Пляка Анна Дмитриевна : другие произведения.

Разделенные

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Он был генералом, достойным своей страны. Он уважал традиции, молился предкам и верил, что по ту сторону границы лишь враги. Он был готов умереть, чтобы не попасть в плен, но оказалось, что даже смертельная рана не спасает от чужого милосердия. Какой окажется жизнь в совершенно иной стране, где женщины равны мужчинам, языкам учат с помощью загадочных технологий, а больницы продают спасенных пациентов в рабство?

  Глава 1

  "Однажды ты откроешь глаза и пожалеешь, что остался жив", -- сказала когда-то уличная гадалка, которую кадет Акайо арестовал и препроводил в тюрьму.
  Он не позволил себе ни улыбнуться в ответ, хотя хотелось, ни вздрогнуть, как, очевидно, надеялась женщина. Было известно, как их враги относятся к пленным, но солдатам Ясной Империи не полагалось ни улыбаться, ни вздрагивать. Солдаты Ясной Империи, от кадета до генерала, должны были быть образцом хладнокровия и рациональности, из всех чувств позволяя себе разве что беззаветную преданность императору да праведную ярость на поле боя.
  В плен попадать им тоже не дозволялось.
  Да никто и не хотел, так что когда стало ясно, что попытка захвата маленькой крепости на Октариновой возвышенности окончательно провалилась, остатки отступающей армии забаррикадировались в восточной башне, готовясь совершить последнее деяние во славу императора.
  Акайо, лично прикрывавший отход, последним ввалился в комнату, обвел взглядом добравшихся сюда людей. Из многотысячной армии выжило меньше двух десятков, причем большинство из них зажимало раны уже сидя на полу и положив мечи на колени, надеясь только не потерять сознание раньше времени.
  Его тронули за плечо. Харуи, чье круглое, похожее на миску риса лицо теперь пересекла обожженная рана, позволил себе улыбнуться.
  -- Время умирать, мой генерал?
  -- Да, -- кивнул Акайо. -- Пусть им достанутся только наши трупы.
  Солдаты вздохнули облегченно. Мальчишка-знаменосец выбрался в центр комнаты, подволакивая окровавленную ногу. Ему помогли пристроить знамя, заклинив древко между сундуками из странного голубого металла. Выжившие сели на пятки вокруг символа их империи -- половины восходящего алого солнца на синем поле. Перехватили мечи за лезвия, коснулись остриями вышитой серебряной нитью точки на измятых мундирах -- две ладони ниже нашивки ранга, подсказка и приказ одновременно.
  -- Предки примут нас, братья, -- спокойно произнес Акайо, первым вонзая меч, ощущая, как сталь пробивает ткань, кожу, плоть. Услышал хрипы, вздохи, стоны рядом -- его люди совершали свой долг. Они слышали лишь стук сердец, погружая оружие в свои тела, наваливаясь на рукояти, чтобы завершить ритуал. Акайо почувствовал, как падает на бок, задыхаясь от боли. Кто-то рядом прошептал, а может быть, крикнул: "Во славу императора". Вздрогнули, выгнулись двери, из-за них донесся приказ на вражеском гортанном наречии. Акайо поднял руку, надеясь закончить обряд дозволенным способом и перерезать себе горло... Но меч выпал из окровавленной ладони. Тело содрогалось, руки хотели зажать страшную рану. Акайо заставил себя не двигаться. Перед глазами все плыло, наваливалась темнота, уши словно забило ватой. Ему показалось, что башня вспыхнула синим пламенем... И все закончилось.
  
  ***
  
  Когда император получил известия от наблюдавших за атакой чиновников, он склонил голову, демонстрируя уважение к павшим. А через несколько часов, оставшись один на один с людьми, понимавшими в наблюдении куда больше прочих, спросил:
  -- Никто не выжил?
  Наблюдатели кивнули, подтверждая то, в чем император никогда не сомневался. В конце концов, его генералы знали свой долг. Может, не все они блистали стратегическим чутьем и знаниями, но умирать умели превосходно.
  Если бы император догадывался, как часто ошибаются его наблюдатели, он наверняка приказал бы им самим совершить ритуальное самоубийство. И, может быть, на их примере усовершенствовал методу. Например, велел бы солдатам носить с собой яд.
  
  ***
  
  Акайо открыл глаза. И, как было предсказано, пожалел, что остался жив. После доблестной службы и не менее доблестной смерти он мог рассчитывать на покой среди прочих хранителей своей семьи, так что надеялся увидеть знакомые камни маленького деревенского храма. Увы, вместо травленых до красноты изогнутых балок над ним возвышался странный белый потолок, а вместо приличествующего храму гула большого медного колокола уши наполнялись щелканьем, треском и приглушенным галдежом на вражеском языке.
  Живот ныл, было холодно и болела голова, которой тоже было странно холодно. Должно быть, это походило на похмелье, но ему не с чем было сравнивать. В жизни кадета, рядового, офицера, и тем более генерала Акайо для выпивки места не находилось, все время занимали тренировки и учения. Как и положено верному сыну своей семьи и империи.
  С треском отодвинулась бледно-зеленая ширма, улыбчивая девушка с глазами такими огромными, что странно было, как они еще не выпали, подскочила к кровати. Видимо, она задавала ему какой-то вопрос, но Акайо ее не понимал. Девушка хлопнула себя по лбу, пробормотала что-то, вытащила из кармана идеально белого фартука странный предмет, похожий на стеклянную завитую трубку. Ловко нацепила его на ухо Акайо. Ему показалось, будто часть устройства каким-то образом приклеилась к коже, и когда он попытался стряхнуть вражеское изобретение, оно лишь закачалось из стороны в сторону, а голова заболела еще сильнее. "Меня побрили", -- понял Акайо, приготовившись стоически вытерпеть все унижения, которые ему еще доведется пережить.
  Волосы в империи стригли в одном-единственном случае -- при потере чести.
  -- Привет!
  Вражеское слово наконец добралось до его разума, превратившись в понятное, хоть и несколько детское приветствие. Акайо посмотрел на девушку, ничем не выдавая, что понимает ее. Она помахала ему рукой, прикусила губу, будто что-то вспоминая, а затем вдруг сложила ладошки вместе и церемонно поклонилась, коснувшись кончиками неприятно желтых волос одеяла. Конечно, это был мужской поклон, и подобный угол был достаточен разве что для приветствия старшего брата, но его хватило, чтобы генерал разбитой армии, приподнявшись на локтях, невольно спросил:
  -- Откуда ты... -- и схватился за горло, поняв, что издает совершенно неизвестные ему звуки. Руки нащупали странный предмет, полностью охватывавший его шею. Акайо попытался подцепить его и сорвать, но короткие ногти лишь бессильно поскребли абсолютно гладкую поверхность и соскользнули.
  Девушка смотрела сочувственно.
  -- Ты же только что с войны, да? Бедный, какой же ужас вас там заставляют делать!
  Акайо почувствовал, как заливается краской. Его жалела какая-то девчонка! Он отвернулся, стараясь не выдавать, как его это задело. Она же продолжала:
  -- Но теперь ты среди нас! Уверена, тебе понравится.
  У тебя, конечно, не было страховки, а лечение таких жутких ран и имплантация переводчика
   -- штука дорогая,
  так что тебя продадут на рынке. Но даже рабам...
  Акайо прикрыл глаза, больше не слушая восторженные излияния девушки. Он, в отличии от многих своих ровесников, верил всему, что сообщалось о вражеском Эндаалоре. Другие говорили, что это невозможно. Что в третьем веке династии Хана даже варварская страна не может поддерживать рабство.
  Они упускали из виду, что третий век династии Хана наступил лишь в империи. За границей никогда не было императора-просветителя, еще девять столетий назад запретившего одним людям владеть другими.
  
  ***
  
  Время лечения растянулось серой траурной лентой. Мгновения скользили челноком между ударами сердца, ткали минуты, которые затем сшивались в одинаковые, как военная форма, часы и дни. Ему не позволяли ни вставать, ни садиться, да и сил сначала едва хватало на то, чтобы держать глаза открытыми. Помимо ухаживающей за ним девушки, умевшей кланяться как мальчик, заходил толстый, чем-то похожий на покойного Харуи, врач. Он сообщил, смущенно протирая круглые очки полой халата, что выжила всего треть имперской армии. Акайо почувствовал себя дураком и с сожалением подумал о сотнях людей, оказавшихся в плену вместо достойной смерти. Врач же сокрушался о тех, кто с честью отдал свои жизни за императора:
  -- К сожалению, многие погибли, когда в полевом лазарете раненый пришел в себя и успел обезглавить несколько десятков своих товарищей...
  Акайо мысленно поклонился безымянному герою, который повел себя как подлинный солдат императора. По сравнению с ним сам Акайо был предателем: он не только не сумел довести до конца свое самоубийство, но вдобавок слушал сейчас то, что говорили ему враги.
  Впрочем, за все время обучения никто никогда не говорил ему, как хороший солдат императора должен вести себя в плену. Никто не предполагал, что он вообще может попасть в плен, для того их и учили, как нужно умирать.
  
  ***
  
  Когда на шестой день его наконец оставили одного после унизительных процедур обтирания и смены закрывающего раны клея, Акайо попробовал встать. До этого у него не было никаких мыслей, что делать -- побег был недостоин воина империи, пытаться повторно совершить достойное самоубийство было нечем. Сейчас он впервые задумался, что, возможно, стоит поискать получше. В больнице должны быть хирургические инструменты, а ему всего лишь нужно было что-нибудь достаточно острое и длинное, чтобы перерезать себе горло. Это, конечно, было бы женским самоубийством, но в общем подходящим для человека Ясной Империи.
  Он не смог даже подняться с постели. Длинные мягкие ленты, оплетающие щиколотки, не ощущались и не мешали, пока он лежал, но не позволяли дотянуться до пола. Он попытался дернуть за ленту, стащить ее с ноги или вырвать из кровати, но что-то противно запищало. За ширмой послышался знакомый топоток девушки. Акайо рванул еще раз, пытаясь поддеть ногтями обманчиво мягкий белый материал. Бесполезно. И ничего острого в комнате не было. Разве что...
  Девушка застала его спокойно сидящим на кровати. Ему даже не пришлось придумывать оправдание -- от усилий начал кровоточить шов на животе, и она решила, что Акайо хотел позвать на помощь.
  -- Ты в следующий раз просто вот эту кнопочку нажми, ладно?
  Он не знал слова "кнопочку", но запомнил белый прямоугольник
  с восклицательным знаком
  , который от прикосновения погружался в стену. Его нельзя было задевать, чтобы никто не прибежал.
  Обнаружив, что Акайо уже вполне способен сидеть, девушка обрадовала его новостью, что теперь к нему будут приходить учителя. Они явились тем же вечером, совершенно непохожие на старцев и сильных мужчин, чье солнце клонилось к закату, которые учили его дома. Худая как бамбуковая палка женщина сжато сообщила, что предметы, охватывающие шею, ухо, и вживленные внутрь черепа Акайо, называются "комплексный имплантационный переводчик с модулятором", и не могут полноценно переводить его речь из-за разницы грамматических конструкций. Учителя в один голос рекомендовали как можно быстрее овладеть эндаалорским языком, чтобы его сразу купили, и больница, в которой он оказался, могла восполнить потраченные на него деньги.
  -- Центральная Маанская больница оказывает услуги как эндаалорцам, так и кайнам, -- сказали ему. Узнав, что кайнами здесь называют его соотечественников, Акайо решил непреклонно бойкотировать учебу, рассчитывая, что, не сумев окупить лечение нескольких военнопленных, больница будет вынуждена отказать им в приеме, и больше солдат отойдут к предкам, а не очнутся под белым потолком.
  Однако занятия не начались в тот же день. Учителя были заняты и пообещали прийти завтра.
  Акайо надеялся не дожить до их прихода.
  
  ***
  
  Он велел себе проснуться ночью, когда луна поднимется высоко и наступит час тигра -- время, когда большие кошки охотятся на мелкую дичь, осмелившуюся выйти к водопою. Для солдата умение просыпаться до звука гонга было необходимым, не подвело оно и сейчас. С минуту он смотрел в темноту, пронизанную белым лунным светом, прислушивался к тишине, нарушаемой лишь негромким гудением загадочных предметов, встроенных в стену над изголовьем кровати. Затем откинул одеяло, спустил руки на пол, оперся на них. Из-за раны Акайо сильно ослаб, но все же ему хватало сил, чтобы удерживать вес своего тела, не падая и не беспокоя сторожевые ленты. Нужно было лишь дотянуться до табуретки, стоявшей у ширмы, а для этого он собирался пройти через комнату, подобно стрелке городских часов, в которых центром циферблата стали удерживающие его ноги путы.
  Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем он добрался до цели и смог положить голову на табуретку. Мышцы живота дрожали, из шва, который днем надежно замазали прохладным клеем, снова подтекала кровь, оставляя темные пятна на белом полу. К счастью, табуретка оказалась на колесах, и ему не пришлось ни тащить ее со скрежетом за собой, ни переставлять, одновременно как-то опираясь об пол. Достаточно было отталкиваться руками, покрепче прижимаясь щекой к странному гладкому материалу, из которого было сделано сидение, чтобы через несколько мгновений бок Акайо снова коснулся кровати. Он извернулся, закинул на нее руку, вцепился в матрас. Извиваясь и пачкая простыни кровью, заполз на постель.
  Несколько секунд приходил в себя, придерживая свою добычу, норовившую укатиться на прежнее место. Легче от отдыха не стало, вместе с кровью уходили силы, но он не смел надеяться, что сможет умереть просто от потери крови. Акайо сел, втащив табуретку к себе. Перебрался к изножью, встал, опираясь на окно над кроватью. Голова кружилась, но вполне терпимо, по животу текла кровь. Дрожащими руками Акайо поднял табуретку и обрушил на стекло.
  Дикий вой отдался в голове бронзовым гонгом. Зажегся свет, на секунду ослепивший его. Акайо ударил снова, слепо моргая, с отчаянием глядя на стекло, на котором не появилось даже трещины. В коридоре бегали, он без всякой надежды ударил в последний раз. Искореженная табуретка выпала из слабых рук, Акайо пошатнулся, мир перед глазами поблек, обесцветился. Он сам не понял, как вдруг оказался на постели. Над ним заламывала руки желтоволосая девушка.
  Акайо закрыл глаза. Он снова проиграл и ожидал, что за его попыткой сопротивления последует кара. Но, как ни странно, ничего не случилось, даже отношение к нему не изменилось. Только толстый врач, пришедший следом за девушкой, попросил больше не портить табуретки и не пугать медсестру. Акайо без всяких эмоций пообещал. Он уже понял, что выбраться из этой белой и чистой тюрьмы не сможет.
  
  ***
  
  Первый учитель пришел ранним утром, когда обычно приносили завтрак, вместо учебников взяв с собой две одинаковые тарелки с бульоном, в котором плавали куски светлого мяса и длинная лапша, слишком разваренная, чтобы считаться вкусной. Акайо уже начал привыкать к местной еде, одновременно более пресной и жирной, чем имперская. Поели вместе, молча. Акайо замечал, как изредка косится на него учитель, молодой мужчина, примерно того же возраста, что и его ученик. Когда обе миски опустели, учитель достал из большой сумки тонкий железный прямоугольник, коснулся его, и тот странным образом превратился в страницу книги.
  -- Ну что, начнем? На самом деле, наши языки не так уж сильно отличаются, так как принадлежат к одному семейству...
  Когда через несколько часов учитель сменился уже знакомой худой женщиной, Акайо знал, что такое семейства языков, чем отличаются кайнский от эндаалорского и почему, несмотря на сравнительно малые отличия в звучании, азбуки у них совершенно разные. Он помнил, что собирался учиться насколько возможно плохо, но разум сыграл со своим хозяином злую шутку, впитывая знания с пугающей его самого скоростью. Слова, понятия, названия, география неизвестных ему земель, особенности этикета, смешно крохотные по сравнению с этикетом Ясной Империи, входили в него, как вода в давно проложенное русло, ложились свитками на полки библиотеки его головы.
  Акайо мог бы притвориться, что не понимает слов. Не видит разницы между разновидностями времен, путает имя личное с семейным... Но, попробовав изобразить дурака на следующий день и поймав понимающий взгляд немолодой учительницы, покраснел до обритой макушки и оставил недостойные императорского солдата попытки казаться глупее, чем он есть.
  -- Неплохо, -- спустя несколько дней скупо похвалили его учителя. -- Словарный запас уже на уровне четырехлетнего ребенка.
  Их ученик скрипнул зубами, и лишь подозрение что его провоцируют, помогло не наброситься на словарь с удвоенной силой.
  
  ***
  
  Акайо провел в плену полную луну, когда сияющая неприлично зубастой улыбкой медсестра принесла ему новую одежду, сняла ставшие почти привычными ленты с щиколоток и сказала собираться. Он больше не пытался разбить окно, но догадывался, что в его спокойствие вряд ли поверили. Пожалуй, он даже разочаровался бы, если бы поверили. Акайо до сих пор искал взглядом что-нибудь острое.
  В процессе выписки его в очередной раз осмотрели, попросили написать несколько тестов и оценили крайне высоко во всем, кроме естествознания и высшей математики. Когда с него впервые за прошедшее время сняли не только хрупкий наушный переводчик, но и похожий на ошейник модулятор голоса, Акайо почти испугался. Все прошедшее время он учился с этим устройством, и теперь ему казалось, что не сможет произнести ни слова на вражеском языке. Но не успел он подумать, что это, возможно, к лучшему, как понял, что и так понимает все, что говорят экзаменаторы.
  -- Скажи что-нибудь, Акаайо, -- попросили его, типично для эндаалорцев удваивая гласную. Он сам сказал им свое имя, но его все равно переиначили на местный манер. Он видел, что даже в бумагах записан так, с двойной "а" -- медсестра при нем меняла имя, зачеркнув строчку "Окт1927" и высунув от усердия кончик языка. Он не стал просить ее исправить ошибку.
  -- В эти дни даже цветение сакуры не несет покоя, -- сообщил Акайо экзаменаторам, думая о том, имеет ли он право на данное отцом имя или стоило остаться номером. По крайней мере, родовую фамилию он не называл, а значит, и не позорил.
  Выступила желтоволосая медсестра, зачитала его характеристику, и, бросив на него виноватый взгляд, сказала про возможную неполную адаптацию. Акайо понял, что это о случае с табуреткой, но не подал виду. Затем вышел толстый врач, которого медсестра проводила восторженным взглядом. Из полной незнакомых слов речи Акайо уловил, что достаточно здоров для основных работ, но все-таки ему не рекомендованы длительные нагрузки на пресс.
  Глаза всех членов комиссии уставились на него. Акайо смотрел поверх их голов, выпрямившись, как положено имперскому солдату. Он чувствовал себя неловко в странных вражеских одеждах, слишком узких и облегающих, будто белье. Тесные штаны натирали и жали, рубашка, такая прозрачная, что казалось, проще было бы вовсе ее не надевать, давила в подмышках.
  Он уже понял, что перед ним сидят не экзаменаторы, а покупатели.
  -- Жалко, что вы ему волосы остригли, -- вздохнула удивительно миловидная круглолицая женщина. -- Могли бы только висок побрить для имплантации...
  -- Маари, он же все равно не твой товар, -- фыркнул низенький мужчина, похожий на ту больничную табуретку, которая смялась под ударами Акайо несколько недель назад. -- Стоит, будто трубу проглотил, о какой артистичности тут может идти речь.
  -- И уж точно не мой, -- встала знакомая худая женщина-учительница. -- Он не дурак, и скорость обучения неплохая, но в институте ему с такой характеристикой делать нечего.
  Она вышла, остальные продолжили обсуждать плюсы и минусы "товара". Акайо не вслушивался, погрузившись в подобие медитации. Полукруглая стена за спинами покупателей ловила свет от встроенной в потолок лампы -- Акайо в общих чертах разобрался в понятии электричества, но все равно эти светящиеся куски прозрачного материала казались ему чем-то сродни легендарной магии.
  Начались торги. Он заметил, что вела их медсестра, а не врач, и окончательно перестал понимать особенности местной иерархии. Акайо уже знал, что женщины здесь занимаются любой работой наравне с мужчинами, но ему казалось, что врач выше медсестры по рангу, и торговаться должен он. Впрочем, толстяк явно помогал девушке, изредка вступая в беседу.
  Наконец, медсестра и похожий на табуретку человечек пожали друг другу руки. Акайо полагал, что наконец увидит эндаалорские деньги, но вместо этого они произвели странные действия с коробочкой и тонкой металлической пластинкой, после чего покупатель подошел к своему приобретению. Задрал голову, чтобы посмотреть в лицо. Одобрил:
  -- Красавчик!
  Потянулся потрепать по щеке. Акайо едва сдержался, чтобы не ударить человека, придав ему таким образом еще больше сходства с пострадавшей от его рук табуреткой. Это желание, видимо, отразилось на лице, так как покупатель отдернул ладонь, не коснувшись его, и развернулся на каблуках, коротко велев идти за ним.
  Акайо надеялся, что найдет способ умереть, как только выйдет из дверей больницы, но на пороге ему обернули шею знакомой мягкой лентой. Ее конец уходил в неизвестный предмет, который взял покупатель, и Акайо, нарочно замедлив шаг и позволив ленте немного натянуться, сразу почувствовал, как кожу что-то укололо, а ноги сами понесли его вперед, торопясь догнать хозяина поводка.
  Улица оказалась в общих чертах похожа на привычные ему улицы империи -- шумная, многолюдная. К тому, что вместо брусчатки земля будет покрыта гладкими плитами, как в домах, а вместо повозок над мостовой будут парить удивительные машины, он был готов. Прошедшая мимо женщина в такой же одежде, какая была на нем самом, поразила куда сильней. И еще запахи -- запахи, которых не было. Если верить обонянию, на улице было так же чисто и пусто, как в больнице, только едва уловимый предгрозовой аромат витал в воздухе. Похоже, так пахли все здешние вещи.
  Акайо следом за своим покупателем сел в машину. Водитель, отделенный от них темным стеклом, кивнул в знак приветствия, и вскоре дома за окном замелькали так быстро, что Акайо начало мутить. Купивший его человек долго говорил с аппаратом, который назывался телефон, с каждой фразой все громче и громче. Засунув его в карман, резко откинулся на подушках. Сердито сообщил:
  -- Выставлю тебя сразу на продажу. Не купят сегодня -- будешь ночевать в боксе на рынке.
  Акайо не отреагировал. Он сидел, сцепив руки в замок на коленях и уставившись в подголовник переднего сидения. Когда весь этот мир разворачивался перед ним на листах учебников, даже когда картинки на этих листах двигались и жили, было проще. Тогда он словно читал одну из старых легенд, а сейчас эта легенда затягивала его внутрь себя. Причем отнюдь не в роли героя, который одолеет вражескую армию и принесет меч павшего товарища его родителям, а скорее в роли фона, задника, того человека, которому в пьесе досталась роль куста.
  Оставалось надеяться, что на рынке наконец получился найти что-нибудь острое. В машине он ничего подходящего не видел.
  

  Глава 2

  Рынок, как и улицы, оказался одновременно похож и не похож на привычную Акайо ярмарку. С одной стороны, он был таким же большим и шумным, здесь даже пахло едой, тканями, бумагой и прочими вполне обыкновенными вещами. С другой... Акайо опустил голову. В этой части рынка в место прилавков по сторонам от дороги висели низкие платформы, а на них стояли люди. Молодые и старые, высокие и низкие, наряженные в сотню одежд и почти голые. Некоторые держали в руках таблички со своей стоимостью, у других цена была написана краской на теле, а чтобы узнать, сколько придется отдать за третьих, покупатели наклонялись к платформе и что-то на ней рассматривали.
  Машина остановилась. Купивший его человек вышел со своей стороны, поводок натянулся так, что Акайо, пытаясь одновременно сохранить контроль над телом и выбраться из низкой двери, едва не вывалился на дорогу. Тут же встал, выпрямился, уставившись вдаль.
  На него не обратили внимания.
  -- Господин Сааль! Какая честь, что вы лично... -- из прохода между платформами к ним спешил продавец людей, похожий на "господина Сааля" так же, как вешалка похожа на табуретку. Конец поводка перешел из рук в руки вместе с указаниями:
  -- Поставь на платформу. Воин, называется Акаайо. Шестьсот космов, поводок в комплекте, за выведение шрамов и обучение доплата.
  Несколько человек, стоящих на платформе, расступились, чтобы новенький мог присоединиться к ним. Подтвердить, что он один из них. Тот, кого должны продать. Товар. Непонятно, кому и зачем нужный, кому может потребоваться выводить его шрамы и чему его могут захотеть научить. Внутри Акайо плескались злость и отчаяние, едкие, как волны океана, что бьются о скалы Мин-чи. Он все еще не видел никакого способа завершить начатое. С каждой минутой ему все сложнее было не думать о том, что он может никогда не найти этот способ.
  Его подтолкнули в спину, Акайо шагнул на гладкую поверхность платформы. Повернулся, подчиняясь глухо, будтоиздали доносящимся указаниям. Замер. К нему потянулись, как к кукле, расстегнули две верхние пуговицы рубашки. Акайо чувствовал себя декорацией на сцене, это немного помогало.
  -- Плохо, -- недовольно подытожил человек-табуретка. -- В лучшем случае он похож на офисного клерка!
  Акайо казалось, что офисными клерками местные называют незначительных по рангу, но старательных и исполнительных работников. В империи описание было бы лестным, но здесь к таким людям почему-то относились презрительно.
  -- Но, господин Сааль, некоторым именно это и нравится... -- залебезил вешалка, пытавшийся придать Акайо товарный вид.
  -- Глупости! -- отрезал Салль. -- Продай его за неделю, иначе я продам его тебе.
  Похоже, это было серьезной угрозой. Во всяком случае вешалка замялся, а Сааль молча уехал, поставив точку в этом свитке.
  Продавец вздохнул, провел рукой по голове, взлохматив светлый ежик волос. Здесь у большинства были такие, желтые, короткие и некрасивые.
  -- Ну, парень, теперь ты моя большая проблема, -- он обернулся к Акайо и натянуто улыбнулся. -- Я, конечно, мальчиками не брезгую, но ты вообще не мой тип. И Гааки меня убьет...
  Акайо почувствовал себя странно. Вроде бы он понимал слова, которые произносил вешалка, но смысл от него ускользал. Из всей дальнейшей длинной речи выяснилось только, что вешалку зовут Лааши Н"Гаар, у него есть жена Гааки и раб им не нужен. Поэтому Лааши приложит все усилия, чтобы продать Акайо за неделю, и просит его тоже постараться.
  Акайо отвел глаза от продавца, сконцентрировавшись на видневшемся за рынком доме, выкрашенном в красную и синюю полоски.
  Помогать в собственной продаже он точно не собирался.
  
  ***
  
  Вечер наступил быстро. Акайо не мог точно сказать, пытались ли его купить за прошедшие часы, так как удачно погрузился в изучение окружающей архитектуры. Насколько он мог видеть и помнил по больнице, эндаалорцы строили дома в целом выше и прочнее, чем было принято в империи. Он не заметил ни одной бумажной или даже деревянной стены, только каменные. И то... Никто не учил его строительству, но рассматривая далекие дома Акайо все больше и больше сомневался, что они построены именно из камня. Он решил, что здесь снова, как в больнице, машинах и одежде, используется какой-то неизвестный или запрещенный в империи материал, и потерял интерес к этому вопросу.
  В империи было запрещено довольно много, но, как говорил в своих речах император, все эти запреты шли лишь на благо, укрепляя страну и сохраняя ее исконные традиции.
  -- Эй, Акаайо! -- он почувствовал слабый укол в шею и обратил внимание на говорившего. Это был Лааши, который легонько тянул за поводок. -- Рынок закрывается, хватит там торчать.
  Акайо спустился с платформы. Другие рабы куда-то делись, вдали разговаривали люди. Часть платформ перевернули на бок, с их днищем что-то делали. Фыркая и натужно гудя, отъехала большая машина с затемненными окнами. Лааши смущенно подергал себя за нос.
  -- В общем, ты извини... В каре мест не осталось, да и общий дом под завязку набит. Придется правда, как господин Сааль сказал, тут тебя устраивать.
  Акайо промолчал, и его продавец, продолжая оправдываться, перевернул платформу -- так легко, будто она ничего не весила. Дно выглядело странно, словно ряд дверей, которые можно было открыть внутрь платформы.
  Лааши вложил конец поводка в маленькое углубление, и Акайо понял, что, к сожалению, не ошибся.
  -- Ну вот... -- продавец вел себя странно, потирая шею, переминаясь с ноги на ногу, и в то же время разве что не подталкивая Акайо в открывшуюся белую ячейку. -- Ты залезай, а я ее переверну обратно. Я в такой раньше спал, до того, как женился. Ничего особенного, удобно даже. Захочешь есть -- вытяни трубочку, она прямо перед лицом окажется.
  Акайо сглотнул набежавшую горькую слюну. Деревянно шагнул вперед.
  -- Ага, еще чуть-чуть...
  Его толкнули, заставляя буквально ткнуться носом в стену углубления. Резко стало темно, за спиной с шипением закрылись двери. Акайо уперся в них спиной, почувствовал, что падает, и замер. Через мгновение он догадался, что это продавец перевернул платформу.
  Тогда он закричал.
  Акайо не знал, сколько времени поддавался безумной панике, охватившей его вместе с теснотой. Он не мог даже поднять руку, а при глубоком вдохе касался одновременно всех сторон своей тюрьмы. Вокруг головы было что-то мягкое, не позволявшее разбить ее о стену.
  Сорвал голос и успокоился Акайо одновременно. По телу все еще пробегали судороги, горло перехватывало сухими спазмами, но разум смог пробиться сквозь животный ужас.
  Тут спали и до него. Все те, кого он видел возящимися с днищами платформ, просто ложились спать. Судя по тому, что сказал Лааши, даже продавцы спали внутри собственных прилавков, если у них не было семьи.
  Нужно просто заснуть. Закрыть глаза и заснуть.
  Подал голос желудок, Акайо вспомнил про трубочку, с помощью которой можно было поесть. Он не мог нащупать ее руками, пришлось искать ртом. К счастью, он не сломал ее, пока бился в панике, пытаясь освободиться из этого ящика.
  Через трубочку можно было пить что-то густое и типично для местной еды безвкусное. Сам процесс немного успокаивал, и, даже наевшись, Акайо продолжал жевать ее, пока не провалился в беспокойное забытье.
  
  ***
  
  Он проснулся от ощущения падения, вздрогнул, снова поняв, что не может пошевелиться, но не успел испугаться, как створки за спиной разъехались, и он вывалился наружу.
  -- Эй, эй, ты чего? -- Лааши поймал его и теперь улыбался, придерживая. Акайо рывком встал ровно, привычно упершись взглядом вдаль. Продавец хмыкнул, заглянул в бокс. Присвистнул.
  -- Ого! С кем ты там подраться решил, с платформой?
  Как оказалось, изнутри ячейка была все-таки не такой прочной, как ночью показалось ее пленнику. На обивке остались вмятины и дыры, из которых топорщилось что-то похожее на хлопок, трубка с едой треснула у самой стены и подтекала, вокруг нее расползлось большое влажное пятно.
  -- Да... -- Лааши потрогал развороченную внутренность бокса, будто не доверяя своим глазам. -- Когда Сааль узнает, что из-за тебя теперь платформу чинить, он такую цену заломит, что мне тебя в жизни не продать... И не расплатиться.
  Вокруг толпились рабы, подтянувшиеся поближе, чтобы заглянуть в ячейку, Лааши растерянно чесал в затылке. Акайо хотелось умереть на месте. Все равно каким способом, только бы не ощущать этого давящего, обжигающего стыда за то, что его слабость увидели враги. Но он не мог умереть одним усилием воли. Приходилось сохранять видимость спокойствия.
  Наверное, именно эта внутренняя борьба и напряженность душевных сил не позволили ему всерьез удивиться, когда широкоплечая женщина, стоявшая в толпе рабов, подошла ближе и дернула продавца за длинный рукав.
  -- Что тут, часто спят, что ли? -- спросила она, хитро улыбаясь. -- Платформа уже старая, скоро ее все равно на металлолом отправят. Закрой бокс и забудь. Ну и дай я подачу питания отключу, чтоб не капало. А мы тебя не сдадим, не боись!
  Лааши посторонился, и рабыня, поводок которой был наброшен на плечи будто свободный шарф, начала деловито ковыряться в начинке сломанного бокса. Продавец оглядел остальной свой товар, улыбнулся:
  -- Всегда знал, что на вас можно положиться!
  Акайо ничего не понимал. Когда платформу перевернули, он вместе с остальными встал на нее, но так и не решил, что думает о случившемся.
  Женщина, посоветовавшая закрыть бокс, оказалась рядом, толкнула локтем в бок:
  -- Парень, я верю, что ты не знал, что у тебя клаустрофобия. Но вообще ты о таком Лааши предупреждай, ага? Он хороший тип, не надо его подставлять!
  Акайо присмотрелся к женщине. Черные гладкие волосы. Глаза цвета спелых вишен, формой подобные лепесткам миндаля. Улыбалась она как местные, показывая зубы, но лицо! Лицо у нее было имперской женщины.
  -- Ну чего ты пялишься? -- усмехнулась она. -- Пытаешься понять, кайна я или нет? Кайна, конечно. Тут две трети рынка -- кайны, потому что в драку лезем, как новорожденный котенок на волка кидается. Женщин мало, конечно, но иногда и нам везет.
  -- Везет?.. -- у Акайо уже кружилась голова от странности происходящего. Ему начало казаться, что все это просто бредовый сон, какие могут присниться, если вечером переесть риса. Женщины его родины не могут, просто не умеют смотреть так прямо и нахально. Женщины его родины не дерзят мужчинам. И уж тем более не могут думать, что рабство -- это удача.
  -- Конечно, везет! Слушай, ты тут, ясно, едва ли второй день. Но оценить-то можешь уже, какая у них здесь наука! Нашим до такого еще лет пятьсот ползти!
  Он понял, что сейчас ее ударит. Прямо в эти красивые, смеющиеся губы. Она поняла тоже, отшатнулась, видя, как меняется его лицо, как сходятся, будто сражающиеся тигры, брови. Но Акайо сдержался, только выдохнул яростно:
  -- Ты не смеешь говорить такое об ученых мужах ясного императора.
  Она покачала головой, отходя. До него донеслось бормотание:
  -- Тоже мне, великий защитник императорской задницы...
  Но он нашел в себе силы отвернуться, сделав вид, что не услышал. Недостойно императорского солдата отстаивать честь своей родины перед глупой девчонкой.
  Только две мысли никак не желали уходить, вцепившись его разум так же, как семена сорной травы прицепляются к одежде во время похода, колют тело и не дают покоя.
  Если она глупая девчонка -- как она оказалась в плену? И как смогла так ловко разобраться со сломанным боксом?..
  
  ***
  
  Сегодня он никак не мог отрешиться от происходящего вокруг. Мысли вились в голове стайкой вспугнутых птиц, объедали урожай его рассудка. Он раньше не думал о том, как сочетаются новые знания, впитанные им в больнице, с тем, что рассказывали дома. Для него это были словно разные свитки -- или разные легенды, которые просто есть и никак не могут противоречить друг другу.
  Сейчас все то, что ему рассказали здесь, все, что он видел своими глазами, превращалось в едкий щелок, разъедавший рисовую бумагу прежних знаний.
  Ясная империя -- самая развитая страна мира. Самая культурная. Самая великая. Воины императора -- лучшие воины из всех, что рождались под солнцем.
  Он раньше не думал о том, как это сочетается с постоянными поражениями.
  Враги, безымянные враги, не заслуживавшие никакого названия, стремились захватить исконные земли империи. Говорили, что они подобны грязному селю, что несется по склону, и лишь доблесть императорской армии может сдержать захватчиков и обернуть их вспять.
  Акайо судорожно вспоминал случившееся за последние пять, десять, пятнадцать лет. Зажмурившись, рылся в памяти -- он ведь должен был слышать новости о том, что именно сделали враги? Какой город захватили? Где их одолели? Ну хоть когда-нибудь? Хотя бы в детстве?
  Ничего. За все двадцать пять лет его жизни эндаалорцы не захватили ни волоса императорской земли. И за те же двадцать пять лет его жизни доблестные воины императора не смогли отбить у коварных захватчиков ни волоса их земли.
  Это было каким-то безумием. Акайо успокаивал себя тем, что мог знать не все. Что есть военные тайны, которые не доверяют не то что обывателям, но и юным генералам их знать рано.
  Бесполезно. Он уже начал думать и не в силах был перестать.
  -- Шесть сотен? За этого? Да он небось даже языка нашего не знает!
  Его вырвали из мучительных размышлений. Акайо опустил глаза и обнаружил седую макушку склонившейся над краем платформы старухи.
  -- Что вы, госпожа! Конечно же, знает.
  Лааши, пытавшийся умиротворить недовольную покупательницу, бросил на Акайо умоляющий взгляд. Тот растерялся, не понимая, чего от него хотят, но все-таки произнес то, что и так вертелось в голове:
  -- Кружение листьев полно беспокойства, но птицу ветер не собьет с пути.
  Покупательница фыркнула и отвернулась. Лааши что-то еще говорил, за ее спиной подмигнув и показав Акайо большой палец.
  Тот не понял, сделал он что-то хорошее или плохое. Старуха, кажется, все равно не собиралась его покупать, и он выдохнул, радуясь этому.
  
  ***
  
  В середине дня всем выдали по миске горячей еды. Акайо еще в больнице освоил вилку, и сейчас орудовал ей достаточно ловко, ничего не рассыпая, хотя никак не мог понять, чем она удобнее палочек. Мясо оказалось жестким и немного острым, а странная вязкая масса, названная картофельным пюре, неплохо его дополняла.
  Когда солнце опустилось еще ниже, залив рынок красным светом, будто кровью, покупатели разошлись. Рабы начали спрыгивать на землю, собираться в группы, обмениваясь впечатлениями и обсуждая тех, кого за день успели купить. Акайо остался стоять на платформе, внутренне содрогаясь от мысли, что придется провести еще одну ночь в боксе. Но когда все остальные рабы влезли в большую машину и уехали, Лааши сказал:
  -- Пошли, -- и повел его к выходу.
  Идти пришлось долго, Акайо видел сотни платформ, в некоторые из них ложились спать люди. Большая часть товара и продавцов разъехались, только у края квартала с людьми, похожими по выправке на военных, спорила высокая женщина с волосами цвета мокрой глины, убранными в сложную, почти имперскую, прическу.
  -- У меня защита в десять утра! Как вы прикажете мне покупать людей до этого?!
  -- Рынок открывается в семь, госпожа ученая. Уверен, вы все успеете, -- успокаивающе гудел мужчина.
  -- Эй, не спи! -- Акайо, задумавшийся о том, какую защиту может иметь в виду женщина, не заметил, как они пришли. Он сел в машину, Лааши захлопнул дверь, закинув поводок на соседнее сидение. Пока он оббегал машину, Акайо успел посмотреть на валяющийся рядом конец поводка, оглядеться, бесполезно подергать ручку, которая, как ему показалось, могла бы открывать дверь. Лааши плюхнулся на сидение рядом, подхватив поводок. Подмигнул:
  -- Прокатимся с ветерком?
  Акайо молча смотрел в окно.
  
  ***
  
  Когда через час они остановились у высокого дома, Акайо уже знал, что "с ветерком" значит "очень быстро", и что кататься с ветерком он не любит. За окном на невероятной скорости проносились дома и другие машины, Лааши постоянно выкручивал полукруг руля так, что Акайо то чуть не падал к нему на колени, то ударялся плечом о дверь. Вокруг постоянно раздавались неприятные резкие звуки, которые, как догадался Акайо, относились к ним. Во всяком случае, Лааши на каждый такой звук довольно кивал и подкручивал какой-то штырек, торчавший из панели между ними, отчего жуткая какофония звуков, которая здесь заменяла музыку, становилась еще громче. Под конец поездки машина покачивалась от грохота, а Лааши отбивал его ритм на руле.
  -- Классно проехались!
  Акайо медленно вылез со своей стороны. В голове звенело, его тошнило, а мир норовил перевернуться вверх ногами. Поводок соскользнул с сидения: Лааши, похоже, считал, что товар не сбежит и так. И в настоящий момент был прав. Акайо ухватился за машину, чтобы не упасть, та качнулась, со скрежетом чиркнув днищем по дороге.
  -- Ого! Ничего себе тебя укачало, -- к нему наклонился Лааши, сочувственно похлопал по спине, от чего стало еще хуже. -- Вот дыра, я как-то не подумал, что ты до этого всего пару раз на машине ездил... Ничего, сейчас Гааки что-нибудь придумает. Он у меня мастер по подниманию людей на ноги!
  Акайо уже снова мог стоять достаточно уверенно, но Лааши все равно ухватил его за руку, повел за собой. Ладонь у него оказалась широкой, теплой и неприятно влажной.
  Прошли белый, похожий на больничный холл, зашли в маленькую комнату с рядом кнопок. Акайо уже знал, что это называется "лифт", и в зависимости от того, на какую кнопку нажать, можно выйти на разном этаже. Он даже примерно представлял себе работу этой комнатки, но все равно она казалась ему чем-то вроде волшебных ворот легендарного героя Отиса.
  Коридор оказался очень длинным, одинаковые двери отличались только табличками с цифрами и именами. На одной такой поверх металлической таблички была приклеена бумажка с выведенной красивым округлым почерком надписью: "Лааши и Гааки Н"Гаар". Чужой дом источал сладкий запах свежего хлеба и чистой одежды. Лааши открыл дверь маленькой металлической карточкой, вошел, потянув за собой Акайо.
  Они сразу оказались в большой комнате, которую Акайо затруднился бы назвать. Здесь было все сразу -- диван, стол, кровать, кухонная мебель... Спиной к ним у плиты пританцовывала длинноволосая девушка -- наверное, это и была Гааки.
  -- Ты сегодня рано, -- сказала она не оборачиваясь, и Акайо накрыло странным ощущением, будто логика событий перестала сочетаться с реальностью. Лааши, почему-то не разуваясь, подошел к жене, обнял ее... Его. Гааки повернулся и оказался мужчиной. Акайо моргнул, пытаясь скрыть смятение, наклонился, чтобы снять сандалии. Он прокручивал в голове все, что говорил продавец -- что живет с Гааки, что Гааки его убьет, если ему продадут раба... Впрочем, разгадка пришла быстро. Акайо решил, что все неправильно понял. Они просто друзья, даже, должно быть, кровные братья, породнившиеся после какого-нибудь особого события. Тогда понятно, почему они живут вместе, и почему Лааши может подходить к другу со спины и обнимать его.
  -- О, гость! Тот самый кайн, да? Эй, разуваться не надо, на улице чисто же!
  Акайо нерешительно поднял голову. Рядом с ним присел на корточки Гааки, дружелюбно протянул открытую ладонь. Акайо припомнил, как пожимали друг другу руки медсестра и господин Сааль, попытался повторить этот жест. Гааки широко улыбнулся, вставая:
  -- Неплохо для первого раза! Лааши меня еще днем предупредил, что привезет тебя, так что ужин я приготовил на троих.
  Акайо усадили на странную конструкцию из изогнутого листа непонятного материала, на тарелку со сковородки шлепнулся толстый кусок жареного мяса. Гордо улыбнулся Лааши:
  -- Настоящий стейк! Гааки у меня мастер по части жарки диких кабанов! -- Гааки при этих словах покраснел и хлопнул друга по голове ярко-розовой лопаткой, которой до того раскладывал стейки. На желтых волосах остались капли жира, которые Лааши, смеясь, пытался стереть мягкой белой бумажкой.
  Акайо, косясь на то, как Гааки режет свой стейк, постарался действовать так же. Уже справившись с половиной с недоверчивым изумлением понял, что ножом, которым можно разрезать мясо, можно так же легко разрезать и его самого.
  -- Эй, с тобой все хорошо?
  Гааки смотрел на него озабоченно, Акайо медленно кивнул, продолжив резать стейк. Кивнул в ответ еще на пару каких-то вопросов, сконцентрированный на плане.
  Его хотели оставить здесь спать. Нужно было запомнить, куда положат ножи. Нужно было сделать так, чтобы в больницу его доставили не скоро.
  Тут план застопорился. Чтобы все получилось, дом должен был быть пустым.
  Акайо понимал, как легко сделать это, но все равно будто натыкался на непреодолимую преграду в размышлениях.
  Наконец, ему удалось превратить ощущение неправильности собственного плана в подходящие слова.
  Если он убьет этих людей, чтобы завершить свое дело, это будет бесчестно. Хоть он и кайн, а они эндаалорцы, они не ожидали нападения. Не считали его врагом.
  Он впервые проговорил это в своей голове. Эндаалорцы, ни один из них, ни мгновения не считали его своим врагом. Даже поверженным или плененным врагом. Он был для них скорее чем-то вроде зверушки, по глупости повредившей лапу. За которой надо присматривать, чтобы этого не повторилось. Которой нужен был хозяин просто потому что она -- зверушка.
  "Безобидная зверушка", безжалостно уточнил он.
  Для этих людей, строящих огромные дома, создающих невиданные машины, вся армия ясного императора была всего лишь стаей безобидных зверушек.
  Его потрясли за плечо. Рядом с обеспокоенным лицом сидел Гааки.
  -- Эй, Акаайо, что с тобой? Я же вижу, что тебе плохо.
  Акайо сглотнул, не отрывая взгляда от тарелки. Стейк на ней был разрезан на такие крохотные части, что их следовало бы есть ложкой. Акайо разжал будто ставший чужим кулак, выпустив такой острый, такой соблазнительно близкий нож. Узкая полоска стали упала на стол, зазвенев плохо сделанным колокольчиком. Соскользнула на светлый пол, дрожа и пуская блики. Затихла.
  Побледнело доброжелательное лицо Гааки. Лааши невыразительным голосом попросил Акайо встать, подвел к разложенному дивану, предложил прилечь. Отошел, не выпуская из рук поводок, который легко удлинялся, пока тот, кто его держал, этого хотел.
  Акайо лежал, глядя в потолок. После накатившей на него волны в голове не осталось связных мыслей, только какие-то ошметки вроде тех, что иногда выносит на берег после кораблекрушения.
  Женщина, которая починила бокс, была по-своему права. Но принять то, что всю жизнь ему врали, было гораздо сложней, чем вонзить меч себе в живот.
  Шепотом ругались хозяева дома. "Дурак, он же кайн, только-только из армии, таким даже ручку не дают!" "Ты бы предупредил хоть, я-то откуда знал?! Ты бы еще бомбу домой притащил!"
  Кажется, им все-таки было страшно. Так же страшно, как людям, которые внезапно поняли, что принесли из леса тигра, приняв его за домашнюю кошку.
  Акайо вдруг подумал о том, что кровных братьев здесь, наверное, нет. Точно так же, как нет традиции есть палочками и носить широкую многослойную одежду. Он приподнялся, заглянув за спинку дивана.
  Лааши и Гааки целовались, сидя рядом за столом.
  Акайо смотрел на них несколько мгновений, затем снова лег. Его разум хотел просто положить этот свиток на полку, но Акайо заставил себя не делать этого. Постарался вспомнил все, что когда-либо слышал о том, чтобы мужем и женой были мужчины.
  Вспоминалось мало. Такого просто не бывало. Семья -- это для рождения детей, жена должна подчиняться мужу, как все женщины подчиняются мужчинам. Мужчина в роли жены -- это неестественно, это попросту невозможно.
  Как и женщина, чинящая сложный механизм и дающая советы стоящему выше нее по рангу. Да и вообще женщина, дающая советы мужчине...
  Думать обо всем этом должно было быть страшно. Это ведь разрушало какие-то фундаментальные основы, правила, по которым жила империя. Наверное, он испугался бы всего, что увидел в этом доме. Если бы вообще мог испугаться сильнее, чем сейчас.
  Акайо медленно перевернулся на бок, свернулся клубком. Он спал так в детстве, до того, как ему сказали, что воины императора должны спать на спине и держать руки над покрывалом. До того, как его начали учить быть хорошим солдатом.
  
  ***
  
  Он проснулся и сел раньше, чем Лааши коснулся его плеча. Тот тут же отдернул руку, вымученно, как показалось Акайо, улыбнулся.
  -- Доброе утро! Нам на рынок пора. Перекусим сейчас по-быстрому...
  Они позавтракали парой сооружений из двух ломтей хлеба, между которыми топорщились зеленые листья. В высоких, неестественно прозрачных стаканах пузырилась какая-то жидкость, слишком сладкая, чтобы утолять жажду. Гааки еще спал, с головы до ног замотавшись в покрывало, только волосы разметались по подушке. Акайо заметил, какие взгляды то и дело бросал на него Лааши, и тихо спросил, подавляя желание спрятать вопрос за цветистым стихом:
  -- Ты теперь боишься?
  Лааши подавился, раскашлялся. Акайо ждал ответа, не шевелясь.
  -- Ну и вопросы ты задаешь, парень... -- наконец выдавил Лааши, запустив пальцы себе в волосы. -- Я вообще-то с кайнами каждый день работаю, и нет, не только с рабами. Вы нормальные парни в целом, просто...
  Он замолчал, не зная, как продолжить. Акайо безжизненным голосом подсказал:
  -- Ты давно не видел таких, как я.
  Лааши принужденно засмеялся.
  -- Вроде того, ага. Иногда ты вроде человек как человек, а иногда я на тебя смотрю, и вижу... -- он замялся, подбирая сравнение. Акайо молчал, желая услышать то, что на самом деле думает этот человек, а не подтверждение своих мыслей. -- О! У вас мечи такие вроде есть, длинные, изогнутые. Красивые, обалдеть. И острые. Такие острые, что неловко рукой двинешь, и все, нет руки.
  Акайо опустил голову. Меч? Он выглядит так? Раб, которого можно продать, которого водят на поводке, который боится спать в боксе?
  Он понял, что вот-вот рассмеется, не веря услышанному, как смеются обреченные и безумцы. Вместо этого откусил еще кусок хлеба с зелеными листьями, добрался до спрятанной между ними котлеты. Прожевал, запил неприятной водой, щиплющей небо.
  Наверное, эта еда считалась здесь вкусной, во всяком случае, Лааши поглощал ее с видимым удовольствием.
  Акайо предпочел бы миску рассыпчатого риса, которым кормили в армии всех, от солдат до генерала.
  На рынок они приехали быстро, но не так, как вчера. Возможно, потому что Лааши пожалел его. Акайо было противно от этой мысли, от самого себя, и, по правде говоря, от всего, что составляло генерала Акайо. Ему было неприятно думать об этом, но он все равно думал и презирал себя за то, что он себя презирает. Эти мысли были похожи на колесо повозки, которое раз за разом проезжает по одному и тому же месту, сминая траву, превращая ее в дорогу, а затем размазывая эту дорогу в грязь.
  Они добрались до платформы как раз тогда, когда к ней подъехал кар с остальными рабами, а кроме него -- сияющая белизной машина с рисунком тигра на боку. Тигр разорвался посередине открывшейся дверью, из которой торопливо выскочил человек-табуретка, подал руку женщине, выходящей следом. Она только фыркнула, выбравшись без его помощи, глянула на еще не поднявшихся на платформу рабов. Спросила сердито, отбрасывая с лица тонкую прядь, выбившуюся из высокой прически:
  -- Я недостаточно ясно выразилась?! Мне абсолютно все равно! Девять мужчин, не детей и не стариков, больше никаких требований.
  Господин Сааль натянуто улыбнулся, протянул руку. Лааши почтительно вложил в его пухлую ладонь поводок Акайо.
  -- Этот подойдет?
  -- Слушайте, вы издеваетесь? -- на ее впалых щеках вспыхнули, будто от пощечины, злые красные пятна. -- Да, подойдет! Сколько раз мне нужно повторить, что меня устроят любые рабы?
  -- Простите, госпожа ученая. Одну секунду.
  Акайо отрешенно смотрел, как человек-табуретка делает что-то со своим телефоном, кричит. Как приезжают и уезжают маленькие двухместные машины со всех концов рынка. Из одной из таких вытолкнули совсем молодого юношу, и Акайо закаменел, узнав знаменосца своей армии: маленького, худого, с еще по-детски мягкими чертами. В памяти всплыло имя -- Тетсуи. Два иероглифа, один означает будущее, второй -- железо. Хорошее имя, обещающее силу. Все в армии верили, что такое имя у знаменосца -- это добрый знак.
  Акайо отвернулся. У него тоже было говорящее имя. Тоже "добрый знак" для молодого генерала.
  Какая разница, как назвал его отец, мечтавший о военной карьере хотя бы для сына, если не для себя? Имя ведь не дает ни ума, ни силы, а одни только вера и прилежание не могли спасти слишком маленькую и плохо вооруженную армию.
  У платформы наконец выстроилось девять человек. Даже Акайо было понятно, как их выбирали. Если женщине все равно, кого покупать, ей продадут самых бесполезных, проблемных, ничего не умеющих.
  В империи проходящие мимо кадеты избили бы господина Сааля бамбуковыми палками за такую торговлю. Здесь никому не было до этого дела. Покупательница даже не смотрела на тех, кого ей собирались продать -- была слишком занята своей коробочкой, той, которая умела становиться листом бумаги. Видимо, то, что показывала коробочка, женщине не нравилось, так как она все время сердито хмурилась и фыркала. Когда девять рабов было выбрано и господин Сааль назвал сумму, она только мельком глянула на них. Подала свою карточку, с помощью которой здесь проводили все расчеты. Ей передали целый букет поводков, она только поджала губы:
  -- Наконец-то! Все, залезайте в машину. Мы должны быть у института через полчаса!
  С некоторой заминкой, но они погрузились в тигриную машину. Женщина села вперед, отгородившись от своих рабов темным стеклом. Машина сорвалась с места, Акайо обернулся, провожая взглядом быстро удаляющуюся платформу, оставшихся там рабов и Лааши, который вдруг
  вскинул руку, помахал уезжающим.
  Акайо отвел глаза.
  Всего мгновение, но он действительно сожалел, что раз уж ему суждено было стать рабом, его не продали этому странному эндаалорцу, не смотря ни на что считавшему, что Акайо похож на меч.
  

  Глава 3

  Через бесконечное число крутых поворотов и рывков, когда все, кто не успел вцепиться во что-нибудь, падали друг на друга, машина остановилась. Хлопнула дверь, Акайо успел увидеть, как мелькнула в проеме узкая юбка, пробежали по оказавшимся прямо возле машины ступенькам некрасивые худые ноги в неудобной даже на вид обуви. Из второй двери вышел водитель, прислонился к борту, отдыхая. Рабов никто выпускать не собирался, и они сидели, уставившись кто в окна, кто себе в колени. Акайо заметил, как они похожи -- с типично имперскими чертами, суровыми выражениями лиц и короткими, едва начавшими отрастать волосами. У многих за ушами виднелись витые трубочки переводчика, шею Тетсуи охватывал ошейник-модулятор. Сам Акайо уже привык обходиться без них, поняв, что большую часть тех слов, которые он не понимает, переводчик ему все равно не объяснит -- излишне старательная вещь превращала эндаалорский краткий и емкий "кар" в "самоходную повозку большого размера для перевозки людей в достаточно удобных условиях". За это время Акайо успевал запутаться и потерять смысл фразы.
  Он впервые подумал -- их ведь купили с какой-то целью. А он так и не разобрался, какую работу должны были выполнять люди, продаваемые человеком-табуреткой. Рабы, многие из которых, похоже, даже не умели говорить на местном языке.
  Зачем они нужны этой женщине?
  Акайо чуть пригнулся, заглядывая в низкое окно, пытаясь рассмотреть дом, в котором скрылась их покупательница. Над прозрачными дверями вилась длинная надпись на эндаалорском, и ему пришлось потратить немало времени, разбирая мелкие символы здешнего алфавита.
  В начале обучения он с трудом привык к тому, что здесь каждый знак передает лишь один-единственный звук, а не слово, не смысл, и даже не слог. В результате каждое слово можно было составить лишь одним, строго определенным способом, без каких-либо вложенных смыслов, традиционных для империи, где можно было смертельно оскорбить человека, использовав для записи его имени не те символы. Сейчас главной проблемой было то, что каждое слово в эндаалорском состояло из целого десятка значков, каждый из которых Акайо предстояло рассмотреть, щурясь в затемненное окно машины.
  Когда у него наконец получилось прочитать, перечитать трижды, но практически ничего не понять из названия "Научно-исследовательский институт генетических и исторических связей Праземли и Терры-34", водитель успел отойти от машины, бросив открытую дверь, вернуться, съесть какую-то еду из прозрачного пакета. Теперь он курил странную металлическую трубку, пуская в воздух облачка, больше похожие на пар, чем на дым. Акайо пытался вычленить из надписи понятные части -- наука, исследование. Но что такое "генетические связи"? Он понимал, что просто выкинуть незнакомые слова не выйдет, хотя бы потому, что историю здесь изучали даже не Эндаалора, и не Кайна, а каких-то Праземли и Терры. Он о таких местах никогда не слышал.
  И это все равно не отвечало на вопрос, зачем кому-то в спешке покупать девятерых рабов. Насколько Акайо знал, историю по людям изучать невозможно. Или именно за изучение истории в людях отвечало непонятное словосочетание?..
  Он мысленно свернул этот свиток, положил на самую высокую полку в своем сознании, пометив яркой синей печатью -- неизвестное знание, вернуться позже. Вернувшись из библиотеки разума, посмотрел на остальных.
  Рабы сидели почти не шевелясь, так тихо, что слышно было, как свистит металлическая трубка водителя, когда он с силой втягивал через нее воздух. Двигались только глаза -- люди бросали друг на друга быстрые взгляды, рассматривали лица, руки, кто как сидит. Акайо узнал, кроме Тетсуи, еще двух своих бывших солдат. Имена тут же сами всплыли в памяти, как и положено -- генерал ведь должен был знать каждого рядового. Маленький знаменосец, увидев его, несколько секунд не мог отвести взгляд, даже рот приоткрыл от изумления. Затем опомнился, отвернулся, вернув на лицо маску примерного имперского солдата. Джиро, второй сын не самого большого рода, смотрел на Акайо недоверчиво, будто не веря тому, что видит. Иола, каждый день просыпавшийся до гонга, чтобы потренироваться еще немного, не смотрел ни на кого вообще.
  Судя по каплям пота, блестевшим на гладком лбу, он занимался своим любимым делом -- тренировался в мысленном додзе с воображаемым противником. Хорошее занятие, если приходится долго ждать, но внимание при этом не требуется.
  Акайо перевел взгляд на свои руки. Закрыл глаза. Представил старый родовой клинок, висевший когда-то над циновкой отца. Который больше ста лун назад вручили молодому, подающему надежды сыну.
  Он мысленно положил блестящую полосу стали себе на колени. А дальше телу оставалось лишь повторять череду напряжений и расслаблений, соответствующую длинной изнуряющей тренировке, которую он собирался провести.
  
  ***
  
  Акайо успел завершить около тридцати хороших мысленных боев, когда услышал, как открылась дверца машины, и очень злой женский голос потребовал:
  -- Выходите!
  Он выбрался на улицу первым, выпрямился, стараясь не щуриться. После полумрака мысленного додзе дневной свет резал глаза.
  У машины собралось несколько человек, которые сейчас с сомнением смотрели на выбирающихся на свет рабов. Акайо узнал среди них учительницу, ту самую, которая не стала торговаться о его цене, сказав, что с такой характеристикой в институте ему не место.
  Купившая их женщина ждала, недовольно похлопывая себя по бедру свернутымлистом снежно-белой бумаги. Когда все вылезли, она обернулась к остальным эндаалорцам:
  -- Ну? Девять человек, за чье благополучие я отвечаю. Все в соответствии с требованиями!
  Учительница покачала головой.
  -- Таари, ты же знаешь, этого не достаточно. Ты хорошо сделала, заведя гарем, но пока про их благополучие говорить рано. Давай поступим так. Ты сейчас вернешься вместе с ними к себе, дополнишь работу по нашим советам. Социализируешь этих юных кайнов, чтобы они хотя бы понимали, где находятся и как им дальше жить. А через три месяца подашь бумаги сразу на докторскую диссертацию. Договорились?
  Покупательница, названная Таари, во время монолога медленно наливалась краской, так что к последним словам напоминала оттенком лотос в закатных лучах. Акайо ожидал, что она возмутится и откажется, но она только прошипела сквозь зубы:
  -- Договорились, доктор Л"Гури. -- Резко приказала, обращаясь уже к рабам: -- Садитесь!
  Они полезли обратно. Эндаалорцы отвернулись, занятые обсуждением чего-то своего, покупательница врезала худым кулаком по крыше машины так, что та качнулась. Акайо успел прикрыть железный верх проема ладонью, в которую тут же врезался лбом Тетсуи, как раз пытавшийся сесть внутрь и потерявший равновесие. Выровнявшись и не поднимая взгляда, бывший знаменосец разбитой армии нырнул в машину. Следующий человек медлил, Акайо мельком посмотрел на него и тут же опустил глаза.
  На него удивленно смотрели все. Эндаалорцы, покупательница, остальные рабы -- все.
  Акайо наклонился, сел на сидение, подвинулся ближе к Тетсуи, освобождая место следующему.
  Он не понимал, почему на него так уставились.
  И еще сильнее не понимал, почему другие, тоже видевшие, что мальчишка падает, не попытались ему помочь.
  
  ***
  
  В этот раз они ехали еще дольше, но медленней. За окнами промелькнули высокие дома, начали появляться деревья. Акайо поймал себя на том, что соскучился по живой зелени -- в Империи она была повсюду, а здесь он за все прошедшие дни не встретил и травинки. Машина мерно покачивалась, водитель и Таари курили в окна, так что казалось, будто у машины отрасли дымные усы, как у легендарного дракона. Акайо бездумно следил за то появляющимися, то исчезающими белыми прядями, взгляд проскальзывал, ни на чем не останавливаясь. Так уже было. Он ехал точно так же, зажатый между другими юнцами, покачиваясь на куда более жесткой лавке, чем сейчас. Тогда мимо проскальзывали знакомые с рождения дома, уходили вдаль, собирались на горизонте едва различимыми черточками. Падали за край мира. Белые стены и красные крыши, желтые колокола и черные колонны семейных храмов -- все оставалось в далеком детстве, из которого уезжал молодой кадет Сугаваро Акайо.
  Откуда он уезжал сейчас? Родина осталась далеко позади, Империя медленно стиралась в нем, как когда-то стирался родной дом. Уходили в прошлое привычки, знания, люди... Хотя нет. Снова несколько человек из прошлого осталось -- рядом с ним, их генералом, тем, кто должен был вести их. Кто невольно привел их сюда. На рынок. В эту машину. И не важно, что он этого не хотел, что сам оказался здесь же. Если бы он был один, он бы это пережил, как-нибудь пережил. Но эти три человека, которые знали его другим... Чье доверие он не оправдал.
  Машина остановилась. Акайо мысленно поймал тяжелый стальной шарик, состоявший из вины и сожалений, что катался в его разуме, причиняя тупую вязкую боль. Сказал себе: "хватит". В свой черед вышел на зеленую лужайку перед странным асимметричным домом. Белым. С красной крышей.
  Он заставил себя выкинуть из головы глупое сравнение.
  К машине торопилась потрясающе необъятная женщина с такой темной кожей, будто она работала на солнце всю жизнь. Акайо показалось, что толстуха сейчас собьет худую Таари, но та остановилась в полушаге от нее. Выдохнула:
  -- Защитилась? -- и сморщилась, как обиженный ребенок, когда Таари отрицательно мотнула головой.
  -- Нет. Авани привязалась, хочет, чтобы я различия нашла. Различия! Какие, дыра, различия, если они действительно идентичны?! Да еще эти требования... "Про их благополучие говорить рано", бла-бла-бла... -- женщины обнялись, так что Таари практически утонула на обширной груди. Вздохнула судорожно, выпрямилась -- прямая как палка, внезапно похожая на своих рабов. Попросила служанку, передавая ей поводки: -- Устрой этот бамбуковый лес хоть куда, а? Чтобы я до вечера никого не видела.
  Ушла в дом, захлопнув за собой тяжелую деревянную дверь. Водитель вместе с машиной тоже исчез, оставив девятерых рабов наедине с монументальной служанкой. Та обвела их взглядом, фыркнула:
  -- Ну как есть лес, правильно госпожа Таари сказала. Ладно, юные кайны, пошли, что ли, на кухню. Расскажу хоть, зачем вас купили, -- засмеялась, будто пошутила. Еще раз оглядела девять одинаково ничего не выражающих лиц, мотнула головой, так что короткие крутые кудри, топорщащиеся вокруг ее головы, закачались. -- Н-да. Бедная ваша хозяйка!
  В дом они зашли с бокового входа, через такую низкую дверь, что пригибаться не пришлось только Тетсуи. Комната была невысокой, но очень светлой -- стены, потолок, даже шкафы, стол и стулья были выкрашены в белый цвет. На их фоне бросались в глаза деревянный пол и отдельные яркие вещи -- красные подушки на стульях, черная вешалка у двери, синяя ваза на столе.Приятно пахло чем-то сладким -- не то выпечкой, не то цветами. Акайо услышал, как служанка бормочет:
  -- Светлые духи, девять сразу, ну куда это вообще годится... Ладно.
  Она села за стол, сплела пухлые пальцы, упершись локтями в столешницу. Сообщила:
  -- Меня зовут Нииша Б"Хатта. Управляющая этого дома уже много-много лет, -- она махнула рукой стоящим вокруг рабам, -- Садитесь, чего торчите, будто на плацу... -- И тут же встала сама: -- Для начала давайте-ка я вам поводки заменю. Неудобно же с этими лентами везде таскаться, да и вы теперь личные рабы, а не общественные. Неприлично без домашнего ошейника ходить.
  Акайо оказался от нее дальше всех, и прежде, чем неприятно холодные руки коснулись его шеи, увидел, как она застегивает узкие черные ошейники на других. Белые ленты поводков повисли на вешалке, странно гармонируя с обстановкой. Нииша снова села во главе стола, оглядела всех. Усмехнулась:
  -- Приученные, ишь ты! Ну хоть сбежать сразу не пытаетесь, и то ладно.
  Акайо удивленно моргнул, бросил взгляд на других, которые точно так же недоумевающе посмотрели на него. Никому из них идея побега в голову не приходила. Умереть -- да, это было бы правильно. Но сбежать... Куда? В Империю, где их уже с почестями похоронили? В джунгли, чтобы стать дикарями? Да и вообще, бежать без подготовки, не выяснив, где они...
  -- Ой-ой, надо же, задумались! -- всплеснув руками, засмеялась Нииша. -- Поздновато задумались. Попытаетесь отойти от дома за пределы видимости -- ошейники вас остановят и подадут сигналы на домашний терминал. Вы их не снимете, даже не пытайтесь -- срезать их невозможно, управление там по отпечатку... В общем, пожалуйста, не доставляйте мне и вашей хозяйке проблем с попытками побега.
  Выдав эту тираду, она пожевала губы. Спросила:
  -- Вы вообще знаете, что вы в теории делать должны?
  Все промолчали. Нииша вздохнула.
  -- Кошмар. О гаремных отношениях хоть слышали?
  Акайо кивнул, вспомнил, что это слово уже мелькало -- "хорошо, что ты завела себе гарем"... Его сердце ухнуло куда-то в черные глубины тошнотворного ужаса, а разум продолжал хладнокровно разворачивать свиток.
  "Гаремные отношения -- вид отношений между двумя и более людьми. В отличии от равных отношений, могут существовать только между свободным человеком и рабом. Раб при этом выполняет все приказы своего хозяина. Как правило, но не ограничиваясь, эти приказания касаются близости и соответствующих практик, включая..."
  Ему в руки впихнули стакан воды, он выпил залпом, закашлялся. Поднял взгляд. Напротив еще несколько человек с побелевшими лицами сжимали уже опустевшие стаканы, между Акайо и его соседом стояла, усмехаясь, Нииша.
  -- Вот, сразу видно, кто в школе хорошо учился. Для остальных поясняю -- все в гареме становятся номинальными мужьями своей хозяйки и должны выполнять любые ее желания. В общем, у вас в империи все жены на таких правах живут, разве нет?
  Теперь исказились лица и у остальных. Джиро выглядел так, будто его вот-вот стошнит, Тетсуи смотрел с совершенно нечеловеческим ужасом. Подошедшая Нииша погладила его по голове, и мальчик сжался, закаменел под ее рукой. Она вздохнула.
  -- У меня для вас хорошая новость. Таари вы как постельные рабы не нужны совершенно, -- никто из них не позволил себе облегченного вздоха, но видно было, что многие расслабились. Нииша поощряюще улыбнулась, объяснила: -- Ей просто для работы нужно, чтобы вы вписались в нашу систему. Хотя бы выглядели как нормальные люди, а не каменные статуи или перепуганные зверьки.
  Акайо, уже совершенно перегруженный новостями, просто запомнил эти слова, принял как данность. Он еще не решил, является ли это сообщение успокоением или тем самым худшим, к чему всегда нужно готовиться.
  -- Вам сейчас наверняка есть о чем подумать. Можете свободно гулять по дому, только в закрытые двери не ломитесь. Завтра я придумаю, чем вас занять, чтобы не скучали и глупостями не маялись.
  Нииша выпроводила их из кухни. Кто-то так и замер в коридоре, не зная, что делать дальше, кто-то куда-то пошел. Акайо тоже пошел, не выбирая дороги, просто желая остаться один. Набрел на маленькую комнату, полную шкафов и книг. Аккуратно закрыл за собой дверь, сел на пятки спиной к ней.
  Ему нужно было разобраться во всем, что на него свалилось. Номинально он стал рабом в гареме. Постельным рабом. Личной шлюхой. А так как пока то, что он видел, не противоречило тому, что в империи знали об ужасной развращенности их врагов, Акайо действительно жутко было думать о возможных приказах.
  Но их купили не для выполнения каких-то извращенных желаний. Их хозяйка, похоже, была совершенно ледяной женщиной, и гарем ей был нужен только для соблюдения каких-то странных требований ее работы. Которые, в свою очередь, предполагали, что они "впишутся в систему". Станут такими, как та женщина на рынке. Будут считать, что быть рабом -- это удача.
  Но разве не он сам недавно думал о том, что та женщина была права?
  Акайо заставил себя сделать несколько глубоких вдохов. Да, он узнавал новое. Да, его мнение менялось, он мог это проследить. Ему уже не казалось правильным умереть, что само по себе показывало, какого большого успеха добились эти люди.
  Он перестал быть верным солдатом Ясной Империи. Но это все еще не значило, что ему здесь нравилось. Что он становился эндаалорцем. Что он вообще мог стать эндаалорцем.
  До этого момента ему просто давали знания, и он, размышляя о них, становился другим. Разве не точно так же он учился и раньше?
  Мог ли он остаться Акайо, даже если перестанет думать как имперец?
  Он ведь все равно уже перестал.
  За дверью раздались шаги, настолько тихие, что их выдало только то, что босые и слегка влажные ступни липли к чистому полу. Акайо встал, прислушиваясь. Он был уверен, что сделал это бесшумно, но человек за дверью отступил. После недолгой тишины босые ноги прошлепали назад, уже не скрываясь.
  
  ***
  
  Когда через несколько часов Нииша нашла его, Акайо сидел на полу и читал первую попавшуюся книгу. Это была детская сказка о человеке, который оказался на необитаемом острове. У Акайо постоянно было ощущение лживости истории, и когда Нииша, увидев, что он читает, достала из другого шкафа книгу с точно таким же названием, но в два раза толще, все встало на свои места.
  -- По-моему, ты уже достаточно взрослый мальчик, чтобы читать Робинзона без сокращений, -- улыбнулась она и подмигнула. -- К тому же ты так хорошо себя вел, что определенно заслуживаешь награду.
  Как выяснилось за ужином, награду заслуживали не все. Нескольких человек управляющая просто отчитала за попытку сбежать, других, кто пытался поломать что-то в доме, заставила прислуживать за столом. Когда Джиро проигнорировал ее приказ, она шлепнула его по попе, как маленького ребенка. Бывший солдат пошел пятнами, замахнулся... И замер, не ударив. Нииша ткнула пальцем ему в лоб:
  -- Ужасный мальчишка! Все видели? Ошейник блокирует мышцы при любых признаках агрессии. Не повторяйте ошибок Джииро, пожалуйста.
  Большинство отвернулось. Акайо краем глаза следил, как Нииша, ворча, нажимает на что-то в ошейнике непокорного раба, и Джиро сначала выпрямляется, кукольно вытянув руки по швам, а затем отмирает.
  После ужина она отвела их в личные комнаты. По сравнению с остальным домом, где большая часть мебели сливалась с цветом стен или пола, общая комната гарема пестрела красками. Разноцветные стены -- три бежевые, одна темно-синяя, цветастый ковер на полу, яркие подушки, разбросанные тут и там. Они вызывали странные ощущения, будто были клоками пыли в заброшенном доме. Словно их смели в углы, где они создали собственный пылевой мир. Отличия были в масштабах -- у некоторых стен подушки собирались в настоящие горы, доходя до пояса, и в цветах -- от красочности быстро начало рябить в глазах.
  Спальни, к счастью, были менее пестрыми.
  -- Вот тут вы и будете жить, -- сообщила Нииша. -- Пока я вас запру, не хочу среди ночи бегать и собирать чьи-нибудь парализованные тела. Спокойной ночи, мальчики!
  Они проводили ее взглядами, кто-то спокойными, другие -- злыми. Акайо тут же ушел в свою комнату. Посмотрел на огромную кровать. На дверь в дальней стене -- она, видимо, считалась потайной, но щели по краям все же слишком отличались от щелей между декоративными плитками, которыми была обклеена часть стены. Лег на пол так, чтобы кровать отделяла его от подозрительной двери. Ковер не был похож на татами, но ложиться на более чем двухспальную кровать, словно жена в ожидании мужа, он не собирался.
  
  ***
  
  Следующий день начался со звука, до того похожего на звон гонга, что в первое мгновение Акайо всерьез решил, что события последних лун ему приснились. Сел в темноте, дернулся вправо, где всегда лежала одежда... Налетел плечом на деревянный бортик кровати и только тогда очнулся. Медленно зажглась лампа на потолке, рассчитанная, видимо, на то, что жилец неторопливо разлепит глаза, понежится среди одеял и только потом изволит подняться. Акайо вышел за дверь раньше, чем свет успел окончательно включиться.
  В общей комнате уже были остальные. Парень с огромным шрамом от ожога на щеке и полноватый юнец здесь, похоже, и заснули, Джиро вместе с похожим на него широкоплечим юношей каменно стояли у порога. Около второго возился Иола, нащупывая в ошейнике кнопку выключения. Акайо вспомнил, что этот гигант, хоть и не умел и почему-то не мог научиться писать, обладал отменной памятью. Странно, но несмотря на наверняка идеально правильные манипуляции, ошейник не поддавался.
  -- Доброе утро! -- Нииша ловко проскользнула в дверь. Акайо недоумевал, как у нее получается
   при ее размерах
   именно проскальзывать, а не таранить и не воздвигаться. -- О, очередные статуи. Ну-ка брысь, я ж сказала, по отпечатку... То есть никто, кроме меня и Таари вашими ошейниками управлять не
  может.
  Иола слегка нахмурился, думая. Аппаратов для перевода на нем не было, но, похоже, сформулировать свои мысли на эндаалорском ему было трудно.
  -- Если опасность? Так стоять... Может быть опасно. Всю ночь.
  Нииша только отмахнулась:
  -- Если бы им стало по-настоящему плохо, ошейники бы не только отключили блокировку, но еще и спасательную бригаду с пожарными и реанимацией вызвали.
  Это прозвучало очень странно. Акайо, вдруг почувствовавший себя канатоходцем, осторожно совместил в голове новый факт со всеми предыдущими. В его мысленной библиотеке ударил гонг. Из двух свитков родился третий, пока без текста, лишь с заголовком.
  Слово "раб" в эндаалорском -- точная калька с имперского, до последнего звука.
  Но какой они в него вкладывают смысл?
  Он размышлял над этим весь день, увлеченно подмечая мелкие детали. Ему и раньше нравилось учиться, но впервые Акайо открыл, или, вернее, переоткрыл для себя новый способ делать это. Наблюдение. Он успел освоить сравнение полученных знаний, умел находить в них противоречия и, хоть это и бывало очень страшно, умел признавать, что часть того, что он знал, оказалось ложью. Теперь он учился создавать свои собственные знания.
  Если бы он писал эндаалорско-имперский словарь, как бы было описано слово "раб"? Как бы оно вообще переводилось?
  День начался, протек через некоторую череду событий, во время которых он освоил использование водопровода, самозакипающего чайника и местную традицию варки чая. Последнее здесь делать не умели -- назвать "умением" привычку насыпать всего щепоть чайных листьев на огромное количество воды, а потом оставлять их настаиваться до горечи, не поворачивался язык. Акайо еще не знал, можно ли сказать об этом Ниише. Предпочел промолчать. Остальные рабы мелькали где-то на краю разума, запоминались отдельные имена -- Шоичи, который не знал, как пользоваться местным туалетом и стеснялся спросить, пока Иола не догадался и не подсказал, Рюу, такой же злой и нетерпеливый, как Джиро. Акайо старался не задерживаться на них в своих мыслях. Это было так же бесполезно, как расчесывать язву. Для наблюдения ему вполне хватало самого себя.
  Когда вечером он закрыл за собой дверь в спальню, на чистом листе появилась первая строчка. "Раб -- это человек, выполняющий домашнюю работу". И множество пометок, требующих уточнения -- верно ли это для всех рабов или только для гаремных, всю ли работу могут выполнять рабы, или до какой-то их не допустят. А главное -- ведь до того, как в этом доме появилось девять молодых кайнов, со всеми этими заботами справлялась Нииша. Тогда разница между рабом и слугой только в том, получает он за свой труд деньги или крышу и стол?
  Акайо стоял в комнате, и пробовал на вкус слово "своей". Насколько считалось, что комната ему принадлежит? И как это вообще можно было определить? Вероятно, если он что-нибудь здесь повредит, ошейник остановит его, а Нииша отчитает и придумает неприятную работу.
  Когда-то давно, в детстве, у него были татами, бамбуковый меч и личная пиала. Если бы он сломал что-нибудь из них, то был бы наказан отцом.
  В армии он получил военную форму и меч, и тоже должен был содержать их в порядке...
  Мысль сформулировалась, легла в свиток. Он старался мысленно писать на имперском, но вертлявые иероглифы постоянно норовили распасться на эндаалорские буквы. Будто такие кощунственные идеи просто нельзя, невозможно было записать на языке его страны.
  "Раб -- человек, находящийся на правах ребенка в семье или солдата в армии".
  Начала болеть голова, Акайо сел на ковер, изо всех сил сжимая виски. Мысленный свиток вырвался из-под контроля и теперь заполнялся сам, помимо его воли.
  "Раб -- человек, находящийся на правах ребенка. Или женщины. Или солдата. Или младшего товарища".
  Хозяин покупает раба. Покупает право контролировать его действия, право на его тело, его жизнь. Но Нииша сказала, что ошейник сам вызвал бы тех, кто мог бы помочь рабу, попавшему в беду. Конечно, ведь здесь не убивают. Здесь смерть -- самое страшное, что может случиться, и считается, что никто и никогда ее не заслуживает.
  Даже рабы. Даже враги.
  В памяти всплывали сцены -- провинившийся солдат, которого приговорили к самоубийству. Вор, над которым заносят меч. Гадалка.
  В империи снисхождение, излишнее милосердие считалось проявлением слабости. Для Эндаалора оно было силой.
  В разум вползала, будто ядовитая змея, заключительная, самая ужасная мысль. Акайо откуда-то знал, что если позволит себе подумать ее, то граница между правдой и ложью размоется окончательно, перестроится. Эндаалор победит, после достаточно будет лишь научить бывшего имперца пользоваться всеми местными машинами, чтобы сказать, что он полностью влился в здешнюю жизнь. И Акайо с глупым, совершенно бессмысленным упорством отгонял эту последнюю мысль, представлявшуюся ему смертельным ударом меча. Сражался пока мог, но все же, уже засыпая, проиграл.
  Он подумал: "Чем тогда эндаалорское рабство отличается от нашей жизни?"
  
