Аннотация: Велика Степь. Труден и опасен путь на восход, к большому соленому озеру...
Из-под копыта тарпана вывернулся камень и покатился, подпрыгивая, по пологому склону. Трех всадников на вершине холма заметили уже давно, но вьючные хабтагаи всё так же размеренно переступали, покачивая горбами, и лишь охрана на всякий случай стянулась ближе к каравану.
Старший караванщик в сопровождении начальника охраны нарочито неторопливо подъехал к встречавшим и, коротко поклонившись, обратился с традиционным приветствием:
- Благословенно Небо, даровавшее мне, ничтожному, радость видеть почтенных ороджон. Пусть дожди не покинут пастбища и табуны ваши тучнеют и множатся.
Маленький вихрастый помощник погонщика пробрался в голову каравана, прячась за животными, и во все глаза уставился на кочевников. В его родном Вонтане гости из северных пределов почти не появлялись и паренек, пожалуй, впервые так близко видел ороджон. А посмотреть было на что.
Ближе всего к мальчику на громадном тарпане сидел мощный степняк с покатыми плечами и шеей, не уступавшей, пожалуй, по толщине бычьей. Распахнутая безрукавка открывала широкую грудь цвета старой бронзы, подернутой благородной патиной. Короткий ежик седых волос и длинные вислые усы смотрелись диковинным украшением на скуластом, продубленном ветрами и солнцем лице.
Кочевник, сидевший рядом, был одет в простой коричневый халат. Из-под конусовидной войлочной шапки, сдвинутой на затылок, выбивались черные пряди волос, собранные сзади в пышный хвост. Маленький наблюдатель присмотрелся и изумленно икнул: то, что он поначалу принял за зеленый цвет тарпаньей гривы, на самом деле было искусно вплетенными в нее тысячами бусинок. Отец рассказывал, что за три таких бусины можно выменять выезженного джайринца, а за пять - хабтагая. Получается, что тарпан степняка носил в своей шевелюре стоимость немалого табуна.
Третий ороджон щеголял ярким синим халатом с причудливой оранжево-красной вышивкой. Гладко выбритый череп украшал стоящий торчком гребень волос, выкрашенных в ядовитый темно-салатовый цвет. Два блестящих кольца в левом ухе завершали это крикливо-аляповатое великолепие.
Старший караванщик тем временем продолжал:
- Я, караван-баши Физал, держу дорогу на восход к большому соленому озеру. Как мне дозволено будет называть досточтимых детей Степи?
Ороджон в коричневом халате коротко бросил: "Мамлай", продолжая рассматривать караван. Физал закивал и, быстро бросив взгляд окрест, осторожно уточнил:
- Почтенного Мамлая сопровождают всего две дюжины воинов?
Седой кочевник густым басом пробурчал, будто ворочая камни:
- Кхан Бот-Ваа редко берет с собой длинную тень.
Разговор шел на ханьском диалекте, поэтому навостривший уши мальчик прекрасно всё понимал. Однако он досадливо встряхнул головой, не уловив смысл последней фразы. Но, похоже, караван-баши она вполне удовлетворила, и Физал высказал традиционную формулу просьбы о покровительстве:
- Мамлай Бот-Ваа разделит мой путь?
Кхан молча перебирал бусины, вплетенные в гриву тарпана. Караванщих огладил бороду и чуть искательно добавил:
- У меня есть хорошие ткани, тонкие как дуновение ветра. И жгучие ароматные пряности с южных пределов.
Бритоголовый степняк белозубо оскалился:
- У тебя много воинов, Физал-баши!
Начальник охраны чуть напряженно улыбнулся, а караванщик пояснил:
- Почтенный Смон из Вонтана отправил в Орхуз свою дочь, прекрасную Гюлель.
Мамлай кивнул, рассматривая паланкин, укрепленный между двумя хабтагаями. В этот момент бритоголовый кочевник встретился глазами с наблюдавшим за ним мальчиком и неожиданно весело подмигнул.
Кхан Бот-Ваа тронул пятками тарпана, подъехал вплотную к караван-баши и, в упор смотря ему в глаза, негромко произнес:
- Я разделю с тобой путь, Физал из Вонтана.
