Если люди не хотят решать свою судьбу сами, за них ее неизбежно будут решать другие.
Аркадий Бабченко, спец. корр. "Новой газеты"
http://novayagazeta.ru/data/2010/086/03.html
Глава первая
В каморке папы Карло премьеру отметили очень скромно
В то самое время, когда Буратино и его друзья, отвечая на нескончаемые рукоплескания публики, всё выходили и выходили на поклон, в каморке готовились к встрече героев. Здесь всё было, как в "Золотом ключике", лишь место блюстителя морально-этических норм, коим навечно останется в наших сердцах Говорящий Сверчок, занял Ёжик. Впрочем, Ёжика нельзя было назвать продолжателем дела Сверчка, так как он не любил читать нотации, он жил полнокровной жизнью и приглашал к такой жизни других.
О, это был интереснейший Ёжик: он не видел и не слышал, но понимал всё. А согласитесь, что это намного важнее, чем видеть, слышать и даже читать, ничего не понимая. Но на всякий случай рядом с ним всегда был Оленёнок Олешек - уши Ёжика и его глаза...
Шушара умерила свои амбиции, стала более терпима. В свою очередь, и Буратино, возвратившийся из необычайных приключений в свою каморку, заметно повзрослел. Он не стал шире или длиннее, ибо это невозможно - как вы знаете, деревяшки способны только уменьшаться, истираясь. Но он приобрёл житейский опыт, стал мудрее. Сейчас на его неширокие плечи, расположенные прямо под головой с деревянными мозгами, легла забота о кукольном театре. Однако предложи ему кто-нибудь снова прогуляться по каким-нибудь Полям Чудес, вряд ли Буратино отказался бы от новых похождений...
Шушара накрывала на столик. Потом, когда и малюсенького места на нём не осталось, передумала и решила рассадить всех на ступеньках лестницы. А что? На них запросто разместятся все, а сама каморка останется достаточно свободной для танцев... Да и хвост никто не прищемит, пока она будет хлопотать по хозяйству. Ооооо, как она ненавидит эту фамильярность - наступание на её хвост!.. Она и Буратино в первый день его существования хотела придушить именно за то, что тот схватил её за хвост... А так - какие претензии к сорванцам?..
Пробегая мимо потайной дверцы, она обратила внимание на всё ещё валявшийся в углу холст с нарисованным очагом.
- Олешек, - попросила она, - заштопай пока дырку на очаге да повесь холст на место - реликвия всё-таки...
Олешек с готовностью бросился исполнять просьбу, но его остановил надтреснутый голос Ёжика:
- А зачем штопать? Эта дыра, проткнутая носом Буратино, сама уже стала исторической реликвией! - Ёжик выдержал огромную паузу, в течение которой он, не переставая, размышлял. - А давай-ка, Шушара, не будем вешать холст... Я думаю, что Карло рисовал этот очаг в минуту отчаяния. То ли сильно устал, то ли веру в себя потерял, надежду...
Смотрите: человеку нужно было всего-навсего открыть дверцу - найти ключ да провернуть его в замочной скважине, - и перед ним навсегда открывался бы свободный мир волшебного искусства! А он не решился, чего-то испугался. Чего, как вы думаете, уважаемая Шушара? - та вместо ответа развела лапами. - Да самого себя!.. Своей же свободы! И он её подменил нарисованным запахом похлёбки над нарисованным огнём... И опустился до шарманки, крутить которую не нужно ни большого ума, ни, тем более, таланта... А ведь талантлив же человек - погляди, какого Буратино смастерил!..
Шушара молча слушала размышления Ёжика. Может, и не всё понимала, и уж, тем более, не во всём была с ним согласна, но в конце ёжикиной тирады стала сворачивать холст в трубочку...
С улицы послышались знакомые голоса. Потом - топот по лестнице и коридору, лёгкий скрип дверных петель.
- Ага, вот и наши "звёзды"... С премьерой!.. А где папа Карло?
- Остался сторожить театр.
- Роли-то хоть свои не забыли?
- Ну как же мы могли забыть, если играли самих себя, свою жизнь?.. - слегка обиженно произнёс Буратино и тут же похвалил Артемона. - Артемон, ты сегодня был гениален! Так сыграть Карабаса не сумел бы и сам Барабас!
Артемон мгновенно перевоплотился в Карабаса: "Так это ты помешал представлению моей прекрасной комедии?"
В игру включился и Пьеро, быстро показав Шушаре, Олешке и Ёжику, как он играл роль Тортилы: "Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями! Я дарю тебе этот золотой ключик..."
А Буратино, перехватив взгляд Шушары, с хитрецой во взоре подвёл итог общей импровизации: "Папа Карло, даю честное кукольное слово, - у тебя будет настоящий огонь в очаге, настоящий чугунный котелок и горячая похлёбка!" Он трижды звонко хлопнул в ладоши, по-цирковому крикнул: "Ап!", и Шушара под общие аплодисменты и крики "Урраааа!" внесла в каморку настоящее жаркое...
Все набросились на еду. Шушара с умилением смотрела на изголодавшихся кукол. Через мгновение тарелки оказались вылизанными до блеска.
- Ну что, заморили червячка? - тепло спросила Шушара.
- Спасибо большое!
- А теперь - спать, - сказал Ёжик. - Очень вы все устали, а завтра снова дневной спектакль...
