Когда-нибудь ко мне придет некто, кто скажет: "Я знаю, зачем ты жила свою жизнь". И что мне ответить ему? Рассмеяться в глаза и прогнать прочь? Усадить и расспросить его - обо мне? Если я не знаю, как поступить со знающим, то как я могу знать, для чего вся моя жизнь? А может, он не придет? Жду ли я его? Боюсь ли? Вопросы, вопросы роятся надо мной, как мухи над трупом правды. Я не хочу знания о знании. Я хочу блаженства незнания. Но разум мой бьется в конвульсиях страха - вдруг я что-то упущу, вдруг не услышу зова, не увижу знака, не почувствую призвания к суду праведных. Вся жизнь - только ожидание жизни. Только обещание счастья, только химера среди химер. Слова, слова из которых построены бордели - залы ожидания при поездах дальнего следования - из конца в конец мироздания. Из пустоты в пустоту.
От того, что я слишком часто произношу это слово - пустота - оно перестает быть значимым, превращаясь в товарный знак невезения. Вереницы жадных душ припадают к стопам истукана из стакана. А если бы вечность была иной? Квадратной? Высота правды как запах озона - высверкивает только в грозу. А гроза, как известно, весьма опасна - когда она громыхает в стеклах дождя, можно не услышать стук в дверь. И когда меня спросит промокший и продрогший кто-то, кто знает правду о моей жизни, влезая в окно, как вор, и оставляя мокрые лужи дождевой влаги на потрескавшемся линолеуме, почему я не открыла ему дверь, я с чистой совестью смогу ответить ему: "Я не слышала стука". И он простит меня, не может не простить. Я же прощаю ему каждую секунду его опоздания! Ведь он должен был прийти ко мне тогда, когда я только появилась на свет, громко призывая его к себе. Он что-то не спешит.
*А может быть и так.
Весенний, но совсем не радостный день. Чей-то смех за пеленой противной мороси, чей-то смех и чей-то испуганный шепот. - Кто это? - Разве ты не знаешь? - Нет. - Это ведьма.
Что им ответить? Дети, идите с богом? Или - идите к дьяволу? Я не хочу ни вверх, ни вниз. Я хочу - здесь. Но меня постоянно толкают, и почему-то все больше вниз - друзья, доброжелатели. А вверх - только те, кого я не знаю. Выходит, только они - за меня? А если там, наверху, меня не ждут? Я не вхожу в их планы? Место для меня не зарезервировано, и мое появление вызовет не радость, а с трудом скрываемую досаду. Вот будет облом-то! Я не умею приходить туда, где меня не ждут. Но я и не знаю, где же в этом мироздании меня ждут.
*Никто не стучался в мою дверь.
Зачем продавать душу дьяволу? Подумаешь, эка невидаль - вечные адовы муки!.. По сравнению с одиночеством - компания на сковороде в аду заставляет задуматься о перспективах... Все это полная чушь! Невозможно всерьез размышлять о продаже собственной души, пока не найдется достойный покупатель. Какой смысл дьяволу покупать то, что и так рано или поздно будет принадлежать ему? Вряд ли праведник согласиться не только сотрудничать, а и просто разговаривать с чертом, а грешник так или иначе но все равно попадет туда, куда и направляется всю свою сознательную жизнь. Так в чем же дело? Почему после стука в дверь на пороге может оказаться он - покупатель? И дьявол ли это? Не точнее ли будет назвать его свободным выбором? Я не хочу - как все. Мне скучно - как все. Я хочу летать. А душа моя слишком напугана встречей с солнцем. Как Фаэтон, она не умеет управлять каретой, как Икар слепнет от обжигающих лучей. Но я чувствую - все может изменится. И я обманываю свою душу, я подсовываю ей дьявола - оправдание ее смелости. Я перекладываю ответственность за полет на плечи искусителя, играя в прятки с знанием.
Впрочем, дьявол недолюбливает тех, кто разгадал его нехитрую игру. Ему нравится быть великим и ужасным, обветшалые доски забора, за которым прячется свободная воля, пугают его. И ему тяжело решится выставить себя на посмешище, торгуясь за заведомо протухший товар.
И поэтому никто не стучит в мою дверь. Моя душа не нужна ни дьяволу, ни Богу. Она не нужна мне, так с какой стати она может понадобиться кому-то еще?
Никто не стучит в мою дверь.
*Если.
А если бы я умела летать, возможно, вероятно, очень может быть, что я взлетела бы так высоко, как смогла, и рухнула оттуда камнем вниз, на такие невразумительные булыжники мостовой...
Если бы я умела плавать, я заплыла бы в запредельную синь, выдохнула весь воздух из легких и камнем пошла на дно...
Если бы я умела ждать, то заперлась бы в каменной келье и тихо умирала такую долгую-долгую жизнь, в предвкушении ...