  ***
  
  Он проснулся ночью от того, что кто-то подошел к его двери. Когда неожиданный посетитель постучал в дверной косяк, выдавая этим, что войти хочет кайн, еще не привыкший к тому, что двери и стены сделаны не из бумаги, Акайо уже стоял на ногах.
  -- Входите, -- негромко пригласил он.
  Морщась, вошел Джиро. Акайо понял, что обратился к нему на эндаалорском. Если бы это случилось позавчера или даже вчера, он ужаснулся бы тому, что начал говорить на этом языке как на родном. Сейчас ему было лишь немного неловко,
  словно кто-то застал его в момент неудачного выпада в тренировочном бою.
  -- Генерал, мы ждем ваших приказаний.
  Джиро склонился в глубоком поклоне. Акайо с некоторой заминкой поклонился в ответ -- ему пришлось задуматься о том, насколько низко он должен склонить голову, если этот человек обратился к нему как к генералу. Похоже, знание о правильных поклонах успело отойти на дальние полки его библиотеки.
  Смысл сказанного до него дошел чуть позже. Это было сравнимо с пропущенным ударом, когда тяжелая бамбуковая палка учителя с размаху втыкается под ребра, отбрасывая замешкавшегося ученика и выбивая воздух из легких.
  Они ждали его приказаний. Но здесь было лишь трое из его армии! Или они успели сказать остальным о генерале Акайо?
  -- Я разработал возможный план, генерал. Если мне будет позволено, я хотел бы представить его вам.
  "Хотел". Как бы Джиро записал это слово? Для него было три символа: праздное желание, жизненная необходимость и угроза.
  Акайо заставил себя сосредоточиться.
  Мысли разбегались, разлетались, как подхваченные ветром листья. Он ухватился за единственную подходящую. За правду.
  -- Я прошу тебя, Имамото Джиро, не называть меня генералом. И не говорить обо мне, как о генерале, ни в моем присутствии, ни без него.
  Джиро не смог -- или не захотел -- скрыть свои чувства, и его разочарование прошило Акайо, как раскаленный клинок. Бывший солдат снова склонил голову, уже куда менее почтительно, и вышел, не став дожидаться ответного поклона.
  Акайо закрыл за ним дверь, опустился на ковер. Было не так больно, как он ожидал, но все равно тошно и горько. Он считал, что сказал правду, и это было правильно, хоть эта правда и не была такой, какую хотели бы слышать его солдаты. В какую хотел бы верить погибший генерал, от которого остался лишь раб -- человек, которого желтоволосая медсестра записала как Акаайо. И этот человек не мог, не желал возглавлять побег, задуманный восторженным глупцом.
  

  Глава 4

  Несмотря на принятое решение и признанную в первую очередь им самим правду, спал Акайо плохо. Снилось землетрясение, частый гость его детства, и много раз за ночь он просыпался с колотящимся сердцем. Было страшно и стыдно за этот страх, так что в конце концов, устав и измучившись, он сел, привалившись к стене и вытянув ноги. Тускло светила лампа, запутавшаяся, спит или нет странный жилец. Хотелось пить, но Акайо не помнил, была ли вода в общей комнате, и в любом случае не хотел выходить, подозревая, что наткнется на планирующих побег людей. Они могли подумать, что он все же хочет к ним присоединиться, или что он подслушивает, и оба заблуждения были бы Акайо неприятны. До него и так доносились то и дело слишком громкие голоса.
  -- Мы подложим под ошейник... Дерево в саду... На восходящее солнце...
  Из обрывков складывался призрак чужого плана, дерзкого, как его создатели. Сделать ошейники безопасными, перелезть через забор, добраться до Империи... Акайо мотнул головой, подтянул колени к груди, уткнулся в них лицом. Ткань мускусно пахла его телом. Он не менял одежду с выписки из больницы и спал в ней же, так что с каждым днем она становилась все более неприятной.
  В комнате не было окон, как и во всех помещениях гарема, так что Акайо не знал, сколько времени просидел, бездумно глядя в темноту. Когда прозвучал гонг, означавший начало нового дня, он встал с радостью. Однако вместо завтрака Нииша выгнала всех в сад, велела спуститься на дно большой ямы, обложенной керамическими плитками. В руках она держала гибкую трубу с краном, из которой текла вода -- пока не сильно и в сторону от толпящихся внизу людей.
  -- Надо, конечно, вас по-человечески искупать, но для начала хоть так, -- сообщила им Нииша. -- А то грязные уже, ужас!
  Акайо был согласен, что им стоило бы привести себя в порядок, но все равно ему странно было стоять в одежде под струями воды. Это было чем-то похоже на походное купание под водопадом, и Акайо не сразу смог понять, чем именно отличаются эти ситуации. Почему тогда, в армии, еще будучи солдатом, он с удовольствием плескался вместе с другими в ледяном озере, а сейчас ежился под теплой водой. Ответ пришел, когда Нииша выключила воду, положила на край ямы полотенца и сменную одежду и ушла, а они, мокрые, как воробьи, попавшие в дождь, принялись вытираться и переодеваться, не глядя друг на друга.
  Тогда он полез в озеро сам. И водопад просто низвергался вниз, а они ныряли в него и подзуживали друг друга. Сейчас им приказали встать в яму, и они не контролировали происходящее даже в мелочах.
  Или могли бы контролировать? Мог ли кто-нибудь из них отказаться спускаться? Могли ли они сказать Ниише сделать воду теплее или холоднее?
  Акайо не был уверен в правильном ответе. И, вернувшись на кухню, прямо спросил:
  -- Можно больше нас так не поливать?
  Нииша, что-то нарезающая на столе, сначала рассеянно кивнула:
  -- Можно, конечно, -- а затем обернулась, удивленная. Склонила голову к плечу, оценивающе рассматривая его, улыбнулась широко и белозубо. Акайо до сих пор не привык, что этот оскал здесь считают улыбкой. -- Ничего себе, парень, да ты у нас гений! Говоришь так чисто, будто год уже в Эндаалоре, а по документам чуть больше месяца.
  Акайо промолчал, не зная, что ответить. Нииша, рассмеявшись, посоветовала:
  -- Если не знаешь, что сказать, пожимай плечами. Вот так, -- она странно двинула плечами вверх-вниз. -- Тебе рубашка-то как, не жмет?
  Рубашка, верхняя одежда на пуговицах, была такой же тонкой и облегающей, как и прошлая, но уже не мешала. Акайо неловко повторил движение плечами -- оно вроде бы было к месту. Нииша зафыркала, сдерживая смех.
  -- Да уж, с этим тебе еще надо будет поработать! Ладно, Акаайо, садись поешь и иди-ка в сад. Там у дверей газонокосилка стоит, надо траву всю срезать. На ручке инструкция в картинках, не разберешься -- придешь ко мне. Только цветы не скоси!
  Он так и сделал -- сжевал полную тарелку удивительно приятных на вкус, хоть и незнакомых ему овощей, помыл за собой посуду, нашел в саду газонокосилку. Быстро понял, что инструкция все же была рассчитана на эндаалорцев, а не на кайнов, и постарался самостоятельно разобраться, что еще нужно сделать, чтобы машинка на длинной ручке заработала. Например, что кнопка на ручке должна быть переключена на "вкл". Таким же опытным путем Акайо выяснил, что косилка не включается, если лежит на земле, но, к сожалению, включается в перевернутом виде.
  Отшатнувшись от начавших вращаться перед лицом ножей и выронив машину, он еще с минуту сидел над ней, рассматривая. Ножи были острыми. Очень острыми. Должно быть, по мнению создателя косилки, достать их оттуда было невозможно, но если бы Акайо все еще хотел умереть так же сильно, как раньше, его бы это не остановило. Он ясно видел -- вот тут можно поддеть, взяться за лезвие, нажать, потянуть... Да, ладонь будет разрезана до кости, но какое до этого дело тому, кто собирается себя убить?
  Значит, Нииша была уверена, что он не хочет умереть. А остальные?
  Они планировали побег, вспомнил Акайо. Как сбежать, а не как добраться до кухонных ножей. Хоть эти люди и считали себя верными сынами империи, они уже ими не были. Они уже мыслили иначе.
  Косилка наконец заработала так, как нужно, он провел ей над землей, оставляя срезанную полосу. Приятно запахло травой, разлетелись брызги сока. Акайо поддернул чистые штаны, не желая их запачкать. Если бы на нем была традиционная одежда его родины, он бы мог просто подвязать штанины веревкой, открыв колени, но здесь это было невозможно. Он попытался закатать их так, как Лааши закатывал рукава рубашки, и, как ни странно, у него получилось. Через несколько шагов, правда, штанины развернулись обратно, но принцип был очевидно верный, оставалось подобрать нюансы. В конце концов, Акайо освоил оба новых дела -- и закатывание одежды, и использование газонокосилки. От подобных мыслей накатывало странное отчаяние, ощущение, что он делает бесполезное. Что он слепец в темном храме, ищущий восточный колокол. Человек, который натыкается на колонны снова и снова, но продолжает бессмысленные поиски, не зная, что на востоке колоколов не бывает. На востоке у храма только дверь.
  -- Пожалуйста, хватит. Ты уже замечательно постриг тот газон.
  Акайо, очнувшись, отключил косилку. Оглянулся.
  На белой каменной площадке, скрытой за деревьями у стены дома, в плетеном кресле сидела Таари. Стол перед ней был завален бумагами и книгами, одну из которых она, похоже, только что захлопнула, раздраженная его присутствием.
  Ему вдруг стало некуда деть руки. Он повернулся к Таари всем телом, нелепо держа перед собой косилку. Положил мешающую машину на траву рядом с собой. Поклонился. Он не знал, насколько глубокий поклон был бы правильным, и остановился лишь когда смог бы коснуться земли вытянутой рукой. Замер на несколько мгновений. Выпрямился.
  Она смотрела на него немного удивленно и заинтересованно. Кивнула на стоящее напротив нее кресло.
  -- Присядь.
  Акайо повиновался. С тех пор, как он обернулся и увидел ее, в его голове появилась первая мысль.
  "Почему я поклонился?"
  В самом деле, почему? Он не обязан был это делать, в Эндаалоре вообще не принято было кланяться. Но почему-то Акайо это показалось правильным, даже единственно возможным -- ведь он увидел Таари, когда она этого не хотела, он помешал ей. Ему не хватило бы слов на пристойное извинение в стихах, поэтому он извинился так.
  -- Почему ты мне поклонился?
  Он почувствовал, что краснеет.
  -- Тростник, увидевший красоту бури, склоняется перед ней.
  Она тихо засмеялась.
  -- Разве я -- буря?
  -- Одно и то же облако проливается снегом, дождем, градом и молнией.
  Таари оперлась локтями на стол, прямо на бумаги, наклонилась, подавшись ближе к нему. На ее бледных щеках играл легкий румянец.
  -- Вот как?
  А чем бы ты хотел чтобы пролилось это облако?
  -- Дождь, падающий на сухую землю, напоит ее. Тот же дождь, пролившийся над бушующим морем, утопит корабль.
  -- То есть, все зависит от ситуации, -- кивнула она. -- Ты прав. Осталось только выяснить, корабль ты или сухая земля.
  Акайо деревянно встал. Она его не отпускала, но неважно. Он должен был это прервать. Остановиться. Перестать посвящать ей каждое слово, перестать смотреть на нее так, как сейчас смотрел. Должна была перестать биться в его голове пойманной птицей мысль:
  "Я -- солнце, которое утонет в облаках". Это было бы уже слишком. Так не говорят. Так не говорят вообще никогда, никому, ни с кем. Никому не признаются, пусть даже в стихах, что желают раствориться в этом человеке.
  -- Я Акайо. Вы позволите мне продолжить работу?
  Она откинулась на кресле, помрачнев. Мотнула головой, будто тоже избавляясь от наваждения.
  -- Конечно. Извини, что прервала.
  Таари отвернулась, вернувшись к своим бумагам. Акайо отошел к брошенной на земле газонокосилке, поднял, провел рукой по длинной рукояти, снимая налипшие травинки. Так тихо, как только мог, удалился в другую часть большого сада. Включил машину снова. И наконец позволил себе задуматься.
  Что-то изменилось. Внезапно, странно и сильно. Словно раньше он не видел эту женщину, даже когда смотрел на нее. Словно раньше она была другой.
  А ведь и в самом деле была. Он только сейчас, вспоминая, смог разобрать ее нынешний облик, так поразивший его -- халат, наброшенный на легкое белое платье, волосы, не собранные в строгую прическу, а свободно лежащие на плечах. Улыбающиеся, а не сложенные в злую или недовольную гримасу,
   
  губы, блестящие интересом глаза -- это был облик совершенно иной, удивительной женщины, не
  шелуха, не видимость, а самое ее сердце.
  Он вдруг понял, что больше не сможет смотреть на Таари иначе. Что во всех некрасиво торчащих костях, впалых щеках, выступающих венах он уже начал видеть иную, уникальную, ни на что не похожую прелесть. Что уже привязался к ее слишком острому подбородку, слишком большим глазам, слишком длинным пальцам. Это была странная, болезненная привязанность, не имеющая ничего общего с имперской любовью к жене, основанной на уверенности, что она принадлежит мужу так же, как ему принадлежит его собственная рука. Сейчас же Акайо сам чувствовал себя той несчастной рукой, имперской женой,
  которая с нелепым обожанием смотрит на человека, владеющего ее жизнью. Он увидел сердце Таари, сердце, бьющееся среди знаний. Готовое ради них изменить все вокруг и измениться само. И был этим покорен, так как знал, что никогда не достигнет таких высот.
  Это было действительно страшно.
  
  ***
  
  Следующие несколько дней он старательно избегал ее, боясь снова потерять возможность ясно мыслить. Выполнял поручения Нииши, читал книги, спал. Научился готовить местный горячий и сытный завтрак -- на сковороду высыпалось нарезанное соломкой мясо, переворачивалось, дополнялось помидорами, они тоже переворачивались, все заливалось взбитыми яйцами. Если посыпать достаточным количеством приправ, выходило довольно вкусно.
  В гареме явно что-то затевалось. Он старался по вечерам поскорее пройти в свою комнату и заснуть, но все равно часто слышал то обрывки плана, то как Джиро уговаривал следующего человека поучаствовать в его затее. Уже давно никого не ругала Нииша, только косилась подозрительно на притихших буянов. Акайо думал и дальше держаться отдельно от остальных, когда одним вечером управляющая поймала его в коридоре.
  -- Эй, Акаайо! Слушай, Таари занята, у меня к учительству талантов никаких, а половина ребят до сих пор ни бе ни ме в эндаалорском. Подтяни их, а?
  Акайо посмотрел на нее с недоумением. Она что, не заметила, что для общины рабов он -- пария? Нииша, видимо, не поняла его удивления, подмигнула:
  -- Кабинет я тебе обеспечу, явку тоже. А дальше твоя забота, как стать для них примером для подражания.
  Он равнодушно кивнул, ожидая, что ему нужно будет начинать уроки прямо сейчас, но Нииша велела готовиться и не торопиться. Следующие несколько дней он не раз замечал, как она мастерски ставила рабов в неловкие ситуации из-за их незнания языка. Поручала что-то прочесть, самим разобраться, а затем даже не отчитывала, а просто демонстрировала, как разочарована их способностями. Для имперцев, у которых трудолюбие и старательность были одними из главных добродетелей, такие ситуации были настоящим мучением. Акайо наблюдал за этим три дня, постепенно закипая, пока не увидел Тетсуи, кусающего губы над несколькими коробками в библиотеке. И не выдержал, тихо подошел к расстроенному юноше, протянул руку за книгой, которую тот держал.
  -- Давай я помогу.
  Тетсуи поднял на него глаза и Акайо удивился, не увидев в них неприязни.
  Как выяснилось, Нииша поручила юноше разобрать несколько коробок с книгами, записать названия и расставить их в библиотеке -- по темам и по алфавиту. Акайо не был уверен, что даже он сам смог бы справиться с подобной задачей. Но он так же был уверен, что просто отказался бы от непосильного приказа или попросил пояснений, а Тетсуи еще не разобрался в том, что они могут делать.
  К вечеру они одолели едва ли половину первой коробки. В какой-то момент Акайо, отчаявшись иначе объяснить принцип эндаалорского алфавита, нарисовал иероглиф имперского языка, а затем каждую его часть на отдельном листе и сложил их рядом, будто строчку текста.
  -- Видишь? Они растягивают один знак, разбивают его на самые мелкие элементы.
  Тетсуи наконец просиял улыбкой, поняв, а Акайо задумался. Получившиеся черточки и кружочки действительно странно напоминали эндаалорское письмо. Сходство было таким сильным, что он решил позже спросить об этом Ниишу. Впрочем, пока у него были другие проблемы.
  Уроки языка организовались будто сами по себе уже на следующий день. Коробки в библиотеке оказались очень большими, а Тетсуи, за ужином у всех на глазах без модулятора сообщивший Ниише на весьма правильном эндаалорском, что давать задачу и не давать к ней инструкцию непрофессионально с ее стороны, оказался лучшей рекламой. К концу разбора коробок в этом увлекательном занятии участвовало уже четверо рабов, кроме самого Акайо: Юки, Шоичи и Иола. Хотя с местным письмом у последнего было не лучше, чем с имперским, в разговорном эндаалорском он быстро обогнал всех остальных. И именно он однажды вечером постучал в комнату Акайо, держа в руках книгу.
  -- Привет. Я одну книгу взял из библиотеки, думал почитать, чтобы заснуть быстрее, а половину слов не понимаю. Поможешь?
  Акайо вышел в общую комнату, бросил взгляд в дальний угол, где обычно сидел Джиро с заговорщиками. Тот смотрел на него и Иолу с неприязнью, но, заметив взгляд Акайо, отвернулся.
  Оказалось, что остальные ученики уже устроились на подушках и тоже хотели поучаствовать в чтении. Книга была знакомой, тот самый сокращенный Робинзон Крузо, т
  ак что очень скоро Акайо пришлось вместо чтения пересказывать, что было в полной версии. Тетсуи предложил:
  -- Давай на эндаалорском, чтобы все-таки его учить.
  И Акайо старательно вспоминал слова, сложные для него самого, составлял правильные предложения, заодно объясняя -- подлежащее первым, сказуемое сразу за ним. До конца предложения тянуть с глаголом нельзя, так что провернуть классический трюк имперских ораторов с тем, чтобы долго-долго говорить что-то плохое, а затем резко обрубить отрицанием, не выйдет... Странно всплывали в памяти эти самые ораторы, речи, и Акайо удивлялся, что до сих пор помнил их. Сейчас многое из тех слов виделось в ином свете.
  По комнатам рабы разошлись только когда Юки, пухлый парень с вечно слезящимися глазами, который в первую ночь остался спать в общей комнате, стал отчетливо клевать носом. Он, правда, протестовал, прося почитать еще, но Иола, взявший на себя обязанности хозяина сбора, был непреклонен. Когда остальные разошлись, Акайо спросил:
  -- Зачем тебе это было нужно на самом деле?
  Иола пожал плечами, одним этим эндаалорским движением ответив на вопрос. Сказал спокойно, не отводя глаз:
  -- Нам здесь жить. Мы уже живем, хотя не все это понимают. Надо постараться устроиться, улучшить что-то, что мы хотим улучшить. Понять, как свободными стать. А не делать вид, что все еще идет тот бой. Если в нем застрять, будешь проигрывать вечно.
  Акайо кивнул. Значит, он понял правильно. Иола решил создать свой заговор, заговор тех, кто не присоединился к плану побега Джиро, а Акайо оказался их знаменем. Примером, как и хотела Нииша.
  
  ***
  
  На следующий день к ним присоединился парень с ожогом, молчаливый и неулыбчивый. Еще через день -- Наоки, зачем-то выучившийся улыбаться, как эндаалорцы. Акайо проводил с ними почти полдня, но все же, несмотря на уроки, свободного времени хватало. Нииша не успевала придумывать дела всем рабам и легко отпускала Акайо, как самого спокойного, читать или бродить по дому. Ему нравилось находить в комнатах новые книги, удивительно реалистичные картины на стенах, вазы с сухими цветами. Однажды он наткнулся на набор для чайной церемонии, хранящийся под стеклом, и очень удивился. Акайо подумал было, что эндаалорцы не поняли, что это, но на бумажке рядом с чайной доской все было написано вполне точно. Тогда зачем они пьют плохой, выдохшийся чай, заваривают его по пятнадцать минут, а потом еще и разбавляют кипятком?..
  У него появилась идея. Еще призрачная, неоформленная и странная, в которой он не был готов признаться даже себе. Так, не признаваясь, он нашел Ниишу. Ничего не решив, спросил про чайную доску. Нииша открыла ему витрину, выдала чай, научила пользоваться термосом. Поблагодарив и все еще не завершая в своей голове фразу "я хочу сварить чай для...", он ушел в сад. Устроился на пустовавшей каменной площадке, расставил чашки. В чайнике, завернутый в тряпочку с символом чая, нашелся хранитель чайной доски. Акайо, поклонившись ему, аккуратно вытряхнул дракончика себе на ладонь, устроил на почетном месте в центре. Налил в пустой чайник горячей воды из термоса, подождал несколько мгновений, настраиваясь. Перелил воду в чахай, разлил по чашкам. Взяв широкую кисть, провел ей сначала по своей ладони, смахивая пыль с ворса. Окунул кисть в чашки, отточенным круговым движением обмахнул все стенки. Деревянными щипцами подхватил сначала одну чашку, затем другую, выливая горячую воду на маленького чайного дракона, который, поразмыслив немного, снизошел и пустил пару пузырьков.
  Акайо смотрел только на доску, и все же вздрогнул, просыпал несколько чайных листьев, когда на краю зрения вдруг появились худые женские ноги. Таари немного понаблюдала за ним свысока, затем села напротив -- не церемонно, на пятки, а по-мужски скрестив ноги. У Акайо задрожали руки. Она смотрела молча, и он старался делать все идеально. Залил водой чай, тут же слил первую заварку в чахай. Принюхавшись к нежному аромату горячих чайных листьев, решил, что ее можно пить. Наполнил маленькую глиняную чашечку, подал, не поднимая головы. Почувствовал, как Таари приняла напиток из его рук. И только налив чай себе, решился поднять глаза.
  Она сидела перед ним, улыбка скрывалась за поднятой чашкой. Сделала глоток, не открывая взгляда от Акайо, чуть приподняла брови, улыбнулась шире, но одними губами, тонко, как кайнская аристократка. Он быстро опустил голову. Наполнил вернувшуюся на доску чашечку, выпил наконец свою. Чай вышел чуть-чуть терпким, все же первую заварку следовало вылить. Сладкий привкус оказался резким, как бывает у не слишком хорошо сделанного чая, но все равно итог не шел ни в какое сравнение с эндаалорской бурдой. Вторая заварка вышла еще лучше. Таари пошевелилась, сменила позу. Похвалила:
  -- Очень вкусно получается. Жаль, в обычном чайнике так не сделать.
  Акайо качнул головой:
  -- Можно и в обычном. Только чай надо брать хороший, много, и заваривать быстро.
  Он слил остатки чая на дракончика, тот булькнул благосклонно. Таари улыбнулась:
  -- Какие смешные пузыри он пускает.
  -- Не смейся над ним, пожалуйста, -- попросил Акайо. -- А то чай испортится.
  Третья заварка и в самом деле вышла менее удачной -- то ли держать надо было уже чуть дольше, то ли хранитель действительно оказался обидчивым. Таари на всякий случай перед ним извинилась. Наблюдая за четвертой заваркой, спросила:
  -- На сколько же его хватит?
  -- Еще на две, наверное, -- чай и в самом деле слабел, раскрываясь, отдавая все грани вкуса. Пятая заварка была уже совсем прозрачной и нежной, так что шестую он держал еще дольше. Легкая терпкость оттенила сладковатый вкус, Акайо открыл чайник, поднес его к лицу. Вдохнул запах горячих листьев, передал Таари. Та повторила его движение.
  -- Интересно, чай пахнет совсем иначе!
  Акайо кивнул, принимая чайник назад. Вытащил листья в чашку, попробовал пару на вкус. Они оказались нежными и уже совсем не горькими, так что он предложил их Таари. Та, попробовав, улыбнулась снова.
  -
   Никогда не думала, что чай можно не только пить, но и есть!
  Акайо кивнул, не поднимая головы. Вроде бы все получилось, но он все равно чувствовал себя дураком. Он не знал, что может сказать ей, не знал, что вообще может сделать, кроме как заварить чай еще раз. Он чувствовал себя неловко, нелепо, злился сам на себя -- зачем он вообще это затеял? Почему ему так захотелось удивить ее? Попытаться показать, что умеет не только кланяться и говорить импровизированные стихи, отчаянно краснея?
  Ему на макушку легла легкая ладонь, провела по коротким еще волосам, коснулась щеки. Он поднял голову. На фоне темнеющего неба глаза Таари мерцали, как звезды.
  -- Завари мне чай еще раз. Завтра.
  Он кивнул и долго смотрел ей вслед, пока она не скрылась за деревьями. Сам не понял, как смог в накатившем ошеломляюще легком состоянии кружащегося в воздухе листа собрать чашки, убрать на место коробку с чаем и вернуться в спальню. Очнулся лишь закрыв за собой дверь. Привалился к ней спиной, прижал ладонь к щеке.
  Он до сих пор чувствовал тепло ее прикосновения.
  В голове вились бессмысленным вихрем мысли, на поверхность то и дело всплывали отдельные обрывки -- надо попросить другой чай, вот бы найти чайные пары с чашами для аромата, не забыл ли он завернуть хранителя в чайную тряпочку. Акайо опустился на кровать, все еще прижимая ладонь к щеке. Свернулся клубком, едва осознавая, куда лег, только самым краешком рассудка отмечая -- странно, мягко, удобней, чем обычно. Заснул, так и не разобравшись в себе. И почти сразу, словно и минуты не прошло, проснулся от ощущения опасности. Вскочил раньше, чем понял, где находится, ноги утонули в мягком матрасе. Он чуть не потерял равновесие, спрыгнул с кровати, прижавшись спиной к стене.
  Ошибка. Не к стене.
  За ним распахнулась потайная дверь, висок взорвался болью прежде, чем Акайо успел обернуться. Он упал, перед глазами все плыло.
   -- Что, предатель, не ждал, что я приду?
  На него обрушился еще один удар, а с ним -- темнота.
  
  ***
  
  Он пришел в себя со жгучей болью в ладонях и стопах. Воздуха не хватало, Акайо попытался приподняться, чтобы вдохнуть, но его тут же впечатали спиной в доски. На груди затянулся широкий ремень, отошел назад зло усмехающийся Джиро.
  -- Ты всегда считаешь себя правым, верно, предатель? А что ты на это скажешь? Смотри, как развлекается твоя любимая хозяйка!
  Акайо оглянулся, пытаясь понять, что происходит. Руки были раскинуты в стороны, прижаты к толстым доскам. С ладоней текла кровь. "Меня распяли", со странным отстраненным спокойствием подумал Акайо. Он чувствовал, как в груди нарастает ужас, будто крик, но почему-то не мог испытать его в полной мере. Дернулся, пытаясь освободиться, сжал зубы от пронзительной боли. Взгляд скользил по стенам, цепляясь за...
  Розги. Плети. Веревки. Огромное множество приспособлений, которых он не знал, но догадывался, что они созданы для унижения и причинения боли.
  -- Помнишь легенду? Хочешь побыть героем? Всепрощающим и всем воздающим? Давай же, посмотрим, кто из нас окажется прав!
  Джиро злорадствовал, насмехался, глаза у него блестели, как у безумного.
  Акайо мог бы сказать, что вообще не знал, что они уже провернули свой побег и уже попались. Что невозможно предать группу, в которой не состоишь. Что заговорщики сами сделали все для того, чтобы их разоблачили.
  Он промолчал. Все это звучало бы оправданием, мольбой, а умолять о пощаде Акайо не собирался. Он вообще не мог понять, почему хваленый ошейник, мешавший разбить даже вазу, никак не реагировал на то, что делал сейчас Джиро.
  -- Я не слишком хорошо учился в
  академии, не напомнишь, что там еще было? Ах да, вроде бы, избиение кнутом! Это не сложно устроить, здесь богатый выбор!
  Джиро разглагольствовал, обходя комнату. На какое-то время он оказался у Акайо за спиной, остановился там, чем-то шурша. Вернулся, действительно держа в руках кнут.
  Значит, вот как здесь наказывают рабов?
  Акайо закрыл глаза, заставив себя отрешиться от происходящего. Он все равно не мог освободиться,
  шляпки гвоздей были слишком большими, чтобы стащить с них руки, а играть по правилам Джиро, который хотел унизить его, было глупо.Вместо этого нужно было как можно скорей понять, как сочетается существование этой комнаты со всем тем, что он узнал раньше. Иначе новое разрушение выстроенной системы мира убило бы его надежней буйной фантазии оскорбленного мальчишки.
  Записывалось и вычеркивалось в мысленных свитках -- гарем, рабы для постели. Неверно. Рабы, дающие статус. Дающие любовь? Здесь в самом деле легче относились к этому. Тогда...
  Акайо невольно распахнул глаза, когда грудь пересек тяжелый удар. Кнут обжег бок, уже почти безболезненно шлепнул со второй стороны, обвившись вокруг креста. Джиро насмешливо развел руками:
  -- Ну извини, я никогда раньше не порол людей! Но, уверяю тебя, я быстро научусь. Прямо сейчас. Зато твои драгоценные эндаалорки наверняка проделывают это постоянно! Я уверен, они...
  Акайо заставил себя перестать слушать. Это были пустые домыслы, которые следовало отбросить. Комната была, это неоспоримый факт. Для наказаний? Для наказаний, несмотря на ошейники? Глупость. Все это нужно было для чего-то иного. Для чего же?
  Он раньше не задумывался о том, что скрывалось за потайной дверью,
   и это стало слабостью, из-за которой он проиграл. Забылся, перестал считать левую сторону комнаты опасной, и спрыгнул с кровати не вправо, в тупик, в котором спал все прошедшие ночи, а влево, глупо подставившись под удар. Не поняв, что ощущение засады исходило не от обычной двери.
  А за дверью скрывалось это. Комната, созданная для причинения боли.
  У него получалось отстраниться от слов, но не от ударов. Джиро учился медленно и плохо, кнут попадал Акайо то по рукам, то по торсу, то по ногам. Кончик рассек губу, кровь капала с подбородка на грудь. Мысли завивались бесполезными кругами, разбивались от накатывающих волн боли, будто пустые вазы. Зачем хотя бы в теории могла быть нужна эта комната в гареме? Почему не действовали ошейники? Как так вообще может быть, он же своими глазами видел...
  Новая мысль, пугающая больше прочих -- могли ли ошейники считать, что именно в этой комнате их вмешательство не требуется?
  Удары выбивали из легких с трудом добытый воздух, одежда превратилась в лохмотья. Джиро говорил что-то, Акайо не прислушивался. Мысли путались, смешивались, оставляя яркие вспышки. Больно. Больно. Больно...
  Перестало. Все еще щелкал кнут, расчерчивая кожу кровавыми полосами. Акайо понял, что хочет смеяться, прикусил губу, моргая ошалело -- что со мной? Он словно оказался под водой, предметы расплывались и одновременно были невыносимо четкими, тело стало легким, как клочок пуха. Смазались звуки, только хлопки ударов дробили общий невнятный гул. Пробилось сквозь пелену:
  -- Что, предатель, надеешься, что тебя спасут? О, я уверен, этим сумасшедшим эндаалоркам понравится такой твой вид!
  -- Нет.
  Кнут едва скользнул по коже, Акайо с трудом поднял голову, преодолевая странную, кажущуюся чужой легкость, которой было все равно, что происходит, только бы не прерывалась сладкая мука, ставшая условием ее существования.
  В дверях стояла Таари, злая, как разбуженный дракон, Джиросрубленным деревом рухнул у ее ног,. Она ткнула его носком туфли.
  -- Кретин! Нииша, забери этого идиота. -- Управляющая,оказавшаяся рядом с ней, подхватила Джиро на руки. Посмотрела на распятого Акайо сочувственно, но ничего не сказала, вышла.
  Таари подошла ближе, всматриваясь ему в лицо. Вздохнула, отвернулась.
  Вырвала гвозди из ладоней и стоп, расстегнула ремень. Акайо понял, что улыбается помимо воли, попытался удержаться на ногах, но тело не слушалось. Таари придержала, не позволяя упасть, невольно надавив на раны. Он всхлипнул, не в силах понять, чего хочет больше, смеяться или стонать. Она помогла ему сесть, плеснула на кровоточащие ладони чем-то прозрачным, мгновенно схватившимся коркой. Ее лицо плыло, смазывалось, будто обесцвечивалось...
  -- Акайо? Не уходи от меня! Дыра тебя подери, Акайо! Акайо!
  И провалилась в темноту.
  
  ***
  
  Он очнулся в своей постели, завернутый в одеяло, как в кокон. Рядом лежала Таари, читая что-то на планшете.
  -- А, очнулся, -- улыбнулась она. -- Как ты?
  Акайо неуверенно пожал плечами. Он пока не мог понять, как, и не был уверен, что хочет об этом думать. Спросил вместо ответа:
  -- Что будет с Джиро?
  Она хмыкнула, отложив планшет.
  -- Вообще-то я планировала дать тебе ему отомстить. Сделать с ним то же, что он сделал с тобой, и немного сверху.
  Акайо несколько мгновений обдумывал предложение. Он с трудом понимал, что вообще произошло. Как Джиро оказался в той комнате. Почему он решил, что Акайо их предал. Тем более -- что случилось с ним самим, когда боль перестала восприниматься болью.
  Видимо, это отразилось на его лице, так как Таари, чуть нахмурившись, начала рассказывать:
  -- Про то, что эти балбесы затевали побег,
   я давно знала -- услышала случайно их жутко тайный разговор. После того, что они с ошейниками хотели сделать, здесь были бы все спасательные службы города, а мне такой ажиотаж не нужен. Мы с Ниишей устроили альтернативную группировку цивилизованных кайнов. Надеялись, что этого хватит. Тут ты и Иола, конечно, очень помогли. А сегодня утром поймали Джиро, Рюу и Шоичи за попыткой все-таки взломать ошейники. Ладно еще эта парочка, но как они Шоичи умудрились подбить на эту глупость -- не представляю! Мы с Ниишей их отчитали, конечно, привели вас в пример, заперли в спальнях думать над своим поведением. Даже представить не могла, что этот дурак решит, что ты их сдал. Вот что значит язык плохо учить! Он, вдобавок, в первый же день вскрыл дверь в комнату для сессий, и, конечно, все понял неправильно. И использовать тоже решил неправильно. Комната-то общая для всех спален, так что он из своей вышел, в твою вошел. Но зато благодаря этому Тетсуи услышал, что за стеной что-то происходит. Хороший мальчик, сразу догадался меня позвать.
  Акайо медленно кивнул. "Комната для сессий". Зал, полный приспособлений для пыток, в котором, похоже, в самом деле не работали ошейники, по крайней мере, пока не вошла Таари. Осталось узнать, что такое сессия. Вероятно, это было связано с основной функцией гаремных рабов и с тем, что испытал он сам, вися на кресте, но...
  Хотел ли он вообще это знать?
  Акайо мысленно подвел черту под рассуждениями. Смел и выбросил ворох мыслей-черновиков. Записал на новом свитке: "Возможно, эндаалорцы (только Таари?) практикуют пытки как дополнение (замену?) сексу".
  Думать такими рубленными, словарными определениями о том, что с ним случилось, было проще.
  Еще проще было бы не думать вовсе, но Акайо понимал, что не выйдет. Если он выкинет случившееся из головы днем, оно вернется ночью, усилившись стократ.
  Пошевелилась Таари, подвинулась ближе, погладила по голове. Акайо замер сначала, затем, мысленно обругав себя, постарался расслабится.
  Она спасла его от унижения. Он должен был быть ей благодарен, и действительно был благодарен. Но и боялся ее тоже. Прежнее чувство, слепое и глупое вдохновение от одного ее облика, не исчезло до конца, но будто смазалось, размылось, превратилось в дымку, окутанную стыдом и печалью.
  Таари была для него гейшей. Императрицей, далекой и недоступной, прекрасной, чарующей, неприкосновенной. Идеальной. Сейчас ему казалось, что этот облик разрушился навек.
  -- Встать хоть можешь? Пошли, дай я все-таки покажу тебе Джиро.
  Акайо медленно сел на кровати. Тело ломило, кружилась голова, саднили перебинтованные раны. Таари дала ему кружку, едва наполовину наполненную водой, пояснила:
  -- Больше пока нельзя, плохо будет.
  Бинты не позволяли зажать ручку кружки в кулаке, и ему пришлось держать ее двумя руками. Он выпил воду маленькими глотками, катая во рту, стараясь успокоить пересохшее небо. Встал, покачиваясь, отказался от предложенной трости. Таари шагнула к потайной двери, Акайо последовал за ней лишь с секундной заминкой.
  Наверное, это было правильно -- самому прийти в комнату, где его только что избивали, куда его затащили силой. Прийти под защитой, находясь в безопасности.
  От самого этого чувства защиты было неловко и обидно. Что-то внутри шипело придавленной змеей -- ты не справился, ты был слаб, ты ошибся, ты мог этого не допустить.
  Змея издохла, когда он увидел Джиро.
  С его ладоней стекали тонкие ручейки крови, грудь вздымалась, когда он пытался надышаться впрок, упираясь пробитыми ступнями в дерево, пока ноги не соскальзывали по окровавленным доскам, расшатывая гвоздь и лишая воздуха. Низ лица закрывала черная плотная маска, не позволявшая говорить, поэтому дышал Джиро только носом, и ноздри его широко раздувались на каждом вздохе.
  Одежды на нем не было вовсе.
  Акайо отвернулся. Он не хотел это видеть. Он вообще этого не хотел. Если бы даже он задумал мстить, он бы сделал все сам, а не вот так, когда врага подали ему, будто на подставке для суши, разделанного и готового к употреблению, только палочек недоставало.
  Да и какой из этого мальчишки враг.
  -- Не хочешь? -- спросила Таари, внимательно наблюдавшая за ним.
  -- Ты его хозяйка, -- ответил Акайо. -- Ты отмеряешь меру его вины.
  -- Однако оскорбил он тебя, а не меня, -- нахмурилась она, но тут же вдруг улыбнулась, весело и хитро. -- Хотя почему бы и нет! Дарю. Теперь он твой раб. Что ты на это скажешь?
  Акайо посмотрел в глаза Джиро. Ему показалось, что он видит страх. Уже знакомое презрение. Отчаяние.
  Если он в самом деле сделает с Джиро то, что тот сделал с ним -- этот мальчишка пойдет в сад и зарежет себя ножом из газонокосилки.
  Акайо знал -- он не умеет понимать людей. Тем более, когда у них половина лица скрыта маской.
  Но рисковать не хотел.
  Взять клещи перебинтованными руками было сложно, еще сложнее -- сжать их под скользкой от крови шляпкой гвоздя, загнанного глубоко в ладонь. Акайо старался делать все точно и резко, не надавливая на рану, но все равно, когда он выдернул последний гвоздь из ступней, почувствовал, как вытянулось струной тело над ним, а после обмякло, бессильно повиснув на ремне.
  Таари молча наблюдала, как он, сам весь в повязках, расстегивает пряжку ремня и, едва не падая под тяжестью, осторожно кладет потерявшего сознание Джиро на пол. Раздраженно махнула рукой:
  -- Хватит. Нииша отнесет его к нему в комнату.
  Акайо послушно встал, отпустив безвольно раскинувшееся у его ног тело. Бросил быстрый взгляд на Таари, опустил глаза.
  Что-то исправилось, стало на место. Он не мог сформулировать, что именно, но сейчас все было правильней, чем несколько минут назад, когда она лежала рядом с ним и гладила по голове.
  А еще ему нужно было понять, что изменилось, если Джиро теперь его раб. Как это вообще возможно -- раб, принадлежащий рабу.
  Он старался не думать, имеет ли право владеть кем-то в принципе. Это все равно было бы бессмысленной риторикой, мало относящейся к конкретной ситуации.
  
  ***
  
  Сначала ему показалось, что ничего не изменилось. Нииша все так же нагружала работой всех поровну, хотя Акайо и замечал, что его она щадит, а вот Джиро, несмотря на раны, гоняет сильнее, чем раньше. Зачастую эта работа даже была не очень разумна -- например, хотя все уже умели пользоваться пылесосом, Нииша настояла, что пол иногда надо мыть водой и именно Джиро должен это сделать. Акайо наткнулся на него в одной из комнат и понял сразу несколько вещей. Во-первых, пол его заставили мыть не водой, а чем-то едким, так как жидкость в ведре пенилась, а мальчишка прижимал руки к груди, тихо скуля. Во-вторых, Акайо не собирался это терпеть.
  Злости хватило, чтобы схватить Джиро за запястье и притащить на кухню. Злости хватило, чтобы ткнуть покрасневшую от едкого средства ладонь с размякшими повязками под нос Ниише. Злости хватило, чтобы совершенно неожиданно для себя прорычать:
  -- Не портите моего раба!
  И только тогда его отпустило. Нииша бурчала, что совсем они распоясались, почему-то одновременно довольно улыбаясь, Джиро стоял за спиной, не сопротивляясь и тихо шмыгая носом, а Акайо вдруг понял, чего от него ждали. Обернулся и сообщил на официальном эндаалорском:
  -- Имамото Джиро, ты был подарен мне. Отныне любую работу назначаю тебе я, если не передам это право кому-то другому. Ты имеешь право не выполнять работу, которую назначает тебе Нииша. -- На кайнском пояснил: -- Ты не обязан слушаться ее приказов. Таари не твоя хозяйка, а значит, и приказы Нииши для тебя -- только просьбы. Понял?
  Джиро отвел глаза, но руку выдернуть так и не попытался. Кивнул. Ответил на эндаалорском, с трудом выговорив непривычные звуки:
  -- Да.
  -- Хорошо, -- Акайо наконец отпустил его. На светлой коже остались отпечатки пальцев. -- Тогда поменяй повязки и иди в библиотеку. Попробуй найти все книги на нашем языке. Будем учиться.
  Когда Джиро ушел, Акайо опустился на кухонный стул, странно опустошенный. Фыркнула Нииша:
  -- Ну-ну, верхний нашелся. Да не переживай ты так, отлично получилось! Молодец, что догадался.
  Акайо сердито глянул на нее исподлобья. Если это
  была ловушка, призванная заставить его принять опеку над Джиро, а не искренняя месть двух женщин... Впрочем, что он мог сделать? Только встать и уйти, отправившись догонять Джиро. Своего раба. Нужно было научить его все-таки эндаалорскому языку и здешней культуре, объяснить особенности странной системы, которую Акайо мысленно называл "раб моего раба -- не мой раб". Это правило сложно было понять -- крестьянин ведь не может отказать императору, правитель равно приказывает министрам, генералам и простолюдинам. Но здесь правила были иными, и их оставалось только запомнить. К тому же, несмотря на кажущуюся свободу каждой ступеньки здешней иерархической лестницы, она оставалась лестницей -- Акайо быстро догадался спросить у Нииши, может ли он освободить Джиро. Ответом было недовольное фырканье и объяснение, что подарки выбрасывать невежливо, даритель тогда имеет право забрать дар назад. Акайо запомнил, но все равно не мог придумать, что можно поручить рабу. Да и зачем?.. Впрочем, для начала нужно было научить Джиро хотя бы просто здесь жить.
  Впервые Акайо почти с сочувствием подумал об их хозяйке. Девять человек, часть из которых даже не говорили на понятном ей языке, -- это, наверное, было
  сложно.
  

  Глава 5

  Акайо думал, что обязанности хозяина Джиро не могут оказаться сложней того, что он делал, будучи генералом. Ведь справлялся как-то с десятью тысячами человек личного состава, следил лично за фуражирами, принимал решения о маршрутах. Но за следующую неделю убедился, что даже один раб это не просто сложно, а невероятно сложно, и проклял себя, Джиро, Ниишу и саму концепцию рабства не один десяток раз. С противоположной стороны поводка все оказалось намного запутанней.
  Нужно было следить, чтобы Джиро всегда был занят делом и не создавал проблем. Нужно было постоянно оказываться рядом с ним, объяснять элементарные вещи, угадывая вопросы по мельком брошенным взглядам. Это больше походило на работу дрессировщика, чем офицера. Когда Акайо догадался рассказать Джиро, как их поймали и почему, стало чуть легче. По крайней мере, больше не требовалось выдерживать обжигающие ненавистью взгляды в спину, но приходилось еще тщательней следить, не замышляет ли его подопечный новый побег.
  А хотелось учить грамоте увеличившуюся до семи человек группу, где Иола уже наизусть выучил Робинзона и принялся за Синдбада, где Тетсуи и Юки глотали один за одним и декламировали странные эндаалорские стихи, а только недавно присоединившийся к урокам Рюу доблестно продирался сквозь тернии будущего времени.
  Хотелось заваривать чай для Таари в саду -- она приходила не каждый день, но достаточно часто, чтобы он не бросал попыток. Обычно они пили чай молча, лишь изредка она что-то спрашивала, а он отвечал, не поднимая глаз.
  Хотелось чего-то необъяснимого. Он не раз и не два просыпался с гулко колотящимся сердцем, взмокший, отчаянно желающий... Чего-то. Непонятного. Пугающего. Если бы генерал Ясной Империи Сугаваро Акайо столкнулся с такими желаниями раньше, он бы убил себя задолго до злополучной битвы за никому не нужную крепость. Если бы ему сказали о самом существовании подобных желаний -- он бы не поверил и вызвал человека, оскорбившего его этим рассказом, на поединок. Если бы не убил на месте.
  Нынешний Акайо, просыпающийся по три раза за ночь, не так уж далеко ушел от того генерала. Он уже не приходил в священный ужас от этих мыслей, не пытался наказать себя -- от подобных идей пугающий его жар разгорался лишь сильнее. Он просто раз за разом твердо говорил себе, что это не важно. Может быть, он даже смог бы однажды в это поверить, если бы не Таари. Акайо совершенно перестал поднимать на нее взгляд, но от этого становилось только хуже. Его преследовал ее голос, звук шагов, шлейф аромата, всегда сопровождавший ее -- сначала легкий и цветочный, а затем пряный, терпкий, будто в складках тысячи шелковых одежд вдруг мелькает узкая полоска ничем не прикрытой кожи. От этого запаха Акайо совершенно терялся, пытаясь сосредоточится на деле, а не на мелькающих в голове видениях из снов. Ее образ, тот самый, в саду среди книг, оказался навеки зарисован на свитке в его голове, такой же яркий, как в первый миг, и так же смущающий его разум.
  Она не могла не заметить этого.
  Акайо переливал в чахай третью заварку, когда наблюдавшая за ним хозяйка спросила:
  -- Ты хотел бы повторить?
  Чай пролился на доску, закапал между тонкими планками в поддон. Акайо насколько мог аккуратно поставил чайник на место. Сложил руки на коленях в позе спокойствия. Он знал, что Таари сейчас улыбается.
  -- Какой эффектный ответ.
  Он склонил голову еще ниже. Ему хотелось бы сказать: "Я не понимаю вас, госпожа", -- но сама мысль о лжи перекрывала горло, и он молчал. С той стороны доски раздался шорох ткани, мелькнули в поле зрения белые ступни.
  -- Чай остынет, -- заметила она. Акайо осторожно взялся за чайхай, разлил напиток по чашкам. Нииша нашла для него пуэр, настоящий прессованный чай, черный, как тени за пределами костра. -- Я вдруг подумала, что ты вряд ли нашел в книгах значение слова "сессия", правда?
  Он гордился тем, что не подавился. Медленно покачал головой, со смутным страхом ожидая ответа.
  -- Ну конечно, -- усмехнулась его хозяйка. Сделала паузу, отпивая чай. Она уже сказала, что зеленый ей нравится больше, но хотела распробовать необычный вкус до конца. -- Мог бы почитать что-нибудь по обществознанию, между прочим, чтобы мне не пришлось так много объяснять. Если максимально упростить и расширить рамки определения, то сессия -- это встреча, во время которой Верхний или Верхняя совершает некие действия с нижним.
  -- Вы хотели сказать, хозяин или хозяйка с рабом, -- тихо уточнил Акайо. Чай оставлял на языке теплое горьковатое послевкусие.
  -- Не обязательно, -- возразила Таари. Тут же сбилась, замялась, вздохнула. -- Небо, как все сложно! Человек, который во время сессий является нижним, и которого в это время могут называть рабом, не обязательно является рабом в обычной жизни. Сессии проводят добровольно, по договоренности между Верхним и нижним. Если нижний не хочет чего-то, или воздействие слишком сильное, -- он говорит специальное слово, и Верхний тут же останавливается. Понятно?
  Акайо кивнул. Снова наполнил чайник горячей водой, слил мгновенно заварившийся чай в чахай, разлил по чашкам. Выпил. Сказанное Таари фиксировалось в свитке медленно и натужно, едва ли не побуквенно. Ему хотелось кричать, что он ничего не понимает -- как может свободный человек добровольно стать рабом? Как может человек сам хотеть...
  Вспомнил странную пьянящую легкость, пришедшую тогда, когда, казалось бы, он должен был кричать от боли. Представил, что кнут могла бы держать Таари и почувствовал, как становятся окончательно тесными его штаны. Покраснел до корней волос. Она довольно хмыкнула, будто бы нехотя сказала:
  -- Вообще-то да, гаремные рабы покупаются в том числе для сессий. Я знала, что вы к этому совершенно не готовы, и не собиралась даже предлагать вам подобное. Но с тобой... -- и вдруг приказала: -- Посмотри мне в глаза, Акайо.
  Он замер. Окаменели плечи и шея, он желал оставить все как есть и в то же время хотел подчиниться ей. Медленно, через силу его взгляд поднялся к дальнему краю доски. Прошел по ногам Таари, обтянутым черной тканью так плотно, что не оставалось никакой свободы воображения. Акайо моргнул, тут же моргнул снова, перескочив на длинную шею. Ему казалось, что линию его взгляда придавливает неведомый вес, никак не меньше тяжести флагманского корабля имперского флота. Невероятных усилий стоило проследить изгиб острого подбородка, тонкие губы, сложенные в прекрасную и насмешливую улыбку, узкий нос с горбинкой...
  Глаза были зеленовато-синими, словно море. Акайо смотрел в них несколько мгновений, забыв, как дышать. Затем она пошевелилась, затянувшие его водовороты на мгновение прикрылись бледными веками, и Акайо поспешил использовать эту возможность, чтобы отвести взгляд. Бездумно проследил за кроной дерева, колышущейся на ветру, опустил глаза, упершись взглядом в свои сцепленные руки.
  Таари засмеялась. Он почувствовал, как она коснулась его головы, погладила по отросшим волосам.
  -- Мне нравится твоя реакция! Думаю, мы вернемся к этому вопросу позднее. Ты не против?
  Он молча налил ей чаю, пытаясь игнорировать
  расползающееся по брюкам пятно.
  Этой ночью ему снилось чаепитие.
  
  ***
  
  На следующее утро Таари ворвалась на кухню во время завтрака. Красное платье разорвало умиротворяющую белизну комнаты так же, как ее голос разорвал утреннюю тишину, полную вежливого хруста хлопьев и стука ложек.
  -- Значит, вы едете со мной! Все, прямо сейчас! -- она обращалась к ним, но смотрела сквозь дверной проем в сад. Вошла Нииша, расстроенно развела руками:
  -- Извини, ты же не предупреждала, что тебе нужно в институт. Я думала, мальчики уже подросли, смогу наконец оставить их с тобой на день, в город съездить. А то у нас уже даже замороженные овощи кончились, не то что свежие...
  Таари отмахнулась, чуть понизив голос:
  -- Знаю, знаю. А заказывать сюда такси или доставку -- это еще час объяснять, почему навигатор ошибается и куда на самом деле нужно свернуть. Ничего, ты пойдешь в магазин, я с нашим лесом -- в институт. Посмотрят хоть, как у нас наука выглядит изнутри. -- Она наконец обернулась к рабам, уперла руки в бока. Поинтересовалась: -- Ну, чего смотрите? Доедайте!
  Они тут же уставились себе в тарелки, усердно захрустев сухим завтраком. День обещал быть необычным.
  Акайо не знал, рад он предстоящей поездке или нет. Он привык не выходить за пределы сада, и перспектива снова оказаться в эндаалорском городе слегка пугала. Он думал, Таари снова наденет на них ленты-поводки, но она сообщила, что не собирается ходить с таким своеобразным букетом и уже переключила ошейники на следование за хозяйкой.
  -- Не отходите от меня дальше пятнадцати метров, иначе замрете каменной статуей. Искать вас по всей лаборатории у меня нет ни малейшего желания!
  В машину погрузились очень быстро. Акайо вспомнил, как они забирались в нее около института с непроизносимым названием, и Тетсуи чуть не разбил лоб о проем. Кажется, теперь он понимал, почему все так удивились его жесту. Никто из эндаалорцев не успел бы отреагировать, чтобы помочь падающему, другие кайны не считали нужным делать это. Они тогда еще в самом деле были "бамбуковым лесом" -- способные двигаться лишь по приказу, без понимания, как и зачем жить дальше, что делать даже в таких простых ситуациях. Ему же уже тогда стала ценна жизнь -- его собственная и других. Он уже тогда перестал в мыслях называть их пленными.
  Эти размышления вызывали настолько противоречивые чувства, что Акайо казалось -- они не вызывают ничего. Будто гордость и стыд, столкнувшись, не смешивались, атакуя его разум с двух сторон, а уничтожали друг друга, низводясь до сил столь слабых, что их следовало бы назвать отдаленным эхом уже отгремевшей бури.
  Машина рванула с места, Акайо схватился за ручку под потолком, поймал падающего соседа. В этот раз за рулем сидела Таари, и водила она, похоже, в том же стиле, что и Лааши.
  
  ***
  
  Когда они доехали до института, по пути высадив Ниишу у огромного здания, которое невозможно было целиком охватить взглядом, Акайо даже привык к скорости. По крайней мере Таари не имела привычки резко поворачивать -- сначала в одну сторону и тут же в другую. Все остальное он готов был вытерпеть. Хотя в первые мгновения после того, как они выбрались из машины, его все-таки покачивало, но далеко не так сильно, как после памятной поездки с Лааши.
  Акайо не думал об этом человеке все прошедшие недели в доме Таари, а теперь тот все время лез в голову. Наверное, потому что город и
  тем более машины накрепко связались в голове Акайо с образом странного эндаалорца.
  -- Ну-ка не замирайте!
  Таари, обогнув машину, уже поднималась вверх по длинной каменной лестнице. То и дело ей приходилось обходить сидящих на ступенях людей -- одиноких, изучающих что-то на планшетах, смеющиеся группы, целующиеся пары. От последних рабы стыдливо отводили глаза, а потом почти все подсматривали искоса. Акайо сдерживал улыбку, зная, что большинство из них думает сейчас: "Прямо на улице! Стыд какой!" -- и краснеет от смутного желания оказаться на месте этих парочек. Идущий рядом с ним Рюу вздохнул вдруг тоскливо, поделился:
  -- У меня любимая была...
  Замолчал, сам удивляясь своей откровенности. Акайо неловко коснулся его руки, сжал на секунду запястье. Рюу благодарно кивнул, тут же высвободился, но отходить не стал.
  На них почти не обращали внимания, ни на улице, ни в зале, открывшемся за дверями института. Таари загнала их в большой лифт, в который они все равно едва поместились. Почему-то именно Акайо оказался прижат спиной к своей хозяйке, изо всех сил стараясь сохранять пристойное расстояние. Ее взгляд жег ему затылок, а когда лифт слегка качнулся, останавливаясь, ему почудилась легкая ладонь на своем бедре. Акайо не успел решить, хочет ли он отстраниться, или напротив, прижаться ближе, последовать за этой рукой, едва наметившей прикосновение. Двери открылись, люди перед ним расступились, и он, склонив голову, пошел за ними. Это было проще всего.
  
  ***
  
  Этаж оказался полон столов, шкафов и прозрачных перегородок. После того, как Юки второй раз врезался в стекло, Таари, тихо ругаясь, выстроила их цепочкой.
  -- Держите за плечо идущего впереди вас. И постарайтесь не шуметь!
  Акайо, ставший первым в цепочке, аккуратно следовал за Таари, чувствуя себя кадетом в гарнизоне. Все заняты своими делами, а ты меньше, чем камушек, ты песчинка, пока обуза, а не помощь.
  Стол Таари не был покрыт пылью, но все равно выглядел заброшенным по сравнению с другими -- совершенно пустой, ни листа бумаги, ни кружки, ни конфетного фантика. Акайо остановился за спиной хозяйки, севшей перед своей машиной и тут же защелкавшей кнопкой маленького овального предмета. Это называется "мышь", вспомнил Акайо. А машина -- компьютер. Ему рассказывали о них в больнице, но он впервые видел их не на рисунках.
  Он подумал вдруг, что, родись он в Эндаалоре, то представлял бы свою память не
  библиотекой, полной свитков, а текстами, хранящимися на таком компьютере.
  Следующий час Акайо просто стоял. Смотрел через плечо Таари, перед которой на экране мелькали статьи и рисунки. Он узнал несколько имперских храмов и удивился -- когда они успели их нарисовать? Мимо то и дело ходили люди, толстый ковер на полу заглушал их шаги. Многие за компьютерами надевали на голову обод с большими полусферами, другие втыкали в уши крохотные таблетки на веревочках. "Наушники", вспомнил Акайо. Учителя давали ему такие, чтобы он мог послушать что-нибудь громкое, никому не мешая.
  Ноги постепенно затекали-- обувь и одежда не слишком подходили для длительного караула. Раньше во время таких нарядов он повторял устав, или последнюю речь императора, или, когда был совсем юным кадетом, вспоминал любимые легенды. Сейчас речи и уставы казались неуместными, пустыми и бессмысленными, чем-то не более значимым, чем шум, который издавала работающая машина.
  С другой стороны -- машина шумела именно потому что работала...
  Акайо моргнул, отстраняясь от странно болезненной мысли. На экране продолжали появляться и исчезать храмы, дома, статуи, навевая гнетущую тоску -- не по деревне, в которой он родился и которую почти не помнил, не по столице или гарнизону, в которых прошла его жизнь. Он скучал по чему-то иному, неуловимому, составляющему понятие "дом".
  В ответ на появившееся в голове слово перед внутренним взором воздвиглись белые стены кухни, наложились на цветастые гаремные подушки. Акайо, не удержавшись, вздохнул. Резко обернулась Таари, секунду удивленно смотрела на него. Изменившись в лице, выругалась:
  -- Дыра! -- И, вскочив, повела их к диванам в стороне от столов. Проинструктировала: -- Сидите здесь. Планшеты можно брать, в блокнотах рисовать, книги читать, еду есть. С людьми разговаривать тоже можно, но от работы не отвлекайте.
  А затем, помедлив мгновение, приказала:
  -- Акайо, иди за мной.
  Он послушался, слыша, как за спиной рассаживаются остальные, несмело берут в руки книги, шелестят обертками сладких батончиков. Полилась вода -- кто-то самый решительный, наверное, Иола, взялся заваривать чай в одной из одинаковых белых кружек.
  У стола Таари велела Акайо сесть в кресло, и, перегнувшись через его плечо, открыла два текста.
  -- Читай. Вы в это верите?
  В тексте слева описывалась их вера -- вера в предков, берегущих род, в достоинство смерти, в избранность императора. А справа...
  -- Что такое "ками"?
  -- Я думала, это ты мне объяснишь, -- хмыкнула Таари, отчего-то очень довольная. -- По сохранившимся данным, духи природы. Есть более значимые, вроде ками солнца, и менее значимые -- ками конкретных деревьев, камней... Семей.
  Акайо покачал головой:
  -- Людей хранят их достойные предки.
  -- Отлично! Хоть какая-то разница. Сейчас еще что-нибудь наскребем...
  Следующие часы Акайо добросовестно вспоминал все детали своей веры и известных легенд. Как выяснилось, что-то подобное ками встречалось в историях, например, о юном воине, который пошел на войну вместо своего отца, а предки отправили ему в помощь дух статуи. Зато многие легенды, которые рассказывала Таари, Акайо никогда не слышал, а она не слышала
   тех, что рассказывал он.
  Однако, несмотря на оживленную беседу, Таари постепенно мрачнела. В конце концов, видимо, задав все интересующие ее вопросы, вздохнула:
  -- Вот же дыра... Чувствую, моя диссертация тоже окажется на внутреннем хранилище. -- Пояснила непонимающему Акайо: -- К достоверной информации доступ есть у всех, а сюда приходится приезжать за мусором, который отфильтровывает проверка. Здесь можно найти даже курсовую работу по теории заговора, написанную каким-нибудь капсульником, еще Праземлю заставшим. Достаточно плохо уже то, что мне приходится опираться на такие данные, но еще и выводы сделать невозможно! Хотя...
  Таари замолчала, покусывая губу и глядя куда-то в пустоту. Акайо поспешно опустил глаза. До того он был так увлечен воспоминаниями и разговорами о деле, что мог смотреть на нее, не чувствуя смешения мыслей. Но сейчас...
  Она заметила. Положила ладонь ему на макушку, перебрала волосы, слегка потянула, заставляя запрокинуть голову. Коснулась пальцами открытого горла...
  -- О, Таари, вот ты где!
  Акайо услышал, как она тихо зашипела, отпуская его и оборачиваясь. Медленно опустил голову. Он еще дрожал от памяти о ее прикосновениях.
  -- Там твой выводок скоро весь чай допьет и все печеньки доест. И поставит новый рекорд в институтском "Побеге с Праземли", а Даата обещала победившего сотрудника наградить на Высадке. Как твои гении будут одну подарочную майку носить, по очереди? И вообще вечер уже, ты тут ночевать собралась?
  Акайо удивленно посмотрел через зал в далекие окна, прищурился на заходящее солнце. Требовательно заурчал желудок, отвыкший пропускать обед. Вздохнула Таари:
  -- Вот зачем ты о времени напомнила, а? Нам так хорошо работалось.
  Из-за ее плеча выглянуло смеющееся круглое лицо в обрамлении коротких, торчащих во все стороны волос. Акайо, не в силах понять, видит он мужчину или женщину, на всякий случай встал, кивнул вежливо. Ему в ответ помахали:
  -- Привет! -- обернулись к Таари: -- Круто, не зря ты их купила, да? Как раз по теме работы. И польза есть, а? Ты куда лучше выглядишь!
  Акайо увидел, как порозовели уши его хозяйки и изменилось лицо ее собеседника.
  -- Ой, извини! Я забыла, что ты такие разговоры не любишь. Слушай, мы наверху кино будем смотреть, хотите с нами? Пиццу закажем, вы ж не обедали наверняка...
  -- Нет, -- резко отказалась Таари. Через запинку продолжила уже вежливей, -- спасибо, но нам пора домой.
  
  ***
  
  Когда они вышли из института, небо с одной стороны уже потемнело. Остальные рабы были не так голодны, как Акайо и Таари, но все равно по пути она остановилась у закусочной, ушла ненадолго в сияющий проем здания и вернулась с несколькими большими коробками. Одну оставила себе, остальные закинула на заднее сидение. Внутри оказались большие лепешки, покрытые сыром, молотым мясом и овощами. Акайо старался ничего не ронять, но когда коробки опустели, машина все равно была засыпана крошками и упавшими кусочками начинки.
  К дому они приехали уже поздним вечером. На пороге встречала Нииша, сама добравшаяся до дома, и очень обидевшаяся, когда узнала, что они по пути поели.
  -- Пиццу! Из "Третьего берега"! Позор на мою голову, моей стряпне предпочитают дешевую забегаловку!
  Таари только посмеивалась,
  вытряхивая машинные коврики. Рабов отправили спать, но Акайо ненадолго задержался. Ушел дальше в сад, к каменной площадке, на которой они с Таари пили чай. Сел на землю, подняв голову к небу.
  В доме светилось только кухонное окно, выходившее на другую сторону, так что здесь,
   в глубине сада, было темно. Сизо-синее марево неба стало почти черным, начали появляться звезды.
  Они всегда были, подумал Акайо. Просто он увидел их только сейчас.
  Что еще скрывалось за привычным светом? Какие звезды он не замечал?
  Худое плечо. Складки ткани. Бледные щиколотки. Остроносые туфли. Голос, необычно низкий для женщины.
  Акайо осознал, что облизывает губы, смутился, и само это чувство смущения вызвало новую волну пьянящего жара, разошедшегося по телу. Поднялась рука, будто помимо его воли скользнула по груди, упала. Невыносимо жали брюки, Акайо потянулся расстегнуть их и замер, едва коснувшись пояса.
  Он не понимал, не позволял себе понять, чего хочет. В голове мелькали образы -- странные, постыдные, невозможные. Акайо не смел задерживаться мысленным взором ни на одном из них, но тело куда лучше него понимало, чего желает. Ладонь накрыла пах, сжала бессмысленно сильно. Акайо стиснул зубы, заставляя себя не стонать. Неловко, торопливо расстегнул верхние пуговицы рубашки, сбросил ее с плеч, запутался... Замер, позволяя ткани стягивать руки за спиной и едва не поскуливая от острого наслаждения мнимой беспомощностью. Откинулся на камни, перевернулся на живот, не пытаясь высвободить руки. Выгнулся, прижав всем своим весом пульсирующий огонь, разгорающийся в паху, тут же перекатился на бок, подтянул ноги к животу, пытаясь коснуться себя хотя бы бедрами, добиться желаемого любой ценой... Замер, беззвучно рыдая от пронзительности ощущений.
  Вырвал руки из рукавов, обрывая пуговицы на манжетах, рывком расстегнул штаны, сжал
  ... Судорожно выгнулся, снова и снова, стискивая зубы и думая только о том, чтобы не кричать.
  Он медленно приходил в себя. Лежать в саду было холодно и жестко, засыхающие последствия его постыдного порыва неприятно стягивали кожу на животе. Небо сияло несчетными миллионами звезд.
  Тело знало, чего оно хочет. Теперь знал и Акайо.
  
  ***
  
  В гарем он пришел последним. Проскользнул в туалет, прикрывая пятна на рубашке -- белые на белом, почти невидимые, но для него они горели огненной стигмой. Пустил воду в раковину, сунул одежду под струю, ожесточенно намылил, смыл, намылил снова, так что пена едва не перехлестнула через край. Плеснул водой в лицо, поднял голову.
  На него смотрел раб. Едва отросшие волосы топорщились во все стороны, как птичье гнездо, горло плотно охватывал черный ошейник, обнаженная грудь блестела от водяных брызг.
  Только через несколько секунд Акайо понял, что смотрит в зеркало. Что это у него такой испуганный взгляд, что это он торопливо облизывает припухшие от укусов губы, что это его ноздри трепещут, как от быстрого бега.
  Он отвернулся. Закрыл кран. Натянул мокрую рубашку. Уперся лбом в дверь.
  "Это не я. Я не такой. Это не могу быть я". Мысли разбивались и складывались вновь, бессмысленные, как узоры в калейдоскопе, чья суть -- всего лишь трубка да несколько осколков стекла.
  Осколков. Он -- эти осколки.
  Акайо вышел из туалета. Прошел через пустой гарем в свою комнату. Толкнул потайную дверь.
  Она оказалась заперта. Он несколько секунд ошеломленно моргал, не в силах поверить -- не то что не может туда попасть, не то что может туда не идти. Обогнул кровать. Медленно опустился на пол. Вдруг зло стащил с себя всю одежду, комом бросил в угол, снова откинулся на спину, дрожа.
  Он лежал на колючем ковре и смотрел в потолок, голый, запутавшийся и возбужденный, как подросток. Мыслей не было, только совершенно дурацкая надежда, почти мечта.
  Которая, конечно, не сбылась.
  Он проснулся утром, замерзший, с отпечатком ковра на щеке. Торопливо оделся, десять раз перепроверив, не осталось ли где-нибудь пятен. Рубашка была чистой и пахла мылом, Акайо заправил ее в брюки, надеясь, что так будет хоть немного менее заметно, насколько она измята после того, как высохла скомканной.
  На завтрак были привычные хлопья, которые каждый заливал на свой вкус -- молоком, йогуртом или
  вареньем. Рюу как-то с серьезным лицом выплеснул в миску стакан компота и даже съел получившуюся кашу, но повторять его опыт никто не рискнул.
  После еды Нииша привлекла всех к готовке. Акайо краем глаза следил за другими: Тетсуи и Юки осваивали ручную кофемолку, Шоичи немного опасливо ронял в мясорубку куски мяса, хлеба и лука, Иола, водя испачканным в муке пальцем по строчкам рецепта, замешивал тесто, Наоки раскладывал по большим стеклянным банкам огурцы для засолки, Рюу и юноша со шрамом, чье имя никак не получалось запомнить, осваивали науку варки супа. А Джиро... Акайо незаметно придвинулся ближе к своему подопечному, которому Нииша только что вручила нож.
  -- Порежешь все это мелкими кусочками, ясно?
  Тот неуверенно кивнул. Повернулся к разделочной доске, медленно взял из миски перец. Стрельнул глазами в сторону Акайо, заметил наблюдение и, похоже, смутился. Отвернулся, взялся резать овощи. Акайо на всякий случай продолжал присматривать за ним, и в результате сам едва не порезался -- нож скользнул по ногтю, оставив глубокую царапину. Проходящая мимо Нииша хлопнула его по плечу, но ничего не сказала, подмигнула только.
  Акайо отвернулся, сосредоточившись на своей доске. Но все равно не мог не оглядываться время от времени, перепроверяя, все ли в порядке.
  
  ***
  
  Дневные заботы увлекали, занимая все время. После заготовки огромного количества еды -- видимо, Нииша вчера вернулась домой на грузовике продуктов -- настала пора уроков, сначала общих, потом индивидуальных с Джиро. Тот все еще не мог догнать даже Рюу, но хотя бы начал прикладывать какие-то усилия. Когда вечером Акайо наконец освободился и хотел отправиться на кухню за чаем и доской, Таари сама пришла в гарем.
  -- Нам дали билеты на Высадку, -- сообщила она, и Акайо не смог понять по тону, рада она этому или сердится. -- Это послезавтра, а у вас по два комплекта одежды на каждого, да еще и стандартной. -- В руки привычно склонившего голову Акайо упал планшет, Таари пояснила: -- Ходить с вами по торговому центру, подбирая рубашки, я не имею ни малейшего желания. Выберите себе вещи через сеть, завтра поедем, примерим и заберем.
  -- Да, госпожа.
  Хлопнула дверь, Акайо посмотрел на открытую на планшете страницу. Похоже на словарь, только вместо слов -- картинки вещей, и
  подписаны цены. Наверху было выведено "Каталог мужской одежды", чуть ниже "А.М. Сохраняем стиль Праземли!" Подошел Иола, подтянулись остальные. Акайо оглянулся, нашел взглядом Джиро, с независимым видом сидящего в стороне. Позвал:
  -- Иди сюда.
  Дождался, пока все сгрудятся вокруг и погрузился в изучение одежды. Большая ее часть вызывала оторопь -- слишком яркая, слишком цветастая, таких странных фасонов, словно приснилась портному в горячечном сне.
  -- Вот эта вроде ничего, -- неуверенно сказал Юки, указывая на одну из картинок. Рубашка была широкой, однотонной и немного напоминала привычную с детства одежду, так что все согласно закивали. Акайо, примерно разбирающийся в управлении планшетом, девять раз ткнул в красный плюс рядом с картинкой. Выбрали так же штаны, потом еще несколько рубашек. Рюу решительно предложил заказать одну с крупным узором из белых треугольников. Его поддержали -- надо было все-таки учитывать местную манеру одеваться. В итоге набралось почти десять видов рубашек и три вида штанов, каждого по девять штук, для всех. Однако почему-то когда Акайо на правах переговорщика показал одинаковые списки Ниише, та только рассмеялась:
  -- А я ей что говорила, -- потрепала его по голове и велела готовиться к долгому походу по магазинам. Видимо, они выбрали что-то не то.
  

  Глава 6

  Торговый центр оказался большим, светлым, полным людей и похожим на что-то среднее между рынком рабов и институтом. Прозрачные перегородки отделяли магазины от широкого коридора, стояли скульптуры людей в местной одежде. Акайо увидел, как одну такую скульптуру переодевали, оттащив подальше и разобрав ее на части. Тем неприятней было через несколько шагов увидеть за стеклом рабов, играющих роль такой же выставки одежды, как скульптуры. Один из них, увидев группу возможных покупателей, улыбнулся, помахал им рукой. Пояснила Таари, заметив смятение стоящих рядом с ней:
  -- Это театральные рабы, они здесь учатся и заодно работают. Идем, этот магазин нам подойдет.
  Отогнала консультантов, предлагавших помощь:
  -- Спасибо, но своих рабов я одену сама!
  Они прошли вдоль вешалок. Таари быстро перебирала майки и рубашки, что-то бормоча себе под нос и передавая вещи тем, кому, на ее взгляд, они должны были подойти. Акайо, заметив, что Джиро остается почти без вещей, попытался помочь, выбрав ему что-нибудь похожее на то, что выбирала Таари, но та шикнула на него:
  -- А ну положи на место! Одену я твоего мальчишку, голым не останется. Ты ему ничего хорошего пока выбрать не сможешь.
  Акайо, однако, не пожалел о своей попытке -- после этого Таари действительно вспомнила о его подопечном и тот обзавелся
  таким
   же ворохом тряпок, как и другие. Наконец, обойдя весь магазин, Таари загнала их в примерочные и подозвала консультантов, велев проследить, чтобы подходили размеры.
  Акайо, однако, консультанта не досталось.
  В примерочной было тесно, тем более с такой кипой одежды, заполнившей все крючки и табуретку. Таари постоянно заглядывала за штору, п
  очти каждый раз
   решая сама, подходит вещь или нет, лишь изредка спрашивая о чисто практической стороне, вроде:
  -- Не жмет? Попробуй присесть, удобно?
  То и дело она забирала отвергнутые вещи и приносила что-то новое.
  -- Ну-ка примерь!
  Акайо, как раз пытавшийся выпутаться из странной двухслойной майки, не сразу заметил, что появилось на вешалке.
  Тонкий шелк с рисунком цветущей сакуры. Длинные широкие рукава, предназначенные для женщины, которая ничего не делает руками, а лишь украшает собой дом. Единственное, что позволяло считать это рубашкой -- длина, едва достигавшая середины бедра.
  Это было не кимоно, но все же...
  Отодвинулась штора, внутрь снова заглянула Таари.
  -- Ну? Надевай, -- Акайо чувствовал ее улыбку, жадную, хищную. Чувствовал, как она смотрит на него, впитывая его замешательство и неловкость. -- Или мне помочь?
  Он хотел отшатнуться. Правда хотел. Но от ее голоса ноги слабели, и -- о, предки -- ему правда хотелось, чтобы она выполнила свою угрозу.
  Таари придвинулась к нему вплотную, так, что он ощутил ее дыхание на лице. Мелькнули перед глазами нарисованные лепестки сакуры, рук коснулся прохладный шелк. Таари рывком натянула на него рубашку, так резко, что ему пришлось сделать полшага вперед, чтобы не упасть.
  Он оказался зажат между шелком и своей хозяйкой, щекой чувствуя улыбку на ее губах.
  Кружилась голова, дыхание перехватывало. Акайо медленно, будто во сне, опустился на колени. Таари фыркнула, немного отодвигаясь.
  Запахнула на нем рубашку, затянула поясом. Развернула его к зеркалу.
  Акайо смотрел на бесстрастно и дотошно отраженного в нем человека. Розовеющие щеки, блестящие глаза, белое горло, перехваченное ошейником. Кимоно. Стоя на коленях, он видел себя лишь до пояса, и иллюзия была абсолютной. Он моргнул, на мгновение увидев в зеркале то, что хотела Таари. Зажмурился, отвернувшись, даже мысленно не желая озвучивать увиденное. Но Таари не позволила. Схватила его за подбородок, развернула снова лицом к зеркалу. Приказала вдруг охрипшим голосом:
  -- Смотри.
  Он покорно открыл глаза.
  На него смотрела...
  Таари провела рукой ему по волосам -- до имперской прически они еще не доросли, так что вышел куцый хвост на макушке. И это вдруг разрушило ужас образа. Это было лишь подобие имперской прически. Подобие женской одежды. И в зеркале все равно отражался он, Акайо, вне зависимости от того, во что он был одет.
  Таари над ним засмеялась.
  -- Надо же! Ты улыбаешься, -- вдруг невесомо коснулась губами его щеки. Тут же отошла, выскользнула за штору.
  Оттуда уже велела странно смущенно: -- Переодевайся в свое и выходи.
  Акайо все еще стоял на коленях, накрыв ладонью место ее поцелуя.
  Когда Таари оплачивала купленные вещи, он со сдержанным удовлетворением заметил, что шелковой рубашки среди них нет.
  
  ***
  
  На Высадку, которая оказалась праздником, похожим на имперский Новый год, собирались три часа. Впервые со дня покупки рабы Таари перестали походить на армию -- она подобрала им одежду так, что ни у кого не было даже двух одинаковых рубашек. Акайо, пытаясь решить, что нужно надеть, а потом помогая Джиро, оценил --
  все вещи сочетались друг с другом, все идеально сидели, не пытаясь скрыть недостатки, но подчеркивая достоинства. Крупный рисунок на майке Иолы позволял оценить ширину его плеч, тонкие полосы рубашки Тетсуи превращали нескладного и неловкого юношу в гибкий тростник, скользящие ткани одежды Шоичи повторяли мягкость черт его лица.
   
  Акайо мельком подумал, что как раз этому человеку могла бы пойти та шелковая рубашка, и смутился. Шоичи и так всегда выглядел
  немного слишком
   женственным, все время словно стесняясь самого себя, стараясь быть как можно незаметней.
  Перед выходом Таари проинструктировала всех
  по новому режиму работы ошейников.
  -- Я настрою их на километр,
  можете хоть всю площадь с ближайшими улицами обойти. Но постарайтесь не потеряться. Уезжать будем после фейерверка, так что когда он закончится -- вспоминайте, где вышли из машины и идите к ней. Не появившихся в течение получаса буду считать злостными нарушителями, блокировать через ошейник и по нему же разыскивать. Уверяю, торчать посреди города памятником собственной глупости никому из вас не хочется!
   
  Как выяснилось, билеты были не на сам праздник, и так открытый для всех, а на образовательную постановку. Акайо вместе с остальными рабами впервые оказался в эндаалорском театре, и с трудом удерживался, чтобы не вертеть головой, увлеченный необычным зрелищем. Хотя ряды кресел отдаленно напоминали те, что были в театрах империи, на стене перед ними висело огромное белое полотнище, не похожее ни на сцену, ни на экраны местных машин.
   
  Вокруг сновали
   эндаалорские дети, куда более непослушные, чем
  их ровесники из Империи
  . Акайо с удивлением наблюдал, как мальчики никак не младше двенадцати лет бегают наперегонки по лестнице, поднимавшейся возле рядов кресел, а потом вместе с родителями едят какое-то лакомство из огромного бумажного ведра. Сам Акайо в их возрасте уже навсегда покинул родной дом, став кадетом империи.
  -- Эй, лови! -- Акайо обернулся, перехватывая нечто, летящее ему в лоб. Пойманные шарики хрустнули в кулаке, бросивший их Рюу, смеясь, закинул в рот точно такие же. Сидящая в центре ряда Таари обернулась, сказала что-то тихо и резко. Рюу немного поникнув, кивнул.
  Акайо рассматривал крошки на разжатой ладони -- чего-то белого, мягкого и, судя по тому, какой липкой стала кожа, сладкого. Слизнул. Они захрустели на зубах, сами по себе почти безвкусные, но в приторной карамели.
  Сидящий рядом Иола протянул ведро этих шариков, предлагая присоединиться,
   Акайо покачал головой:
  -- Спасибо, но я не буду. Слишком сладкие.
  Медленно погас свет, расселись дети. Судя по их количеству, представление предназначалось именно для них.
  Акайо подумалось, что, должно быть, именно поэтому Таари была не слишком довольна билетам -- вряд ли она могла узнать что-то новое и интересное из детского представления.
  Зазвучала музыка, похожая на имперский марш, торопливо вскочили дети и их родители. Акайо, заметив, что Таари тоже встала, поднялся следом. Раздался громкий голос:
  -- Мы помним всех, кто помогал осваивать Терру. Мы помним всех, кто вел наши корабли через пустоту. Мы помним всех, кто остался на Праземле.
  Голос умолк. Люди постояли еще несколько мгновений, потом сели. Это напоминало почитание предков, но не чувствовалось в словах и действиях ни благоговения, ни скуки заученных фраз. Казалось, что они правда помнят -- как помнят солдата, стоявшего рядом с тобой плечом к плечу, павшего в одном из боев. Без почитания, но с уважением к его жизни и его гибели.
  Экран осветился неведомо откуда взявшимся светом, и началось волшебство.
  
