Поляков Влад : другие произведения.

Борджиа: Двоепапство

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.97*14  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Купить роман можно на Аuthor.today Раскол состоялся. Теперь в христианском мире два Папы, в Риме и в Авиньоне. Только на стороне первого коалиция держав, успешно завершившая, пусть и несколько раньше намеченного срока. Крестовый поход, надломивший мощь Османской империи и освободивший от ига турок немалую часть Балкан. Второй же вынужден опираться исключительно на короля Франции, инквизиторов с их массовыми пытками и дымом костров, да прочих мракобесов всех мастей и оттенков... Вот только отрава религиозного фанатизма способна проложить путь ко многим сердцам и душам, внутри которых уже поселилась гниль. Да и єНечестивыми союзами" Авиньонский Папа Юлий II, єв девичестве" кардинал Джулиано делла Ровере, также не побрезгует. В том числе с исконными врагами Европы - мусульманскими правителями Востока.
  Борджиа: Двоепапство
  
   Раскол состоялся. Теперь в христианском мире два Папы, в Риме и в Авиньоне. Только на стороне первого коалиция держав, успешно завершившая, пусть и несколько раньше намеченного срока. Крестовый поход, надломивший мощь Османской империи и освободивший от ига турок немалую часть Балкан. Второй же вынужден опираться исключительно на короля Франции, инквизиторов с их массовыми пытками и дымом костров, да прочих мракобесов всех мастей и оттенков... Вот только отрава религиозного фанатизма способна проложить путь ко многим сердцам и душам, внутри которых уже поселилась гниль. Да и 'Нечестивыми союзами' Авиньонский Папа Юлий II, 'в девичестве' кардинал Джулиано делла Ровере, также не побрезгует. В том числе с исконными врагами Европы - мусульманскими правителями Востока.
  
  
  Пролог
  Республика Ливорно, июль 1496 года
  
   Некоторые города сдаются после долгой и изнурительной осады. Иные могут пасть после яростного штурма или будучи 'открыты' при помощи предательства кого-либо внутри. Но есть и те, которые чуть ли не сами отворяют ворота подступившей к стенам армии, лишь бы избавиться от того, что творится внутри, считая любую внешнюю угрозу не столь ужасной, как угроза внутренняя. Ливорно, сердцевина выстроенного фра Джироламо Савонаролой и его дружками-доминиканцами 'Царства Божьего' относилось к числу последних.
   О, разумеется, было много криков этих самых доминиканцев, которые громогласно утверждали, что народ республики Ливорно в едином порыве выйдет на стены, дабы не допустить войска 'сына Антипапы' и 'итальянского лжекороля' в город, что за последнее время стал 'воротами в райские кущи' и 'твердыней для чистых душой и сердцем детей Господа'. Криков да, было предостаточно. На деле же всё сложилось совсем-совсем иначе.
   Информаторов внутри города и вообще в республике у нас хватало. Более того, они чуть ли не наперегонки бежали что ко мне, что к Пьеро Флорентийскому, лишь бы только донести нужные сведения и тем самым хоть немного ускорить падение этого 'Царства Божьего', провонявшего кровью, дымом костров, гноем и дерьмищем. И я нисколько не преувеличиваю - все вышеперечисленные компоненты присутствовали в изобилии, поскольку настоящие воинствующие фанатики вроде Савонаролы без этого не могут. Им банально не на чем больше строить свою власть, она держится исключительно на тотальном мракобесии, постоянных публичных казнях 'богоугодного' толку, а также молитвах по любому поводу и без оного. Подобные примеры были раньше, есть теперь, да и в родном для меня начале XXI века никуда не делись, пусть и остались там уделом исключительно чернозадых дикарей Африки и прочего 'ближнее-средне-дальнего' Востока и прочей Азии. А вот тут ещё и в Европе имели место быть... пережитки исконного христианства, будь оно неладно.
   Впрочем, не совсем об этом речь. О чём тогда? Да о том, что на завоевание - громкое слово, но без этого не обойтись - Ливорнской республики отправилось пусть небольшое, но союзное итало-флорентийское войско. Символы, без них никуда в этом забавном мире! Савонарола, а потом его духовные наследнички слишком сильно нагадили что Риму, что Флоренции. А потому следовало показать, что именно мы должны раздавить уродливое детище безумного доминиканца. Тем более теперь имели для сего действия все мыслимые и парочку немыслимых основания, покоящихся на мощнейшем фундаменте. Да и с поддержкой у Ливорно стало совсем грустно!
   Франция? Оттуда только и исключительно слова, потому как начинать полноценную войну Людовик XII банально боялся. Понимал, что не те у него силы, чтобы, повторяя 'удачи' своего предшественника на троне, вновь привести армию в итальянскую ловушку. А что она, ловушка, будет, тут и гадать не приходилось. Маршал Луи де Ла Тремуйль, ставший по сути вторым после короля человеком в королевстве, после полученного опыта стал чрезвычайно осторожным.
   Сиенская республика? Увольте! Не те силы. Да и Пандольфо Петруччи уже более полугода трясся, словно осиновый лист, из последних сил пытаясь прибиться под бок к Венеции, чтобы не потерять всё. Пока с горем пополам получалось, но... В любом случае, от былой наглости этого синьора и следа не осталось.
   Венеция? После вынужденного завершения Крестового похода республика, получившая таки свой кусок пирога, с жадностью его пережёвывала, одновременно пытаясь разом усидеть на двух стульях, кланяясь как Риму, так и Авиньону. Дескать, мы люди мирные, распрей в христианском мире не желаем, а потому готовы всяческим образом содействовать в примирении, преодолении раскола и всё в этом роде. Да ещё и Сиену прикрыть пытались, видя в этой республике уже де-факто вассала, который способен стать вассалом и де-юре, стоит ещё немного поработать. Игра понятная, естественная, но... пока приходилось терпеть, а местами даже соглашаться. Почему? Тут особые причины.
   Зато от Ливорно венецианский дож и все его советы-сенаты таки да отступились. Поняли, что у нас реально может кончиться терпение и тогда... возможно всякое. Вот и двинулись отряды в направлении Ливорно сразу с двух сторон. Двинулись, чтобы соединиться и одним решительным ударом положить конец слишком уж долго творящемуся на италийских землях безумию. И вот мы здесь.
   Пехота, лёгкая конница, артиллерия и абсолютная уверенность в собственных силах. После войны с Францией, успешного Крестового похода, в котором была поставлена на колени и едва не добита Османская империя, иных, более скромных сражений - Ливорно ни разу не внушало опасений. Вот совсем не внушало, особенно учитывая полную информированность.
   Тем не менее, война не терпит небрежности и тем паче разгильдяйства. Потому и обкладывали город по всем правилам, и места для расположения батарей подобрали соответствующие, да и огонь орудия открыли как подобает. Правда не по стенам, а аккурат по воротам и тому, что находилось рядом. Опять же благодарность информаторам, доложившим, что даже зная о надвигающейся на город угрозе, фанатики больше наделись на молитвы, а не усиленную оборону. Нам же лучше.
   Привычный грохот орудий уже давно не резал слух и даже не раздражал. Скорее уж воспринимался как побочный шум, отслеживаемый, но не способный вывести из состояния душевного равновесия и даже заставить голову разболеться. Опыт, однако. И не только у меня, но и у тех трёх людей, которые находились вместе со мной в разбитом шикарном шатре. Герцог Пьеро I Медичи, его советник и лучший политик герцогства Николо Макиавелли, ну и постоянно оказывающаяся рядом со мной герцогиня Форли, она же просто Бьянка. Немноголюдно, но тут большего числа и не требовалось.
   - День или два?
   - Думаю, не более дня, а то и раньше управимся, - ответил я подруге, понимая, что она имела в виду. - Где фанатики и где понимание насчёт обороны города? Они только и способны, что вывести на стены своих дураков в рясах и с крестами. Не удивлюсь, если молебен прямо под обстрелом устроят и святой водой штурмующих окроплять станут. Право слово, если они попытаются справить на наших парней малую нужду - и то больше вреда принесут. Может кто и побрезгует штурмовать ТАКОЙ участок стены.
   Пьеро сделал вид, что не расслышал сказанного, Бьянке было пофиг, а вот Макиавелли, циник из циников, лишь усмехнулся, добавив:
   - Кого бог желает наказать - первей всего разума лишает. Бежавшие из Ливорно Монтальбано, Альгири и иные оставили внутри стен глаза и уши верных слуг. Признаться, Ваше Величество, я собираю некоторые из таких посланий, что описывали жизнь в 'Царстве Божьем'.
   - Материал для будущей книги?
   - Вы не ошиблись, - очередной неглубокий поклон и внимательный взгляд. Опасный человек, очень опасный... потому и требуется отслеживать все его действия. - Савонарола и те, кто заменил его, на долгие десятилетия дискредитировали саму идею теократической республики и Орден святого Доминика особенно. Лишь живущие слишком далеко от Флоренции и особенно Ливорно могут сказать нечто хорошее о методах святых отцов там, за этими стенами.. Это хорошо для целей Рима и Флоренции, но вместе с тем и печально. Весомость слов, сказанных князьями Церкви, становится всё менее значимой. Ливорнская республика, раскол, двоепапство. Это способно привести к нежелательным последствиям.
   Умён, собака! Ну да я в этом и не сомневался.
   - Зато Ливорно вернётся под власть Флоренции, мой дорогой Николо, - предвкушающее потёр руки Медичи. - И моя семья наконец то вернёт себе то, чего была лишена несколько лет.
   - Теперь это клоака, - поморщилась Бьянка. - Аристократия, нормальные торговцы и ремесленники, куртизанки и даже простые шлюхи - оттуда сбежали все. Остались лишь бесноватые фанатики, монахи, уроды, калеки, забитые крестьяне и прочие 'божьи люди'. Те, которые смогли приспособиться жить... существовать в 'Царстве Божьем'.
   - Бьянка верно говорит, хотя и излишне горячо. До войск уже донесли, что за стенами на них могут бросаться с дубинами или кухонными ножами даже дети, которым монахи не один год вбивали в голову безумную смесь идей. 'Божьи дети', как правило, оторванные от семей, воспитывающиеся большими группами и подвергающиеся обучению, схожему с тем, как происходит дрессировка диких зверей. Их разум раскалывают на куски, перемалывают получившееся в пыль, а затем из пыли лепят нечто... Похожее я видел в Османской империи, но там всё куда как более отшлифовано временем и более качественно.
   - В Ливорно просто не успели, - сверкнул глазами Макиавелли. - Уверен, Ваше Величество, что доминиканцы использовали именно османский опыт. Просто пробная отливка оказалась корявой, хрупкой и непригодной. Если бы им дали ещё лет десять...
   - Стоп! - прервал я хитрого флорентийского змея, поймав ускользнувшую было мысль за хвост. - А что если Ливорно лишь тренировочная площадка? Опытом могут воспользоваться и в другом месте.
   - Авиньон!
   Выкрик последовал от Пьеро Медичи, но он был просто менее прочих выдержанным, только и всего. Но да, именно Авиньон - то самое место, где менее года тому назад избрали Авиньонского Папу Юлия II, в 'девичестве' Джулиано делла Ровере. Избирали, понятное дело, его родственники в количестве трёх штук, то бишь экземпляров, ненавидящий всех Борджиа скопом кардинал Джованни Баттиста Зено, а также главы враждебных Риму монашеских орденов, которые также стали кардиналами аккурат после процедуры голосования. Собственно, это были первые действия Юлия II в своём новом статусе.
   Естественно, вся Франция вышла из-под духовной власти Папы Римского и призвала к тому же всех, кто имел основания быть недовольными как собственно Борджиа, так и проводимыми церковными реформами. Только призыв то прозвучал, но откликнулись на него немногие. Из крупных фигур, само собой разумеется. Коронованные особы так и вовсе либо поддержали нас, Борджиа - Изабелла и Фердинанд Трастамара Испанские, король Португалии Мануэль I, не говоря уж о герцогах Флорентийском и Феррарском, герцогине Миланской и Яноше I, короле Славонии и Хорватии. - либо заняли в той или иной степени выжидающую позицию различной степени нейтралитета. Некоторые, правда. сигнализировали королю Франции относительно намерений дружить, но намеревались и как следует поторговаться, и не рвать окончательно связи с Римом. Практика сидения на двух стульях, она очень давно зародилась.
   И всё равно, Авиньон был большой проблемой. Хотя бы по причине невозможности раздавить тамошнего Папу, а заодно тех, кто ему покровительствует. Не из-за долбанного гуманизма, коим ни я, ни иные Борджиа сроду не страдали. По иным причинам, веским и обоснованным. Зато пакостить, не вступая в полноценную войну - это со всем нашим удовольствием. Но то, что верно в одном направлении, работает и в обратном. Оттого и вполне обоснованные подозрения, что 'авиньонцы' могли использовать Ливорно, эту обитель окончательно сбрендивших фанатиков, как своеобразный полигон для испытания психологического оружия, тестовой прогонки создания христианизированного подобия янычар.
   Теории, однако. Но скоро их удастся либо подтвердить, либо окончательно опровергнуть. Аккурат после того, как мы окажемся внутри городских стен, а в опытные руки мастеров-дознавателей попадутся те, кто считается тут наиболее важными персонами. Побег? Даже не смешно, Ливорно мы обложили крепко, ни одна крыса - простая или тем более в рясе - не прошмыгнёт. Единственное, чего реально стоит опасаться - массового самоубийства всех тех, кто может представлять для нас ценность. Или частичного самоубийства с предварительным устранением иных, менее фанатичных. Кто знает, может случиться и такое. Удивляться я точно не стану! Привык-с, как ни крути.
   Пока мы продолжали разговор, перемывая кости то Авиньонскому Папе, то королю Франции со всеми приближёнными, то рассуждая о делах внутри трещащей по швам даже в послевоенное время Османской империи... Обстрел Ливорно продолжался. Периодически в шатёр входили офицеры, докладывающие о состоянии дел. Иногда мы сами покидали шатёр, оказываясь на свежем воздухе, имея возможность лично понаблюдать за обстрелом и его результатами при помощи подзорных труб. В корзину реющих в высоте двух воздушных шаров, понятное дело, никто залезть и не намеревался. Ну оно нафиг! Зато наблюдатели, там расположившиеся, также вооружённые оптикой, по мере возможности докладывали и о том, что наблюдали внутри городских стен. А наблюдали они если и не панику, то ситуацию разворошенного муравейника.
   Точно, муравейник. Фанатики фанатиками, но даже под их толстые лобные кости потихоньку проникали мысли, что молитвы и прочая хренотень ни разу не достойный ответ осадным орудиям, способным, в зависимости от подвида, долбить ядрами в стену или ворота, либо перебрасывать взрывающиеся бомбы аккурат в нужные места. Нужные в нашем случае - это главные рассадники собственно мракобесов, то бишь городская площадь со множеством костров и прочих помостов с виселицами, а также коренные обители сектантов. Те самые, храмами именуемые, но даже по местным христианским меркам испаскуженные по самое 'не могу'. А вот по жилым кварталам и иным местам демонстративно не стреляли. Только выбранный участок с воротами и рядом, а ещё символы их упёртого и садистического фанатизма.
   Висящие в воздухе шары и подвешенные к ним корзины с наблюдателями-корректировщиками перестали быть такой уж сильной новинкой... в Италии. Зато вот в 'авиньонской сфере влияния' все, относящееся к прогрессу или уже было объявлено колдовством или вот-вот могло перейти в эту самую категорию. Ладно, преувеличиваю. Не 'вот-вот', но что доминиканцы, что прочие им сочувствующие, то есть наиболее мракобесная и косная часть как церковников, так и их паствы, искренне хотели замкнуться в своём 'тёплом и уютном мирке'. Правда, теплота в нём большей частью обеспечивалась кострами со сжигаемыми на оных грешниками, а под уютом подразумевались вши, серые рубища, болезни без соответствующего лечения и прочие подобные прелести сомнительного рода. Однако каждому своё. Уверен, внутри городских стен мы в изобилии обнаружим примеры подобного 'рая на земле'.
   Ай, что там насчёт внутри стен! Вне оных тоже было на что посмотреть. Ключевое слово... слова - нищета, серость, страх. Те, кто не желал бежать с насиженных мест, надеялся пересидеть, приспособиться - они всего за два с небольшим года превратились в натуральную забитую скотину, обломки людей, изъеденных изнутри, сломанных, потерявших немалую часть души. Если и не рабы, то нечто близкое. Причём рабы из смирившихся со своей участью и надеющиеся лишь на то, что хозяин будет не очень суров, будет бить не палкой, а плетью, не четыре, а всего лишь два раза в неделю. Мерзко и вместе с тем страшно! Особенно страшно, когда слышались постоянные молитвы, возносящие хвалу богу. Тому самому, представителями которого были выкормыши Савонаролы, превратившие богатый недавно край в выгребную яму, смердящую покорностью и смирением.
  
  ***
   Ворота раздолбали к закату, а ещё час спустя, когда уже планировали окончить стрельбу и обождать до утра, осел и участок стены, к воротам примыкающий. Современные по здешним понятиям орудия, высокий темп огня, точность выстрелов и правильный выбор уязвимых мест - всё это конвертировалось в радующий меня результат. А раз так, то было бы неразумным не воспользоваться имеющимся у итальянской армии преимуществом - умением вести ночной бой. Не городской - он повлёк бы за собой ненужные жертвы с обеих сторон - а всего лишь за контроль над стеной и особенно ключевыми башнями. И пусть потом 'савонаролыши' цепляются за крепкие места внутри города - они всё едино будут обречены. Выковыривать врагов из мест их повышенной концентрации мои парни уже научились. Особенно при свете дня, да при обеспеченном тыле. Но пока следовало разобраться со стеной. Им разобраться, в то время как мне стоило поспать. Одному, без компании всяких разных походных девиц. Я ж не Пьеро Медичи, который явно решил устроить очередную оргию, воспользовавшись в качестве предлога тем, что и известия хорошие, и попутно, не слезая с очередной шлюшки, можно худо-бедно отслеживать ситуацию на стенах. Верю... хотя не очень. Ай, пуская развлекается, мне от этого ни холодно, ни жарко!
   Вот он и развлекался, в то время как наши войска, держа под постоянным обстрелом область ворот, сперва выбивали дотуда фанатиков - числом немалым, но качеством убогим - а затем гнали этих жертв промытия мозга по стенам и со стен. Хорошо ещё, что доминиканцам не хватило безумия отправить на стены женщин. Видать даже до их искажённых разумов доходило, что фурии с 'христосом головного мозга' в терминальной фазе ни разу не полезны там, где нужно хоть минимальное умение сражаться. Женщина же, по их упёртому и непоколебимому представлению, должна быть 'босая, беременная и на кухне'. Ах да, ещё и в предельно несексапильной одежде и как можно чаще ходящая в церковь, дабы там разбивать лоб о пол в поклонах, а также ставить новые и новые свечки, покупаемые на последние гроши. Тьфу на них тридцать три и ещё один раз!
   Ещё до рассвета стены контролировались нами целиком и полностью. Солдаты ждали лишь утра, чтобы, повинуясь полученным ранее приказам, начать полную зачистку города от последователей Савонаролы - сдох, уродец, а хлопот немногим меньше, чем от живого - вместе с тем не причиняя вреда женщинам и детям. Хотя детки обещали доставить много-много ни разу не маленьких проблем. Они ведь не просто отроки, но ещё и 'божьи дети'. То самое творение лично фра Джироламо Савонаролы, для выращивания коего покойничек приложил много собственного времени и сил, лично промывая мозг до полного спрямления извилин особо перспективным образчикам. Жуткое зрелище, насколько я мог судить как по докладам информаторов, так и по собственному пониманию сего явления. Янычаров то лично повидал, а уж о психообработке в силу прошлой профессии и широкого кругозора имел хорошее представление. XXI век с его всемирной паутиной давал множество возможностей узнать о самых неприглядных сторонах бытия, равно как и о механизмах функционирования оных.
   Просыпаться было приятно. Хорошая, тёплая погода, отсутствие всякой кусачей гадости внутри шатра, обеспеченное тлеющими благовонными палочками. Это, конечно, не привычная химия, но тоже неплохо так действовала. Одеться, привести себя в порядок - перекусить по быстрому, побриться и сполоснуться водой из бочонка - также много времени не заняло. Спешка? Ситуация тому ни разу не способствовала - с первыми лучами солнца укрепившиеся на стенах солдаты рванули в город, имея чёткий план действий с заранее распределёнными векторами атаки и секторами, которые следовало брать под контроль. Сначала одни, затем другие, потом третьи.
   А ещё были доклады о тех, кто пытался выбраться из города, использовав подземные ходы. Почти все нам были известны - слава уродам, которые достали многих жителей Ливорно до такой степени, что устроить фанатичным монахам пакость желали многие - но нашлась и парочка доселе неведомых. Как обнаружили? Так если озаботиться достаточным числом конных и не только патрулей, дело нехитрое. Конечно, при должном профессионализме исполнителей и их же энтузиазме. Первый присутствовал по причине качественной подготовки солдат. Второй обеспечивался щедрыми премиями за поимку беглецов. Вот и тащили немалое количество носителей крестов и ряс, скованных по ругам и порой ногам. Следовало отметить, что инстинкт самосохранения у 'савонаролышей' верхнего уровня работал, а потому бежали они, переодевшись в ремесленников, купцов... но не крестьян, ибо измождённостью трудом там в большинстве случаев и не пахло.
   Поймали, понятное дело. Почти всех живыми. Почти - потому как несколько особо ушлых и наверняка знающих, что ничего хорошего их не ждёт, успели отравиться. Фанатизм плюс понимание равно самовыпил из реальности. Да и бес с ними, откровенно то говоря. Сомнительно, что кто-либо из откинувших копыта знал совсем серьёзные тайны. На интересующие же нас вопросы вполне могли дать ответы и функционеры среднего звена. Их наловили с избытком, даже при низком КПД гарантированы целые тома показаний.
   - А в городе остались самые фанатичные, которых и допрашивать бесполезно, - вздохнула тогда Бьянка, понимающая, что сейчас творится там, по ту сторону стен. - Мне совсем не хочется туда, Чезаре.
   - И мне не хочется. Только вот в чём проблема - я себе такого позволить не могу. А вот тебе от души советую подождать тут. И не потому, что ты девушка. Просто... Ты моя подруга, а я не хочу, чтобы близкие мне люди видели мерзости бытия чаще необходимого. Вы и так всего навидались.
   - Куда ты, Чезаре, туда и я. Я пообещала это самой себе. И остаюсь верной обещанию.
   Уверенность в голосе. В глазах отсутствие даже тени сомнений. Бьянка как она есть, за прошедшие годы я уже успел привыкнуть к особенностям её мышления и восприятия мира вокруг. Знал, что, несмотря на все мои попытки её отговорить, пойдёт следом хоть в центр сражения, хоть в эпицентр мразотности бытия, что и был устроен внутри Ливорно. Остановить её можно было лишь прямым приказом, но... друзьям не приказывают, за исключением очень немногих случаев. Тех самых, когда хотят защитить их от действительно неотвратимой и чрезвычайно опасной угрозы. Не тот сейчас случай, а потому... приказ лучше приберечь.
   Зато Пьеро Медичи явно не задумывался о том, что он может увидеть в Ливорно. Не удивлюсь, если герцог Флорентийский всерьёз думал, что более двух лет пребывающая под игом религиозных фанатиков Ливорнская республика, она же 'Царство Божье' есть нечто неприятное, но не за гранью добра и зла, разума и... Нет, вот как раз в пределах особо жуткого безумия оно и было. Думаю, Босх бы оценил подобное, но... Упс! Босх. Если мне не изменяет память, он должен жить примерно в это время. А с моей склонностью подтягивать к себе всё ценное и всех полезных, мимо подобного нельзя было пройти. Следовательно, делаем себе в памяти зарубку относительно того, что надо бы Босха того, задействовать на пользу и просто за ради чистого эстетизма. Как ни крути, но основоположник сюрреализма в хозяйстве точно пригодится, особенно если не на чисто библейские темы мастера раскрутить. Гений в плане техники уже есть, Леонардо да Винчи именуемый, вот и этот будет более чем уместен. У каждого имеются мечты, желания, которые далеко не всегда можно исполнить самому, без поддержки весомых персон мира сего. Как у того же да Винчи с его связью с бывшей герцогиней Миланской. Ничего, даже это оказалось решаемо, а уж мечты отдельно взятого художника-сюрреалиста, они вряд ли окажутся чем-то совсем уж неподъёмным. Интуиция, знаете ли, подсказывать изволит-с.
   Ладно, ну её покамест куда подальше. В этом направлении, поскольку она же буквально вопиёт - а логика радостно подпевает - что в месте, куда мы сейчас направляемся, царит такой вариант 'трэша, угара и содомии', что маньяки XXI века обзавидуются и возрыдают от чернейшей зависти.
   Теперь было можно. Что можно? Посетить Ливорно, само собой разумеется. Пусть внутри города и не было совсем уж спокойно, но основное сопротивление было подавлено, а храмы, в которые, как сельди в бочки, набились оставшиеся 'савонаролыши', солдаты успели намертво заблокировать. Могли бы и штурмовать, но останавливало до поры то, что эти засранцы там не одни окопались, а затащив вместе с собой немалое количество женщин и детей. Фанатики-авраамиты, они такое 'любят, умеют, практикуют'. Закроются, а потом, накрутив себя в должной степени, травятся либо самосжигаются. Примеров масса, разве что масштаб с прошествием времени стал спадать, к концу тысячелетия став довольно скромным и явно маргинальным, помимо, конечно, совсем уж диких регионов. Но тут то не конец тысячелетия, а самая что ни на есть середина.
   Цок-цок, цок-цок... Копыта коней цокали по мощёной булыжником улице, ведущей от выбитых к долбеням ворот к центру Ливорно. Ну а мы имели возможность увидеть то, о чём раньше слышали исключительно с чужих слов. И если здания города за пару лет остались практически неизменными, то вот люди, этот самый город населяющие... На страх от вторжения врагов обычно можно списать многое, но имеются и исключения. Такие, как здесь и сейчас.
   - Что это за ужас? - выдохнул едущий рядом Перо Медичи, с бесконечным изумлением и отвращением обозревающий открывающиеся перед ним виды. - Такое даже среди бедняков Флоренции не найти. А я был в Ливорно. Вот по этой самой улице гулял лет пять назад. Как?
   - Савонарола.
   - Я слышал его проповеди. Но такое! Думал, что даже он до такого не дойдёт. Эти дети...
   - Нас встречают 'божьи дети', - усмехнулся Макиавелли, в очередной раз делясь с миром бесконечными запасами цинизма. - Сам Бог встречать нас постыдился.
   'Божьи дети'. Сейчас мы видели лишь нескольких, да к тому же тех, чьи руки были связаны во избежание естественного для этих юных зомби поведения. Были бы свободны - кидались бы камнями, палками... грязью на худой конец. Сейчас же могли лишь попеременно молиться и проклинать нас. Громко, понятное дело, но совершенно примитивно и невпопад, всего лишь бездумно повторяя услышанное от своих духовных отцов. Возраст... От лет этак семи до тринадцати. Вид? Чрезвычайно запущенный, и это ещё очень мягко сказано. Серая одежда из не то холстины, не то дерюги. Разящий за версту запах давным-давно не мытого тела, грязь на лицах, однотипно остриженные волосы. Большие деревянные кресты на груди, висящие на верёвочках, наверняка 'благословлённые' местными монахами-изуверами.
   - Эй, Бруно! А сними-ка с парочки из них одежду, - крикнула одному из солдат сопровождения Бьянка. - Кажется, там тоже есть на что посмотреть.
   Для военного человека исполнить приказ командира, тем паче настолько вышестоящего, дело естественное, аки дыхание. Нам даже останавливаться надолго не пришлось. С парочки образчиков их рубища были сдёрнуты настолько быстро, что те и пискнуть толком не успели. А под ними... Мда. права была моя подруга, там тоже было на что посмотреть. Я то удивляться не собирался, флорентийский змий Никколо тоже, а вот герцог Медичи не удержался, изрыгнув в пространство даже не ругательство, а откровенное богохульство. Правда приправленное исключительно ненавистью ко всяким разным ересиархам из Авиньона и не только.
   Спины детей, они были покрыты как уже зажившими шрамами, так и настоящими ранами, не столь давно нанесёнными. Плётка или кнут, тут точно не скажу, но избивали их на постоянной основе. И явно не только в рамках первоначальной дрессуры. Спрашивать этих натасканных на 'ересь' зверёнышей было бесполезно, а вот поманить пальцем человека лет сорока с чем-то, смирно стоящего невдалеке и явно безопасного, раз охрана не всполошилась, я не преминул. Когда же он приблизился, спросил, причём не столько для себя, сколько для Пьеро и его советника:
   - Почему у этих 'божьих детей', столь старательно взращиваемых доминиканцами, на спинах живого места не осталось?
   - Тело есть сосуд греха, а истязания плоти просветляют разум, - тяжко вздохнув, ответил тот. - Причиняя же боль телесную с юных лет, дух возвысится с меньшими дружностями, и чистота помыслов не станет омрачена греховными желаниями.
   - А что с не желающими так просветляться?
   - Ставши 'дитём божьим', обратно не возвращаются, синьор, - перекрестившись и пробормотав короткую молитву, ответил горожанин. - Тех, кто ещё не на кладбище, поищите в церковных и монастырских подвалах. Там исправляют строптивых.
   Жестом приказав горожанину удалиться, я перевёл взгляд на Медичи.
   - Ну что, Пьеро, вот и первое прикосновение к обновлённому Ливорно. Только гноем, безумием и смертью изрядно попахивает. Едем дальше или остальное оставим нашим военачальникам?
   - Дальше, - процедил герцог Флорентийский. - Главная городская площадь, а потом разговор с теми, кого удалось поймать. Только после этого я смогу уехать, не стыдясь самого себя. Это был нормальный флорентийский город. Есть и моя вина в том. во что он превратился. Можно было вернуть его раньше!
   - Мудрый государь потому и мудр, что совершает свои деяния не раньше и не позже, но лишь в нужное время, - слова Макиавелли и сами по себе были достойны внимания, но я понимал и то, что этот монстр явно уже начал работать и тут над знакомой мне с юношеских лет книгой. - Движимый лишь рассудком, государь способен встать над теми, кто сперва подчинён чувствам, а лишь потом, сделав шаг, оценивает то, к чему он привёл. Вы могли попробовать вернуть Ливорно раньше, но тогда это место не стало бы... уроком другим. Страшным, но нужным. Спросите у Его Величества Чезаре, как бы он поступил с Ливорно. С нынешним Ливорно, а не тем, который был раньше.
   Пьеро Медичи сперва призадумался, но потом. спустя где-то полминуты. Выжидающе посмотрел в мою сторону. Дескать, я не понимаю, но если подскажут, выслушаю. Что ж, вреда нет, а польза может и проклюнется.
   - Этот город - память. Страшная, омерзительная, но память. И демонстрация даже для самых толстошкурых касаемо того, что может случиться, когда религиозный фанатизм заменяет правителям разум, чувства, саму душу. Печально, но, помимо прочего, придётся притащить сюда лучших художников и скульпторов Италии. Пусть запечатлеют на холсте и в мраморе то, что увидят. Все знают, что красота достойна памяти в веках. Но и уродство тоже. Не для любования им, но для предупреждения, что может случиться, если вовремя не остановить отбросы рода человеческого.
   Пока я продолжал рассуждения о том, что длившаяся более двух лет в республике Ливорно трагедия может и более того должна оказаться противоядием против стекающихся в Авиньон инквизиторов и прочих изуверов от религии... мы прибыли на главную городскую площадь. И вот тут проняло не то что Пьеро с Бьянкой, но даже меня и Макиавелли. Опыт уроженца XX века, повидавшего множество ситуаций типа 'кровь, кишки, потрошки' и запредельная циничность флорентийского политика и те частично спасовали перед видами чуть ранее творившейся на площади гурятины.
   Одно дело слышать про установленные виселицы, помосты для сожжения на костре и прочие инквизиторские радости и совсем другое наблюдать это самолично. И не просто видеть, но ещё и обонять запахи уже даже не горелой, а скорее разлагающейся плоти. Не то чтобы раньше этот запах был мне незнаком, вовсе нет, но в таких декорациях... Ведь ублюдки не просто убивали, но делали это с предельной затейливостью, принося максимальные мучения своим жертвам. Да и жертвы то были не чужаки из земель далёких, не маньяки-преступники, а схваченные по доносам или просто за недостаточное усердие в вере. Схваченные и запытанные знакомые, соседи, просто не раз виденные на городских улицах. Жесть как она есть!
   Звуки рвоты. Герцога Медичи тупо выворачивало наизнанку, да и не только его. Даже некоторые из многое прошедших ветеранов не могли сдержать естественного порыва организма, расставаясь кто с недавно съеденным, а кто просто с порцией желудочного сока. И будь я проклят, если упрекну за это! Бьянка побледнела, сравнявшись цветом лица с мелом. Николо Макиавелли и тот скривился в идущей от ядра души гримасе, укоризненно качая головой. В жестокости он понимал толк, считал её разумным средством, но увиденное было за пределами любой необходимости. С точки зрения разумного человека, а не религиозного фанатика, разумеется. Да и религия должна была быть... особенной, вроде ветвей авраамизма или напрочь сдвинутых верований инков, ацтеков и прочих майя.
   - Синьоры и синьорина, клянусь всем тем, что мне дорого, а такие клятвы грех не исполнить, - я давил обертоны гнева и откровенной ненависти в своём голосе, но получалось отнюдь не идеально. - Все те ублюдки, что творили вот это всё... Они будут сожжены, разорваны четвёркой лошадей или медленно повешены здесь же, на этой самой проклятой площади. На виду у всех, да так, чтоб вести об этом дошли до всех уродов, под крестом и рясой скрывающими нутро бешеных животных. И если Орден святого Доминика и прочие в месячный... ладно, двухмесячный срок не выдадут к нам, в Рим всех, кто был замечен в таких 'деяниях веры'... Если ещё через месяц члены этого Ордена и сочувствующих ему не приползут к ближайшему тамплиеру на коленях, посыпав голову пеплом...
   - Уничтожение, Чезаре?
   - Для тех, кто провёл хоть один допрос с пристрастием над 'ведьмой' или 'колдуном' - именно оно, Бьянка. Для подписавших приговор и для исполнителей оного. Остальным, которые просто смотрели и не подали голос против творящегося безумия - не меньше десятка лет в подземной келье, а то и больше. Таково мое слово как короля Италии и Великого Магистра тамплиеров.
   Пьеро Медичи, уже успевший и прополоскать рот вином, и глотнуть оное для восстановления душевного равновесия, аж вздрогнул. Заявление то было реально серьёзное. Макиавелли лишь хмыкнул, кивнув в подтверждение каких-то собственных мыслей. Что там у него в извилинах творится - гадать не берусь и другим не советую, мышление крайне своеобразное но жутко эффективное. Чем дольше его знаю, тем сильнее в том убеждаюсь. Бьянка... этой всё трын-трава, да и мою крайнюю неприязнь к инквизиторской публике она полностью поддерживает. Про солдат охраны и говорить не приходится - они верны о степени, близкой к абсолюту, равно как и офицеры. Поднятые из наёмников и мелкого масштаба ловцов удачи чуть ли не к вершинам, ставшие опорой трона созданной Италии - эти готовы лично разорвать на куски кого угодно. Разорвав же, ещё и кровь оттирать от рук и одежд не станут, дабы иметь зримую возможность похвастаться совершённым. Знаем, начитаны и много.
   Ну а пока... Пришла пора окончательно подавить сопротивление в Ливорно. Более того, сделать это не повредив женщинам и детям, которыми ублюдки наверняка попробуют прикрываться. Фанатичная вера авраамитов этому ой как способствует, это даже до моего родного времени дотянулось. Ну что ж, продолжим, не помолясь, но матерясь, да многоэтажным манером.
  