Но я не умею летать, вода не держит моего тела, а творец вовсе не ждет мою душу. Что же мне остается? Только, подобно Сизифу, вкатывать никому не нужный камень на всеми забытую гору и лелеять себя мыслями о собственной исключительности...
*Открывая дверь.
Я открываю дверь на стук. Да?! - Нет. Никого. Даже тень тени прячется от меня за угол. Ну и пусть. Я слишком горда, чтобы бегать за чьей-то тенью. И все же - чьей? Кто был здесь, напротив меня, скрытый только призрачной завесой двери, кто стоял, вслушиваясь в мои шаги, чтобы вовремя уловить тот момент, когда щелкнет беззвучный замок и я возникну на пороге с вежливым недоумением и хорошо скрываемым ожиданием на лице. Злобный трикстер - не Бог и не черт, тот, кого я достойна, шут короля Батиньоля, игрок, паяц, клоун из американской психоделической мути - злобный трикстер с охапкой роз. На коленях ждет моего благосклонного взгляда. Но только за тем углом, за который я никогда не загляну.
*Василек
Васильки пробивают порог гвоздями легкого воздушного аромата и жуткой настырной силы, буравящей небосклон в своей устремленности к свету. Опускаюсь на колени, чтобы быть ближе, ощутить волны силы, веющей и расправляющей лепестки безмозглой правоты. Задыхаюсь. Это не для меня. Кажется, будто воздух отравлен навсегда. Легчайшее мановение - это терпкость бесконечной настороженности, ожидания чего-то большего, которого нет и не будет никогда. Для чего я стою на коленях на пороге своего дома? Кто смотрит на меня через (сквозь? из?) васильковую бессмысленность цветка? Нет никого. Мне хочется в это верить. Я даже не допускаю сознательной мысли о том, что я не одна. Я - одна! Вольно! Вольно или невольно - рисую на полу мелом круг. Это моя зона тишины. Мое alter ego.
Другая я пробивает порог ненавистного дома, чтобы расчистить себе путь к высшему смыслу бытия.
* Ненавижу.
Ненавижу. От злости почти плачу. Искусала губы - свои, оттого, что твои так далеки и недоступны. Искромсала сердце царапинами седины. Голая тишина продрогла у плотно прикрытого окна. Ей ко мне нельзя. У меня - шум, у меня - гам. У меня - светопреставление. Конец света. Пою песни зубами, выплевывая их один за другим в пригоршни. Свет тает, подтекая талым снегом под фундамент моего убежища. Меня подмывает выглянуть в неплотно прикрытую дверь и показать язык месяцу. Я знаю, что он может расценить это как приглашение, и потому медлю. Нежный вампир полнолуния слишком нежен, слишком похож на тебя. Ненавижу! Нет. Просто - ненавижу... Медленно и печально, как траурная процессия, истекающая дурным запахом безысходности. Рисую ресницами риск ночного пожара, который осветит всю бездну моей банальности. Бальность комнаты простаивает, загнивая от невостребованности, а я продолжаю ютиться в своем карманном мире мягком ненависти, все еще надеясь расширить ее пределы до бесконечности. Залетный комар - компромисс между жизнью и кровью. Ненавижу компромиссы!
*Боги и друзья.
Никогда не мечтала стать богом. Почему то это меня вовсе не воодушевляло. Ни когда бы то ни было, ни теперь. Знать все, иметь все, помнить все и ничего не хотеть - вот для меня образ божественного предначертания. Раньше я боялась бессмертия, потому что думала, что оно не может принадлежать всем, а быть в числе избранных казалось мне горчайшей участью. Это автоматически лишало меня всех моих родных и близких, всех друзей. Так думала я когда-то. Но теперь я поняла, что не время забирает у нас друзей, их лица, одно за другим, умирают в наших сердцах, подобно легким облакам. И мы сетуем на ветер, не допуская мысли, что это наше дыхание развеяло очаровательный мираж их присутствия. Мечте нельзя осуществляться, она становится не кошмаром даже, таким реальным и осязаемы, а химерой, нереальным чудовищем, которое будет преследовать нас, жалобно стеная и воя, жалуясь на незавидную участь призванного и отвергнутого волшебного зверя. Не приручайте мечту, за нее вдвойне в ответе незадачливый дрессировщик.
В старой каминной, за тяжелой портьерой сидит старая женщина, скучно-злобная всезнайка, держащая на коленях книгу моей судьбы, и ждет стука в дверь. Она ждет того, кто придет и попросит у нее надоевшую ей до чертиков зачитанную книгу с замусоленными страницами, закладками, пометками на полях и исправлениями в тексте. Кто придет и скажет: "Отдай мне судьбу этой имярек, я поставлю ее в один ряд на моей книжной полке, потому что отсутствующие книги - как щербины в оскаленной пасти книжных рядов, а ты ведь знаешь, как я не люблю незавершенность". И старуха небрежно швырнет ему книгу-меня через весь пустой и холодный холл, и книга упадет в золу потухшего камина, мечтая о согревающем огне, но получив только узкую щель в длинных книжных рядах.
