Аннотация: Отрывки из повести "Вкус дождя". Гл. 23-25. Часть I.
Вместо предисловия. Лика.
Ещё зима... а бабушка мне говорила: "готовь шубу летом и шей сарафаны зимой". Возьму себе это за правило. Но сарафаны пока подождут, что носить, когда сброшу шубу? Моя будущая профессия дизайнер женской одежды. Мода возвращается, ретро-ретро, ретро... Скоро весна, и реглан опять становится привлекательным. Вся сложность, вся прелесть, вся загадка реглана в том, что это одежда, где рукав составляет с плечом одно целое и можно показать красоту плеча, не оголяясь. И вот я открываю бабушкин шкаф, перебираю одежду, аккуратно развешанную на плечиках, здесь самые любимые наряды моей бабушки, но то, что ищу - костюм из шерстяной рогожки, он фигурирует в названии одной главы бабушкиной повести, в первой её части "Прогулки под дождём" - не нахожу. Но, возможно, есть описание, ещё успею пошить... и я достаю синюю папку, в ней бабушкина повесть, и удобно усаживаюсь в кресле.
Гл. 23. Костюм из шерстяной рогожки.
Весна убирала последние грязно-серые снежные проплешины. Ночи ещё были холодны. А земля уже в скверах и на бульварах, прогретая днём ярким весёлым солнышком, покрывалась островками нежной зелёной щетинки, радующей глаз на фоне чёрного волглого пара и чернильных глянцевых луж.
Я поспешила снять пальто и алую шляпку с маленькими полями, в которой положенную ленточку заменяла полоска меха от хвостика песца. Я очень гордилась своей выдумкой. Это позволяло мне носить шляпку зимой с претензией на шик. Меховой шапки у меня не было.
Но весна так беспощадна ко всяким претензиям. Мех на шляпке как-то сразу издох, и я была рада расстаться с ней до следующей зимы.
Зато у меня был новый чудесный тёплый костюм. Он вполне заменял демисезонное пальто и плащ, а потом даже кофту.
Костюм годился на выход, на работу, в поездку за город, в лес, в колхоз - всюду. Он был незаменим. На нём можно было выспаться. Жакетом можно было укрыться. Можно было, свернув, положить под голову вместо подушки. Костюм был мягкий, из шерсти, в которой темно-синие и черные нити, с редко вплетенной белой нитью, переплетались крупными небрежными стежками в рогожку.
- Что это за мешок ты собираешься пошить? - удивлённо спросила мама.
- Костюм? - ещё больше удивилась она.
- А это что за тряпка? - спросила, когда я ещё достала кусок фланели бирюзового цвета с рисунком в виде колючей чёрной изгороди.
- Это? На подкладку! - и я любовно провела рукой по лицевой стороне.
Материя была гладкой, приятной на ощупь. Но мама только покачала головой.
- Посмотри, какая фланелька! - убеждала я. - Снизу мохнатенькая, хоть заворачивай младенца, а сверху шелковистая. Хлопок с вискозой.
Мою маму трудно убедить, моя мама всегда категорична.
- Подкладку шьют из саржи! - возразила она.
- Мама, - вмешалась Анька, - помнишь, Эля из шторки, что в туалете, шикарное платье себе пошила?
- А то! Ты его ещё у меня на танцы просила, - обрадовалась я неожиданной поддержке.
- На маскарад! - уточнила младшая сестра.
- Никто не возьмётся тебе шить, - подвела черту мама и отодвинула всё, что я выложила, в сторону.
Мне бы только раскроить, а тогда я маму уговорю, она сошьёт!
Ровная узкая юбка должна быть удлинённой, сразу решила я, костюм предполагалось носить в холодную погоду вместо пальто.
Чтобы удобно было бежать на работу, низкая складка сзади. Но почему, только, в юбках запрещены разрезы? В пальто же допускаются!
Жакет должен быть мягкий как кофта. Фактура ткани не выдержит жестких линий, реглан с плавными контурами лучше всего подойдёт.
Покатость плеч можно слегка спрямить, подложив немного ваты. И больше нигде ничего не подкладывать, везде мягкие природные линии.
Спинка, отрезная в талии, с обтягивающей бёдра баской, прижимается пояском.
Без всяких выточек перёд присборен под грудью бантовыми складками, которые должны только намекнуть, что у меня всё на месте и талия, и грудь.
Поясок спереди продёргивается под складки. На концах намечаются пуговицы, там где им положено быть, и пришиваются вместе с пояском к жакету.
