Последние тёплые деньки отдают своё золото стремящейся умереть листве, несколько погрустневшему солнцу и даже воздуху, глотая который тело и душа наполняются невероятным эстетическим наслаждением, почти физическим блаженством.
В осеннем парке малолюдно. Может, виной тому разгар рабочего дня. Вот гуляет молодая мамашка с дочуркой трёх-четырёх лет, на скамейке блаженно воркует парочка разнополых студентов, прогуливающих занятия, служащий парка сгребает опавшие листья, пожилой человек пенсионного возраста неторопливо перелистывает газеты, пристроившись в углу обширной деревянной беседки... А вот гуляет господин средних лет весьма аристократического вида. Он идёт неспешно, наслаждаясь прогулкой, опираясь на зонт-трость. Весь его внешний вид выдаёт в нём человека интеллигентного, с безупречным вкусом: до блеска надраенные чёрные туфли, классического покроя элегантный костюм с идеально подобранными рубашкой и галстуком, гладко выбритое лицо, от которого почти осязаемо веет дорогим одеколоном, очки в изящной металлической оправе, а картину завершает чёрная шляпа, прекрасно гармонирующая с его костюмом - истинный денди.
Что ж, заняться нам, собственно, нечем, поэтому понаблюдаем за этим господином некоторое время - так, из любопытства. А так как имени его мы не знаем, то назовём его условно для себя - Эстет, ибо прозвище сие весьма точно отражает наружность этого человека.
Эстет явно наслаждается осенними пейзажами, любовно глядя на осыпающуюся листву самых невообразимых оттенков: от бледно-жёлтых листьев тополя до бордовых многоугольников маньчжурского клёна. Наверняка мысли его сейчас витают в каких-то чудесных мирах, где торжествуют поэзия и музыка. Если это стихи, то непременно Пушкин, Бунин и иные представители русской словесности, прославившие оную повсеместно: "Унылая пора, очей очарованье..." Что может быть прекраснее поэзии, поэзии золотой осени. Разве что музыка. И музыка эта - несомненно, классическая - наверняка ласкает воображение Эстета. Мелодии Баха, исполненные на органе, одухотворяют даже пространство вокруг мужчины, и волшебство кажется реальным, волны неземных звуков плавно путешествуют в парке, заставляя сердце радоваться и ликовать.
Эстет передвигается по дорожке медленно, но твёрдой поступью, как будто он находится на балу у некой знатной дамы, будто вот-вот грянет оркестр и он пригласит хозяйку, саму Осень, на мазурку. Или на вальс. А его зонт вполне может оказаться шпагой, признаком дворянского благородства.
Несколько затуманенный великолепием взор Эстета падает на маленькую девочку, разгребающую веточкой кучку только что согребённых дворником листьев. Приятный голос Эстета произносит что-то вроде комплимента, уста выдают сдержанную, но милую улыбку, а пухлогубый малыш с торчащими белокурыми косичками в ответ показывает господину язык, ярко окрашенный недавно съеденной карамелью. Эстет умилённо смеётся, мамашка извиняющее улыбается - все счастливы.
Вышеупомянутый служащий парка, проще говоря, дворник, не прерывая своих обязанностей, смачно харкает себе под ноги и бурчит что-то не совсем печатное в адрес то ли своего недуга, то ли просто похмелья. Боже, как оскорблён слух почитателя дендизма! Эстет брезгливо поморщился и поспешил удалиться в более благочестивую часть парка, дабы не лицезреть более скверного мужика.
Негодование, овладевшее Эстетом, исчезло лишь тогда, когда он приблизился к скамейке, на которой студент в чём-то горячо уверяет свою студентку. Наверное, он клянётся ей в верности, а может просто рассказывает сюжет недавно виденного кинофильма. Впрочем, это неважно, ведь вид устремлённых друг на друга глаз вызвал в сердце господина лишь волнующие, прекрасные переживания молодости.
