Аннотация: В силу специфической направленности рассказа, он содержит элементы жестокости. Поэтому нервных, впечатлительных, не совершеннолетних и беременных просьба не беспокоиться.
Он - палач. Он не стесняется своего ремесла. Больше того - гордится им. Процес истязания чужой плоти возведен в ранг искусства. Правитель богатого финикийского государства щедро вознаграждает его работу. Кровь жертв оплачивается золотом и человеческим страхом. Драгоценности позволили выстроить роскошный дом в богатом квартале, страх обеспечил щедрые подношения и лицимерное дружелюбие большинства именитых горожан.
Вельможи тайно ненавидят палача. Тому есть причины. Одно слово правителя, и через пару минут любой из них потеряет всю свою надменность. Забыв про высокий сан и пышное платье, опальный будет ползать в пыли, плача и умоляя пощадить его. Пощада всегда означает одно - быструю смерть.
Слезы и кишечная вонь, испускаемые недавним фаворитом не могут смягчить сердце правителя. Правителю нравиться, когда люди умирают медленно. Ему нравится смотреть, как белые кости сломанных конечностей прорывают мышцы и кожу. Он всегда весело хохочет, когда острый конец тонкого кола медленно, с расстановкой заколачивается в зад некогда гордого владыки обширных территорий, пойманного на тайных переговорах с недругами правителя.
Владыка Финикии милостиво повелел, чтобы наиболее гордым и непокорным князьям Ханаанского царства, захваченным в последнем походе, оказывался особый почет. Их кормят мясными блюдами и поят изысканными винами. Несчастные не подозревают, что поедают мясо собственных сыновей, сваренных в оливковом масле. Им невдомек, что вино приготовленно из отборного винограда, корни которого регулярно орошаются водой, смешанной с кровью их жен и любимых наложниц. Да и сами они вскоре пойдут в пищу Баала.
Кровожадный золотой телец неустанно требует богатых подношений. Его аппетит огроман. Однако царь Финикии пользуется особым благоволением божества, угождая ему своей щедрой жестокостью.
...Пало Ахейское царство. Правитель вернулся домой из похода. За ним, в течение многих дней, тянулись носильщики и караваны с добычей. Столицу заполонили пленные. Их было так много, что они сотнями задыхались в зинданах, не выдерживая чудовищной давки, жары и нехватки воздуха. Трупы свозили в Смрадную долину, где бросали навалом, радуя одичавших собак, стаи гиен и вездесущих грифов.
Правитель несколько месяцев праздновал свое возвращение. Он не выходил из дворцовых покоев, утопая в волнах роскоши, пиров и плотских удовольствий. Финикийскому владыке стоило отдать должное: свое обещание надругаться над всем домом поверженного ахейского царя он выполнял неторопливо, но весьма методично.
Самым жестоким и изощренным образом правитель изнасиловал всех жен, дочерей, сыновей и племянников покоренного недруга. Взбадривая опиумом притомившуюся плоть, финикийскийский царь отдал должное прелестям любимых наложниц и наиболее приближенных слуг ахейского царя.
Свои подвиги он завершил престарелым звездочетом, неизвестно как оказавшимся в числе пленных, а также боевой кобылой царя Ахеи, пострадавшей за свой непокорный нрав (она скинула на землю финикийского правителя, когда тот хотел пустить ее в галлоп прямо по лежащим на земле пленникам). Слуги тут же связали и переломали кобыле ноги, предоставив царю возможность подойти к ней сзади, а потом бросили на растерзание львам, предназначенным на заклание.
Наблюдая, как косматые хищники терзают покалеченное животние, правитель втянул носом запах навоза, крови и развороченных внутренностей. Помолчав минуту, он решил, что время для жертвоприношения настало. Кормление Баала было назначено на завтра.
...Всю ночь шли лихорадочные преготовления. Город не спал. В нем было зажжено столько огней, что издали казалось - он весь охвачен огнем. Зарево, поднявшееся над финикийской столицей, освещало пустыню. Караваны торговцев сбивались с пути, принимая его за восход солнца. Свою ошибку они распознали только к утру, когда вместо небольшого караван-сарая, приблизились к столице могучего царства, готовившего небывалую в историю жертву.
