Погожева Ольга Олеговна : другие произведения.

Дорога домой и другие истории

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


Ольга Погожева

ДОРОГА ДОМОЙ И ДРУГИЕ ИСТОРИИ

Рассказник

  
  

Дорога домой

  
   А поутру противный мелкий дождь
   И чайки за бортом кричат о доме,
   А я, как прежде, ничего не помню,
   Кроме того, что ты меня, должно быть, ждёшь.
  
   Ты вспоминаешь шум толпы и радость встречи,
   Ты помнишь долгий жаркий поцелуй?
   А в небе знак о тьме грядущих бурь
   И гладь воды, как путь, ведущий в вечность.
  
   О чём ты думаешь, рассматривая небо,
   Когда там видишь яркий диск луны?
   Скажи мне, ночи чем твои полны?
   Молитвой, сном, любовью, страхом, негой?
  
   А я по-прежнему, разглядывая тучи,
   Всё думаю про серые глаза,
   Но в них, как в небе, частая гроза
   И только редкий солнца мелькнёт лучик.
  
   Мы встретимся однажды, точно знаю, -
   Сойду по трапу, брошу саквояж,
   И город снова будет только наш...
   Думаю об этом часто. Улыбаюсь.
  
   Но поутру противный мелкий дождь
   И чайки за бортом кричат о доме,
   А я, как прежде, мысленно с тобою,
   Ведь ты меня, конечно, очень ждёшь.
  

04.01.2016

  
   Шторм разыгрался изрядный. Волны бились об облупленные стены маяка и падали на каменистый берег с таким шумом, что заснуть у Сильвы решительно не получалось. В конце концов она закуталась в ночной халат поплотнее, накинула поверх него дождевик и, прихватив с собой фонарь, отправилась в башню. Дров в жаровню накануне Сильва накидала прилично, так что до утра хватило бы, но следить за огнём тоже приходилось. Тем более в такую жуткую ночь, как эта.
   Как сочувствовала Сильва сейчас всем, кто сражался со стихией там, на воде! А ещё больше - тем, кто ждал их дома. Как, должно быть, замирали сердца матерей, жён и дочерей, как рвалась душа на части, слушая дикий рёв разбушевавшегося океана!
   Сильва была спокойна в эту ночь. Муж обещал вернуться к Утренней Звезде, а до неё оставалась ещё целая седмица - Патрик не вышел бы в море в такую непогоду.
   Зато другие безумцы, похоже, рискнули. Поднявшись наконец на площадку, Сильва перевела дух и вгляделась в тёмный горизонт. Блики огня отражались в единственном сохранившемся стекле, мешая обзору, и она выглянула из-за створки, придерживаясь за неё одной рукой. Стена дождя тотчас обрушилась на смотрительницу маяка, не щадя ни заплетённых в косу каштановых волос, ни подставленного струям воды молодого лица. Зато теперь, в свете озарявших горизонт молний, она чётко видела погибающий корабль, наткнувшийся на дальние рифы. Судно накренилось вбок, и ей почудилось, будто она видит падающих с борта людей. Вода смывала с палубы всё, что могла смыть, и вряд ли даже самые отважные моряки удержались бы на давшей течь посудине в такой ужасающий шторм.
   Приложив мокрые пальцы к губам, Сильва молча наблюдала, как вспышки молний показывают одну за другой картины гибели корабля и его безрассудной команды. Когда последняя гигантская волна накрыла треснувшую мачту, смотрительница наконец отпрянула под защиту стен и крыши, грустно покачала головой и тронула лоб пальцами, читая про себя короткую молитву. Да покроет Великий Дух погибших вечным покоем в блаженных чертогах!
   Подбросив несколько поленьев в жарко пылающую жаровню, Сильва некоторое время понаблюдала за теперь уже чистым горизонтом, затем, поёжившись, покинула смотровую площадку, начиная долгий спуск по винтовой лестнице.
   Утро началось с визита: к ней заглянула дочь соседского фермера с подругой, находившая своё удовольствие в долгих прогулках по побережью с непременным посещением старого маяка.
   - До чего спокойный сегодня океан! - звонко поздоровалась Эрика, как только смотрительница открыла дверь. - Гладь ровная, прозрачная, будто и шторма никакого не было! Вот удивительно, правда, госпожа Сильва?
   - Правда, - согласилась та.
   - А вы, я смотрю, уже и дом украсили к Утренней Звезде! - пихнув подругу локтем, продолжила Эрика. - До чего красивые цветы, госпожа Сильва, и где только такие взяли? Разноцветные ракушки на стенах - ах, как чудесно! Уже и покупки к празднику сделали?
   - Сегодня пойду, - доброжелательно откликнулась Сильва.
   - Это правильно, - закивала девушка. - В город торговый караван приехал, так наши лавочники тут же цены сбросили! Кон-ку-рен-ци-я! - козырнула иноземным словечком Эрика. - Ну, увидимся ещё! Мы тоже придём, поглазеть на ярмарку! Доброго здоровья, госпожа Сильва!
   Обе подружки побежали по мокрым камням едва ли не вприпрыжку, поскальзываясь и хохоча, и до Сильвы ещё долго доносились весёлые голоса:
   - ...видела, у неё за спиной? Опять два прибора на стол поставила!..
   - ...снова мужа ждёт, бедненькая!..
   - ...такая молодая, а сумасшедшая! Улыбку её видела? Сквозь нас улыбалась...
   Голоса затихали, сменяясь криками проснувшихся чаек, и Сильва аккуратно присела за стол: Эрика, ранняя птаха, прервала её завтрак.
   - Я знаю, что ещё рано, - виновато улыбаясь, обратилась соседнему прибору смотрительница. - Ты ведь сказал, чтобы раньше Утренней Звезды не ждала, не волновалась понапрасну. Я просто готовлюсь, Патрик: за год так запустила хозяйство, что стыд и срам! Как доберёшься, дома родного не узнаешь: тарелки пылью покрылись, в кладовке паутина... Вот, приборы подготовила, можно и гостей принимать. Помню-помню, - тут же предупреждающе вскинула ладони Сильва, - не раньше Утренней Звезды.
   Новый Сорпигал встретил привычной суетой, праздничными приготовлениями, лихорадочной уборкой улиц и радостным девичьим смехом: провинциальный рыбачий городок оживал только по большим дням. Сегодня ожидание Утренней Звезды совпало с визитом торгового каравана и ярмаркой, так что задеревеневший после затяжной зимы народец повылазил на улицы, радостно щурясь на обманчивое солнце.
   Сильва улыбалась. Для редких вылазок в город она прихорашивалась, как могла: надевала одно из лучших платьев, приводила в порядок лицо, руки и волосы. Патрик мог ею гордиться. Впрочем, он всегда гордился.
   - Вам как обычно? - участливо поинтересовалась молочница, принимая из рук смотрительницы плотно закупоренный кувшин.
   - Нет, - светясь от счастья, отвечала Сильва, доставая из корзинки второй. - Я жду мужа, госпожа Дора: наливайте полные. Оба.
   Обойдя булочника, мясника и местные лавочки с овощами, Сильва осталась довольна: Эрика не солгала, все торговцы сбросили цены из-за заезжих менял. Ах, ещё бы новое платье! Встречать Патрика в старье - как печально! Впрочем, хотя бы ленту для волос она могла себе позволить. Даже две - вторую пришить на пояс того наряда, что в горошек, и уже совсем другой вид!
   - Снова мужа ждёт, представляете? - донёсся шёпоток за спиной.
   - Это который год?
   - Да уж седьмой...
   Сильва улыбалась. У старого лавочника она за хорошую цену сторговала две алые ленты - одну тонкую, для волос, вторую потолще, на пояс. Замечательные люди эти торговцы! Ещё ни один ни разу не накричал с тех пор, как Патрик уехал, даже когда она задерживала плату. А муж всё переживал, чтобы никто из местных не обидел в его отсутствие...
   - Ух, красотка! Кто такая?
   - Наша смотрительница, у маяка живёт. Да не заглядывайся: у неё того... с головой не всё в порядке. Вот с тех пор, как муж её в море пропал...
   На ярмарке было весело: играли музыканты, пели менестрели, зычно горланили зазывалы, сновали дети с сахарными чайками на палочках, танцевали до упаду взрослые и пили вино прямо на улицах. На очередного глашатая поначалу внимания не обратили; одна только Сильва, сидевшая на ступенях трактира с корзинкой, первой увидела капитана городской стражи, тщетно взывавшего к подвыпившей толпе. Внушительности добавил священник, молча прорезавший веселящиеся парочки - те рассыпались перед ним, будто кегли - так что в конце концов капитан добился всеобщего внимания.
   - Довожу до вашего сведения, - как всегда, без приветствий, начал он, - что в нашей бухте разбился пиратский корабль. Нам удалось задержать нескольких выживших; все они отправлены в тюрьму. Если кто-либо из вас повстречает одного из этих мерзавцев, тотчас сообщайте мне или любому из наших воинов! Они крайне опасны, так что будьте осторожны, - напутствовал капитан, махнув рукой музыкантам.
   Священник глянул на празднества с неодобрением, но прерывать не стал: поздно. Половина из тех, кто сейчас веселился на ярмарке, сами прибегут наутро в храм, каяться в нарушении поста перед великим праздником.
   Сильва поднялась с лестницы, тепло распрощалась за наблюдавшими за танцами стариками, и медленно, накренившись из-за веса тяжёлой корзины, пошла прочь из города.
   Ночью не спалось. Проворочавшись в постели до утра, Сильва встала уставшая, но задерживаться в доме не стала: дел перед праздником невпроворот. Одевшись потеплее, она вышла в морозные сумерки, вдыхая прохладный морской воздух всей грудью. И замерла.
   Холодный туманный рассвет покрывал мокрого, трясущегося от пробирающего бриза человека, который был одет явно не по сезону: без сапог, в мокрых кожаных штанах. Он сидел на камнях у самой воды, выкручивая рваную безрукавку; справившись, мужчина напялил её на себя, невнятно ругнулся сквозь зубы и поднялся на дрожащих ногах. Не поднимая головы, он неверной походкой направился по обледеневшим камням наверх, от берега к широкой тропе, ведущей к маяку.
   Пока человек поднимался, Сильва куталась в шаль, не делая попыток скрыться в доме. Что-то в его движениях приковало её взор; приглядевшись, смотрительница заметила свежую рану на оголённой груди. Больше у него ничего примечательного не было: ни оружия, ни кошеля за поясом - да и пояса как такового тоже - и вообще ничего, что могло бы представлять собой хоть какую-нибудь ценность. На плече синела татуировка, глаз покрывала чёрная повязка, а выражение помятого, небритого, но ещё молодого лица выдавало крайнюю степень решимости. Человек собирался побороться за свою жизнь - и побороться ещё долго.
   - Эй, - хрипло позвал он, впервые заметив тихую смотрительницу. - Эй, женщина.
   Больше он ничего не прибавил, обводя мутным взглядом единственного глаза окрестности маяка, но Сильва не ждала ни просьб, ни приказов.
   - Заходи скорее, - сказала она. - Если тебя заметят с дороги, сдадут страже. В городе сказали, что нескольких пиратов они уже поймали. Провести такой праздник в тюрьме - просто грех, я считаю.
   При этих словах мужчина вздрогнул, оглянулся через плечо и, придерживая рану рукой, как мог торопливо поднялся по каменным ступеням к дому.
   Рана оказалась не столько серьёзной, сколько неприятной: гость потерял много крови, но, милостью Великого Духа, та свернулась. Куда хуже показался Сильве надрывный кашель несчастного: сутки в ледяном море не прошли даром даже для бывалого моряка.
   Она принесла сухую одежду и сапоги - Патрик не обидится, когда она расскажет, ради чего пожертвовала его вещами - развела огонь в камине, посадила дрожащего гостя поближе и укрыла сверху одеялом. Кружка кипятку завершила дело: большего Сильва сделать не могла. Ну разве что ещё обильный завтрак.
   - Как тебя зовут? - поинтересовалась она мимоходом, ставя на каменную печь казанок с овощами.
   Тот ответил не сразу, делая несколько глотков из жестяной кружки. Единственный глаз оказался тёмно-серым, непрозрачным - цвет решимости и уверенности в себе. Теперь, когда мужчина набрался сил и расслабился в тепле, стало заметно, что он ещё вовсе не стар - около тридцати, едва ли больше - и довольно крепок, судя по налитым мышцам и увитым жилами рукам. Длинные русые волосы были заплетены в хвост, щёки покрывала короткая щетина. И лицо, как показалось Сильве - лицо благородного, не простолюдина.
   - Фэбиан, красавица, - усмехнулся пират, отнимая кружку от губ. - Меня зовут Фэбиан Кровавый.
   - А я Сильва, - ничуть не впечатлилась грозным титулом смотрительница. - Вот, поешь.
   Пират молча принял из её рук миску и ложку, принимаясь за еду. Он ел жадно, быстро, но не забывал при этом посматривать по сторонам. Сильва, опустившаяся в своё любимое плетёное кресло, видела, как цепко прошёлся его взгляд по висевшим на вешалке плащам, по начищенным ботинкам - её и Патрика - по скромному убранству дома и двум начищенным приборам, ожидавшим праздничного часа на полке.
   Подчистив содержимое тарелки, пират поднял голову, и на Сильву взглянул совершенно другой человек. Ещё неокрепший, но уже пугающе уверенный в себе. Тот, кто назвал себя Фэбианом Кровавым, обратил более пристальное внимание на саму хозяйку. Взгляд его сделался цепким, почти хищным; он осмотрел молодую женщину с самым недвусмысленным интересом.
   - А муж твой где, Сильва?
   - Вернётся к Утренней Звезде, - с готовностью отозвалась смотрительница, радостно улыбаясь в ответ. - У меня уже всё готово, его только жду.
   Фэбиан открыл и тут же закрыл рот, передумав. Что-то такое было в миловидной хозяйке, что обычный сценарий тут не годился. Да и чувствовал он себя ещё слишком слабым.
   - Приютишь до праздника, красавица? - поинтересовался пират, потирая небритую щёку. - Я ещё не оправился, а кругом стража.
   - Конечно, - подумав, согласилась Сильва. - В городе тебе и вправду нечего делать: тотчас в кандалы. Только до Утренней Звезды тебе нужно уйти - Патрик не любит, когда в доме посторонние. Как бы не взревновал, - обеспокоилась смотрительница.
   - К больному да немощному? - оскалился в хищной ухмылке пират. - Что ты, радость моя! Мне бы только лежанку потеплее, покой и жрач... кусочек хлеба.
   Сильва разместила его в кресле у камина - семейное ложе она бы не предложила никому, а других спальных мест в крошечном домике не имелось. Фэбиан, впрочем, ничуть не возражал. После еды его разморило, так что заснул пират почти мгновенно и проспал больше суток. За это время Сильва почти привыкла к чужому запаху в доме, хотя и проводила в башне маяка теперь больше времени, чем обычно.
   К вечеру второго дня Фэбиан, именуемый Кровавым, проснулся.
   - Чем ты меня опоила, красавица? - сипло поинтересовался пират. Тут же закашлялся, но после поднесённой ему кружки воды оправился. Заулыбался, потянулся всем телом, отчего старое кресло жалобно скрипнуло. - Как тебя звать-то?
   - Сильва, - напомнила смотрительница, протягивая ему полотенце. - Там, у порога, миска с водой. Приведи себя в порядок. Праздник скоро...
   - Да-да, - невнятно отозвался пират. - Воплощение Великого Духа на земле. Помню, радость моя.
   Сильва не отозвалась, накрывая на стол. Припасы стремительно редели: всё-таки она не рассчитывала на гостей, так что теперь приходилось выкраивать по кусочку из их с Патриком будущей трапезы.
   - А ты смелая, - пират прошёл обратно в комнату, навис над нею, скрестил руки на груди. - Не страшно?
   - Нет.
   Она задержала взгляд на госте: соскрёб, как умел, растительность со щёк, хотя кое-где виднелись порезы от тупого - заточить-то некому - ножа. Помолодел значительно. Да ещё и в рубашке Патрика... родная одежда на чужом человеке. Опасный запах незнакомца и любимый аромат мужа.
   - А ножи у тебя тупые, - подметил Фэбиан, проходя к столу. - Давно хозяина-то нет?
   - Семь лет, - ответила рассеянно.
   Пират смерил хозяйку подозрительным взглядом.
   - А ждёшь со дня на день?
   - Скоро уже, - встрепенувшись, уверенно отвечала Сильва.
   Трапезничали молча. Пират о чём-то напряжённо думал, поглядывая в сторону тихой хозяйки, смотрительница тревожно вглядывалась в тёмное окно.
   - Буря.
   Фэбиан оглянулся на тёмное небо, кивнул. Он хорошо помнил ледяные объятия океана и вполне сочувствовал тем, кому не повезло оказаться в море в такую непогоду.
   - Пойду, - поднялась Сильва. - Разведу костёр поярче: пусть видят.
   - Не спеши, - подскочил гость. - Не угаснет твой маяк, красавица, а мне сейчас без твоей помощи никак...
   Сильва изумлённо обернулась, вскрикнула, когда пират ухватил её под локоть, притягивая к себе.
   - Что это ты надумал? - уворачиваясь от чужих рук, возмутилась она. - Так благодаришь за добро? Мало крова и еды?
   - Мало, - жарко шепнул корсар, впиваясь жадными губами в открывшуюся шею. - Да тихо ты, глупая женщина...
   Сильва вспыхнула, забилась в крепких объятиях, как птица в силке.
   - Пусти! Слышишь? Пусти! Шторм начинается! Я светить должна! Да слышишь ли?! Тебе, твоему кораблю, дорогу указывала - и другим буду!
   - Всё равно без толку, - поморщился пират, хватая смотрительницу в охапку. - Иди сюда, красавица. Да не дёргайся: у меня не вырвешься...
   - С ума сошёл! Вернётся Патрик - шею тебе свернёт, Фэбиан Кровавый! - Сильва взбрыкнула, отчаянно вглядываясь в окно. Первые молнии осветили ночь, и последовавший за ними гром заглушил грязное словцо, сорвавшееся с губ пирата.
   - Не вернётся твой Патрик, - огрызнулся он, бросая хозяйку на кровать. - Знавал я таких, как ты, сумасшедших... У тебя есть я, красавица, вот и наслаждайся!
   Сильва с силой пихнула тяжёлое тело, придавившее её к постели, забилась в чужих руках.
   - Я не сумасшедшая, слышишь? Не сумасшедшая! - выкрикнула она в рубашку Патрика. - Я мужа жду! Он придёт, слышишь?! Близко уже его шаги!
   Фэбиан на миг замер, отстранился, разглядывая безумную женщину, и этого Сильве оказалось достаточно: выскользнула змеёй из-под мужского тела, запахнула надорванную на груди рубашку. И даже плаща не захватила с собой перед тем, как выскочить из дому в грозу.
   Посидев какое-то время молча, пират медленно поднялся со смятого ложа, обвёл крохотный домик мрачным взглядом. Украшенный к празднику зелёными ветвями да самодельными игрушками, он являл собой олицетворение покоя да уюта. Пока он, Фэбиан, в него не вошёл.
   И хозяйка эта... вроде и сумасшедшая, каких он повидал немало, а ведь что-то в ней было. Как картинка из детства, когда он заглядывал в яркие окна чужих домов, наблюдая, как веселятся внутри другие дети - не такие, как он. И как целуют их женщины с такими же добрыми, открытыми лицами, как у этой Сильвы.
   Пираты спасли его младенцем из трюма погибающего корабля и сразу заметили родовое клеймо на его плече: такое подделать нельзя. Да и герб знаменитого дворянского рода перепутать сложно. Тайны из этого не делали, но и возвращать юного дворянина родственникам не стали: наградой заботливым пиратам вполне могла стать тюрьма. Спустя годы Фэбиан сам постучался в дверь родового поместья. "Проходимца" выгнали вон, а в стычке со стражей он в ту ночь потерял глаз...
   Больше вернуться к корням корсара не тянуло.
   Передёрнув широкими плечами, Фэбиан Кровавый вышел из дому. Где-то на вершине маяка металась, должно быть, безумная женщина, светила путь тем, кому это могло помочь. Ещё надеялась, ещё ждала.
   Медленно преодолевая ступень за ступенью, пират мрачно размышлял о том, что, пожалуй, ещё одно поругание женской чести ничуть не отяжелило бы вопиющую совесть. Слишком много преступлений содеяно за короткую жизнь. И таких, каким прощения нет, - тоже.
   Смотрительница сидела на широком подоконнике смотровой площадки, обхватив свои колени. Взгляд её был устремлён вдаль, за тёмный горизонт; ветер трепал выбившиеся из косы каштановые пряди.
   Фэбиан присел рядом.
   - Глупая женщина, - пробормотал, разглядывая добрую хозяйку. - Это кто ж тебя учил чужих мужиков в дом пускать? Да ещё пиратов? Не бойся, - добавил почти грубо, как только Сильва вздрогнула - не то от холода, не то от страха. - Просто оголодал я. Долго уже без баб. А тут ты...
   Она перевела на него беспокойный взгляд, но ничего не сказала. Только колени покрепче обхватила.
   - Замёрзла, - Фэбиан, не слишком церемонясь, притянул к себе смотрительницу, стиснул узкие плечи. - Пойдём уже. Некому светить.
   Сильва повернула голову, прислоняясь виском к мужскому плечу. Вспышки далёких молний освещали чистый горизонт; ни один корабль не вошёл в бухту Нового Сорпигала в эту ночь.
   - А ты знаешь, - проговорила задумчиво, слушая шторм, - в канун Утренней Звезды можно загадать желание, и оно сбудется. Ты веришь?
   Фэбиан усмехнулся, покачал головой. И о чём только думает безумная женщина?
   - Твои сбывались?
   - Сбудется, - убеждённо проговорила смотрительница. - Загадай и ты, Фэбиан. Ну?
   Пират хмыкнул, не удержался. О чём ему просить? Когда-то мечтал о доме и семье - не построил ни того, ни другого. Хотел богатства - получил лишь шрамы. Думал о том, чтобы свернуть наконец с морского пути грабежа и разбоя - мысли терялись, как заблудшие овцы в горах...
   Да и у кого просить? У Того, чьи заветы нарушал каждый день, каждый час, каждым вздохом отравленной вином утробы? Так для начала стоило бы попросить прощения за все злодеяния своей недолгой жизни. Но ведь есть такие преступления и такие грехи, которым нет прощения...
   Видит Дух, его не зря прозвали Кровавым.
   - Мне нечего загадывать, красавица, - ответил почти честно.
   Хотелось бы, чтобы всё было по-другому... Но ведь уже не будет. Слишком много крови, слишком поздно...
   - Ну хоть что-нибудь, - встрепенулась в его руках молодая женщина. - Если не для себя, то для других. А? Я вот раньше просила родным счастья. А ты?
   Фэбиан крепче прижал к себе сумасшедшую хозяйку, чтобы только не смотреть в широко распахнутые доверчивые глаза. Он никогда ничего не просил. Просто брал то, что хотел. Другие? Других для Фэбиана Кровавого не существовало.
   - Что ты ко мне пристала, женщина? - нахмурился он, чувствуя, как тепло мягкого, податливого тела вновь вызывает в нём самые недвусмысленные желания. - Вставай, говорю тебе. Если в постели от тебя толку никакого, то хоть пожрать дай. Выпивка-то есть?
   Сильва покорно поднялась на ноги, заглянула ему в лицо.
   - А желание? - напомнила она.
   Фэбиан закатил единственный глаз и подтолкнул смотрительницу к лестнице. Сильва пошла молча, вытирая на ходу мокрое от дождя лицо. Пират задержался у смотрового окна маяка, взирая на бушующий океан. Срослись с ним за много лет, стали одной плотью, понимали друг друга лучше, чем самые верные супруги. Океан кричал. Звал к себе...
   - Пусть этот Патрик вернётся, - буркнул в темноту пират. - Жалко её...
   Если Великий Дух и расслышал за диким рёвом разбушевавшейся стихии, то знака не подал. Не разжимая губ, Фэбиан вздохнул и направился вслед за смотрительницей.
   Задерживаться в доме Сильвы пират не стал: ушёл в канун Утренней Звезды, на закате. Фэбиан видел, как редеют припасы странной хозяйки каждый раз, как она накрывала на стол, и оставаться ещё дольше у сумасшедшей не хотел: и без того засиделся. Сильва же с каждым часом становилась всё беспокойнее: то подскакивала к окну, то подолгу стояла у двери, крепко вцепившись в створку. Затем садилась в плетёное кресло и молчала, устремив грустный взгляд в камин, - только чтобы вскочить через минуту снова.
   Но в вечерние сумерки вместе с ним вышла: не побоялась ни случайных глаз, ни возможных пересудов. Фэбиан позволил ей проводить себя до перекрёстка.
   - Всё, ступай домой, сестрёнка, - грубовато бросил он, разворачиваясь к ней лицом к лицу. Подумал, положил ладони на узкие плечи, коротко сжал, борясь с очередной волной похоти. Хороша баба! Жаль, что безумна. - Пора тебе. Мало ли какой у вас здесь народец? Вон, идёт уже кто-то. Беги, пока не увидели. Ну?
   - Прощай, Фэбиан Кровавый, - послушно проронила Сильва.
   Пират секунду помедлил, затем осторожно поцеловал открытый лоб, обрамлённый растрёпанными каштановыми прядями. Тёплые женские ладошки скользнули по груди, завязывая бечёвку старой рубахи у самого горла. Не пожалела - отдала мужнино. Столько лет берегла - ради кого?
   Развернувшись, Фэбиан пошёл прочь от моря и от сумасшедшей смотрительницы. Пройдя несколько шагов, не удержался и обернулся.
   Сильва улыбалась.
   Больше пират медлить не стал: ускорил шаг, стремясь уйти поскорее и подальше, пока жадные объятия оставшегося за спиной океана не затянули, не сожрали, не похоронили мятущуюся душу на самом дне...
   Выйдя на широкий путь, ведущий вглубь материка, Фэбиан разминулся с путником, спешащим в обратном направлении. Этот, если поторопится, успеет попасть в Новый Сорпигал до темноты.
   И если бы пират обернулся ещё хотя бы раз, то увидел бы, как всплеснула руками маленькая смотрительница, как бросилась навстречу усталому страннику...
   - Патрик! - вскрикнула глухо, пряча лицо на родной груди.
   - Сильва... - задыхаясь, прерывисто выдавил небритый мужчина, зарываясь носом в каштановые пряди. - Моя Сильва...
   Смотрительница прильнула к пропитанной потом и пылью рубахе, позволяя родным рукам стиснуть её в тесных, отчаянных объятиях; вслушалась в бешеный ритм родного и такого долгожданного сердца...
   - Пиратский корабль... почти все погибли, - хрипло, взахлёб рассказывал Патрик, перемежая слова дикими, болезненными поцелуями - в макушку, в висок, в лоб, щёки, дрожащие губы. - Нас было несколько человек... Продали в рабство... вырвался. Два года добирался к тебе... душа моя... Сильва... ждала? Скажи мне: ждала?
   Патрик отстранил от себя жену, вгляделся ищущим, почти безумным взглядом в любимое лицо. Если нет... если всё зря...
   Сильва улыбалась
   - Я ждала тебя семь лет, - прошептала едва слышно, - к Утренней Звезде. И каждый год с накрытым столом. Почему же именно сегодня мне нечем тебя угостить, муж мой?..
   ...Тучи на небе давно расступились, позволяя ночным светилам осветить бескрайние воды океана, старый маяк и супругов, слившихся в крепком объятии. Мягкий шум вечернего прибоя заглушал жаркие, торопливые слова, а над ними сияла, освещая ночь, трепетная, как надежда, неизменная, как вера, и такая долгожданная Утренняя Звезда.
  
