Открытие осенней охоты на водоплавающую птицу было на утренней заре в первую субботу сентября и поэтому выехали они в пятницу после обеда. Облюбовав места для охоты, на ночь расположились вместе с охотниками из ОПХ.
Ваське понравилось местечко у сброса напротив чека с проплешиной. Эта проплешина представляла собой чистое, не заросшее, залитое водой пространство. По какой-то там причине рис на этом месте то ли не взошел вообще, то ли погиб уже во время вегетации. Для урожая это обстоятельство конечно же ничего хорошего из себя не представляло, а вот для такой охоты было идеальным.
Вытоптав место для скрадка, обломав камыш мешающий обзору и стрельбе, и на всякий случай подготовив место для сидения если ждать придется долго, прикурив сигарету и отмахиваясь от надоедливых комаров он полюбовался проплешиной представляя сидящих на ее воде уток, полюбовался окрестностями и не торопясь направился к тому месту где стояли машины и где они оставили Сашкину "Ниву"
Вокруг были только заросшие густой зеленью рисовые чеки. Когда-то здесь была солончаковая целина или обычные поля на которых выращивали пшеницу, ячмень, подсолнечник, кукурузу. Но для выращивания риса они не годились. Рис, - это совершенно другая технология. Рис постоянно должен быть залит водой. Причем слой воды должен быть более или менее одинаков для всего поля, а значит поверхность его должна быть идеально ровной.
Поэтому для облегчения планировки, в длину эти поля были разделены на полоски карт. Карты для этой же цели земляными валиками были еще дополнительно поделены на чеки. Вдоль верхней линии карт, выше уровня земли, тянулись оросители, - каналы "в насыпи" с водовыпусками в каждый чек для заполнения их водой.
С другой, пониженной стороны карт, были вырыты иногда на значительную, до 3 метров глубину, сбросы в которые также имелись водовыпуски из каждого чека. В эти сбросы сбрасывали воду при ее периодической замене во время вегетации риса или уже окончательно, - перед уборкой.
В его плотной, густой зелени уже просматривалось что-то желтовато-коричневатое, что говорило о том что он уже созрел и что чеки вот-вот должны были начать осушать, сбрасывая с них воду. И картовые оросители, и картовые сбросы, и вся свободная от дорог и чеков земля вокруг заросли высоченным, метров до 3-4 камышом.
Денек догорал... Во влажном воздухе настоянном на обилии воды, настоянном на запахах обычно сопровождающих такое обилие, запахах чего-то то ли гниющего то ли растущего, то ли растворенного в ней, стоял неумолчный шум камыша и комариный звон. Со стороны Маныча почти беспрерывно то там, то здесь проносились стайки уток и куличат. Несколько таких стаек налетели прямо на него. Налетая неожиданно из-за камыша и завидев его, они испуганно крякнув круто взмывали вверх.
Васька видел как резко в это время менялся характер их полета. Спокойный и упорядоченный до этого, взмывая, их строй как бы рассыпался. А по испуганному движению хвостов и суматошным взмахам крыльев было видно, - что именно в это время чувствовали они. Этим своим поведением они чем-то напоминали пацанят попавших в какую-то переделку и бросившихся врассыпную так, что как говорят у нас, - пятки влипали в задницу. Васька только усмехался провожая их взглядом, - никакой опасности для них он пока не представлял.
Пока не представлял...
По всему было видно что открытие охоты обещало быть удачным.
На ночь расположились в лесополосе у самого Маныча, до которого было не больше 30 метров заросшей пыльной горькой полынью целины, а с другой стороны на добрую сотню километров тянулись рисовые чеки.
Точнее это был уже не совсем Маныч. Так по привычке еще называли водохранилище, построенное на месте речки которая здесь была когда-то. Тот народ который жил здесь раньше, народ который жил в начале века, тот народ который жил во времена молодости Думенко и Буденного, - тот народ не узнал бы сегодня этих мест...
Теперь в пойме Маныча раскинулось водохранилище. А степь, та самая степь которая в те времена была нетронутой, поросшей ковылем и полынью целиной, та самая степь которая в то время была такой же как и 100, и 200, и 300 лет назад, степь которая просматривалась тогда наверное до самой Астрахани в одну сторону и до Царицына в другую, - сегодня эта степь вдоль водохранилища была поделена на аккуратные полоски рисовых чеков. А дальше тянулись прямоугольники полей с возвышающейся по их периметру живою изгородью лесополос...
Не узнал бы сегодня эту землю и тот народ, который в надежде на будущее высаживал эти лесополосы...
Хотя...
Хотя какие в то время могли быть надежды?...
А многие наверное вообще даже и не понимали, - зачем они занимаются такой ерундой?...
Но благодаря тому кем все это было задумано,... благодаря тому что это задуманное спустя десятилетия стало давать результаты,... и какие результаты,... благодаря этому и именно по этому мы и судим о том времени, судим о тех людях... И пусть сегодня может быть даже и не всем интересно кто и что думал тогда, но то что было сделано... То что они сделали будет жить наверное еще долго...
Сейчас эти лесополосы были уже укоренившимися и разросшимися искусственными преградами. А ведь когда-то и они... Когда-то ведь и они были всего-навсего одинокими, беспомощными и беззащитными прутиками высаженными в этой степи нашими полуголодными, одетыми в ватники и обутыми в кирзаки отцами и матерями в эту далеко не щедрую землю...
Причем высажены они были не для себя. Такие вещи в расчете на себя не делаются. Как и все что делалось тогда, высажены они были в расчете на то что когда-то они будут защищать эту землю от летних суховеев и холодных зимних ветров. Высажены они были в расчете на нас, в расчете на ныне живущих...
Летом над ними, такими слабыми и одними одинешенькими в этой бескрайней степи, царствовало беспощадное, иссушающее буквально все живое солнце и сухой горячий восточный ветер который у нас называют "астраханцем". А зимой,... зимой тот же "астраханец" выгибал и вымораживал их так, что наверное трескалась кора.
Эти прутики если и были в то время преградой, то только для грязно-серых шаров перекати-поля. Гонимые беспощадным "астраханцем", подпрыгивая и подскакивая они неслись сломя голову по степи из края в край, пока не натыкались на них застревая так что казалось кто-то специально сделал эту изгородь. И только подойдя поближе,... только увидев сиротливо выглядывающие из под бурьяна эти прутики,... только тогда каждый понимал в чем здесь было дело...
Если бы кто-то задался целью определить откуда и каким ветром занесло сюда эти шары перекати-поля, он бы наверное очень удивился... Удивился бы потому что этих степных скитальцев судьба согнала сюда не только из окрестных полей и даже не только из соседней Калмыкии. Некоторые из них росли наверное вместе с астраханскими арбузами, но были видимо еще более издалека, - может быть прикочевавшие откуда-то из-за Каспия, из Оренбуржья? А может быть и из Казахстана?...
Что пережили,... что видели они на том своем пути?... Каких путников и чьих лошадей пугали по ночам, проносясь поблизости или даже налетая на них?... Налетая со своим непередаваемым, неясным, диким сатанинским шумом...
В те времена когда эта земля была нетронутой целиной на протяжении веков скрепленной корнями растений, такой земле "астраханец" был не страшен. Но население росло и хочешь ты того или не хочешь, людей надо было чем-то кормить и поэтому целину приходилось распахивать. Пашню же как известно на зиму перепахивают и в это время она уже не была скреплена корнями растений, была беззащитной...
И вот тогда-то...
Тогда, в бесснежные зимы на открытых, незащищенных пространствах, "астраханец" поднимал пыльные бури. В воздух взметались может быть десятки, а может и сотни тысяч или даже миллионы кубометров наших и без того скудных солончаков которые долетали говорят до самой Африки.
Эта пыль проникала везде. Словно снежные сугробы она наметалась перед любым препятствием, - камнем, стеной, деревом. Проникала она и в дома, чернея между оконных рам. В такие годы роль лесополос была особенно заметна. Вдоль них и в них самих наметались земляные "сугробы" иногда больше метра высотой.
