Подражанский Виктор Александрович. Осколки былого

Виктор Подражанский

Осколки

былого

Записки о своей жизни

Москва

2015

Виктор Александрович Подражанский по специальности геолог. В предыдущих записках рассказал о своей профессиональной деятельности, частично о детских годах, о спортивных увлечениях. Здесь описывается ранний период жизни, связанной, как и прежде, с историей страны, не охваченный прежними воспоминаниями.

С о д е р ж а н и е

Предисловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Семья . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Детство . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Война . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Школа . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Университет . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вместо эпилога . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Предисловие

На протяжении последнего десятилетия я трижды брался за перо. "За перо" - в буквальном смысле слова, потому что пишу ручкой. В первый раз был еще незнаком с компьютером. Позже овладел им на уровне "чайника", набирать текст не составляло особого труда, раньше я умел печатать на машинке. Но все равно первый вариант делаю по старинке.

Итак, перед вами результат четвертой попытки рассказать о своей жизни. Следует сказать, что все предыдущие предпринимались не полностью по своей инициативе, что ли. Каждый раз кто-то подталкивал к этому действию. Впервые, еще в начале 2000-х, попросили рассказать о кишиневском Клубе любителей бега ("Взглядом бизона",2005). Вслед за этим поступило предложение откликнуться на 50-летие б. Молдавского Управления геологии, я - ветеран этой организации ("От Чукотки до Молдовы", 2008-2011). Наконец, сотрудники Украинского ННЦ "Институт виноградарства и виноделия им. В.Е.Таирова", удивленные моими обширными знаниями о прошлом этого центра, решительно высказались в пользу необходимости описать всё это ("На берегу Сухого лимана",2011). Отмечу, все эти работы не достигли как-будто желаемой цели. К моменту завершения описания Клуба бегунов он практически перестал существовать. Юбилейные торжества в геологической организации Республики Молдова были сведены к минимуму, мои воспоминания не опубликованы, как планировалось вначале. После передачи мемуаров в Институт им. Таирова вначале вообще не было никакой реакции (возможно, ожидали увидеть иное). Правда, через два года вышел сборник, посвященный ученым-таировцам, там мои воспоминания цитируются.

Все эти опусы стали описанием собственной жизни на том или ином фоне. Так, материал о молдавской геологии расширился до рассказа обо всей моей деятельности как специалиста-геолога. Иной подход показался неприемлемым: не было возможностей и, конечно, времени заняться серьезными историческими изысканиями. Пришлось ограничиться запасами собственной памяти и домашним архивом (фотографии, письма, кое-какие документы). К обсуждению с современниками почти не прибегал, это, по моему мнению, слишком затянуло бы процесс.

Моими читателями стали, главным образом, друзья и родственники (последние далеко не все). Труд был принят благожелательно, хотя сделаны замечания, часто справедливые. А кое-кто даже выразился о моих литературных способностях в превосходной степени, что является явным преувеличением. Всех поразила моя память. Я никогда не вел личных дневников, тем не менее, сохранил в голове многие детали, в т.ч. мелкие. Сам не вижу в этом ничего странного, это просто свойство человеческого мозга - фиксировать происходившее в далеком прошлом, когда он был еще "свежим", и упускать самые простые вещи сейчас. Знаю людей, обладающих аналогичными способностями в большем объеме.

Воспоминания были выложены в интернете (все можно найти по моим имени и фамилии). Пришли отклики, они касались в основном персонажей, о которых я рассказывал. Некоторые из них оказались неожиданными, другие - просто приятными. Всем своим читателям я глубоко признателен.

Неоднократно выражалось мнение, что мне следовало бы продолжить литературные занятия и даже перейти от жанра мемуаров к беллетристике. Последнее достаточно сложно. Поэтому я решил прислушаться к пожеланиям, но только осветить ту часть жизни, которая не была охвачена ранее. Остались какие-то фрагменты, осколки, поместившиеся между тем, о чем рассказано прежде, отсюда такое название. События пересекаются, что-то будет повторяться. Придется ссылаться, цитировать самого себя, такой прием представляется вполне допустимым.

Речь пойдет о далеких временах. Не могу утверждать, что всё описанное вполне достоверно. Многое все-таки стерлось из памяти, выяснить истину весьма непросто. И спросить уже не у кого. Но помню гораздо больше, ряда событий, фактов, действующих лиц не касался, чтобы не перегружать текста. Постарался сохранить стиль изложения, приближенный к форме устного рассказа. Остаются в силе извинения по поводу технического исполнения, особенно фото.

Кому это нужно? Хотелось сделать что-нибудь приятное тем, кто поддерживал в жизни. Духовно близким мне людям, которых суждено было повстречать. Тем, кто украсил, осветил, согрел, сделал осмысленнее, веселее, счастливее мое существование. Тем, кто отнесся снисходительно к этим моим упражнениям. Возможно, беру на себя слишком много, полагая, что мои писания доставят удовольствие? Надеюсь, родные, друзья, просто сверстники, читая мои записки, вспомнят и свою жизнь. Некоторых, кто подтолкнул меня к этому труду, уже нет на этом свете. Буду помнить о них.

И знать, что среди шумных площадей

И тысяч улиц, залитых огнями,

Есть Родина, есть несколько людей,

Которых называем мы друзьями.

. . .

Мы видали в жизни их не раз

И святых, и грешных и усталых,

Будем же их помнить неустанно,

Как они бы помнили про нас!

Юрий Визбор

А, может, больше всего это нужно самому себе?..

С е м ь я

"Это не дневник и не мемуары. Прожита долгая жизнь, и память хранит пережитое, виденное. Обычно никто из нас не помнит и не знает своих предков, хорошо, если помнишь бабушек, дедушек. Мои дети и внуки не знали моей бабушки, моего дедушки, никто никогда не вспомнит о них, а они были добрыми, хорошими людьми. На моем жизненном пути мне встретилось много хороших, интересных людей...Встречала..., имена которых вошли в историю...

Кое о чем я рассказывала детям и внукам, но я думаю, что повторения будут мне прощены".

Так начинаются короткие незаконченные воспоминания моей мамы. Два десятка страниц в синей тетради в клеточку, исписанные мелким, ровным, быстрым разборчивым почерком. Чувствуется, как скоро бежит мысль. Начала их писать в 1977г. Мама безусловно обладала эпистолярным талантом. По мелким погрешностям редакционного плана (повторы, некоторые стилистические шероховатости) могу судить, что писала урывками и не возвращалась к написанному.

Я познакомился с этими записками сравнительно недавно, через годы после того, как мама ушла из жизни. Многое стало для меня настоящим открытием. Понимание необходимости интересоваться собственным прошлым приходит, к сожалению, слишком поздно, когда спросить уже не у кого.

Не знаю, насколько это интересно читателю, но все-таки кратко изложу сведения из истории своей семьи. Кроме собственных впечатлений, того немногого, что узнал от родителей, буду опираться, в основном, на мамины воспоминания. Свое исследование по этому вопросу провела и моя племянница Саша (Sasha Vendichanski), выложила результаты в интернете в своем ЖЖ, их я тоже принимаю во внимание.

Прадеда, деда моей мамы Соломона Гершковича, не помню, хотя семейное предание гласит, что он возился со мной. По словам мамы "высокий, стройный, широкоплечий, с красивым лицом...,глаза светлые..., очень добрый, веселый, шутник". Его отец был кантонистом - николаевским солдатом, отслужившим 25 лет. Поэтому его и потомков не касались ограничения, связанные с "чертой оседлости" (запрещение проживать в ряде городов и регионов России), они могли жить в любом месте и бесплатно учиться во всех казенных учебных заведениях.

Прадед не имел образования, но был грамотным, много читал. Работал частным поверенным, т.е. адвокатом в суде. Отличался необыкновенной честностью и порядочностью. Его любили и уважали. Всю жизнь прожил в Оренбурге, после смерти жены переехал в Одессу. Умер, когда мне было около года.

Прабабушка была сиротой, воспитывалась у тетки. Осталась неграмотной, но любила книги, ей читали вслух прадед и дети. Была очень хороша собой, умна, умела правильно вести себя в любом обществе. Все дети учились в гимназии, трое получили высшее образование. Всего у "прадедов" было 10 детей, выжили 7. Я знал пятерых, все были красивы и (кроме моей бабушки) высокого роста.

"Биологический" дед, отец моей мамы Исаак Шульман умер за 10 лет до моего рождения. "Он был умен, образован, знал иностранные языки, но...читал мало, т.к. всегда был занят... У него была огромная библиотека, но я никогда не видела, чтобы он сидел или лежал с книгой...Начинал он свою "карьеру" с аптекарских учеников...Потом учился в Казанском университете, по окончании которого переехал в Оренбург. Он был хорошим бактериологом, кроме управления аптекой...делал сложные и ответственные анализы... Пользовался в городе большим уважением, его часто приглашали быть третейским судьей, считая очень справедливым...был добрым, благородным человеком...

Он был старше мамы на 15 лет, любил ее, но не понимал | они поженились, когда бабушке было 17 - В.П. | ...Ей хотелось учиться, она была молода, любила общество, а он любил только работу... В конце концов они разошлись после 12 лет совместной жизни...Из-за болезни сердца переехал в Кисловодск...В Кисловодске он заведовал складом медикаментов. К нему пришел какой-то полковник, это было тогда, когда в городе были деникинцы, и потребовал, чтобы отец выдал ему спирт. Документа на получение спирта у него не было, и отец отказался. Сначала тот просил, предлагал деньги, потом стал угрожать. Отец был непоколебим. Тогда деникинец закричал: "Я покажу тебе, проклятый жид..." ...и вдруг отец подбежал к нему и дал пощечину! Все, стоявшие тут,... замерли от ужаса, что он убьет отца | мама при этом присутствовала - В.П .| Но получилось иначе. Деникинец... протянул ему руку и сказал: "Вы - честный человек, и я уважаю вас за это. Повернулся и ушел".

Дед прожил 52 года.

Гораздо ближе я был знаком с бабушками и дедушками.

Моя мама о своей матери: "...Помню ее совсем еще молодой, среднего роста, с хорошей фигурой, с пышными волосами, уложенными в высокую прическу...Одевалась скромно. Но со вкусом...,благодаря своей красоте, имела нарядный вид... | Такой помню бабушку и я. Только волосы были собраны узлом сзади. И очень моложавой. До войны в Одессе, когда мы выходили с ней гулять в Горсад или Пале Рояль, ее принимали за мою мать и даже сестру - В.П. | Очень энергичная, трудолюбивая...она была незаурядным человеком... Была второй дочерью. После нее было еще пятеро сестер и братьев. Поэтому ее взяли из гимназии после 5-го класса. Но она хотела учиться и поступила кассиршей в магазин, на заработанные деньги училась, т.е. платила учителю и сдавала экстерном экзамены в гимназии, а потом сдала и на аттестат зрелости...Высшее образование получила вначале в Казани, а потом в Харькове. В Харькове она училась уже со мной и окончила, когда мне было четыре года. Отец отпустил ее учиться, хотя вообще был против этого. Он считал, что женщине не нужно высшее образование, да еще молодой и красивой.

С этого у них начались разногласия, но она все же поехала, взяв меня с собой...сняла комнату в центре города, с утра приходила бонна-немка, мама уходила в университет, а возвратившись к вечеру занималась со мной сама. Уложив меня спать, садилась заниматься... Мама была не только очень способной, но и трудолюбивой, занималась усердно и получила диплом с отличием. | Бабушка получила специальность химика - В.П. | Она могла бы учиться и дальше, но отец не захотел... Работала она много, я видела ее только по вечерам и воскресным дням, когда бывала выходной фройлен-немка...

...Будучи еще совсем юной, принимала участие в революционных кружках, ходила на демонстрации, вообще была очень революционно настроенной и, если бы не вышла замуж, стала бы наверно профессиональной революционеркой...Не побоялась доверить мое воспитание высланной в Оренбург революционерке-эсеровке...Мама была большой общественницей...| Например | когда началась война в 1914г. (первая империалистическая), мама стала работать среди беженцев, которые приехали из Белоруссии, Зап. Украины, Прибалтики, где шла война с немцами. Мама организовала столовую, где бесплатно кормили детей, сама проводила много времени на кухне, следя, чтобы все продукты попадали детям... привлекла к этой работе много других женщин. Тогда она впервые заболела жестоким суставным ревматизмом, т.к. приходилось проводить много времени в сырости и холоде. Отдаваясь общественной работе, она продолжала и свою служебную..."

Моя мама занималась с учительницей дома, т.к. бабушка считала, что в гимназии царят казенщина и рутина. Мама также обучалась французскому языку, немецкий знала на уровне родного, музыке, рисованию, шитью и вышиванию, посещала уроки гимнастики.

"...Когда мама училась в Харькове, одним из ее преподавателей был Лазарь Евсеевич Розенфельд. Он полюбил маму, но скрывал от нее свое чувство. Она тоже полюбила его и тоже скрывала, не желая огорчать отца, который с ним познакомился и у них установились дружеские отношения...Отец был добрым благородным человеком, любя маму, сказал, что не хочет лишать ее счастья в жизни и уговаривал ее уехать к тому, кого она любит...Только | через несколько лет - В.П.| осенью 1920 года мы с ней уехали | из Кисловодска -В.П.| в Харьков, ей дали командировку, но отец и Лазарь Евсеевич уговорили ее остаться...и вскоре она развелась с отцом и вышла замуж за Лазаря Евсеевича...

В Харькове мы жили сначала в лаборатории, где мама работала. Всегда собранная, энергичная, несмотря на трудное время,... она была тщательно и красиво одета, хоть и в штопанные-перештопанные вещи, всегда с утра причесанная,... она до конца своих дней оставалась такой же. Работала много,...одновременно училась, успевала готовить из пайкового пшена, ржавых селедок, полученных овощей всякие замысловатые блюда, поддерживала идеальный порядок дома, успевала посещать театр, концерты... В 1922г. стараниями Лазаря Евсеевича был открыт Химико-фармацевтический техникум, в котором мама стала заведовать учебной частью и преподавала... Надо сказать, что маме тоже пришлось, как и Лазарю Евсеевичу, начинать с аптекарских учеников и потом "выбиваться в люди". Они знали, как тяжел этот путь и хотели, чтобы фармацевты... любили свою специальность, были образованными людьми. Впоследствии техникум был реорганизован в институт. | Там | мама преподавала до 1927г., когда Лазарь Евсеевич был избран профессором на кафедру биохимии Одесского мединститута. Переезд, устройство на новом месте отняло у мамы много времени и сил, но... сразу же появилось много знакомых, мама была общительна, остроумна, ее любили все, хотя характер у нее был властный, она была принципиальна, правдива, не стеснялась говорить правду в глаза, была отзывчива к чужому горю,... делала людям много добра. В нашей... квартире всегда бывали люди, приходили запросто без официальных приглашений. Уже в 1928г. мама начала работать ассистентом на кафедре неорганической химии Мединститута, работала с интересом, студенты ее любили, хотя она была очень требовательна".

Последний период жизни бабушка жила в Кишиневе вместе с моей мамой. Она была смертельно больна, приходилось часто вызывать "скорую". Однажды врач, войдя в комнату, воскликнул: "Что вы здесь делаете? Узнаете меня, я - ваш бывший студент! Вы помните, вся наша группа любила вас?" От этих слов она на какое-то время забыла о боли.

"Общественной работой занималась всю жизнь, уже будучи пенсионеркой, была в активе одесского Дома ученых, работала в разных комиссиях...Она меня любила и начала баловать, когда мне это не было нужно, может быть, поэтому я балую своих детей и внуков всю жизнь, противопоставляя это баловство строгости, в которой мама воспитывала меня,... была приучена к беспрекословному повиновению,...не баловала меня, т.к. боялась, что я, единственный ребенок, буду неприспособленна к жизни...Властность, решительность характера уживались в ней с мягкостью и нежностью, что она иногда пыталась скрыть под маской строгости. Она обожала внуков, моих детей, она их баловала и была с ними очень ласкова, хотя когда они жили у нее, требовательна к ним.

Насколько она была энергична и болела душой за людей, подтверждает один случай... в Кисловодске, свидетельницей которого я была.

Когда она работала в кафе "Уютный уголок" в Кисловодске (кафе, организованное "бывшими" отдыхающими не для денег, а чтобы прокормиться), вместе с ней работала княгиня Ширинская-Шихматова, которая уехала из Петрограда, т.к. там было очень голодно, а у нее двое мальчиков. Она была болезненная, но трудолюбивая женщина и бралась за любую работу, чтобы прокормить детей. Когда установилась советская власть, ее вдруг арестовали. Мама там уже не работала и узнала об этом случайно. Она очень разволновалась, взяла меня, и мы пошли в Чека. Не помню, как ей удалось убедить часового, что ей надо к председателю Чека, но он ее пропустил. Как сейчас помню маму, одетую в клетчатое коричневое пальто и в черной фетровой шляпке...,длинный-длинный плохо освещенный коридор и полную тишину...Мама подошла к двери, где была табличка "Председатель Чека", и мы вошли. Из-за стола встал человек, высокий, курчавый, с рукой на перевязи и крикнул: "Как вы сюда попали?" Мама спокойно сказала, что пришла искать справедливости, стала рассказывать, а он возражать ей, упрекать в том, что она вступается за классового врага. Мама сказала: "Посмотрите на ее руки, и вы поймете, кто она, фамилия еще ничего не доказывает". Он сказал: "Вы - храбрая и добрая женщина. Вы очень рисковали, придя сюда без пропуска, но я разберусь".

Через несколько дней княгиню выпустили. Она так и не узнала, кто ее спас...Тогда были времена...расстреливали просто за фамилию или титул. Фамилия этого чекиста, проявившего человечность и справедливость, Кравец.

Вот такой была моя мать! Она ничего не боялась, если знала, что права..."

О бабушке я еще буду говорить.

"Мой отчим Лазарь Евсеевич Розенфельд, или, как его называли близкие, Лазка, вернее не отчим, а отец...воспитывал меня с 13, а знал с 4-х, очень любил и отдавал мне много внимания и забот. Я его любила, уважала, рассказывала все свои секреты и искала у него защиты от маминой строгости. Родился Лазка в городке Немирове | ныне Винницкая область Украины - В.П.| в семье служащего, был младшим - шестым - ребенком, учился в гимназии до 6-го класса, а затем сдавал экстерном на аттестат зрелости. Был необыкновенно способным, достиг всего сам, без посторонней помощи, наоборот, сам помогал всем, особенно родителям и родным. После окончания Харьковского университета, в который поступил после того, как несколько лет был аптекарским учеником, был зачислен лаборантом кафедры физиологической химии...написал диссертацию... в новой еще науке "биохимии". Диссертацию эту в Харькове не смог еще понять никто...Он поехал в Москву. После защиты получил звание "Магистра", впоследствии стал доктором медицинских наук. Работал на кафедре физиологической химии...у проф. Данилевского...Очень любили друг друга и работали вместе много лет...Данилевский всегда говорил ему: "Ну чего тебе, Лазарь, стоит креститься? Ведь сделал бы блестящую карьеру...Будешь ходить в ассистентах до смерти! И так меня все грызут, что жид место занимает!". Сам Данилевский не был антисемитом, но Харьковский университет славился своей реакционностью. Лазка же говорил, что из принципа никогда не крестится из-за карьеры...только из-за любви. "Вот и найди себе какую-нибудь красотку и крестись" - говорил ему Данилевский. А Лазка любил мою маму...тайно... Женился он на маме в 1920 году, и прожили они вместе 28 лет, обожая друг друга...Когда он заболел в 1938 году инсультом, а потом вообще стал болеть, мама ухаживала за ним, как за ребенком, врачи говорили, что она сохранила ему жизнь на 10 лет!

...В Харьковском Мединституте он работал...с акад. Палладиным, будучи уже доцентом, а в 1927г. его избрали профессором кафедры биохимии Одесского Мединститута, где он и проработал до конца своей жизни...У него была прекрасная молодежь, из которой потом вышло несколько докторов, много кандидатов наук. Он отдавал всего себя работе, любил ее, жил ею...

Добрый, умница, остроумный, умевший сочетать труд с отдыхом, любивший людей..., умевший приструнить лентяев и поддержать сомневающихся в своих силах, таков был этот человек светлой и большой души. Отдыхая в санатории или доме отдыха, он быстро сходился с людьми, был душой общества, рассказывал смешные истории, анекдоты, участвовал в устройстве спектаклей...

Лекции читал блестяще, студенты его обожали, даже если гнал с экзамена. Он всегда старался, чтобы студент понял, за что получил неудовлетворительную оценку, чтобы не думал, что его зря прогнали... И обиженных не бывало, в следующий раз студенты приходили, хорошо подготовившись. Он терпеть не мог зубрил...не требовал безупречного знания формул наизусть, а хотел полного понимания. Спрашивая студента, он говорил: "Вы - врач у постели больного. Он жалуется на...Что вы станете делать (если анализы, то какие и почему и т.д.)?"...И его студенты знали биохимию и ее применение в медицине. У него были тысячи учеников...

В своей жизни он делал много доброго, помогал, где только мог и часто повторял слова любимого им поэта Некрасова: "Где трудно дышится, где горе слышится, будь первым там".

Родители моей мамы

Дед был очень прост в поведении и привычках. Помню, например, доедая за обедом второе блюдо, вразрез с правилами этикета, ничего не оставлял, вытирал тарелку хлебом и говорил мне: "Чистая работа!". Я с удовольствием делал то же. Не очень красиво, но понимаешь, как достается хлеб.

Он часто что-то по мелочи мастерил дома. Так, в квартире на Щепкина на стене над его креслом висели фотографии ученых, близких по специальности, многие с дарственными надписями. Большинство рамок для них он сделал сам из картона.

Моя сестра рассказывает: "Прошло много лет. Уже давно не было ни Лазки, ни бабушки. Смертельно болела мама. Я не могла поверить, что она умирает..., вызывала частных врачей. Последний, кого я позвала, был известный в Кишиневе доктор, бравший большие гонорары за визиты. Он вошел в мамину комнату и увидел висевший на стене портрет: "Боже мой, да ведь это мой учитель, профессор Розенфельд! Это был необыкновенный человек! Когда он умер, траурная процессия растянулась по всей Херсонской улице. Небо заплакало о нем, пошел дождь!"

Врач уходил, я протянула ему конверт. Он оттолкнул руку: "У внучки профессора Розенфельда я денег не возьму...".

О дедушке и бабушке Подражанских знаю, к сожалению, гораздо меньше, хотя внешние образы помню хорошо. Папины родители жили на улице Р.Люксембург (ныне Бунина) в доме 25. Квартира на втором этаже, окнами на Екатерининскую. Вход с галереи, куда вела деревянная лестница, старинный колодец во дворе. Детали внутреннего убранства помню не очень ясно. На шкафу под потолком виолончель, на которой когда-то играл мой папа. И еще - стереоскоп с комплектом открыток, видов каких-то городов и весей. Позже они переехали на Молдаванку, на Дальницую, 33.

Отношения моей мамы с бабушкой не были похожи на многократно описанные невестки со свекровью, они нежно любили друга. Племянница Саша рассказывает (я и дальше буду использовать ее записки), что после женитьбы родители, приезжая из института Таирова в город, жили у родителей отца и давали им деньги на свое содержание. Через год бабушка им все возвратила, чтобы они поехали куда-нибудь в отпуск. Работала ранее акушеркой. Соседи очень хорошо к ней относились. Сохранилась ее фото - красавицы в украинском национальном костюме. Меня, по-моему, обожала.

Дед, как пишет племянница Саша, был евреем-лютеранином. Смутно помню рассказ мамы, что он был украинцем, но по каким-то причинам сменил национальность и принял такое вероисповедание. Мама говорила, что после войны ездил искать родственников в Решетиловку (теперь город) недалеко от Полтавы. Село основал в ХVII в. казак Решетило. А после победы над шведами под Полтавой Петр I подписал здесь "Решетиловские статьи" по управлению Левобережной Украиной. В этом населенном пункте жили Подражанские украинского, еврейского и даже польского происхождения. Это подтверждается отчасти откликами на мой поиск соучеников в портале "Одноклассники". Одноклассников я не нашел, кого-то уже нет, другие по старости не пользуются интернетом, "одношкольник", моложе меня, отозвался только один, но написали много однофамильцев, из разных стран и континентов. О происхождении фамилии есть разные предположения, ни одно из них полностью не обосновано. Могу сказать только, что способность к подражанию прослеживается не у одного из нашей семьи.

Дед работал на сахарных заводах известного капиталиста Терещенко. Видимо отличался способностями, его послали учиться за границу. Помню, у них дома, на комоде, стояла в рамке под стеклом красивая бумага с широкой золотой каймой. Позже предполагал, что это документ об образовании. Саша раскопала, что дед учился в Вене, потом, в 1898 году, защитил диссертацию по химии в Швейцарии, в Берне, а та бумага - наверно диплом доктора наук! К сожалению, я не знаю ни немецкого, ни органической химии, потому по автореферату (так назову эту работу) не могу оценить эту работу даже приблизительно.

В Одессу дед пришел скорее всего после защиты, где-то в самом конце позапрошлого столетия, на титульном листе автореферата значится, что он aus Poltawa (Rusland), т.е. из Полтавы. В советское время продолжал работать на сахзаводе (инженером? технологом?) где-то на Молдаванке, там же и жил, по словам Саши преподавал.

Бабушка и дедушка Подражанские

Я помню деда немолодым, мягко скажем, с седыми усами и бородкой, всегда с красивой старинной тростью. А был в молодости отчаянным, однажды на речном пароходе влюбился в даму и сошел с ней на берег, хотя должен был следовать дальше. Были у него шуточки, поговорки украинского толка, которые он часто употреблял в разговорах и ответах на мои детские письма.

В первые школьные годы я его раздражал своим поведением, он ругал меня, брюзжал, полагаю, для этого были основания. Когда я уже стал студентом, он жил у нас дома, в институте, лежал в больнице, виделись мы не слишком часто. Я видел у него толстую тетрадь, исписанную зелеными чернилами, и заголовок "Мое жизнеописание". Чего бы мне, дураку, не заинтересоваться. Я вспомнил о ней в начале 2000-х, когда стал писать свои записки. Пытался разыскать ее у своих двоюродных сестер, но безуспешно.

Последние годы дед провел у папиной сестры в Саратове. Там он и похоронен. Я был в этом городе, в командировке на совещании, году в 73-м, искал на кладбище его могилу, но не нашел.

У деда был брат Павел, о котором ничего не знаю. Но с его детьми встречались и дружили мои родители. Леонид Павлович был военным. У нас в семье есть его фото с тремя кубиками на петлицах (ст. лейтенант). Перед войной он лечился в одесском санатории НКВД им. Дзержинского (ныне санаторий "Одесса"). Смутно помню, как будто мы с папой приходили туда к нему. Потом он приезжал к нам в институт Таирова. Мне привез в подарок заводную лодку. Она была довольно большой, из металла, механизм помещался в герметически закрывающемся отсеке. Винт приводился в движение сильной патефонной пружиной. Румпель можно было закрепить так, чтобы лодка ходила по кругу. Мы так и сделали и пустили ее в лиман к моему восторгу. На следующий день провожали дядю Леню у водонапорной башни. До трамвая нужно было идти четыре с половиной километра. Прошло лет 75, а я, как сейчас, вижу удаляющуюся высокую фигуру в развевающейся длиннополой шинели.

...Его жена, тетя Валя, получила извещение, что ст. политрук Подражанский пропал без вести. Уже практически в наши дни его внучка Натела и моя дочь Ирина выяснили, что дядя Леня погиб под Вязьмой вместе со всей 244-й стрелковой дивизией в октябре 1941. Могилу найти не удалось.

Дина Павловна (в семье - Дифа) часто бывала у нас. Высокая интересная женщина. Работала в каком-то банке, писала стихи, немного пела. Не помню, почему осталась одна, кажется, муж (или жених) погиб на войне. От нее я узнавал о своих троюродных сестре Жанне и брате Вове, детях дяди Лени, которым Дифа уделяла много внимания. Так случилось, что их мама и бабушка отправились на несколько лет в "места не столь отдаленные", дети остались с дедом. Дифа помогала, как могла. Я познакомился с ними лично, только когда стал студентом. Дифа болела, я навещал ее в больнице. Умерла одинокой, мои родители жили тогда в Кишиневе, Жанны и меня в Одессе уже не было тоже.

Мой отец Александр Львович Подражанский родился в Одессе в 1901г. После окончания коммерческого училища работал в качестве рабочего. В 1920г. поступил в Одесский сельхозинститут (ныне Аграрный университет). Проучившись три года, по семейным обстоятельствам перевелся в Средневолжский сельхозинститут в г.Самаре, который окончил в 1925-м.

Будучи еще студентом ОСХИ, работал во время практики в виноградарском хозяйстве в Березовском районе Одесской области и там навсегда полюбил культуру винограда. После окончания учебы в Самаре решил возвратиться на Украину и серьезно заняться виноградарством. Это удалось не сразу, пришлось поработать в Одесском порту, в Хлебной гавани помощником инспектора. В 1926г. поступил на организованные В.Е.Таировым при Центральной научно-опытной станции курсы виноградарства и виноделия (позже Украинский НИИ виноградарства и виноделия им.В.Е.Таирова), которые окончил в 1927г. Связан с институтом официально с 1927г., 9 апреля был назначен техником на организованный при тогда еще станции центральный виноградный питомник. Через год переведен в Отдел виноградарства станции, где начал изучать агротехнику. С 1929г. - специалист Отдела виноградарства, зав. опорным пунктом при сохозе "Жовтнiвка", с 1932-го ст. специалист, с 1936-го зав. Отделом агротехники. Этому делу он посвятил всю жизнь.

Первые печатные работы "Прививка винограда" и "Посадка винограда" были опубликованы в журнале "Степовий дослiдник" в 1927-28гг. Его основные научные интересы можно коротко охарактеризовать как определение площадей питания виноградного куста и биологическое обоснование густоты посадки винограда в разных условиях (Украина, Молдавия, Узбекистан).

Моя мать Подражанская Евгения Исааковна родилась в г.Оренбурге в 1907г. Неоднократно меняла места жительства, переезжая вместе с матерью в Казань, Кисловодск, Харьков и, наконец, в Одессу. Закончила в 1930г. биологический факультет Одесского университета, который назывался тогда Институтом то ли народного образования, то ли народного хозяйства. К своему стыду забыл, чем она занималась первые годы после завершения учебы. В Трудовой книжке первая запись была сделана только в 1944г, трудовой стаж до этого установлен по разным источникам и не расшифрован. С институтом им. Таирова как-то связана с начала 30-х годов. Помню, она работала в помещении винзавода на Французском бульваре, кажется, химиком-аналитиком. После войны стала работать библиографом в научной библиотеке института. Закончила заочно вуз по библиотечному делу. Была переведена на должность мл. научного сотрудника.

Мои родители были широко образованными, начитанными, воспитанными людьми, хотя происходили вовсе не из дворян. Оба знали по два иностранных языка, отец французский и английский, мать - французский и немецкий. Отец в юности играл на виолончели, мама на домашнем уровне на фортепьяно. Помню, еще до войны у нас собирались люди, пели хором под ее аккомпанемент. После войны под ее музыкальное сопровождение пел наш школьный хор. Репетировали у нас дома, дети заполняли обе комнаты. Мама хорошо рисовала, одно время даже посещала художественную школу (училище?) на Градоначальницкой ул. (Перекопской победы). Оформляла институтскую стенгазету, рисовала карикатуры, в пределах допустимого, но обиды все равно были. Делала рисунки для институтских изданий. Была автором этикеток для винных бутылок. Вина, изготовленные в институтских подвалах, тогда не продавались, только демонстрировались на различных выставках. Ей особенно удавались рисунки в туши пером.

Мама была человеком большой доброты и отзывчивости. Между нами всегда существовали, за исключением отдельных эпизодов, любовь и взаимопонимание.

Своим родителям я бесконечно обязан.

Родители

Отец, конечно, хотел, чтобы я стал продолжателем его дела. Привлекал меня к своим экспериментам и совместную работу всегда сопровождал объяснениями. Лет в 11 - 12 я мог по листьям определить основные сорта винограда, знал приемы разных операций по обработке виноградного куста. Отец часто брал меня с собой в поездки по окрестным хозяйствам, где на виноградниках у него были заложены опыты (совхозы "Ульяновка", ныне ул. Левитана в Одессе и "Трофимовка" в с. Александровка, колхозы им. Десятилетия Октября на 9-й ст. 29-го трамвая, им. К.Либкнехта в Черноморке). Ездили на двуколке или на подводе. Пока он работал, я присматривал за лошадью. За это мне разрешалось править экипажем. Овладел я этим, равно как и умением запрячь лошадей в одно- или пароконную телегу, раньше, в годы эвакуации, о чем скажу ниже. Отец следил, чтобы я не болтался без дела. Например, я был ответственным за огород (под руководством Христи, няни моей младшей сестры) и должен был поддерживать его в надлежащем состоянии, не считая крупных работ, в которых принимала участие вся семья.

Так получилось, что я не пошел по стопам отца. Может быть, из-за особенностей строения кожи - терпеть не могу, когда земля под ногтями, что для агронома неизбежно? Он не препятствовал моему самостоятельному выбору специальности. Возможно, я мог быть воспитателем в детском саду или учителем в младших классах, всегда имел много 3-7-летних друзей. Но стал геологом и ни разу, ни на миг не пожалел об этом. Пожалел только, что его делам уделял мало внимания. Не удосужился вникнуть в круг вопросов, которыми он занимался. Например, что он одним из первых проводил исследования, связанные с искусственным орошением виноградных плантаций, узнал лет через 10 после его смерти, когда сам оказался вовлеченным в эту тематику. Через годы, немного разобравшись в своей профессии, понял, насколько сложным и интересным проблемам посвятил жизнь мой отец, для чего сидел в своем кабинете вечерами и ночами, преодолевал технические и бытовые неудобства.

В Кишиневе возникла идея опубликовать его кандидатскую диссертацию, защищенную еще до войны. Меня попросили выполнить предварительную редакцию. В процессе этой работы я встречался со специалистами-виноградарями, его сотрудниками, и многое узнал.

Показалось, что папа был излишне скромным. Или недостаточно решительным. Недооценивал себя. Не стал, несмотря на уговоры друзей и знакомых, готовить докторскую диссертацию. Вот еще пара серий опытов, тогда! А длятся такие годами. Лучшее, как известно, враг хорошего. В итоге просто не успел.

А навыки, приобретенные во время работы вместе с ним, мне впоследствии очень пригодились.

Мне кажется, мои предки были достойными людьми. Еще раз подчеркну, что всем им многим обязан. И виноват, что уделял им недостаточно внимания. Попросить прощения за это могу, к сожалению, только на этих страницах.

Д Е Т С Т В О

Первые годы прошли в поселке Института виноградарства под Одессой (помню, на вопрос, где живу, отвечал "в анституте"). Вокруг прекрасная природа - каштаны, акации и клены, дорожки и двор, обсаженные туей, сиренью, жимолостью, склоны, покрытые зеленой травой, с цветами и кустами боярышника ("глода") и терна, у их подножья широкий ласковый лиман, где можно вдоволь побултыхаться в теплой воде.

Верные друзья-сверстники, дети работников института. Игрушки, трехколесный велосипед, хотелось, правда, еще педальный автомобиль, но это уже предмет роскоши, удавалось только иногда прокатиться. Домашние животные, щебетанье скворцов и воробьев. Была собака Чёртик, черная, с желтыми подпалинами над глазами. Потом Чёртика будто бы покусала бешеная собака, и сосед застрелил его из ружья. На моих глазах, но по малости лет я наверно не все понял и, кажется, не очень переживал. Соседский черно-белый кот Диверсант. Овощи со своего огорода. Крестьянское масло "со слезой", завернутое в виноградные листья и бычков-"песочников" приносили женщины с противоположной стороны лимана из немецкого села Малая Аккаржа.

Эту жизнь я описал довольно подробно в своих зарисовках "На берегу Сухого лимана".

Приходилось часто бывать в городе, где я проводил время, окруженный обожанием дедушек-бабушек, тетей-дядей. С трудом меня признавало только одно существо. У "маминой" бабушки была собака, сибирская лайка, не такая, как модные нынче "хаски", а мохнатая, белоснежной масти по кличке Сэди. Она меня только терпела, играть с собой не позволяла, видимо, сильно ревновала, т.к. с моим появлением в доме на нее почти не обращали внимания. Прадед, рассказывали, давал мне играть своими большими карманными часами. Бабушка ходила со мной гулять и угощала всякими лакомствами. Только мои сверстники могут помнить, наверно, ароматные французские булочки "жаворонок" или великолепное мороженое со стаканом ледяного "нарзана" в кафе на Ришельевской, где на стенах цветным кафелем были выложены белые медведи, морские львы и пингвины. Дед во время обеда сажал рядом с собой и учил есть. Говорят, я был совсем маленьким, он давал мне сосать кусок кислой квашеной капусты. Сестра бабушки, врач, ужасалась: "Что ты делаешь? Это преступление!" Дед только посмеивался, а я полз по столу за желанным кусочком. Может быть, поэтому мне до сих пор нравится, когда капуста кислая.

В городе у меня тоже была компания приятелей, детей заметных персон. Ряд из них потом сами стали популярными. Но чаще и больше всего я встречался с двумя своими родственниками. Эта связь продолжалась большую часть моей жизни, потому о них подробнее.

Их родители были известными в Одессе лицами. Мама, тетя Ривуша, родная сестра бабушки. Высокая, светловолосая, величественная красавица, врач-гинеколог, прекрасный специалист, доцент, номер 2 в городском рейтинге после своего руководителя и приятеля, профессора, зава соответствующей кафедры в Медицинском институте. Меня очень любила. Папа-профессор, завкафедрой Патологической анатомии в том же институте. Сыновья, двоюродные братья моей мамы, приходились мне дядьями. Юрий старше на три года, Лёля (по паспорту Александр) на 8 месяцев, потому нас считали братьями.

Жили они в большой квартире в знакомом всем одесситам доме Папудова, у них была отдельная комната. Там они спали в длинных, до пят, рубашках, играли, позже готовили уроки, занимались каждый своим делом. Юра всегда был гиперактивным. С детства сохранил манеру мелко заразительно хихикать и потирать руки, когда что-нибудь нравилось. Прирожденный технарь, с малых лет постоянно что-то разбирал-собирал, сверлил-пилил. Лёля - медлительный, даже заторможенный, но как-то избирательно, скажем, в отрочестве неплохо играл в настольный теннис, где нужна хорошая подвижность.

Братья никогда, по-моему, не питали особо теплых чувств друг к другу. Причину назвать затрудняюсь. А я был каким-то странным катализатором: стоило мне появиться у них, как мелкие стычки перерастали в форменную драку. Потом всех ставили в угол, благо мест хватало. Я всегда дружил с ними, но по очереди, а другой в это время вовсе не становился моим недругом.

Однажды, еще до войны, нас пригласили к ним на какой-то большой семейный праздник. На парадной лестнице в их доме в одном месте отсутствовала кованая балясина (опора перил), я с малых лет с опаской проходил это место, боясь свалиться вниз. На этот раз обошлось. Нас встретили в передней и провели в комнаты, где уже собирались гости. Подарки складывали на большом черного дерева старинном буфете с резными дверцами. Мы принесли большие щипцы. Не помню их назначения, они сверкали нержавейкой, если сжать ручки, преодолев сопротивление сильной пружины, концы в виде ложек-лопаток расходились. Юра деловито рассматривал подарки. Дойдя до щипцов, повертел их туда-сюда, потом коротким точным движением схватил брата, который молча присутствовал с каким-то умственно-отсталым видом, за нос. Раздался дикий вой. Всех отправили по углам. И меня тоже, хотя в этот раз ни сном, ни духом не был виноват.

Однако невинной жертвой я бывал не всегда. Был случай, Лёля не дал мне какую-то картинку или карточку. Он мирно сидел за низким столом и складывал свои сокровища в коробочку. Мне стало скучно. Я подошел, и не по злобе, просто делать было нечего, крепко укусил его за ухо.

Братья вращались в обществе детей одесской интеллигенции. Вместо няньки у них была немка, таких до войны в городе было много. Она обучала их хорошим манерам и по-немецки благодаря ей они говорили хорошо. И я успел кое-чему научиться во время совместных прогулок. Меня даже включили в число исполнителей новогоднего представления на немецком языке, которое должно было состояться в квартире одного из нашей компании, сына первого секретаря Одесского обкома партии. Насколько помню, я представлял поросенка в шоколадной обертке. Увы, не пришлось, аккурат под праздник я заболел скарлатиной.

В жизни далеко не всегда приходится поступать, как хочется. В памяти остался ряд эпизодов, за которые особенно стыдно. И среди них несколько почему-то из раннего детства.

Я был у "маминой" бабушки. Хорошо помню квартиру 33-А на третьем этаже дома на углу Дерибасовской и Ришельевской. В кабинете деда большой стол, покрытый толстым стеклом. Много интересных безделушек, например, грузиков для бумаг полусферической формы, с видом каких-то городов на донышке. Все это дед привез из Германии, где был в конце 20-х пару лет в научной командировке. Кожаный диван, на полочке вверху спинки черная фигура лежащей собаки каслинского литья. Телефон старинного образца. Смежная комната - столовая. На специальных высоких подставках в горшках цветки-аспарагусы. Пианино карельской березы светло-розовато-коричневого цвета. Ну и многое другое. Помню даже рисунок линолеума на полу, разный в разных комнатах и бездействующий стеклянный рожок в кухне, где когда-то горел осветительный газ...

Однажды мне дали поиграть большой театральный бинокль. Я стоял на балконе и разглядывал окружающее пространство. Что-то покрутил, отвернулось кольцо окуляра и упало вниз. Его было видно сверху, на земле около трансформаторной будки. Сказать бы кому-нибудь из взрослых, нет, я испугался и спрятал бинокль в галошу в передней. Всё вскрылось довольно быстро, но кольца под балконом уже не было. Меня наказали, не за материальный ущерб, а за сокрытие содеянного. Было мне года четыре.

Я, как и большинство детей наверно, ощущаю детство издалека. Помню довольно много из той поры, в том числе места, звуки, запахи. Можно сказать, что этот давний осколок жизни символизируют сохранившиеся в памяти несколько образов, картин. Так, в институте это ясное летнее солнечное утро и самолет с красными звездами на крыльях в ослепительно голубом небе. В городе, на Дерибасовской - вечер в профессорской квартире: лампа под низко висящим над столом оранжевым абажуром и тихий звук рояля за стеной; у других "дедов" - запах кисло-сладкого жаркого в тарелке со знакомым орнаментом...

Как сказала одна моя подруга, детство у нас было счастливое, но сложное. Вторая составляющая безусловно связана с тем, что началась война.

В О Й Н А

Двадцать второго июня 1941 года я был в институте. Начало и первую половину дня помню плохо. Ясный солнечный день и такой же тихий вечер. Но обстановка какая-то необычная, не было шума, свойственного выходному дню. Солнце клонилось к закату, когда над Мал. Аккаржей на бреющем полете пронеслась пятерка самолетов, впереди три, сзади еще два. Было видно, как за ними разлетаются в разные стороны какие-то палки огненного цвета. Через небольшое время самолеты с ревом пронеслись совсем близко, люди бросились врассыпную. А по крыше нашего дома как град застучал. Что это было, не знаю. Не помню, чтобы говорили о найденных пулях или осколках.

С этого дня налеты вражеской авиации происходили ежедневно. Еще до войны сотрудники института, как и все в стране, проходили элементарную военную подготовку - учились стрелять, пользоваться противогазом и т.п. Поэтому, когда объявлялась воздушная тревога, били в подвешенные недалеко от конторы рельс или буфер от железнодорожного вагона, все как-то знали, что нужно делать. Женщины хватали детей и приготовленный минимум вещей и укрывались в винподвале. Там было три подземных этажа, разделенных бетонными перекрытиями. Но в первый период в основном пугали, настоящие бомбежки начались позже. Первая массированная бомбардировка города произошла в конце июля.

Отец вместе с другими работниками института был мобилизован и назначен бригадиром на строительстве оборонительных сооружений вокруг города. Работали главным образом в наших местах, на восточном склоне Сухого лимана в районе сел Бурлачья балка, Сухой лиман, Татарка. Потом здесь проходили тяжелые бои. Позже его перевели в формирования местной противовоздушной обороны, подчинявшиеся НКВД. В городе он принимал участие в тушении пожаров, аварийно-спасательных работах. Покинул Одессу на последнем пароходе накануне оставления его нашими войсками.

Тремя месяцами раньше я с мамой и трехмесячной сестренкой эвакуировались морем вместе с дедом, бабушкой и сотрудниками одесского Медина. Вещей с собой было немного. Помню, как мама собиралась на городской квартире. Брала в руки какую-нибудь вещь и после короткого раздумья откладывала в сторону. Зачем, ведь скоро вернемся. Нас учили, что "если завтра война, если враг нападет, если черная сила нагрянет, как один человек, весь советский народ ...врага

разобьет малой кровью, могучим ударом!" И на его (врага) территории. Тогда еще не было сильных бомбежек города и транспортных коммуникаций. Они начались несколько позже, как теперь знаем, когда противник перебазировал из Греции крупное соединение Люфтваффе. На судне "Новороссийск" мы достигли одноименного порта без особых приключений. Среди пассажиров у деда нашлось немало знакомых. Из соседней каюты заходил беседовать известный академик В.П.Филатов. Он, кстати сказать, оказался более предусмотрительным, чем мои родственники: значительная часть палубы была занята тюками с надписью "Академик Филатов". Впрочем, возможно это было научное оборудование? Д аже я встретил знакомого - племянника библиотекарши из института Таирова Алёшу Богатского (тогда не знал, что позже наши пути пересекутся не раз).

А пару недель спустя, когда в составе еще одной группы медработников уходила семья бабушкиной сестры на "Ворошилове", на их глазах вражеская авиация потопила шедший параллельным курсом пароход "Ленин". Моя двоюродная бабушка, врач, хоть и гинеколог, помогала спасать людей с тонущего корабля и оказывала первую помощь.

Из новороссийского порта мы сразу уехали в Краснодар, где и остановились. Жили в общежитии местного мединститута. Подружились с семьей проф. Пятницкого. Лето, солнце, ничто внешне не напоминало о войне, по-моему, не только малым детям. Конечно, часто слышал разговоры об отце и об оставшемся

в Одессе мамином двоюродном брате дяде Шуре. Сын бабушкиной сестры, приехал из Куйбышева (Самары) незадолго перед войной. Не знаю, чем он

занимался. Запомнил, как мы с папой провожали его на одесском морвокзале, он отплывал куда-то на теплоходе "Аджария". Эвакуироваться категорически отказался. Но минуло месяца три и нам пришло распоряжение о новом отъезде.

Из Краснодара нужно было выезжать поездом. Собрали пожитки. Мне на плечи повесили маленький рюкзачок, сделанный из наволочки. На вокзале царило уже другое настроение. Посадка происходила ночью. Темень кромешная, потому что затемнение, ничего не видно. Толпа, толчея, крики. Поезда брали штурмом. Мама с сестренкой на руках, я крепко держусь за нее. Дед хромает, ходит плохо, с палкой. Кто-то привел начальника вокзала, помню только высокий рост, красную фуражку, долгополую шинель. Он лично организовал нашу посадку, точнее, вместе еще с кем-то нас втолкнули, забросили в тамбур. Часть вещей осталась на перроне.

Через какое-то время доехали до Сталинграда. Кажется, навигация на Волге заканчивалась, по реке шло "сало", это был последний рейс вверх. Пароход назывался "Анатолий Серов", в память погибшего лётчика, мужа известной актрисы. Мы все разместились в одной каюте вместе с аккуратным старичком с бородкой и орденом "Знак Почета" на лацкане пиджака (человек с орденом в то время - это ого-го!). Оказалось, он артист, исполнитель русских народных песен. И фамилия соответствующая - Сладкопевцев.

Пароходом доехали до Куйбышева (Самара) и остановились в доме бабушкиной старшей сестры. Естественно. Первым был вопрос: " Где Шура?" - об оставшемся в Одессе сыне. Ей нечего было ответить. Увы, и в дальнейшем о нем никогда ничего не узнали.

В Куйбышеве провели несколько дней. В годовщину Октябрьской революции я ходил с кем-то на демонстрацию. Часть Советского Правительства была эвакуирована в этот город, мне помнится, что на трибуне среди прочих стоял В.М.Молотов, тогда Председатель Совнаркома и Народный комиссар иностранных дел.