Спать устроились на тех же ступеньках, подстелив легкие матрасики с простынками. Спальное место для Мальвины отгородили ширмочкой. Едва успела Шушара выключить свет, как раздалось дружное посапывание. Сквозь него тихий сонный голос Пьеро произнёс:
- А Карабас на ночь вешал нас на гвозди в стене...
Глава вторая
Карабас восстал из лужи
Дождь кончился. Карабас поднялся на ноги, осмотрел себя и тихонечко завыл. Он весь вымок, хорошо ещё, что дождь был сильный, поэтому лужа была не слишком грязной. Он доковылял до своего заброшенного балагана, затопил камин, разделся, развесил мокрую одежду перед огнём, надел широкий халат. Затем налил полную кружку красного вина, выпил залпом и сел в кресло. Задумался. Встал, прошёлся из угла в угол, и снова задумался. И снова сел.
Он не находил себе места. Что-то надо было делать, и очень быстро! И Карабас придумал, что: жаловаться! И как можно выше, прямо в правительство или, на худой конец, прямо пправителю! Нет, властителю! Нет-нет, жаловаться нужно им обоим - как можно больше и как можно быстрее...
Глава третья
О том, что такое тендер
Человеку с улицы пытаться жаловаться лично пправителю или властителю категорически запрещалось и поэтому было просто бессмысленно. Во-первых, никакой пправитель никогда не справится с таким огромным потоком писем и конвертов, которые, вопреки здравому смыслу, льются к нему со всей страны. Но за просто так отдавать этот поток министрам тоже нельзя, ибо тогда могла начаться неконтролируемая пправителем коррупция. А пправитель и властитель всегда говорили, что они с такой коррупцией нещадно, безжалостно и коллективно борются. Поэтому пправитель учредил среди министров тендер на удовлетворение специальных потребностей путём приёма персональных Просителей Взять Деньги.
Вообще-то "тендер", если доверять энциклопедии Кирилла и Мефодия, это или самый малый парусный военный корабль, или прицепная часть паровоза для хранения запасов угля и воды. Но в нашей сказке тендер - это что-то среднее между аукционом и лотереей, направленное на удовлетворение специальных потребностей государства, правительства, министров и министерств.
У некоторых министров потребность в специальном удовлетворении возникает не реже одного раза в неделю. У остальных - в строгом соответствии с теорией академика И.Павлова - не перестаёт возникать ни на час. Тогда министры пишут свою фамилию на специальном тендерном бланке и передают его в специальное тендерное агентство, которое тут же включает министра в специальный график приёмов. График составляется по теории случайных чисел и чем-то напоминает русскую рулетку. Правда, в русской рулетке пистолет частенько всё-таки стреляет, пуля вылетает из ствола прямо в голову игрока, и - кирдык. А от тендера не умер ещё ни один чиновник...
Между собой министры назвали этот график "службой одного кошелька в зоне рискованного земледелия". Риск заключался в том, что никто из министров заранее не знал имени Просителя Взять Деньги и возможностей того удовлетворить его специальные потребности. Из поколения в поколение, как анекдот или легенду, передавали министры рассказ об одном своём коллеге, которому не выпадало счастья удовлетворения на протяжении трёх долгих лет...
Вы только вообразите себе: три года - это 1095 дней. Так вот, если от 1095 дней отнять три раза по 45 дней отпусков, 318 суббот и воскресений и 36 праздничных дней, то мы получим в остатке 604 полных рабочих дня. Разделим их на один тендер в неделю, и у нас с вами выйдет не менее ста пятидесяти шести. Так вот, тому горе-министру за 156 тендеров ни разу(!) не выпал стОящий меценат!
Версия, что этот министр не брал инвестиции ни конвертами, ни щенками борзыми, никем не бралась во внимание как самая фантастическая и невероятная. Все считали, что указанный министр дурит и их, и пправителя. Судите сами: самолеты в бескрайнем небе находят друг друга и сталкиваются; в Галактике, у которой ни конца, ни краю, всё равно какие-то звёзды со звёздами или планеты с планетами - ба-бах-трах-тарарах, - и летит свет небесного катаклизма десятки тысяч лет, пока мы его не увидим. Даже Вахтанг Кикабидзе поёт: "Вот и встретились два одиночества, развели у дороги костёр, а костру разгораться не хочется..." Видите: костру не хочется, а люди всё равно встретились! А тут так хочется, аж колется, но за три года, то есть за сто пятьдесят шесть раз - ни кто, ни что, не ему и никому?..
Ну, просто какое-то системное наваждение!
Возник Страшный Кризис Доверия Правительства к населению: если одному министру попались сто пятьдесят шесть негодных овец, то кто даст гарантию, что не кастрировано всё стадо?.. И, потом, что скажет население?.. Нет-нет, правительство знает, что скажет население - оно само речи для лучших представителей этого самого населения пишет, но что подумает народ, когда он вдруг осознает, что министры вполне конкретно могут пролетать, как фанера над Монмартром?..
Народ будет просто смеяться над такой властью...
А для самой власти такие министры хуже, чем негры-альбиносы или свиной грипп, и опасней, чем народ. И вышвырнули министра, потому что вышвыривать народ ещё не пришло время...
Министров обуял такой страх, что каждый из них, как когда-то Мазох, в трепетной истоме дожидался, когда придёт его день подпасть под тендер и стать самым несчастным счастливчиком на заклании...