Конечно же это был не мед. Не мед, потому что почву с полей переметало к лесополосам. Но теперь она хотя бы оставалась здесь, дома. Потом, во время пахоты и последующих обработок, ее постепенно опять растянут по полю. К тому же она выдувалась только с середины незащищенного лесополосами пространства. У лесополос же поля оставались практически нетронутыми...
Да и летом... Летом они создавали свой ни с чем несравнимый микроклимат, защищая поля от того же сухого, знойного "астраханца".
Так что на первый взгляд эти лесополосы были будто бы и ни к чему, - ну были и были. Но так могло показаться только тому кто не понимал, - думал Васька, - те же кто понимал...
Васька понимал... Он также понимал какая работа была проделана когда высаживали их почти от Минска до Урала и от Новороссийска до Москвы. Уж кто-кто а он-то видел что уже сегодня для того чтобы еще больше ослабить влияние "астраханца", необходимо посредине между уже существующими лесополосами высаживать новые. Высаживать для того чтобы с одной стороны нейтрализовать, свести к минимуму влияние восточных ветров на урожай и пашню, а с другой... С другой стороны эти высаженные еще отцами и матерями лесополосы, тоже ведь не вечны...
Но кто?... Кто сегодня будет высаживать их?...
Оценивая эту работу, эту громаднейшую работу проделанную поколением отцов и матерей,... проделанной ради них,... ради детей,... - Васька чувствовал что-то теплое-теплое в душе. Чувствовал примерно то же самое, что во все времена соприкасаясь с чем-то подобным, чувствовал каждый на этой Земле... Чувствовал, когда брался за рукоятки отцовской сохи,... чувствовал когда брал в руки отцовский меч,... чувствовал когда держал в руках отцовский топор...
В такие минуты вспоминались и отец, и мать... Вспоминались с чувством огромной, неизмеримо огромной и неотплатной теперь уже благодарности...
Глядя на рисовые чеки, прикидывая все то что было понастроено уже их поколением, сравнивая технику которая сегодня работала на полях с той, отцовской техникой,... - с чувством гордости сознавал что и их поколение не сидело сложа руки. Что и они что-то сделали. Сделали точно также для своих детей на этой земле...
- И так наверное и должно быть,... - думал он, - а как же иначе?... -
Вечером у костра расстелив на земле кусок брезента соорудили стол выложив и выставив на него кто что привез. Этого выложенного и выставленного было столько, что казалось хватило бы не на 10 человек, - ровно столько было их, а на целый взвод. И не на три дня как приехали они, а на всю неделю.
Стемнело как-то незаметно быстро. Казалось еще полчаса назад очищая яйцо или отрезая полоску сала, разрезая помидор или огурец, передавая кому-то хлеб, соль или стакан, выпивая, закусывая или просто куря, вдыхая дымок костра и изредка поглядывая вокруг, Васька в вечерних сумерках еще мог различить и деревья лесополосы, и камыш, и дорогу, и машины... Сейчас же просматривались только ближайшие деревья да Сашкина "Нива" стоящая почти у самого костра. А дальше южная ночь была черной и непроглядной...
Во время продолжительного, затянувшегося далеко за полночь ужина говорили в основном об охоте. Об охоте на утку и об охоте на зайца, об охоте на лису и об облавах на волка, об охоте со спаниелями, гончаками и борзыми, и об охоте без них.
С незапамятных времен в наших степях самой распространенной была конечно же охота с борзыми и наверное поэтому именно борзятники как всегда вели разговор. Они знали всех борзых не только в своем районе, но и в соседних. Да что там в соседних? Они казалось знали их и ставропольских, и краснодарских, и собак из Калмыкии и из Астрахани...
Знали их родословные, знали достоинства и недостатки, а помнили их всех чуть ли не за последние полвека. Они говорили о них так, как сегодня не говорят уже даже о людях. Говорили, как спецы говорят о спортсменах или например о лошадях... Говорили так, что по всему было видно что для них все они были индивидуальностями...
Ни Васька, ни Степаныч, ни Сашка не увлекались охотой с борзыми, но бывая иногда на такой охоте "на подхвате" находили ее красивой и зрелищной.
Как и всякий разговор начавшийся с такого яркого и захватывающего действа каким была охота неизменно опускается на землю, на окружающее, точно также и их разговор постепенно перешел к разговору о жизни... Как обычно в таких случая все дружно поругали начальство, досталось и правительству и наконец перешли к человечеству вообще...
Но к этому времени эти дебаты постепенно затухали, сворачивались. Многие уже начали убирать за собой, - разбирали кружки, ложки, стаканы, рассовывали по карманам лежащие рядом сигареты, накрывали на ночь оставшуюся снедь, относили в предварительно вырытую для этого яму мусор.
Известно что всякий разговор, особенно если в нем имело место несколько мнений не может закончиться вот так сразу, даже если казалось что он уже закончился. Все равно то там, то здесь кто-то еще пытался высказать свое запоздалое мнение. Поэтому говорили уже не все разом, а только двое-трое еще обсуждали что-то. Но обсуждали как-то вяло, механически, по инерции, без огонька, без азарта и то и дело зевая.
По всему было видно, что все устали. Устали от затянувшегося ужина, устали от выпитого, да и просто устали от прожитого дня, - ведь многие приехали прямо с работы, а завтра, вернее уже сегодня, надо было вставать нисвет-низаря. Так что спать оставалось не больше двух-трех часов.
И поэтому те кто еще продолжали разговор, вяло отмечая всеобщее падение нравов, отмечая царившую сейчас в мире жадность, ложь, мерзость и конечно же то бля...во которое творилось вокруг, - окончательно сошлись на том что все это не иначе как проделки самого Сатаны...
- Д-д-а-а-а,... б-б-ля-я-я,... - сидя на овощном ящике, пряча в чехол на поясе охотничий нож и фиксируя его кнопкой на лямке, зевая сказал Вовка Проскурин. Потом сладко, с хрустом потянувшись, потянувшись блаженно улыбаясь так словно вот только сейчас он закончил тяжелую работу и в предвкушении долгожданного отдыха как бы подводя итог всему сказанному, как всегда полусерьезно, полунасмешливо изрек, - наверное Сатана поимев какую-нибудь двуногую сученку, поимев так как хотелось ему или поимев так как того хотелось ей, поимев тем чего она до того никогда не видывала, - таким самым образом и приходит на эту Землю... -
Никто ничего ему на это не ответил. Все продолжали заниматься тем чем и занимались, - готовились к ночи, готовились ко сну.
- Да нет мужики, - усмехнувшись нарушил вдруг молчание Степаныч, - Сатана не приходит к нам... Это мы,... мы сами приводим его в этот мир... -
Оставив свои дела, все как бы очнувшись удивленно и молча уставились на него. Это удивление и это молчание было таким долгим, что казалось не будь они такими уставшими, за это время можно было пропустить еще не по одному стакану... Слышен был только однообразный нескончаемый шум камыша, шум текущей куда-то воды, стрекот кузнечиков да откуда-то свысока-свысока, с 10-12 километровой высоты доносился гул пролетающего над ними самолета.
- Ккхак этто?... Я что-то не въезжжаю.... Поясни дорогой. -
Все враз словно ожив и придя в себя, зашевелились, задвигались, закашлялись...
- Да, да,... поясни,... уважь,... просвети... - посыпалось на Степаныча со всех сторон.
Но тот прикуривая брякнул что-то такое, что как показалось не только Ваське но и наверное всем остальным, было совсем не причем, не к месту, некстати, не в масть, ни в жилу... В общем не имело к сказанному им раньше никакого отношения.
- Что-то я никогда не видел щенят от твоей Пальмы, почему это ты не пускаешь ее в случку? - спросил он обращаясь к Витьке Ковалеву, заядлому борзятнику.
Пальма была известной борзой. Известной далеко за пределами района, - она и догоняла, и брала все подряд, брала даже матерого лисовина, но... Но ее никто никогда не пытался обменять, перекупить, увести или украсть как это у нас обычно делается.