  

Главный конкурент

  
   Авторское примечание.
   Как и предыдущий рассказ, писалось для форума Леди (http://lady.webnice.ru/forum/) для местного конкурса.
  
   Аутсорсинг - дело тонкое. Тем более когда дело касается программного обеспечения. Особенно если биржи фриланса закрываются одна за другой, а крупнейшие порталы оккупируются индусами, которые не гнушаются откровенным демпингом цен на свои сомнительного качества услуги.
   Пётр их терпеть не мог. Со смуглыми выходцами из жаркой Индии у него имелись свои счёты: пронырливые менеджеры с говорящими фамилиями, тотчас выдававшими происхождение хозяев, не раз и не два перебивали клиентов у его фирмы. За последний год самым неприятным образом отличились "Индиан Тек", буквально выхватившие из его рук несколько крупных заказов. А уж нахальству их старшего менеджера по продажам тайно завидовал весь "Ю-Софт": ушлая индианка Риа Синх оставила сообщение на странице компании с "наилучшими пожеланиями успеха в будущем году".
   При воспоминании об этом у Петра дёргалось правое веко, а челюсти непроизвольно сжимались. Даже на конференцию в Москву он ехал с мрачным предчувствием: судя по заявленной программе, в ней участвовали представители "Индиан Тек", и при встрече с ними Пётр за себя бы не ручался. Когда владеешь своей фирмой по разработке программного обеспечения, и пытаешься удержаться на плаву, вездесущие конкуренты будто нарочно забивают лишние гвозди в крышку гроба любимого дела.
   Конференц-залы делились по категориям: на семинары по маркетингу Пётр отрядил своего лучшего контент-менеджера, а на лекции по продажам записался сам. Хочешь делать бизнес - тяни ярмо наравне со всеми. Если, конечно, не сидишь очень, очень высоко, - но последним директор "Ю-Софт" похвастать пока не мог.
   - Итак, у вас скучают без дела тестировщики, - вещал с трибуны солидный канадец, которого Пётр помнил по прошлогодней конференции, - и вам нужно их продать... на время. Как это сделать? Аутсорсинг специалистов по тестированию предполагает несколько методов, которые зависят от того, какое именно тестирование вы предлагаете - ручное, автоматическое...
   Пётр скользнул скучающим взглядом по уже знакомым рекламным баннерам над головой канадца. Тестировщиков его фирма не продавала.
   - ...а более подробно мы остановимся на этом вопросе после кофе-брейка, - закончил лектор на риторической ноте. - Всем спасибо за внимание.
   Наблюдая за тем, как торопливо покидают конференц-зал участники, Пётр лениво размышлял о том, что в этом году он получил от мероприятия куда меньше пользы, чем в прошлом. Несколько новых мыслей и уточнённая методология продаж - вот и всё, что он вынес для себя на сей раз.
   - Господин Петер? Петер Левин? - с лёгким акцентом поинтересовался нежный женский голос. - Простите, но это и вправду вы?
   Вот теперь акцент стал заметнее, и скулы Петра мгновенно свело от неприятных ассоциаций: индийский вариант английского у него уже давно вызывал аллергию.
   - Ну...
   Он нехотя повернулся, и грубое "ну, я, и что" замёрзло на языке. Перед ним стояла Риа Синх собственной персоной - почти такая же, как и на фото в соцсети, только...
   Только фото не передало дивного блеска чёрных волос, лукавой искры в глубине умных тёмных глаз, и заразительной улыбки, которую просто невозможно было игнорировать.
   - Ну, я, - тупо проговорил Пётр, скользя взглядом по стройной фигуре.
   Риа тотчас рассмеялась - россыпь серебристых капель по гладкому стеклу - и всплеснула ухоженными смуглыми руками. Несмотря на довольно пасмурную погоду, индианка предпочла атласную блузку с коротким рукавом - и шифоновым шарфиком, перекинутым через плечо. Традиции!..
   - Ну конечно же, это вы! - продолжила тем временем знакомство менеджер "Индиан Тек". - Я вас сразу узнала! Такой серьёзный, в костюме, как на вашем сайте! Как у вас дела? - вежливо поинтересовалась она, склоняя прелестную головку набок. Блеснул в свете голубых ламп гладкий чёрный шёлк, заструился водопадом с плеч. - Надеюсь, вы не слишком расстроились из-за... ну, последнего раза? Не переживайте, мы намучились с клиентом больше, чем от него получили!
   И снова рассмеялась, позволив Петру вдоволь хлебать ярость напополам с восхищением. Коварная индуска не просто выхватила лакомый проект с французами - она танцевала перед ним победный танец, прямо как в болливудском фильме!
   - Ну что вы, - подскочил с насиженного кресла он, сам изумляясь собственной импульсивности. - Уверен, вы нас просто спасли!
   Умные глаза плеснули пониманием, тотчас скрывая его за конфетти весёлых искр, брызнувших, казалось, из самой глубины загадочной женской души.
   - Вам нравится Москва? - перехватил инициативу Пётр, со скрипом запуская механизм собственного обаяния. - Надолго к нам?
   - Господин Санджей взял меня с собой на конференцию, - обезоруживающе улыбнулась Риа. - Он делает доклад завтра. А я слушаю.
   - И изучаете конкурентов поближе, - понимающе кивнул Пётр.
   Лучший менеджер "Индиан Тек" застенчиво поправила длинную чёрную прядь, отбрасывая её за спину.
   - Зачем это мне? - бесхитростно поинтересовалась она. - Я вас и так хорошо знаю.
   Риа ничуть не рисовалась и ни в коем случае не выходила за рамки приличий: воспитание и вежливость отличали даже тех из ненавистных Петру индусов, кто не очень-то утруждался завуалированностью враждебных намерений.
   - Кофе пьёте? - в лоб брякнул директор "Ю-Софт", ещё раз скользнув взглядом по тщательно отутюженным серым брючкам, подчеркивавшим аппетитную фигурку. - Или лучше чай?
   РиаСинх удивилась. Беспомощно оглянулась, выискивая взглядом в толпе своего босса, но не нашла и смело кивнула.
   - Чай.
   И улыбнулась. А Пётр только сейчас почувствовал пряный аромат сандала и персика, исходивший от прекрасной конкурентки. Отшатнуться не успел, впитывая в себя опасную смесь, и лишился рассудка окончательно, когда Риа прошла мимо - вплотную, из-за тесных рядов кресел - зацепив его тёплым локтем. Левину он показался обжигающим - даже в пот бросило.
   - Ведь вы не из Москвы? - с неизменной улыбкой поинтересовалась Риа, как только они уселись за столик в кафе. Едва нашли свободный - выставочный комплекс был забит под завязку. - Я видела на сайте, ваши филиалы в двух городах...
   - Не люблю столицу, - неожиданно признался Пётр, бессовестно разглядывая очаровательную собеседницу. Тяжёлый макияж вовсе не портил молоденькое личико, а золотые украшения не казались неуместными - наоборот, оживляли скромный наряд. - Здесь люди другие. Да и цены на тех же специалистов выше, - добавил, подумав.
   Риа с готовностью кивнула:
   - Я тоже не люблю столицу, но работаю в Нью Дели. Привыкла, хотя всё ещё не знаю, где бы хотела осесть. А вы, господин Петер? Прочно обосновались в... Пе-тер-бур-ге? Это, кажется, ваш главный офис? Второй в Ново-сибирс-ке?
   Пётр улыбнулся: сейчас хитрая индуска казалась почти искренней.
   - Точно. Интересуетесь Россией?
   - Очень! Прекрасная страна, замечательные люди.
   Официант принёс поднос с кофе и ароматный чайничек с чаем, присовокупив к заказу блюдце с шоколадным печеньем.
   - В Индии наверняка лучше. Ваши услуги продавать легче.
   - Вы о цене? - обезоруживающе улыбнулась Риа, полностью игнорируя резкий тон. - Конечно. Но есть и недостатки, и вы не забываете нам о них напоминать.
   Пётр вспыхнул: события полугодичной давности напрочь выветрились из его головы, но вновь вспыхнули яркими образами от слов обворожительной конкурентки. Гневные комментарии в соцсетях на странице индийской компании, длинная вереница последующей переписки... что и сказать, Левину до сих пор было стыдно. С кем не бывает нервных срывов? Особенно после потери полумиллионного контракта.
   - А вы молодец, - вынужденно признал он, вспомнив то дело. - Ловко вы тогда... босс, верно, на вас молится. Сколько денег вы принесли своей компании за последний год?
   - Это довольно личный вопрос, - деликатно уклонилась от ответа неизменно вежливая индуска. - Но по моим подсчетам, немало. Я довольствуюсь процентами, - уже вполне притворно вздохнула Риа, лукаво поглядывая на собеседника выразительными чёрными глазами. - С учётом того, что многие клиенты предпочитают дальнейшие дела вести только со мной, я неплохо зарабатываю на пост-продажах. Кстати, француз - не исключение, - почти небрежно обронила обворожительная собеседница.
   Отпила из своей чашки, с блаженством выдохнула, обдавая Левина волшебным ароматом фруктов и сандала. Тряхнула гладкими, как шёлк, волосами, открывая тонкую шею в обрамлении шифонового шарфа.
   - А... контракт? - нашёлся Пётр, жадно вдыхая дивный запах. - Подписан? С вами? На сколько? - английские слова заплетались друг о друга, как ноги загулявшего матроса, тщетно пытаясь выйти на правильный курс. - Предложения... рассматриваете?
   Забери у конкурента рабочую силу, перемани лучших специалистов, оставь его ни с чем - пусть ищет ключевых сотрудников, теряя время и деньги! А уж таких сотрудников, которые уведут за собой наработанную базу денежных клиентов...
   Клиенты предсказуемы. Они предпочитают вести дела не с фирмой, а с людьми, которые их обворожили, уговорили, помогали, упрашивали, да и попросту... в данном случае... пожалуй, что и околдовали.
   Риа Синх подпёрла нежную щёку смуглым кулачком, разглядывая Левина пристально и слегка задумчиво. Выразительные полные губы не кривились в искусственной улыбке, а взгляд оставался спокойным, без тени насмешливой искры, сопровождавшей каждое слово ловкой конкурентки.
   - Контракта нет, - ответила она наконец так медленно, словно каждое слово проходило мысленную таможню. - Есть проекты, по которым я ещё не получила свой процент. И терять его не хотелось бы. Всё остальное не проблема.
   - Назовите вашу цену, - прокашлявшись, уточнил Пётр.
   - Я не уверена, что готова к релокации, - пожала округлыми плечами Риа, складывая ухоженные руки на столе. Тонкий золотой браслет блеснул в свете голубых ламп, отразился яркими звёздами в глубине тёмных глаз. - Я, конечно, не отрицаю возможности переезда в будущем, но...
   - Другие варианты невозможны! - едва не подскочил Пётр, теряясь в обволакивающем шлейфе сладкого аромата. - Я предпочитаю, чтобы сотрудники, как... как вы!.. находились при мне!
   Выразительные тёмные глаза плеснули новым интересом, тотчас скрылись за густыми ресницами, бросившими тень на порозовевшее лицо. Полные губы изогнулись в уже знакомой Петру лукавой улыбке, но менеджер "Индиан Тек" не проронила ни слова, отпивая глоток своего уже остывшего чая. Что и говорить, пробирающий даже в помещении воздух Москвы явно отличался от того, к которому привыкла мисс Синх в Нью Дели.
   - Что вы скажете? - не дал ей отмолчаться Пётр. - Я заплачу вдвое больше, чем Санджей Гупта!
   Риа поджала красиво очерченные тёмные губы, изогнула смоляную бровь, морща очаровательный носик в недоверчивой гримасе. За её спиной Левин увидел стремительно приближавшегося директора "Индиан Тек", заприметившего свою подчинённую за столом с незнакомцем, и заторопился:
   - Не молчите, Риа! Дайте мне ответ, - последнее прозвучало умоляюще и почти романтично, не будь Пётр по уши влюблён в работу мисс Синх, а не в её без сомнения яркую личность.
   Менеджер по продажам индийской компании мельком оглянулась и резко встала из-за стола. Наклонилась над столешницей, делая вид, что копается в белоснежной, с кокетливой длинной бахромой, сумочке. Подняла на Левина огромные, невозможно серьёзные тёмные глаза.
   - Уговорите меня, господин Петер. Назовите хотя бы одну причину.
   Подлетевший к их столику господин Санджей разразился эмоциональной тирадой на хинди, мельком окинув директора "Ю-Софт" пылающим взглядом, и тотчас увлёк за собой подчинённую, на ходу продолжая ей что-то выговаривать. Даже индийская вежливость не спасла возмущённого индуса от выражения собственного негодования, так что спустя минуту Пётр не видел ни его, ни очаровательную Рию Синх.
   Расплатившись, Левин медленно прошёл вслед за остальными участниками конференции обратно в зал. Обвёл мутным взглядом нестройные ряды, выискивая в толпе яркий шифоновый шарфик. Глотнул сухой воздух кондиционеров, задыхаясь без насыщенного аромата жизни - сандала и персика - и пошёл через ряды кресел напролом, как голодный медведь по весне. Препятствия не имеют значения, когда жажда и голод гонят вперёд. А Левин, без сомнения, оголодал и высох без живительного глотка пряного запаха и полных, красиво очерченных и неизменно улыбчивых губ.
   Риа, только усевшаяся на своё место, удивлённо вскинулась, как только на неё упала чужая тень; но тёмные глаза тотчас плеснули теплом и лукавой искрой, тщетно скрываемой за веером густых ресниц.
   - Я назову две, - игнорируя возмущённого господина Санджея, тяжело выговорил Пётр. - Это прекрасная страна и в ней замечательные люди.
   - Что вы имеете в виду? - сверкая глазами, гневно поинтересовался Санджей Гупта. - А?!..
   ...Ослепительная улыбка бросила россыпь горячих капель на кожу, вплелась хмельной радостью в кровь, похитила несколько ударов замершего сердца. Мисс Синх на миг прикрыла глаза - неужели согласие?! - а затем притихший зал разбудил колокольчик серебристого смеха лучшего менеджера "Индиан Тек", к огромному неудовольствию занявшего трибуну канадца.
  
