Они давно уже не ходили ни на какие митинги, но на этот пошли. Пошли все втроем. Пошли не потому что им так уж хотелось послушать ту галиматью которую сегодня несут с трибун, а потому что после митинга должны быть скачки. Сначала они и хотели пойти сразу на скачки, но потом почему-то решили сделать именно так, решили пойти и на митинг.
Как и всех вокруг их меньше всего интересовало и то что говорилось с трибуны, и все то что происходило на ней. Переговариваясь между собой, приветствуя знакомых и поздравляя их с праздником, они выслушивали ответные приветствия и поздравления. Как всегда кто-то подшучивал над ними, отшучивались в ответ и они. В общем все было как обычно...
Городок был маленький и поэтому Васька конечно же знал стоящих рядом людей. Знал если и не по именам и фамилиям, то в лицо знал почти всех. Но знал он их больше в повседневной жизни, знал за работой, знал в рабочей или в обычной одежде в которой они смотрелись естественно, натурально и к месту.
Сейчас же... Сейчас они были одеты празднично и поэтому выглядели будто бы и такими же, но в то же время какими-то не такими. И хотя на большинстве из них эта одежда смотрелась будто бы и ничего, но для Васьки они были не привычны, не естественны в ней. По чему-то такому было видно что это не каждодневная их одежда,... было видно что не праздники,... отнюдь не праздники составляли жизнь этих людей...
Как водится местная власть и эти,... сегодняшние "дельцы-бизисьмены" сгрудились на трибуне. Их конечно тоже знали. Знали как говорится с младых ногтей, знали как облупленных, знали кто чем дышит, знали кто и как пришел к власти, знали с чего начинался и на чем держался их так называемый бизнес, знали по сколько дней длились их запои, знали кого содержали и с кем спали они, знали кто спал с их женами. В общем знали все...
Эти тоже были одеты празднично. И надо сказать что на них-то эта одежда смотрелась куда более естественнее чем на народе. По всему было видно что именно праздность и была той их жизнью, была их нормальным состоянием, их сутью.
Они весело переговаривались стоя на украшенной по такому поводу трибуне. Украшенной флагами никакого отношения не имеющими к этому случаю...
- Неужели им даже в голову не приходило что украшать этими флагами трибуну к такому празднику, все равно что вырядить стоящую на стреме проститутку в форму, танкиста, десантника или подводника, - думал Васька.
- Одно дело было бы если бы никто этого не понимал... Но большинство присутствующих на этом митинге было пока все-таки из тех кто понимал... И несмотря на это они устроили этот маскарад, вырядив в эти флаги эту трибуну...
Дааа... По всему видно что эта пацанва, до зуда в своих интересных местах, хочет вытравить в людских душах правду об этом празднике...
Сменяясь у микрофона, они весело представляли друг друга, произносили как им казалось что-то подобающее моменту и передавали его следующим. Но несмотря на это, несмотря на эту их веселость, Васька все отчетливее чувствовал что здесь было что-то не так... От этой трибуны веяло сейчас чем-то не естественным, чем-то чужим и даже враждебным... Оно было чем-то таким, что ему поначалу даже показалось что попали они куда-то не туда. Что-то такое неприятное царапнулось где-то там,... внутри... Царапнулось так, что он сразу и не понял в чем было дело? И только спустя какое-то время, до него дошло... Дошло то, что в душах людей этот праздник ассоциировался отнюдь не с весельем... Далеко не с весельем...
Первым что прежде всегда делали на таких митингах, так это вспоминали... Вспоминали их,... вспоминали не вернувшихся... И поэтому то что на этом митинге бросалось в глаза, что отличало его от всех тех на которых ему доводилось бывать раньше, что было ни на что не похоже, - была эта их веселость...
Да и представляли друг друга они не простым человеческим языком как это принято меж людьми и как это должно было быть на таких мероприятиях, а представляли с той балаганно-быдластой заявкой на помпезность, представляли с теми ужимками, паузами и надрывными выкриками которые нынче приняты в шоу-бизнесе и которые казались им наверное верхом артистизма...
Одним словом представляли они друг друга так, как когда-то давным-давно представляли друг друга на ярмарках балаганные шуты. Потом, в известное время, те шуты вместе со своими хозяевами сквозанули за океан, где эти их ужимки приглянулись видимо американцам. И вот сегодня наши современные шуты как обычно перенимая все американское, завезли сюда и этот балаган.
То же что было бы уместно на ярмарке, что было бы уместно в балагане или на кривляниях попсы, - все это было совсем не к месту здесь. Но это по-видимому было неведомо тем кто стоял на трибуне. Их торгашеские извилины сплошь "заточенные" исключительно на шильно-мыльные операции ну никак не могли постичь того что в умах, душах и в памяти людей, те, не вернувшиеся, всегда незримо присутствовали, присутствуют, и даст Бог будут присутствовать на таких митингах. И поэтому эта их быдласто-балаганное шутовство и веселость были так же к месту, как если бы где-нибудь на кладбище во время похорон, с такими же ужимками и выкриками представляли очередного желающего сказать несколько слов о покойном...
И наверное поэтому, из-за этого их шутовства и балаганности, все стоящие вокруг воспринимали их точно также как воспринимают такое нормальные люди. Воспринимали так как воспринимается всякое убожество или уродство, - воспринимали с чувством некоторой снисходительности, неудобства и брезгливости. И в зависимости от темперамента каждого слышавшего все это, воспринимали их в диапазоне от соболезнования до омерзения. Но такое отношение к ним было не только из-за этого.
