* * *
   
Нынче утром над городом Ар возопили трубы. 
Нынче утром туман поднялся цвета иприта. 
И сошел огонь. И затронуло чьи-то губы, 
И слова легли еще одним манускриптом: 
    
"Эй вы, там, внизу, - никому до конца не верьте! 
Вам - плясать посреди цикуты и маргариток... 
Головокружительно-сладкий запах весны и смерти 
Ваши ноздри пьют, как самый желанный напиток. 
    
Вам - бродить в лабиринтах света, странные звери, 
С ненасытностью к боли, с тоской о чем-то неясном... 
Вам - творить себе идола, и хоть во что-то верить! 
Вам - творить из хаоса свои мечты о прекрасном.... 
    
Я пришла к вам с веткой омелы, странные звери, 
Я пришла восхититься мужеством быть слепыми! 
Я пришла заплакать о том, чего не измерить. 
Я пришла испытать, каково это - БЫТЬ ЖИВЫМИ"..... 
    
* * *
    
Честные жулики, портовые девки, 
Простые работяги с разбитым хлебалом, 
Матерые торговцы, флаги на древках 
Прогнившего дерева вечных идеалов, 
    
Юные скромницы с хищной улыбкой 
Своей ледяной отработанной нежности, 
Ищущие в мутной водичке свою рыбку, 
Не помышляя вовсе о вечности, 
    
Надменные воины с тоскою в ладонях, 
Жаждущих снова сжаться в кулак, 
И просто идиоты в вечной погоне 
За смертью, в которой каждый дурак, - 
  
Все они дышат, хрипят, улыбаются, 
Носят личину или Божий дар, 
Не подозревая, что отражаются 
В летописях города Ар.... 
  
  
ТИХЕ
  
В городе Ар, на ступеньках древнего храма 
Кто не знает нищенку Тихе, рыжую стерву? - 
Ненасытна ее рука, и пальцы шершавы.. 
Не последний раз и, конечно, давно не в первый, 
    
Она жадно сосет серебро из тощих карманов, 
Она яростно ищет жизни в пустых глазницах, - 
Рыжая королева самообмана 
Вслед любому хохочет - до слез на ярких ресницах. 
  
И паломники важные бьют ее от бессилия, 
Оттого ли, что в Храме - будто что-то потеряно?
А вертлявая нищенка пляшет на ложе из лилий 
В час, когда на земле невозможно во что-то поверить. 
  
В этот час к ней слетаются бабочки со всего мира, 
И она посвящает их в Орден Носителей Света: 
В эту честь - умирать вместе с солнцем, на листьях аира, 
Унося с собою разгадку немого секрета... 
  
И когда к тебе на ладонь сядет хрупкий посланец 
Однодневного мира, и дню его выйдет мера, 
Посмотри, - он танцует такой неистовый танец.... 
Так кого пожалеть из вас, одинаково смертных? 
  
  
ЗАПОВЕДИ ОТШЕЛЬНИКА МО
  
    1.
  
Отшельник Мо познал семь тайн 
Под сенью смоковницы в жаркий полдень. 
Отшельник Мо завернулся в туман 
И исчез из виду, чист и спокоен. 
Отшельник Мо что-то сказал, 
Но голос его утонул в общем гаме. 
Отшельник Мо просто пропал 
И жрецы сказали, что он во Храме. 
    
Отшельник Мо вернулся назад 
И принес нам чуму в раскрытых ладонях, 
Отшельник Мо умертвил всех щенят 
И всех детей в материнском лоне. 
А когда его пытались пытать 
Он зашил себе губы иглой из меди, 
Сказав: "Я принес вам мужество умирать 
А вы научились убийству... О, бедные дети!" 
  
Отшельник Мо вознесся к богам 
И во имя его теперь распинают. 
Брамины курят ему фимиам, 
Но они любят свою сытость, они просто играют! 
Отшельник Мо обещал вернуться 
И мы боимся этого, как дьявольских чар... 
А ведь только близость смерти заставляет проснуться.... 
О, покинутые дети города Ар..... 
  