  

Попутчицы

  
   Авторское примечание.
   Писалось для форума Леди (http://lady.webnice.ru/forum/) по случайным лотерейным критериям (см. ниже).
  
   Жанр: любовный роман
   Герой: няня
   Второй герой: монахиня
   Эмоция: ненависть
   Место действия: Лондон
  
   - Как же я его ненавижу! - воскликнула хорошенькая девушка в дутой куртке, доверительно прижимаясь к случайной попутчице. Поезд уже подходил к лондонскому вокзалу, и мелькавшие за окном серые пейзажи постепенно замедляли свой калейдоскоп, сообщая о скором прибытии. - Говорит, что любит, а сам никак не бросит эту свою... а ведь я, между прочим, за его ребёнком смотрю, пока жена по салонам ходит! Ну... не всегда я, конечно... Раньше мы отвозили мальчика к его родне и бродили по городу вдвоём, держась за руки... За плечи меня обнимал, любой каприз выполнял... Потом в гостиницу ехали... А теперь... В сторону мою не глядит, глаза отводит! Представляете?! Мне иногда кажется... ох, кажется, убила бы его! Даже рука бы не дрогнула!
   Немолодая женщина в штопаном чёрном пальто вздохнула, устремляя взгляд в окно. Сморщенные пальцы перебирали тёмные бусины чёток под длинным рукавом, губы безмолвно шевелились. Казалось, последовавшей паузы в горячем монологе она вовсе не заметила. Девушка, впрочем, находилась в том непоколебимом состоянии духа, с которым сложно поспорить даже знаменитым русским ледоколам.
   - Ну вот вы как считаете? - вернула она спутницу с небес на землю. Поезд вторил долгим гудком, хлопаньем дверей в вагонах и топотом ног в коридорах.
   Кингс-Кросс за окном встречал блеском сияющих платформ, монументальной аркой потолочного перекрытия и неоновым светом мигающих реклам. Люди на перроне чуть оживились при виде подходящего состава, хотя встречающих поезд из Молдона оказалось не так много, как в прошлый раз, когда она покидала общину. Хотя тогда не было и этих удивительных облаков под самой крышей...
   - Я уже всю семейку терпеть не могу! - хмуря тонкие брови, девушка взирала на ту же инсталляцию искусственных облаков без всякого благоговения. - И этого... который вначале по углам зажимал, ну и всё такое прочее... а теперь вот любых разговоров избегает! И его жёнушку, которая, кроме своего маникюра и шоппинга, ничем не интересуется! И сына их припадочного... Да ведь он у них того... понимаете? Не вполне здоров... Вот что мне теперь делать? Не могу же я бросить всё... А? Что вы думаете?
   Бесконечно внимательный взгляд небесно-голубых глаз опустился с облаков на ещё молодое, дышащее последней свежестью женское лицо, искажённое в этот миг гримасой ненависти и обиды. Сухая тёплая ладонь коснулась холодных пальцев молодой собеседницы, и бледные губы дрогнули в кроткой улыбке.
   - Думаю, радость моя, что няня - это не твоё.
   С негромким шипением раскрылись двери вагонов, и пассажиры из Молдона ринулись в объятия большого города, как бросается на берег после шторма выкинутая прибоем рыба.
  
  

Командор Новой Америки

  
   Авторское примечание.
   Отрывок из ролевых игр по пост-апокалипсису, в которых начинали жизнь многие из моих героев. Читавшие "Крест ассасина" могут узнать в командоре Престоне лорда Джона Ллойда. Спасибо за отрывок и неоценимую помощь в соавторстве Екатерине Шарко.
  
   - Остановиться. Руки на стену.
   Я молча выполнил, что сказано, пока офицер набирал код доступа на двери.
   - Вперёд.
   За дверью оказалась огромная военная лаборатория. Персонал в основном составляли солдаты и офицеры, ученых было немного - редкие белые пятна среди тёмных мундиров. На нижней площадке, на грубом металлическом стуле, безвольно откинулся молодой мужчина в таких же, как у меня, наручниках. За ним угадывались знакомые очертания экзоскелета; я подался вперёд, не веря глазам. В металлических зажимах, опутанный датчиками и кабелями, висел комплект моей силовой брони. Арлингтон, самый совершенный искусственный интеллект на Пустошах! Блестящие стальные пластины, черный внутренний слой и хищно поднятые части костюма я узнал сразу. На душе стало теплее: в логове врага я встретил старого друга, частичку свободной жизни.
   Внизу, рядом с группой военных, стоял высокий черноволосый офицер. Подтянутая фигура, выправка и почтение, с каким обращались к нему другие, показывало, что тот занимает высокую должность в Анклаве. Кто-то из военных заметил меня, глазеющего сверху на лабораторию, и высокий офицер неторопливо обернулся, смерив нас с провожатым спокойным взглядом. Я не слишком хорошо умею определять возраст. Мужчина показался мне ровесником моего старика или чуть младше, но выглядел куда лучше: ещё молодое, не загрубевшее под палящим солнцем Пустошей лицо, гладко выбритые щёки, плотно поджатые губы.
   - Начинаем, - проговорил один из военных, щёлкая кнопками на пульте.
   Один из солдатов вздёрнул безвольного пленника со стула. Тот закатил глаза и едва удержался на ногах, когда солдат, расстегнув наручники, подтолкнул бедолагу винтовкой.
   Тот обречённо поплёлся к краю платформы. Плечи его поникли, двигался он медленно, как человек, начисто лишенный воли. Я только крепче вцепился в поручень. Что надо было сделать с несчастным, чтобы превратить его в послушную, сломленную марионетку?
   Кто-то из лаборантов знаками показал, что он должен сделать.
   Мужчина хихикнул, повернулся спиной к Арлингтону и поднял тонкие, безвольные руки. Пластины брони едва заметно дрогнули.
   - Есть активность, - следя за самописцами, доложил учёный. - Ну же, идиот, встань в него ровно!
   Арлингтон с лязгом сомкнул грудные пластины, и мужчина страшно закричал. Самописцы взорвались волной хаотичных кривых, но безумный вопль несчастного быстро оборвался булькающим хрипом. Пластины поднялись; подопытный вывалился из Арлингтона, распластавшись на помосте. Солдат, освободивший пленника, подскочил к краю, схватил бедолагу за руки и рывком сдёрнул вниз. Учёный, следивший за датчиками, нагнулся над телом, проверяя пульс.
   - Он спит, - удивился ученый. - Это транквилизаторы.
   Черноволосый офицер вперил в учёного немигающий взгляд. Тот нервно поправил воротничок и хрипло откашлялся.
   - Ничего не понимаю, - пробормотал он; взгляд его то и дело возвращался к броне на платформе. - Это довоенная технология... костюм-компаньон... Совершенный симбиоз брони и человека... Может быть, ему не понравился биологический материал?
   Офицер повернулся к свите. Приглушенный гул голосов немедленно стих; в тишине стало слышно, как шелестят головки самописцев.
   - Доброволец.
   Солдат, освобождавший пленника, вытянулся в струнку. Он казался чуть старше меня самого, рослый, с широким, простым лицом и упрямым взглядом.
   - На платформу.
   Солдат ловко вскочил на край. На миг мне почудилось сомнение, мелькнувшее в его глазах, но всё же он с готовностью повернулся к броне спиной.
   - Говорите! - потребовал учёный за пультом.
   - Он тяжелее, чем наши образцы, - быстро сориентировался солдат. - Внутри мягкая прокладка, все части плотно прилегают к телу. - Солдат поднёс руку к глазам, несколько раз сжал кулак. - Немного неудобно двигаться, приходится прилагать усилия для выполнения простейших действий...
   - НАКОНЕЦ СВОБОДЕН!
   От сильного рывка металлические зажимы, удерживавшие броню на стенде, оторвались от скоб. Солдат спрыгнул с подставки; тяжёлая бронированная подошва высекла из платформы сноп искр.
   - Безмозглые идиоты! - гаркнул костюм. - Тыловые крысы!
   У меня внутри всё перевернулось от знакомого рёва. Солдат выглядел скверно. Он едва держался на ногах, вены на лбу набухли, рот кривился, словно ему не хватало воздуха. Бронированный кулак Арлингтона отшвырнул ближайшего охранника, врезал следующему. Парень боролся с бронёй, использовавшей его тело, но живая плоть быстро проигрывала механической мощи искусственного интеллекта.
   Арлингтон замер напротив офицера. Плазменная винтовка в руках добровольца медленно поползла вверх.
   - Я не могу его удержать, - простонал солдат.
   По его лицу градом катил пот, зрачки расширились, отчего глаза казались тёмными провалами на мертвенно бледном лице. Винтовка замерла на уровне головы офицера. Чёрный глазок смотрел ему в лицо.
   - Жри свинец!!! - гаркнул металлический голос Арлингтона.
   Я задержал дыхание, ожидая, что вот-вот грянет выстрел.
   Ничего не произошло.
   Темноволосый мужчина не шелохнулся, даже с места не сдвинулся. Стоял и смотрел на перепуганного солдата. У того дёргалась щека, из прокушенной губы сочилась кровь. Руки тряслись, так что винтовка начала дрожать. Остальные офицеры и охранники застыли на своих местах: в напряженной тишине любой звук мог спровоцировать выстрел.
   Арлингтон грязно выругался.
   - Я так и думал, - спокойно проговорил офицер, не делая попыток отодвинуться. - Ты можешь убить или накачать наркотиками солдата, но не причинишь вреда офицеру. Ты, экспериментальный образец медицинской силовой брони, обязан подчиняться правительству Соединенных Штатов Америки, официальной власти. Я - командор нового Правительства Свободной Америки, Джон Престон. Просканируй мои нашивки.
   Я с трудом перевёл дыхание. Так вот кто отдал приказ о моём захвате! Арлингтон действовал правильно - убери лидера, обезглавь военную машину. Солдат, захваченный бронёй, едва стоял на ногах, и я понял, что не его отчаянно сопротивляющаяся рука, а заложенный в программу приказ до сих пор не позволили Арлингтону убить Престона. Броню создали в правительственных лабораториях, Анклав же являлся прямым наследником старой власти. У Арлингтона не было ни единого шанса.
   Красный луч сканера ощупал рукав с нашивками, и винтовка со звоном покатилась по полу.
   - Грёбаный ублюдок, - ни к кому не обращаясь, процедил Арлингтон.
   Престон спокойно подошел ближе.
   - Вольно, солдат, - сказал он. Парнишка в костюме немного расслабился. - Мои люди изучали старые архивы. Таких, как ты, было ещё девять. Большинство не сохранилось, но ты в отличном состоянии. Кто твой хозяин?
   Арлингтон должен был отвечать без запинки, но я всё же уловил паузу, прежде чем броня ответила. Для бедняги-костюма это, наверное, оказалось самым горьким поражением в его жизни.
   - Генерал Боссет, - гулким металлическим голосом буркнул Арлингтон, - я служил под его руководством с 2049-го по 2071-й год.
   Престон помолчал с десяток секунд.
   - Для образца довоенной техники у тебя слишком много свободы. Шагом марш, - неожиданно скомандовал он. Арлингтон развернулся, лихо промаршировал от стенки к стенке.
   - Кто твой хозяин?
   - Генерал Боссет, - отозвался Арлингтон. - С 2049-го по...
   - Сломай ему хребет.
   Я вздрогнул. Запакованный в броню доброволец дёрнулся как от удара.
   - Нет!..
   Раздался громкий хруст, и голова солдата свесилась набок. Не упал он лишь потому, что мёртвое тело теперь поддерживал экзоскелет Арлингтона.
   - Ещё раз, - бесстрастно проговорил Престон. - Кто твой хозяин? Человек, восстановивший тебя.
   Арлингтон гулко переступил по металлическому полу. В недрах брони что-то заурчало. Престон, казалось, не заметил заминки.
   - Это не мальчишка с пустошей, - услышал я его спокойный голос, - с которого тебя сняли. И не покойный генерал, от него даже праха не осталось. Кто твой хозяин, броня? Или мне приказать мальчишке надеть тебя, чтобы ты сломал хребет и ему?
   Не знаю, что велел броне мой старик, только Арлингтон выложил всё, что знал.
   - Джанфранко Медичи, Ривет-Сити. Примерная точка нахождения экспериментального образца: Капитолийские Холмы, Вашингтон. Время нахождения: неизвестно. Первая идентификация объекта: двадцать три года назад. Желаете узнать что-то ещё, сэр?
   - Достаточно.
   Престон выпрямился, встряхивая рукой. Блеснул металлический обод наручных часов; командор бегло глянул на циферблат.
   - Как вышестоящий офицер, я отменяю все предыдущие приказы. С настоящего момента экспериментальный образец медицинской силовой брони является собственностью Анклава и подчиняется офицерам военной лаборатории. Убрать.
  
  

Гитара

  
   Авторское примечание.
   Второй отрывок из ролевой игры по пост-апокалипсису (из той же, из которой и предыдущий рассказ). Качество неизбежно хромает, потому как писалось для себя и соавтора. Практически "в стол". Автор себя особенно не утруждал.
  