  
  Глава 1
  Русское царство, Москва, июль 1496 года
  
   Москву лихорадило вот уже вторую неделю подряд. И было из-за чего! Вскрывшийся заговор Софьи Палеолог, супруги царя Ивана III Рюриковича, имел серьёзные последствия. Собственно самой Софьи, равно как и её старшего сына, Василия, это уже не касалось. Отнюдь не потому. что Иван III был милостив и склонен прощать даже такие тяжелые грехи. Скорее совсем наоборот, царь русский, с детства росший в обстановке интриг вокруг трона и грызни всех против всех, безжалостно карал за любые попытки покуситься на его власть. Только чтобы покарать, требовалось иметь под рукой тех самых караемых. Они же успели покинуть Москву, да и вообще наверняка стремились в сторону Великого Княжества Литовского. Именно туда, в Литву, бежала большая часть тех, кто стремился покинуть Русское царство и при этом придерживался христианской веры, к тому же православного обряда.
   Как так получилось? Об этом лучше многих мог рассказать посол Италии, Франческо Галсеран де Льорис и де Борха. Мог, но не стал бы по давней причине держать язык за зубами в тех случаях, когда неоднозначные речи мог услышать кто-либо из числа тех, кому слышать этого не стоило. Зато доволен был Франческо Борджиа так, что даже не пытался скрывать очевидное. Улыбался, шутил, одаривал посольских и особенно тех красавиц, с которыми забавлялся в своих покоях. Щедро одаривал, поскольку знал, что после выполненных пожеланий Его Величества Чезаре I воздаяние последует пусть и не стократное, но вполне достойное содеянному. Скупостью король Италии сроду не отличался.
   Что произошло, к чему именно он сумел приложить руку? О, тут была интрига, достойная не этого удалённого от Вечного Города государства, пусть и стремительно набирающего силу, а тех мест, где он вырос. Сплести воедино случившееся в прошлом, добавить намерения, озвученные в настоящем, а потом перекинуть мостик к будущему и показать получившуюся картину в должном свете тому, кто обладал тут властью. Так показать, чтобы раздуть из постоянно теплящихся в душах коронованных особ углей опасений за собственную безопасность настоящий пожар. Пожар, пламя которого способно быстро и без остатка поглотить тех, кто осмелился покуситься на главное - власть. Дальний родственник итальянского короля благодарил небеса, что в сплетённой им паутинной ловушке лжи почти не было. Материалом стала правда, пусть показанная 'правильным' и наиболее впечатляющим образом. А ещё поддержка тех, кто имел вес при дворе Ивана III и был жизненно заинтересован в успехе его, Франческо, затеи.
   А началось всё с того, что ища возможность 'утопить ' влияние Софьи Палеолог и, соответственно, её детей как будущих наследников, Франческо Борджиа вспомнил о главной потере Ивана III - смерти его сына, Ивана Молодого. Пусть она и случилась более пяти лет тому назад, но в таких делах срок особого значения не играет. Особенно в тех случаях, когда смерть ни разу не естественная, а последовавшая от яда. В том случае яд был дан вместе с лекарством, но яд грубый, довольно примитивный, действие которого никак нельзя было выдать за естественное развитие болезни. Потому исполнитель - лечащий врач наследника московского престола, некий венецианец Леон - был пойман, попал к местным палачам и молчать оказался не в состоянии, рассказав всё, что только знал. Правда знал он немногое - лишь то, что некто неизвестный дал ему много, очень много денег, да к тому же обещал отвести подозрения, а если они всё же случатся, так помочь скрыться. Подозрения возникли, скрыться же ему никто помогать и не думал. Понятно, ведь нужен был козёл отпущения... Вот его, этого 'венецианского козла' и казнили за неимением настоящих виновников. Исполнитель был мёртв, но память у Ивана III осталась, и он очень хотел добраться до убийц его старшего и любимого ребёнка.
   Вот и принялся Франческо Борджиа, пользуясь словами своего коронованного родича, 'копать, ища место, где собака порылась'. Иными словами, идти на зловонный запах кала не материального, но духовного, исторгаемого людьми, желающими несчастий ближним своим. Кому была прежде всего выгодна смерть наследника? Тем, кто также имел право на престол, пусть и менее весомое. Младшие дети царя Московского. Дети от Софьи Палеолог, византийки - женщины из рода тех, кто знал толк как в интригах, так и в устранении помешавших её замыслам или самим своим наличием доставляющих проблемы. Иван Молодой был как раз из последних. И не только, поскольку даже не скрывал неприязненного отношения как к мачехе, так и к её детям. При такой расстановке фигур на шахматной доске вполне могли убить.
   Доказательства! Поварившийся в котле римских интриг, Франческо знал, что они бывают прямые и не очень. Прямых, понятное дело, после стольких лет найти не удалось бы даже в случае их наличия ранее. Да и то... Софья Палеолог не могла не прибрать за собой мусор, ведущие к ней или к её приближённым следы. Иначе глава Разрядного приказа дьяк Иван Товарков - а сей приказ занимался не только и не столько пытками, сколько ведением дознания - дошёл бы и до самой царицы. Дойдя же. доложил бы об узнанном своему государю, после чего судьба Палеолог была бы плачевной, а выбор остался разве что между тихой смертью 'во сне' и заточением в монастырь до конца жизни. Про окружении царицы говорить и вовсе не приходилось.
   Но прямых доказательств не было.... в отличие от догадок. Не зря же лекарь Леон из Венеции был присоветован не то самой Софьей, не то её братом, к этому времени уже покинувшим Русское царство. Дескать, сами они пользовались его услугами и проведённое лечение помогло. Как удалось узнать ему, послу Италии, дьяк Товарков проверял царицу и особенно её брата на причастность, но очень осторожно, понимая деликатность подобного. Ничего не нашёл, но... Товарков был верен Ивану III как цепной пёс, понимая, что иных покровителей у него нет, слишком многие считали этого придворного своим личным врагом, а то и кровником. А уж когда тебя считает врагом жена государя и её старший сын, остаётся лишь грустить, опасаться, но вместе с тем думать, как бы довести до конца однажды начатое дознание. Естественно, в нужном для собственного благополучия ключе.
   Разговаривать с главой Разрядного приказа сразу? О нет, Борджиа на то и Борджиа, чтобы не поддаваться соблазну простых и почти всегда неверных решений. К такому человеку нужно идти не с пустыми руками, а неся в них подтверждённые чем-то или кем-то подозрения. Ещё лучше и вовсе не идти самому, используя для этого невольных марионеток. И если нельзя пока связать Софью Палеолог и отравление Ивана Молодого, то следовало выяснить, кто из ближних сторонников русской царицы византийской крови был более всего уязвим. Брат Андрей? Уехал за пределы Руси, его не достать и не использовать. Кружащиеся вокруг боярские дети из желающих возвыситься? Мелкая рыбёшка, хотя потом и это можно и нужно использовать. Была ещё племянница Мария, супруга князя Василия Верейского, тогда наследника Верейско-Белоозерского княжества. Тот, будучи троюродным братом Ивана III, заигрался в игры возле Московского престола, в результате чего, обоснованно опасаясь за свою голову, вместе с супругой, приближёнными и личной дружиной бежал в Литву, где и был принят Великим Князем Казимиром Ягеллончиком. Там чета князей Верейских и пребывала до сего дня, хотя само Верейское княжество ушло под власть Ивана III.
   Племянница Софьи сама по себе тоже была недосягаема, но напоминание о ней и её муже способно было повернуть предстоящий разговор с Иваном III в нужную сторону. Сходство то прослеживалось и сильное. Русский князь рода Рюриковичей, его сын, а жена сына из рода Палеологов. И вот эта жена подбивает супруга на нечто вредное для Руси, а потом ещё и на бегство в Литву.
   Полезная фигура оказалась отставленной до поры в сторону, а Франческо Галсеран де Льорис и де Борха, согласно заветам своих коронованных Железной короной и тройной тиарой родичей принялся искать дальше. И нашёл, едва лишь перешёл от светских сторонников рода Палеологов к сторонникам духовным. Наиболее яростный мракобес и фанатик из всех русских епископов - архиепископ Новгородский Геннадий, вот кто был нужен, вот кого следовало как следует изучить. Этот самый Геннадий уже показал себя во время той самой 'ереси жидовствующих', когда, руководствуясь кровожадными инстинктами и опытом католической инквизиции, устроил в Новгороде и не только там массовые сожжения на кострах. Аресты, заключения в монастырских темницах, где помирали очень быстро от невыносимых условий, и вовсе считать не стоило. Много их было, чрезвычайно много. Это Франческо Борджиа знал и раньше, но теперь, когда появилась возможность связать архиепископа Новгородского с Софьей Палеолог, ситуация изменилась.
   Стоило признать, что наличие в европейских посольствах не просто людей. знающих местный язык, но и с текущей в жилах кровью тех самых стран была оправдана. Верные семейству Борджиа, обязанные вызволением из османского плена, русские по крови, но поклявшиеся в верности лично королю Италии, эти люди знали особенности местной жизни. Зная же, подсказывали послу, как лучше всего добыть нужные сведения. В том числе и из Новгорода, в котором до сих пор хватало тех, кто ненавидел не только своего архиепископа, но и самого Ивана III. Да, Иван III был нужен и важен для Борджиа но вот главное духовное лицо Новгорода совсем наоборот.
   Посланные в Новгород доверенные люди довольно быстро вернулись обратно, принеся с собой много интересного. Близ архиепископа Геннадия, как оказалось, уже не первый год крутились монахи-доминиканцы. Неудивительно, если вспомнить о желании главного князя Церкви в Новгороде устроить в Русском царстве свою полноценную инквизицию, пусть под другим именем, но с собой во главе. Однако за это сейчас не стоило хвататься. В отличие от иного, а именно составленного теми же доминиканцами трактата 'О недопустимости отторжения церковных земель'. Золото вкупе с ненавистью проложило нужные тропинки, в результате чего в руки итальянского посла попали черновики этого самого трактата, написанные рукой некоего доминиканца брата Вениамина, но с поправками и пометками самого архиепископа Геннадия. Вот это было серьёзно! Почему? Да просто русский царь был вовсе не сторонником наделения отцов церкви новыми и новыми землями, ранее уже запретив своим аристократам, боярам и детям боярским завещать свои земли и имения церкви, обделяя тем самым детей. Такое известие должно было изрядно поубавить веры Геннадию, которого он считал пусть хлопотным, но верным своим сторонником. А от Геннадия тянулись нити и ко многим другим, в том числе и Софье Палеолог.
   Проникновение в Русское царство доминиканцев - как тут их называли, латыньских еретиков - инквизиторские замашки архиепископа Новгородского, его же стремление сохранить и умножить земельные богатства церкви, протянутая от всего этого связь к Софье Палеолог, лекарю-отравителю, племяннице Марии, бежавшей в Литву вместе с князем Верейским. Сумбурно, но из этого уже можно было соткать грубую, но сеть. Пока не для ловли, для показа и нарочитых угроз. Вызвать опасения, заставить цель шевелиться, погнать в нужном направлении - посол Чезаре Борджиа добивался именно этого. Оттого и первые осторожные встречи с врагами Палеологов, на которых звучали не просто слова вежливости, а предложения совместных действий. очень своевременные предложения, поскольку один из их главных союзников, митрополит Зосима, был очень плох и доживал последние не годы, а в лучшем случае месяцы. От первых разгвооров с важными союзниками по отдельности следовало перейти к чему то большему - к общему собранию. Так и произошло.
   Встреча эта состоялась в доме князя Ивана Юрьевича Патрикеева - главы большого и очень влиятельного в Русском царстве семейства. Служивший ещё отцу Ивана III, Василию Тёмному, ставший главнокомандующим армией, которого тут называли главным воеводой, а также наместником Московским во время отсутствия государя, а потом, с наступлением более почтенного возраста, возглавивший Боярскую думу, нечто вроде польского Сейма. Очень непростой человек, к тому же двоюродный брат Ивана III, знавший государя с юных лет и пользующийся огромным доверием. Одна из опор трона, а если учитывать детей, племянников и иных родичей... Патрикеевы были по уровню влияния примерно тем же, что Сфорца или там Колонна в италийских землях до прихода к власти Борджиа. А ведь помимо Патрикеевых - не всех, конечно, а лишь части - явился и ближайший советник Ивана III, дьяк Фёдор Курицын. Не только советник, сколько друг почти с детских лет, знающий почти все тайны русского царя, но хранивший их. Пожалуй, Курицын был единственным, кто вообще ничего не боялся, а слово опала и тем более заключение или казнь были ему не страшны. Вообще! Это несмотря на явную и открытую поддержку 'новгородской ереси', презрение к Геннадию Новгородскому, Иосифу Волоцкому и прочим князьям Церкви из лагеря 'иосифлян', а также показное отстранение от всех, в ком текла кровь Палеологов. Неприкасаемая персона... и тем не менее, она была на этой самой встрече.
   Собравшиеся, включая, естественно, и мать Дмитрия, Елену Волошанку, дочь господаря Молдавии, поставили всё на внука Ивана III и сына покойного Ивана Молодого. Поставили, но получали удар за ударом прежде всего от епископов православной церкви, умело играющих на 'чистоте веры' и защиты оной от 'коварных латинян' и не только их. А поддержка простого народа, тёмного, но склонного к бунтам именно по поводу православной веры... В этом и была главная сложность. Этим и пользовались Палеологи как представители исконно византийского православия, 'Рима Второго, передающего свет истинной веры Москве, Риму Третьему'. У Франческо Борджиа подобные высказывания вызывали лишь улыбку, но проявить её на людях он бы никогда себе не позволил. Понимал, что можно, а что запрещено при любых условиях. Особенно тут, в этой едва вырвавшейся из-под остатков мусульманской инородческой власти стране.
   Вырваться то Русь вырвалась, но с кровью, оставив внутри себя куски чужого, восточного мяса. Да и кровь внутри была отравлена азиатским ядом. Об этом Чезаре Борджиа говорил особенно, наставляя своего посланника. Сие требовалось учитывать, но не потакать, а обходить, опираясь на общность со странами Европы и скрывать имеющиеся различия. Только так и не иначе. А приказы своего короля и родственника посол Италии стремился исполнять.
   - Москва - это совсем не Рим... И не Перуджа, и не другие города Италии, - вздыхал итальянский посол, покачиваясь в седле, следуя из снимаемого посольством дома в дворец, хоть и деревянный, как и большая часть строений на Руси, принадлежащий Патрикеевым. - Мне не нравится здесь. Хочу домой.
   - Наш дом здесь, - расслабленно отвечал первый советник посла, Павел Астафьев, боярский сын родом из Вереи, но уже давно не появлявшийся в родных краях... лет семь. Сначала плен татарский, затем османский, потом иные обстоятельства. - Только вернуться сюда могут немногие. А кто и может, не всякий захочет. Навсегда вернуться.
   - Мы можем сравнивать, - вторил второй тамплиер русской крови, на сей раз из новгородского купечества, Евлампий Захаров. - Мне ещё хуже, чем тебе. Твоя жена и двое детей с тобой... то есть в Италии. Родители умерли своей смертью, а брата и сестёр можешь повидать. А мои... Сожжены или заморены в монастырских подвалах. Зверь в одеждах епископа!
   Посол знал многое о своих приближённых. Точнее сказать, почти всё, благо читал о каждом из них всё, что ему сочли нужным предоставить. Советники, секретари, офицеры охраны посольства, прочие. Каждому были уделены хоть несколько строк, описывающих сильные стороны и слабости, уязвимые места и возможные риски, которых следовало по возможности избегать. Так того же Захарова ни за что нельзя было отправлять в Новгород и вообще советовалось держать подальше от здешних князей Церкви. Секретаря Паоло Мальгани ни за что не допускать до вина, а куртизанок подводить лишь тех, с которыми можно не только постельными делами заниматься, но и просто поговорить. Иначе всё равно говорить будет, но не там, где безопасно и с кем безопасно.
   Зачем тогда этот самый Мальгани в посольстве надобен? Очень полезная способность читать по губам и способности к разным языкам, в том числе и русскому, специально выученному за пару лет до почти что совершенства. Такие умельцы очень ценились семейством Борджиа. И не только такие, а самые разные, если только способности эти признавались полезными.
   Что Борджиа не нравилось в столице Русского царства, так это слишком заметные азиатские веяния. Причины этого были понятны - два с лишним столетия быть завоеванными татаро-монгольскими дикарями - ничем не лучше, а то и хуже пребывания под властью османов. Ему рассказывали о том, что творилось на землях, освобождённых в результате Крестового похода. Там всё было явно и грубо, а здесь... тоньше и коварнее. Наследники ханов Батыя и Чингисхана, будучи по сути своей кочевниками, не склонялись к тому, чтобы держать гарнизоны на некоторых завоеванных землях. Другое дело - всячески помогать и возвышать тех, кто готов был предать собственный народ, помогая завоевателям в обмен на власть и куски с ханского стола. Одно поколение за другим, затем третье, четвёртое... И вот уже под правлением князей-предателей русские перенимают черты своих завоевателей. А уж что такое азиатские черты, им, Борджиа, объяснять не приходилось. Уже объяснили, показали, разложили во всём безобразии и научили распознавать и бороться. Ведь именно проникновение азиатско-восточного духа погубило некогда могучую Византию. А тут, в Русском царстве, византийский тлетворный душок тоже появился, добавившись уже к присутствующим, принесённым татаро-монголами язвам.
   Одно на другое... Итальянский посланник видел, что положение женщин тут очень отлично от привычного для Италии и других европейских стран. Скрывающие всё что можно одежды. Скрытые под платками волосы, глаза, устремленные в пол или к земле, робость и где-то даже забитость. Не у всех, но у большинства. Эти, как их называли русские, терема, где находились русские незамужние аристократки, отрезанные от светской жизни. А она, светская жизнь, такая как балы, танцы, театральные представления... отсутствовала. Известно, что там, где нет светской жизни, сильно влияние иной, религиозной. Очень сильно. То же, на что способна вера, не ограниченная здравомыслием, Франческо Галсеран де Льорис и де Борха сподобился увидеть неоднократно. Идеи Савонаролы, Крамера, Торквемады и иных, более ранних, запоминались надолго. Особенно после того, как сравнить их с предлагаемой в Италии альтернативой, куда более приятной для жизни и радующей душу, сердце и тело.
   Тут же... Вот почему бы не вымостить улицы камнем? Да и деревянные дома, которые то и дело горели ярким пламенем, подвергая опасности не только живущих в них, но и большую часть города. Нет, не понять. Также удивлял его и полнейшее отсутствие встраивания в нормальную жизнь бастардов здешней аристократии. Внебрачные дети всегда были для европейских стран обычным делом. Политические супружеские союзы это одно, а сердечные привязанности - совсем другое. Совершенно естественным для Италии, Испании, Франции, иных стран было признавать незаконнорожденных детей, давать им 'усечённый' герб, а значит возможность пробиться в жизни. Понятное дело, что бастарды от связи с простолюдинами выходили подающими хоть тень надежд далеко не всегда. Сперва к таким присматривались, а уж потом, в зависимости от впечатления... Но если сын или дочь рождались от связи с не простой девицей, тогда о непризнании и речи не шло, Открытом или более тайном, но всё же! Чего скрывать, не менее трети знати имели среди предков до третьего-четвёртого колена хотя бы одного бастарда. Да и, стремясь прорваться с нижней ступеньки - а на ней большая часть бастардов и начинала - туда, вверх, к славе, золоту и титулам, 'молодые и голодные' ухитрялись добиваться немыслимого.
   А что было тут, в Русском царстве? Одно лишь большое ничто. Только и исключительно законнорожденные имели хоть какие-то возможности. Для других... или тяжкий труд крестьянина/ремесленника, или пребывание с самого детства при монастырях с последующим постригом и пребыванием уже как монаха до самой смерти. Для Борджиа, равно как и иной итало-испанской знати, это было равносильно выбрасыванию в отхожее место пригоршней серебра, золота, а то и драгоценных камней. Бессмысленно, беспощадно... неизменно.
   Много было в Москве того, что Франческо очень не нравилось. В том числе и поэтому Борджиа хотел вернуться обратно, в привычный ему Рим или иной город. Но сперва требовалось выполнить порученное. Его государь был сильно заинтересован в этой стране. Почему? Вот тут Франческо Галсеран де Льорис и де Борха не мог понять до конца. пытался, но не мог. Правда и падать духом по этому поводу не намеревался, успев не раз убедиться, что замыслы Чезаре Борджиа могут казаться странными, но в итоге их польза становится очевидной. Правда вот время... Но тут оставалось лишь делать что должно и смотреть за тем, что будет.
  
  ***
   Сам глава рода Патрикеевых, Иван Юрьевич, его сын Василий, зять Семён Ряполовский - наиболее важный из союзного Патрикеевым не слишком большого род Рюриковичей - да держащиеся несколько наособицу Елена Волошанка с Фёдором Курицыным. Именно эти люди встречали посланника короля Италии и его трёх приближённых. Собственно, они были ядром тех, кто поддерживал юного Дмитрия, а заодно являлись мишенью как для Палеологов, так и для большей части иерархов православной церкви, особенно после возвышение сторонников Иосифа Волоцкого и Геннадия Новгородского.
   Отсутствовал, правда, ключевой сторонник в церкви - сам митрополит Зосима. Несмотря на тяжелое положение и слабое здоровье, он мог бы появиться, но... этим привлёк бы лишнее и совершенно не нужное внимание. Потому его присутствие было незримым, а нужные слова мог донести всё тот же дьяк Фёдор Курицын. Только дьяк он был светский, к духовному сану отношения не имеющий, что и позволяло ему... многое. И, разумеется, не могло идти и речи о присутствии собственно желаемого собравшимися наследника, царевича Дмитрия. Двенадцатилетнему отроку тут было и не место, и опять же, привлечение лишнего внимания на пользу не шло.
   Без присутствия же этих двух - внимание, конечно, привлекало, но в меру. Да и то большей частью из-за наличия на встрече Елены Волошанки. Однако тут была удачная отговорка - посланник Италии мог нуждаться в разговоре с дочерью господаря Молдавии по причине крайне сложных отношений Италии и Османской империи. Молдавия ведь тоже была совсем не дружественна османам, постоянно находясь то на грани войны, то воюя открыто. Отсюда и общие интересы. Их Фернандо Борджиа и использовал как дымовую завесу, заранее испросив у Ивана III разрешение вести нужную переписку с господарем Молдавии посредством дочери. Явно, открыто, не скрывая самого содержания писем. Учитывая обширность интересов Италии, к тому же вспоминая успешный Крестовый поход... Также ставящий себя в позицию защитника христианской веры Иван III не мог и не собирался возражать.
   'Хочешь что-то спрятать - прячь на видном месте', - говорил иногда Чезаре Борджиа. - 'Пусть сперва привыкнут. Затем же подмени привычное и неинтересное на тайное, на то, на что уже не обратят никакого внимания'. Вот и не обращали, считая, что посланник итальянского короля заинтересован в Елене Волошанке лишь как в дочери Стефана III, но не как в матери одного из претендентов на трон Русского царства.
   И вот первая встреча с Патрикеевыми и Волошанкой одновременно. Франческо Галсеран де Льорис и де Борха понимал, что в дальнейшем если подобное и будет происходить, то очень редко и по особым поводам. Но сейчас это и было особое событие. Предстояло окончательно договориться о совместных действиях с целью отстранения Палеологов от какого бы то ни было влияния на политику Москвы. Если же удастся ещё и обвинить их...
   Тяжеловесность этикета, куда успели проникнуть элементы Византии, не радовала Франческо Борджиа, но он не показывал виду. Более того, стремился держать себя так. чтобы казаться в этом обществе своим. В этом помогали уроки его советников русской крови, которые долгие месяцы учили не только языку, но и поведению, стремясь сделать оное приближенным к русскому, не вызывающим у тех же Патрикеевых отторжения. И это им удалось. Пусть итальянский посол и не принимал его как родное, зато освоил до того, что мог поддерживать, не прилагая лишних усилий. Вот только язык... Приходилось пользоваться услугами Астафьева, который быстро и на хорошем итальянском доносил до ушей Франческо всё до последних мелочей. Сам же Борджиа иногда говорил пусть к сильным акцентом, но по-русски - когда это было что-то не сильно сложное и можно было произносить слова медленно - но в основном на родном языке, который тут же перетолмачивался уже Астафьевым, способным донести все оттенки сказанного, используя родные для себя с детства слова и понятия.
   Отсутствие языковой преграды - вот что было немаловажно. Это и способность посла Италии вести себя почти как русский. Добавить к этому способности Паоло Мальгани читать по губам и сообщать нужное теми или иными сигналами... Получалось ощутимое преимущество, которое и использовалось раз за разом. Сейчас, к примеру, Мальгани подавал знаки, что Патрикеевы спокойны и даже благодушны, а вот Фёдор Курицын шепнул на ухо Елене Волошанке, что в ядах разбираются все Борджиа, а не только лишь понтифик с королём, эти отец и сын.
   Вот Франческо и не удивился, когда услышал от дочери молдавского господаря следующие слова:
   - Мы услышали от вас, посол, много радующего нас. Стремление помочь моему сыну упрочить своё положение наследника. раскрыть государю глаза на коварство Софьи Палеолог и иных, что рядом с ней... Мы примем помощь, мы благодарны за неё. Но связь меж отравлением моего любимого мужа, казнённым Леоном Венецианцем и Софьей Палеолог слаба. Государь не поверит, даже со всеми послухами и видоками творимого Геннадием Новгородским, бегством Марии Палеолог, иным. Этого мало!
   - Потому я и здесь, княгиня, - произнёс по-русски Франческо, после чего перешёл на итальянский, будучи уверен, что слова переведут мгновенно, без промедления. - Если сложить мои знания разных тайн с теми, что ведомы вам и вашим союзникам этого окажется достаточно..
   - Фёдор...
   - Иван Васильевич с юности опасается отравителей, видев силу яда и использовав её на своих врагах. Опаска не прошла и лишь усилилась после смерти сына.
   Сказав это, Курицын замолк, словно отстранившись от беседы. Но и прозвучавшего, по мнению посла Италии, было достаточно. Вдобавок показательная поддержка Курицыным Елены Волошанки и её сына вновь подтвердилась. Специально, для умных людей. А Борджиа считал себя действительно разумным человеком.
   - Палеологи издревле знают о ядах, как и почти все государи Византии и родственные им по крови семьи, - слегка улыбнулся итальянский посланник. - Но какая у них поддержка сейчас, после бегства князя Верейского, на которого, как мне ведомо, Софья очень рассчитывала? Так рассчитывала, что рискнула племянницей.
   - Мы хотим знать, есть ли у Софьи Палеолог верные воеводы и мечи дружинников, - добавил уже от себя Павел Астафьев, показывая и напоминая, что тут не только посол итальянского короля, но и они, его помощники и советники.
   Вот тут зашевелились Патрикеевы, являющиеся, в свою очередь, опорой Елены Волошанки. Уважаемые в войсках, умелые полководцы, они лучше многих иных знали, что сейчас творится в армии русского царя, кто из его воевод верен именно ему, а кто уже смотрит в сторону вероятных наследников. Короткий спор между Ряполовским и Василием Патрикеевым был прерван отцом последнего. Он, на правах старшего не только по возрасту, но и положению, и ответил на вопрос Борджиа. Осторожно, аккуратно, но дав то, что требовалось итальянцу.
   - Крупных дружин нет, умелых воевод тоже, слава тебе, Господи, за эту милость великую, - тут Иван Юрьевич с усилием встал и размашисто перекрестился. Лишь после этого, вновь присев на скамью и немного успокоившись, продолжил. - В других местах царица силу черпает, иной колодец её живой водицей питает, Франческ Галсеранович. Золота много, а на него и клинки покупаются, и другое. А злато дают наши враги давние, иосифляне, у которых его полны закрома церковные. И ещё те из князей удельных, кто уделы сохранил до поры, но хочет или упрочить имеющееся или прирастить. А ещё из Литвы и иных земель бежавшие подмогу готовы прислать. Князь Верейский, он не един, много таковых.
   Франческо Борджиа слушал то, что говорил старший из Патрикеевых, уже даже внутренне не сердясь на искажение его имени на русский манер. Слушал и немного успокаивался. Если поддержка Софьи Палеолог действительно опирается лишь на более ортодоксальную часть церкви да на недовольных - и оставшихся немногочисленными - удельных князей, то положение не так плохо, как можно было подумать. Хотя эти 'иосифляне', если вспомнить очень высокую зависимость здешней власти от религии, пользующиеся поддержкой тёмного крестьянства и выставляющие себя блюстителями истинной веры... Это требовалось пресекать. А как? Мысли у посла имелись, что он и поспешил высказать собравшимся.
   - Дайте мне список сторонников Софьи. Знаю, что у вас он есть. И клянусь Орденом Храма, во главе которого стоит мой король, я сумею протянуть прочную нить от этих сторонников к монахам-доминиканцам близ Геннадия Новгородского. А если немного повезёт, то и до имеющих дело с ядами и лекарями, что их используют, смогу дотянуться. Про деньги, которые принимают Палеологи, тоже не забуду.
   Переглядка Елены Волошанки с Курицыным. И снова шепот, который не расслышать, зато можно увидеть. Движения губ воспринимались секретарём итальянского посольства, а потом нашёптывались на ухо самому Франческо Борджиа. И в этих самых словах было много интересного. Боярские дети... Гусев, Щавей-Скрябин. Андрей Палеолог... торг право на престолы Византии... Франция и Испания. Литва... Даже со всей своей одарённостью Мальгани не мог разобрать всё, если движения губ говорящих были плохо видны. Кое-что в таком случае приходилось угадывать, домысливать. Но он старался, зная, что именно за это ему и платят куда больше, нежели обычному секретарю, пусть и с хорошей памятью.
   Впрочем, на сей раз чтение по губам было дополнительным слоем брони, которая не понадобилась. Почти все слова царевны Елены и думного дьяка Курицына прозвучали снова, уже громко и отчётливо. Про детей боярских из числа поддерживающих Софью Палеолог и её детей. Приблизительные суммы в серебре и золоте, розданные приближёнными царицы, чтобы получить и укрепить эту самую преданность. Не забыли про источники этого самого золота, церковного и зарубежного, в том числе и посредством брата царицы, вроде как побирающегося по европейским дворам, но на деле готовящегося вернуться в Русское царство, едва только умрёт царь Иван Васильевич. Софья Палеолог очень рассчитывала на брата и поддерживала с ним переписку, в которой, правда. избегала прямых слов о своих намерениях, используя сложные образы, понятные полностью лишь им.
   Посол Чезаре Борджиа понял, что он уже узнал нечто важное и полезное. Раз этот странник по королевским дворам Европы не так прост, как о нём думали его видевшие, то... властелину Италии необходимо об этом узнать. Значит уже этим вечером будет готово тайное письмо, которое и отправится прямиком в Рим. После получения оного Чезаре I жизнь Андрея Палеолога станет стоит куда дороже, чем до этого. Или даже всё обернётся иначе. Ведь король Италии, как и многие из рода Борджиа, предпочитал сперва поговорить с много знающими людьми, вставшими у него на пути, а лишь затем окончательно от них избавляться. А Палеолог, если всё обстоит именно как, как сейчас прозвучало, куда более хитрая и опасная дичь.
   Встреча длилась ещё долго, более двух часов. Зато когда она подошла к концу, никто из её участников не остался разочарованным. Кроме того, каждая сторона искренне считала, что ей удалось получить куда больше, чем предполагалось, ограничившись невеликой платой. Разные цели. разные стремления. И это тоже было полезно. Борджиа играли в высокую политику, рассчитанную на десятки лет. Партия Елены Волошанки стремилась прежде всего выжить в борьбе за московский престол. Увы, но как и почти во всех местах где сильно было влияние Востока, проигрыш означал неминуемую смерть.
   А потом события понеслись вскачь, словно ужаленная слепнём лошадь с неопытным всадником. Во многом по вине Геннадия Новгородского, который слишком сильно заигрался с доминиканцами. До того сильно, что принял очередную их делегацию, пусть и не открыто. Приняв же, позволил нескольким 'братьям-проповедникам', ныне глазам и ушам Авиньонского Папы, отъехать на Москву, при этом будучи по его архиепископской защитой. Дальше было не так и сложно. Проследить за этими враждебными Борджиа персонами, их встречами с московским духовенством. Затем проверить, были ли встречи хоть доминиканцев, хоть беседовавших с ними московских священников-иосифлян с приближёнными царицы...
   Встречи были и этого хватало. Для чего? В посольстве были не только дипломаты и простые солдаты, но и умельцы, способные убивать тихо и незаметно. Не просто убивать, а прерывать жизни в нужном месте и в должное время, сводя воедино и обрезая жизненные нити обречённых умереть к пользе рода Борджиа людей. Вот парочка таких и устроила смерть одного из доминиканцев, выдав её как бы за драку, перешедшую в поножовщину. 'Актёры' были подобраны как нельзя лучше хотя бы потому. что действительно были пьяными дураками, не понимающими, что их используют как дешёвый инструмент. В результате имелся нужный труп доминиканца, ещё один необходимый, но уже местного жителя, несколько обычных, значения не имеющих, а ещё пристальное внимание московской стражи, отвечающей хотя бы за то. чтобы в центре столицы не резали среди белого дня иностранных гостей в дорогих одеждах и с золотыми украшениями.
   Вот и привлекли внимание. А там, смотря на трупы, увидели, что один из них, уже не иностранца, с пеной на губах и в странной, ненормальной позе лежит. Что это могло означать? Или болезнь, или яд, но это уже не дело простых стражников. Требовался некто посерьёзнее... из Разрядного приказа.
   Смерти от яда в Москве были не в диковинку, пусть далеко не столь частые и особенно не столь искусно устроенные, как в тех же италийских землях. Но главное. что они были и их умели распознавать... в большей части случаев. Вот и распознали, а уж сложить два и два были в состоянии все нормальные дознаватели. Мертвец, в котором можно опознать человека не русского происхождения. При нём кое-какие бумаги, в том числе имеющие отсылку с архиепископу Новгородскому и ещё парочке высокопоставленных церковников. Ухватившись за эту не нить даже, а канат, легко можно было выяснить и личность. Если такого не произошло бы... всего то и требовалось подкинуть пару-тройку новых подсказок. А были и другие трупы, один особенно
   Смерть от яда - это не просто так! Абы кого травить не станут, дешевле и проще ножом в сердце или удавку на шею и придавить. Но нет, был использован яд. На ком? На одном из детей боярских, что был связан с Разрядным приказом. Так себе связан, поскольку посматривал отнюдь не в сторону боярина Товаркова, главы того самого Разрядного, а в направлении царицы Софьи и её приближённых. И не только смотрел, но и языком иногда болтал. Это до ушей итальянского посла довёл дьяк Курицын, знавший многое обо всём и обо всех.
   Труп умершего от яда сына боярского, связанного с Разрядным приказом. Труп иноземца, также не своей смертью опочившего, да с тревожными бумагами при себе, а также... несколькими склянками и мешочками с ядом под одеждой. Один из ядов и вовсе тот самый, которым был отравлен Иван Молодой. Итальянец, доминиканский монах, наличие ядов. Смерть от яда одного из причастных к Разрядному приказу. И всё это днём, в Москве. на виду у простого и не очень люда. Привлечение внимания было обеспечено!
   Первый шаг - успешный шаг. Привлечь внимание боярина Ивана Товаркова. Посредством людей князей Патрикеевых и Ряполовских донести вести о том снимании до приближённых царицы и... ждать первых действий противника. Самое интересное состояло в том. что почти все возможные движения со стороны Софьи Палеолог были проигрышными. Немногие же позволяющие выскользнуть из тщательно сплетаемой ловушки были теми, на которые византийка в дцатом колене пойти не могла. Протвино это было всей её природе - играть не с ложью и недомолвками, а почти что с чистою правдой. Вот на то и был главный расчёт Франческо Борджиа. Не его личный, а один из тех, которые прозвучали как возможные пути действий ещё тогда, при получении указов от короля Италии и его отца-понтифика.
  
