Огромный маховик мерно бухает, сотрясая мироздание. Этот ритмичный грохот сгущает воздух, делает его похожим на кисель. Я подплываю к лабораторному столу и приникаю к монокуляру, наблюдая за ходом эксперимента. Вспыхнувшая сверхновая впивается в зрачок, протекает в мозг и выжигает его изнутри. Из мертвенно-белого сияния сквозь гул в ушах доносятся обрывки фраз: "зрачковый рефлекс... альтерирующий синдром... локомоторная атаксия..."
Светлая стена. Нет - потолок. Старательно фокусирую взгляд, пытаюсь осмотреться. Глазные яблоки, кажется, проворачиваются со скрежетом несмазанного подшипника. Язык рашпилем скребет по деснам, похоже, обдирая их в кровь. "Эй, кто-нибудь!" - кричу я, и еле слышу свое сипение. Кто-то вскакивает, бросается в дверь, комната заполняется белыми халатами, голосами, суетой...
***
Семен Маркович остановился у палаты, листая пухлую историю болезни, знакомую ему до последней запятой. Немного помедлив, он одернул халат, тряхнул седой шевелюрой и решительно толкнул дверь.
Пациент, сидевший на подоконнике, посмотрел на вошедшего и дружелюбно усмехнулся:
- В белом плаще с кровавым подбоем...
- Ну, положим, походка у меня не такая уж и шаркающая, - улыбнулся шутке Семен Маркович. - Да и вы, Николай Иванович, на Га-Ноцри не сильно похожи.
- Да уж. Теперь, скорее, на Марка Крысобоя, - ухмыльнулся пациент, проведя ладонью по выбритому черепу, испещренному ниточками шрамов.
- Как самочувствие? Боли? Жалобы? - дежурно поинтересовался доктор.
- В целом - нормально. Голова временами побаливает, но не сильно.
- Да-да, - рассеянно покивал врач, - это не страшно. Это мы купируем.
Николай Иванович соскочил с подоконника и прищурился, испытующе глядя на доктора:
- Семен Маркович, давайте начистоту. Чувствую я себя хорошо, однако с выпиской вы почему-то не торопитесь. Более того, меня практически изолировали от внешнего мира - ни книг, ни новостей, ни даже карандаша с бумагой. Мне пара интересных формул в голову пришла, так даже записать не смог! В чем причина?
- Вот как раз про эти интересные формулы я и хотел поговорить, - отвел взгляд доктор. - Видите ли, когда мы приступили к реанимационным мероприятиям, энцефалограф показывал сплошные ровные линии.
- И что это значит?
- Это классическая картина смерти мозга.
Николай Иванович поднял бровь:
- Что-то не припомню архангела по имени Семен Маркович.
Доктор вымученно улыбнулся:
- Приятно, что вы находите место шутке.
- А вы ожидали, что я начну биться в истерике? Как курсистка на выданье?
- Ну не курсистка, конечно. Однако, доводилось мне видеть, как от подобных новостей матёрые мужики самым натуральным образом падали в обморок.
Пациент недоуменно пожал плечами:
- Ну, хорошо, побывал я "на той стороне", вы меня вытащили. Работа, согласен, блестящая. Ну, а проблема-то в чем?
- Проблема в том, что мы вынуждены были применить прямую электростимуляцию мозга.
- Насколько я понимаю, применили успешно. И что? Есть какие-то побочные эффекты?
- Понимаете ли, Николай Иванович, - замялся доктор, - мозг человека до сих пор во многом остается "терра инкогнита". Электростимуляция вызывает резонансную нейроактивность, то есть пробуждает кору полушарий. Но, к сожалению, активность со временем затухает и мозг вновь впадает в спячку.
- Вы, доктор, прекрасно объясняете! Доходчиво! - мрачно сыронизировал Николай Иванович. - Я так понял, что мне теперь предстоит регулярно проходить эту процедуру?
- Нет, при повторной стимуляции нервные волокна необратимо разрушаются.
Пациент нахмурился и задумчиво потер подбородок.
- Значит, всего лишь отсрочка, - хмыкнул он и невесело усмехнулся: - И сколько мне осталось до встречи с вашим небесным коллегой?
- Всё очень индивидуально. В клинической практике известны случаи, когда дегенерация растягивалась на годы - пять, шесть лет.
- Дегенерация? Еще лучше! И от чего зависит, как скоро я стану дебилом?
- Нет-нет, - протестующее выставил ладони доктор, - я употребил "дегенерацию" исключительно в медицинском аспекте. Хотя, конечно, определенное ослабление умственных способностей прогнозируется.
Семен Маркович помолчал, подбирая слова, и продолжил:
- Представьте себе автомобиль, в который залили бензин и запаяли наглухо бензобак. Если ехать медленно, осторожно, стараясь лишний раз не разгоняться, то топлива хватит надолго. А если жать на газ, гнать со всей мочи, то бензобак опустеет довольно быстро. Для вас сейчас любая мыслительная активность - это тот самый "газ", сжигающий нейроны. И чем напряженнее вы думаете, тем меньший запас бензина остается в вашем баке.