   Гитара рассохлась от времени, струны истончали, звук получался совсем не тот, какой задумывался создателями. Всё же, это был настоящий музыкальный инструмент, из тех, которые догадались взять с собой первые жители Убежища. Когда мистер Линтон подарил мне её на моё четырнадцатилетие, я не сдержался от переполнявших меня восторга и благодарности и расцеловал его в обе щеки. Гитар в Убежище было всего три, и как старый инженер смог мне раздобыть одну из них -- оставалось загадкой. Музыка в нашей тихой жизни присутствовала только в старых фильмах -- изученная до последней ноты, надоевшая до каждого слова -- и немного на виниловых пластинках, сохранившихся в достаточном количестве, чтобы их раз за разом крутили на вечерних собраниях и редких праздниках. Некоторые от частого использования хрипели и шуршали, а выцарапать их у завхоза, чтобы послушать в своем отсеке, было и вовсе невозможно.
   И музыкальные инструменты. Две скрипки и три гитары, вот и весь оркестр Убежища. Одна из них -- теперь моя.
   Играть я научился быстро. Подобрать аккорды ко всем известным мне песням -- тоже. Теперь мне было, где проводить свободное время -- в собственном отсеке, отгородившись от всего, погрузившись только в хриплые, искалеченные звуки. Я переносился в тот мир, который представлял себе за закрытой дверью -- мир с бесконечно далеким горизонтом, свежим морским ветром и настоящим солнцем.
   В четырнадцать лет все подростки начинали работать. Меня определили к компьютерным техникам. Я не возражал: мне было скучно повсюду, одно место или другое, большого значения не играло. В отличие от многих своих сверстников, я жил в отдельном отсеке. Места хватало -- смертность превышала рождаемость. Кроме того, от меня отгораживались почти сознательно -- я требовал слишком много пространства и внимания. Девушки общались со мной с удовольствием; ребята, я думаю, немного завидовали, но большинство со мной мирилось: я старался добиться их расположения, и по-другому не мог. Близких друзей у меня так и не появилось.
   Мистер Линтон был поначалу моим единственным слушателем. Приходя после рабочих смен ко мне в отсек, он слушал, как я играю, и, вздыхая, говорил, что у меня был бы ангельский голос, если бы мне было, у кого учиться. Я смеялся и продолжал терзать гитару, свою единственную игрушку за четырнадцать лет жизни. Слушателей постепенно прибавлялось - вначале подтянулись девочки, потом стали приходить ребята. Я писал собственные песни, я старался подобрать свою мелодию каждому из слушателей. Дарил песни девушкам на дни рождения, вместе с ребятами сочинял целые альбомы.
   Если и вспоминать жизнь в Убежище, то единственным годом, в который я был кому-то нужен, был тот год, когда у меня появилась гитара. Да что там говорить! Однажды меня пришел послушать сам Смотритель. Молча прослушал весь вечер, молча покинул отсек. Взрослые приходили реже, чем подростки, но только потому, что не определились, как относиться к таким концертам. Из постоянных остались только Билл и мистер Линтон, но последний приходил всё-таки реже - не позволяли старые ноги. Всё чаще старый мастер брал отгулы на работе, всё больше времени проводил в медотсеке.
   Я носился со своей новой игрушкой, как дикарь с бубном. Меня теперь с большей охотой впускали в свою жизнь - я скрашивал её музыкой, пусть хриплой, пусть дикой, незнакомой, но люди улыбались, слушая меня.
   Среди девчонок самой красивой считалась Ханна, рыжеволосая бестия с самой очаровательной улыбкой, которую я только видел. За ней ухаживали несколько парней, но в ту пору она была увлечена мной. Интерес был взаимным, но мы были слишком молоды, чтобы предпринимать какие-либо шаги. Да и где мы могли бы встретиться так, чтобы оказаться вне зоны действия камер и чужих глаз? Нам было всего пятнадцать. Она просто слушала мои песни, снисходительно улыбалась, пряча глаза под пушистыми ресницами, и изредка останавливалась переговорить со мной в коридоре. Может быть, будь у нас чуть больше времени, из нас получилась бы замечательная пара - хотя вряд ли это было бы к лучшему. А пока что мы только улыбались друг другу и всему Убежищу, и даже однажды спели вдвоем на общем празднике.
   А на следующий день, когда я вернулся после смены в отсек, я нашел свою гитару распиленной на двадцать четыре аккуратных кусочка.
   Я помню, как я стоял на пороге, глядя на небольшую гору деревянного мусора посередине отсека, и всё внутри болело, как от сильного удара. Каждый орган, каждая мышца, каждый нерв, всё нутро сжимал жестокий спазм. Не получалось ни вдохнуть, ни выдохнуть. До того смысл слова "жестокость" мой мозг не воспринимал. Никогда я не испытывал такого удара, никогда не испытывал такой чудовищной и бессмысленной жестокости.
   И в тот день мир снова погас.
   Первым, кто соскучился по моей музыке, был мой бывший одноклассник, заглянувший в отсек. Я всё ещё стоял на одном месте, не в силах приблизиться к тому, что когда-то служило мне и всему Убежищу источником света и улыбок. Шейн сунул нос в распахнутую дверь, ахнул, шагнул внутрь.
   - Ну ничего себе! Олег! Кто это её так?
   Я коснулся горла, массажируя сведенные судорогой мышцы. Не дожидаясь моего ответа, Шейн утер мокрый от вечной простуды нос и фыркнул:
   - Эх... не уберёг! Такое сокровище - и в утилизатор! Что ж ты так, Олег? Ящик не запирал?
   Махнул рукой и ушел из отсека.
   И в тот момент с ужасом, который вернул меня к реальности, я понял ещё кое-что. Давая людям надежду, не отбирай её у них. Я подарил им почти год новых мыслей, новых идей, новой музыки. И в том, что всё это закончилось, и им придется вернуться в старый и тихо ненавидимый мирок, они обвинят... меня.
   Я помню, как опустился на корточки перед распиленной медицинской пилой гитарой, закрыл лицо руками и постарался представить её такой, какую я её видел в последний раз - потрескавшуюся от времени, темную, родную. Мой первый и последний подарок.
   Когда я собрал кусочки в старый полиэтиленовый пакет, мне вдруг стало так больно и противно, что я заперся в отсеке и не впустил даже Билла, когда тот пришел ко мне. Шейн сработал почище Интеркома: о происшествии знало всё Убежище. Мне даже не хотелось узнать, кто сделал это. Я догадывался; а вот они - нет. Они понятия не имели, что делали... ну или, по крайней мере, я на это надеялся. В ту ночь, пролежав без сна, я долго думал, и когда на следующее утро заставил себя подняться и выйти на смену, решил для себя кое-что ещё. Что бы со мной дальше не произошло, после прошедшей ночи я вытерплю всё. Я знаю цену обидам, и я знаю, как это - не дать себе сорваться или сойти с ума от боли. Улыбаться в лицо тем, кто от тебя отворачивается. Не ждать от них благодарности или ответной реакции, не ждать... терпеть. Потому что все другие варианты - не выход.
   Я ведь не мог сбежать от них подальше, если бы мы встретились в коридорах Убежища. Я не смог бы их избить: чести мне это бы не сделало. Я не смог бы унизить их: я бы не почувствовал себя лучше. Я бы не смог собрать кусочки гитары воедино...
   В Убежище нельзя иметь врагов, иначе существование в нем станет только хуже. Это Убежище укрепило мои нервы, не позволяя сойти с ума в четырех стенах отсека, не давая замкнутому пространству давить на сознание, провоцировать черные мысли. Это Убежище построило мой характер, заклеймив на нем мягкость, потому что жестокость - это не выход; спокойствие, потому что агрессия - это первый шаг к безумию; послушание - потому что не было тех законов, которые я бы жаждал нарушить; и терпение - потому что мои годы проходили, день за днем, в ожидании чуда. Это Убежище сделало мою шкуру толстой к оскорблениям, косым взглядам, жестокости, и подлости. Это Убежище приучило меня к отсутствию заботы, внимания, общения. Это Убежище воспитало во мне такую звериную жажду покинуть его.
   У людей много недостатков, и, наверное, они были и у меня. Я напоминал себе об этом так часто, что эти слова потеряли для меня всякий смысл, а дальнейшее существование - всякий интерес.
   Я очень спокойно перенес известие о том, что нарушители пойманы, и это оказались те поклонники Ханны, которым я помешал, завладев её вниманием. Я очень старательно не замечал, как цыкали в мою сторону бывшие любители музыки. Я перенес даже разочарование во взгляде Билла. Кажется, только тогда я окончательно понял, что я всё-таки не принадлежу к их миру. Я не стану одним из них, как сильно бы этого не хотел.
   Наш с Ханной интерес тоже постепенно сошел на нет. Музыка дарила своё волшебство и околдовывала нас, но с её исчезновением исчезла и магия. Свечу задули; влюбленность умерла, ещё не родившись. Те, кто уничтожил мою гитару, достигли того, чего добивались, но счастья им это не принесло. Спустя семь месяцев Ханна умерла от рака крови.
   В мяч играть я перестал совсем. Билл чувствовал себя всё хуже, и после его взгляда я даже не знал, насколько сильно я сочувствую ему, и сочувствую ли вообще.
   Даже мистер Линтон не смог разделить со мной этого удара, даже он не заметил, как сильно я изменился: к тому времени старый мастер, мой единственный наставник, был уже прикован к постели. Последние дни я просидел рядом с ним, держа иссохшую руку в своей руке и проклиная себя и его. Стоило ли красть жалкие часы внимания и ласки тогда, в детстве, чтобы не привязывать меня к себе, если сейчас я страдал так же сильно, как если бы жил с ним? Стоило ли отнимать у меня радость общения, если я сейчас я ненавидел себя сильнее, потому что он уходил, а я так мало знал его. Так мало расспрашивал, так мало помогал. Так сильно слушался его, что позволил его глупым предрассудкам забрать у нас драгоценные часы, которые могли сблизить нас ещё больше.
   Мне было почти шестнадцать, когда я остался в Убежище совсем один. До спасительного дня оставалось два года, но в тот момент я об этом не знал. Жизнь казалась не стоящей того, чтобы жить дальше. По вечерам я сидел на полу в своем отсеке с закрытыми глазами и думал, думал...
   Если бы только быть уверенным, что мир за Убежищем ещё существует... и что где-то там ходят люди... а среди них мог быть тот, хотя бы один человек, или мутант, или хоть собака, кто-то, кому бы я был нужен.
   Шли дни, а я по-прежнему перебирал струны несуществующей гитары, шепча себе под нос слова знакомых песен. И когда я почти сдался, случилось чудо.
  
  

Потерянная невинность

Эпизод 1

  
   Авторское примечание.
   Ниже последуют несколько отрывков-эпизодов из побочного романа "Alter Ego", который я пишу из баловства и собственного удовольствия. Предвосхищая вопросы - нет, надеюсь, этот роман никогда не увидит свет. Как бы ни был мне дорог.
  
   Жанр - боевик, приключения, криминальный боевик
  
   Музыка к эпизоду и текст песни в моем небрежном любительском переводе.
  
   Innocence is wasted...
   https://youtu.be/RzlGgybMPn8
  
   От имени матери Джона.
  
   Sunshine fading from your stare
   Sometimes it's better not to care
   And I can see your smile is withered
   One more autumn leaf is drifting on the wind
  
   Innocence is wasted
   And I'm so sorry that you never can replace it
   The darkest road ahead you're gonna have to face it
   Cause I can't always be there
   For now I'll do the best I...
  
   Can you feel it on the wind?
   Changes weakened from within
  
   And I can take your hand and guide you
   But hope is all that I can leave you on your way
   Солнечный свет исчезает под твоим взглядом...
   Иногда лучше просто не думать.
   Я вижу, как увядает твоя улыбка -
   Будто ещё один осенний лист уносится ветром
  
   Невинность утрачена,
   И я сожалею, что тебе её никогда не вернуть,
   Самая чёрная дорога впереди - тебе придётся пройти по ней.
   Потому что я не смогу всегда быть с тобой,
   Но пока что я сделаю всё, что смогу.
  
   Ты чувствуешь это в воздухе?
   Перемены изнутри.
  
   И я могу взять тебя за руку и вести тебя,
   Но надежда - это всё, что я могу оставить тебе на пути.
  
   Я прячусь за углом. Легавые ловят Дерака с Полом с поличным в руках: ноутбуками и мобильными, вынесенными из магазина. Кто им виноват, что бегать не умеют?
   В желудке противно крутит: я не предатель, но чувство противное - вроде как бросил своих. Да и возвращаться к Бену с пустыми руками не хочется. Я и не возвращаюсь: провожаю глазами укатившую полицейскую машину, натягиваю капюшон поглубже, и направляюсь к вокзалу. До смерти надоели торговые вагоны, но в них можно проехать хотя бы половину пути - пока не засекут.
   До ближайшей отправки - из Бостона в Нью-Йорк - ещё полтора часа. Отчаянно хочу есть. Иду в привокзальный туалет, чтобы убедиться, что выгляжу прилично: чем лучше выглядишь, тем меньше шансов, что прицепятся копы. И больше вероятность того, что если таки прицепятся, то всё-таки поверят, что жду родителей.
   Зеркало в уборной безжалостно отражает бледное лицо, воспалённые глаза, растрёпанные волосы, пыльную одежду. Хорошо хоть, щетина ещё плохо растёт - в неполные шестнадцать я только начал познавать новые проблемы, которые подбросило беспощадное взросление. Которое обрушилось два года назад, со смертью мамы и детским домом. Я в нём выдержал полгода и сбежал. Сейчас начал задумываться: а правильно ли поступил? Улица тоже оказалась средним удовольствием. Приставали и грозили прибить и там, и там. Только на улице я мог дать сдачи, а в приюте это бы закончилось колонией для малолетних. По рассказам - попадать туда не следовало.
   Я наскоро привожу себя в порядок: умываюсь, приглаживаю волосы, чищу одежду, оттираю кроссовки, тщательно вымываю руки. Жадно пью из-под крана. Теперь бы раздобыть еды на дорогу - и можно двигать.
   Иду в зал ожидания, подбираю кем-то забытую газету, сажусь на скамейку рядом с мамой и малышом лет шести, делаю вид, что читаю. На самом деле скольжу глазами над газетой, вглядываясь в толпу. Карманник из меня так себе, но вдруг кто что обронит? На вокзале, конечно, своя шпана, но я в случае чего сумею дать отпор. Я готов даже на ограбление. Что мне терять?
   Прости, мама.
   - Вот, держи, - мамочка протягивает ребёнку развернутую булочку, вновь отворачивается, углубляясь в разговор по мобилке.
   Малыш кусает, затем глядит на меня. Отщипывает кусочек и молча протягивает. Я воровато беру, незаметным движением отправляю за щёку, киваю и улыбаюсь. Карапуз улыбается в ответ.
   Мне везёт: пузатый мужик идёт мимо меня по проходу, небрежно засовывая купюру в задний карман брюк. Уголок ещё торчит из джинсов, когда я быстро выдёргиваю банкноту, пользуясь образовавшейся в проходе пробкой. Тут же встаю и быстро иду прочь. Целых пятьдесят баксов, больше, чем я мог желать.
   Набираю дешёвой еды в местной забегаловке: до Нью-Йорка должно хватить. Запрыгиваю в последний вагон - слава Богу, в нём никого. Делить временное убежище с такими же, как я, или худшими искателями приключений, мне не хочется.
   Ужасающая дорога позади: тряска, холод, голод, жажда. Одна радость: никто меня так и не обнаружил, до Нью-Йорка доехал без приключений. Выбираюсь из вагона, с трудом дохожу до вокзала, пробираюсь через толпы людей, привычно привожу себя в порядок в уборной. 
   Слежку замечаю по пути с вокзала в город. Сворачиваю в первый же переулок, замедляю шаг, оборачиваюсь.
   - Эй! - зовёт меня крупный мулат, по возрасту - старше меня года на три. - Куда направляешься, приятель?
   - А тебе какое дело? - интересуюсь мимоходом, отмечая за его спиной ещё двух ребят. - Есть предложения?
   - Деловой! - рассмеялся мулат. - Поправь меня, если ошибаюсь, но похоже, ты на мели и тебе нужна работёнка. Парень ты крепкий, а я как раз набираю ребят. Что скажешь?
   - Денег дашь? 
   Грянул хохот; в этот момент я понял, что меня приняли. Обрадовался ли я? Скорее, принял неизбежное.
  