Старый Гирхан, погонщик, ходивший с караванами через Степь уже добрых полторы дюжины лет, рассуждал, обращаясь то ли к флегматично жующему на ходу хабтагаю, то ли к семенившему рядом мальчику:
- Может оно и хорошо, что Бот-Ваа встретились. Их сами орочоны ненормальными считают, глядишь, и побоятся связываться.
Уловив краем глаза вопросительный взгляд, Гирхан словоохотливо продолжил:
- Почему ненормальные, говоришь? Ну вот взять, к примеру, кханов ихних. У орочон же как заведено? Когда избирают кхана, духи предков через шамана говорят сколько весен тому править. И когда срок выходит - всё, каюк, избирают нового.
- А старого куда? - подал голос мальчик.
- Рано еще тебе знать, Парс, - насупился погонщик. Но, пожевав губами, всё-таки сказал: - Куда-куда... Дубиной по темечку - и в котел. Съедают, стало быть.
Парс с отвращением сморщился:
- А у этих, Бот-Ваа, по-другому?
Старик хмыкнул:
- А им никто не указ. Когда у деда нынешнего кхана срок вышел - он шамана в котел пустил и заявил, что теперь духи предков с ним самим говорить будут.
Мальчик хихикнул, Гирхан тоже улыбнулся.
- А старший брат Мамлая, когда срок пришел, сказал, что предки зовут его на юг. После чего забрался на гору и сиганул в ущелье.
- И что?
- Что-что... Улетел, говорят. На юг. По крайней мере, в ущелье тела не нашли.
Парс округлил глаза, а старик в сердцах сплюнул:
- Да врут всё. Наверняка сожрали. В степи языки длинные, брехливые...
Во время обеденного привала караван-баши послал Парса отнести ороджонам кувшин вина. Прижимая к груди плетенку, мальчик нерешительно остановился в нескольких шагах от Мамлая со спутниками, вольготно раскинувшимися на войлочных кошмах. Седой богатур уперся в мальчика тяжелым взглядом и вопросительно приподнял бровь. Парс смешался:
- Караван-баши Физал... вино... я... вот - кувшин.
- Ты - кувшин? - мягко улыбнулся Мамлай. - Надо же! А так на человека похож!
Мальчик почувствовал, как запылали уши.
- Нет, кувшин - вот он. А я - Парс, - с усилием выдавил он.
- Парс?! - хохотнул бритоголовый. - Смотри к ты! Я думал - тарбаган какой-то чумазый. А он - парс, оказывается!
Кровь бросилась в лицо паренька и он, вскинув голову, почти крикнул в лицо смеющегося степняка:
- Ты тоже не всегда тарпану спину протирал! Когда-то и ты макушкой ему брюхо почесывал!
Орочон, как ни странно, не рассердился, а наоборот - ухмыльнулся еще шире:
- А у тарбагана, оказывается, острые зубки!
С удовольствием хлопнув себя по коленям, он примирительно продолжил:
- Я - Шуй-Мамлай, левая рука кхана. Можешь называть меня просто Шуй или Левый.
Мальчик с заметным облегчением улыбнулся в ответ.
- Этот угрюмый здоровяк, - Шуй кивнул в сторону седоголового, - Дес-Мамлай, правая рука. Звать его можно Правым. Ну а про кхана нашего ты уже слышал. Его положено почитать и возносить всяческие славословия, - и Левый отвесил шутовской поклон, смачно припечатав лбом войлок около ног Мамлая. Парс смущенно опустил глаза, не зная как реагировать на эту эскападу. Однако, такие сцены, видимо, были Бот-Ваа привычны, и кхан с ухмылкой просто отпихнул склонившегося перед ним Шуя.
Повинуясь повелительному жесту Мамлая, мальчик аккуратно присел на краешек кошмы и, ругая сам себя за любопытство, осторожно спросил:
- А правда, что вы мертвых едите?
Левый преувеличено удивленно вскинул брови:
- А вы что - живых?
Парс смутился и промямлил:
- Нет, я хотел сказать - убитых своих...
Шуй кровожадно щелкнул зубами, а Правый добродушно проворчал:
- Ну не выкидывать же столько мяса!