Прекрасно зная что представляли из себя эти бизисьмены, - воспринимали их как воспринимают пауков или змей собранных на таком тесном, замкнутом пространстве...
Судя по всему тем кто был на трибуне было плевать на то как их воспринимали. По всему было видно что чувствовали они себя хозяевами, хозяевами этой жизни...
Надо сказать что то что сейчас говорилось с трибуны, на первый взгляд было вполне съедобным, было вполне удобоваримым. Но так могло показаться только на первый взгляд. То ли Васька повзрослел, то ли зная что из себя представляли эти говорившие, ему казалось что говорили они или что-то явное не то или говорили они как-то не так.
То что говорилось на этом митинге, он сравнивал с тем что говорилось на них прежде, сравнивал этих говоривших с теми кто говорил будто бы то же самое но говорил тогда...
Одним словом он видел что эт-т-то была разница... Разница была в том что те кто говорил на этих митингах раньше, те сами прошли через это, сами прошли через ту войну. После их сменили их дети, дети тех кто прошел через войну. И хотя все знали что они были всего лишь детьми тех кто прошел через ту войну, но все таки их тоже слушали. Слушали конечно не так как слушали их, как слушали фронтовиков, но все-таки слушали. Слушали как детей тех, кто прошел через войну. Словно заслуга тех кто прошел через ту войну была такова, что ее хватало и их детям и хватало наверное даже внукам...
Эти же,... эти ныне стоящие на трибуне не воспринимались как дети или внуки тех кто прошел через войну. И хотя все знали чьи они были дети и внуки но также прекрасно зная все то что они творили, творили явно противоположное, творили откровенно враждебное тому ради чего наши отцы и деды прошли через ту войну, и поэтому эти ныне стоящие на трибуне ну никак не воспринимались как их дети, как дети тех кто прошел через войну...
А если они и воспринимались как чьи-то дети, то воспринимались как чьи-то совсем другие дети. Воспринимались как те дети, от которых ничего хорошего не дождешься. Воспринимались как дети тех, кто был тогда по ту сторону в той войне. И поэтому то что сейчас неслось с трибуны, вернее из усиливающих его динамиков, - резало слух.
Если сказать что оттуда неслась явная ложь, - значит не сказать ничего. Что такое ложь вообще? Ложь в общепринятом понимании это всего-навсего неправда. То же что неслось с трибуны...
Н-н-н-е-е-ет!...
Это была не просто неправда. Одной неправды в таких делах им было явно недостаточно, одной неправды им было явно мало... Им надо было убедить всех в той своей неправде... Им надо было убедить всех в том, что именно так и должно было быть...
Убедить...
Убедить потому что по всему было видно, что им,... и именно им, - это было жизненно необходимо. Необходимо точно также как это жизненно необходимо вообще всем кошкам на этой Земле съевшим чужое... Им надо было убедить всех в том что все созданное четырьмя поколениями народа, все что было отвоевано в такой войне, - все это создавалось и отвоевывалось именно для них, для стоящих сейчас на трибуне.
Им надо было убедить всех в том, что именно для того чтобы эти говорившие прибрали к рукам страну, - именно ради этого и только ради этого наши отцы и деды и прошли через ту войну...
Словом то что сегодня пришло к власти и то что прибрало к рукам все, старалось "перекрестить" в свою кошачью веру и тех кто прошел через ту войну, и старалось "перекрестить" их детей и внуков. И поэтому то что сейчас неслось с трибуны о заботе о ветеранах, о Родине, о патриотизме напоминало Ваське что-то до боли, до офигения знакомое, напоминало что-то дворовое, уличное, марьинорощенское... Напоминало что-то из того когда оно произносилось из под надвинутых на абсолютно пустые глаза восьмиклинок, когда оно произносилось в перерывах между цыканьем сквозь зубы, напоминало что-то вроде этого,... "да сукой буду",... "да блябуду"...
Очевидно эти пришедшее нынче к власти имели ввиду ту самую заботу, которую они проявили в отношении ветеранов разрешив им безвозмездно почти даром рыться в мусорных бачках и на свалках в поисках чего-нибудь съестного и пригодного для носки или пригодного в быту.
А в отношении Родины это блябуду имело наверное ввиду ту ее часть, которую оно растащило по своим шконкам...
В отношении же патриотизма...
О-о-о!...
В этом отношении по всему было видно что они себя,... и только себя считали истинными патриотами...
Одним словом из висящих над площадью динамиков разносилась эдакая несусветная, дикая помесь из самовосхваления и присущего моменту официоза с жирным налетом балагана и блататы. Такое Васька слышал в первый раз. Вернее не первый... Доводилось такое ему слышать и раньше. Но раньше он слышал это где-нибудь в подворотне или на задней площадке трамвая...
Все это блябуду конечно же было и тогда когда страна были еще в наших руках. В руках тех кто открывал, осваивал и строил. Но тогда нам было не до них. Тогда мы в первую очередь думали о стране и о своих детях и внуках. О них, и именно о них, а о ком же еще ниспослано думать нам? Думали о том как бы их одеть, обуть, накормить... Думали о.том как дать им начальное, среднее и высшее знание... Думали о том как дать им все то, ради чего их отцы и деды прошли через такое...