За это время выправили проездные документы, и мы отбыли на поезде в Ташкент. Поезда тогда именовались эшелонами. Плацкартный вагон (довоенного образца, меньше и хуже нынешних) был забит доотказа. Эвакуированные ехали вместе с ранеными военнослужащими. Наша семья разместилась в купе, где в углу сидел красноармеец с перевязанной головой, он был ранен в челюсть. О том, чтобы лежать и речи не было, только маленькие дети и тяжелораненые, он просил, чтобы его не толкнули. И это был далеко не худший способ переезда, большинство людей ехали в эвакуацию в товарных вагонах. Их называли теплушками, потому что посреди вагона напротив дверей обычно стояла печка-буржуйка (кто не знает, почему "буржуйка", пусть прочитает в художественной литературе).

Поезд медленно, с длинными остановками (пропускали эшелоны, следующие в сторону фронта) полз по пустынному Туркестанскому краю, провожаемый унылыми взглядами мохнатых верблюдов. Деталь, незнакомая современным пассажирам: на каждой станции обязательно работали два крана - с холодной и горячей водой. На стоянках меня посылали с кем-нибудь из взрослых за кипятком. Продавали вещи, чаще меняли их на сушеную рыбу, наверно это было вблизи Аральского моря (исчезнувшего ныне с карты мира). Я впервые увидел вяленую дыню, похожую на толстый канат.

В поезде мы неожиданно встретили сослуживца по институту Таирова В.Д.Корнейчука. Василий Демьянович не был мобилизован в период обороны Одессы, т.к. был слеп на один глаз, но жену и дочь где-то потерял. Настоящая зима еще не наступила, но он был одет в длинный кожух и круглую меховую шапку. Человек он был предприимчивый (об этом я узнал, конечно, позже), у него оказался откуда-то немецкий кинжал. Короткий, обоюдоострый, с канавками вдоль лезвия, рукоятка в виде орлиной головы, на ней сплетенные буквы "SS" (знак, ставший хорошо знакомым по фильмам о войне), в красивых ножнах. На одной из станций он выменял его на кусок соленой брынзы. Угостил меня. С кипятком это было очень вкусно. Наверно с тех пор из всех видов брынзы я предпочитаю солёную.

Я был одет в костюмчик, купленную в "Детском мире" лётную форму: темно- синяя гимнастерочка с голубыми петлицами, с эмблемой советских ВВС и двумя кубиками, обозначавшими вместе с нашивками на рукаве лейтенантское звание (сохранилось фото). Однажды ко мне подошел незнакомый командир и попросил отдать ему эти кубики. Очень не хотелось, но мама сказала, что надо. Взамен он дал мне красную звездочку. Позже я долго носил ее на армейской командирской пилотке, которую подарила тетя, вырвавшаяся из блокадного Ленинграда (студентка Мединститута, работала в госпитале, была награждена медалью "За оборону Ленинграда").

В Ташкенте провели несколько дней. Жили у каких-то знакомых (может быть, дальних родственников?). Запомнилась модель самолета то ли на флюгере, то ли на сетке над двором. Это было где-то на границе старого и нового города. Трамвайные рельсы петляли между домами-мазанками, кое-где на них возлежали ишаки.

Нашими перемещениями занималась бабушка. О ее энергии и организаторских способностях сказано выше. Дед был малоподвижен, мама оставалась с детьми. Опять поезд, и ранним утром мы достигли конечной точки нашего путешествия - города Самарканда.

В глаза сразу бросилось много необычного: седобородые бабаи в полосатых халатах и чалмах, ишаки, лежащие посреди улицы и оглашавшие окрестности истошными криками, высокие двухколесные арбы. Нас встретила сестра бабушки Ревекка. Они уехали из Одессы позже нас, но нигде не останавливались и успели здесь обосноваться. Высокая красивая женщина, была одета в темное пальто, которое висело, как на вешалке, и вязаный темно-сиреневый берет, когда отошла в сторону, бабушка сказала со слезами в голосе: "Боже мой, худа, как палка!"

Первой задачей стало добраться до города. Вокзал находился в 7 км, он и сейчас на этом же месте, но город разросся в ту сторону, ходит троллейбус, а тогда никакого общественного транспорта не было (при нас проложили железную дорогу и пустили поезд, который называли "кукушка"). Бабушка училась в Казани, помнила немного татарский язык, ей удавалось как-то объясняться с местными узбеками. За деньги или вещи, не помню, договорились, взгромоздились с вещами на арбу и доехали до центра, где находился Эвакопункт.

Теперь все всё знают об этом времени. Я излагаю свои детские, изрядно подзабытые впечатления. Несметные массы людей перемещались по огромной стране в разных направлениях. И кто-то этими потоками управлял. И система была организована в кратчайшие сроки, при существовавшем уровне связи и транспорта. Эвакуированные группировались у Эвакопунктов. Там давали какую-никакую горячую пищу, мыли в бане, проводили санобработку одежды, потому что антисанитария и вши (теперь это называется нежным словом "педикулёз"), отсеивали больных, уже начал распространяться сыпной тиф, занимались первоначальным размещением. Система, естественно, давала сбои. Когда мы, помытые и принудительно обеззараженные, были отпущены на волю, оказалось, что идти некуда. Прямо на улице на небольшой куче вещей сидят двое, скажем помягче, немолодых людей, женщина с полугодовалым ребенком и ваш автор 6 с половиной лет отроду. Даже у бабушки опустились руки. Как сказал бы герой современного фильма: "Картина маслом!".

Оказалась справедливой поговорка о том, что свет не без добрых людей. К нам подошла женщина средних лет, поговорила, отошла и вернулась через несколько минут, чтобы забрать к себе домой в небольшую квартиру неподалеку. Звали ее Варвара Петровна Саенко. Медсестра, жила с матерью, муж на фронте. К счастью, остался жив. Прожили у этих милейших людей наверно около недели, затем регулярно, встречались, т.к. жили близко. Потом долгие годы переписывались, встретиться, к сожалению, не довелось. Не знаю, как на ней отразилось советское воспитание, но очень не хотелось, чтобы таких людей другие, быстро перекрасившиеся в демократов или родившиеся много позже, называли совками.

Размещением эвакуированных занимались специальные комиссии в исполкомах. Очереди, слезы, мольбы. Проводилось "уплотнение", т.е. брался на учет весь жилой фонд, и в места, где по мнению комиссии были свободные квадратные метры, насильно подселяли прибывших. Конечно, мало кто из местных был этим доволен, наверно кому-то удавалось откупиться, а приезжие, затруднившие жизнь одним своим существованием, большой симпатией не пользовались.

Дед, преподаватель перемещенного в Самарканд Одесского мединститута, профессор и завкафедрой, с ним четверо иждивенцев, получил направление занять комнату в центре города, в доме по ул. Энгельса, 68. За высоким забором во дворе стояли два дома, не знаю, как правильно назвать - два особняка или особняк и флигель, принадлежащие родственникам. Жили там две русские сестры, Елизавета (старшая) и Елена Германовны, первая замужем за Дубровиным, вторая за Абдуллаевым. Дома из нескольких комнат, с верандами, нужно подняться на несколько ступенек, у Дубровиных побольше, туда мы и вселились. Комната метров 16 - 20, выход на веранду. Вода во дворе в кране, удобства в углу двора, там же сараи. Отопление печное. Вход с улицы во двор через калитку, нужно сильно стучать. Потом дед протянул от калитки проволоку до форточки и прицепил к ней канцелярский колокольчик, устройство работало. В противоположной стороне двора были ворота, открывались в особых случаях, выходившие на соседнюю улицу. Там был небольшой базар, называвшийся Ургутским. Чем занимался Дубровин, не помню, Абдуллаев был известным в городе окулистом. Видел я их редко и побаивался. Оба по моим представлениям не шибко старые, но в армию не попали. Женщины большей частью находились дома. Взаимоотношений семейств двух сестер также не помню, но к нам любви не испытывали. Наиболее лояльными были домработница Дубровиных и дочь Абдуллаевых Лиля, ей тогда было лет 13 -14.

Во дворе бегали три здоровых овчаркоподобных собаки - Альфа, Джим и Барс, последнего скоро отдали. Главная - Альфа, Джим был очень коварным и практически все время нашего пребывания выказывал поползновения грызануть меня. С собаками лучше всех из нас управлялась бабушка.

Все это время мы ничего не знали об отце. Особенно тревожились, когда узнали о сдаче Одессы. Об оставшихся в оккупированном городе известий не было. Почта работала, много лучше, чем в современной России, мы поддерживали связь с сестрой отца, они жили в Энгельсе, на Волге напротив Саратова, ныне знаменитым местом приземления Юрия Гагарина после космического полета, а также базированием в наши дни стратегической авиации. От нее мы узнали, что папа покинул Одессу. А ее муж, главный инженер Мелькомбината в г. Николаеве, руководил по приказу Ставки Верховного Главнокомандования уничтожением ряда предприятий и успел уйти из города, когда его уже занимали вражеские войска. И больше ни об одном, ни о другом ничего.

Дед уходил готовить медицинские кадры. Позже его пригласили преподавать и в эвакуированной в Самарканд Военно-медицинской академии. Ему присвоили воинское звание, была только одна фотография, на которой он в военной форме подполковника или полковника в группе профессоров. Возможно, он был военным временно, я не припоминаю каких-то особых льгот по сравнению с гражданскими лицами. К нему домой иногда заходили военные, в их числе поселившийся позже нас у Дубровиных генерал, знаменитый микробиолог академик Е.Н. Павловский.

Мама в основном сидела дома. Бабушка занималась жизнеобеспечением. Одним из первых ее приобретений на Ургутском базаре была вязанка дров. Чтобы их колоть, позже купили маленький топорик, пользуюсь им и сейчас. Я вместе с ней ходил в город, стоял в очередях, чтобы отоварить (слово, употреблявшееся так же часто, как сейчас "обналичить") продовольственные карточки. Правила были суровы - пропустил день, талон пропал.

Угол комнаты справа от входа был отведен под "пищеблок". Там, по-моему, была плита, на которой готовили. Иногда тайно включали электроплитку. Однажды я случайно выдал этот факт квартирохозяевам. Пришел электрик и опечатал розетки сургучом.

При всей своей решительности бабушка панически боялась мышей, даже изображения нельзя было показывать (это свойство передалось моей дочери). А развелось их много, по моей теории из-за войны и голода. Эти твари бегали по полу, даже карабкались по занавесям. Бабашка с визгом вскакивала на кровать, остальные, кроме сестренки, гонялись за недругами.

Вечерами, после работы дед взялся учить меня чтению. Я знал буквы, умел писать лет с пяти, но читать почему-то совершенно не хотел. Учебным пособием служила тоненькая книжица, адаптированное изложение рассказа Дж. Лондона "Волк". Я застрял на первой или второй странице, чем сильно деда раздражал. Начало этого текста помню наизусть и сегодня. Постепенно история меня заинтересовала. Книжку я одолел и стал читать подряд все, что попадало под руку. К сожалению, в эти 3 - 4 года немногое.

Двор, где мы жили, был большой, с деревьями и кустами. Мы там гоняли с Лилей. Она была лихой, хулиганистой, наши шкодливые проделки выходили и за пределы двора. Вдвое старше, однажды вознамерилась лишить меня невинности. Большого успеха здесь не было, я был слишком мал, кроме того не понимал, к чему все это. Она хорошо пела, танцевала, выступала в концертах для раненых в госпиталях. Нравилась в ее исполнении популярная в те годы песня Н.Богословского из кинофильма "Остров сокровищ" ("Я на подвиг тебя провожала,/ Над страною гремела гроза..."). В госпиталях удавалось посмотреть кино, если в назначенное время не отключали свет. Помню, что в Самарканде я видел фильмы "Машенька" и "Его зовут Сухэ Батор".

Зима пролетела как-то быстро. Наступила весна 1942-го. Однажды раздался стук в дверь, не в наружную калитку, а именно в дверь комнаты. Открыли, на пороге стоял мой папа. Радости, в т.ч. моей, не было предела.

Вечерами он рассказывал о событиях во время обороны нашего родного города. Некоторые детали помню и поныне. Быстро нашел работу, возможно, было какое-то направление или рекомендации из Ташкента. Под Самаркандом находилась научно-исследовательская станция по виноградарству, позднее - Узбекский НИИ им. Р.Шредера.

На виноградарскую станцию (далее "Винстанция") в 8 км от города нашу семью доставили на присланной оттуда подводе. Туда вело две дороги: первая - по улице Шаумяна, которая выводила на окраину и далее через кишлаки и поля, вторая - через отдаленную часть города Багишамаль. Оба эти пути я потом неоднократно преодолевал "на конной тяге" или пешком.

Нас встретил директор Винстанции Черниховский, Болеслав, отчества не помню, немолодой человек с подстриженными усиками, в сапогах и кожаной фуражке. Вселились в комнату.

Поселок Винстанции невелик. Буквой П стояли административный корпус (сказано громко, дом из нескольких комнат), там размещалось руководство, отделы, лаборатории, и два жилых дома с одно- и, кажется, двухкомнатными квартирами, всего в доме их 4 или 5, без кухни, с верандами. Из чего построены дома, камень или саман, сказать затрудняюсь. С четвертой стороны П стояли какие-то мазанки, там тоже жили и были какие-то кладовые, склады. В середине палисадник с травой и кустарниками. Вдоль домов изнутри большие деревья, дававшие тень и обильный урожай сладкой белой черешни. За "жилпоселком" был небольшой водоем, хаус по-узбекски, обсаженный карагачами, выкопанный, видимо, в противопожарных целях (помню где-то поблизости выкрашенный красным ручной насос); рядом общественная столовая и хоздвор - кузница, столярная мастерская, конюшня, склады-амбары, личные сараи жителей.

Сразу обратили внимание на фанерные потолки, на которых что-то часто шуршало. Выяснилось, что живем в сейсмически активном районе, мелкие толчки чуть ли не ежедневно, чтобы не убило падающей кровлей в случае сильного землетрясения, потолки облегченной конструкции. А шуршит насыпанный для термоизоляции песок. Для приготовления пищи и обогрева в комнате плита. Прямо за домом большой фруктовый сад.

Мимо поселка, за лесополосой проходила в южном направлении большая пыльная дорога. Между лесополосой и адмкорпусом протекал арык, обсаженный пирамидальными тополями, заросший по берегам длинной сочной травой. От него был сделан отвод в небольшой хаус, как теперь понимаю, отстойник с песчаным фильтром, ниже его в неглубокой выемке труба с большим латунным краном, откуда брали воду. Распределение воды по каналам (арыкам) в Средней Азии - отдельная тема. Как обходились, когда в арыке не было воды и хаус пересыхал, не помню.

За мазанками и хоздвором простирались обширные поля с разными в разные годы полевыми культурами - просо, морковь, люцерна, джугара. Позади нашего дома за фруктовым садом виноградники, огороды, еще какие-то поля, херман - площадка для сушки винограда. Еще дальше за полупустынным пространством в несколько километров протекала бурная река ДаргОм. Размеры этих угодий назвать затрудняюсь.

В первый же вечер пребывания на Винстанции нас ожидало неожиданное явление: практически под окнами со стороны сада начали истошно выть шакалы. Концерт не из приятных. Страх со временем прошел, хотел даже поймать одного или хотя бы стукнуть палкой, но даже приблизиться на близкое расстояние не удалось.

Нас определили на довольствие, по талонам можно было брать обеды в столовой. Хорошо помню, в первый день на первое был суп из капусты с приличным куском говяжьего мяса. Вначале размер порций ограничивался не всегда, потом стало строже. Позже, когда наша семья увеличилась (об этом ниже) я ходил за компотом из сухофруктов с ведром.

Я сразу же получил задание принести какого-нибудь топлива для топки печки. Нам сказали, что недалеко, на краю виноградника лежит большая куча сухой лозы. Виноградные кусты здесь гораздо больше знакомых по Украине, при подрезке удаляется много побегов, потом они широко используются для хозяйственных нужд. С непривычки трудно было справиться с упругими ветками. Я неуклюже волок их домой и встреченная женщина сказала: "Ты так много тащишь, что даже не хватит яичницу поджарить!". Потом, конечно, научился уминать и связывать в аккуратные вязанки.

Следующее утро выдалось ясным. Я вышел из дому с каким-то поручением, может вынести мусор, потому что в руках было ведро или сумка. Решил быстренько осмотреть поселок и ближние окрестности. И вдруг увидел горы. Они закрывали значительную часть неба, вроде бы пушистые, серо-зеленовато-коричневого цвета. И, главное, были совсем рядом, протяни руку и достанешь!

Я двинулся к ним. Вначале бегом, когда устал, шагом. Шел довольно долго. Иду, а они не приближаются. Пришлось возвращаться. Мама уже беспокоилась из-за моего долгого отсутствия. Позже выяснилось, я видел высокие предгорья Зеравшанского хребта из горной системы Тянь Шаня и до них километров 40. Мне еще не было 7. Но горы понравились. Как оказалось потом, навсегда.

На Винстанции мы стали первыми эвакуированными из захваченных врагом районов страны. Жили там в основном русскоязычные, но были узбеки, таджики, пара татарских и корейских семей.

Русские, живущие здесь, во всяком случае вблизи Самарканда, часто бывали ссыльными по уголовным статьям еще царского режима или их потомками. К аборигенам относились пренебрежительно, еще в те годы я познакомился с понятием "чернобокие" или "черножопые". Последние русских тоже не очень жаловали, но все-таки меньше, чем большевиков, т.е. советских последней генерации. Не следует забывать, что басмаческое (партизанское) движение в Средней Азии было ликвидировано всего несколько лет назад, многие ныне живущие были с ним хорошо знакомы, или даже принимали участие либо с одной, либо с другой стороны. А национализация, коллективизация в сельском хозяйстве, принудительное участие в разных стройках? И война - мобилизация, эвакуированные и пр. Так за что их, русских, любить? В Самарканде и окрестностях жило много таджиков, отличавшихся даже на фоне узбеков бандитскими наклонностями (эта особенность прослеживается, кажется, и в наши дни).

Самарканд времен войны помню не очень хорошо. Старый Город, ныне популярный туристический объект, был далеко. Новая, европейская, часть застроена преимущественно одноэтажными домами, улицы прямые, мощеные камнем. По обочинам арыки, много зелени. Между Винстанцией и городом разместились кишлаки. В 3 км от нее военный городок, туда перевели несколько военных училищ с Украины.

Население Винстанции пополнялось за счет беженцев. После нас приехала семья бухгалтера Бланка из Кривого озера Одесской области, родители и двое сыновей. Мать и два сына Жуковы из Харькова. Одна женщина с одесской Противофиллоксерной станции. Пришел младший брат директора института им. Таирова Виктор Науменко с одной из работниц этого учреждения. Скоро у них появился ребенок, девочка. Были еще люди и всем находилась какая-то работа, несмотря на войну, исследовательский процесс окончательно не прерывался. Однажды в поселке появилась семья, родители с сыном моего возраста. Женщина была одета в светло-голубой лыжный костюм тогдашнего покроя, что выглядело абсолютно нетипично. Это были одесситы Леонид Петрович, Екатерина Митрофановна и Лёдик Безвершенко, с которыми наша семья, включая моих жену и дочь, дружила долгие годы.

Нескольких мужчин со станции призвали в армию, детей напротив стало больше, что было хорошо для массовых игр. Я ближе всех сошелся с Лёдиком Безвершенко и Женей Жуковым. Причем все, независимо от национальной принадлежности, дружно противостояли местным ребятам из кишлаков, которые нас притесняли.

Пополнилась и наша семья. Боевые действия приближались к Волге, началась эвакуация и с этих территорий. К нам присоединились, возможно, по какому-то нашему вызову, тетя Марина, папина старшая сестра, две ее дочери Дина и Сана и дедушка с бабушкой, родители отца. "Присоединились" - не совсем точно. Бабушка, по-моему, даже не доехала до Винстанции, в пути она подхватила сыпной тиф и умерла в самаркандской больнице. Ее могилу даже не нашли. А старшая двоюродная сестра Дина скоро уехала в Ташкент, где продолжила учебу в Мединституте.

С первых дней приезда в Самарканд отец начал разыскивать сослуживцев по институту им. Таирова и их семьи. Во время войны в г. Бугуруслане работало всесоюзное Адресное бюро, через него проводился поиск. Работало оно достаточно эффективно, я помню целый ряд случаев, когда с его помощью люди находили друг друга. Кое-кого удалось найти и папе. Он пытался помочь некоторым из них устроиться на работу, посылал в организации по месту их пребывания лестные характеристики. Встретить земляка в эвакуации в те годы - становилось большой радостью. Так, например, произошло, когда родители случайно столкнулись с биологом А.И.Воробьевым (впоследствии профессором, деканом Биофака ОГУ) и его женой. В Одессе они были едва знакомы, а здесь встретились, как родные. И сохранили приятельские отношения, по-моему, до конца своих дней.

К сожалению, знакомство с местной медициной в связи с болезнью бабушки оказалось не последним. Через какое-то время у мамы на спине образовался огромный нарыв, его назвали "карбункул" (несколько десятков фурункулов). Ее забрали в хирургию и прооперировали. Тогда было не до красот, остался большой уродливый шрам, как от осколочного ранения, а ее, как было принято, в гигиенических целях остригли наголо. Как в те дни, когда она находилась в больнице, а после долгое время не могла двигать рукой, папа, работая, справлялся со мной и маленькой сестренкой, не помню.

Позже они оба, папа и сестра, заболели малярией. Особенно страдал отец. Приступы происходили через день - высокая температура, озноб, боль во всем теле. Это продолжалось несколько часов, потом резкое потоотделение и страшная слабость. Эффективное средство - хинин, описанное еще в романах Ж.Верна, был дефицитом, лечили более простым, акрихином, от которого кожа и глазные белки становились желтыми. А меня и маму эта напасть миновала.

Мой отец кроме работы по должности в первое время пребывания на Винстанции исполнял обязанности замдиректора и по научной, и по хозяйственной части. Помню такой случай.

В гараже стоял новенький грузовик, полуторка ГАЗ-АА. Она не работала по причине какой-то мелкой неисправности. Из военного комиссариата пришел приказ о мобилизации автотранспорта и передаче этой единицы в кратчайшие сроки. Виктор Науменко, мастер на все руки, взялся привести машину в порядок. В результате проблема выросла до серьезных размеров. Отец помчался в город искать автомеханика, потому что неисполнение приказа в срок реально грозило судом Военного трибунала. Полагаю из нынешнего далека, вопрос решался с помощью вина, имевшегося в подвалах Винстанции. Приехал человек с кудрявым белобрысым чубом, выбивавшимся из-под кубанки. Машину сделал и совершил пробную поездку с полным кузовом детей. Я каким-то образом пропустил это событие, и было обидно до слез. Мое сожаление трудно объяснить молодым, живущим в нынешнем автомобилизированном мире.

Кроме научной работы Винстанция должна была просто собирать виноград и сдавать урожай в виде свежего и сушеного продуктов, которые распределялись по госпиталям. Планы были наверно достаточно напряженными, потому что была организована круглосуточная охрана виноградников. В качестве сторожей выступали женщины с Винстанции и какие-то старики-узбеки. Набеги на эти плантации совершали ночью и в дневное время почти исключительно курсанты и красноармейцы из близлежащего военного городка. Что могли противопоставить такие охранники молодым ребятам, которым завтра отправляться в Действующую армию, к тому же полуголодным? Противостояние доходило до прямых стычек, в которых отец принимал непосредственное участие. Я сам тому свидетель. Он был уже не молод, за 40, а против него здоровые парни. Отец сильно близорук, носил очки, все имевшиеся были с разбитыми стеклами, про синяки и шишки не говорю. Мне было безумно жаль его. Иногда нападавшие потом приходили к нам домой с извинениями. Среди них были порядочные ребята, кроме того в случае задержания, время военное, их ожидало попадание прямо в штрафбат, если не хуже.

Были случаи воровства не только на виноградниках. Однажды землячка, не помню как оказавшаяся на Винстанции, вызвалась помочь постирать наши вещи. Наутро она исчезла со всем нашим тряпьем. Тогда это стало тяжелым ударом. Обокрали продовольственный склад, помню, как милиция забирала злоумышленников, молодую пару, тоже из эвакуированных. Все они были не "идейные" воры, а просто несчастные изголодавшиеся люди.

По сельскохозяйственным угодьям, а кроме виноградников были еще огороды, посевы кормовых культур, отец перемещался на стареньком велосипеде "опель". Приходилось часто заклеивать дырки в велокамерах, клей изготавливался путем растворения целлулоида (был такой синтетический материал) в ацетоне. Не было ниппельных трубочек (старые велосипедисты знают, молодым долго объяснять), их он заменял резиной от использованных операционных перчаток, которые доставали родственники-медики. Поэтому он предпочитал ездить верхом. Не знаю к своему стыду, как и многое другое, где папа научился этому, но был он неплохим кавалеристом. Ему седлали одну из выездных (для "парадного" выхода) молодых кобыл Птичку или Бурю, обе золотисто-рыжей масти. Когда он возвращался с полей, сажал в седло меня и отводил лошадь на конюшню.

По следам таких событий или по собственным предпочтениям я полюбил этих животных и стал проводить на конюшне много времени. Мужчины были в армии, конюхами служили крупная высокая тетя Поля и маленькая сухонькая тетя Паша. Я помогал задавать корм лошадям, водить их на водопой к хаусу, убирать стойла. Помощь была реальной. Научился запрягать лошадей в одно- и пароконный экипажи и управлять ими, не хвастаюсь, довольно лихо. Упряжь, как я узнал через несколько лет, отличалась от моделей, применяемых у нас на родине. Мне, малолетке, было трудно затягивать тугие хомуты, устанавливать дугу между оглоблями. Для хозяйственных нужд использовали коробчатые телеги, иногда местную двухколесную арбу (на Украине арбой называют повозку совсем другого типа). Бывали случаи, когда я выполнял обязанности ездового (кучера). Кто-то ехал по делам, ответственным наблюдателем была женщина-работница, а "за рулем" фактически я. При выездах в город легковой автомобиль заменяла "линейка", пассажиры и ездовой сидели парами спиной друг к другу на плоской платформе, спустив ноги вниз.

Увлечение конюшней дома не поощрялось, но и не запрещалось. Нередко я оставался там ночевать.

Постепенно познакомился с тамошними обитателями. Норовистых кобыл Птичку и Бурю я уважал, потому что на них ездил папа, но побаивался, особенно первую. Рослая белая кобыла Белуга, списанная из армии, в прошлом красавица, часто закладывалась в линейку, иногда ходила под седлом. Светло-серый Назарбек, когда его запрягали, доходил до мостика через большой арык около адмкорпуса Винстанции и останавливался, как вкопанный. Сдвинуть его было невозможно. Для этого специально вызывали Синельникова (не помню имени и должности), пожилого человека, потерявшего глаз еще в Первую мировую. Конь его почему-то панически боялся, только завидев, сам трогался с места, и дальше поездка проходила без осложнений. Назарбек был толст, на нем было удобно скакать без седла. Синельников считался также специалистом по обращению с Рыжим. Этот жеребец темно-коричневой масти был очень зол, мог укусить или лягнуть, содержался в отдельном стойле, нас, детей, старались к нему не подпускать. Больше всех мне нравилась светло-золотисто-рыжая Зорька, которая ходила в паре с каурой кобылой по кличке ХафА (папа нашел в словаре, что по-узбекски это значит "грустный").

Все лошади казались нам тогда крупными, упитанными и очень красивыми. Моей считалась Зорька, Лёдика - Хафа, Жени Жукова - Назарбек.

Полученные в детстве навыки серьезно пригодились через полтора десятка лет при работе с использованием "конского состава", о чем я рассказал в своих предыдущих записках.

Кроме конюшни любил посещать кузницу и столярную мастерскую. Из обоих мест не выгоняли и даже кое-чему учили. В это "кое-что" входили и элементы взрослого лексикона, включавшего непечатные выражения. Со мной вместе бывали друзья-сверстники Лёдик Безвершенко и Женя Жуков. Друг друга мы обзывали как угодно. Нередко бывали голодными и злыми. Не помню, где отоваривались продовольственные карточки, наверно в городе, потому что на Винстанции магазина не было, но нельзя сказать, что продуктов было достаточно и хорошего качества. Хлеб давали не всегда, а когда был... Как сейчас, вижу темно-коричневую глиноподобную массу, из которой торчат куски соломы и остяки от колосьев.

Вспоминая некоторые свои поступки, краснею и сейчас. Дебелая жена призванного в армию бригадира пекла пирожки на летней печке перед домом. Запах шел умопомрачительный! Я присел около и, глотая слюну, рассказывал о разных яствах, которые готовили до войны в доме моей бабушки. В конце концов она угостила меня свежим пирожком с повидлом. Половину я, обжигаясь, тут же съел, нет, сожрал, а вторую отнес сестричке.

В летнее время становилось полегче, так как вокруг появлялись дары природы, которые мы, дети, активно экспроприировали - овощи, фрукты, виноград. Не брезговали морковкой, кислыми усиками виноградных побегов, сладковатыми, если скрутить и разгрызть, стеблями джугары (растение высотой с кукурузу, на нем росли гроздьями зерна, похожие на рис, только круглые и с черной точкой внутри). В хаусе в нескольких десятках метров от конюшни, куда мы водили лошадей на водопой, водилась рыба, некрупная "красноперка". Мы с ребятами не раз думали, что хорошо бы поймать и изжарить на костре! Откуда-то у нас оказалась острога. На конце двухметровой палки был закреплен стреловидный наконечник с остро заточенными ребрами. В результате неосторожного обращения край глубоко впился мне в руку. Рыбы мы так и не поймали, а о попытке напоминает шрам на правой ладони.

Так вот, голод и стыд. Однажды мне что-то не понравилось, я ответил научной сотруднице, интеллигентной одесситке, грубо, включая матерные слова. Она пришла в ужас и сообщила родителям, отнюдь не наябедничала, а чтобы приняли меры. Жизнь была нелегкой, понятно, не только у детей. Нервы напряжены до предела. Жрать нечего. Враг стоит у Волги. Недружественное окружение. Разве это все? Не помню, чтобы папа когда-нибудь ударил меня. Мог хорошенько встряхнуть за плечи. Ругал одесскими словечками - лоботряс, босяк, гицель. А мама в то время довольно часто пускала в ход ремень, прутья, даже суковатые ветки, после которых приходилось лечить спину. Страшно переживала потом, вплоть до сердечных приступов. Мне ее бесконечно жаль, во-первых, потому что в 90% случаев я наказывался справедливо, во-вторых, ей приходилось тяжелее всех. Отец на работе, я, когда не занят домашними поручениями, где-то гоняю, а она дома с маленькой сестричкой, с мыслями, как накормить семью, в тревоге не только за нее, но и, в силу большой доброты и отзывчивости, за родственников, друзей, знакомых.

После того, как наши с Лёдиком мамы нашли составленную нами арифметическую задачку сексуального содержания и матерную по форме, и мы оба получили хорошую порку, отец спокойно поговорил со мной. Выяснил объем знаний в этих областях. Что не понимаю смысла этих слов. Объяснил кое-что о содержании и что употреблять их плохо. В качестве примера сослался на себя, дедушек-бабушек. (Признаюсь, я не избавился до конца от этой дурной привычки до сего дня. Но стараюсь пользоваться образцами непарламентской лексики умеренно, чтобы как-то разнообразить, даже несколько украсить смысл сказанного, что ли. Так мне кажется, может просто себя оправдываю?).

Кроме необязательных занятий на конюшне и в мастерских у меня были обязанности по дому.

Одно время мама работала лаборантом или техником, по-моему, определяла сахаристость винограда. Отходов было много, выбрасывали полные решёта опробованных ягод. Запомнился сорт "хусайнэ" ("дамские пальчики"), мясистый и очень сладкий, как всё в Средней Азии. Объедались до не хочу, руки и лицо сразу становились липкими. До сих пор не люблю этот виноград. Летом из-за жары рабочий день начинался рано, обеденный перерыв с 12 до 16. Все рабочее время я должен был проводить с сестричкой. Не всегда проходило гладко. Раз я захотел отнести куда-то на плечах. Только посадил, она опрокинулась назад головой вниз. Держу ее за ноги, она кричит, а вокруг никого. Догадался присесть, прилечь боком и положить ее на землю.

Приходилось официально поработать в хозяйстве, на площадке для сушки винограда. Подобные, с несколько отличающимися задачами, называются по-русски "ток", на Украине "гарман", здесь "херман". Я должен был несколько раз в день переворачивать сохнущие на солнце гроздья. Крутил до посинения, часто вдвоем с кем-нибудь, ручку веялки, агрегата для очистки ягод от пыли. Получил за работу несколько килограммов изюма и кишмиша (с косточками и без) и немного денег. Был очень горд. Мне тогда не было еще 9-ти.

Эвакуированные

Постепенно обзавелись кое-какой живностью. С утра нужно было покормить нескольких кур и собрать из гнезд яйца. На скотном базаре типа ярмарки в десятке километров от нас папа купил козу. Нужно было отводить ее в стадо, она паслась вместе с животными из ближайшего кишлака. За это платили какие-то деньги, кроме того каждый день вместе с козой я вручал пастуху кусочек хлеба, грамм 50. Козу назвали Зойкой, шерсть у нее до первой стрижки была длинная, шелковистая. Бегала за мной, как собака, отзывалась блеянием на кличку. Но потом характер у нее почему-то испортился, она стала проявлять черты, свойственные ее биологическому виду и описанные в народных сказках. Выводила меня из себя, приходилось драть ее, как сидорову козу, хотя было очень жалко. Через год она окотилась. Мама научилась доить, а козленка-девочку мы отдали семье ушедшего на фронт корейца.

Позже появилась овца Машка. Ее получили на каких-то льготных условиях родственники (сестра бабушки и ее муж работали в госпиталях). Предполагалось, что мясо потом разделим. Была очень своенравной, после окота доить ее так и не удалось. Паслась она в другом стаде, отдельно от Зойки, управляемом бабаем со слезящимися от старости глазами. Я упоминал, что рядом с поселком проходила большая скотопрогонная дорога. Однажды, когда по ней гнали в горы на летние пастбища (джейляу) большие отары овец, Машка сбежала вместе с ними. Бабай пришел к нам вечером и торжественно обещал найти и вернуть овцу. Утром он взгромоздился на ишака и направился по той же дороге. Как всякий старик в Средней Азии, был он человеком уважаемым. Слух о том, что такой-то бабай ищет свое добро, бежал от одного места к другому далеко впереди него. Короче, через несколько дней он возвратился вместе с Машкой.

Был у нас еще поросенок, но скоро околел.

В доме завелась серая полосатая кошечка Мурка. Я часто брал ее ночью к себе в постель. Летом почти все жители нашего дома спали на воздухе, под окнами у стены в сторону сада на кучах сухой виноградной лозы. В условиях континентального климата ночи, несмотря на дневную жару, прохладные. Вопли шакалов уже никого не беспокоили, да их в это время года становилось меньше, звери куда-то уходили.

Однажды ночью я проснулся. Потому что бок замерз. Луны не было, при свете звезд я увидел на руке два черных кольца, от них и шел холод. На моих глазах они раскрутились, как толстая веревка, и соскользнули с руки. Я оцепенел вначале, потом дико заорал. Все проснулись. "Змея, змея!" - кричал я. Меня успокаивали, говорили, что это был кошкин хвост.

Через какое-то время я увидел под стеной дома длинную черную змею. Побежал домой за дубинкой, сделанной из гнутой ножки стула, когда вернулся, ее уже не было. А еще позже как-то выяснилось, что под домом существует змеиное гнездо. Вообще таких пресмыкающихся там было много. Часто видели следы на мягкой пыли. Среди детей бытовало мнение: если на этот след поплевать, животное погибнет. Не знаю, сам не видел, но, грешен, этих тварей не люблю, потому плевал.

Вместе с отцом я был ответственным за заготовку топлива. В доме была печь. Летом пищу готовили и во дворе, на сложенных стационарных и переносных печках. Последние делались из старого ведра. Изнутри оно обмазывалось глиной слоем в 3 - 4 пальца, прорубались два окна, топка и поддувало, между ними примитивные колосники, сверху место для кастрюли или казана. Я собирал лозу, мелкие ветки, стебли кукурузы, на дорогах навоз - конские яблоки и коровьи лепешки.

В зимнее время этого было недостаточно, и мы с папой отправлялись за пеньками. В Средней Азии все крупные арыки обсажены пирамидальными тополями. Уже во время работы в этих краях через много лет я узнал, что их высаживают не только как декоративное растение; благодаря высокой способности впитывать и испарять влагу, тополя снижают уровень грунтовых вод в приканальной зоне. Не знаю, как получилось, но вдоль нашего арыка было много тополиных пней толщиной 10 см и более и высотой метр-полтора. Мы срубали такие пеньки. Высокие деревья не тронули ни разу. Начали от поселка, постепенно удаляясь от него. Заготовленное тащили домой волоком, это было нелегко и занимало много времени.

Был огород, не помню, сколько соток. Земледелие исключительно орошаемое, огород тоже надо было поливать. Все росло на грядках, между ними канавки для прохода воды. Воду давали на ограниченное время, часто ночью, нужно было не пропустить. Однажды перед поливом я изготовил флажок для отмашки отцу, когда пойдет вода. Утром проснулся в своей постели крайне раздосадованный. Мне сказали, что ночью разбудили, чтобы идти на полив, но я, не открывая глаз, категорически отказался.

На огороде росли лук, огурцы, фасоль. Помню огромную тыкву грушевидной формы, светло-серую с розовыми пятнами. Вырос очень крупный арбуз, наверно с пуд весом. На огородах подворовывали, мы его сорвали заранее и положили под кровать. Собрались разрезать на праздник, то ли 7 ноября, то ли Новый Год. Нож обнажил белую плоть, мы разочарованно вздохнули, и тут арбуз треснул - красный, спелый, исключительно вкусный.

И все-таки своего урожая для пропитания было недостаточно. Брали обеды в столовой. Они стали совсем тощими. На первое - жидкий капустный суп или аталА, мучная болтушка, на второе - вареная картошка не лучшего качества или каша из кукурузной муки, джугары, иногда с какими-то сушеными ягодами, но не кишмишем, компот из сухофруктов.

Событием было появление в меню конины. А мясо молодого ишака считалось лакомством. Ходили с папой к р. Даргом искать черепах в пустынных предгорьях. Было их там немало, обычно возвращались с добычей. В прибрежных кустарниках водились фазаны, но охотничьего оружия не было, а ловить силками - это еще надо научиться. Проблема - извлечение мяса из панциря. Чтобы умертвить гуманным образом, бросали черепах в крутой кипяток. Маме это претило, она за все время ни разу не попробовала варева, хотя бульон получался отменный, похожий на куриный.

Позже черепах собирали не только для еды. У нас дома их жило около десятка. Ранней весной, когда солнце начинало пригревать, они выползали из укромных мест на освещенный квадрат посреди комнаты. Кормили их травой, столовской кашей. Некоторые стали совсем ручными, не прятались в панцирь, когда их брали в руки.

Так же, как мы, существовали все эвакуированные. Местным было легче, они все-таки были дома. Я уже рассказал о позорном поступке, из-за чего краснею до сих пор. Ничего не мог с собой поделать, иногда подсаживался к хозяйкам, которые готовили на летней плите, развлекал разговорами о прошлой жизни и получал блин или пирожок. Всегда делился с младшей сестрой. Родители узнавали и ругали меня. Неоднократно наблюдал случки лошадей, баранов. Также любил смотреть, как разделывают бараньи, конские или свиные туши на хоздворе. Мне это запрещалось, чтобы не развивать низменных наклонностей, в частности, жестокости, но было интересно, кроме того, случалось, и там чего-нибудь перепадало. Неоднократно присутствовал при кастрации жеребцов. Эту операцию обычно проводил приезжавший из военного городка на велосипеде военврач-ветеринар. Он говорил, что его фамилию - Шарабурин легко запомнить (по-узбекски "шара-бара" означает имущество, барахло, не знаю, литературно или сленг). В результате садистских привычек, по собственному разумению, не приобрел: не могу видеть чужой крови, делать уколы не только другим, но и самому себе.

На Винстанции жили несколько узбекских и таджикских семей. С некоторыми мы часто общались. Таджичка Бираджаб была просто красавица. Высокая, стройная, на смоляно-черных косах украшения из монет. Местной травкой (название забыл) красила брови, наводила одну широкую полоску. На приезжих (и не только) смотрела свысока. Гораздо лучше сложились отношения с узбечкой Хурсан, тоже, по-моему, весьма привлекательной. Ее мужа Латифа призвали в армию, она осталась с тремя детьми. Старший, Бабакул, чуть моложе меня, принимал участие в наших играх.

Пожилые узбеки, не подлежащие мобилизации, работали в хозяйстве Винстанции. Помню двоих поливальщиков. Один, Барат Игамбердыев, невысокий, хитрый и умный. Захаживал к нам домой, беседовал, если можно так сказать про объяснение на пальцах, с моим дедом. К сожалению, нечем было его угощать кроме суррогатного чая. И мы бывали у него дома в кишлаке неподалеку. Второй, тоже Барат, высокий, мрачный, седобородый, в чалме. Так, мне кажется, должен был выглядеть классический басмач. Поливальщик - древняя уважаемая профессия. Основным их орудием является кетмень, как наша сапка (тяпка), только в форме квадрата с закругленными углами и больше по размеру. Хороший кетмень изготавливался вручную, в кузнице, с правильно заточенным лезвием, был тяжел, я в 7 - 9 лет с трудом мог его приподнять. Поливальщик поднимал кетмень высоко над головой, он стремительно падал и глубоко врезался в землю. Когда в то или иное хозяйство давали воду, действовать нужно быстро. Одно-два движения, и запруда поперек небольшого арыка готова, водный поток меняет направление.

Появились знакомые и в ближайших кишлаках. Мама делала кукол из тряпок, раскрашивала лица, шила им одежды. Ходила по улицам, предлагала, меняла на продукты. Порой нас приглашали в гости. Угощали чаем, фруктами, лепешками, вареньем, медом. Иногда в домах ("кибитках") было неопрятно, грязно. Мама делала мне страшные глаза, когда я, привыкший к экономии, начинал собирать пищу с краев миски или пиалы, где брали пальцами. Встречи с аборигенами не всегда бывали дружественными. Случалось, бросали камнями в спину (обычно дети). Один раз нас с папой чуть не поколотили взрослые мужики, когда мы собирали тутовник (шелковицу) под деревом, которое росло на поле, на меже.

За какие-то мамины изделия получили несколько литров молока. Оно выдавалось порциями, я ходил за ним за полкилометра с лабораторной стеклянной банкой с притертой пробкой. Дело было зимой. Стояли редкие для тех мест холода. На Винстанции были кое-какие метеоприборы, в памяти крутится цифра минус 19. Я был обут в тонкие мягкие сапожки-ичиги. На коротком пути от дома до места я совершенно окоченел. Печей как таковых в узбекских домах нет. Для обогрева устроена яма, иногда во дворе, над которой стоит столик на коротких ножках, накрытый ватным одеялом. На дно ямы ставится жаровня с углями, прямо на нее ставят ноги, босые или в носках. Только я вошел во двор, добрая апА (женщина, госпожа) сразу все поняла, стянула с меня обувь, растерла ноги и посадила к очагу, накрыв плечи одеялом. Когда пришел обратно домой, на поверхности молока плавали льдинки. Во время этих походов я немного обморозил ноги и руки. В Средней Азии! Анекдот!

Все события развивались на фоне войны, о которой никогда не забывали. Даже мы, дети. Источников информации было немного. Время узнавали по будильнику, который повесил у себя на окне директор Винстанции. Читали газеты, хорошо помню русскую "Правду Востока". Новости узнавали в городе, где бывали часто. Позже Виктор Науменко, хоть и не смог в свое время починить автомобиль, соорудил радиоприемник, работавший от аккумуляторной батареи. В одном из сараев стояла машина-соломорезка. Два крестообразно соединенных бруса, туда впрягались одна или две лошади, ходили по кругу и приводили механизм в действие (подобным образом в соседнем сарае молотили зерно, только лошади тащили ребристые каменные валики). Присоединенный к такому сооружению ремень вращал шкив генератора, от которого заряжалась батарея.

Мужчин молодого и среднего возраста на станции не осталось, все были призваны в армию ( Виктора Науменко не брали, у него был туберкулез). Дошла очередь и до моего отца. Ему было за 40, плохое зрение, без военной кафедры, запись в военном билете: "Ограниченно годен. Рядовой, необученный". Мы провожали его в армию раза три. Окончательно, с вещами и даже наголо остриженного. И каждый раз он через какое-то время возвращался. Даже в те суровые годы в военкоматах находились разумные люди, которые понимали, что лучше сохранить опытного специалиста, ученого, для грядущего восстановления народного хозяйства, нежели использовать в лучшем случае где-нибудь в обозе.

Стал вопрос об образовании. Ближайшая школа в 3 км в военном городке. На Винстанции было несколько детей школьного возраста и число их сокращалось. Куда-то переехали Жуковы. Не помню, как решили вопрос Бланки и Хурсан. Потенциальных учеников осталось трое - мы с Лёдиком Безвершенко и девочка Рая из татарской семьи.

Нас определили во 2-й класс. Школа находилась в типовом кирпичном, двухэтажном, по-моему, здании. Класс большой, светлый, учеников не менее 30. Учебного процесса практически не помню. Верховодили ученики-переростки, не только в нашем классе. Нам давали из дому скудные завтраки. Съедать их следовало в укромных местах, иначе сразу появлялся кто-нибудь из здоровил: "Дай мало хама!" (Дай немного хлеба), что означало на деле потерю всего.

Неблизкая дорога в школу проходила через большой кишлак. Путь туда и обратно сильно осложнялся контактами с местными детьми. Они поджидали нас большой ватагой. Бросали в нас камнями, давали тумаков. Уже приближаясь к ним, мы начинали хныкать и переходили с шага на рысь, но нас догоняли. Это превратилось в некую игру, наши мучители действовали почти беззлобно, но нам от этого не становилось легче. Родители пытались вмешаться, смягчить ситуацию уговорами, мелкими подарками, даже угрозами. Но в последнем случае на сцену выходили отцы басмаческого облика, а это было уже чревато. В результате решили занятия в школе прекратить.

Читать я уже умел. Дома дед-инженер начал заниматься со мной арифметикой. Большого рвения я не проявил, но считать и производить четыре действия на элементарном уровне все же научился. На память о самаркандской школе остался ученический билет с текстом на русском и узбекском языках, несколько размытых образов и имен учеников и учительницы.

Наверно там, в военном городке, я познакомился с листовками. Некоторые присылали из Действующей армии. Из них, например, я узнал о подвиге Александра Матросова, закрывшего своим телом амбразуру дзота. Помню учебные пособия, описания новой немецкой техники - самоходного орудия "Фердинанд" и танков "Тигр" и "Пантера", появившихся во время сражения на Курской дуге, с указанием уязвимых точек.

Как-то раз мы с Лёдиком встретили одного из мучителей, гнавшего нагруженного ишака. Он был постарше, лет четырнадцати, но нас было двое и на своей земле. Стали его преследовать и поколотили все-таки, но и сами хорошо получили. Продолжалось это довольно долго, все устали, и опять приобрело характер игры, хотя в ходе ее применялись не только удары, но и "пыточные" приемы типа забрасывания шапки в колючие кусты и плевков в лицо.

Через годы, сопоставляя детали и обстоятельства, пришел к выводу, что некоторые действия, особенно со стороны старших ребят и взрослых, содержали элементы гомосексуализма, педофилии.

А в других кишлаках завелись даже приятели. Я проводил время с младшим сыном Барата Игамбердыева Маматом, лет 13 - 14. И он бывал у нас дома. Однажды позвал меня в "милицию". Я долго не мог сообразить зачем, пока мы не оказались ...на мельнице, он так произносил это слово. Потом мололи старинным устройством - на камень насыпалось зерно, верхний, тоже каменный, жернов, надетый на кол, вращали руками с помощью шеста, закрепленного в железном кольце под потолком. Мамат не мог выговорить звук "х", вместо "мухи" говорил "муши", мы оба смеялись.

В наших играх и забавах принимала участие двоюродная сестра Александра, Санка, как все ее звали. Я знал ее еще до войны, они жили в Николаеве, Очакове, летом приезжали в Одессу на дачу на 9-й станции Б.Фонтана. Была хулиганистой, острой на язык. Любила петь, в ее репертуаре преобладали арии из оперетт.