Ах, любовь, любовь! Разве есть на земле что-то более замечательное? Кровь, пульсирующая в разгорячённых сердцах, пылающие бутоны губ, раскрытые для поцелуев, лихорадочный блеск глаз, притягиваемые подобным же блеском - всё это любовь, которую Эстет ещё помнил, о которой душевно ностальгировал.
Юные создания, занявшие осеннюю скамейку, одним свои видом вернули господину хорошее настроение, вновь настроили его на волну тихой радости, и он отправился дальше по тропинке, куда-то вглубь парка, где густота прекрасных образов и вдохновенных пейзажей концентрировалась, благодаря отсутствию шумной толпы, которая в выходной день была бы непреодолимой помехой всякому, кто пожелал бы увидеть мир с лучшей его стороны.
Проходя мимо одиноко стоявшей среди осыпавшихся ясеней беседки, Эстет сдержанно кивнул пожилому господину, читающему газеты, на что получил столь же сдержанный кивок. Мы не знаем, знакомы ли эти люди друг с другом или это был просто знак вежливости, коим весьма напрасно пренебрегает молодое поколение, но выяснить это вряд ли удастся, поскольку пенсионер вновь углубился в чтение "Литературной газеты", а наш Эстет продолжил свой незамысловатый путь в глубину парка.
Чуть поодаль, на застывших каруселях, резвятся беспризорные воробьи, а прямо на пути Эстета, по асфальтовой дорожке вышагивает дюжина благородного вида голубей, обнаружившая пропитание для себя в виде кем-то набросанных хлебных крошек и семян подсолнечника. Голубиного благодетеля нигде поблизости не видно, но птиц это не особенно заботит, и их воркование красноречиво об этом говорит. Эстет подошёл поближе к стайке обедающих голубей и зачарованно застыл всего в шаге от сизокрылого семейства, любуясь совершенством форм божьих тварей.
"Ах, ах, ах!" - воскликнул он и всплеснул руками, умиляясь столь замечательной картиной. Однако резкое движение напугало птиц и те, захлопав крыльями, все разом взметнулись в воздух, теряя от испуга маленькие пёрышки из своего убранства и вязкие капельки помёта - из места соответствующего.
Всё бы ничего, но надо же было такому случиться, что одна из нерадивых птиц метнула едкое содержимое своего пищеварительного тракта прямо на устремлённое в небо, гладко выбритое лицо господина Эстета. Боже, что тут началось!
Обгаженная физиономия Эстета вмиг налилась кровью, губы задрожали, черты исказились гримасой негодования и отвращения.
- Блядь! - воскликнул господин и в сердцах швырнул изящный зонт-трость прямо на асфальт. - Блядский голубь! - закричал он и затопал ногами, замахал кулаками в воздухе так, что шляпа с него слетела, волосы растрепались, а в глазах разгорелось безумное пламя ярости. - Грёбаная птица! Дерьмо! Дерьмо!..
Впрочем, нам стоит заткнуть уши, ибо далее последовали ещё менее цензурные слова и выражения, а степень негодования оскорблённого Эстета вылилась в безумный танец посреди парковой дорожки. Он кричит, осыпая проклятьями безмозглое создание, всё это сопровождается неистовыми телодвижениями и брызгами слюны. Редкие посетители парка вздрогнули, ошеломлённые столь яростным взрывом эмоций: молодая мамашка схватила своё белокурое чадо за руку и поволокла его к выходу, дабы оградить дочурку незнамо от чего; влюблённая (или прогуливающая уроки) парочка инстинктивно сотворила объятия, обеспечивая тем самым некую защиту от внешнего раздражителя; начитанный пенсионер выронил "Литературную газету" на пол беседки и поспешно полез в карман куртки за нитроглицерином... Один лишь дворник невозмутимо продолжает сгребать листья в живописные кучи. Он лишь плюнул себе под ноги и сказал что-то о матери кричащего господина, но расслышать, что именно - нам не удалось.