   Я проходил в шайке Санни полгода. Он был самый старший среди малолеток, а меня быстро сделал заместителем - из всех я оказался самым образованным, способным, умел решать проблемы. За полгода ни разу не пришлось никого "пырнуть", по любимому выражению Санни. 
   Чем занимались детишки? Сбытом наркотиков. Кто постарше - проституцией. Я уже тогда возненавидел всё, что связано с телесным контактом. Каждую секунду всё во мне кричало от отвращения к тем, с кем приходилось делить крышу. Голос, как будто со стороны, но почти оглушающий, кричал мне: ты не должен быть здесь, Джон! Ты не принадлежишь этому месту! Ты не один из них! Ты не отсюда! Это настолько не твой уровень, это настолько нелепо...
   Иногда мне казалось, что я слышу голос мамы; иногда голос казался чужим, с незнакомым акцентом, и каждый раз я тянулся в мыслях к нему. Была ли это иллюзия? Не знаю, я в те жуткие месяцы мало что понимал.
   Пока Санни не убил Лию. В тот день для меня окончательно всё встало на свои места.
   Ей было только девять - ещё ребёнок, но с опытом повидавшего виды взрослого. Я оказался единственным, к кому она привязалась по-настоящему. Иногда мы отдыхали на пустыре за окраиной - я рассказывал истории, кое-какие стихи, ещё не выветрившиеся из головы, учил её буквам. Лия была способной, но не слишком старательной: больше тянулась к ласке, чем к знаниям. Это ей я приносил тайком сладости и приятные мелочи, и только её судьба интересовала меня - я был в ответе за неё. Отчего так? Сам не понимал. Спасти маму я не сумел; решил искупить вину заботой о девчонке, к которой относился, как к младшей сестре.
   Тем страшнее оказался удар, который я получил, когда увидел мёртвое тельце. Истерзанное, избитое... изорванное...
   - В чём дело, Джонни? - жестко поинтересовался Санни. - Всё в порядке? Маленькая шлюшка полезла не в своё дело, всё никак не могла заткнуть рот. Я ей помог. Ты же не против?
   В тот день последняя шелуха невинности и желторотости слетела с меня, как тополиный пух. Я точно знал, что сделаю.
   О капитане Майерсе я слышал от самого Санни и других ребят - единственный, кого не удалось, по слухам, подкупить всесильному "мистеру Драго". Мистер Драго снабжал наркотикам Санни, чтобы тот сбывал их через смышлёных малолеток. Выручка возвращалась Драго в карман, а деткам за это обеспечивался "кров" над головой и кормёжка по вечерам.
   Я узнал, где проходят встречи, увидел "мистера Драго" воочию, услышал, как его телохранители обращаются к нему по имени, выучил расписание встреч, провёл нехитрые подсчёты. И пошёл в участок. На меня не обращали внимания: метались туда-сюда клерки с кипами бумаг, сидели на скамейках посетители, заходили и уходили легавые. Полицейские. Да, я должен привыкнуть к тому, чтобы называть их правильно. Вспомнить правильный английский, за который так ратовала мама. Для неё он так и остался чужим; я стал её проводником в цивилизованный мир. Она мечтала видеть меня взрослым, в костюме и машине. Улыбаясь, рассказывала, где я куплю свой первый особняк, на какой замечательной девушке женюсь, какую карьеру сделаю, каких детей воспитаю...
   Всё то, что так и не сумела - из-за внезапной беременности и обрушившейся нищеты - она.
   Прости, мама.
   Я ждал, пока рассосётся очередь: времени у меня было до полуночи, пока не хватится Санни. Слушал разговоры в участке, запоминал, смотрел. Подмечал, каких посетителей тут же выслушивают, а от каких нетерпеливо отмахиваются.
   - Ты к кому, сынок?
   Я глянул на мимоходом остановившегося клерка.
   - К капитану Майерсу.
   - Ого, - удивился тот. - А не больно высоко? Может, я сумею помочь?
   - Нет.
   Тот рассмеялся, покачал головой.
   - Ну, жди тогда.
   Я ждал. Несколько часов, вглядываясь в проходящих мимо людей в формах. Как выглядит Майерс, я даже приблизительно не знал.
   А потом по общему шороху и переполошенной возне понял, что, похоже, дождался.
   В участок ворвался немолодой мужчина, довольно грузный, но всё ещё подтянутый, со свитой чинов помельче, и таким же немолодым мужчиной в штатском. С возрастом я мог ошибиться - все, старшие тридцати, мне казались глубокими стариками.
   Я мгновенно перегруппировался, вычислив направление движения, встал в проходе, не поддавшись жёсткой руке кого-то из клерков, попытавшихся оттолкнуть меня от створки. 
   - Уйди! - прошипел тот же словоохотливый парень, но я только покачал головой.
   Майерс не обратил на меня внимания. Просто смял бы своей свитой - мало ли в коридорах участка шляется таких, как я - но свой взгляд задержал на мне мужчина в штатском.
   - Кого ты ждёшь? - спросил он, и Майерс невольно затормозил.
   - Капитана Майерса.
   На меня смотрели. Не очень-то я хотел такого внимания, но и отступать было поздно. Капитан раздражённо глянул на меня, на часы, на вжавших головы в плечи клерков - не отстранили вовремя назойливого мальчишку - но его спутник, помолчав миг или два, молча кивнул в сторону прохода, и я тут же направился вслед за ними. Свита капитана осталась в коридоре; мы вошли в просторный кабинет, и я остановился у двери.
   - Ну, сынок, - усевшись в кожаное кресло, нетерпеливо постучал пальцами Майерс. - Что у тебя?
   Я глянул в сторону невозмутимого человека в штатском, разместившегося на диване в углу.
   - Не бойся, - верно истолковал мой взгляд Майерс. - Майор Лэнгдон - мой хороший друг. Ему можно доверять.
   Оба усмехнулись; я помрачнел, но внешне постарался себя не выдать. Кажется, у меня получалось держать лицо - Санни вот тоже говорил, что по мне не поймёшь, что происходит внутри. Это они не понимали. Поначалу, когда я убедился, что окружающие действительно не слышат, как бьётся истерика внутри меня, как кричит от напряжения каждый нерв, сколько внутренней неуверенности, сомнений и страха прячется за маской, - я безмерно удивился. Оказывается, если делать вид, что всё в порядке, все действительно поверят, что всё в порядке. Люди хотят верить своим глазам. Мне тоже верили. Верили показной уверенности, ледяному спокойствию, неуютно ёжились под прямым взглядом. Отчего так получалось? Разве я был хорошим актёром? Нет, вовсе нет. Зато маска у меня была замечательной - такой хватит на всю жизнь.
   "Ты в домике, малыш. Тебя никто не видит, никто не причинит тебе вреда. Ты можешь смеяться и плакать внутри - никто не услышит. Не посмеётся. Не использует против тебя. Будь искренним внутри, не меняйся. Будь собой. Но запирай свой домик на ключ, малыш. Чтобы дикие звери не забрались внутрь..."
   Спасибо за урок, мама.
   - Присаживайся, - пригласил тем временем майор Лэнгдон. - Рассказывай.
   Я помедлил, шагнул вперёд и уселся на стул. Посмотрел на Майерса в упор.
   - Я здесь, чтобы поговорить с вами о человеке по имени Драго Сандерс.
   Эффекту от моих слов я порадовался: раздражённое, красное от пота и усталости лицо Майерса мгновенно побледнело, он резко выпрямился в кресле, оборачиваясь к майору Лэнгдону. Тот был более сдержан, разве что замер на миг или два, затем поднялся, прошёл к двери и провернул ключ в замке.
   - Давай сначала, сынок. Как тебя зовут?
   Я перевёл взгляд с Майерса на Лэнгдона. Расстановка сил становилась понятной: капитан ходил под Лэнгдоном.
   - Джон, - не отрывая глаз от майора, сказал я. - Джон Престон. Я работаю на одного из шестёрок мистера Драго, Санни. И я здесь, что рассказать вам всё, что знаю, о торговле наркотиками в Хобокене. Если вам это, конечно, интересно.
   Я правильно повёл разговор: почему-то показалось, что вижу одобрение и интерес в глазах Лэнгдона. Чересчур пристально меня разглядывал.
   Капитан, напротив, заёрзал на месте, как будто кресло медленно подогревали на огне.
   - Нам интересно, - медленно проговорил Лэнгдон, присаживаясь на край стола передо мной, - почему ты пришёл?
   - Есть мотивы, - ровно соврал я.
   - Весомые? Мы можем верить тебе?
   - Вам не обязательно верить мне на слово, - грубо отрезал я. - Я просто перечислю факты, майор. Вы сможете всё проверить и убедитесь в моей искренности лично. Если вам это интересно - слушайте. Нет - не будем отнимать друг у друга время.
   Майерс присвистнул; Лэнгдон остался предельно серьёзен.
   - Ещё один вопрос перед тем, как мы приступим, Джон, - майор кивнул капитану, и тот поспешно достал из ящика диктофон, - почему именно сюда? Именно в этот участок?
   - Потому что капитана Майерса, в отличие от Гренца, Ши, Броннермана и Саровски, мистеру Драго подкупить не удалось, - мужчины переглянулись: мои слова им не понравились, у Майерса даже желваки под кожей заходили. - Санни плохо отзывался о вас, капитан. Я решил, что враг моего врага... вполне сгодится для того, чтобы сдать его с потрохами. Или хотя бы попытаться.
   - Попытка может тебе дорого стоить, Джон, - спокойно проговорил Лэнгдон, включая диктофон. - Ты готов?
   - Я здесь, потому что я так решил, - я дёрнул плечом. - И это всё, что вам нужно знать. Да, я готов.
   Я выкладывал всё, что знаю, дотошно, скрупулёзно, не упуская ни единой детали. По памяти набросал смету, которую Санни показывал мне лишь раз, мельком. Позже я узнал, что такое фотопамять, но тогда я не знал, что это на самым деле редкий талант. Назвал ключевых информаторов, свидетелей, дельцов - всех, кого узнал почти за год работы на Санни. Это было тем немногим, что я мог сделать, чтобы искупить неверный выбор. Собственные ошибки, которые наделал, как только сбежал из ненавистного детдома. Мелкие преступления, молчаливое согласие с крупными, бездействие тогда, когда я мог бы предотвратить... спасти...
   Молчи, не говори ни слова.
   Не будь смешон со своими настоящими, бессмысленными, нелогичными порывами. Тебе простят, если ты назовёшь выдуманную корыстную причину, побудившую тебя на этот поступок. Или любую другую, которую они будут способны понять. А то, что ты чувствуешь, Джон Престон? Это глупо. Им лучше вообще не знать, что ты на это способен.
   "Ты в домике, малыш..."
   Прости, мама. Я ничего не смог сделать, чтобы спасти тебя. Я не сумел спасти даже эту маленькую девочку, Лию. Я заблудился. Но, может, сейчас я вывернул на правильный путь? Если бы кто знал, какая буря сомнений обрушивается на каждый мой шаг! Как я борюсь с собой каждый миг, загоняя себя всё глубже, глубже... там не найдут... Как сам начинаю верить в собственные слова. Лживые, ненастоящие, чужие, грубые. Грубость становится нормой, норма становится поведением, поведение управляет мыслями, мысли формируют новое сознание. Маска врастает в лицо, сливается с кожей. Маска становится лицом. Выдуманный Джон, тот, которому наплевать на весь мир, становится мной.
   Я позволяю ему сделать это, потому что иначе настоящего Джона сожрут дикие звери. Ведь он всё-таки оставит дверь открытой, в надежде, что в пустой дом войдёт наконец друг.
   - Нам потребуется твоя помощь, Джон.
   Я согласен заранее, но молча жду. Интуиция не подводит: майор медленно и неторопливо выкладывает мне план действий, я запоминаю, повторяю, проговариваю вслух детали. Лэнгдон смотрит на меня с лёгкой улыбкой. О чём он думает?
   Мне всё равно.
   Я сделаю, что просят, и сяду за решётку вместе с остальными. Санни предупреждал: если кто вздумает идти к копам, то пусть не рассчитывает на благодарность. Тюрьма или колония - вот то, что меня ждёт. Там меня убьют, но я к этому готов. Я видел смерть. Она ничуть не хуже, чем скотская жизнь, которую вела шайка Санни. И я, пожалуй, её заслужил.
   Прости, мама.
  
   Встреча закончилась ожидаемо: наряд полиции, спецназ, стрельба, наручники, проклятья. Сказочная удача: мистер Драго таки явился на встречу, и его повязали тоже.
   Следуя инструкции Лэнгдона, я спрятался ещё в самом начале, уйдя с линии огня. У Санни тоже был пистолет: он частенько угрожал им малолеткам. Последних, кстати, по словам Майерса, должны были разобрать по детским домам или пристроить в семьи. Я не обрадовался - ещё больше возненавидел себя. Почему не сделал этого, когда Лия была ещё жива? Зачем ждал этой жертвы?
   - Ты! Ты! Предатель! Крыса!
   Санни был ранен, но сумел отбежать до угла, где я отсиживался, пережидая перестрелку. Вместо ответа я запустил в него арматурой.
   Мулат вскрикнул, теряя пистолет, а я подхватил оружие, не давая ему коснуться асфальта. Отскочил на несколько шагов, вскидывая руку.
   Я не предавал тебя, Санни. Я никогда не присягал тебе на верность. Никогда не изменял своим принципам, даже получая грязные гроши за грязную работу. И сожалею только о том, что на осознание потерял целый год.
   Санни ещё ругался, когда я выстрелил.
   Фонтан крови оставил кривую кляксу на стене дома, а грузно упавшее тело не имело ничего общего с грозой квартала. Пустота и бесконечная усталость - вот и всё, что я почувствовал в тот миг. Внезапно я почувствовал себя очень старым - намного старше, чем мои неполные семнадцать лет.
   Я уже не мог назвать себя невинной жертвой. Не мог оправдаться тем, что уж я-то...
   Может, Санни был прав? Я всё-таки был одним из них?
   Да нет же, нет. Ты просто стал взрослым, Престон. Таким взрослым, каким не бывают домашние семнадцатилетние мальчишки, и каким никогда бы не стал ты сам, если бы... если...
   Пистолет выпал из моей руки.
   Пошатываясь, я отошёл к стене и медленно сполз вниз, не доверяя предательски ватным ногам.
   Там меня и нашли копы при зачистке территории. Вздернули на ноги, заломили руки за спину, потащили к машинам.
   Вот твоя награда, Престон.
   Я жёстко усмехнулся, чувствуя стальной холод наручников на запястьях. Всё правильно - я уже почти взрослый по меркам закона, детдом мне не светит. А вот колония...
   - Джон!
   Я встречаю взгляд майора Лэнгдона, он делает знак моим конвоирам. Сам освобождает меня, молча кивает в сторону неприметной машины. Садится со мной на заднее сиденье, за нами тут же забирается шофёр.
   - Заканчивай, Майерс, - бросает майор небрежно. - Созвонимся позже.
   Полный капитан вытягивается, кивает, а машина трогается с места.
   - Каким ты видишь своё будущее, Джон? - спрашивает Лэнгдон, как только мы выезжаем на шоссе.
   Я в этот миг замечаю кровь Санни у себя на куртке; отворачиваюсь к окну, чтобы не смотреть ни на майора, ни на свои руки.
   - Радужным, - сухо бросаю я, разглядывая серые тучи. Кажется, собирается дождь.
   Лэнгдон смеётся.
   - У тебя стальные нервы, Джон, - спокойно замечает он. - Не каждый держался бы после первого убийства так же невозмутимо, как ты. Я всё видел, - добавил майор, как только я резко обернулся к нему. - Не удивляйся: первое испытание ты прошёл ещё в участке, а Санни... это был экзамен.
   - Экзамен? - я ничего не понимаю, и мне это не нравится. - Куда?
   - Ты прекрасно себя повёл, - продолжал, как ни в чём не бывало, Лэнгдон. - Не сбежал, не струсил, не отступил. Не раздумывал. Сделал ровно то, что должен был. Или ты так не считаешь?
   Я вспоминаю растерзанное тельце Лии и коротко качаю головой. К горлу подкатывает тошнота, но я проглатываю склизкий ком. Не сейчас. Не говори ни слова, пока не успокоишься.
   - Никогда не хотел работать на правительство? - спокойно продолжает Лэнгдон. - Избавлять общество от таких, как Драго и Санни? Защищать невиновных? Делать жизнь честных граждан лучше? Быть полезным обществу, работать на благо народа? Быть... Кем-то? Получить образование? Ты ведь умный, Джон Престон. Я вижу это в твоих глазах. Внимательный взгляд, максимальная сосредоточенность. Превосходная демонстрация внутреннего спокойствия... прекрасно держишься на людях. Ты способный. Ведь ты хорошо учился до того, как попал на улицы?
   - Да, - я на миг теряю маску, отчаянно пытаясь прикрепить её вновь. Где, где я ошибся? Почему этот человек увидел меня насквозь? Озвучил мои пока неоформившиеся мечты? Не поверил в корыстные мотивы? Увидел самоотверженность? Нужна маска получше! Я выточу её своими руками, надену, ещё когда металл будет кипеть после печи...
   - Языки знаешь, - с улыбкой подсказал Лэнгдон.
   - Мама говорила на испанском, - надтреснутым голосом отвечаю я. - Я его хорошо знаю. Английский родной. В школе учил немецкий... уже забыл, наверное...
   - Вспомнишь, - обещает майор. - Тебе пригодятся и другие. Арабский, русский. Итальянский...
   - Зачем? - уже по-настоящему заинтересовываюсь я.
   - Затем, что человек, служащий народу, должен быть очень образованным, - улыбнулся Лэнгдон. - Натренированным, обученным. Совершенным. У тебя получится. Я верю в тебя, Джон Престон. Так что? Согласен бороться с преступностью и целым миром ради спокойного сна миллионов? Готов положить на это всю жизнь?
   Я ошибался.
   Я не взрослый. Я просто ребёнок, который потерял невинность.
   Только ребёнок может с таким внутренним трепетом впитывать каждое слово чужого человека - и верить, что действительно будет бороться со злым миром так, как он обещает. Только ребёнок загорится так же, как загорелся тогда я. Только ребёнок увидит в майоре Лэнгдоне доброго наставника, отца, которого никогда не знал.
   И только ребёнок спросит, вопреки здравому смыслу:
   - А кормят у вас хорошо?
   В Лэнгдоне, видимо, тоже оставалось что-то от ребёнка. Потому что он рассмеялся и тут же отдал шофёру указание сменить маршрут.
   - У нас кормят очень хорошо, - всё ещё улыбаясь, пообещал он. - Это я тебе обещаю. Можешь быть спокоен, Джон Престон: ты будешь сыт по горло.
  
  

Друг

Эпизод 2

  
   Авторское примечание.
   Второй эпизод из романа "Alter Ego".
  
   Его звали Константин Вольф, и он пришёл сюда "продолжать семейное дело". Родители были правительственными агентами и пропали без вести где-то в Азии, выполняя очередное задание. Мать - русская эмигрантка во втором поколении, отец имел немецкие корни. На языках предков Константин говорил с небольшим акцентом, а на русском с грубыми ошибками, но, тем не менее, три родных языка меня впечатлили. У меня-то их было только два - английский и испанский. На последнем я говорил так же, как Константин на русском и немецком, и спортивная зависть заставила меня тут же записаться на дополнительные курсы. Инструктора отнеслись к моим стремлениям скептически, но запрещать не стали.
   Зато в боевых дисциплинах он мне уступал так, что у меня даже мелькнула мысль подтянуть отстающего курсанта - задавят ведь более крупные и ретивые. И вправду, невысокий и не слишком внушительный по виду Константин в первые дни являлся объектом для насмешек, но ввиду исключительного безразличия к чужим издёвкам нападающие быстро отстали. Даже вступаться не пришлось: курсант Вольф оказался на удивление неблагодатным объектом для насмешек. Спокойный, как океан, непоколебимый, словно скала, и неизменно невозмутимый, он вызвал во мне неподдельный интерес. Вот как ему удаётся? Неужели и его маска так же хороша, как моя? Нет; я чувствовал - это неподдельное. Внутреннее спокойствие, граничащее с почти нечеловеческой выдержкой. Даже флегматик, каким он являлся, должен был бы поддаваться на провокации так или иначе - в стальных глазах Константина я не видел ничего, кроме непробиваемого покоя.
   Внешность у него тоже оказалась на зависть всем шпионам - русые волосы, непримечательные черты лица, глаза цвети стали, совершенно невызывающая осанка, которая могла принадлежать как рабочему с завода, так и бизнесмену среднего звена.
   Мы приглядывались друг к другу год. Он первым подсел ко мне на лекциях, потом я так же, без слов, встал на тренировке рядом с ним. В столовой, не сговариваясь, тоже садились обычно рядом. Разговаривали мало. Мне в ту пору всё было дико и ново, и каменное выражение практически не сходило с моего лица. Недаром - потому что задиристых персонажей хватало, как оказалось, и на обучении курсантов особого назначения.
   - А наша примадонна всё-таки нашла себе дружка, - ехидно раздалось за спиной. Я даже оборачиваться не стал: Билл Адамс, крупный блондин с зашкаливающим самомнением. - Ну и кто кого у вас, девочки?
   Я как раз дожёвывал жаркое, так что вовремя удержал нехорошее слово, так и рвущееся с языка. Так, тихо, спокойно. Ни слова, пока не успокоишься.
   Вольф напротив почти незаметно усмехнулся, глядя мне в глаза, подмигнул и уронил вилку.
   - Ну, ну, не плачь, мелкий, - нагло похлопал его по плечу Адамс. Он обошёл наш стол и теперь стоял за спиной у Вольфа, а его припевалы - за спиной у меня. - Наш Джон тебя утешит. Он ведь такой, да? Поборник морали, выходец с грязных мексиканских кварталов...
   У меня в глазах потемнело от ярости. Ублюдок подглядел в моё личное дело, не иначе - у нас не принято делиться прошлым, если только курсант сам не захочет рассказать.
   Константин нагнулся за вилкой.
   В следующий миг столовую порвал дикий, душераздирающий вопль.
   Билл Адамс, прыгая на одной ноге с перекошенным от боли лицом, рухнул на соседнюю скамейку и завыл в голос. Я резко поднялся и повернулся лицом к остальным. То, как они отпрянули, убедило меня - они решили, что я тоже псих. Вполне вероятно - я и сам не знаю, на что способен. Вряд ли на жестокость, но переломать конечности сумею без проблем.
   - Сука! - разъярённый Адамс вскинул руку с ножом, но метнуть не успел: Константин, не оборачиваясь, дёрнул кистью с зажатой в ней солянкой, и едкий белый порошок брызнул Адамсу в глаза.
   - А вот теперь сматываемся, - не то предложил, не то поставил в известность Вольф, быстро поднимаясь из-за стола. - Сейчас инструктора набегут, тебе тоже впаяют в качестве профилактики, так что на выход.
   Под вопли Адамса мы ретировались из столовой, и никто из его компании так и не вступился за вожака.
   Если это и была дружба, то это была довольно странная дружба. Я видел, как приятельствуют другие: так вот, к нам с Константином это не относилось. Мы просто находились друг с другом: на лекциях, на тренировках, в столовой. Вместе шли к жилым корпусам, разделялись каждый в свою каморку, порой молча, без единого слова пожав на прощанье руки. Положа руку на сердце, я тоже был не очень-то приветлив: сказывались года на улице и соответствующая модель поведения. Я позволял себе даже огрызаться, когда Константин начинал осторожно расспрашивать о личном.
   К третьему году обучения, как только пошли серьёзные испытания, Вольф, похоже, определился с нашим товариществом. Вот только на финальном экзамене по спецподготовке, на забеге с препятствиями на пятьдесят миль, он, прыгая с высоты, подвернул лодыжку. О хорошем результате на время теперь не могло быть и речи: прихромает последним.
   Я оказался случайным свидетелем: дело было в самом начале марафона, я ещё не успел оторваться. Бросить его я тоже не мог. Почему? Да откуда мне знать! Не мог, и всё.
   - Да ладно, - морщась, Вольф быстро перематывал ногу эластичным бинтом. - Хрен с ним. Не сдам, значит.
   Не сдаст - и потеряет месяца три, не меньше. Я вздёрнул его на ноги, перекинул руку через плечо, перебросил учебный автомат на другое, и потянул дальше. Темп я взял хороший, даже лучше прежнего - так рвался прийти хотя бы не последним. К чести Вольфа, ни звука он не проронил, хотя я не особо церемонился, а лодыжка, должно быть, болела адски.
   В некоторых случаях присутствие случайного напарника оказалось очень полезным: инструктора напихали по зарослям снайперов, и только прикрытая спина помогла пробраться через снайперские джунгли живым. Стреляли, кстати, настоящими, но не на поражение, естественно. По правилам - пуля в любое место, хоть в руку, считалась смертоносной. Считалось, что тебя пощадили, но по факту ты труп.
   - Адамс слился, - чуть хрипловато выдохнул мне в ухо напарник. - И ещё несколько, я по пути заметил. Так что вперёд, Престон. Последними уже точно не будем.
   Я поднажал. К моменту, когда мы, мокрые после купания в реке, измазанные в грязи после ползания под мостами, надышавшиеся газами после каменного туннеля под разбитой железной дорогой, вышли на финишную прямую - впереди оставалась только обширная поляна, в которой Вольф разглядел минное поле - мы уже едва держались на ногах.
   - А прав был отец, - вдруг хрипло и почти неслышно рассмеялся Вольф.
   - В смысле? - неприязненно отозвался я: тащить на себе пусть и жилистого, но всё-таки тяжёлого мужика - а Константин всё же был старше меня на два года, по моим меркам почти старик - оказалось тяжело. Я уже трижды себя проклял за неуместную заботу, за то, что теперь не пройду забег с максимальными баллами, за то, что вообще связался со странным, но на удивление незаменимым Вольфом - но о том, чтобы его бросить, даже мысли не возникало.
   - Он говорил: выбирай себе в друзья самого колючего. И захочет стряхнуть, так колючки не дадут, - с тихим смешком закончил мысль Константин.
   Я не удержался и фыркнул, скидывая с себя временного напарника.
   - Из меня сапёр не очень, - слегка обеспокоился я, не комментируя внезапный дружеский порыв. Верить ли? Очень хотелось, по правде. Надежда на простое человеческое понимание несмело подняла голову; я дал ей подзатыльник. - Вижу натяжки, а вот что там под землёй...
   - Как раз не проблема, - отозвался Вольф. - Давай за мной. Ща допрыгаем.
   ...Мы пришли первыми. Остальные подтянулись позже: задержались в снайперских джунглях, свернули не туда, проплыли не в том направлении, получили пулю на финише. Обиднее всего было тем, кто ошибся на минном поле. У нас таких проблем не возникло: где проглядел я, подсказал Вольф, а где запамятовал он, молча сделал я.
   - Молодцы, - похвалил инструктор, - догадались скооперироваться. Правилами-то не запрещено.
   Мы промолчали. Что тут скажешь? Иногда бессмысленный выбор приводит к лучшим результатам.
   - Отлично сработано, - повторил инструктор, - очень хорошие результаты. Кто знает! Может, если доживёте, будете работать в паре. Посмотрим...
   "Посмотрим", конечно же, затянулось. В паре мы с тех пор работали часто, но официальными напарниками стали куда позже.
  