Мальчик испуганно вскинул взгляд и, наткнувшись на веселые искорки, прыгавшие в глазах Мамлая, так и не понял - то ли кхан забавляется его испугом, то ли орочоны над ним просто подшутили.
В монотонно-размеренном движении каравана что-то неуловимо изменилось. Неощутимый ветерок беспокойства пронёсся над животными, будя задремавших на ходу погонщиков и заставляя подобраться расслабившихся охранников.
Гирхан, закрываясь от солнца ладонью, встревоженно наблюдал за десятком орочон, растянутой линией порысивших в степь. Охранники, напротив, сбивались ближе к хабтагаям, прикрывая в первую очередь паланкин, шедший в центре каравана. Скакавший мимо погонщика воин коротко бросил: "Олхой-Мамун".
Парс с удивлением посмотрел на внезапно посеревшее лицо старика.
Немного струхнувший мальчик подергал погонщика за рукав халата:
- А что это такое - Олхой-Мамун?
- О, это страшный зверь! Когда он впадает в ярость, догоняет скачущего во весь опор тарпана. А ударом бивня, растущего на морде, может опрокинуть сразу двух хабтагаев. И топчет, топчет упавших ногами, толстыми, как стволы столетних сосен!
Погонщик тихонько завыл, подымая глаза на остановившегося около них ороджона.
- Ты чего, старик? - изумленно вытаращился на него Шуй-Мамлай.
- Олхой-Мамун! Олхой-Мамун идет!
- Так это хорошо! Весело будет! - оскалился Левый. - Хочешь с нами, острозубый? - посмотрел он на Парса. Мальчик нерешительно оглянулся на Гирхана и чуть не взвизгнул, когда сильные руки взметнули его в воздух и чувствительно припечатали седалищем о тарпанью спину. Парс обеими руками вцепился в гриву, и тут же ветер рванул в лицо, мешая со стуком копыт крики оставшегося у каравана старика-погонщика.
Пестрый ковер степи покорно стелился под ноги скакуна, ветер свистел в ушах, а в груди ворочался горячий комок дикого, необузданного восторга. Парс вскинул руки и заорал что-то радостное. Вторя ему, над ухом весело захохотал Левый.
Вылетев на холм, тарпан остановился, и мальчик с любопытством уставился на пасущегося невдалеке зверя. Олхой-Мамун был значительно ниже хабтагая, но намного толще и массивнее. Буро-коричневая шерсть свисала с боков неопрятными, местами свалявшимися клоками. Олхой настороженно поводил ушами, с опаской наблюдая за приближавшейся цепочкой всадников.
- Оголодал за зиму, бедолага, - со странной интонацией произнес Шуй.
- А вы его что, убивать будете? - поинтересовался Парс.
- Зачем убивать? - удивился Левый. - Отгоним просто. Чтобы на караван ненароком не наткнулся.
В этот момент зверь, пригнув голову, ринулся на скачущего к нему орочона. Мальчик сжался, представив как огромный бивень подбрасывает тарпана, раздирая тому грудь. Но когда столкновение уже казалось неизбежным, скакун подался в сторону, пропуская Олхоя мимо себя. Парсу захотелось протереть глаза: степняк на ходу перепрыгнул на спину зверя, пробежал по ней пару шагов и, не останавливаясь, запрыгнул обратно в седло скачущего рядом тарпана. Мальчик оглянулся на Левого - уж не померещилось ли ему. Лукаво ухмыляющийся Шуй только весело подмигнул.
Олхой-Мамун резко затормозил, взрыв копытами землю, и развернулся вслед обидчику. В этот момент еще один Бот-Ваа, соскочив на землю, дернул зверя за хвост. Мамун вновь повернулся, а степняк, ухватившись за бивень, вскочил на взбешенное животное, оседлав его словно тарпана. Олхой ударил задом будто дурноезжий мерин, пытаясь избавиться от нежданного седока, и орочон, оттолкнувшись, взмыл в воздух, перевернулся в полете и приземлился на ноги.
Парс начал понимать - кочевники просто играли с грозным зверем, весело и непринужденно демонстрируя чудеса ловкости и самообладания. Вот на бегущем животном оказались сразу двое степняков, и тут же запрыгнули обратно в седла, поменявшись при этом тарпанами. Вот Мамун крутится, пытаясь достать ухватившегося за его хвост орочона. Вот вновь степняки вытанцовывают на звере от шеи до крупа.