Глава четвёртая
Устройство управления Дурачией
В приснопамятные времена количество министров равнялось длине Удава в Попугаях: ровно тридцать восемь. По стольким направлениям тогдашнее правительство управляло людьми, заводами, пароходами и тракторами. Они так и назывались: министр культуры, министр просвещения (или образования), министры тяжёлой промышленности, средней или лёгкой... На первых порах министров, которые не справлялись, к примеру, с речным транспортом, сажали на легкую промышленность или сельское хозяйство. Или переводили с прокуратуры на милицию, а с милиции, конечно, на юстицию, с юстиции в прокуратуру, а оттуда не на милицию, а сразу в МВД.
Но потом решили, что министерств много и что это хорошо, но нужны реформы, и на месте министерств создали по нескольку агентств и департаментов с теми же правами и полномочиями, штатами и зарплатами. А ввиду того, что население не понимало, что такое департаменты и агентства, то через полгода по просьбе трудящихся над департаментами и агентствами восстановили привычные народу министерства с теми же полномочиями и правами, но с уже совсем министерскими штатами и зарплатами.
И снова стране позарез стали нужны дальнейшие реформы, поэтому внутри агентств были созданы департаменты, а департаменты разделили на агентства. Одновременно все промышленные и сельскохозяйственные предприятия, жилкомхозы, учебные и лечебные учреждения, а также все другие организации, от которых не зависит жизнеобеспечение правительства, пустили в автономное плавание, приказав на прощание держаться подальше от субсидий, субвенций, компенсаций и дотаций.
И вдруг на министров снизошло озарение: а что мы сиднем сидим? Министерство - это же всё равно, что отрасль народного хозяйства, и даже прибыльней всех других отраслей! Были срочно созданы специальные университеты по образованию, просвещению и переобучению министров и министерских кадров. По три раза в год ректоры этих специальных университетов обходили министерства, обучая, просвещая и выдавая без отрыва дипломы положенного им образца. В результате, если какой-то министр года четыре удерживался в своём кресле, то у него становилось уже три диплома и одна готовая диссертация на степень кандидата или доктора управленческих наук. Защищать такие диссертации было не нужно, потому что на них никто не нападал.
В конце концов, каждый министр перебывал во главе почти всех министерств, на всю жизнь зазубрил, что обязан чётко, беспрекословно и в срок исполнять все указания, распоряжения и поручения пправителя и только пправителя, даже если их отдаёт властитель. А пправитель, в свою очередь, отдавал такие указания, распоряжения и поручения, об исполнении которых всякий министр мог в любой час дня и ночи чётко, беспрекословно и в срок доложить.
Но в жизни пправителя случалось, что под рукой не оказывалось того министра, который за всё вот за это должен персонально ответить, и получалась ни чем не прикрытая Коллизия... И что, по-вашему, должен был делать пправитель? Неужто стреляться? Конечно же, нет!..
Тогда была объявлена всеобщая модернизация.
Ради исполнения бюджета, выделенного на модернизацию, были упразднены названия министерств, и все министры - культуры, рыбной ловли, электричества или чего-то там ещё - стали просто Министрами с большой буквы М. И пправитель получил право по любому делу издавать распоряжения, указы или приказы какому хочешь Министру - кто первым на ум взбредёт или на глаза невзначай попадётся.
И исчезли нездоровые настроения, прекратилась текучка министерских кадров. Страна перестала затыкаться автомобильными пробками в связи с очередным переездом Министра из одного министерства в другое. И никакому шпиону теперь не угадать, сколько Министров у страны - ещё тридцать восемь, или уже восемь, или всего только триста; и как прикажете считать: без департаментов и агентств, или с ними...
Самоутверждение Министров поднялось на недосягаемый уровень. А приедут обмениваться опытом министры других государств, так только губами чмокают от непролазной зависти. Спишут им наши Министры их долги, накормят, напьются, проводят восвояси, и сразу заступают на тендерное дежурство согласно специальному графику приёмов, составленному, как вы помните, на основе их же заявок, написанных в состоянии неизбывного Страха...
А Карабас Барабас шёл навстречу судьбе и дежурному Министру с высоко поднятой головой. Он так мощно размахивал бородой из стороны в сторону, что шмели и оводы облетали его за два квартала. Он был твёрд и непокобелим. Ему нечего было терять, кроме собственной золотой цепочки, соединяющей два набрюшных кармана жилетки...
Глава пятая
О том, что такое БСС
БСС! [БээСэС!]
Эх, сравнить бы с чем-нибудь это чудо!..
Да не с чем!
И не только на территории земного шара. Это сооружение получило Grand Prix на трех подряд Всемирных выставках ассоциации глобальной архитектуры, чего в принципе не может быть, потому что на этой, престижнейшей на свете бьеннале, выставляются всего десять проектов. Сюда никогда не могут попасть две работы одного и того же архитектора, сколько бы десятилетий ни отделяло одну великую и достойную работу гения от другой, ещё более великой и достойнейшей. Но БСС, выставленная однажды как архитектурный проект, вызвала такой ажиотаж среди высочайших авторитетов архитектурного, строительного и инженерного мира, что по настоятельной просьбе величайших зодчих планеты оргкомитет внёс изменение в регламент, и уже на следующей выставке - всего через два года! - БСС была представлена в специально введённой номинации "лучший из сооружающихся на планете строительных объектов", а на третьей - как "обретший плоть и кровь шедевр человеческой фантазии". Здесь уже своё слово сказали главы государств "Большой Чёртовой Дюжины" - несомненно, по просьбе служб своей безопасности (не мне вам объяснять, что на выставках всегда можно высмотреть больше секретов, чем на готовом объекте, где действует сложная система контроля и охраны, и к начинке которого специалистов-шпионов из других стран не подпускают даже на пушечный выстрел).
