Аннотация: Первый опыт написания рассказов в стиле "французская готика".
Что такое Париж? Мечта? Сказка? Какие глупости, право слово! Я расскажу вам, что такое Париж. Без купюр, без огранки и ценза. Поверьте, Париж - это не только Рю де Паради, не только башня архитектора Эйфеля и не только Лидо.
Вы, наверное, много слышали про Мельницу? Клуб всех времен и народов, место разврата и переверзий всех мастей... Мулен Руж. Красная мельница, как называют ее коренные Парижане. Именно там я и познакомился с Софи. Болгарского князя кровей, эта черноглазка запала мне в душу после первого же поцелуя... Я думаю, вы в курсе, что приветствуя мадмуазель, ее принято целовать? Вот я и поцеловал ее огненно-красные губы, подобные спелой вишне... Первый раз поцеловал, господа... Может, потому что напился пьян, будто свинья, а может, может... Она была богата и состоятельна, а я - вовсе нет.
Теорема последнего многоточия озадачила меня ровно в тот момент, когда я проснулся исполненный парами зеленой феи. Сиречь - абсента. Думаю, ценители сего напитка поймут меня, ибо мысли мои в тот момент сумасшедшим вихрем метались в больном сознании, настоятельно требуя дозы. Да, милостивые господа, к стыду своему я вынужден сознаться - я - абсентоман... Именно мысль о похмелье выгнала меня на Мадлен плаза - туда где находится кафе "Шарде ноэль". Место (рекомендую!), где готовят самый лучший напиток в мире. И, уже сидя за стойкой бара, в момент четвертого глотка, я спросил у баристы: слышал ли он про Софи Монтен.
- Софи..., - мечтательно зажмурился Пьер, - она так прекрасна! И так недоступна!
- В каком смысле, Пьер?, - спросил я, внутренне напрягаясь.
- О, мосье Роланд, в разговорах о Софи не может быть смысла, ибо смысл есть только в том, что горит! Роланд, мой русский друг, Софи - это мечта всех поколений и всех национальностей! Она - сказка! Ты видел ее?
После этого он замолчал и лишь изредка сочувственно качал головой, перешептываясь с очередным посетителем...
Я был на грани истерики. Брюнетка с волосами, скрученными в тугую косу до попы, и глазами, сверкающими, будто черные алмазы, и обладающая прекрасным именем Софи стала моим призраком. Тщетно я выкладывал последние франки за право войти в чрево Мельницы... Ее нигде не было. Не поверите, милостивые господа - я трижды врывался в дамскую уборную, в надежде увидеть там ЕЕ. Я мечтал о ней, но все старания проходили напрасно. Так и прошло полгода...
...ветер нес желто-горячие листья по старому кварталу Лифожа. Их жар смело мог бы заменить свет солнца, если бы не светила полная луна. Я брел по брусчатке Брю де Шато, улыбаясь случайным прохожим - в большинстве своем - деклассированным. По-русски - бомжам. Они видели мир с другой стороны, отнюдь не с той, где находится Ривьера или Елисейские поля. Их жизнь была там, где смертные Парижа не осмеливались появляться после сумерек. Район далекий от Монмартра и Плаза де Руже. Они жили там, где ранее проходили пленные Бастилии...проходили на эшафот. Я люблю гулять в этом месте. Месте, где поколения нищеты еще помнят Парфюмера и, возможно, Тройля...
- Здравствуй, Филлип!, - приветствовал я старого боша, которому изредка приносил бутылку водки.
- Какие люди! Неужели Роланд почтил старика своим присутствием?
- Здравствуй, старина!, - я от души обнял деда, облаченного в старый пиджак Лорано, поверх которого болталась куртка-"Аляска".
- Ты пришел говорить со стариком Филлипом?
- Нет. Я пришел сидеть с мудрым.
- Ну что ж...посидим!
Листья летели по набережной, хорошо просматриваемой с этого места. Их бег изредка замедляли камни, вывороченные из мостовой, и "лежачие полицейские". Но они преодолевали незримые для ветра препятствия, освобождая место для последующих... Мы сидели вдвоем - я, одетый в костюм, с фальшивими часами Лонжин на запястье и доисторическим телефоном Нокия на поясе, и он, мудрый бомж, которого дети выгнали на улицу из-за старческого энуреза. Дескать, дорого на подгузники тратиться... Мы с Филлипом сидели так далеко не первый раз.
Когда-то он помог мне, бездомному правнуку графа Цепеша, внуку барона Моргенштерна, сыну врача-терапевта Феськовой, обосноваться в Париже. Тогда мы встретились с ним у подножия Эйфелевой башни. Он смотрел на меня глазами, полными слез - его избили ради забавы детки из класса "золотой молодежи". Бош! Подмостник! Отброс... Наверное, не столько побои обидели старика, сколько последний термин. И он...господа! Он не просил у меня на выпивку! Он попросил сходить в аптеку и купить ему бинт. Перевязать рассеченную бровь... Тогда он сказал мне: "Мальчик мой, помни главное, что говорит тебе сердце. Это твой путь, мальчик!". Эти слова я не забуду до конца моих дней. Ровно столько, сколько моя душа будет бродить в мире, исполненном боли, я буду помнить слова старого, избитого и плачущего Филлипа. Деда Филлипа. Мудреца и шамана низов общества, короля подземки и князя Моста. Тогда я провел его в "апартаменты", как он назвал свою убогую хибару на окраине Шато. Я шел через город, который ухмылялся, скалился и корчил рожи, со стариком-клошаром, которого держал под руку...