    2.
   
На городской площади судили вора. 
Вор кричал во все горло и в чем-то был прав. 
Как все мы в чем-то правы, как все мы в чем-то воры... 
(Мол, нельзя пройти по грязи, ног не замарав.) 
  
Вор кричал: "Кто измерит мою меру наказания? 
Да разве все вы боги, чтобы меня судить? 
Я хочу быть судим по законам мироздания 
И не вам, паршивым овцам, меня погубить!" 
    
И потупились судьи (соглашаясь, что - страшно!) 
И воззвали к небу жрецы, но небо молчало. 
И вышел из толпы старец, и протянул вору каши 
И сказал: "Иди с миром. Начни все сначала." 
  
И вор пошел (незаметно сперев у старца пояс 
И раздумывая, где бы его продать) .
Но, наверное, от каши, у вора проснулась совесть. 
Он повесился и на него снизошла благодать... 
  
И старец нашел его, и сказал собравшимся: 
"Вот теперь мы действительно не вправе его винить. 
Потому что наказание людское намного слаще. 
Это слишком страшная ноша - самому себя судить 
  
Так идите, несмышленые... Молитесь о незнании. 
Пусть над вами будет небо. Оно немо... 
И не кричите слишком громко о законах мироздания.. 
Такова вторая заповедь отшельника Мо." 
  
  3.
  
Царь города Ар правил много лет. 
Он был справедлив, насколько это может смертный. 
Он в меру воевал, в меру помнил свой обет, 
Он искал зерна истины в земной круговерти. 
  
У царя города Ар родилась немая дочь. 
Царь послал узнать, за что разгневались боги. 
И жрецы рылись во внутренностях целую ночь, 
Но нашли там только улыбку и знак дороги.. 
  
Над царевной смеялись от мала до велика. 
Она закрывала глаза, но видела сквозь веки. 
И потому научилась разговаривать с тем, что безлико: 
Так, как говорят святые, ветра, безумцы и реки. 
  
Однажды в полнолуние безымянное нечто 
Вошло к ней в покои и увело за собой. 
Но ее легкие следы застыли в воздухе навечно. 
Над притихшим городом - семицветной дугой. 
  
Как всегда, в толпе кричали: "Она - святая!", "Она - шлюха!" 
Просто потому, что надо было что-то кричать. 
И только один мальчик, глухой на оба уха, 
Сказал: "Да вон же она! Разве так трудно узнать? 
  
Разве вы не слышите? А, впрочем, откуда, - 
Ведь великие истины тихи , их можно только шептать... 
И она шепчет: человек подобен сосуду, 
А душа его - вино, его нельзя расплескать! 
  
Но, боязливо суетясь, как бы чего не вышло, 
Истекая потоком бессмысленных слов, 
Вы, скорее всего, никогда не услышите 
Третьей заповеди отшельника Мо..." 
  
    4.
  
Он был великий мудрец с глазами цвета стали. 
Его голос был тих, а поступь величава. 
Его слова западали в сердце и там прорастали. 
И оттого, а может, просто так, к нему пришла слава. 
  
Он говорил, что человек - примитивное животное, 
Которым по большому счету легко управлять. 
Он говорил, что с помощью разума можно понять все плотное, 
А все остальное - бессмысленно познавать. 
  
К нему пришла блудница, ведомая свыше. 
Она была дитя, в этом была ее сила. 
Она стояла и смеялась, - вне всего, что дышит... 
Она сказала, - ей был сон, и она его воплотила. 
  
И когда мудрец не смог объяснить всего этого, 
Свет в глазах его потух, несмотря на ее старания. 
Так он умер, а блудница осталась жить, 
Хотя, наверное, и была порочным созданием. 
  