Приходилось часто бывать в городе. Иногда я оставался у бабушки на пару дней. Там была своя компания. На соседней улице жила сестра бабушки с сыновьями, о которых я рассказывал выше. В их обществе я был принят за своего. Даже организовывал игры с учетом опыта сельского жителя. Однажды решили попробовать поймать летучую мышь, летом множество их бороздили вечернее небо. Откуда-то было известно, что этих животных привлекает белый цвет. Меня положили на землю рядом с белым платком и замаскировали свежесорванной травой. Так я пролежал под присмотром товарищей до полной темноты, естественно, ничего не словил.

По большим праздникам на Винстанции в помещении столовой устраивались концерты. Талантов среди своих сотрудников не помню, выступали участники коллектива художественной самодеятельности из военного городка, курсанты военных училищ, но в основном наверно преподаватели или служащие, потому что каждый раз встречались одни и те же лица. В программе бывали танцы, акробатические номера, но больше пели популярные песни того времени. Девушка пела про черные глаза (текст привожу по памяти):

Ты стояла тихо ночью на вокзале,

На глазах повисла крупная слеза.

Значит, в путь далекий друга провожали

Черные ресницы, черные глаза.

Немолодой человек, видимо командир, под аккомпанемент гитары рассказывал про сыновей.

Налей-ка рюмку, Роза,

Мне с мороза,

Ведь за столом сегодня ты да я,

Но где найдешь еще ты в мире, Роза,

Таких детей, как наши сыновья.

Исполняли "Ты ждешь, Лизавета, от друга привета...", я и не подозревал, что это песня Богословского из музыки к фильму "Александр Пархоменко". Кое-что об этих произведениях сейчас можно отыскать в интернете. Уже тогда рассказывали, что автором песни о черных глазах является боевой летчик.

После концертов артисты и зрители приглашались на товарищеский ужин. Про других детей не скажу, но меня не брали, наверно из воспитательных соображений. Могу предположить, что вина лилось немало, даже во время концерта в зале присутствовали люди под хмельком. Одного из постоянных участников концертной бригады попросили исполнить сверх программы украинскую народную песню "Сусiдка", он сердито ответил, что вокруг все пьяные, а он трезвый (я потом спросил у мамы, что значит "трезвый"). Подавали тушеную картошку с томатным соусом. Если с мясом, блюдо называлось "кавардак". Накануне 7 ноября 1942 (?) г. после сильного дождя обвалилась крыша конюшни, насмерть задавило белую лошадь (ходила в паре с Белугой, о которой рассказал выше). Холодильника не было, нужно было быстро использовать мясо, пока не испортилось. Администрация и местком распределили его по семьям, а праздничный кавардак был очень насыщенным.

На Новый Год ни о какой елке нечего было и думать. Но один раз папа принес круглый куст засохшего бурьяна, в поперечнике почти метр, мы украсили его тряпочками и цветными бумажками. К одному из моих дней рождения мама сделала подарок, вечерами скрывала его изготовление. Она хорошо рисовала, это была картина - девочка-негритянка с зонтиком под пальмами, в самодельной рамке под стеклом (сейчас хранится у моей сестры). Вечера дома проходили при свете коптилки. Праздником становились случаи, когда папа брал работу домой и приносил керосиновую лампу-"молнию". Или в выходной день патефон с несколькими пластинками.

В ходе войны наступал перелом. Линия фронта отодвигалась на запад. Родственники стали собираться назад, в Энгельс. И скоро мы проводили деда, папину сестру тетю Марину и двоюродную сестру Санку.

Настроение улучшилось. Все, в т.ч. и мы, дети, с нетерпением ждали сводок Совинформбюро по радио. Помню, как объявили о начале боев на одесском направлении, и первые, знакомые теперь, освобожденные населенные пункты - Гайворон, Гайсин и Грушки. И вот день 10 апреля 1944 г. Слегка вздрагивающим от волнения голосом Юрий Левитан провозглашает, что после тяжелых боев наши войска овладели крупным городом и портом - городом Одесса!!! На нашей улице начался настоящий праздник!

Одесситов вместе с детьми было около десятка. В тот же вечер собрались у нас дома на торжественный ужин. Присутствовали, конечно, не только одесситы, была полная комната людей, стояли, по-моему, и во дворе. Нашей радости не было предела. Выпили, как понимаю, хорошо. В тот вечер я впервые услышал песню "Ах, Одесса, жемчужина у моря", которую пели папа с тетей Катей Безвершенко.

Уже примерно через месяц отец получил вызов от ЦК Компартии Украины с предписанием выехать "в освобожденные районы страны".

Началась массовая реэвакуация, огромные, как в 1941-ом, людские потоки начали перемещаться, только теперь в обратном направлении. Безвершенки, старые коммунисты, тоже добились вызова по партийной линии, теперь все вместе хлопотали, чтобы получить проездные документы, "литеры", просто так билеты на поезд не продавали. Наконец, в июне наш караван из двух семей тронулся в путь.

Перед отъездом мы с Лёдиком сотворили шкоду. На Винстанции был в то время уже другой директор (или его заместитель). И чем-то, не помню, он нам досадил. Отец Ледика работал по хозяйственной части, наверно поэтому у них дома оказался мешок с семенами люцерны. Во фруктовом саду за нашим домом посадили между деревьями какой-то огород. После очередного полива мы с другом обильно засеяли часть этой площади люцерной. И успели увидеть всходы. Форменное вредительство, культура это многолетняя, с развитой корневой системой, она скорее всего заглушила предшествующую. Но, честное слово, мы плохо понимали, что делали!

Дед с бабушкой вместе с Мединститутом пока оставались на месте.

Деталей проводов не помню. Вещей было немного. Мы везли с собой в корзинке трех черепах, взрослую пару и молодую, маленькую, еще с мягким панцирем.

Первая остановка в Ташкенте. Опять беготня по продлению литеров. Их наличие давало право на получение сухого пайка, иногда на обеды в столовой. Отец успел забежать в здешний НИИ по виноградарству, встретил земляков и просто знакомых. Жили мы в Старом городе у кого-то из знакомых наших знакомых. Там местный мальчуган стащил у нас маленькую черепашку.

Следующий этап - до Куйбышева (Самара). Встретились с семьей бабушкиной сестры тети Сони, опять, конечно, слезы и вздохи по поводу пропавшего без вести в Одессе сына, дяди Шуры. В этом городе работали несколько авиазаводов, на базаре торговали посудой, сделанной из отходов производства. Дюралевые кастрюли и миски использовались у нас дома еще много лет.

Из Куйбышева направили в Пензу. Ехали в дачном вагоне, похожем на современные электрички. Дальнейший порядок следования был неизвестен, как будто в этом же эшелоне мы могли ехать дальше. Вокзал не покидали, сигнал к отправлению мог последовать в любую минуту. Случалось, пассажирские вагоны прицепляли к товарному составу, следующему в нужном направлении. Двигались эшелоны, кроме тех, что везли военные грузы фронту, медленно. Мне кажется, отец как-то отстал, но сумел догнать свой поезд.

В этих местах уже были видны следы войны. Линия фронта до Пензы не дошла, но на путях стояли сгоревшие железнодорожные составы. Рядом со станцией был базарчик. Там я впервые попробовал топленое молоко. А тетя Катя Безвершенко купила несколько книг. Одна из них, зачитанная до дыр "История маленькой БанУ" про татарскую девочку долго хранилась а нашей семье.

Объявили, что наш дачный вагон проследует с каким-то эшелоном до Харькова. Этой части пути почти не помню, но в этом вагоне мы доехали аж до Киева! На последнем отрезке произошло два неприятных эпизода.

На одной из станций в вагон попросились трое, выздоравливающие раненые или демобилизованные, один с палкой или костылем, один точно в гражданской одежде. Семья, разместившаяся около двери, запаниковала и не хотела их пускать (действительно, нападения бандитов на поезда в то время не были редкостью). Отец не согласился, поспорил и отпер вагонную дверь. И сразу получил костылем по голове. К счастью, это оказались не бандиты. Потом люди долго разговаривали с нами, извинялись. А семейка возле тамбура запомнилась мне хорошо. Их мать, чтобы не обжечься самой, вылила мне на ногу из полного чайника кипяток. Нога болела, я хныкал, но как раз подъезжали к Киеву, было не до того. Когда потом сняли носок, увидели большой раздавленный пузырь от ожога, куда попала грязь. С образовавшимся нарывом не могли справиться долго, ходил, опираясь на палку. Шрам на ступне виден до сих пор.

На дорогу от Самарканда до Киева ушло что-то около месяца.

В Киеве мы остановились в НИИ садоводства. Устроиться помог директор института по фамилии Гущин. Здесь мы встретил коллегу родителей по одесскому институту Таирова Е.С.Комарову с дочерью Майей, моей ровесницей. Почти сразу же отец выехал в Одессу, а мы с мамой и сестрой остались. Стоял наверно август, может, конец июля.

Место называлось Китаево. Небольшой поселок разместился на краю крупного Голосеевского леса. В неглубокой долине через несколько прудов ("ставков", это слово я узнал впервые) с теплой железистой, пахнущей болотом водой, в которой водились в изобилии ужи и лягушки, протекал ручей. Расстояние до ближайшей остановки трамвая, насколько помню, где-то в районе нынешнего киевского Автовокзала, несколько километров. Людей там жило немного, но детей для игр хватало. Вокруг раскинулись обширные фруктовые сады институтского хозяйства. Убирать урожай было некому. Земля под деревьями была усыпана плодами. Больше всего было золотисто-желтых очень сладких груш, их называли лимонками. Но один пожилой человек, по имени Михаил Юркович, носился по садам на конной двуколке и яростно гонял желающих полакомиться. В поселке жила группа выздоравливающих после ранений красноармейцев под командой сержанта (или старшины). Один из них, немолодой уже дядя Коля Тихомиров со страшным шрамом на спине, давал мне поиграть обрез, сделанный из армейской винтовки. Однажды я с этим обрезом ушел домой, меня увидел командир, и дяде Коле здорово влетело.

Лес рядом был большой, настоящий. Во время немецкой оккупации там базировался партизанский отряд. Я прежде в лесу никогда не бывал. Ходил с местными ребятами по грибы. В тот год было много "бабок", так здесь звали подберезовики (подосиновики). Большое впечатление произвели следы военных действий. Раз забрели на минное поле, что-то взорвалось, мы бежали оттуда сломя голову. На память об этом случае остался след от раны на лодыжке, как она образовалась, не помню.

В поселке были ребята старшего возраста. Одного из них фашисты угнали в Германию, он по дороге сбежал, возвращался домой на поезде, зарывшись в какой-то сыпучий груз, он говорил, в уголь. Наверно раньше проехал дальше на восток, потому что уголь могли везти только в западном направлении? В результате лишился глаза. Другой был ранен, сильно хромал. Запомнился тем, что изготовил с помощью напильника из куска рельса (или рессоры?) нож с ручкой в виде конской головы. По какому-то случаю в клубе состоялся самодеятельный концерт, группа таких ребят подготовила небольшую пьесу, изображающую в юмористическом стиле население Германии в ожидании прихода Красной Армии.

Я чаще всего общался с Женей Коваленко. Он был немного старше. Мы соорудили деревянный кораблик длиной более полуметра. Перед спуском на воду осталось закрепить чем-нибудь носовую часть. Женя сделал это в мое отсутствие. Когда встретились, он предложил мне угадать название корабля. Все мои попытки оказались неверными, что вполне объяснимо: нос был обит мягкой жестью от банки из-под американских консервов с крупной надписью "Свиная тушенка".

Я вместе с мамой несколько раз побывал в Киеве. Мы шли по тропинке через лес до трамвая на Горького или Красноармейской. Она нашла нескольких знакомых, из окружения деда и своих подруг, из детства в Харькове. Дом, где жила одна из подруг на ул. Л.Толстого, помню хорошо. Я был поражен видом Крещатика, его возвышенная часть была разрушена полностью. Пленные немцы разбирали развалины. Мама купила где-то пирожок, мы стояли, ели и смотрели на них. Один из них приблизился к нам: "Мадам...". Мама свирепо ответила: "А, теперь мадам!". Он отшатнулся. Со времен войны она стала ненавидеть все, что связано с Германией, хотя хорошо знала немецкую культуру, литературу, а язык в совершенстве.

На Прорезной (?) работал кинотеатр. По-моему, там я в первый раз увидел "Серенаду Солнечной долины".

Как покинули Китаево, не помню совсем.

Конец сентября 1944 года. Пасмурным утром наш поезд подошел к перрону в Одессе. Здание одесского вокзала было разрушено до основания. В начале платформы стояли какие-то временные сооружения типа будок. Детали встречи позабыл. Мы заехали к старшей дочери моей няни Гавриловны Лиде, она жила недалеко от вокзала на М.Арнаутской. Провели там несколько дней.

В воскресенье отмечался большой церковный праздник - день Веры, Надежды и Любви. Няня Гавриловна была очень верующей, пошла на литургию в Архангельский собор на Пушкинской и взяла с собой меня и внука Вадика, моего ровесника, видимо нас не с кем было оставить дома. Я никогда до того не бывал в церкви, родители были атеистами (при этом мне было строго указано не мешать Гавриловне исполнять ее религиозные обряды). Блеск икон, церковной утвари, торжественность службы произвели большое впечатление.

И вот, наконец, мы в родном месте на берегу Сухого лимана. Сидим на вещах на веранде нашей квартиры. Почему-то не заходим внутрь. На полу веранды, выложенном поставленным на ребро кирпичом, какая-то яма, на стене, наружной двери, оконной раме повреждения, как от осколков. Потом нам рассказали, что прямо здесь разорвалась минометная мина. В период немецко-румынской оккупации институт с прилежащими землями был передан в частные руки. Одно время в нашей квартире жил управляющий имением. Позже туда переселился один из сотрудников института. После освобождения наших краев Красной Армией он подвергся всеобщему презрению и покинул институт навсегда. Через годы я несколько иначе отношусь к подобным действиям. Как поступать, если фронт подошел к Сталинграду и Кавказу и перспективы возвращения хозяев, мягко говоря, туманны? Как ни странно, после всех этих событий сохранилось довольно много наших вещей - часть мебели, кухонная утварь, даже елочные украшения. Самым ценным безусловно было пианино фирмы Циммерман. В квартире оно было в полной сохранности, после его перенесли в Красный уголок. Матросы из гарнизона, стоявщего в институте после освобождения, играли на нем "Яблочко" кулаками, может и каблуками, поэтому инструмент оказался сильно расстроенным, латунные подсвечники исчезли, слоновая кость с части клавишей сорвана.

Стали подходить старые знакомые, радостно нас приветствовали. Среди них были и дети. Кого-то я вспомнил, других нет, появились и новые.

Быстро обежал территорию, бегло осмотрел знакомые с детства места, которые не забыл в эвакуации. Многое оказалось без изменений. Но было и много следов войны. Разрушено помещение столовой, где проводились также массовые мероприятия - собрания, концерты, демонстрация кинофильмов. На склонах лимана линии окопов и воронки от снарядов в полях.

Мы дома! Сбылось, о чем все время думали под жарким солнцем Средней Азии.

После боев прошло уже несколько месяцев, но нередко можно было найти оружие и боеприпасы. Детские забавы с этими предметами стали массовыми, преобладали подрывы патронов и даже снарядов, порой удивляешься, как остались живы, только Феде Панасюку пальцы на руке оторвало.

У нас дома, в углу кладовки у меня были спрятаны подобные игрушки - патроны (сотни!), штыки-кинжалы и даже вполне исправная немецкая винтовка, правда, со сгоревшим ложем. Только через несколько лет этот клад был обнаружен и сдан в мое отсутствие в Первый отдел. Может, с этих пор сохранилась любовь к оружию. Я - человек гражданский и вполне мирный. И с оружием после детства был связан считанные месяцы. Но нравятся документальные фильмы про танки, корабли, самолеты. В современных магазинах рассматриваю охотничьи и спортивные ружья и пистолеты, ножи. Впрочем, также как часы и бытовой инструмент. А у меня самого ничего такого и нет.

С отцом случилась необычная история. Как многие мужчины, до войны он пользовался карманными часами, ручные встречались гораздо реже. Во время обороны Одессы он где-то неудачно ударил их, часы остановились. Пришлось отдать в ремонт. А в это время приказ об эвакуации, за часами зайти он не успел.

После возвращения в родной город папа как-то оказался недалеко от мастерской и решил зайти. Часовщик сказал: " Я вас помню. Ваши часы не сохранились. Но зайдите недели через две, я верну вам примерно такие же". Папа носил Кировские недолго. Где-то зимой 1945-46 -го его командировали в Москву на Всесоюзное совещание работников пищевой промышленности, обсуждались проблемы восстановления отрасли. По окончании все участники, плохо одетые-обутые после войны, получили т.наз. "Микояновский подарок" (А.И.Микоян был наркомом). За совершенно смешные деньги - отрезы ткани на костюм и пальто, пару обуви, косметику-парфюмерию и швейцарские ручные часы фирмы Bulova. Папа одолжил денег у московских знакомых и взял всё.

Его старые часы перешли мне и еще долго тикали на письменном столе. Остановившиеся навсегда, без стрелки, они тем не менее хранятся у меня. Как и Bulova. О ней я как-то случайно рассказал в компании коллекционеров в Кишиневе, лет 15 назад. Мне предлагали за нее порядка сотни долларов, я отказался, хотя деньги были совсем не лишними. Так и лежат рядом с Кировскими в ящике стола.

Вновь побывать в Самарканде довелось через 40 лет, в 1984-м. Я принимал участие в работе совещания по своей специальности в Ташкенте. Решил съездить на один день. Удобный поезд, вечером сел в Ташкенте, утром в Самарканде, обратно таким же способом. У меня было три цели: побывать на Винстанции; встретиться с двоюродным братом-дядей Лелей, преподавателем университета в Самарканде; конечно, посмотреть город. Со мной была жена Мая, к тому времени пенсионерка, поехала за свой счет.

Начали с обзорной экскурсии по городу. Мне было давно известно, что Винстанция преобразована в институт, носящий имя известного среднеазиатского виноградаря Р.Шредера. До настоящего склероза было еще далеко, но я почему-то забыл об этом важном факте. И искал именно Винстанцю. Спрашивал экскурсовода, людей на улицах, никто не знал. Отвечали: ищите Шредера? Я отрицательно качал головой. Искренне хотели помочь мне. Интересна реакция на мое сообщение, что ищу место, где жил 40 лет назад. В глазах узбеков, молодых парней и мужчин (я часто обращался к продавцам), мелькало странное, им трудно было сопоставить время, они отнеслись бы также, если бы я сказал, что это происходило во времена Тамерлана.

Дом Дубровиных на ул. Энгельса нашел сразу, только номер его изменился. Женщина на улице рассказала кое-что о дальнейшей судьбе семьи Абдуллаевых и моей старой знакомой Лили. А своего родственника искал долго. Его телефон не отвечал, я звонил еще из Ташкента. Улицу, где он жил, неоднократно переименовывали, оказалось это рядом, почти напротив задних ворот двора Дубровиных. Было близко к вечеру, когда я постучался в нужную дверь. Меня с удивлением и радостью встретила Лелина жена Лина. Оказалось, телефон на повреждении, все не удосуживались починить. Я был один, Мая сильно устала, я оставил ее на скамейке неподалеку. Вернулся. Рассказал, как дойти, а сам предпринял последнюю попытку отыскать Винстанцию, кто-то подсказал номер автобусного маршрута. И, представьте, нашел!

Показалось, что изменений немного. Обежал всю территорию, мимо адмкорпуса, дома, где мы жили. На хоздворе крыша конюшни обвалилась.

Наступили густые сумерки. Даже фотографировать было нельзя. От встреченной женщины узнал, что наша подруга тетя Хурсан здравствует и живет на прежнем месте!

Связи нет, ехать обратно нужно около часа. А там и до поезда недалеко. Родственники волнуются. Зайти к старой знакомой? Представиться, рассказать о своей семье? Нужно много времени. После короткого раздумья пошел к остановке автобуса на месте старой скотопрогонной дороги в горы. В пору было рвать остатки волос на голове и корить себя за то, что запамятовал имя "Шредер".

...Прошли десятилетия. Международные еврейские организации добились от Правительства Германии некоторого возмещения ущерба, нанесенного фашистским режимом во время войны еврейскому населению (если можно назвать ущербом гибель 6 млн). Начали выплачивать денежные компенсации уцелевшим пострадавшим, в т.ч. эвакуированным. Причем, это касалось лишь лиц, проживавших за пределами б. Советского Союза. Наконец, в 2013г. очередь дошла и до граждан на территории б. СССР. Собирают документы, им обещают выплатить что-то по 2,5 тыс. евро.

Это, конечно, неплохо. Но, на мой взгляд, компенсацию следовало дать всем, побывавшим в эвакуации. Независимо от национальности. Это было бы ничтожной платой за перенесенные страдания и потери.

Мамины родители возвратились из эвакуации в Одессу в конце 1944-го. Первое время жили на кафедре биохимии Мединститута, которую дед продолжал возглавлять. Их квартира на Дерибасовской была занята, оставшиеся вещи похищены. Однако они решили не затевать тяжбу по ее возвращению. Дед плохо ходил, ему было бы трудно подниматься по лестнице на третий этаж и до работы не близко. В итоге ему было предоставлено две комнаты в "коммуне" на ул. Щепкина, 3, на бельэтаже (10 или 12 ступенек) и в четырех кварталах от Медина. Кроме них еще двое квартиросъемщиков - мрачный инженер средних лет с неработающей женой, без детей, и одинокая старушка-учительница из находящейся в соседнем доме женской школы No36 (позже она стала заслуженной учительницей УССР, а в этой школе училась моя младшая сестра и работала моя дочь). С первыми мы как-то ладили, а со второй даже приятельствовали.

Как водится в коммунальной квартире, общие коридоры, кухня, ванная, туалет.

Нам до кухни и ванной надо было идти два десятка метров, через три двери. По дороге была еще проходная темная комната, окно упиралось в глухую стену соседнего дома, там потом нелегально поселилась подруга нашей соседки с сыном, моим ровесником, да так и осталась. С этой квартирой наша семья была связана 12 лет.

В городе я бывал достаточно часто. В первое военное и послевоенное время Одесса выглядела довольно мрачно, что отражено в литературе и кино. Только море смеялось и было, как всегда, прекрасно. Много развалин, дороги разбиты, улицы ночью не освещены. И в домах электричества чаще не было, чем было. Жгли коптилки разных фасонов, в лучшем случае - керосиновые лампы. Выходить из дому после наступления темноты не рекомендовалось, в городе орудовало множество банд, все время говорили, как во многих больших городах, об известной "Черной кошке". Я был свидетелем такого случая.

У деда с бабушкой постоянно бывали люди. Часто приходили студенты. Многие вернулись в институт с войны, дед к ним относился особо. Некоторые не успели даже демобилизоваться и носили форму с погонами. Однажды уже темным вечером зашел морской офицер, помню погоны с двумя "просветами", принес или должен был взять какие-то бумаги. Бабушка спросила: "Мишенька (или Толенька, или Васенька), как вы не боитесь ходить так поздно?" В ответ он молча вытащил из двух карманов два пистолета.

Все товары отпускались по карточкам. Мне пришлось много постоять в очередях. Хлебный магазин был рядом, на перекрестке Торговой и Щепкина. Бабушка обычно с ночи занимала очередь, потом я ее сменял. Это продолжалось долгими часами: пока привезут, пока разгрузят, начнут отпускать. Нередко вспыхивали скандалы, драки. Это сейчас "Вас здесь не стояло" выглядит шуткой, а тогда было совсем не смешно. Проблемы создавали инвалиды, норовившие пройти без очереди. Жалели их редко, правда, они сами, прикрываясь увечьями, вели себя не лучшим образом.

Стало немного легче, когда открыли т.н. лимитный магазин и отца к нему прикрепили. Там можно было купить продукты, которых не было в других, и промтовары, часто американские. Папе купили там кожаное пальто, я его донашивал еще в 80-х.

Возвращались домой фронтовики, кто выжил. Люди в выцветших гимнастерках с нашивками за ранения, часто с увечьями, на костылях, не удивляли еще с Самарканда. Собирались, на скамеечках вспоминали недавнее военное прошлое. Мы, дети, окружали их, слушали, открыв рты. Чувствовалось приближение конца войны. Выходили газеты, работало радио, все были в курсе и ждали. И вот этот день настал.

Телефона тогда в институте не было. В 4 - 5 км, в Люстдорфе стояли воинские части. Девятого мая часа в три ночи стала слышна стрельба, предутреннее майское небо стало светлым от ракет. Люди догадывались о причине, но боялись поверить, что это свершилось! Из Люстдорфа примчался, по-моему, мотоциклист с известием. Сын директора института Павлик Науменко бежал мимо домов с криком: "Победа! Победа!". Все жители высыпали во двор. Обнимались, смеялись и плакали одновременно. Подробностей описывать не стану. Но помнить эти мгновения буду, пока жив.

Бывало голодно и холодно. Неисчислимы, невосполнимы человеческие жертвы. Неясно, что ждет впереди. Но казалось, что самое страшное миновало. Главное - мы победили!

Прошли годы, десятилетия. 9 мая с 1965 года стало официальным праздником. В этот день я всегда, за некоторыми исключениями, приносил цветы на ближайший воинский мемориал.

Изменились политическая карта мира, оценки событий и действующих лиц. Совсем мало осталось в живых участников сражений. Но из памяти народной этот день не выпал и продолжал ежегодно отмечаться. Году в 2012 в Томске родилась инициатива - в годовщину Победы выйти на улицы с портретами участников войны. Идея начала расширяться и в 2015-м в Москве уже чиновники организовали акцию "Бессмертный полк". Можно было бесплатно изготовить фотографии своих близких, ветеранов войны и тружеников тыла. Назначено шествие после парада Победы по центру города и через Красную площадь.

Я заранее дома изготовил стенд с портретами отца, дяди Лени Подражанского, родителей моего шурина и стал участником этого шествия. Свидетельствую: это вылилось в истинно народное действо. Несли фотографии, документы, предметы, некоторые трогали просто до слез. Масса молодых людей, много детей. Общая атмосфера ПАМЯТИ. Тактичное, в отличие от советских праздничных демонстраций, поведение милиции. Планировалось, что в акции будут участвовать 100 тыс. Я забрался на высокую тумбу, чтобы сделать фото, и рассмотрел бесконечную колонну. Мои прикидки полностью совпали с последующими сообщениями СМИ: на улицы вышли порядка 500 тысяч.

Вскоре в интернете представитель критически настроенных к властям сил сообщал, что все это, мол, постановка, впереди колонны шел Президент со своей свитой, манифестантов привезли автобусами, потом они выбрасывали фото, которые им всучили, в урны. Я прошел весь путь от начала и до конца и утверждаю, что это - наглое вранье. Нисколько не лучше, чем в проправительственных источниках, которые они так любят критиковать. Да, Президент открывал шествие. И нес портрет своего погибшего во время войны отца. Как обычный гражданин. А что, какой-нибудь президент или другой подобный руководитель ходят без свиты? И мэр города был рядом, ну и что в этом дурного? Да ни один человек в нескольких десятках метров дальше даже не предполагал, что впереди идет глава государства. И что, это так просто - свезти в одну кучу полмиллиона людей?

Я рад и доволен, что стал участником этой акции, а мои близкие прошли по Красной площади. Хотя бы в таком формате.

Ш К О Л А

Первый опыт занятий в школе я уже описал. Когда мы возвратились из эвакуации домой, вопрос об образовании стоял достаточно остро. В поселке института (ныне Таирово) никогда школы не было, просто потому, что было мало детей. К концу войны уже выросло поколение, которое нужно было учить. Дирекция института озаботилась этим, и первые уроки начались где-то в ноябре 1944 г. Нашли в городе двух учительниц. По-моему, они не были профессиональными педагогами, просто образованные интеллигентные немолодые дамы. Наталья Александровна Гернет была женой одного из основателей Института виноградарства. Она потом осталась в поселке и жила с дочерью, научным сотрудником Отдела защиты растений. Вторую, Олимпиаду Евгеньевну, помню значительно хуже. Под школу выделили часть жилого дома, коридор и две комнаты.

Первый набор учеников был почти одновозрастным. Часть детей, остававшихся в оккупации, либо посещала некоторое время румынскую школу, либо не училась совсем. Таких объединили в I класс. Умевших читать и писать набралось шестеро, я в том числе, из них сформировали III класс. Оба класса занимались в одной комнате, одновременно и с одним учителем. Всего учеников было около двух десятков. Где-то достали несколько школьных парт разного размера. Не помню учебников, но некоторые пособия были точно, написаны по старой орфографии (до начала ХХ столетия), с твердым знаком и буквой "ять". Тетрадей почти не было, писали на газетах, на обороте старых деловых бумаг.

Первый учебный год закончился. У меня и сейчас где-то лежит написанный от руки табель оценок за III класс. Школа вначале была как бы неофициальной, со второго учебного года ее статус узаконили как отделения неполной средней школы в соседнем селе Бурлачья балка (ныне г. Ильичевск). Первые учительницы ушли, их место заняла жена приехавшего в институт главного бухгалтера. Анастасия Степановна Шкода, крупная красавица, типичная украинка. Она числилась уже как директор школы, была еще одна учительница, т.к. классов стало уже три - I, II и IV.

Два старших класса занимались, как и прежде, в одном помещении. Для младших это, по-моему, было полезным, они все слышали и невольно тянулись за старшими. Тогда в стране обязательным было только начальное образование. После окончания IV и VII классов выдавались свидетельства, после Х - аттестат зрелости.

Наша шестерка закончила IV класс в 1946г. Преподавательский контроль был постоянным, все учились хорошо и кроме свидетельств о начальном образовании были награждены похвальными грамотами за "высокую успеваемость и образцовое поведение".

Время было нелегкое, тем не менее дирекция института решила отметить такое событие - первый выпуск Таировской школы. Был торжественный вечер, закончившийся общим ужином, с участием, кроме основных виновников, их родителей, дирекции, представителей общественных организаций, райОНО. Гвоздем меню стало мороженое, которое мы сами помогали готовить по существующей технологии (нужно было заморозить молочную смесь, для чего долго вращать руками цилиндрическую емкость в кадке со льдом).

Школа продолжала работать. Появились новые учителя, профессиональные и научные сотрудники института (преподавали математику, физику, химию, иностранные языки) и новые ученики, из соседних сел Бурлачьей балки и Сухого лимана. Наш класс через два года становился 7-м, а школа семилеткой.

К праздникам, даже не первой величины (дни Красной Армии, 8 марта и даже Парижской коммуны или дню рождения Тараса Шевченко), готовились концерты школьной художественной самодеятельности. Они включали хоровое пение, чтение стихов, иногда танцы, гимнастические номера, отрывки из пьес. Реквизит и костюмы собирали "по хатАм". Репертуар определяли учителя, он, надо сказать, не всегда был на высоком художественном уровне. Как и мастерство исполнителей. Большим успехом пользовалась песня "Застольная" в исполнении хора. Идеологически все выдержано ("Выпьем за Родину, выпьем за Сталина, выпьем и снова нальем"), но все-таки школьники! Я был запевалой в школьном хоре. Получалось неплохо. Но в одну из зим мы азартно играли во дворе, спорили, сорвал голос, потом несколько месяцев пришлось говорить шепотом. Так что потрясти современников своим искусством в будущем не удалось.

Предполагалось, что я буду учиться здесь до конца, но в силу обстоятельств пришлось после 6-го класса перейти в городскую школу.

У деда в Одессе была дача, в кооперативе "Научный работник" на Французском бульваре, 53. Название говорит само за себя, там жили, летом или постоянно, многие известные специалисты. Так, прямо у входа на территорию стоит дом академика Филатова (ныне музей). Я проводил там много времени, начиная с довоенных лет. Во время оккупации дачу кто-то захватил, его выселили по суду, и мы продолжали там жить в летние месяцы.

В июне 1948 года я помогал деду с бабушкой собираться на дачу. Был проведен косметический ремонт, заказана машина для перевозки вещей. Накануне выезда деду стало плохо, все отложили. Проболел он месяца полтора - сахарный диабет, последствия инсультов. Консультировала вся одесская медицинская профессура, но спасти его не удалось. На похороны меня почему-то не взяли, видимо, берегли детскую психику. Церемония началась в Медине. Пришло очень много людей, в т.ч. студентов, несмотря на каникулы. Деда в институте любили. Теперь я ухаживаю за его могилой, когда бываю в Одессе.

На семейном совете решили: чтобы бабушка не оставалась одна, я буду жить с ней и продолжать учебу в городе, все равно это предстоит мне через год. Она продолжала работать на кафедре биохимии в должности ассистента или преподавателя, читала какой-то небольшой курс и вела практические занятия по химии.

Бабушка записала меня в 7 класс 105-й средней мужской школы на соседней улице. Я уже был знаком с несколькими ребятами из нашего двора, среди них со сверстником Рионом Смирновым, он жил над нами, в том же подъезде (тогда говорили "парадном") на третьем этаже. Бабушка считала его серьезным человеком, который сможет положительно влиять на меня, кроме него я в этой школе не знал никого, потому попасть в один класс с ним стало принципиально важным.

Первое сентября. От дома до школы совсем близко, через проходной двор Щепкина,4/ Пастера, 19, повернуть направо и пройти еще сотню шагов. Двор средней мужской школы No105 на Пастера, 17. Обычная для этого дня обстановка - шум, гам, суета. Бегают озабоченные учителя, ребята встречаются после летних каникул. Тыняюсь по двору из стороны в сторону, ищу среди трех 7-х класс "А". Там командует прошлогодний староста, стройный, кудрявый, его называют "КафИра". Риона Смирнова он называет "Смирнуша". Это был Горик Кофф. После всего меня в списке учеников этого класса не оказалось, я попал в класс "В". Проучился там три дня, потом бабушка добилась, чтобы меня перевели в "А". Не пожалел об этом ни разу.

Все в новинку. В городе я и до того бывал часто, но именно этот мир был мне мало знаком. Жадно познавал его. В классе человек 30. Другие ребята, порядки. Новые школьные предметы. Довольно быстро со всеми перезнакомился. Уже на первых спортивных соревнованиях, чемпионате школы по волейболу, выступал за команду своего класса, без особого успеха, правда.

Случилось так, что с самого начала попал в не совсем желательное окружение. В школе учились многие ребята с Пересыпи. Среди них нередко встречались сильно хулиганистые, приблатненные и даже криминальные типы. С огнестрельным оружием в карманах в класс уже не приходили, но "финки" еще встречались. С некоторыми я охотно контактировал и даже подпал под их влияние. Функционировала вечерняя школа (Школа рабочей молодежи), там учились без отрыва от производства работающие люди, желающие получить среднее образование. Мои новые знакомые были связаны с группой великовозрастных лоботрясов, которые числились в вечерней школе, но нигде не работали, а целый день ошивались на школьном дворе, третируя более слабых. Например, они отобрали у нас мяч, который мы купили вскладчину для подготовки классной команды к соревнованиям. И не помогло знакомство капитана нашей команды и мое с ребятами из их "группы поддержки". Несмотря на прежние связи, через год они собирались вытащить у меня изо рта золотую коронку, хорошо, что я вовремя разобрался в их планах.

Родители далеко. Бабушка на работе. После школы разогревал на керогазе оставленный обед и бежал на улицу. Играли в футбол на булыжной мостовой прямо в нашем квартале, тогда интенсивность движения транспорта была, мягко говоря, иной, чем сейчас - несколько машин в час. Ходили также на "баскетболку", так называлась спортплощадка университета на Щепкина, 12. Смотрели занятия студентов, сами играли, когда было свободное место, и никто не прогонял. Гулял с новыми знакомыми.

Для учебы времени оставалось как-то недостаточно. Уровень моей таировской подготовки оказался слабее, чем в городской школе, а требования здесь выше. Особенно это касалось точных наук - математики, физики. С языками и гуманитарными дисциплинами немного спокойнее. Кроме прочего я был новеньким, учителя меня не знали. Естественно, в дневнике преобладали "тройки", перемежающиеся с "двойками" и "четверками". В семье это восприняли болезненно. Раньше откуда-то пришло и сформировалось убеждение, что я, как говорили в Одессе, "обыкновенный гениальный ребенок" и обязан быть круглым отличником. Это представление не было поколеблено даже тем, что последние два года и в Таировской школе я таковым не стал.

Объявили тревогу. Бабушка часто ходила в школу, говорила с учителями. Это обстоятельство всё время учебы было предметом шуток со стороны соучеников. Нельзя сказать, что я отличался тихим нравом. После какой-нибудь очередной выходки классный руководитель, глядя тяжелым взглядом, заявлял под смешки: "Ничего. Я в Таирова дозвонюсь!" (имелась в виду беседа с родителями). Но поводом для всеобщего хохота бывала угроза вызвать в школу бабушку.

Наняли репетитора по математике - бездарную даму из 36-й женской школы. Общими усилиями положение выправили. Седьмой класс я закончил крепким "хорошистом" и уже не снижал эту планку в будущем.

О моей бабушке написано выше. Меня она держала в строгости, хотя любила безумно. Искусно добилась практически безоговорочного подчинения, в серьезных делах я и подумать не мог, чтобы ослушаться. Постепенно приучила выполнять некоторые работы по дому, это стало моей постоянной обязанностью. Конечно, не всегда бывала права, и я порой устраивал "восстания рабов". Например, крупные разногласия и споры возникли из-за запрещения заниматься волейболом на площадке спортобщества "Медик", которая находилась во дворе Кожно-венерической больницы (боялась заразы). Или однажды она устроила серьезное разбирательство по поводу купленной в Военторге пряжки с якорем для брючного ремня ("ведомственная!"). Бывали просто анекдотические случаи. Бабушка строго контролировала мою успеваемость, однажды пожаловалась маме, что я скрыл "четверку" (!) по какому-то предмету (просто забыл, не "двойка" же). Все это она принимала близко к сердцу, "возводила в принцип", доводя не только себя, но даже меня до полуобморочного состояния.

Мне казалось, что бабушка всю жизнь исполняет какую-то выдуманную роль, как- будто за ней все время наблюдают. Артистическими способностями обладала несомненно. Могла живописно изобразить любую ситуацию. Помню, в связи с каким-то рассказом показала, как русские купцы сидели у самовара и ели блины с икрой (не баклажанной, конечно): - Ох, икра-то хороша (упирая на "О")!

- Да ведь дорога! - Дорога-то дорога, а хороша-а-а! Тут она вытирала пот воображаемым полотенцем, висящим на шее. Полная иллюзия, что видишь все это вживую.

К портрету бабушки следует добавить высокую культуру и широкую эрудицию, безукоризненную русскую речь и отличные манеры, которым она ненавязчиво обучала меня и моих товарищей. Ей я обязан наверно не меньше, чем родителям.

Наша школа помещалась в старинном здании, где по словам моего одноклассника Горика Коффа до революции была 2-ая Одесская прогимназия. В ней учились будто бы разные будущие знаменитости. Сведений об этом не нашел, могу только точно подтвердить, что в середине 30-х годов прошлого века нашу школу, уже советскую, окончил герой-подводник Александр Маринеско.

Седьмые классы располагались в самом конце длинного извилистого коридора. Он заканчивался большим холлом, куда выходили двери классов "А" и "В", в 7 "Б" надо было еще пройти через маленький узкий коридорчик. Здесь находились также медпункт, военный кабинет и буфет.

Еще до моего прихода ученикам раздавали бесплатные завтраки, чаще всего хлеб или булочки с сахаром. Сейчас этого уже не было. В буфете продавались те же маленькие ("школьные") булочки, пирожки, конфеты. Купленную в процессе толкания в очереди снедь следовало немедленно употребить, в противном случае... На перемене в класс врывается кто-то: "Ребята, у Мишки пирожок!". Группа преследователей выкатывается наружу, пытается скрытно приблизиться и с шумом набрасывается на едока. Разумеется, никому ничего не достается, от еды остаются лишь крошки. Просто забава такая. Часто подобная акция заканчивается дракой, на месте или отложенной, после занятий обиженный и обидчик в сопровождении зрителей шли "стукаться", в большинстве случаев в ближайшую развалку (на соседнем перекрестке, Торговой и Пастера, авиабомбой было снесено четверть квартала). Дрались честно, как правило, "до юхи", первой крови. Иногда за время прошедших уроков страсти утихали, и соперники расходились миром.

Если еду не отбирали силой, нужно было поделиться. Стоило отойти от буфета, как сразу подходил кто-то, обычно больше и сильнее, и "делал предложение, от которого трудно отказаться": "Имею кецик (кусочек!)" или "Дай укусить!"

Пора рассказать об учителях. Безусловно, на их характеристиках отразится мой сегодняшний взгляд.

Классным руководителем 7"А" был преподаватель украинского языка и литературы Анатолий Александрович Осадчий. "Щирий украiнець" деревенского происхождения. Улыбчивый, упитанный, с широкой лоснящейся физиономией. "Поперек себя шире", говорила о нем моя бабушка. Дело знал на уровне выпускника Пединститута, но вполне достаточно, чтобы обучать нас. И обучил, писали достаточно грамотно и украинских классиков знали совсем неплохо. Высоким интеллектом не блистал, порой не понимал заданного учеником вопроса. Тогда тяжело смотрел на спросившего исподлобья и говорил: "Ты хочешь сказать, что Анатолий Александрович - дурак?". Однажды ученик встал во время урока и прислонился к теплой выложенной кафелем печке. - Стефанюк, шо ты там робишь? - Так геморой грею, Анатолий Александрович", Учитель набычился, посмотрел каменно: "Хочешь, чтобы Анатолий Александрович нюхал у Стефанюка под хвостом?!". И не просто выгнал из класса, но заставил привести маму для объяснения. Любители скандалов при этом даже не смеялись.

У учителя были какие-то проблемы в семье, иногда он приходил в школу с дочкой детсадовского возраста, она тихо, как мышка, сидела во время урока за задним столом (парт в классе не было). К нам относился в целом хорошо, и мы платили ему взаимностью. Во всяком случае, его стараниями наш класс всегда был лучше обеспечен учебниками, которые были тогда в дефиците, по сравнению с другими.

После 8-го класса (или немного раньше) в школу пришла учительница истории Анна Исаевна Городецкая. Замужем за военным, полковником, сама была очень "партийно-правительственной", вскоре стала руководителем школьной парторганизации (кто не знает, в стране была только одна партия - коммунистическая). Уроки вела интересно. Наш класс был сильным по всем показателям. Анна Исаевна добилась классного руководства, отобрав эту позицию у Анатолия Александровича. Он такой обиды не стерпел и ушел из школы вообще. А она руководила нами вплоть до окончания школы.

Две преподавательницы химии излагали свой предмет в нужных объемах. Первую (еще до меня преподавала анатомию) звали Клеопатра Тарасовна Козуб, внешностью больше соответствовала отчеству и фамилии. Ко мне в целом благоволила, когда бывала в хорошем расположении духа, обращалась "Душенька Подражанский!". Ее сменила несколько более суровая Александра Семеновна Клыкова, исполнявшая также обязанности завуча. С этим предметом у меня проблем не было, бабушка-химик следила, чтобы я все понимал.

Хорошо помню учителей физики. Они ничем особым не выделялись. Был, правда, необычный (для меня) эпизод. Экзамен за 8 класс по какой-то причине принимала учительница, которая у нас не преподавала. Только в параллельном классе. Злые дети прозвали ее "Косая" из-за дефекта зрения. Отличалась строгостью и требовательностью. Задачу, приложенную к экзаменационному билету, я решил нетрадиционным путем, с использованием правил не физики, а геометрии. Оставшиеся годы учебы она милостиво со мной здоровалась.

Географию читал Николай Васильевич Берлизов, который перед моим переходом в 105 школу был классным руководителем в нашем классе. Математик по специальности, сменил амплуа, чтобы иметь большую нагрузку (и зарплату). Высокий, худой, желчный, прозвище "Босота" (его любимая форма обращения к нерадивым ученикам). Когда ученик отвечал урок, обычно садился на его место. Если не был удовлетворен ответом, после паузы говорил: " Интересно, чем тебя мама кормит?". Лез в парту, доставал портфель или сумку, находил завтрак. Вынимал, разворачивал. Откусывал кусок. Резко вставал. "Садись, босота!". И ставил три (или два) балла. Все при этом тихо балдели. В школе он работал долго. Когда я учился в Университете, сверстники-географы проходили у него учебную педагогическую практику.

Старшее поколение помнит, что изучение иностранных языков в учебных заведениях до 70-х - 80-х годов было поставлено из рук вон плохо. Я сам столкнулся с языковой проблемой в возрасте 10 лет, еще до того как начал учить язык в школе (по программам того времени с 5-го класса).

В хозяйстве Института виноградарства, где я жил, трудились французы. Красная Армия освободила их из фашистских лагерей для военнопленных, но после этого их почему-то не отпустили по домам, а поместили в наши лагеря (может потому вначале, что еще шла война?). Конечно, режим содержания был совершенно иным, никто их не мучил и не убивал, а питание они получали даже из фондов международного Красного Креста. Один из таких лагерей находился недалеко от института. Договорились, и человек 20 - 30 начали работать, а позже и жить в нашем поселке. Никто их не охранял, камарады быстро перезнакомились с нашими девчатами, а дети клянчили у них шоколад. Мои родители говорили по-французски, часто выступали в качестве переводчиков. Французские парни заходили к нам домой, с некоторыми просто подружились. Мне тоже захотелось включиться в разговоры. Где-то в городе нашли старый, начала века, учебник с картинками, я начал заниматься, в основном самостоятельно. Но французы скоро уехали, а через год в школе я начал учить английский. Это так, отступление.

Первая учительница английского языка в городской школе Белла Борисовна Бармашенко особо не выделялась. Дисциплина на ее уроках была слабая. Грозно вращая глазами, пугала: "Д-д-двойки буду ставить!" или "Будешь камни бить на мостовой!" (пример низкооплачиваемой работы). Любимая фраза (с пренебрежением): "Ты уже много знаешь...". Фамилию нашего ученика "Ясин" произносила томно в нос "Ясн". Полученные в этой области знания - как у всех.

На смену пришла экспансивная темпераментная Фрида Борисовна Махлин. Ей с нами тоже приходилось нелегко. Когда учились уже в 10-м, узнали из газет, что ее муж вместе с группой инженеров крупного одесского завода награжден Сталинской премией (ныне Государственная). Перед уроком английского Виктор Баканов, весельчак и бездельник, криво выдрал из газеты портрет инженера-конструктора Махлина, приклеил слюной к доске, нарисовал мелом лавровый венок и небрежно большими буквами написал "Привет женам лауреатов!". Нарывался на скандал, может быть даже на срыв урока. Народ отнесся неодобрительно, но никто не воспрепятствовал.

Звонок. Все на местах. Учительница быстро входит в класс и... совершенно неожиданная реакция: она была растрогана, чуть не расплакалась, стала благодарить, чуть ли ни каждого персонально. Всем стало очень стыдно.

Через десяток лет, в Кишиневе я познакомился с сыном Фриды Борисовны, который работал вместе с моей женой Маей. Через него я передавал и получал приветы от его матушки, которая меня не забыла.

О преподавателях биологии, конституции СССР, черчения, психологии и логики умолчу, хотя и помню.

И все-таки несколько слов о черчении. Эта тема в технических вузах по рассказам студентов была весьма заметной. Вроде как вспомогательная, но имеющиеся "хвосты" приводили к серьезным осложнениям. А в школьной программе - роль третьестепенная. Первый преподаватель был у нас откуда-то из морского ведомства. За два года (8 и 9 классы) мы даже не удосужились узнать его имени-отчества. В 10-м его сменил пожилой Григорий Никанорович. Дисциплина на его уроках - никакая. Класс и учитель тихо ненавидели друг друга. Каким-то образом у нас оказалось фото учителя паспортного формата. Рион Смирнов притащил из дому открытку, изображение известной статуи обнаженного Геракла, опирающегося на палицу. Голова учителя хорошо подошла по размеру, также как вырезанная из крышки картонной коробочки авторучка вместо палицы. Под этой картинкой была стихотворная подпись. Помню ее окончание (прошу извинения за вульгарность, но из песни слова не выкинешь):

...Красуйся, Никанорыч славный наш,

Как прежде, задавай в черченьи тон.

Недаром у тебя, как карандаш,

Торчит меж ног огромнейший "антон".