  ***
  
  За следующий час Акайо узнал больше, чем за два месяца.
  Отвлеченные понятия, о которых рассказывали учителя в больнице, стали зримыми вещами, событиями, чертежами. Он увидел на огромном экране мертвую землю, над которой носило тучи пыли и огромные машины,
  взлетавшие
  в столпах пламени. Эти ковчеги, созданные силой древней науки, путешествовали через космос, и
  Акайо невольно задерживал дыхание вместе с остальными зрителями, когда корабли проходили мимо черной дыры.
   Он был на грани отчаяния, видя, как износился и отказал двигатель, прежде позволявший преодолевать неизмеримое число километров з
  а считанные мгновения, и как теперь проходили жизни поколений, не видевших ничего, кроме кораблей. Он пришел в ужас, когда погиб, столкнувшись с огромным астероидом, флагман, ведший караван и хранивший большую часть знаний об их пути. И облегченно выдохнул, когда на экране показался медленно приближающийся шар Терры.
  Выдохнул -- и удивился своей реакции.
  Эндаалорцы здесь. Не было никакой разумной причины беспокоиться о том, долетят ли корабли. Тем более нечему было радоваться, глядя как высаживаются на имперской земле будущие захватчики.
  Но он не мог заставить себя чувствовать иначе.
  Его мысленная библиотека оказалась завалена новыми свитками, он не успевал ни сортировать их, ни сравнивать, ни проверять на истинность. Из зала Акайо вышел с гудящей головой, с трудом осознающим себя в настоящем месте и времени. Вокруг стояли остальные рабы, такие же ошеломленные. Таари рассматривала их с насмешливой улыбкой:
  -- А говорят, вас этому учат сразу после того, как вы язык осваиваете.
  Почти никто не отреагировал, один Акайо медленно кивнул.
  Его учили. Только он посчитал это легендой. Верой, такой же, как имперская вера в предков, которые уходят после смерти в семейные храмы, чтобы помогать оттуда потомкам, и которые вернутся в день, когда солнце Империи зайдет за горизонт.
  У него перед лицом щелкнули пальцы, Акайо на мгновение встретился взглядом с сердитой Таари, тут же опустил глаза, поклонился, извиняясь за то, что отвлекся. Она фыркнула:
  -- Наконец-то очнулся! Надо будет вам художественное кино показать, раз даже детское научно-популярное так впечатлило. Идемте!
  Они пошли за ней следом, все еще немного оглушенные свалившимся на них откровением. Впрочем, улица, полная людей, торговых ларьков и небольших представлений, быстро отодвинула переживание об эндаалорцах-пришельцах на второй план. Таари разрешила им разделиться и выдала каждому маленькую пластиковую карточку с небольшой суммой денег, так что Тетсуи тут же обзавелся летающим шаром на ниточке, Рюу -- надувным молотком, а Иола нашел огромный книжный магазин и удалился, сначала деловито уточнив у Таари, сколько книг может купить.
  -- Небо, да хоть все свои деньги на них потрать, мне-то что!
  Акайо впервые видел на лице Иолы такую широкую улыбку.
  Сам он продолжал держаться возле Таари, лавирующей в толпе, словно лодка между волн. Они прошли мимо надувного дома, потом мимо мишени, в которую предлагали стрелять из ненастоящего лука,
   и
  площадки, на которой люди в странного вида шлемах ползали по белой доске с такой осторожностью, будто от этого зависела их жизнь
  . Таари задержалась возле этой площадки, рассматривая то ли людей, то ли шлемы на их головах. Акайо отошел немного, не желая ее беспокоить, когда услышал:
  -- Эй, Акаайо! Ничего себе, клевая рубашка!
  Акайо обернулся, улыбаясь, и тут же оказался в душевных объятиях. Неловко обнял радостного человека в ответ.
  Он узнал Лааши сразу, еще по голосу и сам удивился тому, как рад его видеть. Стоящий рядом Гааки просто помахал рукой. Акайо, все еще захваченный дружелюбием Лааши, помахал в ответ.
  -- Фух, парень, я так за тебя переживал! По дамочке же видно было, что вы ей как пятое колесо моей машине, а Сааль еще самых сложных выбрал...
  Сзади кашлянули, Акайо быстро высвободился из объятий, отступил на шаг, оказываясь рядом с Таари. Лааши смущенно засмеялся, почесав затылок:
  -- О... Здравствуйте. Извините, я...
  -- Все в порядке, -- прохладно отозвалась Таари. -- Вы, в целом, правы. Рабы, тем более гаремные, требовались мне меньше всего на свете.
  -- Ну, по-моему, у вас все удачно сложилось, а? -- немного натянуто улыбнулся Лааши. -- Повезло!
  -- В самом деле, -- Таари явно была не в восторге от встречи, но почему-то не стала сразу прощаться. -- Вы, судя по всему, продавец рабов? Я вас не очень хорошо запомнила.
  -- Ага, продавец. Лааши Н"Гаар, рад познакомиться! А это мой партнер, Гааки.
  Гааки улыбнулся молча, подал руку. Таари спокойно пожала ее, а затем и ладонь ругающего себя за невежливость Лааши, в качестве извинения тут же пригласившего:
  -- Может, в гости зайдете после фейерверка? Тут недалеко, на машине минут пятнадцать!
  -- Вдесятером, по послепраздничной пробке? Нет, спасибо. Однако, если вы хотите продолжать общаться с моим рабом, можете взять номер.
  Лааши тут же достал телефон, записал продиктованную последовательность из семи цифр.
  -- Спасибо! Домашний, да? Ничего себе, не думал, что у кого-то они еще сохранились! А страничку в сети вы завести не хотите?
  -- Нет, -- недовольно отвергла идею Таари. -- Сеть у меня для работы, даже я в ней время не трачу. Тем более не советую своим рабам попадать в инфозависимость.
  Акайо на всякий случай запомнил слово. Ему было интересно, является ли инфозависимостью уже существующая у него привычка собирать и структурировать знания.
  Разговор совершенно не клеился. Лааши попробовал поделиться историями из жизни института медицины и экологии, в котором учился Гааки, но Таари эти области науки мало интересовали. Видимо, она этого стеснялась, так как пояснила:
  -- Я с уважением отношусь к стремлению не повторить ошибки наших предков. Но мне кажется, что достаточно использовать их опыт, а не пытаться обойти естественные пределы возможностей планеты.
  Впервые подал голос Гааки, тихо сообщив, что, во-первых, чтобы не повторять ошибки, нужно понять, в чем именно они заключались, иначе это ненаучно, а во-вторых, Терра и Праземля все же не идентичны. Тут уже оживилась Таари:
  -- Вы так считаете? И какие доказательства?
  Гааки обернулся к мужу за поддержкой, едва слышно сказал, что еще только учится, но затем увлекся. Описал недавно обнаруженные вирусы и особенности отложения природных ископаемых. Таари, похоже, имела иное мнение,
  но изложить его не успела. Небо полыхнуло зеленым огнем, Акайо поднял голову.
  Над ними завис первый залп фейерверка. Донесся запаздывающий звук, лопнули на концах сияющие нити, сменив цвет зарницы. Медленно осыпались затухающие искры и тут же взвился следующий залп, переливаясь и гремя. Раскрылся, будто огромный лотос на темной поверхности воды. И еще один. И еще.
  Акайо смотрел, завороженный, впервые видя сам фейерверк, а не его отражения на восторженных лицах.
  Говорили, фейерверки в империи поражают воображение. Говорили, одновременно запускают тысячи залпов. Говорили, в небо Империи взлетают огненные драконы и сражаются друг с другом.
  Акайо смотрел в небо Эндаалора, где в строгой последовательности вспыхивали разноцветные шары, и готов был поклясться, что это лучший фейерверк, который только может быть на свете.
  Погасли два последних залпа, сложившиеся в огромное алое сердце. Люди вокруг захлопали.
  -- Класс! -- радовался Лааши, прижимая к себе улыбающегося Гааки. -- Отлично постреляли! Хотя тебя, Акаайо, мы, наверное, не слишком впечатлили? Кайны же мастера в пиротехнике!
  Акайо пожал плечами.
  -- Я никогда раньше не видел фейерверк. Кадеты не поднимают голову, чтобы не отвлекаться от охраны.
  Праздники охраняли только лучшие кадеты, а он всегда был лучшим. Он привык не поднимать голову на вспышки, окрашивающие небо в невероятные цвета, и ему раньше казалось, что он об этом не сожалел. Возможно, так и было до сегодняшнего дня. Невозможно ведь жалеть о том, чего не имеешь.
  Лааши сочувственно хлопнул его по плечу:
  -- Ну у вас там и порядки, парень... Если даже праздники нужно охранять, значит что-то в мире сильно не так.
  Акайо только пожал плечами еще раз, оглядываясь. Таари рядом не было. Он вспомнил -- сразу после фейерверка нужно было идти к машине, наверное, она так и поступила. Поспешно попрощавшись с Лааши, он двинулся назад по улице вместе с постепенно растекающейся по городу толпой. По пути высмотрел Иолу, встретился с ним в людском потоке. Тот, блаженно улыбаясь, прижимал к себе стопку книг и на вопрос о фейерверке только рассеянно кивнул:
  -- Да, красивый. Посмотри, я же все новые книги взял?
  Акайо ответственно прочитал названия и подтвердил, что такого в библиотеке Таари не было.
  У машины уже толпились остальные, но самой Таари почему-то не было. Как и...
  -- Тетсуи заблудился, -- тихо сообщил Юки. -- Она его искать пошла. Вон в ту сторону. Я думаю, может, мы могли бы помочь?..
  -- Лучше оставайтесь здесь, -- Акайо представлял себе последствия одновременной попытки найти друг друга в огромном городе. Заблудившихся тут же станет намного больше. Но...
  Юки, как нарочно, спросил:
  -- А если ты один пойдешь? Мне кажется, ты не заблудишься.
  Акайо кивнул, хмурясь. Он тоже надеялся, что не заблудится.
  
  ***
  
  В указанном переулке было темно, фонарь,
   реагирующий на движение, разгорался медленно и неохотно. Акайо прислушивался, надеясь уловить звук шагов -- если не Тетсуи, то хотя бы Таари. Первый отходящий в сторону проулок оказался тупиком, второй -- большим двором, занятым влюбленными всех полов и возрастов.Акайо, на всякий случай обходящий двор, чтобы убедиться, что Тетсуи не стал членом ни одной из парочек, едва не споткнулся на ровном месте, обнаружив, что на одной из лавочек самозабвенно целуются две седые старушки. Те заметили его, тихонько засмеялись и тут же зашикали друг на друга.
   -- Не пугай мальчика! Смотри, какой скромный.
  -- Ой, да он же абориген, только посмотри! Потерялся, наверное. -- и громче, обращаясь к нему, спросила: -- Тебе помочь, юноша?
  Акайо отступил назад, выставив перед собой руки и извиняясь, что нарушил их уединение, но старушки продолжали наблюдать за ним, пока он не покинул двор. Насколько он успел понять эндаалорцев -- они скорее беспокоились о возможно заблудившемся рабе, чем стеснялись при нем целоваться дальше.
  За то время, пока он осматривал двор, фонарь в переулке успел совершенно погаснуть, и пока не собирался зажигаться вновь. Акайо подождал, привыкая к темноте, и отправился разведывать видневшийся за следующим домом перекресток. Справа снова оказался тупик, а вот слева...
  Он отпрянул назад, стараясь слиться со стеной. Сцена, разворачивающаяся на улице, явно не предназначалась для чужих глаз, но не смотреть оказалось выше его сил. Фонари, горящие вдали, резко очерчивали контуры фигур, и словно еще два крохотных, злых фонаря горели глаза Таари.
  Странная обида прошила сердце, была поймана, будто юркий дух, распята и зарисована в свитке разума. Акайо отвернулся, собираясь вернуться к машине до того, как его заметят,
  но донесшееся эхо слов Таари заставило его вновь поднять голову.
  Удивление. Смущение. Непонимание. Акайо
  сгреб эти камни с доски, обещая себе подумать о них после. Стараясь ступать насколько возможно бесшумно, вернулся в переулок под начавший разгораться фонарь и, слыша приближающиеся шаги, поспешил к машине.
  Он успел вернуться и сказать, что в ближайшем дворе никого не нашел, когда из переулка вышла Таари, ведя перед собой за плечо Тетсуи.
  -- Ну, никто не успел потеряться, пока я за ним ходила? -- она сама видела, что нет, и вопрос прозвучал наиграно весело. -- Тогда поехали!
  
  ***
  
  Пока они ехали домой, Акайо извлек из памяти только что испытанные чувства. Повертел в голове, разобрал на составляющие.
  Обида. Таари была не просто недоступной и прекрасной гейшей, она была его недоступной и прекрасной гейшей. Он сам понимал, что это невероятно глупо, ревновать к кому-то такую женщину, свою хозяйку, у которой гарем из девяти человек, но тем не менее, это чувство было.
  Удивление. Она повела себя необычно? Да, в чем-то, но скорее он удивился именно ее словам. И своей обиде, которая после этих слов ушла. К чему он ревновал, к ее злости? К ее резкости?
  Подсмотренная картина миражом висела в его голове, начиная спорить за главенство с образом Таари в саду, и вызывая соответствующий телесный отклик. Акайо постарался взять себя в руки. В машине всех развлечений -- вид из окна и лица других рабов, так что его реакцию на собственные мысли могли заметить, а он этого совершенно точно не хотел. Впрочем, хватило самой мысли, что кто-то может обратить внимание на его состояние, чтобы проблема исчезла сама собой.
  Ему хотелось разобраться до конца, что же с ним происходит, но пока было неподходящее время и место, так что он представил себе холодильник, тот, что стоял на кухне и, невольно думая, как ругалась бы Нииша за долго открытую дверцу, осторожно сложил в дышащее холодом нутро все чувства, которые клубились внутри. Постоял, наблюдая, как медленно покрываются инеем эмоции, которые он изобразил разноцветными шарами, и чувствуя одновременно приходящее к нему ледяное спокойствие. Каких-то три месяца назад это была самое частое его чувство... Каких-то три месяца назад он назвал бы этот промежуток времени тремя полными лунами.
  Ему вдруг очень захотелось захлопнуть мысленный холодильник, обмотать веревками и сбросить куда-нибудь в самое глубокое и холодное из всех озер, о которых он знал.
  Но какой смысл? Эмоции все равно остались бы в нем, хоть и запечатанные, скрытые. И, переродившись, будто сгнившие фрукты, стали бы ядом, который мог уничтожить его куда вернее, чем...
  Он остановился, не позволив себе додумать слово. Оно висело в нем застывшим на взлете зарядом фейерверка, замерзшей вдруг бурной рекой. Акайо мысленно присел, потрогал лед пальцами.
  Он на самом деле уже знал, что под ним. Давно знал. Вопрос лишь в том, хотел ли он следовать за этим знанием.
  Подо льдом в его воображении плыли рыбы, били хвостами и исчезали в бурлящем потоке. Вдруг оказалось, что между льдом и рекой -- целый мир, и там, далеко внизу, в лодке без весел плыл человек с закрытыми глазами.
  Акайо не удержал лицо, улыбнулся, признавая -- вопроса нет. Выбора нет тоже. Есть только река, которая уже несет его. Вопрос лишь в том, возьмет ли он в руки весла.
  Лед треснул.
  Машина остановилась.
  -- Наконец-то приехали! -- взволнованная Нииша, как обычно, уже ждала на пороге. -- Таари, купи себе, наконец, телефон! Я же волнуюсь, хоть предупредила бы, а то прямо как вчера...
  Таари только
  отмахивалась, смеялась и требовала ужин. Нииша стушевалась:
  -- Вы не поели в городе? Вот же я старая дура! -- но тут же взяла себя в руки. -- Ну ничего! Мальчики, быстро-быстро, давайте на кухню, сейчас мы с вами мигом сообразим, чем поужинать!
  Нииша дала им свободу фантазии, так что стол получился очень кайнским. Рис, рис, еще немного риса, и, неожиданным гостем из южного региона империи, курица с овощами в глазури от Шоичи и Джиро. Сама Нииша навертела рулетики из ветчины и сыра, и критически изучала получившийся стол. Таари, все время готовки сидевшая на кухне и читавшая что-то с планшета, наконец подняла голову.
  -- Интересно. Нииша, а если дать им только рис, сколько блюд они сумеют приготовить?
  Кто-то фыркнул, Иола серьезно задумался, Тетсуи покраснел. Гордо задрал подбородок Джиро, единственный из всех рабов не любящий рис. Тихо сообщил Акайо:
  -- Только из риса и воды -- два. С сахаром -- три.
  Таари поддела вилкой рисовый шарик, укусила прежде, чем готовивший их Юки успел ее остановить. Сообщила, жуя:
  -- Вкусно. Но, по-моему, я начала с десерта.
  Засмеялась Нииша, подтолкнула в спины стоявших рядом с ней рабов:
  -- Садитесь, рисовые люди! И рассказывайте, что есть что, и как это все едят.
  
  ***
  
  Ужин прошел странно. Акайо впервые видел, чтобы рабы так свободно разговаривали с Ниишей и Таари. Это было, наверное, весело и приятно для большинства, но ему самому долго было неловко. Казалось неправильным, что хозяйка вдруг оказалась настолько рядом с ними, пока он не заметил, как она на самом деле управляет разговором. Задает вопросы, делает паузы, улыбается так, что в ответ вынужден улыбаться даже Джиро. А потом Акайо заметил, как нелегко ей дается этот разговор. Как на крохотные мгновения морщится лоб, проглядывает в глазах усталость, а иногда, почти незаметно, блестит в них та дикая, опасная злость, которую он увидел в переулке. И как Таари тут же эту злость гасит. Смеется громче, говорит веселей -- до следующего тревожного огонька.
  Это было так отчаянно неправильно, что когда ужин кончился, рабы помыли посуду и Нииша отправила их спать, он пошел искать Таари.
  Дом был пуст и темен. Ложилась спать Нииша, заплетая свою копну мелких кудрей в косу, кто-то из рабов плескался в гаремном душе. Акайо вошел в комнату, признавая свое поражение, и остановился, ошеломленный простой, очевидной догадкой.
  Он толкнул потайную дверь, и она открылась.
  
  ***
  
  -- Пришел, -- тихо сказала Таари, даже не глядя на него. Акайо показалось, что хриплый низкий голос растекся по залу, заполнив его жаркой, влажной дрожью воздуха тропического леса.
  Она сидела на высоком деревянном столе, поджав одну ногу под себя, и перебирала в руках длинный кнут.
  Акайо подошел ближе. Опустился на колени, затем склонился, коснувшись лбом пола. Таари засмеялась -- странно, отрывисто, будто кашляя смехом. Пробормотала:
  -- Ты даже не знаешь, на что соглашаешься, глупый.
  -- Я знаю, -- ответил Акайо в пол. Хотя в том смысле, который Таари вкладывала в слово "знаешь", он лгал, в то же время он говорил правду.
  Его спины коснулся развернувшийся кнут, Таари, спрыгнув со стола, встала над ним. Наклонилась к самому уху:
  -- Врешь. Плохой мальчик.
  Вцепилась в воротник его рубашки так, что ткань впилась в горло... И вдруг отпустила. Отошла неверными шагами.
  -- Глупый, глупый мой Акайо. Так на самом деле нельзя. Ты ничего не знаешь о том, на что соглашаешься...
  Он приподнял голову, решившись взглянуть на нее. Сказал так уверенно, как мог:
  -- Я знаю, чего я хочу.
  Сказал -- и, сглотнув, снова уткнулся в пол, дрожа от предчувствия удара.
  Кнут обжег спину даже через рубашку, прокатившись волной чуть правей позвоночника. Таари, подойдя, вздернула его на ноги.
  -- Хочешь? Этого?
  В ее глазах полыхало два безумных зеленых костра, в которых сгорало его благоразумие. Он выдохнул в такие близкие и желанные губы:
  -- Быть твоим.
  Она оттолкнула его от себя, рванула собственный ворот, будто задыхаясь. Ожгла Акайо взглядом, и он понял вдруг, как отчаянно она старается погасить этот огонь в себе. Пытается защитить своего раба от того, чего боится сама. Но...
  Говорят, люди боятся неизвестности.
  Говорят, нужно знать, чего боишься.
  Акайо снова опустился на колени. Он не знал, что может сказать ей. Как может доказать, что говорит правду.
  Человек в лодке крутился в водовороте и не решался взять весла.
  Он посмотрел на Таари, впитывая глазами образ, запечатлевая -- пусть даже ничего не получится, но этот портрет навеки останется в его мыслях.
  -- Я люблю тебя.
  Она издала странный клокочущий звук, шагнула к нему, прижала его голову к своему животу. Подняла за подбородок.
  -- Ты хочешь быть моим рабом?
  Он смотрел в ее глаза, где костры, сжигающие все на своем пути, превращались в звезды.
  -- Да.
  Она улыбнулась. И толкнула его к своим ногам.
  
  ***
  
  Акайо лежал в кровати. Тело ныло, опустошенное и вымотанное, зато сознание его покачивалось на волнах совершенной гармонии.
  Сверху устроилась Таари, играя с длинной иглой. У Акайо уже не было сил вздрагивать, когда холодная сталь касалась кожи.
  -- Извини за то, что было в магазине одежды. Это было неправильно. -- Акайо сонно шевельнулся, обнял ее. Таари вздохнула, отложив иглу, щекой прильнула к его груди. -- Бедный, ты даже не понял, что было не так. Я же тогда попыталась тебя сломать.
  -- Но не сломала же, -- пробормотал он. Магазин вспоминался с трудом. Ну рубашка. Ну зеркало... Таари тихонько засмеялась.
  -- Вот и хорошо. А то на слабых сложно не нападать.
  Он дернул уголком губ, постепенно просыпаясь. Значит, вот каким она его увидела. Слабым.
  Она поняла. Приподнялась над ним, посмотрела в лицо сердито.
  -- Не глупи. Я не о том, -- отвела взгляд, снова собираясь с мыслями. -- Слабые будто сами просят -- пни меня. Подчини. Ударь. Сделай больно и любуйся страхом в моих глазах. Слабых легко заставить носить тапки в зубах, ходить на четвереньках и получать удовольствие от чего угодно. -- Она снова легла ему на грудь, в задумчивости пропустила прядь своих волос между пальцами. Вздохнула. -- Но ты каждую секунду знаешь, что слабый врет. Он ничего такого не хотел. Это просто ты оказалась редкостной сукой.
  Акайо понял, что знает, о чем она говорит. Вспомнилась невольно увиденная сцена в переулке -- Тетсуи на коленях, в самом глубоком из поклонов распластался по земле, а Таари смотрит на него сверху, раскрасневшаяся, с горящими глазами. Как медленно поднималась точеная нога -- вот-вот опустится на спину склонившегося раба. И как эта опасная искра вдруг потухла. Как побледнела Таари, наклонилась резко, чуть грубее чем надо подняла Тетсуи на ноги. И ее слова...
  "Никогда не подчиняйся, если ты этого не хочешь. Никогда
  ".
  Акайо вернулся из воспоминания и подавил желание вжаться в матрас. Таари вдруг оказалась прямо над ним, хитро заглядывая в глаза.
  -- А я догадалась, что ты тогда подглядывал!
  Он покраснел и слегка кивнул, коснувшись лбом ее лба. Таари быстро потянулась к нему, поцеловала в губы -- сначала с намерением тут же отстраниться, потом увлекшись. Засмеялась тихонько, почти не разрывая поцелуй.
  -- Ты знаешь, чего хочешь, м, Акайо?..
  Он улыбнулся, прикрыв глаза, потянулся вверх, ища ее губы, позволяя ей перехватывать контроль. Подавлять его, будто само дыхание Таари было агрессивным захватчиком, и он покорялся ей так же легко и естественно, как земля покоряется плугу.
  Земля хочет плодоносить. Земля дышит паром и говорит пахарю -- возьми меня. Вырасти на мне рис.
  Акайо хотел быть землей, глиной в длинных пальцах Таари. Хотел и дальше наблюдать за самим собой -- как он становится спокойней, умней, уверенней в ее руках. Как она лепит из него другого Акайо.
  Или, может быть, как она извлекает из комка глины его настоящего.
  

  Глава 7

  Утром Таари напечатала контракт. Если бы Сааль был хоть немного честней, они подписали бы бумаги еще на рынке -- или, что вероятнее, отказались бы подписывать, создав безвыходную ситуацию. Однако покупательница документы не потребовала, Сааль напоминать не стал, и вышло так, что Таари до сих пор владела своими рабами на очень странных условиях.
  -- Теоретически я не могу вам приказывать ничего, кроме "стойте здесь" или "идите за мной", как перекупщик. За то, что я сделала с Джиро, он мог обратиться в СКЧ, -- сообщила Таари. Тут же фыркнула, -- Впрочем, за то, что он сделал с тобой, вообще полагался курс поведенческой коррекции. Можно сказать, ему еще повезло.
  Акайо кивнул, не став уточнять ни что такое СКЧ, ни про коррекцию. Это сейчас было не важно, к тому же куда больше неизвестных слов он обнаружил в контракте. К счастью, в конце был словарь.
  Таари улыбалась, наблюдая, как он краснеет.
  -- Как мило! А когда вчера я кое-что из этого делала, ты смущался куда меньше, -- рассмеялась, когда он вспыхнул еще сильнее и потупился.
  Она была права, Акайо мог подписать эти бумаги, не читая, ведь прошедшая ночь ясно показала -- они любят одно и то же, а если он попросит, Таари всегда остановится. Но...
  Акайо не был уверен, что она разрешит. Что он вообще имеет право об этом просить. Какая-то его часть, та, что смотрела на Таари с обожанием, больше подходящим для имперской жены, хотела просто подписать, сказать "да, моя госпожа", и рухнуть в настоящие гаремные отношения. Не заботиться больше ни о чем, не беспокоиться, не бояться. Быть уверенным в правильности происходящего.
  Акайо все еще было страшно от того, что он это чувствовал, что он внутри оказался таким. И он решился. Поднял взгляд на Таари, встретился с ней глазами.
  -- Я хочу иметь возможность сделать с тобой то же самое, что ты будешь делать со мной.
  Он ожидал, что она онемеет, будет выглядеть ошарашенной, шокированной. Возможно, скривится в гримасе отвращения, подумав о том, что раб хочет иметь власть над ней.
  Таари засмеялась и кивнула.
  -- Хорошо. Я очень надеюсь, что ты однажды используешь эту возможность. Но никто не должен об этом знать, ладно? Мне сейчас нельзя ни с кем из вас быть в равных отношениях, иначе придется нового раба заводить. Иначе не хватит "людей, которые зависят от кандидата" для диссертации.
  
  ***
  
  Следующие дни были похожи на сон. Конечно, никуда не делись занятия с Джиро и остальными, и задания Нииши, и еще добавились тренировки, которые предложил Рюу. Но чем бы ни были заняты его дни, ночи принадлежали Таари. Он принадлежал, теперь во всей полноте этого слова, таял в ее руках, растворялся в восхитительной боли, которую она умела превращать в наслаждение столько острое, что он впервые за многие годы расплакался. Она тогда долго сидела, положив его голову себе на колени, вытирала слезы и улыбалась, словно довольная кошка. Он обожал такой ее взгляд. Он обожал ее всю, и поставленное им самим условие казалось глупым. Разве может корабль предлагать условия морю? А он не чувствовал себя даже кораблем. Щепкой разве что, той самой лодкой, чьи весла он недавно взял и вывел из заледеневшей реки в это бескойнее море, чтобы отдаться на волю волн, нежных, как шелк, и таких же надежных.
  Однако верно было и обратное -- как бы хорошо ему ни было ночью, вслед за этим наступал день. Он ничего не пытался скрывать, как и Таари, да это было бы и невозможно -- она оставляла на нем следы, словно ставила недолговечное клеймо, подтверждая еженощно -- он принадлежит ей. Никто ничего не спрашивал, только смотрели понимающе, как Иола, смущенно, как Тетсуи, или хмуро, как Джиро. Акайо понимал, что каждый из них думает что-то свое, и наверное как минимум Джиро не одобрял того, каким стал бывший генерал, но не задумывался об этом надолго. Это была его жизнь, которую наконец-то хотелось жить. Мысли окружающих удивительно мало значили по сравнению с этим.
  Ночами казалось, что Таари так же, как и он, погружена в эту захватывающую легкость, никогда он не видел в ее глазах ни одной тени, могущей сказать, что она думает о чем-то более важном. Однако когда у него едва оставались силы, чтобы выполнять простейшие действия вроде купания, готовки и уроков с Джиро, Таари успевала больше.
  Например, через неделю после подписания контракта она подарила Шоичи платье и несколько пачек таблеток, сопроводив это словами "чтобы ты наконец стала женщиной не только в своей голове". Все подумали, что это шутка, насмешка, но Шоичи, вместо того, чтобы покраснеть, пылко поблагодарил хозяйку.
  Положение спас Иола, деловито уточнив, в каком роде теперь к нему обращаться, и, услышав уверенное "в женском", последовательно следовал этой просьбе. Большинство остальных, уже привыкших полагаться на Иолу и Акайо как на пример правильных действий, старались поступать так же. Самому Акайо было довольно странно обращаться к внешне мужчине как к женщине, хотя и невозможно было не признать, что в платье Шоичи выглядит лучше. Даже имя, которым она теперь себя называла, Тэкэра, означавшее "сокровище", шло ей куда больше.
  Без проблем, однако, не обошлось: Джиро и Рюу изменения игнорировали, Тэкэра игнорировала их в ответ, не отзываясь на обращения в мужском роде и старое имя. В конце концов, Акайо попросил обоих прийти к себе в комнату, закрыл дверь и спокойно сообщил:
  -- Представьте, что вы родились с женскими телами. Вам не дают оружие, не учат драться, запрещают говорить наравне с братьями, наряжают в неподходящую вам одежду и называют чужим именем. Вас бы это устраивало? Или вы хотели бы стать теми, кем вы себя чувствуете?
  К счастью, его авторитета хватило, чтобы они хотя бы задумались о такой возможности, а не отвергли ее с негодованием. Через пару дней Акайо с удовлетворением заметил, как Рюу, хоть и с запинкой, обратился к Тэкэре по новому имени. Джиро, к сожалению, оказался более упрям, и теперь просто игнорировал человека, внезапно оказавшегося другого пола. Таари предупредила, что из-за таблеток Тэкэра постепенно будет становиться все более женственной и обещала после защиты диссертации съездить с ней в город, чтобы назначить дату операции.
  Акайо, у которого от всего этого кружилась голова, старался не думать слишком долго о том, что здесь врачи могут сделать из мужчины женщину и наоборот. Все-таки были вещи, которые стоило принимать такими, какие они есть, не пытаясь разобрать их на части и увязать с остальной системой мира иначе, чем простым согласием с тем, что и это тоже бывает.
  
  ***
  
  В саду пожелтели листья, все чаще шли дожди, уже не налетавшие на несколько минут стеной воды, а долгие, моросящие. В воздухе пахло осенью. Дни шли одновременно быстро и медленно, складывались из похожих вех -- завтрак, работа, обучение, обед, работа и уроки с Джиро, ужин. Таари. Она каждый день придумывала что-то новое, говорила, что ей никогда не наскучит смотреть на него. Акайо краснел. Он был с женщинами раньше, но очень, очень давно -- до того, как чин генерала отнял все время, которое выделялось солдатам на отдых. И этот опыт мало чем мог помочь. Таари была другой, настолько, что могла бы показаться далекой и чуждой, но почему-то именно эти отличия, то, насколько она была не похожа на имперских женщин, превращало каждый взгляд на нее в пытку страстью.
  Акайо понимал, что так не может продолжаться вечно. Даже ее фантазия не была бесконечной, да и просто невозможно каждый день не высыпаться ради сессий, а не ради защиты империи.
  Подходил к концу третий месяц со дня их покупки, когда после очередной сессии, лежа рядом с ним, Таари сказала:
  -- Давай-ка сделаем паузу, иначе я диссертацию в срок не закончу.
  Акайо кивнул. Он не совсем понимал, но любил ее работу, ради которой она то и дело расспрашивала его об Империи, ради которой рассказывала легенды, ища признаки узнавания в его глазах. Ради которой она их купила.
  Он уже думал -- Таари ведь собиралась просто привезти в институт, показать... И что дальше? Вряд ли она стала бы заниматься их перепродажей. Скорее отпустила бы их на все четыре стороны прямо там, на ступенях лестницы.
  Если бы Акайо догадался об этом тогда, то наверняка почувствовал бы досаду --свобода была так близко. Сейчас ему было жутко от того, как все могло сложится: даже не потому, что девять человек оказались бы одни посреди страны, в которой не умели жить, а просто потому что не было бы этого дома. Не было бы встречи в саду, долгих чайных церемоний, глупой выходки Джиро, смущения, фейерверка, сессий... Не было бы его самого -- нынешнего.
  И если сессии однажды могли закончиться, то опыт, понимание себя, которое он обрел за прошедшее время, никогда не исчезнут.
  
  ***
  
  Защита приближалась неумолимо, как девятый вал. Таари
  то сидела где-то почти неподвижно, прикипев взглядом к планшету, и мимо нее надо было ходить так тихо, чтобы не шелохнулась даже пыль, иначе молчаливая статуя превращалась в цунами, накрывающее с головой того, кто решился побеспокоить ее уединение; то бегала по дому, дергая всех почем зря вопросами и приготовлениями.
  -- Тэкэра, ты уже решила, что надеть? Лучше бы что-то в национальном стиле, тебе пойдет. Иола, ты точно никогда не слышал о кицуне? И остальные не слышали? Тетсуи, прекрати грызть ногти! Юки, если ты не бросишь идею прочитать диссертационному совету стихи, я оставлю тебя дома!
  Жертвы ее беспокойства все чаще с надеждой поглядывали на Акайо, но он только молча качал головой. Таари говорила, что ей нужна пауза, значит, предлагать ей себя было неправильно.
  Но можно было просто заварить чай.
  Она пришла через пару минут, стоило только начать согревать чайник и чашки. Вместе с ней пришел дождь, забарабанил по прозрачной крыше навеса. Таари молча стояла рядом, наблюдая, как когда-то, до того, как все стало легко и просто. Акайо прятал улыбку в уголках губ и старался только, чтобы не дрожали руки. Все-таки не только их прекрасная хозяйка беспокоилась за успех своей работы. Ее переживания передавались остальным, ведь ее работа за прошедшие месяцы стала их жизнью. Причиной, по которой они жили так, как сейчас.
  Когда он замер в поклоне, подавая Таари крохотную чашку на раскрытых ладонях, она вздохнула. Села напротив, забрала чай. Пригубила.
  -- Я очень боюсь. Ты заметил, да?
  -- Да, госпожа, -- Акайо кивнул. Он только не понимал, почему она боится. Он не считал Таари всесильной, вполне отдавая себе отчет, что на самом деле она обычный человек, со всеми положенными страхами и слабостями. Но одно дело знать, а другое -- верить. Для него Таари была госпожой, прекрасной, как солнце, и сложно было помнить о том, что она не всегда и не для всех такая.
  Конечно, у нее был повод для беспокойства. Защита для нее была равна, и, наверное, даже важнее, чем великое сражение за Октариновую возвышенность для юного генерала. Тогда у самого Акайо сердце колотилось где-то на подступах к горлу. Но у Таари вместо мечей были красивые фразы, и она знала своих противников. Она шла на свое сражение с открытыми глазами, в отличии от имперской армии.
  Таари тихонько засмеялась, будто бы последние дни, полные переживаний, растворились. Вернула опустевшую чашку на доску.
  -- Спасибо, что заварил чай. Это очень успокаивает. Напоминает, что в любом случае я не зря все это затеяла. Ох, Акайо, ты бы знал, что я на самом деле пытаюсь доказать!..
  Он поднял взгляд, не вполне понимая, о чем она говорит. Он знал название ее работы -- "Сходства и различия верований Кайнской империи и Праземли". Разве у этой темы могло быть второе дно?..
  Таари только покачала головой.
  -- Нет, лучше я пока помолчу. Сам догадаешься или я потом скажу, когда буду разрабатывать тему. Или мне скажут, что я подгоняю решение к ответу и не видать мне докторской степени.
  -- Но ведь это не так, -- тихо ответил Акайо, не понимая ни зачем кому-то может потребоваться таким образом выводить возможно ложный ответ, ни тем более зачем кому-то обвинять в этом Таари.
  -- Не так, -- спокойно кивнула она. -- Но иногда людям слишком страшно заглядывать в темноту.
  И ушла, оставив Акайо недоумевать. Что такого было в ее работе, что он не заметил? Ведь, если он правильно все понимал, защиты подобных тем были нормальны -- многие люди делали это, получали разные степени и все было в порядке.
  Или же Таари своей работой могла нарушить заведенный порядок? Но как?
  Ответа не было, и он решил не тратить время на бесплодные поиски ответа. Все должно было стать ясно уже завтра во время защиты.
  
  ***
  
  Завтрашний день, однако, начался не так, как он ожидал. Для начала выяснилось, что Таари уехала еще вечером -- по всему выходило, сразу после их чаепития. Нииша объясняла за завтраком всему растерянному гарему:
  -- Конечно, она должна приехать в институт задолго до защиты. Ей ведь еще нужно все организовать для фуршета. У нас тоже есть всякие глупые традиции! -- Посмотрела на их вытянутые лица, добавила успокаивающе: -- Не бойтесь вы так, никто вас не бросит. Мы тоже поедем ее слушать, только сначала отвезу вас в парикмахерскую. Вы с самой покупки обрастаете как придется, если Авани вас в таком виде увидит, наверняка опять завернет работу -- мол, вы так и не научились жить по-человечески!
  Акайо скосил глаза на падающую на нос прядь. Он испытывал больше неудобств от того, что волосы все еще не доросли до нормальной прически, и не понимал, зачем их стричь. Однако спорить не стал, рассудив, что иначе только зря потратит время.
  Нииша водила осторожно, Акайо даже задремал под мерное покачивание машины, погрузившись в причудливую мешанину воспоминаний и надежд, бесконечно далекую от реальности. Ему все чаще снилась Ясная Империя, не столько его реальная родная страна, сколько мечта о ней, недостижимая просто потому, что ее никогда не существовало. Он понимал это, но все равно просыпаться, выныривая из призрачной рощи бамбука, было грустно. Акайо знал, что этого никогда не произойдет, но все же глупо боялся, что однажды забудет свою родину.
  Нииша высадила их около высокого дома, на первом этаже которого располагалась та самая парикмахерская. Акайо помнил из уроков, что это примерно то же самое, что и цирюльня, так что проблема состояла скорее в том, чтобы понять различия. Впрочем, вскоре выяснилось, что различия были вполне обычны для места, которое в Эндаалоре и в Империи имело одни и те же функции -- разное отношение и разные инструменты.
  По крайней мере, ножницы у них оказались почти одинаковые. А вот жужжащая машинка, с которой попытались было подступиться к голове Акайо, вызвала у него почти суеверный страх.
  -- Пожалуйста, не надо меня коротко стричь.
  Цирюльница, симпатичная немолодая женщина, растерянно обернулась к Ниише, пытавшейся уследить за всем гаремом сразу. Та только махнула рукой:
  -- Не хочет -- не надо. Тогда просто подравняйте, чтобы гнездо у него на голове стало похоже на нормальную прическу.
  Это вернуло душевное равновесие и самому Акайо, и, видимо, цирюльнице. Во всяком случае, она отложила машинку и деловито защелкала ножницами. Акайо сначала вглядывался в зеркало, следя, как падают ему на плечи срезанные пряди -- наверняка совсем короткие на взгляд любого из здешних жителей, но для него все равно чрезмерные. В конце концов, прошлые свои волосы он отращивал с глубокого детства, и до сих пор с трудом мог понять, зачем здесь стригутся настолько часто.
  Однако надо было отдать должное цирюльнице -- после того, как она удовлетворенно кивнула и стряхнула с пелерины, прикрывавшей его плечи, последние срезанные пряди, волосы с одной стороны перестали лезть в глаза, а с другой -- не слишком укоротились. Сзади они уже вполне пристойно прикрывали шею.
  Однако не все решили сохранять имперские традиции.
  -- Посмотрите! Красиво, правда?
  Рюу довольно вертел головой, с одной стороны привычно длинноволосой, а с другой -- остриженной почти налысо. В коротком ежике волос змеился выбритый иероглиф его имени. Акайо, к которому во многом обращался вопрос, только сдержанно пожал плечами. Пожалуй, он не решился бы назвать красивым такое издевательство над своей прической, но Рюу оно странным образом шло. Так же,
   как Иоле шли короткие, едва ли в ноготь длинной, волосы.
  -- Да уж, -- фыркнула Нииша, наблюдавшая получившееся разнообразие, -- теперь вас можно хоть в форменные костюмы одевать, все равно не спутаешь. Поехали, горе мое, нашли время выделываться...
  Акайо невольно покраснел, будто это он, а не Рюу обзавелся столь оригинальной стрижкой. Нужно было подумать заранее -- он не помнил в институте никого с необычным внешним видом, да и Нииша с утра велела одеться в самые простые рубашки и брюки. Он мог бы проследить, чтобы никто не выдумывал небо знает что, он мог бы и сам согласиться на обычную здесь короткую стрижку... Впрочем, сожалеть о чем-либо все равно было поздно. Акайо еще раз оглядел остальных и отвернулся к окну.
  В конце концов, от них требовалось, чтобы они научились жить по здешним правилам. А наполовину обритая голова Рюу просто кричала всем встречным -- "чихать я хотел на свои прежние традиции, теперь я живу как вы".
  Наверное, с этой точки зрения его прическа была полезней, чем привычно длинные волосы самого Акайо.
  
  ***
  
  Несмотря на задержку, в зал, где должна была проходить защита, они явились одни из первых. Таари только мельком кивнула своему гарему, с головой поглощенная работой. На белой стене за ее спиной мелькали рисунки неведомых земель -- теперь Акайо знал, что это Праземля. Родина эндаалорцев была красивой и во многом похожей на Империю -- по крайней мере, некоторые ее части. Таари объясняла, что брала только фотографии тех мест, которые подходили по расположению, и иногда Акайо не мог понять, видит он изображения родных
  бамбуковых рощ, или же на экране мелькают места, давно исчезнувшие в катаклизме, который заставил эндаалорцев покинуть свою планету.
  -- А вот и знаменитый гарем нашей затворницы!
  Мужчина с такой тяжелой челюстью, что ею можно было колоть орехи,
   остановился у двери. Акайо прищурился -- ему не нравились ни интонации этого человека, ни как раздраженно поморщилась в ответ Таари. Однако она тут же взяла себя в руки, даже вежливо улыбнулась --
  привычно холодно и отстраненно, но не как гейша, чья холодность лишь часть игры, а как могла бы улыбнуться грозовая туча, нависшая над тем, кто посмел смеяться в лицо небесам.
  Нииша загнала Акайо и остальных к дальней стене,
  заставила сесть на длинные лавки, зачем-то прикрепленные к столам. Впрочем, отсюда было даже лучше видно -- ряды поднимались, как в театре, так что они оказались словно бы на балконе.
  Начали приходить гости, многие оказались смутно знакомы по тому единственному посещению института и по празднику Высадки.
  Коротко остриженная девушка даже махнула им рукой, Акайо припомнил -- она напомнила об ужине, когда Таари привела свой гарем в институт и они увлеклись работой. Сейчас то время казалось невообразимо далеким, размытым, но при этом удивительно четким в отдельных сценах -- словно миражи над водой, рожденные на границе дня и ночи.
  Таари откашлялась, разговоры в комнате стихли. Встала женщина, сидевшая на первом ряду.
  -- Рады видеть тебя, Таари Н"Дит, на соискании докторской степени.
  -- И я рада видеть вас, коллеги, и лично вас, доктор Л"Гури. Спасибо, что снова приняли на себя обязанности главы диссертационного совета. --
  Таари церемонно склонила голову. На миг замерла в этом крохотном подобии поклона, обвела взглядом всех сидящий перед ней. -- Как вы все знаете, я уже подавала эту работу на кандидатскую степень. Однако, по соглашению с доктором Л"Гури, мне было разрешено просить о докторской после исправления работы и соблюдении некоторых условий...
  -- Касающихся людей, чье благополучие обеспечивает кандидат, -- закончила за нее глава совета. --
  Надеюсь, теперь, несмотря на то, что ты все еще не имеешь рабочей группы и слуг, кроме уважаемой Б"Хатты, ты можешь продемонстрировать нам свой гарем в надлежащем состоянии?
  Таари отрывисто кивнула, подняла лицо к Акайо. Тот встал, зачарованный ее глазами, быстрей, чем она могла бы добиться, потянув за ошейник. Она улыбнулась уголками губ, и кровь мгновенно прилила к его щекам.
  Он слышал, как рядом вставали другие, как что-то говорила доктор Л"Гури, но в этот миг ничто не имело значения. Во всем мире были только глаза и улыбка Таари.
  Она отвела взгляд. Отвернулась к своему столу, рассеянно скользнула пальцами по планшету. Акайо, для которого каждое движение этих рук стало знакомым, вздрогнул в сладком предвкушении,
  будто теплая ладонь поглаживала не холодный металл во многих шагах от него, а его собственную обожженную плетью кожу.
  Его потянул за рукав опускающийся на лавку Иола. Акайо сел, понимая, что его лицо горит слишком красноречиво для всех находящихся в зале.
  Это было стыдно. Это было почти лестно -- особенно когда последним отвернулся мужчина с квадратной челюстью, и обиженное разочарование на его лице не смог бы прочесть лишь слепец.
  -- Что ж, формальную часть можно считать завершенной, -- подвела итог доктор Л"Гури. -- В таком случае позволю себе первой высказаться по сути работы, с которой все собравшиеся в этой аудитории наверняка ознакомились...
  Дальше Акайо понимал через два слова на третье, хотя был одним из тех, кто принимал в работе Таари непосредственное участие. Он помнил, как в последние дни перед защитой она часто ругалась на "птичий язык", на который приходится переводить весь текст, и теперь понимал, что она имела в виду.
  Он точно знал, о чем ее работа, но никогда не смог бы сказать это так длинно, запутанно и непонятно. Поэтому, перестав вслушиваться, начал внимательней смотреть на людей.
  Доктора Л"Гури, главу совета, он помнил еще с больницы. За прошедшее время она ничуть не изменилась, оставшись такой же сухой и строгой. Сейчас Акайо удивлялся, почему никогда не сравнивал ее с воинами, или даже с монахами -- она была похожа на них в точности.
  Вероятно, раньше ему просто не могли прийти в голову подобная мысль в отношении женщины.
  Однако и она сама, и все ее коллеги обоих полов больше всего походили на монахов... Или хотя бы на совсем юных послушников, которые еще не способны не бегать по монастырскому саду, но уже с пылом цитируют священные изречения.
  Тем временем доктор Л"Гури выдержала паузу, завершая свою речь, и передала слово:
  -- Спасибо за внимание. Кандидат Д"Аани, вы являетесь оппонентом соискательницы Н"Дит. Что вы можете сказать перед тем, как она представит нам свою работу?
  Акайо смотрел на Таари, увидел, на кого она перевела взгляд и замер в странном недоумении.
  С места поднимался мужчина с квадратной челюстью, и это было неправильно. Невозможно было сформулировать, почему, но неправильно. Этот человек относился к Таари не как к коллеге, а если Акайо правильно догадался об обязанностях оппонента, это было очень плохо. Тем временем Д"Аани заговорил:
  -- Для начала я рад, что вы меня пригласили, уважаемые коллеги. Как вы знаете, я, в соответствии с правилами защиты, работаю в НИИ СК, и в тонкостях религии хоть Праземли, хоть кайнской империи разбираюсь слабо. Однако некоторые выводы, следующие из работы Таари, напрямую касаются моей области. Возможно, я переоцениваю смелость этой работы, однако тем не менее должен сказать -- это принципиально невозможно. Думаю, вы все понимаете, о чем я говорю. Религии не могут быть идентичны в условиях практически бесконечного расстояния между местами, в которых они зародились.
  Акайо сидел, стиснув зубы. Речь этого оппонента была слишком похожа на подлый прием, словно тот, с кем свела судьба в додзе, подставил тебе подножку. И хочется позвать мастера, хочется сказать -- это нечестно! Я был лучше его! Я думал, он противник, а не враг...
  Но ты никогда не позовешь учителя. Ты даже никогда не скажешь, что проигрыш был несправедливым. Потому что это ты недооценил противника. Это ты привык считать друзьями, или, во всяком случае, союзниками, слишком многих. И если ты пожалуешься учителю, он хлопнет тебя палкой по спине и скажет, что это был хороший урок. Давно следовало его усвоить.
  Акайо смотрел на Эндаалор. Эндаалор говорил голосом Д"Аани.
  Его толкнули в плечо, заставив
  обернуться. Из-за спин сидящих рядом с ним Джиро и Тэкэры сердито смотрела Нииша.
  --
  А ну перестань делать такое лицо! Ваарт сволочь, да, у нас они тоже встречаются, но убивать его не надо. Пусть себе болтает. Таари все равно знает, что он не прав.
  Акайо кивнул. Внизу как раз заговорила Таари, холодно и ровно.
  -- Я не стану отвечать на заявление своего оппонента иначе, чем в своей работе. Надеюсь, теперь мне можно ее представить?
  -- Конечно, -- подтвердила Л"Гури. -- Мы слушаем.
  На белой стене появилась первая картина, Таари начала объяснения. К сожалению, сейчас, когда она перевела свою работу на научный язык, Акайо мало что понимал.
  Он мог только смотреть на рисунки и таблицы, следить за тем, как Таари изредка прерывается, отпивает глоток из стоящего на столе стакана. Думать.
  Она говорила, они стараются, чтобы личная заинтересованность не мешала науке. Смеялась, что теперь она куда более заинтересована в исследовании культуры кайнов, но, пожалуй, это не может считаться препятствием для работы.
  Как тогда они допустили, чтобы ее оппонентом стал такой человек? Видно же, что...
  Что?
  Акайо вдруг понял, что именно чувствует.
  Сдержал желание помотать головой -- невозможно! С чего бы ему ревновать к этому незнакомцу?
  Потому что тот знал Таари. Это чувствовалось -- знал. И не считал ее даже равной себе.
  Заныли ладони, Акайо разжал судорожно стиснутые кулаки. Обругал сам себя -- какие глупости его беспокоят, когда Таари сейчас защищает свою работу!
  -- У меня все. Спасибо за внимание.
  Он перевел дух, решив было, что все закончилось, но...
  -- А как насчет архитектуры? Их пагоды...
  -- Но у них же нет духов природы!
  -- У нас собрана целая коллекция легенд, у которых точно нет аналогов в...
  -- Вы оспариваете Высадку!
  Вопросы сыпались со всех сторон. Встала глава совета, потребовала:
  -- Коллеги, пожалуйста, спокойней. Задавайте вопросы по очереди и по делу. Все, косвенно касающееся темы работы, вы сможете обсудить во время фуршета. Доктор Т"Цуни, у тебя есть вопрос?
  -- Да, госпожа глава совета, -- вскочил со своего места взъерошенный старичок с удивительно молодым голосом. -- Таари, правильно ли я понимаю, что частично ты опираешься на недокументированные сведения?
  -- Да, -- кивнула та. -- На знания моего гарема.
  -- В таком случае, можешь ли ты предоставить конкретные протоколы бесед? Ведь в зависимости от формы вопросов ответы могут быть искажены!
  -- Конечно. Расшифровки записей находятся в приложении, номера с первого по восемьдесят седьмой.
  -- Спасибо, -- старичок сел, тут же уткнувшись в свой планшет. Видимо, искал указанные приложения.
  -- Кандидат К"Даат, -- глава совета передала право голоса следующему. Судя по количеству поднятых рук, желающих задать вопрос было очень много. Акайо часто не понимал смысла их слов, но все равно пытался хотя бы по тону угадать, все ли идет хорошо.
  Впрочем, тут и гадать не требовалось. Нет, не хорошо. У Таари в самом деле была необычная работа. Работа, которая меняла что-то настолько значимое, что даже эндаалорцы, который Акайо привык считать народом без ограничений в поиске истины, не могли принять ее.
  Но в конце концов вопросы иссякли.
  -- Во время фуршета каждый из членов совета примет решение о том, заслуживает ли твой доклад докторской степени, -- огласила регламент Л"Гури. -- Я прошу вас всех подойти к своей задаче разумно. Это в самом деле очень смелая, но и очень интересная работа.
  Люди потянулись к выходу. Некоторые останавливались возле Таари, о чем-то спрашивали, другие проходили мимо. Что-то сказал Д"Аани, Таари ответила улыбкой, больше похожей на оскал. Акайо встал, протиснулся мимо Тэкэры, Джиро и Нииши. Спустился вниз, прошёл сквозь толпу, не спешившую удаляться на фуршет. Донеслись снисходительные слова Д"Аани:
  -- Это разумно с твоей стороны, попытаться получить степень хотя бы за доклад о религии, раз уж ты ушла из связи...
  Таари молчала. Акайо не понимал, почему. Как она может позволять этому человеку принижать свою работу?
  Они стояли друг перед другом, и немой вопрос висел в воздухе между ними.
  Ответ Акайо понял, едва поймал ее взгляд. Это не были глаза его Таари, его госпожи. Она была... Испугана? Смущена? Будто само присутствие этого человека превращало ее в кого-то другого.
  Акайо шагнул в сторону, бесцеремонно заслоняя этого Д"Аани.
  -- Госпожа, -- с чуть большим почтением, чем он хотел бы позволять себе на публике, но иногда обстоятельства расставляют приоритеты лучше, чем ты сам, -- позвольте вас проводить.
  Она растерянно моргнула, улыбнулась -- все еще неуверенно, но с каждой секундой возвращаясь к той Таари, какой она была. Акайо склонил голову. Подал ей руку. Худые пальцы легли в ладонь, будто он приглашал ее на танец, как в старых эндаалорских фильмах.
  --
  Спасибо, Акайо, -- тихо поблагодарила она. Обернулась через плечо, уже выходя из толпы, -- Ваарт, мы можем продолжить эту увлекательную беседу в зале... Но будь осторожен. Ты в окружении культурологов, чью работу только что принизил. Мы, знаешь ли, страшны в гневе.
  Акайо не стал оборачиваться. Если ты уверен, что одолел врага, ты даже не подумаешь проверять это.
  Они прошли сквозь зал. На длинных столах стояло множество блюд, доктора, кандидаты и прочие слушатели с удовольствием угощались, одновременно громко переговариваясь, кто-то что-то набирал на планшетах.
  -- Я буду голосовать за тебя, -- отсалютовал бокалом старичок, который спрашивал о приложениях. -- Замечательная работа, просто замечательная!
  Таари вежливо поблагодарила, но поддерживать разговор не стала, прошла мимо. Чуть крепче сжала ладонь Акайо, придвинулась к нему, обожгла дыханием шею.
  --
  Я устала от них. Идем, пусть решают без меня. Все, что я могла, я сказала.
  Он только молча кивнул, сглотнул, впустую побеспокоив пересохшее горло. Таари улыбалась, скользя сквозь толпу, как хищная рыба меж карасей, успевая отвечать на вопросы и замечания оказавшихся рядом -- с каждым шагом все игривей и резче.
  Незаметных дверей в стене оказалось три. Одна уже была заперта, за второй скрывался общественный туалет. Таари фыркнула:
  -- Что ж, если не будет другого выбора...
  Акайо всерьез забеспокоился, не уверенный, что готов к такому повороту дел, но на его счастье последняя дверь гостеприимно распахнулась. Таари обернулась, блеснули шалые глаза. Худые пальцы вцепились в галстук,
   она приникла к нему всем телом, развернув спиной к двери. Втолкнула в темный проем. Акайо почти сразу налетел на
  край кровати, покорно упал, позволяя Таари подмять его под себя. Та смотрела ликующе, упершись ладонями в грудь.
  -- Руки, -- хрипло приказала она.
  Акайо поднял руки над головой, нащупал висящие на спинки кровати наручники. Таари защелкнула их на его запястьях. Закрылась дверь, отсекая все лишнее -- звуки голосов, запахи еды, резкий белый свет.
   Акайо прикрыл глаза, чтобы не вглядываться зря в темноту, вздрогнул, когда острые ногти скользнули по его ребрам.
  -- Хороший мальчик, -- она засмеялась над самым ухом, и он повернулся к ней, поймал ее губы своими. Мгновение Таари целовалась с ним почти как обычная девушка, затем резко отстранилась. Легонько хлопнула по щеке, сказала с многообещающей нежностью: -- Нахал...
  Скользнула пальцами по его губам, отпрянула якобы в ярости, когда он едва ощутимо прикусил их. Акайо улыбался и знал, что стоило бы спрятать эту улыбку -- таковы были правила игры. Он в них жертва, ему не следует проявлять инициативу и так откровенно предвкушать фальшивое наказание.
  Но ей надо было
   расслабиться
  . На самом деле
  расслабиться. Он знал, что их игры не всегда дают то, что ей действительно нужно, что иногда она от них только сильней устает. Поэтому сейчас нарушал правила, надеясь на более откровенный ответ.
  Он знал, что даже если
  всерьез разозлит ее, она не навредит ему. А то, что следы от плети могут не сходить дольше, чем пару дней... Что ж. Это не такая большая цена.
  Однако Таари вдруг сникла. Села на постель рядом, скользнула ладонью по его поднятым над головой рукам. Вздохнула.
  -- Ты сопротивляешься. Я сейчас не хочу тебя ломать, даже в игре. Не могу. Это вообще неправильно!
  -- Ты меня не сломаешь, -- растерянно ответил Акайо. В голове тут же взвились сомнения, вина, сочувствие... Он заставил себя остановиться. Догадки -- лишь отражения в кривом зеркале, они приходят не от того, от кого ты жаждешь получить ответ, а от тебя самого. Самовлюбленный вложит в чужие уста слова восхищения, пугливый -- осуждения, и оба наверняка ошибутся. Он спросил:
   
  -- Что я сделал не так?
  И тут же сам понял, что спросил неправильно. Не мог увидеть в темноте, но знал, что она печально улыбается, качает головой, отвечая:
  -- Ничего. Мне обычно нравится, когда ты так себя ведешь. Это вообще мое слабое место -- когда сопротивляются, мне тогда особенно сильно хочется
  проучить
   упрямца. Но сейчас... Это просто не вовремя. Я просто вспомнила некоторые вещи, -- и вдруг, прервавшись на середине фразы, спросила: --
  Я похожа на Ваарта?
  -- Нет.
  Таари молчала, и Акайо заставил себя задуматься. Если она спрашивала, значит, это было важно. Но что такого этот Ваарт сделал, что она решила, что может быть на него похожа? Тем более, что Акайо видел его всего несколько минут, и знал лишь то, что этот человек наслаждался, принижая чужие заслуги. Считал себя центром мира.
  --
  Нет, -- Акайо уверенно покачал головой. -- Ты на него не похожа, я уверен. Он нападал на тебя, хотя это было не по правилам. Ему просто захотелось, потому что ему доверили быть твоим оппонентом. И он сделал то, что захотел, не задумавшись. Ты другая. Мы были в твоих руках очень долго, слабые и растерянные, как слепые котята. Но ты ни разу не попыталась нас сломать. Тебе это даже в голову не приходило, пока Джиро не распял меня. И после ты держалась, пока я сам не пришел к тебе. Даже эту сессию я предложил сам, хотя тебе было очень нужно. Прости, если я сделал что-то, что тебе не понравилось, я...
  Она накрыла его рот ладонью.
  --
  Не извиняйся. Это мои проблемы, не твои. И мне нравится то, что ты делаешь. Не смей прекращать.
  Акайо почувствовал улыбку в ее голосе, снова чуть прикусил тонкие пальцы. Вторая ладонь тут же оказалась на его горле, надавила, заставив разжать зубы в бессильной попытке вдохнуть.
  Таари засмеялась. Отпустила его, погладила по груди сквозь рубашку.
   
  Акайо знал -- она хотела бы рвануть одежду так, чтобы пуговицы разлетелись по всей комнате. Потом он ползал бы по полу, собирая их, а она сидела бы на постели, покачивая ножкой и то и дело указывая, куда ему следует заглянуть.
  Но они были в крохотной комнатке в институте, и им еще нужно было узнать результаты голосования. Нельзя было портить одежду.
  Но можно было
  многое другое.
  
  ***
  
  Когда они вышли, в зале было намного тише, чем сразу после защиты. Акайо нашел глазами Джиро, затем остальных. Улыбнулся, услышав знакомые строчки: "Знает лишь время, сколько дорог мне пройти, чтоб счастья достичь" -- Юки все-таки читал стихи, но не здешние, а их родные, кайнские.
  Привычно почти неощутимо укололо -- раз уж говоришь, что родные, говори имперские. Свою родину ты называл так, а слово "кайн" придумали эндаалорцы.
  И когда ты так говоришь, ты, выходит, становишься одним из них. Тогда родина твоя -- больница в этом городе, а дом твой -- ее дом, белые стены, красная крыша. Скоро и вовсе забудешь, что у какого-то другого дома были такие же стены и такая же крыша...
  -- Таари, мы готовы объявить результат голосования.
  Акайо нашел глазами Л"Гури, протиснулся ближе. Она выглядела так официально, что могла даже не продолжать, но Таари держалась достойно, даже дерзко. Подошла, вскинула голову, как дикая лошадь.
  -- Я слушаю.
  На нее смотрели с сочувствием. К Акайо добрался сквозь толпу Иола, за ним стянулся остальной гарем.
  Тетсуи вцепился в ладонь, как ребенок, но тут же опомнился, сделал бесстрастное лицо.
  --
  По итогам общего голосования тебе отказано в докторской степени, -- сообщила уже очевидное Л"Гури. Пояснила, -- Диссертация не должна содержать так много непроверенных данных. Помимо сведений, поступивших от твоего гарема, ты пользовалась внутренним хранилищем. Большинство фотографий взято из него. Мы не можем...
  -- Но точных данных о Кайне нет, -- Таари возражала холодно и зло, как могла бы возражать гора, которую не сдвинешь, как ни бейся.
  -- К сожалению, это правда, -- кивнула Л"Гури. -- И в таких ограниченных условиях лучше выбирать темы, не столь плотно связанные с Кайном.
  -- То есть вы предлагаете просто закрыть глаза на наших соседей? -- уточнила Таари.
  Гора гудела, по снежной шапке ползли трещины, обещая лавину. -- Перестать изучать их, перестать искать связи с Праземлей?
  -- Связей нет, -- повысила голос Л"Гури.
  --
  Связи, -- Таари сжала кулаки, приглушила голос, заставляя прислушиваться к себе. -- есть. И я это докажу. Если у нас нет достоверных сведений и никто не стремится их достать -- я сама их найду.
  На миг повисла недоверчивая тишина. Пискнул Тетсуи, Акайо смущенно разжал пальцы -- он и не заметил, как стиснул его плечо.
  Она правда?..
  -- Таари, -- начала было Л"Гури и запнулась. Продолжила уже не столь уверенно: -- Таари, дорогая, ты точно хочешь туда поехать? Мы не сможем профинансировать такую экспедицию. У нас нет никаких контактов и даже просто достоверных сведений...
  -- Вот именно, -- фыркнула та. Глаза у нее горели, как путеводные звезды. -- Мне и не нужна ваша помощь. Машину, камеру и кайнскую одежду я сама себе обеспечу. Слава небу и правилам защиты диссертации, проводников у меня целых девять человек, а больше ничего и не нужно.
  -- Кое-что нужно, -- вмешался кто-то из толпы. -- Как ты будешь камеру заряжать? Вряд ли в империи можно найти розетки.
  -- Можно взять аккумулятор на распаде, -- отозвался смутно знакомый голос.
  -- И мало того, что нафонить на весь Кайн, так еще и небо знает где прятать эту дуру? -- возмутилась Таари. Видимо, в отличии от Акайо, она прекрасно понимала, о чем идет речь. -- Это же килограммов пять, не меньше!
  -- Именно, -- вдруг поддержала Л"Гури. -- Проще на химическом...
  -- Ты уверена, -- без малейшего почтения прервали ее из толпы, -- что они найдут крахмалосодержащие растения в нужном количестве?
  -- А ты, -- насмешливо выкрикнул кто-то из дальнего угла, -- небось хочешь предложить солярные?
  -- Конечно! -- удивительно невысокий мужчина протолкался в центр, к Таари. Он не мог видеть своих собеседников, но его это, похоже, ничуть не смущало. -- Не забывайте, куда они идут. В империи зимой как раз солнечный сезон, это сейчас там льет как из ведра.
  -- Угу, вопрос только, сколько продлится экспедиция, -- буркнул знакомый низкий голос. Акайо развернулся, пытаясь найти в толпе Ваарта, но тот затерялся среди похожих светлых макушек.
  -- Ну не больше трех месяцев же! -- возмутился коротышка.
  -- Может, и больше, -- возразила Таари, до того молча слушавшая чужую перебранку. -- Тогда я сделаю проще. Возьму солярные и химические сразу, и договорюсь с Маани из СК -- пусть устроит заброски по ходу маршрута.
  -- Да, -- засмеялся кто-то, -- Маани ради такого дела хоть лично в империю полезет. Главное скажи, что там его будет ждать твой благодарный взгляд!
  -- Не дождется, -- огрызнулась Таари, не столько смущенная, сколько раздраженная намеком на чужую влюбленность.
  --
  Послушай, -- Л"Гури смущенно запнулась, но все же договорила, -- раз ты все равно туда едешь... Может, достанешь данные по их кулинарии? Я, конечно, много местных опросила, но...
  -- Но тебе нужна кухня Кайна, а не ее подобие, -- понимающе кивнула Таари. -- Ладно. Но ты понимаешь -- данные я тебе привезу небо знает когда. А может, не привезу вовсе.
  -- Кстати, вот вопрос передачи данных тоже надо бы организовать, -- в центр протолкалась рыжая девушка. -- Хотя бы через спутники.
  Канал будет так себе, но все лучше, чем никакого! Я устрою, заеду тогда через неделю, привезу передатчики. Ты же в институте так и не появляешься?
  -- Да, -- улыбнулась Таари. -- Спасибо, Риико. Но ты же не просто так собираешься на меня детали тратить? Что привезти?
  Рыжая покраснела так, что щеки стали почти такого же цвета, как волосы. Отмахнулась неловко:
  -- Да ничего... Ну, разве что фотографии. Просто, домов там, храмов...
  -- Храмов, -- вскинулся кто-то в толпе. -- Обязательно сделай снимки храмов! Если изнутри, то вообще цены тебе не будет!
  Таари рассмеялась, отвечая. Акайо смотрел, как она говорила со всеми, будто светясь изнутри, и думал -- это хорошо. Все хорошо. Жизнь складывалась в какую-то невероятную мозаику, как рисунок черно-белыми клеточками -- до самого конца не ясно, что ты делаешь и зачем, но когда работа закончена, становится видна красота картины.
  Таари нашла его взглядом в толпе, улыбнулась -- только ему, не спрашивая и не извиняясь, а словно говоря: "Так вышло". Он кивнул.
  Он представить не мог, что вернется в Империю так -- в составе научной экспедиции, которую устроила женщина, которой он принадлежал.
  
  ***
  
  -- Завтра поедем в музей, -- сообщила Таари, захлопывая дверь машины. -- Фух,
  такое ощущение, что уже весь институт знает, куда мы собираемся! Ладно, большую часть данных я все равно по ходу дела достану, и для Риико надо будет сделать снимки. Остальное как получится.
  -- Правильно, -- одобрила Нииша. Ей явно не нравилась не то сама идея экспедиции, не то энтузиазм, с которым их забросали просьбами.
  Таари только мельком глянула на свою управляющую, фыркнула.
  -- Ну да, мои нынешние коллеги все такие. Это же ГИСПТ, а не СК. Класть голову в пасть кайнам им страшно, а данные получить хочется.
  -- Что такое СК? -- тихо спросил Акайо. Склонил голову, понимая, что нарушает правила, но судя по тому, что он слышал, если все пойдет по плану, в ближайшее время им всем придется нарушать правила. Ведь если Таари сказала, что у нее целых девять проводников, вряд ли она передумает и оставит их здесь. А там они все равно не смогут вести себя так, как положено гарему.
  -- НИИ СК, -- уточнила Таари. Кажется, она даже не удивилась вопросу. -- Научно-исследовательский институт связи и конструкций. Я там училась, разрабатывала тему контакта с Праземлей.
  Дура была.
   
  Там все делятся на идеалистов и практиков: первые чертят космические корабли, которые мы никогда не соберем, потому что не из чего, вторые совершенствуют щиты, парализаторы, ошейники... Да хоть холодильники. Так себе дело для ученого.
  Тряхнув головой, крутанула руль
  так, что Акайо, не успев схватиться за ручку под потолком,
  скатился с сидения под ноги остальным.
  -- Таари, -- неодобрительно окликнула хозяйку Нииша. Та чуть притормозила, обернулась на миг. Снова обратила взгляд на дорогу. Помедлила.
  -- Извини. -- И продолжила рассказ об СК так, словно вовсе не прерывалась, -- В общем, понятно, что я оттуда ушла, едва диплом написала. С третьего курса пыталась наскрести хоть примерные координаты, но перед дипломом поняла, что так я университет не закончу. И без того на мои курсовые сквозь пальцы смотрели, особенно... А, не важно. В общем, написала чушь про спутники, получила свою бумажку с отличием. Может, мою чушь даже применяют, не знаю, не интересовалась, потому что в тот же день сбежала в ГИСПТ. Может, мои нынешние коллеги и не самые смелые люди в Эндаалоре, но тут хоть какие-то перспективы есть. Жаль, что их трусость распространяется и на новые идеи.
  -- Новые? -- тихо переспросил Акайо, когда стало понятно, что Таари продолжать не собирается.
  Она отрывисто кивнула.
  -- Я тебе уже говорила.
  Если моя теория подтвердится, о ней все узнают. А пока, если ты не видишь ее в моей диссертации, значит, ты не готов о ней думать.
  Он молча опустил голову, принимая ее ответ.
  -- Зачем нам в музей? -- подал голос Иола. -- Мы можем рассказать...
  -- А сшить? -- перебила его Тэкэра. В новом облике и с женским именем она стала куда смелей, чем был Шоичи. -- Нам нужны костюмы, а не их описания. Настоящие, которые надеть можно.
  -- Именно, -- улыбнулась Таари. -- Так что готовьтесь. В ближайшие дни у нас будет очень много дел.
  