Поэтому тогда, во имя них, во имя детей и внуков, наши головы были забиты тем где бы поудобнее сделать новое водохранилище, где сподручнее поставить на нем новую ГЭС, где проложить новую магистраль или трубопровод, где проложить дорогу, поставить жилой дом, школу, детсад или больницу...
В то время наши мысли были об арматуре и бетоне, швеллере и двутавре, цементе, шифере и гвоздях. Тогда мы на это блябуду смотрели как на что-то мелочное и ничтожное, смотрели как на грязь, как на валявшуюся под ногами корягу. Валявшуюся в то самое время когда переступая через нее мы тащили носилки с раствором или кирпичом. Тащили переступая пока... Переступая, но зная что это непременно,... всенепременнейше надо будет убрать...
Не убрали...
И поэтому...
Поэтому-то и должны сейчас слушать всю эту галиматью... Слушать это ничтожество, эту грязь, слушать это блябуду... Слушать, теперь, когда надвинув на те же абсолютно ничего не выражающие глаза цивильные шляпы они прибрали к рукам страну. Слушать, когда обмеряя и пересчитывая они оприходывают все то что мы построили, разведали и освоили. Оприходывают в свои не знающие дна марьинорощенские карманы...
Одним словом слушать такое сейчас когда страна оказалась в их руках,... слушать такое когда ни сама страна, ни мы сами, ни наши дети и внуки оказались никому не нужны, слушать не где-нибудь в подворотне или на задней площадке трамвая, а слушать с трибун и с экранов телевизоров, - такое слушать было как-то не так... Слушать, когда от этого слушаемого не хлопнуть дверью и не спрыгнуть с трамвайной подножки, - такое слушать сейчас было как-то жутковатенько...
Эти стоящие на трибуне старались убедить всех в том что только они и именно они, именно эта власть и именно этот бизнес, изо всех своих сил трудились не покладая рук во имя этого праздника, трудились на благо страны, трудились на благо народа. Они старались убедить всех в том что все то что было построено четырьмя поколениями, все то что было отвоевано в той войне, все то что было восстановлено и приумножено после войны, восстановлено и приумножено в то самое время когда все это блябуду писало еще даже не в унитаз, - не доставало, а писало еще в горшок, - но тем не менее все это оказывается было построено и отвоевано именно ими, и только ими. А все остальные-протчие...
Среди них уже появилась даже эдакая тамбовская, пензенская или тверская элииитааа. Эта "элита" также как и прежде шмурыгая носом и вытираясь рукавом, крякала после каждого выпитого стакана и гонялась рукой по тарелке за соленым огурцом...
Они даже вспомнили о Христе,... даже его приплетали к той своей нечеловеческой, сатанинской жадности... Якобы именно ОН благословил их на это...
Дааа!...
Видимо эти "кошки" все-таки чувствовали,... чувствовали-таки и что именно,... и чувствовали чье именно, они съели...
А еще эти стоящие на трибуне изо всех своих силенок старались как-то очернить, обгадить, ошельмовать то время когда возводилось, отвоевывалось, а после восстанавливалось и приумножалось все то, что они захапали сегодня. Старались очернить и ошельмовать наших отцов, дедов и нас - мол все то что мы тогда делали, делали совсем не то, и делали совсем не так...
Слушая это и видя с какой тщательностью они все прибирают к рукам, Ваське всегда хотелось крикнуть им ну иии,... и на кой оно сдалось Вам то построенное,... то отвоеванное?... То самое построенное и то самое отвоеванное которое "не так"...
Эти человекообразные весь мыслительный процесс которых не шел дальше обезьяньего, не шел дальше банана, колбасы, стакана или чего-то хапнуть, - оно с высоты своих унитазов пытается сегодня что-то вякать нам о том времени, пытается и нас убедить в этом...
В этом своем желании они дошли даже до того, что попытались отнять у нас наши праздники. Праздники простые и понятные. Праздники наших отцов и дедов. Праздники учрежденные во имя подвигов отцов и дедов. Праздники, которые мы помним столько же сколько помним себя.
Вместо этих праздников они пытаются втюхать нам какие-то совершенно другие, совершенно непонятные нам праздники. Праздники какого-то ваньки ветрова, сеньки вырвиглаз или маньки рейтузницы... Этими своими праздниками они предлагают нам предать, наплевать на наших отцов и дедов, наплевать на их праздники и отмечать эти, их, новые праздники. Праздники неизвестно во славу кого и непонятно во имя каких таких дел. Праздники непонятные не только нам, но и тем более непонятные и им самим. Праздники, вытащенные ими из самой задницы Истории. Праздники неизвестно во имя чего и неизвестно по какому такому поводу...
В их черепных коробках на которых навечно отпечатались те восьмиклинки, ничто даже не шевельнулось, не мигнуло и не дрогнуло хотя бы что-то похожее на мыслишку о том, что отменить праздники наших отцов и дедов, - все равно что отменить детство, отрочество или юность в человеческой жизни. Ну никак им было невдомек что не будь тех праздников не было бы и этого...
Когда Васька слышал такое, у него от злости перехватывало дыхание...
Он любил телепередачи о животных, регулярно смотрел их чуть ли не тридцать лет, приходилось ему наблюдать животных и в жизни, но такого,... такого он не видел никогда...
Никогда в жизни ему еще не приходилось видеть животных которые бы гадили в тот же источник из которого и пили. Эти же... Это были какие-то новые животные, животные доселе неизвестные науке...