Предъявленное классу произведение вызвало живой положительный отклик. Старосту класса звали Антоном. В наступившей на миг тишине прозвучал вопрос моего соседа по парте Виктора Бруна, потонувший в гомерическом хохоте: " Не понимаю, при чем здесь Тосик?".

Чертежник узнал об этой штуке, скорее всего проговорились в параллельном классе. Но большого скандала не случилось. В этом видимо выразилось отношение к значимости его предмета.

Обязательным предметом было военное дело. Проходили строевую подготовку, изучали устройство стрелкового оружия, противогаза. В специальной комнате хранились десятка три винтовок-трехлинеек ("образца 1891/30 года"). Стрелять из них невозможно, в казенной части просверлены отверстия, а бойки в затворах спилены. Но когда старшеклассники шли после занятий по коридору, беспрерывно щелкая затворами, младшие смотрели с завистью.

Все военруки были участниками войны, с ранениями и боевыми наградами. Менялись почему-то часто. Капитан Ляхович был очень нервным. У Александра Александровича Тудосия был дефект речи. Тогда было принято в холодное время года ходить без пальто, но обмотавшись шарфом. Перед выходом во двор на занятия военрук, сурово вращая глазами и сильно шепелявя, командовал: "Снять портянки с шеи!".

Иногда проводились военные смотры на районном уровне. Незадолго перед окончанием школы 10-е классы под руководством директора школы вывели на плац перед Дворцом пионеров. Нужно было продемонстрировать строевую подготовку с оружием. 105-я не ударила лицом в грязь. С песней "Врагу не сдается наш грозный "Варяг"" лихо пропечатали шаг перед комиссией. Директора похвалили. Здесь скажу, что наш класс хорошо пел хором.

Учитель физкультуры Игорь Александрович Улиссов слыл, даже среди учеников, любителем и любимцем представительниц прекрасного пола. Тоже участник войны, тоже раненый. Большой лентяй. Но спортивные секции работали.

Спортзал (он же актовый зал) состоял из двух соединенных классных комнат. Пол в одной половине был паркетный, в другой - из обычных досок. "Шведская стенка", "козел", гимнастический конь, брусья, специальные гнезда для установки перекладины. На торцовых стенах закреплены баскетбольные кольца. Можно повесить волейбольную сетку. Если сравнить с залами в современных школах, выглядело это более чем убого. Но настроения были другими. Дети активно тянулись к спорту. В школьных секциях получали начальную подготовку и шли дальше. В мое время команда баскетболистов была одной из сильнейших среди школьников (позже и я выступал в ее составе), чемпионом города. Были хорошие волейболисты, легкоатлеты. Годом раньше меня нашу школу окончил чемпион Украины по гимнастике среди юношей. Одесса славилась своими стрелками, на первой для советских спортсменов олимпиаде (1952 год, Хельсинки) представительница нашего города победила в стрельбе из пистолета. В одной группе с ней занимался наш соученик, один из сильнейших стрелков города.

Настольный теннис в довоенные годы в Советском Союзе не культивировался. Власти почему-то не признавали его как вид спорта, более того, считали занятием вредным, которое только напрягает нервную систему, не давая физического выхода. Тем не менее, любители-энтузиасты играли в домашних условиях. Целлулоидные мячи удавалось доставлять из-за рубежа. Наш физрук был, по-видимому, одним из таких. Он изготовил, кажется на свои средства, стол, вокруг которого собирались какие-то немолодые мужчины, не имеющие к школе никакого отношения. Но и нескольким школьникам, умеющим играть (я был в их числе) удавалось к нему пробиться. Позже появился еще один стол, на нем играли уже в основном ученики школы. Очереди были большими, играли "на вылет", это развивало не только чисто игровые качества, но и чувство ответственности.

В самом начале 50-х состоялся первый в истории чемпионат города по этому виду спорта. Наряду с командами спортивных обществ, крупных производств, проектных организаций участие принимала и команда 105-й школы. В ее составе выступали наш физрук Улиссов и те самые пожилые мужики. Двумя запасными игроками были ученики, одним из них я.

Директором школы все годы моей учебы был Михаил Исаевич Максимчук. Крупный решительный мужчина (каким еще может быть директор мужской школы!), средних лет. По специальности математик, имел несколько часов в одном из старших классов. Хороший хозяйственник и, наверно, неплохой организатор. Остроумный ругатель. Моему другу отец-географ дал необычное имя - Рион. Однажды, когда он отсутствовал на каком-то мероприятии, директор громогласно вопрошал: " Где эти Рионы, Днепры и прочие реки?!". У него в классе учился парень, которого звали Марсель Рябоконь. По поводу его отсутствия на уроке директор заметил, что "эта Рябокобыла опять не пришла". Настольный теннис тогда чаще называли "пинг понг" из-за китайского происхождения. По адресу кого-то из играющих учеников директор гневно выразился, что вместо приготовления уроков тот пошел "играть в пиц поц" (одесситы поймут). Через пару лет после нас стал заведующим райОНО.

Мне и моим товарищам более всего запомнились двое из наших педагогов.

Григорий Львович Срулевич, кличка "Сруль", преподавал математику - арифметику (был такой предмет почти до конца), алгебру, геометрию-тригонометрию. Местечковый еврей, плохо говоривший по-русски, он обучал нас по методике, которая стала практиковаться в советской школе только лет через двадцать. Человек пожилой, суровый, малоулыбчивый, жесткий без всяких сантиментов, но не лишенный юмора. Поговорки и отдельные словечки в его исполнении не раз вызывали гомерический хохот. И использовались потом в повседневной жизни.

Ученик у доски "сыпется". При этом пытается что-то доказать учителю. Сруль снимает очки и обращается к классу: "Что этот идиот хочет?". Он никогда не носил с собой ручку, когда нужно было записать оценку в классный журнал, дневник ученика, он бросался к первой парте: "Дай сюда!". Сейчас мои близкие, когда я (как мне кажется, в шутливой форме) требую "Дай сюда!", не подозревают, что до сих пор цитирую своего старого учителя.

Бывало, ученик был не согласен с полученной оценкой и начинал "качать права". Григорий Львович, когда бывал в хорошем расположении духа, шептал на ухо, но так, чтобы слышал весь класс: " Ты хочешь "пять" (он произносил "пьять")? Я сам не знаю на "пьять"! В плохом кричал, что ты получишь "пьять", когда у меня вот здесь (показывал ладонь) вырастут волосы! В отношении меня у него была особая формула (под дикий смех): бабушке своей расскажешь!

Наш соученик Салик (Семен) Фаерштейн играл в оркестре на аккордеоне и выступал за школьную баскетбольную команду. И то, и другое делал неплохо, а учился неважно. Срулевич, выставляя ему очередной "трояк", комментировал под завывание класса от смеха: "Он идет играть на гармошку, потом берет шар и кидает его в кошелку. А учиться ему нет времени!".

Сруль порой бывал просто жестоким. Миша Каневский предмет знал не блестяще. Он заикался, во время ответа от волнения этот недостаток проявлялся сильнее. Учитель аппелировал к классу: смотрите, этот идиот ничего не знает, так он еще мне заикОвает!

В 7-ом классе мы сидели за столами по 3 - 4 человека. На задней стенке была вешалка. Часть верхней одежды не помещалась и сваливалась на последний стол. Существовала практика: не подготовившийся к уроку не отправлялся "казёнить" (пропускать урок), а во время переклички подавал голос, подтверждая присутствие, а потом прятался под грудой пальто. Со Срулем этот номер, как правило, не проходил. Он решительно направлялся в конец класса, разгребал кучу и под сдержанные насмешки извлекал оттуда неудачника, после чего тот отправлялся к доске и получал свои два балла.

В 10-м классе в один из дней математика была два урока подряд. Почти каждый раз Сруль быстро входил в класс и с порога объявлял: контрольная работа! Во время этих работ мы перерешали множество задач повышенной трудности из сборника автора Моденова, по-моему, издания МГУ. И математику мы таки-да знали! Полагаю, троечник из нашей школы был в этом плане не слабее среднего по городу хорошиста.

Заявляю ответственно, ни один из моих товарищей не унес с собой в душе, не затаил обиды на старого учителя. Спасибо Вам, Григорий Львович!

Если Сруля уважали, побаивались, но посмеивались над ним, то учительницу русского языка и литературы в 8 - 10 классах Зою Борисовну Анисимову любили. У нее не было даже прозвища, между собой мы звали ее просто Зоей. Маленькая, худенькая, лет сорока, одно плечо выше другого, по строгим канонам возможно не очень хороша собой, мы на это не обращали внимания. Особенно любили, когда она улыбалась. По инструкции учителя должны были обращаться к ученикам старших классов на "вы". Когда Зоя говорила кому-нибудь "Вы", значит была им недовольна.

Мой друг Горик Кофф утверждал, что Зоя Борисовна по национальности была представительницей какого-то малого народа Кавказа. По-русски говорила великолепно. Свой предмет излагала не просто хорошо, заставила его полюбить.

Однажды Зоя поздно возвращалась домой, к ней пристали какие-то хулиганы и ударили ножом в область живота, "подкололи", как говорили тогда. Узнав об этом от других учителей, два 9-х класса почти в полном составе бросились в клинику Мединститута, куда поместили пострадавшую. Не было никакой конкретной цели, подарков, мы просто хотели ее увидеть и выразить свое сочувствие. В палату нас, естественно, не пустили. Мы бегали и шумели под окнами. Определили нужное. Рион Смирнов, человек прямых решений, забрался по водосточной трубе на 2-й (а может 3-й) этаж и все-таки помахал Зое рукой, прежде чем какая-то охрана сняла его оттуда. Потом мы ходили к ней, как положено, в урочное время и в халатах, группами. Она, конечно, уставала от этих визитов, но ей была приятна некая ревность, зависть соседок по палате: надо же, иметь таких учеников!

На уроках Зоя рассказывала то, чего не было в учебниках (до интернета оставалось полвека). Когда мы начали писать сочинения вместо диктантов и изложений того, что нам только что прочитали, приучила пользоваться дополнительными источниками. Рядом со школой находится Городская научная публичная библиотека. По Положению школьников туда не пускали. Но как-то устраивались и уже с 9-го класса ходили в читальный зал по разовым пропускам, главным образом, готовиться к сочинениям по литературе.

В 10 классе по курсу советской литературы изучали Маяковского. Его творчество вызывало заинтересованность и жаркие споры, причем не только во время уроков. Зоя Борисовна поощряла полемику и участвовала в ней сама. Однажды дискуссия между сторонниками и отрицателями поэта, продолжавшаяся во время перемены, переросла в большую потасовку. Староста класса Антон Барбарига, человек высокого роста и большой физической силы, несколько раз пересек комнату в разных направлениях, расшвыривая разгоряченных оппонентов в разные стороны. Потом поднял одну из парт (они были, правда, меньше требующегося нам размера) и бросил ее в другой конец класса, после чего, уперши руки в боки, победоносно огляделся. Все рассмеялись и понемногу успокоились.

Главным любимцем Зои Борисовны был безусловно Женя Ясин. Рискну предположить, что в этом рейтинге я делил второе-третье место с Гориком Коффом. Но, несмотря на такое отношение, твердость она проявляла всегда. Однажды я не успел подготовиться к домашнему сочинению, и мне пришлось попросить Риона дать мне, мягко говоря, использовать его работу. Это не было прямой копией, но ослиные уши торчали явно. В тетради Риона Зоя написала "Вы писали вместе с Подражанским?", а в моей "Почему так много общего с сочинением Смирнова?". Я сознался в содеянном и тут же получил жирную "двойку".

Когда изучали творчество Гоголя, нужно было анализировать рассказ "Страшная месть" и выучить наизусть известное описание "Чуден Днепр...". Меня вызвали отвечать. Я начал рассказывать близко к тексту, включил фрагмент заданного отрывка. Учительница не останавливала, класс молча слушал. Я пересказал, с сокращениями, до конца. "Садись. Пять!" Я пошел к своему месту, сопровождаемый одобрительным гулом и поощрительными, но весьма чувствительными тычками.

На экзаменах часто предлагалось писать сочинение на вольную тему. Мне, честно говоря, это нравилось не очень. Вроде и фантазии хватает, но был сторонником конкретных решений. Зоя Борисовна начала нас готовить. Однажды предупредила, что будем писать сочинение о борьбе за мир, что в те годы в нашей стране было весьма актуально, указала основные пункты и некоторые литературные произведения. В назначенный день огласила название темы, которое помню точно - "Наш клич уверенный и властный: Победа миру/ Смерть войне!" (цитата из стихотворения А.Твардовского). После каждого сочинения следовал краткий разбор. В этот раз Зоя спросила, не буду ли возражать, если она зачитает мой текст полностью? Класс слушал. "Есть две грамматические ошибки, но оценка - 5!". Все зашумели, поднимались с мест, чтобы хлопнуть меня по спине. Ничего особенного, просто я написал искренне, что думал.

Было это в 10-м классе. Приближалась какая-то дата, связанная с комсомольской идеологической иконой и действительно любимым молодежью писателем Николаем Островским. Одесский Радиокомитет обратился в нашу школу с просьбой подготовить выступления трех учеников (признание уровня преподавания литературы!). Зоя Борисовна выбрала Ясина, меня и Виктора Златкина из класса "Б" (в такой последовательности мы потом выступали). Нам было поручено самим написать тексты продолжительностью минуты по две-три. Зоя посмотрела, кое-что подправила. Для проверки редактор радио (помню фамилию) назначил нам встречу у себя дома где-то на Французском бульваре в 7 утра. Вышел в голубых подштанниках. Но нашу работу в целом одобрил.

Перед выступлением мы загодя пришли в радиостудию на Троицкой улице (там она и сейчас). Ведущий передачи провел репетицию (прямой эфир!), еще раз все проверил, в частности, у меня правильность ударения в слове "револьвер". Все родственники были предупреждены. Не помню, как в других классах нашей школы, но десятые прервали занятия и собрались около радиоприемника, наверно притащили откуда-то, портативных тогда и в помине не было. "Общественность" нашу работу оценила положительно. Простите за нескромность, но говорили, что мое выступление по содержанию и качеству исполнения было лучшим. Конечно, это случайное совпадение, но на одесском радио потом полвека звучал голос популярного диктора, нашего одноклассника, ученика Зои Борисовны Вадима Сочинского.

Прошло много лет. Я работал в Молдавии, в научном академическом институте. Как-то раз, когда пришел домой после работы, жена Мая с загадочным видом сообщила, что меня ждут. Я вошел в комнату и онемел от удивления: на диване сидела Зоя Борисовна. Она приехала по каким-то своим делам и нашла меня через Горсправку (откуда узнала, что я живу в Кишиневе, не помню). Я подарил Зое свою недавно вышедшую монографию и подписал, что всю читать не надо, только оценить качество изложения, за которое отвечаю и этим обязан любимой учительнице. Мы проводили Зою до троллейбуса, и Мая сказала ей: "Я завидую, что у него такая учительница и что его не забыла!".

Минуло почти полвека. Несколько выпускников нашего класса встретились в Одессе (об этом еще расскажу). Зашли в гости к Зое. Она была очень рада. Было ей тогда под 90. Голова осталась ясной. Всех помнила, своей дочери, которую мы знали ребенком, неоднократно говорила, что такого выпуска, как наш, в ее жизни больше не было.

Мы вспоминали, смеялись, цитировали. Горик Кофф прочитал свои стихи, посвященные школе, с краткими характеристиками учеников. Я одобрительно отозвался о нашем директоре школы. "Витя, о чем ты говоришь! Он же взяточник!". Видеть и слышать ее было невыразимо приятно. К сожалению, через несколько лет ее не стало.

...Пишу эти строки, возвращаюсь к прошлому. Перед глазами живой образ любимой учительницы. Может быть, несколько идеализированный из нынешнего прекрасного далека. Компьютер тихо наигрывает старую знакомую мелодию, песню "Когда проходит молодость" (Сорокин - Фатьянов). За окном тихо падает снег и мне немного грустно.

Мне исполнилось 14. Стал вопрос о вступлении в комсомол. Комсомольцы среди молодежи тогда были в подавляющем большинстве. Исключение составляли те, кто имел какие-то поражения в правах, очень неактивные и единицы, которых позже назовут диссидентами. В кругу комсомольских активистов были и такие, кто уже сейчас собирался использовать свое положение в карьерных целях. Но моим современникам подобного типа было далеко до тех, которые через годы стали депутатами и олигархами.

Вопрос в комсомольском руководстве школы был согласован, и я начал изучать Устав ВЛКСМ. Его нужно было хорошо знать, равно как международное и внутреннее положение Советского Союза. Проверка знаний и оценка целесообразности приема кандидата в ряды передового отряда советской молодежи решался на трех уровнях - в первичной ячейке (классе), штабе школьной организации и в районном комитете.

Устав проблем не вызывал, хотя некоторые пункты сегодня кажутся дикими. К примеру, претенденту нередко задавали вопрос, почему комсомол называется "союз", а не "партия"? Правильный ответ: потому что в нашей стране может быть только одна партия - коммунистическая. Причем, это было задолго до того, как этот постулат был закреплен печально известной 6-й статьей в Конституции СССР. Вступающий должен был представить две характеристики-рекомендации от членов ВЛКСМ. Одну дал Горик Кофф. Он знал толк в политике и снабдил меня списком имен руководителей коммунистических и рабочих партий стран мира, потому что вопросы типа "кто является секретарем компартии Японии (Финляндии, Греции и т.п)" вовсе не исключены. Некоторые из этих имен помню до сих пор. Вторую характеристику написал мой брат-дядя Юра.

На заседании комсомольского бюро школы сильно волновался. Не смог даже перечислить всех должностей тов. Сталина, вспомнил только после подсказки: кто подписал только что вышедшее Постановление о снижении цен? Ага, Председатель Совета Министров СССР! Перед утверждением в райкоме комсомола дрожал еще больше, позже был удивлен краткостью и обыденностью процедуры.

В курточке от лыжного костюма, которую я носил чаще всего, бабушка сделала потайной карманчик, где теперь всегда лежал комсомольский билет.

Каждый комсомолец должен был выполнять "общественное поручение". Раньше говорили "нагрузку", но какая же это нагрузка, когда всё с энтузиазмом и от души! Дали поручение - делай! Мне тоже дали. Я стал пионервожатым в 3 классе. Среди моих достаточно юных подопечных было несколько переростков, немного приблатненных и бегавших на переменах курить. С реализацией согласованного и утвержденного плана мероприятий возникали проблемы. Самым значительным из них был прием в пионеры. Это событие проходило в торжественной обстановке в одесском ТЮЗе. Акция, к счастью, обошлась без осложнений. В целом особых успехов на этом поприще я не достиг.

Я всегда любил спортивные занятия, смотреть на других и участвовать самому. Жизнь в сельской местности благоприятствовала развитию физических возможностей - работа в огороде, плавание, велосипед, подвижные игры, все это на свежем воздухе.

После переезда в город путей для улучшения своей спортивной формы и получения удовольствия от этого стало больше. Уже рассказывал, что сразу стал играть в футбол на улице с ребятами из соседних дворов. Еще в институте Таирова научился играть в настольный теннис. Одному из детей подарили комплект для игры, мы использовали стол в Красном уголке. Из хорошего дерева, но длиннее, уже и выше стандартного, кроме того столешница была выполнена в виде паркета (щели!), но научились немного и играли с азартом. Позже начал играть в своей школе.

По чьей-то подсказке записался в волейбольную секцию Детской спортивной школы ГорОНО, тогда единственной в городе. Тренером был Александр Константинович Дюжев, выпускник Одесского Медина, выбравший спортивную стезю, сам в недалеком прошлом отличный игрок. После нескольких занятий он провел большую чистку, оставил всего человек 15, а остальным порекомендовал поиграть пока в школьных командах. (Через несколько лет ведомый Дюжевым одесский "Буревестник" выиграл чемпионат СССР и стал базовой командой национальной сборной, а сам он ее главным тренером.) Но кое-чему я все-таки сумел научиться.

Короткими периодами занимался спортивной гимнастикой, боксом, классической (греко-римской) борьбой, пулевой стрельбой. Физически был подготовлен неплохо, поэтому иногда призывали для участия в легкоатлетических соревнованиях. Обычно это бывали кроссы в парке или забеги на стадионе не дистанциях 500 - 1000м. Однажды выступал за школьную команду в эстафете по улицам города, популярнейшем спортивном событии того времени.

В нашей школе главным видом спорта в те годы был наверно баскетбол. Группа ребят, занимавшихся в разных местах, объединились в сильную команду, занимавшую высокие места, вплоть до чемпиона города, в школьных соревнованиях. Тогда крупные коллективы, выступавшие в городских соревнованиях как отдельные спортивные клубы, обязаны были выставлять не только по нескольку команд взрослых игроков, но и будущую смену - команды в возрастных категориях юношей-девушек, мальчиков-девочек разного возраста. Среди таких был ряд ведущих одесских вузов и в т.ч. Институт консервной промышленности (ныне Институт холода). Он находился недалеко от нашей школы, взял над ней шефство в этой области. Привлекли желающих заниматься, кроме того Спортклуб получил сразу готовую основу для создания одной-двух молодежных команд. В этой группе тренировались и ребята из нашего класса. Через какое-то время и я присоединился к ним. Были и из других школ. На основе этого коллектива были созданы сборные команды города в категориях мальчиков и юношей. Позже из этой компании вышло несколько игроков взрослой команды Одессы и два-три участника сборной Украины.

Тренировки проводились в Актовом зале Консервного института. Один из баскетбольных щитов был стационарно закреплен на стене, второй устанавливался на сцене с помощью специальной конструкции. Если накануне тренировки в зале проходили массовые мероприятия, то перед началом нужно было сначала собрать и уложить на сцене и по углам с полтысячи стульев.

Тренером у нас (и у основных институтских команд) был Вячеслав Александрович Кудряшов. Мастер спорта, приехал из Москвы, где еще недавно выступал за команду ЦДКА (Центральный дом Красной Армии, ныне ЦСКА). На занятиях царила жесткая дисциплина. Ведущие игроки школьных команд считали себя крупными специалистами, а тренер играть вначале почти не давал, минут по 15 из полутора-двухчасовой тренировки. Основное время уделялось физической подготовке и отработке специальных упражнений с мячом. Первое время все ныли и стонали. Но результаты не заставили себя ждать. Могу подтвердить на своем примере: мои родственники раньше меня самого заметили, что спина приобрела улучшенную треугольную форму, начали просматриваться грудные мышцы и брюшной пресс. Вырос игровой уровень. Немного подучившись, я стал играть в команде своего класса, потом, правда в качестве запасного игрока, школы и команды мальчиков Спортклуба Консервного института. Через пару лет вся кудряшовская компания влилась составной частью во вновь открывшуюся городскую ДСШ No 2. Но в это время я прекратил активные занятия в связи с подготовкой к выпускным и вступительным экзаменам.

В год окончания в школе был организован чемпионат по баскетболу. Набралось несколько старших классов, которые могли выставить команды. Фаворитов было два-три. В острой борьбе со сверстниками из параллельного класса наша команда стала чемпионом.

Встреча 10 "А" vs 8 "Б".

Рион, на заднем плане, смотрит: смогу ли удержать Юру Шикера (позже мастер спорта, игрок сборной Украины)

Команда 10 "А" - чемпион школы по баскетболу.

Слева направо: автор, Леня Бруневский, Женя Ясин, Горик Кофф, Володя Стефанюк

В школе многие имеют прозвища. Вначале мне присвоили кличку, связанную с фамилией. Я много читал, в спорах пытался оперировать почерпнутой из книг информацией, за это стали дразнить (с пренебрежительным оттенком) Профессором и даже Академиком. Один из соучеников, парень довольно несимпатичный (ушел из школы после 8 класса), почему-то назвал меня Зябликом. И еще расширил: вшивый Зяблик из Люстдорфа. Непонятно. Я жил не в Люстдорфе (пригородное, бывшее немецкое, село), а в 5 км от него и вовсе не был вшивым. Произошло несколько стычек. Но кличка, как ни странно, прилипла. Так меня стали звать в школе. Так всегда называл мой тренер по баскетболу, под этим именем я был достаточно широко известен на спортплощадках города, причем, как меня зовут в действительности, не знали вообще. Зябликом меня называла, будучи в хорошем расположении духа, Зоя Борисовна. А новый учитель физкультуры долго пребывал в уверенности, что это от фамилии "Зябликов". И сегодня так меня окликает из Сан-Франциско по Скайпу мой одноклассник.

Раздельное обучение в средней школе, естественно, наложило отпечаток на формирование характеров и пути взаимоотношений. Встречи мальчиков с девочками только во внешкольной обстановке приобретали характер чего-то необычного, из ряда вон выходящего. Ничего похожего на нынешние "свободные отношения", целомудрие не только на селе, но и в городе стояло на переднем плане. Контакты было принято скрывать, в особенности содержавшие, скажем так, элемент обожания,

Лично я начал серьезно уделять внимание этой теме где-то в 8 классе. В том же здании, что наша школа, только вход отдельный, находилась женская 45-ая. По дороге из дома мы с друзьями проходили мимо нее. Если в это время не было уроков, из окон несся шум на высоких тонах, проще говоря, девчачий визг. Стоило пройти два десятка метров, и этот звук сменялся густым шмелиным гудением: понятно, у некоторых пацанов уже усы росли. Так сложилось, что наша школа дружила с другой женской школой, No36 на соседней улице рядом с моим домом (ныне Ришельевский лицей). Там иногда устраивались вечера отдыха с концертами художественной самодеятельности и танцами. Нас туда приглашали, причем делались такие мероприятия отдельно для 7-х и 8 - 10-х классов. Хорошим тоном среди парней считалось встречаться с девицами старше себя, бытовала теория, что сверстницы - дуры, с ними и поговорить-то не о чем, кроме того старшие обладали более выраженными чисто женскими достоинствами. Тем не менее, мы, восьмиклассники, охотно ходили на вечера 7-х классов.

Кто-то на самом высоком в стране уровне распорядился внедрить во всесоюзном масштабе в программы отдыха бальные танцы. Конечно, никто кроме некоторых бабушек, помнивших ХIХ век, этим видом движений не владел. Повсеместно - в клубах, ДК, учреждениях, школах срочно готовились инструкторы, организовывались курсы, кружки по их изучению. Сейчас даже не могу вспомнить всех названий, среди них были па де катр, па де патинер, па де грасс, па д'эспань, полонез, мазурка, ну и более знакомые полька и краковяк. Непонятно, какое отношение все это имело к культуре народов СССР, мы тогда об этом не особенно задумывались. Может быть, высшему руководству страны нравилось, что здесь все всё делают одинаково, как в строю, которым, как известно, легче управлять, чем разрозненными индивидуалами? Все просто хотели научиться танцевать. Даже самые нерешительные знали, что танцы есть лучший способ познакомиться с девочкой.

Я ходил на занятия кружков бальных танцев кроме 36-й школы во Дворец пионеров, Дом ученых, еще куда-то. Помнится, полная программа обучения так и не была реализована. Самым сложным танцем считалась мазурка. Так вот, где-то там, наверху, не смогли определить, как нужно держать мизинчик при исполнении какой-то фигуры, поэтому танец не разучивали совсем.

Примерно в это же время, только летом, я научился танцевать "обычные" танцы. В поселке института Таирова подросла группа моих сверстников. Одна из сотрудниц института решила, что настала пора приобщить нас к взрослым играм. На большую открытую веранду Главного здания выносили патефон, было десятка два пластинок, под которые можно было танцевать. Собирались часто, почти ежедневно и освоили довольно сносно танго, фокстрот, вальс, вальс-бостон.

Кроме бальных танцев усиленно культивировалось хоровое пение. Наверно по той же причине, чтобы все шли строем. Профессия хормейстера стала очень востребованной, хоровые коллективы создавались наверно во всех городских школах. И программы были практически одинаковыми. Перед каким-то смотром или фестивалем репетиции хора в нашей школе проводились даже во время занятий. Когда представители дирекции прошлись по классам набирать желающих, из нашего записалось несколько человек в расчете в основном на пропуск уроков. Среди них были и я с Рионом Смирновым. Руководителем хора был, как и во многих других местах, пахнущий нафталином ветхий старичок. Он расписал несколько голосовых партий. Мероприятие проходило в Порт-клубе, мы выступили успешно и получили какую-то грамоту или диплом.

Хор исполнял модную, на злобу дня песню В.Мурадели "Москва - Пекин". Она начиналась словами: "Русский с китайцем - братья навек..." (почти как сегодня!). Выше меня стоял парень, который вел басовую партию, и гудел прямо в ухо "Русский с китайцем - братья по яйцам!". А рядом Рион, отличавшийся полным отсутствием музыкального слуха, старательно орал, громко и совершенно не в тон. Несмотря на ответственность момента, мне стоило большого труда, чтобы не расхохотаться (вспоминаю, пишу это и сейчас смешно).

Однажды нас пригласили на вечер в женскую школу. Девочки исполнили традиционную "Москва - Пекин". Мы решили не ударить лицом в грязь, срочно собрали всех, кто хоть как-то мог петь. В нашем "портфеле" не оказалось ничего кроме только что услышанной песни, которую мы и представили. Выступивший потом кто-то из руководства школы даже подвел положительную идеологическую базу: вот, хоры и женский, и мужской поют о дружбе народов!

А в нашей школе образовался - редкость для тех лет - эстрадный оркестр. Организатором стал учившийся на год или два старше меня Анатолий Марьяновский. Он был уже опытным музыкантом, подрабатывал, после школы вечерами, играл на аккордеоне где-то в чайной или пивной. Толя пригласил участвовать своих знакомых, которым нужна была игровая практика. Помню, пианистом был парень из Консерватории, который кроме прочего отлично играл в настольный теннис, был чемпионом города среди студентов. Пришлая девушка-солистка исполняла хорошую старую песню М.Блантера "Грустить не надо". Два наших одноклассника, Горик Кофф и Салик Фаерштейн, играли на аккордеонах.

Репертуар формировался под бдительным оком парторганизации. И все-таки в программу проникали если и не совсем запрещенные, то нежелательные произведения, например, фантазия на тему музыки Г.Миллера к кинофильму "Серенада Солнечной долины". Теперь это классика, а тогда почти антисоветчина! Ноты добывали, где придется. В те времена в фойе кинотеатров перед вечерними сеансами давали небольшие концерты эстрадные коллективы. Народ охотно слушал. Одним из лучших был ансамбль, выступавший в кинотеатре им. ХХ-летия Красной Армии (позже "Украина", сейчас его нет совсем). Там солировал на аккордеоне Оскар (или просто Ося) Лихтенштадт, который сам сочинял и занимался аранжировками. У него наши школьные музыканты покупали записи некоторых произведений. Играли вполне прилично. Двое учеников вели конферанс, подражая известным в стране парам. Концерты имели большой успех.

Хорошо пел хором и наш класс. Благо и свои аккомпониаторы. Был даже классный гимн - песенка А. Цфасмана "Неудачное свидание". Горик Кофф жил рядом, нередко приносил аккордеон, мы пели на переменах. Наш староста Тосик Барбарига, зверски вращая глазами и извиваясь, изображал игру на трубе.

Не думаю, что буду оригинальным, признав, что лица противоположного пола привлекали внимание с раннего возраста. Отношения складывались с переменным успехом. Семейное предание гласит, что в возрасте нескольких месяцев попытался выразить свое расположение к сверстнице и обнять ее. Она, дама серьезная (мы дружим до сих пор), ответила оплеухой, чем я был очень расстроен.

В младших и средних классах кто-то из девочек постоянно вызывал интерес. Это продолжалось обычно в течение нескольких дней или даже часов. В городской школе эти увлечения носили более серьезный, что ли, характер. Может быть, вместе со всеми просто стал старше? Я в целом человек коммуникабельный, но девочек стеснялся и знакомился не сразу. Позже выяснилось, несколько преуменьшал собственные возможности. К окончанию школы это прошло. Встречи бывали общими, например, на школьных и общегородских мероприятиях, и приватные, в более интимном варианте.

Вопросы взаимоотношений с представительницами прекрасной половины человечества в школе, конечно, обсуждались. С разной степенью открытости, были люди очень скромные, другие изображали из себя прожженных сердцеедов.

Окна нашего класса выходили во двор, который отделялся стеной от соседнего. С третьего этажа нам были хорошо видны окна общежития Консервного института на соседней улице Щепкина. Каким-то образом на расстоянии познакомились с девушками-студентками. Во время перемен шли оживленные переговоры, из-за значительного удаления преимущественно жестами, знаками. У них часто играла музыка, крутили пластинки на радиоле. Помню, выбранная делегация ходила на встречу с соседками. Им был вручен список произведений, которые мы хотели бы услышать. Пытались организовать более плотные контакты, но успеха не добились. Видимо, мы были для них слишком юными. А музыкальная заявка была частично удовлетворена.

В 10 классе мы познакомились, наверно в Публичной библиотеке, со сверстницами из школы, которая находилась в отдаленном районе, на Ближних Мельницах. Встречались группами и в индивидуальном порядке. Потом они пригласили нас к себе в школу на торжественный вечер в честь какого-то крупного праздника. Это не понравилось парням с рабочей окраины. Короче говоря, пришлось нам, чтобы не быть сильно побитыми, в рассыпном строю спасаться бегством. Выглядело это не столько трагично, сколько смешно. Так, я, вроде бы признанный спортсмен, не мог угнаться за Тосиком Барбаригой, который не занимался никакими физическими упражнениями, кроме того был обут в тяжелые ботинки. После этого инцидента дружба с этими десятиклассницами как-то сошла на нет.

Было принято отмечать компаниями большие праздники - Новый Год, Первое Мая, годовщину Октябрьской революции. Пропустить такое событие - почти несчастье. Группы концентрировались вокруг того, кто мог предоставить место, т.е. квартиру. Поэтому состав участников бывал непостоянным, случайным. Приятными моментами подготовки бывали согласование меню (обычно незамысловатое - обязательный винегрет, консервированные бычки в томате, что-нибудь еще плюс вино, столовое и дешевый портвейн, водку не употребляли), заготовка продуктов.

Если позволяло время и состав участников, готовили простенькую программу выступлений. Помню, встречали Новый Год какой-то сборной командой. Договорились, что мальчики напишут куплеты про своих подружек, а они - наоборот. Девочки не создали ничего, а мы свою часть выполнили. Так, одна из участниц была несколько выше средней упитанности. Хор из трех-четырех мальчиков пел на восточный манер: "Чем она похожа на слона,/ Ми нэ можем дать отвэт./ Но, когда пасмотришь на нэё,/ Ты тогда не скажешь "нэт". И дальше на мотив популярной белорусской песни "Будьте здоровы, живите богато": "Так будь же здорова, как папа и мама,/ И в день прибавляй лишь по два килограмма!". Другая, напротив, была излишне худощавой, исполнялось на популярный мотив: "Мне бесконечно жаль,/ Что ты, как спичка, похудела,/ Быть может, лето ты не ела,/ Не знаю я..."Дальше на белорусскую тему - "Еще пожелать нам немного осталось,/ Чтоб в день по два пуда в тебе прибавлялось!". У девушки, с которой пришел я, была отличная фигура, но немного длинный нос. Дуэт заунывными голосами: "Нос... Огромный нос! Чей ты? Один вопрос". Вот в таком духе. Никто не обижался.

В Советском Союзе обязательным стало семилетнее образование. По окончании семилетки выдавали Свидетельство о среднем образовании (позже перешли к десятилетке, семилетнее считалось неоконченным средним). Получив его, многие оставляли школу, обычно по материальным соображениям, шли работать или поступали в техникумы, которых в Одессе было немало. Некоторые после 8 класса оканчивали подготовительные курсы, где проходили за год сокращенную программу 9 и 10 классов. Таким образом, в нашей школе из трех больших 7-х классов осталось два небольших, человек по 25, 8-х класса. В наш влилась группа учеников бывшего класса "В", пришло несколько новых людей, среди них заметные фигуры. Например, Тосик Барбарига три года был старостой класса.

Я быстро сошелся с Толиком Руденко. Светлый, добрый парень. Очень нравился моей бабушке. Во время летних каникул он жил у родственников в с. Александровка на Сухом лимане, километрах в 6 от меня. Утонул, купаясь в море. Каким-то образом узнали в школе. Горик Кофф сумел дозвониться до института Таирова (единственный телефон был в конторе), мне передали. Я нарвал букет полевых цветов, вскочил на велосипед, но на похороны опоздал. Зимой прах нашего товарища перезахоронили в Одессе, на 2-м кладбище. Класс присутствовал в полном составе. Фотографию Руденко мы поместили на виньетку к выпуску из школы.

В классе у меня со всеми были хорошие отношения, к кому-то относился лучше, к кому-то хуже, но явных недругов не было. Неоднократно избирался в "органы местного самоуправления", год был комсоргом класса, поверьте, тогда это было признанием доверия своих товарищей.

Три года просидел на одной парте с Виктором Бруном. Значит, подходили друг другу, хотя нас нельзя назвать даже приятелями. Брун был крупнее и физически сильнее меня, но другой соученик через много лет утверждал, что я третировал своего соседа (я этого не помню!). За моей спиной на задней парте сидел Леня Бондаренко. Пришел в класс позже меня, Старше года на два - три, сын флотского офицера, был охотником, много вращался среди взрослых, серьезен не по возрасту, но отнюдь не лишен чувства юмора. Леня сильно привязался ко мне, нередко сопровождал, хотя в моих делах, в частности, во встречах с девицами, сам участия не принимал. Во время летних каникул я постоянно жил с родителями за городом. Леня приезжал (трамваем, потом пешком) и появлялся перед нашим домом часам к 8 практически ежедневно. Неизменно в темных брюках, светлой рубашке с коротким рукавом и морской фуражке-"мичманке" с белым верхом и без кокарды. Помогал мне в хозяйственных заботах, ходил на огород, а с нашей таировской компанией на пляж, на косу Сухого лимана. Когда подходило время обеда, убегал, на приглашения к столу не откликался. Приходилось прибегать к крайнему средству: мой папа шел за ним, делал зверское лицо и за руку приводил в комнату.

Постепенно сформировалась группа друзей. Я рассказывал, что в 7"А" попал из-за Риона Смирнова. Мы были знакомы еще года за четыре до этого, жили в одном доме, бабушка считала, что он положительно влияет на меня. Горик (Григорий) Кофф жил во дворе через улицу, мы скоро близко сошлись. Чуть позже начали тесно контактировать с Женей Ясиным и Вовой Стефанюком. Естественно, у каждого были свои связи на стороне, по интересам (книги, музыка, спорт, фотография и т.п), но в "главных делах" мы всегда бывали вместе. Всех их можно увидеть на фото, которое будет чуть ниже. Часто к нам присоединялся мой друг детства по институту Таирова Павлик Науменко (учился в другом районе города). Всех, кроме частных предпочтений, объединяло общее - военное детство. Все прошедшие годы мы не теряли друг друга, при возможности, изредка встречались. Из этой тесной компании сегодня осталась ровно половина. Мы с Женей в Москве, Вова в Киеве. Скайп, телефон, редкие встречи...

Приближалось окончание школы. Время было сложным в разных аспектах. Холодная война и ожидание прямого военного конфликта с проклятыми империалистами. Настороженность и подозрительность в обществе, нагнетаемая продолжающейся борьбой против "безродных космополитов" (что почти одно и то же - лиц еврейской национальности). Нужно было думать о будущем. Дома вопрос о необходимости получения высшего образования считался решенным. Оставалось а) выбрать профессию и б) поступить в нужный ВУЗ. Мой отец видел во мне продолжателя своего дела. Вместе с тем родители, спасибо им огромное, не оказывали на меня прямого давления в выборе будущей специальности.

В связи с обострявшейся международной обстановкой расширился прием в военные училища. Даже школьники знали, что война неизбежна и стремились стать подготовленными к ней. Помню, в год моего выпуска едва ли не самый большой конкурс в Одессе был среди поступающих в Артиллерийское училище. По школам, мужским, конечно, ходили агитаторы-офицеры и красиво завлекали. Так, в моем списке для обдумывания одним из первых оказалось Высшее военно-морское училище в Севастополе (ныне им. Нахимова). Отец заметил, что, если так уж тянет в море, надо поступать в гражданский ВУЗ по этому профилю. Эту идею развил рассудительный Леня Бондаренко. Он считал, что надо идти в Одесское высшее мореходное училище. Понятно, стать штурманом, чтобы водить суда по Черному или Каспийскому морям малоинтересно (выход в Мировой океан был сильно ограничен "железным занавесом"), но там есть Электромеханический факультет. Дело интересное, перспективное и применимое в случае чего и на суше. На этом этапе произошло важное событие.

Моя мама случайно встретила в городе старого товарища по университету, даже из числа ее поклонников. По специальности геолог, доцент, декан Геологического факультета Одесского университета. Он сам предложил побеседовать со мной о грядущем выборе профессии. Мы встречались с Евгением Тарасовичем Малеванным несколько раз. Он дал почитать книгу академика В.А.Обручева "Основы геологии". Это имя было мне знакомо, он был автором нескольких художественных произведений о путешествиях и приключениях, что мне сильно нравилось. Кроме того в этих книгах тема геологии была одной из ведущих. Я вырос в сельской местности, природу понимал и любил, увлекался приключенческой литературой. Сразу повеяло ветром дальних странствий, ароматом необычных событий и открытий. В то время приоритеты молодых людей сильно отличались от нынешних. Многие стремились стать лётчиками, моряками, хотя бы заводскими инженерами или строителями, мечты о карьере брокера, маклера-дилера, бандита не бередили юные умы. Профессия геолога была одной из самых уважаемых.

Таким образом, число возможных путей сократилось до двух - трех.

В начале 50-х школу заканчивали закаленные в невзгодах дети войны. Современного понятия "ботаник" не существовало, хорошо учиться считалось в целом почетным. Знающих людей было много. Я вместе с товарищами участвовал в школьных олимпиадах по математике, химии и встречался с такими. Дальше II тура не проходил, стало очевидным, что конкурсы на приемных экзаменах в вузы будут серьезными. На семейном совете было решено побороться за получение медали. Обладание ею давало право на участие в конкурсе без вступительных экзаменов. Золотую медаль по положению могли получить круглые отличники, для серебряной можно было иметь в Аттестате зрелости две "четверки", но из двух профилирующих предметов - русский язык и литература и математика - только одну. Поэтому реалистичным ориентиром была выбрана серебряная медаль.

Выпуск в нашей школе оказался исключительно сильным. Из менее чем полусотни учеников в двух классах было 10 претендентов на получение медалей, из них 6 в нашем.

Я налег на учебу. Оставил занятия баскетболом в ДСШ. Ходил только на занятия секции пулевой стрельбы во Дворце пионеров. Туда меня затащил Леня Бондаренко (позже в институте он достиг уровня I спортивного разряда), я согласился потому, что тренировки проводились рано утром. Математика не была моей сильной стороной, родители настояли, чтобы позанимался некоторое время с репетитором. Со знакомым преподавателем из Артиллерийского училища мы решали задачи повышенной сложности.

Наступила весна 1952 года. Была она солнечной, цветущей. Несмотря на напряженные занятия, наша компания как-то еще теснее сблизилась. Мы много времени проводили вместе. Этому способствовали встречи с группой сверстниц из одного класса женской школы.

Праздник Первого Мая отмечали на нашей даче на Французском бульваре. Бабушка разрешила эту вечеринку под гарантию Риона Смирнова, что порядок будет обеспечен. Еще условие: мероприятие должно быть закончено не позднее 10, максимум 11 вечера.

Первомайская демонстрация, в которой старшие школьники принимали участие в обязательном порядке, продолжалась до 14 - 16 часов. До этого времени общественный транспорт практически не работал. После ее окончания мы встретились со своими девицами и неспешно двинулись вдоль морского берега в сторону дачи. Основные продовольственные запасы и кое-какую выпивку завезли туда еще накануне. Пока добрались, передохнули, сориентировались, наступил вечер. Окончание встречи к назначенному сроку становилось проблематичным. Я старался не думать о последствиях.

Нас было шестеро ребят, пять одноклассников и наш друг Павлик Науменко и столько же девочек. Танцевали под патефон, Горик Кофф принес аккордеон (в ушах до сих пор звучат некоторые мелодии, которые он играл). Теплая звездная ночь. Буйно цветущие сирень, яблони, вишни, запах свежей зелени. Расслабляющая музыка. Легкий хмель от выпитого портвейна. В общем - томление весны. О том, чтобы разойтись, никто и не помышлял. Сообщить домой о задержке невозможно. Единственный вариант - поехать самому в город, доложить и попытаться договориться. Но, во-первых, получить от бабушки разрешение остаться на ночь было маловероятно, во-вторых, существовал риск, что меня задержат (родители приехали) и не выпустят назад. Короче, мы продолжали гулять почти до утра.

Компания молодых людей. Гормоны играют. Так случилось, что распалось несколько пар и тут же образовались другие. А кое-кто в эту ночь впервые стал мужчиной.

Утром сфотографировались в цветущем саду. Как выкрутился дома, не помню. Но уже в конце дня мы, мальчики, встретились, чтобы обсудить ситуацию. Не было только Риона. К счастью, прошедшие события не повлияли на нашу дружбу.

В цветущих яблонях. 2 мая 1952

Слева направо: Женя Ясин, автор, Нина, Вова Стефанюк, две Гали, Горик Кофф

В конце мая начались выпускные экзамены. Всего их было 12 или 13: два по русскому языку и литературе (письменное сочинение и устный), два по математике, украинский язык, физика, химия, история, иностранный язык, всех предметов и не вспомню. Мы еще подарок получили - в русских школах вместо двух экзаменов по украинскому языку сделали один.

Я уехал к родителям в институт Таирова, готовился там подальше от соблазнов, в город приезжал только на экзамены. Подготовлен был неплохо, но темпов не снижал. Чтобы закрепить знания, ну и для страховки, конечно, написал шпаргалки по математике и физике, бисерным почерком заполнил две маленькие записные книжки. А у Риона был другой способ их изготовления, он писал на тетрадных листах крупными буквами и карандашом, полагая, что это можно будет выдать за написанное во время подготовки к ответу. Недостаток - большой объем. Своими трудами я так и не воспользовался, однажды возникла необходимость, но побоялся. Я был освобожден от хозяйственных работ по дому. От занятий отвлекала одна причина: я серьезно влюбился.

В институте, в Отделе защиты растений проходила практику третьекурсница-биолог из Львовского университета. Мне всего 17, она постарше, все-таки мои чувства не остались без ответа. Бывали увлечения и раньше, и сейчас в городе сдавала такие же выпускные экзамены подруга, которая мне нравилась, но это было нечто совсем другое. Я даже начал писать стихи, не зная никаких правил стихосложения. Ну и качество соответствующее. Позже посылал ей в письмах. Набралась целая тетрадь. Я ее уничтожил после своей женитьбы во избежание лишних разговоров.

Я занимался целый день, с коротким перерывом на обед, часов до 6. Потом волейбол, футбол. Вечером садился на велосипед и дефилировал мимо окон подвального помещения, общежития, где жила студентка, насвистывая популярную тогда песенку "Буду ждать тебя заранее / У излучины реки, / Приходи ты на свидание, / Я прочту тебе стихи...". Это был сигнал вызова, вроде пароля. Я катал ее на велосипеде, потом мы шли в клуб, на танцы или в кино. Я спал на открытой веранде. Когда в доме гас свет, я фиксировал возвращение -тихо, но заметно стукал калиткой, осторожно ставил на место велосипед, потом снимал обувь и на цыпочках уходил. Мы гуляли над лиманом иногда до рассвета. Тем не менее в 6 утра я, как штык, уже сидел над учебниками.

Не обошлось без ЧП. Однажды прихожу домой под утро, а родители не спят, ждут меня. Состоялся неприятный разговор, и про моральный облик, и про подготовку к экзаменам. Потом мама даже объяснялась с моей избранницей. Но все продолжалось, как было, до самого ее отъезда.

Были у меня и соперники - двое взрослых парней из соседнего села, которые плавали матросами на судах Черноморского пароходства, и техник одного из институтских отделов. Не знаю как, но я в этом соревновании победил.

Первым выпускным экзаменом во всех школах города было сочинение. В присутствии комиссии торжественно вскрыли запечатанный конверт. Вольная тема, что-то еще и пушкинская Татьяна из "Евгения Онегина". Кроме последней мне ничего не подходило. Начал набрасывать черновик. Подошла учительница Зоя Борисовна. Посмотрела, с сомнением покачала головой: "Пиши на вольную тему!". Но я ничего с собой поделать не мог. Написал, что знал, с использованием дополнительных материалов.

