, но чтобы ты не сделал, ты должен знать, я не хочу тебе навредить, я не хочу, чтобы из-за меня пострадала твоя семья.

От знакомства со мной, я надеюсь, ты получил незабываемые впечатления, но немного зная тебя, думаю, вместе с увлечением ты получил и чувство вины перед своей женой, которую, я уверена, ты очень любишь. Хочу тебе сказать, чтобы ты не терзал себя чувством вины перед женой, потому что твоя измена была в большей степени спровоцирована мной.

Но как не говори, измена есть измена и с этим не поспоришь, но я была вынуждена на это пойти, чтобы забеременеть, и прошу тебя и твою жену простить меня за это. Теперь ты все знаешь, но, возможно, ты хотел бы меня спросить, что я скажу ребенку, кто его отец, почему он не с нами. На этот счет ты можешь быть совершенно спокоен, как я уже тебе сказала, нашего с тобой времени было слишком мало, чтобы узнать тебя по настоящему, чтобы узнать тебя настоящего.

Я даю тебе свое слово, ребенок от меня о тебе ничего никогда не узнает, дабы не обманывать своего ребенка, ведь я и на самом деле о тебе мало что знаю, пусть он сам придумает себе твой образ и поверит в него. Дети, они обладают уникальной способностью верить, им для веры не нужно знать. Да и нужно ли твоему ребенку знать тебя, потому как знания на многое способны как создать хороший образ, так и разрушить хороший образ, и порою самое лучшее это верить во что-то хорошее, в кого-то хорошего, не зная его настоящего.

И зачастую лучше не выходить из своего подвала, не показывать себя другим, не показывать себя самому себе, дабы не приоткрывать тайну о себе настоящем, которая способна как спасти, так и убить веру во что-то хорошее, в кого-то хорошего. И тебе совсем необязательно открывать себя настоящего своему внебрачному ребенку, потому как никто не знает, будет ли твое настоящее лицо лучше того образа, который ребенок придумает себе сам.

Не разочаруется ли он, познав тебя настоящего, не разочаруешься ли ты в самом себе, узнав себя настоящего. Клим, на этой ноте я должна закончить своё письмо, да и наша с тобой история на этом тоже заканчивается. Прощай, Клим! Я желаю тебе всех благ, будь счастлив.

ПИСЬМО КЛИМА, РЕНАТЕ.

Здравствуй, Рената! Десять лет назад я получил от тебя твое письмо, в котором ты мне сообщила о своей беременности. Я не ответил тебе, потому что на тот момент у меня не было нужного ответа. Я не знал, что тебе ответить. Но вот спустя десять лет мы случайно встретились и простояли друг напротив друга ни проронив ни слова, если не считать элементарных привет и прощай.

Ты скажешь, не означает ли это, что ничего не изменилось и мне по-прежнему нечего тебе сказать. Внешне в моей жизни за эти десять лет действительно мало что изменилось, я по-прежнему женат и мне по-прежнему дорога моя жена. Но все же перемены есть, потому что наше с тобою знакомство не могло меня не изменить, наше знакомство не могло не внести в мою жизнь перемены.

Что-то невидимое, но невероятно сильное проникло внутрь меня десять лет назад. Кто-то со стороны подумает, может это была любовь к тебе? Нет это не так, я никогда не любил тебя по- настоящему. Так ведь и ты меня не любила, и мы не произносили друг другу слов любви, в чем были честны друг с другом, в чем не обманывали друг друга.

Тем не менее, в нашей с тобой истории было кое-что настоящим, тебе действительно удалось понравиться мне с такой силой, что моя влюбленность к тебе была неописуемо сильной, моя влюбленность к тебе была настоящей. Мое увлечение тобой помимо трепетного биения моего сердца сопровождалось сильным сдавливанием внутри моей груди, в тот момент, когда мне не хватало буквально одного шага от влюбленности до любви к тебе.

Рената, я не мог сделать этого шага, потому что нельзя наполнить наполненное сердце любовью еще одной любовью, отчего я должен был оступиться от тебя, сделать шаг назад и расстаться с тобой. Влюбленность - это увлечение, любовь же - это жертва, и я не готов был принести в жертву свою семью ради влюбленности к тебе.

Да, я не любил тебя по настоящему, я не был с тобой настоящим, я не готов бы жертвовать ради тебя тогда, я не готов жертвовать ради тебя и сейчас, так ведь и ты не хотела от меня никаких жертв, и, я думаю, не требуешь этих жертв и сейчас. И все же моя влюбленность к тебе была настоящей, я был влюблен в тебя по- настоящему, и мои воспоминания о том нашем с тобой коротком времени наполнены нежным волнением моего сердца.

Только это было не единственное настоящее, что произошло во мне тогда, и происходит во мне сейчас, по сей день. Есть еще кое-что настоящее, то, что проникло в меня тайной невидимой силой, то, что ежедневно живет во мне. Порою на время укрываясь от меня за пеленой суеты моих дней, и никогда не исчезая навсегда, но всегда заново открываясь, показывает мне себя с новой непреодолимой силой.

Так что же произошло между нами помимо моей влюбленности к тебе, что проникло в меня тайной невидимой силой? Это были десять лет моих размышлении о твоем письме, о тебе, обо мне, о том, что есть вымыслом, а что есть настоящее.