  
  Глава 2
  Республика Ливорно, июль 1496 года
  
   Вот не раз было подмечено, что когда дела идут хорошо в целом, то мелочи реально способны испортить тебе настроение. Сейчас был аккурат подобный случай. Де-факто Ливорнская республика перестала существовать уже тогда, когда пали стены её столицы. А уж после того как остатки религиозных фанатиков закрылись в нескольких храмах, проблема заключалась лишь в минимизации потерь среди мирного населения. Даже данное мной на городской площади обещание устроить всему Ордену святого Доминика 'козу на возу' было не только уместно, но и - с осторожностью и после раздумий - с энтузиазмом воспринято герцогом Медичи. Медичи же, если что, научились чувствовать вещи рискованные сильно, в меру и практически безопасные. Так вот желание помножить на ноль доминиканцев проходило едва по нижней планке 'рискованно в меру'. Авиньонский Раскол давал о себе знать, ведь после сего события все поддерживающие Авиньонского Папу, а точнее Антипапу, были еретиками, а уж духовные персоны в особенности. Были неоднократные примеры в христианской истории, когда таких вот облечённых саном ересиархов сотнями и тысячами тащили на костры, топили в воде и совершали иные 'радостные зверства'. Всё в рамках многовековых традиций, никакой самодеятельности и новаторства! Исключительно смена декораций... к чему добрым христианам не привыкать-с.
   Мелочи... те самые, из которых, по большому счёту, состоит жизнь. Вот они как начали цеплять в этом богами проклятом городе, так и не отпускали. Мало было мне той мерзости, что я видел на улицах и особенно на центральной площади? Судя по всему, мироздание посчитало, что таки да мало, поскольку продолжило церебральный коитус с моим многострадальным мозгом, да по полной. Если из одного храма фанатиков выбили сразу и практически без жертв, то вот в двух остальных... Сказать слова 'полная жопа' и 'жирный песец' означало безбожно польстить реально происходящим событиям.
   Наглухо отбитые и оттрахавшие друг друга в мозг твари! Право слово, даже самому Великому Ктулху, проснись он именно тут, в Ливорно, и возжелай, по обыкновению своему, 'зохавать мозг' пробудившим Древнего своими воплями сектантов - что с крестом, а не с символами Лэнга, это уже вопрос десятый - так бедняге пришлось бы сперва сильно постараться, а потом совсем разочароваться, Мозгов - в духовном, а не чисто материальном понятии - у 'савонаролышей' в принципе не присутствовало. Зато желание отправиться прямиком в рай, да к тому же в сопровождении бальшой-пребальшой свиты прослеживалось вполне отчётливо.
   С-суки вислоухие и крестонесущие! Видимо, заранее натащили в оба оставшихся храма в избытке бочек со смолой, маслом, да и вообще запаслись горючими материалами под завязку. Сделав же запасец и набившись туда, посредством особо громогласных и крикливых заявляли, что будут сидеть там и молиться до тех пор, пока сам бог не прогонит еретиков из 'Божьего Царства'. Ну а ежели нечестивцы осмелятся штурмовать 'дома божии', то они скорее сгорят в очищающем пламени, чем позволят 'выблядку Антипапы' торжествовать.
   Немного утешало лишь одно - какие-никакие запасы еды и воды у них там имелись, а потому можно было взять паузу, дабы как следует подготовиться. К чему? Уж точно не к отступлению, потому как прояви слабость перед террористами один раз, они потом раз за разом будут разыгрывать оправдавшую себя ставку. Проверено веками, мля!
   Вспоминая родное близкое мне время, можно было с предельной уверенностью сказать, что лучше всего поступали спецы из Израиля. У них недопустимость удовлетворения требований террористов была чёрным по белому в законах и уставах прописана. Совсем впечатляющим фактом было то, что сей запрет раз за разом себя оправдывал. Находясь в окружении полностью шибанутых на голову арабов с их бесконечными террористами, любовью к захвату заложников, использованию смертников и прочим пакостям, они на своём многолетнем опыте нащупали, точнее сказать, использовали изрядно позабытую ранешнюю модель поведения. Какую именно? Прогибаются исключительно слабые. Сильные нагибают сами и никак иначе. Нельзя было давать террористам почувствовать себя сильными. Никогда и ни за что. Малейшее удовлетворение их хотелок и всё, амбец.
   Зато тянуть время и говорить, забалтывать, даже обещать - это дело другое. Примерно то же самое предстояло делать и нам, но за единственным исключением. Тут не XX-XXI века, тут конец века XV, а значит обещать что-либо, подпирая слова клятвами... недопустимо категорически, особенно для меня, выстроившем репутацию человека чести, слово которого всегда исполняется. Хотя оставалась ещё и софистика, но оную стоит приберечь на совсем уж крайний случай. Сейчас оставалось лишь приказать части войск обложить оба храма со всех сторон; другой части продолжить зачистку города от остатков 'савонаролышей' с разделением мирных жителей на совсем безопасных и тех, кого лучше некоторое время подержать под замком во избежание эксцессов; третьим же оставаться на стенах и близ города, дабы уж совсем без неприятных сюрпризов обойтись.
   Что делать самому? Обрисовать тяжесть сложившейся ситуации Пьеро Медичи и особенно его советнику по фамилии Макиавелли, после чего заняться допросами тех, кто может оказаться полезен. Ага, тех самых доминиканцев, которые пытались свалить из Ливорно, явно не желая 'гореть святым пламенем' во имя торжества 'Царства Божьего'. Вот их и надо прихватить за оны органы. Проверено, едва зажмёшь 'фаберже' подобных типусов в тиски, как сразу начинают петь на разные голоса. Одновременно исповедуясь и испражняясь, порой в самом прямом смысле этого слова. Где лучше всего вести задушевные разговоры с доминиканцами? Может показаться странным. но вовсе не в пыточных подвалах. Этого они ожидают, в какой-то степени готовы, а значит и разорвать им привычные шаблоны не получится. Обстановка должна быть другая, по возможности с элементами роскоши, уюта... но только не для них самих. Зато как контраст между положением ведущего допрос и допрашиваемых становится совсем уж разительным.
   И вот очередная проблема. Ливорно было загажено и оскудело до такой степени, что найти пристойное место оказалось практически нереальным. Парадоксально, но факт! Гобелены, картины, мебель, одежды, многое другое - всё было сожжено на кострах, зажжённых ещё самим Савонаролой в его 'крестовом походе' против роскоши. То, что нельзя было спалить на кострах, разбивали дубинами и молотами, чтоб уж точно и следа от всего красивого не сталось. У тех, бежавших монахов тоже в местах обитания ничего роскошного не обнаружилось... почти ничего. Вина из числа великолепных, хорошие такие копчёные окорока, сыры, засахаренные фрукты... Жратву было прятать куда проще, аскетизм и умерщвление плоти они оставляли тем самым тупым фанатикам, сами предпочитая не издеваться над собственными телами. Ничего удивительного, всё как всегда.
   Не знаю уж, как там устраивались флорентийцы во главе с самим Пьеро Медичи - не удивлюсь, если на скорую руку ухитрились создать пристойные условия для коронованной особы из того, что везли в обозе - но мне было немного не до того. Работа, она ждать не могла. Доминиканцы сами себя не допросят, да и оттягивать выбивание из тушек братьев-проповедников ценных сведений было бы крайне нежелательно. Фанатики, самозапершиеся в храмах с кучей заложников, в любой момент могли окончательно слететь с катушек, после чего 'вознестись на небеси'. Нет, самим то им я бы лично билет прокомпостировал, но вот женщины с детьми - это совсем иное. Пусть немалая часть из них тоже успела быть оболваненной по самые гланд, но эту часть требовалось хотя бы попробовать вылечить.
   Остановиться же пришлось в доме семьи Альгири, которая хоть и бежала из Ливорно уже более года тому назад, но через верных людей следила за творящимся здесь. Одни из верных информаторов, работающие 'за идею', а вовсе не за золото.
   Дом, а точнее хороший такой особнячок, как и прочие, также пострадал. Внутри не сказать, что шаром покати, но где то около и что то рядом. Ни картин, ни мебели, ни даже статуй. Всё вынесено, сожжено, уничтожено. Грубая мебель, вместо кресел стулья, сидеть на которых означало подвергать свою задницу большому неудобству. А что поделать, таков уж тут 'савонарольский стиль'. Представляю, как сложно будет вернувшимся в Ливорно нормальным людям восстанавливать родовые гнёзда. Даже в том случае, если их финансовое состояние остаётся относительно пристойным. Мда, тяжкая картина.
   Однако обустроились... в бывшей шикарной библиотеке. Сейчас от неё мало что осталось, но совсем уж печальная участь оную не постигла. Особо ценные тома, обернув в несколько слоёв ткани, слуги Альгири зарыли. Иные просто складировали в подвалах за ложной стеной. Это уже после того, как стало понятно, что взбесившихся последователей Савонаролы интересуют как топливо для 'очистительных костров' не только 'роскошь' или там запретные с их точки зрения книги, но и большая часть книг вообще. Дескать, достаточно лишь библии, жизнеописаний взятых и всяких разных богоугодных сочинений вроде 'Молота ведьм', столь чтимого инквизиторами современности. Потому в последних рейдах, на сей раз против книжной мудрости, искать особо не старались все эти 'божьи дети' и прочие энтузиасты. Мозгов не хватало понять, что книги для нормальных людей тоже ценность, которую будут прятать. Потому и...
   Теперь, понятное дело, библиотека вернётся на своё законное место, эта конкретная, а не все. Не успевшие, плохо спрятавшие или вообще не думавшие, что дойдёт до такого уровня маразма почти всех своих книг лишились. Печально. Это ж не массовые издания, тут книги дороги и весьма.
   - Кого прикажете привести, Ваше Величество?
   Луис Мигель де Арженто - как то незаметно прижившийся на месте этакого секретаря. Не допущенный к действительно важным секретам, а именно находящийся в постоянной беготне валенсиец, попавшийся на глаза ещё во время Крестового похода, там же проверенный как в бою, так и на предмет расторопности. Верность же... время покажет. Хотя база была неплохая, да и сам род Арженто был из Валенсии, причём знакомство с Борджиа также было заведено давно, более века тому назад. Сложные они, отношения меж аристократическими родами, ой какие сложные. Все всех знают, порой даже отдалёнными родственниками приходится, стоит только как следует изучить генеалогические древа. Впрочем, сейчас это меня слабо волновало.
   - Самую жирную дичину, что попалась в силки.
   - Не буквально, Луис, - усмехнулась Бьянка, успевшая изучить доставшихся нам пленников. - А то есть там брат Иаков, больше всего похож на хорошо откормленного борова с нежным таким розовым салом. Но он мало что скажет, потому как ничего и не знает. Тащи к нам брата Гуго и того, который Юлий, но совсем не Цезарь.
   - Исполняю, герцогиня.
   Чего не отнять у секретаря, так это умения двигаться быстро, незаметно и при этом не раздражать. Ну а Бьянка с каждым месяцев становится всё более похожей... Точнее не похожей на обычную итальянку конца XV века. Как и немалая часть тех, кто слишком близко со мной общается. Такая вот забавная ситуация - не я подстраиваюсь под мир, утрачивая свойственные мне изначальному привычки, намерения, образ жизни и мыслей, а совсем наоборот. Словно вокруг образуется некая сфера, находясь внутри которой изменяются здешние люди. Не все, понятное дело, а лишь те, с кем я общаюсь как с ближним кругом. Общаюсь, общаюсь, а потом начинаю замечать их психологическую трансформацию. Более того, они потом разносят новые мысли и стремления дальше. 'заражая' ими уже своих друзей, родных и прочих близких. Своего рода медленная, но неотвратимая 'эпидемия', которая, вместе с тем, идёт и людям и миру вокруг них лишь на пользу. Естественно, мои принципы и идеалы ни разу не белые и пушистые, но всяко лучше того безумия, которое творилось в изначальной, аутентичной реальности этого временного периода. По крайней мере, сжигание простых людей на кострах, грязь, антисанитария и ненависть к прогрессу мне точно чужеродны по самое не могу, равно как и стремление всеми силами удерживать прекрасную половину человечества в отведённых ей всякой библеятиной очень узких рамках. Ну и всё прочее, и всё в этом же духе.
   Философские вопросы, но куда от них спрячешься? Достаточно посмотреть из окна разорённого не войной, но мракобесами особняка на искалеченный город, чтобы понять, почему на меня в очередной раз накатило. Бьянка, как знающая меня чуть ли не лучше всех остальных, просто стояла рядом, чуть сзади, положив руку мне на плечо. Успокаивала, но без слов, понимая, что они сейчас будут ну совсем лишними.
   Полегчало, хоть и немного. А там и де Арженто вернулся, да не один, в сопровождении пары солдат охраны и двух же доминиканцев, закованных в кандалы.. Закованных тут же пристегнули к грубым стульям, после чего солдаты-конвоиры удалились за дверь, а вот Луис остался, приготовившись записывать. Прогнать что ли или пусть бюрократию разводит? Нет, оба варианта не совсем пригодны. Используем третий.
   - Сейчас твоё дело не пером по бумаге скрести, Луис, - кривовато усмехнулся я, обращаясь к секретарю. - Во-он ту сумку возьми, которую вместе с этими еретиками просто выродками рода человеческого сюда принесли..
   Арженто знал, что это за сумка такая. Специфического вида со столь же особенным содержанием. С лёгкой руки Бьянки подобные называли 'малым набором дознавателя', поскольку там были средства для того допроса, при котором допрашиваемому становится даже не грустно, а совсем-совсем паршиво. И никаких тебе дыб, столов для 'растягивания', 'железных дев' и прочих инквизиторских радостей. Кляпы, кожаные ремни, разного рода иглы, несколько ланцетов... и набор склянок с порошками и жидкостями, пригодными для скорейшего получения нужной информации. Относительно деликатно, без грубостей и лишней крови. Да, тут не XX век, но некоторые аналоги подобрать можно. А раз можно, значит и нужно.
   Хвала богам, что эти два монаха были не из числа тупоголовых фанатиков, готовых осыпать врагов проклятьями и петь псалмы во время пыток до последней возможности. Как только Луис стал один за другим выкладывать на хреновато сколоченный стол находящиеся внутри сумки предметы, один из них, тяжко вздохнув и передёрнувшись - явно от представления того, что скоро начнётся - вкрадчиво так произнёс:
   -А можно без игл и ваших дьявольских снадобий, Ваше Величество?
   - Конечно можно, дорогой мой Гуго. Уж прости, что 'братом' не называю, но если рассудить здраво, то ни о каком 'братстве' между мной, королём и главой Ордена Храма, и тобой, по уши извалявшимся в делишках делла Ровере и особенно Крамера с покойным Савонаролой, и речи быть не может.
   - Я подчиняюсь королевской воде и надеюсь на милосердие...
   - Мы готовы покаяться и сделать всё, что можно, - вторил Гуго второй доминиканец, Юлий. - Что хочет знать достойный сын великого отца?
   И голоса такие заискивающие... и лживые до самого нутра говорящих. Понятно дело, сейчас они готовы обещать что угодно, лишь бы выжить. правда это им если и светит, то отнюдь не на длительный срок, но... Пусть пока пребывают в неведении, пытаясь станцевать на лезвии топора, который всё равно доберётся до их шей.
   - Храмы святого Джироламо и святого Юлия. Те самые, в которых заперлись созданные вашими собратьями по Ордену святого Доминика безумцы, желающие, если мы не покинем город, сжечь не только себя, но и целую ораву женщин и детей. Я знаю об этом городе много, но не всё. А посему... Есть ли тайные ходы в эти клятые храмы?
   - Эти храмы есть прибежище духа госпо...
   Хрясь! Бьянка, вновь оправдывая свою природу не то валькирии, не то амазонки, подойдя к вякнувшему не по делу Юлию, как следует двинула того кулаком под рёбра. Понятное дело не просто голой рукой, а будучи облачённой в боевую перчатку. Ничуть не хуже кастета. Лично проверено, причём не единожды. Правильно, подруга, именно по рёбрам урода. Ведь по морде лица нельзя, тем паче по голове. Или шамкать-шепелявить будет по причине выбитых зубов, либо сознание потеряет от сотрясения всё же присутствующих мозгов. Сейчас это вредно, в отличие от не самых жутких, но более чем ощутимых болевых ощущений в не опасном для жизни и здоровья месте.
   - Будьте более разумны, Гуго, - посоветовал я второму, ещё не 'причастившемуся' от щедрот герцогини Форли доминиканцу. - Тайные ходы в храмы, если они вообще есть. Все ходы, даже самые неудобные или полузаваленные. Мне всё сгодится.
   - Быстро!
   Приготовившаяся к нанесению нового удара по другой цели Бьянка являлась неплохим таким мотиватором. И информация полилась ручьём. Как из Гуго, так и от откашлявшегося, кривящегося от боли в боку Юлия. Тайные ходы были, что и неудивительно. В храм святого Джироламо вело два, во второй аж три, правда, один из них вроде как окончательно пришёл в негодность. Знали ли находящиеся внутри о них всех? Минимум один тайный ход в каждом храме особо большой тайной не являлся, будучи известен всем тамошним служителям из мало-мало значимых. А вот остальные... тут ещё вилами по воде. Они и предназначались то для тайного проникновения внутрь или бегства не всех подряд, а лишь особо избранных персон. Эти самые избранные, насколько я мог судить, не входили в число готовых заживо поджариться во имя какого-то там райского блаженства, слишком ценя жизнь здешнюю, земную. А при подобных раскладах не могли выдать тайных ход для спасения себя любимых простым фанатикам. Даже в том случае, если кто-то ещё остался внутри храмов, рассчитывая смыться в самый последний момент. Плавали - знаем. Взять к примеру тех же исламских или иных фанатиков, которые раз за разом накручивали паству до шахид-уровня, после чего ускользали в последний момент, вновь и вновь принимаясь за привычные игрища. Вот и тут нельзя было исключать подобного.
   Очередная порция приказов - ничуть не стесняясь присутствия двух доминиканцев, которым жить оставалось без году неделя - затем продолжение выжимки информации, необходимой 'вот прям щас!', после чего отправка обоих разговорчивых, выторговывающих себе жизнь функционеров Ордена доминиканцев в ни разу не уютные, зато надёжные импровизированные камеры. С охраной, понятное дело, чтоб без форс-мажорных обстоятельств.
   - И всё же плохие у меня предчувствия, - процедил я, невольно вспоминая пакостные события родом из родного времени/реальности. - Если неприятность в таких случаях способна возникнуть, то она всё равно образуется. В той или иной мере.
   - Весь город - это одна большая беда. Хуже сделать было нельзя, только лучше. Ты сам это знаешь, Чезаре.
   - Знаю, - не стал я возражать подруге. - Но вместе с тем понимаю и то, что плескать помоями и иной гадостью в мою сторону будут тем сильнее, чем сильнее заставят себя запомнить эти уроды, закрывшиеся в храмах. В Авиньоне и вовсе будут орать, что это по моему приказу бедных монахов с женщинами и детьми из их паствы затащили в храмы и там устроили 'купель огненную'.
   - Кричать всё равно будут. Ты и так собрался повесить этих извергов там, где они пытали и убивали своих жертв. И ты это исполнишь, Чезаре. Я знаю. После такого... О любых 'купелях огненных' и другом будут кричать тише. Для них это не так важно. Особенно для доминиканцев и Крамера.
   Умеет Бьянка сказать правильные слова в нужное время. Вот реально как то даже полегчало. До такой степени. что я не стал оттягивать неизбежное, отправившись поближе к этим самых храмам. Ливорно ведь довольно небольшой город, тут всё довольно компактно расположено. Есть плюсы, есть минусы... Плюс портовый, а часть крепости - старой её части - и вовсе примыкает к воде. По идее ещё один шанс удрать для осаждённых, но не всегда. Не в нашем случае, когда у фанатиков реально флота не водилось и в зародыше - не считать же за таковой скорлупки рыболовов из числа тех, что не разбежались окончательно - мы же на всякий случай перекрыли прибрежную линию и патрулями, и кораблями. Кое-кого даже поймали. Так себе улов, но не будь сей меры предосторожности, наверняка водой ушли бы и более важные персоналии. Аккурат в направлении той самой Генуи, где покамест правил верный слуга французского короля, Лодовико Моро Сфорца. Тот самый Мавр, чьё время пока не пришло, но уже подходило к концу. Слишком одиозная фигура, чересчур много от него хлопот было раньше, да и сейчас доставлял существенные неудобства на пути к сшиванию италийских земель в единое целое.
   Деловитая суета - вот как в паре слов можно было описать творящееся на улицах Ливорно. Местные жители - немногие оставшиеся, да и то за вычетом тех, кто был в полном неадеквате по религиозной теме - предпочли попрятаться по домам и не высовывать носа. Правильно, так и для здоровья безопаснее будет. Количество же неадекватных совсем и почти неадекватных стремительно сокращалось - выполняя приказы, мои солдаты вязали свихнувшихся последователей Савонаролы, как пучок редиски, после чего оттаскивали в места, приспособленные под временные не то тюрьмы, не то просто изоляторы. Потом окончательно разберёмся, кого и куда распределять: на волю, на перевоспитание, по домам с непременным надзором родичей или аккурат в мир иной. Порой легче добить, чтоб не мучились сами и не изводили других. Сектанты, они такие.
   Жёстко взятые в осаду храмы. Те самые, числом два. Наружу никто не вышмыгнет, а вот прорваться внутрь - это совсем другое. Отряды были готовы, вооружены по полной, да к тому же приготовились к тому, что может стать жарко в самом что ни на есть прямом смысле слова. Плюс приказ при возникновении пожара быть готовыми отступить при действительной угрозе жизням. Это ж обычные по сути вояки, а не профессиональные огнеборцы, которых в этом времени днём с огнём не найти. М-мать! А вот и ещё одна важная деталь, о которой придётся позаботиться. Спору нет, в итальянских городах - равно как и других - есть люди, худо-бедно умеющие тушить горящие дома. Но именно что худо и кое-как с точки зрения уроженца эпохи на стыке тысячелетий. Значит, придётся кого-нибудь озадачить развитием полноценной пожарной службы, дав первоначальные советы и потом отслеживая вектор общего развития. Ёмкости с водой, транспорт, примитивные насосы для подачи этой самой воды под давлением и всё в этом роде. Плюс обучение людей, без которых технические новинки останутся бесполезным хламом. Твою же мать, ну вот опять новые проблемы на мою многострадальную голову.
   Люди работали быстро, качественно, к тому же стараясь не то чтоб засветиться у меня на глазах, а скорее как можно быстрее порадовать очередной приятной новостью. Вот что тут сказать? У них даже получалось. Два храма. Пять найденных ходов в них. Один и вправду оказался полуобвалившимся, перемещаться по нему было охренеть как рискованно, но всё же возможно, если быть ну о-очень осторожным. И по всем пяти отправились в путь разведчики из числа наиболее успешно скрывающихся, не производящих не то что лишнего, а шума вообще. Такие умельцы всегда были. есть и будут. Если же для их обучения задействовать тех, кто бесшумные проникновения в чужие дома сделал основой своего благополучия... Ага, я именно о криминальном народце говорю. Как в Риме, так и в других италийских землях этого добра всегда хватало, пусть количество и успело изрядно так подсократиться.
   Сократиться и исчезнуть - несколько разные понятия. Тем паче сокращение то шло в основе своей за счёт откровенных неумех и банальных посредственностей, в то время как мастера своего дела оставались в большинстве своём живы и даже здоровы. Одни предпочли на время затаиться, другие сменить 'место прописки', третьи, особо хитрые, решили попробовать договориться. Не сами, понятное дело, а через посредников из числа слишком жадных или чрезмерно оптимистично настроенных. Привыкли, понимаешь, к тому, что власти можно купить, уговорить звоном монет закрывать глаза на различную противоправную деятельность. Мда, не учли разбойнички, воры и налётчики специфику сложившейся ситуации, за что и поплатились. Посредники стали ниточками, идя по которым, удалось накрыть тех самых особо хитрожопых любителей спайки меж властями и криминалом. В результате количество 'криминальных баронов' уменьшилось ещё сильнее, но...
   Везде есть свои 'но'. Несколько действительно выдающихся специалистов, всеми силами желая искупить грехи и избежать троекратного выступления на 'гладиаторских аренах' за ради улучшения подготовки молодых солдат итальянской армии, была использована несколько иначе в обмен на то же самое - возможность оказаться на свободе, пусть и с клеймом-предупреждением на руке. Обучение проникновению в дома, кое-каким ухваткам тихого убийства, карманных краж и прочего, могущего оказаться полезным. Инструкторы, пусть даже очень своеобразные. И вот сегодня очередное применение полученных от них умений. Посмотрим, как пройдёт.
   Хорошо прошло... в меру разумного. Нельзя тихо и бесшумно проникнуть туда. где лишь одна нить-тропа, а в конце оной выставлена нехилая такая стража. Потому в конкретных случаях разведчики проявили ум с сообразительностью и отступили обратно, не позволив заметить себя родимых.
   Ч-черт бы их всех побрал и подрал одновременно! О ком это я сейчас? Естественно, о сектантах-'савонаролышах', которые в храме святого Юлия таки да ухитрились перекрыть оба тайных хода. Незаметно проникнуть не получится, увы и ах. Зато второй храм, там иное дело. Перекрыт был лишь один из трёх тайных ходов. Тот самый, который не особо скрываемый. Два остальных же, включая и полуобрушившийся, особо рискованный, они оставались доступными для использования. А раз есть доступ, то грешно будет им не воспользоваться. Потому две группы до зубов вооружённых головорезов и были отправлены туда. Их задача - проникнуть внутрь и, как только настанет назначенное время, начать уничтожение фанатиков. И никаких выстрелов без совсем уж крайней необходимости, во избежание риска зацепить пулями всю эту смолу и масло, в изобилии затащенные внутрь храма. Клинки, метательные ножи, арбалеты... по идее, этого арсенала должно было хватить. Разные, понимаешь, весовые категории у профессиональных живорезов и религиозных фанатиков.
   Что с тем храмом, где тихо пробраться внутрь не получится? Если нельзя тихо, то остается лишь громко, но сразу с нескольких направлений. Изображение активности с главного входа, а чуть позже - удар со стороны ходов тайных, чтоб растащить внимание фанатиков и, соответственно, понизить их шансы на устроение огненного апокалипсиса в отдельно взятом строении. Шансы не самые большие, но и не насколько малые, как если бы мы тупо ломились по предсказуемым направлениям. И излишне напоминать, что атаки на оба храма должны будут происходить одновременно.
   Эх, часы тут пока ещё крайне убогие и примитивные! Пока никак не удавалось местным часовщикам прикрутить в карманную их разновидность вторую, минутную стрелку. Всё обещали, но никак не складывалось до такой степени качества, чтобы лично я признал это приемлемым. Ну да ладно, раньше вообще никаких не было, следовательно... сойдёт.
   Время. Сейчас оно тянулось, словно неизвестное тут резиновое изделие. Какое именно? Зависит от степени не то нездоровой испорченности, не то здоровой фантазии. Но тянулось, тянулось... пока не началось то, чего я и ожидал. Стоящая рядом Бьянка тоже облегчённо выдохнула. Не потому, что очень уж сильно переживала - ей по большей степени было глубоко пофиг - просто не любила, когда нервничаю я по той или иной причине. А сейчас нервы хоть немного, да отпустило. Каюсь, проявил некоторую слабость и предпочёл находиться рядом с храмом святого Джилоламо. Тем самым, внутрь которого наши парни могли и должны были проникнуть незаметно. Могли и проникли! Это стало очевидно не сразу, а лишь когда находящиеся внутри последователи давно уж сдохшего Савонаролы засуетились, аки тараканы под струёй дихлофоса. И сразу же рванула вперёд та группа, что долдона была проникнуть через главный вход, окна тоже не позабыли. Те их них которые не оказались заколочены и через которые представлялось реальным проникнуть в условиях начавшейся неразберихи.
   Крики, звон стали, несколько выстрелов... Пошла работа. Главное не допустить пожара, остальное уже не столь важно. Только бы не пожар!
   Обошлось. Это стало ясно после того, как ко мне подбежал весь из себя всклокоченный и с кровью - чужой, не своей - на доспехе солдат из числа тех, кто был внутри. Курьер, мать его за ногу. Речь у него была ни разу не изысканная, но вполне понятная. Переводя с солдатского матерного на обычный, можно было утверждать, что почти всех фанатиков перерезали. Женщин с детьми от греха подальше уже выводят на улицу - это я и сам мог наблюдать - а оставшиеся внутри храма солдаты заняты тем, что обыскивают каждое помещение и особенно подвалы. Мало ли какой урод спрятаться там ухитрится, дабы потом устроить какую-нибудь пакость. Да и исключать нахождение внутри нескольких бочонков пороха тоже не стоило. Сектанты порой такие затейники!
   - Вот всё и закончилось,- улыбнулась подруга. - А ты ещё...
   Тут она осеклась на полуслове, уставившись куда-то вдаль. Сперва я не понял, безжалостно протупив секунд этак пять, но потом до меня дошло. В той стороне, куда сейчас смотрела Бьянка, находился храм святого Юлия. И оттуда поднимался в небо подозрительный такой дымок.
   С-суки ж вы поганые! Слов у меня просто не было, зато многоэтажные матерные выражения имелись в избытке. По ходу, одно из двух запланированных самосожжений для оболваненной паствы доминиканцы таки да получили...
  
  ***
  Русское царство, Москва, июль 1496 года
  
   Характер царя русского Ивана III был загадкой для многих, не исключая тех, кто был его приближённым, другом, родственником. Оно и неудивительно, ведь человеком он был выдающимся по меркам не только Руси, но и любой европейской страны. Дело не в том, что он единолично правил государством вот уже более трёх десятков лет - хотя и в этом тоже, чего уж - до того ещё и являясь соправителем своего отца. Василия Тёмного. Сидеть на троне и править - разные дела. Тем более собирать державу из кусков, одного за другим уничтожая противников или заставляя их сдаваться на милость победителя. Галич и Тверь, Можайск и Новгород... это не считая иных, куда менее значимых независимых от Москвы князей. Окончательное уничтожение попыток Орды восстановить свою власть над Русским царством с последующим раздроблением этих самых ордынских владений на нечто далеко не столь опасное. Превращение Казанского ханства в обычного данника Москвы со сменой тамошних ханов на новых, едва только очередной посаженный на престол начинал либо дурить, либо пытаться сталь самостоятельным. Постепенное, кусок за куском, возвращение русских земель, ранее бывших под властью Литвы. Наконец, напоминание о силе Руси европейским государствам, таким как Дания, Швеция, Ливонский Орден и Священная Римская империя. Союзы опять же, мимолётные и куда более постоянные. Из последних можно было отметить Молдавию с Венгрией и ещё одного союзника. Неоднозначного, но порой очень полезного - Крымское ханство.
   С отроческих лет пребывая в центре жесточайшей борьбы за власть, Иван Васильевич привык видеть разное и воспринимать это как естественное в стремлении возвысить себя и уничтожить врагов. Убийства, ослепление или иное калечение противников, насильственное пострижение в монахи с указаниями желательности смерти через несколько лет, когда всё поутихнет. Потому и к смертям вокруг себя царь относился как к неизбежности. Более того, если поначалу отдавал подобные приказы с колебаниями и неохотой, затем с печалью, то с недавних пор... Только полезность касаемо дел государевых и ничего больше. Ледяная рука отождествления себя и державы добралась до самой его души, сжала оную душу и медленно, но верно промораживала. Опять же сперва едва заметно, потом всё сильнее и сильнее.
   Когда случился главный 'удар'? Иван Васильевич знал, пусть и старался о том не вспоминать. Смерть его первенца и единственного сына от первой жены, Марии Тверской, виновника которой найти так и не удалось. Хватать же тех, на кого падало подозрение, но не было уверенности... Это могло ударить по главному детищу Ивана III - Руси, которую он собирал из кусочков. Потому и сдержался, хотя и не оставил попыток найти виновников, но так, чтобы это были не просто подозрения, но полная уверенность.
   А вот после смерти старшего сына... словно порвалась главная нить, соединяющая государя и человека. Вроде бы он и продолжал жить, чувствовать, получать удовольствие от еды, питья, иных радостей плоти и духа, но в то же самое время они становились не такими важными. И не было главного - привязанностей сердца. Жена? Софья Палеолог была выбрана в невесты из государственной необходимости, дабы придать роду князей Московских связи с византийскими императорами. Самой Византии уже не было, а вот преемственность сохранялась, такое нельзя было не использовать. Тут и вера, и причастность к великой империи, и многое другое. Сама же Софья как была, так и осталась для Ивана III полностью чужой, непонятной и даже малоприятной особой. Но необходимость... Насильно пригасив в себе чувства, снова и снова делая это и после смерти сына, царь даже не заметил, как окончательно превратился в некий сложный механизм, наподобие часового, только настроенный на развитие государства и увеличение его силы. Друзья, родичи, тем паче просто приближённые - все они могли быть при необходимости отодвинуты в сторону или и вовсе сняты с доски, словно фигуры в шахматах.
   Лишь поняв это, получалось осознать то, что двигало русским царём. Но вот что нельзя было, так это даже пытаться заговаривать о подобном с ним самим. На этом многое потеряла Елена Волошанка, вдова Ивана Молодого, пытавшаяся воздействовать на любовь царя к покойному сыну. Осторожно намекала на то, что он Ивана Молодого остался ребёнок, Дмитрий, родной внук Ивана III от любимого сына.
   Не подействовало. Или она просто опоздала. Тут уж нельзя было сказать наверняка. Попытка же упорствовать привела к тому, что Иван Васильевич стал воспринимать Волошанку как одну из вероятных угроз, наряду с той, что исходила от его теперешней супруги, Софьи Палеолог. Привязанность же к внуку, и так не шибко великая, поубавилась. Спустя пару лет он и вовсе начал считать как Палеолог, так и Волошанку представительницами двух путей, по которым может двинуться Русское царство после его смерти.
   В какой-то мере так оно и было. У каждого из путей имелся наследник - но то, что немалую роль будут играть матери этих наследников, сомнений не имелось - присутствовали и те, кто готов был помогать. Одни склонялись к сближению с европейскими странами, дальнейшему ослаблению влияния церкви, влиянию крупной аристократии на принимаемые царём решения. Они собирались вокруг сына Волошанки, Дмитрия, а к тому же пользовались поддержкой Курицына, Патрикеевых, Ряполовских и прочих. Вторые... 'Москва есть Третий Рим и наследница Византии!' - вот какова была их путеводная тропа. Сильная церковь, единовластие царя-кесаря, свой, особенный путь, выражающийся в лавировании меж Европой и Азией. Собственно, привнесение на Русь того, чем была Византия... в последние века своего существования.
   Сильные стороны и стороны слабые. Они имелись у обеих дорог, это Иван Васильевич понимал, но решил дать возможность как тем, так и другим доказать это. Может быть сам того не замечая, но поступив в традициях, свойственных не то Византии, не то расположившейся на её землях сейчас Османской империи. Зато прекрасно понимая, что выиграет лишь одна сторона, а вторая лишится всего, возможно, и жизней. Даже наверняка и жизней тоже.
   До недавних пор сложно было сказать, кто именно занимал более выгодную расстановку сил. Вроде бы вдове его покойного сына удалось заручиться поддержкой знати и даже привлечь на свою сторону ближнего советника и единственного настоящего друга - Фёдора Курицына, но... 'Нестяжатели', это церковное течение, которое было связано с Патрикеевыми и не только с ними, оказались слишком слабы, не имели большинства на церковном Соборе. Даже помня о том, что им удалось заручиться поддержкой митрополита Зосимы, положение самого Зосимы становилось более и более шатким. 'Иосифляне' как один сплотились даже не вокруг своих глав вроде того же архиепископа Геннадия, а вокруг Софьи Палеолог, видя в царице ту самую Византию, которую они очень хотели перенести сюда, на русские земли. И этот перенос находил живой отклик в душах простых людей: мастеровых, хлебопашцев, многих рядовых воев.
   Вместе с тем, Софье сильно аукалась история с князем Верейским, его женой Марией, приходившейся царице племянницей. Да и брат её. Андрей Палеолог, вызвал на себя гнев Ивана III своими постоянными просьбами, что граничили с требованиями. Подобного царь не позволял никому, а тут от этого побирушки по чужим дворам, не имеющему за душой ничего, кроме громкого имени предков и сестры... Сестрой он, положа руку на сердце, тоже торговал. И продал ему, Ивану, получив взамен многое.
   Потому он продолжал думать, взвешивать, оценивать. Требовалось понять, кто же станет лучшим царём для Руси, кто не пустит по ветру то, что он делал вот уже почти сорок лет и посвятил этому всего себя. отдавая силы, время, саму душу государству. То, ради чего почти перестал чувствовать себя человеком. И вот... последние события уподобились боевому коню, который увлекал сидящего на нём всадника к едва держащемуся мосту через бурную реку. А началось всё с того вечера, как боярин Товарков, глава Разрядного приказа, пришёл к нему со словами о том, что произошло нечто совсем уж необычное, но в то же время очень важное.
   Важность случившегося и впрямь нельзя было не заметить. Государь очень не любил, когда в его столице оказывались те, кого он сюда не звал. А Орден святого Доминика, известный с давних пор как твердыня монахов-инквизиторов, а с пор недавних как важная часть Авиньонского Раскола в католической церкви... Подобные хлопоты ему не требовались, особенно после того, как с Италией были подписаны важные и очень выгодные для Руси договора. Торговля, в том числе и морская, обещание итальянцами прислать новых мастеров, другие важные дела. Король Чезаре из рода Борджиа предлагал и давал многое - правда и сам выгоду блюл - а вот Париж и зависящий от него Авиньонский Папа дать ничего ценного не могли. И даже не пытались говорить с ним, государем Руси, вместо этого предпочтя крысиные тропы. Тропы, что привели их в город, с которым у него, Ивана, были связаны неприятные воспоминания. Новгород! И слишком тесная связь с архиепископом Геннадием, который и без того взял себе слишком много воли, поступая не так, так требуется царю, а лишь по собственным деланиям. Желаниям опасным, раз уж оказалось, что доминиканские монахи получали от него и не только охранные грамоты и даже помогали православным епископам писать церковные наставления.
   Тут уж и речи быть не могло об исконной вере и противодействии 'латинской ереси'. Или и вовсе 'ересь жидовствующих', её искоренение использовали как повод, скрывая дымом одних костром другой пожар, на сей раз куда более опасный? Тот, на котором мог сгореть и он, русский царь Иван Васильевич.
   Тогда, сделав над собой небольшое усилие, Иван III призвал к себе Фёдора Курицына не просто как друга - а именно как с другом он беседовал о многом, в том числе и о делах государственных, но не затрагивая престолонаследие и всё, что могло быть с этим связано - и не попросил, а приказал поведать всё, что было тому известно о Геннадии Новгородском и его связях с доминиканцами. Приказ - прозвучавший, правда, более похожим на просьбу - оказался выполнен очень быстро. Менее часа понадобилось Фёдору, чтобы его человек доставил не просто какие-то бумажки с мыслями самого Курицына, а нечто куда более серьёзное и опасное для архиепископа. Трактат 'О недопустимости изъятия земель церковных' был написан рукой некоего доминиканца, брата Вениамина, а вот правки на нём - в которых некоторые мысли лишь усиливались, становились более резкими, направленными на увеличение церковной силы и богатства - были начертаны рукой самого Геннадия. Архиепископ прямо ратовал за то, чтобы церковь вернула себе то, что ему, Ивану III, удалось изъять, тем самым оградив царство от большой слабости в будущем, может даже самом ближайшем.
   Одно это было важным и заметно ослабляло позицию 'иосифлян', а значит и связанной с ними царицы Софьи. Но одними этими бумагами его друг и советник не ограничился, печально, но твёрдо заявив тогда:
   - Раз уж ты, Иван, захотел узнать правду, то выслушай её полностью. Может я и не смог найти всё, но и узнанное заставляет кричать в ужасе от того, что может приключиться с тобой, Москвой, да и всей Русью... Корона царская да не в тех руках, много горя причинит всем, от царёвой крови до последнего пахаря, от бояр знатных до воев рядовых.
   - Опасные слова говоришь, Фёдор! Я тебе давно уже...
   - Раньше не говорил, потому что знал, что нет полной уверенности. Печалился, но понимал твои намерения, твоё желание выбрать, кто для дел государевых лучше будет, Василий или Дмитрий, Софья Палеолог или Едена Волошанка, - невесело так, но с уверенностью в голосе произнёс Курицын. - Кто лучше будет, того я и сейчас не скажу, чтоб ты в том уверился. Зато кто может державу по кускам растерять - это уже ясно стало. И кто ни перед чем не остановится, кусками этими бросаясь, только бы на троне усидеть.
   - Так говори! Но если не сумеешь убедить... Грех на душу не возьму, с детских лет тебя знаю. Токмо от двора и из Москвы навсегда удалишься.
   Произнесённые слова Курицына не испугали. А Иван Васильевич знал своего друга и понимал, что на такой разговор его могло заставить пойти только нечто важное. Не просто важное, но то, в чём тот был уверен.
   Уверенность была не пустышкой, а покоилась на обоснованных подозрениях. По своему положению Курицын имел право подходить к боярину Товаркову и задавать вопросы, на которые тот отвечал. Не на все, но на многие. Ответил и касаемо найденного на теле убитого монаха-доминиканца. А найдены были яды, самые разные. Среди них был и тот, которым несколько лет назад был отравлен Иван Молодой. Сейчас же от другого, но также применяемого всё больше в землях итальянских, погиб сын боярский Павел Куницын, порой приносящий пользу Разрядному приказу. Сам Товарков его не знал, но он и не должен был ведать обо всех без исключения. Хватало того, что сына боярского опознали и донесли о том, кем он был. А Фёдор добавил к этому иное знание, что ведомо было средь ближников Еллены Волошанки.
   Павел Куницын приносил пользу не только Разрядному приказу, но и царевне Софье. Не только он, были и другие, доносившие всё возможное о Товаркове и его людях, которых царица действительно опасалась.
   Опасалась, но... дело не только в этом. Доминиканец, брат Лука, со всеми его 'охранными грамотами' от архиепископа Геннадия и не только, не единожды был замечен близ царицы. Встречался ли он с ней, о чём могли говорить? Этого Курицын сказать не мог, зная лишь о том, что уже поведал. Но Ивану Васильевичу для глубокой задумчивости было достаточно и этого. Царь осознавал, что такие встречи тайны настолько, что узнать об их содержании равно воплощению в жизнь прекрасного сновидения. То бишь оно может и случается, но настолько редко, что надеяться на подобное не стоит.
   Человек с ядами близ царской семьи - уже угроза. Принадлежащий к монашескому ордену чужой церкви, да к тому же имеющий подозрительные связи с часть церковных иерархов - ещё более великая опасность. А погибший человек, близкий к Разрядному приказу, перед смертью - сам или при помощи кого-то, тут выяснить не получилось - убивший монаха-отравителя? Почему, кстати, отравленный? Уж не потому ли, что было предложено нечто вовсе уж греховное? Например, отравление кого-либо, мешающего интересам хозяев отравителя. А кто может мешать Ордену братьев-проповедников?
   Много вопросов вставало перед Иваном Васильевичем, а ответы на них - не любые, но некоторые - заставляли признать, что Фёдор неспроста решился заговорить с ним о столь нежелательной, запретной даже теме. Ясно было лишь то, что вдова его сына и поддерживающие её Патрикеевы с Ряполовскими точно невинны. Доминиканцы для них враги, если замечены рядом с 'иосифлянами'. Иного быть попросту не могло!
   А раз невинны эти, но остаётся кто? Поддерживающие царицу Софью, а быть может... Попытка отогнать лихую мысль была подавлена разумом не отца семейства, а русского царя. Потому и обращённые к Фёдору слова были теми, которые тот явно хотел, надеялся услышать, но уверенности в том не имелось.
   - Дурные ты вести принёс, Федя. Может, токмо тебя да Елену с её сторонниками радующие. И отмахнуться от них не можно, а ну как и сам я, не говоря уж про тебя, отраву в кубке получу. Да оттуда, откуда её быть не должно! Ищи, кто близ жены моей мог с тем доминиканцев знаться. Не с ним, так с другими, а то и с теми, кто ему... может даже им охранные грамотки выдавал. И Ване Товаркову я приказ дам, чтоб тебе помогал в этом, людей, злата и времени не жалеючи.
   - Всё сделаю. И душой не кривя, как есть обскажу. На том крест готов целовать.
   - Лишнее, - отмахнулся тогда Иван III. - Если уж тебе не смогу верить, так и вовсе никому не получится. Моим именем твори, что пожелаешь, но найди эти ходы змеиные!
   Искать дьяк Фёдор Курицын умел. А уж ища при поддержке главы Разрядного приказа, полной помощи сторонников Елены Волошанки и ещё кое-кого, раскопал такое, от чего и сам в некоторое изумление пришёл. От Софьи, как уже было ведомо, тянулись нити не только к видным 'иосифлянам', но и к недовольным детям боярским, среди которых Гусев, Щавья-Скрябин и прочие были лишь малой частью. И вот часть этих сторонников, но на сей раз совсем уж скрытых, были связаны с Белоозером. Суть же этого места на Руси знали немногие. Именно там, в этом городе, находилась тайная казна Ивана Васильевича. Была она, надобно сказать, совсем не маленькая. Коль уж совсем не лукавить - куда больше той, что находилась в самой Москве.
   Причины? Здесь и скрытность, да и про возможность осады столицы тем или иным врагом - а их у Русского царства хватало - забывать не следовало. В таком случае следовало иметь возможность использовать золото, а не подвергать казну риску захвата торжествующими вражескими войсками. Белоозеро же было признано более всего подходящим местом. Очень подходящим, но в то же время...
   Редко какая тайна остаётся таковой долго. Всегда находятся посвящённые в неё, а они, в свою очередь, готовы поделиться этим знанием с другими. Порой и за деньги либо за другие блага земные для себя и не только. Вот потому Софья Палеолог и узнала эту тайну, наряду с прочими. Узнав же... О нет, она не была глупа, а значит даже не думала о том, чтобы пытаться оттуда что-либо украсть тем или иным способом. Золота она получала достаточно, из разных источников. Но тайная казна государева... Она была важна лишь в единственном случае - если окажется, что всё пропало и остаётся лишь бежать. А вот бежать следовало одновременно быстро, без лишнего шума, но вместе с тем с прибытком, дабы и лишившись многого, оставить за собой шанс вновь достичь желаемого.
   Не зря, совсем не зря Мария Палеолог была сосватана князю Верейскому! Тут и немалое войско, и влияние, и новая связь Палеологов с сильными русскими князьями, но не только. Близость Вереи к Белоозеру, вот что тоже было важным.
   Щуку съели, а зубы остались! Это к тому, что Фёдор Курицын получил возможность убедиться, что, несмотря на бегство Василия Верейского 'с дружиной, чадами и домочадцами в землю Литовскую', часть верных ему людей осталась в Верее и поблизости. Они затаились, но могли о себе напомнить, как только будет получен приказ от того, кого продолжали считать своим князем.
   Полученные сведения были не знаниями, но всего лишь подозрениями. Теми, которые прошли мимо людей боярина Товаркова. Курицын специально брал исполнительных, старательных, но не шибко способных связывать нити меж собой, ткать из обрывков цельную картину. Оттого к главе Разрядного приказа потекли сведения лишь о тех церковных иерархах и детях боярских, которые в своей поддержке царицы Софьи зашли слишком далеко по любым меркам. Гусев, Шавья-Скрябин и иные и вовсе за злато с серебром покупали готовых биться воев, да в числе изрядном. Меж собой и цель не особо скрывали, коей было воцарение сына Софьи, Василия, постижение в монахи царевича Дмитрия и Елены Волошанки с последующей их 'тихою и внезапною смертью'. Причём не когда-нибудь в далёком будущем, а скоро. Дескать, уже не долгие годы того ждать придётся, когда престол Московский освободится.
   Ивану Васильевичу, уже разнутрённому вестями о яде, отравлениях, коварстве епископов-'иосифлян' и прочим, должно было хватить узнанного, чтобы начать делать нечто опасное для царицы Софьи. А раз так... Сам Курицын на этом и остановился бы, но были и иные заинтересованные стороны. Не Елена Волошанка, а посланник короля Италии, заодно его дальний родственник, тоже Борджиа.
   Коварство и жестокая расчётливость - вот что было нутром этих самых Борджиа. Курицын, будучи сторонником сближения с европейскими странами, а не 'византийского пути', понимал, что в Европе тоже много... всякого. Понимал, но всё равно считал это лучшим путём из возможных. Для того, чтобы вновь и вновь убеждаться в том, хватало посмотреть на Софью Палеолог и тех, кто её поддерживал. Да и сам его друг детства, ныне царь русский, менялся год от года, да к тому же не в лучшую сторону. Смотреть за жестокой сварой собственной семьи и с ледяным спокойствием ждать, кто победит, чтобы затем едва ли не собственными руками подписать указы о казни невезучих, оказавшихся более слабыми. Такого он принять не мог, хотя понимал хорошо. А ещё осознавал, что это как раз в обычаях Орды, Казанского ханства, Османской империи, сгинувшей уже Византии. Не тот пример, которому хотелось следовать, совсем не тот!
   Лучше уж европейское коварство с жестокостью! Они хотя бы чем-то ограничены, особенно после новых веяний, что подули со стороны Рима и итальянского королевства. Там как раз дали укорот тем же доминиканцам-инквизиторам, запретили им сжигать на кострах 'ведьм' и 'еретиков'. Да, случился раскол, но опыт десятков лет подсказывал дьяку, что Рим это даже теперь не ослабило. А в дальнейшем Авиньон канет в небытие как центр веры, вновь превратится в обычный французский город.
   Выбор давно был сделан. Оттого он лишь грустно вздыхал, понимая, что именно принесёт с собой хитрый ход итальянского посла. Через третьи уста намекнуть Софье Палеолог о том, что совсем скоро государь начнёт хватать и заковывать в железа тех боярских детей, на которых царица рассчитывала как на поставщиков воев на всякий случай. А затем и на некоторых поддерживающих её епископов гнев царский обрушится, потому как связь с отравителями из числа доминиканских монахов, да к тому же итальянцев, да после случившегося пяток лет тому назад... Софью можно было считать подловатой, хитрой, жестокой, готовой на всё, но ещё и умной, умеющей оценивать приближающуюся к ней и детям опасность. Вот ей и предоставили возможность оценить, понять и испугаться. Вдобавок же намекнули, что поддерживающие Волошанку Патрикеевы сумели найти вроде давно обрубленные верёвочки, ведущие от Леона Венецианца к близким к ней людям. Да и её старший брат слишком развязал язык, пребывая при европейских дворах.
   И едва люди государя показались близ Гусева и Щавьи-Скрябина... Только показались, ещё даже не намереваясь хватать и заковывать в железа! Зато исчезли несколько более мелких людишек. Исчезли словно в никуда, тихо и за одну ночь. Ну а то, что к этому были причастны не люди Товаркова, а убийцы из числа состоящих при итальянском после... Тайно сработали, тайной сие и осталось. Этого хватило Софье, уже опасающейся каждой тени, видящей в любом ночном кошмаре угрозы в настоящем мире.
   Бегство! Не простое, хорошо подготовленное заранее, ведь Палеолог понимала, что дело могло кончиться именно так. Потому и уделяла столь весомое внимание Белоозеру и находящейся там тайной казне царства.
   Всё было продумано царицей загодя, оставалось лишь отдать необходимые приказы. Кому? Как находящимся близ Белоозера, чтобы те готовились к встрече сильного отряда, целью которого был захват царской казны, так и другим людям. Очень многим, находящимся в столице и нужных для скрытия истинных целей действий Софьи. Иным, располагавшимся в малых и не очень городах по пути в Литву. Именно в Литву, ведь женой великого князя Литовского, Александра Ягеллончика, была её родная дочь Едена. Да, свадьба случилась совсем недавно, но тем оно и лучше было. К тому же чтобы Ягеллончик да выдал кого-нибудь Ивану III... Подобное было почти невозможным из-за очень плохих отношений меж Литвой и Русским царством.
   Курицын и Патрикеевы были в восторге от узнанных, пусть и довольно смутно, намерений Софьи, желая перехватить как захват казны, так и бегство, но... Вновь ядовитая мудрость рода Борджиа, поддержанная матерью царевича Дмитрия, Еленой Волошанкой. Последняя разумно опасалась того, что даже пойманная на бегстве в Литву Софья может как-либо вывернуться, уподобившись не то змее, не то рыбе-налиму. И ещё большая опаска имелась, что вывернется царевич Василий, с самых юных лет показавший себя умелым притворщиком. Раз дело могло сложиться именно так, то, по мнению Борджиа, стоило просто дать им уйти. И не просто положиться на случай, а ещё и скрыто помочь. Пусть бегут, далеко и удачно, тем самым окончательно разрывая связи между собой и московским престолом. Именно это и было основной целью Елены Волошанки и её сторонников. Пожертвовать меньшим, чтобы получить большее. Старая хитрость, но действующая, ежели сделать всё правильно. Что же до белоозерской казны, то вот тут следовало приложить все усилия, чтобы не дать людям Палеолог её захватить.
   Тут же нашлось и как бы оправдание, почему будут упущены сами царица, её дети и приближённые. Думали, что будет сделана петля на Белоозеро, а уже оттуда в Литву. На деле же...
   Итальянская задумка удалась. Сумев воспользоваться отвлеченным вниманием своего супруга - для этого Софья пожертвовала немалой частью верных ей людей, понявших в Новгороде подобие бунта, почти мгновенно подавленного, но сыгравшего свою роль в поставленном представлении - царица со всеми своими детьми, приближёнными и не столь малым числом воинов покинула Москву. Покинула как бы с целью помолиться в одном их подмосковных монастырей, что уже не раз случалось в последнее время. Естественно, это тоже было с целью приучить других к такого рода отъездам. А уж на самом деле... Оставленные заслоны, что должны были ждать некоторое время и любой ценой задержать возможных преследователей, а потом спасаться и самим, если повезёт. Подготавливаемые по пути припасы и некоторое число свежих лошадей. Многого, понятное дело, таким способом получить не удавалось, но хоть что то. И надежда на добычу с Белоозера.
   Вот только с казной так ничего и не получилось. Палеолог так и не осознала, что ей помогло уйти не собственное хитроумие и предусмотрительность - хотя они тоже присутствовали и заслуживали искренней похвалы - а далеко идущие планы одного европейского короля, затеявшего сложную игру с целью влияния на Русь. То влияние, к от которого она. равно как и её потомство, были теперь большей частью отрезаны. Белоозеро же... Именно там её и ждали, но дождались лишь нацеленных на захват тайной царской казны людей царицы, которых большей частью перебили, а оставшихся взяли живыми. Эти самые взятые сразу запели соловьями, стремясь избежать усекновения голов, усердно топя как саму Софью, так и Василия, её старшего сына и до недавних пор одного из наследников престола. Очевидным было одно - Палеологи проиграли сражение за власть, так и не успев к ней прийти. Царь Иван Васильевич был не из тех, кто прощает подобное...
  