Я был склонен несколько недооценивать свои возможности, как в других, так и в области знаний. Перед каждым экзаменом сильно волновался, как тогда говорили, мандражировал. Но стоило взять билет, мгновенно успокаивался и всегда находил выход, даже если чего-нибудь не знал.

Испытание по русской литературе. Обдумываю ответ. Подошла Зоя, заглянула в билет. "Витя, хочешь блеснуть?" Я неопределенно пожал плечами. На всех экзаменах присутствовал представитель ГорОНО (помню его лицо и фамилию). Зоя взяла у меня билет и принесла другой. Как это прошло мимо представителя власти, не знаю. "Образ Ленина в произведениях Маяковского". Это я знал хорошо. Отвечал уверенно, читал наизусть отрывки. Представитель хлопнул ладонью по столу: "Как поэт описывает связь Ленина с Коммунистической партией?" Я прочитал "с выражением" нужную цитату. На устных экзаменах всегда собирались болельщики, учителя, ученики младших классов, толпились в коридоре, подглядывали через приоткрытую дверь. "Хватит! Садитесь". В коридоре раздались аплодисменты. Простите, но это было.

Все устные экзамены я сдал на "отлично". Но аттестата зрелости не получил пока, письменные работы всех претендентов на медали были отправлены на экспертизу в ГорОНО. Я говорил, что в том году в нашем городе было слишком много таких кандидатов. И руководители от образования придумали способы, как это число сократить. Так, решение задач по математике сопровождалось текстовым комментарием ("исследованием"). Такой путь наверняка был рекомендован какими-то методическими указаниями. Но его практиковали не во всех школах. Комиссия посчитала такие исследования излишними, всем работам с правильным ответом, где они были, оценки снижены на один балл. А на моем сочинении по литературе значилось, что написано грамотно, без ошибок, но тема раскрыта недостаточно. Оценка 4. Таким образом, получив две "четверки" по профилирующим предметам, я оказался за бортом.

В итоге в нашем классе серебряными медалями были награждены Антон Барбарига, Горик Кофф, Рион Смирнов и Евгений Ясин. Пролетели я и Вова Стефанюк. В параллельном классе совершенно неожиданно золотую медаль получил новичок, проучившийся в нашей школе только год, была одна серебряная. Еще один их ученик после долгих разбирательств отспорил серебряную медаль, будучи уже студентом. Конечно, эти результаты потом долго обсуждались. Так, говорили, что золотая медаль была обеспечена, как сказали бы теперь, "крышей", т.е. высокой партийной должностью родителя. Или, что, мол, мама Риона Смирнова вошла в состав родительского комитета школы, проявила бурную деятельность и оказывала давление, где надо. Я ничего этого тогда не знал. За друга был рад, считал (и сейчас тоже), что его уровень знаний награде соответствовал. Мысли о возможной конкуренции при поступлении в ВУЗ в голову еще не приходили.

Выпускной вечер в нашей школе состоялся 24 июня. К этому событию мне купили белый с блеском костюм (после первой стирки блеск пропал). Сказаны хорошие слова. Вручены аттестаты зрелости, всем кроме претендентов на медали, их "дела" будут рассматриваться еще довольно долго.

К окончанию школы 10 "А" представлял собой коллектив, достаточно дружный и сплоченный. В самом конце возникли какие-то трения, мысли о возможных разборках, даже драке. Предусмотрительный Рион предложил мне перед выпускным вечером заблаговременно спрятать в школе самодельные кастеты. К счастью, ничего не случилось.

Я не забыл своих соучеников. Кроме близких друзей были еще колоритные фигуры. Рассказывать обо всех долго, да и не нужно. Но из уважения к еще живущим и к памяти ушедших, назову поименно всех 22-х выпускников.

Баканов Виктор

Барбарига Антон

Бондаренко Леонид

Брун Виктор

Бруневский Леонид

Вайнер Роман

Виркерман Валерий

Воскресенский Светозар

Дмитриев Юрий

Казаев Владимир

Каневский Михаил

Кейлин Лев

Кофф Григорий

Подражанский Виктор

Смирнов Рион

Сочинский Вадим

Стеблин Анатолий

Стефанюк Владимир

Ткачук Виктор

Франц Михаил

Шатилов Вадим

Ясин Евгений

Фотоаппараты не были предметом роскоши, но распространены были все-таки мало, в частности, из-за сложности и продолжительности процесса изготовления фотографий. Сохранилось несколько фото моих соучеников, часть низкого качества. Мне нравится снимок десятиклассников, сделанный в теплый апрельский день 1952 года рядом со школой. Стоят в верхнем ряду слева направо: Вадик Шатилов (поправляет чуб), из-за руки выглядывает Леня Бруневский; Володя Казаев, Виктор Баканов, Миша Франц, Вова Стефанюк, за ним - ученик младшего класса, чуть ниже Леня Бондаренко; Женя Ясин, Зорик Воскресенский, ученик другого класса. Ниже полуприсели черный кудрявый Лева Кейлин и Юра Дмитриев. Нижний ряд: автор, Виктор Ткачук, Рион Смирнов, Рома Вайнер, Миша Каневский, Горик Кофф. Отсутствуют Толя Стеблин (фотографирует), Тосик Барбарига, Виктор Брун, Эрик Виркерман, Вадик Сочинский.

Короткая, всего несколько дней, передышка и я приступил к подготовке к вступительным экзаменам. Леня Бондаренко выяснил, что в нынешнем году не будет набора на Электромехфак Одесской мореходки. Сам он решил поступать в Политех. А я, получив в конце концов "безмедальный" аттестат, сдал его в приемную комиссию Геологического факультета ОГУ.

Претендентов на одно место было 4 - 5. Мое положение на конкурсе несколько облегчалось как бы покровительством декана факультета, который сам рекомендовал мне поступать туда. Но дома меня решительно предупредили, чтобы не рассчитывал ни на какие поблажки и готовился на полную мощность. Предстояло 7 экзаменов - сочинение, математика письменная и устная, физика, химия, украинский язык и то ли история, то ли иностранный язык.

На этот же факультет подали документы медалисты Рион Смирнов и Горик Кофф. Вместе со мной экзамены сдавали Павлик Науменко и одноклассник Виктор Баканов.

Уровень моей готовности оказался очень кстати. Перед самым началом экзаменов произошло более чем неприятное событие. В экспедиции Одесского университета во время изысканий под строительство Каховского гидроузла на Днепре трагически погиб Евгений Тарасович Малеванный, упал в глубокий шурф. Кроме прочего я лишился сильной поддержки.

Во время вступительных экзаменов для абитуриентов проводились консультации по разным предметам, независимо от того, на какой факультет они поступали. Я как-то пошел на консультацию по математике. Ряд вопросов, которые задавали, оказались плохо или совсем непонятными. Понимал, что они исходили скорее всего от поступающих на математическое отделение Физмата. Но все равно было неприятно.

На вопросы отвечал кто-то из преподавателей. Рядом с ним в странной позе, развалившись и практически спиной к аудитории, сидел мужчина кавказской внешности, заросший несколькодневной седой щетиной, вращавший темными глазами как-то загадочно угрожающе. В руках крутил большой нож, похоже, для разрезания бумаги. Почти все время молчал, вставлял только отдельные слова. Кто-то в зале сказал, что это завкафедрой Миракьян. В конце он выступил и рассказал, как будет проходить экзамен: "Если вы не отвечаете на все вопросы в экзаменационном билете, вопрос ясен. Если отвечаете, я даю вам решить задачу. Если вы ее решаете, я предлагаю еще задачу, не решаете - вопрос ясен. Решаете, получаете еще задачу...". Короче, из его слов следовало, что экзамен будет продолжаться до тех пор, пока вопрос не станет ясен. Да, конечно, думал я, это касается будущих математиков. Но решил на консультации больше не ходить, чтобы не расстраиваться.

Первым из вступительных был письменный экзамен по математике. Основные условия задач, своего и параллельного варианта, помню до сих пор. Серьезных проблем у меня не возникло. Мой доброжелательный одноклассник Леня Бондаренко приходил за меня болеть, несмотря на то, что сам сдавал. И в этот раз он торчал под окнами в университетском дворе. По-моему, даже оказал помощь Баканову, который сумел спустить на нитке через окно условие задачи и таким же путем получить решение. У меня был другой вариант, иначе попробовал бы помочь сам. Мыслей о том, что это конкурент и тогда еще не было. Об этом серьезном обстоятельстве мне мягко сказали родители.

Устный экзамен по математике прошел совсем не так гладко. Его принимал доцент Физмата ОГУ Швец. Я знал его по популярным лекциям и как одного из организаторов школьных математических олимпиад. И мое лицо было ему наверно знакомо. Человек он был достаточно доброжелательный и либеральный. Я обдумывал ответ на вопросы билета. Надо же, перед тем, как мне отвечать, он вышел, оставив своего ассистента. Им оказался новый, недавно приехавший из Москвы молодой, лет 35, профессор Гаврилов. Белобрысый, в очках, во время ответа никакой реакции, сидел, как мумия. В доказательстве я сослался на какую-то теорему. "Отлично. Докажите ее". Я начал вспоминать на ходу и здесь упомянул что-то третье. Он опять меня остановил и потребовал доказать и это. Короче, где-то на четвертом шаге споткнулся. И он поставил мне три балла. К счастью, за оба экзамена выводилась одна оценка, за письменную работу получил 5, общая 4. (У других поступающих тоже были проблемы. Много позже от знакомых студентов-математиков я услышал самые нелестные оценки этого преподавателя).

Еще одну "четверку" я получил по химии, что было обидно для меня и для бабушки. Всего из 35, кажется, возможных набрал то ли 33, то ли 31 балл. В последних числах августа получил по почте (тогда местные письма доходили за один день) извещение, что я зачислен на I курс. Вместе со мной поступили друзья Рион, Горик, Павлик и одноклассник Баканов.

Уже после этих событий несколько наших хороших знакомых, работавших в университете, ругали родителей, что их не предупредили о моем поступлении, они могли бы, мол, оказать реальную помощь. В то время система ценностей отличалась от нынешней, далеко не все измерялось в денежном выражении. Иногда достаточно было поговорить со знакомым преподавателем и попросить за кого-то. Оказывается, могли "поговорить" на разных уровнях, от рядового коллеги до проректора. Например, мама соученика Баканова давно работала в бухгалтерии одного из подразделений университета, была знакома со многими преподавателями, ее влияние было весьма эффективным.

Через многие годы выяснилось, что дополнительная помощь не помешала бы. Непосредственно перед вступительными экзаменами было принято решение об объединении Геологического и Географического факультетов в один - Геолого-географический. Не помню деталей, но сыграла роль гибель декана Геологического факультета Е.Т.Малеванного. И.о. декана нового факультета стал отец моего друга Риона. Он не включил меня в список поступивших, несмотря на высокие набранные баллы. Выручил приятель родителей декан Биофака профессор А.И.Воробьев. Он откуда-то узнал о моем поступлении. Существовала процедура, после экзаменов на совещании у ректора деканы всех факультетов оглашали полные списки принятых. Не услышав моей фамилии, Воробьев поинтересовался моими результатами на экзаменах. Никаких подробностей не знаю, но сразу были сделаны решающие исправления. Мотивы решения "моего" декана непонятны. Меня он знал, как облупленного, в их семье я был своим человеком (как и Рион в нашей). Антипатии с его стороны я никогда не замечал. Общественное лицо и "пятая графа" (национальность) в паспорте в порядке. Однажды через много лет во время хорошей выпивки я спросил Риона об этом. Он поклялся, что слышит впервые. Я ему поверил.

Перед окончанием школы я по собственной инициативе оформил в Горспорткомитете документы на получение III спортивного разряда двум-трем десяткам учеников, выписал классификационные билеты, собрал с них деньги и купил значки. Себе выписал два таких билета, по баскетболу (был игроком школьной команды, занимавшей высокие места в городских соревнованиях) и легкой атлетике, за участие в районных кроссах. Если честно, здесь до разрядной нормы немного не дотягивал, но в протоколах это было записано. Кроме того себе и нескольким друзьям сделал удостоверения (и значки) о сдаче нормативов комплекса ГТО ("Готов к труду и обороне", сейчас возрождается в России) 2-й ступени. Последнее было сплошной липой, требования были высокими, нужно было иметь спортивный разряд по нескольким видам спорта. Тогда модным было украшать себя значками. На школьных вечерах отдыха сразу было отмечено, что "105-я сильно прибарахлилась".

Но важным, как выяснилось, было другое. Во время вступительных экзаменов я увидел в вестибюле главного здания университета объявление, приглашавшее абитуриентов спортсменов-разрядников прийти и отметиться на Кафедру физвоспитания. Каждый преподаватель кафедры отвечал за определенный факультет и был заинтересован в хороших показателях на ниве спорта (это я узнал, конечно, позже). Дополнительных денег за это не платили, но занять высокое место в социалистическом соревновании было престижным. Физкультурные деятели нередко ощутимо помогали при поступлении. Для спортсменов высокого уровня это делалось почти официально через ректорат. А прочим - более простыми способами. Я уже рассказал, что иногда достаточно было просто попросить знакомого экзаменатора. Молодежь в те годы массами вливалась в ряды спортсменов, но два моих III-х разряда плюс ГТО-2 выглядели солидно. В период вступительных экзаменов я всего этого не знал. Зашел как-то на кафедру, никого не застал и больше попыток не делал.

В общем, в университет я поступил благодаря, главным образом, собственным усилиям.

Особых торжеств по поводу моего поступления в университет не помню. У нас дома всегда было хорошее вино, отец выписывал и покупал из институтских подвалов. Предпочитал белое, за обедом выпивал стакан. Я был еще ребенком, но мне наливали наперсток, потом немного больше. Переход во студенты был отмечен тем, что мне, как и папе, был поставлен стакан. Но я от него отказался, следуя популярному тогда лозунгу "Алкоголь - враг спортсмена!".

В институте проходили практику несколько студенток из Киева. Все лето все мы тесно общались. Они устроили у себя в общежитии скромный банкет в честь нашего с Павликом успеха. И это было очень приятно.

К большому сожалению, любимой подруги не было. Она во время экзаменов, закончила свою программу и покинула институт, не дождавшись моего триумфа. Уехала в Николаев, где жила у тетки до поступления в Львовский университет. Еще раньше рассказывала, что в их дворе живет ее большой друг, даже названный брат, который, как и я, заканчивает школу. Его, как хорошего спортсмена, агитируют поступать в местное военное училище морской авиации им. Леваневского, но он пока не определился, и возможно будет подавать документы на Геологический факультет ОГУ. Вскоре она сообщила, что он получил золотую медаль и зачислен на I курс. Просила его встретить и помочь сориентироваться в первые дни пребывания в Одессе. В письме была фотография черноволосого парня с веселым взглядом. Звали его Игорь Зелинский.

О дате прибытия меня известили дополнительно. Тогда популярным способом сообщения между Одессой и Николаевом был проезд на пароходе "Пестель". Выходил из начального пункта вечером, рано утром был на месте. В один из последних дней августа я встречал судно на причале Одесского порта. Игоря узнал сразу, хотя он оказался более чубатым, чем на фото. Приехал в компании с еще двумя студентами. Я поехал с ними в общежитие ОГУ на Островидова (Новосельского) и дождался, пока Игорь не обустроился там.

Зелинский оказался талантливым человеком. Отлично учился. Писал стихи, пел хорошим голосом, тенором. Прекрасный разносторонний спортсмен, уже при поступлении был обладателем II разряда в достаточно редкой дисциплине - легкоатлетическом многоборье, играл в баскетбол, волейбол, футбол. Мы сразу подружились, и эта дружба не была омрачена ничем на протяжении полувека.

Одним из тех, кого я встречал вместе с Игорем, оказался его земляком Алексеем Ивановым, лучшим спортсменом-легкоатлетом Одессой области. Позже мы с ним занимались у одного тренера, стали хорошими товарищами.

Естественно, жизненные пути одноклассников разошлись. У каждого образовался свой новый круг общения. Четверо из нашей школьной компании оказались на одном курсе. Какое-то время мы отмечали большие праздники вместе с Вовой Стефанюком и Женей Ясиным. Потом и эти связи ослабли.

Как-то в студенческую пору нас пригласили в нашу школу на какое-то торжественно-воспитательное мероприятие. Из нашего класса было не менее десятка человек. После официальной части пошли домой к Эрику Виркерману, очень хорошо провели время. Прошло много лет. Мне захотелось опять встретиться с одноклассниками. Приехал из Кишинева в Одессу, кое с кем переговорил. Создали Оргкомитет по организации встречи выпускников 10 "А" в связи с 20-летием окончания школы. Кроме меня, теперешнего кишиневца, в комитет вошли три одессита: Тосик Барбарига, декан факультета романо-германской филологии (короче, инъяза) ОГУ; Миша Каневский, главврач одной из городских поликлиник; Лева Кейлин, специалист-землеустроитель проектного института.

Я, живя в отдалении, в основном выдавал идеи. Например, составил шутливую анкету. Мои товарищи должны были искать остальных одноклассников, как в городе, так и за его пределами. В Одессе я бывал часто. Мы регулярно встречались, по очереди у всех, хорошо сидели. Выпивали за успех работы Оргкомитета и здоровье его членов. Но дальше дело не шло. Двадцатилетний юбилей пропустили и тем же порядком стали готовиться к 25-летию окончания школы. Удалось найти нескольких соучеников и собрать их анкеты, которые позже Тосик благополучно потерял. Я рассердился, психанул и перестал этим заниматься. Оргкомитет прекратил свое существование.

Шли годы. Исчезла с карты мира наша бывшая страна. Кто-то уехал за бугор, другие вообще покинули этот мир. Но идея встречи не покидала меня. И мне в конце концов удалось ее организовать по поводу 45-летия (!) окончания школы, в сентябре 1997 г. В Одессе собрались шестеро: Миша Каневский, по-прежнему главврач; Володя Казаев - руководитель КБ в Одесском морском порту; Вадик Сочинский - популярный одесский радиодиктор; Горик Кофф - московский профессор, завотделом в академическом НИИ; Вова Стефанюк - ГИП Киевского проектного института по связи; я - по должности экономист частной фирмы в Кишиневе, на деле - мальчик на побегушках.

Встретились около школы. Суббота, занятий не было, но друзья договорились заранее, нас ожидала директриса. Походили по коридорам. Посидели за столами (парты теперь не в ходу) в помещении нашего 7"А". Посетили школьный музей, своим созданием он обязан нашему самому знаменитому соученику герою-подводнику Александру Маринеско. У Горика нашлись собственные научные труды, он передал их музею.

Прошлись по родному городу. Заглянули во дворы, где когда-то жили. Пообедали. Пошли в гости к любимой учительнице Зое, я об этом уже рассказал выше.

Ученики 10 "А" через 45 лет (1997)

Стоят слева направо: Вова Стефанюк, автор, Миша Каневский, Вадик Сочинский; сидят Володя Казаев, учительница Зоя Борисовна, Горик Кофф

На следующий день собрались дома у Миши. Планировались завтрак, потом прогулка по берегу моря. Я опасался, что начнутся нудные разговоры, включающие политику и состояние здоровья. К счастью, ничего этого не было. Было так хорошо, тепло и весело, что мы не поднялись из-за стола и никуда не пошли. Уже вечером Мишин зять отвез меня на вокзал к кишиневскому поезду, а Горика в аэропорт.

Рион Смирнов отказался участвовать в этой встрече, хотя мог легко приехать из Киева в служебную командировку, полагая, что будет скучно и неинтересно. Когда Вова Стефанюк все ему рассказал, показал фото, Рион признал, что был неправ и теперь жалеет.

Я - сторонник соблюдения обычаев и традиций. Мы встречались в Одессе с Каневским, Казаевым и Сочинским. И просто так, и в связи с очередной годовщиной окончания школы. Увы, в 2001-м Миши Каневского не стало. Но в следующем году - 50-летие! - собрались пятеро. К Казаеву, Сочинскому и мне присоединились приехавший из Сан-Франциско Лева Кейлин и живущий в Германии соученик из класса "Б" Виктор Златкин.

До печальных событий 2014-го я каждый год приезжал в Одессу, вначале из Кишинева, потом из Москвы. Встряхивал и встречался с оставшимися Казаевым и Сочинским. Бывало, кто-то из них не мог. Собирались вдвоем. Традиция не должна умереть!

Через 50 лет

Слева направо: Володя Казаев, Виктор Златкин (10 "Б"), Вадик Сочинский, автор, Лева Кейлин

В 2015-м встретился с ними, хотя и с каждым по отдельности. А также -случай! - с приехавшим из Москвы на пару дней Женей Ясиным и специально из Киева Вовой Стефанюком.

Одесса, 2015. С Стефанюком, Ясиным, Казаевым

Мне понравились стихи о нашей школе, написанные в начале 2000-х старшим соучеником, окончил на три года раньше меня, ныне известным молдавским ученым, лингвистом, филологом, полиглотом профессором Марком Габинским. Называются они "Херсонская, между Торговой и Конной". Привожу отрывки.

...А многие годы спустя мы узнали,

Что нашу же школу окончил герой,

Чье имя в стране оглашать запрещали,

Всё помня проступок его озорной.

Но славу принес нашей школе одесской

И города славу умножил всего

Теперь почитаемый там Маринеско,

И быть мы в преемниках рады его.

Он школу окончил, а мы лишь рождались,

И был до войны он уже моряком,

Так разными наши пути оказались,

Как много ни обще нам в месте родном.

Мы в разные школы пошли пред войною,

Когда ворвалась она вскоре и к нам,

Кто дома остался под властью чужою,

Кто спасся, доверившись дальним краям.

...Мы все там Победы скорейшей желали,

И было желанье едино с мечтой,

О том, чтоб, покинувши дальние дали,

Скорее вернуться в наш город родной.

...Порой вспоминать нам бывает приятно,

Как свой начинали мы жизненный путь,

Хотя, как, конечно, любому понятно,

Нам лет молодых никогда не вернуть.

С историей нашею сходны другие

Одесских детей, переживших войну,

И школу прославить рассказы такие

Могли б городскую еще не одну.

...В каких не пришлося нам школах учиться,

Мы подлинно нашей считаем одну,

С ней было навек суждено нам сродниться

На улиц Херсонской и Конной углу.

...Мы разные школы порой вспоминаем

Из тех, что нам в жизни пришлось посещать,

Но все же родною своею считаем

Лишь школу одесскую номер сто пять.

...Года два назад, прогуливаясь по родному городу, заглянул в 105-ю школу. Занятия закончились. Прошелся по пустым коридорам. Меня вежливо спросили, кого ищу, чем помочь? Нет, спасибо, ничего. Просто я здесь учился. Лет 60 назад. Собрались несколько учителей. У меня и самой старшей из них нашелся только один общий знакомый - учитель физкультуры, пришел молодым специалистом, когда я учился в 10 классе.

Школа - прекрасный, незабываемый осколок жизни!

У н и в е р с и т е т

Мы живем, под собою не чуя страны

Осип Мандельштам

Я - студент I курса геологического отделения Геолого-географического факультета ОГУ! В этом новом качестве как-то себя еще не ощущаю. На доске объявлений списал расписание занятий. Узнал также. Что накануне 1 сентября состоится встреча руководителя факультета с новыми первокурсниками. Конечно, поехал.

Пришли не все, наверно иногородние еще не прибыли из мест постоянного обитания. Впервые увидел однокурсников с географического отделения. Среди них - несколько привлекательных девчонок.

Декан Александр Михайлович Смирнов, отец Риона, находился в отпуске, проводил встречу и.о. декана географ Петрунь (позже узнали, что Федор Евстафьевич - интересная экстравагантная личность). Говорил по-украински. Сообщил кое-что, о чем следовало задуматься. Например, что студенты - это взрослые люди. Напомнил о традициях российского студенчества, это они двигали прогресс и делали революции. И характер обучения будет отличаться от школьного. Вместо класса аудитория, т.е. место, где слушают. Будут семинары, никто спрашивать урок не будет, там не отвечают, а выступают. В течение семестра почти никакого контроля, хотите - учитесь регулярно, не хотите - не надо, свои знания покажете во время сессии на зачетах и экзаменах. Только изредка бывают "товарищеские" коллоквиумы, где преподаватель знакомится со студентами и знания проверяются, как на школьном уроке, и выводятся оценки. (Очень скоро узнали старую истину, что "студент бывает весел от сессии до сессии, а сессия всего два раза в год"). Стипендию в университете, в отличие от технических вузов, платят только сдавшим экзамены на "хорошо" и "отлично". Размер ее на I курсе 22 руб (в ценах 1961г).

На I курс геологического отделения было принято 25 человек, из них 7 медалистов, только теперь стало ясно, сколь жесткими были условия конкурса. Четверо - мои друзья и знакомые.

Павлик Науменко - друг детства, росли вместе в институте Таирова. Человек безусловно способный. Остроумный и находчивый. Избирательно ленивый. Например: он хорошо фотографировал отличной трофейной "Лейкой", часто нашу компанию. Ждем обещанного результата, вчера должен был изготовить снимки. Но не сделал. "Понимаешь, никак сесть удобно не мог. И не стал...". Очень спортивный, играл в футбол, волейбол, баскетбол, хорошо бегал и прыгал в длину.

Двое друзей одноклассники. Рион Смирнов ответственный и надежный. Склонен к прямолинейным решениям ("сказать, что у него некрасивый нос - это будет честно"). Мог сжульничать по мелочам. У них была хибарка на берегу моря, в Отраде (по тогдашнему "курень") и лодка-шаланда. Он греб с детства и накачал фигуру, как у культуриста, что сразу давало преимущество перед остальными при знакомстве с девицами. Я придумал Риоше прозвище "Толстый", на контрасте, это совершенно не соответствовало действительности, но оно сохранилось за ним практически навсегда.

Горик Кофф. Талантливый человек. Писал стихи, в основном на злобу дня. Играл на аккордеоне и фортепьяно, сочинял музыку. Одинаково силен и в гуманитарных, и в точных науках. Ему нужно было идти по другой дороге - театр, музыка, литература, но с его порочной "5-й графой" это в те годы было трудно, а здесь его поддержал декан факультета, отец Риона. Как всякий талант, личность непростая.

Риона я знал задолго до школы, а с Гориком близко сошелся сразу после прихода в наш 7 класс. В частности, только со мной у него была такая форма подготовки к ответственным экзаменам, в школе, потом в университете - "заниматься ночью". Собирались у него, он с вечера выгонял всех домочадцев из комнаты, где стояло пианино. На кухне был подготовлен кофейник с желудовым или ячменным кофе. Работа начиналась с сочинения песни (поэмы, оперы) на какую-нибудь актуальную тему. К большому сожалению, почти ничего не сохранилось, а были вещи интересные. Кое-что ниже приведу по памяти. Потом мы действительно занимались часов до 2 - 3 ночи. После этого я шел домой (через улицу) и часов в 7 - 8 снова сидел за учебниками, а Горик спал до полудня.

В нашу компанию по моей рекомендации сразу же влился Игорь Зелинский. Он дружески называл товарища "поросячий хвост", это стало его прозвищем или короче "Хвост", также Зелина. К ней скоро примкнул Шура Монюшко, позже Максим Панченко и Эрик Ткачук.

Естественно, после университета пути друзей разошлись. Павлик съездил в Восточную Сибирь, как-то не прижился, возвратился в свои края. Занимался инженерной геологией, стал авторитетом в области изучения оползней. В том же направлении работал Игорь Зелинский. Именно он стал одним из авторов преобразования одесского побережья в тот вид, какой мы наблюдаем сегодня. Был последовательно деканом Геофака, проректором и ректором ОГУ. Рион работал в Каховке, собрал материал исследований, защитил диссертацию. Перебрался в Киев, долгие годы работал главным инженером крупного проектного института. Горик, случилось так, после выпуска остался в Одессе. После попал на Дальний Восток, уже оттуда переехал в Москву. Крупный специалист в области инженерной геологии. Моих друзей объединяют два момента: все они - обладатели ученых степеней; никого из них уже нет на этом свете, остался я один. О самом себе я написал в предыдущих записках, также как о Шуре, Максиме и Эрике.

Еще один студент из одноклассников Виктор Баканов. Он проучился с нами только год, но еще раньше был знаком с Рионом. Человек несерьезный, легкомысленный, но приятный в общении и с нынешних позиций довольно безобидный.

С остальными сокурсниками перезнакомился быстро. На вступительных экзаменах абитуриенты были разделены на две группы - английскую и немецкую, устные сдавали обычно в соседних аудиториях. Некоторых запомнил уже тогда - Витю Семенова, Шуру Кириченко, Максима Панченко. С Эриком Ткачуком пару раз ехали на экзамены в одном трамвае по Ришельевской. Однажды в переполненном вагоне висели на подножке, тогда не было автоматических дверей, и воришка пытался залезть ему в карман. Я толкнул его, вроде как на повороте, и не дал сделать этого. Эрику рассказал уже потом. Трое пришли после службы в армии. Большинство - одесситы, но были и приезжие.

Состав учащихся менялся. Пришли новые люди с других курсов, факультетов, вузов, городов. 9-й выпуск геологов ОГУ в 1957 г насчитывал 33 человека. Каждый заслуживает нескольких слов. О друзьях и одноклассниках уже сказано.

Толя Бездетный ("Тола"), из Котовска, сын секретаря горкома партии, чего никогда не афишировал. Медлительный и спокойный. Учился средне и ниже. Но не по недостатку способностей, а из-за лени. Потом вырос в классного специалиста, защитил кандидатскую. Похоронен в Москве.

Слава Волков ("Люпа", от латинского lupus), сын преподавателя военной кафедры ОГУ. Веселый, подвижный, все время цитировал отрывки из тогдашних монологов Аркадия Райкина. Последнее известное место жительства Ивано-Франковск.

Жора Давидович из Крыма. Неглупый, но с чересчур завышенным чувством самооценки. Считал себя чуть ли не образцом физического совершенства, в действительности отличался плохой координацией движений, при ходьбе выносил ногу и руку с одной стороны, это даже вызывало общие трудности во время строевых занятий. У него были полипы в носу, иногда во время занятий все замирали, только слышно, как Жора сопит. Ему многажды советовали удалить их, намекали. Что влияет на умственные способности, но он был выше этого. Потерялся где-то в Казахстане.

Володю Дручина я запомнил с вступительных экзаменов в сержантской форме. С ним приходил младший брат Игорь, который только что окончил геологический и был оставлен на факультете. На сокурснице брата Володя сразу

женился. А на II курсе мы праздновали рождение сына, Олег стал на время

Группа первокурсников

Верхний ряд слева направо: Слава Волков. Игорь Зелинский, Жора Давидович, географ Володя Ромащенко, Эрик Ткачук, Толя Бездетный, без головы Володя Дручин; нижний ряд - Шура Монюшко, Павлик Науменко, "Ваня" Мельо, Мариан Субета, закрыл лицо Виктор Баканов, Мариан Носек, Рион Смирнов, Виктор Чухрий; внизу - автор

нашим "сыном полка". Позже семья, увы, распалась. Володя жил в Ростове, работал в проектном институте, связанном с шахтами, кандидат наук. Сведений нет с 2007г.

Борис Карасев очень скрытен. Случайно узнали о его литературных предпочтениях, он читал необычных поэтов, таких как Чосер или Уитмен. Работал в Москве, осел в подмосковном Одинцово. Не могу до него дозвониться.

Павлик Коцишевский самый старший на курсе. Участник войны, был зенитчиком. Но к жизни приспособлен слабо. Плохо подготовлен физически, на физкультуру ходил в спецгруппу. Это создавало проблемы уже на учебных практиках и военных занятиях, не говоря о практике производственной. Мрачный пессимист. Ходил обычно небритым, приводил себя в порядок в день, когда была лекция преподавателя (-льницы), который ему подходил. Жил с мамой, женат не был, работал в родном городе. Приезжал ко мне в Кишинев и понравился больше, чем ранее: не выглядел мрачным пессимистом, уверен в себе, сверкая юбилейными наградами. Умер в Одессе.

Шура Кириченко жил в поселке Селекционного института, где работал его отец-академик. Спокойный и уравновешенный. Отличался прямо-таки патологической честностью. На экзамене заявлял: вот этого не знаю. Сам был свидетелем, как преподаватель уговаривала его отвечать, мол, не может быть, чтобы Вы по этому вопросу ничего не знали! Долго работал в Симферополе. Живет там и сейчас, с удовольствием общаюсь с ним по интернету. Витя Семенов его одноклассник и друг. Они с Шурой составляли занятную пару, что не раз обыгрывалось на фото и дружеских шаржах - Шура высокий, плечистый, Витя - маленький, изящный, отсюда обращение "Семенчик". Хороший спортсмен, акробат, штангист. Работал в Забайкалье, потом долго в Одессе. Отличный специалист. Довелось присутствовать на его похоронах.

Виктор Костюк перешел к нам на II курс из Гидрометинститута. В коллектив вписался. Работал в Одессе, в проектных организациях, в новые времена - охранником на учебном полигоне ОГУ. Здесь и окончил свои дни.

О Шуре Монюшко я рассказывал в своих прежних записках. Окончил школу с медалью и был зачислен без экзаменов. Учился отлично, был Ленинским стипендиатом. Звезда художественной самодеятельности городского уровня, отлично читал басни и сатирические миниатюры. Закончил аспирантуру в Москве, долго работал в Ставрополе, доктор наук. Умер в 1988г. В Кишиневе.

Саша Мельник ("Саха") перевелся к нам на II курс из Днепропетровского железнодорожного института. Причин не помню, помогала с переводом Кафедра физвоспитания, его брали как перспективного бегуна, там он занимался в группе сильных спортсменов, среди которых был рекордсмен СССР. Но здесь он скоро практически прекратил тренировки. Учился нормально. Долго работал на Севере. Последние сведения были из Ухты в 2007г.

Леня Монастырский начинал учебу на юрфаке. В период борьбы с космополитизмом и антисемитских гонений в ОГУ была "раскрыта" несуществующая сионистская организация, куда он входил тоже. После смерти Сталина всех быстро и без шума реабилитировали. Леня поступил на геологический в 1953-м, потом, чтобы не терять год, досдал экзамены и перевелся к нам. Работал на ведущих позициях в геологии и проектных институтах. Хитрый, умный и остроумный. Коллекционер - марки, монеты, антиквариат. Уехал за кордон, там и окончил свои дни.

Также на II курс пришел Женя Михашин. Учился где-то в северных регионах России, потом работал в геологии на Кольском и в Карелии. Хорошо разбирался в шахматах, но предпочитал не играть в соревнованиях, а судить. Писал лирические стихи. Ходил странной походкой, падая вперед, но очень быстро. Живет в Мурманске, приезжает в с.Маяки на Днестре, недалеко от Одессы. Встречаемся.

Коля Никола после действительной службы в армии остался на сверхсрочную. Дослужился до звания старшины. Все годы учебы был у нас старшим группы на военных занятиях. Опытнее других мальчишек. Но звезд с неба не хватал. На концерте-конукурсе художественной самодеятельности читал отрывок из "Повести о настоящем человеке" Б.Полевого. Жил и работал в Нижнем Новгороде. Мое письмо в 2005 или 6г возвратилось, кто-то, возможно работники почты, на нераспечатанном конверте написали: "Умер в 1999г".

С Максимом Панченко мы сблизились почти с самого начала. Потом совместная работа на производственной практике, на военных сборах. С той поры связь не обрывалась. Человек широких интересов и большой эрудиции, прекрасный специалист. Один из близких мне людей.

То же могу сказать и об Эрике Ткачуке. Совместный турпоход по Крыму после I курса. Длительные совместные выступления в художественной самодеятельности и работа в комсомольском бюро факультета. Занятия фотографией. Производственные практики на Чукотке и в Молдавии. Наконец, направление на работу в одно место. Обо всем этом я уже писал. Доцент Новочеркасского технического университета Э.И.Ткачук умер в 2008г.

Юра Собко тихий, серьезный, обстоятельный. Очень скромный. Долго не знали, что он - родной племянник нашего профессора-геолога. V-е место на курсе по успеваемости. Работал в Средней Азии, позже осел в Новой Каховке главным геологом экспедиции. Ныне пенсионер.

Виктор Чухрий откуда-то из района, его родственник был там каким-то начальником. Учился нормально. Особо ничем не выделялся, но человек спокойный и надежный, в т.ч. в драке. Играл в футбол за команду университета. Работал в Донбассе. Однажды приезжал на курсовую встречу. К сожалению, сведений о нем нет.

Миша Эненштейн и Виталий Юшкин попали к нам со старшего курса, говоря школьным языком, остались на второй год. Миша до ОГУ уже учился где-то в Туркмении.Витюха был одним из самых заметных на факультете лоботрясов. Все время сидел на последней парте и что-то писал (отнюдь не конспект) в толстый блокнот. Большей частью стихи, обычно непечатные, иногда лирические и совсем неплохие. Оба закончили учебу, Миша худо-бедно работал в проектных организациях, а Виталий, мордвин по национальности, уехал на историческую родину и стал там национальным поэтом. На встрече в связи с 25-летием окончания подарил мне два своих поэтических сборника. Обоих уже нет на этом свете.

О наших девушках. Также со старшего курса перешла Люся Фомина, пропустила год по болезни. Веселая и заводная. Хорошо играла в баскетбол. Похоронена в Одессе.

На II курс с биофака перешла Люда Вишневская. Она дружила со студентом-геологом на год старше нас, собиралась связать с ним свою судьбу и решила поменять специальность. Вся ее трудовая деятельность после окончания ОГУ прошла в Одессе. Давно о ней ничего не знаю.

Также на II курс пришла Нина Ромашова, по-моему, в связи с переводом отца-железнодорожника в Одессу. Тихая, молчаливая, но отнюдь не робкая. Занималась бегом. После выпуска исчезла, во встречах курса участия не принимала.

Маша Овчарук и Люся Ищенко - представительницы, так сказать, сельской молодежи. Окончили, обе с серебряной медалью, школу в городке Бериславе на Днепре. Скромные, спокойные, но нельзя сказать, что совсем тихие. Учились хорошо. Все годы прожили в одной комнате общежития. В спорте не замечены, с Машей я выступал в танцевальном коллективе. Ныне живет в Днепропетровской обл, Люся - в Калуге. В их компании постоянно находилась и Нина Ляхевич.

Кира Прихожаева - серебряная медалистка из Днепропетровска, потом отца-военного назначили в Одессу. Веселая, коммуникабельная, влюбчивая. Все годы учебы мы сталкивались в разных сторонах жизни, не будучи в общем-то близкими друзьями. Вышла замуж за молодого офицера Алика Плотникова. Вся ее трудовая деятельность прошла на Украине, в основном, в Одессе. Жизнь у нее сложилась нелегко. Иногда перезваниваемся. Все годы (и сейчас) дружила с Витой Морозюк. Обе хорошо учились. О Вите я уже рассказывал, сразу после окончания мы оказались в одной экспедиции. Позже переехала в Николаев, где живет до сих пор.

На нашем курсе учились и иностранцы. Однажды прихожу рано на 1-ю пару, а в аудитории сидят какие-то незнакомые парни. Неужели расписание перепутал? Оказалось, новые соученики-поляки: Ежи (Юрек) Федак, Мариан Субета, Станислав Чижевский, Люциан Град, Мариан Носек, Юзеф Пияр, Рышард Ковальчук. Нормально учились, участвовали в художественной самодеятельности, спорте. На III курсе в связи с изменением профиля нашего обучения (об этом ниже) переведены в КГУ и МГУ. Несмотря на это, нас не забыли.

Федак женился на студентке-географине годом моложе нас. Работал вместе с Субетой в научном институте. Оба приезжали на нашу встречу в связи с 15-летием окончания. Град тоже женился на одесситке, какое-то время работал в местном проектном институте. Он и Федак приезжали в Одессу на 50-летие выпуска. Чижевский долго жил в Москве, работал в представительстве СЭВ. Носек как-будто стал приверженцем зеленого змия и плохо кончил. Редкие контакты только с Федаком, который живет в Варшаве.

Потом появился и албанец Ванжель Мельо. "Ваня" спокойно влился в наш коллектив. Ушел вместе с поляками в МГУ. После окончания сведений нет.

Этот рассказ о товарищах-сокурсниках сильно смахивает на мартиролог. Что делать, с годами мы не становимся моложе м здоровее.

Некоторые общие черты. Курс был в целом дружным. Отличался хорошими показателями в учебе. Были свои, поэты, композитор, художники, неплохие спортсмены. Любили и умели петь хором. В общем, обычные советские ребята!

После ОГУ наш курс встречался в Одессе каждые 5 лет до 30-летия. Наиболее удачными и многолюдными были 20- и 25-летие. Потом наступили другие времена и большой перерыв. Я очень старался организовать встречу по случаю 50-летия. Даже пропустил путешествие по Португалии. Она состоялась, но оказалась грустной. Собралось всего шестеро, в т.ч. двое поляков, которые окончили другой вуз. Многих уже не было, кто-то потерялся, другие не смогли приехать.

Встреча через 20 лет у факультета

Слева направо: Мая Подражанская, Володя Дручин, Павлик Науменко, Павел Коцишевский, Жора Давидович, Кира Плотникова(Прихожаева), Валя Собко, Сталина Давидович, Вита Морозюк, Слава Волков, Юра Собко, внизу автор

И на пляже

Слева направо: Павел Коцишевский, Павлик Науменко, Слава Волков, Володя Дручин, Мая Подражанская и автор, Кира Плотникова,Валя Собко и Жора Давидович, Вита Морозюк, Игорь Зелинский

Через 25 лет

Стоят слева направо: Павел Коцишевский, жена Юшкина, Кира Плотникова, Валя Гайдучкова с младшего курса, Саша Мельник с женой и внучкой, Вита Морозюк, Алла Смирнова (Хоменко), Элла Смирнова (сестра Риона), Валя Собко, Эрик Ткачук, Павлик Науменко, Люся Ищенко, Миша Эненштейн, Володя Дручин, Шура Кириченко, Леня Монастырский; сидят: Рион Смирнов, автор, Виталий Юшкин, Виктор Костюк, Слава Волков, Юра Собко,Виктор Чухрий

Через 50 лет (2007)

Слева направо: Ежи Федак, Кира Плотникова, автор, Вита Морозюк, Люциан Град

Тридцать лет в руках у сокурсников один и тот же лозунг. На обороте - списки участников встреч и их автографы. Он хранился у меня. После последней встречи я передал его Максиму Панченко. Вот только держать его практически некому...

Сейчас на регулярной связи со мной трое, о стольких же знаю. Ко всем соученикам испытываю чувство глубокой симпатии, особенно из сегодняшнего далека. Хорошо помню их молодые лица, походки, почерка некоторых узнал бы и сейчас. Приходилось уже вспоминать эти стихи, приведу их и сегодня:

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили

Не говори с тоской: их нет,

Но с благодарностию - были!

В.А.Жуковский

Начались лекции, практические занятия. Выходил из дому пораньше и забегал на спортплощадку-"баскетболку" на Щепкина, 12. По распоряжению Кафедры физкультуры сторож давал мяч, можно было успеть побросать по кольцу. Все было необычно - новые предметы, преподаватели, новые знакомства. Занимались в главном корпусе на П.Великого, 2 (Дворянской), на Щепкина,12, где сейчас истфак.

В те годы многие ведомства в стране были военизированными. И в нашей отрасли не было, как позднее, старших, главных геологов партий-экспедиций или специалистов определенных категорий, а геологи такого-то ранга. Например, начальник территориального (республиканского) Геологического управления имел чин директора геологической службы ... ранга. Форму носили железнодорожники, связисты, дипломаты, геологи и горняки тоже, в т.ч. студенты. Студенческая форма красивая - синий кант, бархатные полупогоны, на них золотом обозначение вуза (техникума), золотые пуговицы с молотками, петлицы. Форма молотков у геологов в университетах и институтах разная. Как раз перед нашим поступлением звания отменили, а ношение формы стало не обязательным. Специалисты свои кители-пиджаки-фуражки со знаками различия донашивали, а на складах учебных заведений остались запасы блестящих безделушек. У нас их можно было недорого купить по разрешению проректора. Большинство сразу же так и поступило. Пришивали на любые пиджаки. Фуражки заказывали в мастерской в Колодезном переулке. Вот только молотков не было. Доставали у старших товарищей, вырезали из пуговиц, консервных банок. И выглядели молодцами!

Иногда в городе молодые солдаты отдавали честь незнакомой форме на всякий случай, мы в ответ тоже козыряли. Во время праздничных демонстраций несколько шеренг в колонне Университета проходили мимо трибун, сверкая эполетами - эффектное зрелище!

К каждому курсу был прикреплен куратор. Этакий дядька, что-то вроде воспитателя или надзирателя в гимназии царского времени. Нашим стал Михаил Иванович Савченко. К счастью, весь период учебы мы прекрасно ладили, а сам я сохранил приятельские отношения с ним на долгие годы.

Основы марксизма-ленинизма (ОМЛ, позже "Научный коммунизм") слушали потоком - геологи, географы и биологи, в большой 9 аудитории на первом этаже (сейчас и нумерация и внутреннее оформление другие). Читал доц. Бельфор, хорошо поставленным голосом и в целом интересно. По специальности - зоология, ботаника, геодезия. Химия, физика, основы высшей математики.

Сразу же должны были изучать "Введение в геологию", но произошла задержка. Этот предмет излагал трагически погибший Е.Т.Малеванный, долго не могли найти замену. Позже пригласили Пятака из Гидрометинститута. Как выразился Зелинский, больше чем на 3 коп не тянул. Была песенка на мотив "В Кейптаунском порту...", что "есть у нас му...к по имени Пятак/ Предмета он не знает ни бум-бум/...и лекции читает наобум". У меня отношения с ним не сложились. На экзамене он поставил мне 4 балла, а мне казалось, что знаю неплохо, еще в школе проштудировал книгу В.А.Обручева "Основы геологии". Кстати, учебник по этому предмету только-только появился, написал его профессор МГУ гидрогеолог О.К.Ланге. Я попросил маму, хорошо знавшую книжное дело, она выписала из Москвы несколько экземпляров на всю нашу компанию.

В большом объеме изучалась геодезия - лекции, практические занятия, полевая практика целый месяц. Все это преподавал Я.Д.Макарчук. Помогал ему лаборант, старичок, работавший военным топографом еще в Первую мировую. Яков Данилович - человек зло остроумный. Меня почему-то невзлюбил. "О, Подражанский - это мой лучший студент! Какой чертеж: посмотреть, закрыть! Еще раз посмотреть!". И после этого рисовал поперек листа большую цифру "3". На полевой практике всех разделили на бригады, каждая представляла общий отчет - карты, расчеты и т.д. Мне было поручено оформить полевой дневник. Естественно, в поле делали только черновые заметки, а здесь нужно было описание работ за каждый день. Я не предполагал, что его будут внимательно проверять, и позволил ряд вольностей. Например: "Месяц, число. В ...час, ...мин нивелир (модель, заводской и инвентарный номера) начал барахлить. В...час, ...мин бригаду посетил ЯД Макарчук (так и написано - яд). Он осмотрел прибор, после чего стало окончательно невозможно работать". Представьте, преподаватель все прочитал и хотел поставить плохую оценку (лишить стипендии). Хорошо, что заступился декан А.М.Смирнов и я получил "хорошо".

Макарчук долго изобретал теодолит с автоматическим снятием результатов измерений. При нас не закончил, а вскорости появились лазерные приборы, это стало ненужным.

В химкорпусе университета мы слушали курс общей химии в исполнении А.И.Позигуна. Андрей Иванович - милейший человек. Очень либеральный на экзаменах. Сильно стеснялся, когда по настоянию партбюро в экзаменационные билеты включили вопрос о политическом(!) значении периодической системы Менделеева (ответ - появилась в России, передовая наука и общественная мысль и т.п.). Выше среднего роста, худощавый, но в таблице рекордов ОГУ значился его старый результат в метании гранаты - больше 70 м! Но лекции читал нудно и скучно, хорошо, что весь материал содержался в учебнике Глинки.

Когда он лекции читает

И даже просто говорит,

То зал мгновенно засыпает

И до звонка устало спит...

Сквозь тучу мрачно солнце светит,

Обогревая еле зал,

И Ломоносов на портрете,

Зевнув, поднялся и сказал:

"О, Позигуне! Коль я б ведал,

Что сей предмет ты будешь речь,

Свои решпекты я б передал

Кухарке-бабе, дабы сжечь!