- Кажется, понятно, - протянул Николай Иванович. - Иными словами, если я буду вести тихий, размеренный образ жизни, стараться не думать вообще, то лет на пять такого растительного существования меня хватит. А если, к примеру, попробую довести до конца расчеты установки, или набросать основные следствия теории Ферми-Дирака, то превращусь в овощ гораздо быстрее. Так?
- Ну, примерно так, - кивнул Семен Маркович и уточнил: - "Гораздо быстрее" - это месяц-полтора.
- Ясно. Финал одинаков, - подвел черту пациент. Помолчал и добавил: - Вот только результат - разный.
Николай Иванович подошел к окну и уперся лбом в стекло.
- Первый снег, - отстраненно заметил он.
- Что? - удивился доктор. - Ах, да. Снег...
- Знаете, Семен Маркович, - обернувшись, грустно улыбнулся Николай, - есть у нас такая поговорка: если задача не решается в граничных условиях, то надо всего-навсего изменить эти условия. Прикажите принести пачку бумаги и дюжину простых карандашей.
***
Я знаю, за частоколом интегралов где-то прячется та самая формула. И надо только заарканить ее жгутом непослушной мысли и вытянуть на свет. Я даже чувствую, как плотный строй уравнений уже окружил, загнал в угол решение. Осталось всего несколько шагов, и так важно не ошибиться, не пойти по ложной тропинке...
Ох, как болит голова! Просто разрывается на части! "Это опять она, непобедимая, ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы". Надо у Семена Марковича попросить еще анальгетиков.
Так, а если попробовать привести уравнения к единому дифференциалу? Ага, тогда можно будет коэффициенты уложить в матрицу. Кажется, получается. Ну, дальше уже легче. Эх, сейчас бы еще определители миноров посчитать. Ну, ладно, и так неплохо выходит, можно хотя бы грубую прикидку сделать.
Даже и голова меньше болеть стала. Странный эффект: когда решение не дается, голова просто раскалывается. А как только всё начинает получаться, боль куда-то уходит.
***
Здравствуй, родная моя!
Состояние мое стремительно улучшается. Как видишь, уже разрешили писать письма. С посещениями, вернее - с их запретом, тут строго. Равно как и с использованием любых приборов - от телефонов, до компьютеров. Так что общаться будем по старинке - письмами. Сколько же лет я не писал тебе писем? Даже страшно вспомнить!
Лечащий врач, Семен Маркович, пока опасается осложнений, так что еще около месяца мне предстоит пробыть в стационаре.
Обидно, конечно, что все эти передряги произошли именно тогда, когда мы в институте практически вышли на финишную прямую. Но, как говориться, нет худа без добра. Постараюсь с максимальной пользой употребить отпущенное мне свободное время. Очень надеюсь еще до выписки завершить описание базовой теории и, быть может, набросать основные ее следствия.
Часто вспоминаю наш дом, сад. Беседка, в которой мы так любили сидеть, сейчас, скорее всего, занесена снегом. А дорожки в саду, пожалуй, никто и не чистит. Джульетта, наверное, носится, как угорелая, по свежевыпавшему снегу, а потом мокрыми лапами так и норовит влезть на колени. Пишу, а сам улыбаюсь. Признаться честно, очень скучаю по тебе, по нашему дому, и даже по этой шебутной дочери собачьего племени.
Иногда думается, что все эти годы я уделял семье непростительно мало времени. Работа, исследования, эксперименты. Порой кажется, что, полностью уходя в работу, я жертвовал ради этого всем. Вспоминаются косые взгляды коллег, когда приходилось просиживать в лаборатории ночи напролет. И тихий шепоток за спиной, и откровенное неодобрение того, что ты, умница, красавица, отдаешь свою жизнь "этому трудоголику от науки".
Но ведь и ты была счастлива! Да? Я помню, как лучились радостью твои глаза, когда я приходил домой, осунувшийся, усталый, но довольный очередным удачным экспериментом. Помню, как ты огорчалась вместе со мной нашим промахам. И всё, чего я достиг, на самом деле, мы с тобой достигли вместе.
Точно так же, как я не мыслю жизни без моей работы, моих исследований, я не мыслю жизни без тебя, родная моя. Помнишь, нам всегда нравились строки: "Свет - левая рука тьмы. Тьма - правая рука света. Двое в одном сплелись воедино и так продолжают путь".
Что бы ни случилось, я всегда буду рядом с тобой. А ты - со мной. Главное - не волнуйся, любимая, всё будет хорошо. Месяц пролетит - не заметишь. И мы снова будем вместе. В нашем уютном старом доме. Под вой метели в каминной трубе и аромат свежезаваренного чая.
Не грусти. Всё будет хорошо.
Любящий тебя
Николай.
P.S. И еще одна просьба: позвони, пожалуйста, в институт Пете Синельникову, пусть заберет выкладки, которые я приложу к этому письму. И еще пусть закажет время на "Эрцоге", надо будет поиграть с коэффициентами. И попроси его переслать мне результаты прошлогоднего эксперимента по синхронизации монополей, мне оттуда нужны кое-какие численные методы.