  
  Глава 3
  Италия, Рим, август 1496 года
  
   Чем не в последнюю очередь способны огорчать века минувшие того, кто ухитрился там оказаться? Отсутствием привычных вещей, понятное дело. И это относится буквально ко всему. Ладно ещё то, чего невозможно найти из-за несоответствия уровня технического развития. Проще говоря, мечтать о компьютерах, телевизорах, самолетах и прочем однозначно не стоило. А вот другое вроде как принципиально возможное - это совсем другое дело. Взять, к примеру, нормальный водопровод, устроить который было вполне реально даже в более древние времена, нежели конец XV века. Так ведь нет, наличие банальной воды, подаваемой по трубам, было редчайшим исключением из общего правила.
   Развлечения опять же, с которыми тут был если не полный щвах, то нечто близкое. Нет, ну вот действительно, как могли культурно развлечься те же римляне, даже из числа знати? Разного рода торжества случались нечасто, да и предоставляемые ими развлечения являлись невеликими числом и скудными по содержанию. Чопорные танцы, возможность показаться в красивых нарядах для женщин, посплетничать с редко видимыми подругами... Еду и вино в расчёт не берём, это нечто другое.
   А что помимо торжеств? Редкие или не очень выезды на охоту для мужчин, иногда проходящие скачки на ипподроме, да порой спасающие от скуки игры в карты и кости, весьма примитивные. Всё это приедалось довольно быстро. Любителям книг и театральных представлений также спустя некоторое время становилось тоскливо. Почти вся художественная литература ограничивалась греческо-римскими сочинениями, а нового в этой сфере ожидать точно не стоило. Авторы то того, много веков назад отошли в мир иной и возвращения их оттуда ожидать никак не следовало.
   Вот и получалось, что новые способы борьбы со скукой, самые малозначимые, воспринимались знатью и не только с большим энтузиазмом. А в этой сфере я мог многое предложить, опираясь на опыт веков грядущих. Для такой банальщины как игра в карты имелось множество новинок-рецептов. Иные игры, лишь наиболее известными из которых были бильярд, боулинг, дартс и прочие. Танцы опять же, которые вполне реально было сделать более... радующими как для участников, так и для наблюдающих. Плюс по возможности стимулировать словом и обещанием щедрой платы разного рода дружащих со словом. Для начала они могли бы ориентироваться на старую, ещё античных времён, литературу, создавая по её рецептам нечто своё. И вовсе не обязательно, чтоб это было в стихотворной форме! В дальнейшем же... Сделал по шаблону раз, второй, а потом склонному к творчеству человеку захочется создать и нечто своё, оригинальное. Но упаси боги от сугубо религиозной составляющей! Как одна из составных частей - это понятно, от этого и при желании никуда не деться - но только не пытаться сделать божественные мотивы альфой и омегой.
   Получалось ли? С переменным успехом, но первоначальный толчок - он же душевный пинок под зад в направлении прогресса - был сделан и даже начал приносить ощутимые результаты. Если с теми же танцами у людей пока не шибко складывалось - ну да, то разного рода танго было ой как далеко, но групповые чопорные танцы всё же чуток отползали в сторону - то разного рода игры карточные и на свежем воздухе пришлись народу по душе. А раз оценили в Риме, то и по другим городам мода расползалась. Мода в плане одежды тоже постепенно начала меняться. Очень осторожно, больше из разряда частичных заимствований, но и то хлеб. Плюс тот самый творческий народ, соблазнённый платой, трудолюбиво скрипел перьями по бумаге, пытаясь выдать нечто такое, за что заплатят не абы как, а с премиальными. Последние же были обещаны лишь тем, кто действительно сможет впечатлить, причём сумма зависела от уровня этого самого впечатления. Поживём - посмотрим! Хотя имелись некоторые подвижки, особенно у тех, кто взялся ваять подобие воспоминаний о тех или иных войнах, которым было много очевидцев, но и не только. Давно минувшие времена, а заодно и таинственные моменты истории, также нашли отклик. Пусть пока у собственно авторов, творящих нетленку. Истории времён Жанны д'Арк и самой Орлеанской девы, мифы о тамплиерах - наверняка будут лить патоку в уши, но оно и понятно. Всплыла персона Влада III Бассараба по прозванию Колосажатель, чему способствовала напечатанная в немалом числе книга 'Сказание о Дракуле воеводе' за авторством одного из ближайших советников Ивана III, царя Руси. Да и османов в книгах попинать, равно как и мавров, недавно изгнанных с ныне испанских земель, любители нашлись. В общем, если не будет форс-мажоров, то в скором времени можно будет и художественное чтиво в образованные слои населения продвигать. Современное, а не античное, что особенно важно.
   Сейчас же я отвлекался от не самых лучших воспоминаний при помощи игры в бильярд - тут он, понятное дело, так не назывался, но суть всё едино одинакова - с 'отцом', Родриго Борджиа. Ему именно это развлечение пришлось очень по душе. Да и варианты игры были различные, от банальной американки до снукера, карамболя и прочих, пусть и менее известных в моё время вариаций. Довольно безмолвной, хоть порой и дающей о себе знать тенью присутствовала Бьянка. 'Отец', хоть и поглядывал на неё порой, но по факту уже давно успел смириться с этой моей 'тенью', ставшей из безвестной и безродной наёмницы аж целой герцогиней Форли. Более того, ближайшей советницей и подругой королевской особы. Жизнь, она штука сложная, чего скрывать.
   А ещё он сильно, ну очень сильно желал отхлестать мою подругу кнутом по спине или там заднице, невелика разница. Причина? Та самая, вполне себе уважительная, с Лукрецией связанная. Довели всё ж до сведения самого Папы Римского, что его любимая дочурка причастилась к любовным делам, пусть и довольно необычным способом, да ещё и с неожиданной персоной.
   Кто раскрыл этот маленький 'розовый' секрет? Как ни странно, не собственная неосторожность двух дамочек и не любопытная прислуга. Всё было более серьёзно. Началось же с того, что некто Иоганн Буркхарт, мастер церемоний, а заодно юрист, архивист плюс негласный ватиканский летописец, исчез в никуда. Словно растворился. Поскольку это исчезновение произошло во время последнего этапа Крестового похода, внимание на сей факт пусть и обратили, но не самое пристальное.
   А потом я вернулся в Рим... Вернувшись, не мог не ознакомиться со всеми мало-мальски важными событиями, случившимися за время отсутствия, после чего только и оставалось, что громко и бесплодно материться. Проворонить уползание Буркхарта в сторону Авиньона - это ж надо было ухитриться! Усыпил таки бдительность старый змей, притворялся белым и пушистым... Ладно, безобидным и смирившимся точно. Дескать, архивы и работа с ними есть верх его желаний и стремлений. Надо, ой надо было помнить его 'дневники', известные и в моём времени! Те самые, в которых 'летописец Ватикана' явно и однозначно показывал своё крайне отрицательное отношение к Родриго Борджиа, всей его семье и вообще тем кардиналам, которые не впадали в религиозный фанатизм и аскетизм.
   Моя вина, моё упущение. И вот теперь эта гадина уползла в Авиньон со всеми своими воспоминаниями. Не сама по себе - трусости и звериной осторожности Иоганну Букрхарту было не занимать - но при помощи агентов делла Ровере и доминиканцев. Получив же столь ценную в плане пропаганды личность, 'авиньонцы' начали 'сеансы чёрной магии с её последующим разоблачением'. И если в магии они ни бельмеса не смыслили по понятным причинам, то вот с 'разоблачениями' в худших традициях неизвестной тут 'жёлтой прессы' вполне себе навострились.
   Упор, понятное дело, делался на разврат при дворе 'Антипапы и итальянского лжекороля'. Дескать, постоянные пиры, царство похоти и непотребия, отсутствие скромности и целомудрия даже там, где они быть обязаны и всё в этом роде. Гадание с колдовством, богомерзкая алхимия, выдаваемая за науку, помрачение разума добрых христиан путём ритуалов с жертвоприношениями. Опять вспомнили время уничтожения тамплиеров в период Филиппа Красивого со всеми прилагающимися к тому обвинениями Ордена Храма... Смешно по большей части, но для тёмных народных масс годилась и эта хрень.
   Однако при разгребании немалой части навозных куч обнаруживаются и 'жемчужные зерна'. Авиньонский Папа Юлий II и его родственнички кардинальского сана дебилами не были, а потому отделяли годное лишь на потребу черни от действительно полезного. Интимный же опыт Лукреции относился как раз к полезному. Хотя бы в плане возможности малость подпортить репутацию как ей, так и всем Борджиа. Они, конечно, понимали, что в ответ последует полный игнор, но не воспользоваться не могли. Хоть за пятку, но цапнули, серьёзно испортив настроение Родриго Борджиа и вынудив Лукрецию некоторое время отсиживаться подальше от Рима. Где именно? В Приштине, столице Сербского королевства, где ж ещё! Должна же королева некоторое время проводить в стране, над которой властвует. То-то и оно.
   Королева... Вспомнив как о коронации сестрёнки, так и о реакции на оную со стороны королей и прочих европейских властелинов, я невольно улыбнулся. Заодно и расслабился, да так, что очередной удар по шару вышел смазанным. Вроде бы гарантированно долженствующий закатиться в лузу шар слоновой кости остановился буквально в сантиметре от цели. Идеальная подставка сопернику, бей не хочу. 'Отец' не мог этого не заметить, улыбнувшись и высказав:
   - Специально ты бы этого не сделал, Чезаре. Что отвлекло?
   - Лукреция, - усмехнулся я, делая шаг назад от стола, дабы не мешать Родриго Борджиа подготовиться к началу собственной серии - или как пойдёт - ударов. - Её скорое возвращение, если быть точным. Я по ней скучаю, да и ты тоже.
   - Тут все скучают, - проворчал понтифик, примериваясь и резким ударом закатывая неудачно сыгранный мной шар в лузу. - Король Италии, Папа Римский и герцогиня Форли. Про мать я и не говорю, она свою любимицу зацелует, задушит в объятиях и уже замучила поваров, чтобы те приготовили всё то, что любит наша королева.
   - Обе они заслужили. Мать своим терпением. Сестра... просто тем, что осталась сама собой и даже более того. Ты сам понимаешь, отец.
   Понимает. Чуть прикусил губу, нахмурился и ударил по очередному шару, через два рикошета загоняя тот в цель. Однако! Жил бы в XX веке, вполне мог бы стать одной из звёзд бильярда. Хотя тут он ещё лучше устроен, да к тому же полностью аутентичен эпохе.
   А чего нахмурился? Так ведь мои слова всколыхнули не самые приятные эмоции. Прежде всего касающиеся Ваноццы ди Катанеи, ныне уже Ваноццы Борджиа. Да-да, очередная булла 'О церковной реформе', которая перевернула европейский христианский мир вверх дном, причём сделала это словно играючи, без совсем уж печальных последствий. И да. Авиньонский Раскол не был следствием реформы, совсем даже наоборот. Булла была призвана хоть немного, да опередить оный, не допустить, чтобы Риму стал обороняющейся стороной. Умные люди, особенно из числа носящих короны или стоящих за тронами, это оч-чень хорошо понимали. Потому оценили новую буллу верно, как наступательное оружие. Благо успех Крестового похода тому содействовал на все сто.
   По сути главной частью буллы 'О церковной реформе' было то самое снятие обетов безбрачия со всего подчиняющегося Риму духовенства. Сами обеты безбрачия и прочего никто не трогал. Хочешь их соблюдать? Никаких вопросов. Никто не мешает. Хочешь завести семью, то есть жену и детей? Тоже имеешь право, и никто не осмелится это осудить, если не желает получить по мозгам от понтифика и его верных последователей.
   Этот шаг был тем, которого не ждали, но на который в глубине души надеялись многие священнослужители, уставшие от невозможности узаконить своих любовниц и урождённых от них детей. И если детей ещё признавали довольно быстро, проводя оные просьбы через папскую канцелярию в ускоренном режиме и за довольно скромное вознаграждение, то вот матери этих детей... В лучшем случае их, кривя губы. называли куртизанками разного рода святоши. В худшем - незримое клеймо шлюхи и частенько случающаяся травля с унижениями, которые не все могли вынести. Множество маленьких трагедий, заканчивающихся или печально, или вообще трагически. Теперь этому пришёл конец. То есть не пришёл, а начинал приходить. Мгновенно такого рода ситуации не выправляются, требуются не месяцы даже, а годы. Зарастание старых ран, наносимые новые, но уже менее глубокие и опасные. Потом просто легкие отметины на душах, потом... уже малозначимые пересуды и сплетни, не более того. Но требовалось время.
   Время, да. Зато мы могли отслеживать ситуацию и не допускать больше перегибов. В том числе со стороны тех, кто от аннулирования обетов безбрачия терял больше всех. Кто это был? Монастыри и монашеские ордена как цельные структуры. Де-юре они сохранялись, а вот де-факто лишались очень многого. Ну вот на кой теперь нужны были монастыри в большом количестве, когда монахи получили возможность обзаводиться законными сожительницами, а затем - некоторые и вовсе сразу, путем признания уже имеющихся - детьми? Стоп, не совсем так. Сами монастыри могли и должны были использоваться, но в несколько иных аспектах. Требовалось лишь меняться, должным образом приспосабливаясь к трансформирующейся реальности. А именно этого многие из орденских верхушек и не желали, им и так было хорошо.
   Вот и началось бегство некоторой части даже вроде как лояльных Риму монашеских орденов в сторону Авиньона. Наивные, они и в самом деле надеялись на то, что их будут останавливать и уговаривать вернуться, рассчитывая тем самым предельно смягчить удар по теряемым выгодам и привилегиям. Обломились, да в самый полный рост с жалобным хрустом обледеневших от ужаса 'фаберже'! Триумфаторам Крестового похода многое было дозволено, в том числе и реформы. Часть же улепетнувших монахов - туда и дорога 'замученным постами' бездельникам, почётным содомитам и аскетам-фанатикам - и без того была откровенно лишней, избыточной нагрузкой на государство. Динамично развивающейся Италии, наращивающей темпы технического прогресса, требовались архитекторы, механики, химики, пусть считающие себя алхимиками, и прочие люди, умеющие и желающие думать, а не расшибать лоб о каменный пол во время молитв и страдать хренью вроде изнурения плоти.
   В общем, процесс шёл полным ходом. И пример прочим подал сам понтифик, наконец-то вступивший в законный брак с матерью своих детей, Ваноццой ди Катанеи. Шок и трепет! По сути новая страница в истории папства, но страница очень интересная и перспективная. Про саму Ваноццу и говорить не приходилось. Бывшая куртизанка, уже давным-давно смирившаяся с положением де-факто спутницы жизни сперва кардинала, а потом и Папы, внезапно оказалась совсем в ином статусе. Супруга понтифика и мать итальянского короля плюс королевы Сербии - это, скажу я вам, любого человека могло выбить из колеи. Вот и бывшая ди Катанеи, а нынче Борджиа около двух месяцев ходила словно пыльным мешком десять раз по голове ударенная. Потом, правда, отошла, вновь став самой собой, но прибавив изрядную толику уверенности в себе и собственном будущем. Статус, он всегда и везде многое значил, а уж в этой эпохе особенно.
   Меж тем Родриго Борджиа загнал подряд ещё три шара, тем самым завершив партию в свою пользу. Победно улыбнулся, бросил кий на покрытый тканью стол и вновь вспомнил о скором, очень скором прибытии Лукреции.
   - Я рад, что моя дочь возвращается, но может ли она себе это позволить? Сербия ещё неспокойна.
   - Там Мигель, - успокаиваю я 'отца'. - Он уже успел привыкнуть к тамошним особенностям и держит в кулаке всех сильных и влиятельных персон. Хотя... Их приходится не держать, а скорее удерживать от порыва вновь продолжить резню османов, которых большая часть королевства ненавидит до скрежета зубов и дрожи в руках. Эта война состоится по любому. Но нужен перерыв, чтобы разобраться с авиньонской заразой. Мы об этом говорили и не раз.
   - Говорили, - эхом отзывается Родриго Борджиа и, прихватив трость, направляется к выходу из 'бильярдной', где помимо собственно пары бильярдных столов ещё и карточные и просто полки с разными книгами и не только присутствуют. - Я хочу прогуляться, сын. Сопроводишь немощного отца?
   - Не такой ты и немощный.
   Вроде бы мои слова и подбадривают понтифика, но на деле я понимаю, что чрезмерно насыщенный ритм последних лет изрядно утомлял 'отца', заставлял работать на пределе сил. Только вот пытаться удерживать его не представлялось возможным. Ведь Родриго Борджиа дорвался не просто до тройной тиары и положения Папы Римского, но до возможности дать всей своей семье настоящую власть, превратить просто аристократический род в правящую династию с ну очень заманчивыми перспективами. Уже сейчас Борджиа носили ТРИ короны: тройную тиару папства, Железную корону Италии и новосозданную корону Сербии. К слову сказать, сестричка, чтоб ей тридцать три раза икнулось, короновалась тем подарком, который достался ей от Хуаны - серебряным обручем, украшенным крупными изумрудами. Ага, по сути копией Железной короны, только из серебра с изумрудами, а не золота с рубинами, как в оригинале.
   Шутка юмора? Отнюдь, скорее уж с расчётом на будущее, хотя я возражал относительно того, чтобы столь явно показывать оное умным и догадливым людям. Ведь что на деле означала подобная аналогия? Символ того, что корона Сербии есть нечто младшее, подчинённое относительно короны Италии. Лукреция была в курсе далеко идущих планов по превращению Италии в империю, под властью которой будет сперва несколько объединённых корон, а затем они и вовсе сольются воедино, оставшись лишь формальными символами, никакой значимой самостоятельностью не обладающими. Но это в будущем, причём не самом близком. А вот здесь и сейчас... Но если сестрицу понесло, то остановить эту бестию с моторчиком пониже спины было просто нереально.
   Римское лето... Средиземноморский регион вообще близок к идеальному относительно климата. Никаких тебе зимних морозов, но и иссушающая летняя жара тут тоже экзотика. Мягкий, умеренно влажный климат с плавными переходами от одного времени года к другому. Я и раньше, несколько веков тому вперёд, будучи ещё киллером по прозвищу Кардинал, любил отдыхать именно в подобных местах. И вот сбылась своеобразная мечта относительно постоянного местожительства. Правда вот касаемо спокойного пребывания не сложилось, ну да на это и надеяться не стоило. Карма? Нет, просто шило в заднице, не дающее стоять на месте. Плюс желание достигнуть большего, а затем ещё большего и ещё... зато так не скучно, что уже немаловажно.
   Лёгкий ветер, солнышко не шибко яркое, прекрасный вид на Римские городские пейзажи. Мда, а ведь как привык большую часть времени проводить в замке Святого Ангела, так тут и живу по большому то счёту. Нет, в собственно Риме бываю постоянно, совершая что конные, что пешие прогулки, да и за городские стены то и дело наведываюсь. Прекрасная половина человечества в лице Бьянки, Хуаны, Лукреции и иных, менее для меня важных, очень любит посиделки на природе, равно как и активное там времяпрепровождение. И вместе с тем...
   Домосед я в какой то мере, от этого не откреститься. А постоянные метания то в пределах италийских земель, то и вовсе в края далёкие - вынужденные меры.
   - Рим меняется, - без особого удовольствия в голосе произнес Родриго Борджиа, подойдя почти вплотную к ограждению террасы, выводящей к одному из лучших видов на Вечный Город. - Мне уже не единожды говорили, что скоро этот ранее опасный город можно будет исходить вдоль и поперёк посреди ночи. Ночи светлой от сотен фонарей, которые развешаны вдоль всех улиц и за попытку испортить или украсть которые снимают плетьми шкуру со спины. А разбойники... Признаюсь, я не думал, что тебе удастся из обуздать. Теперь они грабят дома, воруют на рынках и из карманов зевак... Убийцы делают своё дело, но осторожно и не для того, чтобы обобрать убитого, осмелившегося проскользнуть по ночным улицам по надобности или будучи пьяным.
   - Таких возмутителей спокойствия выдают сами преступники, отец, - отвечаю я, заодно вспоминая, что именно сочетание витающего над криминалитетом страха и неотвратимости наказания за беспредел сделало их столь... сговорчивыми. - Мы позволяем им дышать, хоть и не полной грудью, а взамен они ведут себя очень тихо и не лезут туда, куда запрещено. Отщепенцев же или сами придавливают, или выдают на расправу, когда это действительно требуется. Сам видишь, городу это пошло только на пользу. Другие города из крупных тоже не слишком отстают. Наступают новые времена.
   Родриго Борджиа лишь махнул рукой. Дескать, всё меняется, но суть всё едино прежней остаётся. Человеческая суть. Вроде и прав, да не совсем. Как раз суть живущих в Италии и в зависящих от нас землях мы и выправляем мало-помалу. Особенно если вспомнить... Быстрым шагом движущийся гвардеец Папы привлёк внимание. Нечто неприятное? Не-а, другая ситуация. Наловчился уже определять, когда стоит беспокоиться, а когда вообще лишнее. Правда вот расслабляться всё единое не следует.
   - Говори.
   - Королева Лукреция в городе, Ваше Святейшество, - поклонившись, на валенсийском диалекте вымолвил гвардеец.
   - Хорошо. Ступай. И пусть всё будет готово, когда моя дочь переступит порог замка.
   Прибыла таки сестрёнка. Даже несколько быстрее ожидаемого. Торжественные встречи и всё такое? Тут моё дурное влияние имеет место быть. И не только моё, откровенно то говоря. Повращавшись в кругу бывших кондотьеров, обычных бойцов кондотт и прочих, да к тому же пытаясь брать как примеры для подражания меня и Бьянку, Лукреция Борджиа нахваталась совсем иных предпочтений. О нет, пышные приёмы, праздники и всеобщее внимание она просто обожала, но вот с излишней помпезностью обставлять банальный въезд в город, пусть даже после долгого отсутствия... Бессмысленность, как по мне, а посему и она привыкла воспринимать это похожим манером.
   К слову о том, как удалось узнать о её прибытии. Тут не скачущий во весь опор курьер, а другое, исключительно плоды прогресса в виде оптического телеграфа. Уровень техники более чем позволял использовать подобное, а значит.... Увы, по всей стране подобного ещё не было, но работы велись. Голубиная почта и прочие изыски - это так, за неимением лучшего, как по мне. Риск, время опять же, пусть и не столь длительное, как использование гонцов. Не-ет, исключительно плоды технического прогресса и только они.
   - Жаль, что твоя супруга не в Риме, - вздохнул 'отец', напоминая о том, что Хуана сейчас была в гостях у родителей, в Испании.
   - Приедет. Лукреция ведь не на пару-тройку дней появилась, а на достаточно долгий срок. И кажется, я даже знаю, чего она захочет. Бьянка, сделай лицо менее радостным, понятное дело, тебя она тоже счастлива будет видеть.
   - Розгой королев на вразумляют... а жаль, - только и заметил Родриго Борджиа, который слишком сильно соскучился по любимой дочурке, а потому не желал сейчас вновь плеваться ядом по поводу её сложной личной жизни. - Но ей нужен муж... Консорт, конечно. Это упрочит её положение на троне. Сейчас она держится на наших мечах и на ненависти сербов к османам. И ещё эти ортодоксы!
   - И об этом мы с ней тоже поговорим, - успокаиваю 'отца', а заодно отслеживаю реакции Бьянки.
   Хм, всё ровно и гладко, никаких вспышек эмоций и вообще. Вроде как Бьянка и не склонна была устраивать сцены ревности, да и вообще, соблазняла сестричка её, а не наоборот, но мало ли что могло стукнуть в девичью голову, да после не одного месяца отсутствия общения. Предсказывать женское поведение с высокой степенью достоверности вряд ли кто-нибудь из мужчин возьмётся. В плане эмоций, разумеется.
   Что до замужества... Поговорить с Лукрецией по любому стоит. Принуждать точно не собираюсь, но и обходить тему стороной также не есть вариант. Плюс её отец точно будет усиленно капать уже коронованной дочурке на мозги, да при полнейшей поддержке матери. 'Жизнь - боль!' - как порой говаривали в моё время, пусть и в философском аспекте сего выражения. Вот пусть и пострадает малость сербская королева, едва-едва успевшая ощутить на голове настоящую тяжесть короны, а не ту, про которую говорят, жалуясь на материальный вес последней!
   - Этот замок, отец.
   - А чем тебя заинтересовал замок Святого Ангела? - хмыкнул Родриго Борджиа. - Ты тут каждый уголок знаешь... как и другие из нашей семьи. Мы находимся тут больше, чем в любом другом из дворцов.
   - Именно. А ещё то строительство, которое ты ведёшь чуть ли не с первого месяца становления понтификом. Замок становится не резиденцией очередного викария Христа, а твердыней именно нашей, Борджиа. Так может стоит оставить богу богово, то есть Ватикан, Латеранский дворец и ещё несколько мест?
   - Святой Ангел как душа Вечного Города? И душа эта в руках семьи. А ты подумал о возмущении тех, кто может счесть, что мы снова покушаемся на устои?
   Улыбаюсь, задумчиво постукивая пальцами по ограждению террасы. Ещё вижу, что Бьянка уже успела понять всю безопасность моего предложения. Киваю, тем самым давая ей возможность высказаться. Она, ясно дело, не упускает эту возможность:
   - Не обязательно это делать сразу, Ваше Святейшество. Несколько лет помогут. Нужно лишь снижать долю событий духовных, что связаны с замком Святого Ангела. И проводить здесь больше мирского, государственного. Люди привыкнут, они привыкают ко всему. Особенно сейчас, когда изменения часты и значимы.
   - Полное ограничение светской власти для будущих Пап, - призадумался понтифик нынешний. - Да, это разумно. Через год, может полтора, я закончу передачу королевству того, что было землями Папской области. Даже сам Рим. И останется тем, кто придёт после меня...
   - Ватикан.
   Фанатично верующий тут бы и взбеленился... в отличие от патриарха рода Борджиа, которому на дела духовные, в сравнении с выгодами для семьи, было чуть ли не плевать. Цинизм, он такой, очень часто помогает по жизни. Тут дело в том, что вопрос, стоит ли передавать тройную тиару исключительно Борджиа, пока так и стоял на повестке дня, не будучи окончательно решённым. Вроде бы самый лёгкий и даже напрашивающийся вариант, но вместе с тем имелись тут некие подводные камни.
   Закрепив должность викария Христа за родной кровью, мы тем самым рисковали выходом из зоны духовного влияния большей части Европы. Если Папа непременно Борджиа, то у иных властителей появится очень весомый стимул отколоться. Отколовшиеся же будут управлять своими карманными церквями... как это было в известной мне истории в Англии. Генрих VIII поступил схожим образом, пусть по другой причине. Но англиканская церковь по большей части так и осталась в границах Британской империи. А посему...
   'Отец' желал скушать всё, удержать за семьёй и папскую тиару и Железную корону. Разубеждать его до поры не стоило, но сам я вот прямо в эти мгновения окончательно решил, что не стоит пытаться усидеть задницей на двух стульях сразу. Пусть новые Папы будут не Борджиа, но зато лишённые земель, крепостей, вассалов, оставив за собой лишь чисто духовные дела. Вот только, будучи со всех сторон окружёнными землями итальянской короны и располагаясь в пределе шаговой доступности от нас, Борджиа, особо ерепениться в принципе не смогут. Мнимая независимость, но на деле почти полная подчинённость. Пожалуй, это будет лучшим из возможных вариантов.
   Ну а пока... Вот-вот появится Лукреция, а я успел как следует соскучиться. Сестрёнка заслуживает самой тёплой встречи, ведь это реально от души, а не по необходимости.
  
