Я загружаю бытие в зелёный батискаф,
И он плывет раздумий полн, 
Судьбу поправ. 
Бом-бом. Взрывается поп-корн,
В микроволновке дней 
Все время держится накал,
Накал страстей.
И впереди девятый вал,
И я грущу, 
Я не хочу в тот батискаф.
Я не хочу...

Посмотри, перед нами кот,
У него есть глаза, нос и рот,
И четыре ноги, и шерсть.
А вот честь 
У кота, как ты думаешь, есть?
Полагаю, что есть. 
Или нет, но ведь дело не в том.
Просто что понимать под котом?
Существует кошастость кота 
(Что он кот от ушей до хвоста).
Существует собакость собак 
(И без этого точно никак),
Существует тебястость тебя,
И, конечно менястость меня.

А все вместе мы есть существа,
И коль честь есть у нас, она есть у кота,
Коль ее нет у нас, ее нет у кота.
И решим же за нас, вот, прям, прямо сейчас,
И не будем решать за кота. 

"Сидит как курица и вовсе не летает".
Поставь в цитату и кавычки, Бог с тобой.
Я не хочу, но все же осуждаю,
Мне надо отправляться в путь домой.
Но Бог с тобой - какая ж это фраза.
А если он действительно с тобой?
Или со мной. Но как решить так сразу?
А, может, Бог таится в слове "стой"? 

И я стою. И рушатся все планы
(А ты об этом не узнаешь никогда),
Что я (так глупо) думала: "А мама?
Как грустно знать, что там она одна". 

Одна и попугай, который, впрочем, 
Боится и не выучил слова. 
А мы сидим, напрасно тратим ночи,
А по нам плачут у оконного стекла. 

Чума - это опасная беда,
Она описана в подробностях у Сартра,
Но просыпаться в шесть часов утра,
Чтобы идти к Чумириной на пару - 
Похлеще будет. Впрочем, ладно, ерунда.

Я помню до сих пор Чумириной невроз,
И это чувство, дескать я все знаю.
"Где ночь вы провели?"
Хорош вопрос.
А в голове сплошные попугаи.

Когда Адам и Ева уходили из райского сада,
Я полагаю, то яблоко также пинали,
Вниз по земле, одержимые негодованием.
Недовольны картинами ада
Громко кричали, мол яблоко, дело все в нем!
Дело все в нем, а они ни при чем,
Не смогли совладать с желанием.

Но у них-то был повод.
А где же мое искушение?
Где же тут грехопадение?
Ну же Верховнейший суд!

Я же не Ева, а он не Адам, чтобы... впрочем...
Было б не плохо, будь что-то меж нами тогда.
Только той ночью, только в течение той ночи
Он был ко мне холодней ледникового льда.

То за что я реально себя ненавижу - 
Это Даша, которая долго ждала,
Что приду. Я не шла и не шла, и не шла. 
О, мой внутренний голос, потише!

Ненавижу себя за нахальный смешок,
И за то, что тогда Даша (боже!) решила,
Опустив очень грустный и тягостный вздох,
Что он мил мне, а я ему мила. 

Это было неправдой и пылью в глаза,
И тоска с этих пор не дает мне покоя.
Да, скатись с моих щек в это время слеза...
Но вот смех истеричный, увы, про другое. 

Все начинается с одной неверной интерпретации.
Даша решает, что я начала отношения с тем,
Кто был ей весьма симпатичен,
Обиженно нас покидает. 

Тот, кто так нравится Даше, мне
(Вышло так) надоедает.
Впрочем, родители думают: "мда, отношения". 
И не имеют иного какого решения,
Нежели просто уехать,
Оставив вдруг наедине: 
Меня. С человеком. С которым мне.
Не по себе.
В смысле, мне было хреновенько как-то
И чувства, признаться,
Были в районе того, чтобы честно 
В отсутствии чувств признаваться. 

Мы смотрели на небо
И ели открытые шпроты,
Обсудив то ли танцы, а то ли ещё анекдоты. 

Переводили песнь Вельвы,
Но это все было потом,
После "Шпал" (это повесть)
И шпал, что вели в тот вагон. 

Я не знаю, была ли в каком нашем действии месть,
Я не знаю кому. Тем, кто думал о том,
Что любви не бывает,
(Неведомо мне почему).

Утро следующих суток.
И, здравствуй, холоднейший лёд.
Расписание маршруток.
"Спокойно. Потом. Повезет".

Попробуйте любопытства ради
Рассказать человеку, который оформил 
На вас мысленно права собственности,
И записал вас как часть собственного владения,
Что вы человек, а не помещение.