Погудина Любовь Владимировна : другие произведения.

Правда и pravda

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик по сериалу "Чернобыль", 2019. // Повезло тебе, Васенька. Тебе больше нашего свезло. Не дожил ты до этого безобразия, не узнал, что и такое бывает: зима - а не зима, и лета не будет, зря не жди. Алексей Степанович - ОМП. Герой драббла, Алексей Степанович, ведёт внутренний диалог с погибшим Василием Игнатенко.
   Зима. Зима бела. Молочная простыня саваном укрывала серые улицы. Ветер тихо подвывал в чёрных глазницах осиротевших домов, отпевая людские грехи и души. Вокруг ни звериного следа не видно, ни вороньего крика не слышно, оглушающего округу. Никого не было вокруг. Лишь укрытые снежными одеялами деревянные скамейки вдоль пустынного проспекта несли каждодневный караул. Всё вокруг переполнилось тишиной, прозрачной, как первые весенние ручьи, только там, в воспоминаниях, весна - это жизнь, это радость, это ожидание. Весна - это горячее слово с привкусом "завтра", пахнущее малиной и яблоневым цветом. Это долгожданный май, а за ним беззаботное лето. А здесь, за старым порогом, не бывает весны. Тут только зима. Везде. От порога и до самого горизонта, и дальше, и дальше.
   Пал Саныч рассказывал, что нет ей проклятой ни конца, ни края.
   Ещё совсем недавно Пал Саныч улыбался в густые рыжие усы, шутил и пил горькую. А сегодня добродушный здоровяк лежит и бед не знает. Не смеётся, не смотрит добрым взглядом, не протягивает пахнущую прошлым миром папиросу. И даже сырая и холодная земля не могла как следует обнять его на прощание и поцеловать в закрытые веки. Пал Саныч уснул вечным сном, и я приказал свинцовому гробу охранять его покой.
   Прощай, Пал Саныч. Передавай моим привет. Даст Бог, свидимся скоро. Недолго мне осталось землю топтать. Бессердечная зима никого не щадит, никого не любит. Долгая, длинная, белая. Бесконечно траурная.
   Тяжко на душе. Будто кто камней наложил под самое сердце. Сплю, и по ночам снится мне, как шумит трава, как ветер целует налитые колосья. И ручей бежит: молодой, прозрачный, чистый. Я наклоняюсь к нему, смотрю на воду долго, с улыбкой и набираю целую пригоршню. И пью. А за моей спиной - не поверишь - стоит девчушка. Конопатая, босоногая, курносая. Красивая, хоть сейчас бы с ней упал в мягкую траву, обнял бы и поцеловал. Улыбается, смотрит на меня, теребит в руках подол белого платья. Будто не могла в другое нарядиться: я ненавижу белый цвет, я его проклинаю. Стоит она, юная и свежая, на голове венок из сухих цветов. Руку протягивает ко мне и говорит что-то, а я не слышу, только вижу, как она губами шевелит, - чтоб ей провалиться, - белыми.
   Вижу: руки у красавицы страшные, это я только заметил. Кожа водянистая, дотронься - лопнет. Вся в язвах, на глазах облезает вместе с мясом и в траву падает, обнажая гнилые кости. Вонь стоит дикая.
   Вещий это сон, Васенька. Страшно мне. И тошно. Только водка меня спасает, родимая. Какой-то древний прапрадед её "белой" прозвал когда-то давно, ещё до наших дедов и до их прапращуров. Не белая она, Вася. Она чистая, ей не страшны наши распроклятые зимы. Вот не станет меня завтра-послезавтра вдруг, а эта матушка всех переживёт, только рассказать о нас не сможет никому. Разве что попробует её кто живой, покривится и крякнет, что, мол, раз пили её мужики, знать, горькая у них жизнь была. В ответ только пламя свечи чуть дёрнется, будто кивнёт, соглашаясь: трудно, братцы, ой трудно было.
   Коли будет кому хоронить нас в свинцовых ящиках, тогда и отдохнём. А нет, так и катись оно всё рыжим лесом.
   У меня другая забота: папиросы заканчиваются.
   Вода пока не протухла, но ведь и она не вечная. Пал Саныч же был у нас снабженцем: знал, как лучше идти, чтобы быстрее, куда можно, а куда нельзя сворачивать, какая вода на пути ещё живая, а какая мёртвая - обходил, как говорится, за сто вёрст. Собак не боялся. Как Ленин, ей-богу, вечно молодой, а вот и он помер, Павел наш Александрович. Забрала его проклятая зима: поцеловала в темечко, по-матерински, и сгубила человека.
   Мучился. А я... Я, паскудная моя душа, не мог - понимаешь? - не мог помочь ему отмучиться поскорее. Не такой я человек, не душегуб. Пал Саныч телом страдал, а я душой. Всё как дурак надеялся на русский авось: вдруг как выздоровеет Пал Саныч, как отпустит его хворь. Не отпустила. Лучевая болезнь, ты же знаешь, мало кого просто так отпускает, без откупа. Видать, нечем было откупиться Пал Санычу: здоровье уже не то да и возраст всё-таки - сорок годков. В наше время это по-щедрому много, почти закат уже. А я, может, ещё поживу маленько, мне тридцать всего, но все мои.
   Повезло тебе, Васенька. Тебе больше нашего свезло. Не дожил ты до этого безобразия, не узнал, что и такое бывает: зима - а не зима, и лета не будет, зря не жди. Вот что самое обидное. Ни птиц нет, ни зверей нормальных не осталось почти, не пойми чем питаемся, разве что собак не жрём. А они нас - будь здоров, за милую душу! Тошно. Я бы приручил какого-нибудь Барбоса, прикормил бы его, тушёнки бы не пожалел. Хоть и четыре ноги у него и говорить не умеет, лохматый бес, только лает в ответ, а всё друг.
   Но нельзя.
   Радиоактивные они, Вася. Вот так дичают потихоньку наши верные Полканы да Розки.
   Завтра снова поднимусь наверх, погляжу вокруг: вдруг появились чьи следы. Не раз и не два уже видел. Нет, не человеческие, а вроде как кошачьи, что ли. Бывали и крупнее гораздо. А ещё копыта были однажды. По уму надо было пойти по следу, догнать и Гейгером щёлкнуть. Если не зашкалит, значит, радуйся: нашёл себе ужин. А ежели волка догоню, так ему удача, я-то слаб стал. И патроны на исходе.
   За ними тоже в город идти надо. Час наверху - минус год жизни. Шутка ли? Сколько уж мне костлявая навычёркивала годиков, поди узнай у неё. Пал Саныч не берёг себя, а я ему говорил: время надо экономить. Тьфу на все эти парки, на кой они сдались, любуйся вон скамейками и проспектом, считай часики и бегом домой.
   Эх, Вася, Вася. Бетонная подушка подвела нас. Не сберегла. Долго рассказывать, а итог налицо: лелеет нас и баюкает зима. Да не простая, а ядерная, будь она неладна. Вот свидимся скоро на том свете, я тебе всё расскажу. И про новый взрыв тоже. Не думали, не гадали, а беда пришла откуда не ждали.
  