  

Ни слова

Эпизод 3

  
   Авторское примечание.
   Третий эпизод из романа "Alter Ego".
  
   Музыка к эпизоду, вариант 1.
  
   Don't Say a Word
   (Не говори ни слова)
   https://youtu.be/41BP-0FnzeQ
  
   Музыка к эпизоду, вариант 2.
  
   Spirit lingers, torn in two,
   Metal fingers grip my heart so cold...
   ...
   Search my electric soul for a hidden man within.
  
   Изломанное тело соберут вновь,
   Изорванная душа ещё жива,
   Металлические пальцы сжимают моё сердце - так холодно...
   ...
   Найди скрытого человека внутри моей души.
  
   https://youtu.be/w-CoE46ZsD0
  
   Тишина оглушает.
   Я молчу, потому что из горла всё равно вырвется лишь сухой хрип. Каждый мой звук - это не только опасность обнаружения, это ещё и минимальный расход энергии, который я себе позволить не могу.
   Наконец раздаются шаги - гулкие, невероятно громкие для звенящей пустоты залитого кровью коридора. Я слушаю, пытаясь по звуку определить, кому они принадлежат. Отползти ещё дальше не могу - полы скользкие от луж крови, и я рискую споткнуться о мёртвые тела и части аммуниции. Сколько их было? Взвод, два? Я не считал.
   Шаги приближаются, и я боюсь себе верить: кажется, наши. Как всегда, оказываюсь прав: в коридоре появляется отряд в чёрных бронежилетах. Фонарики винтовок шарят по залу и коридору; слышу вырвавшиеся ругательства. Не от злости - с перепугу.
   - Чья работа?
   - Престона. Его же сюда одного запустили...
   Меня пока не видят. Я сижу неподвижно, прислонившись спиной к стене, и слежу за ними глазами. Не могу даже сжать пальцы на скользкой рукояти служебного пистолета - последнее, что я пустил в ход - он просто лежит у меня в ладони, без единой пули в магазине. Голоса знакомы: ребята из нашей команды, те, которые остались у вертушки. Странно, что вернулись - не за мной, конечно же, но чтобы удостовериться, что задание выполнено. Стыдно, что найдут агента Престона в таком положении, но тут и вправду было жарко. Я честно пытался уйти сам, но сумел доползти лишь до коридора.
   - Сам он где? Вряд ли выжил - даже такие, как он, здесь спеклись бы. 
   - Нужно избавиться от тела. Чтоб без следов...
   Молчи, приказываю себе. Сдержись. Молчи. В приказах, собственно, не нуждаюсь: словоохотливость из меня выбили ещё на этапе обучения. Как бы ни хотелось скулить и орать от боли, как бы не хотелось радостно вскрикнуть в знак приветствия. 
   Винтовки скользят лучами по залу, и наконец свет падает на меня. Собираю остатки сил и холодно смотрю в центр слепящего круга.
   - Агент Престон?! Вы живы?!
   Чудо всё-таки произошло - меня не добили. Да и как я мог усомниться в майоре Лэнгдоне? Он бы не послал меня на верную смерть. И тем более не добил бы, как собаку, не бросил бы... Ребята вернулись за мной, и следовало бы выразить хотя бы толику признательности.
   Не могу. 
   Молчи, не говори ни слова.
   Не будь смешным, Джон. Здесь никто не делает добро ради тебя. Это их долг, и тебе не обязательно выражать благодарность. Это не твоя забота и не твой уровень, агент.
   Вы просто делаете свою работу. Каждый выполняет свой долг. Ты выполнил свой, они - свой. За тобой никто не возвращался по собственному желанию. Вы даже не напарники. Не усложняйте себе работу, агенты. Вы просто служите своему народу. Эмоции этому лишь мешают.
   Молча поднимаюсь, почти повиснув на подхвативших меня руках. Ноги не держат, я только поддерживаю видимость того, что я - это по-прежнему я, агент Джон Престон, который за пять лет службы ещё не изведал ни единого поражения.
   У вертушки ждёт офицер, смотрит выжидающе.
- Пароль.
Твою дивизию, Коллинз, как будто меня можно не узнать! Даже залитого кровью, даже продырявленного в нескольких местах. Это не тот случай, когда... а впрочем... ты тоже выполняешь свой долг.
   - Ни слова.
   Не знаю, кто придумывал мой пароль, но он определённо обладал чувством юмора. Ни слова - в ответ на жестокость. Ни слова - в ответ на симпатию. Ни слова, когда хочется кричать от оглушающей тишины... И самое смешное - если делать вид, что всё в порядке, то окружающие действительно поверят, что всё в порядке. И никто не узнает, как тебе хочется выть, вывернуться наизнанку; никто не узнает, насколько пуст и одинок мир по ту сторону кожи.
   Коллинз кивает, и мы поднимаемся в кабину. 
   В следующий раз прихожу в себя в нашем госпитале. Я быстро иду на поправку, в отличие от Билла Адамса, с которым когда-то учились на первом курсе. Он - пациент с соседней койки, и ему не очень-то повезло в последнем задании: лишился глаза и правой руки.
   В палату заходит майор Гиббс - они с Ронни приятели, насколько я мог судить. Агент Адамс - его подшефный.
   - Никчёмный ублюдок, - рычит на него Гиббс, нависая над разбитым немощью Биллом. - Посмотри на себя, ничтожество! Ты знаешь, сколько стоило... вырастить тебя?! Выкормить?! Обучить?! Посмотри, посмотри на своё уродство! - жёсткая ладонь майора наотмашь бьёт по щеке Билла, заставляя того повернуться искалеченным глазом к нему. - Кому ты такой нужен? В штабе и без тебя крыс хватает! Да и что ты там сможешь, с одной-то клешнёй?! Столько денег в тебя вбахано, и всё зря! Бездарность! Кретин!
   Я не Билл, но все мои мышцы словно деревенеют. Не хотел бы я, чтобы Ронни меня так отчитывал. А ведь они с Гиббсом - друзья. Стало быть, направление мышления одинаково. Если бы меня искалечило так же, как Билла - кто знает, не сказал бы Ронни мне тех же уничижающих слов? Сколько стоило выкормить и вырастить тебя, Престон? Сколько денег государство вбахало в тебя, никчёмный кретин?
   Нет, нет, конечно же, Ронни так не скажет. 
   Но испытывать судьбу я не хотел. В этот миг я решил: что бы ни случилось, я не только выйду из передряги живым, но ещё и целым - чтобы у Ронни не было поводов думать обо мне так же, как Гиббс о Билле. Я не хотел разочаровывать майора. Он будет гордиться своим подшефным.
   Я всегда буду здоров. Болезнь, ранения - слабость и смерть. Разве можно питать тёплые чувства к разбитому немощью ничтожеству? 
   Хотел бы я посмотреть на того, кто на это способен.
   А я, что бы обо мне ни говорили, хотел понимания. Человеческого отношения. На крайний случай - сгодится и признание. Уж за этим я не постою: докажу всем, чего стоит агент Престон.
   Ведь и я - человек. Где-то глубоко внутри, под титановой бронёй значка ЦРУ и собственного недоверия к не очень радушному миру.
   - Ублюдок, одноглазый придурок!.. Столько в тебя вложено! Столько надежд, ставок! Денег!!!
   Гиббсу, конечно же, отвечать за то, что его агент не оправдал доверия, поэтому он нервничает. Но я видел, как корчится от боли Адамс, как кривятся разбитые губы - и не выдержал. Неловко провернувшись, задел поднос с лекарствами, склянки и стаканы полетели на пол. Майор бешено развернулся ко мне.
   - Простите, сэр, - тут же повинился я.
   Гиббс посверкал глазами, но орать на чужого подшефного не решился. Да и у его приятеля я ходил в любимчиках - меня в это не уставали тыкать носом мои же коллеги - стало быть, ругани не заслуживал. По правде, на меня никто никогда не кричал. Ни при обучении, ни на службе. Бывает же такое - люди чувствуют в тебе нечто, что сдерживает их от ругани или открытого противостояния.
   Уверен, что до конца жизни никому не позволю на себя орать.
   - Вольно, агент. Ну почему Ронни всегда везёт с кадрами, - пробормотал майор. Бросил ещё один уничижающий взгляд на Билла, рыкнул что-то и с шумом покинул палату. Хлопнуть дверью тоже не забыл.
   - Спасибо, - едва слышно выдавил Билл.
   Помедлил, пережидая ком в горле, засмеялся нервно, стремясь поскорее уйти от унизительной ситуации:
   - Не такой ты ублюдок, как о тебе говорят, Престон.
   Я свесил с койки руку, подбирая поднос и уцелевшие склянки.
   - А что говорят? - полюбопытствовал вскользь.
   - Да что обычно. Холодный бессердечный засранец, один игрок на поле. Непрошибаемый. А-а, вот, - припомнил Билл, - из последнего. Киборг!
   Я коротко усмехнулся, не комментируя. 
   - Я думаю - привирают. У каждого есть свои слабости, - продолжил Билл, явно находя отдушину в новой благодатной теме. - И ты не железный.
   Я снова промолчал. Наверное, нет. Пока что молодость и здоровье не давали в этом убедиться. Надеюсь, я умру раньше, чем стану непригоден. Жить ослабшим, бесполезным... нет. Если не повезёт выжить, тогда, надеюсь, добрый друг пристрелит меня раньше, чем я свихнусь.
   Сегодня, определённо, день посещений. Майор Лэнгдон входит в палату, сияя улыбкой.
   - Доброе утро!
   - Доброе утро, сэр, - сдержанно здороваюсь я, хотя и безумно рад его видеть: нытьё Билла начинает надоедать.
   - Доброе утро, господин майор, - бормочет Адамс со своей койки.
   - Подполковник, - поправляет его Ронни, оборачиваясь ко мне. - Благодаря тебе, Джон. Ты молодец! Молодец!
   Он энергично трясёт меня за руку, не обращая внимания на то, как я каменею лицом: он ухватил меня за больное плечо.
   Меня обдает запахом холодного парфюма, и мне стыдно находиться перед ним, таким собранным, в больничной робе, небритым и без формы.
   - Поправляйся, Джон! Через неделю начнётся новый тренинг, после него для тебя будет небольшое задание... Справишься, агент Престон! После последнего это покажется тебе отпуском, - пообещал Иеронимус Лэнгдон, рассматривая меня более пристально. - И у меня для тебя сюрприз: агент Вольф теперь твой официальный напарник. У вас с ним лучшие результаты как поодиночке, так и вдвоём. Уверен, от такого тандема ваша продуктивность только возрастёт. Ну, отдыхай, Джон! - Лэнгдон не сдерживает эмоций, что большая редкость для него, и я рад, что мне удалось поднять ему настроение.
   - С повышением, господин подполковник, - сдержанно улыбаюсь я, чем вызываю довольный взгляд. 
   Ронни бросает нетерпеливый взгляд на Билла, потом машет рукой: потом пообщаемся, мол. Дверь за ним закрывается, и я улыбаюсь уже в пустоту.
   - Проклятый сукин сын, - ни к кому не обращаясь, звенящим от обиды и непонимания голосом говорит Адамс. - Почему тебе всегда всё удается? Надеюсь, когда-то найдется тот, кто отымеет тебя по полной! До полного нестояния, Престон!
   Цена человеческой благодарности - удивительная вещь. Билл устал, ему больно и обидно - я понимаю. А тут я, как бельмо на глазу. Хорошо хоть, Ронни награду не обещал - Адамс бы этого точно не выдержал. Смерть от зависти.
   Билл тем временем ругается; грязно, отчаянно, выплёскивая свою ненависть к несправедливому миру. Я слушаю и морщусь, отвернувшись к стене. Так себе компания, надо признать. И хотя инструктора говорили, что надо уметь работать с кем угодно, иногда всё-таки хочется свернуть шею какому-нибудь сотруднику. 
   - Заткнись, - не выдерживаю я. Терпеть не могу грязной ругани! Не привык, не обучен, не потерплю. Ни от кого!
   - Тебе-то что?! - вызверяется уже на меня Билл. - Скоро меня здесь не станет, и упивайся своими победами сколько угодно!
   Накаркал: в палату тут же сунулся медбрат, забрал историю его болезни, а вместе с ней и самого Адамса - на процедуры.
   Наслаждаюсь тишиной. Недолго.
   - Спишь?
   Я искренне обрадовался: с Константином Вольфом мы были знакомы уже семь лет, с самого начала непрерывного обучения. Несколько раз нас отправляли на задания вместе - он лучший в своём деле, я имел шанс сравнить его работу с халтурой других агентов. Я по-честному рад, что мы теперь напарники. Да и, по правде... наверное, он единственный, кого я могу назвать другом. 
   Если ему это, конечно, нужно.
   Молчи, не говори ни слова. Не будь смешон.
   - Лэнгдон заходил? - поинтересовался Константин, присаживаясь рядом. - Хвастался уже повышением? А я кое-что разузнал о будущем задании. Придётся напрячься: нужны фотодоказательства. А если не получится запечатлеть, пригодится твоя фотопамять. Плёвое дело, отдых после последней мясорубки. 
   - Я рад, что мы теперь... напарники.
   Вырвалось неосознанно, поспешно. Внутренне я похолодел, ожидая насмешки или чего-то в стиле Адамса. Холодный бессердечный засранец, о какой дружбе может идти речь? Киборг. Не-человек.
   - Так и я рад, - спокойно кивнул Константин. - Плохо, когда друг далеко. Я испереживался, когда тебя отправили на последнее дело. Думал, пустили в расход. 
   - Ошибся, - скрывая радость, отозвался я. На душе стало тихо и приятно: хоть кому-то в мире моя жизнь не была безразлична. Это даже больше, чем я рассчитывал.
   Вольф смотрит на меня не то с сомнением, не то с сожалением.
   - Ну да, - неопределённо отвечает он и тут же переводит тему, - полетим в Италию, как я слышал. Бывал у макаронников?
   - Терпеть их не могу, - нахмурился я. - С ними же общаться невозможно: все на эмоциях. Я там долго не выдержу.
   - Ещё понравится, - пророчит Вольф и усмехается, - влюбишься в Рим или Милан, пустишь там корни, найдёшь себе...
   - Так, стоп, довольно, - вовремя обрываю я чересчур буйную фантазию: для флегматичного Константина такое в новинку. - За это я спокоен: этого не будет ни-ког-да. Зайдёшь ещё? - заметив, что Вольф подымается, спросил я. 
   Напарник - нет, друг! - медленно кивнул.
   - Не могу же я оставить тебя на растерзание Адамсу, - замечает он философски, и я усмехаюсь уже ему в спину. 
   Сколько бы ни довелось мне ещё служить на благо родного государства, теперь я был спокоен: рядом со мной друг, который не позволит мне свихнуться от одиночества. И, надеюсь, я стану для него в своё время таким же спасительным кругом, каким он стал для меня.
  
  

Проекция доверия

Эпизод 4

  
   Авторское примечание.
   Четвертый эпизод из романа "Alter Ego".
  