Да, именно, это и были те невидимые тайные силы, силы наших размышлений, которые способны проникнуть в нас глубоко, которые способны изменить нас до глубины, которые способны вознести на недосягаемою высоту ввысь, или уронить с недосягаемой высоты вниз наших размышлений. Где есть высота, и где есть пустота наших мыслей.

И мои мысли в моем ответе к тебе начну с того, что в своем письме ты спрашиваешь, что мы вкладываем в свое будущее? И каждый день от момента прочтения твоего письма, осознано или бессознательно, я потаюсь ответить на этот вопрос, что я вкладываю в свое будущее, что я вкладываю в свой завтрашний день, в свой день через месяц, в свой день через год, что я вкладываю в себя через десять лет.

Каким я буду, какими будут мом мысли, будут ли они наполнены горечью или радостью, разочарованием или очарованием. Я не знаю, каким оно будет, мое будущее, и будет ли оно вообще, но я знаю, что я вкладывал в себя до сегодняшнего дня пока, не начал писать тебе мой ответ на твое письмо. Я выкладывал в себя свое молчание о себе настоящем, не отвечая тебе на твое письмо, не отвечая себе на вопрос, который ты задаёшь в своем письме, кто я есть настоящий.

Так что же произошло, что изменилось за эти десять лет моих размышлений. Где я нахожусь сейчас, на недосягаемой высоте, или же в пустоте своих мыслей о тебе, о самом себе, кто я есть настоящий. И как можно вкладывать хоть что-то в свое будущее, в себя будущего, если я ни чего знаю о себе настоящем.

Как бы я себя не спрашивал все эти десять лет о настоящем, я всегда приходил только к одному ответу, я боюсь потерять свою жену, свою семью. Для себя я решил, моя семья для меня настоящее, твое письмо о твоей беременности - это вымысел.

И все десять лет я думал именно так, но именно такое решение так думать не давало мне ответит на твой вопрос, кто я есть настоящий.

И вот я молчу, потому что у меня есть мой подвал меня настоящего, подвал моего молчания, из которого я не выхожу, дабы не приоткрыть тайну о себе настоящем, как другим, так и саму себе, выстроив прочные стены, натянув колючую проволоку и выкопав глубокие рвы.

Дабы никто не мог заглянуть внутрь меня, чтобы и я не мог заглянуть внутрь самого себя. И, полагая, что никто не сможет разрушить неприступные стены, за которыми где-то глубоко внутри я так тщательно от всех, и от самого себя спрятал свое живое сердце, наполненное моим стыдом и страхом перед собственным я, себя настоящего.

И вот это произошло, мы встретились! Я по прежнему молчу, как молчишь и ты, потому что свое слово ты уже произнесла в своем письме, и слово перешло ко мне, пришла мой очередь отвечать. Но я смотрел на тебя ты смотрела на меня и я ничего не мог произнести вслух.

Но молчал я не потому, что мне нечего было тебе сказать, а потому, что я боялся небрежным словом случайно тебя обидеть, случайно налгать как тебе, так и самому себе. Я боялся совершить что-то неправильное. Только вот что же будет правильным, в нашей с тобой истории, которая как ты посчитала, судя по последним словам твоего письма, закончилась, и в то же самое время ты говоришь в своем письме, что мы так мало знаем о своем будущем.

К твоим словам о будущем я хотел бы добавить, мы так мало знаем о своем будущем, от которого что-то ждем или от которого отказываемся, к которому мы с невероятной силой стремимся и от которого с такой же невероятной силой пытаемся убежать, будущее, которое мы хотели бы встретить или которого хотели бы избежать.

Именно поэтому я хочу тебе сказать, что наша с тобой история не закончилась, потому что у нее есть продолжение. Да, это продолжение твой ребенок. Нет, я не претендую на твоего ребенка, но не претендует ли он на меня настоящего, помимо меня вымышленного, потому что ты, да и я тоже, оставили ему вообразить меня вымышленного, но будет ли это честно по отношению к ребенку

И вот это случилось, то, ради чего я строил стены своего подвала, оказалось пустым. Твоему ребенку достаточно было посмотреть на меня, и возведенное мною укрепление рассыпалось, как карточный домик, потому что ребенок не был вымыслом, он был настоящим.

Он по-настоящему смотрел на меня, на меня не вымышленного, на меня настоящего, и я не смог спрятаться от его по настоящему открытых глаз. Я был беззащитным, перед глазами твоего ребенка, который ничего не знал обо мне, но искренне верил в мое существование, искренне верил в кого-то хорошего, искренне верил в меня хорошего настоящего.

Я же знал о нем, но отказался верить в его существование, в его настоящего, предпочитая думать, что наш ребенок - это вымысел.

Рената, ты писала в своем письме, как ребенок протягивает тебе руку в своей вере в тебя, в твое добро, в твою любовь, и ты протягиваешь ему свою руку в ответ. Я добавлю, наш ребенок, он еще протягивает и мне свою руку, чтобы я мог избавиться от страха выйти из своего темного подвала, стать настоящим и жить с открытым по настоящему живым человеческим сердцем, и для этого мне достаточно протянуть ему свою руку в ответ.