- Да чьи ж вы такие золотушные будете, вввашу мммать, - всегда думал он слушая что-то подобное, - да сучьи же вы крысятнички! Ну кому,... кому ж вы юродивые лепите это свое фу-фу?... Ведь мы же сами,... мы сами были участниками всего того строительства,... и кому же как не нам знать как оно все было на самом деле?... Кому же как не нам знать кем все то было построено и отвоевано?... Кому же как не нам знать что не будь всего того построенного нами, не будь всего отвоеванного нами, не будь всего восстановленного и приумноженного нами после войны, не будь всего этого,... - вам бы болезные, сегодня пришлось приватизировать всего-навсего парочку сукновален Морозова да несколько чугунолитеек Демидова.
Это что касается промышленности...
В сельском же хозяйстве...
Тут...
Тут вы поживились бы только раскоряченными клячонками, сохами с поржавевшими лемехами, серпами с треснутыми рукоятками да наполовину стертыми от трехсотлетней молотьбы цепами... Все!!!... -
Васька видел что примерно также, с таким же чувством слушали это и все стоящие рядом. Слушали так, потому что вокруг были взрослые люди, мужики. Слушали так потому, что эти мужики да-а-а-вно уже не верили тому что им говорили, а верили только тому что эти говорившие творили...
Одним словом по всему чувствовалось, что между той трибуной и стоящим вокруг народом, словно между двумя полюсами аккумулятора или между обмотками индукционной катушки было что-то такое,... существовало какое-то хоть и незримое, но явственно ощущаемое напряжение, существовало некое силовое поле... Это поле и это напряжение несмотря на свою невидимость, осязались также явственно как осязается зной, как осязается холод... И разница потенциалов того поля говорила о том, что эти полюса точно также несовместимы между собой как несовместимы и полюса физические...
И наверное поэтому поглядывая по сторонам, Васька видел как под аккомпанемент этого несшегося сейчас из динамиков, кто-то молча курил думая о чем-то своем, кто-то вежливо вполголоса переговаривался с соседями, кто-то переговаривался и не вежливо, переговаривался и не в полголоса, кто-то поудобнее перекладывал припасенные на скачки пиво, водку, закуску или просто что-то искал в пакете... Степаныч с Сашкой обсуждали с мужиками шансы команд района на победу на предстоящих скачках и гадали, - чья же лошадь на этот раз будет лучшей.
- Интересно, а знают ли те кто на трибунах о том, что мы думаем слушая их и слушаем ли вообще - думал он, - или они подобно каким-нибудь щеглам, скворцам или соловьям способны слушать только себя? -
Он пытался понять, чего же здесь было больше, - собственной глупости говоривших или надежды на то что глуп слушающий их народ?... -
Но независимо от того чего там было больше, по всему было видно за кого это блябуду принимало и Родину,... и ветеранов,... и народ...
""
Наконец-то вспомнили и о ветеранах, предоставив-таки возможность молвить слово и им.
Но и они не смогли существенно улучшить ту погоду, ту атмосферу царившую сейчас на этом митинге. И они не смогли ослабить то напряжение которое существовало между этой трибуной и стоящим вокруг нее народом. Не смогли потому что говорили они неинтересно, не по живому, а говорили с оглядкой. Говорили так словно попали не на митинг посвященный их дню, Дню Победы, а говорили так словно попали на воровскую "стрелку", сходняк или толковище...
Одним словом говорили они так как и должны были говорить сегодня. И наверное поэтому Васька видел что слушали их хоть и не так как слушали это "блябуду", но по всему было видно что слушали их больше из вежливости.
На трибуну поднялся обычный в общем-то мужик как и большинство из них весь увешанный наградами. Поначалу Васька отметил про себя только то, что он был незнаком ему.
- Наверное с какого-то хутора, - подумал он.
Мужик был таким же как и все. Единственное что отличало его от выступавших ранее, - он был каким-то шустрым не по годам.
Но несмотря на это, несмотря на эту свою шустрость, по всему было видно что дети его давно уже выросли, выросли и внуки, и что есть уже и правнуки. И на чей-то вопрос, - а долго ли растут дети, почтеннейший? - он давно уже наверное отвечал,
- О-о-о!
Да-а-а!...
До-о-о-лго!...
Оч-ч-ч-ень дооолго!...
И,... быстро!...
Очень быстро!... -
И наверное поэтому было видно что самому себе он уже давно казался эдаким кентавром что ли. Тем самым кентавром который этой своей человеческой частью был еще здесь,... был еще среди нас,... среди людей,... но той,... той основной своей лошадиной частью,... той самой частью на долю которой выпало пропахать всю ту войну,... той своей частью, он все еще был там... Был среди тех кто тогда,... кто тогда,... там,... осчастливил его этим счастьем,... счастьем ВЫЖИТЬ!!!...
Было видно,... по всему было видно что он...
Ээххх!!!...
Очевидно в этой предъюбилейной сутолоке он не соразмерил свои силы. По всему было видно,... видно не так чтобы уж очень, но было заметно что во время всей этой предпраздничной суеты ему пришлось-таки где-то выпить...
И вот теперь... То ли от того выпитого, то ли вообще по жизни был таким, он не мог,... не находил нужных слов...