  ***
   Бах... Бах. Бах-бах! Четыре выстрела за несколько секунд, причём всё выпущенные из двух двуствольных пистолетов пули попали почти туда, куда и следовали - не в центр мишени, но рядом с ним. И довольная как паук сестрёнка, ничуть не жалующаяся на то, что отдача пока была довольно сильной и уменьшить оную главному спецу всея Италии по такого рода оружию не удавалось.
   Оставила пистолеты на предназначенном для оных столике и величаво так уходит, двигаясь к нам. Зачем? Так ведь освободить место следующему участнику не таких и маленьких соревнований, которые вздумалось провести прямо тут, в замке, в одном из внутренних дворов, как раз для тренировок вояк и предназначенном.
   Праздничный обед в кругу семьи? Был, причём прошёл хорошо, гладко, без каких-либо конфликтов. Да и откуда им взяться, конфликтам, если учитывать тот факт, что единственная 'паршивая овца' семейства Борджиа давно уже находился в Испании и носа оттуда не казал. Это я про лично битого Хуана, ежели что. Лукреция же... была затискана, закормлена, расспрошена о самом разном, а заодно подвергнута уж-жасной пытке со стороны Ваноццы относительно того, что 'любимая доченька, пора тебе и о детях подумать'. Ну а сперва, понятное дело, о замужестве. Неудивительно, что королева Сербии уже на следующий день возжелала компенсации за изнасилованный своими любимыми родителями мозг. В результате и было организовано такое вот 'домашнее' мероприятие в виде состязания по стрельбе, а также умению битвы на мечах и отдельно на кинжалах.
   Сама Лукреция, понятное дело, могла участвовать только в первом, то есть в стрельбе. Хотя как с использованием пистолетов, так и арбалетов. Последние то покамест никуда исчезать не собирались. Более того, не исчезнут и в дальнейшем, поскольку я, в отличие от местных, осознавал необходимость именно что бесшумного дальнобойного оружия. До глушителей тут как до Пекина на п**дячем паре!
   - Хорошо отстрелялась, Лукреция, - приобнял я радостную девушку, как только она подошла ко мне. - Хотя скоростная стрельба из двуствольных пистолей... Отдача тут не женская.
   - А я там, в Приштине. не только за бумагами сидела и споры сербов между собой решала, - задрала носик эта мелочь с повышенным энтузиазмом. - И пострелять время находила и даже больше того. Но отцу и маме знать не надо. Хорошо, Чезаре? - и глазами как хлоп-хлоп. Неотразимый приём в её исполнении, применяемый не только на меня, но и на других, кто был к ней неравнодушен.
   - Кинжалы?
   - И эсток.
   - Не великоват ли? - изумилась Бьянка. Точнее, она первая высказала это самое изумление. - У него ж длина клинка метр. А ещё рукоять. И вес не самый маленький.
   - Мне облегчённый сделали и укоротили немного, - подмигнула Лукреция своей подруге, да и мне заодно. - И гарду, как у шпаги, чтоб рука тоже защищённой осталась. Я в сражение верхом на коне не собираюсь. Королеве такое не нужно.
   Глас разума остался, никуда не испарившись. Это есть хорошо и хорошо весьма. Любовь к оружию - дело святое, но всё должно быть в меру. Признаться, я рассчитывал на то, что удастся ограничить кое-кого пистолетами и кинжалом, однако... Впрочем, протыкатель брони в экстренном случае - надеюсь, его никогда не приключится - лишним тоже не будет. Эсток, пусть и облегчённо-укороченный, чуть ли не самый веский аргумент против хорошо защищённого противника. Гранёный клинок, а порой даже снабжённый ребром жёсткости, способен пробить даже не самые первоклассные латы, что бы нам ни говорили спецы из моего времени. Главное правильно ударить! Ну а про стыки, защищённые лишь кольчужной сеткой, шею, шлем... тут и вовсе говорить не приходится. Нужен лишь опыт, достигаемый долгими и упорными тренировками. А их Лукреция себе точно обеспечит... с её то откровенной упёртостью и любовью по всему колюще-режуще-стреляющему.
   Лукреция, понятное дело, влезла сразу в три из возможных трёх видов: стрельба из арбалета, стрельба из пистолета прицельная и вот такая, из двух двуствольных, за время, пока брошенный платок на землю не приземлится.
   - И на что рассчитываешь? - полюбопытствовал я. - Неужто на призовые места?
   - Хотелось бы,.. - последовал печальный такой вздох. - Может через ещё пару лет я и смогу потягаться с такими чудовищами, как гвардейцы отца или твои рыцари-тамплиеры. Для них оружие есть жизнь. Умение им владеть то есть. А я...
   - Ты начала не так давно, да и других дел более чем достаточно. Важных, государственных, - я не столько утешал коронованную юную особу, сколько напоминал ей про очевидное. - Ты не дева-воительница, как Бьянка, тебе важнее умение править. Для таких, как мы, воинские умения вторичны, хотя и тоже необходимы.
   - П-ф! Ты то у нас стрелок лучше многих и многих. Вздумай ты тут участвовать и... Может только из арбалета б первое место не взял, вот!
   Приятно, когда в тебя верят. Лукреция вообще частенько была склонна преувеличивать мои способности, хотя и не на этот раз. Я реально мог сделать всех тут присутствующих в пулевой стрельбе. Оно и понятно, учитывая мой настоящий стаж стрельбы, причём такой, от качества которой зависела моя жизнь и жизнь немногочисленных близких людей. Но показывать удаль молодецкую здесь и сейчас не было никакого смысла. Эго почесать? Так у меня с ним и без того полная гармония. Возраст не тот, да и комплекс неполноценности отсутствует как класс, равно с желанием кому-то что-то доказать.
   Но сестра всё равно умница и молодец. Уже потому, что в её голову даже не постучалась мыслишка о возможности воздействовать на остальных участников. Более того, своего отца тоже предупредила, дабы не вздумал таким вот образом дитятко порадовать. А то пользы от подобных лжепобед даже не ломаный грош, а величина сильно отрицательная. Шила в мешке не утаишь, а узнав о таком... уважения от приближённых из числа воинов - да и не только, а вообще людей чести - не заслужить. Зато потерять, напротив, как два пальца об отсутствующий тут асфальт. Сколько в подобном поведении было порыва души и сколько расчета - сказать не берусь, но не столь важно. Главное тут исключительно результат. К нему же можно идти самыми разными путями-дорожками.
   Бьянка, собиравшаяся было тоже участвовать, пусть и в боях кинжальщиков, вынуждена была пропустить из-за случившихся в последний момент чисто девичьих сложностей. То есть участвовать, конечно, можно, но в хреновом состоянии души и тела эффективность её как бойца заметно падала. Показывать же меньше того, на что в принципе была способна... не её стиль. Понимаю и даже разделяю подобное мнение. Так что поэтому просто стоит, наблюдает, а для снятия хреноватого состояния вином и фруктами себя поддерживает.
   Собственно, во дворике и рядом, в том числе у окон, сюда выходящих, собралось немалое число народа из тех, которые либо постоянно пребывали в замке Святого Ангела, либо имели право тут появляться без особого приглашения. Ну и приглашённые, куда без них! Присутствовали на местах различной степени комфортности, смотрели, восхищённо или печально ахали, комментировали происходящее. И Родриго Борджиа со своей давней спутницей жизни и недавней супругой также тут присутствовали. Если сам патриарх Борджиа уже привык к подобным увлечениям любимой дочурки, то вот Ваноцца... У неё представления о том. что подобает женщинам, а что нет, являлись самыми что ни на есть консервативными. Вот и изображала тоску с печалью, но вместе с тем не могла не радоваться за собственного ребёнка. Забавное такое сочетание эмоций.
   - Этот может и взять первое место, - взглянув на результат стрельбы очередного участника скоростной стрельбы, заметила Бьянка. Пауль фон Швиммерт, уже после войны с Францией пришёл, но показал себя... Хорошо показал!
   - Напомни.
   - Когда с янычарами столкнулись, Чезаре! Он, среди прочих, был в том укреплении, куда эти фанатики прорвались.
   - Быть среди прочих - невеликое достижение. Ты бы его просто за это не запомнила.
   - Верно, - не стала спорить со мной подруга. - А вот отходить в числе последних, сдерживая натиск орущей толпы, да ещё стреляя без промаха из пистолетов, передаваемых товарищами - это помнить можно.
   Меж тем новые стрелки, новые мастера кинжала и длинного клинка. Было на кого посмотреть, представлялась возможность оценить способности чуть ли не лучших бойцов Рима. Но если мечи с кинжалами были явлением стопроцентно привычным, то вот огнестрельное оружие, не так давно получившее широкое распространение, продолжало удивлять жителей Италии из числа тех, кто вообще имел возможность его приобрести. Цена! Пока что она оставалась очень высокой, пусть постепенно и снижалась за счёт увеличения числа производимого оружия.
   Новинки, да. Взять, к примеру, те самые двуствольные пистолеты с колесцовыми замками, из которых стреляли участники. Именно колесцовыми по причине большей надёжности, хотя и кремневые на два ствола также имелись. Более, хм, бюджетный вариант. По крайней мере, до тех пор, пока не пройдут ещё несколько усовершенствований, а то колесцовый механизм, при пока ещё присутствующих преимуществах, обладал главным недостатком - увеличенным временем перезарядки.
   Исходя из всего этого сам автор колесцового замка, Леонардо да Винчи, понятно чем обязанный Борджиа, корпел, наряду с прочими проектами, над дальнейшим усовершенствованием огнестрельного оружия. Сам я в этом деле был не великим спецом, но общее направление развития знал. Вот и озадачил мастера на все руки некоторыми 'путеводными нитями', способными привести как к собственно ускорению стрельбы, так и к многозарядности. Не сейчас и не через пару лет, но хоть какие-то результаты всяко лучше их полного отсутствия.
   И вместе с тем...
   - Понимаю, что при родителях ты не всё сказать могла, а потом общалась с нашей общей подругой-герцогиней. Письма тоже всего передать не могут. Но теперь... Как тебе это, быть королевой в отрыве от большей части привычных людей и семьи?
   - Хочу вот сказать, что всё хорошо, но тебе врать не буду, - самую малость загрустила Лукреция. Малость, потому как грусть была... светлая, что ли. а сожаления лишь о том, что время, когда можно было жить чужим умом и не принимать действительно важные и неоднозначные решения, окончательно вышло. - Мне трудно. Мигель помогает, но он больше по военным делам. Крепости, солдаты, пушки, охрана приграничья от османов. Много чем занят, ему не разорваться.
   - Но, как я понимаю, сейчас ситуация стала получше, раз ты не просто тут, а ещё и имеешь возможность остаться на некоторое время.
   - Лучше, но только... В Османской империи что-то творится. Они даже убрали часть войск от границы, ослабили гарнизоны крепостей. Это может означать... Сам скажи! У тебя в Стамбуле и в других городах свои люди, притворяющиеся османами. И не надо про то, что сыновья султана хотят сместить папочку или отправить его к вечно девственным гуриям. Очень просто, а ты сам упоминал, что простые ответы чаще всего ошибочные.
   Научил на свою голову! И ведь истину глаголет, красотка юная с нутром хитрым. Наши агенты на территории Османской империи успели заметить некоторые шевеления. Причём направленные вовне. Но однозначно не в нашу сторону, тут можно было ручаться. Более того, султан до расслабления кишок опасается ввязаться во второй раунд военного конфликта с нами и это несмотря на то, что Авиньонский Раскол никуда не исчез, а может и вовсе будет набирать обороты. Предположения? Их есть у меня. Увы, но пока таковыми они и остаются, нет стопроцентной гарантии, куда понесёт после понесённых поражений Баязида II. Если на ту же Молдавию или там Венгрию, то ведь снова получит по рогам. Уверен, он это должен понимать, а значит вряд ли сунется в именно европейские страны, не желая получить продолжение Крестового похода. который легко объявит 'отец'. Тогда, 'с болью с сердце', Италия с союзниками вынуждены будут нарушить мирный договор, вступаясь за близких по крови и единых в вере правителей и их подданных.
   И что тогда остаётся султану османскому? Только щемить таких же, как он сам, приверженцев ислама, стремясь усилить свою империю за счёт их обгрызания либо полного поглощения. И тут уж варианты различные. Вроде как различные, но с учётом того, что османы почти полностью лишились флота, а его восстановление - дело отнюдь не быстрое, то... Южное направление - Мамлюкский султанат. Ещё западное - это уже Ак-Коюнлу
   Ак-Коюнлу, вот ведь экзотика, греби её коленвалом от трактора 'Беларусь'! Я раньше и не знал, что подобное образование вообще существовало. А вот поди ж ты! Это государство располагалось на землях восточной Анатолии и западной Персии а его сонову составляли туркоманские племена. Охвостья Тамерлана, они копошились на этих землях давненько, но оформились в полноценное государство, не раздираемое совсем уж жуткими противоречиями, лишь к концу шестидесятых этого века. Основным же соперником Ак-Коюнлу была как раз Османская империя, что как бы намекало. На что? А уж тут видно будет.
   - Если османы хотят поднять свою значимость для подданных и внешних врагов-соперников попыткой ударить по мамлюкам или ак-Коюнлу, то... Почему бы и нет. Пусть надрываются изо всех своих сил, заметно уменьшившихся. А мы будем смотреть, наблюдать... выжидать.
   - К Ак-Коюнлу морем не добраться, а иметь дело с Мамлюкским султанатом, - тут Лукреция поморщилась. - Мне, как и тебе, это не нравится.
   - Зато вторая стадия стрельб нравится куда больше. Иди уже, меткая амазонка, а то твоя очередь почти подошла.
   Два раза напоминать не пришлось, ведь сестра и сама была рада. Уже тому, что прошла во второй этап, куда попадала лишь треть от общего числа участников. Не в арбалете, а в двух остальных видах. Всё же, что ни говори, а стрелять она хорошо научилась. И учителя хорошие были, и желание перенимать знания присутствовало в избытке.
   - Ну а ты что за тяжкие мысли внутри своей головы прокручиваешь? - поинтересовался я у Бьянки. - Вроде как наоборот, должно быть хорошее настроение.
   - Оно хорошее. Но ты ж сам не даешь расслабиться с государственными делами, Чезаре. Упомянул вот про мамлюков, а я про Венецию вспомнила. И пряности. Они же держатся за свою монополию, как за сам Грааль!
   - Грааль и есть, - проворчал я, уже понимая, к чему этот разговор. - Посредники между восточными владыками и европейскими странами. Перец, имбирь, шафран, прочие виды. Все они большей частью идут через бывший Египет. Потому Мамлюкский султанат и богат, потому и сохраняет своё влияние, несмотря на все происходящие с ним печали и сложности. Дороги пряности и важны, а Венеция... Неужели их так испугали посланные Испанией и Португалией экспедиции с целью всё же добраться до Индии и близлежащих земель?
   - Ещё и открытый Колумбом Новый Свет, но тут они ничего не могут сделать. А к тому же понимают, что оттуда поставки начнутся нескоро, в то время как Индия... Там постоянный поток, уже проверенный и постоянно приносящий прибыли. А если проложить другую дорогу по морю, мимо мусульманских стран, то и Мамлюкский султанат, и Венеция лишатся целой горы золота.
   С кем поведёшься, на того и мысли похожи. Вот и Бьянка выросла в настоящего политика, умеющего не просто 'складывать два и два', но и в высшую математику способного.
   Любопытно! Если и впрямь ослеплённые опаской потерять сверхприбыли от посредничества в торговле пряностями венецианцы решили, посредством мамлюков и уже их торговых партнёров, ставить палки в колёса Испании и Португалии... Положение Борджиа сейчас тем и хорошо, что есть контроль как над властью светской, так и духовной. И как раз духовная власть в лице Папы Александра VI в состоянии, как только наступит момент, высказать 'сильное ай-яй-яй!' венецианцам, 'ради потакания златому тельцу склонившимися перед магометанами и словами содействующие пролитию крови христианской'. Как обернуть подобное, 'отец' хорошо знает, в красноречии ему никто не отказывал.
   Это плюс суета внутри Османской империи, которая тоже вскорости должна будет проясниться... Есть возможность устроить очередной взвыв, причём прикладывая минимальные усилия, задействуя больше союзников, в то время как с собственной стороны ограничиваясь советами и поставками информации. Ну и действиями флота в Средиземном море. Благо он в настоящий момент является доминирующим и вообще имеются планы по окончательной нейтрализации мусульманских пиратов и не только их. Но сначала...
   - Я это сделала! Сделала! - преисполненный энтузиазма вихрь, в котором с некоторым усилием угадывалась королева Сербская, она же просто Лукреция Борджиа, повисла на шее у герцогини Форли, то бишь Бьянки. - Я третья, третья! Сама не ожидала, но вот. И никто не поддавался, совсем-совсем!
   Да, сначала Лукреция. Право слово, не ожидал я от неё подобной прыти. Третье место в прицельной стрельбе из пистолета - это действительно серьёзно. Прежде всего, как очередной символ для семейства Борджиа. Дескать, даже наши женщины способны не просто использовать оружие, но делать это наравне с опытными солдатами, папскими гвардейцами и рыцарями Ордена Храма. Так что буду поздравлять, да от души. Ну, как только этот клещ отцепится от своей обожаемой Бьянки.
  
  
  Интерлюдия
  Мамлюкский султанат, Каир, сентябрь 1496 года
  
   Владеющий землями канувшего в Лету Египта имеет большую силу, пусть и сам далеко не всегда понимает это. И дело тут вовсе не в плодородных землях близ Нила и тем более не в памятниках сгинувшего величия вроде огромных пирамид и загадочного зверя-сфинкса. Египетские земли были, есть и будут мостом, связующим дальние и загадочные страны Востока с миром куда более известным. А ведь именно оттуда, из дальних стран, особенно из Индии, шли самые редкие, востребованные и дорогие товары. В том числе пряности, ценность которых не оспаривалась никогда и никем.
   Ранее прочих выгоду от подобной торговли поняли ещё в том, старом Риме, доимперском. Недаром сам Плиний жаловался - людям и бумаге - что граждане республики тратят на пряности десятки миллионов сестерциев в год. Огромная сумма даже для очень богатого государства. Да и король вестготов Аларих, сокрушивший мощь уже слабого, чуть ли не агонизирующего Рима в начале V века, не зря требовал с побеждённых дань в пять тысяч фунтов золота и три перца, тем самым показывая востребованность подобного товара наравне с драгоценными металлами.
   Римская империя пала, но нужда в постоянном поступлении пряностей осталась. Более того, стала ещё более желаемой. Богатые люди требовали больше, больше, ещё больше! И вместо Рима изначального взошла звезда Рима Восточного, то есть Константинополя. Именно этот великий город стал центром торговли. Туда свозили ценные товары со всех сторон, но, понятное дело, большая часть пряного товара шла через те же самые египетские земли.
   Затем Византия тоже стала клониться к своему закату. Но к тому времени случился первый Крестовый поход, в результате которого крестоносцы, помимо прочих выгод, получили доступ пусть не к самим пряностям, но к возможности закупать товар не через пятые руки, минуя жадность большей части посредников. Понятное дело, что Святым Престолом был издан эдикт о недопустимости торговли с магометанами. Однако... Междоусобицы европейских держав привели к постепенному вытеснению крестоносцев, а там и к усилению уже мусульманских властителей.
   Не в последнюю очередь из-за этих сложностей купцы итальянских торговых республик и сумели выдавить из Иннокентия III разрешение в виде исключения возобновить торговлю пряностями, пусть даже и с врагами христианской веры. И были эти купцы родом именно из Венеции. Тогда ещё Венецианская республика не была столь сильна, потому пришлось разделить 'пирог' на куски, отдав часть оного Генуе и Пизе. Но самый большой прибыток с монополии, это известно любому торговцу, имеющему в своей голове хоть каплю здравого смысла. Вот и пытались венецианцы вытеснить двух своих главных конкурентов. Старались, очень старались, прикладывая огромные усилия. И им действительно удалось это сделать, пусть и к середине XIV века.
   О, это сладкое слово - монополия! Пусть всего лишь в качестве посредника с остальными европейскими странами, но и это являлось чуть ли не самой главной золотой жилой для Венеции. Собираемые в далёких индийских и не только землях, они грузились на корабли, которые из Индии двигались к Аравийскому полуострову, затем вдоль его берегов в оманский залив и уже там разгружались. Караваны доставляли ценнейший груз на средиземноморское побережье, большей частью в Александрию, а вот оттуда уже грузились на венецианские суда. Остальное - уже хлопоты венецианцев, развозивших и продававших пряности тем, кто готов был щедро за них платить.
   Цепочка посредников была... солидная. Не зря же совсем недавно, лет пять тому назад, в своем научном труде 'Яблоко земное', германский учёный и мореплаватель Мартин Бехайм подсчитал, что, прежде чем дойти до потребителя, пряности проходят в среднем двенадцать рук. Венеция же стояла чуть дальше середины сей цепочки. И этого хватало республике для того, чтобы обеспечивать себе более чем безбедное существование. Отсюда и желание во что бы то ни стало сохранить существующий порядок вещей, не дать ему разрушиться.
   А предпосылки к разрушению возникали одна за другой. Сперва Новый Свет. Не само его открытие и даже не папская булла о разделе оного между собственно Святым Престолом, Испанией и Португалией. Есть там земли за океаном или нет - Венецию и тем более её купцов заботило не слишком. Другое дело в том, что именно там обнаружили. Точнее сказать, обнаружили то многое, даже золото, но ещё и... пряности. Незнакомые, но вместе с тем не слишком уступающие тем, которые везли с восточных земель через Египет, он же Мамлюкский султанат. Уже серьёзный удар по монополии венецианских торговцев в пределах Европы.
   Помешать! А как? То-то и оно, что возможностей не имелось. У маленькой республики при всём на то желании не было возможности выбраться за пределы средиземноморья таким образом, чтобы пресечь доставку пряностей из Нового Света. Атлантический океан слишком велик, а блокировать испанские порты, вкупе с португальскими, и при этом победить... О нет. Венеция умела считать, в том числе и воинские силы, потому и не думала влезать в заранее провальную затею. Утешало венецианцев лишь то, что для создания больших и приносящих обильный урожай плантаций в Новом Свете потребуется немало времени. Годы... если не десятилетия. Так что с той стороны океана угроза хоть и наметилась, но вызревать ей предстояло ещё долго. Достаточное время для того, чтобы обдумать будущее, приготовиться к нему, а также найти и новые источники обогащения.
   Иная опасность терзала умы что дожа, что его Советов с Сенатом, что вообще всех венецианцев, допущенных к тайнам. Пути в Индию! Ведь именно их искал первоначально Колумб. Искал, но нашёл нечто иное, что обязано было снизить интерес к тому, что венецианцы считали чрезмерно вредным для собственных интересов. Снизило... но разве что на год. Раззадоренные уже сделанными открытиями, Изабелла и Фердинанд Трастамара послали новую экспедицию. А следом за ними и Мануэл I, король Португалии, также озаботился отправкой экспедиции в Индию. Два сильных государства, две экспедиции, одна цель. И не стоило надеяться на то, что испанцы с португальцами передерутся в стремлении непременно остаться единственными. Венецианцы были бы этому очень рады и боле того, помогли бы случиться подобному. Однако... Святой Престол и тот, кто в настоящее время на нём восседал, Александр VI, он же Родриго Борджиа, недвусмысленно намекнул, что будет чрезмерно опечален сварами добрых христиан из-за дележа того, чего хватит не только Испании с Португалией, но и на его интерес останется. Учитывая же возникший союз между Борджиа и Трастамара, подкреплённый не одним, а уже двумя браками... Рассчитывать на то, что к словам Папы не прислушаются должным образом, было бы наивно.
   Серьёзная угроза и уже не в далёком будущем, а чуть ли не сейчас. Это венецианцы окончательно осознали совсем недавно, когда их доброжелатели из Мамлюкского султаната донесли вести о том, что некие европейские корабли не просто побывали у берегов Индии и на нескольких островах, но и отправились в обратную дорогу, будучи не сильно ослабленными. Сверх того, на кораблях было замечено два флага. То есть не на каждом корабле по два, а два вида флагов. Это могло означать лишь одно - эскадры португальца Васко да Гама и испанца Алонсо де Охеда каким-то образом не просто встретились, но и договорились о совместных действиях. Такое усиление наверняка и помогло провести исследования вод близ Индии и лечь на обратный путь, наверняка везя в трюмах зримые доказательства богатств тамошних земель.
   Да, использованный да Гама и де Охеда путь вокруг Африки был сложным. далёким и опасным. Но при всех рисках он являлся заменой тому, который был подвластен Мамлюкскому султанату и их посредникам из Венеции. А значит, следовало позаботиться о противодействии наглым конкурентам. Как раз с этой целью и был направлен в Каир Антонию Гримани, первый капитан венецианского флота. Пусть он с большим трудом удержал это положении после... не совсем удачной именно для Венеции битвы при Лефкасе, но тем сильнее он желал восстановить своё влияние в республике. Да и союзники у семейства Гримани были сильны, в настоящее время являясь де-факто второй силой после той. что поддерживала нынешнего дожа, Агостино Барбариго.
   К слову сказать, Барбариго со своими сторонниками склонялся к более мирному разрешению вопроса, к попыткам договориться с новыми конкурентами. Однако... Первая по силе партия республики не означает, что она будет иметь большинство в сенате и советах. Да и среди сторонников дожа также порой случались разброд и шатания, что позволяло соперникам проталкивать собственные устремления, делая их воплощаемыми в жизнь. Вот как теперь. Гримани был послан в Каир к новому султану мамлюков не просто так, а с целью договориться о противодействии испанцам и португальцам. Не в Средиземном море, понятное дело, а там, по пути к Индии. Султанат имел особенную, недоступную никому иному возможность расположить флот в двух местах: в море Средиземном и в море Красном. А уж оттуда и до Индии недалеко!
   Вроде бы звучало всё это достаточно просто, и обязано было вызвать интерес мамлюкского султана, но вместе с тем... Султанат вот уже не первый год колотило в лихорадке постоянной смены власти. Внезапная смерть летом 1494 года султана Каит-бай аль-Ашраф Сайфуддина, который хоть и сидел на троне более четверти века, но был ещё достаточно крепок. Последовавшее менее чем через год после воцарения убийство его преемника, Мухаммада II ан-Насира. В этой смерти не было ничего неясного, поскольку последовала она от клинков недовольных начавшимися было реформами эмиров. Вводить огнестрельное оружие - это, конечно, нужно и важно. Только не следовало молодому султану забывать о том, что повышение налогов, призванное пополнить казну для того самого вооружения, будет воспринято не слишком радостно. Восток - земли особые. Вот и поплатился Мухаммад II ан-Насир за свою неосмотрительность и неумение предвидеть очевидные угрозы. Почти сразу отравили вскарабкавшегося было на трон преемника, Кансух аз-Захира. После сего отравления случилась не то чтобы полноценная война, но противостояние Туман-бай I аль-Адиль Сайфуддина и засевшего в восточной части султаната Джанбалат аль-Ашрафа. Последний султаном не был, но очень хотел стать. Собственно, лишь разгоревшийся Крестовый поход помешал аль-Ашрафу обратиться за помощью к тому же Баязиду II. Попытки были, но османскому султану стало совсем не до того, собственную бы империю удержать.
   И последняя стадия борьбы за власть в султанате случилась тогда, когда эти двое, султан и претендент на трон в Каире, всё таки сцепились между собой. решив поставить всё на одно сражение. Оба рассчитывали победить, но внезапно... Наиболее влиятельные мамлюкские эмиры, не видящие ни в одном из этих двоих сколь-либо устраивающего их султана, прикончили обоих, так и не дав решающему сражению разгореться в полную силу. Избавившись же от сих возмутителей спокойствия, стали искать устраивающую большую часть сторон персону. Ищущий же всегда найдёт. Таковой находкой стал тогдашний великий визирь Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури.
   Тот, надо признаться, не слишком желал оказаться на троне, хозяева которого слишком часто за последние годы раньше срока отправлялись к Аллаху и вечно девственным гуриям. Пытался было даже отказаться, но... Предложение оказалось очень настойчивым, вплоть до того, что в голосах предлагавших звучала и угроза. Вот и не стал великий визирь отказываться от возможности стать султаном, понимая, что отказ может и его отправить поближе к Аллаху. А было это в конце зимы сего, 1496 года.
   Полгода - незначительный срок. Это в Венеции понимали, но иного выбора, кроме как не просто начинать, а ускорять переговоры, связанные с экспедициями испанцев и португальцев к берегам Индии, не имелось. Очень не хотели венецианские купцы лишаться немалой части прибыли. Учитывая же, что семейство Гримани опиралось на столь значимых союзников как Лоредано, Джустиниани и Гритти... Сам Антонио мог чувствовать себя довольно уверенно здесь, в Каире, чувствуя поддержку немалой части венецианской знати.
   Какая цель стояла перед синьором Гримани? Простая для понимания, но сложная при претворении в жизнь. В должной мере разжечь в мамлюкских эмирах страх. Не завоевания - хотя и тут было над чем подумать - а того, что испанские и португальские корабли, в большом числе обогнувшие Африку и оказавшиеся близ Красного моря, смогут ударить по флоту султаната и с этой стороны. Почему 'и с этой'? Дело было уже в итальянских кораблях, которые рыскали по всему средиземноморью, словно близ своих крепостей. Рыскали и захватывали корабли любых магометанских стран, невзирая на то, кому именно те принадлежали. Османская империя, Мамлюкский султанат, государства Хафсидов и Зайянидов. Фесский эмират - людям на кораблях под чёрными флагами со знаками смерти на оных было всё едино. Да, флаги были чёрные, а не Италии или её союзников, но всем всё было понятно. К тому же отправлялись захваченные корабли прямиком в порты Феррары. А это герцогство никаких договоров ни с кем из мусульманских стран в последние годы не заключало.
   Феррара... Семейство д'Эсте потому и сохраняло пока независимость от Рима, что эта самая независимость была выгодна Борджиа, использующим герцогство как свою личную землю обетованную для разбойничающих на море. Как бы разбойничающих, поскольку эти самые бороздящие морские воды под пиратскими флагами каракки и каравеллы в любой момент сбрасывали маски и становились теми, кем являлись на самом деле - подданными короля Италии Чезаре Борджиа. Но приличия были соблюдены. Имеете претензии к Италии? Так она тут ни при чём, это герцог Феррары привечает на своих землях пиратов. Ему и отправляйте свои жалобы и угрозы. Можете даже завоевать попробовать.
   Понятное дело, желающих напасть на Феррару с моря не находилось. Хотя Борджиа такая попытка бы порадовала, дав возможность окончательно разгромить флот тех магометанских стран, с которыми Италия пока ещё не воевала. Видя же подобное усиление Борджиа, герцог Гонзаго, сеньор Мантуи, уже откровенно повернул голову в сторону Рима, считая Венецию стороной пусть не проигравшей сейчас, но обречённой проиграть в будущем. И теперь этот в недавнем прошлом почти венецианский вассал яростно торговался со всей семьёй Борджиа относительно своего становления вассалом. Это был очередной серьёзный удар по интересам Республики. Что ни говори, но именно на герцога Мантуи как на полководца рассчитывал как сам дож, так и большая часть его советов. А у Мантуи была ещё и армия - не самая большая, но хорошо обученная, закалённая в сражениях.
   Мантуя - потеря значимая, но волновала Антонио Гримани отнюдь не она. Ему то поручили совсем другое. Слава господу, что эти пираты короля Италии пока рыскали лишь по Средиземному морю, не пытаясь выйти в океан, чтобы через какое-то время оказаться близ моря Красного. Борджиа не хотели разделять свои силы, и это могло стать спасением для Венеции. Пока что корабли других стран ещё не успели измениться, копируя итальянские. Артиллерия не только на палубах, но и внутри корпусов, стреляющая через пушечные порты. Теперь это было понятно всем европейским государствам, имеющим флот, Османской империи... даже магрибские пираты, многократно познавшие горечь поражений, перенимали опыт. Но перенимать также было не просто. Можно затащить на корабль побольше пушек, прорубить пушечные порты, даже научиться кое-как их открывать и закрывать. Только вот кто расскажет про правильное применение всех этих новинок? Уж точно не капитаны итальянского флота и даже не офицеры оного. Они ведь не глупцы и понимают, что подобные знания приведут к тому, что итальянский флот станет уже не таким могучим, утратив часть своих нынешних преимуществ.
   Так или иначе, но даже те немногие, которых венецианцам удалось переманить - не обычных палубных матросов, что толком ничего и не знали - не могли показать и научить так быстро, как того хотелось бы. Требовалось время, а его как раз и не хватало.
   Каир. Сам по себе он впечатлял не очень сильно, но совсем рядом была и Гиза. А это совсем иное место. что становилось очевидным каждому, кто дал себе труд совершить пешую или даже конную прогулку. Египтяне давным-давно исчезли, но эхо прежнего колоссального величия доносилось даже сквозь долгие века, напоминая о себе. И пришедшие на место настоящих создателей пирамид и иных чудес явно были куда как мельче. Разумеется, будучи посланником Венеции, Антонио Гримани не мог и помыслить о том, чтобы произнести подобные слова, но мысли то всё равно оставались. Равно как и необходимость хоть немного, а переступать через собственную гордость, кланяясь султану, его визирю, родственникам... А ещё на самой грани сознания завидовать проклятым Борджиа, добивающимся и получающим возможность не то что не кланяться властелинам с Востока, а попирать их своими подбитыми серебром сапогами. Как они почти сумели сделать с султаном Баязидом II. Уже наступили, желая растоптать в крошево из плоти и костей, но... Помешал тот самый Авиньонский Раскол.
   - Пора, синьор Гримани, - раздался голос Джузеппе, верного слуги и охранника, верного роду Гримани и доказывавшего эту верности уже полтора десятка лет. - В крепость Саладина лучше прибыть заранее. Султан оценит долгое ожидание.
   Оценит! В этом Гримани не сомневался, успев понять сидящего сейчас на троне Аль-Ашрафа Кансух аль-Гаури. Это несмотря на то, что больше видел султанского племянника Туман-бай аль-Ашрафа. И это вынужденное общение Гримани не слишком то нравилось. Нет, не нравилось совершенно, поскольку 'не слишком нравился' ему нынешний султан, а не его будущий - если ничего не поменяется, как это часто бывает на Востоке - преемник.
   От выделенного 'дорогому гостю из Венеции' дома до крепости... то есть теперь уже скорее дворца Саладина было не так и далеко. Но пешком идти всё ж не стоило. Только на конях, да под охраной не только венецианцев, но и мамлюков. Мамлюкский султанат во многом был похож на все прочие магометанские страны. В частности тем, что почти во всех европейцах, оказавшихся на городских улицах, местные видели свою законную добычу... Если, конечно, рядом не присутствовали свои же, мусульманские воины, да к тому же не какие-то там, а узнаваемые, либо с фирманами или иными зримыми знаками от власти. Теми знаками, которые сообщали, что конкретные гяуры находятся под покровительством. Временным, конечно, потому как... тонкости востока, больше и сказать нечего.
   Антонио Гримани успел побывать не только в Каире, Стамбуле, Александрии, но и ещё в десятке мусульманских городов. В чём-то они отличались, но сходств подмечалось куда больше, нежели различий. Показные улыбки, мгновенно сменяющиеся злобными гримасами, стоило лишь отвернуться. Показная роскошь, через пару шагов сменяющаяся отвратительной нищетой. Рабы, число которые превышало всё мыслимое и даже немыслимое. Закутанные в ткань с головы до пят женщины, которые то шмыгали, словно вспугнутые мыши, то семенили в окружении гаремных евнухов. Тоже то ещё зрелище, вызывающее отвращение у любого здорового мужчины. Калеки! Причём намеренно искалеченные и это длилось долгие, очень долгие века. Мусульманские страны и... канувшая в Лету Византия, слишком много набравшаяся от этих самых мусульман и не только от них, вообще из обычаев востока.
   - Отвратительно, - скривился сопровождающий Гримани Марино Сонудо, один из членов Большого Совета. - Каждый раз, как я вижу евнухов, вспоминаю о тех христианских мальчиках, которые были похищены, захвачены или просто куплены. И их судьба... И женщины тоже. Под этими тканями могут скрываться француженки, испанки, итальянки... Может даже и те, которые раньше жили в нашей славной республике.
   - Здесь их власть.
   - Их, да, - согласился Сонудо. - Но мы недеянием помогаем этой власти оставаться столь же крепкой. В то время как власть другого султана. Баязида II, уже не столь прочна, как всего пару лет назад. Теперь Османская империя уже не грозит христианским странам, а обращает свои жадны взоры на тот Восток. Откуда и пришла на земли Византии. Я читал недавние сочинения 'Нравы Востока' и 'Путешествие по землям магометанским'. Они хоть и вышли из-под перьев сторонников Борджиа, но лжи там нет. Итальянский король до сих пор трепетно относится к тому, что считает нерушимостью собственного слова. А на этих книгах подписанные им вступления. Я знаю, что ты тоже читал эти книги!
   Вот что мог ответить Гримани своему спутнику? Да, он читал сии сочинения, причём внимательно. Очень полезные для многих, раскрывающие многие неприятные тайны магометанских стран со всех сторон. Быт султанов, визирей, эмиров... творящееся внутри гаремов, постоянное и неизбывное желание распространяться дальше, завоевывать новые земли, чтобы бросить куски добычи в жадные и фанатичные массы славящей Аллаха черни. Вечные требования новых рабов, женщин, золота. Готовность убивать даже родных отцов и сыновей, торговать дочерьми и сёстрами - ибо женщин мусульмане и за людей редко когда считали согласно Корану, их святой книге. Иные частицы правды, обильно снабжённые примерами из жизни, приправленные цитатами из проповедей мулл и прочими изречениями духовных лидеров. И всё это было изложено языком одновременно ярким и понятным даже обычным людям. Хорошие книги, опасные книги. Опасные прежде всего для тех, кто пытался вести дела с Мамлюкским султанатом. Османской империей и иными не христианскими странами.
   Чем опасные? Отношением со стороны. В Венеции это понимали, но бороться с подобным было чрезвычайно сложно. Особенно после Крестового похода, в котором, если что, республика не просто принимала участие, но и получила в результате ощутимые выгоды, расширив свои владения.
   Выгода! Только не от ведения общих дел, а от взятия принадлежащего магометанам силой, по праву победителя. Пусть не самостоятельно, но в союзе... Многим это показалось не просто приемлемым, а очень приятным. Но умеющие смотреть на несколько шагов вперёд - а Антонио Гримани относил себя к числу таковых - опасались как раз потери республикой уникального положения. Ведь чем была Венеция? Торговой республикой. То есть опиралась на торговлю с тем, кто готов платить. А примешивать к звону монет общие идеалы, как предлагали, маня за собой других, клятые Борджиа,.. Венеция не могла позволить себе сражаться в одиночку, так как не слишком велика была её армия, да и флот хоть и являлся сильным, но не сильным сокрушающе. Потому лавирование между более сильными, оставаясь нужными всем. И иногда, время от времени. короткие войны, напоминающие о силе не только золота, но и клинков. Собственных или нанимаемых - это не было столь важным.
   Но сейчас... Антонио смотрел на того же Марино Сонудо и видел, что тот, потомок одного из основателей республики и уже получивший известность писатель, подпал под влияние не самих Борджиа, но провозглашаемой ими идеи усиления натиска на мусульманский мир и вытеснения магометан с ранее занятых теми земель в бесплодные пустыни Африки и совсем уж дальние восточные земли. А если мысли, посеянные в итальянских землях Чезаре Борджиа и его отцом дали такие бурные всходы, то... Предстояло очень сильно задуматься. Марио Сонудо, что о нём ни говори, был противником нынешнего дожа, а значит союзником рода Гримани. А он такой не один.
   Сложно! Как же всё было сложно! Уже подъезжая к крепости Саладина. Гримани в раздражении бросил огрызком яблока в одного из нищих, явно больного проказой. А побирушек в Каире хватало! Казалось, что их даже больше. нежели евнухов или хотя бы торговцев из самых разных стран. И такие же крикливые. Не просящие, а прямо вымогающие из проходящих мимо медные и не только монеты. Льстивые перед теми, в ком видели силу. И угрожающие иным, европейцам. Сейчас, например, эту свору - не только попрошаек, но и просто каирскую чернь - останавливали лишь клинки мамлюков охраны. Именно клинки и именно наголо, извлечённые из ножен. В султанате, корабли которого то и дело захватывались пиратами итальянского короля, даже не пытались отличать итальянца от жителя Венеции!
   Дворец султанов, он же крепость Салидина, был внушителен снаружи и неимоверно роскошен изнутри. Казалось, Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури за недолгий срок своего правления ещё больше украсил это место. Хотя за более чем два с половиной века, с мгновения, когда один из племянников Саладина и его преемник султан Аль-Камиль Мухаммад ибн Ахмад сделал крепость своей резиденцией... Многое изменилось. Впрочем, богатство мамлюкского султана сейчас почти не волновало Антонио Гримани. В отличие от необходимости договариваться с ним. Два дня назад, во время последней встречи, султан намекнул ему, посланнику Венеции, что ждёт важного известия, способного многое изменить или же подтвердить.
   Поклоны, самоуничижающие фразы сперва перед придворными, затем Рахманом Синбадом аль-Бадри, нынешним великим визирем... И только затем возможность предстать перед султаном. Тот, беря пример с османского, тоже не говорил с какими-то христианскими послами напрямую, лишь через того или иного приближённого. Но поскольку Мамлюкский султанат и Венецию связывали давние и крепкие отношения, то разговор обычно шёл посредством великого визиря или, в некоторых случаях, наследника. Сейчас говорил Рахман Синбад аль-Бадри и произносимое им, доносимое через переводчика, Гримани очень не нравилось.
   - ...вошёл в нечестивый союз с франками, объединяясь с которыми намеревается напасть на нас с суши и с моря. Двое из сыновей султана Баязида II поведут янычарские орта и остальные войска на Антиохию и Халеб. Франки же, приплыв на кораблях, будут мешать нашим доблестным и хранимым милостью пророка капитанам покинуть порты, пользуясь превосходством в числе судов. Зная, что у дожа Барбариго нет дружбы с королём франков, мой великий и благочестивый, осенённый милость Аллаха султан Аль-Ашраф Кансух аль-Гаури милостиво разрешает венецианским войскам присоединиться к мамлюкским воинам в борьбе против общего врага. Тогда победа будет столь же быстрой, сколь и сокрушающей как франков, так и искушённому шайтаном османского султана.
   - Великий и могучий султан не был введён в заблуждение недоброжелателями? - поспешил уточнить Антонио Гримани, будучи изрядно удивлён услышанным. - Король Людовик XII, объединивший силы с тем. против кого совсем недавно окончился Крестовый поход... Это может оказаться вымыслом, созданным для вас.
   - Это не вымысел, - слова вновь пошли по цепи от султана к визирю, а там и к переводчикам. - Баязид II ссылается с королём франков через франков, принявших истинную веру, открывших Аллаху могучему и милостивому своё сердце. И он обещал тому Папе, который сейчас в Авиньоне, отдать Иерусалим. Не весь, но важную для вас часть, И тот храм, имени гроба пророка Исы бен Мириам.
   А вот теперь Гримани поверил, равно как и сопровождающие его венецианцы. Храм Гроба Господня в Иерусалиме. Тот самый, обретённый в ходе первого Крестового похода а затем утраченный - сперва на время, а потом, казалось, уже окончательно или на очень длительное время. Важнейшая для христианского мира святыня и если до неё дотянутся руки Авиньона, то Папа Авиньонский Юлий II получит если не преимущество над Римом, то некоторым образом уравновесит влияние.
   Святыни... Они у каждого свои. Османской империи и её султану Баязиду II не очень сильно требовался Иерусалим, в отличие от Мекки и Медины. Зато эти два города - тоже, кстати, находившиеся сейчас на землях Мамлюкского султаната - не представляли чрезмерной важности для христиан. Потому... раздел. Выгодный обоим сторонам. А значит как Франция, так и Османская империя смогут, случись что, оправдать образовавшийся союз.
   Пока изо рта Гримани словно сами по себе вырывались слова благодарности и уверения в том, что он обязательно и как можно скорее передаст 'щедрое предложение великого султана' своему дожу... В голове бились изнутри о кости черепа очень нехорошие мысли. У мамлюков не было шансов выстоять против двух ослабленных, но всё ещё достаточно сильных держав. Точно не сейчас, с заметно ослабленным флотом и после менее года назад закончившегося противостояния внутри страны. Да и вооружение мамлюкской армии оставляло желать лучшего. Увы, но войска султаната едва-едва начали получать огнестрельное оружие. Всего лишь получить тоже мало, необходимо научить воинов правильно его использовать. А кто учить то станет? Они, венецианцы? Такие замыслы у республиканской знати имелись, но вот теперь, когда Гримани услышал о возможном совместном нападении на мамлюков Франции и Османской империи...
   Уже вернувшись в выделенный посольству дом, Антонио приказал готовиться к возвращению в Венецию. Потом же, обращаясь к Санудо, произнёс:
   - Слабый флот, отсутствие пушек, раздоры среди эмиров... Мамлюков раздавят. Возможно быстрее, чем Борджиа сделали подобное с Баязидом II. Может ли их кто-то защитить?
   - Не мы. То есть не Венеция, - сразу, не взяв времени на размышления, ответил Сонудо. - Только если Совет Десяти и Большой Совет обезумеют от жадности. И обезумев, отдадут республику в руки Борджиа. Чезаре ударит сразу, как только наши войска покинут республику. Отсутствие большей части флота, ослабленное войско. И повод к войне, который ему даст Александр VI, ведомый интересами рода и отеческой любовью. Республика перестанет существовать, а самый опасный враг Борджиа, занятый войной с мамлюками, не сможет ничего сделать.
   - А если соблазнить Борджиа разделом 'дороги пряностей'? Отдать часть и сохранить для себя оставшееся. Можно убедить Советы, Сенат... а дож согласится ещё быстрее.
   - Их может и удастся убедить. Чем вы будете убеждать Борджиа? Чезаре, короля Италии. Тамплиеры во главе с их Великим Магистром в Железной короне, защищающие одних магометан от других... Антонио, ты действительно хочешь дать итальянскому королю повод поупражняться в остроумии за счёт республики?
   Гримани представил себе подобное и поморщился. Борджиа он видел, даже говорил и не с единственным членом их семейства. Оказаться мишенью, в которую летят их невидимые, не смертельные даже, но всё равно ядовитые стрелы... такое стоит желать лишь врагам.
   И вместе с тем Марино Сонудо был прав. Для того чтобы побудить короля Италии защитить Египет недостаточно было обещания золота единовременно и даже процента с 'дороги пряностей'. Требовалось иное, более важное, способное заставить этого Борджиа, главного среди всей семьи, отойти от громогласно объявленных идей. Так отойти, чтобы сохранить образ не нарушающего слово защитника всего христианского мира. Того, который находится в Европе и только там, потому как всем уже стало известно... прохладное отношение Чезаре I к миссионерству.
   Защитник! И то, к чему рвутся враги Борджиа из Авиньона и Парижа. Иерусалим... От подобного предложения сын папы Римского отказаться не сможет, даже если захочет. Нужно было только убедить сперва дожа с советами и сенатом, а потом и до мамлюкского султана донести, что такая уступка единственный выход из положения, что грозит его султанату скорым и неминуемым крахом.
  