И вот он настоящий, со своим настоящим детским человеческим сердцем, способным по настоящему любить, по настоящему верить, стоит передо мной, и через его глаза я слышу его голос, который спрашивает меня, почему ты смотришь сквозь меня, как будто не видишь меня, посмотри на меня, я не вымысел, я существую, почему ты прячешься от меня, почему ты так боишься меня, не прячься, не бойся, я не причиню тебе зла, поверь в меня, поверь в мою любовь к тебе. И он протягивает мне руку, приглашая меня выйти наружу из развалин моего темного подвала, и я хочу протянуть ему свою руку в ответ!

Рената, в своем письме ты сказала, дети обладают уникальной способностью верить, им для веры не нужно знать. Я дополню твои слова, мы же взрослые, утеряли способность верить, и взамен приобрели способность не верить даже в то, что нам хорошо известно. Я знал о нашем ребенке, но отказался верить в него, он же никогда и ничего обо мне не знал, но всегда верил в меня.

Дети не навсегда остаются детьми, они взрослеют, и для каждого из них наступает момент, когда он, ребенок, сбрасывают с себя одежды ребенка, и одевает одежды взрослого, но что-то из одежды ребенка мы, взрослые, украдкой, порою даже не заметно для самих себя, берем с собой во взрослую жизнь. Что возьмёт с собой из этой одежды наш ребенок, когда станет взрослым?

От тебя он возьмёт веру в твою любовь, в которой твоя любовь к нему была настоящей, в которой ты была настоящая. Что же возьмет он от меня, вымышленного? От меня он возьмет разочарование, потому что я так и не протянул ему свою руку, я так и не поверил в его любовь и не превратился в настоящего, я так и остался навсегда вымышленным.

Хочу ли я, что бы наш ребенок взял от меня только вымысел меня, для которого я никогда не стану настоящим, для которого я навсегда останусь вымышленным. Нет, я этого не хочу. И вот когда я это понял, неприступные стены моего подвала пали, и я увидел себя настоящего, я увидел свой стыд, я увидел свой страх, но чего я стыжусь, чего я боюсь. Разве может мой внебрачный ребенок быть разрушителем моей любви к моей жене? Несомненно, нет!

Но могу ли я не молчанием своим, а покаянием своим выйти из своего подвала и открыть нам всем глаза друг на друга себя настоящих и показать нам, способны ли мы друг друга прощать, способны ли мы друг друга любить. Несомненно, да!

Я видел глаза мальчика, нашего сына, я видел, что он еще верит в меня, что я есть, и я люблю его, а он любит меня. И мне еще не поздно исправить ошибку и не допустить преступление против веры ребенка в меня хорошего, настоящего, преступлением моей верой в его не существование.

Рената, я невероятно сильно хочу познакомиться с нашим сыном, и так же невероятно сильно я хочу познакомить себя с ним. Допускаю, я могу оказаться не таким каким он меня себе представляет, но я хочу, чтобы он знал, кто его отец, настоящий а не вымышленный, и не смотря на то, что я не смог полюбить тебя, и отказался от тебя, я не хочу отказываться от любви к своему ребенку

Рената, я жду от тебя ответ, когда я смогу приехать, и ты познакомишь меня с нашим сыном. Если ответа не будет, я приеду сам. Я не буду ждать еще десять лет, чтобы после сказать себе, что я так и не смог протянуть руку своему ребенку и выйти из своего тёмного подвала, где окончательно зачерствело и погибло мое когда-то еще живое сердце.

Я не прощаюсь с тобой Рената, а говорю тебе до встречи!

КЛИМ И МАМА

Клим. Мама, я внимательно слушаю тебя.

Мама. Клим, я прочитала письмо Ренаты и твой ответ на ее письмо.

Клим. Я очень рад, что ты все прочитала.

Мама. Ты понимаешь, что будет, если ваша переписка попадет к Нине.

Клим. Что-то будет, это я понимаю.

Мама. Нина тебе этого не простит, и ты останешься ни с чем.

Клим. Как сказал мне Тихон, не гневи божественную Нину, Бог может отвернуться от тебя.

Мама. Тихон полностью прав.

Клим. Только вот Тихон, предупреждая меня о гневе Бога, пропускает сказать слова о вере в его милосердие. Тем не менее, вы только и говорите, как Нина добра и милосердна, или может вы так боитесь милосердную Нину, что боитесь ее больше чем верите в ее милосердие.

Мама. Неужели тебе не ясно, что это именно так. Мы боимся Нину потому что мы боимся потерять милосердие Нины.

Клим. Мама, мы боимся потерять милосердие Бога и в то же время всеми правдами и неправдами не впускаем милосердие в свои сердца, дарованное нам Богом. Может быть, именно в этом кроется корень наших страхов. Так почему бы нам не избавиться от этого страха, и отрыть свое сердце и душу для милосердия. И может быть только тогда мы сможем избавиться от страха его потерять.

Мама. Говоришь открыть свое сердце для милосердия! Я прочитала твой ответ этой Ренате и совершенно не понимаю, почему ты, будучи уже достаточно взрослым человеком, можешь позволить себе быть таким наивно открытым. Да над тобой же эта Рената, и все те, кому она покажет этот запоздалый твой ответ, все они смеяться будут над твоей открытостью.

Клим. Глупые посмеются, умные посочувствуют.