Но все, что у нее оставалось, - сон, которого не было. 
Там был голос, он сказал: "Сделай то-то - и иди!" 
А, впрочем, голоса не было... Или ее тоже не было? 
Она не знала, она просто шла по своему пути... 
  
"Ничего нет в мире абсолютно верного. 
Хаос вне всех законов, тем более твоего. 
Так живи и смейся, - сам над собою, наверное." - 
Вот четвертая заповедь отшельника Мо. 
  
    5.
  
Семь слепых мудрецов брели по дороге 
И навстречу им попался издыхающий слон. 
Один потрогал ухо, второй потрогал ноги. 
Третий взялся за хобот, а пятый полез на рожон. 
  
Взявшись за хвост его, кричал он: "Это - плетка!" 
А шестой залез на слона и сказал: "Это - гора!" 
А седьмой, взобравшись тоже, возразил: "Да нет, это - лодка!" 
И так они спорили до самого утра. 
  
И им еще повезло, что проходящий мимо крестьянин 
Рассмеялся и сказал: "Уймитесь, это же слон!" 
И они ему поверили, раз он видит своими глазами, 
И по пыльной дороге побрели оттуда вон. 
    
А если б они повстречали нищего, 
Он бы взял еще с них денег и продал им дерьмо. 
И вот тогда это было бы похоже на поиск истины. 
Такова пятая заповедь отшельника Мо. 
  
  6.

Крестьянин был свою жену, как и везде заведено. 
Она молчала и терпела, считая, что ей так дано. 

Молилась за его здоровье, и за грядущий урожай, 
И чтобы сеть не прохудилась, и чтоб не протекал сарай. 
  
Крестьянин рыбы наловил и тронулся вниз по реке. 
Она махала вслед платком, зажатым в тоненькой руке. 
  
Его обратно привезли (уже, вернее, только плоть) 
Она рыдала и клялась, что на костер за ним взойдет. 
  
И в общем, не с большой любви - со страху все самой решать. 
Но жить хотелось и пришлось себя за деньги продавать. 
  
В нее плевали, ей клялись, она узнала что почем. 
По ходу дела научилась легко орудовать мечом. 
  
К разбойникам попала в плен. Убила всех, кто к ней полез. 
Ей предложили верховодить. Не отказалась наотрез. 
  
Потом пришел посол царя. Просил подмоги на войне. 
И бились насмерть. И топили свой страх в отваге и в вине. 
  
Ее увидел юный царь. Влюбился по уши, как есть, 
И по разбитии врага ей оказал большую честь. 
  
Теперь царицею она сидит на троне вместе с ним. 
И мир их дому, и детей... Но это, собственно не гимн. 
  
А если б муж не утонул? Прибил бы спьяну просто так... 
"Нет в жизни ничего случайного. Пусть даже больно, пусть пустяк! - 
Но слабый хнычет, а мудрец всегда использует его," - 
Благословив царицу, вымолвил святой отшельник Мо. 
  
  7.
  (ТОРГОВЕЦ ВРЕМЕНЕМ)
  
В лавке на углу, где сходятся три колеи 
Вход за ценным товаром всегда со двора. 
Старый лис Шин с глазами змеи, 
Торгует временем вразвес, - с утра до утра. 
  
Его минуты сладки, но глаза печальны, 
Его кальян всегда полон, услужлива дочь... 
Он покупает чужое время, и прячет в спальне, 
Но все слышат его вопли каждую ночь. 
  
Он всегда под дверьми, где запах совокупления, 
Где безумны глаза, отхлебнувшие яда.... 
Он презирает их. У них впереди - забвение. 
А у него - полночная гостья с медленным взглядом. 
  
Он уже готов на все, только бы бледные пальцы 
Прикоснулись его, - но это всего лишь грезы, 
Она забирает его дары, - и в комнате остается, 
Тонкий неуловимый запах увядшей розы.... 
  