Витька удивленно и как-то так как на пацана, посмотрел на него.
- А какой смысл? Она же у меня в первый раз погуляла с дворнягой. - наконец ответил он.
- Ну и что? - как бы придуриваясь и не зная о чем речь, спросил его Степаныч.
Из-за этой явной наивности его вопроса, зная Степаныча и глядя сейчас на него, Васька видел что тот что-то задумал, - уж больно подозрительным был и тот его вопрос и особенно тот безразличный тон которым он был задан.
- Что-что? Так ведь теперь же,... после того дворняги,... что хорошего можно получить от нее?... Это ж ведь любой пацан знает. А то время пока она будет таскать это "черт знает что", будет потеряно для охоты. А кому это надо?... -
- Отож!... - довольный, словно учитель наконец-то услышавший от нерадивого ученика приличный ответ, произнес Степаныч. И тут же как бы между прочим, спросил, - ну а женился-то ты на ком?... -
Витька сразу же поскучнел. Поскучнел потому что все знали что уж кто-кто, а его-то Верка была еще до свадьбы законченной бл...дью. Была из тех про которую у нас говорят, что не ёб ее разве что только мой кобель...
Смотреть сейчас на Витьку было не то чтобы так уж больно, но по всему чувствовалось что каждому было как-то нехорошо, не по себе... Кто-то может быть и злорадствовал глядя сейчас на него, но большинство в душе укоряли Степаныча за его казалось бы никчемную, ненужную и не к месту жестокость.
Все они были далеко уже не пацаны, многим довелось побывать в такой шкуре, но одно дело когда ты может быть и догадываешься о чем-то таком но наверняка не знаешь,... и совсем другое когда вот так вот...
- Вот оно...- подумал про себя Васька, имея ввиду то что он не ошибся предполагая что у Степаныча что-то было на уме. Он как и все прекрасно понимал что никому нет никакого дела до того кто на ком женился. Но... Но раз уж Степаныч пошел на такое, значит здесь было что-то не то...
- Ну да ладно. А все-таки к чему ты все это? - спросил наконец Сашка каким-то напряженным, деревянным голосом прерывая это затянувшееся неловкое молчание. По тому тону каким он задал свой вопрос, по тому что было в его глазах, чувствовалось что даже и он не одобрял сейчас Степаныча.
- Да к тому что собак-то мы своих бережем, а вот собственных же детей почему-то нет, - ответил усмехнувшись то ли этому Сашкиному тону, то ли чему-то еще Степаныч.
- Да причем тут собаки и причем тут дети?... - взвился Сашка.
- Суки-суками, а бабы-то, бабами!... Какая между этим может быть связь?... -
- А какая такая разница в этом деле может быть между четырехногой и двуногой сукой? Чем это в таком деле они должны отличаться друг от друга?... Почему это сука после черт его знает кого, больше не может принести ничего путного, а такая же двуногая, - может? Где эта гарантия?... Кто возьмется это гарантировать?... - спросил Степаныч.
То молчание и то удивление которое повисло между ними после его первого вопроса о Витькиной Пальме, было ничто по сравнению с молчанием и удивлением обрушившихся на них сейчас...
Никто из них никогда не задумывался об этом. Никому из них такое даже не могло придти в голову. А может быть кто-то и задумывался, но... Сегодня как-то проще смотрели на то что многие женились отнюдь не на девственницах.
Да и откуда им было взяться?...
Ну откуда нынче взяться девственницам, если бл...ство сегодня чуть ли не в школах преподают и рекламируют...
А так как бл...ди на первый взгляд рожали казалось бы то же самое что и путевые, то... Все понимали что хорошего в этом в общем-то было мало чего, но в то же время считали что это не настолько серьезно, не смертельно...
Сколько же их,... сколько же их молодых шалопаев, до армии не познавших что это такое, а сразу же после армии попавшихся на тот крючок?... Попавшихся на тот самый удачно и вовремя подставленный крючок, который до него был уже насаженным десятком-другим а то и сотней таких "рыбачков"...
Но шила как известно в мешке не утаишь...
И после, много после, спустя десятилетия, находя в своих детях такое что и близко было несвойственно ни в его, ни в ее роду, - только тогда до него доходило, что растил он всю жизнь отнюдь не своих детей...
Но даже и тогда не каждый понимал в чем здесь было дело...Даже тогда не каждый понимал откуда оно взялось и чье это "шило" выпирало из его мешка...
Сейчас Ваське казалось что он, да и не только он но и весь город, конечно же знали такие семьи. Семьи, в которых у нормальных казалось бы родителей рождались дети явные шалопаи и не только шалопаи... Знали причину этого, могли даже назвать конкретных виновников такого "счастья". Знали но помалкивали. Помалкивали, потому что кому она нужна,... ну кому она была нужна чужая глупость?...
Откуда-то издалека, из города, донесся приглушенный расстоянием грохот тормозящего состава, а от какой-то кошары поблизости слышался собачий лай.
Но и это было еще не все. Как бы желая окончательно добить их, Степаныч снова нарушил молчание, - я как-то читал где-то, - сказал он постукивая сигаретной пачкой по брезенту "стола", - читал что когда-то, кому-то, кажется в Англии, пришла в голову мысля скрестить кобыл с зебрами. Что уж он там хотел получить от того скрещивания неизвестно, да оно никому пожалуй и не нужно. Но вот то что он получил потом,... - Степаныч положив сигареты ковырнул мизинцем в зубах и сплюнул.
- Короче от того скрещивания он не получил ничего. Ни одна из кобыл, после того как их покрыли зебрами, ничего не принесла. Но когда после, тех же кобыл покрыли жеребцами,... - они все как одна принесли полосатых жеребят... -
- Оп-п-панькиии!... - что-то словно блямзгнуло в Васькиной голове.
Как бы ища подтверждения словам Степаныча или ожидая какого-то объяснения им, он глянул на Сашку, но увидел в его глазах такое... Одним словом такого он никогда в них не видел...
Хотя...
В общем в Сашкиных глазах сейчас было то же самое что он однажды видел в них когда тот завязывал мешок и прочная капроновая завязка, завязка на которой при случае легко можно было повеситься и,... и эта завязка порвалась у него в руках... Примерно то же самое Васька видел в его глазах и сейчас.
Не лучшее что-то было наверное и в Васькином взгляде, так как глянув на него Сашка сжал губы и опустив голову, длинно-длинно повел ею в сторону и снизу вверх...
На этот раз молчание было еще более удивленным. А еще было заметно как к удивлению добавилось некоторое размышление, обдумывание сказанного Степанычем, примеривание этого сказанного к природе вообще, примеривание к человеческой жизни и может быть даже к своей собственной...
Где-то близко у самого берега, в камыше, вывернулся огромнейший наверное сазан или жерех, так как всплеск был очень уж громким и каким-то затяжным. В другое время все бы непременно обернулись на этот всплеск но сейчас... Сейчас даже глазами никто не повел в ту сторону.
- Так-то вот... И хотя наши генетики утверждают что только один сперматозоид оплодотворяет яйцеклетку, следовательно только один мужик или другое существо может быть отцом, - у Природы на этот счет видимо несколько иное мнение... - раздумчиво сказал Степаныч опять нарушая это их молчание.
- Очевидно каждый самец поимев ту или иную самку, каким-то образом все-таки влияет на ее последующее потомство, - продолжил он вертя в руках сигаретную пачку, - а возможно даже и самка точно также влияет на потомство самца... -
Это предположение Степаныча казалось Ваське каким-то неправдоподобным, диким, невероятным... Чтобы какая-то как ему казалось фигня, та самая фигня которая вошла даже в поговорки, в поговорки типа, - что мол это за кума что под кумом не была, - та фигня когда на жену не изменяющую мужу смотрели как на умалишенную,... - и чтобы такая вот фигня влияла на потомство?...
Но?...
Но то что породистых собак в первый раз погулявших с дворнягами на племя больше не использовали, было известно всем. А уж этот случай с лошадьми и зебрами?... И если все это так и было?...