*Боги и боги
Вывихнула душу из пазухи смысла. Опять одна. Как это надоело! Боль - одной. Радость, злость, ненависть, скуку - всем. А боль - одной. Никому больше. Словно боясь расплескать, жадничая, не надеясь напиться дотла. Опять одна.
Ищут смысл жизни, но никто не задумывается, а какой смысл в самом смысле? Осмыслен ли смысл или это только постмодернистская (или постпостмодернистская) игра слов, слогов и вшей на проплешине старого больного дятла?
Что я буду делать, если стук в дверь наконец раздастся? Что я буду делать, если он не раздастся вовсе? Буду ли я вообще что-либо делать или оскомина от соленых духов осени навсегда проржавеет в мои двигательные рефлексы? Вопросы... вопросы... Ответы - убийцы вопросов, киллеры мироздания. Ответы - сформулированная энтропия, эрозия души. Или мара. Такая же нудная и скучная, как и заклявшие ее вопросы. Мой стук в дверь - пустота, не наполненность; не что-то, не ничто. Глупые рассуждения о существовании несущественного только продлевают паузу. На большее они не способны. Какая разница, в каком измерении, в какой системе исчисления будет протекать следующее мгновение (день, год, тысячелетие) моей биографии, прописанной в паспорте или на скрижалях истории? Если нет разницы, то существенно ли пространство? Я ли мыслю, меня ли мыслят... Определите мне суть проблемы и только тогда я впечатлюсь ее глобальностью. До того же мгновения не уговаривайте меня перевести ее из плоскости спортзала для накачивания мышц мозга в использованный шприц духоты.
Плести словеса, до одури (или от одури?) гоняться за пустотой, верить в свое неверие - естественный и вполне распространенный способ увериться в собственную гениальность. Но ведь все люди - гениальны. Только одним для того, чтобы выпустить гениальность наружу, необходимо выпить спирта, другим - амброзии. Третьи предпочитают козью мочу. (Разговоры о пустоте сродни козьей моче.) Человека так застращали богом, что он боится помыслить себя человеком. Все время топчется на уровне твари дрожащей, уверяя других (а на самом деле никого), что так удобнее подползать к богу, дескать, не огреет своей шуйцей сгоряча.
Вот и ползают от одного к другому, тычутся, как слепые котята и канючат: "Ты - бог?". Но соглашаться некому. Все заняты только одним. Как хочется найти бога!
Спрятаться за угол собственного дома и подстеречь его в тот момент, когда он поднимет руку, чтобы постучать в приоткрытую дверь, выскочить из засады и завопить во всю силу легких: "Vade retro, Satanas!". А потом долго махать платочком вслед...
* Весна и... весна
Когда нет крыши, какой смысл в дверях? Распахнуты, стоят они на семиветрии и хлопают в ладоши тишины.
Гулким эхом по этапу разума проходят отголоски и отзвучия весенней неврастении. Время пробуждения и наибольший расцвет умирания. В смерти ничто не умирает, ибо мертво. Весна - символ смерти, она дает нам рождение. Впрочем, это нисколько не означает, что я не люблю весну. Напротив. Я люблю весну. Я люблю серую влагу, белый кипень, зеленый шелк и золото вышивки. Люблю, когда захватывает дух от предвкушения и надежды. Всякий раз - одинаково. Потому что человек - во всякий момент своей жизни одинаков. Одинаков со всем мирозданием.
Я люблю весну не потому, что я люблю смерть. Вот смерть я точно не люблю. Никакую. Ни водяную, ни огненную, ни воздушную, ни земную. По-моему, понятия любовь и смерть семантически несовместимы. Потому что любовь - это нечто, протяженное во времени, даже вечная любовь (если таковая и бывает) всего лишь (в буквальном смысле слов) любовь на век. На сто лет. Смерть же сиюминутна. Она случилась. И все. Что будет там, потом, будет всем, чем угодно, но не смертью. Ибо смерть уже состоится и останется в прошлом. Пусть слова "прошлое", "будущее", "настоящее" потеряют всякий смысл, в этом ли дело? Разумеется, нет. Это как синхрония и диахрония. В одной единственной точке пространства и времени они и могут пересечься. Но не более.
О чем это я... Весна не располагает к излишнему умствованию. Весна - время банальностей и плагиата. Время, когда классики воскресают в устах наивных влюбленных и умирают вновь в мозгах искушенных.
А потом будет лето. Знойное и пустое. Время обид и прощения. Случайных дождей и поцелуев. Вываливающихся из распахнутых окон в ночь гардин. Душно-привычного аромата пыли. Утомленных котов. Спесивых собак. Новой расы - отдыхающих. Старой песни в сизых наушниках. Мгновенного перехода от весны к осени.