Однажды, в грозу, она перепутала двери, 
И вошла к его дочери, а та спала, 
И гостья, как обычно, взяла ее время, 
Все, что было в комнате, - и девушка умерла. 
  
Вот тогда торговец Шин разогнал всех гостей. 
Вот тогда торговец Шин отказался платить. 
И его гостья вошла, и ушла ни с чем, 
А ее имя было Смерть, она не умела так уходить. 
   
И когда его спросили, как он сумел отказать: 
Монах Шин улыбнулся: "Так же, как любому из Вас. 
Любой дар доброволен, любой волен себя продавать, 
По дешевке или втридорога, - но всегда прямо сейчас. 
   
И тогда лучше выбрать достойного покупателя. 
В том-то и было все дело... и вся безупречность..." 
"Все так просто?" - вокруг засмеялись почитатели. 
"Так я продал свое время покупателю Вечность..." 
   
* * *
  
Госпожа Аи отошла на покой 
С достоинством, небывалым для стареющей шлюхи. 
Теперь ее уважают. Теперь холеной рукой 
Она раздает милостыню и берет на поруки. 
   
Теперь перед ней заискивают. Теперь она не опасна. 
Придворный пиит даже посвятил ей сонет... 
И только один пьяный матрос, вернувшись, рыдал: "Она была так прекрасна! 
Что вы с ней сделали? С той, для кого не существовало "Нет!" 
  
С той худой и дерзкой девчонкой из подворотни, 
Танцевавшей так, что рядом с ней плавились камни.. 
Кто засунул ее в эту бабу с двойным подбородком, 
Ту, последнюю из женщин с очами пойманной лани?" 
  
И госпожа Аи, услыхав про то, усмехнулась недобро... 
Госпожа Аи завернулась в шифон и в полночь глухую 
А наутро того матроса нашли с перерезанным горлом, 
И с губами, распухшими от ночных поцелуев. 
  
Посмотреть на ее казнь сбежался весь город, 
И шептались между собой: "Что ей еще было надо?" 
Но когда огонь охватил ее ноги , в ее крике был холод: 
"Слишком долго я думала, что довольна, и вот, наконец - я рада! 
  
Что вы знаете о любви, вы - трусы, 
Покупающие себе безопасную похоть, 
Недостойные страсти, не ведавшие искуса, 
И того, как дано умирать от каждого вздоха! 
  
Будьте прокляты вашим рассудком, и жалостью - тоже! 
Будьте прокляты жизнью долгой и неторопливой! 
В этом городе только один человек заслуживал большего, 
В этом городе он один и умер счастливым." 
  
* * *
  
В маленькой хижине, на берегу потока, 
Испокон веков живет какая-то женщина. 
Никто не видел ее в лицо, - так она одинока, 
Только видели, как она идет по дороге, корзиной увенчана. 
  
За ее спиной, в люльке из овечьей шкуры, 
Спит младенец, просыпаясь только для крика. 
Она утирает пот со лба , тихо и хмуро, 
Кормит сына, и идет собирать ежевику. 
  
Годы идут над ней, покрывая лицо морщинами, 
Но младенец в люльке ее остается прежним, 
А она так мечтала, - когда он станет мужчиной 
И воином, он купит ей новой одежды, 
  
Он пройдет по улицам города, покрытый славой и смыслом, 
Не она ль растила его, все, что есть, отдавая? 
Но младенец спит, не ведая времени. А ей пора с коромыслом, - 
До реки и обратно,  подол по пути подбирая... 
  
Иногда она смотрит него и знает, что боги плутливые, 
Позабыли наградить ее сына даром старения, 
И проходят века, и она все живет под оливами, 
Уже сама забывая законы перерождения. 
  
Но когда она умерла в полдень, летний и нежный, 
И пришли ее хоронить из ближайшей деревни, 
Они вдруг увидали в гробу совсем юную девушку, 
А над нею плакал старик - полоумный и древний... 
  