Наконец Олхой что-то обиженно рявкнул на прощанье и резвым аллюром направился в сторону, свободную от докучливых двуногих. Ороджоны провожали его добродушными криками и свистом.
- Я же говорил: ненормальные эти Бот-Ваа, - вынес приговор Гирхан, выслушав восторженный рассказ мальчика. - Никогда не знаешь чего от них ожидать. Сами дурные, и тебе голову морочат.
Старый погонщик еще долго неодобрительно качал головой, что-то ворча про шутов бронзовых, которым самое место в балагане на ярмарке, а не в Великой степи...
Вечером на привале Парс, крутившийся неподалеку от костра ороджонов, углядел как Мамлай достает из седельной сумки какой-то музыкальный инструмент. Мальчику, тут же подобравшемуся поближе, сначала показалось, что это гиджак: дека инструмента затянута кожей, да и шейка коротковата для танбура. Однако, смычка нигде видно не было. А когда Мамлай зажал меж пальцами металлический нохун и на пробу провел по струнам, Парс окончательно решил, что это такой переделанный четырехструнный рубаб. Шуй-Мамлай угнездил перед собой два небольших глиняных барабана ("кош ногора" - всплыло в памяти их название).
Паренек, тоскливо вздохнув, приготовился всю ночь слушать бесконечные заунывные сказания о никому не известных походах с поименным перечислением всех принимавших в них участие. Нудность орочоньих песен - "улигеров" - вошла в поговорку: про человека с феноменальным терпением говорили "он может дослушать степного акына".
Кхан, гостеприимно указав мальчику место у костра, тронул струны, Левый ударил в кош ногора - и Парс попытался захлопнуть сам собой открывшийся рот. Улигеры Бот-Ваа, судя по всему, были подстать им самим: залихватская, какая-то разухабистая мелодия понеслась вскачь над притихшей степью. Несколько мгновений лишь рокот барабанов и звонкий голос рубаба нарушали ночное спокойствие. И тут две дюжины глоток подхватили мотив и рванули песнь. Погонщики удержали испуганно вскинувшихся хабтагаев, но пара джайринцев охраны всё же вырвала узду и унеслась в темень.
Казалось, каждый исполнитель пел что-то своё: со своими собственными словами, ритмом, мелодией. Но всё это причудливо переплеталось, создавая дикий, варварский узор многоголосья. В какой-то момент Парс заметил, что притоптывает в такт этой завораживающей... Музыке? Какофонии? Мальчик подергал увлеченно гудящего Дес-Мамлая:
- А о чем эта песня?
- О! Это очень грустная история, - словоохотливо начал Правый. - Один юноша отправился перегонять табуны на летние пастбища, а его девушка осталась ждать в юрте...
Парс глянул на весело горланящего Левого, со всей дури лупящего по барабанам, на Мамлая, с ухмылкой терзающего струны. Перевел взгляд на Деса, увлеченно пересказывающего незамысловатый сюжет.
- В общем, все умерли... - завершил тот объяснения.
Правый дружески пихнул мальчика в бок и затянул какую-то низкую ноту, поддерживая взбиравшийся на незримую вершину хор кочевников. Наконец песнь хитро закрутилась в тугой аркан, и дружный ряв степняков оборвал коду, обрушив на степь тишину. Спустя миг столпившиеся вокруг костра караванщики загомонили, одобрительно хлопая орочон по плечам.
- Ну что, малыш, - бросил Мамлай, - хроматический звукоряд диким кажется? После привычной пентатоники - оно конечно, да...
Парс, в этот момент отхлебнувший кисловатого обрата, поперхнулся, чуть не выронив чашку. Надсадно кашляя, он ощутил похлопывание по спине и над ухом сочувственно забасил Правый:
- Ты это... Осторожнее надо. А то так в чашке кумыса утонешь. Или померещилось что?
Прокашлявшись и утерев слезы, Парс с подозрением посмотрел на Мамлая, сосредоточенно возившегося со своим рубабом, на Левого, невозмутимо постукивающего по кош ногора.