   - Поздравляю с новым шрамом в коллекции! - весело хлопает меня по плечу доктор Михаль. Для этого ему пришлось слегка потянуться, но дружеский хлопок вышел весьма ощутимым. Коренастый, крепкий, чуть грузный, доктор Зборовски был воплощением цветущего, здорового и добродушного человека. - Как там, шрамы красят мужчину? Такими темпами, Джон, вы будете первым красавцем всего отдела, если не первым в рядах ЦРУ. Всё, агент Престон, садитесь и расслабьтесь прямо весь: сейчас мисс Мейбл быстренько обработает царапину, и пойдёте гулять свободным человеком, у нас вам делать нечего. Не наш клиент! Часовые заводы - не по нашей части, уж не обессудьте. Так, если только какую шестерёнку заменить, колёсико смазать, деталь быстренько починить, на ходу буквально...
   Доктора Михаля никто не зовёт по фамилии. Не то поляк, не то чех по корням, всегда улыбающийся, и при том с неизменно внимательным, почти неотрывным взглядом лучистых светлых глаз. Он мог отвлекать пациента болтовнёй без отрыва от дела и осмотра - так, что больной и сам не понимал, когда начался и окончился настоящий осмотр. Я к нему попадал редко: в основном раз в полгода на медосмотр, или после боевых ранений. Он мне безоговорочно нравился: такие умеют поднять настроение без особых, казалось, усилий.
   Колотая рана? Ерунда! Рваный шрам, как в моём последнем случае? Смехотворно, агент Престон! Три пули достать? Сейчас сделаем, лягте и расслабьтесь! Да не стискивайте зубы, Джон, здесь ваш героизм никому не интересен. Что, совсем ни звука? Экий вы упрямый, лучший агент Лэнгдона... Ну и Бог с вами, главное - не дёргайтесь.
   Шрамов у меня уже несколько - оброс за время службы. Хорошо, что все они в малоприметных местах: бедро, плечо, вот теперь через всю спину, как свернувшийся дракон. У каждого агента рано или поздно появляется своя коллекция, убирают только приметные, чтобы не оставлять отличительных черт на лице или заметных частях тела.
   - Период у вас, конечно, непростой, - вдруг замечает доктор Михаль, поднимая взгляд от медкарты. Тянется к ноутбуку, занести данные медосмотра в базу. - Стресс на стрессе. Следите, чтобы были и периоды отдыха, иначе быстро сноситесь. - Видя моё непонимающее лицо, добавил с лёгкой усмешкой, как опытный пёс щенку, - говорю, что результаты и показатели продуктивности упадут.
   Вот это мне понятно, и я киваю.
   - Показатели крови тоже нестабильные, - говорит больше для себя доктор Михаль, вглядываясь в монитор. - Но в пределах нормы. Может, из-за ранения? Хм. Я бы всё же последил...
   Медсестра уже обрабатывает меня; я накидываю рубашку, застегиваю пуговицы.
   - Спасибо, доктор, - искренне говорю я.
   Воистину, врачи - восхитительные люди. Восстановят по молекулам, соберут из запчастей, поставят на ноги, попутно врачуя часть изорванной души. После приемов доктора Михаля я всегда ощущал себя намного лучше - и дело было вовсе не в залечивании ран. Своей неугасимой жаждой к жизни и любовью к своему делу доктор Михаль заражал и пациента: после разговора с ним снова хотелось жить, бороться и любить то, что ты делаешь. 
   Я мало пересекался с прочим медперсоналом: в основном медсестры и медбратья, которые ухаживали за тяжелобольными и выполняли необходимые процедуры. Но даже если их лица были более хмуры, чем у доктора Михаля - крепкого и жизнерадостного мужчины, несмотря на уже вполне зрелый возраст - проекция доброго отношения к врачам накладывала свой отпечаток и на них. Уверен, большинство врачей внутри такие же доброжелательные, как доктор Михаль. Ведь они давали клятву, да и в конце концов, не даром же они по доброй воле согласились на такой нелёгкий труд? 
   Доктору Михалю я доверял безоговорочно, хотя скрывать мне было нечего, да и все секреты прекрасно знала служба контроля. И всё же каждый раз, глядя на него, я мысленно улыбался, желал своему лечащему врачу долгих лет жизни, и втайне восхищался этим добродушным человеком в белом халате. Врачи всё же - удивительные люди.
   Кто бы подумал, что идиотская проекция доверия спустя много лет сыграет со мной злую шутку. Не все врачи окажутся добродушными, и не каждый поставит тебя на ноги - скорее, собьёт с них, пользуясь полнейшей безнаказанностью. Обо всём этом я ещё не знал - жизнь только ускоряла темп, и я наслаждался последними мельтешащими видами из мутного окна.
  
  

Собери свою армию

Эпизод 5

  
   Авторское примечание.
   Пятый эпизод из романа "Alter Ego".
  
   Я никак не могу отыскать нужный мне справочник. Перебираю книжную полку нашей библиотеки, стоя за стеллажом, и в который раз сожалею, что не вся литература занесена на наш учебный сервер. С другой стороны, живая книга в руках даёт ощущение объёмности, более полный обхват информации. Да и листать страницы приятнее, чем сенсорный экран. Или, как в моем случае - пролистывать файл мышкой. Рабочий ноутбук остался на столе; вижу его через щёлку между стеллажами. Сейчас отберу учебные пособия и вернусь в свой любимый закуток. 
   - Я видел его на тренировке, - слышу голоса зашедших, по голосу определяю, что говорит новичок, к нам только с обучения. - Высокий такой, черноволосый. Хмурый, неулыбчивый, говорит только по делу. На провокации, судя по результатам спаррингов, не поддаётся. Разделывает соперников на раз-два, без прелюдий и прощупываний. Мне его стиль понравился...
   - Престон, что ли? - презрительно кривится Сандерс. - А что ему щупать? Он нас всех и так знает, со всеми слабостями. Конечно, он долго не раздумывает, просто выщелкивает ребят из игры, зарабатывает себе очки. Карьерист хренов. Выслуживается.
   - Или он по-другому просто не может: попробуй сдержи удар, если рука тяжёлая, - вроде как шутит новичок. - Слышал, он лучший на своём курсе. А какое у него направление?
   Я не вижу Сандерса, но чувствую, как он снова морщится. Говорить обо мне для него - как наступать на больную мозоль. Шон молодец, дышит мне в затылок, но перепрыгнуть не может никак.
   - Специализация: максимальное поражение противника, значительно превосходящего количеством.
   - Например? - заинтересовался новичок.
   Свежеиспеченный агент внешне не отличался ни уверенностью, ни внушительными мышцами, ни даже непробиваемым спокойствием, как, к примеру, у Вольфа. На вид добродушный, неуклюжий, как щенок, слегка растяпа, неловкий и неуверенный в себе. Адам Кёстер. Константин говорит, отличный парнишка, будущий зверь. Я в который раз поражаюсь, насколько по-разному мы с Вольфом оцениваем буквально всё.
   - Например, запускают его одного в здание, полное террористов, и дают два часа на зачистку. После него заходит спецназ. Этим обычно ничего не достается. Зато мусорам работы завались: труп на трупе.
   - То есть он нужен, когда время переговоров вышло, - задумчиво уточнил Кёстер. - Неужели не жалко такого пускать в расход? У него же и другие специализации есть.
   - Есть, - я осторожно высовываюсь из-за полки, чтобы посмотреть на Шона: вид у него такой, будто ноют все зубы разом. - Он какое-то время стажировался в аналитическом отделе, что-то по разработкам и радиусам максимального поражения. Не прижился там, или ещё что... Может, в расход его пускать всё же выгоднее. Да и боевиков, подобных ему, редко встретишь, жаль терять. Ещё эта сволочь обладает фантастической зрительной памятью. На тренингах чудеса показывал. Везучий хладнокровный засра...
   Выхожу из-за полок со справочником в руках; меня замечают, и разговор мгновенно затухает: как свечу задули. Шон за долю секунды собирается, натягивает на лицо приветливую улыбку и протягивает руку для приветствия. Молча пожимаю, отхожу к своему столу. Не успеваю сесть, как ко мне, неловко задевая углы полок, подходит новичок.
   - Адам Кёстер, - представляется он. - Рад знакомству.
   Я не представляюсь в ответ: он и так обо мне уже всё знает. Любопытный, радушный, как будто открытый, располагает к тому, чтобы поболтать. поточить языки, выдать всё, что накопилось. Может, прав Вольф? Интересный парнишка. Пусть учится, через пару лет, может, и выйдет толк.
   - Агент Престон, я подумал, если у вас будет свободное время, когда угодно - я бы был очень благодарен, если бы вы показали мне пару приемов. Я приметил их на тренировке, но не всё понял. Мы с другом были бы крайне благодарны...
   - С другом? - хмуро уточняю я.
   - Хосе Суарас, мы с ним только с обучения, - охотно делится информацией Адам. - Мексиканец, смуглый такой.
   Этого я помнил: белозубый, бесшабашный, и неизменно на кого-то нарывающийся. Вот только в отличие от того же Ламорте, не ради демонстрации своих способностей: просто по-другому Хосе жить не умел. Подначить, дать волю бескостному языку, а потом драпать со всех ног.
   - Подходите после тренировки в среду, - откликаюсь я. - Спросите, что вам интересно. Я покажу.
   Адам улыбается.
   - Спасибо, агент Престон. Мы будем.
   Отворачивается, медлит, снова поворачивается.
   - Я говорил с ребятами, которые проходили у вас стажировку в прошлом году. 
   Я нахмурился: за каждым опытным агентом закреплялась пара новичков, которых тот курировал определенный срок. Мне такое счастье выпало лишь однажды: я практически не засиживался в штабе. Последил за ребятами буквально полтора месяца, и передал службе контроля с неплохими рекомендациями.
   - Говорят, им повезло с вами. Обычно бывают хорошие агенты и плохие инструктора, или хорошие инструктора, но плохие агенты. А вы - два в одном. Так значит, после тренировки, - уточняет напоследок Кёстер. Улыбается и идёт на выход.
   Слышу низкий голос Шона Сандерса: к нему присоединились товарищи, и компания за соседним столом меряет меня не самыми доброжелательными взглядами.
   - Собираешь армию почитателей, Престон?
   В одном Кёстер был определённо прав: на провокации я не поддаюсь. Может, и Шон был прав: я хладнокровный. Чтобы заставить мою кровь закипеть, нужно что-то покрепче стандартных подначиваний и толстых намёков. Я не умел ненавидеть в ответ, я не распалялся чужой завистью, я не бил после первого же оскорбления. Терпение - добродетель. Так говорила моя мама, и я с каждой своей победой убеждался, что она была трижды права.
   Я открыл справочник на нужной странице и принялся сверять свой отчёт в ноутбуке с книжными таблицами. Вокруг никого нет. Всё, ты в коконе, в домике, за стеной. Бери себя в руки, Престон, и сосредоточься на задаче. На данный момент последняя заключается в изучении теории. Идиоты те, кто не придает ей должного значения. Можно нарастить опыт, но без тончайших штрихов теоретического знания он так и останется подсознательной интуицией. Которая хороша, но далеко не всегда: иногда без точных знаний не обойтись.
   Я больше не слышу чужих голосов и не замечаю взглядов: передо мной цифры, буквы, программы и файлы. И толстый справочник, который приятно пахнет детством: запах типографской краски, шорох страниц, долгие вечера ожиданий. И нет, я не запру дверь своего дома. Потому что всё-таки надеюсь, что внутрь войдут не дикие звери, а настоящие, верные друзья. 
  
  

Квалификация

Эпизод 6

  
   Авторское примечание.
   Шестой эпизод из романа "Alter Ego".
  
Не сомневаюсь, что многие наслаждаются зрелищем. Модифицированный образец Хан-1 катает меня по арене, как куклу.
   Получаю чувствительный удар в скулу, отлетаю к стене. Шлем погнулся и больно впился в кожу, стаскиваю его дрожащими руками, бросаю в сторону надвигающейся боевой машины. Это практически выброшенный белый флаг: без полной аммуниции испытателя бой прекращается. Должен прекратиться. Должен... Едва успеваю увернуться от разящего удара: кулак Хана-1 впивается в стену, к которой я прислонялся только что, оставляя мелкую сеть трещин на защите.
   Техника удара у него поставленная, и я в очередной раз гадаю, человек ли за зеркальной маской, или очень умный дроид. Если последнее, то я преклоняюсь перед инженерным гением его создателей.
   Я - лучший среди действующих агентов. Все остальные сейчас грызут попкорн в зале наблюдения, сверху. На камерах наверняка видно, как я, потный, с прилипшими ко лбу волосами, на трясущихся ногах, медленно отступаю от Хана-1. Второй час бойни, или избиения младенцев, в роли которых выступаю я, не нанёс никакого вреда Хану-1, но лишил меня сил и надежды на положительный исход. Почему инструктора не останавливают бой? Испытания закончены. Хан выиграл, я проиграл. Всё очевидно.
   Радуйтесь, коллеги: и на несокрушимого Престона нашёлся свой капкан. По-честному? Не думаю, что у вас получилось бы лучше. Скорее всего, ни один из злорадствующих агентов не продержался бы столько, сколько я. О победе даже речь не идёт.
   Ловлю летящий кулак Хана, проворачиваю, но ожидаемого хруста не слышу: то ли хорошо бронирован, то ли таки не человек. Стандартная техника: два удара ногой в живот, бросок через плечо - ничуть не останавливают моего соперника. Игра нечестная: меня учили поражать противника из плоти и крови, который, по крайней мере, чувствует боль. А это... это...
   Хан-1 бросается вперёд: я вижу начало движения, но не успеваю проследить его конец. Кровь из рассеченного лба заливает глаза - я, в отличие от киборга, человек с вытекающими отсюда слабостями. Попробовал бы ты меня сломать, если бы мы с тобой состояли из одного сплава, железный герой!
   Я падаю на спину - почти заведомое поражение - Хан-1 набрасывается сверху, равнодушно отделывая меня. Шлема уже нет, любой удар станет смертельным. Всё, что я могу в таком положении - выставить блок, сдерживая крик, когда стальной кулак бьёт в мои скрещенные руки. Кость трещит, но я ещё держусь. Где, где сигнал о прекращении боя? Я лишён защиты, в поверженном положении - по всем правилам тренировочное испытание нового боевого дроида пора прекращать. В отсутствие Ронни всё идёт не так: уставы нарушаются, отдел пошёл вразнос, в агентской среде неспокойно, хотя Лэнгдон курирует далеко не всех. Теперь, когда за безумие отвечает Гиббс, ждать чуда не приходится: агенты для него не люди. А уж лучшие агенты "приятеля"-Ронни - просто бельмом на глазу. Я ничего поделать с произволом не могу: в отсутствие Лэнгдона подчиняюсь Гиббсу. Но это... со всем уважением... ни в какие ворота.
   Через кровавую пелену вижу спасительный, как луч солнца, световой сигнал - у самого подбородка боевой машины Хан-1. Чтобы вырвать датчик с проводом из маски, придется пожертвовать одной рукой, а значит - и блоком.
   Открываюсь; мне в лицо незамедлительно летит кулак киборга, в тот самый миг мои пальцы смыкаются на крошечном проводке. Дёргаю с мясом, цепляя край зеркальной маски. Вижу своё перекошенное, залитое кровью лицо - почти равнодушное, не искажённое ни болью, ни ненавистью. Кого здесь ненавидеть? Машину? А боль... я уже за гранью. Мне будет очень больно - потом. Сейчас...
   Сейчас Хан-1 дёргается, но я держу крепко. Разбитая ударом скула и процарапанное веко горят огнём, зато руки ещё работают - бью локтем в центр маски, срываю. За ней - почти человеческое лицо. Дальше - дело техники.
   Сам удивляюсь, как тело ещё мне подчиняется. Избитое, почти невесомое и в то же время налитое свинцовой тяжестью. Я уже не чувствую боли, просто понимаю: без каркаса своей защиты я просто стеку на пол, как фарш. Кулаки Хана-1 поработали на славу.
   Хан-1 дёрнулся ещё раз, но поздно: зажатая им рука находит брешь в защите, сжимается вокруг хрупких микросхем. Вырванное с корнем металлическое сердце не убивает моего соперника: он ещё шевелится на мне, но навредить уже не может. 
   Дёргаюсь, тщетно пытаюсь выбраться из-под прижавшего меня к полу андроида. Смотрю в блестящие глаза, уставившиеся на меня: они жуткие, всё-таки человеческие, но на нечеловечески зелёном лице. Всё-таки... изначально... кто же ты, проект Хан-1?
   Не сдерживаю болезненного вскрика, на потеху добрым наблюдателям, когда тяжелое бронированное колено Хана упирается в мою изорванную броню. Моя нога тоже ранена: умный андроид учился по ходу боя и наносил мне такие же повреждения, как и я ему.
   Что за идиотизм? Что за бездумная порча ресурсов? Ронни никогда бы на такое не пошёл! Почему на арене по-прежнему никого нет, никто мне так и не поможет?
   Проникаюсь к Гиббсу почти ненавистью за пережитое унижение. Агент Престон, лучший по показателям среди коллег, лежит на металлическом полу, прижатый весом боевого дроида! Поза и положение, надо признать, унизительные даже на пороге смерти от болевого шока.
   Ненависть придаёт сил: тщетно удерживая рвущийся через сжатые зубы стон, сбрасываю с себя Хана-1. Отползаю на метр или два, вставать не спешу, разглядывая стеклянный потолок арены. За слепящими лампами вижу темные тени наблюдателей. Где-то там, очевидно, Вольф. И... и Ламорте. И все остальные, которых мой успех едва ли порадовал. Проклятый Престон, всё никак не спрыгнет с пъедестала.
   Чувствую отголоски боли: скоро шок пройдёт, обрушится лавина приятных впечатлений. Надо поскорее принять вертикальное положение: вон и двери наконец разъехались, впуская организаторов на арену. Перекатываюсь на живот, с трудом отжимаюсь на дрожащих руках, подтягивая здоровую ногу, усаживаюсь, пошатываясь от боли и усталости.
   - Как вам новый образец наших гениев, агент Престон? - сверкая неестественной улыбкой, спрашивает Гиббс.
   Свита за его спиной занимается записями, замерами, кто-то подходит к дёргающемуся Хану-1, кто-то заглядывает мне в лицо, светит медицинским фонариком в глаза. При этом цепляет раненое веко, и я тут же рефлексивно выбиваю слепящую дрянь из чужой руки.
   - Агрессия, агент? - металлически интересуется медработник. 
   Вместо ответа припадаю на здоровый бок и сплёвываю кровь вперемешку с содержимым желудка. Последнего практически нет, рву желудочным соком: перед боем не наедаются. Жестокий удар Хана в живот скажется ещё, я почти уверен в этом. На восстановление уйдёт время, которого у меня нет: послезавтра обязательная для агентов ежегодняя квалификация. Не сумею подтвердить - останусь за бортом.
   Внезапная догадка вспыхивает в мозгу так ярко, что я едва не задыхаюсь от внутреннего возмущения: так вот оно в чём дело! Вывести лучшего агента Лэнгдона и всего отдела из строя перед самой квалификацией! Я никогда не считал Гиббса плохим человеком, и его грубость воспринимал равнодушно, тем более что она никогда не была направлена на меня. Тот случай с Биллом... видимо, он ничему меня не научил.
   Проклятье... Я - всего лишь пешка во внутренних играх власть имущих. Расходный материал. Вся нечеловеческая боль, сражение на пределе возможностей, терпение за гранью, даже испытание этого бедняги Хана-1, кем бы он ни был - всё не более, чем тонко спланированный ход. А мои ранения? Моя жизнь? Я, сам по себе? Меня нет. А это зверское избиение - лишь маленькая месть "приятелю" Ронни за новое звание.
   И, возможно, вывод на первые позиции своего протеже - Рафаэля Ламорте.
   Вот только Рафаэль об этой схеме ничего не знал. Уверен: не знал. Уверен...
   Поднимаю слезящиеся глаза. Хан-1 процарал веко; глаз, хотя не опух, но наверняка покраснел, и слёзы из него лились кровавые. Сдержать не могу: проклятая физиология. Прикрываю его на миг, глубоко, насколько позволяют избитые рёбра, вдыхаю. Рывком поднимаюсь вначале на колено, упираясь рукой в шатающийся пол, затем прыжком - на здоровую ногу. Так и стою, едва касаясь раненой ногой гладкой поверхности, обхватывая себя за рёбра, полусогнутый и, подозреваю, довольно жалкий. Снова сплёвываю кровь.
   - И всё-таки Престон его отключил, - нахмурился Гиббс, обращаясь к кому-то из свиты.
   - Человек умнее, - поясняет очевидное инженер. - Тем более - уровня Престона. У него одни из лучших показателей не только по физическим параметрам, но по интеллекту. Не гений, но самая умная боевая машина из имеющихся, - вроде как шутит учёный.
   - Умная, но не боевая, - тоже шутит Гиббс. В сощуренных щелочках глаз я не вижу привычной добродушной искры, когда он глядит на образцовых агентов. Сожаление, досада - я всё-таки не проиграл андроиду - и злое торжество - я всё-таки пострадал достаточно. - Что же ты, Джон? Мы рассчитывали, что ты справишься лучше.
   Не рассчитывали. И крайне разочарованы, что ему не удалось мне ничего сломать - кажется, не удалось - или необратимо повредить. Я осторожен: нас учили беречь себя. За всеми моими победами кроется не так много шрамов; я не работаю напоказ.
   Ответить Гиббсу всё равно не могу - меня снова крутит жестокая судорога. С лица срываются красные капли, орошая металлический пол; я смотрю на них, согнутый, и даже не понимаю, откуда льётся - из разбитого лба, с губ, из носа или кровавой слезой из поцарапанного века.
   - Ну что ж, спасибо за участие в испытании, агент Престон, - видя, что ответа от меня не дождется, говорит Гиббс. И признает через силу, - справился. - Уже в сторону, для инженеров, - образец Хан следует улучшить.
   Я мельком гляжу на поверженного соперника, мне его отчего-то жаль.
   - Хочешь стать действительно несокрушимым, Джон? - улыбается одними губами Гиббс. Где только его привычная грубость, бурлящая за руганью жизнь и искренность? Я совсем не знаю этого человека. - Возможно, я сделаю тебе деловое предложение... чуть позже. Ты не против? Увидимся, агент Престон. Ступай в медблок: ты неважно выглядишь.
   Если я рассчитывал, что инструктора помогут мне выбраться с арены и добраться до лазарета, я просчитался. Устав, инструкции - всё определённо полетело к чертям с отсутствием Ронни. Не бывало такого, чтобы агенту не помогли свои же! После испытаний! Как же показатели, обыкновенный учёт?
   Ловлю виноватый взгляд кого-то из свиты Гиббса, и внезапно всё понимаю. Велено унизить агента Престона по полной.
   Не то ковыляю, не то прыгаю к выходу. За стенку не держусь - далеко, да и рёбра отпускать боюсь.
   - Проклятый сукин сын, - несётся вслед тихое, сквозь зубы, - как ему удалось?
   До подъемника добираюсь сам. Перед дверьми мне всё-таки помогают избавиться от защиты: всё погнуто, покорёжено, повреждено. Едва сдерживаю крики и стоны: не перед этими. Наконец остаюсь в одних штанах, кожаных кедах и майке. Без защиты каркаса едва не стекаю на пол бесформенной лужей, но держусь. Ещё немного, ещё чуть-чуть... добраться до лазарета, скорее... пусть чинят... ну как же так, квалификация на днях, а я... за что, Гиббс? Где я наступил тебе на больную мозоль? За что меня так, старый ты...
   В прозрачной кабинке не выдерживаю: прислоняюсь к стенке, оставляя кровавые следы, прикрываю глаза. Обхватываю себя за рёбра: всё тело кричит от боли. Кажется, ничего не сломано, но ушибы повсюду. Да и внутренние органы наверняка смяты - меня снова тошнит, так что я снова рву желудочным соком и кровью, когда двери кабины наконец открываются.
   - С-с-суки, - прерывисто шипит Вольф, подхватывая меня с одной стороны. - Грёбаные... уб-блюдки... выблюдки...
   Друг ругается почти без конца - едва слышно, почти на грани слуха, но зло и с ненавистью. Так непривычно для спокойного Константина, что я удивляюсь даже через кровавую пелену, поглощавшую меня с каждой секундой всё больше. С другой стороны подхватывает кто-то ещё, быстро вытирает мне лицо платком. Я снова вижу. Вижу лицо Рафаэля. Против обыкновения, итальянец молчит. Да что с ними обоими? Поменялись темпераментами, пока меня отделывал Хан-1?
   - Что, Престон? Схлопотал? И ты не железный, в отличие от того парня!..
   Глумливый монолог Любавски быстро обрывается звуком смачного удара. Мельком приподнимаю голову, пока Вольф с Рафаэлем тащат меня дальше по коридору. Насмешника вырубил Адам Кёстер, новичок в нашей среде. Бесстрашный малый! И своё мнение в угоду толпе не меняет.
   - Ты, придурок, и минуты бы там не продержался, - заговаривает кто-то - не Кёстер. У меня, оказывается, есть и доброжелатели среди коллег. Надо же... - Престон таки сделал этого монстра, а ты бы только в штаны наделал! Как будто никто здесь не понял, ради чего всё это! Вывести Престона из строя перед квалификацией! Иначе нахрена делать его на один день испытателем? Нахрена тащить сюда нас, чтоб полюбовались сценой? Вашу ж мать! Какой позор!..
   Ого. А это уже сильно. Видимо, топорная попытка Гиббса не осталась незамеченной. И, к удивлению, среди коллег были люди, сумевшие оценить ситуацию по совести. Как же я в своей замкнутости этого не замечал? Спасибо за поддержку, ребята... и простите, что я никогда не скажу этого вслух.
   - Зато теперь Гиббсов любимчик отработает наконец своё, покажет класс, - глумливо продолжал всё тот же оратор, - что, не так, итальяшка? Ты теперь первый! Радуйся!
   Нет, не надо... вот этого не надо... я работал с Рафаэлем в паре, я... знаю. Я знаю его. Не надо...
   С другой стороны, что я вообще знаю о людях?
   Пожалуй, только то, что если меня предадут вот эти двое, которые тащат меня на себе, я умру.
   Больше ничего не слышу: мы сворачиваем за угол, мои товарищи буквально тащат меня на себе.
   - Держись, Джон...
   Чей голос? Константина? Рафаэля? Не могу даже кивнуть, просто мысленно соглашаюсь. Я держусь. Держусь, не роняю ни слова. Ни звука. Не выпускаю из груди полный животной боли крик. Только с лица всё чаще срываются солёные красные капли...
  