Все это было каким-то таким,... было не очень-то приятным... А поскольку оно было к тому же еще и не совсем понятным, то во всем этом чувствовалось даже что-то эдакое,... что-то жутковатенькое что ли...
- Эти понятия неведомы нам, - продолжал между тем Степаныч прикуривая от тлеющей головни потухшую сигарету, - но о них то ли знали, то ли догадывались наши предки и эти понятия на уровне инстинкта заложены вообще в каждое живое существо мужского рода. Заложены в виде определенных внутренних сдерживаний, запретов, табу. И наверное именно поэтому кобель никогда не вскочит на свинью, жеребец никогда не вспрыгнет на корову, а бык на кобылу...
Не вскочат и не вспрыгнут потому что это противоестественно,... что это против Природы... Эти внутренние их запреты таковы что сопоставимы наверное с инстинктом самосохранения...И наверное именно поэтому, в древности, когда выявлялись такие случаи, животных с которыми мужчины имели связь убивали. Убивали в подобных случаях и женщин имеющих такую связь с животными... Убивали, потому что знали какие последствия могут иметь такие связи...
Все конечно знали это но никто никогда не задумывался над тем, - а почему это так собственно? Так было всегда и так казалось и должно было быть. И так возможно оно и было. Но вот почему все это было именно так,... - об этом никто никогда не думал...
- И наверное поэтому к этому так строго раньше относились люди и Церковь, - снова заговорил Степаныч. - считалось, что священнослужитель сам будучи девственником и жениться должен был только на девственнице. Поэтому наверное и наши предки так же относились к таким вещам. Поэтому так ценились девственницы, а все прочие были никому не нужны. Поэтому мужья всего мира имели право выгонять своих молодых жен, если та оказывалась не девственницей. Поэтому наверное изнасилованная кем-то жена, несмотря на то что она была невиновна в этом, несмотря на это, - она считала что не могла, не имела права жить дальше с мужем. И поэтому-то насильников раньше карали смертью. Карали плюя даже на законы... -
Где-то над самыми их головами прошуршали крылья. Даже не прошуршали, а как-то так прошелестели что ли. Прошелестели не взмахивающе, а прошелестели в эдаком хоть и относительно тихом, едва слышимом, но наверное именно поэтому до замирания сердца зловещем, жутком, пикирующем полете. В том самом полете, когда каждому было ясно, - кому-то сейчас придется несладко. В свете костра в воздухе мелькнула тень и сразу же послышался тоненький писк, - наверное сова поймала мышь. Потом было слышно как набирая высоту она удалялось.
Прерванный этим напоминанием об охоте, Степаныч также как и все некоторое время смотрел в сторону шума удаляющихся крыльев, потом аккуратно сгребая в кучку объедки напротив себя сказал, - а теперь представьте себе сколько же всего понамешано в этих современных сучонках, суках и сучищах? Чего хорошего можно ждать от стервы которую поимели десятки, а то и сотни неизвестно что из себя представляющих мужиков? Чего хорошего можно ждать когда женами обмениваются чаще чем машинами, да еще и рискуют при этом заводить от них детей? Представляете каких монстриков можно получить от этого?... -
Вспоминая виденных по телевизору и просто знакомых по этой жизни всех этих сученок, сук и сучищь, зная про их похождения на этом "фронте", и если хоть чуточку из сказанного Степанычем так оно и было,... - Васька поймал себя на том что он казалось чувствовал всю ту то ли мерзость, то ли даже опасность которая исходила от них... В общем чувствовал он себя как-то не так...
Чувствовал себя так словно находился где-то поблизости от оголенного под напряжением провода, чувствовал себя словно перед полуобнаженным клинком, когда неясно в какую сторону будет его дальнейшее движение, - обратно, в ножны или,... чувствовал себя так словно под занесенной уже босой ногой, увидел вдруг отбитое донышко бутылки торчащее зловещим жалом вверх... Одним словом чувствовал он себя так как нормальные люди чувствуют себя рядом с чем-то не доставляющим им удовольствия, рядом с чем-то неприятным, с чем-то приносящим несчастья,... как они чувствуют себя рядом с эдакими известными всем бедоносцами...
- Конечно, казалось бы от таких "замесов" можно было бы получить и что-то путное, - раздумчиво сказал Степаныч убирая пачку "Ростова" в кармашек на груди, - но... Но что-то сегодня не слышно о появлении нового Пушкина, Льва Толстого или кого-то там еще? А этот мир буквально заполонили всевозможные отморозки, ублюдки, дебилы...
Очевидно такое положение дел не очень-то способствует появлению Пушкиных, а как раз наоборот, - именно в те времена когда люди серьезно относились и к таким вещам, и к самим себе,... именно тогда и только тогда, и могло появиться что-то путное... -
- Да, - думал Васька, - очевидно Природой задумано все-таки так, что во всех живых существах впервые вступающими в связь, происходят такие изменения которые влияют на их последующее потомство. В них возникает что-то общее, возникает что-то такое направленное на совместное продолжение рода, возникает что-то вроде какого-то родства посредством которого они потом будут передавать потомству качества присущие только им. Вернее присущие их родам. Одним словом в этом отношении их организмы как бы настраиваются друг на друга. Всякое же вламывание в такие взаимоотношения этих двух, было неприемлемо и категорически отвергалось буквально всем живым... И наверное поэтому такая казалось бы ерунда как первая брачная ночь, раньше обставлялась как некое таинство...
Если же такая связь происходит с несколькими партнерами или даже с десятками или сотнями, - о какой передаче индивидуальных качеств тогда можно говорить?... В этом случае женские детородные органы подстраиваясь под каждого и беря что-то от каждого, - уже не рожают а просто-напросто выплевывают в этот мир то что созрело в них. И то что они выплевывали,... - Васька зябко повел плечами. О том что они выплевывали, можно было судить по всему тому что сегодня творилось вокруг...
Подправляя палкой костер, примеряя слова Степаныча к современной действительности, он все больше склонялся к тому что тот был все-таки прав. А еще, что-то подсказывало ему что он знал откуда именно шло все это бл...во, - ему казалось что шло оно от этой так называемой элиты и богемы... Ему казалось что именно они, именно эта элита и богема которая была у всех на виду, которая была у всех на слуху, -именно она и распространяла то мерзкое,... распространяла то животное...
- Измельчал,... явно измельчал народ, - думал он, глядя телевизор и слушая вумные рассусоливания всего этого чмо которое пыталось "лечить" народ. Зная что они из себя представляли на самом деле, он видел что несмотря на эти их претензии на якобы какую-то их возвышенность над остальными, на якобы какую-то их особенность и исключительность, несмотря на то что многие из них в чем-то были несомненно талантливы, - и тем не менее из них буквально выпирало все то их убогенькое, выпирало все то их серенькое, выпирало их животненькое...
А некоторые из этой "элиты" были вообще откровенным быдлом. В общем-то и элитой-то их никто не называл, разве что они сами да эти,... вылизывающие их "элитные" задницы журналисты.
- Ннне-е-ет. Все-таки народ намного скромнее, выше и чище по сравнению с ними, - думал он. И скромнее и чище может быть даже и не потому что это именно народ, и что он, народ, был таким уж цацей, а все наверное было гораздо проще... Просто ему, народу, вовсе не до этого... Ему, народу, вечно занятому добыванием куска хлеба, вечно занятому детьми, замордованному этой жизнью, - ему конечно же некогда было заниматься всем тем чему посвящало свои жизни все это чмо... -
Под рубашкой, что-то поползло по спине. Не раздумывая Васька шлепнул ладонью по тому месту и сразу же почувствовал как что-то липкое прилепилось к телу. Прилепилось так что прилипла даже рубашка. Подвигав плечами он оторвал прилипшую рубашку и то неприятное ощущение пропало.
- Только оно, только это,... разожравшееся и разжиревшее на народном,... не знающее чем можно было себя занять,... не знающее куда себя деть,... в поисках новых острых ощущений, - только оно и развело все то бл...ское что творилось вокруг, - думал он.