  Глава 8

  То, что музей расположен в каком-то необычном здании, Акайо, единственный, кого Таари взяла с собой, понял еще по дороге. Вроде бы они не покидали город, во всяком случае, дома не становились постепенно реже и ниже, и деревья не появлялись, но вдруг, будто прямо посреди жилого района, стало пусто.
  Машина зарычала сердитым зверем, преодолевая крутой холм, покатила дальше по черной земле, не похожей на нормальное дорожное покрытие. Акайо, впервые со времени памятной поездки с Лааши сидящий на переднем сидении, оглянулся и несколько секунд смотрел, как удаляется город, растворяясь в легкой пыли, взлетающей из-под машины.
  -- Мы едем по пеплу? -- неуверенно спросил Акайо, снова садясь прямо, и замер. Струдом заставил себя закрыть рот, но стереть с лица выражение детского изумления так и не сумел.
  Перед ними вздымалось огромное круглое здание, темное, словно обгорелое, местами ржавое, но макушка его все еще блестела на солнце. За шаром возвышалось несколько похожих сооружений поменьше.
  Акайо сморгнул, пытаясь понять, где видел подобное, но Таари не дала ему времени вспомнить самому.
  --
  Это место Высадки. Музей сделали из наших кораблей, даже землю и копоть убирать не стали. После дождя здесь лучше пешком не ходить, утонешь в грязи.
  Акайо снова оглянулся, пытаясь прикинуть, сколько бы пришлось идти пешком не от дома даже, хотя бы от земляного вала, окружавшего выжженную площадку. Выходило не так уж далеко для солдата, привыкшего мерить свою страну дневными переходами, но очень много для эндаалорцев. Неужели кто-то все-таки ходит сюда пешком?
  Таари, догадавшись о причинах его недоверчивого молчания, рассмеялась.
  -- Сюда даже из ближайших домов на машинах приезжают, но между корпусами все-таки проще ходить своими ногами. Хотя вообще так хранить свои достижения -- глупость. Если сухо, пеплом надышишся, если влажно, весь в грязи будешь.
  Акайо промолчал. Ему нравилось то, как здесь почитали предков и казалось, что сделать музеями корабли, в которых эндаалорцы прибыли на планету, правильно и красиво. Как сохранить сломанный меч погибшего деда, уже не могущий служить оружием, но ставший напоминанием о его доблести.
  Таари остановила машину у крутого ската, ведущего к дверям.
  -- Пошли, найдем нашу провожатую и прогуляемся.
  Однако искать никого не пришлось, их уже ждали у дверей. Провожатой оказалась старуха, круглая, как сам музей, но едва достающая Таари до плеча, кажущаяся совсем крохотной на фоне величественного корабля.
  -- Добрались наконец-то! Таари, детка, как ты изменилась! Я всегда говорила, что СК -- это не то, что нужно такому живому уму, как твой. О, и мальчика завела! Настоящий кайн, да? Конечно, ты у нас вся в отца!
  Таари покраснела, Акайо, мало что понявший из монолога, вежливо поклонился старухе -- и как старшей, и как той, которая давно знала его хозяйку. Та, разглядев наконец ошейник, всплеснула руками.
  -- Ну надо же! Раб. Таари, ты все-таки завела гарем?
  -- Да, для диссертации. Вы же знаете, бабушка П"Ратта, без тех, кто зависит от соискателя...
  -- Знаю, знаю! Я еще в свое время
  кандидатскую хотела защитить на тему того, как это мы до сих пор живем по корабельным правилам. Так и сижу с тех пор
  дура дурой
  , без степени.
  И рассмеялась, будто не было на свете ничего более веселого, чем
  не защищенная
   диссертация.
  Таари натянуто улыбнулась в ответ, тепло и печально -- она тоже только что не защитилась, и не видела в этом ничего смешного. Акайо опустил взгляд. Он мог понять оба чувства, потому что еще помнил, как больно было проигрывать. Как страшно даже не умереть, а очнуться под белым потолком и понять, что все было зря. Но в то же время сейчас, спустя столько времени, он мог лишь удивленно качать головой, вспоминая, каким был тогда. Сегодня то желание умереть казалось глупым, а мысль о том, что с проигрышем и пленом кончилась его жизнь, выглядела абсурдно.
  Наверное, еще через десять или двадцать лет он сможет смеяться над той неудавшейся осадой, как П"Ратта смеется над своей защитой. Потому что она знает, к чему это привело, и ей странно даже думать, что могло быть иначе.
  П"Ратта тем временем протянула мягкую коричневую ладонь, будто собираясь погладить Таари по голове, но вместо этого вдруг дернула за неубранную в прическу прядь.
  -- А ну не раскисай! Вот дело сделаешь, и тогда хоть рыдай,
  хоть мальчику своему показывай, как прекрасны и страшны нервные эндаалорки. Идемте уже, нечего на пороге время тратить. И так нам, чувствую, дня не хватит.
  Она провела их через огромный зал, где потолок, терявшийся где-то в вышине, перечеркивали
  мосты
  , трубы и еще множество непонятных конструкций. Стройными рядами стояли витрины, Акайо с трудом удерживался, чтобы не вертеть головой --
  какие-то огромные костюмы, непонятные то ли детали, то ли машины, экраны, на которых собирались и разбирались корабли.
  П"Ратта шла быстро и наглядеться он не успел. Мелькали перед глазами осколки мира, из которого вырос Эндаалор, складывались, как стеклышки в калейдоскопе -- вроде бы случайно,
  но итог прекрасен и гармоничен.
  Они пересекли один зал, другой, спустились по узкой лестнице.
  -- Моя сокровищница, -- довольно сообщила П"Ратта, распахивая дверь. Таари вошла первой, Акайо, повинуясь улыбке старухи, последовал за ней.
  Замер. Медленно подошел к одной из витрин, коснулся пальцами стекла. Вчитался в уже давно привычные буквы. Нахмурился.
  -- Это не просто парадный, это свадебный пояс. И женский, а не мужской.
  Захихикала П"Ратта, сказала -- тут все с ошибками, не надейся, что мы вас так хорошо знаем. Вот Таари вернется, тогда...
  Акайо почти не слушал. Он смотрел на знакомые с детства одежды, чашки, сандалии, и не мог понять, что чувствует. Было больно, было обидно -- здесь живет столько кайнов, почему никто не исправил ошибки в описаниях? Почему вообще эти вещи хранятся в музее, сделанном из корабля, словно их империю тоже привезли сюда эндаалорцы?
   Это было неправильно.
  Это было слишком похоже на неуважение.
  Впрочем, они имели на него право. Акайо с горьким удивлением подумал, что не понимает, каким образом империя вообще еще существует. По всем признакам выходило, что Эндаалор легко мог завоевать все их земли. Здесь с легкостью отбились от армии, которую он привел, взяли в плен почти две трети имперских солдат и не потеряли, кажется, ни одного эндаалорца. Это было все равно что драться со стеной -- или даже со
  сладким киселем, затягивающим внутрь любого, кто его коснется.
  Но тогда почему?..
  Акайо вспомнил растерянного врача, нервно протирающего очки. Тому было искренне жаль солдат, которые все-таки умерли.
  Тогда свобода империи -- результат милосердия Эндаалора?..
  Он сглотнул. Моргнул, отводя взгляд от свадебного пояса, на который смотрел все это время. Одернул себя, подумал
  нарочито спокойно: "Ты еще в квартире у Лааши понял, что вы для них -- зверята, по глупости вредящие сами себе. Так что такого нового ты узнал? Почему стоишь каменным истуканом?"
  Спросил -- и ответил.
  Просто тогда он был в отчаянии. Он был зол и напуган. Позже он был уверен, что ошибался,
  что на самом деле к ним относятся иначе. Хотя бы просто никак, как к людям, с которыми у здешних обитателей нет ничего общего. Глядя на Таари, невозможно было в это не поверить.
  А оказалось...
  Акайо коротко мотнул головой, представил мысленную библиотеку. Тут же стало спокойней. Здесь лежали свитки с записями о том, что такое рабы для эндаалорцев, об их культуре, об их манерах. В них ничего не изменилось. Просто не стоило считать весь Эндаалор небесным садом. Тогда и разочаровываться бы не пришлось.
  Решив так, он наконец смог отвернуться от витрины, обратить взгляд на Таари и
  П"Ратту, которая как раз заваривала чай. Акайо с удивлением понял, что не видит ошибок в церемонии.
  П"Ратта заметила его внимание, засмеялась. Кажется, она смеялась почти всегда.
  -- Что, не ожидал, что кто-то в Эндаалоре умеет прилично делать чай? Ты же тут все-таки не единственный кайн! А я хоть и не могу самовольно исправить все ошибки в надписях без задокументированных подтверждений, но запретить мне толково варить чай никто не может. В конце концов, это было бы невежливо по отношению к Сакуре.
  -- Спасибо, -- улыбнулась Таари. -- Маме было бы приятно знать, что вы все еще завариваете чай так, как она показывала. Акайо, садись рядом со мной.
  Он послушно подошел, опустился на пол возле ее кресла. П"Ратта фыркнула, Акайо даже не стал поднимать глаза. Вместо него пояснила Таари:
  -- Ему так удобней, -- запустила пальцы ему в волосы, чуть сжала на затылке, еще не вынуждая откинуть голову, но уже заставляя невольно напрягать шею... Отпустила. Глубоко вдохнула, успокаиваясь. Засмеялась. --
  Ну все, отмирай давай. У нас все-таки дела.
  Он опустил взгляд, взял поданную старушкой чашку. По спине пробегали мурашки от близости знакомой, приятной, но все равно пугающей беспомощности.
  -- Хороший мальчик, -- тепло похвалила П"Ратта. -- Вы с ним друг друга стоите -- он будто бы не для того садится на пол, ты будто бы не для того ему ладонь на голову кладешь. Ты не думала?..
  -- Да, -- Таари быстро кивнула. -- Просто не сейчас. Я все-таки надеюсь защитить диссертацию.
  -- Ну как знаешь, -- немного разочарованно вздохнула П"Ратта. -- Ладно, давайте правда про дело. Тебе нужно десять костюмов, да? Один женский, девять мужских, я правильно поняла? Давай тогда хотя бы для женского с тебя мерки снимем, объяснять будет проще.
  -- Не совсем так, -- улыбнулась Таари. -- Для меня один из мужских, женский для Тэкеры. У меня, понимаете ли, среди девяти купленных рабов много сюрпризов оказалось.
  В том числе трансгендер.
  -- Бедная девочка! -- ужаснулась П"Ратта. Похоже, для нее вопроса, в каком роде говорить о человеке, который все еще биологически остается мужчиной, но считает себя женщиной, не возникало. -- Как она в Кайне выживала? Еще и солдатом небось была, кошмар какой. Железная выдержка у бедняжки. Но вот с костюмом будут проблемы, вряд ли она сейчас выглядит так, как можно выглядеть в женском кимоно...
  -- Да нет, у нее вполне женственная внешность. Потом она и оперироваться хочет, а пока пьет гормоны. К отправлению вряд ли кто-то заподозрит в ней биологического мужчину.
  Акайо слушал, дополнял недописанный в свое время свиток и отчаянно пытался уместить все это в голове -- не факты даже, отношение. То, что он должен был повторять себе каждый раз, глядя на Тэкэру, то, к чему так и не привык Джиро, для этих женщин было нормой.
  Это было... Пожалуй, красиво. То, насколько уважительно здесь относились к тому, кем человек сам себя чувствует, кем себя считает.
  На этом фоне появилась странная мысль -- а есть ли у Эндаалора армия? И если есть, то, выходит, здесь взрослые, сами за себя решающие люди просто выбирают это? Не потому,
   
  что это долг и традиция, а потому,
   что это их собственное желание?
  Акайо смотрел на чай, колышущийся в крохотной чашке в его руках. На поверхности отражалось привычно спокойное, без следа внутренних терзаний, лицо.
  Интересно, каким бы он был, если бы родился в Эндаалоре?
  Он вздохнул, опустошил чашку несколькими долгими глотками. Успел оценить -- чай очень хороший, лучше, чем покупала Нииша. Жаль такой напиток пить так быстро. Зато удалось выбросить из головы
  бессмысленные размышления.
  Он был тем, кем был. Это была его жизнь, и это было хорошо. Во всяком случае, правильно.
  -- Смотри, выкроек у меня
  немного, и в основном мужские, -- озабоченно говорила тем временем П'Ратта. -- Мало кто занимался, сама понимаешь, народ больше собой увлечен или в лучшем случае Праземлей. У нас и выставка-то раз в десять меньше, чем могла бы получиться, если бы кто-то взялся разобрать запасники. Меня одной для этого совершенно недостаточно.
  -- А может ты нам вместо выкроек что-нибудь из запасников дашь? -- предложила Таари.
  П'Ратта, к удивлению Акайо, не отказала, а рассмеялась.
  -- Умеешь ты уговаривать! Ладно, почему нет, там многому даже номера не присвоены. Но ты все-таки постарайся вернуть эти тряпки и порадуй меня положенным запросом. Я, конечно, признанный эксперт по кайнам, мне и не такую пропажу простят, но все-таки не хотелось бы расстраивать О'Лвани. Он, знаешь ли, даже улыбнулся, когда нам все эти сокровища привезли.
  -- Ради него я постараюсь не только одежду вернуть, но и самой из Империи вернуться, -- притворно серьезно отозвалась Таари. -- Нельзя такие редкие вещи, как улыбка дяди О'Лвани, пропускать.
  -- Ну не такая это уже редкость, на самом деле. Ты же его лет пять не видела, да, девочка? Все-таки замечательная из тебя вышла затворница, знала бы -- поспорила бы с Авани хоть на пару кредитов. Она-то думала, ты быстро в институт вернешься -- всю жизнь же среди людей была, мало кто может работать дома. А ты...
  Акайо слушал, как они обсуждают вперемешку общих знакомых, экспедицию, покрой костюмов и
  цены на планшеты, постепенно теряя нить разговора. В конце концов смирился, разложил по полочкам полученную информацию. Поморщился. Представил, как вытаскивает из сердца застрявшую в нем иглу, выкинул щелчком на дальние пределы самого себя, жалея только, что не может избавиться от нее насовсем.
  Все-таки ему очень хотелось, чтобы Эндаалор был чуть-чуть более идеальным. Если уж они ко всем относятся с таким уважением -- почему не сделать то же самое для Империи? Да, наверное, и сам Акайо,
   
  и все его соплеменники были в глазах
   эндаалорцев дикарями, но если уж они не стали переделывать их всех -- можно же относиться хоть чуть серьезней.
  Спустя несколько часов, когда Акайо с удивлением понял, что отвык сидеть на пятках, П'Ратта всполошилась:
  -- Вам идти давно пора! Ну мы и засиделись, наверняка заперли уже все. Ай, ладно, охрана меня знает, пропустит.
  Когда они поднялись по лестнице, огромные залы в самом деле оказались темными и пустыми. Не горели экраны, только сияли фонарями витрины. Акайо пожалел, что у него снова нет времени изучить хотя бы часть лежащих здесь предметов. Подумал вдруг -- а ведь мог попросить. Он не был нужен во время разговора, его, скорее всего, отпустили бы бродить по музею.
  Это было новое ощущение. Запоздалое, но полезное, даже если он никогда не сможет вернуться сюда.
  -- И не вздумайте использовать машины! -- напутствовала П'Ратта, до того подробно рассказывавшая, какие именно ткани им нужны и где их купить. -- Кайны шьют только вручную, вот такусенькими стежками. У тебя же не только этот мальчик, а целый гарем? Вот и обеспечь их работой. Они же трудолюбивые, как муравьи.
  Акайо не смог быстро решить, нравится ли ему такое сравнение, и решил отложить эту мысль на потом. Она не имела большого значения, а вот необходимость шить...
  -- Не умеешь? -- спросила Таари, когда они уже ехали домой.
  Он покачал головой.
  -- Умею, но не так, как показывали в музее. Проще. Когда рвется форма, важно сделать ее целой. Не обязательно для этого использовать "вот такусенькие" стежки.
  Таари рассмеялась. Акайо смотрел, удивленный, как она хохочет, жмурясь и смахивая наворачивающиеся слезы, как бросает на него короткие взгляды и снова заливается смехом, как утопающий захлебывается водой. Это было страшно.
  -- Прости, -- выдохнула наконец она. Сунула руку в сумочку, попыталась вслепую нащупать пачку бумаги, которую здесь использовали вместо платков. Не нашла, раздраженно передала сумку ему. -- Найди салфетки, пожалуйста.
  Он нашел. Отлепил прозрачный край, протянул ей один. Отвернулся, пока она приводила себя в порядок -- не потому,
   
  что не хотел смотреть, а потому,
   что ей это было неприятно. Он чувствовал ее смущение, как собственное.
  -- Я очень устала, -- сказала вдруг Таари. -- И от людей, и от ожидания, и вообще от всего. Даже от самой себя.
  Акайо обернулся к ней, посмотрел на профиль, подсвеченный уличными фонарями. По ее лицу вовсе нельзя было сказать, что она только что плакала и признавалась в таких странных мыслях.
  Таари только искоса глянула на него, улыбнулась уголком губ.
  -- Что, думал, я совсем железная? Стальная, как ваши катаны?
  -- Нет, -- он опустил глаза. Он прекрасно знал, что железных людей не бывает
  .
  Даже если кто-то кажется несгибаемым, внутри он может быть совсем иным. Не так давно он ощутил эту разницу на себе. Но...
  --
  Думал, -- уверенно повторила Таари. -- Ты правда похож на нас, знаешь? Типом мышления. Разумом понимаешь очень многое, но все равно часто думаешь глупости.
  Помолчали. За окном витрины сменились темными окнами, а затем -- деревьями. Показался впереди знакомый забор, Таари нажала кнопку на потолке машины. Ворота открылись.
  Когда-то Акайо посчитал бы это чудом, а сейчас вещи, которые сами делают то, что от них требуется, стали почти обыденностью.
  Ему будет легко отвыкнуть от них в путешествии. А Таари?
  Она тем временем успела подъехать к дому, вышла, хлопнув дверью, пошла к главному входу. Акайо, выбравшись из машины, замер, не уверенный, что нужно делать. Она увлеклась какой-то мыслью, и ее не стоит отвлекать? Или она уверена, что он последует за ней без всяких указаний?
  Долго колебаться не пришлось -- Таари обернулась на пороге, окликнула раздраженно:
  -- Что ты стоишь? Идем.
  Он поспешил за ней. Прошел через прихожую, все еще почти пустую. Зимой тут, наверное, будут висеть теплые вещи, но они этого не увидят. Во всяком случае, не в этом году.
  Таари уверенно поднялась в свою спальню, распахнула маленькую дверь в углу. Акайо, поколебавшись, заглянул.
  Он будто оказался в огромном платяном шкафу. Целая комната была заставлена вешалками, вместо полок тут и там висели странные конструкции, вроде бы тряпичные, но достаточно жесткие, чтобы держать форму. Таари в дальнем углу перебирала коробки: заглядывала в каждую, отставляла в стороны, так что ровные стопки, стоявшие вдоль стены, быстро превращались в хаотические баррикады.
  -- Помогай давай, -- потребовала она. -- Кимоно ты же узнаешь, если увидишь в упаковке? Вот и ищи.
  Акайо осторожно перебрался через уже разворошенные ящики, отошел к дальней стене. Отставил сразу несколько коробок -- слишком маленькие, в них кимоно не поместилось бы. Заглянул в одну, в другую, развернул бумагу в третьей. Наткнулся на что-то странное --
  кожаное и жесткое, похожее на обувь, но почему-то очень высокое, наверное, даже выше колена.
  Фыркнула Таари, заметившая его недоумение.
  -- Это ботфорты. Красивые, но ноги натирают ужасно и машиной управлять в них неудобно. Отложи, пригодятся.
  Акайо отставил в сторону коробку, догадываясь, при каких условиях Таари может
  пригодиться
   эта обувь. Заставил себя выбросить из головы ее образ в этих ботфортах,
  перестать думать о тонкой шпильке, о гладкой черной коже...
  Не время!
  Телу на уместность реакций было наплевать, но Акайо мог его игнорировать. К тому же новые находки были интересны и очень помогали, привлекая внимание, заставляя думать о том, что давно замечал, но ни разу не формулировал, даже в магазине, где им купили так много разноцветной одежды. Он открывал коробки, находил то солнечно-желтую шляпу, то огненно-красную сумку, то сандалии, ремни которых были украшены ракушками. Он видел такие вещи на людях в городе, но впервые мог прикоснуться к ним, почувствовать бархатистые и гладкие ткани, почти с удивлением обнаружить, что
  даже самые яркие цвета не оставляют следов на пальцах. У Таари все-таки был куда более сдержанный вкус, а здесь все было цветным.
  Для Акайо, большую часть жизни знавшего, что он никогда не сможет носить крашеную одежду, это было странно.
  В империи цвета значили многое -- принадлежность роду, богатство, личное положение. Здесь же они были просто чем-то, приятным глазу. Здесь любой мог носить хоть золотые одежды, и
  никто не обвинил бы его
  в том, что он носит цвет императорской семьи
  . "Разве что в отсутствии вкуса",
   -- вдруг мысленно добавил Акайо и улыбнулся. Кажется, он научился понимать, что здесь считается красивым.
  -- Нашла, -- прошептала Таари с таким благоговением, что Акайо сначала удивился, но, обернувшись, сам забыл, как дышать.
  Из простой коробки, из вороха тонкой шуршащей бумаги поднималось подлинное чудо. Белоснежный шелк, расшитый облаками, журавлями и ветвями сакуры, алая, цвета крови подкладка -- кимоно струилось в руках Таари, как живое существо, давно позабытое и скучавшее в одиночестве.
  -- Свадебное, -- выдохнул он, когда из коробки выскользнул, развернулся полукругом тонкий тяжелый валик на краю подола. Таари посмотрела вопросительно,
   и Акайо, тоже наконец придя в себя от нахлынувшего восторга, указал на красный полумесяц. -- Такие пришивают только на свадебные кимоно. Чтобы юбка идеально скользила по полу, даже если невеста не очень хорошо умеет ходить в парадных одеждах.
  --
  Думаю, Тэкэра тоже не умеет ходить в парадных одеждах, -- улыбнулась Таари, рассеянно гладя шелк. -- Но свадебные кимоно ведь не носят просто так? Значит, мы не будем его брать. Просто сошьем на его основе новые, без этого хвоста.
  -- Нельзя шить такие яркие, -- предупредил Акайо. -- Лучше одноцветные.
  -- Да, я знаю. Завтра получим все, что П'Ратта обещала прислать, и закажу ткань, -- она замолчала, странно потерянная. Тихо велела: -- Уже поздно. Иди спать, Акайо.
  Он поклонился, прощаясь, вышел. Осторожно притворил дверь.
  Он понимал -- это было кимоно матери Таари. Женщины, которую звали Сакура. Кайны, которую упоминала смешливая старушка П'Ратта.
  Как она сюда попала? Какой она была? Почему умерла, здесь ведь лечат любые раны... Но, наверное, не любые болезни.
  Хотелось вернуться. Хотелось обнять Таари и просто молчать рядом, надеясь, что она расскажет, отчего смотрит на белый шелк с такой страшной, горькой нежностью.
  Но нужно ли это Таари?
  Он не знал.
  
  ***
  
  На следующее утро на пороге гарема обнаружилась огромная коробка.
  Акайо встал далеко не первым, но посылка все еще стояла закрытой, хотя записка "Приведите это в порядок" явно относилась ко всем. Множественное число в эндаалорском письменном уже даже Джиро с единственным не путал.
  Сначала, с некоторым удивлением выслушав сбивчивое объяснение Юки, Акайо с тоской подумал, что опять оказался тем, кто должен принимать решения за всех. Однако, присмотревшись к коробке повнимательней,
  понял, что ему скорее торжественно вручили проблему, чем сомнительный повод для гордости. Она заключалась в том простом факте, что коробку запечатали прочной липкой лентой, как обычно здесь делали, а в комнатах гарема до сих пор не было ничего острого. Разве что в комнату для сессий пробраться по примеру Джиро. Или...
  -- Тэкэра, ты не могла бы помочь?
  Она подошла, присела рядом, скользнула острым ногтем по прозрачной ленте. Та не поддалась, Акайо вздохнул, собираясь поблагодарить и признать, что все-таки переоценил возможности женского маникюра, но Тэкэра сдаваться не собиралась. Покрутила коробку так и эдак, нашла, где кончается лента. С трудом, но все-таки подцепила край, с довольным возгласом оторвала вместе кусками коробки, которая, по сути, представляла собой прессованную бумагу. Акайо улыбнулся:
  -- Спасибо, без тебя я бы...
  И осекся. Осторожно откинул крышку, коснулся темно-синей ткани, серебряного шитья. Сжал пальцы, позволяя грубым волокнам врезаться в ладонь.
  Единственная оформившаяся мысль, "
  Так вот куда они дели нашу одежду", пронеслась сквозь разум шальным фейерверком. Взорвалась, ослепив. Оставила после себя темноту. Музейные кладовые. Где-то там, наверное, лежал и его меч.
  Акайо медленно встал, не выпуская из рук находку, и та развернулась, открыв рваную дыру на животе. На миг он почти поверил, что видит кровь, но нет. Они все-таки постирали свои трофеи.
  "Таари не могла знать, что именно прислала П"Ратта, -- отстраненно подумал Акайо. -- Иначе она бы не стала просить нас это разобрать. А та могла не догадаться, чьи это вещи..."
  Не могла. Да даже если бы это и не была его собственная одежда -- он бы точно так же стоял, глядя невидяще на костюм Харуи, или Тетсуи, или любого из тысяч своих солдат.
  Тогда зачем?..
  --
  Это логично, -- тихо сказал он вслух. -- Ей просто нечего было прислать. Вся кайнская одежда, которая у них есть -- военные трофеи. Мы же не торгуем.
  Глупо. Может, Эндаалор в самом деле ничего не мог выиграть от такой торговли, а вот империя -- более чем. "Если бы мы все видели дальше собственного носа, -- с неожиданным раздражением подумал Акайо. -- В том числе я сам. Экспедиция впереди, из нее вернуться надо, а для начала -- хотя бы в нее уйти". Для этого надо было не смотреть неподвижно на тряпки, ставшие свидетелями его самой большой глупости, а радоваться, что у них есть хорошие примеры, по которым можно шить. Не военную форму, конечно, но повседневные одежды отличались в основном цветом и отсутствием нашивок.
  И этой, дыра ее побери, вышивки-инструкции для неумелых самоубийц.
  Он уронил куртку рядом с ящиком, наклонился, выловил из него штаны. Кажется, тоже его собственные, сейчас кажущиеся просто поразительно широкими.
  -- Это же... -- подал голос онемевший было Рюу.
  -- Наша военная форма, -- кивнул Акайо. Объяснил, как самому себе: -- Конечно, откуда еще может взяться наша одежда в Эндаалоре? Только с раненых солдат. Хорошо, что хотя бы она есть, так нам будет гораздо проще шить.
  На него смотрели удивленно. Даже Иола секунду глядел так, словно не мог поверить в то, что слышит. Акайо почти видел, как перелистываются в его голове страницы книги, сами собой появляются строки о том, что к неприятным находкам можно относится вот так, извлекая из них максимум пользы, а не переживаний.
  И это было правильно. Пожалуй, это был вообще единственный правильный способ относится к чему бы то ни было. По крайней мере, сейчас.
  --
  Для начала нужно зашить дыры
  , -- подал голос
  Кеншин
  . Акайо наконец запомнил его имя, хотя сначала тот молчал так упорно, что можно было всерьез поверить, что красивый, но изуродованный страшным шрамом в половину лица юноша нем. -- А потом посмотрим,
   где швы, измерим длину подола, глубину складок, разберемся, как они закладываются. Я все запишу, и мы получим расход материала. Иначе как госпожа будет его заказывать?
  Дела, как обычно, пошли Акайо на пользу -- вскоре он с удивлением заметил, что больше не приходится прикладывать усилия, чтобы не думать о том, что именно они измеряют. Голову заполнили цифры и типы тканей, он ползал по расстеленной на полу одежде, громко проговаривал результаты для Кеншина, перемерял и перепроверял их, помогал другим. Когда Нииша пришла звать гарем на завтрак, который они чуть не пропустили, Акайо был почти разочарован.
  Он никогда раньше не занимался ничем подобным. Пожалуй,
  сильнее всего эти расчёты походили на
   разработку тактики на карте.
  Когда он об этом думал, одновременно было горько и хотелось смеяться. "
  Захватываем правый рукав, пятьдесят сантиметров
   от плечевого шва
  до манжета!" Приходилось сосредотачиваться на еде, чтобы не сделать ничего странного.
  Он вдруг подумал, что никогда раньше не играл в игры, разве что в
  совсем далеком
   детстве. А это больше всего походило на игру. Важную, но все равно скорее веселую, чем серьезную.
  -- Акайо, не спи, -- засмеялась над ухом Нииша. -- Автопилот у тебя отличный, кашу съест и добавки попросит, но вкус ты сам должен различать!
  -- Не попросит, -- отозвался Акайо, но в самом деле вернулся в настоящий момент. Каша мало чем отличалась от вчерашней, такая же сладкая и вязкая, но он постепенно учился любить вкус здешней еды. Скоро это надолго перестанет иметь значение, скоро он снова будет есть рис... Но все-таки казалось важным к моменту отъезда хоть о чем-нибудь из здешней кухни сказать "мне будет этого не хватать".
  Он начинал понимать, что из таких мелких деталей и строится жизнь.
  

  Глава 9

  Ткань привезли на следующий день к вечеру вместе с иголками, нитками и еще тысячей непонятных вещей. Особенно впечатляла огромная машина с целым рулоном тонкой бумаги, предназначенная, как можно было догадаться, для выкроек. Все это Нииша велела тащить в общую комнату гарема.
  -- Все равно там будете работать, вот пусть у вас и лежит.
  Но работа застопорилась с самого начала.
  -- Какой мы род? -- в пустоту спрашивал Джиро, злой не то из-за того, что им предстояло заниматься женской работой, не то из-за того, что они ехали в империю на таких странных правах, что даже Акайо не мог их толком объяснить. -- Почему путешествуем такой группой? Почему с нами вообще женщины?!
  -- Одна женщина, -- педантично поправил его Иола. -- Госпожа говорила, что хочет одеться мужчиной.
  -- Чтобы ее казнили в первой же деревне? -- Джиро вцепился себе в волосы, почти такие же длинные, как и до стрижки, резко качнулся вперед и назад. Акайо уже знал, что он так успокаивается, когда чувствует, что вот-вот сорвется, но подойти и помочь не успел. К нему обернулся Иола:
  -- Ты ей скажешь?
  -- Да, -- кивнул Акайо. Джиро был прав. У Таари была очень необычная внешность для кайны, что само по себе могло стать проблемой. Но за мужчину ее принять было невозможно.
  -- И почему мы все острижены, -- напомнил Тетсуи. Акайо вместе с ним невольно бросил взгляд на Рюу, сидящего в стороне с независимым видом. В свете возвращения в империю его прическа была весьма неуместна. -- Так стригутся, только если покрыли себя позором...
  -- А не мог покрыть себя позором целый род? -- спросила Таари, открывая дверь. Наверное, услышала вопрос из коридора, все же говорили они куда громче, чем следовало таким поздним вечером. Может быть, она и пришла только потому, что они мешали ей спать?
  -- Мог, -- кивнул Юки раньше, чем Акайо успел что-то сказать. Увидел, как недоуменно посмотрели на него остальные и покраснел, словно небо на закате. Объяснил, потупясь: -- Моя семья однажды вся подстриглась, я еще маленьким был. Младшая сестра отца отказалась выходить замуж за назначенного ей человека. Сбежала из дома с рыбаком. Отец отправил к жениху старшую из дочерей вместо сестры, но нам всем все равно пришлось подстричься. Потому что не воспитали как должно и не усмотрели.
  -- Отлично, -- отрывисто кивнула Таари с таким выражением, будто ей пришлось одобрить как минимум совершенно выдохшийся чай. -- Значит, Тэкэра у нас будет в роли хорошей девочки, заменяющей положенную невесту, а остальные ее сопровождают.
  -- Госпожа, -- Акайо встал, склонил голову. Здесь смотреть в глаза было сложней, чем где-либо. -- Боюсь, что в роли невесты должны быть вы. В вас слишком легко заподозрить женщину, и если это случится...
  Миг она молчала. Акайо закрыл глаза, уверенный, она смотрит на него обескураженно, но по мере того, как понимает, что именно он не договорил, удивление сменяется яростью.
  -- Вот как, -- голос ее звенел холодом, способным заморозить море. -- Потрясающе.
  Хлопнула дверь. Акайо, не открывая глаз, медленно опустился на колени. Он словно внезапно оказался в пустоте, провалился в черное глухое небытие, оставшись наедине с хором своих мыслей.
  Он знал, что сказал правду. Он знал, что Таари будет в ярости. Он сам уже не мог представить, как можно относиться иначе к тому, что кому-то может быть дело до твоих дел -- тем более до настолько личных.
  Но это было так! Это нельзя было игнорировать, им совсем скоро предстояло жить среди тех, кто всегда очень внимательно следит за окружающими. Иногда даже внимательней, чем за собой.
  Акайо сам не понимал, как мог считать это естественным. Как бы он ни злился иногда на Эндаалор, нельзя было не заметить, насколько во многом эта страна лучше его родины. От этого было больно. От того, что несовершенство империи злило и пугало Таари -- еще больней. Хотелось догнать, схватить за руку, несмотря на то, что Акайо знал -- за такую дерзость она сейчас накажет его так, что он пожалеет всерьез. Может даже стать бесполезен на несколько дней, пока не заживет иссеченная кожа.
  Но все равно сам готов был молить о каре. Лишь бы она не уходила так, лишь бы не оставляла его наедине с этой тянущей пустотой, сжимающей сердце ледяными когтями.
  На плечо легла тяжелая рука.
  -- Ты все правильно сказал, -- донеслись будто издали успокаивающие слова Иолы.
  Акайо это знал. Но легче не становилось.
  Он впервые почти испуганно подумал -- а что будет, когда они окажутся в империи? Сколько всего он не замечал раньше, а теперь ужаснется? Как часто он будет видеть на лице Таари злость, презрение, разочарование?.. И сможет ли защитить ее?
  Впервые он увидел это так очевидно -- ему нужно будет защищать ее и остальных. Это будет его долгом, и не перед предками, родом или императором, а перед собственной совестью. Перед этим миром, показавшим ему иную жизнь.
  Подумалось -- уходя в армию, каждый знает, что никогда не вернется домой. Ибо нет ничего более почетного для солдата, чем умереть в бою, и уходя на войну, никто не думает о том, что будет делать, когда вернется.
  Акайо не знал, почему, но чувствовал, что к их экспедиции такое отношение подойдет даже лучше, чем к любому из его прежних сражений.
  Хоть из одного из них он уже и не вернулся.
  По правде сказать -- из первого же настоящего боя. Не считать же таким разгон шайки бандитов или борьбу с гадалками в столице.
  
  ***
  
  Таари не пришла ни на следующий день, ни после. Акайо старался помнить, что у нее много дел перед отъездом, что он сам никак не может найти время и заварить чай во дворе, хотя он всего лишь один из девяти человек, шьющих костюмы. Он простой солдат в этом бою, Таари -- их генерал.
  Эти мысли почти помогали. По крайней мере, большую часть дня он мог не думать о том, что это он виноват в том, что Таари больше не приходит. Тяжелей всего становилось вечерами, когда усталость уже не позволяла работать, слишком ясная голова на давала уснуть, а тело против воли дрожало, надеясь на сессию. На третий день он, постояв на пороге своей комнаты, стащил одеяло на пол. Сам над собой посмеялся -- собирается спать как в первые дни, только на этот раз устроился не в безопасном углу, а под самой потайной дверью. В голову приходило много ассоциаций с собственным поведением, далеко не самых лестных, но он молча смел их, как пыль с давно не используемых чашек.
  Какая разница, на кого он похож. Он хотел сделать так, лечь здесь, знал -- ему так будет легче. Это было важнее всего. Да и кто мог его увидеть? Таари бы только вдохновилась таким выражением его чувств, а остальные...
  Кажется, они слишком уважали Акайо и их с Таари отношения, чтобы не то что сказать, а даже подумать что-то плохое. Разве что Джиро мог, да и то смутился бы на первом же слове.
  Акайо перевернулся на спину, заложив руки за голову. Отчитал сам себя -- ты так увлекся собой и Таари, что почти забыл про остальных. Жил от сессии до чаепития, уроки почти целиком передал Иоле, за Джиро присматривал вполглаза. Хорошо еще, имена своих товарищей не забыл!
  Подумал -- и со стыдом понял, что не может припомнить имя девятого юноши, такого же тихого, как Кеншин, и попавшего на рынок не из армии Акайо. А ведь учил его эндаалорскому почти с самого начала!
  Решил -- этим и займусь. Здесь можно было игнорировать все, кроме Таари, но в экспедиции, как в битве, нужно будет знать каждого, кто будет стоять с тобой плечом к плечу.
  Это решение принесло странную тяжесть, одновременно привычную и потому успокаивающую, но и раздражающую -- так, как раздражает ребенка необходимость тренироваться каждый день. Но выбора у ребенка нет. Или он встанет сам и сделает все, что должен, или его заставят это сделать.
  До недавнего времени Акайо предпочитал руководить самим собой, предвосхищая любые требования. И только сейчас, решив, что ему нужно нести ответственность за всех, понял, как от этого уставал. Почему было так легко с тех пор, как он пришел к Таари.
  "Это не навсегда" -- пообещал сам себе. Перевернулся на бок, подтянул колени к груди. Повторил успокаивающие слова, заглушая почему-то совершенно уверенный внутренний голос, говорящий, что он лжет. Сумел заснуть.
  
  ***
  
  Проснулся неожиданно полным сил, может быть, просто по привычке -- когда-то ведь высыпался за пару часов, каким бы тяжелым ни был день. Поймал Иолу на пороге ванной, спросил о девятом жителе гарема. Тот даже не удивился вопросу.
  -- Наоки. Его все забывают, слишком тихий. Но он не обижается.
  Акайо кивнул, поблагодарил. Ушел умываться, спиной чувствуя взгляд Иолы и невольно сводя лопатки, будто возможные вопросы были стрелами, готовыми сорваться с натянутой тетивы.
  Не сорвались. Акайо вздохнул почти с завистью. Он хотел бы быть таким же спокойным и равнодушным, как Иола. Увы, хоть он и умел теперь раскладывать по полочкам мысленной библиотеки не только свои знания, но и свои чувства, это не заменяло настоящего покоя.
  За прошедшие дни Кеншин снял со всех мерки и договорился с машиной, напечатавшей выкройки. Они уже успели перевести большую часть на ткань и теперь собирали разрозненные куски в узнаваемую одежду. Нииша, заглядывавшая в гарем три раза в день, одновременно хвалила их за успехи и торопила.
  -- Зиму обещают суровую, а наша машина по холоду ездить не обучена. Если за пару недель не закончите -- застрянете в Эндаалоре до весны. Таари нам всем головы пооткусывает!
  Кеншин от этого тихо закипал, и Акайо с удивлением смотрел, как один из самых незаметных жителей гарема ругается себе под нос. Запоминал -- не такой уж он тихий. Внимательней присматривался к остальным. С удивлением замечал, что Юки, казавшийся ему замкнутым, успел крепко подружиться со всеми сразу, а Джиро, вроде бы шумный и нахальный, молчит большую часть дня. За одно утро Акайо, кажется, узнал о своих соседях больше, чем за все прошедшие недели.
  Работа шла. Они решили снова говорить между собой на родном языке, хотя раньше старались использовать эндаалорский. Джиро и Юки тут же поспорили, знает ли Таари кайнский. Акайо слушал их аргументы, продевая нить в иглу.
  -- Да какое ей может быть дело до языка "варваров"! -- кипятился Джиро.
  -- Эндаалор строится на познании! Конечно, они знают наш язык, иначе как бы они сконструировали переводчики? -- резонно возражал Юки.
  -- Ты еще скажи, что их машины замечательно справлялись с переводом!
  Их слова эхом отдавались в голове, притягивали собственные мысли Акайо, как подобное всегда притягивает подобное. Словно складывались из свитков бумажные куклы, одна отстаивающая величие Империи, вторая -- величие Эндаалора. Удар, блок, ответный удар; странный и глупый бой, потому что вместо того, чтобы следить за противником, каждый смотрит на собственноручно нарисованный его портрет. Очень неточный, потому что написан по описанию -- и никто не знает, смотрел ли на противника тот, кто это описание составлял.
  -- Снимите шоры, -- в конце концов попросил Акайо. -- Оба. И спросите Таари, если вам так интересно.
  И повторил этот совет еще раз, мысленно, сам для себя. Он был бы рад еще и оплеуху себе закатить, если бы это помогло закончить маленькую войну в библиотеке его головы. Жаль, что его мысли были куда упрямей, чем Джиро и Юки.
  -- Позволь с тобой посоветоваться, -- подошел обеспокоенный Кеншин, сел рядом. -- Таари нужно будет носить женское, мы все это знаем.
  Дождался, пока Акайо кивнет, улыбнулся, будто в самом деле нуждался в подтверждении. Всплеснул руками:
  -- Но она не поручала нам шить кимоно! Только для Шо... Тэкэры. Ткань, конечно, подойдет та, которую мы для наших костюмов используем -- ну будет девушка победней, это не так уж важно. Но...
  -- Я понял, -- остановил его Акайо. Спросил: -- Кем ты был раньше?
  -- Крестьянином, -- отозвался Кеншин. Отвернулся. Передернул плечами, будто пытался стряхнуть воспоминания, легшие на них, как старый плащ. -- Да, я не могу без приказа. Наверное, еще больше, чем вы, солдаты. А ты вообще генерал, у тебя нет такой привычки...
  -- У меня есть, -- прервал его Акайо. Отводить взгляд не стал, успел себя остановить. -- Так что я понимаю. Извини, что спросил. Ты прав, мы должны сшить кимоно. Будет проще, если Таари будет в роли невесты. Тогда ей простят куда больше -- можно будет молчать или говорить, когда захочется, можно будет заходить в любой дом. Так и для ее работы будет лучше. А Тэкэра будет наставницей.
  -- Хорошо, -- благодарно кивнул Кеншин. Поймал его руку, на миг прижался лбом к тыльной стороне. -- Спасибо!
  Ушел, на ходу раздавая указания.
  Акайо еще минуту сидел, пытаясь вернуть душевное равновесие. Потом встал и пошел искать Таари. Если обычный церемонный жест благодарности вызывает стремительную цепочку совершенно ненормальных ассоциаций -- с этим нужно что-то делать. Чем быстрее, тем лучше.
  
  ***
  
  Он обошел весь дом, прежде чем догадался подняться к ее спальне, а потом так долго стоял у двери, не решаясь даже постучать, а не то что зайти, что она позвала его сама:
  -- Хватит мяться на пороге, входи.
  Открыл дверь, шагнул внутрь. Опустился на колени, не поднимая глаз.
  -- Молодец, сразу обозначаешь, зачем пришел, -- засмеялась Таари, весело, но как-то очень устало. -- Жаль только, я совершенно не в форме. Особенности женской физиологии, увы.
  Акайо залился краской, поняв, о чем она говорит. Извинился так церемонно, что она еще минуту молчала. Растерянно спросила:
  -- Что с тобой?
  Он только ниже опустил голову, не уверенный, что может рассказать, боясь прозвучать глупо. Недостойно. Попросту невежливо.
  Она подошла ближе, остановилась перед ним. Легко балансируя на одной ноге, второй толкнула его под подбородок -- сначала коленом, затем ступней. Потребовала жестко и властно:
  -- Объяснись. Сейчас же!
  Усмехнулась уголком губ, впившись взглядом в его лицо. Акайо знал, что, как и она, начинает выглядеть иначе. Он видел себя в зеркало во время сессий. Когда вспоминал потом -- было неловко, но в процессе собственная беспрекословная покорность только возбуждала сильней.
  -- Я очень скучал по вам. Не только по вашим приказам и действиям, но и по возможности быть рядом. Простите. Мне не следовало навязываться.
  -- Дурак! -- Таари слегка хлопнула его ладонью по макушке, скорее как провинившегося кота, чем как человека. -- Мне нравится слушать твои просьбы. С чего ты взял, что что-то изменилось?
  -- Я подумал, что вы сердитесь на меня и не желаете меня видеть. Я думал, что нравы моей родины вам настолько неприятны, что...
  Она рассмеялась. Наклонилась, взъерошила ему волосы. Повторила:
  -- Дурак, -- но так мягко и нежно, что это было лучше любой похвалы.
  Он кивнул. Да. Дурак. Согласен быть дураком, лишь бы не оказаться правым.
  С плеч будто свалилась целая гора. А когда Таари аккуратно, но крепко взяла его за волосы и пошла к кровати, заставив следовать за собой, на выбор ползком или на коленях, стало совсем хорошо.
  Успел только записать в мысленный свиток: "В следующий раз слушаться собственных советов и идти спрашивать ее". Добавил "Сразу!", подчеркнул двумя чертами. Улыбнулся. И еще на два часа совершенно исчез для окружающего мира.
  
  ***
  
  Она пила таблетки, остановившись у туалетного столика. Он лежал на полу рядом с кроватью и беспокоился. Следуя только недавно -- кажется, целую жизнь назад -- записанному принципу, заставил себя сказать:
  -- Прости. Я пришел не вовремя. Тебе же плохо.
  -- Будто я сама не разберусь, плохо мне или нет и отчего, -- фыркнула Таари. Залпом допила воду из высокого стакана, рассеянно потерла низ живота. Улыбнулась: -- Вообще от сессий и секса в такие дни мне даже лучше. Вон про обезболивающее только сейчас вспомнила, потому что увлеклась. А ты молодец. Не боишься и не стесняешься.
  Подумал. Признался:
  -- Боюсь. И стесняюсь. Но во время... Это не важно.
  -- Вот и молодец, -- она села рядом, откинувшись на высокий борт кровати. -- А раз ты у нас такой смелый и вообще сам пришел, будешь слушать мои проблемы. Может, когда я это проговорю, мне легче станет.
  Замолчала, вертя в руках стакан с таким видом, словно именно в нем и заключались все ее беды. Акайо ждал, уговаривая себя не засыпать. После прошедших часов очень хотелось. Таари вздохнула, будто готовясь нырнуть в ледяное море... Но вместо пугающих откровений вдруг сказала:
  -- Надо же, как сложно. Я думала, будет легче. Что стоит только сказать шкафу, из которого вечно норовит вывалиться парочка скелетов, "Ладно, я больше не держу дверь" -- и они посыплются наружу, по дороге разбираясь, кто есть кто и кто первый начал. А они стесняются. Вернее, я. Быть твоей верхней не стесняюсь, уже даже могу с удовольствием провести сессию в институте, посреди фуршета в честь своей не-защиты. А говорить не могу. Вот что значит отсутствие опыта, -- улыбнулась. Помолчала. Призналась: -- Я вообще никогда ни с кем не говорила так, как сейчас хочу. Даже с Ниишей, хотя она мне почти как мать... Да, в этом вся проблема -- "почти как". И бабушка П"Ратта тоже "почти". А папа после маминой смерти весь в работу ушел. Отличный способ, кстати, я оценила и так же ушла в учебу. Виделись с ним раз в неделю, иногда даже реже, домом Нииша занималась. Так и жили, пока я институт не закончила. Думаю, поэтому ничего не замечала. Только после диплома узнала, что он, оказывается, болел. Даже к врачу не ходил, хотя мог! Мы тогда мое поступление в аспирантуру отмечали, впервые за годы поговорили. Я его убедила пойти к медикам, думала, хоть теперь начнем общаться. Про маму хотела спросить, вообще про все. А утром он к завтраку не вышел. Я поднялась к нему, постучала... Он лежал на кровати, уже холодный, похожий скорее на куклу, чем на человека, пусть даже мертвого. И улыбался. Никогда ему эту улыбку не прощу. Знаю, глупо, плохо так говорить, но до сих пор как вспомню -- злюсь. Думаю, что ему-то что, он поговорил с дочерью и ушел к обожаемой жене. А я? Я осталась!
  Вдруг разревелась, громко всхлипывая и даже не пытаясь вытереть слезы. Акайо осторожно сел, придвинулся, боясь неловким движением спугнуть ее чувства. Хотя как можно спугнуть реку, наконец прорвавшую плотину? Не зная, что еще сделать, бережно обнял ее. Таари уткнулась ему в плечо, обхватила руками, как хватаются за ствол дерева в многих метрах над землей.
  Ему хотелось сказать: "Бедная". Хотелось сказать: "Я понимаю". Хотя что он мог понять, он ведь никогда никого так не терял.
  Сложно потерять то, чего не имел.
  -- А самое смешное знаешь что? -- шмыгнула носом Таари, скорее сердито, чем весело. -- Он не отдавал мамины вещи в музей. А я подумала, что ей бы понравилось. Решила, пусть на них смотрят, она любила, когда ее нарядами восхищались. Но когда была на торжественной "передаче частной коллекции" -- представляешь, как они это обозвали? -- поняла, почему папа этого не сделал. Они столько всего подписали неправильно! Я точно знала, как надо, но чтобы слова стали научным знанием, нужно подтверждение нескольких компетентных свидетелей. То есть с дипломами в области кайнских костюмов. А то, что я дочь кайны, не считается!
  Она прижалась к нему еще сильней, стиснула так, что отчетливо хрустнули ребра и на миг стало нечем дышать. Отпустила. Отвернулась, вытирая мокрое лицо.
  -- Спасибо. Я пять лет хотела про это поругаться, но не могла. Не стенке же выговариваться. Но тебе пора идти к своим. И кимоно возьми, не зря же мы его нашли... Во всяком случае не только для того, чтобы я впервые за кучу лет разревелась! Будете шить костюм для Тэкэры, скопируйте вышивку. В смысле, запрограммируйте машину, чтобы скопировала. Кеншин знает, как.
  Акайо кивнул.
  Он знал, что нарушит ее приказ, и знал, что каким бы ни было наказание, он не пожалеет о принятом решении. И она тоже.
  
  ***
  
  Следующую ночь он не спал. Сидел в общей комнате, щурился на слишком яркий белый свет, радовался, что нитки разложены по номерам, отмеченным на ткани, и перепутать он ничего не может. Ушел уже и Кеншин, закончив последние штаны и разложив на завтра выкройки будущих рюкзаков, и Рюу, напоследок огласив гарем победным воплем -- он наконец одолел подмышку рубашки, четыре шва которой никак не желали сходиться в одном месте. Уснул прямо в углу комнаты Тетсуи, склонившись над кимоно, с обработкой края которого воевал весь день.
  Акайо сидел над белым полотном, из которого планировалось шить пояса, но которого как раз хватило на его сумасшедший план, и вышивал. Машина, как оказалось, настоящую кайнскую вышивку с плавными переходами цвета делать не умела, Акайо не умел тоже, но полагал, что научится самому намного проще, чем переучивать механизм. Тому даже непонятно, как объяснить, что не так.
  На ткани медленно появлялся журавль, распахивал белые крылья, едва заметным оттенком отличающиеся от фона. Они весь день переносили рисунок вышивки, спорили, что и как нужно сдвинуть или увеличить -- Таари была намного выше своей матери. Теперь Акайо вышивал, упрямо, как росток бамбука, пробивающийся сквозь почву. Клал стежок за стежком, промаргивался, когда плыло ощущение расстояния и начинало казаться, будто между ним и тканью пролегли многие метры. Обнаруживал себя дремлющим, раз за разом поднимал воспаленные веки. Кажется, прозвучал гонг. Кажется, кто-то звал его завтракать. Акайо вместо этого снова находил иглу, прослеживал пальцами линии схемы, уже не способный понять, что именно вышивает, но скрупулезно повторяя нанесенную на бумагу инструкцию.
  Проснулся в очередной раз от шума воды, помотал тяжелой головой. Кто-то заслонил свет, то ли присматриваясь к кимоно, то ли просто напрашиваясь на требование отойти. Вынули из рук вышивку. Присвистнули.
  -- Иди спать, генерал, -- судя по голосу, это был Иола, но разглядеть его против света не получалось. -- Ты можешь себе это позволить.
  Акайо вяло качнул головой, отказываясь и от звания -- почему Иола решил его вспомнить? -- и от предложения лечь. У него было всего два дня до того, как остальные закончат костюмы. Он должен был успеть...
  Но у каждого есть предел выносливости. Акайо провалился в темноту даже прежде, чем понял, что Иола собирается не помочь ему дойти, а попросту поднять на руки и отнести в спальню.
  
  ***
  
  От звука гонга Акайо скорее очнулся, чем проснулся. Сел, потер лицо, отгоняя муторный сон и с трудом припоминая, как оказался в своей комнате. Холодея, понял -- снова утро! Прошлый гонг он застал над вышивкой, и значит, сегодня...
  Выбежал в общую комнату как был, в измятой после сна одежде. Наткнулся на восхищенный взгляд Тетсуи, не понял, в чем дело, но спросить не успел. Вошла Таари. Почтительно склонился Кеншин, обвел рукой разложенные на полу вещи. Акайо скользнул по ним взглядом, замер недоверчиво. Белое кимоно лежало среди других, блестела густая шелковая вышивка.
  Неужели он все-таки успел?..
  -- Что это?
  Таари смотрела на явно не для Тэкэры сшитое кимоно так, словно перед ней лежала тухлая рыба. Кеншин потупился, сцепил руки, теребя пояс. Акайо вышел вперед.
  -- Это я решил, что мы должны сшить женскую одежду для тебя. Наказывай меня.
  Она фыркнула, свет злых звезд, в которые превращались ее глаза в такие моменты, почти ослепил его.
  -- А есть смысл? Эти тряпки снова превратятся в ткань? Зима пообещает подождать, пока вы сошьете мне мужскую одежду?
  -- Нет, -- Акайо склонил голову. -- И все равно я просил бы подумать еще раз. Ты не похожа на имперскую женщину, но и на имперского мужчину тоже. Притворяться намного опасней. Мне жаль, что это так, но...
  -- Но ты не можешь это изменить, да, -- она потерла явно усталые глаза. Покачала головой, словно бы не веря собственному миролюбию, усмехнулась: -- Ладно. Что вы мне еще приготовили, заговорщики?
  Кеншин бросился показывать остальное -- одинаковые одежды восьмерых ее рабов, рюкзаки, простые кимоно Тэкэры и ее собственные, сменные. Рядом с каждым костюмом стояли традиционные имперские сандалии -- Акайо не знал, откуда они взялись. Наверное, принесли, пока он спал.
  Глядя на готовые костюмы, он с пугающей ясностью понимал -- все готово. Приготовления завершены. Им пора отправляться в путь.
  -- Собирайте рюкзаки. Если у вас есть кто-нибудь знакомый в городе, позвоните им сегодня, -- велела Таари. -- Завтра отправляемся к границе.
  Акайо почувствовал ее взгляд, кивнул, не поднимая глаз. Он чувствовал себя разбитым, растерянным, не понимающим, что ждет его впереди. Хотелось сесть, закрыть глаза, отрешиться от всего происходящего... Он должен был попрощаться с Лааши. Но, впервые с тех пор, как ему исполнилось четыре года, он отложил дело, которое нужно было сделать. Отодвинул в фон, сказал -- потом, и пошел собирать рюкзак.
  Вышло только хуже. День протек, как кисель, однообразный, вязкий и почти безвкусный. Акайо то и дело ловил себя на том, что замирает посреди движения. Смотрит остановившимся взглядом на чайный набор в витрине, на белый стул, на котором сидел три месяца, на книжный шкаф, из которого нельзя было взять с собой ни одной книги. Было почти физически больно расставаться с тем, что успело стать привычным, с домом, который он обрел впервые с тех пор, как покинул родную деревню. Акайо складывал сменную одежду, оборачивал в лист бумаги мыло, заказанное специально для экспедиции, подгонял по ноге сандалии, и раз за разом выкидывал из головы и обязанность позвонить, и все то, что хотел бы взять с собой, но не мог. Наконец бросил все, пошел к Иоле, надеясь, что можно будет просто молча посидеть рядом -- Акайо предполагал, что для того тяжело будет расставаться с полюбившейся библиотекой и ему тоже понадобится поддержка.
  Иола, однако, складывал вещи, улыбаясь почти мечтательно. Когда Акайо подошел, поделился:
  -- Очень удачно, что мы возвращаемся. Я много всего прочитал, теперь будет время и смысл все перевести на кайнский. Раньше я не понимал, зачем мне такая память, а теперь знаю -- чтобы мог переводить, не держа в руках книги. Я буду диктовать, Наоки согласился записывать. Если дойдем до столицы, отдадим рукописи в имперскую библиотеку, а если нет -- в какой-нибудь храм. Тогда любой сможет прочитать их, а не только те, кто окажется в Эндаалоре.
  Акайо кивнул. У Иолы было такое ясное, будто светящееся изнутри лицо, что невозможно было даже предположить, что у него не получится. Не просто уверенность в своих силах -- уверенность в правильности бытия. Вера, что все сложилось так именно для того, чтобы стал возможен перевод Робинзона.
  "Тогда что происходит со мной?"
  Он огляделся. Почти все в гареме выглядели веселыми, предвкушающими поездку, разве что чуть-чуть обеспокоенными. Хмурился один Джиро, что, впрочем, было для него обычно и могло даже не отражать то, что он на самом деле думал. Во всяком случае, только вчера он с восторгом расписывал, как хорошо будет посмотреть на родные храмы, зайти, поговорить с монахами.
  Я в одиночестве, признался Акайо сам себе. Подумал -- может, это из-за отложенного дела? Не пробовал раньше заниматься этими глупостями и не стоило начинать? Встал. Пошел к телефону.
  -- Привет! Хорошо, что ты позвонил, я тут так забегался, что все никак не находил времени тебя набрать, -- голос Лааши звучал из дырочек в белом пластике так отчетливо, словно он стоял рядом с Акайо. Хотелось обернуться, заглянуть за дверь -- не может же быть, чтобы их разделяли километры? -- Я на рынке, прости, если плохо слышно!
  -- Хорошо.
  -- Что? Ничего не слышу!
  -- Я говорю, мне хорошо слышно, -- повысил голос Акайо.
  -- А! Отлично! -- Лааши почти кричал из маленького аппарата. -- Слушай, может, я завтра перезвоню? Вечером не смогу, а утром...
  Акайо покачал головой, потом опомнился, озвучил:
  -- Нет, не надо. Не получится. Мы уезжаем утром.
  -- Ого! Ваша хозяйка решила в отпуск смотаться? По ней и не скажешь, такая деловая, словно круглые сутки работает!
  Акайо невольно улыбнулся, плотнее прижал телефон к уху. Внезапно отчаянно захотелось оказаться рядом с Лааши, выпить сакэ, как пил отец. Чтобы он хлопнул по спине, как старого друга, чтобы присвистнул, услышав о том, куда они едут. Чтобы увидеть, как изменится выражение его лица. Чтобы не поделиться, нет, нечем особо делиться, но все равно понять, что неведомый груз, который он нес, отныне разделен на двоих.
  -- Эй, Акайо, ты меня слышишь? -- встревоженно позвал Лааши.
  -- Да, -- отозвался тот. -- Мы не в отпуск, мы по работе едем. В империю.
  -- Что?! -- Лааши, кажется, подавился удивлением, раскашлялся. Попросил: -- Скажи что ты шутишь, а?
  -- Нет, просто для работы...
  -- Для работы надо быть живыми! Ох, дыра, ты серьезно, да? Вам вообще как, нормально будет туда вернуться? Вас не узнают?
  -- Вряд ли, -- пожал плечами Акайо. -- Меня только в армии знали, а она вся или здесь, или в земле. Постараемся обходить родные деревни наших и все будет в порядке. Таари нужны данные о нашей вере, другим ее коллегам тоже...
  -- Ученые, -- протянул Лааши, не то насмешливо, не то горько. -- Мой Гааки такой же, от любимых бактерий не оторвать, спасибо хоть в холодильнике чашки Петри не хранит. А тебя явно твоя хозяйка покусала. Ладно, удачи вам тогда. Не помри там главное, а возвращаться не прошу.
  -- Но я хочу вернуться, -- непонимающе возразил Акайо.
  -- Это ты сейчас хочешь, -- засмеялся Лааши, будто бы слегка натужно. -- Знаешь, я родился в городе, меня мелким родители перевезли на ферму. Мол, свежий воздух, простор, для ребенка полезно, ну обычные оправдания. Я думал, мне там нравится. Думал, никогда ни на что не променяю простор наших полей. А один раз отвез в город урожай -- и все, пропал. Готов был хоть на улице ночевать, лишь бы остаться. Так что ты не зарекайся. Тебе у нас нравится, но Кайн -- твоя родина. Вдобавок ты знаешь, в чем она не идеальна, и имеешь пример, как это все исправить. Сочувствую я тебе, в общем. Бессилие -- отвратительная штука.
  Акайо потряс головой, пытаясь уложить в ней все услышанное. Исправить империю? Он даже не думал об этом, очевидно же, что один человек не способен на такое. Но слова Лааши отзывались в сердце, словно кто-то внутри улыбался забытой мальчишеской улыбкой, кивал энергично: "Да, я хочу! Да, все так! Какое бессилие, я знаю, я справлюсь!" Акайо зажмурился. С чем он собирался справится? Как?
  Нет ответа. Восторженному мальчишке в сердце плевать на объективную реальность.
  Зато теперь понятно, что с ним происходило в последние дни.
  Бессилие в самом деле отвратительная штука. И невидимый самому себе отказ от того, что кажется мечтой, великой целью, прекрасным далеко не перестает быть отказом от того, что ты сам его не осознал.
  -- Спасибо, -- тихо выдохнул в трубку. Вспомнил, что Лааши стоит посреди шумного рынка, повторил громче: -- Спасибо! Я понимаю, о чем ты говоришь. И я не буду ничего обещать.
  -- Правильно, -- одобрил Лааши. -- Ладно, брат, мне пора бежать. Пока!
  -- Пока, -- отозвался Акайо. Положил телефон обратно в выемку, посмотрел, как мигает лампочка.
  У него не было братьев, ни родных, ни кровных. И Лааши не мог бы стать ему братом -- слишком уж странно они познакомились, слишком недолго общались и слишком не нуждались друг в друге. Но услышать от него это слово все равно было приятно.
  
  ***
  
  Вечером пришла Нииша, усталая, но довольная.
  -- Собрались? Тогда идемте ужинать. Должна же я вас проводить так, чтобы вы обо мне не забыли!
  Стол ломился от блюд, среди них не видно было ни одного знакомого. Таари, уже сидящая за столом, пошутила:
  -- Это диверсия, Нииша, ты просто хочешь, чтобы мы объелись так, чтобы из-за стола встать не смогли, не то что ехать!
  Ела, однако, мало и торопливо, очевидно желая еще что-то успеть. Над столом висела тишина, нарушаемая лишь стуком вилок и шорохом салфеток. Все думали о своем, когда раздался звонок в дверь. На пороге стояла смутно знакомая рыжая девушка.
  -- Прости, я совсем в ночи... О, ну вот, я тебя еще и от ужина отрываю!
  -- Заходи, -- махнула рукой Таари. -- У меня тут неравный бой с салатом, присоединяйся.
  -- Ну разве что с салатом, -- засмеялась гостья. -- Я далеко не со всеми кулинарными шедеврами сражаться могу.
  -- Вегетарианка, -- непонятно чему обрадовалась Нииша, -- ну хоть кто-то! Ты насколько строгая?
  -- Мед ем, -- чуть смущенно призналась гостья, -- остальное нет.
  -- Ну точно как я! Тогда вот это, это и это тебе подойдет. И десерт я сделала удачный, желейный.
  Акайо переглянулся с сидящим рядом Иолой, тот пожал плечами, тоже не понимая, о чем говорят. Нииша, заметив, объяснила:
  -- Риико не ест мясо, молоко и яйца. Как и я.
  -- Вам нельзя? -- заинтересованно уточнила Тэкэра.
  -- Нет, просто зверюшек жалко, -- улыбнулась Нииша.
  -- Нет, просто экономней выходит, -- одновременно с ней отозвалась Риико. Поймала заинтересованный взгляд Таари, объяснила: -- У нас же сельское хозяйство как было на грани прокорма населения, так и остается. Едва-едва хватает на поддержание высокого уровня жизни для всех. Так что я ему помогаю по мере сил. Мне-то, с точки зрения утоления голода, все равно, что я съем -- картошку или хрюшку, которая той картошки пару тонн схрумкала. Вот и выходит экономия, не для меня по кредитам, а для нашей пищевой промышленности.
  Таари кивнула.
  -- Логичный подход.
  И спокойно отправила в рот кусочек мяса. Акайо моргнул, пытаясь оценить -- то есть, информация может быть верной не для всех? Что-то может быть логичным, но делать это не обязательно?..
  Таари, заметив взгляды своего гарема, вздохнула. Пояснила:
  -- Я люблю мясо. И отказывать от него не намерена, хотя это и поможет нашей экономике.
  -- К тому же не всем можно отказываться от мяса, -- добавила Риико. Обвела растерянным взглядом замерших рабов. -- Вы чего?..
  -- Они кайны, -- фыркнула Таари. -- Им нужна одна истина на всех. Жуйте давайте, эти хрюшки и барашки уже съели всю положенную им картошку. Не зря же Нииша их готовила!
  Акайо покорно взялся за вилку вместе с остальными, только Юки с несчастным лицом замер над тарелкой. Сидевший рядом с ним Тетсуи тихо спросил что-то, тот просиял, переложил свою порцию мяса на тарелку друга и нагреб салата. Риико ободряюще улыбнулась, Юки покраснел до корней волос.
  Кажется, одного верного последователя она все-таки обрела.
  Разговор перешел на устройства, которые привезла Риико, затем на погоду.
  -- Может, все-таки возьмешь машину на внутреннем сгорании? -- беспокойно спросила Риико, когда они с Таари, придвинувшись друг к другу так, что едва не соприкасались головами, взялись изучать прогноз на планшете. -- Если правда опустится до минус пяти, электромотор может и не потянуть.
  -- И задержусь еще на месяц, заполняя бумажки. Ты как будто наших экологов не знаешь!
  -- Но у тебя же правда важная экспедиция, -- кипятилась Риико. -- Если все получится, то весь отдел связи...
  -- Не настолько, чтобы рисковать, -- оборвала ее Таари. Сделала предостерегающий жест. -- Не говори ничего. Я этого в выводах не писала.
  -- Очевидно же, -- начала было Риико, но осеклась. Раздраженно пожала плечами, -- Ладно, хочешь делать вид, что ничего такого не говорила -- делай. Хотя как по мне, это глупо! Если бы ты открыто заявила, что собираешься доказать, тебе бы не только машину, но и сопровождение выделили, всю охрану из лабораторий сдернули бы!
  -- Вот именно, -- спокойно подтвердила Таари. -- И вместо экспедиции получилось бы военное вторжение. Нет уж, достаточно Высадки, и так эти герои кайны с тех пор о нас самоубиваются постоянно. Мы даже в таких условиях спасаем от силы две трети, а внутри страны, без станций реанимации... Это будет геноцид.
  Риико расстроенно покачала головой, Акайо сидел, разламывая свой кусок пирога на крошки. Чувствовал взгляды, но не поднимал глаз. Он давно понял, что Ясная Империя обязана существованием не своим силам, а милосердию соседей, но для многих это могло стать серьезным ударом.
  Например, для Джиро.
  Вскинул голову одновременно с тем, как тот вскочил. Поймал взгляд, увидел, как Джиро подавился словами. Вместо гневного монолога выдавил одно слово:
  -- Извините.
  Риико и Нииша наперебой кинулись извиняться сами, гостья особенно сокрушалась, что не подумала и не хотела задеть ничьих чувств. Джиро отрывисто мотнул головой. Видно было, какой шторм бушует за окаменевшим лицом, как сложно ему сдерживаться, отвечая на ненавистном языке:
  -- Нет. Вы говорили правду. Я не должен был...
  Запнулся, не в силах подобрать нужное слово. Акайо подсказал тихо:
  -- Злиться.
  -- Да. Злиться.
  Риико аж задохнулась от такого подхода, принялась объяснять, что испытывать любые эмоции естественно, что он молодец. Нииша просто подошла к так и стоящему истуканом Джиро, обняла, как когда-то обнимала расстроенную провалом Таари. Тот не шевельнулся, Таари махнула рукой:
  -- Нииша, не надо. Не всем это помогает, -- без улыбки взглянула в лицо Джиро. -- Если хочешь, возвращайся в свою спальню. Можешь взять с собой чай.
  Тот кивнул почти с облегчением, ушел, гордо держа спину. Риико расстроенно прикусила губу, вздохнула:
  -- Жалко его.
  Таари пожала плечами.
  -- Мы скоро едем в его обожаемый Кайн. Я бы больше переживала, не захочет ли он сбежать, едва мы пересечем границу. Ошейники мне придется снять со всех, покрой кайнской одежды спрятать их не позволяет.
  Рабы на миг опешили. Встал красный до остриженной макушки Иола. Медленно выдохнул, прежде чем заговорить:
  -- Джиро не сделает ничего, что могло бы навредить экспедиции. Наша честь не позволяет подобного предательства. Если вы не доверяете нам, то можете оставить здесь. Достаточно и одного провожатого.
  Таари покачала головой, будто даже слегка виновато.
  -- Нет. Извините, я просто устала. Не хотела вас оскорбить. Просто Джиро до сих пор не понимает совсем элементарных вещей!
  -- Я тоже, -- тихо признался Тетсуи. Съежился под направленными на него взглядами, но продолжил: -- Я тоже не знал, что мы такие слабые. Что вы нас не захватываете только потому что жалеете. Я просто не вскакиваю и не кричу. И не потому что я умный, а потому что стесняюсь.
  По мере речи он все ниже опускал голову, пока не уперся подбородком в грудь. Юки сжал его руку слева, Тэкэра справа. Тоже посмотрела на Таари, улыбнулась:
  -- Мне тут легче всех, я возвращения боюсь, а не радуюсь. Но знаешь, все равно обидно. Кайн -- наша страна. С миллионом проблем, но все равно. Там живут наши друзья и родичи, мы не хотим отмахиваться от них только потому что несколько месяцев жили здесь. Для нас "кайны" -- не безликое слово. Кайны -- это мы.
  Таари коротко склонила голову. Признала:
  -- Хорошая речь. Я вас поняла. Но в любом случае факты остаются фактами, и мы едем в экспедицию тихо, рискуя застрять посреди шоссе в выключившейся машине. Потому что ваши сородичи считают нас, эндаалорцев, врагами. А у нас просто не было особого выбора куда падать. Могли бы, поселились на другом конце планеты. Но плодородной земли тут кот наплакал, мы и так обходимся только самой необходимой малостью. Некуда нам с вашей территории деваться.
  Теперь склонили головы ее рабы, признавая правоту хозяйки.
  -- Ну у вас и разговоры, -- вздохнула ошарашенная Риико. -- Давайте я передатчики из машины выгружу и поеду. Мне завтра утром хоть и не в экспедицию, но на работу. Хотелось бы выспаться.
  Тягостный для всех ужин закончился, рабы молча разбрелись по дому, кто сразу спать, кто сидеть в общей комнате, разговаривать или читать напоследок. Акайо достал из витрины чайную доску, помедлил. Вынес все-таки на привычное место в саду, по пути захватив с одного из кресел плед. Заварил чай, ежась от пронизывающего ветра.
  Он полагал, что должен злиться, как Джиро. Не на Таари, это было невозможно, но хотя бы на Эндаалор в целом. Или на Империю. Вместо этого на душе было спокойно. На губы норовила заползти совершенно неуместная улыбка -- они друг друга поняли, а это главное. Каковы бы ни были факты, их можно было изменить. Менять мнения намного сложнее.
  "На что ты надеешься?" -- раздраженно спросил он сам себя. И ответил -- если Джиро способен не взорваться в ответ на неприятную правду, если Тетсуи ради того, что считает правильным, способен перебороть страх, а Таари готова признать, что судит слишком резко, все не так уж безнадежно.
  Рука замерла, кипяток расплескался по доскам, взвился паром в холодный воздух. "Что не безнадежно? -- спрашивал Акайо, зажмурившись. -- Что ты, погибший генерал, можешь изменить?"
  -- Там посмотрим.
  Он вздрогнул, завершил прерванное движение, наполнив чайник. Таари, похоже, даже не заметила заминки. Подошла, села напротив, кутаясь в такой же, как у него, плед. Сказала недовольно:
  -- В такую погоду чай надо заваривать в гостиной.
  Он молча подхватил доску, локтем распахнул дверь, пропуская хозяйку. Уже расставив посуду на упоительно теплом полу, тихо возразил:
  -- Ты не стала бы меня здесь искать.
  Она засмеялась.
  -- Логично, -- взяла протянутую чашку, покатала в ладонях, грея руки. Встряхнула головой, рассыпав по плечам медные в мягком свете ламп волосы, повторила: -- Там посмотрим, кто прав и что из всего этого выйдет. Кто не рискует, тот не защищает докторские.
  -- Я не предам тебя. -- Опустил глаза, сам не зная, почему решил сказать именно это. Почувствовал, как скользнула по волосам ее рука.
  -- Догадливый мальчик, -- протянула Таари тем глубоким голосом, от которого все внутри обмирало и таяло, как воск. Обхватила его затылок, потянула. -- Иди ко мне.
  Он подался вперед, неловко оперся на руки по сторонам от ее коленей. Следуя за ладонью, коснулся лбом ее груди, опасно зависнув над чайной доской. Она прикусила его ухо:
  -- Люблю, когда ты боишься. Жаль, что пока только за свои чашки.
  Он вспыхнул, как небо на закате, дернулся было вверх, надеясь перебраться через чайную посуду, но Таари удержала. Заставила упасть на бок. Под ребра уперся край доски, звякнула слетевшая на пол чашка.
  -- Видишь? Все в порядке, -- Таари многообещающе улыбалась над ним. На ее раскрытой ладони лежал неведомо когда выхваченный из-под него чайный дракон. -- Доверять нужно всегда, а не только во время сессий.
  Акайо улыбнулся в ответ. Он понимал -- на самом деле она говорит "спасибо, я поняла, что...". Просто она его верхняя. Она вообще верхняя, словно бы для всего мира, всегда. Так гораздо проще. Поэтому и говорит -- так, зная, что он ее поймет.
  Туфли прокатились по полу, бледная сухая пятка толкнула его в грудь, заставляя перевернуться. Он не заметил, когда и куда Таари убрала чашки, но судя по тому, что тонкий фарфор не захрустел жалобно под спиной, она успела это сделать. Блеснули зеленые глаза, скользнула вдруг по губам смущенная улыбка:
  -- В дороге мы не сможем это делать. Значит, надо сейчас.
  Он кивнул. Ему тоже было нужно. О том, сколько продлится путь и, следовательно, перерыв в сессиях, думать не хотелось.
  
  ***
  
  Он вернулся в гарем такой поздней ночью, что ее следовало бы назвать утром. Однако стоило лечь, как в дверь постучали. Акайо со вздохом поднялся, надеясь, что вопрос несерьезный и не отвлечет надолго. Глупо. Если ради этого кто-то стерег его половину ночи, то вряд ли хотел спросить, стоит ли брать запасной обрезок ткани на случай, если прохудится одежда.
  Вид стоящего на пороге Джиро развеял остатки надежды верней, чем порыв ветра разгоняет речной туман.
  -- Я сделал то, что не прощают. А ты так и не отомстил мне.
  Акайо подавил недоуменное: "О чем ты?" Посмотрел внимательней. Джиро стоял, обхватив себя за плечи, глядя в сторону. Его внезапная вина была настолько не к месту, что Акайо только пожал плечами.
  -- За меня отомстила Таари. Сразу.
  -- Она только распяла меня и отдала тебе, -- упрямо мотнул головой Джиро. -- А ты не стал ничего делать. Нииша отдавала приказы, от которых было больно, и, наверное, я мог бы возненавидеть ее за это. Но ты успел раньше -- просто потребовал перестать. Защитил меня. Взял под опеку. После того, что я сделал!
  -- Да. Потому что Ниише ты ничего не сделал, и она не имела права мстить тебе. Тем более так, отдавая ненужные приказы.
  -- Но...
  -- Ты считал, что я вас предал, -- прервал его возражения Акайо. -- Для тебя естественно было попытаться отплатить мне болью за свое унижение. Я не держу зла, и хватит об этом. Иди спать. Утро уже скоро.
  Джиро кивнул, так и не подняв взгляда. Развернулся по-военному, разве что не строевым шагом промаршировал к себе в комнату.
  Акайо вытянулся на кровати. Полежал миг, пытаясь выкинуть из головы внезапные душевные терзания Джиро. Раздраженно сел.
  Проще всего было бы пойти в комнату для сессий, давно уже не запиравшуюся, через нее проникнуть в спальню Джиро. Вытащить его из постели, связать. Сделать что-нибудь из того богатого арсенала практик, которые Акайо знал как нижний.
  Но это было намного более личным, откровенным действием, чем он хотел допускать в отношении Джиро. Поэтому вместо того, чтобы считать, какая по счету дверь ему нужна, Акайо, ругая себя последним болваном, пошел к Таари. Слишком очевидно было, что даже если Джиро сможет не говорить о своей вине, не думать о ней для него невозможно.
  -- Поздравляю, -- фыркнула сонная Таари, выслушав его. -- Можешь почувствовать себя человеком, у которого внезапно завелся нижний.
  Акайо посмотрел удивленно. Да, он пришел не вовремя, да, он помешал ей спать. Он бы понял, если бы она просто его прогнала, но это был целенаправленный болезненный укол. К счастью, очевидно неправдивый.
  Таари, прикрыв ладонью широкий зевок, извинилась:
  -- Не обращай внимания, я просто тебя ревную. Джиро правда проще всего наказать. Дать ему то, что он хочет.
  -- Но он не мой нижний. Нам обоим это не нужно.
  -- Тебе не нужно, -- уточнила Таари, жмурясь на сияющую в небе луну. -- А за него не решай. Лучше научись держать в руках плеть. Когда вернемся, станешь свободным человеком, и всем будет проще, если ты при необходимости сможешь дать своим рабам то, что им потребуется.
  -- Нет, -- покачал головой Акайо. -- Это неправильно. Ты ведь так не делаешь.
  -- Тогда ничем не могу помочь, -- раздраженно пожала плечами Таари. -- Ты же сказал, что не винишь его? Ну и все. Можешь еще добавить, что именно благодаря этой глупой мести ты стал моим нижним. А в остальном его тараканы -- его проблемы.
  Акайо собирался уточнить значение слова "тараканы" -- определенно имелись в виду не насекомые -- но Таари объяснила, не дожидаясь вопроса:
  -- Тараканы -- в смысле, заблуждения. Психологические проблемы. Дыра, главное, ты меня понял! А теперь дай мне поспать. Мне завтра весь день машину вести.

  

  Глава 10

  -- Точно ничего лишнего не взяли? -- Нииша грозно смотрела на растерянно переглядывающихся рабов. Груда вещей рядом с маленьким, почти декоративным багажником смотрелась как нога солдата рядом с туфелькой аристократки. Но что они могли выкинуть? Сменную одежду? Технику? Тент, который мог защитить их от дождя? Скатки, без которых придется спать на земле?
  -- Давайте грузи
  ться, -- вздохнула Таари. -- Все тяжелое и твердое в багажник, остальное в салон. Попробуем собрать эту головоломку покомпактней. Сейчас еще один заказ привезут, добавится несколько досок и тряпок, но сначала разберемся с имеющимся.
  Багажник заполнился даже быстрее, чем они ожидали. В салоне груды по центру явно не выходило, рюкзаки легли вровень с сидениями, превратив их в подобие огромной, но не слишком удобной кровати. Таари, заглянув внутрь, только прикрыла ладонью глаза.
  -- Главное потом все это на спинах унесите, -- беспокоилась Нииша. Акайо молча сожалел, что женщина с рюкзаком в империи выглядит немногим лучше женщины в мужской одежде, а следовательно они будут нести
  меньше вещей, чем могли бы. В этих условиях замечание Нииши звучало весьма своевременно, но Таари не обратила на него внимания. Она следила за дорогой, то и дело поглядывая на телефон и явно злясь с каждой секундой все больше. Однако до того, как раздражение перелилось через край, к воротам подъехал кар. Немолодая пара сбивчиво поздоровались, извиняясь за задержку: "Там такая развязка, мы четверть часа плутали, не меньше!" Начали выгружать из фургона удивительно чужеродно выглядящие здесь тростниковые плетенки, травленые алым палки и доски. Акайо смотрел на них со сдержанным недоверием. В принципе, их можно было уложить в салон, но потом ехать на них?..
  Таари, похоже, думала то же самое, особенно когда следом за огненно-красными подушками из фургона достали длинную толстую палку. Велела:
  -- Разгребите салон. Нужно уложить все это под низ, так и носилкам будет безопасней, и вам.
  Акайо наконец понял, что это -- паланкин невесты, легкий бамбуковый домик, подвешенный на центральной балке. Правда, этот выглядел сложнее, чем обычно, больше напоминая носилки аристократов, по крайней мере по количеству и массивности деталей.
  Наконец сборы завершились. Они без комфорта, но вполне терпимо расположились на рюкзаках, Нииша крепко обняла Таари. Смахнула навернувшиеся слезы, потребовала:
  -- Куда это вы так шустро забрались? А ну вылезайте!
  И едва сидевший ближе всех к выходу Юки последовал ее просьбе, сгребла его в охапку. Заметив заминку, рассмеялась:
  -- Все давайте сюда, все. Какие же вы у нас хорошие, хоть и глупые до сих пор.
  Действительно обняла всех по очереди, даже Джиро. Тот, к удивлению Акайо, не отстранился, положил подбородок на мягкое плечо, дохнул в ухо Нииши, как боевой конь.
  -- Ну вот. Теперь можете ехать.
  Она махала им вслед, а они смотрели в заднее стекло. Невольно тянулись назад, якобы расслабленно ложились на вещи, прилипнув тоскливыми взглядами к женщине и дому за ее спиной.
  Акайо уверен был -- многие в этот момент обещали вернуться. Потому что здесь их ждали, а в Империи... Думать о скором путешествии в страну, которую столько лет называл домом, не хотелось.
  В тишине ехали недолго. Стоило дому исчезнуть за горизонтом, как кто-то спросил, взяли ли котелок, Юки взялся шепотом читать стихи, Кеншин достал из-за пазухи обрезки ткани, из которых шил лоскутное одеяло. Зазвучала музыка, Акайо растерянно оглянулся, ища ее источник. Нашел на потолке почти незаметные сетчатые круги. В ритм незнакомых инструментов влился голос, вызвавший почти забытое ощущение невозможности происходящего. Акайо поймал растерянный взгляд Тетсуи, нахмурился, вслушиваясь.
  Он не мог узнать ни одного слова.
  Таари оглянулась на притихший гарем, недоуменно подняла брови.
  -- Что это за язык? -- тихо спросил Иола.
  -- Английский.
  Они переглянулись. Акайо приготовился услышать, что есть еще какая-то страна, о которой они не имеют ни малейшего понятия, но вдруг заметил спокойное лицо Рюу. Спросил:
  -- Ты что-то знаешь о нем?
  Тот расплылся в улыбке.
  -- Ага. А вам разве не рассказывали?
  Акайо мысленно оглянулся в библиотеке своей памяти. Рассказывать могли только здесь, но он это забыл. Значит, рассказывали давно. В больнице? Нужный свиток сам скользнул в руки, развернулся. Полустертые, обрывочные записи складывались в название "Исчезнувшие страны".
  Теперь было очевидно, что не просто исчезнувшие, а существовавшие на другой планете.
  -- Это песня с Праземли? Там были разные языки...
  Таари кивнула. Ответила не сразу, занятая обгоном огромного кара. Наконец успешно вернулась на дорогу перед железным чудовищем, уточнила:
  -- Были, но за двести лет до отправления их вытеснил общий язык, близкий современному эндаалорскому. Его специально разработали в эпоху Всепланетной империи, и с помощью имплантации переводчиков всех ему научили. Когда началось дробление, все пытались вернуть собственные языки, но после катастрофы стало не до таких развлечений. Ковчеги к тому моменту уже почти построили -- первая проблема была в истощении ресурсов, а не в войне; но доделывали их уже в условиях постапокалипсиса. Потому и считают, что на Праземле должна быть цивилизация -- в тех условиях никто не летал по зараженной территории и не проверял все бункеры, а времени прошло достаточно, чтобы планета восстановилась. Музыка у нас сохранилась по чистой случайности. Везунчики, ставшие первыми колонистами, старались взять с собой максимум, особенно что касалось науки и культуры. По пути большую часть потеряли, но песенкам повезло, -- Таари усмехнулась. -- Тем смешнее, что словари мертвых языков восстанавливали для истории по этим самым песенкам.
  Замолчала, скользнула по панели, прибавляя громкость -- еще не до оглушительной, как делал Лааши, но достаточной, чтобы стало возможно разобрать слова и отдельные инструментальные партии.
  Гарем вернулся к прерванным музыкой занятиям, Акайо мысленно перебирал полузабытые свитки. Хотя он замечательно сдал экзамены в больнице, сейчас оказалось, что многое было забыто. Тогда, еще веря, что он в плену у врагов, он старался отгораживаться от усвоенных знаний, а потом просто не вспоминал о них. Некоторые уроки легко было восстановить, другие сложнее. Математика, сквозь которую он продирался со всем отмеренным ему отчаянием, лежала в голове ровными рядами цифр, обманчиво легко давшаяся география выветрилась без следа.
  Это было очень странно -- сколько себя помнил, карты Акайо запоминал хорошо, без этого выше рядового он не поднялся бы, но разбираться в причинах такой забывчивости не стал. Куда интересней оказалось вспоминать историю Праземли, явно обрывочную, но все равно увлекательную. Появившаяся за время помощи с диссертацией привычка сравнивать все с тем, что известно в Империи, мешала, норовила подсунуть вместо воспоминания об уроках в больнице похожую легенду. Отделять их друг от друга оказалось так утомительно, что в конце концов Акайо сдался. Открыл глаза, возвращаясь из мысленной библиотеки. С удивлением обнаружил, что почти все остальные спят, за окном темно, а Таари ругается себе под нос.
  -- Дыра, да где там уже эта заправка?!
  Заметив, что Акайо смотрит на нее, съехала на обочину. Велела:
  -- Пересядь вперед. Иначе я засну, никуда не доехав, а нам очень нужно на ночь поставить аккумулятор заряжаться.
  Он аккуратно перебрался через лежащих на рюкзаках людей. Заметил, что Джиро настороженно следит за ним из-под полуопущенных век, но отвел взгляд. Решил, что если тот считает нужным притворяться, то незачем ему мешать: неприятно быть разоблаченным в таком мелком обмане. Добрался до ручки двери, закопанной под тюк будущего паланкина, выбрался наружу. Поежился -- ночь была холодная, в лицо плеснули капли дождя. Когда он забрался на переднее сидение, смахивая с волос воду, Таари протянула ему тряпку.
  -- Вытрись, -- тронулась с места, как обычно пугающе резко. Кивнула на сияющий зеленым экран телефона между ними. -- Это программа-навигатор. Как карта, только сама определяет, где мы. Значок розетки ты знаешь, разберись, где ближайший и как к нему добраться.
  Он кивнул, наклонился к телефону, скользнул пальцем вдоль серой линии дороги. Розеток видно не было. Подумал -- они могут быть на каком-то ответвлении, я могу что-то упустить. Посмотрел на мигающую красным лампочку на панели, вспомнил -- в начале поездки была зеленая. Значит, скорее всего, у него мало времени на поиски.
  Закрыл глаза, чтобы не отвлекаться, не начать торопливо метаться по карте, как кадет, не подготовившийся должным образом к своему первому бою. Ему нужен был более удобный, логичный способ поиска. Вспомнился значок, которым пользовались учителя в больнице, ища что-то в учебниках. В углу карты был такой же. Акайо коснулся его, изучил появившийся свиток. Таари, краем глаза следившая за его действиями, хмыкнула:
  -- Точно спать пора, если я до такой банальной вещи не додумалась. Пиши электрозаправка.
  Он написал, касаясь нужных букв на нарисованных кнопках. Кажется, в последний раз он делал это в больнице, сдавая экзамены.
  Маршрут к ближайшему знаку розетки подсветился желтой полосой, Таари бросила на него взгляд, кивнула:
  -- Молодец, -- и больше не отвлекалась от дороги.
  Акайо сидел, глядя в темноту за окном, едва освещенную фарами машины. Было тихо, даже не играла музыка, чернота стояла сплошной стеной на обочине, такая густая, что начинало казаться, что они едут в пустоте, как корабли, несшие эндаалорцев с их Праземли к Терре-34.
  -- Почему именно тридцать четыре? -- спросил он, нарушая тишину. Уточнения не потребовались.
  -- Потому что в истории полета значится именно столько потенциально пригодных для жизни планет. Как оказалось, только потенциально. Мы могли оценить их состав, размер и плотность, да и те не слишком точно. Слишком много факторов остается неучтенными. Где-то вообще не оказалось суши, где-то вода была едкая, как соляная кислота. Про большую часть планет мы даже не знаем, почему их признали непригодными для колонизации -- эти данные хранились на флагмане и погибли вместе с ним.
  Акао подумал вдруг, что корабли эндаалорцев по структуре напоминали империю. Все самое важное было завязано на флагмане, когда он погиб, они потеряли слишком много. Он был важнее всех остальных кораблей... Но в то же время именно оставшись без него они смогли найти планету, на которой живут теперь.
  Таари свернула с широкой дороги, притормозила. Впереди светился ряд невысоких столбиков, словно кто-то собирался построить ограду, но забросил дело на середине. Таари остановилась возле одного из них. Акайо смотрел, как она, выйдя из машины, разматывает скрытый в столбе длинный шнур. Забравшись обратно, посоветовала:
  -- Разложи кресло, удобней будет.
  Акайо проследил, как она опустила руку под свое сиденье и спинка тут же плавно пошла вниз. Нащупал со своей стороны маленький, с ладонь рычаг. Потянул, потом нажал. Дернулся, когда опора исчезла, спинка, начавшая было опускаться, больно ударила по лопаткам. Таари тихо фыркнула, подсказала:
  -- Откинься, а потом опускай.
  В этот раз все получилось, кресло превратилось в не самую удобную, но вполне терпимую лежанку. Акайо поерзал, поджал ноги, перевернулся на бок. Замер, глядя в глаза Таари, хищно блестящие в темноте. Она протянула руку, коснулась его щеки, погладила.
  -- Хороший. Жаль...
  Не закончила вполне очевидную фразу, отвернулась с глубоким вздохом. Акайо сглотнул. Закрыл глаза, но не смог расслабиться, прислушиваясь, невольно ожидая нового прикосновения. В голове складывались сами собой сцены: как она могла бы притянуть его к себе, приникнуть губами, чуть надавить на горло...
  Он сам не заметил, когда мысли превратились в такие же сумбурные, жаркие сны.
  