Мама. Умные, даже если и посочувствуют, то только глупости твоего запоздалого ответа на тему каков я, посмотрите на меня, восхититесь мной, какой же я в действительности хороший и добренький.

Клим. Мама я слышу твой гнев, но ты ничего не говоришь, в чем заключается глупость моего ответа.

Мама. Клим, нельзя быть таким открытым!

Клим. Не понимаю, объясни.

Мама. Нужно закрывать и окна и двери своего дома от посторонних, так же как и держать закрытым свое сердце, чтобы защитить себя от человекообразных существ, носителей человеческой глупости и злобы, коих большинство, и кои как увидят открытое сердце, так сразу словно как по команде начинают плевать внутрь него.

Мама. А ты? Что делаешь ты своим ответом? Ты полностью открываешься, ничего не оставляя для собственной защиты, и я не знаю и не понимаю, на что ты рассчитываешь своим откровением, но получишь ты только порицание, насмехательство и плевок. Твой ответ это позор, Клим!

Клим. Разве это позор? Когда я получил письмо от Ренаты, из которого я узнал о ее беременности, я испугался. Вот это был настоящий позор, потому что я почувствовал унижение от позорного страха, что Нина может узнать о моей любовной связи с Ренатой. Не долго думая, я решил не отвечать Ренате. Что из того что, я унижаю сам себя собственным позорным страхом, если никто не видит и не знает, что происходит у меня внутри. И можно так спрятать свои духовные внутренности, что будешь сам и слеп и глух к своей душе, к своему сердцу, к своей совести. И вот произошло то, чего я так боялся, я встретил Ренату и ребенка. Ребенок внимательно смотрел на меня, и я понял, он целиком видит меня внутри, все мои духовные страхи. Поначалу я попытался как-то еще сильнее закрыться, забаррикадироваться, но мои высокие стены, которые я так старательно строил все эти последние десять лет, они рассыпались как карточный домик от прикосновения ко мне глаз этого ребенка. Мои зловещие ограждения разрушены, и этот ребенок стоить пред моим открытым сердцем, и я вижу его открытое сердце, обращенное ко мне, к его отцу. Мама, ты говоришь, я унижаю себя своим ответом Ренате, я же тебе говорю, этим ответом я избавляю себя от унижения бояться смотреть в глаза моему сыну, полностью открыв для него свое сердце.

Мама. Как же сложно это произнести, но видимо нужно набраться смелости и сказать. Да, я боюсь признать в этом мальчике своего внука, я боюсь открыть ему свое сердце и двери своего дома от страха, что это может нам навредить, и мы можем многое потерять.

Клим. Мама, никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. Но если мы не впустим своего ребенка в наш дом, я не знаю, простит ли он нас за это, но я знаю совершенно достоверно, мы себе этого никогда не простим.

Мама. Клим, когда-то Рената сама открыла тебе двери своего дома и впустила тебя в свою жизнь, и потом ты исчез. Но она тебя ни в чем не обвинила, и даже напротив попросила прощения у тебя и у твоей жены и поблагодарила за своего ребенка которого от тебя ждала.

Мама. Но вот сейчас по истечении десяти лет твоего отсутствия в ее жизни и жизни ребенка уже нельзя просто так вернуться в их жизнь, можно только вторгнуться. Ты многое ставишь на кон, вторгаясь в ее жизнь, и тем самым впускаешь ее и ее ребенка уже в твою жизнь и жизнь твоей семьи. И об этом ты можешь горько пожалеть, потому что у всего есть своя цена и тебе за все продеться заплатить, но ты уже ничего не сможешь изменить и вернуть время обратно, чтобы было все как прежде, потому что как прежде уже никогда не будет.

Мама. Тем не менее, хочу тебе сказать, твой дом, это дом Нины, и Нина сама решает кому открывать и для кого закрывать двери своего дома, но двери моего дома открыты для нашего внука, ты в любое время можешь привести к нам своего сына, мы всегда будем ему рады.

Клим. Спасибо, Мама.

КЛИМ И ТИХОН

Клим. Я слушаю тебя, Тихон.

Тихон. Клим, я все внимательно прочитал.

Клим. И тебе есть, что сказать мне.

Тихон. Да, пожалуй мне будет, что сказать.

Клим. В таком случае я весь во внимании.

Тихон. Твой ответ Ренате невероятно откровенен.

Клим. Тебя это смущает?

Тихон. Ты не боишься в таком откровении потерять свое лицо?

Клим. Никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь свое лицо.

Тихон. Да, это так! В откровении можно как потерять свое лицо, так можно и вернуть себе потерянное лицо. Только вот понимаешь в чем дело, Клим, мы же только говорим про свое лицо, про свою личность , но много ли мы знаем про свою личность, если мы так искусно способны носить на своей личности маску.

Клим. Тихон, если ты обвиняешь меня в притворстве, то опоздал, я сам себе вынес обвинительное заключение, осталось лишь официально его опубликовать. Об одном лишь сожалею, судить меня выпало на долю Нины.

Тихон. Нет, я не тебя хочу обвинить, я себя хочу изобличить в притворстве.

Клим. Я так понимаю, ты как будто мне в чем-то хочешь признаться?

Тихон. Да, мне не мешало бы и признаться. Ты помнишь историю с отцом?

Клим. Разуметься помню, такое не забывается.