Ему казалось каким-то несправедливым, диким, невероятным то обстоятельство когда такой народ пытались "лечить" какие-то уроды. И не только "лечить" но и диктовать этому народу свои ублюдочные понятия о своей бл...дской жизни.
В этой тишине со стороны Маныча опять послышался громкий всплеск. Потом как-то особенно стало слышно как там осатанело стрекотали кузнечики...
Васька видел как буквально на глазах свихнулся этот мир. Свихнулся тогда когда и в кино, и в литературе, и в жизни образ женщины-матери, образ женщины хозяйки дома стали вытеснять совсем другие женские образы, - образы неких кинодив, образы эстрадных и прочих... Именно там, именно среди этой так называемой элиты и богемы, именно там тасовали между собой всех этих кинодив и прочих быстрее чем хороший шулер тасует карточную колоду.
И хотя Васька видел что народ в общем-то воспринимал этих див и прочих так как и должен был воспринимать, воспринимал как говорят у нас, на которых даже в голодный год, даже за пуд сала полезет далеко не каждый, но... Но именно оно,... именно это,... было у всех на виду, и именно оно было у всех на слуху и именно оно диктовало и насаждало всем все то свое бл...дское,... все то свое сатанинское... И именно оттуда, именно от этой так называемой элиты и богемы и шла вся эта мерзость...
Откуда-то издалека-издалека донесся звук выстрела.
- Чтобы это могло значить, - отвлекся он на миг от этих своих мыслей, - может быть на такую же сидящую у костра ватагу охотников налетели утки или гуси и у кого-то под рукой оказалось заряженное ружье?... Хотя,... что может летать в такое время?... -
Особенно же Ваську всегда коробило стремление этих сук верховодить, доминировать в семье. Не любить, - какая там любовь? Не жить в дружбе или на худой конец хотя бы в каком-никаком взаимопонимании, взаимосотрудничестве... Нет! Именно доминировать! Именно верховодить! Верховодить, словно в каком-то стаде, стае или прайде. И это свое животное, скотское желание, желание которое было бы уместно в том же стаде, тюремной камере или скажем в солдатской казарме, - они стремились перенести на семью... Им было плевать на то что творилось в семье... Им не было никакого дела до каких-то там забот и обязанностей...Главное чтобы это... Главное чтобы верховодить...
И... И ничего... Некоторыми это воспринималось как само собой разумеющееся. Воспринималось как так и надо. Находились даже ублюдки которые с экрана телевизора пытались убедить его, Ваську, что это йё... ничего,... что это йё... нормально,... что это так мол и должно быть йё...
У них даже в голове не укладывалось что в семье должно быть как-то по другому... Что в ней должны царить если и не любовь, то хотя бы какие-то взаимные интересы... И что конечно же в ней должен быть лидер. Но должен быть вовсе не для того чтобы тянуться за лучшим куском или претендовать на новую шубку в которой они бы выглядели более заманчивей для привлечения самцов... А должен был быть этот лидер как раз для другого,... - для того чтобы отдавать тот кусок и ту шубку тому, кто больше всех в них нуждался ...
Эти же,... эти считали нормальным когда семью старались превратить в стаю, старались превратить в тюремную камеру, старались превратить в солдатскую казарму... Старались превратить в такое животное и человеческое сообщество где все достается сильнейшему. В таких сообществах, как известно, какому-то участию или заботе нет и не может быть места...
Они старались семью превратить в полигон на котором проходила бы борьба за первенство. А на любом полигоне детям, старикам и вообще слабым, - конечно же делать нечего... И если во все это старались превратить семью, то где же,... где же тогда искать защиты детям, слабым и старикам?... Где?... На улице?...
Не один раз Ваське приходилось сталкиваться с таким стремлением к верховенству. И сталкиваться не только в семьях. Конечно. Одно дело когда это стремление продиктовано умом, опытом, знанием, умением,... тогда еще куда ни шло, тогда еще это было терпимо. И совсем другое дело, когда это стремление было продиктовано только стремлением этого стремления,... продиктовано чем-то сереньким и убогеньким, продиктовано тогда когда кроме этого стремления, - за душой больше ничего... Ничччего...
Тогда такое стремление вызывало в нем недоумение, раздражение, омерзение и протест, - ну если ты урод по жизни, зачем же выпячивать, показывать всем это свое уродство?... -
Где-то близко прокричала цапля. Этот крик был таким неожиданным и неприятным, что царапнул душу так словно железом прошлись по стеклу.
- Но возникала эта мерзость, увы, не сама по себе, - думал Васька невольно передергиваясь и стараясь погасить в себе то что вызвал в нем то ли этот крик, то ли то обстоятельство во что эти двуногие самки пытался превратить семью. - Все это низменное и животное буквально культивировалось, насаждалась человечеству. Кто раньше были героями книг и фильмов?... И кто сейчас?... Что раньше воспитывали в людях книги и фильмы?... И что сейчас?... -
Он не считал себя таким уж большим специалистом в области литературы или кино, но даже он видел как изменились они за последнее время.
Прежнее искусство старалось показать человека, стремилось раскрыть его внутренний мир, стремилось раскрыть человеческую душу, так как именно он, именно внутренний мир составляет человеческую сущность... Именно этим своим внутренним миром люди отличаются друг от друга... Именно внутреннему миру человеческое сообщество было обязано своим многообразием... И наконец именно он, именно внутренний мир, если он конечно есть, отличает человека от скота...
Во всем остальном люди не очень-то далеко ушли от животных, - у всех по одной голове, у всех по две руки и у всех по две ноги, ну и,... конечно же, по этому самому... И если в чем-то все-таки в этом случае они и отличались друг от друга, так это тем что в применении к животным называют экстерьером...
Сейчас же,... сейчас человека в том понимании нет ни в кино, ни в литературе. Сейчас довольствуются в основном спецэффектами. Современное же искусство если что и раскрывало в человеке, так это сиськи и ляжки, бицепсы и торсы а зачастую даже и это,... ну,... это самое...
Со стороны Маныча опять послышался громкий всплеск, а со стороны города быстро нарастающий звук подходящего поезда.
- Пассажирский наверное, - подумал Васька.
Одним словом внутренний мир человека, тот самый мир, который является причиной и двигателем всех его поступков, мир который отличает его от скота, - сегодня этот мир никого уже не интересовал. Сегодняшнее искусство обходилось уже без человеческой души. Сегодня довольствовались различием экстерьеров, различием того что у него висит или торчит, довольствовались различием этого самого...
Это ж до чего,... в какие такие тартарары должно было скатиться человечество,... это ж какие уроды ложны править им чтобы оно дошло до того что стало различать себе подобных по тем же самым признакам по которым различают животных?...
Да!... Сегодняшние герои еще ходили на двух ногах и даже пытались изъясняться между собой почти человеческим языком но,... Но их лишенная какого-то смысла речь больше напоминала блеянье или мычание... По всему чувствовалось, что это были уже не люди... По всему чувствовалось, что кроме органов пищеварения, выделения и размножения у них больше не было ничего...
Н-н-и-ч-ч-чего!...
И пусть они управляли автомобилями и самолетами, стреляли, ходили в рукопашные и удовлетворяли своих таких же пока еще двуногих сук, но...
Но это были уже не ищущие,... не мятущиеся,... и даже не заблудшие герои...
Н-н-е-е-е-ет!...
Эти уже знали чего хотели!...
Знали!...
Их божеством были деньги,... мани,... бабло,... колбаса...
- Управлять же самолетом или автомобилем и стрелять можно научить и обезьяну,... - думал он, - а уж в рукопашной и в удовлетворении тех сук, гориллы или там шимпанзе смотрелись бы наверное даже лучше... -
Если же в книгах или на экране эти герои иногда и творили то что в их понимании было добром, то творили они его не в отношении конкретного человека, а творили не иначе как в отношении всего мира. И от того их "добра", и от тех методов которыми они его творили, у нормальных людей стыла в жилах кровь...