*Охотник и жертва
Страх, вот что охватывает меня теперь. Теперь, когда я превратилась из охотника в жертву. Страх еще больший от того, что я в состоянии предугадывать ходы моего охотника, но не в силах изменить что-либо. Потому что мне до ужаса (в буквальном смысле слова!) интересно, что будет дальше. А вдруг я все же ошиблась, и охотник по-прежнему я? Я открыла дверь на стук и обнаружила, что мой домик стоит в глухом нехоженом лесу. Помощи ждать как всегда неоткуда. И патронов в ружье больше не осталось. И силки изодраны в клочья. И капканы враз все проржавели. И ножи стали тупые и неопасные. И страх, все это время смиренно жавшийся в темноту, в припорошенные пылью углы, осмелел и теперь подбирается к самым ногам, отчего сердце забывает стучать.
Мой охотник сидит напротив, попивая квас и рассказывая анекдоты из жизни леса. Точнее было бы сказать - из смерти леса. Юмор у него все какой-то черный. И сам он большой и черный, как тень. Моя тень.
*Ода соседке
Люблю ощущение предвкушения, которое охватывает меня всякий раз, когда я спешу на стук к двери, чтобы открыть ее и... К сожалению, почти всегда это сладостное "и" остается без продолжения, либо, того хуже, оборачивается чем-то банальным, типа стоящей в заискивающей позе соседки, истомившейся от безделья и нехватки общения и готовой сколь угодно долго размышлять в мнимом диалоге на темы всеобщего похолодания и бедственного положения пингвинов в северной Африке.
Люди становятся мизантропами из-за обманутых ожиданий. Ну что бы стоило соседке сходить сегодня за общением к ... кому-нибудь еще. Оставить меня в тревожном покое, в ненавистном ожидании. Лучше никаких надежд, чем надежды обманутые.
Ах, милые мои соседки, не утруждайте себя попытками втянуть меня в свой скудный монолог об отсутствии смысла в жизни. Каждое ваше слово - тому доказательство. Каждый ваш сон - причина неврастении Фрейда. Ваша банальная общительность, ваша банальная эрудиция, ваша банальная соль - все это не стоит меня. Меня нет дома. Спасайтесь, бегите, моя вопросительная болезнь опасна и заразна, как оспа. Но только от нее не выдали еще прививок. Прививаешь один ответ-антибиотик, глядишь, а вирус мутировал. Вопросы-мутанты как в фильме ужасов гоняются за учеными-бактериологами. А я хохочу на пороге своего дома, наблюдая за потугами заразившихся соседок счесать со своих языков имя бога.
*Черепаха
Не знаю, то ли я слишком тщеславна, то ли абсолютно лишена этого порока (порока? достоинства?).
Постоянно рефлектирую, озираюсь по сторонам, задаю кучу наводящих вопросов, извиняюсь там, где можно было бы и без этого обойтись. Не могу заставить себя просить прощения, если действительно виновата.
Не понимаю, для чего так много условностей, и боюсь нарушить хотя бы одну.
Не верю в любовь и страстно мечтаю о ней.
Самое забавное, что все эти парадоксальные эмоции всегда предельно логичны и обоснованы. Я не ощущаю раздвоения личности. Мой разум контролирует эмоции. Но я смертельно боюсь всего. Себя. Мира. Людей. Каждого человека в отдельности. И при этом я свято уверена в том, что все они (и мир, и человеки) в моей власти, обязаны беспрекословно подчиняться мне. Это, очевидно, защитная реакция "маленького человека". Или я уж и не знаю, что.
Расскажу-ка я себе сказку. Или притчу. Смотря как посмотреть.
Жила-была черепаха. Трусливая такая, хоть и громадная. Трусость ее была, в принципе, понятна. Мясо у черепахи было вкусное, суп из нее обещал быть наваристым и густым. Только все гурманство черепахи заканчивалось там, где начинался запах каннибализма. Вот и сидела она, поджав ноги к подбородку и носа из дому не казала.
А надо заметить, что размеров черепаха была не то чтобы гигантских, а просто-таки циклопических. И шедший мимо бог водрузил на нее только что слепленную из глины, которая налипла на его босые ноги, когда он вброд переходил мировой океан, маленькую такую игрушечку-погремушечку. Не заметил бог, что под замшелым панцирем живая черепаха. А та не стала его из страха разубеждать.
Так и мается до сих пор. Шелохнуться боится, как бы кто не догадался, что она там. И невдомек ей, что даже если все жители этой погремушечки узнают о ней и захотят полакомится черепашьим супом, тяму у них не хватит с ней совладать.