Тихон. В таком случае слушай. Всю свою жизнь я только и делаю, что смеюсь, потому что именно таким я всем нравлюсь. Моя смеющееся маска, которую я пристегнул к своему лицу, она всех так забавляет и так хорошо на мне сидит, что приросла к моему лицу и стала частью меня, а я стал частью ее. Мы стали единым целым. И вот у отца серьезные проблемы, его жизнь висит на волоске, и я об этом знаю, но все, что я смог для него сделать, это только выдавить из себя жалкую улыбку своей смеющейся маски. И ты знаешь, Клим, впервые в жизни я испугался собственной маски, мне стало страшно, от этой омерзительной улыбки на моем лице. Но еще более я испугался того, что с этой уродливой улыбкой меня могут увидеть в то время когда, у отца и матери серьезные проблемы. Я словно вор прятался от всех, пряча от всех самого себя, потому что я не мог снять с себя приросшую к моему лицу маску. И вот только тогда я понял, что я потерял свое настоящее лицо, я потерял способность быть настоящим, способность по-настоящему переживать, по-настоящему радоваться, по-настоящему пролить слезы, по-настоящему быть откровенным, потому что я не могу снять с себя приросшую к моему лицу маску.

Клим. Тихон, но я слышу в твоем голосе откровение, я слышу в тебе настоящего.

Тихон. Да, сейчас я с тобой откровенен, потому что я прочитал письмо Ренаты и твой ответ на ее письмо. В ваших письмах вы настоящие и не прячете свои чувства, какими бы они не были, за маской притворства. И я вспомнил давно мною забытое, я вспомнил, что это значит, быть настоящим. Я знаю, не нужно бояться потерять маску на лице, нужно бояться потерять свое лицо. Клим, я не буду прятать хотя бы в чем то себя настоящего, где бы я мог по настоящему искренне порадоваться твоему ребенку.

Клим. Рад от тебя это услышать, Тихон.

Тихон. Но это я сделаю только сейчас на какое-то время как исключение из моего правила, в остальном же я буду по-прежнему носить на своем лице маску.

Клим. Почему же позволь узнать. Разве ты ужасен и тебе есть что скрывать в себе настоящем?

Тихон. А ты бы хотел узнать меня целиком настоящего?

Клим. Конечно! Я бы очень этого хотел.

Тихон. Увы, я не смогу полностью снять с себя маску и быть по-настоящему откровенным во всем, потому что у данного действия есть зеркальное отражение, когда другие, с кем я буду откровенен, они так же могут снять уже свою маску, и сказать мне откровенно то, чего я не хочу слышать, то, чего я не хочу знать.

Клим. Ты придерживаешься правила не быть откровенным, дабы не услышать откровение.

Тихон. Да, можно и так сказать, но все же я перефразирую твой вывод и скажу иначе. Если я буду с кем-то откровенным, этот кто-то имеет право быть откровенным со мной и по закону жанра я не могу ему в этом запретить. Именно поэтому я предпочитаю не снимать со своего лица маску, чтобы и другие не снимали передо мной свою маску со своего лица Но для тебя, мой дорогой любимый брат, я сделаю исключение, и позволю себе приоткрыть свое настоящее лицо, и скажу тебе откровенно, мое перефразирование касается и тебя тоже.

Клим. Не хочешь ли ты мне сказать, если я открою глаза Нине на мою тайну, Нина может уже мне открыть глаза на ее тайну?

Тихон. Именно это я и хочу тебе сказать. Или ты думаешь, только у тебя одного есть тайны.

Клим. Тихон, ты о чем-то знаешь, о чем не знаю я?

Тихон. Я ничего не знаю, мне ничего неизвестно, а вот тебе известно, как хорошо я умею хранить чужие тайны. И все же ты когда-то десять лет назад был в долгосрочной командировке и увлекся там влюбленностью. Спроси себя, почему твоя жена Нина не могла поступить так же, как и ты и не увлечься влюбленностью в твое отсутствие, пока ты увлекаешься своей влюбленностью в отсутствие Нины.

Клим. Я никогда не поверю в такое!

Тихон. Клим, задай себе еще один вопрос, почему ты оказался в долгосрочной командировке вдалеке от дома?

Клим. Ты несешь полную галиматью, и все что ты сейчас говоришь, этого не может быть!

Тихон. Твой младший ребенок родился через девять месяцев от того времени пока ты был в командировке, и это тот факт, который не назовешь галиматьей.

Клим. Я же не все время находился вне дома, пока я был в командировке, временами я приезжал домой на выходные.

Тихон. Я знаю, я помню, ты приезжал, а потом уезжал и снова долго отсутствовал.

Клим. Тихон, зачем ты это делаешь? Зачем ты меня провоцируешь сомневаться в верности мне Нины!

Тихон. От тебя ли я слышу эти слова! Может ты забыл, Клим, что ты нам всем поведал, так я тебе напомню, а поведал ты нам о том, что между тобой и Ниной нет верности.

Клим. Я признался вам только в своей неверности!

Тихон. Клим, мой любимый дорогой брат! В супружескую измену, можно играть вдвоем. Вполне возможно, когда Нина узнает о твоей неверности, ей тоже будет что тебе рассказать уже о своей верности.

Клим. Ты пытаешься убить меня.