Горевшая головня стрельнула горящей веточкой, которая упала у самых его ног и сухая трава тут же вспыхнула. Подошвой ботинка Васька погасил ее и палочкой подгреб разворошенный костер.
Вспоминая все то что ему было известно из истории, он понимал что работа по сатанизации людей велась на Земле во все времена. Эта работа была такой же древней как и вообще борьба между Белым и Черным, между Светом и Тьмой, между Добром и Злом...
Погрязшее во всех мыслимых и немыслимых грехах, для оправдания того своего сладострастненького, для оправдания того своего животненького, на протяжении всей своей истории общество, вернее не все общество а его так называемые сливки, так называемая элита, постоянно старались отвоевать у Церкви, отвоевать у народа, все больше и больше послаблений в вере, отвоевать все больше и больше от того что было общепринято в народе... Отвоевать от Высокого и Вечного, отвоевать от общепризнанного, отвоевать в сторону низменного и животного...
Васька считал что одним из наиболее ярких таких периодов в истории, были Петровские времена. Те самые времена, когда эта так называемая элита инициировала раскол Церкви. Инициировала, для того чтобы узаконить табак,... инициировала для того чтобы оправдать пьянство,... инициировала для того чтобы придать хоть какую-то пристойность прелюбодеянию...
И кто?... Ну кто сегодня скажет, - сколько человеческих судеб, жизней и душ были искалечены или достались дьяволу тогда?... Кто скажет насколько и за какие такие пределы прошедшая через такое Церковь, была отброшена от Веры?... Была отброшена от Христа?...
Так что когда оно,... когда это животненькое и сладострастненькое занято только своим основным делом,... занято только тем что тщательно пережевывает попавшее в рот или уже переваривает то, пережеванное,... или даже когда уже пережевав, оно приступает к спариванию с себе подобными,... такое,... такое куда еще ни шло, такое терпеть еще было можно...
Но когда икая, попукивая и порыгивая оно сдирает образа,... а содрав, на их место, вместо образов в Святом углу взгромождает то свое кормовое корыто,... а взгромоздив заставляет всех молиться на него,... - вот тут-то,... тут уже становится как-то не так... Тут уже становится как-то жутковатенько...
И именно это,... именно повсеместное отбивание поклонов тому их корыту,... именно это сегодня Васька видел вокруг...
Видел во всем...
И видел вся...
Видел, потому что с развитием средств массовой информации, делать это становилось им все легче и все больше людей эта так называемая элита вовлекала в то свое низменное,... вовлекала в то свое сатанинское...Все больше молодых шалопаев и шалопаек, роняя сопли и слюни, стремились подражать им. И все больше всей этой их мерзостью заражался народ...
Сзади что-то прошуршало в траве. Прошуршало так близко, что он невольно придвинулся поближе к костру. Оглянувшись, увидел только сплошную темноту, - даже граница земли и неба была не видна а лишь угадывалась. О линии горизонта можно было судить только приблизительно, только по тому месту где не было звезд.
Оборачиваясь к костру, он вдруг поймал себя на том что сделал новое как ему казалось открытие. Это открытие заключалось в том что богатство, - очень большое испытание для человека. И что это испытание только для очень сильных людей. Сильных, понятно, не телом... Многих, очень многих оно превращает в скотов, в животных, в быдло, в чмо...
Не многие, увы не многие из этих разожравшихся способны подобно Тамерлану, умирая, с сожалением смотреть только на свой меч...
Большинство же из них умирая сожалеют все о том же,... сожалеют о водке,... о сале,... о бабах...
- Наши предки не знали что вода это Н2О, - нарушил его мысли и затянувшееся молчание Степаныч вертя в руках зажигалку как бы не зная куда ее пристроить, - не знали строение атома и Вселенной, но они железно знали от кого можно было заводить детей и серьезно относились к этим самым главным в жизни вещам. Относились совсем не так как сегодня, когда никто толком даже не знает, чьих же он воспитывает детей?
И все это известно наверное даже им, - усмехнувшись сказал он и мотнув головой указал на самку навозного жука со сцепившийся с ней самцом. По видимому тот пребывал в том кайфе, который обычно сопутствовал всему живому во время таких вот занятий. В том же самом кайфе скорее всего пребывала и самка. Во всяком случае она даже не пыталась освободиться от своего "прицепа". А может быть она сама как раз-то и была инициатором этого дела. Сунувшись к костру но поняв наверное что это такое, эта парочка стала огибать его стороной.
Шлепнув себя по щеке, Степаныч убил присосавшегося комара. Васька видел как на том месте заалела красная точечка и темным бесформенным пятном прилип расплющенный комар. Думая о чем-то своем, Степаныч потер укушенное место и комар, и пятно исчезли.
- А ведь дети, - это наша старость, - продолжил он, потирая укушенное комаром место, - и какой она будет во многом зависит от них, зависит от детей... И более того,... дети даже не только это... Дети это наше бессмертие... Именно в них, именно в наших детях наша кровь наполовину разбавляясь с каждым новым поколением, разбавляясь в детях,... разбавляясь во внуках,... правнуках и праправнуках,... но даже достигнув бесконечно малой величины,... - даже в этом случае, наша кровь и все то что с ней передается, никогда бы не исчезла с этой Земли... И как знать?... Может быть когда-то,... в каком-нибудь тринадесятом колене,... появился бы в конце-концов на ней кто-то,... кто-то такой же точно как и ты???...
Степаныч умолк и вокруг догорающего костра опять повисла тишина...
Все сказанное Степанычем и все то чем это сказанное отозвалось в нем, наделало в Васькиной голове столько всякого разного, что оно перемешавшись и переполнив ее создавало иллюзию какой-то отстраненной опустошенности. Той самой опустошенности, когда она казалась чем-то вроде пустой бочки, в которой что-то то ли звенело, то ли гудело, то ли она просто она была какой-то вакуумно-бездонной...
Но сквозь этот хаос, вернее даже не сквозь а над,... над всем тем что творилось в ней, словно неумолчно и вечно гудящие провода, так же точно настойчиво гудело осознание того, - насколько же они, да пожалуй не только они но и вообще все это современное человечество, несмотря на все свои изобретения и открытия, было неизмеримо, непробиваемо тупое в этих хоть и элементарнейших но оказывается самых главных на этой Земле вещах...
Спустя некоторое время когда в голове несколько улеглось все это, он украдкой не спеша оглядел всех, - кто-то шевелил палкой в костре, кто-то курил, кто-то спичкой или просто ногтем ковырялся в зубах, кто-то продолжал убирать "стол" на ночь... Но было видно, что слова Степаныча и в них вызвали примерно то же самое что и в нем...
Отойдя от костра и расстелив на земле рядом с Сашкиной "Нивой" спальник, он лег поверх него. Ночь была теплой и залезать в спальник не хотелось.
В этой тишине, над ними, - и над теми кто еще оставался у костра и над ним, Васькой, казалось ощутимо, ощутимо до осязания собственной кожей витало все то о чем говорил Степаныч.
Витало, спрашивая каждого, - а каков ты сам-то в таких вещах? Каков ты сам в этой жизни? Насколько полно и как именно ты выполнил в ней то свое главнейшее предназначение? То самое предназначение, в котором забота не только о продолжении но самое главное ответственность о чистоте рода, полностью ложится на плечи самца. Эта ответственность такова, что может быть важнее даже заботы о добывании пищи.
Что поделаешь, этот мир устроен так что каждая самка движимая тем своим животным инстинктом, в поисках чего-то эдакого новенького, в поисках чего-то не испытанного ею до этого или в поисках вообще черт знает чего, - конечно же не прочь порезвиться где-то на стороне. Возможно для нее это было бы и хорошо. И даже возможно с точки зрения вообще природы это было бы неплохо, но только ему это было ни к чему...
От предков ему передалось что растить он должен своих детей. И поэтому любой самец, инстинктивно чувствуя эту лежащую на нем ответственность, жесточайшим образом пресекает такие поползновения. Из всего этого следовало что самка намного легкомысленнее, низменнее, животнее и примитивнее в таких вещах. Что ей абсолютно все равно от кого... И наверное именно поэтому раньше так пренебрежительно относились к женщине...