   Я попросил медиков не колоть мне обезболивающего. Видел, как презрительно косится медбрат: подумал, что я из ложной героической гордости терплю адские муки. Доктор Михаль зато понял сразу.
   - Вы с ума сошли, Джон, - без обиняков заявил мне он, настраивая капельницу. - Тихо, не дёргайтесь, это физраствор и кое-что ещё. Не переживайте: на тесте не проявляется. Вы таки решились на квалификацию? Безумная молодость! Ну-ну, посмотрим, что вы скажете завтра утром.
   Что тут смотреть? И так знаю: буду тихо подвывать, кусая рукав, край подушки и запихивая за щёку носовой платок, как кляп - только чтоб не орать, как полоумный, от боли. Но обезболивающее неизбежно останется в крови, и если перед квалификацией в крови выявят запрещённые вещества, меня попросту не допустят, и все муки насмарку.
   Выкусишь, Гиббс! Ты же не меня - ты Ронни подставлял... 
   Так вот - не дождёшься.
   Я пока что плохо представлял, как встану, как смогу привести себя в порядок, натянуть чёрную форму на избитое тело, особенно на охваченную повязкой ногу, но знал точно - другого выхода нет. Только подняться и идти вместе со всеми. Иначе потеряю квалификацию, время и самоуважение.
   Вольф ко мне ещё не заходил, Ламорте тоже. В день, когда они дотащили меня до лазарета, их тут же вытолкал взашей доктор Михаль, чтоб не мешали. Велел не ждать и заниматься делом - видимо, мои товарищи послушали доброго совета. Я только рад: не хочу, чтобы меня видели таким. Даже не представляю, как я выгляжу со стороны, но, наверное, жалко. Вот уж точно каким не хочу быть в глазах Ламорте.
   Кому интересны калеки? За время работы на родное управление понял: ты нужен и интересен, только пока силён и здоров. Точка. Я настолько привык к этой философии, что любое проявление сочувствия и понимания ставило меня в тупик.
   Сплю большую часть времени: заставляю себя. Надо набраться сил перед завтрашним днём - пригодятся последние крохи внутренних ресурсов, и я себя берегу. Не шевелиться лишний раз, не совершать резких движений. Со стороны, наверное, кажется, что я уже умер.
   - А товарищей ваших Гиббс развлекает, - обронил доктор Михаль, появляясь в палате. - Оба прорывались с боем, обоих отозвал майор: дал какое-то поручение, якобы за новичками следить, только чтобы подальше от медблока удержать. Майор, конечно, свои цели преследует, - вскользь бросил доктор Михаль, прощупывая мой разукрашенный опухолями и лиловыми кровоподтёками живот, - но я тоже рад, что ваши друзья не здесь. Мешали бы, а вам тишина нужна. Ещё не передумали?
   Едва заметно качаю головой.
   - Упрямый вы, Джон. - Доктор Михаль проверяет моё чуть припухшее колено, внимательно смотрит на разбитые костяшки рук. Лицо пострадало меньше: глубокий порез наискось, в верхней части лба, синяк под воспалившимся глазом, царапина на губе. - Если до утра не передумаете, затяну вас в эластичный бинт с ног до головы: до обеда продержитесь. Но у вас же самое интересное как раз после него...
   Тут доктор прав: с утра у нас тест крови, теория, которую сдаем по-быстрому на компьютерах, после неё - стрельбища. А уже после обеда - простейшая полоса препятствий, определяющая физподготовку, после которой только финальная беседа с психологом. Всё терпимо, кроме полосы: предельно ясно понимаю, что я даже по канату не взберусь.
   Ненависть к Гиббсу выжигает душу. Я никогда раньше не испытывал столь сильной неприязни, особенно к руководству. Пожалуй... пожалуй, только к Санни. Открытие пугало: я старательно похоронил воспоминание о первом убийстве на самом дне души. Ситуация повторялась, но я и думать не хотел, куда она меня заведёт. Я стал старше - восемь лет прошло - опытнее, сильнее, увереннее в себе. Я сумею достойно справиться с любой проблемой.
   Вот только публичное избиение, унижение, несмотря на кровавую победу, и адская боль при каждом движении тревожили душу не хуже борной кислоты, по капле стекая на никак не заживающую рану. Бессмысленная бойня, грязная демонстрация насилия над человеческим материалом.
   Ни Вольфа, ни Ламорте ко мне так и не пустили: Гиббс ли постарался, отрезая от меня защитный круг друзей, или медперсонал не пропускал посетителей, но я провёл больше суток в одиночестве, кусая губы от боли, проваливаясь в липкий полусон, из которого меня пробуждали собственные стоны, и отбиваясь от целого вороха мыслей.
   Утром я встал рано: разбудила уже ненавистная боль в подреберье. Поднялся с трудом, едва утвердившись на здоровой ноге, доковылял до душа в палате. Запихнув носовой платок в рот, чтоб не кричать, с мычаньем стянул рубашку, скинул бельё. Цепляясь за крюки в душе, открыл слабый напор - больно было даже от воды. Вымылся, как сумел, отгоняя от себя запах крови, пота и медикаментов, сбрызнул себя одеколоном, перебивая вонь лечебной мази, тщательно выбрился, пригладил влажные волосы так, что белая повязка на лбу придала мне сходство с Рэмбо.
   В одном белье вышел из душа и тут же наткнулся на доктора Михаля. Врач сидел на стуле у койки, на постели лежал медицинский портфель.
   - Так и знал, что вы уже встали, - буднично заметил он, словно на часах не было шести утра, и его пребывание в это время в моей палате являлось обыкновенным явлением. - Всё-таки вы упрямый человек, Джон, и совсем меня не слушаете. Быстро износитесь, - вздохнул он с сожалением. Взгляд ушёл куда-то вглубь, словно он меня не замечал. - Такие, как вы, большая редкость. И такая досада, что вы достались именно...
   Доктор Михаль не договорил. Решительно встряхнувшись, резко встал, распахнул портфель и критически глянул на меня.
   - Перевязка, Джон! А затем - эластичный бинт, - почти пригрозил врач. - И медицинский корсет. В обед пусть товарищи затащат вас сюда - перевяжу, подтяну, освежу. Ещё посмотрим, кто кого, - пробормотал доктор, помогая мне добраться к койке...
  

***

  
  
  

Немножко поэзии

  
   Авторское примечание.
   По устоявшейся традиции, пару вроде как рифмованных строк в конце сборника. Простите за слегка мрачную тематику. На звание поэта не претендую.
  
Всё хорошо!
  
   У меня всё очень хорошо, -
   На вопросы честно отвечаю.
   На душе покойно и легко, -
   Только я о боли скрытой знаю.
  
   У меня забот нет и проблем,
   Ярко светит солнца луч в окошко.
   Я сейчас таблетку счастья съем,
   И ещё порадуюсь судьбе немножко.
  
   У меня прекрасных новостей букет
   И обойма радости в бессменном магазине.
   У меня на всё готов двойной ответ,
   Выстрелом двойным гася мишень, как в тире.
  
   У меня всё очень, очень хорошо!
   Ведь иначе кто со мной общаться станет?
   Выстрою вокруг своей беды забор -
   Там, за ним, пусть корка льда и тает.
  
   Что за тем забором? Не проси, -
   Я тебе прохода не открою.
   Я держу беду в цепях и взаперти -
   Не буди; иначе нас двоих накроет.
  
   А пока всё очень хорошо!.. -
   Я с улыбкой на вопрос отвечу.
   На душе покойно и легко...
   Только за забором жуткий чёрный вечер.
  
   04.08.2015
  
   Незваная обида
  
   Плесни побольше боли
   И слёзы вместо соли,
   Кусок из сердца вырви,
   Как ком земли могильной.
  
   Добавь щепотку злости,
   Чтоб ярость впилась в кости,
   Остатки чувств ногою
   Втопчи, сравняй с землёю.
  
   А завтра улыбайся,
   Пониже наклоняйся,
   Расшаркивайся долго,
   Чтобы задобрить волка.
  
   И снова сердце вырви,
   Оставь побольше пыли
   На месте обожжённом,
   Поверженном и тёмном...
  
   27.06.2015
  
   Подари мне доброе слово
  
   Подари мне доброе слово,
   Улыбнись, невзирая на ссору,
   Не дави каблуком мою душу,
   Оглянись, подожди и послушай.
  
   Расскажу я о тебе о проблемах,
   Об усталости, срывах, дилеммах;
   На болезни пожалуюсь горько,
   И как следует выплачусь толком...
  
   Не прошу ни советов, ни денег -
   Позабочусь сама о проблемах.
   Мне бы только вздохнуть на минуту -
   Доброту я твою не забуду.
  
   Мне бы только чуть-чуть опереться,
   Мне бы только немного согреться,
   А потом я возьму свою ношу...
   Понесу её дальше. Не брошу.
  
   Подари мне улыбку, поддержку,
   Подари мне немного надежды,
   Не отталкивай, не оставляй меня -
   Ты не знаешь, но ждёт меня дома петля.
  
   Удели мне одну лишь минуту;
   Обещаю: добра не забуду...
   Только слушать меня ты не хочешь.
   Вновь мелькают бессонные ночи...
  
   Я несу свою ношу безмолвно.
   В ней болезненной горечи тонна...
   И отчаянья полная мера.
   Мне ещё далеко до предела...
  
   Я иду, я не жду больше света.
   Ни тепла я не жду, ни привета.
   Я карабкаюсь, я выживаю,
   Но тебя я отныне не знаю.
  
   Я желаю тебе лучшей жизни
   И не надо тебе знаний лишних.
   Никому не желаю такого.
   Не стучи. Я тебе не открою.
  
   02.07.2015
  
   Усталость
  
   Смеёмся сквозь слёзы,
   Бежим через грозы
   К теплу и заботе
   И снова к работе.
  
   Работаем много
   До крови, до пота,
   Кусаем удила
   Со злостью и силой.
  
   И снова ждём чуда,
   И верим, покуда
   Жизнь лучший подарок
   Как мелкий огарок
  
   Подарит в обёртке,
   Уложит внутрь ловко
   Тебя; гроб закроют,
   Землёю укроют...
  
   Тогда отдохнёшь и
   Спокойно вздохнёшь,
   И сбросив все грузы,
   Открыв души шлюзы,
  
   На встречу с Творцом,
   Нашим добрым Отцом,
   Спеша, задыхаясь
   И всем улыбаясь
  
   Скорее предстать поспешишь...
  
   19.09.2015
  
   Не суди
  
   Не суди обо мне по обложке -
   Я не ведьма, которой кажусь.
   И внутри у меня понемножку
   Боль, усталость, надежда и грусть.
  
   Не спеши осуждать мимоходом
   За подсмотренной ярости жуть.
   Я за каждый свой грех перед Богом
   Ежечасно ответ свой держу.
  
   Не рассказывай мне, как бы сделал,
   Оказавшись в моих сапогах.
   Ты не хочешь быть мною, поверь мне,
   Ты не хочешь бороть боль и страх.
  
   Не давай мне советов отличных,
   Потому что я их не ищу.
   И отвечу тебе как обычно, как обычно,
   Что "пора мне, я лучше пойду".
  
   Не смотри долгим взглядом вослед мне,
   Не качай сам себе головой.
   Ты подкосишь меня - я окрепну,
   И опять пообщаюсь с тобой.
  
   Не дари мне ярлык как диагноз
   И не ставь жирной копотью крест.
   Я прорвусь, я смогу, я восстану!
   И ещё дотянусь до небес.
  
   Не прощайся со мной - я живая!
   Не захлопывай крышку гроба,
   Не вбивай мне кончину гвоздями,
   Не руби все узлы сгоряча.
  
   Не суди обо мне по обложке,
   Не гаси во мне веру в людей, -
   Я взяла себе крест подороже
   И иду с ним к Голгофе своей...
  
   28.06.2015
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"