Объекту немедленно был придан статус военной тайны. Долго спорили: а может, это не военная, а государственная тайна? Но, как мы знаем, в отличие от военной тайны, где секретом является то, что у страны есть, тайну государственную составляют сведения о том, чего у государства нет. А БСС - вот она - существует!
До неё в мировой истории было всего две стены: Великая Китайская и Берлинская. В названии нынешней стены национальности не было: весь мир дал этому объекту скромное и простое имя: Большая Стеклянная Стена.
Так на что же была похожа Большая Стеклянная Стена?
Она была похожа на чисто стеклянную трассу для бобслея на её самом крутом вираже, когда она лежит на боку и так круто вогнута внутрь, что кажется, будто не компьютеры рассчитывали её профиль, а сами спортсмены вдавили бетон, сталь и лёд своими сверхкосмическими перегрузками. А можно сравнить её с шарообразным стеклянным аквариумом десятисполовинометровой высоты и нескончаемой ширины, растянутым вокруг как бы специально выстроенного города, в котором Ясная Площадь абсолютно естественно переходит в Пурпурную Поляну, та перетекает одновременно в Ново-Герценово и в аэродром Дедово-5, откуда всё, наконец-то, льётся по Копейковскому шоссе и ныряет вслед за солнцем в Балтийское море у Октябрятска...
Это было поразительно! Казалось бы, ну, что такого произошло? Просто поставили монолитное - из единого куска - выпуклое наружу пуле-, снарядо- и лобонепробиваемое стекло из совсекретного пластика. Приятно, что стена оказалась ещё и шумопоглощающей, то есть, сколько бы снаружи ни орали - сюда не проникнет ни звука. А голоса самих жителей Застенья, отражаясь от вогнутой стены, собираются в пучок и с небольшой задержкой возвращаются в уши своего хозяина. Создаётся потрясающий эффект: твой личный голос для тебя звучит, как голос всего населения!
Это было очень приятно, тем более, что тексты твоих громкоголосых изречений были настолько выверенными, что казались согласованными наверху, хотя все, кто был за стеклом, и были этим самым верхом.
Для них оптическая рефракция делала наружное население незаметным и невидимым, а сама Дурачия казалась большой-большой, широкой-широкой и бездонной-бездонной. Это стекло зрительно приближало богатства страны и делало их - тайгу, леса, недра, нефть, бензин, газ, кислород, открытия и мысли - действительно твоими...
Но и это ещё не всё: чем жаднее был взгляд через стекло на природные богатства страны, тем их казалось всё больше и больше - неизмеряемо больше, несмотря на все законы Ломоносова! Пытались даже дискуссию по этому поводу в Дурдуме начать, но кто-то из мудрых по должности произнес два постулата: первый о том, что Дурдума - это не место для дискуссий, а второй о том, что обсуждать нужно тогда, когда что-то стало уменьшаться или исчезать, а если что-то увеличивается, то надо не прикидываться умником, а поскорее хватать.
А если смотреть на Стену снаружи, то... Впрочем, снаружи жило население, которому пялить глаза на Большую Стеклянную Стену было некогда - оно после работы бежало на другую работу или к сериалам в телевизоре.
Что же касается научной и творческой интеллигенции, то её в своё время так вытошнило от телепередачи "За стеклом", что на сто лет вперёд у неё вырос огромный иммунитет на всё, что происходит за стёклами, и подманить умных интеллектуалов к БСС невозможно было и медовой коврижкой...
Глава шестая
Карабас, стоя перед БСС, утешает свою надежду
Карабасу казалось, что он приглашён за Большую Стеклянную Стену, и он всю жизнь потом всем рассказывал, как бывал за Стеной, какой там воздух, какой буфет...
На самом деле стоял он в то утро не перед БСС. Это была другая Стена, хотя и сделанная из такого же секретного пуленепробиваемого пластика, что и БСС, но эта была чуть пожиже и почти на три метра пониже. И оборудование, установленное здесь, было на пару поколений старше, чем у той, настоящей БСС.
Здесь располагалась СПЖН - Служба приёма жалоб от населения. Ежедневно в любую погоду в 8 часов 59 минут утра четыре солдата в сине-зелёной гусарской форме с красной оторочкой в обрамлении двух кавалеристов церемониальным шагом выносили из-за стеклянных ворот столик и два стула. Под перезвон курантов появлялся служащий СПЖН, с первым ударом часов он садился за стол, с пятым - раскрывал ЖУПОН (Журнал учёта приёма обращений населения), а после девятого удара произносил своё первое и последнее за день слово: "Прошу!"
Из очереди выходил проситель, присаживался на стоящий перед столом стул, излагал молча выслушивающему чиновнику суть обращения, передавал свой конверт, поднимался и уходил. На его место присаживался следующий.
Каждый чётный час из-за Стены выходил другой чиновник, забирал со стола накопленные конверты и уносил их внутрь.
Ровно в шесть вечера, унося очередной блок корреспонденции, он громко и чётко произнесёт: "На сегодня приём жалоб населения завершён". Главный чиновник молча закроет ЖУПОН, встанет и исчезнет за стеклянной Стеной, гусары унесут стол и стулья, за ними, крупом вперёд, грудью прикрывая отступление, уедут всадники.
В пятнадцать минут и без пятнадцати минут каждого часа выходил ещё один служащий и приглашал пройти внутрь Стены тех, кому заранее была назначена аудиенция у дежурного Министра.