Сегодня же... О-о-о!... Сегодня они лезут в депутаты,... министры,... президенты... Представив себе тот, их мир,... мир, который хотели бы видеть самки,... представив кто бы тогда правил этим миром, вернее что бы тогда правило им,... - Васька поежился. Вспомнив толстовское, - ... Бирон царил при Анне,... - вспомнив всех этих гришек,... вспомнив Орлова,... Потемкина,... Распутина,... - он эдак злорадно хохотнул про себя, - все это мы уже проходили...
Но несмотря на это, несмотря на то что человечество уже проходило через это, он видел как глубоко, как всеобъемлюще глубоко это бл...дство внедрилось в нашу действительность распространяя вокруг то свое животненькое, свое сладострастненькое. Он видел что тон в сегодняшней жизни задают не Пушкин и Толстой, не Суворов, и Кутузов, не Жуков, не Расстрелли, не Клодт, не строители БАМа или Атоммаша, не горняки или хлеборобы, - тон в этой жизни задают именно эти суки, задают вводя культ этого самого,... задают вводя культ мачо...
Сегодня о любви в этом мире уже никто даже не заикается... Ее заменили браки по расчету и голый животный потный секс... Зная что из себя представляют все эти мачо, нетрудно догадаться о причине по которой этот мир заполонили всевозможные отморозки,... ублюдки,... дебилы...
И поэтому стоит ли удивляться тому, что этот мир от высоких материй с каждым годом все более и более отчетливее скатывается к убожеству и примитивизму?... Стоит ли удивляться тому, что любовь и искусство все более и более вытесняется в нем сексом,... колбасой,... виски...
К месту а может быть и не к месту вспомнилась слышанная однажды притча... Эта притча была о том как какой-то коннозаводчик в наших краях, желая вывести некую новую породу скаковых лошадей, из той же Англии привез в свой табун чистокровного скакуна...
Ну привез и привез... Но несмотря на это, несмотря на то его желание, его кобылицы продолжали приносить что-то разлапистое,... эдакое развалистое,... в общем продолжали приносить что-то несусветное... Этот коннозаводчик не находил себе места пытаясь разрешить ту загадку...
А разгадка той загадки была проще простой и знал ее его табунщик. Знал, но помалкивал, - оно ему было надо?... И если бы тот коннозаводчик поменьше спал а побольше занимался своим табуном, тогда возможно бы и он знал в чем было дело...
Дело же все было в том что неподалеку от того конезавода был хуторок. И на том хуторке тоже были лошади. И среди тех лошадей был один конек... Конек был так себе, обычный работяга... Но несмотря на это, несмотря на ту свою обычность, что-то видимо необычное все-таки было в нем... Было...
Было хотя бы уже потому, что кобылицы того табуна когда наступала та пора, когда наступало то время когда они находились в интересном положении, в том самом положении когда им требовался жеребец,... - они искали вовсе не того "англичанина"...
Не один раз табунщик видел как под покровом ночи, под неумолчное стрекотание кузнечиков, вдыхая благоуханье весенней степи, они бежали на тот хуторок,... бежали к тому коньку...
Как уж они нашли, как разыскали, как вычислили, как вышли на него,... - то было видимо их дело...
Поначалу он даже пытался заворачивать их назад, но...
Да что там он?...
Говорят что конокрады прослышав про это пытались ловить тех кобылиц. Пытались... Да разве ж можно было поймать кобылицу, которая стремилась, которая рвалась к такому?...
И хотя от того их состояния, от того самого состояния которого хватало всем, от того их состояния кое-что перепадало конечно же и "англичанину", но к тому времени дело уже было сделано...
В общем судя по всему тем кобылицам было плевать, плевать даже через уздечку, на то что там от них хотел получить тот коннозаводчик привезя им того породистого "англичанина". Судя по всему для них гораздо важнее было то, что находясь в том интересном положении хотели заполучить они... Заполучить пусть даже и не от породистого...
- Да-а-а! Много,... много чего под покровом ночи, под неумолчный стрекот этих кузнечиков происходит и много,... много чего в то время когда кто-то спит, творится и в этой благоухающей степи и вообще на этой Земле,... - имея в виду эту притчу подумал Васька.
Постепенно все то что было вызвано этой "лекцией" Степаныча, словно бы затухало, затушевывалось в нем чем-то другим, - другими мыслями, другими ощущениями, другими переживаниями. Как-то так, незаметно для себя, Васька поймал себя на том что уже только какие-то отголоски от сказанного Степанычем и только отголоски своих собственных мыслей по этому поводу, изредка, словно удалявшиеся раскаты грома и отблески молний как-то вяло-вяло будто бы вспыхивали и тут же гасли в голове.
Чем-то там, в себе Васька чувствовал что несмотря то что во всем сказанном Степанычем что-то было, несмотря на то как они восприняли сказанное, несмотря на то сколько всего это сказанное вызвало в них, несмотря на все это, - этот их разговор так и останется разговором. Останется точно также как и вообще большинство разговоров на этой Земле. И что ничего,... ровно ничего не изменится под этим небом... И что этот их разговор будет иметь такое же влияние на их жизнь, как и отшумевшая, отгрохотавшая, отблескивающая где-то далеко-далеко за горизонтом все удаляющаяся и удаляющаяся гроза...
Он поймал себя на том что уже почти не думает ни о словах Степаныча, ни о своих мыслях по этому поводу, а просто слушает тишину. Ту самую тишину, которую и тишиной-то можно было назвать только относительно.
Это была та самая тишина, из которой и бывает обычно соткана летняя ночь. В той стороне где был Маныч, то ли занятые продолжением рода, то ли добыванием пищи, то ли просто радуясь этой жизни, неумолчно стрекотали кузнечики. Со стороны чеков слышался непрекращающийся даже в безветрие шум камыша и шум текущей куда-то воды. Иногда откуда-то издалека-издалека доносился грохот проходящего или тормозящего состава, а прямо над головой также неумолчно шелестела листва...
Однако во всем вокруг, - и в шуме камыша, и в шуме воды, и в неумолчном стрекоте кузнечиков, и особенно в шелесте листьев чувствовалось что-то щемящее грустное. Чувствовалось что-то такое словно все вокруг уже знало, чувствовало, что это было уже не совсем лето... Что это было уже не то время, когда впереди было еще столько всякого разного...
Ннн-е-е-ет!...
Это было время когда то что должно было подрасти за лето, - подросло, что должно было созреть, - созрело и поэтому все вокруг будто знало, чувствовало уже как неумолимо приближается осень,... как неотвратимо надвигается зима...
Васька любил слушать шелест листьев. Слушая его он впадал в какой то полусон, полуявь - состояние при котором как бы стирается та грань между природой и нами, та грань между этим шелестом и его собственными мыслями.
В такие минуты он ловил себя то на том что слушает этот шелест, то на том что "слушает" свои собственные мысли. И чем дольше слушал, тем тоньше становилось то что отделяло, что было между шелестом этих листьев и "шелестом" его собственных мыслей. Словно бы это не листики трепеща терлись друг о дружку а его, Васькины мысли...
Или наоборот, - что это его мысли уносились куда-то,... уносились куда-то туда, где шелестели эти листики. Уносились и жили там сами по себе, лукаво поглядывая оттуда на него, Ваську. Поглядывая с таким видом словно ожидая, - чего он там такого еще учудит, удумает?... -
О чем они шелестят эти листики? Может быть просто так, ни о чем? А может быть точно также как и они, люди, обсуждают что-то важное, свое?... Может быть и они знают, что уже сентябрь и что скоро,... очень скоро...
Конечно же знают... Не могут не знать...
Ведь они уже наверное чувствуют тот предсмертный голод, когда в преддверии зимы движение жизненных соков под корой деревьев замедляется. Под воздействием этого голода они скоро начнут менять свою окраску. Ту самую окраску, в которую природа убирает их перед концом... Ту самую окраску, которая радует всех глядящих на них. Эта окраска радует может быть и их самих.... Но... Но постепенно и неумолимо она принимает все более неживые, все более не совместимые с жизнью тона...