Всю суть тебе скажу в совете:

Пойди трудиться в лазарете,

Чтоб речью, как дитятю мать,

Бессонных ночью усыплять..."

Ефим Антонович Гапонов был единственным профессором-геологом. Причем, по-моему, только по должности и званию, а ученая степень - кандидат наук. Специалист старого образца с широким профилем охвата, но главным образом в области стратиграфии молодых отложений черноморского региона. Читал историческую геологию, геологию СССР. Темы непростые, излагал он, надо сказать, довольно скучно (могу сравнить, слушал позже в МГУ в исполнении академика А.А.Богданова). Конспектировать за ним трудно. Кое-кто разговаривал. Профессор останавливался, откашливался: "Перестаньте рассказывать!" Его уважали, называли "Папа".

Палеонтология - предмет как-будто скучный. Окаменелости, одним словом. Но Иван Яковлевич Яцко, доцент, после нас уже профессор, вносил в изложение элемент юмора, его слушали охотно. Особенно не выкладывался, на каждый час лекции опаздывал минут на 5 и более. Незлобный шарж на мотив песенки из тогдашнего фильма "Машина МВ 22-12" (ее пел Мих.Жаров):

Палеонтологию читаю

Я студентам на ходу,

Захочу, так опоздаю,

Захочу, так не приду.

Деканат не испугает,

А декан - мой лучший друг!

Захочу, так опоздаю,

Захочу, так не приду.

Несколько лекций по палеоботанике прочитала Тамара Антоновна Якубовская.

Одним из любимых был преподаватель петрографии Лев Иванович Пазюк. Учился и окончил аспирантуру в МГРИ. Читал хорошо и интересно. Требовательный. В выпусках до нашего у него было много приверженцев, немало из них достигли серьезных успехов, например, Лауреаты Ленинской премии В.Хаджи и Л.Гордиенко, доктора наук Л.Л.Перчук, Э.Л.Школьник, Л.В.Эйриш, И.В.Носырев, академик Чебаненко. Уже в наши дни в ОГУ выпустили сборник, посвященный 100-летию Л.И.Пазюка. Я рад, что мне пришлось принять участие в этой работе.

На этом же направлении работала Вера Леонидовна Мильгевская (Рутковская). В университете давно. Как-то я шел по улице с мамой, встретили ее, поздоровались. Приостановилась и сказала маме: "Не помню фамилию, но Вы заканчивали в 1930 году".

Читала кристаллографию и минералогию. Не очень увлекательно, но по обеим дисциплинам экзамены. Дело серьезное, она очень строга, а темы такие, что требуют не только понимания, но и элементарной зубрежки. Кумиром Веры Леонидовны был известный русский ученый, специалист в области кристаллографии и высшей геометрии Евграф Степанович Федоров. И родилась песенка-эпиграмма на мотив популярной тогда песни "Письмо французской матери тов. Сталину".

Я - старый доцент, кристаллограф, умею по книге читать,

Евграфа Степаныча знала, и Мишу* смогла воспитать.

Я - старый доцент-кристаллограф и часто листаю журнал,

Могу я сидеть в кабинете, часами глядеть на кристалл.

Далее на мотив "Колыбельной" Шуберта:

Гляньте в конспекты свои,

Вот вам закон Гаюи,

Птички уснули в саду,

Рыбки уснули в пруду.

Каждый на лекции спал,

Только Никола писал,

Да Коцишевский вздыхал:

"Ох, пропал!..."

-------------------------------------------

*- Мих.Ив.Савченко

Рафинированная интеллигентка, носила седые букли и дымчатое пенсне. Однажды преподала мне суровый урок.

На нашем курсе всегда было много желающих сдавать экзамены первыми. Девчата из общежития, находившегося рядом, приходили к аудитории совсем рано и пришпиливали к двери листок с очередью. На экзамен по минералогии я был записан в числе первых. Уже рассказывал, что перед экзаменами часто сильно нервничал, хотя все, как правило, заканчивалось благополучно. Это стало предметом дружеских насмешек. Буду самокритичен и приведу следующие строки.

Много нытиков мы знали,

Но не знали о таком,

Зазубрил он все детали,

Ноя целый день, притом.

Ходит он усталый, сонный,

Сонм несчастий взгляд его,

Ставит в глотки нам тампоны,

Что не знает ничего...

...Ко всему на свете черствый,

В книгу смотришь ты с тоской,

Даже Толстый, славный Толстый,*

Все смеется над тобой!

------------------------------------------

*- прозвище Риона

Сейчас тоже дрейфил основательно. Чтобы показать, как тщательно и много готовился, даже не побрился.

Тяну билет. Все в порядке, ответы знаю. Мой черед отвечать. Вера Леонидовна смотрит на меня: "Что это такое? Что эт-то такое!?" Не могу понять, в чем дело. Всплескивает руками: "Пришли на экзамен! К даме!! Небритым!!! Уходите! Уходите!" Теряю лицо, как говорят китайцы. Пячусь к двери. Мчусь к общежитию на Пастера, там парикмахерская. Очередь, умоляю. Возвращаюсь на экзамен, меня не хотят пропускать, еле уговорил сокурсников. Захожу, мне предлагается тянуть билет. Отвечал на вопросы в двух билетах сразу. Получил "отлично". С тех пор ходил на экзамены одетым, как на праздник.

Доцент Василий Васильевич Степанов ("Вась-Вась") - геолог просто с плаката. Высокий, худощавый, седой, говорит рыкающим басом. Известно, что в свободное время играет на скрипке. Осмелюсь заявить - преподаватель неважный. Читал нам важнейший предмет "Геологическое картирование". Из-за изменений в программе количество часов на него было сильно сокращено, он оставшимся временем распорядился далеко не лучшим образом. О походной экипировке геолога-полевика рассказывал лекций пять, только о ручке для геологического молотка - два часа ("лучше всего кизиловая")! А вот об элементах структурной геологии почти ничего. И на нашем курсе родились такие стихи:

Цветами мирный холм укрась,

Под ним навек уснул Вась-Вась.

Но прогони с лица печаль,

Узрев сию антиклиналь.

Он сделал в жизни все, что мог,

Дрянной скрипач, не лучший педагог.

Доцент Лев Борисович Розовский когда-то проводил разведку подземных вод в районе Комсомольска-на-Амуре. Нам читал инженерную геологию, технику геологоразведочных работ, еще спецкурсы. Излагал живо и интересно.

Из-за колебаний государственной политики несколько лет, начиная с 1955г., в ОГУ не было набора студентов по геологической специальности. Розовский организовал при географическом факультете Проблемную лабораторию по вопросам инженерной геологии и гидрогеологии и на ее базе сумел сохранить ядро преподавательского состава. Когда возникла возможность, геологическое отделение сразу возродилось. Обычно это ставят в заслугу И.П.Зелинскому. Нисколько не умаляя дел моего друга, считаю все же, что в этом "игровом эпизоде" главная роль принадлежала Л.Б.Розовскому. И в старом качестве, и уже будучи профессором он помогал многим нашим выпускникам устроиться на работу в Одессе. И меня приглашал в свою лабораторию.

Гидрогеологию читал Григорий Яковлевич Гончар. Я был хорошо знаком с его сыновьями. Со старшим, Шурой, мы учились в одной школе, он окончил на три года раньше и поступил на наш факультет. Младший, Митя, играл в баскетбол, учился в Институте связи. Гончар основное внимание уделял гидрохимии. Читал неважно, хотя специалист хороший. Я попросил его быть руководителем моей дипломной работы. Мы потом встречались и сохранили добрые отношения на долгие годы.

Динамика подземных вод подавалась отдельным курсом, который читал преподаватель из Гидрометинститута Иван Федорович Бурлай. Учебника по этому предмету тогда не было. Человек знающий, остроумный, излагал кратко и точно, рекомендовал вести конспект. На экзамене разрешал им пользоваться и проверял его качество. У меня с ним неожиданно возникли трения. Однажды во время лекции он перехватил мою записку не совсем приличную по форме, зачитал вслух и с возмущением обсуждал. В моем конспекте был рисунок, схема прибора для изучения водного потока. Я не заметил, как Горик, наверно во время подготовки, подрисовал внизу сосуд с надписью "писсуар". Это обнаружил преподаватель прямо на экзамене. Гонял меня здорово, но проявил справедливость и поставил отличную оценку.

Были еще приглашенные специалисты из других вузов. Например, механику грунтов отлично читал доцент Н.Н. Захаров из Гидротехнического.

Нельзя не вспомнить факультетских "мамочек". Нина Ивановна Рычковская закончила наш факультет сразу после войны. Часто включалась в состав Приемной комиссии. Всегда доброжелательно беседовала с поступающими. И я тоже сдавал свои документы ей. Работала в группе Л.И.Пазюка, у нас вела практические занятия по петрографии. Потом трудилась в Минералогическом музее. Это стало традицией, приезжая в Одессу, выпускники-геологи шли в музей не только оставить привезенные образцы пород и минералов, но и представиться Нине Ивановне, рассказать, что и как. И делали это с удовольствием Она, как никто другой, знала кто и где и даже больше, про детей, потом и внуков. Вместе с ней работала и участвовала в этой деятельности Татьяна Николаевна Коровякова.

Программа обучения, во всяком случае по нашей специальности, не была полностью сбалансированной. Полагаю, объемы изучения некоторых дисциплин можно было сократить или пропустить совсем в пользу других. Зачем, например, большие курсы зоологии и ботанике? Разве без них мы не разобрались бы в палеонтологии? Или лекции по психологии?

Нет слов, это не было совсем пустой тратой времени, повышало общую культуру, ведь по положению выпускники университетов должны быть готовы идти в науку. Но это по положению, на деле подавляющее большинство геологов направлялись на производство, а там нехватало других специальных знаний. Опять же по положению, универсанты не допускались к ответственному ведению тяжелых видов геологоразведочных работ (буровые, горнопроходческие, взрывные). Правда, только по положению. Сошлюсь на собственный пример. При стаже полтора года и в возрасте 24 лет был назначен начальником партии, включавшей три буровых агрегата, бригаду горнопроходчиков и съемочный отряд, плюс автотранспорт и кое-что еще. На мои возражения и ссылки на характер образования (см. выше) мне было сказано, чтоб не умничал. Тебя Родина выучила? Вперед!

На географическом отделении гидрологам читал лекции Б.Л.Гуревич. Несколько лет входил в состав партбюро факультета, был парторгом. На первом для нас общефакультетском комсомольском собрании начал выступление, высоко подняв только что вышедшую книжку И.В.Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР". Выдержав паузу: "Я ем и сплю с этой книгой!". Как-то я рассказал дома о нем, мой папа воскликнул: "Борька Гуревич?! Да он же сионист!". Тогда подобный ярлык был тяжелым оскорблением. Я возмутился: он же секретарь нашей парторганизации!

Был всегда небрит. Нижняя челюсть выдавалась вперед, бывший боксер Юшкин смотрел плотоядно: вот бы дать хуком справа!

Борис Лазаревич почему-то сильно благоволил к однокурснику-географу Саше Бодюлу (в отличие от многолетнего руководителя Молдавии эту фамилию произносили с ударением на последнем слоге). Бодюла выдвинули в профсоюзный орган университетского уровня. А на факультете командовала наша подруга Вера Воронцова. И родились стихи:

Шел Гуревич в коридоре, как джейран высокогорный,

Рядом Вера Воронцова шла походкою покорной.

Как архар, смотрел он грозно, вперил в даль свое лицо он,

Члены профбюро, как барсы, шли вослед за Воронцовой.

...Дым курился над аулом, у буфета шум был дикий.

- Посоветуйтесь с Бодюлом! - говорил сей муж великий.

После изменения программы нашего обучения он начал читать нам спецкурс "Дополнительные главы высшей математики". Говорил красиво, увлекательно, но потом, глядя в конспект, становилось неясно, о чем речь. После первых занятий на лекцию пришел завкафедрой математического анализа Миракьян. (Экстравагантная фигура, запомнил его еще с вступительных экзаменов, когда на консультации он угрожающе играл ножом. Я был хорошо знаком с его сыном и узнал, что он не запугивает, просто ножи коллекционирует и иногда носит с собой. Как и Гуревич, брился нечасто, даже в холода ходил с открытой грудью. Однажды сильно смутил интеллигентную маму Максима Панченко, на вопрос, почему без шарфа ответил, что закаляется, и посреди улицы задрал штанину выше колена, мол, не носит исподнее.). Посидел час и ушел. В чтении курса наступил перерыв. А потом пришла Т.И. Матвеенко, которая читала нам на I курсе. Предмет стал называться "Анализ количественных показателей в геологии". Все стало на свои места. Татьяна Ивановна, высокая, интересная женщина, свой предмет излагала ясно и четко. Давая ответ на вопрос, спрашивала: "Я Вас удовлетворила?" Она видимо нравилась Павлику Науменко. Он делал масляные глазки и с чувством говорил: "Да, вполне!". Однажды ее напугал. Она выронила мел, он с середины аудитории сделал бросок рыбкой, схватил и лежа протянул ей. Кандидатская диссертация была посвящена вопросам фильтрации, она докладывала у нас на кафедре. Сейчас я бы понял наверно ее содержание.

Экономическую географию преподавал Л.Х.Калустьян. Леон Хачикович - человек приятный. Доброжелательный. Умница. Активный коммунист, постоянно избирался в руководящие органы, был замсекретаря парткома ОГУ, а уже после меня и самым главным. Помогал студентам и выпускникам, действенно и толковым советом.

Моя дочь, географ, выпускница нашего факультета, рассказывала, когда она только поступила, на первом организационном собрании в президиуме декан Зелинский и Калустьян смотрели на нее, о чем-то говорили и посмеивались. Потом Игорь сказал, чтобы не смущалась, просто смотрим и видим Подражанского, только с длинной косой.

Леон - университетский долгожитель. В 2004 г. В рекламных целях торжественно отмечали некруглую дату - 70-летие Географического факультета. Я был оповещен и приехал из Кишинева. В актовом зале в первом ряду сидели ветераны. Я подошел к Леону, поздоровался и представился. - Это совершенно излишне. Я тебя прекрасно помню!

Таким же ветераном был преподаватель метеорологии, выпускник факультета Ярослав Владимирович Захаржевский. Я хорошо знал его заочно, т.к. он был отличным баскетболистом, играл за команды университета и сборную города. На площадке очень злой, в жизни спокойный. Тренировал мужские и женские команды ОГУ. Одна из воспитанниц стала его женой. Был значительно старше своих подопечных, но называли его Слава, большинство на "вы".

Требовательный. Кто-то из сверстников-географов никак не мог сдать зачет по метеорологии, Слава прогонял его несколько раз. Наконец, в зачетную книжку была занесена заветная запись. Студент робко поинтересовался, почему не записывается в ведомость, на что Слава ответил, что сдал ее в деканат с положительным результатом у всех еще дней 10 назад.

К сожалению, и Леона, и Славы уже нет на этом свете.

Долгие годы в канцелярии геофака можно было встретить секретаря Евгению Георгиевну Тржаскальскую. Всех студентов знала в лицо, большинство по фамилии и даже по имени. Добрая старушка, к ней шли, как к маме, что-то попросить, пожаловаться. Она в меру своих сил старалась помочь - устроить встречу с деканом, нужным преподавателем. Без нее представить факультет тех лет просто невозможно.

Все годы учебы в ОГУ деканом факультета был Александр Михайлович Смирнов, отец Риона. Человек необычный, со странностями. Грубоватый. Лечился самостоятельно, собственноручно делал какие-то снадобья, в основном в жидком виде. Когда их готовил, все обитатели коммунальной квартиры должны были покинуть помещения из-за запаха. У нас с Рионом была шутка: вот в этом пузырьке находится КГ-8 ("кошачье г..., 8-ая модель"). Во время выездов факультета в колхоз, как было тогда принято, для уборки кукурузы (подсолнечника, винограда и т.п.) каждый курс размещался в отдельном селе. Декан разъезжал по селам в коляске мотоцикла, возил его обычно М.И.Савченко. Знакомился с бытом и лечил заболевших (а проводились эти работы большей частью глубокой осенью, холодно, бывали и заморозки) вот этими самыми средствами. Все знали, что у Декана есть бутылка спирта, если доказать, что повышенная температура, можно получить пару глотков. В каждом пункте выстраивалась очередь. Смирнов приподнимал очки и прикладывался переносицей ко лбу испытуемого. Через минуту отодвигался, возвращал очки на место, разворачивал человека кругом и давал коленкой под зад. "Следующий!". Все это без тени улыбки. Это была его любимая форма окончания разговора, и с девушками иногда.

Я рассказывал, что у них был курень на берегу, в Отраде, под Кирпичным переулком и лодка-шаланда. Декан проводил там все свободное время, работал над материалами тоже, даже зимой (топилась печка). Конечно, ловил рыбу. Основными объектами промысла были исчезнувшие ныне черноморская скумбрия и ее "младший брат" чирус. Ловили их специальной снастью "самодуром", процесс назывался "дурить". На удилище длинная леска, метров 10 - 15, заканчивающаяся тяжелым грузилом, несколько десятков крючков. На каждом вместо наживки пучок разноцветных перышек. Почему "само", неясно, дурили ведь не себя, а рыбу. Снасть должна быть вытянута под углом, потому лов идет с движущейся лодки и минимальное число участников - двое. Когда Александр Михайлович бывал занят, звал Риона: "Есть рыба. Возьмите с Витькой (т.е. со мной) лодку и идите дурить". Рыба шла косяками, когда много, надо было только успевать снимать ее с крючков и бросать в лодку. Риоша работал просто артистично, тремя удочками, в каждой руке и под коленом. Временами садился на весла и учил меня. Я, конечно, так не мог. Надо же еще следить, чтобы снасти не перепутались. Когда ловили вдвоем, весь улов доставался нам. Продавали на Привозе. Скумбрия ("качалка") шла на штуки, чирус на десятки (30 - 70 коп и 40 - 1руб). Однажды поздно возвратились с лова. Рион предложил пойти по квартирам в Доме специалистов (корпуса на Французском бульваре, 12). Акция оказалась успешной, несмотря на наш внешний вид - босиком, в драных тельняшках и белых "чепчиках", чехлах от фуражек. Правда, случились две нежелательные встречи - наш преподаватель И.Я.Яцко с супругой и девушка, за которой мы оба тогда ухаживали. Пришлось спасаться бегством. Помню, перед началом занятий на II курсе на вырученные деньги купили по хорошей авторучке. Декан относился к этому делу серьезно. Даже опубликовал книжку - пособие рыболову-любителю.

Узкая специальность А.М.Смирнова - экономическая география. Однако он стал инициатором широкой дискуссии по ландшафтоведению. Считал понятие "ландшафт" ненаучным, излишним ("куча коровьего г... тоже ландшафт?"). Появился ряд статей в толстом академическом журнале "Вопросы географии", в ОГУ состоялась научная конференция с участием представителей других вузов и городов.

В сталинские времена существовало понятие "сексот" ("секретный сотрудник" НКВД или КГБ), т.е. стукач. Слово употреблялось в быту в отношении доносчика. Ходили слухи, что Александр Михайлович был одним из таких. Более того, существовала легенда, что он входит в очень узкий круг тех, кто сообщает информацию о положении в стране лично Сталину. Именно поэтому он, мол, позволяет себе некоторые смелые поступки.

Кстати, близкий друг Декана, тоже преподаватель географии доцент Д.И.Богуненко, состоял в качестве сексота практически официально. Он был также лектором ЦК, в отличие от лекторов общества "Знание" они снабжались более обширной информацией, кроме того им разрешалось рассказывать (доверительно, только вам!), о чем сообщали, скажем, забугорные радиоголоса. О международном положении Дмитрий Ильич читал просто блестяще.

После окончания, бывая в Одессе, я всегда навещал Александра Михайловича. Выше я рассказал о странном в отношении меня его действии при поступлении в университет. Тем не менее, считаю, что А.М.Смирнов был хорошим деканом, полностью соответствующим этой должности и заслуженно пользовался авторитетом и уважением студентов.

В самом начале нашей учебы ректоры ОГУ сменялись с прямо-таки калейдоскопической быстротой. Первым сместили биолога проф. Савчука. Нас принимал уже доц. Иванченко. Но оказался слабым и был отставлен. Какое-то время место и.о. ректора занимала проф.Тульчинская. Главными недостатками всех считались пробелы в идеологической работе. Наконец, для исправления и оздоровления ситуации из Харькова переведен проф. С.И.Лебедев. При нем мы и завершили свое пребывание в университете.

Из рассказа о наших преподавателях следует, что среди них не было громких имен. Ни одного доктора наук. Но наверно это они создали что-то такое, неуловимое, но ощутимое, особую атмосферу на факультете, что в результате позволяло геологам-выпускникам ОГУ всегда выделяться среди других. Признаков немало, но на первое место я бы поставил стремление помочь однокашнику. Примеры наблюдал не раз.

Мне как-то попались рассказы об Одессе, в т.ч. об одесских сумасшедших. Автор, не старый еще человек, написал об этом со слов других. Я имел возможность наблюдать персонажей, о которых идет речь, и мои впечатления не совпадают с описанным. Эти люди, действительно, были известны в городе. После войны таких было много, они пострадали в результате ранений и контузий.

В рассказе сообщается о больном, известном под именем "Миша режет кабана", который обретался на Привозе, вел себя агрессивно, приставал к женщинам и хватал их за причинные места. Я многократно встречал этого человека в нашем районе, на Новом базаре, где он просил подаяние. Был одет неизменно в армейский ватник защитного цвета, голова в платке, украшенном бумажными цветами. Его водила между рядами немолодая женщина, рассказывали, что мать, он говорил какие-то слова, забыл какие, ему многие подавали из своего товара. Был тих и спокоен. Порой на открытых местах дети дразнили его: "Миша режет кабана, Миша задается!". Он не реагировал. Говорили, что свирепел и бросался камнями, если сказать "Миша продал корову, купил козу", но сам я не видел.

В нашем районе хорошо знали Жорика-сумасшедшего. Бывший моряк, жил с матерью напротив меня в проходном дворе Щепкина, 4/ Пастера, 19. Бессмысленный взгляд, полуоткрытый слюнявый рот, трясущаяся согнутая рука. Целый день болтался на улице, нередко задирался, в основном с детьми, это бывало небезопасно. В студенческие годы приставал к Горику Коффу: "Кафира, отведи меня к профессору. Я нашел уран!" Даже знал, в чем тогда нуждалась страна.

Двое просили милостыню в трамваях. Высокий одноглазый старик читал стихи. На обращения реагировал резко и тоже в стихотворной форме. Любимое выражение: "Не делайте под Маяковского, делайте под себя!". Моя старшая подруга, которая заканчивала Мединститут, восхищенно смотрела, приговаривая "маниакальный психоз", видимо радуясь, что установила диагноз.

В трамвае ездил еще один Жорик. Молодой, приятной внешности, прилично одет. За подаянием протягивал открытку с цветами. С ним часто заговаривали, иногда грубо, никогда не раздражался, отвечал тихим голосом, ответы бывали остроумными. Рассказывали, что это сын профессора, сбегал из-под домашнего надзора, все собранные средства раздает нищим возле церкви. Со временем подурнел - растолстел и обрюзг, видимо болезнь брала свое. Потом перестал встречаться совсем.

Были и свои факультетские сумасшедшие. Некто Оводовский - бывший студент. Истории его не помню. Жил с матерью в нашем дворе. Обычно никому не мешал, но иногда вырывался на свободу, шел на Щепкина, 12, где занимались географы, с намерением убить Петруня. Впервые я увидел его во время занятий на Военной кафедре, которая размещалась этажом выше. Крупный мужчина в майке расхаживал по коридору, засунув руки в карманы и выкрикивая угрозы в адрес Петруня, а также тех, кто лижет пятки Иосифу Сталину. Понятно, в те годы подобные речи были совершенно необычны. На пути встретился Калустьян и что-то сказал, он толкнул его так, что Леон Хачикович влетел в соседнюю аудиторию, только ботинки сверкнули. Пока народ разбирался, появился участковый уполномоченный милиции (тоже, кстати, из нашего двора), видимо кто-то вызвал. Смутьян сразу же сник и покорно последовал на улицу за милиционером. Тот сел на мотоцикл, медленно ехал по тротуару в сторону дома, а Оводовский шел рядом и что-то оживленно доказывал, размахивая руками. В психушку его, по-моему, не забрали.

На два курса старше на географическом учился Зозуля, страдавший какой-то тихой формой шизофрении. Факультетская знаменитость. Анекдотической внешности, был предметом постоянных насмешек. На каждом факультетском отчетно-перевыборном собрании, комсомольском или профсоюзном, его фамилия оказывалась вписанной в избирательные бюллетени дополнительно. Согласно протоколу при подведении итогов голосования такие фамилии оглашались, эта вызывала громкий смех и даже аплодисменты.

Учился Зозуля отлично. По окончании ОГУ после консультаций в руководстве ему был выдан диплом со специальной записью "без права преподавания".

В трамваях возникали скандалы, чаще между женщинами. Кто-то кому-то наступил на ногу или толкнул и занял место. Развивались они по определенной схеме. Одесситы - люди вежливые. Первый агрессивный шаг - переход на "ты". Далее обсуждение фигуры: ты тощая селедка, а ты толстож...я! Последний убойный удар: расскажи-ка, что ты делала при румынах!? Если не находилось достойного ответа, проигравшая сторона покидала вагон.

На базарах нередко вспыхивали драки, между гражданами обоего пола, в основном "принявшими на грудь". По поводу и без повода. Вокруг собиралась толпа, зрители подбадривали бойцов. Поединок быстро переходил в "лежачее" положение. Противники перекатывались по булыжникам или в пыли, кто-то попеременно оказывался сверху, колотил врага головой о землю, из носа и даже из ушей текла кровь. Оба призывали народ в свидетели, "размазывая по щетинистым мордасам детские слезы" (Ильф и Петров). Даже когда был еще пацаном, это было больше противно, чем интересно, в особенности, если сражались женщины.

С первых дней пребывания в университете глаза стали разбегаться от присутствия в большом числе представительниц лучшей половины человечества, если еще учесть многолетнее пребывание в мужской школе. Чаще приходилось встречаться с девушками географами и биологами, с которыми слушали лекции по ОМЛ. Среди них было немало привлекательных лиц. Нашлось несколько знакомых из прежних времен. Я тоже "клал глаз" на сокурсниц, но реальных действий не предпринимал, еще свежи были воспоминания о минувшем лете.

Первые решительные шаги сделал Рион. И праздник 7 ноября наша компания отмечала в одной из комнат женского общежития в обществе первокурсниц-биологинь. "Банкету" предшествовало одно событие.

Мы возвращались после демонстрации. Было довольно тепло, шли без пальто, сверкая мундирами, Рион, Игорь, Шура Монюшко, я, из девушек помню Киру. Перед Оперным театром Игорь захотел нас сфотографировать, девушки куда-то отошли, выстроились мы с Шурой и Рионом. В это время со стороны Приморского бульвара приблизилась группа молодежи хулиганско-приблатненного облика. Шли характерным для шпаны строем - впереди шеренга малолеток 10 - 15 лет, за ними парни постарше. Всего их было десятка два. Они остановились между Игорем и нашей троицей, стали демонстративно кривляться. Игорь опустил аппарат, спокойно ждал. Действие не прекращалось. Игорь попросил отойти. - А шо будет? - Да ничего, просто мешаете. - А ну иди сюда! Воспитанник Николаевской окраины не побоялся, подошел. Типичный хулиганский прием, его ударили ногой под коленку. В следующее мгновение ударивший уже лежал на асфальте после прямого правой. И тут вся стая накинулась на нас. Тоже не новость, такие нападают, как шакалы, когда их больше.

Силы были, конечно, неравными. Битва разделилась на отдельные очаги. Нас четверо, Шура из интеллигентной семьи, вообще не знает про такое. С Рионом - знакомый случай, несмотря на смелость и физическую мощь, он сразу выбыл: слабый нос, девчата оттащили его, обливающегося кровью. На улице было много гуляющих, видели все с самого начала. Несколько мужчин бросились на помощь. Один здоровый, в кожаном пальто, катал ногами по земле визжащего верзилу. Активно действовал другой, в форме гражданского морского флота. Когда раздались свистки, мы дружно рассосались в разные стороны, знали, что милиции выгоднее представить виноватыми именно нас.

Всех, дрожащих от возбуждения, девчонки затащили в общежитие, где мы отдышались и привели себя в порядок. Повреждений кроме синяков не получили, хулиганье не успело пустить в ход ножи.

Праздничный вечер был подпорчен, но все же состоялся. Программа традиционная - винегрет, бычки в томате, портвейн, танцы под патефон.

Инцидент неожиданно получил общественный резонанс в ОГУ, многие шли после демонстрации и видели это. Рион с распухшим носом раскололся и рассказал своей маме, а та сразу моей бабушке. Родители попросили меня не ходить некоторое время в форме.

Потом мы встречали в городе кое-кого из этих, с Пересыпи, но дальше угроз не пошло, продолжения не было.

На первых занятиях по физкультуре во время переклички преподаватель остановился на моей фамилии и спросил, имею ли отношение к Жанне Подражанской? Я вначале не сообразил и кивнул отрицательно, но сразу вспомнил рассказы тети Дифы и поправился: это моя двоюродная сестра. Через какое-то время мы всей компанией подошли к аудитории, где занимались студенты III курса биофака. Нашли Жанну и разыграли форменный спектакль, она долго не могла понять, кто же из этих зубоскалов ее родственник?

Жанна мне сразу понравилась, мы быстро подружились. Жила рядом, в Малом переулке с дедом и младшим братом Вовой. Мать и бабушка в результате незаконной по тому времени предпринимательской деятельности отбывали срок. Мы тесно контактировали все годы совместной учебы. Потом теряли и находили друг друга. Сейчас она тоже в Москве, перезваниваемся, видимся нечасто. С братом Вовой встречались в Одессе. Не так давно он умер.

В течение первого семестра успели освоиться. Ознакомились с некоторыми основными правилами. Выучили студенческие песни, от забытого ныне "Гаудеамуса", который слышал еще от отца, до факультетского гимна, написанного на мотив "Марша энтузиастов" Дунаевского нашим поэтом геологом-четверокурсником Зориком Эдельманом.

Первая сессия оказалась довольно простой. Несколько зачетов и три экзамена - зоология, ботаника и общая химия. Школьные привычки еще не были забыты, мы учились на протяжении семестра и подошли к экзаменам хорошо готовыми. Ко всем готовились вместе с Игорем. В пустых аудиториях, в кабинете ОМЛ, к зоологии и ботанике в соответствующих кабинетах. Однажды вечером наша преподаватель даже прогнала нас - слишком много работаете. "На химии" к нам присоединилась Люся, девушка Игоря и землячка, которая сдавала этот же предмет в Мединституте.

Итоги сессии оказались почти исключительными - больше половины курса отличники! Дома этот результат был принят очень хорошо: родители и бабушка решили премировать меня поездкой в Москву.

Как-то вечером наша компания и еще кто-то пошли в кассы предварительной продажи брать мне билет. Где-то выпили портвейна и в приподнято-лирическом настроении оказались в женском общежитии ОГУ, в комнате No94, где жили наши сокурсницы Маша, Люся и географини. Там впервые серьезно поговорил с красивой розовощекой миниатюрной девушкой, на которую давно обратил внимание. Мая Ричковская в честь окончания первой сессии в ОГУ подарила мне свою фотографию. Не могу сказать, что влюбился, тем более в Москве ожидалась встреча с подругой из Львова, но что-то зашевелилось.

Я успел съездить к родителям в институт Таирова, продемонстрировать тамошним однокашникам красивую форму, зачетную книжку с отличными оценками, покататься на коньках на льду Сухого лимана. Сам отъезд был осложнен вызовом в этот день в военкомат, еле удалось вырваться с какой-то вечерней лекции, показав зачет по Местной ПВО (слушали такой курс) и билет на поезд.

Поездка оказалась весьма приятной. Я был в столице впервые. Жил у маминой подруги на Таганке. Познакомился с городом, метрополитеном. Побывал в Третьяковке, еще в каких-то музеях, т.ч. на выставке подарков Сталину в связи с его 70-летием, которая была развернута в помещении ГМИИ им. Пушкина. Содержание идеологически плакатное - многочисленные мебельные гарнитуры, настольные комплекты из полудрагоценных камней и других материалов, охотничьи ружья с дорогой насечкой и т.д. Но некоторые экспонаты впечатляли. Простые люди из разных стран демонстрировали свою любовь к отцу всех народов. Например, пожилая француженка пожертвовала единственную вещь, оставшуюся от сына, погибшего во время войны в рядах Сопротивления - его платок с запекшейся кровью. Посетил театральные спектакли. Запомнились "Волки и овцы" Островского в Малом театре с известными звездами Ильинским, Рыжовым, Турчаниновой.

У меня было важное поручение - купить геологические эмблемы для мундиров. Узнал, что в Министерстве геологии есть ведомственный магазин. Удалось туда проникнуть, помогла шинель с петлицами и контрпогонами (мне ее купили вместо пальто у железнодорожника на Староконном базаре в Одессе). Я говорил, что ношение формы стало необязательным, сохранились остатки. Молотки разного размера, но "горного" типа, отличающиеся от геологических, кокард на фуражки (их по правилам носили только специалисты) не было совсем. Но все-таки заявки я сумел удовлетворить.

Возвратился очень довольный. А подруга из Львова так не приехала.

Март 1953-го. Обычное утро. И вдруг, как гром среди ясного неба: тяжело заболел тов.Сталин. Несколько дней напряженного внимания. Он скончался! Неразбериха. Занятия шли наперекосяк. И можно ли их проводить? Кинотеатры не работают, а спортивные соревнования, тренировки? Время от времени митинги. В вестибюле главного корпуса на П.Великого выступала со слезами и надрывом в голосе проф. Тульчинская, которая была делегатом XIX партсъезда. Где вождь появился в последний раз и выступил с краткой речью. Рядом со мной стояла сокурсница с географического Вера Воронцова. Сжимала мне руку и рыдала. А ведь она, представительница древнего княжеского рода, тяжело пострадала от сталинских репрессий - отца расстреляли чуть ли не на глазах, а ее с матерью выслали, выбросили прямо в поле в казахстанской степи. В общем, всеобщая растерянность. Когда вернулся домой, бабушка со слезами бросилась мне на шею: как теперь жить будем? А ведь она видела и знала, что происходило и в 1937-м и в 1948-м.

Все ходили с траурными повязками. В корпусах на каждом этаже организовано круглосуточное дежурство студентов. Инструкции весьма расплывчаты: не допускать шумных волеизъявлений (каких?); следить, чтобы не снимали портреты (чьи?). Ну, короче, чтоб порядок! Нам с Рионом выпало провести ночь на Щепкина,12. Встретили математиков, они помогли решить задачи к зачету.

О московской трагедии во время похорон вождя узнали много позже.

Подошло время весенней сессии. Она оказалась намного сложнее первой. Экзаменов, по-моему, 6, не считая зачетов, в т.ч. физика и математика, которые меня всегда напрягали. Да еще в семестре ухитрился схватить "двойку" на коллоквиуме по физике. Сдал их на "хорошо", что, в общем, закономерно, вот четыре балла по "Введению в геологию" обидно. На экзамене по математике возникли проблемы. Но преподаватель Татьяна Ивановна Матвеенко ко всем была очень человечна. Не подсказывала, но помогала мобилизоваться: "Возьмите себя в руки! Не может быть, чтобы Вы этого не знали". Игорь долго подсмеивался. Я этого не запомнил, он сказал, что я вышел с сумасшедшими глазами и изрек: с математикой покончено раз и навсегда! Будущее показало, что ошибся.

Сразу после сессии была полевая геодезическая практика в Люстдорфе (с после войны и до незалежности Черноморка). Полигоном служили верховья балки севернее села. Все приезжали на работу трамваем из города. Я жил у родителей, приходил за 4 км пешком. (Наши младшие товарищи на следующий год разбили лагерь в лесополосе, жили в палатках и никуда не ездили). Территория разбита на участки, на каждом работала бригада. Нужно было провести нивелировку, теодолитные ходы, мензульную съемку, естественно, с использованием приборов того времени, и представить подробную карту площади примерно половину квадратного км.

Игорь написал на тему "Воздушного корабля" (можно и "По диким степям Забайкалья")

По диким степям Черноморки,

Лишь звезды с небес уплывут,

Снимая овраги и горки,

Бедняги-студенты идут.

Вокруг смотрят, словно ищейки,

С лица у них катится пот,

На них нивелирные рейки

И теодолитный треног...

Я работал с Машей Овчарук, Люсей Ищенко, Юрой Собко, бригадиром был Володя Дручин. Жора Давидович подкупил бригадира сообщением, что раньше работал нивелировщиком, Володя взял и его. После это привело к определенным трудностям. Я рассказывал, что Жора - человек своеобразный. Он не всегда правильно соображал и поступал по своему усмотрению. Однажды держал мерную рейку, Володя снял отсчёт прибором и махнул, чтобы Жора шел к нему. Тот понимающе кивнул и направился...в противоположную сторону. Такое уже бывало. Экспансивный Друча хлопнул о землю соломенной шляпой, выразился при девицах нечистыми словами и заявил, что идет Жору убивать. Еле остановили.

В итоге все работы выполнили, отчет по практике защитили.

Потом была еще двухнедельная учебная геологическая практика на одесском побережье.

Во время семестров я посещал семинары по туристскому минимуму, которые проводили опытные туристы-разрядники. Там активничал сокурсник Эрик Ткачук. В начале лета он сообщил, что набирает группу, которую поведет по Крыму в качестве руководителя. Профсоюз оплатит большую часть расходов. Я передал эту новость друзьям. Компания сформировалась, и в июле на палубе дизельэлектрохода "Россия", флагмана Черноморского пассажирского флота, отбыла в Ялту. Рион с сестрой-школьницей Эллой, Павлик и Света Березюк, за которой он начал ухаживать, Жанна Подражанская, я, девушки с других факультетов, вместе с руководителем 14 человек.

Крым 60 лет назад сильно отличался от нынешнего (я там был последний раз в 2010г). многолюдье 50-х не шло ни в какое сравнение с настоящим. Южный берег был не так застроен и зашашлычен, в горах людей совсем мало. Наш маршрут оказался интересным: из Алушты катером до Рыбачьего, далее пешком - через Генеральское на западную часть Крымских гор Караби-Яйлу, мимо массива Чатыр Даг (вторая по высоте точка Крыма); по яйле до Перевального на основной тогда трассе Симферополь - Ялта, потом через горы до Бахчисарая, Соколиное - Куйбышево - Ялта.

Никаких карт у нас не было - всё секретно! На турбазах получали т.н. кроки, словесные описания маршрута. Например, от сложенного из камней тура (развалин сарая, раздвоенного дерева и т.п.) начинается тропа до... Попробуйте найти такое дерево в лесу! Часто шли просто по наитию, но ни разу сильно не заблудились. Обменивались информацией с редкими встречными. Для ночных стоянок выбирали места по-красивее. В населенных пунктах, даже в Ялте, устраивались в парках, скверах, спали прямо на земле. У нас были три легкие палатки-"серебрянки". Ночи на яйле прохладные, спальных мешков не было, заворачивались, кто во что горазд. Некоторые простудились, наш руководитель тоже. Утром Эрик хриплым криком призывал поднимать любителей поспать:

С сестрой Жанной у костра

"Рви рюкзаки из-под голов! Вали палатки!". Я спал у стенки палатки, сильно перемерз, схватило спину. Сокурсник Жанны, биолог, все порывался лечить меня пчелиным ядом: сейчас поймаю, 50 укусов - как рукой снимет! Еле отбился. А Жанна отпаивала нас свежезаваренным зверобоем. На турбазах или просто в сельсоветах нужно было ставить отметки на маршрутный лист, чтобы иметь право на получение значка "Турист СССР" и списание финансовых средств.

Повидали много - горные луга с тучными травами и густыми россыпями земляники; синевато- серо-белые скалы и обрывы; карстовые пещеры с остатками уничтоженных предшественниками сталактитов и сталагмитов; Большой Крымский каньон; горные козы и олени в заповеднике и на воле. Ну и, конечно, все прелести Южного берега - известные пляжи, дворцы, Никитский ботсад. В районе Бахчисарая встретили студентов-геологов из Ленинградского горного института, от них узнали, что коллеги москвичи и ленинградцы проводят практику в Крыму.

И как без приключений! Как-то раз какие-то домашние свиньи обнаружили наш бивуак и съели почти весь запас топленого масла. Рион обладал способностью приврать ради красного словца, при этом говорил совершенно серьезно, только хорошо знавшие его могли определить, что что-то не так. С его подачи потом распространилась жуткая история, как 400 диких свиней напали на наш лагерь, и только путем героических усилий нам удалось спастись.

В целом поход удался. Все остались довольны. До сих пор я видел горы только издалека, в Средней Азии. Теперь они мне тоже очень понравились.

Оставался еще почти месяц отдыха. Я провел его большей частью на

Водной станции ОГУ, под Ботаническим садом. Мы жили на даче на

Рион и 400 свиней

Пролетарском (Французском) бульваре. Рано утром я по берегу бежал до причала. По правилам, которые устанавливали пограничники, он открывался в 6 часов. Иногда сторож еще спал, я знал, где ключи, размыкал лодки, скрепленные цепью, записывался в журнал, сам с трудом спускал на воду гичку-одиночку и "жал на горизонт". Квалифицированный Рион обучил меня основам техники гребли на спортивной лодке. На каких-то соревнованиях мы с ним на "двойке" выполнили норматив II спортивного разряда.

С первых дней учебы новых студентов начинали вовлекать во всякие кружки, по предметам и художественной направленности. Наверно после удачного выступления на семинаре одним из первых я оказался старостой кружка по ОМЛ. Руководил наш лектор доц. Бельфор. Не помню, чтобы кружок работал активно. Конечно, большинство первокурсников записалось в Геологический кружок (руководитель проф. Е.А,Гапонов). Мне был поручен доклад о происхождении черноморских лиманов. Эта же тема стала основой курсовой работы.

В стране широко развивалась художественная самодеятельность. Профсоюзы выделяли финансовые средства. Выступления артистов-любителей из крупных коллективов, в т.ч. вузов, конечно, бывали высокого уровня, практически не уступая профессиональному.

Объявления приглашали в многочисленные кружки. Руководил этой деятельностью Студенческий клуб. Там командовал обычно кто-нибудь из студентов в возрасте, платили даже какие-то копейки из фондов профсоюза. Я записался в кружок по обучению игре на аккордеоне. Когда-то обучался на фортепьяно, знал нотную грамоту, подумал, что дело пойдет. Записался и Рион. Я рассказывал, что мой друг был начисто лишен музыкального слуха. Но решил от меня не отставать. На первом же занятии председатель Студклуба, юрист, объявил, что аккордеон сломался и предложил (пока) пойти в духовой оркестр. Мы с Рионом получили по трубе под названием тенор и сразу начали разучивать свои партии в исполнении советского Гимна. Никаких нот, нужно было только нажимать на клавиши в записанной последовательности, дуть и выдерживать темп. От руководителя оркестра пахло вином. Инструмент можно было брать домой, чтобы самостоятельно заниматься. Рион развлекался, в выходной выставлял трубу в окно и во всю силу своих могучих лёгких извлекал мало приятные звуки, которые были слышны наверно на всей нашей улице.

Родители отнеслись к этому делу неодобрительно. Папа сказал, что у "духоперов" часто развивается туберкулез. Короче, через какое-то время мы свои трубы сдали, несмотря на протесты Студклуба.

Постоянно работали хор, эстрадный оркестр, несколько танцевальных групп. Драмкружок, иногда в объединении с кружком Консервного института, представляли пьесы в полном объеме, помню "Оптимистическую трагедию" Вс.Вишневского и разоблачающую язвы капитализма инсценировку по Т.Драйзеру "Закон Ликурга".

Каким-то образом я попал в танцевальную группу. Однажды выступил "за университет", потом несколько лет в коллективе нашего факультета. Нами руководила студентка юрфака Инна Реформатская, сама отличная танцовщица, когда она окончила учебу, готовились и выступали сами. Наиболее удачными оказались два номера. Менялся состав участников, а они всё существовали. Это украинский народный танец и кадриль. Последняя позже стала называться "Геологическая кадриль", потому что кавалеры были в форме. Были еще номера, в которых я выступал.

Украинский танец

Слева вверху: автор, Слава Волков, Эрик Ткачук, географ Танащук; внизу: Маша Овчарук, Алла Хоменко, Инна Реформатская, Горик Кофф, географы Валя Дьяченко и Инна Чигридова. Справа: с Аллой Хоменко мы плясали в первой паре

Приходилось участвовать в концертах не только в ОГУ, но и в подшефных организациях - в колхозах Велико-Михайловского района, в школах. Обязательными были "гастроли" на избирательных участках в дни выборов. Дело ответственное, здесь бдели партийные органы городского уровня.

В университете каждый год проводился межфакультетский смотр-конкурс художественной самодеятельности. Программы оценивало строгое жюри. Принимались во внимание и выступления на других площадках. Наш факультет всегда был в числе передовых. Особенно удачно мы представили программу, когда я учился на IV курсе. Все выступления были связаны единой идеей. В прологе на сцене вокруг почти настоящего костра будто бы сидели геологи и вспоминали прошлые годы. Отсюда начинался концерт. Конферанс (Монюшко и

Геологическая кадриль

Слева направо: Валя Дьяченко, Танащук, Маша Овчарук, автор, Алла Хоменко, Эрик Ткачук, внизу - Игорь Зелинский

Зелинский), авторская песня, номера на неплохом уровне. Без сомнения в тот раз мы были на голову выше остальных. Но партком не дремал! Исторический факультет (идеология!) был специально отмечен "за идейность", а переходящий

приз за I место разделили с нами. Но и здесь мы отыгрались: отобрали призовую вазу и отнесли в кабинет нашего декана, а историкам оставили подставку от нее.

Некоторые университетские исполнители снискали общегородскую славу. Например, польский квинтет - две девушки-польки с биофака и мои сокурсники Ежи Федак, Мариан Субета и Игорь Зелинский. Наибольшим успехом в их исполнении пользовались популярные песни "Направо мост, налево мост..." и "Автобус червоный". Тексты на польском и русском. Были и другие вокальные группы и солисты. Очень неплохой хор. В сопровождении эстрадного оркестра выступали пары акробатов, городские мастера и наши Рион с Витей Семеновым (руководитель оркестра сам мастер спорта по акробатике).

Когда в ОГУ проходили большие праздничные концерты в Актовом зале главного корпуса или в одесских театрах, желающих попасть со всего города было очень много. Дружинники не справлялись с толпой, были случаи, приходилось вызывать милицию.

Конферанс вели наш Шура Монюшко (сам он превосходно читал басни и сатирические миниатюры) и сверстник с филфака Вова Загоруйко. Большую часть текстов, в т.ч. в стихотворной или песенной форме, писал Горик Кофф. Эта пара стала предтечей будущих знаменитостей Карцева и Ильченко. В начале деятельности последних автором их выступлений до Жванецкого, потом одновременно с ним был Кофф. Выступали и другие хорошие исполнители, к примеру Додик Макаревский в Консервном институте (кстати, выпускник нашей школы), но наши были лучше, на мой взгляд, просто иной уровень.

Конферанс и все номера художественной самодеятельности строго контролировались партнаблюдателями. Они определяли темы, доступные для критики. Конечно, хозчасть - в общежитии неисправен титан, не дали автобус для проезда в новый корпус на Французском бульваре и т.п. Разрешалось подтрунивать над рыболовными пристрастиями нашего Декана (написал книжку, как "на крючка поймать бычка"). Постоянным объектом уколов был декан химфака Дремлюк. У химиков было отдельное здание, а мест для занятий почему-то не хватало. Пришлось заниматься во вторую смену. Шура с Вовой разыграли сцену, когда студент "на десятую пару пришел". И несчастному "представилось вдруг, как на мягком просторном диване отдыхает товарищ Дремлюк".

Однажды Горик сочинил сценку с участием секретаря "одной организации", которого условно звали Михаил Кондратьевич. Секретарь парткома ОГУ Михаил Кондратьевич Симоненко (вел у нас на курсе семинар по политэкономии, позже секретарь Одесского горкома) сказал: "Да, товарищ Кофф, товарищ Монюшко, смешно, интересно. Но...не надо! Назовите место действия по-другому, а вашего героя, скажем, Аполлон Иванович". Так и поступили.