Мамлай ударил по струнам и в степь покатился новый напев.
Разбудил Парса близкий звон стали. Еще до конца не проснувшись, он перекатился под бок лежащего хабтагая и осторожно выглянул, продирая слипавшиеся глаза. В стане ороджон шла сеча. Клинки серебристыми бликами порхали в воздухе, сталкивались со щитами и между собой, напевая смертоносную песню. Странно, но не было слышно криков и яростной ругани - обычных спутников битвы. Степняки исполняли свой страшный танец в абсолютном молчании, только изредка хекая при наиболее сильных взмахах. Присмотревшись, мальчик понял, что дрались между собой воины Бот-Ваа - чужих среди лиц, примелькавшихся за несколько дней пути, не было. Охранники каравана и погонщики столпились поодаль, наблюдая за боем и одобрительными криками встречая особо удачные удары. Даже прекрасная Гюлель, откинув занавеску паланкина, с любопытством смотрела на это представление.
Несмотря на видимую ярость и силу сечи, ни раненых, ни покалеченных не было: аккуратные тычки в худшем случае лишь бросали бойцов на землю, не нанося увечий. Постепенно Парс разобрался: бой шел дюжина на дюжину. Мамлай, Шуй и Дес увлеченно наблюдали за происходящим. Причем если кхан сохранял нейтралитет, то Левый с Правым явно болели за разные команды. Когда одна из групп воинов решительно стала теснить соперников, выводя из строя их бойцов одного за одним, Шуй со смехом накинулся на Деса и, повалив, начал тузить. Бившиеся ороджоны в этот момент закинули сабли в ножны, отбросили щиты и пошли в кулаки. На площадке образовалась грандиозная куча-мала. Мамлай принялся растаскивать Левого с Правым, ухмыляясь и щедро раздавая подзатыльники. Наконец порядок был восстановлен: Шуй и Дес уселись по разные стороны костра, с довольным видом строя друг другу рожи, свалка прекратилась, орочоны поднимались, весело пихаясь и подбирая разбросанные щиты. Парс невольно улыбнулся: победила дружба.
Караванщики устраивались на полуденный привал, когда из-за дальних холмов запылила конная лава. Передовые разъезды чужаков подлетели к дозорам Бот-Ваа, коротко переговорили о чем-то и понеслись обратно к своим сотням.
- Что значит "уходим"? - в голове пришлой орды горячил скакуна здоровенный ороджон. Массивные надбровные дуги и выдающаяся вперед челюсть с крупными клыками придавали его лицу зверское выражение.
- Что значит "уходим"? - вновь прорычал он. - Их всего два десятка! Порубим и караван возьмем!
- Тарпаний кизяк тебе в глотку, а не караван! - визгливо отозвался его сосед, бывший, судя по богато изукрашенной одежде, командиром отряда. - Вытряси помет из ушей, сказано же: это Мамлай Бот-Ваа с короткой тенью. Положим здесь половину воинов ради какого-то каравана - наш кхан потом с меня же голову и снимет.
Бугай несогласно набычился:
- Мои нойоны порвут этих Бот-Ваа в клочья!
- Ох, и навязал же мне кхан Правого! - в сердцах сплюнул командир и шмыгнул свернутым набок носом. - Вот и бери руку своих нойонов и вызывай Бот-Ваа на двобой. А я посмотрю как Шуй-Мамлай полакомится твоей печенью.
- А почему именно Шуй? - непонимающе нахмурился ороджон.
- А потому что Дес в это время будет жрать твое сердце! - презрительно бросил кривоносый и, ударив тарпана пятками, поскакал в сторону каравана.
- Поединок, говоришь? - Мамлай равнодушно глянул на сидевшего напротив. - Что ставишь?
- Оружие, тарпанов и мясо.
- Ох и хитрый же ты, Битый Нос! - скупо улыбнулся кхан. - Хочешь и Правого своего убрать нашими руками, и не заплатить за это. Ты же видишь - мы с караваном идем, мяса у нас много...
- Правый захочет знать, что на кону от Бот-Ваа. Может, караван?
- А брюхо не треснет? - хохотнул Шуй.