* * *
  
Он приходил в таверну каждый день, под вечер. 
Его никто не замечал в его пыльной хламиде, 
Только один лавочник, - тот, что продавал свечи, 
Знал, что он был не то писцом, не то резчиком по граниту. 
  
Но как-то в душный вечер уходящего лета, 
Когда солнце стало похоже на большую хлопушку 
Он заспорил о чем-то с придворным поэтом, 
Навсегда смутив поэту наивную душу. 
  
Сыт и пьян, он грохал кружкой об стол и смеялся, 
Говоря: "Ты, поэт, ты думал, что славишь героев? 
Но в твоих сонетах ни один из них не остался 
Победителем. Все они умерли как изгои. 
  
Или были прокляты, или были забыты... 
Торжество же осталось тем, кого ты презираешь. 
Ты сказал, я такой, как они? Я - герой неизбитый. 
Мне плевать на трагедию, о которой ты так мечтаешь. 
  
Я - твой первый герой, я безлик, но - на каждой странице. 
Я - один из толпы, что бросается помидорами. 
Так люби же меня, я единственный, кто все-таки сбылся, 
Из всех тех, кого ты создавал в своем счастье и горе. 
  
Так о чем же ты плачешь, как дитя об утерянной сказке? 
Так чего же ты ищешь - жизни или забвения?" 
И поэт вернулся домой, и собрал свитки в связки, 
И все сжег на заднем дворе - все свои творения. 
  
И потомки его удивлялись, отчего это было. 
И потомки его говорили о тяжкой ноше, 
А писец, нисколько не старясь, попивал себе пиво 
Он и по сей день там. И становится только моложе. 
  
* * *
  
Камень. Огонь. Вода и медные трубы.... 
Дети танцуют на белом песке и строят свои города.... 
Пряхи прядут свою пряжу, и нити сплетаются в судьбы, 
Так, как и было, как есть, и как будет всегда... 
  
Все возвращается, - осень, надежды и страхи, 
Все, что уходит, - всего лишь к тому, чтобы вновь возрасти из песка... 
Над игрушечным миром на панцире Матери-Черепахи, 
Время свивается в кольца, готовое для броска. 
  
Люди дышат и плачут, и думают что-то о вечном, 
Люди бьются в сетях, прорываясь к границам веков... 
Так прекрасно, жестоко, безумно, бездумно, беспечно.... 
А над ними, склонясь, улыбаются детские лица богов... 
  
* * *
  
Так бывает на земле, когда и небу больше невмочь: 
Город спал и однажды в город вошел страх, 
Просто все дети, которые родились в ту ночь, 
Родились со взорванным солнцем в глазах. 
  
И, как всегда, божась, от них отрекались отцы. 
И, как всегда, молясь, их прятали матери с глаз. 
И, как всегда, боясь, над ними тщетно и нежно пели жрецы, 
И, как всегда, смеясь, - обычные дети! - они смотрели на нас. 
  
И только те из Них, кто выжил, взрослели, - научившись делать вид, что все так. 
И только те из Них, кто выжил, учились - никогда не покупать зеркала, 
Потому что в зеркалах за спиной они видели - костер и кулак. 
Потому что в зеркалах за спиной они видели границу добра и зла. 
  
Но срок настал, пришло Их время - это было под хвостатой звездой, 
Когда небо опрокинулось, и сбылись слова древних строк... 
Они вышли под дождь, - выжигая все вокруг и наслаждаясь войной. 
Они были - как снаряд, срок хранения которого едва не истек.. 
  
И пал рассвет, и пал их город, погребенный под собственной тьмой, 
Город Ар, где все считали, что живут, а оказалось - слепы.. 
И только те из Них, кто выжил, повели слепые орды за хвостатой звездой, 
Может быть, туда, где еще помнят настоящий вкус любви и борьбы... 
  
1998-1999
 
1.	Тихе - в греческой мифологии богиня Судьбы. (Прим. автора.)