В 9 часов 15 минут за Стену шагнул Карабас Барабас.
Глава седьмая
Карабас получает то, о чём даже и не мечтал
Карабасу несказанно повезло. Ему достался Министр, который восхищал окружающих своей нелюбовью ко всему театральному.
Едва зайдя в кабинет, Карабас упал на ворсистый ковёр и завыл, ползая на четвереньках по всему полу:
- У бедного сироты увели из-под носа Театр!.. Куклы не хотят работать у меня!.. Ооооо!.. Ууууууууу!.. Ыыыыыыыыыыыы!..
- Господин Барабас, успокойтесь! Выпейте воды... Господин Барабас, ну не волнуйтесь так... Ну что вы так переживаете из-за каких-то там кукол? Вы же приезжий!.. - Министр в первый раз за сегодняшний день вспотел. - У вас ведь нет местной прописки?
- Нетууууууу... О, бедный я сиротааааааааааааа!..
- Отлично! Успокойтесь, с нами вы не сирота. С нами вы за пазухой. Вы у нас - вынужденный мигрант, мы вас сразу - в федеральную программу... У вас же нет здесь какого-либо бизнеса, тем более - малого, не так ли?
- Да-да, нету-нету! Я начал было делать деньги на куклах, но Буратино переманил всех моих ведущих артистов... Ооооооооо...
- Вы всё получите, но по конкурсу. У вас есть готовый конкурсный соперник, или нам подыскать для вас?
- Мне нет соперников, а друг у меня есть... Но он не годится мне в соперники, потому что ничего не смыслит в искусстве, тем более в конкурсах... Извините, но он, к сожалению, Дуремар...
- Так нам с вами это и надо! Конкурс с Дуремаром - это же здорово!.. Но его проект, сами понимаете, должен быть, во-первых, абсолютно никому не нужным, например: "Разведение козлов на пляже федерального курорта". А во-вторых, проект Дуремара должен быть запредельно дорогим...
- Ага, вот теперь я вас понял. Его проект - запредельно дорогим, - Карабас заговорщически подмигнул министру. - А мой - беспредельно дешевым...
- Вы с ума сошли! - Министр вспотел ещё раз. - С дешевым проектом вы нам не нужны! Вон их сколько бродит вокруг с копеечными проектами... Пусть ваш Дуремар просит на разведение козлов, к примеру, сто тысяч миллионов, а вы... Сколько вам нужно для полного счастья? - спросил Министр и снова вспотел.
- Мне?.. Не знаю... Ну, может, тысяч тридцать... или пятьдесят... - начал было прикидывать Карабас, но увидев, что на Министра напала оскомина, поправился, заглядывая в министерские глаза и стараясь там прочитать нужную сумму. - А может быть, двессссс?.. трисссс?.. четыыырр?.. Нет-нет, я вспомнил: пятьсот... Пятьсот, да?.. Вот, пятьсот тысяч!
- Вот-вот-вот! Правильно! Вам достанется действительно ровно пятьсот тысяч. Но в конкурсной заявке должна стоять та сумма, за которую вы перед нами отчитаетесь - пять миллионов.
- За пять миллионов? Да, но...
- Отлично! Это "ДА" я и хотел от вас услышать! Первое слово дороже второго, поэтому мы уберем в стенограмме "но", и останется одно ваше "ДА!"
- Да, но...
- Хватит-хватит! Достаточно одного "Да"!.. Я жду вас, синьор Барабас, через неделю. А мы пока поработаем по буратинскому театру... Прямой наводкой! - Министр захохотал, радуясь своему каламбурчику и разбрызгивая капельки пота со лба по всем бумагам на столе.
Карабас уже взялся за ручку двери, но остановился, развернулся к Министру и снова упал на колени:
- Ваше высокопоставленное превосходительство господин Министр, я благодарю за великое доверие, я всё сделаю, как договорились. Но я очень боюсь папу Карло. И вас хочу предостеречь...
- Папа Карло? А чем опасен этот старый шарманщик?
- Хотя бы тем, что он уже не играет на шарманке.
- Как это не играет? Да вы что!.. Правда? Спасибо за предупреждение... - Министр подошёл к окну и, вспотев, глубоко задумался. - Так, спокойно. О, я знаю, как нейтрализовать Карло на время нашей операции.
Министр подскочил к столу, снял трубку и голосом, не терпящим возражений, произнёс:
- Включите в состав нашей делегации папу Карло... Да!.. Выпишите ему загранпаспорт, купите рубанок, стамески и ножи, напилите поленьев и к 12 часам со всем этим барахлом доставьте в аэропорт! - Министр положил телефон и, подмигнув левым глазом, махнул Карабасу пухлой потной ручкой.
Оставшись один, Министр запел старинную "Песенку велосипедистов". Он очень любил её, пел редко, но с удовольствием. Это была единственная в мире песня, в которой слово "дай" повторялось по 16 раз после каждого из четырех куплетов:
"Он не знал велосипеда,
Слепо верил в чудеса,
Потому что не изведал
Всех достоинств колеса...
Дай - дай - дай - дай,
дай - дай - дай - дай.
Дай - дай - дай - дай,
дай - дай - дай - дай..."