Мамлай показал длинное ожерелье из зеленоватых бусин.
- Этого хватит?
Битый Нос часто закивал, пряча жадный огонек, загоревшийся в глазах.
Из отряда мерказитов в сторону каравана выметнулось пол дюжины всадников. Навстречу им порысила четверка воинов Мамлая. Парс, подобравшийся поближе к костру кхана, во все глаза таращился на начинающийся поединок.
Шагах в пятнадцати от противника пара бойцов Бот-Ваа подняла скакунов в галоп. Отставшие двое разошлись в стороны и каждый из них взмахнул обеими руками, после чего развернул тарпана и спокойно потрусил обратно к каравану. Парс удивленно обернулся к Мамлаю.
Мальчик вновь посмотрел на поединщиков - как раз вовремя, чтобы увидеть как четверо мерказитов сползают с седел, держась кто за шею, кто за лицо. Оставшиеся две пары бойцов сошлись врукопашную. Сшибка правой двойки закончилась быстро: мощный удар в ухо буквально вынес мерказита из седла. Поднявшись на четвереньки и углядев покачивающийся перед самым носом кончик сабли, степняк раскинул в сторону руки и опустил голову в знак покорности победителю. А у второй пары воинов завязалась нешуточная рубка. Крутясь в седлах, бойцы осыпали друг друга градом ударов, вскрикивая и яростно скалясь.
Дес, словно потеряв всякий интерес к поединку, направился снимать пробу с варева, над которым колдовал кхан. А Шуй-Мамлай с детской непосредственностью подпрыгивал на месте, махал руками, весело кричал что-то, подбадривая своего бойца.
- Ну, хватит уже придуриваться-то, - проворчал Правый, проходя мимо.
- А это я аппетит нагуливаю! - тут же нашелся Шуй.
- Вот сейчас как нагуляет этот дикарь нам по голове, будет тебе аппетит.
- Да ладно, чего этот увалень нагулять может? - ухмыльнулся Шуй и вновь взмахнул руками, заливисто свистнув.
У Парса стало зарождаться смутное подозрение, что весь этот поединок для Бот-Ваа не больше, чем очередное развлечение. Больно уж несерьезно они относились к происходящему. И отчего-то вспоминался грозный Олхой-Мамун, обиженно рявкающий, когда его дергали за хвост.
В это время мерказит, отчаявшийся достать противника, отбросил щит и, перехватив клинок двумя руками, начал словно молотом вбивать соперника в седло.
- Ну, еще чуть-чуть, - заканючил тот. - Интересно же!
- Сам смотри, - пожал плечами кхан. - Сейчас всё съедим. Не достанется, потом будешь весь вечер животом урчать.
- Эх, - трагично вскинул руки Шуй, - вот всегда так: самое интересное комкать приходится! - он горестно махнул и, отвернувшись от поединщиков, преувеличенно понуро побрел к котлу.
Когда Парс вновь глянул на бившихся ороджон, воин Бот-Ваа уже неторопливо рысил к своим, а мерказит грудой тряпья волочился за тарпаном, запутавшись в стремени. На удивленный взгляд мальчика Левый только фыркнул:
- Да у этих чудиков правая рука не ведает что творит левая. Одно слово - дикари!..
На исходе следующего дня вдалеке показалась группа всадников, быстро догонявшая неторопливо двигавшийся караван. Физал-баши слегка встревоженно переговорил с Правым и успокаивающе махнул начальнику охраны - всё нормально, мол.
Когда всадники подлетели поближе, Гирхан, присмотревшись, проворчал:
- Пожаловали, бесстыдницы... - И пояснил Парсу: - Это Мамлай-Хатум со своей тенью. Кханша. Старшая жена, стало быть.
Гирхан глянул на мальчика, который с удивлением рассматривал подъезжавших. Женщины в свите кханши были подстать воинам Мамлая. Притороченные к седлам налучи, колчаны и сабли с щитами ясно давали понять, что эти ороджон-хатум не будут обузой ни на переходах, ни в бою.
Ночные дозоры выставлял сам начальник охраны. Успевшие расслабиться воины ворчали на ленивых степняков. Ороджоны разбили лагерь в двух перестрелах от каравана. Один лишь Мамлай запалил свой костер рядом с погонщиками.