На пуговице, справа, хлястик. Вот и всё! Длина пояса, обхват талии регулируется петлями на хлястике. А при катастрофе - ой, кажется, я поправилась! - поможет простая перестановка пуговиц.
Двубортный жакет, длиной до середины бедра, с хорошим заходом и воротничком-стойкой, защитит от холодного ветра. Мягкий, как кофта, жакет легко будет подогнать к любой фигуре. А на тёмной пёстрой рогожке хорошо должны смотреться большие круглые пуговицы, возможно серые, всего четыре, - две вверху и две на поясе.
Пришлось пофантазировать, но всё получилось! - потому запомнилось, потому так подробно могу теперь, спустя много лет, описать.
Намучилась при раскрое ужасно. Зато в носке костюм был прост, удобен и неприхотлив. Жакет я носила даже на одну комбинацию. Настолько фланелевая подкладка приятна была к телу, что я испытывала, надевая жакет, почти чувственное наслаждение. Мой костюм мог совершить революцию в любом гардеробе модных в то время жёстких форм, накладных плеч, грудей и так далее. В нём не было никакой бортовки, противной и жёсткой, как картонные латы.
Костюму не было сносу. С ним было связано столько счастливых воспоминаний, что когда он, однажды, под плохое настроение попал мне на глаза, целый и невредимый, я в сердцах забросила юбку в подвал. Укрывала картошку, но и там её моль не съела.
Юбка была мне тесна. Но жакет так же ладно, как когда-то, обхватывал мою несколько изменившуюся фигуру, что готов был послужить ещё. Рука не поднималась его изничтожить, но и отдать никому я его не могла. Он был, как живой. И он был мой, только мой. Я спрятала его от глаз подальше.
Но потом, когда он снова попался на глаза, изрезала на куски. И тогда только выбросила. Я его ненавидела, как будто в нём притаилась моя пропавшая молодость, сбежавшая однажды тайком.
* * *
В ту весну пустили новый троллейбус. От нашего дома нужно было только перебежать через дорогу. Потом, поднявшись по откосу (в неположенном месте), пересечь бульвар, и я сразу оказывалась на остановке. И каждый день, дорожа всякой минуткой утреннего тепла, я тихо выскальзывала из постели, боясь разбудить своего дорогого мужа, не оставляя времени на приветствия и прощания.
Работа на заводе начиналась рано, в семь часов. В шесть я должна была быть уже на остановке.
На кухне я выпивала сырое яйцо и пол-стакана воды, отламывала щепоть хлеба. Это был мой завтрак.
Потом открывала в ванной душ. Обливалась ледяной водой, сосчитав до десяти.
Стоя у зеркала в прихожей (ещё в комбинации, но уже в туфлях, начищенных с вечера), трепала расчёской волосы, чтобы потом единственная шпилька держала лучше узел-улитку на затылке. Вот. Не краса-девица, так и не надо. Но "лада ты моя, лада", услышать бы.
На цыпочках пробиралась в комнату, снимала со спинки костюм... минутку стояла одетая.
- "Женя, не спи, глянь на меня", - некогда ждать!
Ну что ж, досматривай свой сон, скоро и тебе вставать. Не я, будильник разбудит.
Отступление на полях:"На работе девочки просили научить, как я делаю свою причёску. Они не понимали. Считали, что показываю фокус. Мне тогда всё удавалось, везде и во всём везло. Так видно бывает со всеми счастливыми людьми. Потом был день, когда мне пришлось поменять причёску. Волосы отказывались слушаться, не хотели сворачиваться в красивый узел и рассыпались, разбрасывая шпильки."
Вылетела и захлопнула дверь. Получилось громко.
Нехорошо - все спят ещё. К чёрту...
Всё равно, как ни старайся, Натка, моя малявка-сестрёнка, скажет, что опять утром я топала, как слон.
Ура! Троллейбус на остановке. Успела. Уже увидел и встаёт, чтоб уступить мне место, мой неизменный попутчик. Какая-то магическая сила в моём, видно, костюме. Вот и человек возник из неоткуда, стоило его надеть. Впрочем, мне уже известно откуда. Говорит, живёт в доме напротив, работает главным инженером на соседнем заводе. Вчера решился заговорить. На десятый раз. А то всё молча рядом стоял. Уступит место, и я усядусь, будто бабушка какая. Спасибо скажу - и всё внимание, о своём думаю. А сегодня, как старому знакомому улыбнулась. Говорю - "привет", а он не ответил почему-то, и прошёл по проходу вперёд. Делает вид, что в окно смотрит. Странный какой-то.