  
  Глава 4
  Италия, Рим, октябрь 1496 года
  
   Тибр - река, что видела многое. И ещё более многих приняла в свои неласковые объятья в виде либо окончательно мёртвом, либо умирающем. Очень уж любили убийцы бросать трупы в реку, понимая, что лучше всего тайны хранятся не в земле, а именно в воде. Особенно если тайна защита в мешок и отягощена несколькими весомыми камнями. А если потом что и всплывёт, то опознать вздувшегося и изрядно подъеденного рыбами утопленника не представляется возможным. Если. конечно, не оставлять особых примет вроде дорогих украшений, оружия, прочего...
   Но не одним лишь разбойникам и желающим избавиться от врагов был важен и нужен Тибр в Риме и не только в пределах Вечного Города. Некогда эта река, одна из самых больших, протяжённых на всех италийских землях, была важной судоходной артерией. Римская империя, к примеру. очень ценила предоставляемые Тибром возможности и всячески их использовала. Потом же... Тибр успел изрядно обмелеть, зарасти, а посему для возобновления полноценного судоходства потребовались бы огромные усилия по очистке русла. А кто бы стал этим заниматься, в раздираемых междоусобицами и постоянными войнами землях? Правильно, никому и дела не было до таких 'мелочей'.
   Но это было раньше. Теперь времена менялись, и вот уже вновь мало-мальски разбирающиеся в современных - для конца XV века, конечно - мастера задумчиво чешут головы, пытаясь придумать, как именно лучше всего привести реку в пристойное состояния. К тому же намереваясь не слишком затягивать дело и не использовать для воплощения затеи в жизнь совсем уж чрезмерные ресурсы.
   Лично мне было понятно, что с помощью 'граблей и такой то матери', пусть и с заметным итальянским акцентом, проблему разрешить если и можно, ко копаться придётся до морковкина заговенья. Требовалось нечто иное, куда более технологически развитое. А прогресс, он, собака страшная, требует не только постоянного подталкивания в спину, но и внимательного наблюдения с щедрым финансированием тех, кто его. собственно, двигает.
   Именно из-за необходимости выразить 'высочайшее благоволение' от имени всего рода Борджиа, я сейчас и нахожусь на мосту Святого Ангела, соединяющего собственно замок с городом. Не один, понятное дело, а в окружении охраны, придворных и немалой части Борджиа. 'Отец' в наличии, по такому случаю использующий одновременно величественное и благожелательное выражение, как нельзя больше подобающее понтифику. Лукреция, способная очаровывать и в обычном обличье, но сейчас прекрасная до невозможности, облачённая в одеяния вроде бы и женские, зато с намеком на то. что она не просто красотка, но ещё и полновластная королева. способная, случись что, и выехать воодушевлять войска прямо перед сражением. Слегка отстранённая - не потому, что неинтересно, а скорее по привычке, привитой в родной Испании - Хуана, на деле заворожённая всё новыми и новыми изменениями в Италии, королевой которой стала. С трудом сдерживаю желание обнять эту очаровательную, но на людях совсем уж стеснительную особу прямо здесь. Церемониал, ети его за ногу и с ускорением аккурат в жерло Везувия! Несколько кардиналов, полководцы, дипломаты... Даже прикатившая не так давно в Рим по своим делам Львица Романии Катарина Сфорца, герцогиня Миланская. Прикатившая, да и задержавшаяся на недельку-другую. И дела окончательно порешать, и посмотреть на заинтересовавшее эту во всех смыслах выдающуюся женщину событие. Вон она, бывшая герцогиня Форли, стоит рядом с герцогиней нынешней, Бьянкой,. Наверняка обсуждают нечто своё, частично девичье, но скорее валькиристо-амазонистое. Пусть развлекаются, благо с некоторых пор эта конкретная Сфорца напрочь привязана к интересам Рима и союзна всерьёз и надолго. Даже интересно, как сложится судьба этой валькирии лет через несколько, чего она сумеет добиться в своём Милане и когда поймёт затеянную мной партию, рассчитанную на не годы даже, а десятилетия...
   С чего такая торжественность в целом? На самом деле всё просто. Именно сейчас, именно на этом участке Тибра - обмелевшего, но пока ещё кое на что пригодного, должен был состояться показ первого уникального по местным понятиям корабля. Хотя какого там корабля, по сути большой лодки, пусть и красиво украшенной! Только дело то не в украшениях и прочей мишуре, а в том принципе, согласно которому сие плавсредство могло двигаться. Прототип этого самого средства был - естественно, при настоятельных моих пинках и подталкиваниях - разработан и продемонстрирован алхимиком Вильгельмом Гортенхельцем. Конечно, под эти самые исследования пришлось подложить 'историческое обоснование', сослаться на столь весомых и известных в науке персон как Герон Александрийский и его ученики, живших аж в первом вене нашей эры. Ну так и что с того? Дескать, давнее открытие незаслуженно забыли, но это не значит, что нельзя оное оживить и использовать государству во благо.
   Да-да, это я про использование силы пара, а именно паровой котел. Леонардо да Винчи опять же - он то явно Герона Александрийского не забывал, лично интересовался - в своих дневниках и описывал возможное и даже крайне желательное применение силы пара для движения различных механизмов, да и осторожные наброски подобного делал, пользуясь своими уже художественными талантами. И вот он, тоже прототип, но уже втихаря испытанный, а теперь готовый к показу пред глазами широкой общественности. А также вызывающий омерзение и очередные обвинения в колдовстве и 'богомерзком сговоре с врагом рода человечества' со стороны 'авиньонцев' разного калибра.
   Эти замшелые ретрограды и враги всяческого прогресса с каждым днём раздражали меня больше и больше. Буквально каждое новшество - воздушные шары, новые лекарства, перемены в обычной жизни - они встречали такими воплями и визгами, что стаи дворовых шавок обзавидовались бы. Воистину дивные самки собаки... в рясах и с крестами. После сегодняшнего должен был случиться новый пароксизм ненависти и воистину звериной, первобытной зобы. Но сейчас...
   На той самой экспериментальной посудине находились сразу двое её непосредственных создателей: Вильгельм Горненхельц и Леонардо да Винчи. Вот оно, неискоренимое желание создателей лично продемонстрировать работу любимого детища и, само собой разумеется, получить полагающуюся славу и ещё более расположение тех, кто покровительствовал подобным исследованиям. Семейству Борджиа, ясно дело, ведь другие покамест не рисковали так сильно привечать тех, кто недавно вполне мог считаться 'колдунами', 'еретиками' и иными крайне не одобряемыми церковью личностями.
   Показалось или нет? Не-а, не показалось. Первый осторожный клуб дыма, затем ещё, ещё... И расположенные по бокам кораблика гребные колёса осторожно начали вращаться, загребая лопастями воду. Поднеся к глазу подзорную трубу, я видел начало движения первого, очень примитивного, но всё же парохода чуть ли не в самых малых деталях. Доселе стоявший на якоре посреди Тибра, лишённый каких-либо парусов, сейчас он начинал движение. Якоря поднимались, тем самым освобождая возможность двигаться, но не по течению, а против оного.
   Колеса начинают вращаться быстрее, дым из трубы валить гуще и... Вот и оно. Нет работающих вёсел, принципиально отсутствуют паруса, а кораблик медленно, но идёт вверх по течению, вызывая массу эмоций у людей, за этим наблюдающих. Охи-ахи, крики изумления, многие осторожно крестятся на всякий случай. Только вот остаться равнодушным ни у кого не получается. И высказывание сестрёнки, которая таки да не удержалась:
   - А когда ты. Чезаре, воздушные шары в честь окончания Крестового похода запускал, тогда некоторые удивились до расслабления всех органов. Очень пахучего расслабления. Особенно забавно смотрелись некоторые монахи. Я, кстати, спросила... Все они, расслабившиеся, в Авиньон или куда-то в те края убежали.
   - Туда и дорога,- оскалился я. - Если же серьёзно, то надо будет всерьёз подумать об упразднении, полном и окончательном, очень многих монашеских орденов, показавших полную или частичную нелояльность. Вообще же они в новых условиях должны сильно поменяться или... раствориться, оставшись лишь на страницах летописей.
   Укоризненный такой вздох Хуаны, которая вроде как и избавляется потихоньку от чрезмерной религиозности и строгого воспитания. Но до конца пути ещё очень далеко. Зато сам Родриго Борджиа куда более рассудителен, рассматривая сказанное с сугубо прагматичных позиций:
   - Рано. Чезаре. Новые Ордена нужны, ты прав. Только сперва надо преодолеть или хотя бы ослабить раскол. Части Священной Римской империи слишком посматривают в сторону Авиньона. Это плохо.
   Киваю, принимая контраргументы. Действительно, сейчас король Людовик XII и Авильонский Папа Юлий II - наиболее неприятные и опасные противники в борьбе за умы на европейских землях. А именно идеологическую борьбу проигрывать нельзя. От поражения на поле боя оправиться можно, если остались верные сторонники, сражающиеся не за золото, а за собственные идеалы. Если же потеряешь идейных - тогда останется пробавляться только наёмниками, которые, несмотря на профессионализм, биться до последнего не станут. Следовательно, нужны идейные мастера своего дела. знающие и умеющие воевать. Собственно, как раз на таких я с самого начала и делаю ставку. Не зря всеми силами привязывал к себе мало-мальски пристойных кондотьеров вместе с их кондоттами, формируя из сего высококачественного материала ядро итальянской армии. Достаточно лишь бросить взгляд в недавнее прошлое, после чего остановиться на настоящем, как сразу становится ясно - выбранная стратегия себя оправдала. Плюс внимание к прогрессу. Вон он, новый плод технического развития, плывёт себе по Тибру, надрывно пыхтя хиленькой паровой машиной,
   Первый блин. Но даже не могу сказать. что комом получился. Для местной невзыскательной публики сам факт наличия корабля, способного двигаться без парусов и весёл, является чем-то непредставимым, этаким чудом света. Очередным чудом, которые Борджиа последние несколько лет демонстрируют одно за другим. И к чудесам уже вполне так стали привыкать, благо все они тем или иным образом ассоциировались у людей с последующей пользой. Исчезнувший страх перед оспой, на корню купированная эпидемия завезённого из Нового Света сифилиса, спектр обеззараживающих и обезболивающих средств, практически убравших смерти от болевого шока и гангренозные воспаления. У тех, конечно, кто имел хотя бы зачатки мозгов и отсутствие религиозного фанатизма, не позволяющего пользоваться плодами 'дьявольских и богомерзких придумок аптекаря сатаны'. Подзорные трубы, новое оружие и тактика - тут уже иное, а именно ощущение безопасности у простого и не только народа. Ведь если государство обладает сильной и победоносной армией, то населению можно не особенно беспокоиться касаемо возможных вторжений войск противника.
   Налоговые реформы опять же, вкупе с правильным развитием банковского дела. Иными словами, ростовщиков как следует поприжали. Не запрещая прямо, но предоставляя в основанной на банке Медичи сети контор, предоставляющих услуги как по сохранению денег - даже с небольшим процентом дохода - так и с предоставлением займов под весьма щадящий процент на внутреннем рынке. Куда ни кинь, а действительно пользы от нововведений хватало. А посему...
   - Нелепый он, этот твой... па-ро-ход, - по складам выговорила незнакомое ей раньше слово Хуана, смотря на действительно не блещущую из-за громоздких гребных колёс красотой конструкцию. И движется медленно, и страшненький.
   - Первые в мире пушки тоже представляли из себя вычищенный изнутри ствол бамбука и стреляли горстью камешков, которые даже лёгкую броню пробить были не в состоянии. А теперь, дорогая моя, осадные орудия способны крушить каменные стены действительно мощных крепостей, про дерево ворот и тем более простых людей в какой угодно броне я и вовсе молчу. Всё развивается, всё усовершенствуется. Дай только срок!
   - И какой он, этот твой срок?
   - Лет десять, может пятнадцать. Мы с тобой точно увидим всю мощь силы пара, а уж для детей что наших, что Лукреции, что других моих родных и близких примерно нашего возраста подобные новинки станут не диковинкой, а привычной частью жизни.
   Мечтательная улыбка на лице испанки относилась отнюдь не к мыслям о дальнейшем развитии техники и прогресса в целом. О нет, уж настолько то я Хуану успел изучить! Девушку куда сильнее привлекали слова о будущих детях. Млин, это в её то неполные семнадцать лет, что, как по мне, было ну совсем невеликим возрастом даже для того, чтобы в принципе задумываться о подобном. Вообще, вот скажите мне на милость, какого художника надрывать едва-едва созревший и пока до конца не завершивший развитие организм столь тяжёлым испытанием как роды? С этим вообще лучше лет до двадцати не торопиться во избежание различных нехороших последствий. Особенно здесь, во времени, когда медицина едва-едва начинает отходить от дурдома 'тёмных веков', вызванных прямо таки зоологической ненавистью христианских фанатиков ко всем прежним достижениям. Да и то эта самая ненависть не исчезла сама по себе. а просто была выброшена с особо рьяными носителями за пределы большей части италийских земель. Не угомонилась, не притихла, просто теперь паскудила лишь там, где её пока не прижимали по политическим причинам.
   Хуана... Увы, но это дитя своей эпохи. Для неё в порядке вещей как ранние браки, так и их последствия в виде тех самых детей. А зашкаливающая детская смертность в младенчестве и не только, равно как и серьёзная угроза для самих рожениц - это тоже воспринимается как опасность, но как бы естественная, входящая с привычный порядок бытия. Плюс упование на божью милость, божью же помощь и весь подобный бред. Порой из сил выбивался, лишь бы вложить супруге в голову простейшую аксиому относительно того, что боги помогают тем, кто и сам себе помочь стремится. Получалось, это да, но с переменным успехом. Отсюда и моя чрезмерная осторожность в делах постельных, дабы не устроить раньше времени определённые последствия. Время, оно здесь ни разу не критично, а уж вздохи со стороны супруги и 'отца' с 'матерью' я легко переживу. Уже переживаю в постоянном режиме.
   Привычно забалтываю супругу, переключая внимание этой ещё совсем юной девушки на очень интересные перспективы тех же паровых машин. А много ли надо той, которая стала постигать настоящую красоту мира лишь недавно, по причине замужества вырвавшись из-под мелочной опеки испанского духовенства и разного рода дуэний и полудуэний под разными личинами. Забавно, но факт. Частенько замужество тут становится ещё одной клеткой, золотой или позолоченной в лучшем случае. Зато Хуане, как по мне, сильно повезло. Почти полная свобода и лишь очень осторожное, почти незаметное влияние. Окружение опять же, как нельзя больше способствующее раскрепощению и раскрытию личности вне установленных рамок.
   Меж тем собственно демонстрация нового чудо-корабля подошла к концу. Несколько раньше ожидаемого кораблик приткнулся поближе к берегу. , да и дым из трубы валить перестал. По ходу, опять проблемы с собственно паровой машиной. И хорошо, что не сразу, а после демонстрации возможностей. 'Детские болячки', от них никуда не скрыться. Зато сошедшие на берег испытатели во главе с да Винчи и Гортенхельцем выглядят донельзя довольными, что само по себе неплохой показатель. Сам кораблик почти сразу берётся под охрану, чтоб ни одна зараза даже и думать не мыслила прошмыгнуть на борт. Полная тайна и без малейших послаблений! Мне оно нафиг не требуется, чтобы особо любопытные персоны сунули нос к собственно паровой машине, да и связка оной с гребными колёсами тоже открытой информацией являться не будет ещё очень долгое время. Военная технология ж! Согласен, не только военная, но по любому дающая огромное преимущество, если правильно разыграть пришедшие на руку карты.
   - Опять задумался, братик? - прикоснулась с моему плечу Лукреция. - Успеешь ещё. Сейчас нужно на площадь. Отец произнесёт очередную речь о торжестве науки над предрассудками, а также о том, что подобное угодно церкви и он, как викарий Христа продолжит стоять на страже истинной веры и защиты её от еретиков. В том числе и особенно от собравшихся в Авиньоне и разжигающих новые костры во главу не бога, а иной силы. И нам, как особам коронованным, несколько слов сказать придётся.
   - Да, теперь и тебе тоже, - улыбаюсь, вспоминая то, как Лукреция раньше представляла себе бытие королей. Идеализированно, несмотря на все мои слова. - Потом ещё и торжество в нашем, Борджиа, дворце в честь создателей паровой машины. Очередные награды для Гортенхельца и да Винчи, благо оба их более чем заслужили, причём из рук что отца, что наших.
   - Леонардо да Винчи нужны не только деньги и земли. Он желает... Ты сам знаешь, чего именно.
   - Я своё слово сдержал, причём в срок. Он тут, рядом с любимой женщиной и детьми, а также имеет возможность дать им привычную и достойную жизнь.
   - Только пока они считаются детьми Джан Галеаццо Сфорца. Хотя всем известно, кто их настоящий отец. Трастамара, пусть неаполитанской их ветви, не та супруга, которую может получить всего лишь сын простого нотариуса из небольшого города. Но он желает большего.
   - Желает. И я не собираюсь ставить его перед несбыточностью подобных желаний. Пусть доказывает свою значимость и полезность, помогая укреплять королевство, тем самым повышая и свою в нём значимость. Если же влияние Леонардо достигнет определённой черты и перейдёт её - что ж, тогда даже кажущиеся несбыточными мечты способны становиться реальностью. Эх ты! Лукреция, а на это стоит взглянуть. Зрелище мерзкое, но внимания заслуживает.
   Поскольку подзорные трубы были у многих - не многих вообще. а из числа элиты королевства - то не составило особенного труда рассмотреть начавшиеся было, но быстро пресечённые беспорядки. Ну да, куда ж без них! Это я не про конкретно беспорядки, а касаемо их устроителей. Фанатики, чтоб им пусто было. То пытаются прорваться к находящимся на земле воздушным шарам, чтобы их сжечь. То пробуют разгромить типографию, в которой печатают, по мнению 'авиньонцев', еретические и колдовские книги. Врачи опять же порой находятся в зоне риска, особенно те, которые в моргах проводят вскрытие тел с целью установления причин смерти или просто за ради изучения различных аномалий и патологий развития. Ах да, один раз таки да ухитрились побить стеклянные сосуды, в которых хранились заспиртованные части тел, необходимые для обучения юных медиков. Мракобесы, чтоб им пусто было! Частенько хочется заспиртовать их самих, но увы, уродства душ внешне не проявляются в большей части случаев, а значит подобная выставка не окажется чем-либо действительно полезным и познавательным.
   Вот и на этот раз мероприятие не обошлось без внимания их завшивленных и благовоняющих физиомордий. И это я нисколько не преувеличиваю, поскольку частое мытьё также было греховным по представлениям этих идиотов. Типа того. что истинных праведник должен быть измождён. Убог, вонюч и болен сразу несколькими телесными недугами. Дурдом, однако.... Не оскудеет шар земной скудоумными и больными на всю голову.
   Естественно, на что-либо умное и эффективное они не сподобились, так как для подобного им требовалось постоянное влияния 'поводыря' из числа не фанатиков, но умеющих обращаться с подобной фауной. Таковых в Рим загнать последнее время было очень сложно - их искали и, найдя, в лучшем случае быстро вешали, а как правило сначала выжимали досуха на предмет полезной информации. Отсюда и убогость действий. Сейчас они, к примеру, пытались забросать экипаж первого в Италии парохода камнями и зажжёнными факелами. Получилось, само собой, практически никак, но шум создать таки да удалось.
   - Опять горе-висельники, - прокомментировала увиденное Лукреция. - Поступишь как обычно?
   - Естественно. Повешу на одной из площадей непосредственно за ноги. Ну а палачи будут этих убогих розгами до вечера по задницам охаживать, попутно перечисляя их многочисленные прегрешения, первейшее из коих - глупость неизлечимая. Потом же, как только телесные наказания закончатся, отправятся на годик трудиться в каменоломни или там на иных полезных для города работах. Камнями кидаться - это, знаешь ли, совсем нехорошо. Могли кого-нибудь и зашибить. Наверняка хоть одного из горожан да задели ручонками своими корявыми. Потом же... пусть катятся на все стороны света, а лучше прямо в Авиньон. Там такого мусора всегда в избытке.
   Брезгливость и презрение - вот что было очень весомым идеологическим оружием против фанатиков такого вот невысокого ранга, не успевших кому-либо всерьёз навредить. Если им подобные ухитрялись кого-либо убить или серьёзно покалечить - о, тогда и наказание было соответствующим, вплоть до массового отчекрыживания тех кочанов капусты, которые лишь по недоразумению числились головами. Всем следовало помнить, что на подданных короля Италии и вообще вассалов Борджиа нельзя нападать никому. А если уж напали - будьте готовы получить такую ответку. что и у ангелов крылья подгорят.
   Пока мы не могли добраться до идейных вдохновителей, засевших в Авиньоне. Пока! Но кое-какие шаги уже были предприняты. Те самые, применяемые ещё мной в бытность Кардиналом против заказанных объектов. Тут я пользовался ядами редко, но теперь настало время, не против коронованных особ, даже не против Папы Авиньонского. Это политика, пусть и очень жёсткая. И пока можно обойтись без особых средств, без них лучше обходиться. Но держать наготове, куда без этого. Зато против настоящих выродков, таких как Крамер и прочая свора инквизиторов, любые средства хороши. Сложно лишь найти подходящих людей, чтобы оказались в достаточной близости от цели. Глава доминиканцев, кардинал Крамер, он ведь отнюдь не дурак, вот и окружил себя исключительно доверенными людьми, на которых пробы негде ставить. Фанатики, садисты, отлично понимающие, что тут их не ждёт ничего, помимо позорной и оч-чень мучительной смерти на одной из площадей. Ибо как сами они измывались над 'ведьмами и еретиками', то и должно к уродам вернуться в полной мере.
   Ладно, тут уже всё закончилось, серьёзно испакостить торжественное событие этим убогим не удалось, а значит следовало переходить в следующей стадии намеченного. Ага, той самой, в которую входило выступление перед народом, затем торжество для особых гостей и бесплатное угощение с увеселениями для широкой публики. Тут ведь дело не в желании повеселиться очередной раз, а в прививании очень полезного рефлекса. Новые достижения просто обязаны ассоциироваться у народа с чем-либо приятным. Хлеба и зрелищ! Как было это актуальным в древнем Риме, так и в нынешнем остаётся востребованным.
  