После сытного ужина Парс подошел к кхану. Тихо наигрывая на рубабе, Мамлай задумчиво глядел в огонь. Статная черноглазая женщина, сидя за спиной кхана, расчесывала ему волосы деревянным гребнем.
Мамлай приветливо кивнул мальчику.
- А вот и наш острозубый Парс, - улыбнулся кхан. Женщина глянула на паренька и, потянувшись, ласково взъерошила ему волосы.
К костру подошел караван-баши. Опустившись на кошму и с благодарностью приняв от кханши чашку с кумысом, Физал осторожно спросил:
- Может, еще день с караваном пройдете?
- Степь кончается, - качнул головой Мамлай. - В предгорьях нам не место. До Орхуза осталось всего два перехода, доберетесь.
- Что ж, значит - завтра, - согласно кивнул караван-баши.
- Будет день, будет пища, - негромко сказал кхан, перебирая струны.
Наутро Физал щедро расплатился с Бот-Ваа тканями и пряностями. Ороджоны, весело прощаясь с караванщиками, с которыми сдружились за дни совместного пути, направились обратно в степь. Мамлай, придержав тарпана около Парса, протянул ему маленькую тростниковую дудочку:
- Держи, острозубый. Еще свидимся!
Правый, нагнувшись с седла, потрепал вихрастую голову паренька и дружелюбно оскалился:
- Не скучай без нас! А если обидит кто - зови, мы поможем!
Левого нигде не было видно и Парс с легкой обидой подумал: вот, мол, даже попрощаться не захотел.
Степные просторы сменились большими холмами, поросшими редколесьем. С близких гор потянуло холодным ветром. Гирхан, задумчиво хмурившийся весь обеденный привал, порылся в дорожных сумках и, кряхтя, выудил кожаную куртку на толстой войлочной подкладке. Снаружи куртка была обшита отполированными костяными бляшками.
- Одевай, - проворчал он, протягивая куртку Парсу. - А то простынешь, отец твой потом с меня голову снимет.
Мальчик попробовал спорить, но погонщик сурово прикрикнул на него и долго еще возился, перекладывая вещи в тороках.
Солнце начинало клониться к третьей четверти своего дневного пути, когда караван остановился и Физал-баши, подозвав начальника охраны, долго с ним совещался. Дальнейшая дорога петляла меж целой цепи достаточно крутых холмов. Густой подлесок, которым поросли склоны, не давал возможности ни быстро развернуть вьючных животных, ни уйти в сторону.
- Да уж, - озабоченно проворчал Гирхан, - вздумай лихие людишки перехватить караван - лучше места и не придумаешь. Дальше уже Орхуз близко, заставы пойдут. Раньше - степь, да и орочоны нас охраняли. А тут - самое место.
Полудюжина воинов поскакала вперед. Через некоторое время показавшийся всадник махнул рукой - все спокойно. Караван начал втягиваться на тропу.
Ехали быстро, сторожко оглядываясь, не выпуская оружия и держа колчаны открытыми. Холмы сменялись холмами, дорога прихотливо извивалась, ничего не происходило и напряжение постепенно отпускало караванщиков.
По словам Гирхана, оставалось еще около фарсанга такого петляния. Парс уже начал слегка подсмеиваться над опасениями старого погонщика. Достав дудочку, подаренную Мамлаем, мальчик стал потихонку к ней примериваться. В годы учебы Парс неплохо освоил продольную флейту - най. Однако у дудочки игровые отверстия располагались по-другому и поначалу мальчик частенько "пускал петуха".
Увлеченно подбирая мелодию, Парс не сразу обратил внимание на возникший шум и крики. Сбоку от караванной тропы из седловины меж двух холмов выкатывалась волна всадников. Передние уже поднимали коней в намет, нацеливаясь в середину растянутого каравана. Захлопали луки, несколько разбойников покатилось кубарем. Но удар был уже неотвратим. Скоротечная и страшная сшибка надвое рассекла строй оборонявшихся.
Пока еще Физал, выстроив в голове каравана десяток охранников, довольно успешно отмахивался от нападавших. Длинная пальма - полукопье, полумеч - описывала сияющие круги, не подпуская бандитов на расстояние сабельного удара.