*Осень
Я люблю позднюю осень. В редкие ясные дни, когда небольшой мороз очищает воздух от скверны разложения, с пронзительной четкостью приходит осознание бренности, сиюминутности бытия. Но боли нет. Лишь легкая, мягкая печаль - улыбка умирающего солнца. Оно хорошо видно даже там, где прежде листья свивали пологи тени. Листьев больше нет. Лишь ветви, как основа ткани, создают замысловатые узоры на фоне пронзительно-голубого, стерильно-холодного воздуха.
Таинственная зеленая завеса не скрывает больше черной неприглядности земли, размоченной дождем.
Земля - не плодоносный чернозем, щедрый и жирный, а саван, которым покрыт труп ушедшего урожая. Глядя под ноги, испытываешь чувство, сродни тому, которое можно испытывать, участвуя в похоронах совершенно незнакомого человека, сделавшего вас единственным наследником своего нешуточного состояния. Испытываешь радость, предвкушение счастья, или, по крайней мере, веселой безбедной жизни. И одновременно - неловкость перед законными наследниками, оставленными с носом. И злость на них. И злость на себя. Целую гамму отрицательных эмоций.
В опавшие листья, как в омуты, глядя...
*Ревность
Бывает ли ревность без любви? Бывает. Ревность собственника, понимающего, что все его права надуманы и ничего на самом деле не стоят. Эта ревность тем тяжелее, несноснее, что не имеет никаких прав на существование, она незаконнорожденный отпрыск людских заблуждений. Она горька и бесплодна. И очень легко становится завистью.
Если я захвораю и сиделка придет в мой дом, чтобы ухаживать за мной, готовить мне пищу, сносить мое брюзжание, такое же несносное, как и брюзжание любого другого больного, а может, еще более желчное и ядовитое, от привычки отыскивать и уязвлять самое чувствительное, могу ли я испытать ревность, когда она откроет дверь на стук и первой увидит твою панацеевую улыбку? Затянется ли мое исцеление от хвори, если часть своего света ты прольешь на постороннего и тебе и мне человека? Наверное, нет.
Но не стоит улыбаться кому попало, если ты не уверен, что дверь открою именно я. И не имеет значения твоя степень осведомленности о том, кто еще живет в моем доме. Каждая твоя улыбка дороже для меня горы Меру. Соглашусь ли я добровольно расстаться с блаженством? Ну уж нет!
*Тишина
Вся моя жизнь проходит в тишине. Оттого так много тишины и в мыслях моих, и в стихах. И даже теперь я пишу о ней, пишу банальности о том, как ватой набивается она в уши, как оглушает, обволакивает, пеленает мысли, делая их банальными и предвзятыми.
Боюсь ли я тишины? Не знаю. Вряд ли. Напротив. Я люблю ее. Я плаваю в ней, выныривая иногда на поверхность звуков и смыслов. Поверхностные смыслы... Угнетение смысла мыслью, когда последняя, поверив в свою исключительную значимость, не признает больше никого и ничего, никакого авторитета нет на ее пути к вершине абсолютного нуля.
Никогда не задумывалась, как нелепо звучит в тишине риторический вопрос. Даже этот пресловутый "быть или не быть" совсем как считалка: "быть - не быть. Тебе водить". Эта тишина, на самом деле, отменный ответ на все эти томления духа. Она словно говорит, что надо успокоится, что все звуки рождаются из нее, так же, как и все чувства рождаются из пустоты. И возвращаются в пустоту. Тишина - это пустота звука.
Барабанная дробь костяшек пальцев по дереву, а точнее - фанере - двери. Входите, будем вместе праздновать тишину.
Как там поживает Ваше молчание? Как плавают одинокие, покинутые, разрозненные и разбитые, как осколки корабля после кораблекрушения, звуки в ванне из времени? Тишина и время. Как уживаются они, море и капля. Море тишины и капля времени. Море в капле. Капля в море. Все есть во всем. И только во мне нет ничего, кроме времени. Я болею тишиной, как ветрянкой, звуки моей жизни, подобно зудящим волдырям появляются по всему телу. То там, то здесь. Поговорите со мной, Вы, пришедший так некстати. Кстати... Опять банальности.
*Солнце
Представьте себя в огромной комнате, в зале с двумя рядами окон. Окна слева и справа, от пола до потолка, величественные, неприкрытые, сияющие затерявшимся в них солнцем. Как оно восхитительно, солнце, заблудившееся меж двух сияющих рядов, лениво прохаживающееся тонкими лучами по старинному паркету, притоптывая бальной туфелькой в такт своим мыслям. Солнце не замечает вас, замершего в самом центре пустого зала. Что ему до вас. Быть может, оно потеряло свое отражение в одном из зеркал, развешанных на стенах меж окон. Быть может, ему тоскливо от того, что не звучит музыка. Или напротив, счастье переполняет его.
Оно кружит, кружит по залу, дробясь, множась в зеркалах. А ты стоишь в центре вселенной и ощущаешь себя абсолютно чужим на этом празднике жизни. Что ж посоветовать тебе, пришедший за непрошеным советом?