Да, какое мне дело! У меня теперь свои заботы. Семья. Работа ждёт. Мужа кормить надо, отощал совсем на одной стипендии.
Год потерпеть ещё осталось. Вот закончит институт, пойдет работать, тогда уже будет и меня, и сына кормить.
Проехали несколько остановок, мой попутчик снова рядом оказался.
- Знаете, - оправдывается, - соседка с нашего дома была.
- Ну и что же? - не поняла я.
Он посмотрел на меня удивленно.
До меня туго доходила изнанка жизни, но как-то гадко стало на душе. И я встала, стряхивая невидимую пылинку с костюма.
- Пропустите! Теперь я, кажется, вижу свою соседку. Только не надо лишних разговоров.
- Вы не так поняли, - пытался он меня удержать.
Я пробиралась вперёд по проходу, и было почему-то обидно, ну прямо до слёз.
С троллейбуса надо было пересаживаться ещё на трамвай.
Мой случайный попутчик выходил там, где положено, и пересаживался на трамвай, я же всегда ехала дальше, до следующей остановки, конечной, и выходила на вокзале.
Мне нравилось бежать по деревянному пешеходному мостику. Под ним проходили железнодорожные пути, двигались составы. Стояли люди, ждали электричку.
А ещё шла посадка на московский поезд. Красный экспресс отправлялся ровно в 7.00. По тому, как шла посадка, я уже знала, опаздываю на работу или нет.
И меня всегда охватывало радостное чувство при виде этого длинного красного состава. Хотелось, особенно весной, сесть в него и ехать куда-нибудь, далеко-далеко.
Гл. 24. И так каждый день.
Старенький деревянный настил скрипел под ногами, я бежала по пешеходному мостику, и мне надо было ещё обогнать трамвай, который сейчас где-то по набережной, под мостом, огибал железную дорогу.
Я успевала добежать, садилась в полупустой вагон, и у меня было время отдышаться, чтобы на следующей остановке выйти у проходной.
Чаще всего гудок заставал меня на лестнице. Обычно, в вестибюле было уже пусто. Я проскакивала мимо вахтера, взбегала по лестнице и влетала в отдел.
Двухсветный зал был заставлен чертёжными досками, их мы называем кульманами. Все уже на местах, конечно, кроме Володьки Ромашко. Стоит, привалившись к столу Людки Мещаниновой, и смотрит, как я группируюсь, чтоб пробежать незаметно мимо нашего шефа Давид Фридриховича.
Глаза Ромашки смеются, пухлые яркие губы складываются как для поцелуя.
- Фыр-р-р! - поравнявшись, я не могу удержаться от возмущения. И они с Людкой, вдвоём, пшикают, хихикуют и шепчутся.
Давид Фридрихович сидит за столом, листает книгу записей, я шмыгаю мимо, и тогда только он спрашивает:
- Володя, почему вы не на месте?
Володя идёт на место. Давид Фридрихович направляется с обходом, заглядывает за кульман и говорит удивлённо:
- Эля, вы пришли? Как же это вас не заметил.
И я радостно приветствую:
- Здравствуйте, Давид Фридрихович!
- Внизу не записали? - спрашивает, наклоняясь ко мне.
- М-м-м, - мычу и мотаю головой.
- А я уж беспокоился! - и так, не дойдя до конца зала, наш уважаемый шеф поворачивает назад.
Обход закончился.
И начинался рабочий день. В комнате дружно принимались трещать арифмометры, за окном что-то бухало и грохотало.
Щукина, последний раз недовольно глянув в зеркало, выбрасывала в форточку очередной тюбик губной помады, и там кто-то сразу его подбирал. Так было всегда.
А я сметала щёткой со стола, неизвестно как набившуюся за ночь, серебристую металлическую пыль. День начинался удачно.
Отступление на полях:
Неудачно, это когда заставляют писать объяснительную записку за опоздание. Обычно ничего такого не случалось. Зарплату не урезали. С работы вообще никого нельзя было уволить. Самый нерадивый мог быть спокоен. За плохую работу ругать будут не его, а начальство, что плохо воспитывают кадры. Но опаздывать было нельзя. Хотя времена репрессий прошли, когда за несколько минут опоздания можно было схлопотать срок, но страх остался. Опоздание продолжало считаться самым серьёзным нарушением дисциплины. И все, и те кто пережил время жестокого сталинского режима, и те кто родился позже - робели и ёжились, когда начальник отдела Никульченко вызывал к себе в кабинет за опоздание.
Гл. 25. Прощанье с комсомолом.