Тихон. И вот он итог! История не успела закончиться, как вновь повторяется, только условия несколько изменились. Ты открыл в себе откровением великое благородство признать внебрачного ребенка своим ребенком и с таким же благородством ты способен произносить как ты любишь свою жену, в тайне от которой был рожден внебрачный ребенок. Будет любопытно посмотреть на твое великое благородство, если уже с тобой поделятся откровением уже о твоем ребенке, который в действительности не твой, и способно ли твое великое благородство, узрев данное откровение ни на йоту не отступится от любви уже не к своему ребенку и от любви к своей жене, которая его зачала в тайне от тебя.

Клим. Что происходит? Зачем ты это делаешь!

Тихон. Клим, как ты там мне сказал - никогда не знаешь, где найдешь, а где потеряешь свое лицо.

Клим. Между тобой и Ниной что-то было?

Тихон. Какой ты хочешь получить ответ?

Клим. Я хочу знать правду.

Тихон. Ты не понял моего вопроса. Я спросил тебя, какой ты хочешь получить ответ?

Клим. Тихон, я не узнаю тебя.

Тихон. Клим, ты не узнаешь меня, потому что я приоткрыл тебе себя настоящего, но не ты ли мне ответил на мой вопрос, сказав, что очень бы хотел узнать меня настоящего.

Клим. Только не такого настоящего.

Тихон. Клим, я думаю, теперь ты все хорошо понимаешь, почему я не снимаю маску со своего лица, со своей личности. И тебе Клим, я рекомендую делать тоже самое и дальше, носить на своем лице маску, и оставаться для всех таким, каким ты нужен, даже если это не ты настоящий. Потому что может так сложится, когда ты откроешь себя настоящего, ты будешь никому не нужен, по той простой причине, что будучи открытым, твое настоящее лицо может вызвать только отторжение.

Клим. Теперь скажи Тихон, я правильно понял все то, что ты мне сейчас наговорил, это все твои выдумки и ты просто решил меня позлить и у тебя ничего не было с Ниной и не могло быть?

Тихон. Прекрати, Клим! Я всего-то навсего предупредил тебя об опасности быть откровенным. Но стоит ли тебе бояться откровения, раз ты так незыблем в своем решении полностью открыться Нине. А что касается Нины, в частности, я очень трепетно и нежно отношусь к твоей жене, и даже временами, задаю себе вопрос, почему такая шикарная и успешная женщина, как Нина, досталась именно тебе, почему она полюбила тебя, а не меня, почему я полюбил свою жену, а не твою Нину. Видимо, это решаем не мы, кого любить нам и кому любить нас. И все же я думаю, кое-что мы решаем! Может быть не все, но многое в силах наших сердец, но сказано же полюби ближнего своего как самого себя. Так почему же мы не можем полюбить твоего внебрачного ребенка, твоего сына и сделать все, чтобы и ребенок полюбил нас. Клим, этот мальчик он наш и пусть он станет ребенком всей нашей семьи.

Клим. Тихон, ты даже не можешь себе представить, как ты меня расстроил своими словами про себя настоящего

Тихон. Клим, не отступай, не бойся, делай что должен, и будь что будет.

КЛИМ И АЛЕНА

Клим. Я весь во внимании, Алена.

Алена. Клим, я прочитала письмо Ренаты и твой ответ. У меня появились сомнения, правильно ли я поступаю, категорично отвергая твоего внебрачного ребенка

Клим. Если бы ты только знала, как я понимаю, насколько легко оступиться, когда не можешь остановиться в своей непоколебимости. Непоколебимость - она как крепость, но внутренние сомнения, они внутри, и порою невероятно сложно удержать крепость под натиском внутренних сомнений, потому как бойницы крепости направлены наружу.

Алена. В нашей жизни все зыбко как и сама наша жизнь.

Клим. Что произошло? Почему ты поменяла свое мнение?

Алена. Клим, я подумала, а что, если через какое-то количество лет я обязательно вспомню, что могла бы без всякой пользы для дела признать этого мальчика своим родным племянником и пригласить его к нам в гости, но я этого не сделала, отчего мне станет стыдно и у меня где-то заболит внутри. Нет, я не хочу испытывать свою совесть, чтобы узнать, есть ли она у меня, потому что мне уже неоднократно приходилось ее испытать и мой жизненный опыт показал, что она у меня есть.

Алена. Мой младший сын почти ровесник твоему внебрачному ребенку, а они братья, пусть и двоюродные, но все же братья. И как было бы прекрасно, если бы они без всякой пользы для дела познакомились и подружились. Клим, привози к нам в гости своего сына, он может пожить у нас, я познакомлю его со своими детьми. Думаю, от того, что в нашем доме, детского смеха будет больше на одного ребенка, от этого нам всем будет только лучше.

Клим. Спасибо, Алена.

Алена. Клим, ты рано меня благодаришь.

Клим. Почему рано?

Алена. Потому что я хочу тебя предупредить, что все будет чудесно с детским смехом без пользы для дела, если Нина примет твое откровение без особых для тебя, как и для всех нас последствий. Потому что в противном случае мне будет совершенно не до детского смеха, мне будет вообще не до смеха, по той простой причине, что мне нужно будет искать новую работу. Да и тебе придется все в своей жизни начинать с начала, а с учетом того, что ты уже не молод, не так то просто все начинать заново. Я хочу тебе попросить, Клим, пожалуйста, сделай свое признание Нине так, чтобы это не навредило всем нам.

