Через речку, в которой почти не осталось воды, я вышел к заброшенному колодцу. Когда-то, ещё при моей памяти, отверстие в нём закрывала решётка. Так, на всякий случай, чтобы ребёнок не упал, или живность какая-нибудь не свалилась.
Теперь решётки нет, утащили сборщики металлолома. Большая была решётка, из толстых рифлёных прутьев. Наверняка той стали хватило, чтобы отлить ствол орудия для сирийского танка, который теперь расстреливает беззащитные деревни повстанцев. А может быть, уже разворачивается в сторону Израиля, чтобы начать новую войну против еврейского государства.
Да, много металла уплыло из страны в лихие девяностые.
Теперь в колодец набросаны пластиковые бутылки. Много бутылок. Надо же, кто-то так расстарался. Чтобы колодец почистить, или ограждение сделать, так нет никого. А вот загадить, испортить, всегда, пожалуйста.
Вокруг колодца заросли кустарника, колючей ажины, через которую невозможно пробраться, не изранив ног и не изорвав одежду. Глушь и полное запустение навевают уныние даже неисправимому оптимисту.
Я с трудом представляю, что сто лет назад здесь, на этом огромном поле, стояли бревенчатые казачьи мазанки, окружённые плетнями, за которыми, в огородах росли подсолнухи, гордо кивающие своими шляпками солнцу. По немощёным улицам бегала детвора, ходили степенные старики. А тёплыми южными вечерами собиралась молодёжь на станичной площади, и начинались шутки, игры и перегляды.
А осенью, после уборки урожая, играли весёлые свадьбы, с обязательным венчанием в деревянной церкви, которую при советах переделали в клуб, снеся колокольню.
Я ещё захватил стариков, живших в царское время. Тогда они были ещё детьми. Одна старушка, которой на момент нашей беседы уже исполнилось семьдесят пять лет, много интересного рассказала мне о своей жизни в те годы. Поскольку они были иногородними, а не из казаков, то своей земли у них не было. Приходилось работать у богатых людей.
Как-то хозяйка, ребёнка которой она нянчила, накричала на неё за какую-то провинность и, даже, ударила по лицу. Она пожаловалась своему отцу, и он тут же забрал её домой. И эта женщина прибежала к ним вечером, когда все сидели за ужином, и долго упрашивала её вернуться, обещая отцу, что подобного не повториться.
Я спросил у ней, когда ей лучше жилось, при царе или при советах. Она помолчала немного, подумала и вполне откровенно заявила, что при царе ей жилось лучше.
Станица, со слов старожилов, которых уже нет в живых, простиралась много дальше теперешней территории. Там, где когда-то стояли дома, давно вырос лес. Но, все же, то там, то тут, попадаются небольшие бугорки, которые, если разрыть, несут в себе следы былых домов.
Невозможно себе представить, что всего сто лет назад люди чтили и боялись Бога. Пусть не все и не всегда, но все же, в общей своей массе, люди были верующими, что отражалось на их жизненном укладе. Боже упаси, чтобы женщина оголялась прилюдно или молодёжь развязно вела себя в присутствии старших. А что мы видим сейчас на наших улицах? Если судить понятиями прошлого века, то наши женщины стали развратницами и прелюбодейками, что, впрочем, недалеко от истины. Не отстают он них и мужички с пивными животиками и бритыми лицами. Ну, а дети, в подавляющем большинстве, совершенно игнорируют присутствие взрослых.
В семнадцатом году крайне левым экстремистам, использовавшим весьма неблагоприятную для страны обстановку в своих целях, удалось ввергнуть Россию во власть тьмы.
Поскольку казачество, как патриархальная часть народа, была осколком старого режима, то была обречена на уничтожение. Новой властью приветствовались: разврат, убийство, атеизм. И началось планомерное уничтожение лучшей части русского народа.
В восьмидесятых годах прошлого века я посетил станичное кладбище. Меня поразило обилие могил, датированное 33 и 37 годами. Они в то время ещё занимали половину кладбища. Это были могилы времен голодомора. А сейчас этих могил уже нет, исчезли. На этих местах теперь новые захоронения.
Моя мать, пережившая голод этих лет лишь потому, что с сестрой уехала в Грузию, где было вполне благополучно, рассказывала, что все оставшиеся родственники, в том числе её двоюродный брат, которому было всего десять лет, умерли от голода на богатейшей прежде Кубани.
И кто в ответе за этот геноцид? Ответчиков, как всегда, нет. И компартия, правопреемница этих тягчайших преступлений против человечности, существует и даже процветает, если судить по лоснящемуся лицу её лидера и его пивному животику.
А старый колодец ещё стоит и если его почистить и отремонтировать, то вполне можно вернуть к жизни. А можно ли вернуть к жизни людей, растерявших духовные ценности своих предков?