  ***
   Танцы... Признаться, не большой я специалист в этом деле, но и полным бездарем назвать сложно. Были в той ещё жизни ситуации, когда требовалось мимикрировать, сливаться с людьми и в тех местах, где они были обязательной частью. Приёмы, благотворительные вечера и всё в таком роде. Отсюда и необходимый минимум, который пригодился и тут. Да, сами танцы были совсем-совсем другими... поначалу. Но поскольку римский двор в силу понятно каких обстоятельств быстро так стал наиболее модным и прогрессивным, то и танцы менялись тем сильнее, чем больше проходило времени. Разумеется, им было всё равно далеко до современных мне, но процесс не просто пошёл, а уже и являлся неостановимым.
   Обязательные, но от этого ничуть не разочаровывающие танцы с Хуаной, потом с Лукрецией, даже с Бьянкой разок не то чтобы пришлось, просто... Подруге подобное вообще было не слишком по душе, а уж танцы в плане близкого нахождения к мужчине и вовсе вызывали реакцию, словно у встопорщившегося дикобраза. Детская травма, больше и сказать нечего. Хоть немного примиряло с ситуацией девушку то, что партнёром по танцу выступал я - человек, которому она не просто была предана, но и по настоящему доверяла. Я бы вообще оставил её вне танцевальных дел, но увы, от этого было бы куда больше проблем. Герцогине Форли требовалось соблюдать пусть минимум, но всё же приличий, в число коих входило и ношение подобающей женщине её положения одежды - на торжествах уж точно - и принимать ритуальные ухаживания от потенциальных женихов по причине своего незамужнего состояния. С платьями то более менее всё образовалось, за что отдельное спасибо сестре, сумевшей таки привить ближайшей подруге и не только если не любовь, то хотя бы терпимость к красивым нарядам. А вот как бы кавалерами пришлось озаботиться уже мне. В роли последних периодически выступали то один, то другой военачальник из числа бывших кондотьеров. Изображали живейший интерес, как бы ухаживания, на деле же просто болтая с близкой по духу и мировосприятию особой о делах военных и политических. Более ничего. потому как часть знала об особенностях Бьянки, а другая часть была предупреждена о рамках, за которые не стоит выходить. Вот так вот всё и обстояло. Сложно, но тут уж ничего не поделать.
   Сейчас же... Мда, та ещё партнёрша по танцу! Не в плане отсутствия красоты или неприязни, отнюдь. Катарина Сфорца была и красива, и интересна во всех смыслах, чего уж там! Тридцать с небольшим лет даже здесь для женщины, умеющей и старающейся следить за собой, возраст если и не юный, то и близко не подошедший к первой опасной для внешности черте. Ч-чёрт, да Катарину даже семь родов ничуть не испортили в плане красоты и умения её преподнести. Тут ещё и здоровье свою роль сыграло, многим на зависть.
   А танец это не просто так, а ещё и разговор во время оного. Не со всеми и не всегда, конечно, да и темы частенько самые нейтральные. Только не в случае с Львицей Романии, она всегда предпочитала банальному светскому трёпу куда более острые и интересные лично ей темы. Вот как сейчас.
   - Никак не могу понять, Чезаре, куда именно теперь устремлён ваш взор?
   - Несмотря на наличие супруги, красоту ценить отнюдь не разучился, - делаю вид, что не понимаю намёка. - Так что на вашу красоту, Катарина. Право слово, она того более чем достойна.
   - Льстец... Но умелый.
   - Истина, высказанная в подобающей обрамлении, лестью не является. Всего лишь достойной оценкой реальности. Ну а если быть более серьёзным, тоя действительно не до конца понял вопрос. Смотрю я как Борджиа или как король Италии? С точки зрения военной или политической?
   - В какой-то мере всё вместе. Закончился Крестовый поход, победители начали обустраивать доставшиеся им земли, использовали иную добычу. Что вы собираетесь делать дальше? Сосредоточитесь на преодолении Авиньонского Раскола или же пока отставите это печальное событие в сторону? События в Ливорно заставляют думать о первом. Но ваш интерес к Русскому царству наводит на другие мысли. И это лишь известное мне.
   Умна, этого у Сфорца не отнять, особенно у конкретной представительницы сего семейства. Уничтожение, причём показательное, оплота 'савонаролышей' произвело серьёзное впечатление на 'авиньонцев'. Показало, что и с их верхушкой особенно церемониться не станут, а про инквизиторов, измаравшихся в крови невинных сверх любого предела, и вовсе сомневаться не приходится. Но и интерес к Руси секретом уже давно не являлся. Не после того, как пошли первые серьёзные поставки леса. Корабельного, само собой. Относительно серьёзные, поскольку этот материал сперва требовалось подготовить, 'просушить', а уже потом строить из него корабли, не опасаясь, что через пару-тройку лет их сожрёт червь.
   Это что касаемо дел чисто торговых. А были и совсем уж политические. Пускай вести из Москвы до Рима идут немалый период времени, но уже подоспели важные известия. Те самые, касающиеся проблемы тамошнего престолонаследия. Бегство царицы Софьи Палеолог с чадами, домочадцами и немалым количеством воинов в Литву, оно не просто так произошло. Окопавшийся до поры посланник в Москве заслужил свою награду, которую и получит в скором времени. Вот только окончательно уладит нужные вопросы с Иваном III и может возвращаться, оставив вместо себя того, кого пришлют на замену. Оставлять Русь без доверенного и способного человека нельзя, а то мало ли как всё обернётся.
   Зато главное уже сделано. Пробравшиеся было на Русь византийцы показательно обгадились, оказавшись по уши в заговорах, мнимых и реальных, а бегством лишь окончательно отрезали дорогу обратно. Да и поддерживающие их церковники мракобесного толку, если не случится очередного форс-мажора, получат по рогам и будут вести себя гораздо тише. Учитывая же, что наследником на данный момент официально объявлен царевич Дмитрий, то... Не то у него окружение, которое будет с 'иосифлянами' дружеские мосты наводить, совсем не то.
   Палеологи - это дело иное. Вроде как их 'русская' карта отыграна, но вместе с тем влияния они не утратили. Просто откочевали в Литву, и теперь будут там плести ядовитые сети, ловя в них тех, кто не обладает иммунитетом к византийской, то есть особо хитрой азиатской заразе. Извести бы их, как тараканов, да только Литва - это пока вне зоны досягаемости. Но кое-кого из этой поганой семейки мне отловить удалось. Андрей Палеолог, родной братец царицы Софьи, прикидывающийся златолюбивым дурачком-побирушкой, готовым многократно торговать своими формальными правами на все земли бывшей Византийской империи. Очень удачная маска. На деле же - опасная тварь, создавшая многошаговый план по восстановлению влияния своей откровенно гнилой семейки, посредством брака Софьи с Иваном III. Брак, постепенное увеличение влияния, подкуп знати и духовенства - не в последнюю очередь на те самые деньги, которые он, Андрей, получал как подачки и как плату за формальную возможность получить куски сгинувшей Византии.
   Что затем? Устранение русского царя и его наследников не от Софьи, восшествие на престол Василия, сына Софьи. А затем, понятное дело, и самому вернуться в Москву, откуда его пинком под зад выставил Иван III. Но нет, это уже было совсем нереально. Куда он вернётся то, особенно сидючи в одной из подземных камер замка Святого Ангела? Привык, что его все считают абсолютно безобидным, вот и не поостерёгся. Не озаботился собственной безопасностью. Зато находясь у нас, Борджиа, в гостях, сей Палеолог пел соловьём, выдавая такие тайны европейской и не только политики, что аж завидно становилось. О многом я лишь догадывался, о некотором и вовсе не знал. Равно как и о далеко идущих планах византийской семейки, будь она неладна!
   Не всё, но кое-что из этого я сейчас и рассказывал Катарине. Собственно танец уже закончился, но тема для разговора отнюдь не иссякла. Потому отошли к стеночке, да и продолжили беседу. Никто из не особо доверенных персон, понятное дело, близко не подходил. Попытки же, буде таковые и имелись, пресекались на подходе окультуренными телохранителями - теми самыми, которые умели не только убивать, но ещё и вращаться в обществе.
   - Византия снова напомнила о себе, даже после завоевания, - процедила Сфорца, не будучи любительницей восстающего из могилы прошлого. - Хорошо, что италийским землям они не угрожают. И их претензии на византийские земли, отвоеванные у османов, даже если прозвучат, смешны.
   - Опасны не византийцы, а византийство. Ум европейца и душа, поражённая язвой азиатства. Но они уже проиграли, попытавшись сделать далекую Москву вторым Константинополем. Их опасность заключалась не в силе, а в яде.
   - Борджиа знают в этом толк.
   - Знаем, - охотно согласился я, ничуть не смущаясь уколом со стороны хозяйки Милана. - Только не ядом единым. А эти... Я перешлю часть допросных листов Андрея Палеолога, там есть много любопытного и для вас.
   Помедлив пару секунд. Катарина кивнула, не просто соглашаясь, но показывая свою признательность. Затем переключилась на иную тему, вроде как не связанную с политикой, но в то же время и не совсем.
   - Наши авиньонские 'друзья' снова льют грязь в сторону Рима. И на этот раз им удалось задеть больное место, Чезаре. Пока это начало, но через год или два станет опасным.
   - Что именно?
   - Слухи, что Господь покарал детей Антипапы бездетностью и теми грехами, за которые были уничтожены библейские Содом с Гоморрою. Вам следовало отравить или удавить гарротой этого Буркхарта ещё до того, как у него появились первые мысли о побеге в Авиньон.
   - Моя вина, не успел вовремя, а раньше просто не посчитал нужным. Но помилуйте. Катарина, обвинять отца, меня или там Джоффре в любви к мужским задницам... Это попросту не смешно. Даже скудоумные сторонники инквизиторов в подобное не поверят. А бездетность... Хуана пока ещё чересчур молода для безопасных родов, Лукреция даже мужем не обзавелась сразу по нескольким причинам. Что же касается Санчи, женушки моего младшего брата... Поверьте, эта синьора может забеременеть в любой момент. Главное, чтобы это сделала правильно.
   Намёк на откровенную блудливость Санчи, в девичестве Трастамара из неаполитанской ветви, был не слишком тонким. Хотя тонкость здесь вовсе не требовалась. А уж зажигала дамочка ещё некоторое время назад так, что хоть святых выноси. Оно и понятно, ведь в силу политической необходимости обретённый ею муж-подросток не был сколь-либо адекватен именно как супруг. Потом ситуация малость изменилась, но специфика Санчи никуда не девалась. Хлопотное создание, пусть являющееся красивой и весьма неглупой особой. И когда уже именно Джоффре дозреет до детей, придётся помещать его нимфоманистую жёнушку в этакий карантин, чтобы быть уверенным в отцовстве. Иначе никак. Мой же непутёвый 'братец' Хуан и вовсе паршивая овца, до него нет дела никому, кроме матери, да и та только печально вздыхает при вестях об очередных творимых им безумствах. Так что его выходки вообще никакой значимости не представляют, буде таковые и обнаружатся.
   Уверен что Катарина Сфорца это прекрасно понимала. Только речь завела не совсем об этом. Ну да, так оно и есть.
   - Упоминание Содома - это не про мужскую часть вашей семьи, Чезаре. Лукреция, при всей моей к ней симпатии, оказалась... недостаточно осторожной. Или просто Буркхарт слишком умело искал и находил чужие секреты.
   - Последнее, - проворчал я. - За то его и ценили, потому и не познакомили с гарротой.
   - Теперь это неважно. Но именно Лукреция стала началом, от которого стали выплетать паутину авиньонские пауки. Ложь опровергается, если ни на чём не основана. У этой лжи основание есть. И от действительного уже протянулись нити к обычной выдумке. Пока слабые, но по прошествии времени это может поменяться. Не здесь, не в Италии и не в союзных странах. Но вы же не хотите полностью потерять другие земли? Для Рима такой исход станет болезненным ударом.
   - Предлагается поторопиться, действиями опровергнув уже распылённый в воздухе словесный яд?
   Кивает Сфорца. Кивает и улыбается, благо всегда любила беседы с понимающими ход её мыслей людьми. И несколько неожиданно для одной герцогини подобралась другая. Я же, по причине опыта, успел заметить Бьянку чуток пораньше. Зато для бывшей герцогини Форли слова нынешней реально стали внезапными.
   - Кого хочешь предложить в мужья нашей дорогой Лукреции, Катарина?
   - Бьянка! - чуть ли не подпрыгнула на месте Львица Романии. - Тихо ходишь. Это... опасно.
   - Для меня или тех, к кому подхожу?
   - По-разному, - не восприняла шутку Сфорца. - Мы обе не нежные цветы, а скорее дикие розы с очень острыми шипами. А Лукреция... Я не верю, что её отец и мать не настаивают на браке. Но она может выбирать. Королева и консорт, только так. Другого и Чезаре не позволит.
   Права, что тут скажешь. Мне всякие разные претенденты на короны нафиг не впёрлись, а потому таковые, если возникнут, будут изгоняться пыльным веником с добавлением пинка под зад. Да и не от меня одного, благо сестрица тоже не агнец божий. Скорее уж набирающийся опыта чертёнок с красивым личиком и сформировавшейся фигуркой. Однако есть и ещё один важный нюанс, о котором Сфорца не упомянула. Я же как раз и напомню.
   - Даже если со всей серьёзностью отнестись к авиньонским козням, есть ещё моё слово, которое я не нарушаю. Лукреции было обещано, что она выйдет замуж только по собственному желанию и никак иначе. А уж будет это любовь или политическая необходимость - решать исключительно ей. Впрочем... Если сперва случится необходимость, а потом возникнет любовь - ничего не помешает оформить развод. Уверен, что викарий Христа ей не откажет.
   - Тогда... - призадумалась Сфорца. - Ложный брак с кем-либо из знати. С тем, кого ваша сестра знает и к кому дружески относится. Два, может три или пять лет. Тебя бы тоже замуж, - вздохнула герцогиня Миланская, глядя на Бьянку. - Только тебя к алтарю и скованной не притащить.
   Смущение? Это ни разу не про мою подругу. Вот и сейчас скалится во все зубы, которые у неё, как ни странно для бойца с немалым опытом все целы. Редкое по этим временам явление, но меня только радует.
   - Ты не смейся, - спокойно так произнесла Сфорца. - Знаю, что ты и мужчины, особенно в качестве супруга, не совмещаетесь. Но деньги, земли, герцогство, которое мне небезразлично - это всё кому достанется? Детям твоей сестры, Риккарды? Она хорошая девочка, но не ты. Обычная. И род новых Медельячи если не угаснет, то и не вспыхнет, подобно яркой звезде.
   - Я... Это другое. У меня друзья мужчины, но муж... Нет! Только не после...
   - Успокойся, Бьянка, - голос Катарины сделался совсем уж участливым, да и руки, которые она положила на плечи девушки, одновременно и удерживая ту от возможного побега и успокаивая, они тоже о многом говорили. Родственные души. Отсюда и искреннее участие Сфорца. - Я не знаю, что у тебя произошло, но могу догадываться. Вижу, что Чезаре знает, но он всегда хранит чужие тайны, ему доверенные. Но если ты расскажешь мне, может я смогу тебе помочь. Женщины некоторые вещи понимают лучше мужчины, ты же знаешь.
   Кивает, а в глазах смятение и растерянность. Вот уж действительно застали мою подругу и советницу-помощницу-охранницу врасплох. В самый неожиданный для той момент, да ещё и когда она чуток приоткрылась и почти полностью расслабилась. На пользу... надеюсь. Во вред уж точно не пойдёт. Детские психические травмы, они такие. Живут внутри, вызревают, а потом прорываются тем или иным образом. Сам я, признаться, думал вскрыть гнойник несколько позже, задействовав Лукрецию. А тут вот как вышло. Посему...
   - Катарина. Бьянка. Думаю, лучше вам наедине побеседовать. Исключительно женский разговор, к коему никто другой касательства иметь не должен. И даже наша дорогая Лукреция. Поговорите, а уж потом посмотрим, что и как.
   Бьянка растерянно кивает, а вот на лице Катарины Сфорца я вижу одобрение и готовность воспользоваться удачно сложившейся ситуацией. От души надеюсь, что результат будет... хоть сколько-нибудь положительный. Тут важно сделать первый, самый сложный шаг. Потом будет гораздо легче.
   Пусто место свято не бывает! Это я про себя и то, что в одиночестве поскучать у стеночки точно не получится. Сразу две дамы пожаловали и обе Борджиа, урождённая и ставшая оной. Лукреция и Санча. И если первая, как и всегда, адекватна и энергична, то вот вторая изволила слишком много выпить. А в подобном состоянии стервочка начинает даже на публике вешаться на всех подряд, не разбираясь толком, на кого именно, лишь бы на лицо неплох был... или была. Пару раз пробовала и к Лукреции приставать, но банальным образом получила по заднице от Бьянки, которая не собиралась уступать свою обожаемую подругу какой-то там потаскушке, пусть и из рода Трастамара.
   - Чезаре... - несмотря на выпитое. Санча оставалась очаровательной. Да и голос ни разу не отражал то количество вина, которое плескалось внутри. - Ты и один? Если не моя родственница и твоя супруга, то есть и другие юные синьорины, готовые скрасить временное, но одиночество короля. Достаточно поманить пальцем, даже взглядом. Или мне тебе помочь в этом? Во многом помочь...
   - Прекрасна и порочна, - протянул я, глядя на дочь давно уже мёртвого короля-живодёра. Знал, что это её ничуть не обидит и более того, будет воспринято как комплимент. - И бесконечно пользуешься моей тягой к прекрасному. Но-но, не такой явной и не прямой. До сих пор в раздумьях, что бы такое посоветовать Джоффре, чтобы брат смог хоть немного тебя укротить.
   - Быть сильным. Очень сильным... И тогда я полечу, словно бабочка к огню.
   - Ты и так много где порхаешь и куда перепархиваешь, - прокомментировала излияния Санчи сестра. - Не волнуйся, Чезаре, я уже послала за Джоффре. Или за теми, кто нашу бедовую родственницу к нему доставит. Ей в таком состоянии надо в постель. И не только для сна, но и того, что будет перед ним.
   Это точно. Самый лучший способ угомонить Санчу - как следует её отыметь. Проверено не лично, но известно из достоверных источников. Ясное дело, что Джоффре для подобного действа уговаривать не нужно - ибо женушка его блудливая настоящая красотка. Только вот чрезмерные потребности одной и не бог весть такая выносливость второго как раз и создавали определённого рода нестыковку. Мда, тот ещё сюрр, но он имеет место быть и ничего с этим не поделать. Впрочем... В последнее время и тут стало значительно лучше. Раз уж Санча малость того, бисексуальна, то высказанная мысль оградить Джоффре от возможных проблем путём перевода его любвеобильной жёнушки на женскую сторону... Вроде как и получилось. В некоторой степени. По крайней мере, тот момент, когда тот таки да застал свою благоневерную за наставлением рогов, эти 'украшения' были не столь оскорбительны для мужского самолюбия. Две девушки, пусть одна из них Санча... всяко лучше, чем она же и с каким-то мужиком.
   Минимизация ущерба, больше и сказать нечего. Ни мне, ни 'отцу' напрочь не требовался разлад в благородном семействе, который иначе непременно стал бы куда серьёзнее. Плюс в кои-то веки Родриго Борджиа признал, что и от дурного увлечения Лукреции Бьянкой возникла хоть какая-то польза. Джоффре то тоже был осведомлён о любовных приключениях сестры. Вот и более мягко принял... схожие, пусть и частичные закидоны Санчи. Ну а то, что бывшей Трастамара не было особой разницы, с кем оказаться в постели, наставляя мужу рога - это уж оставалось и должно было подольше оставаться секретом.
   Сложности, всюду сложности! Поэтому когда вышеупомянутую красотку из рода Трастамара утащили поближе к Джоффре, находившемуся в другой части дворца, я только облегчённо выдохнул. А потом ещё объяснял Лукреции, куда делась Бьянка и когда она вернётся. О, женщины, вам имя не вероломство, а скорее слабопредсказуемость. Уж в некоторых сферах точно!
   Пока суд да дело, обнаружилось, что спокойствия сегодня не видать. Совсем. И это я не про бившее вокруг ключом веселье и не про появившихся танцовщиц из числа куртизанок разного пошиба. Подобное нормально, особенно в последние пару лет. Смягчение нравов, ослабление оковывающих сознание людей цепей, наброшенных ненавидящим красоту и эстетику, особенно женскую, авраамизмом. Я сейчас совсем про другое.
   Другое - это венецианский посланник. Переминающийся с ноги на ногу в ожидании момента, пока мрачная охрана, вынужденная оставаться трезвой и даже к девочкам не имеющая возможности поприставать, пропустит болезного на предмет поговорить.
   Посланник, к слову сказать, был не абы кто, а родственник самого дожа, Если точнее, один из многочисленных племянников последнего, Джованни Барбариго. Получив эту должность около трёх месяцев тому назад, Барбариго пока ничем этаким себя не проявил, больше присматриваясь и разнюхивая обстановку в Риме. Выжидал... и попутно продолжал политику предшественника, всеми силами демонстрируя нейтралитет Венеции во всём, что касалось Авиньонского Раскола. Ни разу за эти три месяца не искал встречи по собственной инициативе и вдруг нате. Даже не дождался более подходящего момента, чтобы застать меня в лучше настроении. Для дипломатов, сколь-либо понимающих в своём нелёгком ремесле, очень важно уметь выбирать подходящие моменты для того или иного разговора. Сейчас момент был однозначно неподходящий, но дожев родственник всё же настойчиво желал пообщаться.
   Глупость или неопытность? Сильно в том сомневаюсь. В Рим бы не послали откровенного бездаря, сколь бы важной персоной он ни был. Тем более Агостино Барбариго, всё время своего правления борющийся с весьма сильной оппозицией, откровенно мешающей ему проводить желаемую политику. Уж некомпетентностью племянника дожа эта самая оппозиция охотно бы воспользовалась, можно даже не сомневаться! Тогда остаётся что? Правильно, нежелание даже в малой степени выпускать из надёжных рук возможный контроль за происходящим в Вечном Городе.
   - Посол, - жестом я приказал охране пропустить венецианца. - Чем обязан, отчего на вашем лице столь отчётливо читается желание поговорить? Сейчас великий день, у всех, помимо ненавидящих науку воинствующих мракобесов из Авиньона и им сочувствующих, отличное настроение и желание отпраздновать сход на воду первого корабля нового вида. А тут вы. Джованни. С лицом, словно умерла любимая тёща. Вроде и надо опечалиться, да только сперва стоит десять раз подумать, будет ли печаль искренней и не вызовет ли понимающие усмешки.
   - Письмо от дожа Агостино Барбариго. Ваши Величества, - выдав сразу два поклона, мне и Лукреции, венецианец протянул мне письмо с легко узнаваемой печатью венецианских дожей. - Сперва прочтите, а об остальном, питаю надежды, вы и сами захотите поговорить.
   Крак. Сургуч был незамедлительно сломан, а открывшееся послание Агостино Барбариго предстало перед глазами моими и Лукреции. Рядом лишь родственник дожа и посол по совместительству, а также охрана. Всё, больше никого и не подпустят. Народ вышколенный. Понимающий расклады. Раз появилось письмо, которое я с интересом читаю, да к тому же не абы какое, значит остальных, оказавшихся поблизости, будут заворачивать обратно. Сперва вежливо. Потом, коль не поймут, не очень.
   Читаю каллиграфически начертанные строки, продираясь через обязательное вступление к собственно основе. Та-ак... Неожиданно, но в то же время удивляться не стоит. Получается, затейники из Парижа во главе лично с Людовиком XII Валуа, если верить сведениям, полученным венецианцами, таки да спелись с султаном Баязидом II. Не против нас, понятное дело - подобное мало кто в Европе понял бы, а не поняв, могли со всей охотой сколотить антифранцузскую коалицию - а против Мамлюкского султаната.
   Неожиданным являлся именно союзник и противник, поскольку суету французов, готовящихся к уже собственной войне с магометанами, наблюдали все имеющие глаза и толику разума. Да они и сами не скрывали, понимая, что шила в мешке не утаишь. А уж подготовку армии и флота тем паче. Просто маскировали под желание ударить по магрибскому сектору как по наиболее выгодному с точки зрения добычи противнику и вместе с тем не столь опасному в свете последних событий. Там ведь основой силы являлся флот, а он становился всё менее внушительным с учётом продолжающих резвиться на море наших каперов.
   Выгода финансовая и иная, идеологического характера. Для Людовика XII Валуа были чрезвычайно важны обе этих части. С трудом удерживаемая им как единое целое Франция, подъедаемая изнутри очагами сепаратизма, требовала вливаний как финансовых, так и идеологических. С золотом было плохо, а идеалы... Авиньонский Раскол мог стать основой, но не сам по себе, а исключительно в случае сколь-либо зримых результатов. Пока же получалось так, что пока Рим собирает союзников и проводит успешную атаку на османскую империю под знамёнами Крестового похода, в Авиньоне... стараются ещё сильнее разжечь костры инквизиции. Пусть Крамер и его свора только-только начинали свои поганые делишки на французских землях, да и сдерживались по возможности, но запашок гари уже поплыл. Пока что слабенький, местами, но этим тварям дай только начать, а уж остановиться они по своей воле никогда не остановятся.
   Отсюда и необходимость показать, что они, создавшие Авиньон как символ раскола и столицу нового Папства, также должны показать себя в амплуа борцов с врагами христианства. Не с османами, потому как сие направление уже было отработано, а с другими. Вот отсюда и вроде как магрибское направление. Вроде как! На деле же вот как оно выходит.
   - Твари! И совсем-совсем не божьи, - прокомментировала Лукреция уже прочитанную часть послания. - И они что, думают, будто союз с теми, кого недавно били крестоносцы, сойдёт им с рук? Можно так всё представить, что...
   - Читай дальше, сестра. Там будет самое интересное, многое меняющее.
   Недовольное ворчание, но возражений как таковых не прозвучало. И это правильно, потому как дальше становилось ясно, на что нацелились неожиданные союзнички. Одним требовался Иерусалим, другим, соответственно, Мекка и Медина. Ну и разделить иные части Мамлюкского султаната Франция с Османской империей однозначно не откажутся.
   Достоверность написанного в письме? Верить по умолчанию я не собирался, но вероятность была высока. Про намеренное дезинформирование нас венецианцами и вовсе речи не шло. Ибо на кой? Ложь всё едино всплывёт, а положение венецианцев не такое хорошее, чтобы ещё сильнее раздувать пламя неприязни, уже существующее между республикой и королевством. То есть уже королевствами.
   Это что касалось вводных данных. Меж тем одними ими послание не ограничивалось. Агостино Барбариго, сильно озабоченный получаемыми Венецией доходами от посредничества торговли пряностями - а она шла как раз через мамлюков, с которыми республика давно и прочно была повязана торговыми договорами - был намерен любыми способами сохранить за собой эту золотую дорогу, пропахшую перцем, корицей и прочим имбирем. Потому и предлагал нам, Борджиа, то, что могло стать закономерным развитием успехов Крестового похода. Или же следующим походом под теми же знамёнами, но направленным на другую, но очень важную для христианского мира цель. Иерусалим, чтоб ему пусто было! Символ веры, святыни, восстановление ранее существовавшего Иерусалимского королевства в том или ином виде и всё тому подобное. Знал, с-собака зверохитрая, что отказаться от подобного после всего случившегося я в принципе не смогу. Положении защитника христианства - а на деле европейской цивилизации, поскольку миссионерство уже напрочь сворачивалось и восстанавливаться в принципе не собиралось - не позволит. Оставалось лишь соглашаться, пусть и сопровождая положительный ответ площадной бранью в адрес хитрожопых венецианцев, таки да ухитрившихся и рыбку съесть и на хер не сесть. Или пока не ухитрившихся?
   Насколько я понял, в письме говорилось о том, что венецианцы намерены каким-то образом убедить мамлюкского султана отдать Иерусалим и окрестности в качестве платы за помощь в войне с Османской империей и их французскими союзниками. Звучит, конечно, разумно и логично, но где те самые разум с логикой применительно к мамлюкским фанатикам и дикарям? Они даже с огнестрельным оружием из-за каких-то догм и суеверий толком подружиться не в состоянии. Даже одного своего султана прибили по сему поводу. А тут вдруг отдать целый Иерусалим каким то так неверным? Сильно сомнительно, что это будет возможно. Посему...
   - Неужто почтенный Агостино Барбариго уже успел договориться о передаче Италии Иерусалима в том случае, если мы согласимся защитить ваши и мамлюкские интересы, Джованни?
   - Переговоры ведутся, а мы послали туда лучших дипломатов и щедрые дары султану и его эмирам, - попробовал было увильнуть посланник. - Это Восток. Там всё и сложно, и не быстро. Главное для нас - договориться с вами и вашей сестрой, Ваше Величество. И конечно с Его Святейшеством!
   - Можете считать нас троих за единое целое. Аккурат как святую троицу, - усмехнулся я, будучи полностью безразличен к разного рода возможным 'святотатствам'. - Но без подтверждения договорённостей от султана Аль-Ашрафа Кансух аль-Гаури всё это останется лишь словами. Венеция может поручиться за успех переговоров и возместить весь возможный урон в случае их провала?
   - Я могу утверждать, что республика приложит все усилия...
   - Усилия без результата нас слабо интересуют.
   - Совсем не интересуют, - мило улыбнулась Лукреция.- Вот если вы, венецианцы, пообещаете нам Иерусалим. Все вы, то есть дож, Совет Десяти, иные советы и даже Сенат. Не только пообещаете, но и тут, в Риме, поклянётесь, поцеловав крест в руках викария Христа...
   Упс! Сестренка - не знаю уж, их желания изощрённо поиздеваться над послом или с тонким расчётом - внезапно подкинула совсем интересную идею. Ту самую, которую грешно не попробовать реализовать.
   - Думаю, посол, нам и впрямь удастся договориться. Более того, вы если и потеряете в деньгах с 'дороги пряностей', то немного. По крайней мере, пока из Нового Света поставки не пойдут. Вы ведь, насколько я понимаю, просто обязаны понимать в торговых делах?
   - Я из Венеции, Ваше Величество.
   - Вот и я о том же. А основной закон торговли - один из таковых - гласит, что для получения большей прибыли разумно устранять посредников. Посредником в нашем случае являются именно мамлюки с их завшивленным султанатом. И отсюда возникает вопрос...
   - Вам нужны эти магометане или деньги, которые вы получаете с их помощью? - подхватила Лукреция, которая научилась с лёту развивать прозвучавшие мысли. - Если второе, то мы договоримся.
   Естественно, второе. Торговцы, они во все века мыслят примерно одинаково. Прибыль есть альфа и омега их поведения. А уж если они приходят к власти в отдельно взятой стране, то бедное государство перестраиваться аккурат на пути-дорожки чистогана. Вот и навострил уши Джованни Барбариго, готовясь со всем вниманием слушать и запоминать для последующей передачи услышанного своему родичу-дожу.
   Сложного в предложениях ничего не было, скорее совсем наоборот. Есть Иерусалим, равно как и остальные места, образующие собой Мамлюкский султанат. Большая их часть выгодна с экономической - собственно, Нил и окрестности, равно как и 'коридор' до Красного моря - другие же имеют исключительно идеологическое значение. И это я не только про Иерусалим, но и про Мекку с Мединой. Да, это чисто исламские святыни, но если суметь наложить на них лапы, то перспективы открываются оч-чень интересные. Этакое демонстративное унижение всего Востока. То есть пока лишь омусульманенной части, но и сие будет ой каким немалым достижением.
   Вот уж и впрямь новый Крестовый поход, начинающийся очень скоро после недавно завершившегося. Более того, имеющий классическую цель, против которой даже тем фанатикам из Авиньона будет нечего визгнуть-пискнуть! Зато в их сторону можно запустить оченно вонючие идеологические мины, связанные с готовностью вступать в союз с врагами христианского мира, то есть Османской империей. И всякие-разные отговорки в стиле 'ради Иерусалима подобное допустимо' легко будут парированы. Дескать, пока вы искали возможность договариваться с врагом, мы нашли возможность иную, доказывая вашу никчёмность и беспомощностью в политических делах... и это в самом мягком из возможных вариантов. Ведь нельзя исключать и злонамеренного сговора.
   Примерно это, пусть и в сильно урезанном виде - исключительно про возможность НЕ договариваться с мамлюками, если не захотят отдавать Иерусалим с окрестностями с первого раза - я и излагал Джованни Барбариго. Про Мекку с Мединой молчок. Про идеологическую диверсию в адрес Парижа с Авиньоном тоже пока стоило помалкивать... Это я только своим рассказывать буду, а не всяким мутным венецианцам.
   Только и сказанного хватило для того, чтобы посланник хлопал глазками и разевал рот словно рыбка из неизвестного в этом времени детского стишка. Моргал, хлопал... но потом отмер и сразу же попросил дозволения немедленно начать писать письмо дожу. Заинтересовался. Особенно тем, что прибыли с 'дороги пряностей' останутся на венецианский прожор почти в прежнем объёме. До поры до времени, определяемыми развитием поставок из Нового Света, само собой разумеется.
   Золотая блесна! Как же местами печально, но большей частью приятно сознавать, что на неё ловились и будут ловиться любители наживы. За злато-серебряным лесом не видящие подлинной силы, для которой богатство всего лишь один из инструментов. Джованни Барбариго был в высокой степени уверен, что мы, то есть Борджиа, сдержим данное обещание. Правильно, сдержим, но именно по букве договора, что относиться станет исключительно к пряностям. Ибо к чему цепляться за старую золотую жилу, если знаешь, как разработать сразу несколько новых, к тому же ничуть не истощённых, не освоенных конкурентами? Вот то-то и оно!
   Что же касаемо новой войны, второго во время взлёта Борджиа Крестового похода - так тут главное правильно разыграть карты. На сей раз не стоит нести основную тяжесть боёв на себе, доверив эту 'великую честь' даже не ближним союзникам-полувассалам, а союзникам дальним, но ещё больше тем, кого мы вынудим таковыми стать. Кто это будет? Первым делом венецианцы, которым на сей раз придётся растрясти мошну на предмет найма опытных воинов в тех же германских землях и в швейцарских горах. Португальцы... Им тоже есть что предложить! Пусть даже с пряностями им придётся шастать в кругаля, огибая Африку, да и то можно договориться, чтобы оставили именно поставку пряностей, переключившись в этом аспекте на Новый Свет... Зато иные товары из индийских и не только земель по любому удобнее будет таскать через ныне мамлюкские земли. Плюс перспективы выхода на колонизацию ещё одного очень важного региона. Другие европейские страны пообщипать по принципу с каждого по колечку - крестоносцу справная кольчуга. Священная Римская империя, Англия, Шотландия, Ливонский Орден. Наконец. Венгрия с Польшей, будь они неладны! Хлопот куда больше ожидается, чем проку, но за ради создания впечатления о 'едином порыве' того стоит. Проклятье, да тут лучше вообще хоть символически, но всех подтянуть тем или иным образом. Полезно первым делом для того, чтобы показать единение европейской цивилизации, условного Запада, против всей проистекающей с Востока гнили и чумной заразы, разлагающей не столько тела, сколько души. Примеров то более чем достаточно.
   Про Испанию - это как раз близкий союзник - и вовсе молчу, Трастамара и вынуждать не надо. Разве что сделать пару дополнительных финтов ушами, привязывая их к интересам Борджиа ещё сильнее и надёжнее. Пусть Изабелла Католичка думает до поры, что может проглотить и переварить ядовитую семейку. Как бы на деле совсем наоборот не оказалось... в хорошем смысле слова, конечно. На Испанию я в принципе не собираюсь покушаться с целью аккуратненько так поглотить, удаву уподобившись. Подобный монстр будет не слишком жизнеспособен, к тому же раздираем внутренними противоречиями. Лучше уж классический союзник... в ближайшие несколько десятков лет. Этого должно хватить. Для чего? Чтобы любые попытки откатить историю назад если и и будут, то окончились бы быстро и безрезультатно.
   Удалился донельзя взбудораженный венецианский посол, а я всё стоял у стены. Стоял и гонял по извилинам мысли, которые, будучи воплощёнными в жизнь, способны были вывести ядовито-грозную семейку если и не на околоземную орбиту в плане будущего влияния, но уж на уровень стратосферы точно. Знающая же мою сложную натуру Лукреция, дотронувшись до моей руки, тихо произнесла:
   - Чезаре... Пойдём отсюда. Я же вижу, что у тебя вызрели очередные замыслы. И на людях им лучше не звучать. А я прикажу, чтобы всех нужных людей прямо в кабинет... или в библиотеку доставили. Это ведь срочно?
   - Не срочно, но важно, - проворчал я, влекомый сестрёнкой из забитого танцующими, флиртующими и всяческими иными способами развлекающимися людьми зала. - Но отец и Бьянка быть просто обязаны. И эта змея, ошибочно названная Львицей Романии, тоже не повредит.
   - Тогда будет большая гадость для наших врагов. И мир содрогнётся!
   Лучше и не скажешь, Лукреция. Лучше и не скажешь. Но порой миру это только на пользу... Ибо застой и стагнация в самые критические моменты на порядок опаснее любой встряски. Уж я то знаю. Видел и осознал, к чему подобное может привести.
  
  
  Интерлюдия
  Франция, Авиньон, октябрь 1496 года.
  
   Тишина и покой. Благолепие, никаких светских праздников, зато большое число духовных, долженствующих создать подобающую обстановку для твердыни истинного христианства. Противовес развратному, тонущему в пороках Риму. Вот что старались создать из Авиньона его нынешние хозяева во главе с Папой Юлием II. Пусть многие из них были совсем не чужды радостям плоти, но прилагали все силы к тому, чтобы не показывать это добрым христианам. Молитвы, посты, шествия с самобичеванием участников оных, показательная скромность и щедрая раздача милостыни. Привлечение паломников опять же. Большого количества паломников, которые действительно стали стекаться в Авиньон. Не так много, как в Рим, но для начала и это было очень неплохим знаком.
   Причины подобного? Для начала, многие особенно известные своим аскетизмом и склонностью к умерщвлению плоти монахи перебрались если не в сам Авиньон, то в близкие края. Давно Франция не видела подобного нашествия! Затем различные священные реликвии, пусть и не чета особенно важным и редким. Откуда? Опять же из монастырей. Те же доминиканцы, к примеру, заранее их вывозили - сначала в особенной тайне, потом не слишком и таясь - из своих монастырей и церквей, опасаясь дальнейшего. Может зря, может и нет. Вроде как Александр VI, он же Родриго Борджиа, вкупе со своими родственниками и сторонниками если на что и покушался, то на золото и земли. Но мало ли как могло обернуться.
   А где святые реликвии, мощи - там и готовые жертвовать верующие. Их становилось тем больше, чем сильнее становилась трещина, потом и вовсе Раскол. С момента же избрания нового Авиньонского Папы перемены вышли на новую стадию. Запрет на продажу индульгенции, отмена целибата, иные нововведения в булле 'О церковной реформе'- они изрядно помогли, сделав Авиньон настоящим центром веры для не желающих смиряться с той самой реформой. Потоки недовольных хлынули во Францию из Италии. Милана, Флоренции, Испании, Португалии и некоторых других, менее значимых мест.
   Юлий II и его кардиналы торжествовали, рассчитывая, что ещё немного и Авиньон станет сперва вровень с Римом, а потом и... Но нет, не вышло. К ним бежали именно недовольные, а таковыми в основе своей были именно монахи, аскеты, фанатики. При всей их несомненной пользе не они составляли те силы, на которые опирались Борджиа. Армия, наука, ремесленники. Этим трём опорам не было такого уж сильного дела до церковных дрязг. Знать тем более не намеревалась идти на какие-либо жертвы, дабы помочь далёкому Авиньону. Им было и так хорошо, ведь король созданной, склеенной из кусков Италии давал им главное - не подачки, а возможности добыть силой меча золото и новые земли. Крестовый поход... точнее замаскированный под него завоевательный поход. Удачный поход!
   Богатые, плодородные земли. Многочисленные крепости. Дружественно настроенное к освободителям население, ненавидящее изгоняемых османов люто и желающее мстить. Много золота, серебра и разных дорогих товаров. Никак нельзя было отрицать, что Борджиа сдержали свои обещания, а влияние Рима и лично Александра VI как понтифика резко возросло. А чем мог ответить Авиньон? Одного благочестия и дыма костров инквизиции, к тому же сильно ограничиваемым самим Юлием II и королём Франции Людовиком XII, не хватало. Требовалось некто сопоставимое с достижениями Рима.
   Вот потому что сам Джулиано делла Ровере, что его родственники-кардиналы, что кардиналы иные, но столь же преданные - по разным причинам, но с одним результатом - облегчённо перекрестились, лишь заслышав о возможности нападения на Мамлюкский султанат вместе с ослабевшей, но пока ещё достаточно сильной Османской империей. Заранее обговоренный раздел будущих завоеваний позволял надеяться не только на золото - нужное как Авиньону, так и Парижу - и земли, но и на Иерусалим. Вернувшие этот город не могли не получить славу и уважение всех христиан. Даже результаты завершённого недавно Крестового похода могли и должны были померкнуть в сравнении с таким успехом. Оставалось лишь подготовиться и напасть! Но только вместе, поскольку у Франции был сильный флот и немалая армия. У османов - исключительно армия, но огромная, несмотря на ранее понесённые потери. Народу в Османской империи всегда хватало, как и умения быстро сбивать разгорячённых призывали мулл в неисчислимые многотысячные орды, несущие с собой смерть и разорение.
   Король и его маршал Луи де Ла Тремуйль заново готовили армию, собирали в нужных портах корабли, не забывая и о том, чтобы не оголять границы и просто гарнизоны в опасных, склонных к бунту провинциях. В Авиньоне готовились к иному, но не менее важному - разжечь пламя веры в пастве, убедить французов и не только в том, что скорая война с мусульманами станет непременно победоносной и угодной Господу. Только вот сперва приходилось скрывать настоящую цель, делать вид, что собираемые войска отправятся на кораблях отнюдь не в земли мамлюков. Зато потом...
   Вот как раз потом и случилось страшное. Расслабившись за то долгое после Раскола время, сначала ожидая от Борджиа ответного удара, Джулиано делла Ровере и сам поверил было в то, что его давние враги отвлеклись на более важные для себя дела. Падение Ливорнской республики и показательная казнь всем мало-мальски видных последователей Савонаролы тоже была принята как естественное явление. Слишком уж они... обнаглели, а с землями Борджиа под боком так поступать было опасно для жизни. Потеряли страх, не позаботились о себе? Сами и виноваты. А к тому же из них получились очень хорошие мученики, полезные Авиньону.
   Но других мучеников ни Юлию II, ни приютившему и вознесшему его вверх Людовику XII не требовалось. Однако... пути господни воистину неисповедимы. И не только собственно господни, но и тех, кто представлял бога там, в Риме.
   Это случилось два дня тому назад, в соборе Нотр-Дам-де-Дом, который с недавних пор стал резиденцией Ордена святого Доминика, а ещё твердыней инквизиции. Всем было известно, что именно в подземную часть этого собора - расширяемую в связи с необходимостью - доставляют часть особо злостных еретиков и заподозренных в колдовстве. И именно оттуда у попавших если и получается выбраться живыми, то большей частью на одну из площадей, до костра, на котором ожидает смерть либо от огня, либо, в качестве особой милости, от удавки с последующим сожжением уже мёртвого тела. Сам Папа Юлий II неоднократно сдерживал что Крамера со Шпенглером, что иных, менее высокопоставленных братьев-инквизиторов. Это получалось, но хотя бы раз в неделю и хотя бы парочка жертв непременно горела, услаждая взоры одних и вызывая страх у других. В любом случае, все делла Ровере, равно как и король Людовик XII знали. с кем именно они имеют дело. Зверя надобно кормить свежим мясом, а не травкой. Только так его можно удержать от того, чтоб тот не бросился на хозяина. Однако...
   Некого теперь было удерживать! Крамер, его друг, сподвижник, соавтор 'Молота ведьм' и наиболее доверенное лицо Шпенглер частенько коротали вечера за вином. Бумагами и разговорами о развитии доминиканского ордена. Порой и не одни, а в компании ещё кого-то из инквизиторов. Обычное времяпрепровождение, тайной не являющееся. И не любили, когда их беспокоили, даже если засиживались глубоко за полночь. Возраст и сопутствующая ему бессонница, особенно у Шпегнлера. Если же что-нибудь было необходимо - так на то присутствовали слуги из тех же монахов-доминиканцев, но простых, не продвинувшихся ещё в иерархии братьев-проповедников.
   Забеспокоились лишь утром, когда из комнат Крамера так никто и не вышел. Сразу же открыли дверь. Точнее сломали, поскольку та была заперта изнутри на засов. Открыв же... Глазам вбежавших, вроде бы готовых к чему угодно братьев предстала довольно страшная картина. Вокруг была только и исключительно смерть! Посиневшие лица, выпученные глаза, смрад от рвоты, удушливого дыма и каких-то непонятных, но очень неприятных запахов. Запахов, от которых и только что появившимся становилось дурно. Тут же выбитые окна не слишком поправили ситуацию, но хотя бы позволили как-то дышать. И почти сразу нашлись источники тех самых запахов. Свечи, курильницы, какие-то кувшины в разных местах комнаты... комнат.
   Яд! Никакой ошибки тут не могло быть. Да и откуда бы ей, ошибке, взяться, если стали лишаться чувств и те доминиканцы, которые нашли мертвого главу Ордена и его ближайших сподвижников. Кардинал Крамер, архиепископы Шпенглер и бежавший из Испании Диего де Деса, ближайший сподвижник Томаса Торквемады, ещё пятеро высокопоставленных инквизиторов. Все мертвые, причём умершие незаметно для себя, сперва лишившись чувств.
   Кстати, более половины вошедших в 'комнаты смерти' тоже скончались, не приходя в сознание. Странный, быстро действующий, но вместе с тем загадочный яд - всё это явно указывало на виновников, на Рим и на тех, кто правил им и Италией в целом. Борджиа! Только они не просто умели пользоваться ядами, но и применяли столь жуткие и устрашающие составы. Лишь через пару часов, когда воздух сам по себе окончательно очистился, улетучившись через выбитые окна и открытые двери, дознаватели из числа опытных в подобных делах монахов сумели воссоздать очень приблизительную, но всё же картину случившегося.
   Свечи. Яд был подмешан в их воск. Причём лишь в срединную часть, чтобы начать действовать не сразу после того, как они будут зажжены. Курильницы, где к обычным благовониям было подмешано нечто иное, тоже ядовитое. И кувшины... 'вода' в них подернулась каким-то странным налётом, а на дне можно было разглядеть гнилостного цвета осадок, которого просто так образоваться не могло. Травили наверняка, но вместе с тем так, чтобы яд начал выделяться не сразу, и первое время его нельзя было почуять. Сперва отравленные теряли сознание, словно бы засыпая, а уж потом... Потом было поздно.
   Виновник? Не тот, что отдавал приказы, а исполнитель! Тут тоже не было вопросов. Брат-инквизитор Отто Виттерштейн, в последнее время приближенный кардиналом Крамером за свои изобретения нового, особенно устрашающего пыточного инструмента. Особенно 'прославилась' его 'железная дева', представляющая собой особенный шкаф, ощетинившийся изнутри множеством гранёных игл. Причём длина этих самых игл могла увеличиваться и уменьшаться извне. Палачу или инквизитору-дознавателю для этого нужно было лишь поворачивать в ту или другую сторону несколько расположенных снаружи колёс. И не только 'железная дева' была порождением разума Виттерштейна. 'Маска молчания' и 'пояс целомудрия', не просто сживающие или - в зависимости от особенностей - колющие голову и срамные органы, но и жгущие плоть изнутри едкими жидкостями, поступающими по полым трубкам-иглам...
   Такого мастера дознания кардинал Крамер не мог к себе не приблизить, удостоверившись предварительно, что тот 'твёрд в вере'. Это доказывалось личным участием брата Отто в допросах еретиков с применением его же пыточных механизмов. Он и участвовал, хотя и как наблюдатель. И вот, неожиданно для всех, он исчезает, в то время как остальные мертвы.
   Кто-то мог считать, будто это случай или бедного инквизитора, сделавшего для Ордена святого Доминика немало, коварно похитили, но... Только не Юлий II. Уж он знал, как долго способны Борджиа готовить удар, как умеют подготавливать подходящее для этого орудие. И разменять какого-то германского механика, работающего за золото или за иные награды, на уничтожение главы инквизиторов... Это они могли, и без каких-либо сомнений!
   А потом и раздумывать стало излишним, поскольку Отто Виттерштейн нашёлся. Так нашёлся, что лучше бы этого не случалось. Очень уж находка оказалась ядовитой, опасной и возмутительной для всех сторонников Юлия II и авиньонского Святого Престола. Сам он, конечно, там не был, но рассказали во всех подробностях, упомянули про каждое слово. Проклятые Борджиа! Проклятый брат Отто, оказавшийся совсем не братом добрым христианам!
  