Клим. Алена, а если все это я зря. И нужно послушать вас, оставить все как есть.

Алена. Клим, ты либо издеваешься, либо ты спятил. Сначала ты с несгибаемой стойкостью говоришь о своем убеждении признать внебрачного ребенка своим ребенком, и я с тобой согласилась, теперь ты пытаешься убеждать себя в обратном?

Клим. Нет, нет, Алена, я не издеваюсь, просто я сам уже ничего не понимаю что происходит со мной. Одним словом, я засомневался, и думаю может все-таки ты права, и все вы правы. Может, действительно, мало ли что Рената мне написала! А я дурак, распустил слюни, и вообразил себе, по своей наивности и глупости, что ее ребенок может быть моим ребенок. А если эту глупость я еще и Нине расскажу, это будет уже глупость масштабами трагической ошибки, потому что обратного пути у меня уже не будет. Я не смогу отказаться от своих слов и сказать, что у меня с Ренатой ничего не было. Я не смогу ничего изменить, и буду жестоко наказан всей своей судьбой тем, что навсегда потеряю Нину.

Алена. Все понятно, ты не издеваешься, в таком случае, Клим, поздравляю тебя, ты спятил! А я не знаю как разговаривать с сумасшедшими, у меня для этого нет специального образования.

Клим. Ты считаешь, я сошел с ума?

Алена. Клим, ты должен что-то решить окончательно. Хотя мы все люди, и я тоже человек, и я тоже поменяла свое мнение, но ты, это совсем другое дело. Пока ты еще только промолчал, но когда ты скажешь, уже нельзя будет сделать вид, что ты этого не говорил. Если ты откажешься от своих слов после того, как признаешь внебрачного ребенка своим ребенком, вот тогда твой ребенок и все мы узнаем тебя настоящего, такого настоящего, которого лучше не знать никому, тем более твоему ребенку. И лучше бы тебе оставаться всю свою жизнь в твоем темном и сыром подвале, закрытым от человеческих глаз, чтобы никто и никогда не смог увидеть в тебе настоящего урода.

Клим. Алена, все будет нормально, все будет хорошо. Я справлюсь. Я верю.

КЛИМ И ОТЕЦ

Клим. Да, пап.

Отец. Клим, я прочитал и письмо Ренаты, и твое письмо и хочу сказать, и она и ты, вы откровенны перед друг другом.

Клим. Страшно вообразить, во что мне обойдется это откровенность.

Отец. Я слышу в твоем голосе сомнения!

Клим. Я ужасно устал! Даже не знаю как и передать тебе насколько, я до обезвоживания насухо выжат. Ощущение, что ничего из того, что во мне было еще пару часов назад, и с переливом переполняло мое сердце и душу, ничего из этого не осталось. Мне нужен глоток веры, спасительной силы, а у меня ее нет, я пустой, и пустота разрушает меня изнутри.

Отец. Клим, что случилось, что произошло?

Клим. Я теряю веру в то, во что я свято поверил, и вот я сомневаюсь. Я не знаю, что мне делать, я не знаю как мне справится с проникшей в меня пустотой разрушения. Как мне преодолеть сомнения?

Отец. Клим, я убеждал тебя без доли сомнений не делать опрометчивых шагов и ничего не говорить Нине, но прочитав письмо Ренаты и твое письмо, и у меня появились сомнения. Не знаю, будет ли опрометчиво признавать тебе своего внебрачного ребенка, и становится частью его жизни, и не нужно ли оставить все как есть, дабы не навредить всем и в первую очередь этому ребенку. Или же самое опрометчивое, это отказаться от своего ребенка, потому что последнее дело, это отказываться от своих детей, и такое ничем нельзя будет искупить. Клим, я не знаю, во что тебе лучше верить, но знаю совершенно подлинно, вера, она не раздается бесплатно, за нее нужно заплатить сомнениями, и если плата будет достойная, тебе хватит сил вернуть себе веру.

Клим. Все это так, только я измотан бесконечной чередой сомнений! Сначала я сомневался в достоверности истории с ребенком, потом я решил, что нет никаких сомнений, и это мой ребенок. Теперь я не знаю, стоит ли мне признавать этого ребенка своим ребенком и признаться Нине в измене, потому что я уже начинаю сомневаться в Нине, нет ли у нее для меня признания, с которым, боюсь, я не справлюсь, и навсегда потеряю Нину.

Отец. И вера и сомнения, это чувства совершенно противоположные, при этом они способны быть одинаково четными и откровенными.

Клим. Главный вопрос - это как не обмануть себя в своей честности и откровенности.

Отец. Я полагаю, нужно придерживаться правила деления чувств на хорошие и плохие, для избавления себя от плохого.

Клим. Пап, возможно, ты сможешь мне подсказать, какие мои чувства хорошие а какие плохие, и как не оступиться в таком делении.

Отец. Клим, не уверен, что я смогу тебе помочь! Я и вся наша семья, мы все люди заинтересованные, но все же я хочу спросить тебя, могу ли я быть с тобой откровенным в своих чувствах, а ты попробуй их измерить, насколько они хорошие или плохие.