  ***
  
  Проснулся от голода. Сел, запустил пальцы в спутанные волосы, одернул помятую рубашку. Сзади шуршали остальные, рядом потягивалась Таари. Скривилась, с явным усилием прогибаясь, что-то тихо щелкнуло. Выбралась из машины, рывком вернув на место спинку кресла. Акайо опустил глаза. Кажется, сегодня их хозяйка была не в духе. Он не хотел раздражать ее сильнее, но не знал даже, стоит ли для этого вернуться к остальным, или лучше остаться.
  Долго думать не пришлось -- Таари распахнула дверь с его стороны, нависла, опираясь локтем о крышу. С влажных волос капало, на губах вместо мрачной гримасы невыспавшегося человека была если не улыбка, то хотя бы намек на нее.
  -- Выходите, завтракать будем.
  Сначала, впрочем, отправила умываться -- часть столбиков отвечали за подачу воды. За их ровными рядами стоял небольшой магазинчик, ночью совершенно темный. Из открытой двери вкусно пахло горячим маслом и хлебом, сонная девушка с темными кругами под глазами уже раскладывала на бумажные тарелки булочки, из которых торчали тонко нарезанные овощи. Стульев не было, только маленькие высокие столы, возле одного из которых Акайо остановился со своей порцией. Откусил немного, сдерживаясь, чтобы не запихнуть в рот сразу половину. Под овощами обнаружилась тонкая котлета, не слишком напоминающая мясо. Вкусно это было только пока не прошел первый голод, вторую половину Акайо дожевывал через силу, вспоминая давний завтрак у Лааши. К счастью, пить здесь можно было обычную воду, а не черную сладкую газировку.
  Когда все доели, Таари, на ходу вытирая руки салфеткой, велела возвращаться в машину. Снова заиграла песня на забытом языке, ее мотив увязал в мыслях, изгоняя из головы все тревоги. Акайо смотрел в окно, мимо проносились поля, ступеньками соскальзывали вниз, в затянутую дымкой долину. Деревья цеплялись корнями за крутые склоны, узкие полосы леса тянулись, как линии клеток тетрадей. Редкие дома мелькали так быстро, что невозможно было толком разглядеть их, дважды Таари чуть сбавляла скорость, выискивая яркие и удивительно чистые будочки придорожных туалетов. Юки предложил игру, в салоне по кругу звучали слова на обоих языках сразу, где последний звук прошлого слова становился первым звуком нового. Тихо гудел мотор, Таари опустила стекло в окне, так что в узкую щель рвался ветер, трепал ее
  длинные волосы
  . Это было похоже на сон или на медитацию, разве что время от времени затекали ноги и приходилось то выпрямлять их, то поджимать под себя. Перевалило за полдень, когда Таари притормозила у одного из домов, вышла, постучала. Акайо замешкался, неуверенный, что у них есть время, но Рюу распахнул дверь, едва не вывалился наружу.
  Народ последовал за ним, тихонько ахая, с наслаждением выпрямляясь.
  Таари уже говорила с хозяином дома, тот, по-крестьянски загорелый, указывал на отходящую в сторону узкую дорогу.
  -- Продать мне,
   в общем, нечего, чем вам сырая кукуруза поможет? До магазина два часа, из машин только трактор, так что мы сами продукты заказываем. Как раз скоро приедут, могу поделиться чем-нибудь по чеку, чтобы вам время не терять.
  Таари кивнула, отошла было к машине, но фермер махнул рукой, зазывая в дом:
  -- Проходите! Расскажете новости, а то я в город редко выбираюсь.
  -- Простите, не интересуюсь новостями, -- прохладно отозвалась Таари. Фермер только улыбнулся:
  -- Я же не про сеть, ее-то у нас, слава звездам, никто не отрезал. Я просто... Вы же из какого-то НИИ? Не из биологов случаем?
  -- Нет, -- покачала головой она, останавливаясь на полпути к машине. -- ГИСПТ.
  -- Ого! -- присвистнул фермер. -- А я думал, вы из своих лабораторий никогда не вылезаете. Или вы к ней и едете, ну к той, что на Синем гребне? Но там вроде до сих пор половина корпусов закрыта...
  Вдруг запнулся, посмотрел внимательней на рабов. Акайо выдержал направленный на него настороженный взгляд, не понимая, что происходит. Таари улыбнулась уголком губ, поднялась все-таки на крыльцо к фермеру.
  -- Идемте,
  правда, в дом. Там спросите все, что хотите.
  Он смутился, вытер ладонь о штаны, протянул для рукопожатия.
  -- Риим О"Дааши. Очень рад!
  -- Таари Н"Дит, -- ладонь у нее была маленькая, но выглядела не слабей, чем у фермера. -- С гаремом.
  Он растерянно моргнул, но Таари уже прошла мимо него в услужливо распахнутую дверь. Акайо столкнулся с Риимом взглядом, вежливо склонил голову в знак приветствия. Тот кивнул в ответ, придержал дверь:
  -- Заходите, что ли...
  Таари уже сидела в ярком оранжевом кресле, аккуратно сложив руки на коленях, гарем устроился на полу. Риим засуетился между ними. Юки тихо спросил, могут ли они помочь, но хозяин замотал головой:
  -- Вы же гости! Сейчас, секунду, я только компот налью -- сам делал!
  Компот оказался сладковатой розовой жидкостью, намного вкусней известной Акайо газировки. Риим наконец сел на диван напротив Таари, обхватил собственную кружку двумя руками. Похоже, ему было неуютно.
  -- Впервые видите рабов? -- поинтересовалась Таари.
  -- Нет, что вы! В фермерской работе без них никак. А вот кайнов -- впервые. Тут-то обычно местные себя продают, да и то только пока свой урожай убирать не надо. Я и сам как-то на год сторговался с соседом, когда только собирался свое поле купить и хотелось побыстрей денег накопить...
  Акайо слушал, внимательно следя за остальными. Большинство удивленными не выглядели -- вероятно, давно догадались об особенностях эндаалорского отношения к рабству, как когда-то сам Акайо. Только Рюу под конец монолога встряхнул головой, словно пес, и Джиро сидел с каменным лицом, только глаза открывались все шире и шире. Акайо придвинулся к нему, коснулся ладони. Тот вздрогнул, покосился на него с нечитаемым выражением. Отвернулся, преувеличенно заинтересованно глядя на фермера.
  Тот как раз замолчал, отхлебнул из кружки. Спросил:
  -- А у вас все кайны, да?
  -- Как видите, -- пожала плечами Таари. -- Вас это смущает?
  -- Немного, -- вымученно засмеялся Риим. Объяснил, отводя взгляд: -- Тут как-то привыкаешь, что кайны либо далеко, либо доставай парализатор и молись звездам. Пушек у них, конечно, нет, но мечом получить тоже очень больно. До нас, правда, армия не добирается, так, одиночки только иногда. У меня даже шрама после того раза не осталось, а все равно неуютно как-то...
  -- Мы можем подождать в машине, -- спокойно предложил Иола.
  -- Нет-нет, зачем, -- Риим даже руками замахал в подтверждение своих слов. -- Считайте, я с вашей помощью от фобии избавляюсь. Так вы в лабораторию едете, да?
  -- Нет, -- ответила Таари. -- В Кайн.
  В тишине слышно было, как бьется в стекло залетевшая в дом муха. Шумно сглотнул Риим, подавился. Таари с вежливой улыбкой ждала, пока он откашляется.
  -- Вы серьезно? -- наконец хрипло выдавил он.
  -- Абсолютно.
  Снова долгая пауза. Акайо поймал растерянный взгляд Тетсуи, чуть заметно улыбнулся -- все в порядке. Укусил себя за внутреннюю сторону губы, повторяя -- все нормально. Просто вы тут -- пугало. Прямо как Эндаалор у вас. Все честно.
  Опустил голову Джиро, отвернулся Юки. Только Иола спокойно допил компот, поставил на стол пустую чашку. Посмотрел в окно, спросил:
  -- Это к вам кар приехал?
  Риим подскочил, извиняясь, заторопился к двери. Неловкость не исчезла, просто перестала сковывать движения болотной жижей, затаилась в глазах и мыслях.
  "Все честно",
   -- отрешенно повторил про себя Акайо, через окно глядя, как фермер рассчитывается с водителем. Вздрогнул, когда в бок впился острый локоть, обернулся.
  Наткнулся на злой взгляд Таари, как на стену -- или на ледяной душ.
  -- А ну прекрати, -- потребовала она. -- И он дурак, и вы все тоже. Его когда-то почти убили, да. Но это сделал один конкретный человек! Если бы это был свихнувшийся эндаалорец, он что, стал бы всех соседей бояться?
  -- Нет, -- Акайо покачал головой. -- Но для эндаалорцев это было бы ненормальное поведение. А для нас...
  -- Для тех вас, которые живут в Кайне, мы -- враги, -- сердито напомнила Таари. -- Большие и страшные. Это глупо, но это так. И не надо винить себя за чужие поступки, ты к ним никакого отношения не имеешь.
  Он сдержанно кивнул, отводя взгляд. Ее слова были одновременно логичны и неправильны, но он не мог сформулировать, в чем. Таари раздраженно тряхнула головой, вышла, хлопнув дверью. Акайо смотрел, как она вклинивается в разговор, берет длинный, как свиток, лист бумаги, указывает на что-то в нем. Глубоко вдохнул. Вышел, чтобы помочь перенести купленную еду.
  Уже таская ящики вместе с Текэрой, понял -- она сказала "не надо винить", и это было правильно, но кроме вины есть другие чувства. Сожаление. Ответственность. Желание что-то изменить.
  Ему нужно было это сказать, но после покупки еды они сразу тронулись в путь. Акайо сидел в салоне с остальными, не всегда способный сконцентрироваться даже на обращенных к нему словах. В голове крутились фразы будущего разговора, липли к языку, норовили сорваться сейчас, совершенно не вовремя.
  Он закрыл глаза, вслушиваясь в музыку, вплетая себя в нее. Медленно вдохнул и выдохнул, очищая голову. Не торопясь представил себе меч, как сжимаются пальцы на рукояти, как возносятся над головой руки. Широкий взмах, тканевая оплетка не позволяет ладоням скользить, тело сливается со сталью в единое целое. Стойка. Не бой с воображаемым противником, просто удобная позиция, меч параллельно земле, учитель всегда хлопал по слишком высоко поднятому острию. Взмах, он позволяет тяжести клинка увлечь руки за собой. Стойка. Еще раз. Теперь быстрее, позволяя музыке из машины просачиваться сквозь бумажные стены мысленного додзе так же, как сочится сквозь них свет. Теперь -- противник. Сильный, с хорошим боевым стилем, когда риск проиграть действительно велик.
  Акайо крепче сжал ладони на рукояти катаны, увидел предполагаемого соперника и распахнул глаза.
  Сглотнул судорожно, как недавно фермер, решивший, что может встретиться лицом к лицу со своим страхом. Зажмурился до цветных точек перед глазами, встряхнулся, возвращаясь в реальность, жалея, что не может забыть то, что увидел. С преувеличенным энтузиазмом включился в очередную игру, которой занимали себя Юки, Кеншин и Тетсуи.
  К прерванной тренировке он так и не вернулся. Впрочем, мысли о предстоящем разговоре с Таари тоже больше не беспокоили -- до вечера, пока остальные не легли спать, а он сам, дождавшись остановки, не пересел вперед. Сказал:
  -- Винить себя не нужно. Но нужно искать способ остановить то, что считаешь злом.
  -- Нужно, -- устало отозвалась Таари. Она ни о чем не спросила, должно быть, сама думала об их разговоре весь день. -- Но мы можем не так уж много. Эндаалор должен был еще лет пятьдесят назад организовать нормальный шпионаж, постепенно склонить мнение жителей империи в свою пользу, а императора, если он правда такой старый упрямый осел, свергнуть.
  -- Почему не сделали? -- тихо спросил Акайо. Он не мог представить себе мир, о котором говорила Таари. Каким бы было его детство? Какими были бы обе страны, если бы Эндаалор и Кайн вместо многолетней бессмысленной вражды начали сотрудничать?
  -- Испугались, -- передернула плечами Таари. -- Мы все учим историю Праземли, в ней ничего хорошего из взаимодействия с аборигенами никогда не получалось. Культура постепенно умирала, много жертв... Для нас это было неприемлемо. Человеческая жизнь слишком ценна, чтобы так рисковать.
  -- Но вы спасаете даже солдат, совершивших самоубийство,
   -- растерянно посмотрел на нее Акайо. -- Какой риск?
  -- Мы спасаем не всех. И это самое дурацкое! Не решившись однажды довести дело до конца, мы тянем и тянем эту лямку, расплачиваясь куда большим риском каждый день. Моя работа, -- она запнулась, замолчала. Договорила тише, будто боясь спугнуть живущую в словах надежду: -- Может быть, моя работа что-то изменит.
  Акайо кивнул, коснулся ее ладони, лежащей на рычаге между ними. Почувствовал, как на миг Таари стиснула его пальцы.
  Ему очень хотелось верить, что у нее получится.
  
  ***
  
  Вскоре на горизонте замаячили огни, надвинулись, разрослись, ушли вверх и в стороны, очерчивая почему-то показавшийся знакомым контур. Таари сбросила скорость, подъезжая к огромному зданию, огляделась. Свернула к спуску, похожему на скат для бочек, съехала вниз. Здесь оказалось множество машин, стоящих плотными рядами, как прилавки на ночном рынке, такие же темные и тихие. Таари нашла место с краю, ловко пристроившись между стеной и поддерживающей свод колонной. Вышла, махнула Акайо:
  -- Пошли. Может быть, договоримся и поспим этой ночью в нормальных кроватях.
  Он неуверенно оглянулся, увидел, как оглядывается проснувшийся Наоки. Попросил:
  -- Если еще кто-то проснется, скажи, что все в порядке.
  Тот кивнул. Он был самым незаметным из всех, невысокий, но широкоплечий, похожий скорее на кузнеца, чем на воина. Акайо надеялся, что на него можно будет положиться.
  Таари ждала в открытом лифте, нетерпеливо нажимая на кнопку с расходящимися стрелками. Кабина была совсем маленькой, намного меньше, чем та, в которую они поместились всем гаремом в НИИ. Едва Акайо шагнул внутрь, как дверь за ним закрылась, едва не прищемив рубашку. Лифт дернулся, начиная подниматься, Акайо покачнулся, уперся спиной в сомкнутые створки.
  Тесно. Он хотел закрыть глаза, чтобы успокоиться, но быстро понял, что это плохая идея. В боксе на рынке было темно, не стоит увеличивать схожесть.
  -- Что с тобой? -- Таари смотрела на него с беспокойством.
  Акайо вспомнил, как называла этот липкий ужас девушка на рынке, повторил непонятное, но оставшееся в памяти слово:
  -- Клаустрофобия. Что это?
  -- Боязнь замкнутых пространств, -- Таари прикусила губу, хмурясь. Не стала продолжать, да и что еще можно было сказать? Со страхом может справится только тот, кто боится.
  Акайо старался глубоко и медленно дышать. Повторял себе -- все в порядке. Вовсе не так страшно, как в прошлый раз. Вполне можно сдерживать панику, помнить о том, что он не один -- ни в этой кабине, ни вообще.
  Таари вдруг взяла его за руку, притянула к себе. Медленно провела по лбу прохладной ладонью, глядя в глаза, словно держа утопающего. Скользнула по щеке, чуть толкнула в грудь, плотнее прижимая спиной к дверям.
  Акайо вдруг понял, что дрожит уже не от холодного ужаса, а от того сладкого, отдающегося тяжестью в ногах страха, который часто сопровождает ее движения. Потянулся за ладонью...
  Покачнулся, потеряв опору. Таари улыбалась сочувственно и насмешливо, двери за спиной были открыты. Комната терялась в темноте, только горела лампа над одиноким белым столом.
  -- Доброй ночи, -- сидевшая за ним девушка широко улыбалась, явно пытаясь скрыть растерянность. -- Вы, наверное, проездом? К нам вроде бы никто не собирался...
  -- Доброй, -- Таари подошла к ней, не выпуская руки Акайо. -- Я Таари Н'Дит, я предупреждала о визите.
  -- А, это вы! -- неизвестно чему обрадовалась девушка, начала что-то искать в ящике стола, одновременно объясняя. -- Простите, мне сказали найти фотографии в сети, но вас там совсем нет, вот я и не узнала. Для вас и вашего гарема приготовили комнату. На четвертом этаже в жилом блоке, первая слева от лифта. Там будет пустая табличка, вы не перепутаете.
  Таари кивнула, взяла маленькую карточку -- Акайо уже привык, что так выглядят все эндаалорские ключи. Спросила, где лестница, велела ему спуститься и привести остальных:
  -- Ты же запомнил, куда идти?
  Он кивнул. Четвертый этаж, налево. Лестница завивалась вокруг лифта, так что заблудиться было невозможно.
  Однако едва шагнув на первую ступеньку, понял, что его поджидает иная проблема.
  Он вспомнил это здание. Мерцали по углам белые светильники, окна были темны в отличии от того дня, но эта лестница навсегда отпечаталась в памяти, норовившей теперь обмануть. Чудились звуки боя в тишине, чудились собственные приказы и вспышки света от чужого оружия. Ему было страшно тогда, им всем было, но они гордо держались, не подавали виду, что впервые видят странные предметы вокруг и представления не имеют, чего ждать от врага. Предки, как же глупо это было...
  Он шагнул в подвал с машинами, огляделся, щурясь, вспоминая -- тогда здесь было пусто. Они решили, что это потайной ход, и были в восторге, обнаружив его. Разведчик хоть и не улыбался, согласно уставу, но все равно разве что не светился от гордости. Акайо сдержанно поблагодарил его и юноша поклонился так рьяно, что лишь по счастливой случайности не получился поклон, допустимый только для приветствия императора. Но он даже тогда не испугался, а Акайо, слишком молодой генерал слишком маленькой армии, не сделал замечания. Среди солдат Ясной империи пылкость на поле боя считалась достоинством, а не недостатком, незачем было заливать ее водой нотаций.
  Акайо даже не знал, выжил ли тот разведчик.
  -- Это та крепость.
  Иола уже выбрался из машины и неторопливо разминался, пока не заметил Акайо. Тот кивнул, сказал:
  -- Нам разрешили здесь переночевать. Хозяйка велела подниматься к ней, наша комната на четвертом этаже, слева от лестницы.
  Иола кивнул. Из машины выбрались остальные, последний осторожно закрыл дверь и отдернул руку, когда она мигнула огнями.
  Акайо развернулся к лестнице, его догнал Джиро, пошел рядом. Пришлось просить:
  -- Не надо. Мы не идем на прорыв, я не генерал, меня не надо прикрывать!
  Вышло резче, чем хотелось, пришлось на миг закрыть глаза, успокаивая слишком быстро колотящееся сердце. Джиро молча отстал. Акайо уже сожалел о своей вспышке -- это их общие воспоминания, а не его личные, нужно проживать их вместе. Оглянулся, извинился тихо. Джиро только дернул плечом, как в бою. Акайо, оказывается, успел забыть, каким он был в армии. Какими они все были.
  Дверь на четвертом этаже выделялась более светлым оттенком, Акайо коснулся ручки, слишком сильно похожей на ту, которая когда-то открыла путь к окончанию его прошлой жизни. Потянул на себя.
  Огляделся, невольно начиная улыбаться.
  -- Что это? -- озвучил общие мысли вошедший следом Тетсуи.
  -- Спальня, чтоб их всех дыра взяла, -- ответила Таари, сидевшая на огромной, словно целая комната, кровати. -- На всех сразу. Не знаю даже, кто больший идиот -- местные, Авани, ее секретарша, посылавшая запрос, или я.
  -- Может быть, мы в машине поспим? -- предложил Юки. Акайо мысленно согласился -- он и сам предпочел бы лечь там, а не на этой кровати, словно подчеркивающей, что такое гарем и зачем он нужен.
  Таари, однако, только отмахнулась:
  -- Не говори глупости. Мы будем почти так же спать в лесу, а кровать, по крайней мере, удобная. Никто не заставляет вас раздеваться. -- Тетсуи от этого уточнения вспыхнул ярче факела, а Джиро
   дернулся, как от удара. Таари фыркнула, однако комментировать не стала. Указала на штору в дальней стене. -- Там ванная. Тоже соответствующих размеров, но, думаю, нам всем будет удобнее воспользоваться ей по очереди.
  И ушла первой, не дожидаясь, пока они опомнятся. Акайо присел на край постели, разуваясь. Расстегнул манжеты, неуверенно оглянулся. Спать на чистой кровати в одежде казалось странно, однако спать всем вместе, как котята в корзинке... Лучше в самом деле не снимать ничего, кроме обуви.
  Вышедшая из ванной Таари,
  очевидно, считала так же. Скользнула под одеяло с планшетом, сообщила насмешливо:
  -- Через полчаса я выключу свет, и оставшиеся будут укладываться на ощупь.
  Это сильно ускорило все еще мнущихся на пороге. Акайо, подсчитав время, предложил:
  -- Мы можем купаться вместе, как в империи. Все равно же скоро приедем.
  Вздохнула Тэкэра, тут же улыбнулась:
  -- Кажется, мне всю экспедицию мыться не придется. А раз так -- воспользуюсь последней возможностью!
  Ушла, оставив остальных ждать. Иола сел медитировать, задремал в кресле Наоки, тихо переговаривались Тетсуи, Юки и Кеншин. Плюхнулся на кровать Рюу, вытянулся со счастливым стоном. Джиро, как и сам Акайо, просто ждал, однако даже шага в комнату не сделал. Так и стоял, словно нес караул у двери, смотрел в пустоту. Акайо догадывался, что тот видит, тихо окликнул, пытаясь помочь вернуться в настоящее. Джиро посмотрел на него отсутствующе, но в ответ на приглашение отрывисто кивнул, словно проснувшись. Сел на край кровати, затем вдруг выдохнул, опустив плечи, откинулся на спину. Спросил что-то у растянувшегося рядом Рюу, тот захихикал, как мальчишка.
  Акайо отвел взгляд. Таари что-то делала на планшете, так что оставалось только брать пример с Иолы.
  Он чуть не задремал, когда Тэкэра наконец вышла. Вместе со всеми нырнул за голубую ширму, заменяющую дверь. Кто-то присвистнул, и Акайо вполне разделял эти чувства. Комната была похожа на пустой бассейн в саду у Таари, в центре из огромной лейки обрушивался на пол целый водопад воды. На крючках у двери висел ряд одинаковых белых халатов.
  Казалось бы, замечательные условия для людей, с детства привыкших мыться в озерах или в бане вместе со всеми. Однако все равно раздеваться было неловко. Акайо поймал себя на том, что старается ни на кого не смотреть, отметил с ноткой печального удовлетворения -- к возможности купаться поодиночке, без невольного сравнения своего тела с чужими, они тоже привыкли. Оказалось очень легко и приятно привыкнуть к этой странной внешней скрытности, индивидуальности. К тому, что у каждого отличается одежда, к тому, что можно есть не точно то же и не столько же, сколько сосед. При этом Акайо слышал, насколько больше разговаривали между собой Юки и Тетсуи, и почему-то был уверен, что вещи, которые они обсуждали, в империи не решились бы поднять даже в храме. Даже мысленно.
  Сейчас нужно было отвыкать. Даже в большой ванной восемь человек невольно сталкивались локтями, останавливались, ожидая, пока другой освободит место под душем. Однако неловкость постепенно исчезала, словно смывалась вместе с пылью. Передал мыло кому-то за потоки воды Рюу, Иола поймал поскользнувшегося Наоки. Тот улыбнулся, как улыбаются только недавно проснувшиеся люди, легко и чуть удивленно, нырнул под воду. Где-то недовольно отфыркивался Джиро.
  Это было странное объединение людей, привыкших жить по отдельности.
  Уже вымывая из волос густую пену, Акайо с удивлением понял, что ему этого не хватало.
  
  ***
  
  Он закончил одним из первых, вернулся в комнату, кутаясь в халат поверх одежды. Было холодно, с потолка дул легкий ветер. В жару это было бы
  приятно, но сейчас только мерзли мокрые уши. Хотелось поскорее нырнуть под одеяло, но вместо этого Акайо остановился посреди комнаты, тщательно вытирая волосы и исподволь изучая обстановку. Таари еще не спала, хотя уже выключила свет, экран планшета освещал ее лицо мертвенно синим. На самом краю, вытянув руки поверх одеяла, лежал Джиро, тихо сопела мгновенно заснувшая Тэкэра, привалившись к его боку.
  -- Иди ко мне, -- велела Таари, не поднимая головы. -- Так всем будет удобней.
  Он подчинился, скользнул под огромное общее одеяло, не снимая даже халата. Таари со вздохом захлопнула крышку планшета, сунула под подушку. Перевернувшись на бок, ухватила Акайо за загривок, подтащила к себе, обняла, заставив уткнуться себе в плечо, как они иногда засыпали после сессий и близости. Фыркнула сонно, почувствовав, как закаменела его спина:
  -- Расслабься, все в порядке. Просто так мы занимаем меньше места,
  Акайо чуть кивнул, зная, что она чувствует все его движения. Закрыл глаза, уговаривая собственное тело последовать этому вроде бы простому приказу. Рядом ложились остальные, матрас промялся под их весом. Кто-то тихо пожаловался из темноты:
  -- Холодно...
  Судя по голосу -- Тетсуи. Не открывая глаз посоветовала Таари:
  -- Обнимайтесь. Или хотя бы просто ложитесь плотней.
  Кто-то заворочался, что-то пробормотав. Огрызнулся Джиро:
  -- Мне нормально!
  Захихикала Тэкэра. Наконец, затихли. Акайо послушал еще немного ровное дыхание, чей-то храп за спиной. Подумал: "В империи будем выставлять дозорного". Заснул.
  
  ***
  
  Тихий стук и оказавшийся перед глазами низкий, расчерченный на квадраты, потолок разбудили его быстрей набата. Акайо вскочил прежде, чем проснулся, наткнулся на такой же ошалевший взгляд Джиро. Почти поверил, что все прошедшие месяцы почудились...
  -- Дыра, договоры! Мы же границу пересекаем, нужно было заранее бумаги заполнить! Нельзя было хоть что-нибудь не забыть, -- Таари стукнула кулаком по двери, мигом возвращая их к реальности. Вцепилась зубами в костяшку пальца, глядя с таким отчаянием, что Акайо словно окатили ледяной водой, заставляя собраться.
  Договоры. Она говорила, что они должны были подписать их на рынке, но Сааль слишком спешил сбыть проблемный товар, а Таари торопилась на защиту и забыла про них.
  -- Мы можем подписать их сейчас?
  -- Нечего подписывать! Я не брала с собой бумаги. Разве что... -- бросилась к кровати. Раскидывая подушки, выудила планшет, сунула в руки Акайо. -- Оставьте отпечатки пальцев, все! Акайо, договор на Джиро откроешь из меню, слава звездам, Нииша его составила! А я пока пообщаюсь с СКЧ.
  Вылетела за дверь, захлопнув ее так быстро, что они даже не успели понять, стоял ли за ней кто-нибудь.
  Акайо переглянулся с Иолой.
  -- Будем подписывать, не читая? -- уточнил тот.
  -- Времени нет. Я читал свой, могу быстро пролистать, проверить, что отличается.
  Иола кивнул, Акайо скользнул пальцем по теплому экрану. Приложений тут было намного меньше, да и вообще договор больше касался бытовой стороны жизни, чем какой-либо иной.
  Иола, услышав это, кивнул. Приложил свою ладонь к переливающемуся прямоугольнику внизу договора, отошел. Больше задержек не было, хотя Акайо ожидал, что Джиро захочет прочитать свой договор подробней -- Акайо по первому листу заметил разницу и предупредил об этом, но тот только повторил его же слова:
  -- Времени нет, -- прижал ладонь к экрану, позволяя ему считать рисунок линий на коже. Закрепляя свое положение добровольным согласием.
  Акайо поклонился в знак благодарности, когда дверь снова открылась. Таари бросила на него быстрый взгляд, Акайо чуть заметно кивнул в ответ. Она сдержала вздох, вернула каменную маску на расслабившееся на миг лицо. Шагнула в комнату с приглашающим жестом, позволяя войти паре одетых в черное, словно ниндзя, людей. Высокая женщина обежала взглядом гарем, мужчина чуть пониже нее сразу уставился на планшет.
  Миг все стояли неподвижно, ожидая действий друг друга. Первой очнулась Таари, поинтересовалась раздраженно:
  -- Вы собираетесь опрашивать моих рабов или нет? Мы, вообще-то, торопимся.
  Женщина холодно извинилась, кивнула. Не то попросила, не то потребовала:
  -- Мы будем опрашивать их по одному. Пока не закончим, вам не стоит говорить друг с другом.
  Таари передернула плечами:
  -- Как хотите. Акайо, передай планшет господину Маалу. Вы ведь об этом собирались попросить?
  Тот поблагодарил неожиданно высоким голосом. Женщина поймала взгляд Иолы, предложила ему выйти.
  Акайо сел на кровать. Хотелось стоять рядом с Таари, хотелось найти ее руку, переплести пальцы. Но это бы слишком выдало их. Честным людям не о чем беспокоиться.
  Невольно вспомнились прохожие в столице, торопившиеся убраться с пути патруля. Акайо мысленно поправился -- честные люди беспокоятся на всякий случай, припоминая, есть ли за ними какие-то проступки. Виновные просто точно знают ответ.
  Маал листал что-то на планшете, то и дело поднимал взгляд от экрана, находил лицо одного из рабов и продолжал работу. Вероятно, сверял договоры. Выражение у него было скептическое, брови с каждым переводом взгляда поднимались все выше. Наконец Маал кашлянул:
  -- Прошу прощения, но вы что, не в тот отдел на рынке зашли?
  -- Нет, -- голосом Таари можно было заморозить океан. -- Почему вы так решили?
  -- У вас договоры составлены на кухонных мальчиков. А личная документация на всех как на гаремных.
  -- Раз вы уже прочитали личную документацию, -- отрезала Таари, -- то должны знать, что никого из них не учили как гаремных рабов.
  -- Да, но...
  -- Так что не считайте мои деньги, пожалуйста, -- она наконец села на край кровати рядом с Акайо, поощряюще улыбнулась Маалу. -- Вы ведь собирались проверить все записи?
  Он кивнул, снова занялся планшетом. Вернулся Иола, сел на пол у двери, прикрыв глаза. Заглянувшая в дверь женщина попросила Тетсуи пойти с ней. Ожидание длилось и длилось, напряжение стягивало мышцы, не позволяя погрузится в медитацию. В мысленное додзе Акайо возвращаться не хотел. Пока нет.
  -- А это, выходит, любимчик?
  Маал смотрел не на него, но Акайо все равно почувствовал, как приливает кровь к щекам. Таари улыбнулась, словно змея перед укусом, разве что не облизнулась.
  -- Вы не имеете права обсуждать подобное в присутствии рабов. Это крайне некомпетентно.
  Тот быстро кивнул, бормоча извинения. Перелистнул договор, бросил взгляд на Джиро, сверяя портрет. Вчитался и даже головой затряс от изумления.
  -- Подождите, то есть...
  -- Да, он раб моего раба, а не мой. Я его подарила.
  Акайо увидел, как складываются губы Маала в беззвучное "Точно любимчик", стиснул зубы. Да, это можно было трактовать и так. Но это была искаженная, злая правда, имеющая с истинным положением дел не больше общего, чем травинка с бамбуковым стеблем.
  -- Акаайо, -- потребовала заглянувшая в дверь женщина. Он встал, склонил голову. Прошел за ней по коридору в пустую комнату, сел на предложенный стул. Выдержал долгий взгляд в глаза, пока женщина сама не отвернулась. Задумчиво выбила сложный ритм на отозвавшемся дребезжанием столе. Акайо чуть склонил голову к плечу, не понимая: она специально показывает, что ей неловко или это тоже некомпетентно?
  -- Меня зовут Ваарта К"Тар, старший агент СКЧ, -- наконец представилась женщина. -- Так как вы покидаете границы Эндаалора, я должна задать вам несколько вопросов.
  Акайо кивнул. Назвал свое имя и возраст, когда и почему оказался в Эндаалоре, когда был продан Таари, для чего возвращается в Кайн, подтвердил, что осознает риски. Говорил об этом спокойно, словно на ежегодной переписи, когда армия чиновников смешивается с армией солдат и расспрашивает, расспрашивает, расспрашивает...
  "Верным слугам Императора нечего боятся", говорил командир, а потом повторял сам Акайо. Но многие все равно боялись.
  Женщина отложила планшет, вздохнула, глядя на него, словно ждала чего-то. Сказала:
  -- Мы подозреваем, что ваша хозяйка злоупотребляет своим положением.
  Помолчала, давая ему время. Акайо смотрел на нее, даже не пытаясь изобразить удивление -- должны они, дыра их возьми, разбираться в том, что для кайнов бесстрастное выражение лица является нормой?
  Не дождавшись ответа, Ваарта продолжила раздраженно:
  -- Она когда-либо принуждала вас к чему-то против вашей воли?
  Акайо моргнул, судорожным усилием удерживая маску, не позволяя глазам изумленно округлиться. Свиток, когда-то и без того разнесший в клочки его мироустройство, разворачивался в голове, записи смешивались, распадались на буквы, как бывает, когда что-то перестает работать в планшете.
  Что вообще значило рабство, если их даже принуждать нельзя былони к чему?..
  От него ждали ответ. Определенно не этот.
  -- Нет, -- он сглотнул, пересохшее горло больно царапнуло. В груди поднималась детская, неразумная обида -- почему он этого не знал? Почему повседневная жизнь в Кайне такая, что до сих пор один-единственный вопрос может перевернуть все в нем с ног на голову?
  Ему протянули стакан воды, Акайо отпил несколько глотков. Ваарта смотрела на него недовольно.
  -- Вы влюблены в свою хозяйку?
  Он помедлил. Поднял на нее взгляд:
  -- Это имеет отношение к цели допроса?
  -- Если вы правда испытываете к госпоже Н'Дит сильные чувства, она могла злоупотребить вашей привязанностью, -- удивительно казенным, словно императорские чиновники, языком, сообщила Ваарта.
  -- Она этого не делала, -- Акайо снова опустил голову. Сложил руки на коленях, незаметно успокаиваясь.
  -- Она подарила вам одного из своих рабов, верно?
  -- Да.
  -- Как это случилось?
  Акайо помедлил. Судя по всему, рассказывать правду не стоило, она могла навредить и Таари, и, даже в большей степени, Джиро. Однако лгать, не подготовившись, было опасно -- их версии наверняка разойдутся.
  -- Я могу не отвечать?
  Ваарта недовольно кивнула, порывисто села на корточки рядом, взяла за руки, заглядывая в глаза снизу вверх.
  -- Пойми, Акаайо, служба контроля человечности создана для вашего блага. Мы заботимся о том, чтобы права каждой личности, вне зависимости от ее статуса, соблюдались в должной мере, чтобы хозяева не превышали прописанных в договоре полномочий. У нас уже были сомнения насчет вашей хозяйки, когда ошейники, в том числе твой, подавали двойственные сигналы. Однако нас убедили, что все в порядке, просто ты и ныне принадлежащий тебе раб немного увлеклись.
  Сохранить спокойное лицо было сложно. Поэтому он просто сказал:
  -- Акайо, -- посмотрел в недоумевающее лицо, пояснил: -- Меня зовут Акайо. Удвоенная гласная -- ошибка в документах. И отпустите мои руки, пожалуйста.
  Ваарта только разочарованно покачала головой, встала. Переспросила безнадежно:
  -- И в Кайн ты едешь добровольно?
  Он кивнул. Помедлил. Спросил, не дождавшись следующего вопроса:
  -- Я могу идти?
  Она разрешила.
  Коридор встретил его белыми стенами, мигнула лампа под потолком. Наверное, она застала их поражение в бою.
  Но теперь она видела и его победу.
  В дверях он разминулся с Джиро, скользнул развернутой ладонью по руке. Тот прошел мимо, подняв голову даже выше, чем обычно. Акайо сел рядом с Таари, вспоминая глупый детский жест -- скрестить пальцы, чтобы все прошло хорошо. Он не сомневался, что Джиро не станет специально вредить им, но он мог ошибиться, особенно если Ваарта спросит про тот раз.
  "Переборщили". Такой оригинальной формы почти правды никто из них не смог бы придумать.
  Однако вопреки всем опасениям, Джиро вернулся со спокойным лицом, а следом за ним зримым подтверждением успеха вошла недовольная Ваарта. Вопросительно уставилась на Маала, тот ответил вслух:
  -- Все законно. Договоры подписаны, а до сегодняшнего дня их действия укладывались в права посредника и добровольное сотрудничество.
  -- Ясно, -- отрывисто сказала Ваарта. Очень официально обратились к Таари: -- Приносим свои извинения за задержку, однако таков порядок.
  Та зубасто улыбнулась:
  -- СКЧ всегда на посту, я даже не сомневалась.
  Встала стремительно, будто сорвавшийся с нити воздушный змей, велела:
  -- Идемте. Разгружаем машину и выходим к границе.
  
  ***
  
  Уже в лифте Таари вдруг изменилась в лице, зажмурилась. Казалось, она стремительно решает какую-то неизвестную проблему. Они проехали пару этажей, прежде чем она кивнула самой себе, велела:
  -- Начнете разгрузку сами. Я выясню, где здесь парикмахерская.
  В самом деле, они же должны были подстричься. Хорошо, что лаборатория в самом деле была похожа на крепость, обеспечивая работников самым необходимым.
  Они решили начать с паланкина, но процесс сборки быстро застопорился. Разложенные на темном полу части выглядели так, словно к одной балке почему-то предполагалось крепить сразу две корзины. Первым осенило Рюу:
  -- Да он двойной! Давайте сначала соберем маленький, вокруг него большой, а потом балку приделаем.
  Стоило начать, и тут же нашлись кажущиеся до того случайными завязки, позволявшие крепить стены друг к другу, сошлись идеально подогнанные опоры. Теперь Акайо понял, где Таари собиралась спрятать всю технику, которую должна была взять с собой -- в простенках.
  Они как раз заканчивали, когда Таари вернулась.
  -- У них затянувшийся отпуск, внутренние аллеи еще ремонтируют. Так что, -- она помахала чем-то похожим на короткую красную палку, -- стричь я вас буду самостоятельно.
  Акайо наконец понял, что было у нее в руках -- такая же машинка, какими пользовались в парикмахерской, куда они заезжали перед защитой. Тогда он отстоял свое право на длинные волосы. Сейчас...
  Таари бросила взгляд на Иолу, чья недавно лысая макушка уже покрылась коротким пухом, что-то подкрутила на машинке. Позвала:
  -- Акайо, ты первый.
  Он подошел. Сел на пол. Над головой зажужжало это издевательство над искусством цирюльников, холодная полоса прижалась к затылку. Скользнула вверх. Акайо почувствовал, как сыплются за шиворот остриженные пряди, потянулся коснуться головы. Волосы, такие короткие, что больше напоминали шерсть зверя, щекотали ладонь.
  Когда-то это ощущение пугало, говорило о том, что все кончено, что его жизнь должна была прерваться, но вместо этого продолжилась иным, совершенно невероятным образом.
  Теперь он знал -- они отрастут. Это было так же очевидно, как то, что солнце встает на востоке. Сколько бы раз их не срезали, волосы отрастут. А жизнь лучше смерти. А поражение не значит бесчестия и иногда даже не значит проигрыш. Иногда поражение это и есть победа.
  Таари закончила его стрижку, принялась за Наоки. Акайо встал, вернулся к рюкзакам. Поймал недоверчивый взгляд Джиро, улыбнулся ему, но не нашел слов. Это было не то понимание, которым можно поделиться с другими.
  
  ***
  
  Вскоре длинноволосыми осталась только сама Таари и Тэкэра. Вещи разобрали, перепаковывали рюкзаки так, чтобы ничего твердого не кололо спины, когда Таари, настроив спрятанные между стенами паланкина батареи, выпрямилась.
  -- Подойдите ко мне все.
  Едва заметно улыбаясь, дождалась, пока они отвлекутся и окружат ее полукругом. Шагнула к Тетсуи, протягивая руки к его горлу. Тот инстинктивно отшатнулся, вжимая голову в плечи, но тут же замер. Позволил осторожно обхватить себя за шею. Видно было, как прокатился под длинными пальцами кадык, Таари чуть прищурилась, блеснули глаза... Но тут же прикрылись веками. Она отступила к машине, бросила на заднее сидение тонкий ремешок.
  -- Следующий.
  Тетсуи растерянно потирал кожу, где на месте ошейника едва заметно белела незагоревшая полоса. Рюу поспешно бросился к Таари, она улыбнулась, нарочито медленно положила руки ему на горло. Он, кажется, вовсе не дышал, пока ее пальцы скользили по ошейнику, расстегивая замок.
  Кольцо медленно стянулось в очередь, замешкавшийся Акайо оказался последним. Смотрел, как замирают под дарующими свободу руками Кеншин, Иола, Наоки. Как Таари смеется и тянет за ухо Джиро, требуя наклониться к ней, как он подчиняется, вынужденный перестать гордо держать спину, и вдруг начинает мелко дрожать, когда ее пальцы смыкаются на его шее.
  Наконец, шагнул к ней сам. Порывом опустился на колени, скорее почувствовал, чем услышал ее вздох. Прохладные ладони скользнули по коже, плотно сомкнулись на горле. Чуть сжали на миг, не перекрывая дыхания, но давая почувствовать беспомощность. Отпустили. Ошейник, ставший привычным настолько, что ощущался частью собственного тела, висел теперь меж ее пальцев, похожий на погибшее живое существо.
  Акайо невольно коснулся освобожденной шеи, поднял взгляд. Встал, не отводя глаз от безмятежно спокойного лица Таари, низко поклонился.
  Отсутствие ошейника ничего не меняло. Это было даже странно -- словно они уже оказались по ту сторону границы, в Кайне, где данное слово надежней любых кандалов.
  -- Вот и все. Осталось переодеться, и мы станем идеальными кайнами.
  Таари нырнула в салон, захлопнув за собой дверь. Акайо усилием воли отогнал видение того, как она сейчас расстегивает блузку, снимает тонкие колготки, смотрит недовольно на разложенное на сидениях кимоно...
  Отогнал еще раз. Обернулся к своей одежде, взялся переодеваться. К собственному удивлению не запутался в ставших неудобными широких штанинах, запахнул короткую верхнюю рубашку, привычно затянул пояс. Тут же, тихо помянув предков, взялся распутывать сложный узел -- генеральский, указывающий на высокое положение в армии едва ли не верней нашивки.
  Щелкнул замок двери, Акайо обернулся и замер, забыв, как дышать.
  У женщины, раздраженно одергивающей простое серое кимоно, была прозрачная кожа гейши, длинные ладони ученого и ступни воина. Он привык думать, что она совсем непохожа на имперских женщин, он знал, что таких в империи просто не бывает, а сейчас видел, насколько ошибался. Как много решало даже не поведение -- всего лишь одежда.
  Широкий воротник и высоко поднятые волосы вдруг подчеркнули округлость лица, форму глаз и губ.
  Во всем этом сквозило нечто чуждое, беспокоящее, словно дрожь листвы на краю зрения, но в то же время очевидно было -- никто не заподозрит в ней
   
  жительницу вражеской страны.
  Прежде похожесть отступала на второй план за манерами, одеждой, ростом и коричнево-рыжим цветом волос, но Акайо вдруг понял, что всегда видел ее. Просто не верил, не знал, куда смотрел. Раньше в глаза бросалась инакость, теперь напротив, но при этом Таари всегда была и тем и другим. Женщиной, которая могла бы стать матерью обеих стран.
  -- Чем меньше техники мы с собой возьмем, тем лучше, -- она тем временем решительно положила телефон на сидение рядом с планшетом. -- Все равно у нашей карты отвратительная детализация, даже деревни отмечены только те, что не в лесу стоят.
  Акайо нахмурился. Он с трудом представлял, как можно путешествовать без карты, тем более,
   не зная местность. А этот край империи он, к стыду своему, забыл.
  -- Я могу запомнить карту, -- предложил Иола. -- У меня хорошая память.
  Уткнулся в протянутый ему планшет. Акайо на всякий случай подошел ближе, тоже заглянул в экран. Иола провел пальцем по стеклу, еще и еще раз. Нажал на знак минуса, меняя масштаб. Растерянно моргнул. Протянул технику Акайо.
  -- Посмотри ты. Я не могу понять, что вижу.
  Ему потребовалось чуть больше времени, чтобы осознать, что имелось в виду. Сначала он нашел эндаалорский город, проследил их путь до границы, стал просматривать территорию империи... Быстро потерялся. Уменьшил масштаб, чтобы понять, куда его занесло, и обомлел.
  Он всегда знал, что империя огромна. Он помнил, что на картах дальняя граница вражеской страны никогда не изображалась. Теперь он думал -- о ней просто не знали? Или не хотели, чтобы жители империи задавались вопросом, почему победоносная армия не может справиться со страной, которую можно потерять под зернышком риса, случайно упавшим на карту?
  -- В чем дело? -- поинтересовалась Таари.
  Акайо только покачал головой, Иола все же спросил:
  -- Эндаалор правда такой маленький?
  -- Да. А вы не заметили, сколько мы ехали от столицы до границы? И это мы по серпантину петляли!
  Они переглянулись растерянно. Конечно, заметили, но не могли даже представить, что Эндаалор в самом деле таков. Думали, город просто стоит близко к границе, думали, машина едет очень быстро.
  Но никак не что вся страна немногим больше столицы Ясной империи.
  Таари только фыркнула:
  -- И как вы экзамен сдавали, интересно мне знать. Ладно, вот вам краткий курс географии и истории заодно: на кораблях прилетело чуть больше тридцати тысяч человек. Это примерно столько, сколько живет в вашей столице, причем только за стенами и официально. С тех пор мы, конечно, плодились и размножались, в том числе за счет вашей армии,
  спасенных воинов которой обратно в лес не выгонишь
  .
  Но даже сейчас нас едва миллион наберется. Это уже побольше, чем в вашей столице с пригородами, но ненамного. В городах Праземли жило и в два, и три, и в десять раз больше, а у нас это включая фермеров. Если бы не они и не биологи, мы не смогли бы прокормиться.
  Иола медленно кивнул. Акайо чувствовал себя свитком, в который писец пытается уместить слишком много ценного текста, мельчит, строчки сливаются одна с другой, заворачиваются вниз у края. Вдруг понял, что не знает дат, попытался посчитать -- их стало в пятьдесят раз больше, за сколько времени это могло случится? Запутался, потому что не мог даже примерно оценить, какая часть из нынешнего населения Эндаалора на самом деле -- кайны. Война ведь шла всегда, по крайней мере, он не слышал о времени, когда бы ее не было. Хотя сейчас получалось, что от Высадки прошло не больше пяти сотен лет...
  Он вернулся из своих мыслей, услышав вопрос Таари:
  -- Вы придумали легенду?
  Юки уже отвечал, рассказывал про сбежавшую невесту и ее замену. Таари морщилась, но слушала. Под конец лицо у нее было такое, словно ей предложили участвовать в краже. Акайо ждал спора, но она только глубоко вдохнула, выдохнула, подвела итог:
  -- То есть я -- хорошая девочка, которая не стала спорить с волей рода и выходит замуж дыра знает за кого?
  -- Предки знают, -- засмеялся Рюу. -- И вообще давайте на кайнском теперь говорить?
  Все посмотрели на Таари. Она пожала плечами, переходя на их язык:
  -- Давайте. Нашивки семьи вы не сделали?
  Кеншин покачал головой:
  -- Нет. Не смогли решить, какая будет фамилия. Можно взять одну из наших, у кого они есть.
  -- Моя, например, Танака. Нас очень много, никто не знает всех членов семьи, -- предложил Юки, но тут же добавил: -- Правда, это может быть и проблемой тоже -- если встретится "родич", придется придумывать всякие сложные связи, название деревни. И не дай предки окажется, что он знает живущих там Танака!
  -- Ясно, -- оборвала путанные объяснения Таари. Она говорила на кайнском с небольшими запинками, иногда подбирая не слишком удачные слова, но достаточно хорошо, чтобы ни у кого не возникло вопросов. -- У кого-нибудь есть более редкие фамилии? Чтобы точно не встретить родственников?
  Они переглянулись, покачала головой Тэкэра:
  -- Нас мало, но если я правильно понимаю, наша деревня будет по пути.
  -- А с нами я просто не советовал бы пытаться породниться, -- неожиданно тихо сказал Иола. -- Род на мне завершился, об этом могли говорить путники. Воскресать я бы не хотел.
  Повисла тишина. Акайо мысленно примерился к карте, понял, что не может точно вспомнить, где находится родная деревня. Но точно возле столицы, а значит -- далеко.
  -- Сугаваро, -- предложил он. -- Это имя моего рода. Насколько я знаю, остались только мои родители, и герба у нас не было, слишком маленькие и незнатные.
  -- Как "разделение"? -- неуверенно спросил Тетсуи.
  -- Нет. Как "осока" и "поле".
  Закашлялась, будто подавившись, Таари. Отмахнулась от попытки помочь, привычно перейдя на эндаалорский:
  --Не надо! А, дыра, -- исправившись, повторила на кайнском с непередаваемой насмешкой: -- Вернее "а, предки". Давайте лучше придумаем фамилию, которой вообще нет. Незнатную, без гербов. И вторую, из которой происходит мой выдуманный жених. Не знаю уж, почему
  не-аристократы занимаются такими глупостями с путешествиями невест через всю страну...
  -- Могли договориться отцы, -- предложил Юки с таким вдохновленным лицом, что Акайо заподозрил, что тот цитирует одно из своих любимых стихотворений. -- Например, встретились на войне и решили породниться. А потом оказалось, что живут далеко, вот и вышло...
  -- Хорошо, -- остановила его Таари. Подумала. Выговорила, аккуратно составляя фамилии, -- Пусть будут семьи Сима и Уэниси. Как "остров" и "высокий запад".
  -- Тогда мы на самом деле должны быть с острова, -- резонно возразила Тэкэра, поправляя широкий пояс своего кимоно так ловко, словно делала это всю жизнь. -- Давай лучше Оока, "большой холм".
  Остальные согласно закивали. Акайо мысленно повторил несколько раз "Оока Акайо", привыкая к звучанию. Вышло довольно странно, всего три звука, которые повторялись в разных сочетаниях, под конец вдруг взрываясь четвертым. Его собственная фамилия нравилась ему больше, хотя раньше он не думал о ней в этом ключе.
  Рюкзаки закинули на плечи, Таари решительно отказалась от паланкина, заявив, что сядет в него только когда они окажутся возле какой-нибудь деревни и придется играть роль невесты. Акайо задумчиво посмотрел на видневшиеся из-под края кимоно белые носочки и сандалии, но промолчал. Таари была умной и упрямой одновременно, поэтому не стоило провоцировать ее упрямство затмевать ее разум.
  Они поднялись из темноты подвала, Иола тут же уверенно направился вниз с холма, к виднеющейся у его подножия роще. По узкой реке, рассекающей ее надвое, проходила граница между Эндаалором и Кайном.
  "Надо забыть слово "Кайн", -- напомнил себе Акайо. -- И "Эндаалор" тоже. Ясная Империя. А о врагах не говорят вовсе".
  

  Глава 11

  Они остановились на берегу, переминаясь с ноги на ногу и недоверчиво глядя на разлившийся поперек дороги широкий бурный поток. Акайо помнил, как армия перешла реку строем, даже не заметив, а сейчас предстояло как минимум высоко поддергивать штаны, и это могло их не спасти.
  -- Ну конечно, -- вздохнула Таари, устраиваясь на подушках паланкина. -- Сезон дождей только что кончился, даже ручьи переполнились. Тэкэра, тебе тоже на паланкине переправляться,
  кимоно так не задерешь.
  Стащила обувь, запихнула под подушки. Отряхнула ноги в недавно белых, а теперь чуть посеревших от дорожной пыли носочках, посмотрела на них скептически. Возможно, как и сам Акайо, прикидывала, как часто и в каких условиях им предстояло заниматься
  стиркой. Он, уже повесивший свои сандалии на шею, молча радовался, что мужчинам вполне допустимо носить обувь на босу ногу. Это сильно упрощало дело.
  Широкие штаны подвязали выше колен, подоткнули длинные рукава рубашек. Паланкин был рассчитан на двоих носильщиков, но они решили взяться за него вчетвером -- очень уж не хотелось проверять, как далеко он уплывет, если кто-нибудь споткнется и упустит свою сторону. Акайо оказался сзади корзины, третьим в общем ряду. Широкая балка лежала на правом плече, сзади пыхтел Наоки. Первым шел Иола, чуть горбясь, чтобы сгладить разницу в росте, за ним -- Джиро, с таким видом, словно носил паланкины всю жизнь. Занавеси оставили подвязанными к крыше, Таари крепко держалась за борта. Акайо оказался за ее спиной, и хотя он старался следить за дном под ногами, взгляд все время невольно поднимался к простой серой ткани кимоно, к высокой шее и завиткам выбившихся из прически волос. На солнце они, обычно коричневые, словно древесная кора, казались бронзовыми.
  В империи такой цвет встречался редко, но все-таки не настолько, чтобы нужно было его менять.
  Когда они вышли на мелководье, Таари оторвала руку от борта, принялась обуваться. Соскочила на землю, как только стало возможно, раздраженно тряхнула ногой, словно пытаясь вытрясти камушек. Спросила:
  -- Что вы замерли? Идите обратно, Тэкэру тоже надо перевезти.
  До них донесся смех, приглушенное оханье, плеск. Акайо оглянулся и с трудом удержался, чтобы не протереть глаза.
  С течением доблестно боролся Кеншин, удерживая на руках хихикающую Тэкэру. За ними брели остальные.
  -- Так гораздо быстрее, правда? -- закричала Тэкэра, взмахивая рукой. Тут же ойкнула, когда ее чуть не уронили в воду, обняла Кеншина покрепче. Тот держался спокойно, даже не покраснел. Поставив ее на землю, коротко поклонился и тут же отошел в сторону, отжимать все-таки промокшие штаны.
  -- Что ты ему сказала? -- прохладно поинтересовалась Таари.
  Текэра неожиданно смутилась:
  -- Да глупость, на самом деле. Что неужели ни один мужчина на этом берегу не решится перенести девушку через реку на руках. Но так правда ведьбыстрее!
  Акайо смотрел на них, не в силах понять, что не так. Таари, однако, продолжать разговор не стала, только покачала головой. С молчаливым неодобрением посмотрела на сандалии, готовясь скомандовать продолжение пути.
  -- Мы можем нести тебя дальше, -- предложил Иола. --
  Наша обувь с непривычки очень неудобна.
  Акайо был почти уверен, что Таари откажется, но она вздохнула:
  -- Ты прав. Нет смысла пытаться идти наравне с теми, кто ходил пешком всю жизнь, и гораздо дальше, чем я, -- отмахнулась от попытавшейся что-то возразить Тэкэры. -- Да, вы очень вежливо и почти незаметно подстраивались под мою скорость! Но задержки не в наших интересах. Научиться бегать так, как вы, я смогу как-нибудь потом.
  Акайо смотрел, как она садится в паланкин, снова прячет сандалии под подушки, нахохлившаяся, как птица в дождь. Опустился на колени рядом, всего на миг, сказал:
  -- Ты думаешь лучше нас.
  Встал, подхватил балку. Иола подстроился, чуть обернулся, улыбаясь. Акайо дернул свободным плечом -- он знал, что прозвучал глупо, и хватать паланкин, не убедившись, что вторую сторону есть кому поддержать, тоже было глупо.
  Но он надеялся, что она поняла.
  Потому что очень обидно было слышать от нее такое. Словно она в самом деле считала, что умение быстро ходить важнее остального. Акайо думал о том, сколько людей отдали бы такое простое, физическое умение за дар ясно мыслить, и впервые за долгое время злился.
  Таари почувствовала. Обернулась, приподнялась на подушках, скользнула пальцами по его лежащей на балке руке. Улыбнулась:
  -- Ты не прав. Но спасибо.
  Села ровно, дернула занавесь, скрывшись за частой тростниковойплетенкой. Акайо опустил голову, следя за дорогой под ногами. Медленно вдохнул и выдохнул, сам себе удивился -- что случилось? Почему его так сильно задели ее слова?
  Потому что тренировки были просто тренировками. Чем-то, что он должен был делать и добивался успеха естественным путем, ценой многих повторений. А вот учение, знание добывалось совершенно иначе. Нужно было не просто сто раз повторить чужое движение, нужно было осознать нечто новое, встроить в систему. Знание говорило о том, каков на самом деле мир. Каков на самом деле сам Акайо. Ни одно физическое умение не давало таких чувств.
  Вдруг подумал -- это он тренировался с четырех лет. Это он открыл для себя наслаждение от впитывания новых знаний совсем недавно. Для Таари и, возможно, для многих эндаалорцев, все было наоборот. Они с детства учились, узнавали мир вокруг себя так же быстро и по такой же необходимости, по которой юные имперцы тренировались до седьмого пота. Логично, что после этого именно физические упражнения кажутся желанными, именно в них, как в чем-то более сложном и редком, хочется добиться успеха.
  А он просто ревновал -- к их образу жизни, к тому, что казалось ему счастьем даже теперь, когда розовое марево влюбленности в новый мир разв
  еялось.
  Перед ними открылась прогалина, деревья расходились широким кругом. Судорожно вздохнул Джиро, споткнулся, растерянно оглядываясь, Тетсуи.
  -- Место военного лагеря, -- спокойно, будто представляя кому-то старого, но не слишком близкого знакомого, сказал Иола. -- Можно остановиться на обед.
  Здесь не оказалось брошенных палаток и обозов, сгладились выкопанные вокруг шатров канавки, дожди смыли следы от костров. Акайо, опустив паланкин на землю, оглядывался, узнавая то тонкое деревце посреди поляны, на которое вешали знамя, то расколотый молнией пень, вид на который открывался из генеральской палатки. Прошел чуть дальше Джиро, потоптался, замер, подняв голову к небу. Акайо вспомнил -- там была собранная из бамбуковых прутьев вышка дозорного. Сейчас палки от нее валялись в стороне, наполовину уйдя в землю. Оглянулся туда, где стояла полевая кухня, ожидая увидеть на ничем на первый взгляд не отличающемся месте Иолу...
  Но тот вместо того, чтобы бродить по поляне, разбирал свой рюкзак. Акайо встряхнулся, подошел помогать. Эти воспоминания были бесполезны, отвлекали от настоящего дня, затягивали, заставляя думать -- а что, если бы? Даже когда точно знаешь, что никакого "если бы" быть не могло.
  Костер разводить не стали -- здесь, у подножия гор Эндаалора, было тепло, еду на первые дни готовить не требовалось. В бумажных свертках, которые они распихали по рюкзакам в последний момент, оказалось что-то похожее на пироги. Хлеб напоминал имперский, хотя здесь такие тонкие, полные начинки лепешки обычно варили, а не обжаривали. Впрочем, эти улики были уничтожены за минуты, даже крошек не осталось. Джиро нашел родник, из которого брала воду армия. Хотя после дождей он разбух и помутнел, достаточно было процедить воду через ткань, чтобы вернуть ей прозрачность. Таари сидела на подушках паланкина, повторяя за Тэкэрой формулы вежливых приветствий и прихлебывая воду из фляги. Акайо не задумывался раньше, как много вещей она нашла, сколько людей в Эндаалоре делали для них паланкин, посуду
  , обувь. И все это привезла Таари, договорилась с мастерами, пока они шили одежду, искренне веря, что именно от их труда зависит успех похода.
  Впрочем, и от него тоже. Это было похоже на действия армии -- если один фланг совершит ошибку, не устоит, проблемы будут у всех. Пока казалось, что эту битву они выиграют... Однако до первой встречи с имперскими крестьянами это было такое же пустое утверждение, как попытка предсказать исход битвы, увидев армию на марше. Когда начинается настоящий бой, многое может пойти не так, как планировалось на карте.
  До заката было далеко, так что после не то завтрака, не то обеда они снова двинулись в путь. Дорога, которую протоптала армия на месте узкой лесной тропы, еще не успела зарасти, идти по ней было легко. Паланкин взяли Наоки и Рюу, дно корзины едва не касалось земли, зато почти не кренилось. Акайо припомнил, что полгода назад армия проходила деревню, но на карте ее почему-то не было. Возможно, скрывали кроны деревьев, ветвистые, как метелки, с глянцевыми, жесткими на вид листьями. Иола, с которым он поделился предположением, согласно кивнул:
  -- Я тоже помню. Маленькая такая, слева от дороги. Можно будет заночевать и купить еду.
  Таари идею одобрила, мечтательно улыбнулся Тетсуи, наверное, предвкушая сон в настоящем имперском доме. Акайо не стал его разочаровывать, хотя предполагал, что все равно придется лечь под открытым небом -- слишком их много, вряд ли в деревне найдется место для всех. Один Кеншин выглядел странно напряженным, часто оглядывался по сторонам, словно скрываясь от погони. Акайо решил, что спросит вечером, но все стало ясно намного раньше.
  -- Не прикасайся!
  Страшный крик заставил всех замереть. Умиротворяюще шуршали кроны деревьев, щебетали о чем-то своем птицы. Акайо, убедившись, что прямой опасности нет, медленно оглянулся. Нашел взглядом Кеншина, который протягивал руки в не то умоляющем, не то останавливающем жесте, словно мог волшебным образом дотянуться до стоящего в десяти шагах от него Джиро. Тот как раз собирался опереться о дерево и вытряхнуть попавший в сандалию камушек, а теперь замер с протянутой рукой, балансируя на одной ноге. Бросил взгляд на остальных, медленно выпрямился, на всякий случай отступая от дерева подальше. Кеншин, переведя дух, объяснил:
  -- Они ядовитые. Сок этого дерева как кислота, разъедает кожу, даже кора жжется.
  Паланкин покачнулся, Таари выглянула из-за занавеси.
  -- Почему ты не сказал раньше?
  Кеншин дернул головой, заменяя этим ставший запретным жест пожатия плечами.
  -- Если мы пройдем через рощу достаточно быстро, они нам не навредят.
  -- За ней должна быть деревня, -- не то спросила, не то просто напомнила Таари, внимательно глядя на опустившего голову раба. -- Мы хотели зайти туда, купить еды и переночевать.
  Он коротко кивнул, но Таари продолжала смотреть, не делая знак двигаться дальше. Кеншин мялся, как солдат, пойманный на попытке взять двойную порцию риса из общего котла. Наконец вздернул подбородок, сказал с нарочитой, явно скопированной у Джиро дерзостью:
  -- Я туда не пойду. Вы этого добивались?
  Она неожиданно мягко улыбнулась.
  -- Как я понимаю, так будет безопасней. Подождешь нас, спрятавшись в зарослях у дороги. Идемте.
  И скрылась за занавесью, оставив гадать -- что она поняла про Кеншина? Почему ему не стоит появляться в деревне?
  
  ***
  
  У поворота на узкую тропу их встретил не традиционный храм, а крохотное святилище. Столб высотой едва до колена накрывала крыша из двух пластов глины, в выемке под ней вместо колокола стучали друг о друга тростниковые палочки, выкрашенные в черный цвет. Имена предков покрывали белый камень такой густой вязью, что спрашивать о возрасте деревни было бы глупо.
  Акайо шел первым и первым опустился на колени перед святилищем. Вспомнил мать матери, единственную, кого застал из своих предков, и с которой все равно не был близок. Встал. Отошел, глядя, как повторяют ритуал другие. Паланкин поставили на землю, Таари, внимательно проследив за Тэкэрой, постаралась не упустить ничего -- так же мелко подошла к столбу, так же скользнула ладонями по подолу, опускаясь на землю. Встать в непривычно узкой одежде не смогла, на помощь поспешила ободряюще улыбающаяся Тэкэра, подхватила "невесту" под локоть. Акайо слышал обрывки слов, но не вникал в их смысл. Куда сильнее его беспокоил Кеншин.
  Тот стоял в стороне, сложив руки на груди и глядя куда-то в небо, будто не замечая святилища. На него косились -- по знанию деревьев и нежеланию идти в деревню было почти очевидно, что он из этих мест, и тем непонятней казалось показательное неуважение к собственным предкам.
  Акайо понимал, что нужно заговорить с Кеншином, спросить. Но идти тоже было нужно.
  
  ***
  
  Деревня показалась из-за деревьев как раз тогда, когда скрылись оставшиеся за спиной столб и замерший рядом с ним Кеншин. Сумерки еще не опустились на лес, лишь вытянулись тени, и дома в резком, полосатом, как тигриная шкура,
   
  свете, выглядела даже не бедными -- нищими. Здесь не было высоких деревянных полов и рисовой бумаги, не было резных ступе
  нчатых крыш. Меж некоторых столбов были натянуты только тростниковые плетенки, пестрые от того, сколько раз старые прутья заменяли на новые, у других были все-таки прочные стены, но тоже не из дерева, а из бамбука потолще, похожие на хибарки, что устраивали столичные рыбаки на берегу. Акайо помнил -- эти дома были такими легкими, что рыбаки поднимали их на спинах и относили подальше во время прилива.Но рыбаки в них прятались от солнца и ветра, а не жили!
  Из большого, лучше всех выглядящего дома, вышел старик, поклонился гостям. Они ответили более глубоким поклоном, уважая возраст. Тот улыбнулся, затряс головой:
  -- Не диво спутать измятый пояс со старым. Я вряд ли старше вас, путники, простите, что ввел вас в заблуждение.
  Заинтересованно наклонилась вперед Таари, пришлось спрашивать быстрее нее:
  -- Как так вышло, господин?
  -- Это долгая и неинтересная история, -- вежливо сообщил старик, утверждавший, что видел не больше тридцати дождей. -- Мой дом подобен мелкой чаше, которая не способна вместить букет лотосов, однако во дворе всем найдется место.
  Акайо, уже взявший на себя роль голоса путников, поклонился, выражая согласие. Тут же показались соседи старика, споро вынесли циновки, расстелили. Когда-то красивая, но слишком усталая женщина принесла котелок и миски, исчезла. Акайо молчал, ожидая, когда приготовления будут завершены, а хозяин назовет свое имя. Присматривался, видел у многих шрамы на руках и лицах. Искоса поглядывал на Таари, которая рассматривала все с жадностью эндаалорского ребенка. Думал -- слава звездам, что она играет роль невесты. Им, уже вышедшим из дома отца и еще не вошедшим в дом мужа, позволялось то, на что не имели права остальные. В том числе неприкрытое любопытство.
  -- Прошу разделить со мной трапезу, -- старик склонился снова и наконец-то представился. -- Я Хэчиро Мори, староста Лаконосной деревни.
  -- Я Оока Акайо, голос моей семьи, и я благодарю вас, господин Хэчиро.
  Он представил всех, по кругу, после каждого имени пережидая очередной обмен поклонами. С удивлением понял, что церемонность начинает раздражать, но лицо держал. Добрался до женщин, ограничился достаточным для них "невеста рода Уэниси" и "наставница невесты". Опустился по левую руку от хозяина, справа без заминки сел Иола. Он в самом деле выглядел старшим, и при этом достаточно молчаливым, чтобы роль "голоса" имела смысл. Таари и Тэкэра устроились на противоположном конце стола, хозяйка дома, оставшаяся не представленной, молча суетилась вокруг, наполняя миски прозрачным зеленоватым бульоном, не рисовым, а из каких-то местных трав.
  Нужно было начинать разговор, и Акайо начал. Спросил о предках, разговор о которых ожидаемо растянулся до конца трапезы, вынудив в ответ придумывать имя жениха Таари и пересказывать историю Юки о знакомстве их отцов. Хозяйка принесла чай, наконец-то опустилась на циновку рядом с Тэкэрой. Предки старосты и фантазия Акайо иссякали, так что он спросил об урожае. Хэчиро довольно покивал:
  -- Урожай хороший, очень хороший. Мы приносим большую пользу, нам привезли свиток от императора! Много лака получилось, и всего двое умерших.
  Над столом повисла тишина. Акайо понял, что не хочет спрашивать дальше, но так же -- что если не спросит он, спросит Таари.
  -- Вы подвергаетесь опасности?
  -- Это так же естественно, как риск серны, вышедшей к водопою, -- чуть удивленно отозвался Хэчиро. -- При работе с лаконосным деревом все подвергаются опасности.
  -- Ядовитые деревья, -- догадался Иола. -- Откуда берется лак, из их сока?
  -- Да. Если соблюдать осторожность, достойную мастера, то можно обойтись без опасных ожогов, но запах вредит всегда, -- оглядел напряженные лица, скользнул по своей щеке с призрачной улыбкой человека, знающего свою судьбу. Но вместо пояснения зашел издалека: -- К нам редко заходят путники, и мы сравниваем лишь с теми, кто увозит лак. Они успевают увидеть два или даже три наших поколения, для нас же их лица почти не меняются. Десять урожаев назад господин Изао был красавцем, и я тоже. Сейчас он красавец, а я старик. Десять урожаев спустя он все еще будет красавцем, а мое имя запишут на столбе.
  -- То есть вы живете всего сорок... Урожаев? -- растерянно спросила Таари. Староста покосился на нее недовольно, но памятуя о том, что она невеста, ответил:
  -- Сорок -- это много. До сорока я вряд ли доживу. Это все запах, он старит тело.
  Повисла тишина, тягостная, как над постелью тяжелобольного. Кусала губы Таари, слышно было, как сглотнул Юки. Акайо силился представить и не мог -- жить так, зная, что ты проживешь в два раза меньше других...
  Зная, что умрешь в бою молодым. Зато -- ради империи.
  -- Маски, -- вдруг сказал Тетсуи. Поднял на Акайо умоляющий взгляд, прося -- поддержки! Помощи! Нельзя же так оставить!
  Акайо на миг прикрыл глаза, показывая, что понял. Повернулся к недоумевающему старосте.
  -- Мой младший брат прав. Вы не пробовали использовать маски? Прикрывать рот и нос тканью, это защитит от вредного запаха.
  -- Может быть, надо смачивать водой, -- отрывисто кивнул Иола. -- Или чем-нибудь еще. Господин Хэчиро, наверняка же было, чтобы партия сока портилась. Из-за чего, вы можете вспомнить?
  -- Вода его портит, да, -- подтвердил тот. -- Если не закрыть бочки перед дождями, весь урожай пропасть может. Спасибо, добрые господа.
  -- Перчатки еще, -- тихо добавил Наоки, -- фартуки, как у кузнецов. И маски лучше кожаные, с тканевыми вставками.
  -- Где же мы кожу достанем, -- вздохнул Хэчиро. -- Мы бедные крестьяне...
  -- У вас, -- Акайо сделал быстрый жест, извиняясь за то, что прервал, но не остановился, --лес вокруг. Можно добыть зверя и снять шкуру.
  Подумал -- кожу надо еще как-то обработать. Подумал -- эндаалорскую сеть бы сюда, вмиг бы узнали! Подумал -- в паланкине есть связь. Для крайних случаев, да, но разве спасение стольких людей -- не крайний случай? Обернулся к Таари.
  -- Та... -- запнулся, закашлялся, в ужасе понимая, что они не договорились об имени. Придумал на лету, что в голову пришло, -- Тамико знает, как обрабатывать кожу. Ведь так?
  Она сомневалась не больше мгновения. Склонила голову, как хорошая имперская девушка, даже чуть ниже, чем положено.
  -- Да, брат. Мне нужно лишь немного времени, чтобы вспомнить.
  Почти бегом вернулась в паланкин, дернула занавесь, прячась. Акайо знал -- сейчас она открывает внутреннюю стену, пишет запрос, который, дай звезды, Риико получит в ту же секунду. И ответит так быстро, как только сможет.
  -- У вас ученая сестра, господин, -- заметил Хэчиро.
  Акайо только коротко кивнул. Он знал, что стремление помочь выдавало их, но... Есть вещи, на которые нельзя закрыть глаза. Нельзя остаться в стороне, отмахнуться, сказать "моя миссия важнее". Если ты поступишь так, то потеряешь право называться человеком.
  -- Она мечтала стать помощницей при храме, -- вдруг сказал Рюу. -- Монахи знают все, но часто им не хватает рук, особенно для работы в библиотеке. Тогда принимают помощниц, даже женщин. Конечно, монахи и помощницы никогда не видят друг друга и не касаются, едят разную пищу и живут в разных домах, но знания у них общие.
  Хэчиро чуть склонил голову, посмотрел на закрытый паланкин. Акайо показалось, что он видит сочувствие на изборожденном слишком ранними морщинами лице, когда староста сказал:
  -- Надеюсь, Уэниси Ясуо будет ценить ум своей жены.
  И, пригубив чай, опустил глаза, скрывая их выражение. Сидящая напротив него женщина отвернулась, встала с таким спокойным, умиротворенным лицом, за которым может скрываться только очень старая, ставшая почти неощутимой, боль. Принесла еще чая, склонилась рядом с мужем, наполняя его чашу. Хэчиро не удостоил жену даже взгляда.
  Акайо медленно выдохнул сквозь зубы, чтобы суметь сказать спокойно:
  -- Тамико училась при храме, читала много свитков. Не у всех есть такая возможность. Некоторые отдают всю свою жизнь тяжкому труду на благо Ясной Империи, и если вы не можете изменить их участь -- не судите их.
  Ответом стал злой взгляд, Акайо почти услышал "не смей осуждать меня, мальчишка!", почему-то сказанное отцовским голосом... Но Хэчиро тут же опустил голову. Ответил тихо и неожиданно кротко:
  -- Вы правы. Прошу простить, я слишком беспокоюсь о том, помогут ли нам маски. И примут ли их. Я староста, но традиции хранят другие.
  Акайо на миг удивился -- как можно не принять то, что очевидно облегчит жизнь, продлит ее срок? Потом вспомнил, как каждый год сначала в деревне, а потом в частях, куда заносила его служба, зачитывали целый список запрещенных императором вещей. Он тогда старательно слушал, чтобы при необходимости заметить нарушителей. Он верил, что это укрепляет империю, и поэтому сейчас мог вспомнить запреты -- кимоно выше лодыжки, сандалии монахов с опорами короче ладони, дома рабочих, превышающие размер десяти циновок...
  В этом была логика? Или просто кто-то решил, что традиция важнее удобства?
  Вынырнула из-под занавеса Таари, села перед своей чашкой. Ее глаза смотрели мимо всех, все еще повторяя строчки ответа, Акайо замер, не дыша, боясь сбить ее с мысли. Наконец она резко кивнула, подняла голову, посмотрев в глаза Хэчиро. Велела:
  -- Запишите. Слишком мелких зверей, кого не хватит на пару перчаток, не бейте. Сначала срезаете со шкуры остатки мяса и жира, начисто. Для этого нужно сделать перекладину себе под рост, чтобы животом прижимать к ней кожу шерстью вниз и счищать ножом пленки. Работать надо от хвоста, к голове и краям, вести лезвие от себя. Потом промываете в холодной воде...
  Она диктовала, иногда запинаясь, взмахивала руками, не в силах подобрать слова на не родном языке. Глядела на своих рабов требовательно, и они старались понять, угадать, извлечь из глубин памяти все, что когда-нибудь слышали о работе кожевенников. Хэчиро торопливо писал, его жена, бегающая с табличками и чернилами, с все увеличивающимся изумлением смотрела, как восемь мужчин следуют за одной женщиной. Мелькнула и пропала мысль -- не только Хэчиро не сможет забыть
  умную невесту.
  -- Все, -- наконец выдохнула Таари. Тут же добавила: -- Если жира или масла нет, и коры нужной нет, подержите кожу над... слабым? маленьким? тлеющим! костром половину дня. Должно помочь. Вот теперь точно все!
  Закончил последние иероглифы Хэчиро, помедлил, глядя на стопку исписанных пластинок. И, как был на коленях, склонился в глубоком поклоне, коснувшись лбом земли.
  -- Я клянусь все годы, что подарят мне эти знания, отдать служению на благо рода Оока.
  Поперхнулась чаем Тэкэра, закашлялась. Непонимающе моргнула Таари, переглянулся с остальными Акайо в молчаливом ужасе -- если принимать это обещание, то нужно называть деревню, и как бы вдохновленный староста не собрался идти с ними прямо сейчас! Иола положил ладонь на плечо Хэчиро, заставил выпрямится. Слов, однако, тоже подобрать не смог. Голос вдруг подал Тетсуи:
  -- Весной год за щедрость не благодарят.Вы трудитесь на благо Ясной Империи, наш долг помочь вам в вашем труде. За это не просят и не берут награды.
  Хэчиро в ответ возблагодарил императора за счастье служить ему столь многословно, что Акайо запутался еще на середине тирады. Допил чай, дослушал. Встал.
  -- Долг зовет нас. Благодарим за прием, господин Хэчиро.
  Никто не возразил, хотя они и собирались остаться на ночевку в этой деревне. Но сейчас не взяли бы даже еду в дорогу, если бы на даре не настаивали так упорно, что отказаться, не оскорбив, стало невозможно.
  Было неприятно, чудилась несправедливость, лживость собственных действий. На них смотрели как на чудотворцев, а они не знали, поможет ли хоть что-нибудь из придуманного ими. Они вообще не сделали ничего особенного! Самым сложным был пересказ и перевод, а не ворох предположений или инструкции, добытые из эндаалорской сети.
  Похоже, это было самое незаметное и в то же время самое большое отличие двух стран. Свобода знаний.
  