Ему хотелось... Ему страстно хотелось рассказать всем,... рассказать какими были они... Рассказать какими были все те,... были те,... кто тогда,... тогда,... ему,... ему пацану,... кто тогда ему пацану,... дал выжить там...
Но... Но он не находил этих слов...
Иээххх!!!...
По всему было видно что он хотел,... может быть впервые в своей жизни он хотел высказать все то что было у него на сердце... В другое время он может быть и не стал бы этого делать. Скорее всего не стал бы. Не стал бы хотя бы потому что сегодня за его спиной была не Родина как тогда, не товарищи, не народ, а сегодня за его спиной было это,... было блябуду... Было видно что он это прекрасно видел все то что сегодня творилось за его спиной...
Но...
Но дальше тянуть видимо было уже невозможно. Невозможно было потому что он наверное чувствовал уже,... чувствовал как мало,... как до замирания сердца мало чего оставалось ему на этой Земле...
Чувствовал что время,... время...
Чувствовал как это беспощадное время поджимало его...
Впервые за все время митинга Васька поймал себя на том что с интересом смотрел в ту сторону и слушал то что говорил, вернее даже пока не говорил, но хотел сказать этот мужик. Изредка поглядывая вокруг, видел что многие из стоящих рядом оставив свои дела и также как и он как бы подались, подвинулись к трибуне.
А мужик между тем горестно опускал голову,... поднимал ее,... смотрел по сторонам и,... и опять опускал... Он переступал с ноги на ногу,... то сжимал, то разжимал кулаки,... вздыхал,... приглаживал то что осталось на голове,... но слова... Нет... Слова,... ТАКИЕ СЛОВА,... к нему сейчас нет,... не приходили...
От всего этого он стал каким-то таким,... каким-то таким,... всем собой он как бы говорил сейчас, - иииээхххмммааа...
Его обычный как у всех до этого вид как бы детализировался что ли. Детализировался так, словно бы кто-то навел Васькино зрение "на резкость". Сейчас как-то особенно стало заметно как простенек и длинноват на нем пиджачок, как его рукава больше чем надо скрывали руки, как отличается он цветом от брюк... Нет... Они были одного цвета... Но по всему было видно,... по всему было видно что то ли брюки, то ли пиджак одевали все-таки чаще...
А еще было видно что этот костюм покупался не на сегодняшнюю его пенсию... По всему было видно что покупался он не сейчас, когда тело его стало дряблым и усохшим... Нет... По всему было видно что покупался этот костюм тогда когда тело его было еще налитым и сильным...
Даже награды его будто бы потеряли в своем ослепительном до этого блеске. Словно почувствовав всю натянутость, неудобство и щекотливость момента и застеснявшись или застыдившись, - они тоже хотели куда-то задвинуться, спрятаться друг за дружку, затаиться...
Васька видел что большинство из стоявших рядом людей, точно также как и он прекрасно понимали этого мужика. Глядя на него хотели как-то помочь ему, хотели всей душой, но... Но разве ж можно было чем-то помочь в таких делах?...
Дааа!... А время между тем шло... Время шло... Как-то особенно остро, так остро, казалось до осязания то ли кожей, то ли чем-то там еще ощущалось, чувствовалось как шло, как уходило это время...
Уходило...
И воспринималось это время сейчас не как просто физическая величина, которая хоть и занимает важное место в формулах там или даже в жизни вообще, но которую нельзя потрогать руками. Нет... Сейчас это время уходило так, словно чем-то неприятным, словно наждаком или обломком камня-ракушечника по голому телу оно протягивалось, проходилось по каждому...
А мужик, как и все мы в подобных случаях, все не мог отыскать эти слова...
Точно также как и все он потом найдет их...
Найдет...
Но это будет уже опосля...
А ему это надо было сейчас... Именно сейчас... Возможно он даже заготавливал их заранее, но...
От всего этого он казался таким несчастным,... таким несчастным... Наверное таким несчастным он не был даже тогда... Тогда когда был там...
Но его поняли...
Поняли все...
Поняли без слов...
Поняли непонятно чем, но поняли...
Поняли точно также как нормальные люди без слов понимают когда кому-то холодно,... как они понимают когда кто-то голоден,... как понимают когда кому-то больно... Поняли потому что казалось даже камень не мог не понять сейчас этого мужика...
И... И он увидел что его поняли...
Это было трудно с чем-то сравнить...
Но от осознания этого,... от осознания того что его все-таки поняли,... от осознания этого,... казалось какой-то огромнейший камень,... тот камень который висел на нем все эти годы,... тот самый камень от которого прежде чем самому уйти туда,... он...
Или может быть нет?...
Может быть это был вовсе и не камень?...
Может быть это было что-то другое?...
Может быть он видел?...
Конечно же видел!...
Не мог не видеть!...
Он как и все конечно же не мог не видеть всего того что по таким вот праздникам, у нас сегодня старались скрыть за будто бы и правильным, будто бы и сердечным, но на самом деле самым что ни на есть заурядным, самым что ни на есть фальшивым, самым что ни на есть никому не нужным, бесполезным мусором слов. Ибо то что действительно говорится от сердца, рано или поздно точно также от сердца должно и делаться. У нас же под это " гоп со смыком" выросло нынче уже целое поколение...