Глава восьмая
Воевода Лиис на планёрке учит министров считать деньги
Каждую среду в Дурачии ждали с испугом: в десять часов утра начиналась планёрка. Министры докладывали по очереди, и главной задачей для них было с вечера разузнать, с головы алфавита или с его хвоста потребует докладов Воевода. Самыми счастливыми были Министры, чьи фамилии начинались с букв ЁКЛМН и ОПРСТ - до них очередь никогда не доходила. На все другие буквы алфавита приходилось по два-три Министра, а на А - около десяти, потому что все хотели быть первыми, и у них внутри буквы А была своя очередь. Но выслушивать на одной планёрке доклады более пяти Министров Воеводе запрещали лечащие врачи. Да он и сам уже третьего или второго докладчика вдруг перебивал и задавал вполне мирный вопросик:
- И какова цена вот этого вашего предложения?
Он терпеливо дослушивал до середины ответа, с каждой минутой багровея всё больше, и, наконец, взлетал соколом:
- Ты абсолютно не разбираетесь в экономике! - когда Воевода свирепствовал, выходил из себя или злился, он всегда путал единственное число с множественным. - Мало того: ты ничего в ней не понимаете! Вы не любишь страну и не любишь её людей. Да-да, ты не любите, и не учишься у меня считать! Подумать только - выделять на немощных бесполезных стариков шесть миллионов в год! И что же они сделают на эти деньги, если каждому достанется... внимание, приготовьтесь, я сейчас подчеркну, - по четыреста тридцать три сольдо в месяц? Купят двадцать буханок хлеба... И больше ни-че-го! А не слишком ли золотыми получаются они у тебя? Ну-ка, раздели шесть миллионов на 20 буханок... Сколько получилось? - по триста тысяч за буханку. Да тебя... Да в тебя... Да об тебя так надо дать, чтобы вы позавидовал президенту Румынии!
В этом месте он всегда отпивал полстакана минералки без газа и якобы спокойным голосом продолжал:
- А я дадим трём газетам по двести тысяч. То есть, всего две твои буханки на три газеты. И газеты напишут, что нашим старикам хорошо, и добавят: честное слово. И всё население прочтёт о том, как гордятся пенсионеры тем, что перестали получать льготы, которые их унижали. Господи, как много цинизма к людям было здесь среди вас, пока меня сюда не пришли!.. Вы дали пенсионерке льготу - значит, прямо в законе сказали ей, что она старуха! Пушкин про неё - "гений чистой красоты", а вы ей льготу в двадцать буханок!.. Стариков оскорбляет эта подачка, абсолютно не достойная вклада этих людей в завоевания нашей страны. Они воевали, они отстраивали, они слетали в космос и снова стали пахать целину!.. А ты им двадцать буханок хлеба... Но теперь - всё, теперь корреспондент напишет, что они ему, честное слово, хором сказали: "Спасибо Воеводе Лиису за наше счастливое старость!"
Он схватил гитару, всегда стоящую рядом с его стулом, и даже не подбирая аккорды, спел одну-единственную строчку, почему-то вот эту:
"Как здорово, что все мы - здесь..."
- А лично тебя, - сказал он докладчику- Министру, - я направляю в школу, во второй класс... Где министр образования? У вас миллионы в каком классе проходят? Поинтересуйтесь, узнай и доложите... Впрочем, не спрашивайте у учителей: всё, что они нам про школу говорят - ложная неправда! Пусть он так идёт... Иди, куда я послал! Надеюсь, через неделю вы поймёшь и всем расскажешь про разницу между шестью миллионами и двумя буханками хлеба. И каждый день дневник мне на стол! И родителей!.. Всё! Иди! Может быть, успеешь на третий урок! Шагом марш вон отсюда!
Воевода зачехлил гитару, нежно почесал поролоновую нахлобучку настольного микрофона, обвёл взглядом сидящих за столом и конкретно сказал:
- Переходим к другому...
Глава девятая
Воевода Лиис назначает выборы мэра Дурачии
- Переходим к другому, - конкретно сказал Воевода Лиис. - Социологические опросы моего мнения показали, что сейчас, как никогда, населению нужен сильный, жёсткий, временами даже жестокий, но очень эффективный менеджер. Нужны целых три регионально-федеральных компонента современного менеджмента: плётка, решётка и крюк в стене. Поэтому мы объявляю выборы мэра Дурачии. На воскресенье. Срочно представить кандидата на этот пост.
- А как срочно это нужно? - спросила кто-то из женщин-Министерв.
- Срочно - это значит: не сходя с вашего места, я сказал!
На секунду по столу прошелестело немое одобрительное осуждение нового инновационного проекта Воеводы. Дело в том, что Дурачия, если кто ещё не знает, это восемьсот метров туда и шестьсот в другую сторону - поэтому её и не сыскать на каждой карте. И вот в такой малюсенькой Дурачии есть и властитель, и пправитель, есть властительство и правительство, администрация правительства и администрация властительства, добрая сотня министерств, департаментов и агентств и, соответственно, тысячи правительственных агентов. Эту же территорию окормляет Воевода со своей администрацией, своими Министрами, департаментами и такими же агентами, но уже воеводскими. Есть, в конце концов, Дурдума. Совместными усилиями они вполне справляются с бюджетными и внебюджетными финансами, привлечёнными средствами и инвестициями, ещё и не хватает. А с понедельника, выходит, надо будет делить ещё с кем-то...