  ***
  
  До перекрестка дошли молча. Из сгущающихся сумерек вынырнул Кеншин, пристроился в середину цепочки, ничего не спрашивая. Ощущение неправдивой, глупой вины за порядок вещей гнал их вперед, но когда дорога под ногами начала сливаться в темное пятно, пришлось з
  адуматься о ночлеге. К счастью, они недавно прошли мимо поляны, вернуться на которую не составило труда.
  Развели костер, разложили скатки, натянули тент. Ушел с котелком в темноту и вернулся с водой Рюу. Заварили взятый с собой чай, и,
   
  только отпивая из своей чашки,
   Акайо почувствовал, как исчезают невидимые руки, схватившие его за горло в деревне.
  -- Слава предкам, они будут увлечены вопросом, можно ли использовать маски, а не откуда взялись такие странные путники, -- вздохнула Таари. Естественно было бы продолжить словами о том, что им не следует так рисковать, но никто из них не считал такое самоустранение правильным. Вместо этого Таари вдруг повернулась с Кеншину, спросила: -- Как ты сбежал?
  Он даже не стал изображать удивление, только поморщился:
  -- Случайно. Мне было пятнадцать и не было отца, который выбрал бы мне жену, поэтому я должен был отправляться собирать сок, не заведя детей. Сначала все получалось, а потом дождь начался раньше, чем ожидали. Старшие побежали закрывать бочки, я, с последним ведром сока, тоже...
  Кеншин рассказывал, а Акайо почти наяву видел того юнца, каким он был. Как худой мальчишка бежит под все усиливающимся дождем, прикрывая собранный урожай своим телом, и тот плещет в стенки ведра, брызгает на одежду. Вот уже виднеются бочки, машет рукой еще выглядящий на свой возраст Хэчиро... Ноги скользят по размокшей земле, мальчик всплескивает руками, пытаясь поймать уходящее равновесие, густой ядовитый сок льется из слишком сильно наклоненного ведра, обжигает держащую рукоять ладонь. Мальчик падает, упущенное ведро летит, кувыркаясь, в серое небо. Он успевает зажмуриться и кричит, когда с таким старанием собранный сок заливает его лицо.
  -- Меня спас дождь, -- голос Кеншина оставался спокоен, только руки сжимали чашку так, что та чудом не трескалась. -- Когда я упал, он превратился в ливень, и смыл кислоту прежде, чем она успела разъесть щеку до кости. Меня отнесли в деревню, мама и жены братьев ухаживали за мной... Наверное. Я не помню. Все время было холодно, чудилась какая-то чушь. Я даже не помню, как ушел, только лес, дождь и странных людей, которые меня подобрали. Очнулся уже в больнице, а дальше как у всех.
  Замолчал. Выпил залпом давно остывший чай, отвернулся, словно пряча обожженную щеку. Акайо попытался представить, что чувствовал бы, если бы попал в Эндаалор так, как Кеншин, и не смог. Испытывал бы облегчение? Или считал рабство продолжением роковой цепи случайностей? Или карой неведомо за что?
  -- Почему тебе не пересадили кожу? -- Таари выглядела спокойной и собранной. -- Повышение цены окупило бы операцию. Хоть у нас и считается, что все красивы по-своему, а все-таки рабы без шрамов, тем более гаремные, стоят дороже.
  -- Они пробовали, -- Кеншин указал на чуть иначе выглядевший квадратик шрама, -- вот тут. Не получилось. Я не понял, почему. Я плохо учился, не то чтобы не хотел, просто не выходило. Я не был гаремным, меня не взяли на общий рынок. Купили на аукционе, как очень дешевого раба, способного только дом убирать. А потом...
  Он замолчал. Поставил на землю чашку, сцепил руки, будто защищаясь от чего-то.
  -- Ты можешь не рассказывать, -- Юки придвинулся к нему, коснулся плеча.
  -- А смысл? -- равнодушно спросил Кеншин. -- Я все равно об этом думаю. В общем... Службу контроля человечности я уже видел. Они меня забрали, я сколько-то провел в реабилитационном центре. Долго. Там научился шить, это очень успокаивало. Узнал, как вы вообще живете. Только с языком не выходило. После того человека я год вообще молчал, а учить его речь не хотел тем более. Думал, меня купят как портного, но Сааль предложил больше. Я так понял, у него был заказчик, но моя продажа сорвалась, быстро найти другого покупателя, любящего шрамы, он не смог. И продал вам. Я пытался сбежать, потому что...
  -- Я понимаю, -- быстро отозвалась Таари. Покачала головой, вдруг встала, подошла к Кеншину ближе, остановилась перед ним.
  -- Мне очень жаль. Я могу обнять тебя?
  Он слабо улыбнулся, развел сцепленные на груди руки:
  -- Можете.
  Акайо смотрел, как она прижимает Кеншина к себе, словно потерявшегося ребенка, обещая, что никто и никогда больше не посмеет его тронуть. Подошел Иола, обнял обоих сразу. Юки, Тетсуи, Рюу, Наоки... Присоединился сам Акайо, стал между спинами других, раскинул руки, обнимая, почувствовал чужие ладони на спине, встретил взгляд Кеншина и отвел глаза.
  Они стояли молча, все вместе, пока не стихли всхлипы в центре этих огромных объятий. Разделились, одновременно опустив руки, отодвинувшись. Вернулись на облюбованные кочки, кто-то налил еще чаю, кто-то подкинул ветку в костер. Спросила, забрав свою чашку и ни на кого не глядя, Таари:
  -- Акайо, а почему ты назвал меня "Тамико"? Как "ребенок" и "изобилие", я же правильно поняла?
  Он едва успел вспомнить, что пожимать плечами в империи нельзя. Пришлось рассказывать словами:
  -- Просто первое пришло в голову.
  Ответил и только после этого задумался. Кажется, он когда-то слышал это имя, а не просто придумал, составив из подходящих слов.
  Вспомнил и замер, не донеся чашку до губ. Будто дыра разверзлась в груди, мучительно пожирая его, источая яд.
  Так звали его мать. Как он мог забыть?..
  -- Что случилось? -- Таари смотрела на него обеспокоенно.
  Он объяснил. Тихонько охнул Тетсуи, Акайо не поднимал взгляд, не желая увидеть в чьих-то глазах жалость. Таари сказала серьезно:
  -- Я буду достойна этого имени.
  Придвинулась ближе, коснулась руки. Акайо вздрогнул, а она улыбнулась, приникла к его боку так, что когда Иола спросил, кто дежурит, ответил не сразу, и первым вызвался Джиро. Договорились о порядке, вышло, что даже не всем нужно было
  оставаться сторожить каждую ночь. Начали устраиваться спать.
  
  ***
  
  Остальные уже заснули, а Таари все прижималась спиной к Акайо, позволяя себя обнимать. Они смотрели в затухающий костер, он бездумно, а она...
  -- Знаешь,
  я же на самом деле никогда раньше не была верхней.
  Повернула голову, заглядывая ему в лицо. Акайо потянулся поцеловать ее, но она отстранилась, заставив его разжать объятия. Села перед ним, заслонив костер. Огонь освещал ее сзади, так что лицо оказалось в глубокой тени, и выражение на нем было не прочитать.
  -- Я жила одна, потому что быть нижней для меня неприемлемо. Я позволяла себе слушаться только Ниишу, и то это была лишь мягкая забота, иногда помощь. Я никогда не думала, что смогу стать верхней, как она.
  Акайо сидел молча, слушая. Стараясь понять, зачем Тарри это говорит. Что она чувствует.
  -- Я поэтому с таким боем защищала курсовые, потом диплом. Из университета сбежала, ушла в ГИСПТ. Потом и оттуда... Все же там работают, друг с другом, в иерархии. Помогают друг другу. Соблюдают правила -- кто кому подчиняется, кто кому нет... Понимаешь, для эндаалорца правда нормально предложить секс или сессию коллеге, просто решив, что ему эта идея может понравиться.
  -- И нельзя отказать? -- Акайо содрогнулся, представив себе эту ситуацию.
  -- Да нет, почему же, можно... Но понимаешь, это предлагают постоянно.
  У тебя что-то не получается -- "давай я помогу тебе расслабиться". Ты на кого-то злишься -- "хочешь меня наказать?" Со всех сторон! И самое главное -- я знала, что они правы. Что мне действительно это нужно. Но противно же!
  Она вздохнула, отвернулась. Костер освещал ее профиль, она о чем-то напряженно размышляла. Наконец, решилась. Призналась, чуть опустив голову:
  -- У меня же мама была кайной. С этой вашей дурацкой верностью одному мужу. Я думала, что поэтому получилась такая...
  Акайо не удержался, придвинулся к ней, наклонился к земле. Поцеловал кончики пальцев. Слишком хотелось если не сказать, то хотя бы показать ей, какой, на его взгляд, она получилась. Таари фыркнула, но руку не отняла.
  -- Знаешь, когда я только ушла в ГИСПТ, там защищался парень с темой кандидатской "Генетическая предрасположенность кайнов к роли нижних". На такие исследования вообще косо смотрят, но ему почему-то разрешили. Я так радовалась, когда на защите его оппонент привел статистические данные,
  по которым пятьдесят шесть процентов социализированных кайнов, практикующих тематические отношения -- верхние!
  -- Ты боялась, что не сможешь быть верхней из-за того, что наполовину кайна? -- переспросил Акайо. Ему казалось странным, что она, такая уверенная, такая сильная, могла бояться таких вещей.
  Таари кивнула. Легла рядом с Акайо, потянула его к себе. Он послушно подвинулся, устроив голову у нее на груди. Почувствовал, как она гладит короткие волосы. Он был уверен, что она улыбается.
  -- Когда я увидела тебя в саду, во мне будто что-то проснулось. Ты был такой милый, красивый и одновременно немного нелепый в закатанных штанах, с этой дурацкой косилкой. Говорил так, что мне хотелось схватить тебя за пуговицу на рубашке, подтянуть поближе, потребовать называть меня госпожой. Так глупо...
  Он осторожно обнял ее. Помолчал. Признался:
  -- Я тогда вообще понять не мог, что со мной происходит. И на последний вопрос не ответил, до сих пор помню...
  Она тихонько засмеялась, поддела под подбородок, вынуждая поднять голову и посмотреть ей в глаза. Спросила, хитро улыбаясь:
  -- Так ты сухая земля или корабль?
  Он улыбнулся в ответ, тепло и безмятежно.
  -- Я солнце, утонувшее в облаках.
  Она прижала его к себе, так сильно, что он услышал, как гулко бьется сердце в ее груди. Выдохнула в макушку:
  -- Мой генерал, -- и требовательно толкнула, направляя, подсказывая. Он покорился. Вылетело из головы, что вокруг лес, что
  рядом спят люди. Что совсем недалеко стоит в дозоре Джиро. Это было не важно, не интересно, ничто не имело смысла, кроме ее тела. Округлых грудей, по которым пробегали красные и желтые отблески огня, которые он целовал. Бедер, с силой сжимавших его голову, когда она выгибалась, оказавшись на пике удовольствия. Ног, с которых он зубами стянул белые носочки, чтобы она прижала его ступнями и позволила вознестись на вершину блаженства.
  Они лежали рядом, пытаясь отдышаться от мгновенного приступа страсти. Таари обнимала его, макушку грело ее дыхание. На самом краю сладкой сонной бездны, прежде чем окончательно провалиться в полное неги забытье, он услышал ее шепот:
  -- Ты хозяин моего сердца, Акайо.
  
  ***
  
  Он проснулся первым, стиснул зубы, осторожно вытаскивая из-под Таари затекшую руку. Огляделся. Уже светало, у костра сидел, низко склонив голову, Джиро. Акайо нахмурился:
  -- Почему ты не разбудил Тетсуи? Он должен был дежурить после тебя.
  Джиро вздрогнул, обернулся. Глаза у него были красные, должно быть, от недостатка сна. Долго не отвечал, глядя в упор. Потом чуть тряхнул головой, словно просыпаясь, потер лицо ладонями.
  -- Извините, генерал. Больше не повторится. Я задумался и не заметил время.
  Акайо подождал продолжения или хотя бы менее очевидной лжи -- Джиро был слишком хорошим солдатом, чтобы не проследить за временем во время дозора, -- но тот молчал, уставившись в почти прогоревший костер. Можно было спросить, вытянуть, что его гложет. Но посто Лаконосной деревни и истории Кеншина это казалось почти издевательством. Акайо уверен был, что если бы ему выпало дежурить, он наверняка так же пробродил бы всю ночь вокруг стоянки, пытаясь изгнать из мыслей сожаления.
  Для Джиро, самого верного из сынов империи, сомнения были особенно невыносимы. Он готов был отдать свою жизнь за родину, он отдал ее, а теперь с ужасом взирал на то, что на самом деле защищал. Наверняка вспоминал ежегодные указы со списками запретов, наверняка думал о том, что все их выдумки, которые, возможно, помогут крестьянам, могут запретить как не соответствующие традициям.
  Акайо отвел взгляд. Похоже, теперь не только он чувствовал себя выросшим ребенком очень неидеальных родителей, разрывающимся между любовью и злостью. Поэтому не стал ничего спрашивать. Напомнил только:
  -- Не называй меня генералом. Здесь это опасно.
  Джиро молча кивнул. Встал рывком, пошатнулся, схватившись за дерево. Пробормотал:
  -- Я должен отлучиться.
  Ушел, спотыкаясь, перестук бамбука на ветру быстро заглушил шаги. Акайо поднялся, Таари под боком недовольно пробормотала что-то, натянула одеяло до самого носа. Акайо решил, что может разбудить ее последней, и пошел радовать Тетсуи новостью, что сегодня ему дежурить не понадобилось, зато завтра дежурных будет на одного меньше.
  Историю пришлось повторить еще трижды, в последний раз за завтраком для Таари. Она жевала остатки эндаалорских бутербродов, внимательно глядя на молчащего героя ночного дозора. Решила:
  -- Сегодня у нас никаких поселений по пути не встретится и дорога утоптанная, так что я могу идти пешком. А Джиро будет спать в паланкине. И не спорь! Иначе все будут следить не за дорогой, а за тем, как бы ты не заснул на ходу.
  Уши Джиро полыхали парой фонарей, но возражать он не стал. Кивнул, выдавил такую официальную благодарность, что даже Иола поморщился. Под взглядом Таари забрался в паланкин, свернулся на подушках калачиком и заснул так крепко, что не проснулся даже когда Рюу внезапно заспорил с Иолой о том, кто первый будет его нести. Впрочем, спорить с гигантом было все равно что со стеной -- тот просто стал у перекладины с таким видом, что Акайо почти поверил, что он может поднять ее сам.
  -- Вы одного роста, -- напомнила Таари, растаскивая прогоревшие угли костра по поляне. -- Несите вдвоем, нашли о чем спорить!
  Рюу, смешно насупившись в ответ, сказал, что хочет идти первым, Иола молча перешел назад, и они наконец-то тронулись в путь.
  
  ***
  
  Днем пошел дождь, напомнив о том, что зима началась совсем недавно, и еще не вошла в ту пору, когда с неба может не упасть ни капли воды за целую луну. Вместо остановки тент развернули на ходу, вчетвером натянули над паланкином. Акайо, оказавшийся на переднем левом углу, то и дело менял поднятые над головой руки, встряхивал, отдыхая. Сменилась пара на задних углах, смеялась Тэкэра, отжимая рукава кимоно, в которые все-таки набралась вода, когда из густых зарослей бамбука на дорогу выскочили люди.
  Тент нельзя было просто бросить, иначе он накрыл бы стоящих по центру и помешал им, разве что повезло бы подгадать под порыв ветра. Тело стремилось в бой, свободная рука рванулась к рукояти меча... Нащупала пустоту. У них не было оружия. Акайо не успел даже удивиться, почему они не подумали об этом раньше, а враги уже окружили, один стоял за спиной и острая кромка лезвия прижималась к горлу Акайо. У стоящего слева Наоки все было точно так же, остальных Акайо не видел.
  -- Кто у вас главный?
  Голос был низкий, звучный. Акайо отозвался, его тут же заставили развернуться. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться -- все очень плохо. Свободны остались только Таари и Тэкэра, даже несшим паланкин приставили клинки к шеям, с той лишь разницей, что их враги стояли перед ними, на полной длине меча. Врагов было восемь, похоже, опытные. Во всяком случае, засада у них получилась профессиональная и оружие было хорошим. Военным.
  -- Большие и богатые должны делиться с бедными, -- щерился тем временем главарь, единственный, не прижимавший ни к чьему горлу меч. -- Жаль, об этом никто не помнит. Мы заберем вашу невесту, а вы вернетесь к себе и скажете ее отцу, что мы хотим за нее мешок монет с нее ростом! Она у вас такая удачная дылда... Скажи ей, пусть вылезает.
  Акайо удержал взгляд, не перевел его на Таари. Она была в сером, она шла пешком, конечно, никто не заподозрил в ней невесту. Значит, у них была надежда на миг замешательства. Сказал:
  -- Она спит. Если меня отпустят, я ее разбужу.
  Главарь показал зубы в не то улыбке, не то оскале.
  -- Я сам.
  Пошел к паланкину, откинул занавесь, сунулся в полутьму.
  -- Эй!..
  И отлетел назад, встреченный прекрасным ударом. Иола и Рюу швырнули паланкин в угрожавших им, Акайо успел еще увидеть, как змеей выскользнул из захвата Тетсуи и стало не до наблюдений. Отпущенный из рук тент удачно снесло порывом ветра, Акайо успел оттолкнуть клинок, порезал руки, но не позволил перерезать себе горло. Ушел вниз, подсек врагу ноги и тот, слава предкам, выронил меч! Дальше все стало проще. Этому врагу хватило одного удара, Акайо рванулся помогать Наоки, который сумел оттолкнуть врага, но оружие не заполучил. Ударил, налетел на блок, отскочил от ответного выпада. Наоки обрушил на голову зазевавшемуся бандиту тяжелый кулак, тот рухнул на землю. Огляделись, готовые бросится на помощь другим, но все уже было кончено.
  К сожалению, не только для врагов.
  Юки лежал на земле, из перерезанного горла хлестала кровь. К нему подбежала Таари с белой коробкой, упала на колени в грязь, положила свою ношу на грудь умирающему, распахнула, открыв непонятный механизм. Приказала дрожащим голосом:
  -- Живи, ясно?
  Акайо не видел, что именно происходило, но кровь явно начала униматься. Таари огляделась, лицо ее вытянулось в странной гримасе. Несколько мгновений она молчала, затем белая коробка сама собой захлопнулась, и Таари словно очнулась. Подхватила механизм, вскочила. Бросилась к ближайшему телу с таким же жаром, как только что -- к Юки. Распаковала свою исцеляющую машину, вытерла грязной ладонью глаза. Посмотрела на Акайо с такой яростью, словно это он был бандитом:
  -- Вы что, с ума сошли? -- от злости она даже перешла на родной язык. -- Зачем было так сильно их ранить?!
  Акайо, стиравший кровь с клинка, опешил. Хмыкнул Рюу, обыскивающий главаря. Закашлялся Юки, сел, растерянно потирая горло, залитое кровью, но, похоже, совершенно целое. В результате ответил Джиро:
  -- Мы вообще-то их убивали, а не ранили. Потому что они хотели убить нас.
  Таари, вылечившая первого разбойника и метнувшаяся к следующему, зашипела от гнева:
  -- Они идиоты! Отчаявшиеся люди, которые...
  -- Которые вышли на дорогу с целью убить, -- отрезал Джиро. Он говорил на имперском, она -- на эндаалорском, и, кажется, оба даже не замечали этого. -- У которых был соглядатай в деревне, на наше счастье, не слишком внимательный. Скольких путников они уже убили?
  Он не стал говорить, что только благодаря его ночной выходке и решению Таари они вообще ведут этот разговор. Может быть, считал, что это очевидно, а может -- что Таари точно так же встретила бы бандита кулаком в висок.
  -- Я бы хотела спасти всех, кого они убили, но это не повод убивать кого-то еще! Мы сильнее их, -- резко ответила Таари, сидя уже над третьим раненым. Первый завозился, над ним стал Тетсуи с мечом в руках. -- Мы можем позволить себе милосердие. Если вы этого не понимаете, это будет приказом!
  Повисла тишина, они смотрели друг на друга, взъерошенные, каждый считающий себя правым. Акайо был почти уверен, что Джиро сейчас вспомнит, что Таари не его хозяйка и не имеет права приказывать, поэтому вклинился раньше:
  -- Тогда что нам с ними делать? Оставлять убийц в живых и без присмотра все равно что самим убивать их следующих жертв.
  -- И этот вопрос стоит человеческой жизни? -- возмутилась Таари. -- В крайнем случае просто вернемся с пленными в лабораторию, мы еще недалеко ушли. Свяжите их пока!
  Они подчинились.
  Медицина Эндаалора была похожа на магию из легенд, белая коробочка успешно сращивала кости и мышцы даже тех, кто по меркам империи был мертвецом... До тех пор, пока Таари не подошла к последнему телу, отлетевшему на самый край дороги. Пошатнувшись, схватилась за дерево. Закрыла глаза. Тихо сказала:
  -- Этого я не спасу. -- И усилием воли заменив свой страх яростью, спросила: -- Кто это сделал?
  -- Срубил голову я.
  Акайо обернулся на незнакомый голос. Тэкэра спокойно сворачивала растянувшийся вдоль придорожного бамбука тент, рядом лежал на земле меч, капли дождя смывали кровь с лезвия. Таари молча смотрела на нее, и Акайо чудился ужас в ее глазах.
  -- Пойми, пожалуйста, я все-таки был... Была солдатом, -- попросила Тэкэра. Ее серое кимоно потемнело от воды, брызги чужой крови на груди расползались уродливыми пятнами. Она уже давно не выглядела мужчиной, она не была им, но во время боя прошлая жизнь вернулась, и теперь медленно таяла, как тают следы, оставленные на песке. -- Раньше ты хотела понять, но не могла, потому что наша жизнь для вас -- некий условный, оторванный от реальности, кошмар. Что-то вроде страшного сна. А мы в нем рождаемся, растем и живем. Ясная Империя в нашей крови, хоть сейчас мы и пришли из Эндаалора. Когда нам угрожают смертью, мы отвечаем тем же. Этого не изменить. Во всяком случае, не так быстро, как тебе хочется.
  Таари еще миг стояла неподвижно, затем отрывисто кивнула. Велела уже на имперском, почти спокойно:
  -- Похороните его, как у вас принято. Я попробую вызвать челнок. Слава... предкам, здесь лес.
  
  ***
  
  Дождь кончился. Спасенные разбойники сидели кругом, надежно связанные запасной одеждой, переглядывались и молчали. На Таари они смотрели со жгучей ненавистью, на паланкин с открытой внутренней стеной и видимым всем мерцающим экраном -- со священным ужасом. Яму для их обезглавленного товарища пришлось копать руками, разрыхляя землю палками, и то его потребовалось уложить на бок, с подтянутыми к груди коленями. Могильщики измазались чуть ли не по уши, зато Таари, больше не вынужденная постоянно отводить взгляд от мертвеца, немного успокоилась.
  Обедали здесь же -- челнок должен был прилететь через несколько часов, еще нужно было привести в порядок пострадавший от падения паланкин. К счастью, техника внутри осталась цела, все проблемы заключались в проломленной тростниковой стене, починить которую не составляло труда. Разлетевшиеся по дороге подушки собрали, но нужно было дождаться, пока они высохнут, чтобы очистить от грязи.
  Выходило, что из-за засады они потеряли весь день. Джиро предложил было допросить пленников и, выяснив, где тайники, пополнить запасы, но Акайо, мельком глянув на злые лица, предложение отверг. Чтобы узнать что-нибудь у этих людей, их нужно было пытать. Таари это не могла одобрить.
  Впрочем, когда дорогу накрыла странная дрожащая тень и прямо над ними из ниоткуда появилась машина эндаалорцев, некоторые из пленников и так начали рассказывать все, что только могли, мешая правду с ложью в надежде, что их пощадят и "хотя бы убьют, а не отдадут этим чудовищам". Таари молчала с каменным лицом, пока челнок не опустился на дорогу и разбойники,
  парализованные страхом, не замолчали.
  Летающая машина была похожа на кар, но внутри выглядела не такой удобной. Из сдвинувшейся в сторону, словно имперская, двери выпрыгнул рыжий кудрявый мужчина в костюме, будто сплошь состоящем из карманов. Огляделся, почесал макушку, разглядывая онемевших от ужаса пленников с таким выражением лица, словно не ожидал их увидеть. Акайо на миг показалось, что эндаалорец сейчас откажется иметь с ними дело и улетит, но в этот момент тот заметил Таари. Расплылся в счастливой улыбке:
  -- Госпожа Н'Дит! Извините, что так долго. Челнокам вообще запрещено показываться над Кайном, но с новой маскировкой стало намного безопасней.
  -- Твоя работа, Маани? -- вежливо уточнила Таари. -- Я слышала, что ты занимался краской-хамелеоном.
  Он
  покраснел, забормотал, что его роль совсем небольшая. Таари нетерпеливо прервала его:
  -- Замечательно. А теперь, пожалуйста, забери этих пленников. Можно сразу в центр коррекции, по программе снижения агрессии. Это местные разбойники.
  -- Они пытались вас убить? -- рыжий Маани побледнел так же быстро, как недавно покраснел.
  Таари кивнула:
  -- Да. А мой гарем едва не убил их, но мне все-таки удалось вылечить раненых. -- Посмотрела на едва заметный холмик на обочине. -- Почти всех.
  Они помолчали, словно отдавали последние почести убитому, хотя все, что знали о нем -- что он был разбойником и напал на экспедицию. Маани отвернулся первым. Достал из нагрудного кармана цилиндр, похожий на шприц без иглы, направился к пленникам. Они завозились, тот, на кого нацелился Маани, заорал, отползая, вперемешку проклиная, умоляя и признаваясь во всех грехах разом. Таари поморщилась:
  -- Подержите его.
  Держать пришлось вдвоем, Иола вздернул пленника на ноги и обхватил поперек туловища, Акайо отвел вбок голову. Маани смотрел на это с выражением ужаса немногим меньшим, чем был написан на лице его жертвы. Однако подошел и на удивление точным движением приложил свой цилиндрик к панически бьющейся жилке на шее пленника. Тот тут же обмяк, Иола передал его Рюу, и, пока бесчувственное тело тащили в челнок, подхватил следующего. Этот ухитрился укусить Акайо за руку, получил увесистую пощечину и так же заснул от прикосновения Маани. Кто-то боролся не на жизнь, а на смерть, кто-то висел безвольно, главарь оскалился и пообещал:
  -- Вас я тоже буду убивать!
  Маани не понял, Таари улыбнулась куда более страшной улыбкой:
  -- О нет, ты не будешь. Ты просто нарвешься на корректировку и после этого станешь таким, каким захочет твой хозяин.
  Слово "корректировка" она произнесла на эндаалорском, но главарь понял и поверил. Расширились глаза, он рванулся, почти вывернувшись из захвата Иолы... Упал на руки натянуто улыбающегося Маани, успевшего-таки дотянуться и ткнуть ему в шею своим цилиндриком.
  -- Что вы ему сказали?
  Таари передернула плечами, сама недовольная своей вспышкой.
  -- Про корректировку мозговых структур. На понятном ему языке и не совсем правду. Не важно, все равно его будущее зависит только от него. Может быть, сегодняшний страх ему поможет.
  -- А может, заставит притворяться, что он в порядке, когда на самом деле это будет не так, -- мягко возразил Маани. -- Я предупрежу о нем и прослежу, как все будет двигаться.
  Таари поблагодарила, они вместе смотрели, как заносят главаря в челнок, снимают путы и пристегивают к креслу. Маани кивнул на все еще стоящую на земле белую коробку:
  -- У реаниматора остались ресурсы?
  -- Мало, -- Таари почему-то улыбалась, говоря это. -- На пару тяжелых ран всего. Закинь нам на точку десяток индивидуалок, и с большей частью проблем мы справимся.
  Маани кивнул.
  Прощание вышло неловким, челнок взлетел, завис над дорогой. Исчез, оставив дрожащую, как от облака, тень, которая, все ускоряясь, поползла к границе.
  -- Все, -- вздохнула Таари, садясь на отремонтированный паланкин. -- Можем идти дальше.
  
  ***
  
  Ушли они недалеко, только до чистого ручья, где можно было напиться и привести в порядок одежду. Вода оказалась холодней льда, руки коченели вмиг, зато кровь с ткани сходила хорошо. Стирать пришлось все -- что не измазали в бою и при рытье могилы, пошло на путы разбойникам и тоже изрядно повозилось по размокшей после дождя земле. Раздеваться донага в быстро темнеющем лесу было неприятно и попросту холодно, за частой стеной бамбука слышались голоса Таари и Тэкэры.
  -- Лучше одеться и высохнуть у костра, -- поделился Акайо, вспоминая подобные купания в армии, особенно когда из озера солдат выгонял гонг. Тревога, конечно, всегда была учебной, но времени сбегать за сухой формой все равно не оставалось.
  Мокрая рубашка липла к телу, от холода начала бить мелкая дрожь. Зато костер они развели в два раза быстрей обычного, сели плотным кругом. Таари, ежась, высыпала в котелок с медленно закипающей водой белый порошок, пообещала:
  -- Если каждый выпьет хотя бы по чашке -- не заболеем.
  Акайо послышалась в ее голосе скорее надежда, чем уверенность, но костер пылал жарко, одежда вскоре перестала холодить тело, а горячее питье согрело изнутри.
   
  Могло бы стать уютно, но вместо этого стоянка напоминала сад камней: тихий, неподвижный. Они сидели, жуя подаренную в деревне еду, и молчали. Одни предки знали, почему, но слова не шли ни к кому, даже Иола, перед поездкой предвкушавший, как будет диктовать Наоки переводы эндаалорских книг,
   если что-то и переводил, то только в мыслях.
  Может быть, привыкшим к эндаалорской индивидуальности людям было странно говорить при всех. Может, казались неуместными приходящие в голову мысли. А может, просто не хотелось выпускать в ночную тьму то, что глодало сердца.
  Акайо не мог вспомнить, о чем говорили в армии. Должны же были говорить?
  -- Ладно, -- Таари шевельнулась, разрушая образ, заставляя всех очнуться от оцепенения. -- Одну деревню мы прошли, но мало ли, сколько еще знакомых встретится по пути. Хотелось бы быть готовой к прошлому любого из вас. Раньше я не спрашивала, уважая ваше право на тайны, но сейчас это может стать опасно. Кеншин уже рассказал, подумайте, с чьей истории начать, и говорите.
  -- Это займет не один вечер, -- подал голос Иола.
  -- Так и у нас как минимум луна впереди, -- отмела возражения Таари. -- Давайте, я жду. Кто первый?
  -- Я, -- быстро предложил Юки. Тут же замялся, словно не веря, что в самом деле сказал это, что успел раньше остальных. Признался: -- Я, на самом деле, уже пробовал рассказать, тогда, когда говорили про фамилии. Это было глупо и не к месту, я понимаю, и тогда понимал. Но мне хочется, чтобы хоть кто-нибудь знал, кто я. Помнил меня. Я уже едва не опоздал -- я ведь сегодня умер... Если бы не вы, госпожа.
  Помолчал, обводя пальцем край кружки. Поставил ее на землю, сцепил мягкие руки. Как он вообще оказался в Эндаалоре? Не воин же, это сразу видно.
  -- Я говорил, что Танак много, да? Ну вот, а я -- старший наследник рода. У меня есть где-то... Уже, наверное, вдова. Нас поженили родители, примерно так же, как мы сейчас якобы выдаем замуж вас. Мы с Мико впервые увидели друг друга на свадьбе, провели вместе один день, а потом меня отправили осматривать хлопковые поля на границе. Наверное, это будет самая глупая история из всех, потому что я со своей охраной попросту заблудился. Послал одного в разведку, он не вернулся... Теперь думаю, не он ли чуть не убил того фермера. В общем, мы подождали и пошли дальше. Вышли на дорогу, увидели кары. Моя охрана доблестно меня защищала, сейчас вспоминать и смешно, и страшно. Мы, кажется, сильно всех напугали, кто-то вызвал... Не знаю, кого. Что-то вроде СКЧ, с оружием и всем таким. За собственное лечение мы не задолжали, зато задолжали всем тем, кого ранили, думая, что защищаемся. Не знаю, где сейчас моя охрана и что делает. Меня сначала учили на кого
  -то вроде библиотекаря, но я оказался совершенно непригоден к работе с вашими машинами. Сааль меня перекупил у махнувшей на меня рукой Лоори, но я и на наш взгляд не слишком красив, и на эндаалорский тоже. Я торчал на рынке уже почти луну, когда вы меня купили.
  Помолчал недолго, едва заметно улыбаясь. Добавил:
  -- Страшно мне не было. Честно, я почти сразу подумал, что для меня от попадания в рабство ничего на самом деле не изменилось. Вышло ведь намного лучше, чем могло -- землевладелец из меня, боюсь, получился бы просто ужасный.
  -- А тебя правда зовут Юки? -- спросил вдруг Тетсуи.
  -- Ну, -- внезапно обнаружившийся наследник богатого рода замялся, -- почти. Юки -- это мое детское, мамино имя. Отец называл меня Сэдэо, как "решение" и "первый". Вроде как выражал надежду на то, каким я стану... Вернее, сообщал каким я должен быть в его глазах. Поэтому лучше Юки. Я ведь его надежды не оправдал.
  Тетсуи кивнул, опустил голову, тыкая палочкой в землю у себя под ногами. Акайо думал о том, что в некотором смысле отец Юки оказался прав. Конечно, имя ничего не меняло, но оно отразило черты, которые были в его сыне, хоть он и не мог их разглядеть. Юки все-таки выбрал себе судьбу, а теперь решился рассказать обо всем спутникам. Для этого нужна была куда большая храбрость, чем требуется тому, кто живет по чужой воле.
  -- Как ты думаешь, мы встретим по пути твоих родственников? -- спросила Таари.
  -- Не знаю. Империя большая, но и Танак много. Даже отца можем встретить -- он как раз зимой объезжает все свои земли, но начинает обычно с побережья. Это будет очень глупо, если мы на него наткнемся, но я предупреждал, у меня вся история такая.
  -- Моя глупей, -- неожиданно подал голос Наоки. Посмотрел в черное, проклевывающееся звездами небо. -- Но она подождет другого вечера.

  

  Глава 12

  Проснулись в молочном мареве тумана, складывали вещи наощупь, перекликаясь друг с другом. Командовала Таари, звала всех по именам, чтобы никого не потерять.
  Когда они наконец собрались, нашли дорогу и двинулись вперед, опустившееся на землю облако немного поредело, позволив разглядеть хотя бы землю под ногами. Звук шагов глох, растворялся, каждый шорох казался незнакомым. Только по траве да теням можно было угадать, когда они вышли из леса.
  -- Надо будет следующую деревню сфотографировать, -- в третий раз тихо напомнила сама себе Таари. Акайо, несший паланкин, видел, как она пытается устроиться поудобнее в покачивающейся корзине. -- И храм. И спросить про легенды.
  На родине Кеншина им всем было не до того, но раскинувшиеся вокруг поля позволяли надеяться, что следующая деревня не принесет путникам никаких жутких сюрпризов. Домов пока не было видно, туман скрывал даже шедшего впереди Иолу, оставляя каждого наедине с собой, и Акайо был этому рад. Он думал о будущем, представлял белые квадраты стен, высокие пороги, колонны храма в конце улицы и ведущие к ним ступени. Выдумка невольно вела за собой на самом деле виденные картины, вытаскивала образы из, казалось бы, безнадежно спутанного клубка детских воспоминаний. Всплыло, как кувшинка из темной воды, как он еще совсем маленьким убежал следом за мамой к реке и весь день плескался, не думая ни о чем.
  Вечером мать сказала отцу, что учила его стирать. Это ведь тоже важно для солдата. И он поверил, не стал ругать, хотя, конечно, и не похвалил тоже. Он никогда не хвалил ни сына, ни жену.
  Стирать Акайо правда научился, но позже, а тогда только удивился так сильно, что даже не поблагодарил мать. Сейчас понимал, что не знает, врала ли она отцу раньше, а тогда был уверен -- это впервые, это ради него! И не выдал. До сих пор день на реке остался их общим секретом.
  -- Ясной дороги, -- поздоровался кто-то невидимый. Иола ответил, остановился.
  Акайо молча беспокоился -- он уже привык считать себя голосом выдуманного рода Оока, ответственным за все, что они говорят и делают. Но сейчас он держал балку позади паланкина, и не мог даже разглядеть встретившегося им человека.
  Тот, впрочем, подошел сам, оказался высоким, рано поседевшим мужчиной. Вежливо поклонился Таари.
  -- Ясной дороги, Оока Тамика. Я, Кобаяси Керо, приглашаю вас и ваших братьев разделить со мной трапезу и переночевать под моей крышей.
  
  ***
  
  Деревня выплыла из тумана призраком, так что Юки едва не налетел на стену. Белые дома выглядели в молочном мареве собственными тенями, люди сновали между ними, как беспокойные птицы. Оглядывались на чужаков с любопытством, но, увидев Керо, только вежливо кланялись, не заговаривая.
  Здесь строили не так, как возле столицы, но все же дорожки уже мостили круглыми голышами, а лестницу к высящемуся на холме храму выложили темным камнем. Керо поклонился храму мимоходом, дав сделать вывод -- или деревня совсем молодая, или семья Кобаяси переехала сюда недавно. Ни одного их предка не жило между гладкими черными колоннами, ведь своих почитают иначе.
  Подошли к дому, из занавешенного тканью проема выглянула девочка лет пяти, в пышном халате похожая на шарик. Замерла, с бесстрашным любопытством разглядывая гостей, едва посторонившись, когда они по одному вошли в дом. Акайо удивился, но решил, что ребенок, должно быть, младше чем кажется, раз ее еще не заняли работой или учебой.
  Керо убрал разделявшие дом ширмы, торопливо расстелил циновки. Юноша, должно быть, старший сын, деловито помогал отцу, матери не было видно.
  -- Моя жена сейчас в поле, -- извинился Керо. -- В это время рис требует женских рук.
  Гости, рассевшиеся вокруг низкого стола, покивали. Акайо не знал, разбирался ли кто-то из них в выращивании риса, и опасался, что не сможет поддержать разговор, однако этого не потребовалось. Любопытная девочка наконец оторвалась от двери, подошла к Таари и решительно полезла к ней на колени.
  -- Май! -- недовольно покачал головой хозяин, но не двинулся с места. Девочка, не обратив никакого внимания на оклик, уже что-то деловито рассказывала Таари. Та, впрочем, разговор поддерживала и ухитрялась при этом аккуратно отнимать у девочки то пряди волос, которые та выуживала из прически, то воротник кимоно.
  -- Простите ее, -- видно было, что Керо с трудом сдерживает улыбку, а не сердится. -- Ей еще нет шести, так что мы даем ей свободу.
  -- Шести? -- невольно переспросил Акайо, почти с завистью глядя, как девочка с восхищенным вздохом откидывается на спину, кувыркается с колен Таари и тут же, ничуть не смутившись, лезет обратно.
  -- Да, -- кивнул Керо почти виновато, -- девочек надо приучать к правильному поведению с детства. Вот мой сын только в прошлом году встретил одиннадцатое лето и начал помогать по хозяйству, в соответствии с традициями...
  Он вслух размышлял о том, как важно для будущего слуги Ясной Империи совершить все глупости в раннем детстве, и как они укоряли досточтимого Сеймея, который позволял своей дочери в восемь лет болтаться без дела по деревне. Если бы это был мальчик, тогда, конечно, другое дело...
  Акайо слушал. Жевал рис. Чувствовал обеспокоенные недоуменные взгляды, но не мог заставить себя поддержать разговор. Думал -- "отец, зачем"? Мальчики свободны до одиннадцати лет, девочки до шести, почему мое детство кончилось в четыре года? Зачем тебе так нужно было сделать из меня солдата? Вот, оказывается, почему остальные кадеты, собранные в деревнях, толком ничего не умели -- они не учились. Это не требовалось. Акайо столько лет удивлялся, жалел менее умелых, помогал им, насколько мог, гордился всеми, кого учил. Поэтому, наверное, и стал самым молодым капитаном, а затем генералом Ясной армии. Поэтому возглавил то нападение...
  Впрочем, все вышло к лучшему. В это нужно было верить, чтобы не потерять весла, едва-едва взятые в руки.
  -- Благодарим за гостеприимство, -- Акайо отставил пустую миску. Керо рассыпался в ответных благодарностях, неожиданно заявив, что приютить путешествующую невесту -- все равно что приютить удачу, причем невеста утром уйдет, а удача останется. Акайо впервые слышал о таком суеверии и был уверен, что Таари запишет его, едва оказавшись в паланкине.
  Туман все еще скрывал дороги и они позволили уговорить себя, остались в деревне на весь день. Взялись помогать по хозяйству, кто подновлять крышу, кто править новую раму для стены. Керо, конечно, сначала отказывался, но ровно настолько, насколько требовала вежливость. Видно было, что он рад помощи, и когда они с Акайо обменялись всеми положенными словами, почти вдохновленно взялся указывать, что и кому делать.
  Вечером расселились по разным домам, растянулись кто на матрасах, кто на циновках, по традиции отданных хозяевами. Акайо беспокоился, не понимая, когда Таари будет делать фотографии, но ночью проснулся от тихих шагов. Не вставая, посмотрел на редкие вспышки света на улице и только порадовался, что вряд ли кто-то из крестьян спит настолько чутко, чтобы заметить их.
  
  ***
  
  На следующий день вышли в путь с рассветом, попрощавшись с дружелюбным семейством. На обед остановились прямо на дороге -- справа и слева расстилались поля, от влажной земли поднимался пар. Небо над головой сияло пронзительной синевой, редкие белые облака проносились клочьями хлопка, не давая тени. Тент растянуть было не на чем, разве что поочередно держать, изображая подпорки. Акайо вполне мог взять один угол, остальные -- Иола, Джиро и Рюу, тоже достаточно высокие, чтобы ткань не лежала ни у кого на голове. Но Таари в ответ на предложение посмотрела на них с таким выражением, что осталось только запомнить -- никогда не предлагать заменить вещи людьми. "Никогда" обвести дважды и подчеркнуть.
  От этого хотелось улыбаться.
  На горизонте виднелись предместья и невысокая стена города. Иола уверенно сказал, что это Яманоко, Акайо, к своему стыду, названия не помнил. В этом городе он не служил, армия тоже прошла мимо, взяв несколько телег риса. Однако воспоминания о столичных хитросплетениях улиц заставляли беспокоиться.
  -- Что мы будем делать, если разминемся?
  Рюу тут же предложил:
  -- Встретимся у храма. Кто первый придет -- ждет три дня, тогда у отставших будет время догнать.
  -- У которого из храмов? -- уточнила Таари. -- Их здесь много.
  -- Ну, мы дальше куда идем, в сторону столицы? -- не смутился Рюу. -- Тогда у первого за городом в нужную сторону.
  -- Поворот к деревне Зеленого риса, -- кивнул Иола. То, что он стал для них живой картой, было непривычно, особенно невозможность самому посмотреть, проверить, все ли верно. Акайо доверял Иоле, но все равно каждый раз приходилось осаживать себя, напоминать -- у них нет другого способа узнать путь. Не обращаться же к спрятанным в паланкине машинам только ради душевного спокойствия.
  Тем более что Таари в способностях Иолы не сомневалась. Кивнула, закрепляя решение при необходимости встретиться возле храма, встала, убирая чашку. Она торопилась скорее попасть в город.
  Дорога влилась под алую арку ворот, разбежалась множеством улочек, словно устье реки, чтобы затем превратиться в море городской площади. У стен ютились прилавки горячей еды и уже неспособные работать старики, выбравшиеся погреться на солнце. Спешили по своим делам люди, мелькали разноцветные зонты местных богачей и девушек, старавшихся выглядеть такими же грациозными, как гейши. От настоящих жительниц Цветочного квартала они отличались, как дикая ромашка от выращенного в императорском саду пиона, но смотреть все равно было приятно.
  Они отвлекали от остального города так же, как яркие лепестки отвлекают от птичьего помета, которым щедро удобряют клумбы. Без которого чудные цветы не растут, но на который так не хочется смотреть. О котором не хочется помнить и думать так же, как не хочется замечать изможденных людей, отшатывающихся к стенам домов, потухшие глаза торопящихся куда-то женщин, худых детей, тянущих на спинах корзины размером с них самих.
  Акайо не понимал, как мог раньше этого не видеть. Как мог считать это правильным. Всегда знал, что величие империи основано на труде каждого ее жителя, но только сейчас, увидев совсем другую жизнь, понял, насколько каторжным был этот труд. И ладно бы только величие империи! Это еще как-то можно было понять, хотя сейчас казалось -- никакое величие не должно оплачиваться такими измученными лицами. Разве что выживание, но о нем ведь речи не шло. Но почему-то никого не смущало обилие богатых паланкинов на тех же самых улицах, где голодные люди, сглатывая слюну, отворачивались от жарящейся на углях рыбы. Хотя она стоила всего кружок, самую мелкую монету!
  -- Ой!
  Шедший рядом Юки вдруг споткнулся, так странно повернувшись, что наверняка упал бы, если бы Акайо его не поддержал. На вопрос только помотал головой, делая отчаянные глаза. Тихо спросил из-за спины Тетсуи:
  -- Ты не можешь говорить?
  Юки закивал, вжимая голову в плечи и пытаясь натянуть воротник куртки едва не на уши. Если бы у него была шляпа, наверняка опустил бы ее на самый нос... И привлек бы внимание куда сильнее, чем просто смутно знакомое лицо в толпе.
  -- Кто-то может тебя узнать?
  Он кивнул опять, чуть повернул голову, тут же усилием воли отвернулся, но любопытство снова потянуло его, точно кошку за хвост. Акайо положил руку ему на плечо, заставляя отвлечься.
  -- Иди за паланкин.
  Юки схватил его за запястье, Акайо, догадавшись о несказанных словах, пошел следом.
  Таари смотрела на них с любопытством, но молчала, как положено имперской женщине. Она знала, что и так получит все ответы.
  -- Там моя жена, -- признался Юки, переводя дыхание. -- То есть, бывшая жена, и отец, и, может, еще кто-то. Там целый караван с нашими гербами!
  Таари свистяще выдохнула сквозь зубы, несущий паланкин Джиро по-военному коротко спросил:
  -- Слева?
  И, едва увидев кивок, свернул вправо, на узкую улочку, вместо камней прикрытую бамбуковыми щитами. Прибавили шаг, Рюу схватил за рукав все-таки пытающегося оглянуться Юки. Спросил вдруг:
  -- Ты ее любишь?
  -- Нет, -- помотал головой тот. -- Я же говорил вчера, мы едва друг друга знали. Она вроде бы хорошая была...
  -- Ну конечно, -- захихикала Тэкэра. -- Что еще можно сказать о приличной имперской девушке. Ты от нее хоть слово, кроме ритуального "да" услышал?
  -- Еще "ясного утра" и "ясных снов", -- не обидевшись, уточнил Юки. Шикнула на обоих Таари, поджал губы Джиро, на лице которого читалось все, что он думает о неправильных имперских девушках.
  Впрочем, здесь их некому было подслушивать. Они свернули в Веселый квартал.
  Акайо был в таких не раз -- в притонах прятались преступники всех мастей. Да и сами девушки нарушали законы намного чаще, чем стоило бы. Несчетное множество гадалок, воров и беглых невест было поймано именно в этих пестрых замызганных домиках с неизменными алыми фонариками по углам. Хотя некоторые здешние девушки все-таки пытались изображать гейш -- как умели. Их треньканье и выбеленые лица чаще вызывали омерзение, чем радость, но все же иногда попадались и исключения.
  Например, в столице. Там Веселый квартал был всего лишь окраиной Цветочного, а вместе они превращались в небольшой город, похожий на дворцовые павильоны, окутанный легким облаком музыки и духов. Со всех сторон его окружала вода, где река, а где прорытый ров, на другом берегу стояли казармы. Единственное место, где ночная вахта была не наказанием, а способом похвалить за примерную службу, и юный старательный солдат много раз наслаждался льющейся с той стороны музыкой...
  Акайо оглянулся, поняв, что тихая мелодия звучит уже не в его памяти, а на самом деле. Замер, не доверяя своим глазам.
  Конечно, он не думал, что увидит на грязной улице Веселого квартала гейшу из столицы, но бродяжка, прекрасно играющая на мандолине, была еще более неожиданным зрелищем. Кудрявая, словно эндаалорка, девушка щипала струны, запрокинув голову так, что видно было, как вибрирует ее горло, хотя песню разобрать не получалось. Акайо шагнул ближе, лишь на миг опередив Тетсуи, встретился с ним взглядом. Понял, что мальчик думает не о том.
  Бродяжке не надо было подавать денег. Ее нужно было спасать -- если она в самом деле бездомная женщина без мужа и отца, неведомо где добывшая старый, но все еще дорогой инструмент. Прошло не так много времени с тех пор, когда кадет Акайо ловил таких, отправлял в тюрьму, смотрел на казни.
  Впрочем, последнее случалось редко. Чаще беглянок водворяли в их род.
  Сейчас, вспоминая их глаза, Акайо думал, что большинство из них предпочло бы смерть.
  -- Вишня давно отцвела и опала, лепестки цветов умчала река. Возвещает ветер осени начало, над горой клубятся облака...
  Слабый хрипловатый голос выводил незнакомые слова, они ложились на привычную музыку так, словно всегда звучали с ней. Несомненно шелковые, но посеревшие и застиранные одежды лежали на теплом дереве высокого крыльца, словно крылья погибшей бабочки, не давая прочесть по ним, какой она была, когда летала. Только зонт, прикрывавший женщину от солнца, сохранил свой яркий рисунок -- вишня и облако падающих лепестков, как в песне.
  Это было красиво, но Акайо уже заметил в арке улицы отряд кадетов -- городскую стражу, которой не было дела до таких деталей. Шагнул к музыкантше. Уверен был -- она заметила, но даже не шевельнулась. Вероятно, допеть ей было важней, чем выжить.
  Вблизи было видно, что прекрасное лицо изрезано мелкими морщинами, как пересохшая земля, но черные глаза под тонкими веками светились восхитительной силой -- не звездами, но миражными огнями, отражениями свечей в быстрых ручьях Цветочного квартала. Акайо замешкался, не в силах разрушить гармонию образа и льющихся из-под пальцев бродяжки звуков.
  Вспомнил, каким был прежде, когда долг заменял все прочие чувства. Перехватил порхающую над грифом тонкую руку. Сказал, глядя в спокойное лицо:
  -- Вас схватят, едва пройдут улицу.
  -- Я бы успела допеть, -- обезоруживающе улыбнулась музыкантша. -- А теперь мне в самом деле придется бежать.
  -- Вместе, -- уточнила Таари, беспокойно высунувшись из паланкина.
  Наоки вдруг протянул руку к женщине, потребовал:
  -- Ваш зонт.
  Она отдала, прижав мандолину к груди уже двумя руками. Акайо не стал предлагать спрятать инструмент в паланкин, ясно было -- не согласится. Наоки скользнул в сторону, крутанул зонт -- не как гейша, конечно, но с другого конца улицы должны были заметить только цветной всполох. Солдаты деловито втянулись в неприметный переулок, явно рассчитывая перехватить бродяжку на полпути. Наоки, неожиданно мрачно ухмыльнувшись напоследок, исчез между домов.
  Музыкантша не выглядела удивленной и ничего не спрашивала, шла среди незнакомцев так спокойно, словно встретила посреди города близких друзей. Только у ворот оглянулась, посмотрела на Тетсуи и тот мигом отозвался, неведомо как поняв незаданный вопрос:
  -- Наоки нас догонит. Мы договаривались, когда разминемся -- встречаемся у ближайшего храма и ждем три дня.
  Спрашивать, что они будут делать, если Наоки не явится через три дня, она не стала, и Акайо был ей за это благодарен.
  Он шел рядом, но это совершенно не помогало понять, кого же они спасли. Распущенные волосы без единого гребня или шпильки, словно у простой крестьянки, и одновременно тщательно завязанный пояс, развернутый узлом назад, как носят только гейши. Ее костюм сбивал, заставляя теряться в догадках. Акайо постарался отвлечься от одежды. Манеры давали куда более ясные подсказки.
  Музыкантша держалась с мягким достоинством, не холодным, а очаровательным, но в то же время недоступным. Это было явно не случайное поведение, каждый жест был гимном привычного, умелого изящества; игрой, вошедшей в привычку.
  Она не могла быть жительницей Веселого квартала. По крайней мере, не в этом городе, где вряд ли нашлась бы хоть одна девушка высшего ранга. Она тем более не могла быть аристократкой -- их не учат очаровывать всех вокруг. Но что могла делать здесь настоящая гейша? Как она оказалась в таком виде так далеко от родных вишен?
  Ответа не было. Пришлось умерить свое любопытство, сказав себе, что каждый имеет право на тайну. К тому же, возможно, музыкантша расскажет о себе на стоянке.
  
  ***
  
  -- Иноэ Симото, -- представилась она на привале у стен закрытого на ночь храма, когда Иола догадался спросить, а Акайо мысленно обругал себя за глупость. -- Однако моей фамилии более не существует. Я буду благодарна, если мы будем обходиться без нее.
  Они кивнули, принимая просьбу. Акайо терялся в догадках, жалея, что слишком мало знает о традициях гейш, к которым Симото явно принадлежала. Обходиться без фамилии, даже если последняя в роду женщина и не может передать ее детям -- это было очень странно.
  Съели традиционную порцию риса. Акайо, с некоторым удивлением отметив, что начинает уставать от однообразия еды, взялся заваривать чай. Над костром и без надлежащей посуды выходило странно, счастье еще, что котелков у них было два, и пиал взяли с запасом, рассчитывая, что разобьют по пути.
  Симото приняла свою, склонившись в легком поклоне. Подхватила горячую чашу на ладонь, замерла. Неуловимым легким движением дала ей соскользнуть на вторую руку, оставляя на обеих огненную печать -- еще не ожога, но жара, живущего в коже даже после того, как чай будет выпит. Словно волна прокатилась по ее рукам от плеча к пальцам, очертили круг чашки -- настоящая и воспоминание о ней. Симото танцевала не вставая, медленно скользила, закрыв глаза и изгибалась всем телом, как ива на ветру. Как море, танцующее не для кого-то, а просто потому что такова ее суть.
  Поднесла чашу к губам, повернувшись почти вычурно, но в то же время явно привычно. Выпила чай одним долгим глотком, плавно откинув голову и придерживая донышко длинными пальцами. Посмотрела на завороженных зрителей, улыбнулась. Пиала спряталась в ладони, появилась на земле, точно по волшебству. Симото опустила глаза, снова становясь почти обычной. Насколько может быть обычной бездомная гейша с мандолиной.
  -- Извините. Я не хотела вас смущать.
  Хмыкнула Таари, покачала головой.
  -- Все в порядке.
  Отпила из своей чашки. Акайо увидел, как смущается Таари собственных движений, подумал -- надо будет сказать, какой он ее увидел тогда, в саду. Какой видит сейчас.
  -- Давайте я расскажу историю, раз Наоки нет, -- предложил Рюу.
  Джиро предупреждающе зыркнул на Симото, явно спрашивая, стоит ли при ней говорить. Пока Акайо соображал, как можно заменить пожатие плечами на этот раз, подал голос Тетсуи:
  -- Госпожа Симото нас не выдаст.
  И покраснел, спрятавшись за чашкой, не меньше других удивленный собственной отвагой. Улыбнулись женщины, все сразу, похоже, понимая больше, чем Акайо. Кивнула Таари:
  -- Конечно. Рассказывай, Рюу.
  Тому только это и требовалось.
  -- Не обещаю, что моя история будет смешней или глупей историй Юки и Наоки, но она хотя бы не такая мрачная, как у Кеншина -- извини, Кеншин, но правда же кромешная жуть. Я обычный парень из обычной деревни, она у самого побережья, так что мы туда точно не попадем. Детство было как у всех: ловил раков, плавать научился едва ли не раньше, чем ходить. Короче, обычный мальчишка. Невесту мне сговорили из нашей же деревни, еще когда мы с ней по пляжу вдвоем ползали, все время вместе болтались, пока можно было. Весь берег облазили, радовались очень, что точно знаем свое будущее и оно у нас так замечательно складывается. Когда она стала считаться взрослой, наше счастье, понятно, кончилось, но я все равно к ней вечно прибегал. Даже готовить ради такого дела научился, чтобы помогать и поскорей вытаскивать ее играть. А потом мой дорогой папочка решил, что очень уж я своевольный. И сдал меня в храм. Понятно, что не насовсем, нашу помолвку никто не расторгал, но "пока не поумнею". Конечно, нам с Аой это совершенно не понравилось. Я даже думал попросту сбежать вдвоем, но она меня убедила, что послушничество -- это не навсегда, а пару-тройку лет можно и потерпеть. Вот уж не знаю, то ли она меня так плохо знала, то ли правда надеялась, что я смогу изобразить хорошего мальчика... Короче, в храм я попал в тринадцать, и затянулось мое послушничество аж на пять лет. Наверное, оно бы и сейчас длилось, но отчаявшиеся старшие монахи отправили меня в паломничество. Думали, дорога и тяготы пути выбьют из меня дурь, раз уж молитвы не смогли. Сомневаюсь, что из этого что-нибудь вышло бы, но толком проверить не успел. Я поспорил с другом, не послушником, а просто парнем из города, где стоял монастырь и куда я уматывал чуть ли не каждый вечер, что проберусь к врагам и приволоку ему трофей. Своей честью поклялся, не чем-то там! Ну и как только паломничество привело меня поближе к границе, ломанулся туда. А дальше все примерно как у Юки, только я был сам, без охраны. Надеюсь, того парня, который чуть меня не сбил, я все-таки не убил... Еще и сам, убегая, свалился с обрыва. Очнулся в больнице, передрался с тамошними парнями. Учиться не хотел, хотел домой. До меня только тогда дошло, как я влип, и что в отличии от послушничества, эндаалорский плен -- это насовсем.
  Замолчал, катая между ладоней чашку и криво улыбаясь. Глянул на Симото, ничем не выдающую своего удивления, подвел итог:
  -- В любом случае, в мою деревню мы не попадем. Да и поздно уже. Аой красавица и умница, она только из-за моей дурости в девушках застряла. Когда я пропал, ей наверняка сразу же нового жениха нашли. А от послушничества одна польза -- я теперь молиться умею цветисто. Вот и молюсь, чтобы она за хорошего человека вышла и была счастлива.
  Помолчали. Акайо наблюдал за Симото, та пила чай, не поднимая глаз. Вздохнула Таари:
  -- Нужно было сразу из вас вытащить эти ваши истории. Придется теперь добираться до побережья. И не пытайся спорить!
  Рюу, уже открывший рот, послушался. Встал, тут же опустился на колени, коснулся лбом земли. Таари передернула плечами:
  -- Вставай. Идти к морю -- это просто правильно, что бы ты там себе ни выдумал. -- Обвела взглядом остальных, потребовала: -- Если еще у кого-нибудь если такие тайны, ждать своей очереди не обязательно.
  Они переглянулись, покачали головами. Акайо на всякий случай вспомнил собственную историю, спросил себе -- нет ли повода куда-нибудь или к кому-нибудь спешить? Повода не было.
  -- Слава... предкам. Тогда давайте спать.
  
  ***
  
  Их разбудил гул первого колокола, последовавший за ним перезвон только придал бодрости. Мимо сидящих у дороги путников потянулись живущие неподалеку люди -- несли в храм цветы, сакэ и еду, меняя их на благословение предков. Нетерпеливо вскочившая Таари уже набрала миску оставшегося со вчерашнего ужина риса и теперь ждала остальных, желая поскорей попасть в возвышающийся на холме храм. Когда они собрались и привели себя в порядок, она разве что не вприпрыжку помчалась наверх, как иногда делали маленькие дети -- те из них, кто находил в повторяющихся год за годом легендах и звуках колоколов дом.
  На середине лестницы энтузиазм Таари поугас. Бесчисленные ступени призваны были помочь освободиться от мыслей о сиюминутном, вспомнить о предках, вознести им хвалу. Поэтому подниматься в храм в паланкине мог только император и самые высокородные придворные -- считалось, что они каждый миг думают о благе Империи, и освобождаться им не от чего.
  Таари же явно думала лишь о том, чтобы лестница наконец закончилась.
  Акайо догнал ее, поддержал под локоть. Сказал тихо:
  -- Лестница -- это молитва. Успокоение. Размеренность.
  -- Медитация, -- кивнула Таари. Посмотрела на виднеющийся впереди храм с тихой ненавистью, но все-таки замедлила шаг. Глубоко вдохнула, выдохнула. Натянуто улыбнулась, отнимая руку. Акайо на всякий случай остался рядом, но до самых белых стен Таари больше не опиралась на него. Шла, опустив голову, понемногу начала улыбаться чему-то своему. Они были уже на пороге храма, когда Акайо со стыдом понял -- он так беспокоился о ней, так хотел помочь, что забыл о собственных мыслях. Поспешно начал перечислять про себя имена, давая привычным с детства словам увлечь его, задать ритм биению сердца, не позволяя никуда спешить.
  Странное дело, он молился так всю жизнь, но впервые ощутил, как на самом деле затихает вихрь мыслей, тает беспокойство. Акайо вдруг понял, что все время, с тех пор как они ступили на землю Империи, боялся, а теперь, когда с ними была незнакомая женщина, которая могла их выдать, которая уже должна была догадаться если не обо всем, то о многом, этот страх стал звучать так громко, что почти заглушал все остальное. В то же время старая привычка быть или хотя бы выглядеть бесстрашным на родной земле тоже подняла голову, и Акайо даже не заметил, как оказался меж двух огней.
  Он всегда так жил? Сложно было поверить, но Акайо знал, что нащупал в себе истину, и одновременно знал, что не сможет сейчас понять больше. Значит, не стоило об этом думать. Поэтому он просто смотрел отрешенно, как ходит по храму Таари, как шевелятся губы Иолы, как кладет руки на поющий барабан Рюу и, помедлив, раскручивает его с такой силой, что заключенная в медной оболочке песня начинается со свиста. Увидел, как смутился чужого поступка Джиро, отметил будто со стороны: "Я удивлен". Улыбнулся, выныривая из толщи невероятного, монашеского почти спокойствия, не желая заглядывать глубже.
  Подошел к Таари, тронул ее за рукав.
  -- На правой террасе должны рассказывать легенду. Тебе интересно будет послушать.
  Она кивнула, взяла его под руку. Вместе обошли северный колокол, ступили на камни террасы. Таари восхищенно ахнула, следя за чередой арок -- вдали белые бревна сливались в сплошной коридор, а над головой открывалось синее небо между ними. Здесь уже стояло много людей, скользили между ними монахи в широких одеждах, кажущихся очень сложными, а на деле состоящих из единственного куска ткани. Поднимающаяся вверх терраса обрывалась балконом, на который сейчас почтительно проводили седобородого старика, помогли сесть на подушку. Склонился перед ним молодой монах, голос храма. Обернулся к прихожанам.
  -- Предки рады вашему приходу! Каждый из ушедших следит за нами. Если мы будем достойны и создадим поистине золотой век империи, они вернутся.
  Акайо слушал знакомую легенду, во всех храмах одинаковую, повторяющуюся в определенный день из года в год. Каждая начиналась словами о том, что предки вернуться, если их потомки будут этого достойны, каждая в конце советовала остерегаться искушений, чуждых империи. В середине -- история об одном из предков. Сегодня о человеке, поддавшемуся соблазну исследования.
  -- Один за другим гибли его корабли в море, и домой возвратились немногие. Понял тогда их предводитель, что совершил ошибку... Но было поздно! Другие возжелали золота, о котором говорили выжившие в походе, раз за разом снимался его народ с места, пока жадность не опустошила и их земли, и те, что были найдены тщеславным путешественником.
  Едва ли не четверть года в каждом храме твердили -- за границами Империи ничего нет и искать там нечего. Интерес к далеким землям суть наваждение и обман блуждающего разума. Акайо слушал, не отрывая взгляда от пола, следя за темными прожилками в светлых камнях, разглядывая сандалии прихожан -- монашеские, на паре высоких каблуков, вынуждающие ходить медленно, аккуратно ставя ногу, городские, высокие и скошенные, крестьянские, плетеные, у некоторых почти развалившиеся. Это отвлекало от идеи легенды, которая сейчас не просто раздражала -- злила до дрожи, до противной тошноты, до желания выйти вперед, рассказать, насколько неправильно жить с закрытыми глазами!
  Акайо медленно разжал кулаки. Вдохнул. Выдохнул, представляя капли, медленно падающие с листьев после дождя. Случайно попал в ритм дыхания Таари, она подняла на него глаза. Подмигнула, не произнося, но дав прочитать по губам эндаалорское словечко:
  -- Бред!
  Он улыбнулся в ответ, сумев наконец отвлечься, перестать слушать звучный голос монаха.
  Приятно было знать, что он не одинок. Что Таари тоже считает глупой такую мораль. Кто-то когда-то ошибся, и из-за этого целый народ отказывается от исследований? Где здесь вообще логика?..
  Впрочем, Таари говорила, что плодородной земли за пределами Империи в самом деле нет. Но, а если что-то изменится? Они же об этом даже не узнают!
  Легенда кончилась, люди потянулись к выходу, кивая оседающим в головах мыслям, придерживаясь за перила крутой лестницы. Акайо и остальные спустились вместе со всеми, отошли к стоянке. Здесь, у храма, можно было бросить паланкин без присмотра -- никто не посмел бы даже подойти к нему, не то что заглянуть внутрь или украсть что-нибудь.
  Теперь оставалось только ждать, когда их найдет Наоки.
  Скрылась за занавесками Таари, тихо перебирала струны Симото, хмурился Иола, глядя в сторону города. Акайо подобрал опустевший котел, ушел к ручью, текущему вдоль дороги по выкопанному для него желобу. Клейкие остатки риса отмывались плохо, заставляя с тоской вспоминать горячую воду, губку и пышную пену средства для мытья посуды.
  Подошел Рюу, присел рядом, взялся помогать. Видно было, что он подбирает слова, желая сказать что-то. Когда котел наконец заблестел и Акайо собирался вернуться к стоянке, Рюу сказал ему в спину:
  -- Нам нужно уйти, -- тут же поспешил объяснить: -- Я верю, что Наоки вернется. Просто мы выглядим странно. Невеста может остановиться у храма, но тогда она должна пойти внутрь, просить благословения предков, слушать наставления монахов. Мне кажется, не стоит пытаться это делать.
  Акайо невольно улыбнулся, представляя, с каким выражение лица Таари слушала бы традиционное наставление невесте. "Чтить мужа своего, не поднимая глаз и голоса, ибо владеет он твоей жизнью так же, как император владеет каждым из нас". Он слышал эти слова краем уха много раз. Сейчас они казались в лучшем случае смешными.
  -- Мы можем сходить в соседнюю деревню и вернуться к вечеру, -- продолжил Рюу. -- Иола говорил, тут недалеко.
  Идею повторили наверху, пересказали друг другу шепотом, не доверяя то и дело проходящим мимо монахам. Акайо задержал взгляд на Симото, та почувствовала, подняла голову. Улыбнулась едва заметно, хотела что-то сказать, но Таари ее перебила:
  -- Пойдем все. Это правда недалеко и интересно.
  Прикусила губу Тэкэра, но спорить не стала. Паланкин, после недолгих колебаний, оставили, Акайо сходил наверх и предупредил монахов. Пока шел, задумчиво подбирал перевод к эндаалорскому "припарковались". Вспомнил множество словечек, в том числе малопристойных, и ограничился простейшим:
  -- Мы оставили у подножия лестницы паланкин. Вернемся к вечеру, если это никого не побеспокоит.
  Его заверили, что все в порядке.
  Не к месту всплыла в памяти лекция из курса повседневной жизни, о походах в горы и том, что машины рекомендовано оставлять на стоянках при лабораториях. "Туризм", еще одно эндаалорское слово, которое в Империи не имело перевода, потому что не существовало самого явления. Путешествия для удовольствия, а не по делу -- это до сих пор сложно было представить.
  А эндалорцы путешествуют по своей крохотной стране. Может быть, выходят за ее пределы, не на земли Империи, но дальше, туда, где невозможно жить...
  Кстати, почему невозможно? Плодородная земля это, конечно, проблема, но разве нельзя выращивать еду в одном месте, а потом перевозить в другое?
  Акайо замешкался на лестнице, записывая в мысленный свиток вопрос, его толкнули в спину. Пришлось извиняться, прижимаясь к краю, и, пропустив богато разукрашенный паланкин какого-то придворного, идти за ним следом, соблюдая почтительное расстояние и не поднимая взгляда.
  На стоянке все уже были готовы. Часть рюкзаков оставили рядом с паланкином, остальные, перебрав припасы, взяли те, кому легче всех было их нести. Акайо тоже взял один, закинул за спину, с удовольствием отметив, насколько легче стал груз. Первым пошел к дороге, внимательно поглядывая по сторонам.
  На них не оборачивались, только иногда незаметно провожали взглядами, стараясь не посмотреть в глаза даже случайно. Должно быть, из-за бритых голов -- в деревнях на это обращали меньше внимания, а здесь не все решались унизиться до взгляда на обесчестивший себя род. Именно решались, это в самом деле было рискованно с точки зрения общественного мнения, а люди хотели жить не хуже, чем живут сейчас. Это накладывало множество ограничений.
  Рядом вздохнул Юки, потеребил рукав куртки. Сказал тихонько, не то жалуясь, но то просто делясь воспоминанием:
  -- Меня тоже учили не смотреть на людей без правильной прически.
  Поджал губы Джиро, дернул лямки рюкзака. Улыбнулась Таари, подтолкнула локтем Тэкэру, но та словно не заметила ничего. Она шла, глядя куда-то в сторону, в поля. Замерла вдруг, прикипев взглядом к фигурке крестьянки. Сказала, не оборачиваясь:
  -- Это моя сестра, Сора. Я подойду...
  Шагнула с дороги в залитый водой рис, даже не подобрав кимоно.
  Они смотрели, как две женщины кланяются друг другу, заговаривают. Тэкэра взяла сестру за руку, медленно пошла вместе с ней куда-то через поля.
  -- Теперь нам еще и ее ждать, -- фыркнула за спиной Таари. Акайо обернулся, не понимая -- разве они имели право останавливать человека, нашедшего семью? Но Таари улыбалась, глядя в спину уходящим, и он успокоился. Ей просто хотелось высказать формальное недовольство, кажется, в Эндаалоре часто так делали. Он раньше не думал, зачем, а теперь вдруг сложилось -- чтобы не сердиться на самом деле. Сказать мягко, мимоходом, тут же забыв, выкинув из головы и сердца ненужное чувство.
  Откинула назад удивительно кудрявые волосы Симото, прижала к животу мандолину. Коснулась струн раз, другой. Дрожащий звук переплелся с таким же голосом:
  -- Подруга родная, расчеши мне волосы! Мы запишем наши имена на ладонях. Время разделит нас, и лишь луна будет знать, как близки мы были с тобой.
  Покраснел Тетсуи, закашлялся Кеншин. Симото бросила на них насмешливый взгляд, продолжая нашептывать строчки, в которых ни один житель Ясной империи не узнал бы признание в любви -- потому что не смог бы в него поверить. Вслушивалась, склонив голову к плечу, Таари, беззвучно повторяя слова. Покачала головой:
  -- Они правда просто сестры.
  -- А разве я пела о чем-то ином? -- красиво удивилась Симото. Вдруг посмотрела серьезно и внимательно. -- Вы не можете мне так доверять.
  -- А разве мы делаем что-то необычное? -- идеальным зеркалом повторила ее интонацию Таари.
  -- Если бы ты была гейшей, -- задумчиво начала та, но тут же тряхнула головой. -- Впрочем, и тогда тоже.
  Таари дернула плечом, нахмурилась. Акайо смотрел на нее с беспокойством -- она правда звучала сейчас совсем не как имперская женщина. Симото он не опасался, но они стояли посреди дороги, может и не самой оживленной, но все-таки совсем рядом собирали рис отнюдь не глухие крестьяне. А обе женщины вели себя так, словно сидели в чайной, наедине друг с другом и своими тайнами.
  -- Может быть, подождем в деревне? -- тихо предложил Тетсуи. -- Тэкэра ведь, наверное, туда придет.
  
  ***
  
  Деревня Зеленого риса стояла на тех же заливных лугах, поднятая на сваях над хлюпающей под ногами травой. Тэкэра уже была здесь, сидела на высокой террасе одного из домов, прямая, как росток бамбука, и такая же дрожащая. Обернулась, спиной почувствовав их приближение, улыбнулась натянуто, но не успела ничего сказать.
  Прошуршала легкая дверь, вышел красивый старик с выправкой военного. В глазах Тэкэры мелькнула паника, но хозяин дома едва удостоил ее взглядом. Поклонился стоящим по щиколотку в воде гостям, бросил грозный взгляд на выглянувшую следом Сору. Та тут же спряталась обратно, подмигнув Тэкэре.
  -- Прошу прощения, уважаемые путники, -- скрипуче и громко, словно плохо слышащий человек, извинился старик. -- Мое имя -- Мао, и мой дом -- ваш дом.
  Акайо снова представил их как семью Оока, по примеру Мао промолчав о женщинах. Так было проще, иначе пришлось бы или объяснять старику, что с ними делает женщина другой фамилии, или Симото -- почему он представляет ее своей сестрой.
  И все же ему было неловко, почти стыдно за это умалчивание, за традицию не считать матерей, жен и дочерей такими же людьми, как мужчины. Как он мог считать все это священным?..
  -- Ваш приход радует мое сердце, как дождь радует землю.
  Холодный тон не вязался со словами Мао. Он не поднимал взгляд выше губ Акайо так тщательно, что легко было понять, насколько неприятно ему видеть чужой позор -- едва покрытые ежиком волос макушки.
  Снова выскользнула на террасу его дочь, расстелила циновки, расставила на них чашки, как на салфетках. Отступила, склонив голову, Мао взмахнул рукой, приглашая гостей сесть. С неудовольствием покосившись на упрямо не двигающуюся с места Тэкэру. Та поджала губы, дерзко встретив взгляд, старик только вскинул брови. Отвернулся. Уронил веское:
  -- Ныне настали тяжелые времена, когда священную традицию попирают юные.
  Акайо чуть склонил голову, не подтверждая и не отрицая его слова. Выдержал короткую паузу, сказал так вежливо, как только мог:
  -- Отрадно видеть мудрость, что способна направить детей своих на верный путь.
  Ему вдруг представилось, что фраза -- горячий камень, как в виденной когда-то игре. Это ощущение растекалось по телу будоражащим предвкушением, как перед боем... И как перед боем, Акайо усилием воли заставил себя выровнять дыхание. Страсть хороша для солдат, а не для генералов.
  Старик Мао тем временем радовался почтительности гостя, восхваляя его учтивость. Акайо подтолкнул его дальше в нужную сторону:
  -- Уверен, молодые сердца вашей деревни часто обращаются к вам за напутствием.
  Стрела нашла мишень, старик помрачнел. Ответил резко:
  -- Лишь плодовитые заслуживают внимания юных. Мой же сын погиб от рук врагов.
  Прокатилась по доскам оброненная чашка, Тэкэра смотрела на отца, а он не замечал взгляда. Акайо прикусил губу, не зная, как и что сказать, нахмурился Юки, Тетсуи схватил его за руку, не давая вымолвить и слова.
  -- Однако у вас остался прелестнейший цветок, господин Мао, -- тихий голос прожурчал ручьем, Акайо обернулся одновременно со стариком, они одинаково удивленно посмотрели на вежливо стоящую у края террасы Симото. Та на мгновение подняла взгляд, скользнула по губам легкая и теплая улыбка. -- Дочери -- благословение ясного солнца, им лишь нужна достойная огранка... Как и мужчинам. Ведь не юноши играют императору, не юноши улыбаются ему, и не юноши разделяют с ним холодные ночи.
  Она подошла ближе плавно и текуче, по пути отобрав чайник у Соры. Изящным движением подвернула рукав кимоно, серого и затрепанного, словно сплетенного из паутины, налила чай в пиалу в руках старика. Улыбнулась и отошла, замерла изящным украшением террасы, знающим, что все взгляды прикованы именно к ней.
  Вздохнул очарованный старик, тронула его за рукав Тэкэра, склонилась вдруг, коснувшись губами края ткани. Встала, отвернулась поспешно, скрывая стоящие в глазах слезы.
  -- Я сочувствую вашему горю.
  -- Вы знали моего сына? -- из-за маски старого солдата проглянул вдруг любящий отец, надежда и нежность разгладили лицо. Тэкэра замерла, терзая пояс. Открыла было рот... Закрыла, не найдя слов.
  -- Да, -- ответила за нее Таари. -- Мы все знали. Он очень хороший человек, и, как знать, может быть, он все еще жив.
  -- Нет, -- старик опустил голову. -- Мне пришло письмо и его вещи. Он пропал во вражеской стране. Он должен был умереть, Шоичи был хорошим солдатом.
  Чай допили в тишине. Акайо отчаянно хотелось спросить -- а чего бы хотелось вам? Чтобы он оказался не таким хорошим, как вы его учили? Чтобы он был жив хотя бы там, хотя бы в плену?
  Но он молчал. Понимал -- как бы ни хотел отец снова увидеть сына, увидеть вместо него Тэкэру будет слишком сильным потрясением. В лучшем случае он им просто не поверит.
  -- Вы можете переночевать в моем доме, -- Мао заговорил первым.
  -- Благодарю за гостеприимство, -- отозвался Акайо. -- Однако наши вещи остались возле храма, мы должны возвращаться.
  Старик медленно поднялся, с двух сторон поддержали его Сора и Тэкэра. Акайо показалось, что он сейчас раздраженно стряхнет их руки, но Мао только поджал губы и вдруг задержал руку дочери в своей. Лишь на миг, но этого хватило, чтобы Сора растерянно заморгала, пряча блеснувшие слезами глаза.
  -- Спасибо, путники. Ваши слова дождем пролились на иссушенную землю.
  Снова традиционные, формальные слова, но в этот раз смешанные с искренним теплом. Попрощался Акайо, помог Таари спуститься с высокой террасы. Она оглянулась, округлились глаза, заиграла хитрая улыбка на губах. Акайо поспешно глянул через плечо...
  Тэкэра стояла, склонившись в низком поклоне перед отцом. Сыновьем поклоне, идеальном от положения прижатой к сердцу руки до поднятой головы.
  Таари дернула Акайо за рукав, шепнула:
  -- Идем. Они сами разберутся.
  