Он как и все конечно же не мог не видеть и того как буквально сразу же после последних залпов той войны, после последних траурных салютов, после того как отгуляли, отпраздновали Победу, народ без передышки, едва похмелившись, снова впрягся в ту свою вечную лямку. Впрягся, восстанавливая и приумножая все разрушенное, взорванное и сожженное войной... Впрягся потому что людям нечего было есть, впрягся потому что им негде было жить, впрягся потому что им нечего было обуть, одеть...
Васька родился уже после войны. Но даже он помнил как долго,... как очень долго,... долго до прорех и заплат люди носили то фронтовое,... носили то военное...
Да и просто впрягся потому что после всего пережитого, после Такой Победы людям хотелось жить как-то совсем по другому, по человечески... Хотелось жить радуясь мирному небу, радуясь друг другу, радуясь тому что им,... именно им выпало счастье пережить такое... Жить радуясь своим детям и внукам, радуясь первым произнесенным ими словам, радуясь первым их шагам, первым полученным ими в школе "пятеркам"...
И кто,... ну кто на этой Земле посмеет упрекнуть их в том желании?...
Ведь Та Победа была буквально выстрадана каждым...
И наверное именно поэтому мы, ныне живущие, так и не смогли отдать должное им,... павшим...
И не смогли отдать не только им...
Он, как и все они, конечно же видел это...
Видел и понимал...
Понимал...
И наверное именно поэтому воспринимал происходящее с тем вселенским терпением, которое вообще присуще нашему народу... С тем терпением которое сродни наверное терпению самого Христа да Его учеников... С тем самым терпением которое говорило о том что усилия Его на этой Земле не пропали даром... Это терпение говорило о том что есть,... есть,... есть на этой Земле хотя бы один народ, с бесконечным, поистине христианским терпением свято следующий этому учению...
Он, как и все они, конечно же видел и с тем же терпением воспринимал и то как уже после окончания той войны, тех кто выжил тогда но кого она достала-таки, кого настигла после,... - тех хоронили уже без почестей,...хоронили без салютов...
И поэтому было видно что тот свой крест, тот самый крест который в память о них, о павших он все эти годы тащил на себе,... тот непосильный для одного крест, - воспринимался им как долг...
Долг огромнейший,... долг громаднейший...
Тот самый долг который мы, ныне живущие, так и не смогли вернуть павшим...
Тот самый долг который мы не смогли вернуть и им,... живым...
По всему было видно что всю свою последующую жизнь, не сказать чтобы так уж повседневно и ежечасно, но все же было видно,... по всему было видно что все эти годы он жил раздавливаемый этим нечеловеческим долгом...
Истинную цену этого его долга конечно же знать не мог никто.
Не мог...
Не мог хотя бы потому что мы не знали, не могли знать цену этому долгу...
Это мог знать только он.
И вот теперь...
Теперь, когда он видел что несмотря ни на что его все-таки поняли,... - он казался несколько успокоенным...
""
Потом весь митинг или по крайней мере большая его часть переместился за город где и проходили скачки. Там уже стояли толпы людей, стояли машины с наращенными бортами на которых привезли лошадей, стояли машины с которых торговали всем тем чем обычно торгуют в таких местах, стояло множество легковушек... Все это веревками было отделено от вспаханной полосы земли. Вспаханной то ли километровым, то ли полуторакилометровым кругом. Этот круг и был собственно скаковой полосой.
А за этой полосой внутри этого круга, стояли машины с динамиками из которых неслась музыка и через которые жюри будет объявлять условия и результаты забегов. По свежей, сочной, изумрудной зелени выгуливали приседавших и прядавших от слишком уж сильных музыкальных всплесков лошадей. Там же ошивался и местный бомонд, словно на подиуме демонстрируя свои наряды и костюмы.
Но несмотря на явную и несомненную дороговизну костюмов, некоторые из них смотрелись также как смотрелся бы наверное в своих тропиках папуас в набедренной повязке и закутанный в овчинный тулуп. Смотрелись как смотрелся бы где-нибудь за Полярным кругом в пятидесятиградусный мороз узбек в своей тюбетейке или чукча в своей малице и в сандалиях на босу ногу по колени в снегу . Смотрелись они так потому что несмотря на бросающуюся в глаза серьезную заявку на изысканность их костюмов, - обуты они были в босоножки...
Надо сказать что в наших южных краях летом туфель почти не носят, - жарко. И то ли поэтому, то ли желая подчеркнуть свою демократичность, - мол и мы тоже такие же как все, - несмотря на изысканность их костюмов сквозь прорези их босоножек которые ну никак не вязались с теми их нарядами, то ли специально, для понтов, то ли просто так, сама собой, выпирала желтизна, краснота, оранжевость и фиолетовость носков, а то и вовсе босоногость...
А еще надо сказать что эти их босоножки делали-таки свое дело...
Именно благодаря им, благодаря этим босоножкам, вся эта местная "аристократия", та самая "аристократия" с которой еще только вчера мы вместе шастали по чужим садам, курили в школьных туалетах, сходились край на край, дрались на танцплощадках, играли в одних командах, служили в армии, ходили по бабам,... именно благодаря этим босоножкам, вся эта "аристократия" которая сегодня не замечает нас и не здоровается с нами, - воспринималась еще как что-то свое, воспринималась как что-то такое же как и мы, чем-то напоминало то время... Напоминало то время когда мы еще были вместе...