  
   Алексей Степанович отпил из фляжки, обтёр рукавом поседевшие усы и негромко охнул. Мысли вот уже в который раз прервал разбушевавшийся ветер наверху: катал листы железа по дороге, как картонки. Высовываться опасно, может голову срезать. Да и пыльно там сейчас, даже противогаз не спасал.
   Густой чай в железной кружке почти остыл, надо снова разогревать, а то до утра надо как-то тянуть время. Не водку же одну глушить. Тогда две дороги сольются в одну и все как одна приведут в могилу: цирроз, как и лучевая болезнь, косил человечков последние годы без устали. Так что пейте, мужики да бабы, а меру знайте.
   Настенные часы тихонько звякнули и пошли дальше тикать. Алексей Степанович посвятил на них фонариком: час ночи. "...чёрный ворон, что ты вьё-ёшься..." - замурлыкал он себе под нос и полез под одеяло, заваливаясь на бок. Улёгся поудобнее, поправил подушку и взял со стоявшего рядом табурета фотографию. Прочитал в который раз аккуратно выведенные буквы внизу: "Люде от Васи". С карточки глядел молодой парнишка, безусый, в глазах жажда жизни и светлого будущего. Живой ещё. Чуть ниже чужим почерком было написано "похоронен..." Дальше стёрто.
   Алексей Степанович нашёл карточку среди прочих бумаг и сохранил на память. Не сжёг. Пусть бумажный, а всё-таки друг.
   Прости нас, Господи, грешных. Не уберегли мы твой мир. У нас, у людей, своя правда, мы уплатили свою цену лжи и теперь несём за это ответ. Посмертный.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"