- Филлип, скажи мне, пожалуйста, почему я не боюсь презрения?
- Глупый мальчик!, - клошар протянул ко мне руку и погладил по спутанным волосам, - Ты не боишься презрения, потому что изгнал общество от себя.
- Но, Филлип, я хочу быть таким, как все!
- Ездить в "Кадиллаке" и пить "Дом Периньон" с профурсетками из кабаре?
- Нет, Филлип! Что ты!
- Тогда что для тебя означает "быть таким, как все"?, - сурово спросил дед, отпивая глоток водки и передавая бутылку мне.
- Ну...например...
- Ты пришел ко мне, чтобы найти свою Софи? Ту, о которой ты так много говоришь?, - лукаво улыбнулся клошар из-за бороды, - и ради этого затеял дурной разговор? Неужели, тебе есть чего стыдиться перед стариком?
Я расплакался. Мне не стыдно было рыдать на плече у бомжа. Совсем!
- Дедушка...переезжай ко мне! Филлип! Ты болен, у тебя вши... Дедушка Филлип! Ты...настолько мудр!
- И из-за этого ты готов пригласить в дом клошара? Боша без роду и племени?
- Нет...дедушка! Мне так не хватает тебя!
- Ты опять говоришь с Петром Трофимовичем, (так ведь твоего деда звали?), правда?
- Филлип, без тебя я не смогу...
- Добиться любви Софи?
- Да...дедушка...Помоги мне забыть ее!
- Но ты же дворянин! Стыдись!
- Дедушка, я дворянин такой же как и ты! Я не настолько богат!
- Эх ты...внучек...Дворянин даже в обносках из посылки Армии спасения остается дворянином!
Конечно же, я был пьян. Конечно, высшей степени глупости было привести домой бомжа. Можете сколь угодно костерить меня за это! Но моя глупость - это моя глупость. И отныне Филлип, которого отныне я именовал только "дедушкой", поселился в моей квартирке на Рю де Пелят. И в первый же день проживания на моей (нашей?) территории запретил мне пить абсент.
- Пойми, Роланд, Фея - она очаровывает. Обольщает. Но - не более. Она будто надменная шлюха с Мадлена - обходит, ласкает, но за все требует денег. Неужели ты думаешь, что Софи захочет быть с жалким ценителем потасканных шлюх?
И я понял...
Неделя у нас ушла на то, чтоб досконально отмыть деда, вывести насекомых из гривы волос и излечить меня от тяги к зеленой Фее. Неделя. Семь долгих дней, в течение которых меня ломало и выкручивало. Организм ТРЕБОВАЛ.. И все же, мы устояли. Вечерами дедушка Филлип пил водку, а я - брют. Мы сидели и говорили. Он вспоминал прошлое, войну с Германией, рассказывал мне о том, как брали Рейхстаг. Я же делился с ним мыслями о будущем, говорил о карьере в Париже...
Так мы и проводили вечера - я и старый клошар, вечно курящий трубку, на которой вырезана мордочка чертенка... Проводили их до тех пор, пока бош Филлип не исчез...
Он ушел из дому в то время, когда я трудился над очередным текстом в эммигрантскую газетенку. Я, вообще - копирайтер - я не говорил?
Искал я его везде - в его лачуге, под мостом...в моргах - тяжело перечислить все те места, где я побывал в поисках старика Филлипа. Дедушки Филлипа...Я искал его днями напролет, вовсе позабыв о карьере, Софи, похмелье и прочем, жизнь мою составляющем. Почему мне было больно? Почему я врал всем, что он мой дед? Может, он им и был?
И вот, спустя десять бесконечно долгих дней, то есть - вчера в редакцию влетел Жан-Мишель, фотокор нашей газетенки...
- Что я видел!!
- Ну-у?, - жадные глаза вперились в угол, где стоял Жан
- На крыльце особняка месье Монтена повесился подмостник! И я снял его первым! Это ж сенсация!
Так я нашел дом Софи. Той самой Софи, что сейчас лежит на большой кровати, укрытая шелковой простынью. Она спит. Она даже не знает, что розы, черные с бордовой бахромой, которые она обнаружила у себя на крыльце в день нашего второго знакомства, окроплены кровью. Кровью смертельно больного деда, который до последнего верил, что бедолага-писатель сможет очаровать дочь нефтяного магната. Кровью МОЕГО ЛЮБИМОГО деда... Величайшего человека всех времен. Боша и клошара, который смог умереть за любовь. Который умер не в обносках на окраине, а гордо ушел из жизни в костюме, при галстуке, открыв мне путь наверх...
Ах, пардон... Я опять отвлекся! Я же обещал рассказать про Париж...