  ***
  
  Тэкэра догнала их на полдороге к храму. Подстроилась под шаг, мечтательно улыбаясь. Сказала:
  -- Сора даже лучше, чем я помнила. Когда я была мужчиной, мы не могли толком общаться, и она просто была воплощением моей мечты. Такая красивая, домашняя, уютная... Сейчас я думаю, что она заменила мне мать. Мы родились одновременно, но девочек же начинают учить раньше, так что скорее она обо мне заботилась, чем наоборот. И знаете...
  -- Подожди до привала, -- засмеялась Таари, прерывая задумавшуюся Тэкэру. -- Там расскажешь.
  Акайо был рад ее словам. Иногда он не понимал и саму Таари, но Тэкэра, жившая здесь, знающая всю серьезность возможного наказания, и говорящая посреди дороги "когда я была мужчиной"! Это было попросту неразумно. Это было очень опасно.
  Впрочем, весь их поход был опасен: и советы в деревне Лаконосного дерева, и отправленная в Эндаалор банда разбойников, и Симото, выведенная из-под носа у кадетов. Особенно Симото.
  Он покосился на бездомную гейшу. Она улыбалась. Она улыбалась почти всегда, обычно без всяких чувств, просто как красивая маска, для которой сменить выражение сложней, чем привычно изгибать губы. Но сейчас ее лицо показалось Акайо мечтательным. Лишь на миг, потом она стрельнула на него глазами, чуть иначе склонила голову и улыбка, только что едва намеченная и теплая, снова превратилась в отстраненную маску.
  Акайо отвернулся.
  Он слушал музыку Цветочных кварталов, он видел их издали много раз и вблизи совсем редко, он улавливал запах благовоний, окутывавший их плотным коконом. Сейчас, надолго оказавшись рядом с одной из них, он был... Разочарован?
  Он шел наравне со всеми, бездумно переставляя ноги, а внутри -- замер, удивленно разглядывая названное, а значит, пойманное чувство.
  Ему было так же горько, как ребенку, узнавшему, что бабочки сначала рождаются гусеницами. Живая, идущая рядом гейша в истрепанной одежде зачаровывала, но в то же время была слишком холодной и слишком опасной для экспедиции. Он не мог понять, что она на самом деле думает, улавливал фальшь, игру в ее движениях и интонациях. Это заставляло быть в постоянном напряжении.
  Таари была совсем другой. Он сравнивал ее с гейшами лишь потому, что не знал иных сравнений, а она была...
  В голове повисла звенящая пустота. Акайо мысленно протянул руку, взял свиток с пыльной полки.
  Забытые языки. Умершие религии.
  Таари была его богиней. Большим, чем любые светлые предки, большим, чем ясный император. Тем более большим, чем женщины из чайных домиков.
  Он улыбнулся найденному слову. Таари, будто почувствовав, оглянулась, встретилась с его взглядом. Блеснули ее глаза, хищно, радостно...
  -- Наконец-то, -- донеслось от пустой стоянки. -- Я вас давно жду.
  Из длинных сумеречных теней вынырнул Наоки, непривычно улыбчивый и раскрасневшийся. Перебросил Симото ее зонт, скользнул взглядом по людям. Акайо удивился, увидев, как резко поблекла широкая улыбка, но тут навстречу Наоки шагнул Иола. Наклонился к невысокому кузнецу, обнял. Замер.
  Они стояли и смотрели, как медленно меняется лицо Наоки: сначала почти испуганное, изумленное, и наконец -- счастливое, как у ребенка. Когда Иола уже собирался отстраниться, Наоки обнял его в ответ, поднял голову, заглядывая в лицо.
  Акайо отвернулся. Растерянно коснулся щеки -- холодная, он даже не покраснел, подумав о том, что эти объятия меньше всего похожи на дружеские.
  -- Уходить сегодня не будем, -- спокойно сообщила Таари, проходя дальше в лагерь. -- Вы собирались Робинзона переводить, я правильно помню? У вас есть время.
  -- Спасибо, -- глухо отозвался Иола. -- Нам правда нужно... Кое-что прояснить.
  Костер развели быстро, за паланкином тихо переговаривались Иола и Наоки, задумчиво перебирала струны Симото. Тэкэра разлила чай по чашкам, натянув рукава на ладони так, чтобы не обжигаться. Села на пятки, как хорошая имперская женщина. Спросила:
  -- Мне можно рассказать? Вы видели, чем кончилась история, а мне очень хочется поделиться ее началом. Наоки, как я понимаю, занят.
  Упомянутый тут же вынырнул из-за паланкина.
  -- Не хочу ничего пропустить, -- кажется, к его внезапно обретенной говорливости, как и к улыбке до ушей, нужно было привыкать. -- Но да, сегодня лучше ты.
  Раздраженно отвернулся Джиро, Таари посмотрела на него насмешливо, перевела взгляд на Акайо. Тому почему-то захотелось спрятаться.
  -- Тогда, -- начала Тэкэра, -- для начала скажу, что я... Впрочем, нет, не так. Не я. Шоичи, сын Мао из деревни Зеленого риса, с детства готовился служить Империи. Отец тренировал его, как воина, едва ли не с рождения учил выдержке, спокойствию и послушанию, а он смотрел на сестру и жалел, что родился мальчиком. Он словно разваливался изнутри, распадался на двух человек, одного такого, каким он должен был быть, и вторую, какой на самом деле был. Какой себя чувствовал и видел. Он назвал меня Тэкэрой, своим скрытым сокровищем. Очень легко, знаете, подчиняться любым приказам, когда вообще все, что ты делаешь -- это приказы. Словно вся Ясная империя смотрит на тебя и ее повеления сыплются, как из рога изобилия. Одевайся так, веди себя так, учись владеть мечом, не касайся кукол, не заигрывай ни с кем, и уж тем более -- с мальчиками. Что там тебе хочется и почему -- никого не волнует. Я рада, что Шоичи никогда и никому не пытался рассказать, кто он на самом деле, что он считает свое тело неподходящей одеждой, которую по какой-то непонятной причине невозможно снять. Что все, что он делает -- это одно сплошное притворство. Что его, так по большому счету, вообще нет, и весь Шоичи -- просто маска для Тэкэры.
  Замолчала, чуть покачиваясь из стороны в сторону, глядя невидящими глазами в темноту. Вдруг вспомнилось -- она делала так в самом начале. Когда еще не была Тэкэрой, когда сидела взаперти и не могла выйти, объявить о себе, стать собой.
  -- В общем, -- она встрепенулась, тряхнула головой, словно просыпаясь от кошмара, -- так себе была жизнь. Хотя Шоичи отлично справлялся. Пошел в армию, стал разведчиком, причем особым, императорским. И в числе прочих был отправлен в крепость на Октариновый холм. То есть, -- запнулась, глянула на Симото, закончила неловко, -- все мы знаем, куда. И, конечно, не вернулся. Вот мне особенно интересно, чем думали, посылая армию туда, где сгинул отряд особой разведки?
  Акайо, которому обращался вопрос, промолчал. Ответ казался очевидным -- кто-то все-таки вернулся. Или просто надеялись задавить силой. Или что-то еще. Он вообще не знал, что перед ними посылали разведку, помимо той, которая числилась в его армии.
  -- Ясно, непонятно, чем, -- по-своему поняла его молчание Тэкэра. -- В общем, дальше я сразу попала к Саалю. Не знаю, почему и как догадались, но мне еще в больнице в карточке записали "какая-то там женщина".
  -- Трансженщина, -- ответила Таари. -- Тебя много тестировали, да? Просили выбирать разные картинки, отвечать на вопросы, заполнять анкеты?
  Тэкэра кивнула.
  -- Ага. Было очень страшно. Я отказывалась учить язык, потому что Шоичи должен был отказаться, и тогда со мной говорили на имперском. Кажется, меня медленно пытались вытащить из кокона, но я отбивалась руками и ногами, потому что не понимала, зачем им это. Еще в самом начале врач посетовал, что в базовую программу не входит изменение пола, и я почему-то испугалась, что это они сделают меня в голове мужчиной. Убьют Тэкэру.
  Таари молча подошла и крепко обняла ее. Акайо видел, как Таари поджимает губы, догадывался -- ей очень хочется сказать "дурочка". Но она сдержалась. Улыбнулась Тэкэра.
  -- А папе я призналась. Сказала, что я -- Шоичи. Что все хорошо, а будет еще лучше. Он, правда, подумал, что это такое военное задание, особенно секретное, ради которого даже приходится нарушать традиции и носить женскую одежду. Очень был рад, что я ради него нарушила правила, открывшись, и одновременно очень сердился, что я это сделала. Смешной такой... Никогда не думала, что мой страшный отец на самом деле такой милый старик.
  -- Все родители такие, -- фыркнула Таари. Отодвинувшись, села рядом, сморщила нос. -- Кажутся такими важными, такими сильными... А потом вырастаешь и оказывается -- люди как люди. Ошибались не меньше нашего.
  Поджал губы Рюу, кивнул Иола, сбилась с тягучей мелодии струна Симото. Она убрала мандолину за спину, наклонилась, подбирая все еще нетронутую чашку. Сказала, ни к кому не обращаясь:
  -- Удобно. Так можно стать мужчиной и любить женщину, но все будет в порядке.
  -- А у нас так вообще можно, -- спокойно отозвалась Таари. -- Любовь -- она ведь не про продолжение рода, она про близость сердец. А им плевать бывает, что там у обладателя второго сердца между ног.
  Симото склонила голову, тонко улыбнулась, словно хорошей шутке, но вспыхнувшие алым щеки выдавали ее. Она и сама почувствовала это, встала, пряча лицо.
  -- С другой стороны холма есть маленький водопад. Я пойду туда искупаться.
  Ее проводили взглядами. Начал было Рюу:
  -- Таари, мы правда не можем...
  -- Тамико, -- поправила она. -- Не можем ей доверять? Но кому она расскажет, даже если захочет? И, -- добавила с грустной усмешкой, -- кто ей поверит? Здесь ведь совсем ни во что не ставят женщин.
  -- Могут не поверить, но проверить, -- поддержал опасения Джиро. -- Может, она прямо сейчас обойдет холм, поднимется к храму и расскажет о нас?
  -- Прямо сейчас не расскажет, -- возразил Иола. Кивнул на место, где сидела Симото. -- Мандолина здесь. Значит, обязательно вернется.
  -- И мы ведь тоже можем пойти купаться, -- добавил Юки. -- Не обязательно сидеть тут, сомневаясь.
  Акайо заметил, как вздрогнул Тетсуи, бросил на друга быстрый взгляд. Кивнула Таари:
  -- Прекрасная мысль.
  Вскочила было Тэкэра, но тут же замялась, обхватила себя руками. Акайо опустил голову. В такие моменты глаза сами соскальзывали с вполне женственной груди на плотные складки кимоно ниже, и от этого было неловко. Он не хотел думать о теле Тэкэры, это вообще было не его дело. Но невольно думалось.
  Таари коснулась запястья Тэкэры, потянула к себе.
  -- Я знаю, кто ты и как выглядишь. Симото тоже. Не обязательно нас стесняться.
  Та вымученно улыбнулась, кивнула. Вздохнула:
  -- Скорее бы мы вернулись. Так тяжело застрять в одном шаге от себя настоящей!
  Но все-таки пошла следом за Таари в темноту, вскоре донесся их смех. Акайо почти завидовал такому умению оставлять неловкость за спиной. Ему, чтобы отвлечься, нужно было что-то большее. Лучше всего подошла бы тренировка в мысленном додзе, но с тех пор, как они ехали сюда, и он увидел вместо своей тени совсем другого человека, он не рисковал даже думать об этом.
  Впрочем, сейчас не обязательно было проводить тренировки в мыслях. Оружие у них было, пустой темный лес вокруг обещал стать идеальной площадкой. Когда Акайо встал и проверил, как ходит меч в ножнах, оказалось, что найдутся и партнеры.
  Джиро встал быстро и молча, повторил жест, поймал взгляд. Акайо коротко кивнул. Уточнил, сам не зная, зачем:
  -- У нас заточенные клинки. Нужно быть осторожней.
  -- Конечно.
  Хмыкнул в спину Наоки, дернувшийся было за ними Кеншин замер, колеблясь. Что-то происходило, что-то, касающееся как минимум Джиро, а может, и его самого тоже, но Акайо не понимал, что. И почему-то боялся спросить.
  Когда они отошли достаточно далеко, чтобы свет костра не перебивал лунный, Акайо обнажил меч. Джиро повторил движение идеальным зеркалом, стал в защитную стойку. Акайо скопировал, подняв меч над головой, словно навес. Сделал первый шаг -- не на сближение, в сторону, будто пытаясь обойти противника. Тот, конечно, не позволил.
  Они почти завершили круг, когда Джиро атаковал -- быстро, без полужеста предупреждения, но самым простым образом. Акайо легко парировал, отшагнул назад, разрывая дистанцию. Джиро качнулся из стороны в сторону -- старый прием, он мог запутать противника, если тот привык следить за телом, а не за глазами. Акайо не дал обманному движению завершиться, напал, нанес череду быстрых ударов, каждый раз, конечно, натыкаясь на чужой клинок. Едва успел увернуться от контратаки, крутанулся следом за скользнувшим за спину противником, отбил опасный выпад. Не удержавшись, похвалил:
  -- Хороший прием.
  Джиро только коротко кивнул. Видно было, как он стискивает зубы, вкладывая в этот бой... Что? Это ведь просто тренировка, позволяющая занять время. Или для него не так?
  Акайо отбил еще несколько ударов, ушел в глухую защиту, рассматривая лицо Джиро уже не только для того, чтобы предугадать, откуда будет нападение. Вздохнул.
  Все казалось очевидным, просто он не хотел об этом вспоминать. Так удобно вышло, экспедиция сняла все вопросы, можно было больше не думать о том, что Джиро просил ему отомстить. Что ошейник с него снимала Таари, а принадлежал он -- Акайо.
  Что Акайо до сих пор не сказал, что он свободен.
  -- Я вам не сильно помешаю?
  У края истоптанной площадки улыбалась Таари. Кажется, уже давно, а они ее не замечали, сосредоточившись на схватке. Акайо первым убрал оружие, благодарно улыбнулся противнику. Слова застряли в горле, как птица в силках, а пока Акайо мучительно выпутывал их, Джиро уже поклонился ему, вбросил меч в ножны и скрылся в зарослях.
  Таари фыркнула:
  -- Мальчишка! -- Неожиданно серьезно добавила: -- Поговори с ним. Иначе он так и съест сам себя, будет таскаться за тобой тенью, пока не прогонишь.
  -- Я не знаю, что сказать, -- тихо признался Акайо.
  Таари только покачала головой, подошла, обняла. Тут же отпрянула:
  -- Ты мокрый, словно под дождь попал! -- Улыбнулась со знакомыми искрами в глазах. -- Остальные уже искупались, так что можем пойти вместе.
  -- А Джиро?
  Таари только брови подняла, позволяя самому додумать, какой шанс, что Джиро после этого поединка пойдет не тренироваться дальше в одиночестве, а купаться.
  
  ***
  
  Водопад в лунном свете блестел, разбивался о спокойную гладь маленького озера, распускал по ней бесконечные волны. Акайо распутывал пояс, когда Таари, уже сбросив одежду, шагнула в воду. Ночь превращала все цвета в черное и белое, вода отбрасывала бледные отсветы на кожу, и в этом странном свете человеческая фигура превращалась в мираж, сплетенный из тумана, неуловимый, текучий. Она оглянулась, подошла ближе. Перехватила узел под его замершими руками, развязала, скользнула прохладными руками под ткань куртки, провела по плечам. Одежда соскользнула на землю. Взяв его за руки, Таари отступила, не вынуждая -- предлагая следовать за собой.
  На дне скользили крупные камни, между ними взметались облачка ила, оседали на ногах щекотными крупицами. У водопада этот легкий текучий покров давно размыло водой, камни обкатывало до гладкости, потом ломало и они вновь скалились острыми краями. Один такой впился в ногу, Акайо охнул, пошатнулся, выпустил пальцы Таари. Не упал, но она надавила на плечи, предлагая опуститься на колени. Скользнул в ее руках кусок мыла, Акайо потянулся было за ним, но Таари только шлепнула его по пальцам.
  Жесткая ветошь под ее уверенными движениями выцвела из черного в серый, прошлась по его груди, стирая вместе с пылью и потом напряжение. Таари наклонялась над ним, тянула за руки, прикосновением требуя повернуться. Он закрыл глаза, слушая шум водопада и леса, плеск воды вокруг них. На макушку полилась набранная в горсть вода, невесомой шапкой легла пена. Тонкие пальцы прошлись от затылка вверх, Акайо чуть запрокинул голову, наслаждаясь лаской.
  В темноте он чувствовал каждое движение -- как она переступала с ноги на ногу, обходила его вокруг, отбрасывала собственные падающие на лицо пряди.
  Она коснулась его подбородка, потянула, движением приказывая встать. Велела:
  -- Не открывай глаза.
  Толкнула в грудь, заставляя сделать шаг назад. Поддержала за локоть, когда он поскользнулся на камнях, положила узкую ладонь на горло, чуть сжала. Он улыбнулся. Хотел сказать "я люблю тебя", хотел сказать "я твой". Хотел...
  Задохнулся в потоке воды, невольно открыл глаза, перехватил ее запястье.
  -- Руки, -- резко одернула Таари.
  Он замер. Не сумев разжать пальцы, продолжал цепляться за нее, как утопающий, но не пытался вырваться. Смотрел сквозь заливающую лицо воду, как она улыбается, разевал рот, пытаясь глотнуть воздуха, чувствовал себя рыбой на суше -- безголосой, беспомощной в чуждой, смертельной стихии.
  И не выдержал, дернулся вперед, вырвался из водопада. Закашлялся, упал на колени, вздрагивая.
  Таари склонилась над ним, погладила по голове. Обхватила лицо ладонями.
  -- Не бойся. Я не дам тебе утонуть.
  Он кивнул. Он ни на миг не сомневался в ней, просто...
  Просто что? Он, бывший генералом Ясной империи, отдавший свою жизнь во имя долга, боится? Он -- и не может побороть страх смерти?
  Стыд заставил отвести глаза. Встать навытяжку, сказать тихо:
  -- Прости меня. Я готов.
  Таари смотрела, чуть склонив голову набок. Шагнула ближе, тело к телу, обхватила его затылок, притянула к себе... И поцеловала в щеку, нежно, словно прикосновение бабочки. Шепнула:
  -- Ты ничего не должен, Акайо. Я просто предлагаю игру. Ты можешь отказаться.
  -- Я не хочу отказываться, -- быстро отозвался он. -- Я не боялся раньше и не хочу бояться сейчас.
  Она тихо засмеялась, дыхание щекотало ухо.
  -- Бояться смерти -- правильно. Это значит, тебе есть зачем жить. Но не надо бояться меня. Я никогда не позволю тебе умереть, Акайо.
  Он кивнул. Сглотнул. Попросил, теперь искренне:
  -- Пожалуйста, сыграй со мной. Я хочу. Я боюсь, но я хочу попробовать.
  Она улыбнулась, довольно и хищно, как могла бы улыбаться тигрица. Отодвинулась. Велела:
  -- Руки за спину.
  Одна ее ладонь легла на плечо, вторая, снова, на горло. Легкий толчок -- и он стоит под потоками воды. Сначала спокойно, глядя в лицо Таари, впившись пальцами в собственные локти. Потом -- судорожно открыв рот и едва удерживаясь от того, чтобы вдохнуть воду. Потом перед глазами начало темнеть. Он чувствовал, как дрожит горло в ее руке, как он все-таки вдыхает воду пополам с воздухом, как дергается в захлебывающихся вздохах грудь. И как вдруг стало легко. Как запрокинулась безвольно голова, как закатились глаза, повисли вдоль тела руки. Он не падал только потому что она держала -- и в то же время оставался в сознании. Воздуха хватало, чтобы не умирать, но не хватало, чтобы бояться. Он сглотнул, захрипел, выгибаясь, чувствуя, как прошивают его иглы острого наслаждения. Словно в самом деле -- последние в жизни.
  Он вдруг понял, что уже не стоит в водопаде, а лежит на боку, вытащенный на берег. Тело все еще колотила дрожь, скорее приятная, чем нет. Таари сидела рядом и выполаскивала пену из своих волос. Оглянулась на него, спросила:
  -- Пришел в себя?
  Он кивнул. Медленно подполз к ней, припал губами к полускрытой водой ноге. Она брызнула ему в лицо пеной с пальцев и тут же обняла так крепко, что он догадался:
  -- Ты испугалась?
  -- Глупый, -- тихо отозвалась она. -- Конечно. Ты же совсем не умеешь контролировать свое состояние. Хорошо, что я чувствовала пульс, и, как только заметила, что ты начал проваливаться, вытащила.
  Помолчала, зарывшись носом в его мокрые волосы. Спросила:
  -- Ты помнишь, как тебе было?
  -- Очень хорошо, -- уверенно ответил он.
  И это было правдой. В ее руках, в потоках воды он не думал, не боялся, не беспокоился...
  "Не был" -- подумал Акайо и вздрогнул от этой мысли. Этого ему хочется? Исчезнуть, раствориться в хоть и любимой, но чужой воле? Ответил себе -- да. На миг показалось, что с самого начала хотел именно этого, едва ли не с той минуты, когда очнулся в больнице, но он одернул себя. Этого не могло быть. Этого не должно было быть.
  Таари встала, выскользнув из его объятий. Отжала волосы, начала одеваться, тоже, видимо, думая о своем. В ночной темноте казалось, что кожа ее светится, как луна, тело скользило в полосатой тени тростников, такое красивое и изящное, что перехватывало дыхание.
  Он обожал ее. Боготворил ее. Он падал в этот восторг, как в море, оглушенный, слепой, желающий лишь остаться навеки в его глубине.
  Таари оглянулась. Спросила негромко:
  -- Что с тобой?
  Он покачал головой, не умея объяснить. Любые слова были бы слишком похожи на глупое обвинение -- ты так прекрасна, что я мечтаю в тебе утонуть. Но это ведь не ее забота. Море всегда остается морем, научиться плавать -- дело ныряльщика.
  

  Глава 13

  Звук храмового гонга выдернул его из сна, больше похожего на больное забытье, чем на отдых. Тяжелый гул уже затихал, а он смотрел в синее небо, пустой, как суп бедняка, сваренный из обрезков бамбука и щепоти риса. Слышно было, как собрали пиалы, понесли мыть к ручью вместе с котелком. Рюу спросил:
  -- Кто сегодня в храм? Я точно пойду, мы же еще не спешим?
  Таари отказалась, а Акайо неожиданно для себя встал, кивнул:
  -- Я с тобой.
  Вышел на лестницу вместе с Рюу, Кеншином и Наоки, сделал первый шаг вверх по ступеням. Молитва предкам не шла на ум, вместо нее отчетливо и горько вставали вопросы.
  Кто он? Зачем он живет?
  Старые ответы погибли в крепости, оказавшейся лабораторией, а новых так и не родилось. Не считать же ответом это чуть приугасшее чувство, желание быть рядом с Таари? Он ведь думал когда-то, что похож на имперскую жену, которым правила предписывали быть не столько человеком, сколько частью супруга.
  Нужна ли Таари такая часть? Хочет ли он жить только ради того, чтобы быть рядом с ней?
  Нет. Даже если окажется, что ей подходит человек, не существующий за пределами отношений, он не хочет быть таким.
  Но для чего ему жить? Что можно сделать своим смыслом?
  Храм приближался, рядом шли люди, традиционная одежда сливалась в единый поток. Кажется, в Эндаалоре у каждого своя цель -- что-то доказать, выяснить... Интересно, что было смыслом жизни у Лааши. Жалко, теперь не спросишь.
  Лестница кончилась, а ответ не появился. Акайо отодвинулся от входа, замер в углу, потерянный. Мимо прошел монах, Акайо подавил желание поймать его за рукав. Спрашивать здесь о смысле жизни -- все равно что расписаться в предательстве. В Ясной империи жили, чтобы служить, каждый был шестеренкой в огромном механизме. Другого ответа не могло быть.
  Подошел Кеншин, остановился рядом, не глядя в лицо. Спросил:
  -- Идем обратно? Не хочу слушать легенду.
  Акайо кивнул. Сейчас он почти злился на себя за то, что поднялся сюда, очевидно ведь было, что в храме он ответа не найдет. Ответы на такие вопросы всегда таятся внутри собственного сердца. Спросил вдруг:
  -- Почему ты не пошел в деревню? Даже если бы тебя узнали...
  -- Потому что не хотел вспоминать, -- резко бросил Кеншин. Посмотрел внимательно, уточнил неожиданно спокойно: -- Что ты на самом деле хочешь спросить? Как я смог жить после этого?
  Акайо кивнул с облегчением. Кеншин поджал губы, уставился под потолок храма. Сказал:
  -- Захотелось. Знаешь, просто жить -- уже очень хорошо.
  Отошел, начал спускаться вниз по бесконечной лестнице. Акайо смотрел ему вслед, вспоминая -- да, он прав. Только недавно слова "просто жить" отвечали на все вопросы. Но сейчас хотелось большего. Ворочался в груди затолканный в дальний угол свиток, разворачивалась измятая бумага.
  "Я хочу изменить Империю. Мы уже это делаем и мы можем больше". Акайо досадливо отбросил настырную мысль, но она ускользала, словно лепесток на ветру, вилась вокруг заманчивым отблеском фейерверка. Говорила -- подними голову. Попробуй. Поверь.
  За спиной начали стягиваться на проповедь люди, Акайо, не желая слушать, вышел к лестнице. Медленно пошел вниз.
  В конце концов, поиск смысла тоже может быть смыслом.
  Поверить в то, что его смысл недостижимей звезд, было намного сложней.
  
  ***
  
  На стоянке Наоки, спустившийся сразу после Акайо, предложил:
  -- Давайте наймем лодку? Если за деревней свернуть направо, то можно выйти к Волосам Мамору, мосткам через болота. За ними будет река, по ней можно быстро спуститься почти к самой столице.
  Иола стоял рядом, молчанием поддерживая предложение, и Таари только кивнула:
  -- Вы знаете дорогу лучше меня. Нам нужно в конце концов подойти к столице, а как мы это сделаем -- не важно.
  Сборы не заняли много времени, Акайо подставил плечо под балку паланкина, впереди взялся Рюу, почему-то ненавидевший быть вторым. Таари предложила Симото сесть в корзину, та покачала головой.
  -- Я живу, пока мои ноги измеряют мой путь, как звук живет лишь пока дрожит струна.
  Поэтичный, ничего не объясняющий отказ.
  Настаивать и переспрашивать никто не стал, тем более что женщина и правда пошла наравне с остальными, ничуть не замедляя их. Акайо заметил, как с подозрением, едва ли не со злостью смотрит на нее Джиро, задумался о причинах. Они могли говорить вчера, после тренировочного боя, когда сам Акайо купался... Тонул в водопаде.
  Мысли снова вернулись к смыслу жизни. Вместе с сердцем стучало в груди -- Империя, его дом, несовершенный, но такой дорогой ему. Помочь, сделать лучше.
  Мечте было все равно, как он это сделает, мертвец, раб, почти что чужак.
  Он медленно выдохнул, сосредоточившись на дороге. Решил внимательней смотреть вокруг и продолжать думать. Сдался самому себе, согласился -- ладно, я правда этого хочу. Еще не знаю как, но хочу.
  Стало легче.
  
  ***
  
  Волосы Мамору начинались даже не как мостки, а как крутая лестница, наполовину вырубленная в земле, наполовину покрытая бамбуковым скелетом подпорок. Пройти по такому с паланкином было невозможно, во всяком случае, не с сидящей внутри Таари. Она как раз вышла, покачала головой, изучив склон.
  -- Мы здесь не спустимся.
  Возразил Иола, уверенный, что сможет один нести корзину, даже несмотря на то, что она в два раза тяжелей обычной. Вместе вынули центральную балку, запасным поясом связали стенки, не позволяя им разделяться. Водрузили на спину севшего на корточки Иолы. Все смотрели с беспокойством, пока он поднимался, Акайо готовился в любой момент подхватить корзину, спасая обоих. Хмурилась Таари, явно сомневаясь, что идея спускаться здесь была хорошей, но все равно давая им возможность решать самим. Акайо был уверен, что сам он не смог бы поднять корзину, сломался, как стрела, ударившая в железо, но Иола пошел вниз уверенно и легко. Следом потянулись остальные, Акайо подал руку Таари -- лестница была скользкой. Тихо спросил:
  -- Что бы сделали с таким склоном в Эндаалоре?
  -- Лифт, -- недовольно фыркнула она, придерживая свободной рукой подол. -- Хотя бы просто платформу на лебедке, чтобы спускать груз.
  Кивнул, задумавшись. Огляделся, приметил обычные заросли бамбука внизу, из которых можно было сделать опору и площадку, но откуда взять веревку? Вздохнул, отказываясь от этого плана, отложив его на новую полку мысленной библиотеки. Неожиданно подумал: "Что я буду делать после?" Вспомнил, как Лааши был почти уверен, что он не вернется, и каким абсурдным это тогда казалось. Невозможным.
  Теперь думалось -- мне очень нужно время. Хотя бы луна, чтобы успеть вернуться сюда и наверняка еще в сотню других таких мест. Чтобы появлялись на склонах лебедки, и даже если император запретит их, объявив покушением на священное достояние предков, можно будет придумать что-то еще.
  Это займет намного больше луны.
  Сандалия зацепилась за бамбуковый каркас ступени, Акайо едва не потерял равновесие и вылетел из своих мыслей. Внизу уже разминал плечи Иола, паланкин снова собрали, негромко напевала, отрешившись от всего вокруг, Симото. Акайо невольно прислушался, снова ловя незнакомые строчки. Заметил, как Таари торопливо нырнула в паланкин, улыбнулся про себя. Теперь рядом с ними всегда шла часть культуры Кайна, Таари наверняка будет записывать ее песни.
  Мысль о том, что сам он ничего подобного не знал и спеть не мог, оказалась неожиданно горькой, словно случайно раскушенное семечко.
  Мысль о том, что если Таари правда позволит ему остаться здесь на время, стать чем-то вроде духа-хранителя империи, то он наверняка долго не увидит ее, была еще горше.
  Две его мечты отказывались соединяться. Да и был ли смысл в этих надеждах? Один, он мало что мог сделать. Одного его наверняка в конце концов поймали бы, осудили, как бродягу, нарушающего законы империи.
  Значит, нужно было думать дальше.
  За небольшой рощей, где земля становилась все более топкой, и прежде, чем появились мостки, пришлось немало пройти по густой, засасывающей ноги грязи, нашелся причал. Вдоль узкой, заросшей тростником и заилившейся речки теснились на сваях бедные домики, у каждого хотя бы одна лодка. Акайо с молчаливого одобрения остальных подошел к ближайшему, постучал в косяк. Вежливо склонился перед хозяином:
  -- Ясного дня, господин. Можно ли нанять у вас лодку?
  Тот, худой старик в ветхой, но тщательно починенной одежде, обежал их взглядом.
  -- Больно обилен такой урожай для меня одного. Две лодки вам потребуются, путники. Может, и три.
  Назвал цену, маленькую до удивления, Акайо уточнил:
  -- Нам нужно спуститься как можно ближе к Ясному городу, и назад мы отправимся не скоро. Как вернуть вам лодки?
  Старик только кивнул, позвал мальчика, сидевшего с удочкой на причале поодаль.
  -- Сай отправится с вами и вернет их.
  Легким подзатыльником отправил внука в дом, сам, получив деньги, занялся подготовкой лодок. Акайо, помешкав, предложил помощь.
  
  ***
  
  Они действительно разделились на три лодки, в середину самой надежной поставили паланкин. Сай, которому можно было дать лет четырнадцать на вид, сел на руль первой, Акайо вместе с остальными взялись за весла. Он смотрел в бронзовую спину болезненно худого, молчаливого подростка, на нищие домики вокруг, на выложенный на причалы безыскусный товар -- простенькая посуда, мелкая рыбешка, плетеные игрушки. Оглянулся на Тарри, увидел, как она провожает взглядом проплывающие мимо дома, и, кажется, прикрывает рукавом фотоаппарат. Решил -- мне надо действовать самому. Окликнул сидевшего на одном таком причале человека, спросил о стоимости рыбы. Тот, кажется, удивился даже больше, чем обрадовался, Сай подвел лодку ближе, Акайо отдал несколько монет, получив взамен намного больше рыбы, чем стоило бы при такой жалкой плате. Передал сушеное ожерелье дальше, сидевший на корме Тетсуи ловко привязал его к рюкзаку.
  Хотелось купить здесь все, просто чтобы у людей исчезло с лиц такое пустое, бессмысленное выражение. Но Акайо понимал -- это не поможет, как один сытный обед не спасет нищего от его судьбы. Спросил вместо этого у Сая:
  -- Вы не выращиваете рис?
  Тот кивнул равнодушно.
  -- Почему?
  Пожатие плеч вместо ответа.
  -- Ваша деревня всегда была рынком? И всегда таким бедным?
  Снова кивок. Акайо уже поверил, что более подробного ответа не получит, но мальчик хрипловато отозвался:
  -- Не всегда, господин. Когда не было обходной дороги, караваны лодок шли от истока Волос Мамору к устью, и у нас меняли товары. Но речка обмелела и сделали дорогу. Караванов больше нет.
  -- Это было десять лет назад, -- удивленно вздохнул с соседней лодки Юки. Мальчик только пожал плечами. Конечно. Для Империи десять лет -- это мало. Десяти лет никак не может хватить для того, чтобы поселение, жившее торговлей, хотя бы попыталось что-нибудь изменить.
  Хотелось повернуться к Таари, хотелось попросить -- теперь, когда ты видишь, как здесь, когда ты передаешь в Эндаалор картины нашей жизни, там же должны согласиться, что нужно что-то делать!
  Но Акайо мог представить ответ, даже не задавая вопроса. Внутренняя жизнь империи -- дело империи. Не Эндаалор должен менять ее. Акайо сам не хотел бы, чтобы все жители его родины стали рабами, а если изменения принесут чужаки, это будет неизбежно. Да, для него самого рабство стало спасением, дало ему любовь и свободу большую, чем он имел прежде, но и стоило это немало.
  Но кто тогда и как может изменить Империю? Не император, не его верные подданные, веками хранившие страну неизменной. Значит, они, родившиеся здесь, но научившиеся думать как эндаалорцы, пользоваться знаниями, искать новые.
  И снова -- но что может сделать он один?..
  Однако они ведь смогли рассказать людям, работающим с ядом, о перчатках и фильтрах. Все хотят жить лучше, если получится придумать, как облегчить тяжелый труд, никто не откажется. Закон может запретить изменения, но можно надеяться, что люди, однажды узнавшие, как можно действовать иначе, будут пробовать подступиться к закону снова и снова, с иных сторон.
  Тогда -- что именно можно сделать здесь? Река обмелела, сказал Сай. Как это можно изменить?
  Он качнулся назад, к Таари, спросил ее тихо. Снова налег на весла, глядя в загорелую спину их проводника. Они жили впроголодь, еды не хватало. Здесь невозможно вырастить рис? Странно, кажется, постоянно влажная почва должна подходить. Может быть, можно найти лучшее применение земле? Тростнику? Илу в реке?
  Он вдруг подумал, что, возможно, достаточно начать задавать эти вопросы. Ведь здесь всегда мыслили привычкой, Империя считала, что нужно жить, как предки, повторять ритуалы в точности, и больше ничего. Люди здесь не умели видеть мир иначе, традиции заслоняли возможность придумать что-то новое. Акайо, проведший в Эднаалоре всего два месяца, мыслил по-другому. Он пытался осмыслить происходящее, а вместе с осмыслением приходили идеи о том, что можно изменить.
  Осталось только понять, с кем нужно поговорить. Где здесь тот опорный камень, тронув который, вызываешь лавину.
  -- Сай, кто у вас староста?
  Мальчик, не оборачиваясь, указал рукой на дом, оставшийся позади. Акайо оглянулся на Таари, взглядом прося разрешения, она чуть заметно кивнула.
  -- Нам нужно поговорить с ним.
  
  ***
  
  Разговор затянулся до вечера, и самым драгоценным стал миг, когда староста, прежде молча слушавший лавину предложений и споров странных путников, несмело предложил поставить указатель у дороги. На громкие голоса пришли соседи, и вскоре Акайо понял, что добился своего. Люди вокруг больше не жили по привычке. Они начали искать свой путь, начали думать, как сделать жизнь деревни лучше.
  И хотя из-за этого они потеряли почти целый день, он не чувствовал себя виноватым. Таари тоже смотрела с одобрением, потом окликнула женщину, одну из тех, что подливали чай, спросила, можно ли купить у них кимоно. Не спрашивая цену, отсчитала в ладонь монеты -- ровно столько, сколько стоила подобная одежда, но по лицу женщины читалось, сколь невероятной кажется ей предложенная сумма. Передала вещи сидящей рядом Симото. Акайо не слышал их разговор, но был согласен с Таари. Платье гейши-бродяги слишком бросалось в глаза.
  Ночевать остались здесь же, легли под открытым небом на причале. Река плескала под ними, наверху сияли звезды, никогда не бывшие такими яркими в Эндаалоре. Акайо расстелил свое одеяло у самого края, лег почти счастливый. Сели рядом Иола и Наоки, второй, дождавшись, пока погаснет огонек в доме, оглянулся к остальным. Сказал:
  -- Моя очередь рассказывать. Я давно обещал.
  И отвернулся снова к воде. Помолчал, наконец, начал негромко:
  -- Я был послушником в храме, как и Рюу. Пошел туда сам, потому что надеялся, что близость к предкам меня исправит. Мне было одиннадцать лет, когда я понял, что я не такой, как все, -- опустил голову, словно пряча взгляд, хотя видеть его могла разве что река. Придвинулся ближе Иола, широкая рука легла на такие же широкие плечи. Наоки прижался к нему на миг, но отстранился, вздохнул, продолжая:
  -- Я тогда уже много раз слышал о семье. О любви. О том, что страсть должна подчиняться долгу, что влюбляться нужно в назначенную тебе невесту. Хотя бы в равную по рангу девушку. Хотя бы в девушку выше тебя, чтобы служить ей, или в девушку ниже, чтобы дать ей место при себе. Но всегда -- в девушку. А я уже тогда понимал, что мне больше нравится сын наших соседей, мальчик чуть старше меня. Его звали Мэзэо, "исправленный человек", это само по себе казалось мне знаком. Я ведь всегда был религиозным. Верил в предков, в то, что они придут, а такие, как я, мешают наступлению золотого века Империи. Я мог или убить себя, или исправиться. И я, по нашим меркам, оказался трусом. Не решился взять отцовский нож, вместо этого всего лишь ушел в храм, постарался забыть того, кого полюбил -- и преуспел в этом. Но исправить себя не смог. Невозможно было даже мыться со всеми, не выдавая себя, я всегда держал глаза опущенными, чтобы не видеть других послушников...
  Снова замолчал, качнул головой. Акайо лежал, глядя на воду, думал -- кто может посчитать эту историю, очень напоминающую жизнь Тэкэры, смешной? И в то же время понимал, зачем Наоки сказал так. Сделать вид, что все, пережитое тобой, не имеет значения, сбросить прошлое, как старую одежду, и теперь смотреть на него с улыбкой.
  Акайо знал, что сам он никогда не сможет сделать что-то подобное, но это не мешало понимать.
  -- Тогда я решил, что безнадежен. Что пока я жив, я предаю свою страну. Но у меня все еще не хватало смелости ни самому положить конец своей жалкой жизни, ни признаться в своем грехе братьям и отдать себя на их суд. Я даже больше боялся унижения, чем боли. Так что я ушел. Сам, как прежде в храм, надеясь, что если по ту сторону границы враги, то они не станут разбираться, почему я пришел к ним, и убьют меня. Но, конечно, из этого ничего не вышло.
  Тишина опустилась пологом, растворилась в плеске воды и трещании цикад. Продолжил Иола:
  -- Долго не мог поверить в происходящее. Радоваться тому, как все повернулось, казалось предательством, а ты не хотел предавать Империю.
  Наоки кивнул. В темноте их силуэты соединялись, словно на причале лежали рядом два камня, столетия назад соскользнувшие с горы, притершиеся друг к другу, почти слившиеся в одно целое.
  -- Да. А потом увидел тебя, еще в бараках. Ты был спокойным. Видно было, что только попал в чужую страну, в другой мир, но не испугался и не разозлился. Даже, казалось, не удивился, а просто принял все, как должное.
  Негромкое хмыканье. Голос Иолы:
  -- Это уже моя история. И она будет не сегодня.
  Они легли, обменялись друг с другом пожеланием ясной ночи. В ночные звуки вплелся нежный голос мандолины, встрепенулась Таари, приподнялась на локтях. Спросила:
  -- Ты будешь петь?
  -- Нет, -- тихо отозвалась Симото. -- Сегодня нет. Спи, женщина с чужим именем. Это знание от тебя не уйдет.
  Все-таки доверять этой незнакомке было очень безрассудно. Все их действия были такими, но иначе они не могли. Сам Акайо не мог.
  Каждый шаг был риском, но он готов был на этот риск. И остальные, похоже, тоже.
  
  ***
  
  Они проснулись до рассвета от тихих разговоров рыбаков, умылись в кадушке у дома, позавтракали с хозяевами. Те уже снаряжали работников, которые должны были подновить мостки, сделать указатель и удобный спуск с холма. В суматохе было бы неудивительно, если бы гости остались незамеченным, но вместо этого их посадили на почетные места, накормили так щедро, как только могли. Акайо снова выполнял роль голоса семьи Оока, и к моменту отправления чувствовал себя придворным императорского дворца, так много пришлось выслушать восхвалений -- и ведь обязательно было отвечать на них с тем же изяществом, заменяющим пыл.
  Так что в лодку он сел почти оглушенный, взялся за весла, и долгое время просто греб туда, куда указывал Сай. Едва заметил, как река стала шире, а поселения на берегах богаче, и очнулся, лишь когда за спиной в третий раз беспокойно завозился Тетсуи, сбился с ритма. Акайо, едва избежав столкновения весел, полуобернулся, заметил прикушенную губу и одновременно рассеянный и внимательный, словно высматривающий что-то, взгляд. Спросил:
  -- Что случилось?
  Тот вздохнул в ответ. Наклонился ближе, прошептал почти на ухо:
  -- Скоро моя родная деревня. Я еще не рассказывал, но мне и нечего, вы... Ты знаешь.
  -- Тебя там узнают?
  -- Нет, наверное. Не знаю.
  Но не успел Акайо сказать, что тогда они просто не будут сходить на берег, как их проводник протянул руку, указывая на что-то впереди. Коротко уронил:
  -- Свадьба. Нужно причалить.
  По вздоху за спиной догадался -- несчастливое совпадение, праздновали именно в поселении, где родился Тетсуи. Можно было бы отказаться от соблюдения традиций, сообщить, что они слишком спешат, но это было даже более подозрительно, чем проезжий юноша, похожий на погибшего солдата.
  -- Хорошо. Веди.
  И, не обращая внимания на нехорошее, ноющее в груди предчувствие, последовал указаниям Сая.
  К причалу подошел монах, сопровождающий церемонию, поклонился.
  -- Ясного дня, путешественники. Не откажитесь одарить всех нас радостью, останьтесь на праздник.
  Акайо ответил за всех, пообещал, что для них честью будет увидеть, как два сердца соединятся во славу Императора. Первым сошел на берег.
  Особняком держалась немолодая женщина и двое мужчин, у всех на плечах были одинаковые белые ленты, означающие, что они родичи невесты. Жених, облаченный поверх обычной одежды в черную куртку с простыми круглыми нашивками -- маленькая семья, без своих гербов -- уже стоял на деревенской площади, говорил негромко со стоящим рядом стариком. Судя по почтению, скорее всего, отцом. Акайо подошел к ним, пожелал жениху ясного дня и ясной жизни с будущей женой. Старался быть красноречивым, привлекать внимание только к себе, чувствовал, как за спиной задвигают, прячут меж других Тетсуи.
  -- Мое имя Юкан Ясуо, -- представился юноша. Прижал руку к груди. -- В ваших лицах сами предки посетили нас в этот день. Моя невеста также из дальних краев, ей приятно будет видеть иных путников, проделавших столь же далекий путь, и вашу прекрасную невесту, что еще не встретилась со своим избранным.
  В этом читалось предложение присоединиться к стороне невесты, и Акайо последовал ему. Подошел к женщине с белой лентой, обменялся с ней поклонами, стал рядом. Нашел глазами Тетсуи, старательно опускающего лицо, заметил, как задумчиво проводил его глазами старик, но тут же покачал головой, подошел к другим родичам.
  Акайо помнил родовое имя своего знаменосца. Юкан, "отважный". Счастливый жених приходился ему старшим братом. К счастью, Тетсуи сейчас мало походил на того кадета, каким он покинул родную деревню, и обвинять гостей в том, что они неведомым образом похитили солдата прямо из павшей армии никому не пришло бы в голову.
  -- Рюу? -- растерянно выдохнул юноша с белой лентой. За спиной длинно и тоскливо выругались, одним этим почти перечеркивая возможность маскировки. Акайо только начал подбирать слова, собираясь рассказать об истощенном, забывшим свое прошлое бродяге, когда из дома вышла невеста. И Рюу, позабыв обо всем, кинулся к ней.
  -- Что ты себе позволяешь?! -- заступил ему дорогу жених. Блеснула тонкая полоса стали под рукоятью меча, Акайо бросился вперед, встал между ними, перехватил запястья.
  -- Аой, -- почти взвыл Рюу, яростно глядя за плечо Акайо. -- Ты не смеешь забирать мою невесту!
  Где только осталось его смирение.
  -- Эта девушка свободна и обещана мне, -- у Ясуо не было оружия, но держался он с достоинством. -- Если ты желаешь оспорить это...
  -- Я желаю!
  Возглас прозвучал, точно гонг, повис над толпой.
  -- Пред ликом предков, -- громко возвестил монах, -- безымянный гость и Юкан Ясуо скрестят мечи. Оставшийся в живых возьмет в жены Тайкю Аой.
  Акайо только стиснул зубы, отвернулся. Развязал свой пояс, протянул меч Ясуо. Этого требовала традиция, та же, которая превратила свадьбу в поединок. Он злился, думал -- еще больше внимания просто невозможно было привлечь! -- но знал, что сам тоже не смог бы молча смотреть, как Таари выходит за другого.
  В центре площади очертили круг, гости и деревенские стали за его пределами, в первом ряду посадили ничего толком не понимающую Аой, к ней наклонился один из ее провожатых, зашептал что-то на ухо. Рюу, немного успокоившись, глубоко поклонился жениху.
  -- Прости, что прерываю твою свадьбу, Юкан Ясуо. Однако я не отказываюсь от своих слов. Мое сердце принадлежит этой девушке, и я буду драться за нее.
  Тот только сдержанно кивнул в ответ.
  Одновременно обнажили мечи, шагнули друг к другу. Бой начался.
  Простые крестьяне, они не умели сражаться, слепо копируя когда-то увиденные выпады. Редкий звон стали, Акайо сжимал кулаки, глядя на неправильно поставленные блоки, думал -- он же мог научить Рюу, мог научить их всех! Почему после нападения разбойников, когда Юки почти погиб из-за неумения сражаться, он не начал их тренировать? Положился на реаниматор Таари, забыл, занятый другим, и вот теперь от итога поединка зависит не только жизнь одного из них, но судьба его возлюбленной.
  По толпе гулял шепот возбуждения чужим боем, раздавались одобрительные выкрики, когда Ясуо почти доставал своего противника. Оба взмокли, у обоих была разрезана одежда, виднелись царапины.
  Однако стон вырвался у всех, когда вражеский меч по самую рукоять вошел в бок Рюу. Тот вцепился в руки противника, оттолкнул от себя. Покачнулся, упал на колени, зажимая рану. Ясуо замахнулся, намереваясь добить...
  -- Нет!
  Словно белая птица бросилась под занесенный клинок, упала, плача, обагился кровью белый шелк. Ясуо отступил, отводя меч, гримасы ярости, страха, отвращения сменяли друг друга. Сказал холодно:
  -- Ты предала слово, данное твоим отцом.
  -- Я люблю его, -- хрипло выдохнула девушка. Обернулась, отрываясь от посеревшего от боли, счастливого Рюу. Таари вскрикнула, прикрыла рот руками. Белый шелк на груди девушки был взрезан, открывая не кожу, но рану, страшную, смертельную. Аой нежно улыбнулась своему жениху, прошептала:
  -- Прости, Ясуо. Я люблю его с детства.
  Закрылись темные глаза, она упала, словно срубленное молодое дерево, бездыханной. Акайо сжал запястье дернувшейся вперед Таари. Приподнялся Рюу, осторожно выбрался из-под своей возлюбленной. Поднял на руки ее тело. Спросил, глядя только в прекрасное белое лицо:
  -- Ты будешь и дальше оспаривать Аой у меня?
  Ясуо коротко мотнул головой, вбросил меч в ножны.
  -- Она клятвопреступница. Я забуду ее имя, и напишу ее семье, чтобы они сделали так же. Если ты еще хочешь ее -- она твоя.
  Разошелся круг поединка, люди отворачивались, не желая видеть опозоренных. Рюу тяжело пошел к своим, покачнулся, вперед бросился Джиро, подхватил за локоть, помог удержаться на ногах. Иола принял неподвижное тело, тут же наклонился ниже, прислушался. И побежал к берегу. Таари, плюнув на без того попранные приличия, ринулась за ним.
  Когда Акайо, ведший под руку Рюу, добрался вместе с остальными к берегу, Аой уже сидела на песке, неуверенно рассматривая свою грудь. Лодок не было видно, похоже, Сай, увидев, что происходит, предпочел не портить отношения с соседями, и увел их домой.
  -- Я умерла? -- по-детски наивно спросила девушка
  Засмеялся, закашлялся Рюу, выбрался из поддерживающих рук, упал на колени перед своей возлюбленной.
  -- Нет. Нет, Аой, ты жива, -- склонился к самой земле, коснулся губами окровавленного подола. -- Спасибо за твою любовь.
  Обернулся к Таари, поклонился так же низко.
  -- Моя жизнь принадлежит тебе... Хоть ее и немного осталось.
  И так, как был, склоненный, завалился набок, потеряв сознание. Аой дрогнувшей рукой коснулась спины распростертого на земле Рюу, затем резко запустила пальцы под высокий воротник своего кимоно. Блеснул в ладони маленький нож, окропился кровью. Акайо хотел было отнять оружие, но девушка только торжественно пообещала:
  -- Если ты умрешь, я умру вместе с тобой.
  Таари покачала головой, сказала твердо:
  -- Он не умрет. И ты тоже не вздумай, -- мягко накрыла дрожащие ладони девушки своими, вытащила из них нож. Добавила уже не для Аой, а для остальных: -- Маани обещал портативки, я написала ему, что нужны срочно. Скоро ответит.
  Протянула нож Акайо. Он взял, скользнул пальцами по лезвию, смахивая кровь, вытер об одежду. Вспомнилось -- в храм нельзя входить с мечом, а потому в одеждах женщин прячут вот такие короткие кинжалы. Не для защиты, а для того, чтобы если враг нападет на безоружных, женщины смогли сберечь свою честь. Умереть, но не попасть в плен.
  Традиция, родившаяся не из-за Эндалора, который ни разу не заступал проведенной им же границы, а из-за собственной неспособности изловить все разбойничьи шайки. Из-за того, что они вообще появлялись, раз за разом, как бы жестоко ни были казнены предшественники.
  -- Мы можем пойти к монахам, -- тихо посоветовал Тетсуи. -- Это недалеко, а они должны лечить всех, кто об этом попросит.
  Тэкэра опустилась на колени рядом, развязала пояс Рюу, откинула пропитавшуюся кровью полу куртки. Ощупала рану, поджала губы.
  -- Не поможет. Без твоей машины у него нет шансов.
  -- Время?
  Тэкэра помедлила, перевернула Рюу на бок, тщательней изучая рану. Сказала:
  -- Возможно, несколько дней. Есть и пить нельзя. Но я могу ошибаться.
  Таари коротко кивнула, обернулась к остальным.
  -- Рюу в паланкин, Тетсуи, указывай путь. Идите вперед, так быстро, как сможете. Иола, ты с ними и отвечаешь за то, чтобы монахи вам не отказали. Аой, ты за ними не угонишься, идешь с нами. Симото...
  -- Я иду в храм, -- неожиданно сказала та. -- Если монахи откажут, я смогу кое-что сделать.
  Вместе с Иолой под балку паланкина стал Джиро, пошли так быстро, как только могут идти солдаты. Акайо проводил их взглядом, хмурясь. Он тоже хотел бы отправиться с ними, убедиться, что все будет в порядке. Но кто-то должен был охранять Таари и Аой. Тихо сказала Тэкэра:
  -- Я найду дорогу по их следам.
  Пошла первой. Акайо подал руку Таари, та оперлась на него.
  Здесь весь берег зарос бамбуком, видно было, что кое-где приходилось рубить его, чтобы расширить тропу для паланкина. Они шли молча, Аой стягивала разрезанное на груди кимоно, ежилась. Вздохнула Таари, протянула ей свободную руку.
  -- Не бойся. Все будет в порядке.
  Та улыбнулась неожиданно светло.
  -- Я увидела Рюу, значит, все уже хорошо. Теперь я не думаю, что он покинул меня, знаю, что надеялась не зря. Жалею только, что не пошла против воли родителей еще дома. Тогда ему не пришлось бы сражаться за меня. И что не узнала его сразу. Просто не могла поверить.
  Глубоко вдохнула, улыбнулась снова, явно через силу. Таари все-таки притянула ее к себе, шепнула на ухо:
  -- Плакать можно.
  И та разревелась, как маленькая девочка, вцепившись в чужое плечо.
  Акайо замер рядом, стараясь оставаться спокойным. Ждал, когда можно будет идти дальше. Думал -- какой же силой обладают ее слова, если даже впервые увидевшая Таари девушка подчиняется им вот так. Думал -- если Маани опоздает, Таари, наверное, вот так же прикажет Аой не умирать. Думал -- даже если у Таари получится, сможет ли Аой , отдавшая всю себя ради любви, жить дальше? Она ведь пожертвовала своей семьей ради Рюу, их уважением. Для любого жителя империи это больше, чем отдать жизнь.
  Он все еще думал об этом, когда они продолжили путь, и впереди показалась стена монастыря. Здесь не было такой длинной лестницы, потому что не было ежедневно приходящих к молитве верующих, путники вошли в распахнутые ворота. Прямо за ними столкнулись с юным послушником, указавшим путь к домику, который отвели им на время, пока монахи помогают раненому.
  Паланкин уже стоял на террасе рядом, Таари нырнула под опущенную плетенку, зашелестела внутренней стеной, закрывающей технику. Аой неуверенно оглянулась на остальных, Акайо кивком указал на домик.
  -- Ты можешь отдохнуть вместе со всеми.
  Она только опустила взгляд, мгновенно покраснев. Хмыкнула Тэкэра, ловко приобняла девушку, увлекая в монастырский сад. Акайо запоздало понял -- ну конечно, ведь Аой не то замужняя, не то нет, и в любом случае они для нее чужие мужчины, оставаться с которыми наедине, без мужа и без родителей, запрещено.
  Остальные по очереди скрылись за бумажной дверью, остановился на пороге Кеншин, посмотрел вопросительно. Акайо качнул головой, остался стоять возле паланкина. Отстраненно подумал "кажется, я устал". Сам удивился, какой равнодушной и медленной вышла мысль. Конечно, он беспокоился за Рюу и его невесту, которым повезло найти друг друга в последний момент. Конечно, злился на себя, что не научил своих спутников сражаться, и одновременно радовался, помня, что если бы все сложилось иначе, Ясуо, который на самом деле не был ни в чем виноват, умер бы безвозвратно. Как тогда горевал бы Тетсуи.
  Он чувствовал все это, и в то же время -- ничего. Так уже было не раз, когда слишком сильные переживания не могли поделить его разум меж собой, в итоге оставляя опустошенным, но почти спокойным.
  -- Дыра, -- шепотом выругалась Таари. Отбросила полог, вылетела из паланкина, как стрела из лука. Акайо, глядя на ее лицо, приготовился к мысли о том, что Рюу в самом деле умрет, но Таари для начала просто схватила его за рукав, оглянулась. -- Где Аой?
  -- Тэкэра увела в сад.
  -- Хорошо. Пошли, расскажу вам, что происходит.
   Он постарался сделать вид, что это не она тащит его в дом, а он ее сопровождает. Впрочем, вся их маскировка уже давно мало чего стоила.
  -- Заброска в Каминою, -- сказала, едва за ними закрылась дверь. -- Там еще горячие источники и лес рядом.
  -- Два дня пути, -- сразу отозвался Иола. -- Если туда и назад -- четыре. Он столько не продержится.
  Таари отрывисто кивнула, села на пол. Тетсуи протянул ей чашку чая, она взяла, но словно не заметила этого. Акайо опустился рядом, коснулся руки. Таари сжала его пальцы. Сказала, встряхнувшись:
  -- Когда монахи закончат, положим его в паланкин и пойдем. Было бы лучше оставить здесь меня и Аой, но не выйдет, если я правильно понимаю обычаи.
  Акайо вместе с остальными кивнул. Монахи могли позволить женщинам провести в их доме один день, но ни одну ночь. Странный, на самом деле, запрет, не имеющий реального смысла.
  Вернулась Тэкэра, ведя за руку Аой. Та выглядела такой растерянной, что даже разрезанное кимоно забывала придерживать. Тут же прикипела взглядом к Таари, потом, с трудом оторвавшись, посмотрела на всех остальных. Наоки улыбнулся ей, и девушка, будто вспомнив, как должна себя вести правильная дочь империи, вспыхнула, опустила голову.
  -- Ладно тебе, -- тут же погладила ее по плечу Тэкэра. -- Мы тут нарушаем все возможные правила. Глаза отводить тем более не обязательно.
  Акайо надеялся, что она все-таки не ошарашила Аой честным рассказом об Эндаалоре, а придумала какую-нибудь более правдиво звучащую легенду. Однако ни убедиться в том, что у их тайны стало на одного хранителя больше, ни поверить в здравомыслие Тэкэры не успел -- в косяк постучали.
  -- Надежды нет, -- спокойно сообщил замерший в дверях монах. -- Предки желают видеть вашего собрата, и не позднее, чем через день, он уйдет к ним.
  -- Сколько времени вы можете дать ему? -- первым спросил Иола. Монах неодобрительно качнул головой, но ответил:
  -- Здесь мы могли бы долго длить его умирание, но не имеем права продлевать муки. В дороге у него будет меньше времени. Вам необходимо достичь места паломничества?
  -- Да, -- быстро ответил Акайо. -- Каминою.
  -- Роща предков, -- кивнул монах. -- Хорошо. Мы сделаем так, чтобы он дожил до Каминою.
  Вышел. Акайо выдохнул вместе со всеми, улыбнулась наконец окаменевшая на время разговора Таари. Тут же зло дернула плечом:
  -- Продлевать муки... Бред. Почему вы так легко расстаетесь с жизнью?
  -- Потому что верим, что если умереть хорошо, то после смерти будет лучше, чем теперь, -- прошелестело в стороне. Симото, до того молча сидевшая в углу, коснулась мандолины, запрокинула голову, позволив кудрям соскользнуть за спину. -- Смерть открывает глаза, не оплакивай меня, брат мой. Я ушла и навеки стала счастливой...
  Она пела о смерти, как о возлюбленной, а после, не сделав никакой паузы, о возлюбленной, как о смерти. Акайо слушал, словно завороженный, но все-таки заметил, как Таари щелкнула чем-то в рукаве. Подумал -- странно знать, что теперь голос Симото может пережить их всех, записанный и переданный в бесконечные хранилища Эндаалора.
  Смолкли струны, прижатые узкой ладонью. Симото легко улыбнулась.
  -- Поэтому мы не боимся умирать.
  Таари только упрямо поджала губы.
  -- Красивая песня, но плохой ответ. Что будет после смерти в лучшем случае неизвестно -- если пытаться быть оптимистичной. Скорее всего -- ничего. А пока живешь, можешь многое изменить к лучшему. Если жить, а не просто ждать смерти, как избавления от каторги.
  Очень точные и оттого кажущиеся жестокими слова. Но Симото только улыбнулась в ответ.
  -- Если тебе есть, для чего жить. -- Снова коснулась своей мандолины, напела негромко: -- Оставим спор, мой друг, мы слишком далеки, и истина твоя верна, но и моя не ложна.
  Таари вздернула подбородок, явно не согласная с подходом, но промолчала. Обернулась к остальным.
  -- Нам долго ждать, если будем сидеть молча, будем беспокоиться. Тетсуи, мы только что были в твоем доме. Расскажи, как ты оказался, -- быстрый взгляд на Аой, -- так далеко от него.
  Фыркнула Тэкэра, приобняла новообретенную подругу за плечи.
  -- Таари, уже поздно изображать простых путешественников! Аой все знает, так что не стесняйся.
  -- А мне нечего рассказывать, -- Тетсуи опустил голову, смущенный вниманием. -- Я просто стал кадетом, потому что был вторым мальчиком в семье, нас обязательно забирают. Хорошо учился, поэтому меня взяли в поход, знаменосцем. Умер там, рядом с генералом, сам... Очень испугался, когда очнулся. Ничего не понимал. Не мог поверить, что у вас живут настолько иначе. Когда меня обсуждали, говорили, что учить слишком долго, плохие способности, и единственное достоинство, что я, -- запнулся, отчаянно покраснев. Закончил совсем тихо: -- Красивый. Поэтому я оказался среди тех, кого вы купили.
  Нахмурился Юки, крепко обнял друга. Заявил:
  -- Сами они с плохими способностями!
  Так по-детски, что Тетсуи даже улыбнулся. Вздохнула Таари:
  -- В СКЧ за такие разговоры подавать надо. Не совсем их профиль, но все равно. Если захочешь, когда вернемся, найду тебе нормальных учителей.
  Он кивнул поспешно, потом смущенно спрятал лицо.
  -- Только я не знаю, чему мне учиться.
  -- Небольшая беда, попробуешь разное и решишь, -- помолчала. Добавила: -- Если вообще захочешь вернуться. И это ко всем относится. Вы свободны, но если вернетесь, снова придется стать рабами, моими или чьими захотите. С неквалифицированной работой у нас проблемы, до квалифицированной вы пока не дотягиваете, а чтобы заплатить за учебу, опять же, придется стать рабами.
  Они переглянулись, Акайо молча склонился перед ней. Она хмыкнула:
  -- С тобой все понятно.
  -- С нами тоже, -- неожиданно подал голос Кеншин. Объяснил, хмурясь: -- Мы пошли сюда не для того, чтобы освободиться. Мы принадлежим тебе. Даже без ошейников, это все равно так.
  -- Глупости, -- резко ответила Таари. Взмахом руки остановила все возможные споры, сказала мягче: -- У вас есть время подумать. Сделайте это, и используйте голову, а не свои дурацкие представления о чести. Я вас не спасала, я просто делала то, что мне было нужно. Вы имеете право делать то, что нужно вам.
  Кеншин молча отвернулся, никто другой тоже не стал отвечать. В тишине ветер играл с деревьями в саду, стучал ветками в бумажные стены. Акайо опустил взгляд, впервые заметив гладкий деревянный пол, лежащие на нем прямоугольники света. Запрокинул голову, нашел красные балки под потолком. Улыбнулся невольно, глядя на танцующую в лучах пыль.
  Экспедиция увеличилась уже на два человека, и Акайо не знал, долго ли еще они смогут держать в тайне от всеслышащих ушей императора, откуда пришли. Нужно было донести Рюу живым до места, где Маани оставил исцеляющие машины, и можно было только молиться, чтобы посылку не нашли раньше них. Разумно было бы не расслабляться, оставаться собранным и серьезным каждый миг, как стоящий в дозоре солдат, держащий руку на рукояти меча.
  Но неожиданно угнездившееся в душе чувство, что он наконец-то вернулся домой, что он нашел свой смысл, не исчезало от этих мыслей. Ему не просто хотелось верить, что у них получится -- в этот миг он точно это знал.
  -- Какая-то очень короткая вышла у тебя история, Тетсуи, -- заметила Тэкэра. -- И слишком серьезные разговоры после. Может, еще кто-нибудь расскажет? Подлинней!
  Они переглянулись, чуть улыбнулась Симото.
  -- Я могу спеть. Это не история, но отвлечет так же хорошо.
  -- Подожди, -- потребовала Таари. Метнулась наружу, вернулась тут же с несколькими пустыми свитками. Спросила: -- Ты не против, если я буду записывать?
  Симото только с улыбкой качнула головой. Тронула струны, склонилась над мандолиной так, что волосы закрыли и ее лицо, и руки.
  -- Пусть холодно порой, но приходи ко мне, утомившись от дневных забот. Мы укроемся одним одеялом, и нас осыпят лепестки отцветающих слив...
  Хриплый, тихий, невыносимо пронзительный голос. Акайо понял, что невольно нашел руку Таари, сплел с ней пальцы. В словах не было ничего, что заставило бы понять -- эта любовь будет несчастной, но то, как Симото пела ее, какие образы выбирала, заставляло поверить, что одного из двоих, лежащий на крыше под могучим деревом, вот-вот унесет ветер. Следующие песни, словно пронизывающий холод, пробирались под кожу, разъедали надежду на лучшее. Утверждали -- женщине, певшей на улице Яманоко, в самом деле нечего было терять.
  -- Волосы сплетаю, не могу поверить, что этой ночью постель моя холодна...
  -- И дом мой не дом, и струны мои умолкли, я ищу твои следы на лунных дорогах, хотя знаю -- мне их не найти, мне уходить одной...
  Она пела, в коротких паузах отпивала глоток чая, но Акайо не успевал даже перевести дух, когда звучала новая песня. Он понимал, что раньше не слышал ни одной и оставалось странное чувство, что на этот раз Симото решила рассказать им свою историю. Он не все мог понять, да и почти не пытался, унесенный музыкой, как рекой. И словно проснулся, когда Симото замолчала на середине песни, прижала струны ладонью. Сдержанно поклонилась.
  -- Простите, ясный брат. Я не желала нарушать ваше очищение.
  В дверях стоял молодой монах, смотрел на нее зачарованно. Кажется, даже обращенные к нему слова услышал не сразу. Отвернулся резко.
  -- Мои глаза не видят соблазна, а уши не слышат искушения. Я пришел сообщить, что ваш собрат готов к дороге. Чем быстрее вы уйдете, тем легче будет ему живым достичь цели вашего пути.
  А монахам продолжать не видеть и не слышать искушения, добавил про себя Акайо. Улыбнулся юноше, встал первым.
  -- Тогда мы немедленно покидаем вас, ясный брат. Передай нашу благодарность старшим.
  -- Благодарите предков, которые направляют нас всех.
  В саду уже смеркалось, но они не стали отказываться от своих слов. Пара монахов принесла на носилках спящего от лекарств Рюу, велела не давать ему ни еды, ни питья до самого Каминою. Помогли закрепить на паланкине пару фонарей и ушли, словно растворившись в тенях сада.
  Акайо подставил плечо под балку, с ним в пару стал Джиро, с утра, кажется, не проронивший ни слова.
  Пошли.
  

  Глава 14

  На рассвете носильщики сменились, но надолго останавливаться не стали. Короткие привалы помогали большинству, а тем, кто не выдерживал темп, помогали Иола и Наоки: недолго несли на спине, давая прийти в себя, оба достаточно сильные, чтобы справляться с таким грузом. Акайо шагал в тягучем трансе, мысли текли самовольно, принимали странные формы... Забывались. На него с каждым шагом все сильней опиралась Таари, наконец он поднял ее на руки. Сам почти спящий, шел, слушая ее ровное дыхание, и казалось -- он несет весь мир.
  -- Нужно остановиться, -- донесся голос откуда-то очень издалека. -- Я осмотрю Рюу и все поспим, хотя бы немного. Даже мы такие переходы не делали, а мы были особой императорской разведкой.
  Акайо встряхнулся, посмотрел на Тэкэру. Она хмурилась, разворачивая одеяло, усталое лицо снова, как когда она смахивала кровь с клинка, складывалось в старую маску идеального сына, солдата, разведчика Шоичи. Это само по себе говорило, насколько разумно предложение. Акайо оглянулся, увидел, как растянулась их цепочка, как споткнулся вдалеке Юки. Кивнул, первым сел на землю, осторожно уложил так и не проснувшуюся Таари. Посмотрел на остальных, кто еще мог держать нужную скорость.
  -- Четыре часа. Если не выдержим, надо будет опять делиться на две группы: одна пойдет вперед, вторая догонит позже.
  Согласно кивнул Иола, наклонился, опуская на расстеленное на обочине одеяло Аой. Догнала их Симото, скользнула по всем взглядом, легла, обняв мандолину.
  Все засыпали почти мгновенно, казалось, только Акайо достиг того состояния стоящего в дозоре, когда спать не можешь, даже если очень хочется. Заставлять себя не стал, хотя мог. Вместо этого откинулся на высокую обочину, расслабляя тело, медленно выдохнул, освобождая разум. Сидел так, не считая время, смотрел на дорогу, лежащую перед ними, щурился от слишком яркого света. И подскочил, как положено дозорному, когда увидел на горизонте пыль. Толкнул Иолу, рядом мгновенно проснулся Джиро. Глянул вдаль, сказал:
  -- Патруль, -- и вместе с Акайо бросился прикрывать свернувшихся в траве женщин. Шепнул на ухо встрепенувшейся Аой: -- Не шевелись, что бы ни случилось, пока мы не снимем одеяло.
  Та смотрела непонимающе, ее крепко взяла за руку Таари. Кивнула Акайо, помогла накрыть их, не задавая вопросов.
  Женщины не могут спать у дороги, тем более в компании множества мужчин, и не могут выглядеть так, как они сейчас. Аой, конечно, переоделась в старое кимоно Симото, но наряд бродячей гейши привлекал не многим меньше внимания, чем окровавленные свадебные одежды.
  Кадеты должны были ловить таких бродяжек, и Акайо не был уверен, что кто-нибудь из них сейчас способен убедить верных солдат Империи, что все в порядке. Значит, нужно было сделать так, чтобы им не стали задавать вопросы. Казаться простой группой путешественников, решивших отдохнуть.
  Едва успел вспомнить, что простые путешественники еще склоняют головы перед солдатами. Они шагали мимо, а Акайо смотрел на пожелтевшую от пыли форму, на военные сандалии -- к тем, что сделали для них в Эндаалоре, так толком и не привык, хотя они удобно сидели на ноге.
  Мимо маршировала его жизнь, а он сидел на обочине дороги и хотелось коснуться руки Таари или хотя бы потереть шею, еще недавно плотно охваченную черной лентой ошейника. Слишком невозможным казалось в усталом полусне, что он не один из этих солдат, измеряющих окрестности города шагами, зорко следящих за соблюдением законов.
  Обратил бы он внимание на путников у дороги? Наверное, да. Может быть, на стоянке нашел бы время, изложил офицеру подмеченные несоответствия -- например, что они сидят на самом краю одеял, даже если считать, что спрятавшиеся под ними соответствуют общему духу пейзажа, похожего на застывшее каменистое море.
  Если среди кадетов найдется хотя бы один внимательный человек, если офицер выслушает его, им лучше поторопиться.
  С другой стороны, на марше нельзя разбивать строй и задавать вопросы, а до ближайшей заставы еще полдня пути, это Акайо помнил хорошо. В монастыре кадеты не могут задавать вопросы, дороги расходятся во много сторон, а они не такие значимые цели, чтобы устраивать облаву. Значит, даже если кто-то обратит внимание на странных путников, они успеют уйти достаточно далеко, чтобы их не сумели найти. Но ночевать лучше будет в стороне от дорог.
  Когда пыль, поднятая солдатами, улеглась и Акайо убрал одеяло, накрывавшее Таари, он это и рассказал. Кивнула Тэкэра, подтверждая, указала подбородком на паланкин:
  -- Нам лучше поспешить. У нас есть время, но не так много, как хотелось бы.
  
  ***
  
  Они устали снова, и быстро. Кеншин предложил взяться за руки, чтобы никто не отстал, Симото развернула мандолину перед собой.
  -- Немного сбавьте шаг, -- посоветовала. -- Спешка хороша, но дорога слишком длинна, чтобы надеяться ее пробежать.
  Заиграла, подстраивая перебор струн под их общую скорость. Сегодня ее песни были не так печальны, как вчера, наоборот, они дышали легкостью юности, очарованием, почти верой в чудеса и трепетным ожиданием чего-то неизведанного, но несомненно прекрасного. И они помогали идти. Сбросила обувь Таари, ноги тонули в мягкой дорожной пыли, а она торопливо записывала льющиеся рекой стихи. Акайо шагал рядом, нес в руках ее сандалии. Улыбался.
  Эти песни не уводили в неизвестность, напротив. Они все были этим мигом, и он вдыхал мелодию надежды на лучшее, как воздух.
  Он сможет. Они справятся, так или иначе, Таари уже собрала и передала огромное количество материала, Эндаалор больше не станет игнорировать Империю, а Империя уже понемногу начала пользоваться благами Эндаалора -- если считать их всех таким благом. Дорогу от моря до гор невозможно проделать в один миг, но если решиться идти по ней, однажды достигнешь цели.
  Он все еще помнил, что может не справиться, но сейчас это не было чем-то парализующим. Просто на каждой дороге есть ямы, и нужно смотреть под ноги, чтобы не упасть и расшибиться.
  В конце концов, он уже пережил одну свою смерть. И если суметь заново поверить в предков, то можно представить, что тем просто надоело смотреть, как потомки ничего не делают.
  Улыбнулся, просыпаясь от того, куда завели его мысли. "Посланные предками", до чего только не додумаешься, когда идешь так долго без остановки. Хорошо, что хотя бы не вслух присвоил им всем императорский титул.
  Музыка стихла, сменилась шелестом ветвей и ровным ритмом их шагов.
  -- У меня больше нет песен, -- Симото погладила мандолину. -- Теперь они все вплетены в дыхание ветра.
  Кивнула Таари, догнала паланкин, убрала в простенок свитки. Шевельнулся внутри Рюу, хрипло попросил откинуть плетенку. Аой шла рядом, стараясь не отставать. Они взялись за руки, оба бледные, одна от страха, другой от потери крови, заговорили едва слышно, впервые с тех пор, как вдвоем умерли друг за друга. Умолкли, глядя в стороны, только остались сцеплены руки, пальцы переплетены так крепко, что кажется -- не разорвутся, что бы ни случилось. Придется бежать -- будут бежать вдвоем, придется умереть -- умрут вдвоем.
  Иола, на плече которого снова лежала балка, смотрел на них задумчиво. Качнул головой, перевел взгляд на дорогу. Сказал:
  -- Еще не все рассказали о себе. Например, я.
  Помолчал немного. Идущий впереди Наоки оглянулся, тут же опустил голову. Акайо шел, чуть отставая, левая ладонь соединена с рукой Тетсуи, правую сжимает Таари. Ждал. Думал -- Иола был одним из лучших в армии. Как он стал таким? Похожа ли его история на историю самого Акайо?
  -- У меня есть фамилия, -- начал Иола, -- и есть герб. Хон Иола, свиток и меч, монахи и воины. Земля, две деревни, додзе. Все было полузаброшенным даже в моем детстве.Для империи я мертв уже давно, но вряд ли кто-то записал мое имя на стене храма. У меня нет родичей, и род пресекся. В этом есть и моя вина.
  Снова тишина, тот особый тип тишины, не похожий на машинный гул Эндаалора, а живой, дышащий, шелестящий листвой, шуршащий ящерками в придорожном опаде. В глазах Иолы отражалась Империя.
  -- Наша земля примыкает к границе. Не с Эндаалором, а с пустошами, где не растет рис, и куда запрещено ходить. Мне было девять, когда я вышел за столбы. Мне было интересно, чем земля там отличается от земли тут, если на вид и там, и там луга, заросшие сорной травой, -- усмехнулся устало, приподнял балку, поднырнул под нее, меняя плечо. Продолжил: -- Мне говорили о домах предков, пещерах, куда нельзя спускаться, иначе они разозлятся и ты умрешь. Этот запрет я не собирался нарушать, просто провалился под землю, не увидев затянутой паутелью дыры.
  Дом предков? Но разве умершие не остаются в храмах своих семей? Акайо пробежал мысленно свою библиотеку, нашел порядком запылившийся свиток. "Предки покинули нас, но вернутся, если мы будем достойны". Если имеются в виду эти предки... Он никогда не думал о них, как о людях, которые действительно когда-то где-то жили. И почему их дома должны быть опасны? И что это на самом деле, если мыслить с точки зрения Эндаалора?
  Он думал, а Иола рассказывал дальше:
  -- Потом мне сказали, что меня не было три дня, но я мало что помню. Знаю, что нашел там воду и еду, и что она была вкусней, чем все, что я пробовал раньше. Знаю, что не чувствовал себя больным или усталым, пока не нашел выход из-под земли. Знаю, что почему-то видел в темноте, и что мне не было страшно, -- вздохнул. Закончил: -- Знаю, что хотя я остался жив, что-то изменилось во мне. Я забыл, как писать, и не смог научиться заново. И сколько бы женщин не делили со мной постель, ни одна из них не понесла ребенка, хотя, я знаю, травы для этого пили не все. Я бы взял замуж любую, чтобы продолжить род, но что бы ни жило в воздухе той пещеры, хоть оно и пощадило мою жизнь, но отняло возможность иметь детей.
  Тихо вскрикнула Аой, замерла на миг, прижав руку к губам. Приподнялся на подушках Рюу, желая спросить что-то, но смог только сжать зубы, побеспокоив рану. Девушка тут же испуганно склонилась над ним, зашептала что-то. Он мотнул головой, указал на Таари:
  -- Лучше у нее спроси.
  Та, погрузившаяся в глубокую задумчивость после рассказа Иолы, повернулась к ним, улыбнулась поощряюще.
  -- О чем ты беспокоишься, Аой?
  Она только склонила голову, колеблясь. Потом все-таки решилась, коснулась шнурка на шее, вытянула из-под одежды небольшую пластину.
  -- Это из дома предков. У нас нет запрета, но есть уважение, и вещи оттуда приносят редко, только если очень нужно. Мы верим, что предки смотрят на того, кто взял их вещь, и если повод будет недостаточный, то они отвернутся от всей семьи. Но мне нужно было уйти очень далеко от дома, я должна была выйти за того, кого никогда не видела. Поэтому я пошла к предкам и нашла это. Я просила... -- запнулась, покраснела, с нежностью глядя на Рюу. Тут же нахмурилась, снова опустила взгляд. -- Вдруг из-за оберега я, как доблестный Иола, стану пустой?
  Таари протянула руку, молча предлагая дать ей оберег. Аой, оглянувшись на Рюу, стянула шнурок через голову, вложила в чужую ладонь.
  Это была узкая зеленая пластина, покрытая тонкими серебряными прожилками. Таари долго смотрела на нее, не меняясь в лице, но Акайо чувствовал -- она сейчас вспоминает, как нужно дышать. Погладила оберег кончиками пальцев, перевернула. На обратной стороне пластинки были странные наросты, похожие на черных жуков.
  -- Это еще не подтверждение, -- прошептала. -- Не более, чем люди на другом краю галактики. Могут быть просто выжившими, как мы. Может быть, колонисты до войны успели...
  Моргнула, словно просыпаясь. Улыбнулась, возвращая подвеску Аой:
  -- Не бойся. Если вы живете рядом с домом предков и легко спускаетесь туда, то твой оберег безопасен. Иначе ваша деревня вымерла бы, как это случилось с землей Иолы.
  Аой неловко кивнула, смущенная ответом, снова надела оберег, спрятала на груди. Покачнулась на ходу, неловко схватилась за паланкин. Рюу потянулся поддержать, но первым успел Джиро. Помог девушке выровняться, бросил быстрый взгляд на благодарно прикрывшего глаза Рюу. Оглянулся на Иолу, тяжело поправляющего балку на плече. Предложил:
  -- Давай я.
  Это было правильно и Акайо присоединился, сменил идущего впереди Наоки. Паланкин показался тяжелее, чем ночью, пригибал к земле. Усталость быстро вымела все из головы, заставила сконцентрироваться только на шагах. Раз, два, одна нога, вторая. Приподнять балку, поднырнуть под ней, дать отдых онемевшему плечу. Раз, два. Бесконечные, бессчетные "раз, два".
  Хотя почему бессчетные? Иола сказал, до Каминою два дня. Они идут уже почти день. Значит, шестнадцать тысяч... Нет. Сто шестьдесят тысяч "раз, два". Примерно.
  Чуть не споткнулся, но все-таки смог не тряхнуть паланкин. Вперед прошел Тетсуи, зажег тонкой тлеющей палочкой фонарь. Мысли, одновременно рубленные и бессвязные, как неумелые взмахи мечом, приходили, сменяли друг друга. Когда успели высечь огонь? И догнать. Тетсуи -- воин. Конечно, он выдерживает темп. Мог бы, наверное, выдержать роль носильщика, но к росту будет сложно подстраиваться. Хотя Наоки не намного выше.
  "Мы не дойдем за сегодня, -- подумалось очень спокойно, так, как бывает лишь от усталости. -- И не сможем снова идти всю ночь. Я не смогу. Надо разделится".
  -- Я могу сменить тебя.
  Акайо встряхнул головой, стараясь разглядеть в темноте, кто говорит. С удивлением узнал Кеншина, осторожно передал ему балку, не уверенный, что тот сможет ее удержать. Смог. Позади резко сказал Джиро:
  -- Бесполезно. Я тоже уже долго не выдержу.
  -- Я могу, -- неуверенно вызвался Юки. Акайо вздохнул, понимая, что вот он точно не сможет. Оглянулся, не зная, как мягко это объяснить, но не успел.
  -- Давай вдвоем, -- негромко предложил Тетсуи.
  Фыркнула Тэкэра, отодвинула обоих, подставила ладони под балку. Сказала, полуобернувшись:
  -- Отпускай. Я возьму.
  Джиро нахмурился.
  -- Ты в женской одежде.
  -- Ночь, -- парировала она, -- никто не увидит, не бойся. Особенно если послать кого-нибудь дальше вперед, а еще кого-нибудь назад. Тогда они предупредят о прохожих, и я успею вернуть тебе нашу драгоценную ношу.
  -- Хватит спорить, -- попросила Таари, и эта просьба сказала о ее усталости больше, чем сдержанное, как у них самих, лицо. -- Мы все равно не можем не спать еще одну ночь. Никто из нас. До источников, как я понимаю, около двенадцати часов пути, это слишком много. Тэкэра, лучше осмотри Рюу. Он выдержит еще один день?
  Паланкин опустили на землю, Тэкэра склонилась над задремавшим раненым. Акайо сел у дороги, большинство сделало то же самое. Уже не было сил стоять в дозоре, хотелось просто закрыть глаза и заснуть. Но даже если они становятся на ночевку, им нужно было отойти дальше в лес.
  Он напомнил об этом, Таари кивнула.
  -- Отойдем. Вообще все, кто не носильщики, могут уже идти искать место для привала. В вашем бамбуке еще надо поляну найти, и чтобы утром у нас матрасы не щетинились свежими ростками.
  -- Каменистая площадка, -- сделал вывод Наоки. -- Найдем.
  