Разбей окно, вырвись за пределы очерченного круга. Ты не в состоянии? Стекло слишком прочно для тебя? Тогда разбей зеркало - и гармония совершенства разрушится сама собой. И ты вырвешься из мира абсолютного в мир, где торжествует теория относительности.
Однако поторопись. Солнце слепит. Береги глаза!
*Опыт боли
У меня больше нет двери. У меня больше нет порога. У меня нет дома, к которому спешит, извиваясь, тропинка. У меня нет дома, в котором я могу прятать себя ото всех. Я осталась обнаженной на залитом солнцем фундаменте. И мне остается только ежится от холода заинтересованных взглядов. Им скучно. И мне скучно.
Усаживаюсь, поджав под себя ноги, и открываю потайную шкатулку, спрятанную в дальнем углу и припорошенную для конспирации серой пылью. Здесь - вся моя боль. Не память, потому что память спрятать нельзя, она всегда на шаг впереди. А боль можно отложить на время, можно упаковать ее в обтянутую шелком шкатулку и сделать вид, что все хорошо. Но только следует помнить, что если долго хранить ее не раскрывая, однажды она, как кислота, разъест тебя изнутри и будет громко кричать о себе, пока не захлебнется эхом.
Открываю шкатулку. В ней фотографии, лоскутки, камешки, травинки. Каждая - боль особенная. Сладкая. Щемящая. Едкая. Горькая. Невыносимая. Светлая. У каждой есть имя.
*Геката
Вот и поворот. За ним - как и перед ним - дорога. На перекресте стоит Геката и держит в руках кубок, наполненный ядом своей любимой змеи. Тех, кто выпивает залпом, не ломаясь и не отказываясь, она щедро одаривает. Остальным тоже приходится пить (ибо Геката богиня не выбора, но неизбежности), но на бонусы тут рассчитывать не приходится. Я была в числе тех, кто потянулся за чашей прежде, чем змеевласая успела предложить мне свое питье. Долгая дорога истощила меня, пыль и ветер вместо хлеба и воды заставляли обрадоваться отраве как пикантному разнообразию. Я приняла чашу со словами благодарности, как подобает принимать дары богов, не ропща и полагаясь исключительно на их чувство юмора. Я так и сказала: "Великая, вручаю себя в твои руки и надеюсь, что по отношению ко мне твой смех не будет слишком долгим, злым и громким". И богиня улыбнулась в ответ на мою неслыханную дерзость и прежде меня отпила из своей заветной чаши. Так я разделила питье с богиней Тайны и тайн для меня больше не осталось.
Со временем я научилась обманывать себя и ошибаться. Пусть замолчат те, кто возьмется утверждать, что знание - это благо, а колдунья Геката, воплощенная Тайна - это зло. Людям не нужна правда, они боятся ее, выдумывают себе химеры, живут в них, верят в них, поклоняются им, чтобы не встретится лицом к лицу, нет, не с тайной, не с мирозданием, не с пустотой, а с самим собой. Даже все эти еретически дерзкие потуги назвать человека самым страшным хищником во вселенной, самым опасным и злобным существом, все они только от того, что очень страшно в самом себе узнать себя.
Геката познакомила меня со мной. Это была ее награда за мою дерзость и отчаяние. Отныне я всегда знаю, где нахожусь в любой момент времени, о чем думаю и чего боюсь. Я знаю, что это дает мне власть необыкновенную, все мироздание принадлежит мне, ибо я и есть мироздание.
Люди, вещи, события живут и умирают во мне, так же, как я живу и умираю в каждом из них, в каждую наносекунду вечности.
*Знание
Люди любят жить иллюзиями своей значительности и осведомленности в делах поднебесной, а между тем каждый из них знает не более, чем попускает своему разуму и воображению. Поэтому те, кто вслед за античным гением твердят: "Я знаю, что ничего не знаю", расширяют свой разум до вселенских масштабов, "узнавая" все, ибо в какой-то точке пространства-времени все и ничего уравниваются в своем значении. Я же предпочитаю вовсе не говорить о своем знании.
Радуйтесь, мужчины! Знание - для вас. Один из вас сказал: "Я так твердо, я так сладко знаю", и вы на все голоса повторяете за ним. Но ведь знание - это слабость. Чем оно больше - тем больше незнание. И если не дойти до предела, до точки, где знание и незнание, как Инь и Ян, свиваются воедино, навсегда останется что-то, что будет ускользать от вас. Поэтому женщины не знают, они чувствуют. Да, мы можем научится "узнавать", но природа этого "узнавания" все равно будет иной, отличной от мужской. Нас ведет интуиция - чувство вселенной.