И наконец холодный, промозглый осенний ветер поднимая тяжелые, свинцовые волны на просторах водохранилища и срывая с их гребней пенные барашки, - беспощадно оборвет, разнесет, разметает и их по земле...
Кого из них и куда эта равнодушная судьба занесет, забросит потом? Многие счастливчики конечно останутся лежать тут же, под материнским деревом. Но кое кого этот ветер не дав упасть на землю, подхватит и понесет... И кто знает где он упадет и чем закончит?... Может быть с первым ледком он вмерзнет в какую-нибудь лужу? А может быть копытами лошадей, тележным колесом или тракторным траком будет втоптан, вдавлен в осеннюю распутицу или же просто будет лежать где-то в траве или в камыше вдали от родного дерева, вдали от своих собратьев...
Рассказать кому-то про все это Васька разумеется не мог, да ему и в голову никогда не приходило это сделать. Чем-то таким, непонятно чем, но он понимал что это было ни к чему. Ни к чему потому что несмотря на то что и он, и Сашка, и Степаныч были очень близки друг другу, несмотря на то что они понимали друг друга с полуслова, понимали так что иногда казалось не надо было даже и этого полуслова,... и,... и несмотря на все это он не был уверен в том что даже они поймут его... Да и как можно было понять такое?... Как можно было понять такое, когда серьезный 50летний мужик был озабочен такой ерундой?...
- А может и они тоже?... Может быть и они чувствуют то же самое?... Ну,... то же самое что и я?... Только точно также как и я никому не рассказывают об этом?... - подозрительно и в то же время с какой-то надеждой шевельнулась в нем мыслишка, - очень уж ему не хотелось этой своей то ли детскостью, то ли бабскостью отличаться от всех.
О том же чтобы рассказать это Светке,... такое ему не могло придти даже в голову.
- Очевидно в этой жизни у каждого человека есть что-то свое,... единственное,... сокровенное,... что должно принадлежать только ему, - думал он, - настолько свое, что об этом никому и не расскажешь... -
Хорошо это было или плохо он не знал. Но по тому что он чувствовал в то время, чувствовал как в нем словно бы прорастало, проклевывалось что-то хорошее-хорошее и светлое-светлое, и как от всего этого становилось как-то тепло-тепло, а еще по тому что ловил себя на том что словно бы улыбается при этом, улыбается как-то по детски, улыбается будто бы никому и ничему а просто так, улыбается иногда даже не явно, не лицом, а улыбается где-то там,... внутри,... в душе,... - ему казалось, что во всем этом было все-таки больше хорошего чем плохого...
Звезды в вышине были такими яркими, чистыми и свежими, словно только что умытыми после дождя. Почти непрерывно то там, то здесь проносились метеориты. Проносились иногда по несколько штук сразу. Их светящиеся следы неправдоподобно долго, так долго, словно нехотя ме-е-е-дленно,... ме-е-е-дленно таяли в ночи...
По этому единственному заметному для глаза движению во Вселенной, было видно, что она тоже жила своей особенной жизнью. Что и в ней постоянно что-то новое рождалось и отмирало что-то старое, отжившее свое. Эти казавшиеся такими одинокими в бескрайнем небе тающие следы, чем-то таким неуловимым, непередаваемым напоминали ему человеческие следы. Следы точно также оставленные где-нибудь на снежной целине, на горячем песке или дорожной пыли...
Эти метеоритные следы вызывали в душе что-то такое... Каждый такой след таял так медленно, что казалось было видно как ему, этому следу, изо всех своих сил хотелось еще хоть чуть-чуть,... хотелось еще хоть самую малость,... хотелось еще хоть на мизинчик,... хоть на полмизинчика,... хоть граммулечку,... побыть,... посветить,... побыть видимым,... обозначенным,... или хотя бы хоть чуточку заметным во Вселенной... Каждый след казалось всем собой вопрошал, - как же так,... ну как же так?.. Неужели это все?... Неужели этот чудный,... этот восхитительный,... этот божественный полет,... так быстро,... так неожиданно,... так внезапно подошел к концу?... -
Васька смотрел на эти следы с таким чувством, словно что-то такое отрывалось от него самого. Каждый такой след что-то щемящее-щемящее вызывал в душе. Казалось... Нет! То что ему казалось, выразить это словами он бы ни за что в жизни не смог...
- Гос-с-с-п-поди-и-и!!!... - все его существо пронзила вдруг беспощадная мысль, - если уж эти следы для Вселенной ничто, то что же тогда в ней наши следы???...
Что-то сжало сердце так что стало трудно дышать, стало пощипывать глаза а душа словно замерла, задеревенела, оцепенела от осознания своей мизерности, микроскопичности, беспомощности, никчемности и как будто бы даже какой-то никому ненужности в этом мире...
Но вместе с тем, чем-то там, внутри себя, Васька чувствовал что есть,... есть,... есть какая-то связь или даже родство между этим звездным небом и той землей на которой он лежал. Он словно ощущал, словно осязал, чувствовал это родство...
А еще что-то в нем говорило о том что непонятно чем, но какой-то своей то ли жилкой, то ли клеточкой, то ли каким-то таким своим краешком и он тоже причастен к этому родству. И что и от него, и от какого-то там Васьки, - тоже все ж таки что-то зависело не только здесь, не только на этой Земле, но и зависело может быть даже где-то там,... зависело где-то меж этих звезд...
И от этого,... от осознания этого родства,... то что сжимало душу постепенно уходило куда-то,... отпускало,... и приходило какое-то если и не успокоение, то по крайней мере понимание того что даже звезды,... даже они не вечны в этом мире...
Ему казалось что даже тогда когда и его след, подобно этим метеоритным следам, также растает, растворится, затеряется где-то,... - несмотря на это, что-то его, Васькино, все-таки останется на этой Земле... Останется может быть даже и во Вселенной...
- Человеческое родство ведь не заканчивается с разрывом пуповины, - думал он, - оно просто переходит на другой, более высокий уровень. Переходит так словно радио по сравнению с проводной связью. И точно также как с исчезновением проводов связь все-таки остается связью, - точно также и родство с разрывом пуповины остается родством...
Так что может быть даже тогда,... ну,... тогда когда и его связь оборвется с этой землей,... может быть даже и тогда что-то его, Васькино,... останется здесь,... останется на ней,... останется на Земле?... -
Чувствуя как успокаивается, затихает в нем все прожитое за этот день, слушая шелест листьев, глядя на метеоритные следы и вспоминая слова Степаныча подумал, - сколько же всего понамешано, понакручено, понаверчено в природе?... -
Но в то же время в этом его вопросе не было уже того дневного страстного интереса к окружающему. Не было уже того резкого согласия или несогласия с ним, приятия или неприятия этого окружающего, а просто была какая-то успокоенная и словно бы усталая констатация факта. Та самая констатация, которой мы признаем существование чего-то, но в то же время понимая что мало чего можем сделать в этом отношении и поэтому...
- А может быть это вовсе не в природе?... Может это все понакручено и понаверчено в нас самих?... - как-то протяжно-протяжно, вяло-вяло и устало-устало что-то словно блеснуло или вспыхнуло в голове. Но блеснуло и вспыхнуло не ярко и близко, а вспыхнуло как-то затенено, приглушенно,... вспыхнуло где-то далеко-далеко и мееедленно-мееедленно затушевывалось, гасло превращаясь в едва различимые в его сознании светящиеся точки. Но вскоре исчезали и они... Исчезли подобно далеким-далеким огонькам свечей поглощаемых все более овладевающей им дремотой...
Первый предутренний ветерок более громко и более отчетливей прошелестел листвой, прошелся по камышу... Длинно-длинно зевнув и уже засыпая но чувствуя как принесенная этим ветерком предутренняя свежесть и прохлада проникая под одежду знобко охватывает, холодит тело, - полез в спальник...