Но тут вовремя поднялся уже знакомый нам Министр на букву Я:
- Глубокоуважаемый Воевода, уважаемые коллеги! - произнеся эти четыре слова, Министр вспотел, как потеет сталевар у мартена. - Через полтора часа лайнер унесёт меня в далёкую Занзисуэлию, где я буду возглавлять нашу дурацкую делегацию. И это счастье смешивается в моём сердце с большим личным несчастьем: я не буду участвовать в выборах. - Министр покрылся грустной испариной. - Но наш дорогой Воевода настолько прав, что я не могу сдержаться, я обязан восхититься своевременностью проведения выборов. Население, как мудро решил наш Воевода, тоскует на генетическом уровне. И надо прямо объявить населению, что оно тоскует не по "Золотому ключику", а по тому времени, когда писалась книга. - Министр вспотел, как вспотевает шахтёр, когда чует в забое запах метана. - И сразу предлагаю на пост мэра Дурачии нашего эксклюзивного друга Карабаса Барабаса. Товарищ Барабас - личный друг Тарабарского короля, он имеет большой опыт руководства в рамках рекомендованной Воеводой пилотной системы управления: "плётка, решётка и крюк в стене". Пусть пока и на кукольном уровне, где он вместо тюрьмы пользуется сундуком, а вместо крюка - гвоздочками... Но, согласитесь, что давно пора начать внедрение положительного сказочного опыта в наших граждан.
- Компромат есть на вашего протеже? - спросил Воевода.
- Конечно, разве я посмел бы иначе! Категория компромата вторая: избиения подчинённых, покушение на убийство, коррупция, черный нал. Вот досье...
Он протянул Воеводе книгу "Золотой ключик" с кучей закладок.
- Отлично, годится! Вы лично ручаешься за него? Смотри: если что не так, то я уйду тебя впереди него...
Министр запотел, как запотевают очки у десантника, когда над ним не раскрылся и запасной парашют. Огромным усилием воли он превозмог свою мечту о мгновенной смерти, и сказал почти твёрдо:
- Я уверен и в нём, и в том, что Вас с нами поддержат там с ними...
- Хорошо... Всё! Введите наших журналистов, я им скажу, что когда писать и кого как снимать...
Глава десятая
О том, как папу Карло отправили в братскую Занзисуэлию
Утром в среду, как делают после премьеры все уважающие себя артисты, Буратино, Пьеро, Артемон и Мальвина бросились к газетному киоску. Столько рецензий они не видели за всю свою предыдущую жизнь: каждая газета сочла за честь в превосходных тонах отметить спектакль и актеров. Правда, как принято в последнее время, писали в основном не о том, кто как справился со своей ролью, а про кукольные диеты и про кто с кем дружит... При том, что ни одна кукла ещё не давала интервью ни одному журналисту. Буратино вообще думал, что журналисты - это люди, которые сидят на скамейках и журналы листают. Куклам даже как-то неловко было читать про себя хвалебные строки. Больше всех стеснялся похвал, как ни странно, обычно хвастливый Буратино:
- Ну и расписали!.. Глядите: "Преисполненный высочайшего вдохновения!.." Я очень прошу вас, друзья, сегодня на спектакле быть очень внимательными, не расслабляйтесь. Говорят, что во всех театрах самым плохим бывает именно второй спектакль...
Возле театра народу было раза в три больше, чем мог вместить в себя зал. У кассы стояла огромная очередь. Появились первые перекупщики билетов. Об этом поведал ребятам папа Карло. Оказывается, ему кто-то предложил втридорога купить билет "на мировую премьеру лучшего в Европе российского спектакля"!
Едва он закончил рассказ, как к театру подкатил шикарный лимузин, из него вышла невысокая полноватая бабушка в очках, одетая по последней тинейджерской моде, и сопровождая свою речь отточенными жестами из арсенала плохой актрисы, произнесла:
- Высокочтимый и глубокодорогой папа Карло! Я прошу вас занять самое почётное место в автомобиле, который доставит вас в аэропорт Смелово, чтобы в составе административно-творческой делегации нашего региона вы осчастливили своим искусством далёкую Занзисуэлию! Вот вам паспорт с визой, вот рекламный проспект, вот ваши суточные. - Она сунула в руки ошеломлённого папы Карло загранпаспорт, альбом и конверт уважительной толщины. - Весь ваш рабочий инструмент в эти минуты заносится на борт самолёта.
- Я ничего не понимаю... Какая там ещё Занзисуэлия? Я - музыкант театра "Молния", и если надо куда-то ехать и где-то чего-то хорошее представлять, то везите наш спектакль вместе со всеми куклами...
- Вы включены в состав нашей делегации как резчик по дереву.
- По какому ещё по дереву?!.
- Как - "по какому"? Вы же единственный в мире мастер, кто сумел вырезать из дерева Буратино!
- Ой, господи, как вы достали!.. - голосом, уставшим объяснять каждому встречному, проговорил папа Карло. - Послушайте, никакой особой моей заслуги в Буратино нет, просто мне в руки случайно попалось говорящее полено...
Бабушка-тинейджер впала в полную истерику и призывно заверещала:
- В Занзисуэлии я заменю вам Буратино!.. Я буду с вами разговаривать, как полено! Я буду пищать, дёргать вас за волосы, показывать вам язык и снова пищать, пищать и пищать, буду стучать по лысине кулачками - только, умоляю, поспешите! Ну, пожалуйста, меня выгонят с работы, если вы... Ой, всё, я пропала - уже подъезжает наша делегация!
К театру в окружении мигающих полицейских машин приближались пять лимузинов и три двухэтажных автобуса, из которых слышалась знаменитая на весь мир "Малинка".