Храм Баала находился за городом, на Священной горе. Лучи солнца играли на его золотом куполе. Циклопические мраморные колонны отбрасывали яркие блики. Храмовый комплекс окружили многочисленные стада домашних животных.
Их первыми приносили в жертву. Часть коров и овец сожгли. Остальные были подвергнуты символическому сожжению (на жертвенник отнесли только внутренности). Жрецы передавали мясо поварам, которые жарили его, а потом раздавали всем желающим.
Спустя несколько дней, когда народ устал от обжорства и пьянства, лекари правителя вынесли кувшины с опиумной настойкой. Она встряхнула их заплывшие жиром мозги, настроив на религиозный экстаз. Началось главное действо празднества: в жертву богу стали приносить людей.
Баал любит, когда его жертва имирает медленно. Ему мало получить жертвенную плоть. Ему нужны души. Души, скорчившиеся от боли и ужаса в предсмертной агонии. Палач применил всю силу своего искуства, чтобы удовлетворить алчное божество.
Сначала все шло отлично. Пленников, опьяненных опиумом (чтобы жили подольше), сотнями приводили к жертвенному камню. Им вспарывали животы, заставляя с вываливающимися под ноги внутренностями ползать вокруг золотого идола. Их тысячами насаживали на колья, вкопанные по территории всего храмового комплекса.
Прислужники, державшие в руках сверкающие на солнце крючья, насаженные на длинные рукоятки, разрывали на части вопящих от ужаса и боли обреченных на заклание жителей Ахеи. О
Оскальзываяь на мраморном полу, обильно политому густой кровью, они старались спрятаться друг за друга, но страшные крючья все впивались и впивались в редеющую толпу, пока среди груды тел не оставалось ни кого, кто бы еще мог стоять на ногах.
Толпы финикийцев, опьяненные видом убийства, славили бога и своего правителя. Богато украшенными питейными чашами зачерпывали они кровь, ручьями текущую по прорубленным в полу желобкам, а затем выплескивали на золотого идола густеющую на воздухе вишневую жидкость.
Вдруг что-то произошло. Палач не мог понять, что именно случилось. Но что-то определенно было не так. Он ополоснул водой липкие от крови руки и забрызганное лицо. Огляделся вокруг. Прислушался. Неужели финикийские граждане стали громче выкрикивать хвалы Баалу? Нет, это не возможно. Тогда, что же? И тут он понял: до него не доносятся крики ужаса и мольбы о пощаде пленных ахейцев.
За последние дни к воплям жертв настолько привыкли, что совершенно перестали на них реагировать. Тем ужаснее были тихие, сдерживаемые стоны, раздававшиеся из толпы служителей храма, совершавших возле алтаря, уже ставшие рутинными, убийства захваченных чужестранцев.
Палач подошел ближе. Присмотрелся. Возле жертвенника стояла толпа ничем не примечательных оборванцев. Их изможденные тела едва прикрывали жалкие рубища. Сквозь прорехи проглядывало грязное тело, покрытое гноящимися ранами и шрамами от бича надсмотрщика. Люди не выказывали признаков беспокойства. Некоторые тихо молились.
По знаку одного из жрицов, от толпы отделялся человек, который подходил к жертвеннику, вставал на колени и, опустив голову, ждал удара стальным молотом по затылку. Жрец размахивался, с силой бил. Слышался хруст проламливаемых костей черепа. Принесенный в жертву мешком валился на пол. Его тело оттаскивали в сторону. К жертвеннику приближался следующий безимянный оборванец.
Подозвав одного из храмовых слуг, палач поинтересовался, почему этим людям дарована легкая смерть. Мальчик ответил, что это последователи секты христиан, известные своей смиреной покорностью. Все они сумасшедшие. Их бог умер позорной смертью, и они, подражая мертвому богу, молятся перед смерью за здоровье своих убийц. Поскольку все попыики привести их в ужас и заставить молить о пощаде, не возымели успеха, сектантов решили побыстрее отправить в пасть Баала, пока они не вызвали недовольства кого-нибудь из влиятельных сановников.