На V курсе Горик задумал, обсудил с нами и начал писать "эстрадно-сатирическое обозрение". Постепенно оно разрослось до двух отделений с большим количеством действующих лиц. Впервые было представлено на новогоднем вечере в Оперном театре под названием "Любовь с первого взгляда или нетипично, но бывает". Потом несколько раз показано в городе, имело неплохую прессу. Во время "занятий ночью" с Гориком я тоже вложил в текст свои 5 коп. и выступил в небольшой роли. Украшением спектакля стали специально для него написанные песни в исполнении Игоря Зелинского и первокурсницы Жанны Жабко. Мне и сейчас жаль, что они не опубликованы.

Не помню, с чего началась дружба с Кишиневским университетом. Обменивались делегациями, которые включали концертные бригады и спортивные команды. Встречи пользовались успехом, зрители тепло принимали приезжих самодеятельных артистов, а спортивные соревнования проходили в острой борьбе.

Много внимания уделялось общественной работе. И партийная, и комсомольская организации по численности и достижениям получили права райкомов. Комсомол активно участвовал во всех областях жизни вуза (под присмотром партии, естественно). На общефакультетских собраниях обсуждали не только решения партсъездов и персональные дела провинившихся, но и всякие интересные темы. Например: во время производственной практики студентов МГУ произошло несколько несчастных случаев со смертельным исходом (один из них в экспедиции, где в то время работал я). Выпускники МГУ геологи и географы выступили со статьей в "Комсомольской правде" с обоснованием необходимости специальной подготовки будущих экспедиционных работников. Называлась она "Завтра в трудный путь". Широко обсуждалась. И у нас прошло с таким же названием темы комсомольское собрание.

Моя общественная деятельность была связана больше всего со спортом. Был членом Совета Университетского спортивного клуба (УСК). Дважды избирался в комсомольское бюро факультета. В один год к моему большому нежеланию, деваться было некуда, пришлось принять агитационно-пропагандистский сектор и работать в тесном контакте с партийными деятелями. Агитаторы, шефские концерты, университетская пресса и еще много чего. К примеру, на факультете недостаточно активно прошла подписка на многотиражку "За науковi кадри", так мне решением главного бухгалтера задержали выплату стипендии. Выборы - отдельная головная боль. И, как назло, в тот отчётный период они состоялись два раза.

В нашей зоне ответственности было два жилых дома. Нужно было вместе с членами избирательной комиссии ходить по квартирам, уточнять списки избирателей, потом их агитировать. Реакция на такую агитацию часто бывала негативной, мы становились проводниками существующей политики. В других случаях люди, особенно пожилые, просто хотели поговорить, угощали чаем с вареньем. Кульминационная точка - сам день выборов. Существовало негласное указание - обеспечить явку избирателей на голосование в как можно короткие сроки, чтобы потом рапортовать о высокой сознательности и общественной активности советских граждан. На избирательных участках вывешивались "молнии": "Внимание! К 11 часам проголосовало 80% избирателей!". Тогда избирательные участки работали с 6 утра до полуночи, закрыть их нельзя, уйти членам избиркома тоже, но все равно надо, чтобы проголосовали пораньше! И надо же, в одном из "наших" домов, через улицу от нашего главного корпуса, жили работники горкома и обкома партии и горисполкома. Все они с утра уезжали суетиться и осуществлять руководство и приезжали голосовать только во второй половине дня, чем портили показатели по нашему избирательному участку на П.Великого,2. Был там один вредный старик (помню образ и фамилию), родитель одного из этих боссов. Он когда-то, еще до революции 1917 года был внештатным корреспондентом большевистской газеты "Правда". Во время кампании с агитаторами беседовал дружелюбно, но в день выборов, несмотря на просьбы и уговоры, осуществлял свое конституционное право и приходил голосовать за 5 мин до закрытия.

Участки были очень посещаемыми местами. Там проходили концерты, работали буфеты, где можно было найти дефицит, который не увидишь в обычные дни.

За время учебы в ОГУ сменилось несколько комсомольских лидеров. На первой отчетно-выборной конференции, где я был делегатом от факультета, с удивлением увидел на председательском месте в президиуме учителя из нашей школы по фамилии Котов. Я знал только, что он преподает в средних классах и зовут его Виктор Емельянович. Ходил с палкой в костюме из военной американской ткани. Его сменил через год мой старый знакомый по институту Таирова и эвакуации Алеша Богатский. Мы с ним нередко встречались до этого на водной станции. Алексей Всеволодович был или аспирантом, или уже кандидатом наук. Через какое-то время он стал профессором, деканом химфака, утверждал мою дочь в студенчество в качестве ректора. Затем ушел во вновь открытый в Одессе химический НИИ. Закончил свою деятельность академиком, главой Южного центра АН Украины. Последним в мою бытность комсомольским секретарем стал аспирант-филолог Радик Иванов. Последних двух я хорошо знал, был, так сказать, вхож в их круг, иногда даже получал персональные задания.

Сразу после начала первого учебного года в ОГУ на каждом факультете были созданы Спортивные советы. А на нашем меня назначили его председателем. Всех студентов вовлекали в добровольные общества - содействия армии, авиации и флоту, Красного креста, спортивного общества "Наука", объединявшего вузы (позже преобразовано в "Буревестник"). Во всех этих обществах нужно было платить небольшие членские взносы. Народ всячески от этого уклонялся и по финансовым соображениям, и по неорганизованности. По обществу "Наука" наблюдалась большая неуплата взносов. Кто-то наверху за этим следил, и одна из основных задач Спортсоветов состояла в ликвидации этой задолженности.

На Кафедре физвоспитания я получил списки должников и начал ходить по курсам. В процессе этой работы, наверно как никто другой, познакомился с личным составом. Уговаривал, упрашивал, разъяснял, пугал. В итоге, сам удивлялся, удалось в значительной степени задачу решить.

В том же году учреждено переходящее Красное знамя за успехи в спортивной работе. Составлена таблица показателей, в баллах оценивались места, занятые представителями факультетов в университетских соревнованиях, участие в сборных командах ОГУ, выполнение разрядных нормативов и проч., включая сбор членских взносов по ДСО "Наука". По итогам 1952 -53 учебного года это знамя завоевал наш факультет. Предполагалось, что вручать его будут декану, но А.М.Смирнов передоверил почетную обязанность мне, я получил знамя в торжественной обстановке.

Прошло несколько лет. В кругу товарищей по работе мы вспоминали годы учебы, каждый в своем учебном заведении. Мой друг назвал общественную работу "мышиной возней". Я с этим не согласен. Да, многое из того, что происходило, теперь кажется смешным анахронизмом. Но тогда мы считали это полезным и искренне верили, что делаем нужное дело.

На втором году учебы начали читать ряд специальных дисциплин - палеонтологию, историческую геологию, кристаллографию. Физика, по химии серьезные качественный и количественный анализы. В преподавании общественных наук бытовала практика: первый год читал сильный лектор, на втором году послабее. Так было и у нас с ОМЛ, на смену блестящему лектору Бельфору пришел И.М.Фролов. Сказать, читал неинтересно - не сказать ничего. Да еще перлы типа "партия сделала поворот в своей политике на 360 градусов".

Народ начал пропускать лекции, в аудитории стоял шум. Больше играли в "морской бой", чем конспектировали. Преподаватель даже обращался за помощью в комсомольское бюро, при этом признавал свои недостатки.

Витя Семенов очень похоже изобразил лектора. А Игорь Зелинский сделал подпись:

Он за кафедрой стоит,

На студентов он глядит,

Очень часто чушь плетет,

Выгоняет и орет.

Знаменит он и мастит,

Сзади лысина блестит,

Ходит он в пальто на вате,

Произносит часто: "Фатит!"...

...Вам понять без лишних слов -

Это наш И.М.Фролов.

Горик тоже не конспект писал.

...Старался лектор наш безвредный.

Биологический Бездетный

Сидел, умом наверно мал,

И всё старательно писал.

А наш Бездетный - парень умный,

Дремал, печальный и бездумный,

А Сташек тер свое лицо

И изредка мычал лишь: "Цо?".

... Вот наблюдения поэта.

Так тошно - белый свет не мил!

И положительный Субета

"Холера!" мрачно говорил.

В кинотеатрах шел новый фильм "Серебристая пыль" о происках поджигателей новой войны. Чтобы его посмотреть, произошел массовый побег с лекции по ОМЛ. Кофф на этой лекции не присутствовал, но в кино не ходил, что дало ему основание выступить с критикой в многотиражке.

Английский кончился. "Основы"

Читаться были уж готовы,

И вот для чтения "Основ"

Неторопливо шел Фролов.

Тихонько крадучись под стенкой,

Макс, Подражанский, Кириченко,

Рион и Жора, Кира, Вита,

Чтоб дело было шито-крыто...

Мол, мы не пишем все равно,

Решили посетить кино.

Но присмотритесь, кто же это:

Экс-председатель Спортсовета,

Два мощных лидера из прессы,

Туристский "кит" с солидным весом,

"Кит" из досаафовской среды,

А также прочие "киты"...

Печально староста вздыхал,

Ведь был не из другого теста,

Он рапортичку заполнял

И думал, хватит ли в ней места?

Комсорг был мрачен неспроста.

"Что делать?" думал он с усильем.

Пусты скамейки. А места

Покрыты серебристой пылью.

Было разбирательство в деканате, но - удивительно!- никто не пострадал. Прошел слух, Фролов на экзамене будет требовать конспекты. Но обошлось без эксцессов, а материал знали из учебника.

Потом были политэкономия, философия. С капитализмом все как-будто ясно, К.Маркс достаточно четко изложил. А вот когда перешли к условиям и экономике социализма... То же с двумя частями философии. Диалектический материализм - Гегель, Фейербах, Энгельс. Кстати, читать первых двух можно было только по особому разрешению, труды хранились в Спецфонде Научной библиотеки, мы получали их идеи в изложении.. Исторический материализм в подаче наших лекторов - одни слова. В конечном счете, лично я философии не знаю. Не могу читать известных авторов, чьи произведения сейчас вполне доступны, на каждой странице множество непонятных терминов. Этот итог не удивителен, если вспомнить разгром общественной мысли в 40-х годах прошлого столетия: партийные решения о журналах "Звезда" и "Ленинград", о формализме в музыке, лысенковщину, борьбу с "безродными космополитами". В результате - почти что уничтожение передовой научной мысли гуманитарного и частично естественного направлений.

После II курса была полевая геологическая практика. Она проводилась в Побужье, где хорошо обнажены древнейшие образования Украинского кристаллического щита. Только через годы ее по примеру ведущих вузов Москвы и Ленинграда перенесли в Крым.

Обследовали различные отрезки долины реки Ю.Буг. Начинали от райцентра Гайворон, далее остановки в с.Сальково (поселок сахзавода), Первомайске, Вознесенске и Николаеве. Руководил практикой наш куратор Михаил Иванович Савченко. Было ему тогда 37, участник войны, физически сильный. Однажды на спор выпил за вечер 28(!) кружек пива (не нынешних элегантных стакана или фужера, а по поллитра каждая). Остроумный. Никаких проблем во взаимоотношениях. В этот раз ему помогал оставленный на факультете недавний выпускник Борис Иванович Романенко.

Мы совершали маршруты по долине реки. Учились описывать встреченные отложения, геологические структуры, рельеф местности. Со временем эти описания по указанию руководителя начали делать вслух мы сами поочередно. Бывали довольно длинные переходы. Всё приближено к реальным полевым условиям. Однажды шли за десяток километров в район с.Котовка, чтобы посмотреть в маленьком обрывчике косослоистые пески, где, как сообщил Б.И.Романенко, был найден Planorbis (ракушка), свидетельствующий о медленном течении реки. На обратном пути еще промокли под дождем. По дороге я сочинил об этом на известный мотив:

Гайворон - Котовка.

Долго шли без толку.

На плечах котомка,

Сбоку молоток.

Вел вперед нас Мишка,

Шли мы долго слишком

И нашли в Котовке охристый песок...

Потом это распевали на курсе.

Жили в школах, где одесситов уже хорошо знали. Спали на соломе. Питались, чем бог послал, в местных предприятиях Общепита, с базаров. Рион описал в юмористическом стиле наш быт в письме домой. Его мама Берта Давидовна побежала к моей бабушке: наши дети голодают! Надо что-то делать! Бабушка тоже разволновалась, но предложила все-таки сначала ситуацию уточнить. Письма тогда оборачивались туда-обратно за три-четыре дня. Я сердито ответил, что все в полном порядке и не надо этого "бертодавидизма". Мама моего друга успокоилась, но пообещала для меня: пусть только вернется, я ему дам "бертодавидизм"!

В пунктах остановок устраивались товарищеские игры с местными в волейбол, баскетбол. Ездили на рудник по добыче графита в с.Завалье. Попасть в шахту на экскурсию могли только несколько человек, исходя из наличия комплектов спецодежды. Разыграли жребий. Все были разделены на бригады, в нашей выиграл бригадир - Рион. После Слава Волков жаловался, что бумажку с

заветным крестиком разыгрывающий Рион зажал в складке своей могучей

Приток Ю.Буга р. Мертвовод

Витя Семенов и Максим Панченко

ладони. Вдруг выясняется, что нашелся еще один шахтерский "костюм". Я стоял ближе, он достался мне. В шахте, конечно, интересно, но восторга не испытал. В жизни приходилось еще пару раз спускаться под землю, впечатления те же - пещер, шахт, других подземных помещений не люблю (метро не считается).

Перед спуском в шахту

Слева направо: Рион Смирнов, Мариан Носек, Маша Овчарук, Саша Мельник, Кира Прихожаева, автор, преподаватель Б.И.Романенко

Гуляли по девочкам, кое-кто поздно. Против таких принимали меры, чтобы не будили при возвращении. Ну и из соображений высокой морали. Так, бодро мурлыкающий под нос Баканов перед входом в класс, где обитал мужской состав, сразу обеими ногами вступил в таз с водой. Сильнее пострадал великовозрастный Коля Никола. По непроверенным данным нашел в селе вдовушку, это почему-то задело. Раз ночью его возвращения ждали. Была устроена целая система. Помня случай с Бакановым, Коля был осторожен. Тихо приоткрыл дверь, в это время ему на голову вылилась вода, затем с грохотом упало ведро. По этому сигналу в него полетели башмаки. Коля страшно возмутился. "Халяви!"- кричал он с одесским прононсом.

В середине практики случилось ЧП. Все ходили с полученными на факультете казенными геологическими молотками, только у Максима Панченко был свой собственный. В один день во время описания обнажения этот молоток оказался в руках у Виктора Баканова. Вместо работы он взял лупу и начал выжигать на ручке солнечным лучом разные сюжеты типа "Макс- подарок женщинам на 8 марта". Максим, человек вспыльчивый, когда увидел результаты творчества, рассвирепел. Закипела ссора. Максим видимо толкнул художника. Тот тоже завелся и замахнулся молотком. Кто-то Максима успел оттолкнуть. На его груди образовалась дугообразная ссадина, а так удар пришелся бы по голове. Только вчетвером, включая руководителя практики, удалось его сдержать.

Маршрут был прерван, сразу же по возвращении состоялось открытое комсомольское собрание. Баканову припомнили не только его легкомыслие, но и все другие прегрешения. Последним выступал Михаил Иванович Савченко. Он сказал, что независимо от нашего решения отправляет виновника, вместе со своей докладной, с практики за грубые нарушения дисциплины и техники безопасности. Решение собрания было единогласным: исключение из комсомола.

Возможные последствия? Как минимум, незачет практики и пропуск года учебы. Но самое вероятное - отчисление из университета. Так и случилось. Мама Баканова, старый работник ОГУ, ходила, просила, но безуспешно. Виктор со временем перевелся в Кишиневский университет и окончил Геологический факультет через год после нас.

Будь мы постарше, возможно, не стали бы такими максималистами. Я видел Баканова в Кишиневе еще во время учебы. Позже случайно встретились в Алма-Ате, куда я приезжал в составе спортивной делегации Киргизского геологоуправления. Потом он работал в Кишиневе в изыскательском подразделении железной дороги. Он неоднократно заявлял, что никакого зла на Максима и на всех нас не держит. Похоже, говорил правду. Свои дни завершил в Москве еще до моего переезда.

Закончилась наша практика в Николаеве осмотрами песчаных карьеров. Игорь пригласил нашу компанию к себе домой, познакомил с мамой, младшим братом, обитателями двора.

Оставалось немного времени и денег, М.И.Савченко предложил съездить в исторический музей-заповедник Ольвию километров за 80. Мы с Игорем и Рионом остались в городе. Узнали, что здесь проходит республиканский чемпионат спортобщества "Наука" по волейболу и как раз в этот день в матче за I место встречаются команды Одессы и Харькова. Отчаянно болели, но наши, к сожалению, проиграли.

В Одессу возвращались пароходом "Пестель". Ночью было холодно. Рион отыскал место под скамьей, на которой восседали толстые тетки. Устроились там. Не слишком комфортно и гигиенично, зато тепло. Полевые условия!

Дома меня ждала интересная новость. Еще в прошлом году на семейном совете было решено купить автомобиль, чтобы улучшить связи между нами с бабушкой и институтом Таирова. По деньгам был доступен "Москвич" ( 900 руб, зарплата отца где-то около 100, бабушка собиралась использовать свои сбережения). Было это не так просто. Я записался в очередь где-то в сентябре или октябре, нужно было ежедневно отмечаться, максимально возможный пропуск - два дня, около автомагазина на углу Преображенской и Троицкой. Во время практики подошла очередь. С волнением я открыл гараж наших друзей и увидел изящную серенькую игрушку. Это был "Москвич -401", слепленный по образцу немецких малолитражек "Опель кадет" и "Опель олимпия", на оборудовании, вывезенном из Германии в счет репараций. Первому обращаться с ней выпало мне. Стал готовиться к экзамену по книгам, езде меня учил на загородных дорогах хорошо знакомый с еще довоенных времен институтский шофер. В середине августа успешно сдал экзамены и получил водительские права шофера-любителя.

Ездить в жизни, в частности на этой машине, много не пришлось. Но зато на работе в силу обстоятельств приходилось крутить баранки и легковых "газиков", и цистерн-водовозок, и тяжелых МАЗов, и двигать рычагами трактора. Но это все было впереди.

Спорт и физические упражнения занимали в моей жизни значительное место, начиная с детства, когда мы гоняли тряпочный мяч или консервную банку, катались на велосипедах, а зимой на коньках на льду Сухого лимана, плавали в море. Как сельский житель, выросший на природе, физически был подготовлен нормально. Кое о чем уже рассказал.

В каждом вузе была Кафедра физвоспитания и спорта. На первых двух курсах раз в неделю проводились занятия физкультурой, сдавался зачет. В ОГУ завкафедрой был А.И.Козырев. Сам спортом не занимался, просто после армии партия его трудоустроила. За каждый факультет отвечал определенный преподаватель, не только за занятия, но и за участие и успехи в соревнованиях. Среди них были специалисты, руководившие спортивными секциями, были тренеры, приглашенные со стороны. Университет располагал двумя спортзалами; старый, маленький, в женском общежитии и новый, только построенный, во дворе по Ласточкина (Ланжероновской), 28. На Французском бульваре - небольшой стадион, известная "баскетболка" на Щепкина, 12.

По спортивным результатам Одесский университет занимал одно из ведущих мест в городе. Наш Геофак отличался не только высокими показателями в успеваемости и хорошей художественной самодеятельностью. Здесь были сосредоточены и немалые спортивные силы. Многие студенты выступали за сборные коллективы ОГУ. Команды и отдельные спортсмены часто становились победителями межфакультетских соревнований. Основными конкурентами за общеуниверситетское верховенство в этой области в первые годы нашей учебы были студенты Юрфака. Это обстоятельство вполне объяснимо: будущие геологи и географы по определению должны быть хорошо подготовлены физически, а на Юрфаке преобладала городская молодежь, имевшая лучшие возможности для спортивного совершенствования. Уровень достижений был достаточно высок. Так, встречи мужских команд этих факультетов по баскетболу собирали зрителей со всего города. В последующие годы ситуация изменилась. Юридический факультет в ОГУ закрыли, прекратился прием студентов на геологическое отделение Геофака. Лидирующую позицию заняли студенты "многонаселенного" Физмата.

Первые занятия проводились на Водной станции ОГУ. Это там преподаватель А.Я.Луполовер выяснял мое отношение к Жанне Подражанской. Позже Абрам Яковлевич, тренер по легкой атлетике, спросил, не хочу ли тренироваться в его секции? - Твоя сестра известная в городе бегунья. Не хочешь продолжить семейную традицию? Знаю, что у тебя разряд по баскетболу. Но чего ты добьешься с твоим ростом? Я обещал подумать.

Как-то Игорь Зелинский потащил меня на тренировку на стадион "Пищевик" (теперь футбольный "Черноморец"). Вначале он прыгал в высоту (чемпион Николаева, брал 175 см). Потом красиво метал диск. От нечего делать я стал тоже прыгать сам. До изнеможения. Преодолел 140 см. Игорь сказал, что я использую стиль "перекидной" (надо же!), у нас так не прыгают, применяют "перекат". Позже я узнал, всесоюзный рекорд по прыжкам в высоту сильно уступал американскому (195 и 215 см). Именно по причине использования порочного стиля. А потом Валерий Брумель, прыгая "перекидным", довел мировое достижение до 228 см. На стадионе мне понравилось - солнышко, ветерок, люди бегают.

В это время начинались соревнования на первенство города по баскетболу. Университет выступал как отдельный спортивный клуб (УСК). Нужно было выставить 10 команд - четыре мужских, две женских, кроме того, своих "воспитанников", юношей и мальчиков, девушек и девочек. Из 17 вузов города такое могли себе позволить вместе с ОГУ только несколько институтов, причем часть представляла спортобщества - Пищевой и холодильной промышленности (Консервный), Политехнический, Гидротехнический, Инженеров морского флота ("Водник"), Медицинский ("Медик"), Педагогический ("Искра") и спортобщества "Пищевик", "Буревестник". Главным тренером команд ОГУ был Я.В.Захаржевский. Меня и Игоря Зелинского определили аж в 4-ю мужскую команду. Нашим тренером, собственно только руководителем игр, стал геолог-пятикурсник Шура Шпиков, сам игравший за 1-ю сборную. За нашу команду выступали студенты и аспиранты. Была она неплохой и выигрывала у большинства 4-х команд других клубов. Я провел в этом коллективе пару лет. Позже играл еще за 3-ю команду в волейбол.

У каждого игрока любого уровня есть приемы, которые удаются лучше, "коронки", говорят теперь. Скажем, Игорь, несмотря на небольшой для баскетбола рост, обладал отменной прыгучестью и хорошо работал под кольцом. Массивный химик Юра Ткач действовал, как танк. Я старался играть сзади. Шел бросок с дальней дистанции (соответствовал нынешнему трехочковому) с приличным процентом попаданий. Шпиков меня даже поругивал, считал, что с моими скоростными данными надо больше идти под щит. Да, конечно, но при 170 см и весе 60 и хотя не профессионалы, но в куче всегда можно хорошо получить по ребрам! Поэтому я еще освоил бросок "крюком", его сложнее накрыть даже при моем росте.

...Как-то я стал искать в интернете сведения о Славе Захаржевском. Информации о научных достижениях не нашлось, но, оказалось, он написал книгу об одесском баскетболе. История, результаты соревнований, составы команд, анализ отдельных матчей. Были такие запомнившиеся игры и у меня.

В городском чемпионате в зале Политеха в Малом переулке встречались УСК и "Медик". Клубные встречи обычно заканчивались поздно вечером встречами асов - 1-х команд. В тот день последними почему-то играли 4-е мужские команды. Матч проходил в упорной борьбе. Против меня рьяно действовал мой одноклассник, ныне студент Медина Виктор Ткачук. Игра подходит к концу. Шура Шпиков берет тайм-аут. Играть осталось две или три секунды, проигрываем очко. Нужно успеть сделать бросок и заработать два очка. План: я ввожу мяч из-за боковой линии, мне его возвращают, одновременно делая заслон, я бросаю со своей дальней точки. Так и сделали. Увы, в этот раз я промазал!

Потом в общей раздевалке возбужденный недружественный разговор с соперниками на повышенных тонах. В сутолоке Игорю порезали руку. Позвали тренеров, организаторов. Игорь сказал, что видел скальпель. Да ничего подобного, просто случайно задели пряжкой от поясного ремня! Выходим со двора. На улице от дерева отделяются три высоченные фигуры, нас накрывают огромные тени. Игорь только выдохнул: продолжение сцены у Оперного... - Как, ребята, порядок? Слава Захаржевский и два игрока, наши геологи-пятикурсники, Игорь Тростянский и Леня Гордиенко специально задержались до полуночи, на всякий случай решили подстраховать нас.

Первыми соревнованиями в ОГУ, в которых пришлось участвовать, было осеннее первенство по легкой атлетике. Во время ознакомительных бесед факультетские деятели выяснили, что в школе я бегал километровые кроссы и заявили меня на дистанцию 800 м. Соревнования проходили на стадионе СКА. Мне дали "шиповки" подходящего размера, взяли у кого-то из участников. Я надел такую обувь впервые. После старта своего забега с удивлением увидел, что бегу первым. Только перед самым финишем меня обошел геолог-третьекурсник Саша Селюнин. На трибунах наши студенты поддерживали его, меня просто никто не знал. Мой результат 2.17,4, до норматива III разряда не хватило четыре десятых секунды.

После этих соревнований со мной опять говорили тренеры. И где-то в начале следующего года, продолжая выступать в баскетбольных соревнованиях, я начал тренироваться в секции легкой атлетики. Окончательно решил наверно, когда узнал, что эти занятия посещает Мая Ричковская, с которой недавно познакомился.

Приметой времени (конец 40-х - 50-е с захватом чуть более позднего периода) было большое количество студентов-спортсменов еврейской национальности. И не только студентов. По последним данным сейчас на Украине живет 63 тыс евреев, тогда в одной Одессе их было на порядок больше. Назову для примера некоторых ведущих в своих коллективах спортсменов по видам спорта, многие из них выступали за сборные команды города. И не только традиционно в шахматах, где царствовал чемпион СССР и Олимпиады Ефим Геллер.

Футбол. Команда "Пищевик", выступавшая во 2-м дивизионе чемпионата СССР, кумир местных болельщиков хромоногий Мотя Черкасский (если бы тогда знали, нарекли бы его "Гарринча"), Федя Спивак по прозвищу "Манечка".

Баскетбол. Моня Ханцис, Игорь Крузе, Ося Кессельман (все Консервный ин-т), Шура Шпиков, Эмиль Школьник (ОГУ), Юра Белгородский (Политех), Футерман ("Пищевик"), Ботвинский ("Локомотив"), Фимы Гельфенбейн (Педин) и Зубокрицкий (Водный ин-т).

Волейбол. Женя Белорусец (Политех, ОГУ), Марк Барский (вечный студент разных вузов), Борис Пресгурвиц (Медин), Эдик Вайсберг (Гидротех).

Легкая атлетика. Спринтер Изя Мер, прыгун тройным Володя Кацман(оба Педин), прыгун в высоту Женя Вонсович (Медин), стайеры Эдик Йоффе, Володя Эпштейн (оба Институт связи).

Парусный спорт. Виктор Гликман (Политех), Гарнецкий (ОГУ).

Среди этих спортсменов - победители и призеры крупных соревнований, от городских до международных. Чтобы не затягивать рассказ, не буду вспоминать пловцов, представителей силовых единоборств и др. Еще только: заведующие кафедрами физвоспитания институтов Связи - Фракман, Консервного -Ямпольский.

Еще больше подобных представителей выступало на более низких уровнях. Даже самым ярым борцам с "безродными космополитами" было ясно, если ограничить представительство по национальному признаку, можно закрывать соревнования, выступать будет просто некому.

Еще одно. Среди спортсменов было значительное число участников войны, в т.ч. инвалидов, для которых тогда отдельных соревнований не было. В Одессе таких не запомнил, известные примеры: один из сильнейших в Европе метателей молота Александр Канаки (ранение - раздроблена лучевая кость правой руки); один из лидеров харьковского волейбола однорукий Григорий Питомец. А вот болельщиков помню хорошо, приезжали через весь город на своих костылях-палках-колясках поддержать университетские команды.

В секции легкой атлетики два тренера. Вначале я был в группе А.Я. Луполовера. Он работал в основном со спринтерами, по своей прошлой спортивной квалификации. Я делал какие-то упражнения, чему-то учился. Через некоторое время ко мне подошел другой тренер В.Г.Староверский и объявил, что отныне со мной заниматься будет он. Моей специализацией станет бег на дистанциях 400 и 800 м. И местом "прописки" наряду с ОГУ и ДСО "Наука" станет Городская спортивная школа молодежи.

В группе Староверского было сначала человек 8 - 10, потом она разрослась до двух десятков. В большинстве это были студенты вузов - ОГУ, институтов Связи, Политеха, Водного, Педина и др., также студенты техникумов, молодые рабочие и даже старшие школьники. Туда приняли и моего сокурсника Толю Бездетного (бег на 10000 м).

Владимир Герасимович, в прошлом отличный бегун-средневик, рекордсмен Одесской области. После окончания истфака ОГУ остался в университете, преподавателем на Кафедре физвоспитания. Заочно закончил Киевский инфизкульт, стал тренером городского масштаба. Уже после меня получил звание заслуженного тренера республики, долгое время руководил городской легкоатлетической федерацией. Его жена Тамила живет в Канаде, нашла меня по моим выкладкам в интернете, переписываемся и сейчас. Староверский считал себя не только нашим тренером, но и педагогом-воспитателем. Читал нам мораль. С большим чувством юмора, но за непослушание на тренировке можно было легко схлопотать резиновой скакалкой по ногам. Водил нас в театры, филармонию, сам покупал билеты в счет стипендии, кроме повышения культурного уровня это было способом релаксации перед ответственными соревнованиями. В то время в Украинском театре шла пьеса, в которой рассказывалось, как молодого спортсмена втянули в банду, главарем которой был его тренер по кличке Шеф. Конечно, после этого мы своего за глаза только так и называли.

В нашей группе наверно в одной из первых в Союзе начала применяться методика тренировок, основанная на больших нагрузках. Идея проста - чтобы развить выносливость, бег с высокой скоростью должен стать привычным состоянием для организма. Этот путь привел к успеху наших выдающихся современников - бегунов Эмиля Затопека и Владимира Куца. Большинство тренировались 3 - 4 раза в неделю, мы начали с 5, постепенно дойдя до ежедневных, а раз в неделю было две тренировки в день, это не считая обязательной утренней разминки минут на 40. Каждый работал по индивидуальному плану на месяц - полмесяца. Шеф заботился о медицинском обеспечении оптимальных условий тренировочного процесса и достижения высоких результатов в соревновательный период. За нами постоянно наблюдали во Врачебно-физкультурном диспансере, время от времени врач присутствовала на тренировках, снимая показания (давление, пульс, частота дыхания), в объемы нагрузок при необходимости вносились коррективы. Однажды Шеф подозрительно долго справлялся у меня о самочувствии, потом вдруг направил меня на полное обследование. Рассматривая принесенное медицинское заключение, сказал, что есть небольшие элементы переутомления, но в целом не страшные. Потом раскололся: оказывается, к нему приходила моя бабушка! Как его нашла, не знаю. Она сообщила, что ребенок (т.е. я) слабый, болезненный, работать тяжело ему нельзя и самое лучшее - прогнать его вообще из этой, как ее, секции. Я был вне себя. Это я, который в детстве почти ничем не болел, слабый и болезненный? И вообще, по какому праву! Шеф меня остановил: "Бабушка у тебя - что надо! Я ей все рассказал. А решать тебе. Мы все хотим, чтобы ты оставался с нами. Надо поднакачать силенок и так побежишь, что все только спину твою будут видеть! А ее попроси, пусть кормит жареной печенкой с кровью, тебе полезно для общего укрепления". Я успокоился, серьезно с бабушкой переговорил, мы взаимно признали ошибки. Она обещала впредь подобных акций без моего ведома не предпринимать. Зато печенку (жареную с двух сторон на раскаленной сковороде и полусырую внутри) я теперь ел.

Шеф следил за достижениями спортивной науки и старался внедрять их в практику. О больших нагрузках уже сказано. Где-то узнал о "фартлеке" (такая игра скоростей) и сразу включил в планы наших занятий в зимнее время. Это было задолго до сообщений в русскоязычных источниках. Многократный чемпион Э.Затопек считал одной из составляющих своих успехов подсадку тканей, которую сделал ему по своим разработкам одесский академик В.П.Филатов. Эту идею намного раньше, только на виноградных кустах, реализовал с моей технической помощью мой отец. Шеф решил попробовать таким способом улучшить наши результаты. Медицинский курс заключался в серии довольно болезненных хирургических операций. Сам я его до конца не довел, а особых достижений ни у кого не было заметно (так же, как и на винограднике).

После соревнований. Стадион "Пищевик", Одесса

Слева направо: Шеф, Леня Бешенковский(ОГУ), Марик Гойхман (Политех), автор, Олег Шендеров (Гидротех)

Народ в группе подобрался веселый, интеллектуально развитый. Несмотря на тяжелые тренировки, много смеялись, беспощадно вышучивая друг друга. Не дай бог, попасть на язык по какому-нибудь поводу (хорошо, что не сразу узнали о визите бабушки!). Выпускалась даже стенгазета "Копыто" (нас в городе называли "конюшня", потому что бегали, как лошади), где помещались юмористические материалы, иногда в стихах. Большие праздники порой отмечали вместе. Помню встречу Нового Года в спортзале, веселились до утра, хотя на большую компанию было всего несколько бутылок шампанского.

Собрались специалисты в разных дисциплинах - бегуны на средние и длинные дистанции, мастера спортивной ходьбы, среди них участники сборной города, чемпионы Украины. Шеф, бывая недовольным нами, выговаривал: как не стыдно, почти все перворазрядники и мастера спорта, а такое...Это было преувеличением. Результаты советских легкоатлетов сильно уступали американским. Одной из мер по ликвидации этого разрыва было ужесточение разрядных норм, поэтому многие свои прежние разряды потеряли. Мастер спорта у нас был только один, земляк Зелинского и мой приятель Алеша Иванов. И это звание он заработал за установление мирового рекорда на неклассической дистанции 1000м (2.22,6). Существовало тогда поветрие - чтобы снять комплекс неполноценности, бить рекорды на нестандартных или мало популярных дистанциях (что-то вроде попадания в Книгу Гиннеса). Я сам участвовал в матче Одесса - Николаев, во время которого был установлен мировой рекорд в эстафете 10х1000м. Однажды стал рекордсменом страны в юношеской категории в эстафете 4х800м, правда, его очень скоро отобрали москвичи.

Техническое оснащение спорта сильно отличалось от нынешнего. На стадионе бегали не по чистому упругому синтетическому покрытию, а по гаревой дорожке. Построить такую - большое искусство. В неглубокий котлован загружалась смесь из глины, песка, крупной угольной золы и угольной крошки в соотношении, зависящем от особенностей этих материалов. Иногда дорожка оказывалась слишком мягкой, малейший дождь, и бегуны становились грязными, как известное животное в луже. Правда, в этом случае можно было косвенно оценить качество работы спортсмена: если грязь на затылке, на плечах, значит бежал во всю, если не выше пояса - сачковал. В Одессе новую беговую дорожку на центральном стадионе "Пищевик" строил признанный мастер из Киева. Как, не знали, но получилась она необычного оранжево-коричневого цвета (обычно гаревые дорожки бывали темно-серыми или черными) и очень жесткой. По общему мнению пользователей хорошо подходила для соревнований, но постоянно тренироваться на ней плохо - мышцы забьешь.

"Конюшня" Помню не всех. Слева направо стоят: Сергей Корнован, 7-й - автор, Леня Бешенковский, Володя Ситников (все ОГУ), Эдик Йоффе (Связь), Саша Ситников (Консервный); сидят Володя Эпштейн (Связь), Сева Сахаров (ОГУ), Игорь Никеров (Связь), Толя Стежар (рабочий), В.Г.Староверский -"Шеф", Костя Муравьев (Политех), Алеша Иванов (ОГУ), Зинцов (Связь), Марик Гойхман (Политех)

В дефиците была спортивная форма. Мастерам заказывали атласные трусы, рядовые спортсмены обрезали обычные "семейные". Майки носили сиротских оттенков - грязно-синие, сиреневые и т.п. (одесские мальчики-юноши долго выступали в черных пиратских майках, видимо был большой запас). Нелегко было "достать" шерстяной тренировочный костюм. В пользовании университетских легкоатлетов такой был один(!), передавался от одного к другому. Обладание им свидетельствовало о достаточно высоком уровне результатов и некоем общественном признании.

Не существовало еще современных аккуратных беговых туфель с набором разных шипов и ключиком. В магазинах они вообще не продавались, распределялись по каким-то каналам. Внутри кожаной подметки была металлическая пластина (в ширпотребских алюминиевая, в мастерских стальная), в которую упирались широкой, с нынешний полтинник, шляпкой "гвозди", длина которых зависела от назначения: у спринтеров примерно 2,5, у стайеров 1,5 см. Иметь такие (на время!) - большая удача. И у меня они появились далеко не сразу, что было отражено в посвященном мне сонете.

...Страдал Подражанский напрасно.

Сидел он в печали глубокой.

О чем же он думал, несчастный?

Он думал о ней, о далекой.

Такие печальные думы -

Смотреть даже было противно.

О чем же он думал, угрюмый?

Об обуви думал спортивной!

В теплое время года мы тренировались на центральном стадионе "Пищевик" или на стадионе СКА, в холодное базировались в спортзале университета. Шеф всегда "столбил" время с 22 часов. В действительности мы собирались часа на полтора раньше, быстро переодевались, чтобы не мешать занятиям других, и входили бежать кросс по улицам. Транспорта тогда было мало, мы практически никому не мешали. Потом в зале делали различные силовые упражнения, в заключение играли в баскетбол. Успевали еще выпить томатного сока в открытом до полуночи "Гастрономе" на Дерибасовской. Иногда совершали длинные пробежки за город, собирались и переодевались у Шефа, который жил на Молдаванке.

Соревнований по легкой атлетике летом бывало много, практически каждую неделю. Главные из них - чемпионаты города и области, первенство вузов. Наш тренер стремился обеспечить участие всех своих в соревнованиях высокого уровня, кто не попадал в сборные города, "Науки" (потом "Буревестника") выступали в качестве "подставы" в республиканских, всесоюзных первенствах более слабых обществ ("Урожай", "Колхозник" и др).

Наверно самыми популярными соревнованиями в Одессе в 40-е - 50-е годы были легкоатлетические эстафеты по улицам города. Люди занимали места у бровки тротуаров за пару часов до начала. Весенняя, спринтерская, проходила по Екатерининской улице от Привоза до памятника Дюку де Ришелье на Приморском бульваре, она включала этапы по 200 - 400 м. было их, кажется, 7. Осенная длиннее, 11 этапов от 150 до 800 м, трасса проходила по Екатерининской до М.Арнаутской и обратно по Пушкинской, старт и финиш около Дюка. Соревновались отдельно женские и мужские команды в категориях школьников, учащихся ремесленных училищ, производственных коллективов, средних и высших учебных заведений. Число забегов превышало полтора десятка. Венцом соревнований были последние - "забеги асов", в которых стартовали сильнейшие (команды ряда вузов, военных училищ, некоторые другие).

Мне пришлось однажды выступить за команду своей школы. В первые годы учебы в ОГУ главными претендентами на победу были наши женская и мужская команды, студенты Института связи, девушки из Торгового техникума. Наши команды были сильными. Я уже обладал всякими спортивными регалиями, но тренеры отправили меня во II команду в качестве "заводилы". В том году университет заканчивали ряд сильных бегунов, естественно, хотели сделать это на мажорной ноте. Они обратились через меня ко II команде с просьбой "задавить красные майки (форма связистов) и проложить дорогу старшим", т.к. мы стартовали перед ними в отдельном забеге. Я бежал в середине, 400м по Екатерининской. Получил эстафету вторым, очень старался, сократил разрыв, но достать парня в красной майке так и не сумел. В таком порядке финишировали и мы, и, к сожалению, наша I команда. Перед крупными соревнованиями мы приглашались якобы на тренировочные сборы, это выражалось в получении талонов на питание, по которым можно получить продукты в определенных пунктах, иногда деньги. Шеф сэкономил какое-то количество талонов, чтобы коллективно отпраздновать победу. Вместо этого пришлось - увы- заливать горечь поражения, что и сделали в кафе "Антарктика", размещавшегося на месте знаменитого "Гамбринуса", описанного А.И.Куприным.

Спортивная общественность города

Слева направо: Леша Федоров, бегун из ОГУ,Р.П.Ямпольский, завкафедрой физвоспитания Консервного ин-та, А.К.Дюжев, волейбольный тренер, позже засл.тренер СССР, тренер национальной сборной, Е.П.Геллер, гроссмейстер, олимпийский чемпион,автор, М.И.Краковский, преподаватель географии ОГУ, футболист, В.Г.Староверский (Шеф)

В университете ежегодно проводилась межфакультетская эстафета на приз нашей многотиражки "За науковi кадри". Трасса была довольно сложной: от главного корпуса по Пастера, через Горсад мимо Оперного до бульвара, к Дворцу пионеров, далее по Воронцовскому переулку, через Сабанеев мост до Гоголя, Малый переулок, Щепкина, Торговую, Пастера до главного входа. Протяженность 10 этапов от 150 до 800м. Чтобы показать массовость в занятиях спортом, каждый факультет кроме основной выставлял еще несколько команд, так что участников было много. "Лебединой песнью" бегунов Геофака стала эстафета 1954 года, после этого наши результаты пошли на спад.

Команда Геофака - победитель в эстафете на приз газеты "За науковi кадри" Слева направо: Георгий Шерстнев (IV курс), Владимир Сырцов, Анатолий Нищименко, Сергей Копылов (все II), автор, Евгений Котелевец (II), Олег Кузнецов (I, географ), Александр Мельник (сокурсник), Сергей Корнован (II), Григорий Федорченко (I, географ)

Мои личные результаты быстро росли до окончания учебы на III курсе. Путь к их улучшению лежал через упорные тренировки, сил недостаточно, потому и скоростной выносливости. Но я уехал на производственную практику на несколько месяцев, возвратился потерявшим форму. Продолжал тренироваться, но уже с меньшей интенсивностью. Шеф просил не прекращать тренировки в группе, он заботился о преемственности традиций, а я, как "заслуженный ветеран" стал уже их носителем. Университет на какое-то время утратил былую спортивную славу, даже мои скромные возможности оказались востребованы, пришлось выступать в соревнованиях. В т.ч по баскетболу за I (!) команду ОГУ.

В середине V семестра (III курс) произошло важное событие. До последнего времени в дипломах выпускников-геологов ОГУ записывалось, что они прослушали курс по специальности "Геология и поиски месторождений полезных ископаемых". Существовали три фуркации, т.е. направление учебных планов, которое учитывало предпочтения студентов - общая геология, гидрогеология и палеонтология. Были небольшие различия в учебных программах. Но это разделение было неофициальным, что ли, в дипломах в строке "специальность" у всех была одинаковая запись: "геолог". Большинство выбирало первое направление, меньше всего бывало поклонников палеонтологии. При выборе сказывалось просто незнание тонкостей специальности и, конечно, запросы жизни, все знали, что стране нужны разные полезные ископаемые, это легче решить, получив знание "общей" геологии. В связи с широким разворотом гидротехнического строительства ("сталинские стройки коммунизма", в первую очередь гидроузлы на крупных реках европейской части СССР, позже и далее за Уралом) возникла потребность в специалистах в области гидрогеологии и инженерной геологии. В 1955 г решением Правительства были изменены профиль выпускников и соответственно учебные программы в ряде вузов страны. Геологическое отделение геофака ОГУ попало в этот список. В учебные планы были включены новые предметы, курс обучения стал называться "Гидрогеология и инженерная геология", а специальность выпускников "инженер геолог-гидрогеолог". Дипломникам-пятикурсникам добавили срок обучения, осенью должен был появиться VI курс. А одесский Строительный институт лет на 15 - 20 стал Гидротехническим.

Естественно, такой поворот событий вызвал брожение в умах. Многие по неопытности считали, что теперь будет хуже, чем раньше. Нашлись желающие перейти в другие вузы, где специальность осталась без изменений. Всем нашим иностранцам по решению их властей оставили прежний профиль и перевели в Киевский и Московский университеты. Проучились с нами до конца семестра, практику они проходили уже на новом месте. Я тоже стал наводить справки об МГУ. Пошел посоветоваться к декану А.М.Смирнову. Он выслушал мои не вполне четкие доводы, потом в своей обычной манере молча взял за плечо, подвел к двери и поддал коленкой. Тем и закончилось. И хорошо. Специальность у меня прекрасная, и я ни о чем не жалею.

Студент III курса

В 1956 г состоялся XX съезд КПСС. На закрытом заседании Н.С.Хрущев выступил с докладом, разоблачающим сталинские репрессии и культ личности самого вождя. В прессе были только короткие сообщения, полный текст доклада доводили до партийных масс в закрытом письме ЦК, которое оглашалось на партсобраниях. А в Кишиневе, например, моя сестра-школьница услышала его на комсомольском собрании. Не знаю. На каком уровне принималось решение, но в ОГУ чтение этого документа проходило на закрытом партийном собрании, да еще с дополнительными мерами секретности. Так же было, по-моему, и в других вузах города. Все-таки хотелось выяснить всё, мы задумали рискованную акцию.

Я знал, как открыть вход на чердак главного корпуса, Слава Захаржевский когда-то брал с собой на метеоплощадку на крыше. Над Большим актовым залом, где должно проходить собрание, был люк диаметром больше полуметра, закрытый решеткой, к которой крепилась люстра. Через люк было достаточно хорошо видно и слышно происходящее внизу. Сговорились пятеро, больше привлекать нельзя, чтобы не привлекать внимания. Мои сокурсники Горик Кофф. Игорь Зелинский, Шура Монюшко, историк Костюк и я. Общественное положение - три члена комитета комсомола ОГУ, секретарь и член комсомольского бюро факультета. Мы отдавали себе отчет, если поймают, речь пойдет об исключении из комсомола и из университета. Должны были встретиться точно в назначенное время и без задержки, чтобы не заметили, идти дальше. Проход на чердак был проверен заранее. Монюшко всегда был осторожен, к намеченному сроку не подошел. Объяснений не помню, но, конечно, не заложил.

Просидели на каких-то ящиках несколько часов, пока шло собрание. Впечатление от доклада было неожиданным и крайне тяжелым. Долго еще не могли прийти в себя от услышанного об ужасах сталинского режима. Потихоньку делились отдельными частями с товарищами.

Отдельный рассказ о военной подготовке. В то время в большинстве вузов страны существовали военные кафедры. Выпускники, преимущественно мужского пола, по окончании учебы получали кроме диплома о высшем образовании также звание младшего офицера запаса. В ОГУ военной специальностью была артиллерия (позже в военном билете добавили "наземная", в отличие от зенитной и ракетной). За время учебы студенты проходили специальный курс, примерно сопоставимый по объему с двухгодичным обучением в военном училище. Профильной артиллерийской системой была состоящая на вооружении Советской Армии 122-миллиметровая гаубица образца 1938 г. Эта система широко использовалась во время Второй мировой, считалась одной из наиболее удачных, состоит на вооружении армий разных (в т.ч. в модифицированном виде) вплоть до наших дней.

Занятия на Военной кафедре проводились с I по IV курс один раз в неделю в течение целого дня (первые два года одна пара выделялась для физкультуры). У девушек это был просто свободный день. После IV курса 40-дневные лагерные сборы, после V - стажировка в войсках в качестве офицеров-дублеров и госэкзамен. В нашей группе (геологов и географов) было четверо отслуживших в армии - наши сокурсники рядовой Коцишевский, сержант Дручин, старшина Никола и географ сержант Вадим Гонтаренко. Коля Никола все годы был старшим группы. Сокурсник Слава Волков был сыном преподавателя кафедры, подполковника Кое-что рассказывал доверительно подполковник Боровский ("дядя Ваня"), который еще совсем недавно играл в волейбол за университет, был с некоторыми из нас как бы "по корешам". Поэтому наш курс знал о ситуации в этом подразделении больше других студентов. На занятиях практиковался довольно жесткий режим, приближенный к реальным армейским условиям: дисциплина, строй, "студент такой-то прибыл...!", и никакой самодеятельности! Отметки за выполнение заданий ставились, как в школе, в журнал. Зачеты бывали дифферецированными, т.е. с оценкой, если получил "трояк", лишался стипендии. А заводиться с этим ведомством было чревато, оно было очень даже "в авторитете". Один студент со старшего курса сказал военному преподавателю в порыве раздражения, что хочет быть человеком, а не офицером. Персональное дело было вынесено на факультетское комсомольское собрание, от исключения человека спасло, что был участником войны и семейным.