Кортеж притормозил у театра. Из первого лимузина вышел Министр. Вспотев, он махнул рукой, как заправский дирижёр, и все в автобусах разом замахали флажками и хором заскандировали:
- Папа Карло, к нам, к нам! Папа Карло, к нам, к нам!
Папа Карло растерянно повернулся к куклам:
- Ну что мне делать, ребятишки?
- Папа Карло, - рассудительно сказал Буратино, - надо ехать. Подарки нам привезёшь... Буратин чёрненьких настрогаешь - братьями мне будут. За нас не волнуйся. Дома за нами присмотрят Ёжик и Шушара, а на работе, сам видишь, глупостями заниматься некогда...
- Да-да, счастливого пути, - хором произнесли Мальвина и Пьеро. - А петь в спектакле пока будем a capella. Народ нас поймёт и простит...
Папу Карло усадили в лимузин, и кавалькада под рёв сирен и полицейскую светомузыку умчалась в аэропорт.
Помахав папе Карло на прощание, куклы вернулись к работе...
Глава одиннадцатая
И тут же на кукольный театр напали всякие напасти
Мальвина старалась не задерживать огромную очередь в кассу, билеты продавала быстро, тем более что билет стоил ровно один сольдо, и давать сдачу приходилось не часто.
Неожиданно раздался резкий стук в дверцу.
- Одну минуточку, - извинилась Мальвина перед очередным зрителем и отперла дверь.
В кассу ворвалась толстая женщина, на лице которой улыбка если и была, то в прошлом веке. Она с порога заорала:
- Налоговая полиция! Проверка кассы и билетного хозяйства!
Мальвина от неожиданности захлопала ресницами. Она была уверена в полном ажуре, но оторопела от неженского напора толстушки.
- Но... Там люди в очереди... - прошептала Мальвина.
- Это не люди, - громче прежнего закричала женщина. - Это налогоплательщики вперемешку с налогонеплательщиками! Подождут.
Она высунула голову в кассовое окошко, крикнула: "Всем ждать!", втащила голову обратно, прикрыла окошко картонкой с надписью "Все билеты проданы", села на стульчик Мальвины и произнесла спокойно, нежно и тихо:
- Ну, давай, показывай билеты и деньги...
Всё у Мальвины, конечно же, сошлось - сольдо в сольдо. Мальвине показалось, что в этом не сомневалась с самого начала и женщина-ревизор. Прощаясь, она произнесла с виноватой улыбкой:
- Нам позвонили из-за Большой Стеклянной Стены...
Мальвина открыла окошко, быстро продала все билеты, заперла кассу и побежала за кулисы гримироваться - через четверть часа спектакль должен был начинаться.
В зал зрителей впускал Артемон. Публика принимала действия пуделя за игру и с удовольствием участвовала в ней: тот широко раскрывал пасть, зритель вкладывал билет поперёк нижней челюсти, Артемон щелкал зубами, пробивая, как компостером, глубокие чёткие отверстия в билете, раскрывал пасть, и счастливый зритель с радостной улыбкой проходил внутрь театра и занимал своё место согласно купленному билету. Внешне всё смотрелось, действительно, как детская игра, но Артемон выполнял функции хорошо навороченного компьютера: в мгновение ока проводил идентификацию билета, убеждаясь в его подлинности, параллельно вёл статистику посещений театра и ароматическую экспертизу публики. Мало того, одновременно он настраивался к выходу на сцену в костюме и гриме человека, похожего на Карабаса Барабаса, что должно было случиться на шестнадцатой минуте спектакля.
Когда до начала представления осталось пять минут, и практически все зрители уже сидели на своих местах, к театру на огромной скорости подскочили два автобуса с тюремными решётками на окнах. Завизжав тормозами, автобусы встали вплотную к дверям театра и из них стремглав выскочили воины с другой, казалось, планеты: в черных комбинезонах с наплечниками, налокотниками и наколенниками, в пуленепробиваемых жилетах, в черных масках и черных шлемах с огромными затемнёнными стёклами-забралами, с короткими автоматами в черных перчатках. Мгновенно сбив с лап Артемона, с громогласными нечленораздельными криками (то ли "всем сидеть!", то ли "всем лежать!", то ли "всем стоять!") они влетели в зал, положили всех зрителей (ага, значит, всё-таки "всем лежать!") на пол. Следующая команда была: "Билеты! Всем показать билеты, нах!.." И тут же: "Лицом вниз, нах, я сказал!"
Прозвучал доклад кому-то по рации:
- Все с билетами!
Пятисекундная пауза, после которой последовала команда для своих: "Отбой, бегом в транспорт, уходим на базу!"
Последним мимо Артемона проходил, по-видимому, командир. Он примирительно шепнул:
- Извини, браток, понимаю - детишки, но приказ оттуда... Что делать - своих детей кормить надо...
Взревели двигатели, автобусы улетучились.
Только минут через пять зашевелились зрители. Они поднимались, и молча, ни на кого не глядя, уходили из зала. Несколько детишек заплакали, но только сейчас. Никто не просил обратно денег за билеты...
Артемон не задерживал людей, он понимал, что им уже не до спектакля, и говорил извинительно: "Приходите завтра... В это же время..." Ему отвечали, отводя глаза: "Да-да, конечно... Наверное, придём..." Только одна девочка честно призналась: "Меня мама больше никогда не отпустит в театр..."
Занавес, пусть и с опозданием, всё равно поднялся, артисты, как и положено, вышли на пролог под музыку Рыбникова, но играть спектакль было не для кого: зал был пуст...