Полач был уязвлен и заинтригован. Ему еще не встречался человек, которого он не смог бы "сломать". Он подошел к уже изрядно поредевшей группе христиан, и, присмотревшись к их лицам, выделил среди них нескольких, наиболее достойных его внимания.
...Палач старался. Он собственными руками затачивал иглы с металлическими заусенцами, которые загонял под ногти, он сдирал со спин полоски кожи, засыпал под веки растертые в пыль алмазы, протыкал кожу шипами ядовитых растений, забивал в коленные и локтевые суставы ржавые гвозди. Все было тщетно. Христиане умирали медленно, как и было задумано, но они не озлабливались на своего мучителя.
Полуослепшие, с раздробленными суставами, обнаженными рваными ранами, высверленными до корней зубами, теряющие сознание от боли, голода и жажды, они благодарили своего непонятного бога за испытываемые страдания, как за великую милось.
В какой-то момент палач поймал себя на мысли, что он больше не хочет мучить этих несчастных. В тайне от самого себя он старался облегчить их страдания, делая пытки не такими болезненными. Пораженный, он отбросил раскаленные клещи и посмотрел на своих пленников. Многие из них уже были мертвы. Некоторые впали в предсмертное забытье.
На свисающей с потолка цепи болталось искалеченное тело юноши. Палач вспоимнил, как он подвешивал его на крюк, как, всадив нож между ягодиц, сделал глубокий надрез вокруг ануса, а затем стал выдирать кишечник, накручивая его на специально изготовленный для этой цели деревянный барабан. Пленник скончался не приходя в сознание, потеряв несколько метров кишек. Пыточную машину остановили. Труп же продолжал висеть, соединенный с ней тонкой, туго натянутой кровоточащей кишечкой.
Посмотрев на религиозных сектантов, палач столкнулся взглядом со стариком. Тот уже никогда ничего не смог бы сказать: на месте его нижней челюсти болтались куски оборванных мышц, кожи, виднелись осколки костей. Но его пронзающий душу взгляд палач запомнил до самой своей смерти. В этом взгляде не было ненависти. Только боль и жалость к человеку, стоящему напротив. Старик поднял правую руку и медленно перекрестил палача. Затем рука безжизненно упала. Он умер. Это был последний христианин на земле, собственными глазами видевший живого Мессию. Палач понял, что потерял самого дорогого для него человека на свете. Ему стала так горько, что он искринне, не стыдясь заплакал.
...Правителю доложили, что его любимый палач болен. Духовная болезнь, постигшая заплечных дел мастера, так страшна, что передается на расстоянии: люди, поговорившие с ним хоть единожды, заболевали редкой, не поддающейся лечению, ересью. Они отвергали магию, колдовство, всех богов видимого космоса, признавая власть лишь одного живого Бога, которого называли Иешуа.
Финикийский царь был умен. Он понимал всю опасность нового учения, грозящего его стране, представление о котором составил еще раньше, в Ахее. Еще тогда лазутчики докладывали ему о религиозных извращениях, распространившихся среди руководства ахейского войска.
Военноначальник, проповедующий своим солдатам принципы "не убий", обречен вместе с подчиненными - это ясно даже обозной проститутке. Вздохнув, правитель принял единственно правильное, по его мнению, решение.
...Проповедника схватили прямо на городском рынке. Его связали, избили палками и протащили на длинном аркане через весь город. На главной площади его привязали к Позорному столбу. Появился палач. В руках он держал сосуд с расплавленным серебром - последним царским даром своему бывшему любимцу. Кто-то, подошедший сзади, запрокинул голову проповедника. Последнее, что тот увидел, был белый голубь, пролетавший над площадью. Затем в его горло слынул водопад расплавленной боли. Больше он уже никогда ничего не чувствовал.