Впрочем, все это не имеет существенного значения. За окном - век исключений. Мужчины чувствуют, женщины знают, дети боятся. К чему приведет этот эксперимент? Очевидно, как обычно, ни к чему. Все останется, как прежде, по крайней мере, до конца этой калиюги. А там посмотрим.
*Филологические изыскания
Удивительное дело, во все моменты своей жизни я ощущаю себя цельной, нераздробленной, уникальной личностью. Но когда я начинаю прочитывать и перечитывать написанное мной в разные периоды, в разные дни, в разные настроения, сталкиваюсь с высказываниями, подчас взаимоисключающими друг друга. Единственное, что их объединяет: искренность автора, то есть меня. Что же у меня - шизофрения? Вроде бы - нет. Хотя, кто ее, шизофрению эту, знает. Я не перестаю и не устаю повторять, что преклоняюсь перед логикой, а между тем сама не всегда бываю логична. В чем же дело? Не знаю. Знаю, но не хочу записывать то, что через несколько дней (часов? минут?) придется переписывать, чтобы привести в соответствие с текущей действительностью.
Еще одно наблюдение над собственным текстом: с досадным постоянством повторяющееся слово "банальность". Неужели я так боюсь собственной банальности, что без устали твержу о банальности мира? И что я вкладываю в это слово? Ну, на последний вопрос ответить легче всего. Для меня банальность - это обыкновенность, возведенная в жизненное кредо. Мой разум хочет быть обыкновенным, видя в этом возможность улучшения моих взаимоотношений с миром, но душа против. (Надо заметить, что душа моя бывает против гораздо чаще, чем хотелось бы и чем следовало бы, просто потому, что ей нравится быть в оппозиции.) Результатом же непрекращающихся боевых действий между левым и правым полушарием и является эта дурацкая зацикленность на слове "банальность". Вот.
*Музыка
Музыка, которой дышит твое сердце, музыка, от которой душа становится огромной, перехлестывает через границы тела, заставляет вибрировать кончики пальцев, возвеличивая вас и даря ощущение власти и могущества. Не имеет значения, где она застанет вас, не имеет значения, о чем вы думали, кого ждали, от кого бежали, она застанет вас врасплох, к ней невозможно приготовиться, она неожиданна, как стихия, она и есть стихия. И как всякая стихия, она не может быть приручена человеком, он может только вызвать ее, но не в состоянии управлять. Только шаманы, заклинатели звука, вступая с ней в мистически окрашенные отношения, приносят ей жертвы и могут на время приручать ее, сажая, как джинна, в волшебные кувшины.
*Немного мистики
Сегодня у меня острый приступ графоманства. Пальцы нервно подрагивают над клавиатурой, ожидая "приказа свыше" (нет, не из небесных сфер, а всего лишь из мозга) и начинают прыгать по буквам даже раньше, чем голова отдает команду. Кажется, это называется моторная память. Руки сами "знают", что им делать. Примерно так же, как знает тело курицы, когда стремится убежать от палача, отнявшего у него голову.
С утра так много крови в ассоциациях, потому что пришлось проснуться из-за дурного сна. Вот уже без малого три часа, как мысли о нем не дают мне покоя. Мне приснился мерзкий черный кот (почти год назад к нам приблудился такой, весь покрытый лишаями и струпьями, мы едва сумели от него избавиться, он терся у порога моего дома и орал. Кажется, дядя убил его). И вот теперь кот вернулся. Выглядел он также, как и тот, настоящий. Только во сне кот был еще и мокрый (не знаю, вода ли это была, или что-то другое). И я посмотрела ему в глаза. Одно зеленое, другое - серое, бельмастое. Мерзость несусветная.
Надо что-то делать со своими нервами и паранойей.
*Твое сердце
В полночь, когда звезды сверяют часы по черным дырам, ты пришел ко мне. Ты прошел по дороге, присыпанной вместо песка пеплом былых встреч, прикоснулся кончиками пальцев к венчикам увядших гладиолусов, втянул носом их сладкий запах тления и одобрительно покачал головой. Поднялся по двум ступенькам и постучал, стараясь попасть в такт своему сердцу.
Я проснулась от странного чувства, что твое сердце стучится в мою дверь.
*Забавно
Забавно, когда мне может надоесть стучать по клавишам без цели?
Забавно, почему я позволяю всем, кому не лень, навязывать мне чувства вины, неуверенности в своих силах? Смятение, потерянность, мерзкое ощущение самозванства? Неужели я хуже всех тех, кто окружает меня? Я знаю, что ленива, но ленность моя не превышает среднестатистическую норму и проистекает, скорее, из дурацкого стремления объять необъятное. Я боюсь упустить что-то важное и рассеиваюсь. Когда-нибудь я потеряю себя. И даже не замечу потери. Грустно. Вообще у меня сегодня грустное настроение. Причина его - в чувстве неудовлетворенности. Мне все время кажется, что я не сказала что-то важное, что я позволила людям составить обо мне мнение на основании неполных, скудных, неинтересных сведений. Причем мнение этих людей для меня существенно. Мы стоим по разным сторонам порога, а между нами, скрытые досками настила, кости нашего прошлого. И нельзя ни протянут руку, ни прикоснуться на прощание. Предки (прошлое) не терпят, когда нарушают их покой.