Неожиданно в общественной жизни завода я стала занимать видное место. Только мои опоздания, на минуту-две, вероятно, мешали попасть на доску Почёта. Зато без конца меня вызывали, по всякому поводу и без, в комитет комсомола. Это начинало мне не нравиться, так как я стала работать сдельно, и не хотелось тратить время впустую.
Потом посыпались всякие почести. Выдвинули даже мою кандидатуру на поездку в турне, в Польшу и Венгрию, в составе украинской делегации.
При отборе столько было показателей, включая один из важных - разрез глаз, что с трудом нашли в области несколько человек.
Ура! Я чуть не прошла, по мелочи отказали. И виновата моя мама, чуть позже бы родила, и я уже не Скорпион, а Водолей, тогда бы и поехала.
Вот что значит, когда не под тем знаком родилась! Разница в несколько месяцев оказалось решающей, чтоб не прошла по возрасту.
Но наш комсорг завода Саша Чередниченко не успокоился. Предложил поработать в пионерском лагере вожатой. Сказал, что тоже собирается поехать вожатым. Обрисовал все выгоды. И заработок сохраняется, и питание бесплатное. Опять же отдохнуть можно, позагорать и покупаться. Прямо растянувшийся на всё лето отпуск.
Это была прекрасная перспектива. Без учета того обстоятельства, что в сентябре я должна была пойти в декретный отпуск. Представляю, как бы выглядела пионервожатая в пионерском галстуке, в окружении ребятишек, и с округлившимся животом. Самые маленькие бы спрашивали: 'Бабушка, бабушка, а чего у тебя такие большие ушки?'.
Чтобы никто не догадался, в каком я положении, вообще уеду с Женькой в августе в село к его родителям. Прощай, комсомол! Нашью сарафаны и буду растить октябрёнка.
Лика. Послесловия.
Бабушкина повесть была хорошим подспорьем для храброго портняжки. Костюм я всё-таки пошила, и успела обновить - попала под дождь, и что же, форму он держит! А сарафан пошить вообще не задача, потому как я освоила три простых правила кройки и шитья. Нужно знать свой размер, особенности фигуры (отсюда выигрышный фасон), и не ошибиться при выборе ткани. Спасибо бабушке, теперь понимаю сама, женщина даже из ничего может сотворить чудо.
Весна... Ещё бывает по утрам снег за окном, а воробьи щебечут всё звонче и, значит, пора шить сарафан. Но прежде я пошарю в бабушкином шкафу.
Плечики-плечики... Не так уж много... но всё функционально, разнообразия ведь можно достичь и аксессуарами! А этот сарафан, чёрно-белый, мне хорошо запомнился. Тогда я во второй класс перешла, и мы поехали с бабушкой на море. Она не была никогда толстушкой, а надев сарафан ещё помолодела, я не узнавала свою бабушку.
Потрясающая расцветка, говорили все, прекрасный материал. Цветы на чёрном фоне, огромные, белые, фантастические! На самом деле, всего лишь полевая гвоздика в двадцатикратном увеличении, в природе невзрачный мелкий цветочек. Ткань, простой хлопчатобумажный репс, но нет почему-то ему сносу! Висит такое чудо в шкафу и ждёт свою хозяйку. Чёрный цвет сохранил яркость и блеск, белый не утратил своей белизны.
Широкие бретели, прямоугольное каре... Крой - трапеция. Слегка ушить бока, и будет в самый раз. Кокетка с пышным лифом застёгивается сзади пуговками. Не очень-то удобно, зато как приятно, когда есть кому застегнуть! От застёжки вниз расходятся две широкие складки - ласточкин хвост. Это делает силуэт летящим.
Ещё немного, кажется, и мне откроется секрет успешности. Мне уже знакомы основные составляющие: это желание, собственно вера в успех и радость свершения. Только по отдельности. А всё вместе, это любовь... пожалуй, подумаю и выведу формулу.
- "Дизайн - наука о красоте и гармонии!" - заявил сегодня мне Вадим, вместо приветствия при встрече. Нам семнадцать лет!
Скоро выпуск. Наши одноклассники задумываются, куда поступать.
А мы с Вадиком решили поехать в село, на Тернопольщину, мой дедушка оттуда был родом.
Будем учиться красоте и гармонии там.
Пошью сарафан... ещё лучше, два. А чёрно-белый, бабушкин, возьму с собой обязательно, он времени не подвластен, счастье притягивает и всюду сгодится! Его можно носить в поле и на речку, в лес и в гречку, если на свадьбу, так и на свадьбу, и на королевский бал. Скорее бы лето!