Все знали что совсем недавно,... еще только вчера,... они в общем-то были нормальные мужики, такие же как и все, но... Но то что они сотворили,... то что они сделали,... - это содеянное ими поставило нас с ними в совершенно иные измерения, разделило на два абсолютно разных мира, разделило на Черное и Белое, на Добро и Зло, на Правду и Неправду, окончательно и бесповоротно развело по разные стороны баррикад...
Воистину нет больших различий между людьми, чем различия имущественные. Это даже не различие, - это пропасть, которая пролегла между ними и нами. И никакие босоножки изменить что-то в этом конечно же ничего не могли...
Объявили первый забег. Народ одобрительно, восторженно и громко приветствовал победителей и саркастическим, пренебрежительным, таким от которого звенело в ушах свистом, награждал неудачников. Словом все было как обычно...
В один из перерывов между забегами Васька вспомнил о том мужике.
- А интересно здесь ли он? -
Что-то подсказывало ему, что тот обязательно должен быть здесь. Должен был потому что уж куда-куда, а на скачки-то высыпал весь город. И поэтому кроме как здесь, - быть ему было негде. И он нашел его...
Вокруг лакомились мороженым,... ели чебуреки, пирожки, модные гамбургеры и пиццу, хрустели чипсами... Пили лимонад, колу, фанту, вино, водку, пиво... Курили... Обсуждали результаты забегов и достоинства лошадей... Обсуждали встреченных знакомых и просто обсуждали свои дела...
Выпил еще наверное и он...
То ли потому что был перерыв между забегами, то ли ему сейчас вообще было не до скачек, то ли потому что выпил, он казался еще более успокоенным и как-то умиротворенно и отрешенно смотрел в какую-то точку.
Что видел он?...
То через что прошел?...
Или то через что пройти еще оставалось?...
И о чем думал?...
О том что наконец-то выполнил тот свой долг?...
Или о том что выполнить его было не в человеческих силах?...
Согбенный то ли тяжестью своих наград, то ли тяжестью прожитых лет, то ли от осознания того что до конца так и не смог выполнить тот свой долг, он казался безучастным ко всему происходящему и не воспринимал все то что происходило вокруг.
Васька несколько раз порывался подойти к нему, но всякий раз что-то останавливало его, что-то подсказывало ему что сейчас делать это не стоит...
Глядя на него и сравнивая с окружающими, Васька видел что он вовсе не был похож на героя.
Нет...
Наоборот...
Геройски выглядели как раз те кто был вокруг него.
Он же,... он был просто похож,... был похож на... был похож на основательно потертого, помятого жизнью мужика...
А еще он был похож...
Несмотря на ярко блестевшее на солнце золото своих наград,... несмотря на то что каждый понимал что это было за золото,... понимал что это было не то золото которое копилось посредством торговли или чего-то там еще,... несмотря на то что каждый понимал что именно стояло за этим золотом,... несмотря на все это,... стыдно сказать но по нынешним меркам он был похож,... был похож на,... был похож на нищего... И смотрелся он сейчас точно также как смотрелись бы выщербленная с искривленным суковатым черенком лопата или зазубренный с треснутым обухом топор неизвестно как попавшие на этот праздничный стол...
И вот это-то,... это казалось диким,... несправедливым,... невероятным... Чтобы такие мужики,... такие люди,... люди прошедшие сквозь такое,... люди спасшие этот жующий и чавкающий мир,... и,... и чтобы они,... и чтобы это самый мир...
Васька поймал себя на том что у него появилось почти несдерживаемое желание затолкать в эти жующие хлебальники их гамбургеры, пиццы и чипсы, вдрызг раскалывать на этих как ему казалось ничего не соображающих бестолковках банки и бутылки с баварским и чешским пивом, топтать эти "Стиморолы" и "Орбиты", "Сникерсы" и "Баунти", ломать, потрошить и пускать по ветру эти "Кенты", "Честерфильды" и "Мальборо"...
Но...
Но вскоре на том своем желании он и сел... Сел то ли потому что из него как всегда быстро вышел пар,... то ли сел потому что понял,... - Время!...
Вре-е-е-м-м-я-я-я!!!...
Именно оно,... именно это,... это самое подлое время,... время которое до сих пор не смогло оценить ни то что сделали эти мужики, ни их самих,... то самое наираспаскуднейшее время, которое после того как минует беда,... после того как жизнь возвращалась в свою обычную колею,... - после всего этого, это самое время как всегда в таких случаях, забывало о том, кому и чем оно всем этим было обязано...
- Наверное уже скоро эти мужики подобно осколкам древнеримской империи, останутся на этой Земле только в бронзе или мраморе, - думал он, - если только останутся хотя бы так?... -
И ничего уж тут опять-таки не поделаешь, - Время!...
Вре-м-м-мя!!!...
А и время ли???...
Кто?... Ну кто в этом сегодняшнем государстве, в государстве ставшим чужим и для них, и для их детей и внуков, в государстве ставшем чужим для всех нас, в государстве в котором заправляет это блябуду,... - кто в таком государстве будет ставить им памятники?...
Эти???... Захапавшие сегодня трибуны и не только трибуны?...
Захапавшие все то что построили, разведали, освоили и отстояли в такой войне эти мужики?... Захапавшие все то что после, восстановив разрушенное, взорванное, сожженное, было приумножено этими же мужиками... Захапавшие все, и этим захапанным зарабатывающие сегодня такое бабло и при всем при этом, до сих пор не находят средств для них... Не находят средств для этих мужиков построивших, разведавших, освоивших, отвоевавших, восстановивших и приумноживших все это... Не находят средств для их детей и внуков... Не находят средств для еще живых...