***
Коробочка, ровненькая такая. Матричка, а в ней коэффициентики лежат. Вот она "кси", буковка греческая, змейка моя любимая. Ксюша-ксюша-ксюша, юбочка из плюша. Сейчас я тебя за хвостик ухвачу и вытяну. Ой, кто это за нее зацепился? "Фи"? Фи, какая цеплючая. Сейчас, мы эту фишку крючком интеграла подцепим.
Ой, что это вы все посыпались, как тараканы из банки? Стоп-стоп-стоп! Ну-ка, марш обратно! Мне сейчас только ксюшку вытащить надо. А кто это там хихикает в уголке? "Хи"? А рядом "ро" рожи корчит? Ах, вы гадкие!
Даже голова заболела. Ничего, у меня таблеточки есть, мне их Семен дает. Хорошие такие, помогают. Мне сейчас голова ясная нужна, чтобы формулу дописать.
Ну, держитесь, ехидны. Сейчас я вас рядами Фурье вычищать буду. Попомните, как надо мной смеяться!
***
Здравствуй, плюшевая моя!
Чувствую себя хорошо. Головные боли, так мучавшие меня последнее время, почти исчезли. Даже и таблетки мне больше не дают. Так что, судя по всему, выписка уже не за горами.
Да и работу я уже почти закончил. Удивительно, сколько успел сделать! Никогда бы не поверил, что всего за месяц можно, пусть и вчерне, решить задачу, над которой бился годами. Петя писал, что эксперименты прошли удачно, и теперь можно мою модель запускать в работу.
А доктор, чудак-человек, всё пугал меня: нельзя, мол, столько работать, дураком станешь. Ха-ха! Сам он дурак. А я - умный. Видишь, всё у меня получается. И никакой я не дурак.
Иногда даже сам замечаю, как организм стремительно идет на поправку. Очень хочется сладкого. Смешно, да? Раньше совершенно равнодушно относился ко всяким пирожным, а сейчас так хочется конфет - спасу нет. Видишь, даже стихами заговорил. Всё мечтаю, что, когда меня выпишут, куплю торт, нет - два торта, и съем их. И тебе тоже дам, если захочешь.
Как там у вас дела? Джулька всё хулиганит, как прежде? Пора бы уж ей остепениться - по человечьим меркам у нее уже солидный возраст. А всё играет как щенок.
Скучаю по тебе. Надоело уже тут валяться, как бездельнику. Скорее бы домой!
Люблю тебя.
Твой Коля.
***
Хорошие закорючки, красивые. Вот ксюша хвостиком виляет, а вон еще одна, не помню как зовут, ручкой машет. Только вот тут, в конце, неправильно как-то. Надо вот эту загогулину зачеркнуть, а здесь пририсовать этот... как его... интерегал с кружочком посредине.
Вот, теперь самое главное листики все аккуратно сложить - один на другой, один на другой. Чтобы ровненько-ровненько было. А то доктор ругать будет, что я всё раскидываю. А я ничего не раскидываю. Оно само как-то раскидывается. Я даже и заметить не успеваю: только что всё на месте лежало, а потом - раз, и раскидано.
А голова у меня уже совсем-совсем не болит. И доктор говорит, что меня скоро домой выпишут. Он говорит, что состояние у меня ста-би-зиролось.
***
Привет, Ксюша!
Мне сказали, я уже совсем выздоровел. И меня можно выписывать.
Приезжай поскорее, а то я соскучился.
Привези мне пирожных и нашу собаку Жульку тоже. Я по ней скучаю.
Здесь хорошо, обо мне заботятся, но я уже хочу домой. Забирай меня поскорее, я буду себя вести хорошо и мы будем жить дружно, как раньше.
Жду.
К.
***
Меня зовут Коля. Я живу в доме. Дом большой. Здесь много комнат, сад и беседка. А еще здесь живет Сюша и собака Жулька. Сюша хорошая. Она меня не ругает и гладит по голове, и дает конфеты. Они вкусные.
А еще к нам приезжает Петя. Он тоже хороший. Он привозит мне шоколадки и листочки с кривульками и корючками. Кривульки бывают плохие и тогда у меня болит голова, и я плачу.
Вчера я взял кисточку и закрасил все гадкие корючки, а оставил только хорошие. Было очень красиво и Петя радовался. А Сюша его ругала и кричала: "Вы сами должны". И еще про меня кричала: "Вы не должны его плу-а-тировать". А меня никто не плутировал. Я всё сам сделал. Я ведь умный.
А сегодня у Пети все листочки были красивые. Я радовался, хлопал в ладоши и потом нарисовал рядом с кривульками домик, и Сюшу нарисовал, и Жульку тоже. Петя смеялся, а Сюша гладила меня по голове и почему-то плакала. А я сказал: не плачь, Сюша, не надо. Я тебе еще домик нарисую. Красивый. С трубой. И тебя нарисую тоже. Ты хорошая. Я тебя люблю и всегда буду с тобой. Только не плачь, Сюша...