Военную кафедру ОГУ возглавлял генерал-лейтенант Дульщиков (на жаргоне "генц"). Седой, как лунь, несколько согбенный в пояснице. Такой старый, что в Великую Отечественную уже не воевал. Любил приводить примеры из личной практики, многие из них начинались: "Когда я был начальником Сумского Краснознаменного училища..." (это происходило в эвакуации, очень солидное учебное заведение). Говорил рычащим баритоном, посредине фразы или слова вдруг останавливался, вперял указующий перст в кого-то из слушающих и вопрошал: "Что?!", нужно было вскочить и ответить. Часто случалось невпопад и смешно. Один из подобных случаев произошел до нас и вошел в анналы университетской истории. Генерал нарисовал на доске фигуру, квадрат или треугольник. " А теперь мы его заштри...Что?!...". В этот раз аудитория догадалась и дружно выдала правильное окончание слова. Генц обернулся, поправил очки: "Не х..., а мелом!". С тех пор он эту шутку иногда повторял уже сознательно.

Был женат на еще молодой миловидной доцентше с биофака. Отличался патологической скупостью. Долго грозился, что угостит офицеров кафедры в ресторане. Через какое-то время событие состоялось. По окончании трапезы встал и, бросив "Эй, там, расплатитесь!" направился к выходу. В другой раз офицеры провожали его в поездку на теплоходе по Черному морю. Зашли в буфет уже на судне. После закуски осталось пара кусочков селедки. Генц подозвал официанта: "Ко мне, в люкс!".

Должность начальника Военной кафедры приравнивалась, помнится, к должности командира дивизии. Генерал страшно гордился, что начальников кафедр в звании генерал-лейтенанта в Советском Союзе всего двое: "В Москве, в МГУ, Гусев, здесь - я!". Все преподаватели - только подполковники и полковники.

Мне пришлось в учебном процессе столкнуться с генцем лично. Однажды он меня даже выручил. На письменном зачете по артиллерии было несколько вопросов. Я увлекся первыми, по баллистике, нарисовал красивые графики цветными карандашами, но не успел ответить на последние два. Запахло жареным. К счастью, на глаза генералу попались результаты моего художественного творчества. "Это важно! Это нужно! Спросить его!". Я получил дополнительную попытку и выкрутился. В другой раз меня по просьбе Кафедры физкультуры выдернули прямо с зачета по Уставам Советской Армии для участия в каких-то ответственных соревнованиях. Это было неожиданным, в заявке меня первоначально не было, нужно было заменить заболевшего товарища. Потом пришлось сдавать отдельно и самому генералу. Вопрос по Уставу гарнизонной и караульной службы: "Вы - часовой на...Что?! (сам отвечает)... посту, видите человека, на вопрос "Стой, кто идет?" кричит: "Иван Ива...Что?!... нович! Дорогой! Ваши действия???". Я набрал полную грудь воздуха, чтобы гаркнуть "Стой! Стрелять буду!", но генц остановил меня величественным жестом: "Иди! Ты все равно этого...Что?!...не поймешь!". Но зачет принял.

После I курса генца отправили на пенсию. На смену пришел Корольков, настоящий боевой генерал-лейтенант, вся грудь в орденах, во время ВОВ командовал Особым артиллерийским корпусом резерва Главного командования.

Основные дисциплины, которые мы изучали - артиллерия и тактика. Первая включала основы баллистики, материальную часть, ведение артиллерийского огня. Тактика - действия батареи в разных боевых условиях. Много внимания и времени уделялось Уставам СА - строевому, внутренней, караульной и гарнизонной службы. Все было не так просто, порой возникали споры, бывало, преподаватели сами не знали ответа. Помню длительную дискуссию о том, у кого должен находиться ключ от чердака в казарме. У дежурного по батарее? Дневального? Старшины батареи? Ответ так и не был найден и, кажется, послан запрос в вышестоящие инстанции. Проблема ключа от подвала почему-то не обсуждалась.

Досконально штудировали устройство 122-мм гаубицы. Подполковник Волков, отец нашего товарища, был требователен до свирепости. И к сыну тоже ("Славка, бездельник, я его знаю!"). Стоило чуть заикнуться при ответе, и сразу "Садитесь! Двойка!".

Основательно изучали правила стрельбы - подготовку исходных данных по выбранной цели и пристрелку. Последняя проводилась для экономии боеприпасов перед стрельбой на поражение и строилась на основе теории вероятностей. Во время стажировки после V курса познакомились с попытками перейти на новые правила. Бывалые армейские офицеры рассказывали, что во время войны богатенькие немцы так и стреляли. Разница заключалась в отсутствии пристрелки. Подготовка данных (в зависимости от положения цели задается угол возвышения и поворот ствола орудия, выбирается боеприпас) и сразу стрельба на поражение, причем не точно по самой цели, а по площади, где она находится. Это позволяло сэкономить драгоценные секунды, что иногда решало исход боя. Тогда в СА это проходило в виде эксперимента.

Тактику излагали полковники Соколов - начальник учебной части, второй человек на кафедре после генерала, должность, соответствующая в армии командующему артиллерией дивизии и Ермаков. В последние годы появился еще один "тактик" подполковник Шендрик. Отличался тем, что заносил в журнал кроме обычных оценок еще какие-то таинственные буквенные обозначения. Смысл удалось выяснить только нашим младшим соученикам. Вот некоторые разгадки: ОМ означает "Обманул меня", ОР - "Обманул Родину". Самые страшные прегрешения подпадали под символ ОМИР - "Обманул меня и Родину"!

Много учебных часов отводилось артиллерии. Ее читали полковник Дубровский, высокий усач с манерами опереточного цыгана и самый лучший преподаватель полковник Лотоцкий, с университетским значком и налетом интеллигентности. Когда только пришел, неверно произносил фамилии во время переклички, на Коффа говорил "Кофор", вместо Собко - "Собако". Все смеялись, он бросался с журналом к первой парте показать, что так написано.

Для отработки упражнений построили большой стол, из песка создали рельеф, разноцветными коробочками обозначили строения, палочками с ватой деревья. На этом макете мы решали тактические задачи, при учебной стрельбе горящими лампочками обозначались разрывы запущенных нами снарядов. Однажды во время самоподготовки учились собирать и разбирать стреляющее приспособление 122-мм гаубицы (разбивает капсюль гильзы). Это нужно было делать на время, очень быстро (иначе "Садитесь, двойка!"). Получалось не очень, мощная пружина выбрасывала деталь весом граммов 50 так, что летела через всю комнату. Баканов додумался стрелять этой штукой по ящику с песком и попортил его. А дежурный преподаватель не заметил, спросить не с кого. На следующем занятии полковник Ермаков произнес яркую речь, привести которую не позволяет российское законодательство. А между собой мы отметили это песенкой на тему куплетов Курочкина из популярного спектакля "Свадьба с приданым":

...Ящик двадцать тысяч стоит,

Разломали вы его,

И от ящика такого

Не осталось ничего...

Наши поляки после согласований на каком-то надуниверситетском уровне тоже стали обучаться на Военной кафедре. Полковник Соколов принимает зачет. - Товажищ повковник, студент Чижевский прибыл для сдачи затот! - Слушаю Вас, товарищ Чижевский. Сташек подготовился к зачету неважно. Через несколько фраз: - Товажищ повковник, я плохо говорю по-русски...Начальник учебной части возвел очи к потолку. - Ничего, всю Польшу с боями прошли! Давай по-польски! Станислав, ничем не рискуя, понес какую-то ахинею, вставляя отдельные нужные слова по-русски. - Товажищ повковник, студент Чижевский ответ закончил! В наступившей тишине Игорь Зелинский: "Теперь все понятно...". В аудитории находился генерал Дульщиков. В работе участия не принимал, писал что-то, сидя на задней парте. Здесь обозначил свое присутствие: - Эй, там, в эполе-этах! Игорь вскочил: - Студент Зелинский! - Выйти вон! Максим Панченко вспоминает этот эпизод иначе, говорит, что полковник поднял его, а когда Игорь признался, что это он сказал, выгнал обоих. Никаких репрессий не было.

В жизни Военной кафедры, как это бывает в учебных заведениях, бурлили подводные течения (можно вспомнить пьесу "Кафедра" И.Грековой, потом одноименный фильм; кстати, автор - в миру Елена Сергеевна Вентцель, профессор, специалист в области теории вероятностей, а псевдоним означает "игрек"). Сменился начальник учебной части. Нам стало известно, что один полковник, Ермаков, путем интриг сумел "съесть" другого полковника, Соколова, и занять его место. Нельзя сказать, что пострадавший пользовался у нас симпатией, скорее наоборот. Но задела, как нам казалось, вопиющая несправедливость. Решили всей учебной группой нанести визит полковнику Соколову. Адрес узнал через отца Слава Волков. Купили вина, студенческой закуски (бычки и кильки в томате), собрались в назначенный час и кто-то один позвонил в дверь квартиры в небольшом доме на нынешнем Адмиральском проспекте. Открыл хозяин и удивленно вскинул брови. - Разрешите, товарищ полковник? Но удивлению не было предела, когда в ответ на приглашение войти в квартиру с шумом ввалилось около трех десятков человек. Расселись кое-как за столом. Мы ничего не сказали о цели своего прихода, все было ясно и так. Хозяйка ушла готовить чай. В это время кто-то скомандовал: "Батарея! Четыре снаряда, беглый огонь!" и на стол взлетели четыре бутылки. "Огонь!" еще порция и консервные банки. Посидели хорошо. Полковник показал художественно оформленный альбом, иллюстрирующий боевой путь возглавляемой им заслуженной артиллерийской бригады от Сталинграда до Вены (или Будапешта?). Человек отнюдь не сентиментальный, он был очень тронут нашим поступком.

Среди гостей не оказалось только одного - старосты нашей военной группы Коли Николы. Было неясно, как отнесутся к нашей акции на кафедре (а узнают точно), он решил не рисковать. Через какое-то время мы с Гориком написали песню. Мелодию позаимствовали, эту вещь исполняло вокальное трио девушек геофака, о том, как в колхоз приезжали на побывку солдаты. Всех слов не помню, но были такие.

Есть на кафедре Военной

Ермаков на нашей,

Соколова подсидел он,

Нынче - самый старший.

Офицеров он учитель,

В женском деле практик,

А его распорядитель -

Шендрик, мудрый тактик.

Эх, кафедра военная,

Скука откровенная,

И один усатый генерал.

Эту песнь веселую

Ты не пой с Николою,

Чтобы он донос не написал!

Конечно, эту песенку пели и при Коле, он делал вид, что его не касается.

А полковник Соколов не пропал. Вскоре его назначили руководителем университетского профсоюзного комитета.

В прошлом лагерные сборы проводились дважды, после II и IV курсов, в наше время оставили только раз. При этом военные сумели все-таки сильно подпортить нам жизнь.

В своих прежних записках я рассказал о первой производственной практике. После IV курса предстояла еще одна. Чтобы сделать ее более продолжительной и полноценной, по договоренности с деканатом сдавали весеннюю экзаменационную сессию досрочно. Многих из нас приглашали, с повышением в должности, в экспедицию на Чукотку, где мы работали в прошлом году. Лично мне хотелось побывать и в других районах страны. Я сам договорился о работе в одной из партий геологической службы Министерства радиотехнической промышленности, которая занималась поисками пьезооптического сырья в районе нынешнего г. Тында, столицы БАМа.

И вдруг неожиданное решение о проведении лагерных сборов в середине лета! Вся практика - коту под хвост! Возражать и спорить с военным ведомством - дело, мягко говоря, неперспективное. Тем не менее с ведома Военной кафедры в управление Одесского военного округа отправились наши делегаты Горик Кофф и Шура Кириченко. Записались на прием к начальнику Отдела вузов. Начальник, генерал-лейтенант(!), выслушал их как будто сочувственно, но сказал, что это не в его власти, решение принято выше. Обещал сделать запрос и велел прийти за ответом через несколько дней. Подтвердилось, что такой порядок касается всех. Утвердил это Министр Обороны маршал Г.К.Жуков, который в ответ на обращения (мы были не одиноки) сказал, что думать надо было раньше. В итоге у студентов-геологов практика сократилась до месяца. По чьему-то недомыслию профессиональной подготовке тысяч специалистов в целом по стране был нанесен ущерб.

Сборы проходили в окружных военных лагерях в с.Чебанка (ныне Гвардейское), в десятке километров от Одессы. Студенты ОГУ были собраны в Учебную батарею (1-й взвод - геофак, 2-й - физмат, 3-й - представители остальных факультетов), прикрепленную к 61-му гвардейскому артполку. Комбатом и командирами взводов назначены армейские офицеры, отделенными командирами - сержанты, старшина батареи тоже из полка. Преподаватели нашей кафедры осуществляли функции наблюдателей, проводили отдельные занятия. Как стало известно позже, при обсуждении программы армейских попросили, чтобы вели себя с этими вшивыми интеллигентами пожестче и показали за отведенное время, что такое армия. Просьба была учтена.

Стремление научить нас "Родину любить" принимало иногда уродливые формы. Размещались в палатках, натянутых над устроенными в земле углублениями. Спали на тюфяках, набитых соломой, по утрам многократно перестилали эти постели, чтобы ни морщинки и были неотличимо похожи друг на друга. До больничной чистоты выметали и убирали расположение. Ну и внешний вид, конечно. Нас одели в форму рядовых солдат, только старослужащие носили прежние лычки. Ежедневно свежие подворотнички, бляхи и пуговицы надраены до зеркального блеска, сапоги щедро начищены ваксой. В этой части нашей подготовки свирепствовал старшина батареи Бутенко. Кроме него сразу невзлюбили комбата старлея Прокоповича. Ему вдруг не понравилось, что "учебные" военнослужащие в очках, он приказал их снять. Первым на глаза ему попался высокий правофланговый Максим Панченко. Я уже отмечал, что мой друг очень вспыльчив. Приказы не обсуждаются, но в ответ на этот он присел, растопырил руки и ответил: "Снимите штаны!". Хотел показать бессмысленность такого приказа. Комбат велел выйти из строя и отправляться прямо на гауптвахту, документы на арест он оформит позже. Максим отрапортовал "Слушаюсь!" и ушел. За ним последовали Юра Собко и математик в золотых очках. Пара человек втихаря спрятали очки в карманы от греха подальше. Назревало ЧП.

Ребята пошли не на "губу", а в санчасть. Их принял начальник, майор. Сам в очках. Доложили о происшествии.- Вы носите очки постоянно? - Так точно! - И какой болван приказал их снять? - Комбат Учебной батареи старший лейтенант Прокопович. - Отправляйтесь в расположение и доложите, что я освободил вас от гауптвахты.

В лагере была "генеральская линейка" - широкая аллея, посыпанная отборным песком. В середине под прозрачным колпаком стояло полковое знамя под охраной часового (видимо "пост No1"). Место сакральное, предназначенное для особых мероприятий, при нас таких не случилось. Заходить на эту линейку не разрешалось. С нами учился "краснобай и баламут" Витюха Юшкин, остался на второй год на старшем курсе. Так он не только прогуливался там, но и, по докладу старшины, выражался нечистыми словами и издавал непристойные звуки. Подобный проступок карался заключением на "губе", естественно. Но под арест ребята все равно не попали бы. Только в личные дела, может быть, записали бы, что назначено столько-то суток. Гауптвахта в это время была переполнена. Вместе с нами на переподготовке находились бывшие солдаты, взрослые мужики-одесситы. Они часто сбегали домой, по возвращении из самоволки шли под арест. На территории, занимаемой нашим полком, когда-то был застрелен легендарный комбриг Г.И.Котовский. Место, отмеченное бетонным кубом и красным флагом на мачте, находилось рядом с гауптвахтой, что было предметом шуток. - А где Ванька (Гришка, Петька)? - Отдыхает у Котовского.

Окончательно ситуацию разрулил начальник учебной части нашей кафедры полковник Ермаков. По его инициативе комбата убрали, его место занял начальник сборов (была и такая должность), майор из полка, личность, правда, тоже малосимпатичная. А старшину не забыли мы сами.

Незадолго до этих событий вступил в силу Приказ Министра Обороны No030. Главная идея - основой военного обучения является строевая подготовка. По территории в/ч передвигаться только строевым шагом, если больше одного - строем, если много - с песней. Ходить строем мы умели, петь тоже. Строевые песни тех лет помнят только мои сверстники ("Дальневосточная", "Несокрушимая и легендарная..." и др.). Но нам больше нравились другие, например, "Пыль" Евг.Аграновича ("День-ночь мы идем по Африке..."). Чтобы не дразнить гусей, пели и рекомендованное.

Батарея возвращается с занятий. Впереди старшина Бутенко. Входим в расположение полка. Впереди группа офицеров, среди них начальник сборов, наш полковник Ермаков. Команда: "Запевай!". На ходу коротко переглядываемся. Запевала - наш признанный солист Игорь Зелинский, в этот раз ему вторю я. Да еще на аккордеоне аккомпанирует химик Валентин Делиу. Начинаем с классики.

- Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Где же ваши жены?..

Слова этой старинной песни наверно знаете.

- Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Где же ваши деды?..

- Раз-два, левой! Левой! Дальше начинается самодеятельность.

- Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Где же ваша бабка?

Хор:

Наша бабка -

Это Саша Бабкин,

Вот кто наша бабка!

Саша Бабкин - наш товарищ в строю,студент-историк, бывший старший сержант.

- Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Где же ваша школа?

- Наша школа -

Старшина Никола,

Вот кто наша школа!

- Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Кто же вас замучил?

- Нас замучил

Славный парень Дручин,

Вот кто нас замучил!

Строй приближается к встречающей группе. Им, кажется, нравится.

- Бат-тар-р-рея!!!

Железный шаг. Земля дрожит, искры из-под копыт! Куда гадам-империалистам против таких парней!

- Смир-р-р-на! Р-р-авнение напра-во!

Старшина берет под козырек. А песня льется:

- Солдатушки,

Бравы ребятушки,

Кто же туп, как стенка?

Валька Делиу наяривает на аккордеоне, Шура Монюшко свистит в два пальца. Сотня глоток дружно рявкает:

Туп, как стенка,

Старшина Бутенко,

Вот кто туп, как стенка!

- Раз-два-три! Батарея! Стой! Вольно, разойдись!

После этого никто не муркнул ни полслова. А старшина-сверхсрочник возможно не был уж таким исчадием ада? Ему дали приказ - давить и не пущать, он исполнял.

Во время сборов процветало художественное творчество. Еще наши предшественники в связи с их окончанием написали песню на тему общеизвестного шлягера "Розамунда". Помню отдельные фрагменты.

Здорово! Здорово!

Гражданские мы снова,

Прощай, моя палатка

Винтовка и скатка...

Нас ждет бульвар под блеск огней

И встречи с девушкой своей.

Гуд бай, лагерь.

Срок отслужили мы весь,

Гуд бай, лагерь,

Делать нам нечего здесь!

До свиданья, лагерь,

Ждет меня город-герой,

До свиданья, до свиданья,

Уезжаем мы домой!

Наш Юшкин писал неплохие стихи, больше неприличные, иногда лирические, через годы стал членом Союза писателей, народным поэтом Мордовии. Постоянно что-то чиркал в толстом блокноте. Здесь начал поэму "Письмо на Дерибасовскую". В него писали и другие, кто хотел, Горик Кофф тоже. Приведу кое-что по памяти.

Кирюхи! Пусть этот солдатский привет,

Портяночным духом воняющий,

Вам, сытно рыгающим после котлет,

Напомнит, где ваши товарищи.

Было подробное описание нашего быта и времяпровождения.

"Подъем!!". Бросает тебя в штаны,

И зенки продравши с матом,

Видишь оральник тупой старшины

И сонные лица солдатов...

День. Орошаем потом поля,

Покрытые оспой окопов.

Пустые фляги, томя и зля,

Трясутся на мокрых ж...х...

Я милостью армии сыт и обут,

Наделен старшинской злобою.

С утра всё ....нас, ....и ....,

Назвав эту ... учебою...

День начинался с красивой церемонии развода. Весь полк построен на плацу. На левом фланге сборы - солдаты с переподготовки и наша Учебная батарея. Гремит оркестр, под звуки встречного марша выходит командир полка. Принимает рапорт от начальника штаба. Здоровается с личным составом. Оглашается порядок дня, расписание занятий и других работ по каждому подразделению. Под оркестр все расходятся по местам..

Как-то левый фланг не очень хорошо ответил на приветствие комполка. С тех пор это приветствие приняло несколько смешной вид. После рапорта командир, держа руку у козырька фуражки, провозглашал: - Сборы молчат, отвечают военнослужащие 61-гополка. Здравствуйте,товарищи! - Здрав... желам...товщ полковник! - Здравствуйте, сборы! И ответ. С тез пор, когда встречались со старыми солдатами, подмигивали друг другу и приветствовали: "Сборы молчат!".

Рядовой

Программа обучения была насыщенной. Бывали даже ночные занятия, включающие марши-переходы, ориентирование на местности в темноте. Драили и толкали в разных направлениях и свою 122-мм гаубицу, и более легкие 45-, 80- и 100 мм пушки. Закапывали их в землю, глубоко, с учетом защиты от ядерного нападения. Разворачивали в разные стороны для отражения воображаемых танковых атак, при этом численность артиллерийской прислуги все время сокращалась из-за "боевых потерь". Когда раздавалась команда "Отбой!", оставшиеся "в живых" три - четыре человека без сил валились на землю. Все время, как истинные артиллеристы, таскали на горбу СКС (самозарядные карабины Симонова). Настоящих боевых стрельб не проводилось, здесь, в густо населенной местности не было подходящего полигона. Стрельба из артиллерийских орудий имитировалась винтовками на специально оборудованном "винтполигоне". На пологом склоне балки был искусственно воссоздан участок местности, скопированный с топографической карты кусочек Германии, в масштабе примерно 1 : 20 - 1 : 50 натуральной величины. На командном пункте готовились исходные данные для стрельбы по цели, выбранной в пределах этого участка. Они передавались по телефону (или по рации) на "огневую позицию" - отдельно сидящему стрелку. По специальной таблице показатели, подготовленные для артиллерийского орудия (угол возвышения и направление ствола), переводились в положение винтовочного прицела. По команде с КП производился выстрел, оттуда наблюдали результат и корректировали огонь. Порой стрелок шутил, стрелял не туда или прицеливался и сразу поражал цель, а на КП ломали головы, что делать дальше.

Учились стрелять прямой наводкой по танкам. Это больше походило на действительность. Несколько лебедок тащили салазки с деревянным макетом танка. Через систему блоков можно было задавать разные направления движения - на огневую позицию в лоб, фланговое (слева направо и наоборот) и, самое сложное, под углом к орудию. Двигался макет довольно быстро. Каждый (после тренировки) получал по 5 патронов, нужно было прицелиться и произвести выстрелы из винтовочного ствола, прикрепленного к орудийному, по движущейся мишени за короткое время, не помню точно, секунд за 15 - 20. Наводчику-стрелку помогал заряжающий. Попадания в доски хорошо видны. Четыре из пяти - оценка "отлично".

Разные люди обращаются с оружием по-разному. Скажем. Горик Кофф относился к нему с некой опаской, это было заметно еще в школе, когда маршировали с учебными винтовками. Не боялся, что выстрелит, но ушибить может. Я отлично отстрелял по "танку" и работал заряжающим у Жоры Давидовича. Жоре, по-моему, было совершенно безразлично, орудие это, винтовка или лопата. Я уже рассказал, что человек он своеобразный. В данном случае важно, что медлительный. "Танк" уже приближается к контрольной вешке, дальше стрелять нельзя, а Жора произвел только один выстрел. Между офицерами-взводными шло негласное соревнование, чей взвод лучше. В результатах стрельб они были заинтересованы тоже. Наш лейтенант мне, резко: "Помоги!", а сам бросился на место заряжающего. Я оттолкнул Жору и за оставшиеся секунды сделал три выстрела, раз попал. Хотя бы "трояк", но не "баранка"!

Увольнений за время сборов нам не полагалось. В выходные дни проводились соревнования-междусобойчики, внутри Учебной батареи. Можно было спуститься с обрыва на морской пляж. Водили в соседние воинские части, знакомили с современной отечественной военной техникой. Навещали друзья, в один из выходных приезжали Мая Ричковская с подругой-сокурсницей. Они сумели проникнуть на строго охраняемый объект и даже прошлись по генеральской линейке. Это не современная армия с сюсюкающими мамочками-бабушками, когда их обнаружил дежурный офицер, его чуть не хватил кондрашка от удивления и возмущения. Как-то заезжали на мотоцикле товарищи со старшего курса.

В том году было и "высочайшее" посещение, посмотреть, как справляются с боевой подготовкой их питомцы, приезжали ректор ОГУ проф.С.И.Лебедев и начальник Военной кафедры генерал Корольков. Посмотрели условия размещения, присутствовали на полевых занятиях.

Кормили в полку скверно. Несмотря на тяжелую работу и отменный аппетит, оставляли в тарелках не только неженки-студенты, но и солдаты срочной службы. В полковом магазине можно было купить конфеты, печенье, лимонад. Пайковую махорку мы отдавали солдатам. Командир дивизии молодой, 38 лет, только недавно произведен в генералы. Был активен, решителен, как рассказывали, порой принимал неожиданные нестандартные решения. Спорил с вышестоящими по должности. Мог себе позволить, его папа был Главный маршал артиллерии. Однажды зашел в нашу полковую солдатскую столовую во время обеда. Заглянул в миски, попросил у солдата ложку. В тот день подали суп из соленой селедки (бывало и такое). Комдив потребовал начальника столовой. Прибежал запыхавшийся толстощекий старшина-сверхсрочник, отрапортовал. Генерал что-то спросил, потом громко через плечо сопровождавшей свите: "Разжаловать в рядовые!". Это было на наших глазах.

По окончании сборов разъехались по домам. Как оценили успехи каждого, не сообщалось. Но стипендии никого не лишили. Я уехал в Кишинев и до конца осени собирал материалы для дипломной работы.

На V курсе нам дочитывали предметы, включенные в программу в связи с изменением специальности. На Военной кафедре занятий, по-моему, не было кроме отдельных обзорных лекций. Каким образом в чью-то мудрую голову пришла идея назначить госэкзамен по военной подготовке в самом конце нашего пребывания в вузе после годового перерыва в занятиях, когда что-то уже забылось, осталось тайной. Но было так. Мы уже сдали госэкзамен по ОМЛ ("научному коммунизму"), защитили дипломные работы и были направлены на стажировку в воинские части, и только после этого сдавали военный госэкзамен. Кто сдал, мог получить диплом, направление и следовать к месту будущей работы.

Наш курс и несколько ребят с других факультетов в сопровождении куратора, нового преподавателя, подполковника, попали в артполк, размещавшийся в г. Первомайске. Нас одели в солдатскую форму и после дискуссии установили, что офицерам должны называть себя курсантами, а солдаты обращаться к нам "товарищ командир". Сразу же после прибытия часть полка вместе с техникой и примерно половина приехавших студентов-"курсантов" погрузились на железнодорожные платформы и отправились на крупные учения на полигон Одесского военного округа вблизи с. Широкий лан в Николаевской области.

Место безрадостное. Выжженная степь, ни растительности, ни воды. Солнце жарит, как в Сахаре. Спали в палатках на соломе, несколько раз меняли дислокацию ночными маршами. Питались из полевых кухонь, фляги с водой всегда при себе. Все, как на войне.

Мы с Максимом Панченко попали в одну батарею. Комбат-капитан считался одним из лучших в полку. Проводил с нами учебно-воспитательные беседы, но чаще находился на КП и руководил огнем издалека, а наше место было на огневой позиции со старшим офицером батареи, ст. лейтенантом. По составу батарея была многонациональной, в ней служили русские, литовцы, эстонцы, грузины, белорусы. Представляя нам солдат, комбат отметил, что мордвин Баранов понимает приказы, только если матом. Сам он был, по-моему, еврей.

Никто не отменял приказа Министра No030, по-прежнему очень важным оставались внешний вид военнослужащего и строевой шаг. Были еще дополнения, так, офицеры обязаны постоянно носить перчатки. Представляете, в такую жару в толстых, коричневого цвета, с начесом. Большое внимание уделялось физической подготовке. Рассказывали, что Министр Жуков во время недавнего визита в Индию был впечатлен внешним видом офицеров, подтянутых и стройных. Не секрет, что наши отличались, и не в лучшую сторону. В подразделениях были введены должности физруков. Проводились частые регулярные занятия с офицерами (под смешки подсматривающих солдат), зачеты по физкультуре. К несдавшим применялись суровые меры, вплоть до увольнения из армии. Для многих это стало трагедией. Тогда в армии служило значительное число офицеров, прошедших войну, достигших иногда серьезных должностей и чинов, обремененных семьями и не имевших никакой другой специальности. Говорили, один из таких пострадавших, которому терять уже было нечего, указал министру на его солидный живот. Маршал тут же расстегнул китель и предложил убедиться, что жировой слой там отсутствует.

Артиллерия - большая и сложная наука и специальность. Создана специальная теория стрельбы. Точность ее зависит от многих факторов. Армейские метеостанции выдают сведения по погоде - температуре и влажности воздуха, скорости и направлении ветра. Все эти показатели учтены в толстых Таблицах стрельбы для введения поправок. Очень важно точно определить положение на местности КП, огневой позиции и цели. Как раз тогда был разработан новый ускоренный метод топографической привязки. Это входило в наши с Максимом обязанности. Как только батарея прибывала на позицию, мы устанавливали артиллерийскую буссоль (прибор для топопривязки и управления огнем) рядом с первым орудием, из которого обычно производилась пристрелка по цели, бегом растягивали мерный шнур длиной несколько метров. Мы его заранее измерили с точностью до нескольких мм. Порядка расчетов не помню, но всю операцию научились делать буквально в секунды.

Сразу по прибытии на полигон мы попали на большой командный пункт. Мне кажется, умение управлять огнем артиллерии показывали крупные начальники - командиры и начальники штабов дивизионов. Кроме нас присутствовала группа курсантов одесского Артучилища. Наблюдал за всем командующий артиллерией Одесского военного округа, генерал-лейтенант. Смотреть было интересно. После офицеров стреляли курсанты. Генерал подошел к нашей компании: "Ну, вольноопределяющиеся (для молодых, так называли добровольцев в российской царской армии), кто-нибудь рискнет попробовать?" Игорь Зелинский тряхнул головой, где наша не пропадала! - Разрешите, товарищ генерал? - Можете взять себе помощника-вычислителя. Я стоял рядом, Игорь указал на меня. Мы получили приказ, подготовили данные и отстрелялись правильно. Но получили три балла, потому что все делали гораздо медленнее кадровых офицеров и курсантов-артиллеристов, у которых было гораздо больше практики.

Во время учений отрабатывались приемы управления огнем большого количества батарей с единого КП. Орудия на огневой позиции спрятаны, как положено, в укрытия. Но от солнца они не спасают. Связист громко дублирует команды с КП. Изредка звучат наши позывные: " Такие-то данные, первое, один снаряд - огонь!". Если не успеть открыть рот, оглохнешь от выстрела на несколько минут. Как правило, лучший в батарее наводчик на первом орудии, из него и ведется пристрелка. И у нас парень-белорус удостоен чести сфотографироваться на фоне полкового знамени. Жара! Продолжаем сонно поворачивать орудийные стволы по командам, пока стреляют другие. И вдруг, наши позывные и "Четвертое, один снаряд - огонь!". Задержка несколько секунд, выстрел. По другой линии связи звонит комбат: что там происходит, так вас и растак!!! Видимо, "плевок", проспали и стрельнули неточно. После этого случая мы с Максимом дежурили у орудий, контролировали, а не сидели рядом со старшим офицером батареи.

В конце полумесячных учений проводилась военная игра. Иногда она ограничивалась войной на топографических картах, здесь все было в натуре, "синие" наступали на "зеленых" или наоборот, ночные марши, хитроумные маневры, стрельбы.

Максим и я оказались в одной палатке с независимым посредником, капитан наблюдал за действиями батареи (или дивизиона). Немолодой, семейный. Только вернулся из Венгрии, где принимал участие в известных событиях 1956 г. (по официальной советской версии - успокоении антиправительственного мятежа, с точки зрения мировой демократии - подавлении народной революции силами войск ГДР, Чехословакии и, конечно, СССР). Отличался по внешнему виду. Наши офицеры сверкали золотыми погонами даже на рабочих мундирах, капитан носил полевые, да еще звездочки закрашены зеленой краской, потому что "революционеры" стреляли прежде всего по офицерам. В свободное время мы чуть ли не с открытыми ртами слушали его спокойные рассказы, которые сильно отличались от сообщений СМИ.

Перед убытием на постоянные квартиры состоялись спортивные соревнования между командами, представлявшими полки или какие-то более крупные соединения, может "синих" и "зеленых". Помню игру в гандбол, первый тайм я провел в качестве судьи, второй - игроком на поле. Мы проиграли, но волейбольный матч выиграли.

Уже в полку, в Первомайске состоялся разбор действий студентов во время учений с участием армейских офицеров и нашего университетского куратора. Они получили положительную оценку. В знак признания нас своими было решено выдать всем, и участникам учений и остававшимся на базе, офицерские погоны с одной звездочкой и какие-то временные удостоверения, чтобы комендантские патрули не придирались. В этом новом виде мы сразу отметились в городском парке на танцах.

Появилось свободное время. Занятий не много. Физкультура. Знакомство с боевой техникой. Были у танкистов, там кто-то из офицеров спросил, есть ли водители с правами? Нашлось трое - Шура Кириченко, Павлик Науменко и я. Предложили прокатиться на БТРе по кочкам и окопам, что мы проделали с удовольствием. Ходили на пляж, купались в Ю.Буге. Нашли сокурсницу-географиню, пошли в гости, вызвав повышенный интерес всех обитателей улицы Робеспьера, на которой она жила.

Ежедневно кто-нибудь нес караульную службу в амплуа помощника дежурного по полку. Мне выпало заступить на сутки с капитаном, замполитом одной из батарей. По уставу вся дежурная смена вооружена табельным оружием. Капитану не понравилась моя кирзовая кобура со склада, он попросил у кого-то из офицеров кожаную, куда, после проверки, я вложил пистолет Макарова с патронами. Дежурство прошло спокойно. Капитан поразил способностью устанавливать не только употребление пива возвращающимися из увольнения солдатами и сержантами, но и количество принятых кружек.

Однажды ночью пришли начальствующие контролеры. Их встретил помдежурного Леня Монастырский. Они решили проверить знание Устава и умение применять его на практике. Потребовали действий по сигналу о нападении на склад. Еле успели отодвинуть Ленину руку от кнопки боевой тревоги.

Сразу же по возвращении в Одессу начали подготовку к госэкзамену. Собирались у Риона человек 5 - 6, квартира пустая, родители и младшая сестра в курене на берегу моря. Напротив через улицу, в общежитии Института пищевой и холодильной промышленности (ныне общежитие студентов ОГУ) жили какие-то девицы, может, уже абитуриентки. Чтобы привлечь их внимание, Рион снял со стены большое зеркало и пустил такого солнечного зайчика, барышни чуть не ослепли. Вечером познакомились, в соответствии с волнующей нас в тот момент темой выдали себя за офицеров в отпуске.

Экзамен проходил на Военной кафедре два дня. На открытие приехал знакомый нам по недавним учениям артиллерист, генерал-лейтенант. Председателем Государственной комиссии был его заместитель, полковник. Все строго и торжественно: - Товарищ генерал, разрешите обратиться к товарищу полковнику! - Разрешаю! - Товарищ полковник, студент...прибыл для сдачи государственного экзамена! Конечно, волнение. В билетах вопросы по материальной части, уставам, тактике, артиллерии, задачи.

У меня особых трудностей не встретилось. В задаче по подготовке данных для стрельбы при определении угла поворота орудийного ствола применил какой-то нестандартный способ, точно не помню, конечно, но больше из правил обычной геометрии, а не из артиллерийских наставлений. Офицеры собрались группой: ответ правильный, а вот как получен? Я попросил разрешения обратиться к преподавателю полковнику Лотоцкому и объяснил. Он сразу все понял и подтвердил правильность решения. Как это уже бывало, озадачил Павел Коцишевский. У него что-то не получалось, он стоял посреди комнаты в классической позе, запустив пятерню в потылицу. Потом вытащил кучу бумаг и стал их изучать, экзаменаторы делали вид, что не видят, только бы сдал!

После экзамена курили с офицерами в коридоре, уже как равные. Полковник Ермаков разглагольствовал: вот, видишь, как получается! Думали, Смирнов - круглый отличник, а были проблемы. А Подражанский - твердый хорошист, а всех удивил, теперь он в отличниках...

Военный билет офицера запаса я получил уже на работе. Приказом Министерства Обороны в июне 1958г. мне было присвоено звание младшего лейтенанта. В запасе дослужился только до старшего (другие достигли большего), потому что из-за пребывания в поле и кое-каких ухищрений ни разу не был на лагерных сборах. Об этом, правда, не жалею.

V курс. Близится расставание с университетом. Последние лекции. Составление дипломных работ, подготовка к экзамену по ОМЛ.

Материалы для дипломной работы я собрал в Молдавии. Подсказал знакомый геолог, я сумел получить результаты детальных исследований на острове Турунчук в пойме Днестра. Практически полностью позаимствовал геологические разрезы, карты, данные различных анализов. Масштаб карт в то время был секретным, всё было переправлено мне спецпочтой, а работать приходилось в Спецфонде Научной библиотеки ОГУ. Вынести что-нибудь, чтобы показать своему руководителю - серьезная проблема. А вот общую часть работы я составил сам, привлек все возможные источники, опубликованные работы, которые смог найти в библиотеках Одессы и Кишинева, выписывал с помощью мамы по Межбиблиотечному абонементу из других мест (интернета ведь еще не существовало). На тот момент это была наверно самая полная и современная сводка по геологии региона. Мой кишиневский советчик даже просил экземпляр. Но я писал работу от руки, он был единственным. Получил высокую оценку руководителя Г.Я. Гончара и защитил работу на "отлично" без приключений.

Семья готовится к госэкзамену

А на экзамене по ОМЛ случился прокол. У меня никогда не было осложнений с общественными дисциплинами. Материал знал, на все вопросы ответил, на мой взгляд, полностью. Тем неожиданнее оказалась оценка "хорошо". В моей зачетной ведомости 28 оценок, из них 23 отличных (82%, 6-й показатель на курсе). Известность в университете, работа в руководящих комсомольских органах, участие в художественной самодеятельности, некоторые заслуги в области спорта - все это позволяло претендовать на "красный диплом". Результат обсуждался, некоторые сокурсники полагали, что здесь действовали сторонние силы. Какие, не знаю. Но преимущества я лишился. Такой документ, особенно в начале трудовой деятельности специалиста, часто производит впечатление на руководителей. Мне, как кажется, обычные "корочки" не помешали ни разу. Но тогда было досадно.

Начали устраивать свои семейные дела. Первым "женатиком" на курсе был Володя Дручин, это произошло еще до вступительных экзаменов. Павлик Науменко, дело было еще на I курсе, по дороге в институт Таирова, в трамвае обратил внимание на девушку. Проявил настойчивость, установил, где живет. Оказалась студенткой II курса нашего филфака. Совместный поход по Крыму, то да сё. Когда все сокурсники возвратились с производственной практики после III курса, состоялась их свадьба.

Игоря Зелинского, меня и студента-химика, китайца, как-то направили выступить на вечере, посвященном профориентации, в 37-ю школу. После официальной части был концерт. Танцы. Игорь познакомился с красивой Людой Коренюк. Во время учебы на V курсе она стала Людой Зелинской. Ну а Кира Прихожаева вместе с Аликом Плотниковым в момент распределения на работу были готовы к воспроизведению потомства.

Закончил свой холостяцкий путь друг Рион. Его избранница - наша хорошая подруга Алла Хоменко. Я с ней танцевал самодеятельные танцы в одной паре, с Маей Ричковской все годы она жила в одной комнате в общежитии.

Мои отношения с Маей складывались непросто. Ссорились, мирились. Все-таки в конце, выслушав мнения родственников и друзей, решили, что нам вместе по пути. Расписались в Кишиневе в день серебряной годовщины бракосочетания моих родителей. Так и живем почти 60 лет...

Мои сокурсники оказались в жизни достаточно успешными. Среди них ряд крупных руководителей производства - главные геологи (гидрогеологи) экспедиций, начальники изыскательских подразделений проектных организаций. Три доктора, шесть кандидатов наук, два академика, два лауреата республиканских государственных премий. Декан факультета, проректор, ректор ОГУ.

Заканчиваю несколько затянувшийся рассказ об университете. Это для меня самый крупный, пожалуй, осколок прошлого. Что было после, рассказано в моих предыдущих записках.

Бываю в alma mater и сейчас. Сохранились единичные знакомые. Но все изменилось. В целом, полагаю, не в лучшую сторону. Экс-президент Республики Молдова П.К.Лучинский в своей книге коснулся вопроса об образовании в его стране. Мысли, как мне кажется, полностью отражают ситуацию и в других республиках бывшего СССР: ..."Практически 90% выпускников университетов слабо подготовлены, обладают поверхностными знаниями. Т.е. студентов у нас много, но специалисты - сомнительного качества...лишь 4 - 5 студентов в каждой группе учатся по-настоящему...В конце концов они получат желанный диплом, но какие из них специалисты? Не рискуем ли мы, что через несколько лет нас будут кромсать дипломированные, но безграмотные хирурги?..

Школа - фундамент личности. После студенчества на человека полностью возлагается ответственность за свои действия, за все, происходящее вокруг. Но готов ли он к этой ответственности? Почему студенческая жизнь считается скорее романтическим приключением, чем серьезным делом, основанным на дисциплине, на постоянных физических и умственных упражнениях?.. Каковы специалисты, такова и экономика страны...".

Чего греха таить, и мне, и моим товарищам не всегда хватало времени на систематическую учебу - общественная работа, художественная самодеятельность, спорт и др., что казалось важным и незаменимым. Были и откровенные бездельники и разгильдяи. И все-таки главной задачей было - учиться. И потом даже закоренелые троечники, используя подспудно накопленную школьную и вузовскую солидную базу знаний, выправлялись, делали свое дело и нередко достигали серьезных карьерных и профессиональных высот. Могу назвать двоих, бывших головной болью всего факультета, "второгодников" - Валю Бондаренко, впоследствии руководителя изыскательской организации в системе Управления курортами и Леню Гордиенко, научного работника Всесоюзного НИИ, Лауреата Ленинской премии.

Нынешние учащиеся, как мне кажется, проигрывают нашему поколению. Кругозор их, а потом будущих специалистов довольно узок. Нам давали много лишнего, вспомним хотя бы общественные дисциплины. Но и они ложились частицей в фундамент общей культуры, которая влияет на качество деятельности в конкретном направлении. А сейчас спроси, не все выпускники-геологи и географы слышали об Аральском море. На все это обидно смотреть.

Из статьи в многотиражке "Университет заканчивают инженеры-геологи"

Слева направо: Маша Овчарук, Игорь Зелинский, Вита Морозюк, автор, Нина Ляхевич, Эрик Ткачук, Нина Ромашова, Люся Ищенко

В м е с т о э п и л о г а

Собраны и сметены в кучу все осколки былого. После университета была работа. Казахстан, Киргизия, Молдавия, Иран. Хорошая работа, о ней уже рассказано раньше. И жизнь. Никита-кукурузник, бровастый Ильич. Развитой социализм, застой. Жить не очень хорошо, но можно было. А после началось то, что началось - перестройка и распад СССР. Я политик никакой, но когда распался Союз, понял, как говорится, нутром, что этот факт станет причиной изменений глобального масштаба, в основном, негативных. Вспомним: Сумгаит, Нагорный Карабах, Приднестровье, чеченские войны; Норд Ост и Беслан; Ирак, Сирия, Ливия; наконец, последние события на Украине, поток мигрантов в Европу, теракты. Если так будет продолжаться, через считанные десятилетия встанет вопрос о самом существовании человеческого общества как геологической категории. Мне кажется, исправить ситуацию может появление крупных политических деятелей более высокого уровня, чем, скажем, Обама со своими союзниками и оппонентами. Таких, к примеру, как руководители великих держав во время Второй мировой. Имею в виду и содержание их действий, и степень влияния на общемировые процессы.

А сам я остался советским человеком. Советским человеком, но не совком! Для меня советская власть и Советский Союз - две большие разницы, как сказали бы в родном городе. Критики первой в постсоветское время было более чем достаточно, повторять ее незачем. Понятно, что так дальше жить было нельзя. Но перестраивать все нужно было не так, всякие сценарии обсуждались, правда, когда ничего изменить уже невозможно. Советский Союз - это моя Родина, моя страна с ее просторами; участники боевых сражений и труженики тыла, ученые и космонавты, изыскатели-первопроходцы и строители, писатели и колхозные бригадиры, артисты и спортсмены и еще тысячи и тысячи прекрасных людей. Моя молодость и дело, которым занимался большую часть жизни. Не совок, потому что не могу смириться с тем, что все прошлое оглупляют и опошляют. Потому что не нравится всеобъемлющая коррупция, что сейчас выталкивают культуру, что властвуют невежество, лень и страсть к халяве. Полностью согласен с популярным в прошлом поэтом, фронтовиком, Эдуардом Асадовым:

Не могу, не хочу, не смирился

И в душе все границы сотру.

Я в Советском Союзе родился

И в Советском Союзе умру.

На почве несходства взглядов на эти оценки произошли расхождения с некоторыми людьми, в т.ч., к большому сожалению, с друзьями.

Уже 10 лет живу в Москве. Маленькая семья - жена и дочь, все пенсионеры. Много двоюродных внуков, но далеко, встречаться удается, увы, не часто. До самого последнего времени сохранял, несмотря на перенесенные заболевания, какую-никакую физическую форму. Недавно мы с Маей сменили жилье. Прекрасная квартира, у меня впервые в жизни(!)появилась своя отдельная комната. Но переезд дался нелегко. Большие физические и психо-эмоциональные нагрузки. После этого здоровье стало ухудшаться, как-то быстро, по экспоненциальному закону.

Был в древней Греции такой мудрец Анакреон. Веселый старик, слагал песни при дворе одного из местных тиранов. Стараюсь следовать его примеру:

Мне девушки сказали:

"Анакреон, стареешь!

Вот зеркало, взгляни-ка,

Твои опали кудри

И темя облысело".

А я, растут ли кудри,

Или давно их нету,-

Не знаю, только знаю,

Что старику не стыдно

Тем веселей резвиться,

Чем ближе смертный жребий.

Готов присоединиться к размышлению совсем забытого теперь поэта Ивана Тхоржевского, написавшего на исходе XIX столетия такие строки.

Легкой жизни я просил у Бога:

Посмотри, как мрачно все кругом.

Бог ответил: - Подожди немного,

Ты еще попросишь о другом.

Вот уже кончается дорога,

С каждым шагом тоньше жизни нить.

Легкой жизни я просил у Бога?

Легкой смерти надо бы просить!

Возразить трудно. Но это - философия. А пока надо жить и не грустить.

Спокойно, дружище, спокойно,

И пить нам и весело петь.

Еще в предстоящие войны

Тебе предстоит уцелеть.

Уже и рассветы проснулись,

Что к жизни тебя возвратят,

Уже изготовлены пули,

Что мимо тебя просвистят.

Юрий Визбор

На этой оптимистической ноте поставим точку. Всем неизменной удачи! Ваше здоровье!

Одесса - Москва

2013 - 2015

Оставить комментарий © Copyright Подражанский Виктор Александрович (vp35@mail.ru) Размещен: 17/11/2020, изменен: 20/11/2020. 417k. Статистика. Повесть: Мемуары Иллюстрации/приложения: 43 шт. Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Автор геолог, рассказал ранее о своей профессиональной деятельности. Здесь описывается период жизни, не охваченный предыдущими воспоминаниями.

Подражанский Виктор Александрович : другие произведения.

Осколки былого

Осколки былого