- Да и чем?... Ну чем скажите,... чем вообще на этой Земле можно расплатиться за тот Подвиг,... - глядя на этого мужика и вспоминая миллионы и миллионы их, не вернувшихся, думал Васька. Чем на этой Земле можно расплатиться за отданные ими жизни?... -
Н-н-и-ч-ч-чем!!!...
Ничччем!...
Ничем, так как что может быть дороже человеческой жизни на Земле???...
И...
И все-таки они отдавали их!...
Отдавали свои единственные и неповторимые жизни!...
Отдавали, зная что другой уже не будет!...
Не будет никогда!...
- Во имя чего же можно было совершить такой ПОДВИГ?... - думал он.
Только наверное во имя самой ЖИЗНИ!!!... -
И уж конечно не во имя той жизни, когда вдосталь и водки, и сала...
Хотя конечно же и во имя такой...
Но самое главное они отдавали свои жизни во имя своих детей и внуков, во имя всех детей и внуков на этой Земле, во имя всех будущих поколений, во имя того чтобы на их долю никогда не выпало ничего такого...
И Подвиг этот можно сравнить разве что только с Подвигом Христа отдавшего свою жизнь за то же самое. И никому на этой Земле неведомо что лучше, - гвозди в руки ?... Или заживо сгореть в самолете или танке?... Гореть, каждой клеточкой своего кричащего от нечеловеческой боли тела чувствуя что не можешь двинуть ни рукой, ни ногой,... гореть, зная что не выбраться из той горящей бронированной коробки,... гореть, зная что и выбираться-то собственно некуда...
Надо сказать что якобы не зная во имя чего можно было тогда отдавать свои жизни, тут Васька немного лукавил. Лукавил правда самую малость... Лукавил в том что сегодня, когда у него были уже свои дети и внуки, когда он узнал что это такое, когда пожил на этой Земле и кой чего повидал на ней,... - сегодня он знал во имя чего они отдавали тогда свои жизни...
Знал...
Знал что именно она, именно эта любовь к своим детям, любовь к своим внукам, любовь к родным и близким, любовь к своей единственной и неповторимой Родине, любовь цена которой соизмерима с ценой своей собственной жизни,... - именно такая любовь и толкает всех нас на это... Каждый готов все отдать,... все,... но только бы вызволить их из беды... Не все и не сразу "въезжают" в это. Но когда "въезжают"!!!... Когда они во все это "въезжают", - перед такими мужиками не может быть никаких преград. Даже если эта преграда сама смерть...
- И такая жизнь у нас была!... - думал Васька. - Была!... Была совсем недавно...
Но...
Но на фоне такой жизни обязательно и неминуемо взрастает ЖАДНОСТЬ. Жадность несусветная, нечеловеческая, жадность даже не земная... Такое не может,... не могло зародиться на Земле...
И если этой жадности во время не дать отпор, - она прибирает к рукам все!...
И она прибрала...
И сегодня, спекулируя на той крови, стараясь оправдать саму себя и охмурить, ошельмовать и то время, и этих мужиков, эта жадность не имеющая никакого отношения ни к тому Подвигу, ни ко всему возведенному народом, та самая жадность которой люди прошедшие через это в свое время дрочили в школьных туалетах,... и дрочили может быть даже еще и не ими, не этой сегодняшней жадностью,... а дрочили еще только их отцами,... - сегодня эта жадность, это блябуду, все то чем тогда дрочили в тех школьных туалетах, сегодня придя к власти они пытается перекроить нашу историю, пытается очернить, ошельмовать в наших глазах тот Подвиг...
Но чем-то там, чем-то в себе Васька чувствовал, знал, был уверен в том что такое время придет...
Придет!!!...
Обязательно наступит!!!...
И оно, это время, будет даже лучше,... будет неизмеримо лучше того что было...
И придет это время не только потому что эта жадность, эти стоящие сегодня на трибунах скрысятничали тем что посягнули на нашу водку и сало...
Н-н-н-е-е-ет!...
Оно придет потому что посягнули они на самое святое что у нас еще осталось... Они посягнули на ПАМЯТЬ... Посягнули на то ради чего миллионы и миллионы таких вот мужиков положили свои жизни... Они посягнули на их жизни... Посягнули тем что сделали как бы бессмысленным,... сделали словно бы напрасным все то ради чего эти мужики отдавали свои жизни...
А эт-т-то уже серьезно...
Серьезней некуда...
Поэтому-то такое время неминуемо придет... Такое время обязательно наступит... Наступит потому что деться от этого ни этому времени, ни нам самим абсолютно некуда...
Некуда...
И вот оно-то,... оно,... это самое время которое наступит,... - оно и будет нашей платой за тот Подвиг...И никакой другой "валюты" История от нас просто не примет... Никакой другой валюты не может даже быть на этой Земле...
А если же, не дай Бог, такое время не придет,... если это время не наступит?...
Тогда...
Тогда все ныне живущие,... все от президентов, до бичей,... все нынешние поколения будут прокляты в веках...
Ибо то чем было заплачено за такую жизнь,... то чем было заплачено за жизни всех будущих поколений,... та цена которая была заплачена,... - та цена была страшной...
Видит Бог что не мы,... не мы заплатили ту цену,... - и стало быть не нам,... не нам и торговать таким...