  ***
  Авиньонская площадь, несколько ранее.
  
   Кружащаяся голова, подступающая к горлу тошнота, уплывающее куда то сознание. И вместе с тем понимание, что надо держаться, сохранять рассудок и уж точно не падать в обморок. Вместе с осознанием, что сам виноват, что не стоило оставаться в заполняющейся ядовитым воздухом комнате дольше, чем на пару-тройку минут. Тем более не стоило дожидаться потери сознания Крамером и остальными, затем частично приводить кардинала в чувство, чтобы последними услышанными тем словами были те, заставляющие осознать причину его скорой смерти и крушение не только личных, но и вообще планов Ордена святого Доминика.
   Не стоило. Но отказать себе в подобном Отто не мог. Не мог и не стал. А ещё не чувствовал в себе желания дальше жить, влачить разом потерявшее смысл существование. Крушение сперва всего, во что верил, затем потеря последнего, то есть желания отомстить... Он прошёл свой путь. А ещё должен был расплатиться за те жуткие вещи, которые делал во имя того, чтоб добраться до настоящих виновников постигшей его трагедии.
   Раньше у него были любящие родители, брат, две сестры. А затем пришла она... оспа. Не стало родителей, затем, от невыносимости жить с изуродованным болезнью лицом и полуслепотой, бросилась в реку сестра. Осталась последняя, Гретхен. Только она, после всех постигших семью несчастий, решила, что сделает всё, дабы избежать болезней, скудости, жизни в небольшой деревеньке. И уж тем более не могла понять брата, который отправился в монастырь, чтобы удалиться от так жестоко обошедшегося с ними всеми мира.
   Не могла понять, но родственные чувства всё равно никуда не исчезали. Потому время от времени, но не реже раза в год, она появлялась поблизости от монастыря францисканцев близ Франкфурта, а уж там всегда находила возможность встретиться с ним, со своим братом, рассказывая о произошедшем в жизни и то хвалясь успехами, то сетуя на неудачи. Год за годом, постоянно и неизменно. Потому Отто знал и о замужестве, сперва казавшемся Гретхен удачным выбором, а затем... превратившемся в нечто иное. А поскольку сестра ещё тогда, после смерти от оспы родителей, поклялась, что сделает всё, лишь бы миновать подобной участи... Неудивителньо, что знающий, какими именно травами и настоями из них можно лечиться, ведает и об ином применении растений. Особенно том, которое укорачивает или и вовсе прерывает жизнь.
   В общем, муж Гретхен умер 'естественной смертью', выпив слишком много вина и упав в реку, где его и нашли. А уж о том, какие именно добавки в вине вынудили его сперва полностью потерять разум. а затем и лишиться чувств... Это знала лишь его нынешняя вдова и он, брат Отто, францисканский монах. И оба они, знающих, не собирались раскрывать тайну кому-либо третьему.
   Затем... Гретхен, попробовавшая жизнь в брачном союзе и разочаровавшаяся в ней, второй раз к подобному не стремилась. Поскольку жить она хотела хорошо, но при том была женщиной, то... О нет, никакой торговли собственным телом! Зато торговля травами, и не только целебными составами на их основе. но и иными, помогающими избавиться от нежелательного плода... Покупали подобное многие. Да и осторожность Гретхен соблюдать удавалось, ведь торговала подобным она не там, где жила, в иных местах.
   Опасный способ заработать. Очень опасный, учитывая никогда не утихающие, а вдобавок то и дело усиливающиеся охоты на 'ведьм и ворожей'. В их же число постоянно попадали и такие вот травницы. Особенно варящие составы для скидывания плода. Если, конечно, у них не было высокопоставленных покровителей. У Гретхен был... но умер. А вот новым или новыми, столь же влиятельными, она обзавестись не успела. За что и поплатилась, попав под взгляд очередного инквизитора из числа тех, кто любил проехаться по городам, выискивая и вынюхивая ересь с 'колдовством'.
   'Добрые христиане' редко когда заступаются не просто за 'колдунью', но еще одновременно красивую женщину, что замечена либо подозревается в торговле снадобьями. А уж слухи о 'рыжей Гретхен' шли давно. Как и о том, что та может продать самые разные настои. Правды среди слухов было, ясно дело, мало, но... Инквизиторам правда никогда не требовалась, а вот яркий костер всегда. Правда, в пламени большого костра горело уже мёртвое дело - знающая толк в травах и лишённая наивности женщина всегда держит при себе яд - но доминиканцам и такое годилось. Заодно сожгли и десяток других, опять таки женщин из числа 'затронутых ведьмовской заразой', а проще говоря тех, кто покупал что-либо у Гретхен и вместе с тем был достаточно молод и красив, чтобы сталь показательной жертвой.
   Что сам Отто? Он про это ничего не знал. Сперва не знал, потому как забеспокоился, когда единственный родной человек не появился в примерно условленное время в окрестностях монастыря. Месяц, другой... Беспокойство за сестру достигло края, и он покинул монастырь, даже не озаботясь разрешением. Впрочем... ничего особого ему и не грозило, ведь достаточно умных, грамотных и в то же время не стремящихся к росту в иерархии монастырской было немного. Очень немного.
   Не слишком и долгий путь до Майнца, визит в место, где раньше жила Гретхен. Жуткая правда... И разом рухнувший мир. Снова рухнувший, оставивший понимание, что теперь он остался совсем один. А ещё знание о том, кто именно виновен. Если в первый раз это была болезнь, то теперь... Такие же как и он монахи, пусть и из другого ордена, доминиканцы. Служители того же самого бога, вера в которого разом исчезла, обратившись в тот самый пепел, который остался от Гретхен.
   Впрочем, не совсем. Отто Виттерштейн продолжал верить в то, что тот самый бог существует, что его влияние велико, а силы почти безмерны. Это осталось по-прежнему. Зато благоговение и смирение перед этой силой, посылающей милости и кары, сменилось на самую лютую ненависть. Особенно ненависть к тем, кто представлял самые жестокие проявления сил и желаний этого бога - Ордену святого Доминика, инквизиторам.
   Ненависть в целом и ненависть к конкретным людям, имеющим лица, имена, место, где те жили. Отто нужны были те, кто участвовал в поимке Гретхен, суде, кто вёз уже мёртвое тело на площадь, привязывал его к кресту над костром и подносил факел с политым смолой и маслом дровам. Они должны были умереть, все они, без исключений.
   Пусть мести или же воздаяния, ибо бывший францисканец, бывший монах, бывший христианин не видел разницы. Были лишь он, цель и желание скорее закончить, после чего воссоединиться с родными. Неважно где, но точно не в том 'раю', о котором говорили ему, да и он сам говорил раньше. Теперь Отто был полностью уверен, что уж сестра его точно не могла оказаться в средоточии всей той лжи, которая веками изливалась в уши мириадам людей во множестве городов и стран.
   Ряса монаха, рубище нищего, чистые одежды писаря, мелкого странствующего торговца, иные обличья. Полтора года! Этого хватило, чтобы избавиться от стражников, схвативших Гретхен; от палача и его помощников, причастных к этому делу; от судьи, наконец. Двое из трёх инквизиторов также не миновали смерти, причём самой мучительной. Одного заживо сожрали крысы, другой же мучительно умирал со вспоротым животом, будучи погружен по шею в выгребную яму. Но оставался один, покинувший германские земли, отправившийся на юг, в земли итальянские.
   Туда отправился и Отто, ведомы сжигающим изнутри пламенем мести. Отправившись же, внезапно привлёк к себе внимание тех, кому до него вроде и дела особого не должно было быть. Внимания Борджиа. Необычное внимание, поскольку тогда ещё не королю Италии, но уже Великому магистру Ордена Храма Чезаре Борджиа не было дело до убитых Виттерштейном палачей и инквизиторов. Хотя нет, не совсем так. Дело было, но всё совершённое вызвало у сына понтифика не негодование, а понимание с одобрением. Более того, глава тамплиеров предложим ему, беглому монаху, роскошный подарок - того самого инквизитора, да ещё, по словам дарителя 'в подарочной упаковке'. Это не было преувеличением. Ведь жертву доставили Виттерштейну перевязанную шёлковыми ленточками, облитую маслом и с раскрашенным под яблоко кляпом во рту. Оставалось разве что факел поднести. Что он и сделал, понаблюдав вволю за тем, как не столь медленная, но очень мучительная смерть от огня забрала последнего из виновников.
   А после такого... Бывший монах понимал - долги надобно отдавать. Особенно такие, связанные с жизнью врагов. Но к удивлению своему обнаружил, что прямо здесь и сейчас от него ничего требовать не собирались. Полная свобода, доступ в библиотеки Рима и даже Ватикана, возможность бывать в святая святых Борджиа - замке Святого Ангела. Пусть и без огласки, скрыв лицо под капюшоном плаща, открывая оное лишь по разрешению. И периодические разговоры то с самим Чезаре Борджиа, то с кем-либо из его приближённых.
   Разговоры. Они оказались не простыми, а с подвохом. Он понял это не сразу, а когда осознал, всё уже было кончено. В том смысле, что Отто Виттерштейн осознал - его месть хоть и свершилась, но затронула лишь исполнителей, 'руки'. если так можно сказать, Да и то от потери нескольких рук голова, а именно руководство инквизиторов, ничего и не потеряла, и, тем более, не испугалась. А если так, то стали ли его усилия чем-то большим, чем укус комара? То-то и оно, что не стали. Зато наполненные ядом и сочувствием слова Великого магистра тамплиеров жгли душу так, как никогда раньше:
   - Ты сделал то, на что осмеливались немногие. Это достойно уважения. Но не понял, что обрубив лернейской гидре одну из множества голов, лишь освободил место для другой, вырастающей аккурат из обрубка. Хотя... В твоём случая не было позабыто и 'целебное прижигание'.
   - Смерть в огне, Ваше Высокопреосвященство? - уточнил тогда Отто. - Но сгорел лишь последний и то тайно, в ваших же подвалах.
   - Не это. Символически. Учись разделять подобные понятия, бывший монах, бывший слуга Господа.
   Борджиа скалился, ничуть не смущаясь тем, что Виттерштейн ничуть не скрывал своё разочарование в вере и даже отречение не только от данных ранее обетов, но и от Христа с Богом-Отцом. Казалось, его это только забавляло. Сперва казалось. Потом обнаружилось, что и в этом аспекте будущий король Италии видел для себя пользу.
   - Вставая на дорогу мести, нельзя останавливаться. Если, конечно, ты не возжелал вновь впасть во искушение смирения и всепрощения, как учили тебя с самого детства, читая библию, жизнеописании святых, проповедуя с амвонов и на городских площадях.
   - Я больше не прощаю зло!
   - Нет ни зла, ни добра как таковых, - вновь звучал спокойный голос Борджиа. - Ты уничтожил виновных в смерти твоей сестры. Зло это или добро? Добро для тебя, Гретхен, множества замученных инквизицией и их несчастных, сумевших уцелеть родственников, что лишились близких и получили исковерканную душу в 'награду' от слуг тех, кому всю жизнь молились. Зато для Ордена святого Доминика ты и тобой содеянное есть зло безусловное. Равно как и для всех фанатично верующих, мечтающих о том, чтобы весь мир превратился в то, что хотели устроить фра Савонарола и его последователи. Посему... Зло и добро не универсальны, а ситуативны.
   - Слышать такое от служителя Господа...
   - Пастве, а проще говоря, стаду овец и баранов, такое и впрямь слышать не стоит. Но ты то уже давно сбросил ошейник и разучился блеять, Отто Виттерштейн, вывший сперва барашек, затем рядовой пастух блеющего стада, а нынче ставший хищником, режущим не покорно блеющий скот, а тех, кто направляет оный. Кровь, пролитая лично, смывает многие оковы. А ещё она либо просветляет разум, либо ввергает его в пучину кровавого безумия, где кровь льётся лишь для удовольствия. Именно там находятся многие инквизиторы. Почти все из их числа. И это я тебе хочу показать и доказать.
   Чезаре Борджиа действительно рассказал и показал очень многое. Не просто так - впустую этот... называть его 'преосвященством' Отто перестал быстро, ограничиваясь тамплиерским титулованием - а используя монаха-отступника как глину, из которой лепил нечто нужное ему. Расшатывать веру уже не приходилось, от неё остались лишь пепел и ненависть. Направить ненависть тоже труда не составляло - Виттерштейн понимал, что приказы жечь 'ведьм и еретиков' отдавали другие, а не те, кого он убил. Зато не понимал до поры, что от него хотят. Не мог же он просто отправиться и пробовать зарезать или застрелить кого-то из важных фигур в Ордене Братьев-проповедников. Это бы ничего не дало... точно не Борджиа, которые не любили простые решения. Особенно те, успех которых сомнителен.
   Оказалось, что он - а наверняка и не он один - был необходим для иного. Чего именно? Как 'троянский конь', вкатываемый пусть не в ворота мифической Трои, но в твердыни верхушки доминиканского Ордена. Отсюда и необходимость убедиться в полной и абсолютной ненависти к инквизиторам, и в отпадении от веры, а также в том, что хватит способностей не показывать все этого.
   Вот с последним и были сложности. Отто поначалу даже представить себе не мог, что согласится на даже отсутствие действий в мгновения, когда у него на глазах станут пытать или сжигать очередную 'ворожею', что неизменно станет напоминать об участи, постигшей сестру. Однако... Каждый новый разговор с главой тамплиеров постепенно менял бывшего монаха. Осторожно шаг за шагом. Вера в Христа, понятное дело, уже не могла восстановится, но вот вера в нечто иное... А он любил читать, причём и о минувших событиях также. Тамплиеры! И слухи об их знаменитом проклятии, вновь вспыхнувшие после случившегося с королём Карлом Валуа и маршалом де Ла Тремуйлем.
   И не в проклятии дело, но в том, что за обвинения были предъявлены Ордену Храма. После того, что говорил нынешний Великий магистр, как-то легче было поверить в то, что и прежние также не были очень уж ревностными и смиренными служителями господа. Но не то чтоб это сколько-нибудь смущало Виттерштейна. Равно как и произносимые Борджиа слова, раз от раза становившиеся всё более еретическими... для других.
   'Любые принуждения значат лишь то, что данные под давлениями и угрозами клятвы не имеют никакой силы...'
   'Обман и есть обман, но обман детей есть нечто совсем уж мерзкое. А когда детям внушают мысли о греховности лишь из-за рождения - есть ли нечто более лицемерное?'
   'Как относятся к тебе, так и ты относись. Зеркало - вот есть идеальное отображение того, как должно поступать на добро и зло в отношении тебя'.
   'Делая доброе в своём понимании, ты бросаешь добро в воду. Оно может вернуться, а может и кануть в бездну'.
   'Прощая врага, ты лишь побуждаешь его к подобным деяниям, идущим во вред если и не тебе, то близким. Ну или тем, кто окажется в схожем положении'.
   'Нет ничего предначертанного и лишь люди творцы своей судьбы... Если у них окажется достаточно сил, чтобы сойти с отведённого им пути'.
   Беседы, книги, 'случайно' оказывающиеся в отведённой комнате трактаты. Не то довольно древние, не то современные - этого Отто не мог понять, да и не особенно стремился. Ему хватало и того, что они отвечали его мыслям, стремлениям, представлениям о мире, новых представлениях, в коих не было ничего от прежних, безжалостно растоптанных теми, к кого он верил и коими был жестоко обманут. Их он переписывал, чтобы не забыть, не упустить возможности нащупать новую истину. Каждый нуждается в некой путеводной звезде. Отступники тоже. Особенно они.
   А потом... Потом его, выкованный в особой незримой кузне клинок, метнули в нужном направлении. Туда, поближе к инквизиторам, да к тому же снабдив 'волшебным ключом', отпирающим множество надёжно закрытых дверей. Знали, что придётся по душе некоему Генриху Крамеру, автору 'Молота ведьм'. Абсолютно омерзительные, воистину бесчеловечные пыточные механизмы, доставляющие ужасные страдания, способные не просто добиться от пытуемых признаний, но и доставить несравненное удовольствие палачам.
   'Железная дева' - вот что стало первым изобретением, поставленным на службу инквизиторам. Оно же привлекло внимание Крамера и не только его. А уж создателю подобного было очень легко перейти из францисканского в Орден Братьев-проповедников. Затем 'пояс целомудрия', потом 'маска молчания'... И каждое новое 'его' - на самом деле порождение разума Борджиа или кого-то из его приближённых, возможного, того знаменитого да Винчи - изобретение опробовалось и применялось на невинных жертвах. Раз за разом. Снова и снова. Он же вынужден был носить маску! Не любителя наслаждаться страданиями - она оказалась просто не способна с достаточной достоверностью прирасти к лицу - но учёного механика, интересующегося лишь своими механизмами и их использованию во благо Веры. Кстати, именно этим 'приступом вдохновения' и было объяснено бегство из францисканского монастыря. Дескать, требовалось уединение и тишина, а не постоянные отвлечения на посты и молитвы.
   Да, подобное объяснение братьями-инквизиторами было принято с полным пониманием. Они и сами знали толк в самых разных радостях и 'радостях'. И чем более длительное время теперь уже как бы доминиканец брат Отто проводил близ инквизиторов, тем сильнее в этом убеждался. В чём в 'этом'? В том, что уничтожение этих подобий человеческих станет достойным завершением его мести. И особенно смерть самого Крамера, ставшего сперва главным в Ордене святого Доминика, а потом и кардиналом, и Верховным Инквизитором милостью Папы Авиньонского Юлия II.
   Доверие... Крамер мало кому верил хоть в небольшой мере, но вот своего личного творца замысловатых пыточных машин приблизил достаточно. И это было как раз то, что и требовалось от Отто. Он оставил сообщение - условное, непонятное никому, даже букв не имеющее - сразу в тройке мест, после чего стал ждать. Упорный же дождётся... сие было ведомо Виттерштейну и раньше. Он ждал, упорно ждал. И как только получил знак, сразу же нанёс удар. Не клинком, понятное дело, поскольку не был достаточно умел в обращении с оружием, хотя бить в спину и неожиданно пришлось научиться. Ядом. Сразу по самым высокопоставленным инквизиторам, смерть которых ударила бы не только по самому Ордену Братьев-проповедников, но и по Авиньону, по здешнему Святому Престолу.
   Это было раньше. А теперь, сам вдохнув собственной - предоставленной Борджиа, аптекарем Сатаны - отравы, он даже не хотел, не стремился выжить. Хотелось закончить жизнь в этом мире, но сделать это ярко. Правильно сделать. Так, чтобы смерть осталась в памяти и пробудила тех, кто долгие годы пребывал в глубоком смиренном сне. Как он сам раньше, до случившегося с... Гретхен.
   Облик сестры почти стёрся из памяти, а портрета, понятное дело, не имелось. Совсем мимолётное чувство печали сменилось на осознание. Что это и не столь важно, ведь скоро, совсем скоро они встретятся. Пусть черты лица Гретхен расплывались, не складывались в целое, зато оставалась любовь к ней. Но сперва... Последний акт выступления под названием жизнь... и завершающая её смерть. А запоминающейся её должны были сделать нужные слова. Слова, которым не должны будут помешать, если не захотят испытать на себе взрыв пары бочек пороха - не простых, а специальных - что обложены подобающих размеров камнями. Такими, чтоб те разлетелись как и куда надо. Имея такую угрозу рядом с собой, авиньонская стража поневоле поостережётся. Умирать хотят далеко не все. Мало кто хочет!
   Откуда взялся порох, тележка? Всё можно купить, если знаешь, где именно, а ещё имеешь достаточное количество золота. У Виттерштейна имелось всё необходимое. Останавливать же персону, пусть и не слишком известную в Авиньоне, но относящуюся к доминиканцам, да к тому же имеющую при себе весомые бумаги - дураков не имелось. Отцы-инквизиторы славились прежде всего 'очищением душ', а делали это посредством сжигания, утопления, удавления и прочими ни единожды не привлекающими людей способами. В том смысле. что никто не хотел участвовать в этом как очищаемый... Смотреть то любили многие. Чересчур многие!
   Принятые не лекарства, помогающие исцелению, но иные составы, дающие повышенную бодрость, но окончательно сжигающие тело, давали возможность не просто почувствовать себя особенно живым, но и распирали изнутри особой силой. Как раз это и требовалось Отто. Остановиться не в центре площади, но ближе к Папскому дворцу... жаль, вплотную не вышло, стража не позволила бы, не пустила именно с повозкой. Но и так, если что, хватит. Уж большую яму на площади он как прощание оставит. И память, что гораздо важнее.
   Отдать приказ вознице остановиться, бросить золотую монету ошалевшему от подобной щедрости человеку и... зажечь светильник из хрупкого стекла, что при падении разобьётся, тем самым поджигая пропитанные маслом доски. Огонь, порох в бочонках, взрыв! Но всё это не сейчас, несколько позже. Сейчас же пришло время слов. Для кого? Для людей. которых в это время на площади хватало, а уж поглазеть на нечто необычное простой народ всегда готов. Особенно если это необычное напитано кровью, смертью и страхом.
   - Люди Авиньона, - громко, на пределе своих сил закричал Виттерштейн, привлекая к себе внимание. - Сегодня смерть забрала к себе не случайных жертв, а самих кардинала Крамера, архиепископов Шпенглера и де Деса, а также иных высокопоставленных инквизиторов. И смерть эта была не случаем, но умыслом. Умыслом тех, кто устал от лжи и звериной жестокости тех, кто год за годом отправлял на костры невинных, наслаждаясь их мучениями. И это говорит вам тот, что находился внутри Ордена изуверов, именующих себя Братьями-проповедниками. Я, Отто Виттерштейн, вынужденный создатель 'железной девы' и иных орудий пыток, расплатился за сотворённое, уничтожив создателей 'Молота ведьм' и их приспешников. И совершил возмездие за тех, кто сгорел на кострах, был утоплен, задушен и убит иными мучительными способами.
   Уже этих слов хватило, чтобы привлечь к себе внимание. заставить толпу перекликаться десятками изумлённых голосов, но вместе с тем... Стража. Она также не дремала, а уж пресекать и искоренять угрозы тут, в центре Авиньона. Они наловчились. Только вот опять же не очень захотели рисковать, услышал иные, предназначенные как раз для них слова.
   - Два бочонка пороха и огонь в моей руке. Выстрелите - я упаду и будет взрыв. Подойдёте - и будет взрыв. Страха нет, я отравлен тем же ядом и скоро умру. Но вы, жители Авиньона, вы не бойтесь, - ещё громче воскликнул Виттерштейн, видя, что толпа готова удариться в бегство. - Взрыв, когда бы он ни случился, будет направлен в сторону Папского дворца и вглубь. Я не инквизитор, хоть и вынужден был скрываться под маской одного из них. Невинные не должны быть убиты и замучены. Это путь их Бога. Того, который перестал быть моим. Ибо не может человек стоять на коленях и возносить хвалу тому, чьим именем творятся немыслимые зверства над единоверцами. Пусты оправдания тех, кто называет жертв еретиками или ворожеями. И пусты слова мучительно умершего на кресте, раз своей пастве он несёт лишь муки и с самого рождения клеймит младенцев первородным грехом, который обязаны те искупать всю свою жизнь. Потому слушайте же то, что говорит вам отринувший веру смиренных рабов, веру готовых смотреть на казнь родных и близких своих, лишь бессильно плача, а то и слёзы скрывая, опасаясь следующими оказаться на костре. Слушайте, ибо я не только слово принёс, но и делом предварил его, избавив мир от чудовищ в образе человеческом и рядящихся в одежды праведников.!
   Убеждённость. И подтверждение слов делами. Быть может, Отто не столь многому научился в Риме, у Борджиа, но уж то, что слова никогда не должны расходиться с делами он запомнил крепко. Как оказалось, на всю жизнь запомнил. Сейчас абсолютная уверенность, отсутствия ничтожной доли лукавства в звучащих, разносящихся по площади словах, поневоле приковывали к себе всеобщее внимание. Отто делился с заворожёнными людьми мыслями, идущими от сердца, к тому же выстраданными за долгие месяцы сперва в Риме, а потом и тут, в сердце всего того, что было ему до глубины души ненавистно.
   - Бог есть в каждом из нас, необходимо лишь взглянуть внутрь, отбросить навязанное и познать истинное. Только тогда увидишь тропу, что приведёт тебя... И мало кто из вас сделает круг, вновь придя к Саваофу и сыну его, Иисусу!
   Да не будет пред вами запретов, помимо тех, которые вы сами изберёте, дабы не уподобляться тупым животным. И не уподобляясь стаду овечьему особенно ведь глупее его сложно найти тварей. Тому стаду, которым именуют вас снова и снова в храмах. А вы лишь смиренно блеете, крестясь и, благодаря и щедро платя 'руном златым и серебряным'.
   - Иисус любит тех, за кого он умер на кресте, смертью своей искупив...
   Неожиданно для себя Отто одним лишь взмахом руки и презрительной гримасой заставил заткнуться посреди фразы какого-то человека. И новые слова, на сей раз про любовь.
   - Любовь дарят лишь тем, кто этого достоин, но не тем, кто её требует! Или вымогает, твердя, что ты обязан любить всех, даже врагов или омерзительных тебе существ. Говорит и при том лжёт, потому как есть ли любовь в кострах и плетях, в творящихся под покровом тьмы в монастырях развращении юных мальчиков и прямом насилии над ними? Нет её там. Потому не ждите любви от небес, там лишь ложь.
   И всепрощение ложно, ибо прощая, вы дозволяете обидчикам снова и снова торжествовать, пользуясь вашей слабостью, может и не тела либо разума, но духа.
   Потому трижды проклят слабый духом. Собою же и проклят! Плодами же проклятья пользуются не сильные, но хитрые. Торжествующе хохочущие после того, как прочитают вам проповедь о благости смиренных и терпеливых.
   Всё больше людей. всё внимательнее они. И порой возникающий то ропот, но перешёптывания - это показывало Виттерштейну, что он выбрал верную тактику. Страх и интерес. Просто страх у стражников, видящих огонь и убеждённых, что взрыв может произойти в любое мгновение. А стрелять без приказа... приказа действительно высших тут, в Авиньоне - означало навлечь на себя множество кар не небесным. А самых настоящих земных.
   Обольщаться не стоило. Было очевидно - долго ему говорить не дадут. В любое мгновение вонзившаяся в грудь стрела. Арбалетный болт, пуля могли оборвать его и так догорающую жизнь. Значит, следовало успеть сказать самое главное.
   - Я могу не успеть! Скажу лишь, что ищите дорогу к собственному пути среди сказанного и не только. Мудрость, приводящую каждого на особую трону. Ведь Templi omnium hominum pacis abbas готов узреть и принять каждого, кто достаточно умён, смел и упорен, чтобы сделать первый шаг. Запомните! Templi omnium hominum pacis abbas! И Отрывки из Книги Тайн, Книги Времён и Книги Гордости станут вашей путеводной звездой. Проще же всего узреть путь утром, когда остаётся лишь та самая, путеводная. Имеющие уши да слышат, имеющие разум да поймут! Я сделал то, что был должен и не боюсь того, что будет. Ибо страх - есть главный ваш враг. Из страха люди ломают свои души, делая чистоту грязью, решительность превращая в угодничество, а смелость переплавляя в подлость. И никогда не становитесь на колени, лишь одно преклоняя перед достойными того! Ибо в этом есть...
   Боль. Она пришла внезапно, но тут же отступила. Лишь улыбка, пусть и кривая, появилась на лице монаха-отступника, увидевшего вонзившиеся в него арбалетные болты, легко пробившие носимую под рясой броню.
   - Я ухожу в огне, - прохрипел Отто. - И пусть он сожжет крылья ангелов и одежду самого Саваофа!
   Падающий вниз сосуд с пламенем, вспыхнувшие доски, пропитанные маслом. Порох... И взрыв, который действительно оказался направлен в сторону Папского дворца.
   Правда и любопытствующим досталось. Порыв горячего воздуха, разбрасывающий всех и вся. Оглушающий грохот, крики... И место взрыва, которое хоть и должны были заделать в скором времени, но вот память то стереть будет гораздо сложнее. Подобного Авиньон ещё не видел...
  
  ***
   От некстати нахлынувших мыслей о недавно произошедшем Юлий II вновь скривился. А куда деваться? Сейчас каменщики заделывали огромную воронку, оставшуюся после взрыва на площади перед Папским дворцом, а заодно исправляли менее значимые повреждения. Но это зримые следы, которые можно скрыть. Страшным было другое, и под другим он подразумевал не только смерти кардинала Крамера и иных высокопоставленных инквизиторов, но и наиболее опасное - публичность. Проклятый Господом Виттерштейн своим предсмертным выступлением на площади сказал слишком много и сделал это чересчур ярко, оставшись в памяти многочисленных авиньонцев. Слухи же, они всегда расползались слишком быстро и очень далеко.
   Не просто слова, а настоящая проповедь, направленная против всего и всех, но первей всего против авиньонского Святого Престола и инквизиции. Поэтому прежде всего требовалось понять - был ли Отто Виттерштейн одиночкой или... Вот 'или' по настоящему пугало Джулиано делла Ровере. Одно дело бороться с ересями или там мусульманами, а совсем иное с чем-то совсем неведомым и от того куда более пугающим. Очень уж уверенно говорил мертвец, упоминая некие таинственные Книги Тайн, Времён и Гордости. Счесть это бредом безумца? Но безумец не смог бы сперва подобраться к вершине Ордена Братьев-проповедников, а затем её уничтожить. Да и принесение себя в жертву было слишком хорошо подготовлено, спланировано, осуществлено. Так одиночки не действуют!
   Скрип двери. Взгляд в сторону входа, и Юлий II увидел того, в ком никогда не сомневался. Одного из немногих действительно верных, потому как связанных с ним по крови людей - кардинала Джироламо Бассо делла Ровере.
   - Джироламо... Хоть ты порадуй меня! Что ни человек, то новое печальное известие, не дающее смотреть в будущее с уверенностью или даже надеждами.
   - У меня есть для тебя разные слова. Джулиано, - вошедший в кабинет понтифика присел в одно из пустующих кресел и. задумавшись, начал перебирать жемчужные зерна чёток. - Одни огорчат, другие заставят задуматься, третьи... Надежды остаются, а радости здесь и сейчас испытать не получится. Времена теперь мрачные под небом Авиньона.
   В этом то понтифик не сомневался. Мрачные, и улучшения 'погоды' ожидать не следовало. Уж точно не раньше того дня, как авиньонские клирики окажутся внутри стен Иерусалима не как покорные просители, а хозяевами отвоёванного у магометан священного города. Благо договорённости меж Людовиком XII и Баязидом II уже были достигнуты, да и войска скоро придут в движение. Не прямо сейчас, не через неделю даже, но точно не позднее пары месяцев. Увы, но Франции сейчас приходилось опасаться ударов с самых разных сторон. Англия, Священная Римская империя, даже вроде бы малая и ничтожная Бретань! Все или почти все соседи с радостью откусят кусок от больного тела ещё недавно могущественного королевства. Не зря же простой народ вновь начал поговаривать о нависшем над Валуа проклятии, которое и со сменой короля не отступило. Опасные разговоры... которые ещё и усилятся после случившегося тут, в Авиньоне.
   - Я тебя слушаю. Говори как есть, не старайся пощадить мою гордость.
   - Не до гордости сейчас, - вдохнул кардинал, прикрыв глаза, словно желая хоть так отстраниться от многочисленных проблем. - Это Борджиа. Такие яды используют лишь они. такими знаниями о том, как взрывать, чтобы снести одних и не затронуть других, обладают только из мастера. Безмерная наглость и умение получить выгоду из всего... тоже их образ мыслей и деяний. Отто Виттерштейна подготовили они. Ещё и слова этого порождения борджианского Рима... 'Templi omnium hominum pacis abbas', - мы знаем латынь и понимаем, что в переводе это звучит как 'настоятель Храма мира всех людей'. Это нотарикон. Возьмём первые буквы, одну из подборок, получив 'Temohpab'. Затем перевернём и затем снова прочитаем. Baphomet! Я знаю, ты, как и я, читал всё по Ордену Храма и особенно по процессу над ними.
   - Ты ещё сюда Книги Тайн, Времён и Гордости прикрепи, чтобы не отвалились случайно, - ядовито процедил Джулиано делла Ровере. - Яды Борджиа и другие их привычки ещё не означают, что Виттерштейн был одним из их людей. И тамплиером он быть не может.
   - Но слова... Они не могут быть совпадением!
   - Борджиа, особенно Чезаре, никогда не сделают то, что способно им повредить. Они могли приказать убить Крамера и других - могли и сделали - способны и устроить взрыв посреди Авиньона, рядом вот с этим вот дворцом. Но те слова на площади, полные ненависти к Вере и Церкви - это вредно не только для нас, но и для Рима, того Святого Престола. Ищи других, Джироламо! Тех, кого Борджиа пытались использовать в своих целях, но кто или не был им покорен или перестали быть таковыми. Знающих о тамплиерах, использующих кое-что, а также имеющих собственные или 'свитые книги' или оккультные трактаты.
   - Культ?
   Юлий II кивнул, хотя удовольствия наконец то проснувшаяся понятливость родственника ему всё едино не доставила.
   - Настоящий культ, а не очередная ересь. Если они так громко заявили о себе, не боясь, значит, чувствуют силу и поддержку. Ищите и найдите хотя бы куски этих Книг. Прочитав их, сможем хотя бы понять, с кем придётся столкнуться.
   - Их может быть горстка. Жалкая и почти не опасная.
   - Эта 'горстка' уже обезглавила нашу инквизицию, испугав тех, кто остался. Ты должен знать, что говорят доминиканцы!
   Оба делла Ровере знали, да и не только они. Пост главы Ордена Братьев-проповедников, совмещённый с титулом Верховного Инквизитора и кардинальским саном в обычное время, освободившись, вызвал бы огромное число желающих его занять. Сейчас же... О, желающие никуда не исчезли, но и числом были поменьше, и страх чувствовался. Более того, они медлили начать эту самую борьбу. Выжидая, не случится ли чего-то ещё столь же грозного и опасного для них. Страх. Тот самый, ранее внушаемый инквизиторами всем остальным, теперь добрался и до самих доминиканцев. По-настоящему добрался. Даже случившееся с Ливорно, где произошли показательные казни из собратьев, оставило куда менее заметный след. Ведь Ливорно казалось столь далёким, да и мученическая смерть постигла инквизиторов пусть не рядовых, но и не столь высокопоставленных. Зато теперь стало ясно, что не защищён никто. И нигде не осталось действительно безопасного места, раз уж посреди Авиньона убили самого Крамера и его ближайших сподвижников. Мало того, не незнакомец со стороны, а вроде как проверенный инквизицией, имеющий перед ней ощутимые заслуги.
   Подозрительность ко всем! Страх мучительной смерти. Неверие в то, что хоть кто-то может обеспечить защиту. Вот что за три отравленных стилета вонзились не в плоть, а в души большей части инквизиторов, тем самым подтачивая, разлагая изнутри одну из самых важных опор Авиньона.
   - Мы найдём их. Обязательно и без промедления, - прохрипел вцепившийся в крупные зёрна жемчужных четок кардинал. - Но нужно что-то делать, иначе страх сожрёт даже самых верных!
   - Иерусалим! - выждав несколько мгновений, понтифик продолжил. - Часть из нас должна будет отплыть вместе с армией. Этим мы обезопасим себя... частично.
   - А что же оставшиеся в Авиньоне и не только?
   - Обещания, много и разные. Золото, новые приходы, саны епископов и архиепископов. Напоминание о том, что с ними случится, если мы проиграем. Что с ними сделают Борджиа, которые никогда, ничего и никому не прощают. Алчность, страх и исполнение самых потаённых желаний - только этим мы удержим свою власть над Церковью.
   - Хочешь победить Борджиа - стань ими сам...
   Джулиано делла Ровере лишь кивнул, соглашаясь со словами другого делла Ровере. Только сказать было проще, чем сделать. Борджиа были сильны не только умом и хитростью, но и тем, что не боялись делать шаг за границу круга, очерченного когда-либо и кем-либо. Они такого позволить себе не могли. Открыто позволить, разрушая старые традиции и создавая на их месте новые. Им оставалось лишь цепляться за уходящее прошлое. Привлекая к себе тех, кто не хотел, не желал, а главное не умел... не меняться даже, а совершенствоваться. И понимать это для них, делла Ровере, не обделённого умом древнего рода, было стократ печальнее.
  
Оценка: 7.97*14  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"