*Лунатики
Лунатики мечты стоят у борта и глядят на застывшую в испуге холода луну. Им, очевидно, видно что-то особенное, что-то большее, чем влажная усталость древней реки. В приоткрытую дверь окна наблюдаю за дыханием того, что ближе всех ко мне. Дыхание редкое, спокойное, безысходное. Безвыходное. Облачко пара, показавшись изо рта, тут же исчезает в ноздрях, не успевая перевести духа (вот и каламбурец!). Картина завораживает. Я прислоняю лоб к стеклу фанеры. Стараюсь побороть желание дышать с ними в такт. Тактично отворачиваюсь, когда кто-нибудь из них делает шаг через борт и исчезает в черном мареве парной реки. Мне стыдно за них. Глупость их такой природы, что кажется мне, будто я за них в ответе. Знаю, что не умею плавать, знаю, что не докричусь к ним через непрозрачную льдистость параллельной судьбы, но ничего не могу поделать. Странно, когда отказывает логика, становится даже легче дышать. Не чувствуешь больше ответственности за принятые решения. Так, легкое удивление от собственной дерзости. И все. А что должно быть еще? Угрызения совести? Загрызения старости? Разъедания пошлости? Неуверенно нервничаю, прослеживая трассы чужих окурков на фоне бездны.
*Усталость Вишну
Когда усталость переполнит чашу и затопит вселенную, Вишну заметит, что в мире что-то не так. Закинув гору Меру на закорки, он отправится в странствие, чтобы разобраться, откуда взялись туманы, в которых вязнут души тех, кто сподобился Нирваны... Должно быть, его путешествие будет веселым. Хорошо, что меня не будет рядом.
Я сяду на приступках, вытянув ноги, лицом на запад, и стану провожать солнце, которое будет погружаться в воды мирового океана целую вечность. Но я буду смотреть не мигая, мне очень нужно заметить хвост Шеша, когда он вынырнет на мгновение, чтобы облизать тонкие холодные губы, только что бережно снявшие спелый плод светила с древа познания.
И тогда я обернусь к сидящему рядом непривычно молчаливому богу Мому и укажу на пустые тучи, как отпечатки пальцев оставшиеся на месте преступления, на месте падения. Как тебе это нравится, - спрошу я его. И он ответит: "Как тебе это нравится", как зеркало отразив звуки моего дыхания. Я отвернусь от него и обращусь к Ате, непривычно задумчивой или привычно подавленной, в наступившей темноте трудно разобрать нюансы. "Нравится ли тебе?" - оскал безумия в ответ.
Глыба Луны, как глаз Одина, которым он расплатился за свою часть незнания мира, прищурившись до состояния месяца, будет следить за мной, так странно вертящей головой в одиночестве и разговаривающей с тенями отраженного света.
Усталость это не безумие, это безучастие. Безучастие души к живой жизни. Длящееся до тех пор, пока мертвая жизнь крадется из угла в угол зрения, стелется по периферии сознания, не решаясь вторгнуться в границы СуперЭго. Когда мне надоест быть АльтерЭго, я позволю, наконец, Бессознательному отвести меня в страну своей судьбы.
*Прощание
Вот до чего может довести одна заезжанная как старый винил метафора. Дверь, порог, стук, гость... Оправдание для словоблудия. А все от чего? Не знаю. Сегодня мне хочется летать. Именно летать, а не падать лицом вниз, на камни. Пальцы по привычке попытались отстучать "камни реальности": "читатель ждет уж рифмы "розы"... Да. Шаблонов и стандартных ходов, и банальных (пусть я и издевалась над собой из-за этого слова, ну что поделать, если банально?) сравнений.
Мне сегодня хорошо. Я опять живу. Безумно, горячо, быстро. Хорошо. Надолго ли - не знаю. И знать не хочу.
Последние страницы. Обещаю себе, в следующий раз придумать что-нибудь другое. Сколько же можно до бесконечности стоять на пороге, у порога, за порогом и разглядывать дверь. Пусть сегодня она деревянная, завтра стеклянная, вчера была из ветра, через неделю станет свинцовой, а потом потечет талой водой.
Один, очень важный, но тем не менее конечный период в моей жизни завершился. Я вновь свободна. Вчера мне об этом сказали, сегодня я в это поверила. И мне хорошо. Может быть, через несколько лет я пойму, что сегодня была счастлива, а может быть наоборот - решу, что это самые темные дни в моей жизни. В любом случае у меня будет повод оглянуться на сегодняшний день. И потому еще раз скажу: сегодня мне хорошо.