Клим. Так ведь и я твой сын, смогу ли я быть для тебя, своего отца, бесстрастным мерилом хорошего и плохого?

Отец. Пожалуй ты прав, и ты не сможешь. Но хотелось бы, чтобы мое откровение помогло тебе разобраться в себе и возможно ты найдешь ответ на свой вопрос, как тебе правильно поступить.

Клим. Хорошо, я готов тебя выслушать.

Отец. Это произошло, тогда когда я еще не был знаком с вашей мамой. Мне было уже ближе к тридцати годам, когда я повстречал одну девушку. Она была в том же возрасте, как и я, но у нее уже был ребенок, мальчик пяти лет. С отцом ребенка эта девушка не состояла в браке, когда она забеременела, он от нее сбежал, и она не знала, где он и что с ним. У меня с ней было все замечательно, я был влюблен, и как мне казалось, и она была в меня влюблена. А мальчик, если бы ты только знал, Клим, как я любил этого мальчика, и как мальчик любил меня. И у меня с этой девушкой было все прекрасно, я был счастлив, был настроен жениться и усыновить ее ребенка, но она уходила от этих разговоров, говоря, что еще не время, нужно подождать. И тут совершенно неожиданно как из под земли объявился отец ребенка. Я сразу же заметил, как она начала от меня отдаляться. Мне становилось страшно от чувства что вот, вот произойдет что-то нехорошее. И это произошло, она объявила мне, что отец ребенка предложил ей сойтись, и она согласилось, потому что всегда его любила и в тайне от меня его ждала. До этого дня, я сто раз слышал, что такое унижение ложью в ответ на любовь, но узнал я об этом только в тот день, когда она произнесла, что никогда не была в меня влюблена. И все, что между нами было с ее стороны, все это было не по настоящему, все это было притворством, чтобы спасти себя от одиночества. И последнее, что она добавила, несмотря на то, что не испытывала ко мне любви, она относится ко мне с большим уважением. Я спросил ее, разве твой обман в притворстве твоих чувств ко мне может быть уважением? Она промолчала, потому что ответ был очевиден. Не может быть во лжи никакого уважения, во лжи только унижение.

Клим. Догадываюсь, что тебе было очень больно.

Отец. Было больно.

Клим. Между той девушкой и Ренатой есть что- то общее. Рената тоже спасалась от одиночества, но спасение она искала в своем ребенке, и для этого ей был нужен я на какое-то короткое время.

Отец. Неужели Рената тебя в чем-то обманула?

Клим. Думаю, что нет.

Отец. Рената полностью честна перед тобой, в отличии от той девушки из моих горьких воспоминаний.

Клим. Пап, разве тебе есть о чем сожалеть?

Отец. Безусловно, нет! По истечении какого-то времени я успокоился, встретил вашу маму, мы полюбили друг друга, поженились, у нас родился ты, Тихон и Алена. Мне не о чем сожалеть.

Клим. Ты сказал, твоя история мне поможет разобраться в себе, но я так устал и запутался, что не понимаю как то, что я от тебя услышал, может мне помочь.

Отец. Мы способны унижать друг друга ложью, но так же мы способны унижать друг друга и откровенностью. Что, если бы та девушка открыла мне правду о своей нелюбви ко мне с самого начала наших отношений? Было бы во мне унижения меньше от правды, узнав я об этой правде так сказать на берегу, сразу. Будучи влюбленным, не предпочел я быть обманутым? Где больше унижения, во лжи или в откровении?

Клим. Нескончаемое количество вопросов, и нет так нужного мне ответа на единственный главный вопрос, как мне правильно поступить?

Отец. Есть ответ на твой вопрос.

Клим. Каким же будет этот ответ?

Отец. В этой моей истории про ложь, была ложь не только со стороны девушки, но и с моей стороны, ведь я, будучи влюбленным, лгал себя что люблю ее, потому что как только я услышал от нее откровение о настоящих ее чувствах ко мне, я тут же возненавидел ее, а это значит, что я не любил ее по настоящему, я не был с ней настоящим, я как и она, так же притворялся, разве что более искусно, потому что она хотя бы не обманывала себя, мне же удалось обмануть даже самого себя. Но в этой истории был еще и третий участник, ее пятилетний сын. Когда мы расставались, он понял, что я ухожу из его жизни навсегда, и не смотря на свой маленький возраст, он заревел навзрыд, и я до сих пор отчетливо помню его детские слезы. Ребенок искренне меня любил, и только он из нас троих ни себя и никого ни в чем не обманывал, и только он из нас троих был настоящим.

Клим. Что ты хочешь этим сказать?

Отец. Клим, я хочу сказать, я не знаю, что будет дальше, после того как ты расскажешь Нине о своем внебрачном ребенке от твоей измены, потому что никто не знает, где унижения больше, во лжи или в откровении, пока ты не узнаешь об этом сам. Я не знаю, что ты получишь в итоге от своего откровения, сожаление или успокоение, и никто этого не знает, пока ты не узнаешь об этом сам. Пока ты сам не узнаешь, кто ты есть настоящий. Но кое- что я все таки знаю, а знаю я, что твой внебрачный ребенок ни в чем не виноват, это наш внук, и нам нужно как можно скорее с ним познакомиться.

Клим. Спасибо, Папа.

КОНЕЦ ПЬЕСЫ