Пока еще Гирхан, разом сбросивший добрую дюжину лет, выплясывал в кольце разбойников свой странный танец, держа чудным хватом прямой двуручный клинок. И уже не один нападавший корчился на земле, зажимая раны.
Пока еще начальник охраны, в отчаянном рывке теряя своих людей одного за другим, пытался пробиться к паланкину.
Но двое татей уже вытащили из-за легких занавесей крытых носилок стройную девичью фигурку и поволокли к спешившемуся предводителю.
Главарь довольно ощерился при виде испуганно сжавшейся девушки. Он протянул руку, чтобы сорвать накидку, укрывающую голову и лицо жертвы. Парс сжал кулаки и до крови закусил губу. Когда он сморгнул набежавшие слезы, бандит уже с хриплым выдохом складывался от мощного удара в пах. Сдернутое покрывало обнажило гладко выбритый череп с ядовито-зеленым гребнем волос. И в те мгновения, пока тати оторопело пялились на эту картину, короткий кончар нырнул под бороду одного из них, опрокидывая навзничь. Жгут шелкового шарфа арканом захлестнул горло другого, рванул вбок, под сабельные удары опомнившихся разбойников. На миг что-то блеснуло, вылетая из руки Левого, и третий бандит пуча глаза схватился за горло. Шуй-Мамлай сложенными в горсть пальцами коротко клюнул в основание шеи ворочавшегося у его ног предводителя, перехватил его саблю и заливисто свистнул. Вторя ему, грянул радостный вой ороджоньей лавы, с двух сторон катившейся вдоль каравана.
- Ну-ну, всё хорошо. Всё уже позади, - Мамлай успокаивающе поглаживал уткнувшегося ему в халат Парса. - Всё хорошо, Гюльча, всё правильно.
- Вот как! Понятно... И ты спокойно смотрел, как эти бандиты грабят караван?!
- Ну, положим, пограбить-то им не довелось, - вновь усмехнулся Мамлай и уже серьезно добавил: - Поверь мне, надо было не только выманить разбойников, но и взять живьем их главаря. Кому-то очень не хочется, чтобы Бортай породнился с Наместником восточного порубежья. А вот кому именно, сейчас атаман этой банды очень охотно, я бы даже сказал - старательно излагает Гирхану и, заодно уж, Физалу.
- Гирхану? - Парсбит не переставала удивляться.
- Гирхан - сотник тайной стражи, доверенное лицо твоего отца. Неужто Шмон тебе не сказал?
Девушка молча помотала головой.
- Ну, может оно и правильно, - задумчиво кивнул Мамлай. - Братец всегда отличался предусмотрительностью. Вот, например, попытайся он спрятать тебя в Вонтане - через день каждая собака знала бы, что ты никуда не поехала. А так и тебя с караваном отправил, и в паланкине подмену посадил.
Гюлель спохватилась:
- А где?..
- Подружка твоя? - понял ее с полуслова кхан. - Не волнуйся, она со вчерашнего дня у моей хатум. С ней всё в порядке, скоро будут здесь.
Рядом с ними осадил тарпана Левый и, соскочив, тоненьким голосом жалобно затянул:
- О, мой господин, пощадите бедную девушку! Не лишайте меня самого ценного - моего шарфика!
Гюлель придушенно фыркнула, потом не выдержала и расхохоталась:
- Ну, ты сильна, подружка! - сквозь смех сказала она. - Такого бугая с одного удара уложила!
Шуй демонстративно потупился:
- А пусть не лезет грязными лапами к невинной девушке! - и тоже весело засмеялся. Кхан охотно присоединился к ним.
К смеющейся троице подошли Физал и Дес.
- А ты больше не уедешь? - с надеждой спросила Гюльча, доверчиво прижимаясь к Мамлаю.
- Куда это он уедет? - пробасил Правый. - А на свадьбе родной племянницы погулять? - ухмыльнулся он.
- О! Свадьбы я люблю! - потер руки Левый.
- Не волнуйся, тегинь, никуда мы не денемся. И замуж тебя выдадим, и свадьбу справим.
И Мамлай ласково взлохматил коротко остриженные волосы девушки.