  ***
  
  На привал устроились быстро, сразу легли, едва успев договориться о дозоре. А утром первым, что увидел Акайо, стала Симото -- в своей старой одежде, с распущенными волосами, такая же, какой они встретили ее в Яманоко. Она настраивала мандолину у костра, вокруг просыпались остальные. Стоял в стороне Тетсуи, чья очередь нести дозор кончилась с рассветом, бросал косые взгляды на бродячую гейшу.
  Ее вид требовал внимания, как произведение искусства, как отполированный меч. Акайо сел, тронул плечо спящей рядом Таари. Та нахмурилась во сне, села, только потом открыв глаза. Нахмурилась еще сильнее.
  -- Что такое, Симото?
  Та откинула волосы за спину, скользнула ладонью по струнам. Сказала, будто давно готовила слова:
  -- Сегодня я хочу рассказать историю. Я не перекладывала ее на песню, поэтому на этот раз мой голос и мой инструмент будут звучать как река и ветер -- петь об одном, но каждый своими словами.
  Им нужно было спешить. Но даже Рюу в паланкине приподнялся, дав Аой поправить подушки под спиной, и смотрел теперь с напряженным интересом на рассказчицу. Прерывать ее было неправильно.
  -- Я родилась в Ясном городе, -- начала Симото, и, как и обещала, ей вторил перебор струн. -- На простой улице, среди простых людей, таких, когда невозможно ждать расцвета человека, а даже росткам приходится трудиться, чтобы выжить. Мы -- рис, мы растем вместе, мы кормим людей, но кто позаботится о рисе не чтобы его съесть?
  Вопрос повис в воздухе, заставил вспомнить усталых людей на улицах, потухшие глаза тех, кто работал, чтобы выжить, и не имел ни мгновения, чтобы жить. Симото продолжала, привычная улыбка на ее лице звучала фальшивой нотой:
  -- Несчастен цветок, проросший на поле. Для крестьянина он -- сорняк, и будет выкорчеван, если только не успеет распуститься и пленить своей красотой. Я успела.
  Словно луч еще не вставшего солнца коснулся лица, пробежал по нему светлой гордостью, в тон ему стала легче, веселей мелодия.
  -- Я не старалась быть красивой или грациозной, и голос мой развивался сам. Я была -- как дикое растение. И как всякое дикое, увиденное человеком, я стала его. Цветы сажают в горшок, приносят к другим, растят на клумбах. Меня назвали Мейдо. Я стала одним из ярчайших камней в общей мозайке... Пока она не рухнула, -- аккорд слился с печальным вздохом, замер тишиной. -- Когда кто-то желает, чтобы земля стала рисовым полем, ее вспахивают, и горе вросшим в нее цветам.
  Глаза Симото туманились воспоминаниями, но из ее слов мало что можно было понять. Акайо старался хотя бы просто запомнить, чтобы потом попытаться сравнить с уже известным, отдельно выделил фамилию, подчеркнул -- Мейдо. Кажется, он где-то слышал ее, или, возможно, читал.
  -- Я говорила о чужой тайне, -- улыбнулась Симото, не извиняясь, но объясняя, -- а потому не могла говорить ясней. Теперь же настал черед моей собственной.
  Первой снова зазвучала мандолина, печально, как наступающая осень.
  -- Брошенные цветы облетают, становясь ветром, или оказываются втоптаны в грязь, или находят свое место в букетах. Для цветов-людей такой букет -- квартал, отделенный от города рекой. Цветочный квартал, где женщины могут быть свободны настолько, насколько им позволяет их изящество. Мое позволяло. Я пришла в дом Иноэ, потому что он стоял над самой водой, и когда я решала, упасть ли в поток, именно хозяйка этого дома окликнула меня. Я стала ее воспитанницей. Потом приемной дочерью. Потом, когда ее осень сменилась зимой, стала ею.
  -- Ты была госпожой чайного дома? -- переспросила Тэкэра и Акайо почудилось восхищение, почти что зависть в ее голосе.
  -- Да, -- спокойно кивнула Симото, -- я ей была. И мне в наследство осталось все, что знала моя названная мать. Она не использовала известную ей тайну, а я решилась. Мои воспитанницы шептали секрет на ушко друг другу, и вскоре ко мне стали приходить. Старые и юные, отчаявшиеся, связанные долгом, несчастные. Они желали сбежать, они готовы были умереть. Я помогала им. Это было не сложно, помочь сойти в воду и рассказать, где надо выбраться на берег. Быстрая вода за несколько мгновений уносила их дальше, чем стали бы искать их отцы и мужья, даже дальше, а главное, намного быстрей, чем передавали весть о беглянках доблестные кадеты. Они становились свободны, иногда лишь духом, но они знали, чем рискуют. Я освободила многих. Многие, увидев быструю воду, пугались и возвращались домой. Одна осталась со мной. Ее никто не искал, и она стала моей воспитанницей. Моей названной дочерью. Моим сердцем.
  Замолчала, перебирая струны, и мелодия заставляла затаить дыхание, приготовиться. Песни Симото редко кончались счастьем, а эта история была слишком похожа на песню.
  -- Но ни одна тайна не живет вечно, -- наконец продолжила она. -- За мной пришли, они знали, кто виновен. Я желала остаться. Встретить их, взглянуть им в глаза. Любовь наполняла меня бесстрашием... Но мое сердце сказало, что любви нет. Что она не позволит мне загубить дом, который по праву должен стать ее. Она столкнула меня в реку.
  Сердито нахмурился Тетсуи, кажется, готовый что-то сказать, осудить эту девушку-наследницу. Промолчал. Акайо вдруг подумал -- а разве не сказала бы то же самое Таари? Заведомую ложь, которая заставила бы его спастись. Жестоко, несправедливо... Но могло быть и так. А могло нет. Он не знал.
  -- Я выбралась на берег, как многие до меня. Я была живой и мертвой, как они. Я спасла мою мандолину, и тогда решила, что спою сто песен, потому что в реке они родились во мне. Они единственные остались в живых, и убивать их вместе с собой я не хотела. Теперь я их спела. Вплела в ветер, оставила жить.
  Симото скользнула по ним взглядом, остановилась на Таари. Сказала:
  -- У вас есть цель и мечта. Вы боитесь кадетов, вы хотите жить, у вас есть легенда и ваших лиц не знают. Но меня в Ясном городе не забыли. Меня знал каждый, и сейчас каждый узнает главу дома Иноэ, водяную ведьму. Не я в опасности рядом с вами, а вы -- со мной. Мы не связаны родством, которое могло бы оправдать вас и меня, меня не может укрыть чужой род. Поэтому мне пора уходить.
  Отвернулась Таари, прикусив губу. Акайо смотрел. Это было самоубийство. Ритуальное, с последним прощанием и в особых одеждах, то, что в Империи считалось доблестью. Почему же сейчас казалось, что Симото ошибается?
  -- Выходите за меня, -- вдруг предложил Тетсуи. В ответ на удивленный взгляд упрямо повторил: -- Выходите, госпожа Симото. Если это единственное, что может вас спасти...
  Она засмеялась, встала, протянула руку, коснувшись ладонью коротких волос. Спросила:
  -- Разве можно спасти лето, превратившееся в осень? Моя дорога ведет к зиме, моя музыка закончится на плахе, я знаю. Но кому придет в голову спасать песню?
  -- Нам, -- откликнулась Таари, не глядя на нее. -- Мои соплеменники спасли бы тебя, не задавая вопросов, хочешь ты этого или нет. Однако я учусь ценить личный выбор. Даже такой.
  Симото чуть склонила голову, обозначая благодарность, водопад крутых кудрей на миг скрыл худое лицо.
  -- Я благодарю тебя. Ты записала мои песни, чужеземка с другой стороны гор?
  Таари кивнула, ничего не переспрашивая. Симото улыбнулась широко и ясно, впервые показавшись по-настоящему искренней. Встала, подхватив инструмент.
  -- Тогда листья моей осени будут сиять столько же, сколько светят звезды в небе.
  Акайо перехватил руку попытавшегося броситься следом за ней Тетсуи.
  Они смотрели, как силуэт женщины в одежде, подобной клочьям тумана, растворяется в утренних сумерках.
  
  ***
  
  -- Он не переживет еще одну ночь, -- Тэкэра обтерла пальцы подолом, поднимаясь с колен. Таари коротко кивнула, сделала знак рукой. Акайо и Джиро вернули балку на плечи, остальные, сидевшие на обочине во время короткого привала, уже торопливо вставали, брались за руки.
  Солнце поднялось высоко и готовилось к спуску, а Рюу метался в лихорадке уже несколько часов. Во время осмотра Акайо впервые разглядел, как именно ему продлили жизнь, и теперь, сцепив зубы, благодарил предков, что не имел шанса стать монахом.
  Смерть, какой бы кровавой она ни была, блистала быстротой, не позволявшей ничего различить. А видеть органы, завернутые в белую ткань, словно крестьянский обед, лежащие вокруг вроде бы небольшого разреза... Акайо понимал, почему Юки, не вовремя заглянувший под полог, потом надолго скрылся в кустах, зажимая рот. И не понимал, как такое можно излечить даже чудесными машинами Эндаалора.
  Аой шла рядом с паланкином, бледная, серьезная. Сжимала ладонь Рюу, беззвучно плакала, когда он начинал стонать сквозь зубы. Акайо старался ускорять шаг.
  Он впервые так остро сочувствовал кому-либо и при этом ничем не мог помочь. Разве что шагать еще быстрей.
  Таари уточнила точку, где их ждала посылка, рассказала -- горячее озеро, над ним каскады, еще выше по склону густая роща, в которую никто не ходит. Кивал Иола, говорил, что понимает, где это. Акайо надеялся, что они действительно найдут посылку вовремя, и что сумеют попасть в священную рощу так, чтобы их не заметили. Осквернение подобных мест каралось смертью.
  Вернулся Кеншин, шедший впереди, сказал еще издали:
  -- Городской столб. Уже совсем близко.
  Облегченный вздох вырвался у всех сразу, Аой счастливо прижала ладонь к груди. Таари только нахмурилась, оглядела их. Это было правильно, они ведь скоро снова окажутся на виду, и нужно было соответствовать.
  Сейчас, когда на плечах лежала жизнь Рюу, важность этого соответствия раздражала, как необходимость заботится о прическе в военном походе. Короткие волосы в этом смысле были намного удобней, особенно возможность утром сразу встать и пойти, не тратя время.
  У дороги показался первый дом, вместе с ним -- первые жители Каминою. Женщины склонили головы, Акайо просто следил за дорогой и Иолой, который оглядывался, выбирая дорогу. Местные держались отстраненно, не глядя на путников, и по этому открытому безразличию можно было сделать несколько выводов. Здесь строже относились к общению с покрывшими себя позором, значит, люди больше дорожили своим положением, а значит, им было, что терять. Акайо заметил несколько гербов на одеждах, понял по цветам -- семьи чиновников. Пара даже с золотой нитью по краю, значащей близость к императорскому двору.
  Один из немногих уроков, которые запомнились не благодаря многократному повторению, а потому что интересно было понимать логику выбора символов, и отец рассказывал о них намного интересней и понятней, чем о боевых стойках. Он ведь не был воином, учился искусству сражений сам, и слишком поздно, чтобы стать мастером.
  Прозвучавшая в мыслях гордость, скользящее продолжение "но сына научить сумел" ужалило ядовитой змеей.
  Какой ценой сумел? Стоило ли оно того? И сколько было в том заслуги учителя, а сколько -- ученика?
  Акайо глубоко вдохнул, медленно выдохнул. Огляделся, стараясь увидеть то, что вокруг, а не спутанный клубок своих мыслей.
  Вдоль берега стояли домики, на мостках сидели люди, говорили друг с другом, облаченные в просторные купальные одежды. Отдельно собралось несколько женщин, купальня для них возвышалась на сваях прямо посреди озера.
  -- Туда, -- Иола повел по улице в обход, нырнул под гирлянду красных фонарей, которые как раз зажигали. Женщина с выбеленным лицом улыбнулась путникам, первая во всем Каминою, задула лучину. Ее плавные движения так остро напомнили Симото, что Тетсуи резко отвернулся, прикусил губу. Его взял за руку Юки, зашептал что-то.
  Что они могли сделать. Можно ли останавливать того, кто все решил?
  Это было непривычно, но казалось -- да. Даже нужно. Если бы она рассказала свою историю в другой вечер, они нашли бы правильные слова, смогли бы убедить -- жизнь может казаться бессмысленной, можно думать, что ничего больше нет и не будет, но это не так. Она ведь слышала их жизни. Разве все они не были живым свидетельством того, что конец всегда оборачивается началом?
  Дорога прошла сквозь короткий квартал, превратилась в тропу, ведущую к маленькому ручью, но Иола, оглядевшись и убедившись, что за ними не наблюдают, повел их дальше. Акайо передал ему паланкин, впереди встал Наоки -- дорога теперь шла в гору, и разница в росте была им на руку. Они зашли в глубину рощи, когда Таари попросила остановиться и, сверившись с машиной в паланкине, сказала:
  -- Где-то здесь. Нужно искать, это коробка, накрытая хамелеоном. Выглядеть будет как большой камень или подозрительно плотный куст. Или просто кусок склона, не знаю, насколько хорошо у Маани работает маскировка.
  Солнце уже прошло полпути к морю, тени деревьев сливались, превращаясь в синие сумерки. Снизу, из Каминою, доносились громкие голоса, рядом шумела вода.
  Здесь могло бы быть очень хорошо. В другой день, без мыслей, что если не найти посылку до темноты, все будет напрасно.
  Они разошлись от паланкина во все стороны сразу, перекликались негромко. Акайо обшаривал корни деревьев, уже понимая, что они скорее случайно наткнуться на цель, чем специально найдут ее, когда Джиро, сосредоточенно шуршавший неподалеку, радостно воскликнул:
  -- Нашел!
  Выпрямился, вытаскивая из того, что казалось поваленным стволом, белую коробку. Подбежала Таари, тут же откинула крышку, достала плоский треугольник, поспешила к паланкину, бросив только:
  -- Молодец!
  Джиро, только что почти улыбавшийся, сдержанно кивнул. Акайо вздохнул. Подошел ближе, поклонился, выражая движением не благодарность, но восхищение успехом. Джиро коротко покачал головой.
  -- Мне повезло.
  -- Ты ее нашел, -- сказал подошедший с другой стороны Иола. -- Это главное, и это хорошо.
  У импровизированной стоянки, устроенной в изгибе одного из ручьев, которых здесь было больше, чем листьев на дереве, уже столпились все. Тэкэра мыла руки, Таари настраивала машину, приложив ее к открытой ране Рюу. Белый треугольник мигал красным огоньком.
  -- Десять дней, -- сказала, не оборачиваясь. -- Меньше нельзя. И ему нужен покой.
  Они переглянулись. Останавливаться в городе так надолго было рискованно, нести в паланкине всю дорогу до столицы и дальше -- тоже. Легенда о невесте, временно забытая, здесь была особенно нужна, но раненый с ней совершенно не сочетался, а история о паломничестве ради исцеления не сочеталась с женщинами среди путников.
  -- Давайте найдем ночлег, -- предложил Иола. -- О том, что будем делать дальше, подумаем завтра.
  
  ***
  
  Найти комнату оказалось несложно. Акайо выбрал ряд одинаковых домиков у границы города и не ошибся -- они оказались свободны, а хозяин, явно только что закончивший стройку, нелюбопытен. Для ночевки заплатили сразу за три, но собрались в одном, самом дальнем. Разобрали рюкзаки, обнаружили, что за время слишком долгой и торопливой дороги запас риса просыпался, смешавшись с другими вещами и набрав мусор. Тэкэра увела Аой за продуктами, Рюу, еще не пришедший в себя, лежал на тонком матрасе. Эндаалорскую машину спрятали под повязкой и одеждой: свет лампочки заглушить получилось, а вот то, что эта умная техника еще и пищала иногда, стало сюрпризом.
  -- Так мы никуда не дойдем, -- вздохнула Таари. -- И среди людей оставаться нельзя. Тем более здесь.
  -- Слишком много глаз и ушей, не занятых делом, -- резко кивнул Джиро, кажется, впервые согласившись с ней.
  -- Купальни предков, -- пожал плечами Иола. -- Глупо было бы ожидать иного.
  Название прозвучало неожиданно знакомо. Акайо попытался припомнить, перебрал пыльные свитки. Вынырнуло откуда-то из детства, кто-то из соседей отправлял сюда выращенные овощи. Значит...
  -- Сунамуро близко? Деревня на месте старого песчаного карьера?
  Иола кивнул, задумался, сказал точно -- четыре часа пути, может, чуть больше. Остальные смотрели с интересом, Таари спросила прямо:
  -- Твой дом?
  Акайо кивнул с сомнением. Он там родился. Можно ли считать место, которое покинул так много весен назад, домом? Можно ли искать там укрытие?
  -- Расскажи, чего нам ждать, -- попросила Таари. -- Какой была твоя родная деревня? Кем были твои родители?
  Пока он собирался с мыслями, вернулись Тэкэра с Аой, принесли не продукты, но готовую лапшу с рыбой, завернутую в широкие листья. Ужин дал отсрочку, так что когда все утолили первый голод, Акайо начал уверенно:
  -- Мой отец хотел, чтобы я стал воином. Я занимаюсь столько, сколько себя помню, сначала с бамбуковой палкой, потом с деревянным мечом, потом -- с настоящим оружием. Когда в одиннадцать меня забрали в кадеты, я даже не знал, что остальные не тренируются с детства. Думал, у них просто получалось хуже, чем у меня, и помогал им учиться.
  Помедлил, возвращая свои мысли, торопившиеся сбежать из детства в юность, в многочисленные заставы, дозоры, ловлю разбойничьих шаек и мирных гадалок.
  Им не нужна была вся его жизнь. Нужно было только знать, есть ли смысл идти в Сунамуро.
  -- Деревня старая, но небольшая, отец -- один из самых уважаемых людей. Он был молод, когда я был ребенком, но я помню, с ним всегда советовались. Он был строгим, но всегда решал разумом, а не традициями, -- покачал головой, признаваясь: -- Не знаю, что там сейчас. Я покинул дом тринадцать весен назад, и никогда не писал им. Отец потребовал этого перед тем, как меня забрали, и я следовал запрету.
  -- Как его звали? -- вдруг спросила Таари. -- Как звали твоего отца?
  Акайо посмотрел, как она комкает листья, служившие им тарелками, ответил:
  -- Ичиро. Сугаваро Ичиро, вот так, -- показал начертание в воздухе. Опустил руки на колени. Добавил: -- Я не знаю, что сейчас с моими родителями и станет ли отец помогать. Скорее всего, нет. Но в Сунамуро есть монастырь. Там мы можем оставить Рюу и Аой, если они назовутся мужем и женой.
  Аой улыбнулась.
  -- Это не будет ложью после того, что мы сделали.
  -- Вот и хорошо, -- подытожила Тэкэра. -- Значит, завтра утром идем в Сунамуро. Не спеша. Какое счастье!
  Засмеялась, первым в ответ улыбнулся Кеншин. Встала Таари, сказала:
  -- Я сейчас все равно не засну.
  Ухватила за край мешок, в который горстями сгребли смешавшийся с мусором рис, чашку. Поманила за собой Акайо.
  -- Идем.
  Поволокла тяжелый груз наружу. Акайо подхватил его с другой стороны, помогая, но не понимая, что происходит. Таари молчала, он тоже. Вместе они развязали горловину, начали перебирать зерна. Те шуршали в чашках, отделяясь от сора, сыпались белым дождем.
  -- Ты знаешь, как пишется иероглиф императорской фамилии?
  Акайо кивнул, удивленно посмотрел на Таари. Она не отрывалась от работы, только лицо казалось слишком жестким для такого умиротворяющего занятия.
  -- Знак "поле", -- проговорил, все еще не понимая смысла вопроса. -- Читается как "Хана".
  Теперь кивнула она, откинула за спину еще несколько камушков. Помолчала, заставляя дожидаться объяснений. Наконец сказала медленно, не то неуверенная в своих словах, не то не знающая, должен ли он это знать:
  -- Твоя фамилия тоже пишется с этим иероглифом. Осока и поле. Ты разве не учил историю, Акайо?
  -- Учил, -- отозвался, все еще не понимая. -- Но какое отношение это имеет ко мне? Много имен и фамилий состоят из одних и тех же иероглифов.
  Она вздохнула, посмотрела на него едва ли не с жалостью.
  -- Никто не имеет права на этот символ. У слова "поле" много вариантов написания, этот -- только для императорской семьи. Что случается с полем, когда на нем вырастает осока?
  -- Что ты имеешь в виду?
  -- Просто ответь на вопрос.
  -- Им невозможно пользоваться, -- раздраженно сказал Акайо. -- Нельзя вырастить рис, пока не избавишься от сорняков. Но...
  И вдруг понял. Миска выпала из рук, прокатилась, гремя, по камням, оставляя за собой белую дорожку зерен. Таари внимательно смотрела на него. Ждала, пока он скажет сам.
  Он медленно покачал головой.
  -- Это невозможно. Я помню свое детство, мы всегда жили в деревне.
  -- Твоего отца зовут Ичиро, -- отозвалась Таари. -- Не самое распространенное имя среди крестьян. У нас очень плохая разведка, почти никакой, но так вышло, что об этом я знаю. У императорской четы был только один ребенок, очень поздний сын, стоивший своей матери жизни. Слуги его обожали -- мальчик заполучил разрешение играть с их детьми. Он никогда не был таким высокомерным, как его отец.
  Таари вдруг отвела глаза, улыбка, блеклая, как увядающий цветок, скользнула по губам. Продолжила:
  -- Казалось бы, за единственного наследника должны были цепляться всеми силами. Но стоило принцу немного подрасти и начать высказывать свое мнение, как он сначала оказался в опале, а затем вовсе исчез, словно его и не было. Слуги боялись упоминать его, те, кто знал и любил принца с детства, уехали, -- она вздохнула, но тут же тряхнула головой, посмотрела в глаза Акайо. Повторила: -- Его звали Ичиро. Он пытался противиться политике отца, он был упрямым. Его не казнили лишь чудом, вместо этого извлекли из глубины веков традицию изгнания, откола от рода. Дали фамилию с намеком, можно сказать, прямо заявили, "когда передумаешь -- возвращайся".
  Замолчала. Тишина прерывалась теперь лишь шуршанием риса и далекими голосами. Акайо спросил:
  -- Что было дальше?
  -- Я не знаю, -- отозвалась Таари. Улыбнулась. -- Но ты можешь спросить у него сам.
  
  ***
  
  Эта дорога была легкой, или просто Акайо так казалось, потому что он был не здесь. Слишком много всего теснилось в голове, слишком невозможно было то, что рассказала Таари. Он колебался между уверенностью, что она права и что она ошибается, то готов был воскликнуть "теперь понятно, почему все вышло именно так", то снова уверялся, что все, представлявшееся сейчас глубоким, тайным спором императора и его сына, было лишь странным совпадением.
  Первая алая крыша показалась впереди, Акайо едва сдержался, чтобы не прибавить шаг. Оглянулся на спутников, указал на дом, который узнал с первого взгляда:
  -- Я должен поговорить с отцом.
  Понимающе улыбнулась Тэкэра, кивнула Таари. Они направлялись сразу в храм, а он, впервые за много дней один, шагал по дороге.
  Вокруг вырастало его детство. Это была Империя, и, конечно, в рисунке пейзажа вокруг мало что изменилось с годами. Он смотрел на те же белые стены, те же красные крыши, те же невысокие заборы и ровные, разбитые на гряды огороды. Его украдкой провожали взглядами, и он спиной почувствовал, как удивленно округлились многочисленные глаза, когда он взошел на террасу, трижды ударил костяшками в косяк.
  Отец всегда стучал так, возвращаясь домой. Сын должен был ждать его, готовый к тренировке.
  Сердце колотилось в горле.
  Отодвинул дверь, не дожидаясь ответа. Поднял голову, следуя взглядом за собственной тенью, протянувшейся длинной стрелкой по светлому полу, указав на противоположную стену.
  Вот место, где висел отцовский меч, теперь пустующее. Вот прямая спина в серой одежде. Раньше в длинных, струящихся по плечам волосах не было седины.
  Отец оглянулся, нахмурился сердито.
  -- Кто ты и почему врываешься в мой дом?
  Акайо шагнул через порог. Задвинул за собой дверь. Спросил вместо ответа:
  -- Почему ты никогда не говорил мне, кем был мой дед?
  Отец, уже двинувшийся к нему, чтобы выставить незваного гостя, запнулся. Вгляделся внимательней в лицо. Вздохом вырвалось:
  -- Акайо?..
  Подошел ближе, взял за плечи, сжал. Акайо смотрел в лицо, которое помнил всегда неподвижно суровым, смотрел, как тоньше становится лед вечной маски, и не знал, что думать. В нем самом металась буря, столь глубокая, что выразить ее словами казалось невозможным. Только спросить еще:
  -- Ты хотел, чтобы я стал воином. Зачем?
  -- Потому что твой дед великий воин, -- на этот раз ответил отец. Видно было, как он овладевает собой, как подергивается инеем и схватывается еще более толстым льдом маска. Но все же он впервые говорил с сыном как с равным. -- А единственный способ законно свергнуть его -- вызвать на бой. Я не мог этого сделать.
  -- Почему ты не рассказывал мне ничего? Почему ты сам ничего не сделал?!
  Голос сорвался, Акайо резко отвернулся, прикрывая рот рукой. Нельзя было кричать. Его могли услышать.
  -- Идем, -- отец указал на дверь в свою комнату. -- Идем. Я расскажу тебе.
  Акайо последовал за ним. Опустился на циновку, глядя, как отец расставляет посуду и заваривает чай. Вдыхал запах горячих листьев. Слушал журчание воды. Успокаивался.
  -- Когда меня изгнали, -- начал отец, наполняя чашки, -- я отправился сюда. Достаточно близко к столице, чтобы дойти неумелым и без припасов, но достаточно далеко, чтобы соблюсти условия отца. Я знал, что не откажусь от своих убеждений, но и справится с императором не мог. Нужно было сохранить себя, чтобы затем вернуться. Я чувствовал себя мошкой, вырвавшейся из плена цветка, и оставалось только радоваться, что цветок оказался башмачком гейши, а не мухоловкой. Ему было достаточно оставить на своем пленнике как можно больше следов, а не сожрать целиком.
  Акайо слушал, касаясь губами слишком горячего напитка, и не мог поверить. Сглотнул, обжигая небо, на миг отвлекаясь от происходящего в голове, прячась на простой, телесной болью.
  Не получалось совместить эти слова сдавшегося человека с отцом, которого помнил несгибаемым и холодным, как камень.
  -- Нет, отец. Тебя сожрали, а ты не заметил. Ты переложил все свои планы на меня и даже не сказал мне, ради чего все это было. Если бы я знал...-- запнулся, оглянувшись на приоткрытую дверь. Улыбнулся невольно, думая о тех, кто шел в этот миг к храму. -- Хотя мне нравится то, что вышло.
  -- Я не думал, что Ямао осмелится! После моего изгнания ты -- единственный законный наследник. Я представить не мог, что он захочет избавиться от тебя, пресечь род...
  Отец оправдывался. Акайо слушал его со странным чувством пустоты и робкой нежности, начинающей рождаться в сердце. Этот человек лишил его детства, превратил целые годы в одну нескончаемую тренировку. Но благодаря его ошибкам Акайо узнал Эндаалор. Узнал Таари. И...
  -- Вы оплакивали меня?
  Отец тряхнул головой, отвернулся, прерванный на середине фразы. Помолчал, поджав губы, затем указал подбородком:
  -- Выйди во внутренний двор. Сам увидишь.
  Акайо чуть склонил голову, но вставать не стал. Без того знал -- во дворе домашний алтарь самым почетным предкам. Если отец отправляет его туда, значит, среди немногочисленных имен теперь есть и его. Может быть, какая-то вещь. Может быть, благовония.
  Он не хотел видеть себя мертвым.
  Они допили чай молча, отец снова наполнил чашки. Хана Ичиро, странно было думать о нем, как о наследном принце, человеке, который мог быть императором. Он смотрел только на доску, руки двигались плавно, почти как в танце Симото. Акайо всегда действовал так же.
  -- Ты не учил меня варить чай, -- сказал тихо. -- Но я научился, глядя на тебя.
  Помолчали еще. Вздохнули одновременно.
  -- Как ты выжил? -- тихо спросил отец.
  И Акайо начал рассказывать.
  
  ***
  
  Он ждал удивления. Проклятий, возможно. Презрения наверняка. Но отец просто выслушал его, хотя Акайо говорил так откровенно, как только мог, и даже сейчас ему тяжело было признаваться во многом.
  -- Я хотел бы познакомиться с ней, -- только сказал отец.
  -- Они сейчас в храме, -- отозвался Акайо. -- Я не знаю, придут ли сюда. Я не знал, что ты будешь делать.
  Отец раздраженно вздернул подбородок, но ответить не успел. Чья-то фигура мелькнула в проеме, постучали в тонкое дерево рамы.
  -- Я могу войти?
  В дверях стояла Таари. Акайо улыбнулся, собираясь представить их, но отец встал первым, шагнул прямо через доску, с лицом одновременно пораженным и радостным. Протянул руку, будто собираясь коснуться щеки Таари... Замер. Поклонился сдержанно. Сказал:
  -- Вы спасли моего сына. Я сделаю все, чтобы отдать этот долг.
  Она смотрела на него с мягким, сочувственным и лишь чуть насмешливым интересом.
  -- Вам кажется знакомым мое лицо, верно, господин Ичиро? Вы не ошибаетесь. Я дочь Сакуры.
  Он коротко кивнул, прикрыл глаза. Спросил, помедлив:
  -- Она жива?
  -- Нет. Умерла двенадцать лет назад от болезни. Это врожденное, здесь она умерла бы еще раньше.
  Акайо с удивлением смотрел, как они говорят -- на равных, и отец знал мать Таари, и сожалел о ее гибели так, словно любил ее. Стало ревниво обидно -- а мама? Никогда и ничто в жизни семьи не вызывало у отца таких поджатых губ, такого неприкрытого выражения боли. Или это только потому, что он знал, с кем говорит? Решил, что если все летит в море, то можно даже показывать свое страдание?
  И ведь все полетело из-за него. Из-за Акайо.
  -- Сын!
  Он обернулся к внутренним двери, распахнул объятия. Маленькая женщина влетела в них, прижалась к груди со счастливыми слезами. Шептала в складки куртки:
  -- Живой, живой, -- крепче стискивая в кулаках ткань.
  Он коснулся губами черной макушки, обнимая. Подтвердил:
  -- Живой. Только это очень долгая история. Я был в Эндаалоре, мама. По ту сторону границы. У них все совсем иначе.
  Хотел добавить "и я туда потом снова вернусь", но не стал. Слишком все было зыбко.
  -- Здравствуйте, -- мягко сказала за спиной Таари. -- Рада познакомиться. Ваш сын назвал меня в вашу честь, Сугаваро Тамико.
  Мама чуть отстранилась, вытерла глаза краем рукава. Поклонилась всем смущенно:
  -- Простите.
  -- Все в порядке, -- отозвался, не оборачиваясь, отец. -- Не каждый день сын воскресает из мертвых.
  Качнул головой, предложил:
  -- Оставайтесь. Вам нужен отдых, а в моем доме вы в безопасности. Даже если вас станут искать, меня предупредят заранее.
  Акайо неуверенно посмотрел на Таари, но та кивнула без сомнений.
  -- Благодарю за гостеприимство, господин Ичиро. Мы с радостью им воспользуемся.
  
  ***
  
  Странно было сидеть за этим столом сейчас. Понимать, что на самом деле дом всегда был намного меньше, чем помнилось, что в комнате отца можно разместиться разве что вдвоем, и то только когда скатана постель, а чтобы устроить всех, нужно убирать все внутренние перегородки.
  Акайо отодвигал легкую стену вместе с отцом, помогал матери накрывать на стол, знакомил всех друг с другом и чувствовал себя странно, обманчиво счастливым.
  Но оставаться не хотелось. Это был дом его родителей, а не его собственный. Миг покоя, возвращения в детство, которого у него не было, оказался почти болезненно приятным, но Акайо понимал -- если он пробудет здесь дольше, чем один вечер, неловкость перевесит тепло.
  Вокруг говорили, Иола пересказывал отцу суть одной из эндаалорских книг, мама делилась с Юки каким-то рецептом. Таари сидела рядом, улыбалась, глядя на всех. Чувствовалось, как она отдыхает, открыто принимая участие в разговоре, не пытаясь скрывать саму себя. Акайо с удивлением смотрел, как отец, всегда очень строго относившийся к этикету, говорит с Тэкэрой, словно не знает, кто она, и ничего не понимал.
  -- Хана Ичиро, -- шепнула на ухо Таари. -- Вот таким он был.
  Потянулась к стоящему на столе чайнику, подлила чай себе и Акайо. Улыбнулась.
  -- Ты на него похож. Наверное, я сразу почувствовала.
  Он посмотрел на нее, взглядом прося рассказать, но она покачала головой:
  -- Потом. Не бойся, там нет никаких страшных тайн. Просто моя мать знала его до того, как пришла в Эндаалор.
  Отец в этот момент кашлянул, призывая к тишине, поднял чашку выше. Посмотрел на Таари.
  -- Я еще раз благодарю вас за спасение моего сына. Моя жизнь принадлежит вам.
  Она засмеялась, перехватывая его руку, не позволяя закрепить клятву.
  -- Не стоит. Мне достаточно жизни Акайо, а ваша принадлежит Тамико и вашему дому.
  Он склонил голову, соглашаясь. Попросил:
  -- Расскажите о цели вашего пути. Мой сын рассказал столько, сколько понимает сам, но, возможно, ваш рассказ объяснит мне некоторые детали. Я хотел бы вам помочь, но сложно сделать это, если не понимаешь.
  Обидные, но по-своему справедливые слова. Таари так и сказала, прежде чем взяться объяснять свою работу. Отец слушал внимательно, они постоянно уточняли друг для друга сложные понятия, даже рисовали что-то. Акайо помог матери расстелить циновки, расспросил Тетсуи про Рюу.
  -- Они остались в храме как паломники, вдвоем. Монахи не имеют права их выдать, а когда Рюу выздоровеет, они придут сюда. Таари предложила прийти к твоему отцу, чтобы договориться об этом.
  Вдвоем оглянулись на все еще бурно обсуждающие что-то тени за бумажной ширмой. Тетсуи неловко заметил:
  -- Наверное, она не забудет.
  Акайо решил не рисковать. Поднялся, подошел к ним, постоял рядом. Вклинился в паузу.
  Таари, услышав позабытую просьбу, смутилась.
  -- Да, верно. Вы ведь сможете их устроить?
  Ичиро подтвердил, явно спеша вернуться к прерванному разговору.
  Оставалось только уйти, чтобы не чувствовать себя лишним.
  Уже ворочаясь на циновке, Акайо думал -- если бы ты учил меня так, как учили тебя, я бы тоже смог вот так говорить с ней.
  Но если бы он не стал генералом, то не стал бы и ее рабом.
  
  ***
  
  -- Вставайте.
  Акайо вскочил мгновенно, не успев толком проснувшись. Удовлетворенно кивнул отец, сказал быстро:
  -- Вам нужно уходить. Пришел отряд, разыскивает группу путников. Начали с другого конца деревни, но времени мало.
  Собрались в несколько вздохов, отец вывел их через заднюю дверь, провел огородами. Указал рукой:
  -- Столица в той стороне. Если вас ищут, заходите с малых ворот или через Цветочный квартал, -- посмотрел на еще сонную Таари, сидящую в паланкине, перевел взгляд на сына. -- Ясной дороги.
  Приложил руку к груди, поклонился. Акайо сделал то же самое.
  Хотелось обнять его, хотя бы сейчас.
  Акайо не решился. Вдали уже слышались голоса кадетов, и он, отвернувшись, зашагал вместе со всеми в темноту.
  

  Глава 15

  Нежный розовый свет заливал небо неторопливо, как чай из опрокинутой чашки пропитывает ткань. Поднималась над полями дымка, терпко пахло землей и иногда, с порывами ветра -- городом.
  Привычно давила на плечо балка паланкина, Акайо размеренно шагал, не позволяя влажной почве затягивать подошвы сандалий. Бегство стало повседневностью, только прежде на пятки наступала смерть Рюу, а теперь общая, облаченная в знакомую синюю форму. Сбежать от усталости было сложней, она тянулась за ними удушливым облаком, но стала настолько привычной, что даже Юки научился забывать о ней.
  Таари поморщилась, протерла глаза. Огляделась, только сейчас по-настоящему просыпаясь. Молча оглянулась на Иолу, тот указал рукой чуть правей их неровного, проложенного напрямик пути:
  -- Цветочный квартал там. Нужно найти мост, иначе реку не пересечь.
  -- Пойдем вдоль берега, -- предложила Таари. Акайо возразил:
  -- Нельзя, с той стороны казармы. Лучше по границе между стеной и каналом, там есть тропа.
  Он хорошо помнил эту дорогу, ей убегали многие, и не всех успевали поймать.
  -- Чайный домик Симото, -- отрывисто, ловя дыхание, проговорил Тетсуи. -- Ее подруга.
  Таари помолчала, сомневаясь, затем кивнула:
  -- Хорошо. Давайте попробуем ее найти.
  
  ***
  
  Поднявшаяся вода подмыла берег, оставив узкий, пушащийся травой карниз вдоль стены. Акайо, передавший паланкин другим, первым ступил на тропу, пошел осторожно, зная -- остальные будут идти след в след, и он отвечает за то, чтобы никто не поскользнулся. Река по правую руку бурлила, коричневая после дождей, обещая подхватить и унести любого, кто окажется в ее объятиях.
  Мост начинался от малых городских ворот, которые сейчас открывали кадеты, уставшие после долгого ночного бдения. Акайо почувствовал их взгляды, когда шагнул на мост, сначала скользящие, невнимательные, потом цепкие. Понял -- хотя их не будут преследовать, но донесут, едва сменится караул. Совсем скоро.
  Будут ли их искать в Цветочном квартале? Да. Найдут ли?
  Нужно постараться, чтобы не нашли.
  Иола догнал его, прошел вперед так, чтобы паланкин с опущенными шторками поравнялся с Акайо.
  -- Мы в ловушке, -- тихо сказала Таари.
  Он кивнул, почти физически ощущая, как захлопывается крышка казавшейся безопасной клетки. Но все же сказал:
  -- Мы в любом случае были в ловушке. Сейчас у нас есть шанс сбежать.
  Из-под плетенки вынырнула рука, сжала его ладонь на мгновение.
  -- Хорошо. Тогда ищем дом Иноэ.
  На путников здесь смотрели без любопытства, равнодушно. Цветочный квартал ложился спать, из-под выбеленных лиц показывались простые женщины, юные ученицы выбегали подметать террасы. У одного из немногих работавших утром домиков девочка обмахивала кисточкой ширму, за которой пряталась та, что приглашала прохожих.
  Акайо помнил, как гейшам и веселым девушкам запретили показывать свои лица и тела, зазывая гостей. Тогда отряд кадетов часто ходил по кварталу, проверяя, что запрет выполняют, и здесь придумали тонкие бумажные ширмы, при правильном падении света рисовавшие прекрасный силуэт, волнующий куда сильней обычного вида девушки. Спор жизни и закона -- каждые три месяца запрет обрастал подробностями, а уже через пару дней девушки, формально соблюдая правила, находили все более изящные способы обходить их.
  Закон сдался первым.
  Сейчас, похоже, сдаться должны были путники. Они прошли квартал вдоль и поперек, обошли все улицы вдоль каналов и берега реки.
  -- Зря теряем время, -- первым решился сказать Джиро, -- дома Иноэ здесь нет. Или Симото жила не в столице, или чайный дом погиб без хозяйки.
  Таари промолчала. Акайо понимал -- она сейчас отчаянно думает, пытаясь найти выход из тупика. Но какой? Разве что броситься в воду, хоть прямо здесь, надеясь, что река вынесет их из западни. Вдруг тихонько вскрикнул Тетсуи, указал рукой.
  На доме, перед которым они остановились, было выведено "Симото".
  -- Добро пожаловать, -- мягко поздоровалась с ними невидимая за ширмой женщина. -- Меня зовут Симото Ран, и я утолю любые ваши горести.
  Совпадение, подумал Акайо. Само по себе слово "симото" переводилось как "иней" и вполне могло стать для кого-то фамилией. Тем более для чайного домика в Цветочном квартале, где подойдет любое красиво звучащее слово. Он наклонился к Таари, чтобы сказать это, но она взмахнула рукой, останавливая его. Сказала негромко:
  -- Мы знали Иноэ Симото.
  Тишина. Шорох ткани, тень пробежала по бумажной ширме, словно женщина за ней подалась вперед.
  -- Ее казнят сегодня, прежде чем я зажгу фонари по углам дома, -- глубокий голос резанул, словно острые камни на дне спокойной реки. -- Что вы знали о ней, путники?
  -- Мы спасли ее от стражи в Яманоко, -- начала Таари. Две женщины вели разговор, одна, скрытая стенами паланкина, рассказывала, вторая, невидимая за ширмой, слушала. Мужчины стояли вокруг, ожидая, как этот разговор решит их судьбу.
  -- Она допела все песни три дня назад и решила покинуть нас. Мы понимали, что она ищет смерти, но нам нужно было спасти одного из своих. Мы попрощались с ней.
  Ширма отодвинулась, на террасе в полный рост стояла женщина, назвавшаяся именем ушедшей подруги. Вскинула голову, дернула верхней губой, на миг обнажая зубы в оскале.
  -- Вы позволили ей уйти. Может, и вы заслуживаете свою судьбу, чужаки?
  Она возвышалась над ними, словно выносящий приговор судья, темные глаза сияли гневом. Она не белила лицо и волосы заплела в простую косу, но казалась красавицей -- как кажется прекрасным хищный зверь за миг до прыжка.
  -- Может быть, -- отозвалась Таари, так же откидывая плетенку и становясь на землю. -- Тебе выбирать, Симото Ран.
  Казалось, их взгляды превратились в стрелы, и в этом поединке выстоит лишь одна. Но Таари вдруг сказала:
  -- Ты говоришь, ее казнят вечером. У тебя есть план?
  Ран, поколебавшись, чуть заметно кивнула. Отступила в тень, делая знак идти за ней.
  Позади дома терраса превратилась в причал, нависающий над водой. Женщина замерла в углу, где путь на улицу преграждала удивительно аккуратная груда ящиков. Сказала:
  -- У меня есть план. Но зачем это вам, чужаки?
  -- Нас ищут, -- улыбнулась Таари. -- Симото ведь рассказывала тебе о другой стороне границы, правда? Значит, ты уже поняла, кто я. Иначе не звала бы нас чужаками.
  Та только фыркнула, явно зная, о чем идет речь. Акайо переглянулся с остальными. То, что не он один ничего не понимал, немного утешало.
  -- Я не смогу вас спрятать, -- отрезала Ран.
  -- Мы и не просим. Но вы помогали сбежать невестам и бродяжкам. Мы хотим сбежать так же, как это делали они.
  Теперь женщина рассмеялась, негромко, но выразительно. Взмахнула рукой, указывая на пенящуюся реку.
  -- Ее зовут Ши, -- сказала раздельно. -- Смерть. И сейчас она в полной силе. Думаете, это будет легко?
  Таари качнула головой.
  -- Конечно, не легко. Но ты ведь сама собиралась сбежать именно так, когда спасешь любимую? Вам с ней нечего терять. Нам тоже.
  Ран снова по-звериному наморщила нос, резко дернула подбородком в сторону домика.
  -- Входите. Вы поможете мне спасти ее. После этого я расскажу вам, как выжить в Ши.
  
  ***
  
  В чайном доме было тихо и пусто, Ран задвинула за ними дверь, кивком указала на циновки. Села сама, сложила руки на коленях. Тонкие белые пальцы чуть подрагивали на темной ткани кимоно.
  -- Ей отсекут голову. В центре города, перед судом. Дом моего клиента там, на углу, это он сказал мне о будущей казни и пригласил посмотреть. Он думает, я ненавижу ее. Все так думают, я постаралась. Я приду к нему. Когда ее приведут, я подожгу дом от фонаря. В поднявшейся панике я проскользну сквозь заслон и выведу ее.
  Акайо переглянулся с остальными, Иола чуть нахмурился, буркнул Джиро:
  -- Не выйдет. -- Пояснил в ответ на вопросительный взгляд: -- Солдаты не паникуют. Как только они увидят дым, сомкнут строй, чтобы никто не подобрался. А если она прыгнет с балки к тебе, обеих тут же убьют.
  -- Хорошо, -- сдержанно выдохнула она. -- Что предлагаешь ты?
  -- Мы никого не будем убивать, -- быстро поставила условие Таари.
  Вздохнула Тэкэра, кивнула, соглашаясь. Закатил глаза Джиро, и это было таким эндаалорским выражением неодобрения, что Акайо улыбнулся, не удержавшись. Ран смотрела недоуменно, но молчала, давая им время придумать план.
  -- Лучше не в последний момент, а по пути, -- подал голос Тетсуи. -- Там будут меньше следить, и меньше чужих глаз. Ее же из Тоджихара поведут, от казарм?
  -- Отвлечь охрану, наброситься, схватить Симото и бежать? -- неуверенно уточнил Юки.
  -- Нет, -- Тэкэра явно загорелась идеей спасения от казни. -- Отвлечь, оглушить, переодеться в их одежду, увести ее.
  -- На табличке будет место и способ казни, -- заметил Иола. -- Не получится. А на ней наверняка знак осужденной, его сложно будет спрятать.
  -- Мы можем достать чистую табличку? -- спросил Акайо.
  Ран, подумав мгновение, кивнула.
  -- Да. Думаю, я смогу, если уйду сейчас. Но я не успею вернуться.
  -- Мы можем встретиться в городе, -- предложила Таари. -- Там передашь нам табличку.
  -- Не "нам", -- отрезал Джиро. -- Всем идти глупо. Там будет семь человек охраны, все солдаты. Юки тоже, ты не похож на кадета.
  Тот смущенно кивнул, соглашаясь. За последние дни, когда они все время шли и почти не ели, он сильно похудел, но скорее движения, чем фигура, выдавали его.
  Акайо перевел взгляд на Ран, посмотрел, как она чуть щурится, не уверенная, что может доверять им. Вспомнил об еще одной проблеме плана, спросил:
  -- Как будем отвлекать охрану?
  И сам предложил, вспомнив цветные вспышки в небе:
  -- Фейерверк. Мы можем запустить фейерверк?
  Насмешливо фыркнула Ран:
  -- Конечно. Это же Цветочный квартал. -- Поймав непонимающие взгляды, удивленно подняла брови: -- Их делают и хранят у нас. Я достану два, это по дороге.
  Встретиться договорились на окраине, в половине пути от квартала гейш до казарм.
  -- Нам нужно войти в город, где нас уже ищут, -- заметил Кеншин. -- Как мы собираемся это сделать?
  В повисшей тишине -- они в самом деле не подумали об этом -- негромко засмеялась Ран.
  -- Вы чужаки. Значит, я могу предложить вам то, что здесь считается невозможным.
  Встала, отодвинула ширму, закрывающую полки высокого шкафа. Достала что-то, аккуратно завернутое в бумагу, встряхнула. Шелк кимоно скользнул мягкой волной, развернулся картиной с журавлями.
  Сдерживая смех, согласилась Таари:
  -- Идеально. Идут шесть мужчин, переодетых женщинами, и Тэкэра.
  Акайо судорожно сглотнул, замерев перед розовой тканью, как перед змеей. Рядом вскочил Джиро, его поймала за запястье Тэкэра.
  -- Хороший план.
  Все оглянулись на спокойно кивнувшего Иолу. Он чуть заметно улыбнулся, добавил, словно не замечая смятения товарищей:
  -- Парики у вас, госпожа Ран, тоже есть? И достаточно красок, чтобы сделать лица луны, и достаточно ветоши, чтобы мы взяли ее с собой. Нужно будет быстро стереть макияж, когда мы будем переодеваться в кадетов.
  Она вместо ответа сделала знак следовать за ней.
  Следующие несколько часов запомнились обрывочными картинами, смутными, как отражения на поверхности воды, и такими же яркими. Бадьи, в которых сидели они все, и цветочные лепестки неприятно липли к коже. Хищная улыбка Таари, которой доверили белить им лица. Тяжесть первого парика, из-за которой казалось, что стоит наклонить голову, и эта сложная конструкция свалится, смех Ран: "Нет, это даже ему не подойдет". Странное ощущение нанесенной на кожу маски, необходимость по команде Тэкэры моргать, не моргать, смотреть вверх или вниз.
  Он даже не заметил, когда исчезла, умчавшись весенним ураганом, хозяйка дома, занятый попыткой правильно надеть хотя бы основу кимоно. Тэкэра и Таари одевали их по очереди, выравнивали воротники, накручивали широкие пояса, но с нижним, более простым платьем, каждый пытался справится самостоятельно.
  Акайо старался не смотреть на других, ставших незнакомцами под белым гримом, не думать, как выглядит он сам, не гадать, кто сейчас стоит, разведя руки, между женщинами, облаченный в нечто пестрое, на чьей спине распускаются алые цветы. Когда настал его черед, едва не зажмурился, но Тэкэра, рисовавшая его лицо, строго запретила гримасничать.
  И только тогда, глядя на деловитую Таари, покорный ее рукам, признался себе -- это не потому что он считает переодевание унизительным или всерьез его боится. Он старался отвлечься от скользящего по коже шелка, от запахов, от слегка стягивающей кожу краски только потому, что они ему нравились. И потому, что он был здесь не один. Это была не сессия, а их общий план, и он просто старался привести свои чувства в соответствие этому. Не хотеть опуститься перед ней на колени. Не ревновать к остальным.
  Таари скользнула пальцами по толстому поясу, прошептала отстраненно:
  -- Очень красиво, -- тут же улыбнулась. Заметила, проведя ладонями по гладким отворотам на груди: -- Хотя тебе не идет. Наверное, лучше всего смотрелась бы военная форма.
  -- Мы вернемся в одежде кадетов, -- тихо ответил он.
  Таари только покачала головой.
  -- Вы вернетесь с преследователями на хвосте. Будут другие дела, более важные, чем желание полюбоваться тобой.
  Посмотрела в глаза. Зеленое море требовало оставаться на берегу, и Акайо, глубоко вдохнув, остался. Пообещал:
  -- Я вернусь.
  Таари дернула плечом:
  -- Конечно, ты вернешься, -- отвернулась к остальным. -- У нас есть время, поэтому теперь все будут учиться правильно держаться. Пока вы не гейши и даже не шлюхи, а бродячий цирк.
  
  ***
  
  Когда небо начало темнеть, они уже стояли недалеко от моста. Днем столица отгораживалась от соблазнов Цветочного квартала, позволяя покидать его лишь тем, кто был одет обычными горожанками. Вечером все менялось.
  -- Пора, -- шепнула Таари, слегка подталкивая его в спину.
  Акайо кивнул было, но замер на середине движения. Закончил уже иначе, так, как его только что учили.
  "Представь, что ты листок, танцующий на ветру. Очень легкий, очень плавный... Вот так".
  Он представлял себя пером в пальцах каллиграфа, и у него получалось.
  Он все еще старался не смотреть на других. Вернее, не всматриваться, не узнавать.
  Тот, кто стоял слева, вцепился в ладонь, словно ища поддержки, и тут же отстранился. Тот, кто был справа, сказал голосом Иолы:
  -- Идем.
  И они пошли.
  Их пропустили легко, как и многих других девушек, выскальзывающих из квартала в поисках клиентов. Акайо вел, узнавая улицы, каждый миг помня, что идти надо не так, как хотели ноги, пытавшиеся привычно печататьшаг кадета, а скользить.
  -- У меня съезжает грудь, -- еле слышно пожаловались сзади. Ветошь, которую они проложили между слоями одежды, у всех норовила или выскользнуть из запаха, или съехать куда-- то подмышки.
   -- Не видно, -- шепотом отозвался сбоку Наоки.
  Шикнул на всех Джиро, замыкавший строй. На него хотелось посмотреть сильнее всего -- Акайо до сих пор казалось, что за Джиро он отвечает больше, чем за других, и, что важнее, Акайо подозревал, что тому сложнее всего будет справиться с ролью.
  Однако остановки и переглядывания могли вызвать подозрения, поэтому Акайо просто шел привычным маршрутом. Ноги узнавали улицы, глаза норовили начать внимательно обшаривать темные переулки и встречных людей. Раз за разом он одергивал себя, и так погрузился в это, что едва заметил Ран, выскользнувшую из-за угла.
  -- Фейерверки, -- она протянула ему аккуратно упакованную коробку, похожую на традиционный подарок. -- Ее уже вывели из казарм.
  Акайо кивнул, передал коробку назад. Напомнил:
  -- Возвращайтесь домой.
  Она чуть прищурилась, резко отступила в темноту, не ответив.
  На миг подумалось: "Если план провалится, гейш я запомню такими, какой увидел Ран: напряженной, в сером платье, с переброшенной через плечо косой". Акайо выкинул мысль из головы. У них был план. Им нужно было действовать, чтобы он не провалился.
  Они вывернули из-за угла точно когда с другой стороны на узкую, вьющуюся между домами улицу вышли солдаты. Акайо пробежал по ним беглым взглядом, оценивая: впереди один с табличкой, двое с мечами, двое несут широкую балку осужденной, последние следят за спиной. Все, как они ожидали. На миг вскинул глаза на Симото, надеясь поймать ее взгляд, но женщина смотрела в алеющее небо, возвышаясь над своей охраной, словно дерево над травянистым морем. Заплутавший в переулках ветер играл с ее волосами, бросал в лицо -- Симото только встряхивала головой, выше поднимая подбородок, ничуть не пряча нарисованного на щеках знака зла.
  Акайо помнил, как сжимались другие, силясь устоять на брусе шириной всего в две ступни, нелепо сгибались, растопырив руки, или вовсе проделывали все дорогу на четвереньках, вцепившись в ненадежную опору. Тогда не думал об этом, а сейчас понимал -- для многих пытка унижением была болезненней, чем сама казнь. Ведь не всех ждала смерть, многие отделывались потерей руки, уха, или несколькими десятками плетей, часто претерпевая муку за городом, там, где никто не мог их видеть или слышать. Но всем приходилось пережить путь через город.
  Однако Симото держалась легко. Казалось, не ее несут на смерть, но она позволяет солдатам сопровождать ее.
  Поравнялись Акайо отступил, опустив голову, как договаривались. Считал мгновения, ожидая, пока пройдет замыкающая пара...
  Грохнуло, в небо взвились ракеты, вспыхнули разноцветьем. Кадет сбился с шага, задрал голову, Акайо увидел, как ошалело приоткрылся его рот, успел подумать -- совсем мальчишка. И ударил, стремительно и точно, как уже сто раз повторял в мыслях. С небо еще сыпались искры, рядом охнули, Акайо подскочил, перехватил чужую руку, вывернул за спину, заставляя выпустить меч. Кто-то в темно-синем кимоно по простому врезал врагу по уху. Сзади выругались, резко сказала Тэкэра:
  -- Оставь. Он не успеет истечь кровью от такой раны, а нам надо спешить.
  Все закончилось в пару мгновений. Удивленно склонила голову к плечу Симото, успевшая соскочить с балки прежде, чем ее уронили.
  -- Кто вы?
  Акайо, предоставив другим отвечать, поспешил к оброненной в пыль табличке, помог Иоле расправить подделку, в которую были завернуты фейерверки. Краем глаза следил, как кто-то маленький и хрупкий, похожий на юную ученицу гейши, но с брызгами крови на груди, взял Симото за руки.
  -- Мы не должны были вас отпускать.
  Она прижала ладони к его щекам, стирая краску, позволяя Тетсуи вынырнуть из-под нарисованного лица. Улыбнулась задумчиво.
  -- Я столько раз пыталась встретиться со своей судьбой, но кто-то всегда заступал ей дорогу. Уже второй раз -- вы.
  -- Не мы, -- отрезал Джиро, быстро раздевающий лежащего на земле кадета. -- Твоя Ран. Мы просто оказались подходящим инструментом. Тетсуи!
  Тот быстро кивнул, кинулся помогать. Место было удачным, ни одной двери не выходило в узкий переулок, и все же задерживаться они не могли. Нужно было успеть снять грим, переодеться, перевязать парики, превратив их из сложных причесок в военные узлы -- и все до того, как к ним заглянет случайный прохожий.
  Голых солдат оттащили к стене, накрыли кимоно и испачканными с гриме тряпками. Наоки все-таки стянул куском ткани порезанную ногу одного, последним занял свое место в строю. Табличку взял Тетсуи, балка паланкина досталась Акайо и Джиро.
  Отряд кадетов с осужденной покинули переулок.
  Уже совсем стемнело, люди торопились зажечь фонари на углах домов. Отпрянула с дороги пара юнцов в одеждах писарей, низко склонили головы. Акайо привычно скользнул взглядом дальше, приметил подростка, попятившегося в темноту переулка. Подумал -- или беглец, или воришка, а скорее и то, и другое.
  Раньше Акайо доложил бы о нем командиру по возвращении. Сейчас только мысленно пожелал удачи. Подумал -- а что могло заставить таких детей не убегать? Как вообще живут бедные дети в городе? Никогда раньше не интересовался, а ведь мог.
  Из уличного шума вырвалась протяжная вибрирующая нота, в ответ дрогнула балка на плече -- Симото переступила с ноги на ногу. Акайо заметил в неосвещенном углу высокой террасы фигуру с мандолиной, на миг встретился с ней взглядом. Вздрогнул, торопливо отвернувшись, и еще долго не мог справиться с пробегающим по спине ознобом. Глаза старой женщины обожгли ненавистью.
  Раньше он не замечал такие взгляды? Раньше он не забывал вежливо опускать голову при встрече со стариками.
  Гомон накатывал волнами, в них лентами плыла музыка, склоненные головы сливались в рябь, отдельные приметы оседали в памяти мутной взвесью, которую тут же смывали следующие опущенные глаза. Оружие, длинная катана и короткий вакидзаси, оттягивали пояс, Акайо шагал, одновременно в настоящем и в прошлом, люди часто казались смутно знакомыми. Оставалось радоваться, что никто не станет вглядываться в лица кадетов.
  Тетсуи шагал ровно, направляя их прямо к воротам. Табличка на высоком шесте сообщала всем, кто мог прочитать в плавающем свете фонарей -- осужденная приговорена к казни за стенами. У них есть право выйти из города.
  Стоящие стражей солдаты прочитали, или, возможно, просто не предположили, что отряд может направляться куда-то, кроме обычного места казни. Небольшой пустырь, яма рядом с которым всегда была наполовину полна праха, Акайо хорошо знал это место, как и путь к нему, и вес балки на плече. Единственная честь, к которой его никогда не допускали -- приведение казни в исполнение, и сейчас он был этому рад. Он убивал в схватках, но ему никогда не приходилось заносить меч над безоружным. Тогда верный солдат империи не дрогнул бы, даже не понял бы нынешнего Акайо, содрогавшегося при мысли, что мог вспоминать не только дорогу, но и вес оружия в своих руках, падающее лезвие.
  В отличии от Таари, милосердной безоговорочно, он все еще считал принцип равноценного наказания достаточно справедливым.
  Но закон Империи зачастую судил жестче проступка.
  Они скрылись за холмом, когда Симото легко спрыгнула на землю. Поклонилась:
  -- Благодарю. Что дальше?
  -- Вернемся в Цветочный квартал, -- ответил Акайо, опуская больше не нужную балку на землю. -- Ран сказала, через канал ведут опоры.
  Симото кивнула, отбросила назад длинные волосы. Посмотрела серьезно, словно собираясь что-то сказать, но ее перебила Тэкэра:
  -- Сначала остановимся у берега и сотрем у тебя с щек тушь! Хотя бы частично, чтобы выглядело просто грязью. У вас же сейчас людно и светло, даже если мы будем красться по окраинам.
  Симото только улыбнулась в ответ.
  Путь к каналу не занял много времени, в темноте за городом они быстро добрались до указанного Ран места. Нашли кривое деревце, растущее так низко, что мутная вода подмыла корни, обнажив их. Дни дерева были сочтены, однако счет этот был достаточно велик, чтобы выдерживать назначенную роль опорного столба.
  Веревка была закреплена на той стороне, и требовалось только поднять ее из воды. Тэкэра завязала хитрый узел на ветке так, чтобы веревка натянулась над каналом, словно перила, а после перехода ее можно было бы освободить одним рывком, снова спрятав в коричневой воде.
  -- Ши не любит людей, -- улыбнулась Симото, глядя почему-то не на канал и не на реку вдалеке, а на противоположный берег. Серое кимоно на груди покрылось пятнами туши, смытой с лица. -- Но мы всегда умели с ней договориться.
   Первой шагнула на едва угадывающуюся под водой опору. За ней последовал Тетсуи, Акайо, сняв сандалии и повесив их на шею, стал третьим.
  Воды, отделенные от бурного течения реки, оказались теплыми и быстрыми, настойчиво толкающими в ноги. Они высоко поднялись после дождей, и опоры, прежде выступавшие над поверхностью, скрылись, заставляя идти след в след друг за другом, доверяясь Симото, помнящей, куда нужно ступать.
  Шаг. Еще шаг. Что-то сказала Симото впереди, но шум воды заглушил ее голос. Тетсуи задержался на следующей опоре, и, чуть покачнувшись, прыгнул.
  Ветер рванул куртку, сорвал парик, заставив тот, мгновение поболтавшись на воде черной кляксой, кануть в глубину. Но Тетсуи удержался, вцепившись в веревку, шагнул дальше, словно ребенок, очарованный чуждой песнью.
  Акайо, оглянувшись, сказал в темноту:
  -- Одну опору смыло.
  Темнота откликнулась многоголосьем, передавая сообщение.
  Коричневая волна захлестнула ноги, Акайо крепче сжал пальцы на мокрой, поросшей водорослями веревке. Под босыми пятками скользило дерево, грозя сбросить в воду. Тогда Акайо разделил бы участь парика, уже, должно быть, проделавшего половину дороги к морю.
  Им в любом случае предстояло последовать тем же путем, сдавшись на милость реки. Но не сейчас. Сейчас были равные шаги и Таари впереди, ждущая их в чайном доме вместе с Юки.
  Последний прыжок, наконец под ногами оказались доски террасы-причала. Акайо оглянулся, протянул руку следующему за ним Кеншину, уже вдвоем они помогли Иоле и остальным. Когда Джиро последним прыгнул на причал, за веревку взялась Симото, потянула, дернула. На миг показалось, что это тайный знак, понятный дереву на том берегу -- оно отпустило веревку, позволив той снова погрузиться в воду.
  -- За мной, -- коротко велела Симото, неожиданно напомнив свою ученицу. Даже не обувшись, побежала вдоль причала, соскочила на привязанную у края лодку, с нее на соседнюю и на следующую террасу. Узкие палубы качались под ногами, грозя перевернуться, и они не спешили, перебираясь с одной на другую. Симото ждала в тени, из просвета между домами вырывался свет фонарей, музыка, голоса. Здесь песни мандолин были не редкими яркими лентами в общей серости, но главной темой, голосом Цветочного квартала. Таким же прекрасным, как и его лицо. Таким же фальшивым.
  Акайо внимательно посмотрел на Симото, та улыбнулась.
  -- Мы всегда играли то, что хотели услышать гости. Я стала играть то, о чем пело сердце.
  Отвернулась, торопясь продолжить путь. Они проскользнули за спинами увлеченной друг другом пары, перебрались через груду ящиков, промчались сквозь задние комнаты чьего-то дома. Почудилось, что кто-то шепнул вслед "Удачи, Водяная Ведьма". Послышался смех Симото.
  Она остановилась так внезапно, что Акайо едва не налетел на замершего рядом с ней Тетсуи.
  Ран стояла в дверях их дома, неподвижная, без улыбки, и в то же время казалось -- она бросилась в объятия подруги. Акайо видел только ее и спину Симото, стоял молча, чувствуя -- то, что сейчас происходит между ними, нельзя прерывать.
  -- Прости, -- Симото первой протянула руки, еще не двигаясь с места. -- Я не открывала глаза и думала, что вижу все. Прости, Ран, сестра моя, сердце мое. Долгие дожди лились с неба, и я поверила, что на всей земле есть только дождь. Прости меня. Я отвернулась от тебя первой, я поверила, что ты могла меня предать. Прости. Я говорила с ветром, когда нужно было говорить с тобой.
  -- Да, -- медленно кивнула Ран. -- А я не пыталась тебя найти. Прости меня за это.
  Они шагнули друг другу, сплели пальцы. Акайо отвернулся, заставляя себя не считать мгновения, что остались у них до того, как обнаружат пропажу осужденной и их начнут искать.
  Но не все считали воссоединение священным.
  -- Скоро полночь, -- напомнил Джиро. -- Назначенное время казни. Даже если кадеты еще не очнулись и никто их не нашел, нас все равно начнут искать.
  
  ***
  
  Подготовку успели закончить Юки и Таари -- разобрали паланкин, спрятали большую часть техники под причалом в плотном мешке. Если течение не сорвет его и вода не просочится внутрь, можно будет потом забрать ее неповрежденной... Но когда получится вернуться, и получится ли вообще, никто не знал.
  Таари раздала всем треугольники индивидуальных реаниматоров, таких же, какой спас Рюу. Их можно было носить на шее наподобие оберега предков, так что они не должны были вызвать подозрения даже при обыске.
  -- Главное не потеряйте, -- сказала Таари, закончив короткую инструкцию как пользоваться приборами.
  У них осталось устройство связи, но без остальной техники оно не могло долго работать, и Таари, отправив последнее сообщение в Эндаалор, отключила его. Посмотрела на Акайо, с которым ненадолго оказалась наедине, поежилась, отвернувшись. Тот коснулся ее руки, догадываясь -- если даже он беспокоился, ей тем более должно быть страшно. Она все же не была ни воином, ни жительницей Империи, чтобы не бояться прыгнуть в бурную реку. Ей было что терять.
  Ему теперь тоже.
  -- Готовы? -- Ран, переодетая в мужскую одежду, отодвинула дверь, не дав времени сказать, что он понимает. -- Пора бежать. Солдаты уже в квартале.
  Все собрались на причале, в тщательно укутанном тюке за спиной Симото угадывалась новая мандолина. Вдалеке звучали громкие голоса, заглушающие музыку и смех. На миг стало жаль, что из-за них Цветочный квартал умолкнет куда раньше рассвета, но Акайо знал -- завтра будет новая ночь, и все забудут, чем кончилась прошлая.
  Ран вскрыла ящик, единственный полный рядом с грудой пустых. Сунула в руки стоявшего рядом Тетсуи странный пояс из кусков дерева, велела надеть. Симото помогла, потом завязала такой же на себе. Сказала, улыбнувшись:
  -- С ними проще выжить в Ши.
  Нахмурилась и отвернулась Ран, но подруга положила руку ей на плечо. Напомнила:
  -- Я жива. Ты все правильно сделала.
  Нужно было прыгать, но все медлили, глядя в темную глубину, слушая приближающиеся приказы и стук солдатских сандалий по доскам террас. Тряхнула головой Тэкэра, на шаг отступила от края, раскинула руки в узких рукавах простого платья.
  -- Ну, с предками, звездами, и всеми, кто пожелает помочь!
  Ши взорвалась брызгами, словно фейерверк, Тэкэра, на миг скрывшаяся под водой, вынырнула -- уже в десяти шагах от причала. Они попрыгали следом, Акайо увидел взметнувшиеся волосы Таари, зажал нос уже в полете, вонзился в воду стрелой.
  Теплая река схватила его тысячей рук, потащила, крутя. Пояс стремился вверх, и Акайо выскочил на поверхность, словно сухая тыква. Огляделся, пытаясь что-то различить в темноте.
  Огни Цветочного квартала стремительно унеслись назад, скрывшись за поворотом. Ран сказала держаться правого берега, а когда покажется старое, склонившееся над водой дерево, со всех сил грести к нему.
  Акайо пока не торопился, зная -- до ориентира далеко, пешком почти день, река может быть хоть в десять раз быстрей, все равно время есть. Считал по головам: Иола, быстро гребущий к берегу, Наоки рядом. Держались вместе, наверное, взявшись за руки, Симото и Ран. Вода уносила их, легких, быстрей, чем остальных, старательно гребла назад Тэкэра. Поравнялась с Кеншином и Джиро, выкрикнула:
  -- Собирайтесь вместе!
  К ним плыла Таари, красиво рассекая темноту, светлые рукава казались серебристыми рыбками, выпрыгивающими из воды. Юки болтался пробкой, судорожно подгребая воду под себя, Тетсуи был рядом, тихо рассказывая другу, как правильно. Акайо поплыл к ним.
  Река толкала в спину, ближе к берегам она была спокойней, но опасней -- низко свисали ветки деревьев, крупные камни скрывались в глубине, обещая неприятную встречу. На середине же Акайо чувствовал себя щепкой, утлой лодчонкой, которую несет слишком быстро, чтобы успеть хоть что-то заметить или изменить.
  -- Я понял, -- воскликнул Юки, наконец правильно проведя руками и тут же оказавшись в трех шагах от учителей.
  Что-то закричали впереди, их цепочка растянулась, и голоса, разносясь далеко, теряли узнаваемость.
  -- К берегу, -- приказал Акайо. Сам замешкался, следя, чтобы успели другие, темная громада нужного дерева надвигалась слишком быстро. На фоне звезд вырисовывались силуэту тех, кто уже доплыл и выбрался на берег. В колено больно ударил камень, но до мелководья было еще далеко. Юки судорожно рванулся вперед, ушел под воду, вынырнул, отплевываясь. Спасительный пояс всплыл намного дальше. Акайо дернул свой, сорвал, накинул Юки на шею. Схватил за одежду, поплыл, с силой загребая одной рукой. Рядом неожиданно оказался Джиро, помог, наконец получилось схватиться за привязанную к корню веревку, первую из многих. Акайо оглянулся, желая убедиться, что Тетсуи рядом...
  Но тот был едва на середине пути из стремнины, волны накрывали его с головой, слишком уставшего, чтобы бороться с Ши.
  Акайо не успел подумать, просто прыгнул обратно на глубину, торопясь догнать и выгрести обратно. Уже схватив Тетсуи, понял -- их унесло слишком далеко. Течение было сильней его, река сужалась, закованная в отвесные каменные берега. Крикнул:
  -- Мы выберемся дальше!
  Ветер донес яростное проклятие Таари.
  
  ***
  
  Когда берега сомкнулись над головой, закрыв небо, а река все тащила их дальше, не давая надежды выбраться на землю, Акайо почти поверил, что умрет, и отстраненно удивился жгучей даже не злости, а обиде, которую вызвала это мысль. Он болтался в воде, придерживал Тетсуи, который нахлебался воды и едва ли понимал, что происходит, и ничего не мог сделать. Только держаться на поверхности и быть готовым воспользоваться любым шансом. Несколько раз он пытался подплыть ближе к невидимым в темноте берегам, но те щетинились острыми скалами, уцепиться за которых он не смог бы даже один, а не только с Тетсуи.
  Когда впереди показался странный голубой свет, Акайо сначала решил, что не заметил, как захлебнулся или расшибся о камни. Едва не заплакал от острого чувства несправедливости -- он так много не успел! Но из-за поворота показалась лампа, само всплыло эндаалорское слово "пластик", а следом Акайо сильно ударило о решетку, в которую с грохотом уходила вода.
  Рассудок отказывался осмыслять происходящее, двери мысленной библиотеки неожиданно оказались заперты, и Акайо, не пытаясь думать о том, что делает, нашел скобы в стене, выбрался по ним на гладкую поверхность пола, вытащил Тетсуи. Встряхнул его, поднял за ноги, помогая избавиться от проглоченной воды. Убедившись, что тот жив, сел на пол.
  Дом предков. Он и узнал-то о них недавно, а теперь оказался внутри. В том, что изменило Иолу. В том, куда безбоязненно спускалась Аой.
  В том, что слишком сильно походило на дома Эндаалора.
  

  Глава 16

  -- Акайо!
  Он вскочил, подбежал к краю пола. Внизу, схватившись за первую скобу, яростно ругалась Таари.
  -- Идиот! Оба!
  За ней вынырнул Джиро, схватился за решетку, к которой его прижало потоком. Поднял голову, посмотрел так, что понятно было -- хоть он и молчит, но совершенно согласен с Таари. Взгляд скользнул вдоль реки, Акайо понял -- здесь все. Иола и Наоки, Тэкэра и Кеншин, даже Юки, цепляясь одной рукой за деревянный пояс на шее, греб, стараясь не отставать. Сказал вслух, одновременно благодарный, виноватый и совершенно растерянный:
  -- Слава предкам, Симото и Ран остались на безопасном берегу.
  Таари, уже поднявшаяся по лестнице, отвесила ему тяжелую пощечину, тут же обняла изо всех сил. Выдохнула в ухо:
  -- Живой, слава звездам, -- Потерлась подбородком, качая головой, фыркнула: -- Думал, я оставлю тебя реке? Тогда ты дважды дурак, Акайо.
  Он только улыбнулся, осторожно обнимая ее в ответ. Наверное, в самом деле глупо было рассчитывать, что она не бросится в воду следом за ним. Но почему это сделали остальные?
  Кажется, Таари этот вопрос тоже интересовал. Во всяком случае она, вывернувшись из объятий, обернулась к ним, но спросить ничего не успела.
  -- Где мы? --растерянно спросил очнувшийся Тетсуи, спасая всех от неловкого разговора.
  -- В доме предков, -- откликнулся поднявшийся к ним Иола. Присел возле Тетсуи, положил руку на плечо, сказал серьезно: -- Я рад, что ты жив.
  Тэкэра оглядывалась по сторонам, хмурясь. Спросила:
  -- Кто-нибудь кроме Иолы, который говорил, что ничего толком не помнит, раньше спускался в эти дома? Они все выглядят так, словно сюда кусок Эндаалора сбежал и одичал?
  Они переглянулись, покачали головами одновременно. Вздрогнули, услышав тихий смех, оглянулись. Таари стояла, подняв голову к белой лампе, и выглядела не удивленной, но радостной и растерянной одновременно -- как человек, которому подарили то, о чем он не смел даже мечтать.
  -- Таари? -- тихо позвал Акайо, проникаясь странной торжественностью момента.
  Она кивнула своим мыслям, перевела на него светящийся взгляд. Улыбнулась, но уже не так широко, словно опасаясь спугнуть удачу. Начала объяснять не торопясь, подбирая слова.
  -- У вас была развитая цивилизация, родственная нам. Это очевидно с тех пор, как я увидела оберег Аой... Нет, даже раньше. Когда мальчик на лодке пожал плечами. У вас этого жеста нет, ведь так? А для него это было естественным движением. Поселение очень старое, цепочка семьи не прерывалась и почему-то движение сохранилось, даже когда отмерло везде.
  Акайо смотрел на нее внимательно, внутри него танцевали свитки, разворачиваясь, смешиваясь, складываясь в теории. Слишком странные теории.
  Таари, помолчав, перешла на эндаалорский:
  -- На кайнском мне не хватит словаря. Самая простая теория заключается в том, что вы, как и мы, выжившие потомки своей цивилизации. Это объясняет высокий радиационный фон и в целом состояние большей части планеты, но не объясняет, почему вы биологически идентичны нам. Жаль, НИИ МЭ этим фактически не занимается.
  -- А не самая простая теория? -- подтолкнула ее Тэкэра. Таари отмахнулась, требуя не торопиться, продолжила еще осторожней:
  -- Мы знаем, что на Праземле до всепланетной империи, даже до эпохи войн, у разных стран были программы космической экспансии. Добровольцев отправляли в вечном сне к перспективным звездам, если корабль обнаруживал, что планета пригодна для жизни, он будил людей, если нет -- летел дальше, пока не кончался запас прочности. Одна из многих никем не доказанных и даже фактически невысказанных теорий заключается в том, что вы -- потомки таких колонистов, со временем деградировавшие от космической цивилизации до нынешнего уровня развития. Это объяснило бы очень многое.
  -- Почему невысказанная? -- спросил Иола.
  -- Потому что это невозможно, -- Таари поджала губы, словно этот вопрос давно мучил ее, и ей хотелось с жаром доказать все неувязки... Не им. -- По нашим сведениям, ковчеги проделали путь длиной в поколения. Корабли, построенные на пять сотен лет раньше, просто не могли долететь до этой планеты! По крайней мере, если считать, что она действительно находится на краю Галактики, очень далеко от Праземли.
  -- Есть более простая теория, -- выдохнул Акайо. Таари кивнула.
  -- Да. Есть более простая теория, которую я считаю верной. Но она обесценивает все путешествие наших предков, все их подвиги. Поэтому никто ее не высказывает, поэтому я не смогла защитить диссертацию, подводящую к ней. И прямых доказательств у меня все еще нет. Это место говорит только о том, что развитая цивилизация была, но даже не гарантирует, что вы ее прямые потомки.
  -- Нам нужно выбраться отсюда, -- невпопад сказал Кеншин. Он обнимал себя за плечи, явно чувствуя себя не в своей тарелке.
  -- Да, -- мягко улыбнулась ему Таари. -- А это значит, что мы в любом случае многое увидим.
  Сразу отправиться в путь не получилось -- под землей было холодней, чем наверху, идти в мокром означало рисковать заболеть. Они сидели в минимуме, который позволяли приличия, развесив остальное на перилах реки, перебирали взятый с собой небольшой запас продуктов. Рис разбух и нуждался или в сушке, или в приготовлении, но по крайней мере не рассыпался ровным слоем по дну Ши. С техникой дела обстояли хуже.
  -- Связи нет, -- сидящая на полу Таари вытянула руку с передатчиком к истоку реки, но это ничего не изменило. -- Или мы слишком глубоко, или антенна все-таки утонула. Что бы мы здесь ни нашли, об этом никто не узнает. По крайней мере, пока не поднимемся на поверхность.
  Однако вместо того, чтобы встать и велеть искать выход, расслабленно вытянула ноги. Сказала:
  -- Уже поздняя ночь, в любом случае пора устраивать привал и рассказывать о себе. Джиро, ты же остался последним?
  Тот опустил голову, позволяя принять это движение за кивок. Нахмурился, изучая свои сцепленные руки, замер под направленными на него взглядами, с каждым мигом каменея все сильней.
  Вспомнилось наказание в армии, когда виновного ставили перед строем, во всеуслышанье объявляя его вину. Это редко длилось долго, но даже нескольких тягучих минут в тишине хватало, чтобы некоторые после этого предпочитали смыть позор кровью. Акайо встал, отвлекая внимание на себя, проверил одежду, конечно, еще мокрую. Напряжение ослабло, вскочила Тэкэра:
  -- Давайте лучше разомнемся! Холодно же, а разговоры не...
  -- Спасибо, -- перебил ее наигранную веселость Джиро. -- Но мне не сложно рассказать, кем я был. Я просто вспоминал.
  Это было явной ложью, но никто не стал обличать его. Сели обратно, стараясь не уставиться в ожидании на снова замолчавшего рассказчика. Наконец, тот начал:
  -- Я не называл своей фамилии в Эндаалоре. Не назвал бы и имени, но меня выдал товарищ, с которой мы лежали на соседних койках, -- помолчал, решаясь. Вскинул голову, как перед поединком. -- Меня зовут Имамото Джиро. Род, в котором я родился, не был ни богат, ни велик, но всегда был горд и связан с армией Ясного Императора. Я был вторым сыном, меня с детства готовили к жизни солдата. Я гордился своими успехами, и это было единственной моей слабостью.
  Дернул плечом, отвернулся. Такая боль сквозила в нем, что хотелось взять за руку, спросить, объяснить -- он ни в чем не виноват.
  Первой успела Тэкэра, но Джиро только отодвинулся от нее. Продолжил:
  -- Я был старшиной, когда нас всех перевели под новое командование. Я увидел самого молодого генерала империи, услышал его речь и решил, что буду стремиться стать таким, как он, -- усмехнулся через силу. -- Наверное, тогда многие так решили.
  Акайо отвел взгляд, смущенный. Он помнил, как вручили ему знаки отличия и генерал Сато предложил сказать пару слов стоящей на плацу армии, переданной в его распоряжение. Сама речь забылась, но тенью чувств воскресали в памяти радость заслуженной награды, восхищение солдатами, что смотрели на него, предвкушение будущих побед. И как отражалось все это в глазах тех, кто стоял в первых рядах.
  -- Ты сделал меня капитаном, -- уже прямо обратился Джиро. -- Ты поверил в меня и всегда давал задачи, немного превосходящие то, на что, как мне казалось, я был способен. Я...
  Запнулся, замолчал, снова глядя на свои руки. Закончил быстро:
  -- Я был пленен во время осады. Очнулся в больнице. Учиться отказался. Остальное вы знаете.
  Задумчиво кивнула Таари, спросила:
  -- Где-то есть твои родичи. Нам нужно их опасаться? Или у тебя остались незаконченные дела?
  -- Нет.
  Разговор умер смертью тяжелобольного, оставив облегчение и смутное чувство вины -- одновременно за то, что не нашел спасения, и за то, что не посмел облегчить чужие муки последним ударом.
  -- Поговори с ним, -- шепнула Тэкэра, когда они ложились спать, впервые со времен лаборатории настолько близко друг к другу, стараясь сохранить тепло.
  Акайо обреченно кивнул. Она была права, как раньше была права Таари, говорившая то же самое. Но он до сих пор не знал, как начать разговор и не понимал, куда тот может завести. Он все еще не был готов к неизвестности.
  Это неожиданно показалось трусостью и разозлило, подстегнуло. Акайо приподнялся на локте, нашел в голубом свете спину Джиро, съежившегося на полу чуть в стороне от общего ряда.
  Замер.
  Что бы он сейчас ни сказал, это услышат все. Ответит ли в таком случае Джиро? Или начнет стыдиться своих чувств так же, как когда Тэкэра предложила не рассказывать о себе?
  Ответ был очевиден и Акайо лег обратно. Справа в поисках тепла прижался Тетсуи, слева обняла Таари. Акайо накрыл ее ладонь своей, повернулся, вдохнул запах волос -- речная вода и въевшийся дым костров. Раньше она пахла цветами и кожей, но все равно всегда в основе было что-то еще, то, что превращало ее в море, а его -- в неумелого пловца.
  Подумалось вдруг -- он никогда чувствовал одиночества, не только из-за любви, но и потому что был частью целого -- ее гарема, экспедиции.
  А Джиро? Был ли он частью целого?
  
  ***
  
  Утром они нашли единственную дорогу, ведущую от реки: круглый коридор чуть выше роста Акайо начинался под странным причалом, на котором они спали. По дну струился едва заметный ручей, такой мелкий, что даже высоты сандалий хватало, чтобы не замочить ног, наверху висели бледные светильники в частых клетках. От одного до другого было почти двадцать шагов, на середине промежутка темнота сгущалась так, что тяжело было различить, куда ступаешь.
  Голоса гулко отдавались от стен, и разговоры, начатые утром, постепенно угасли, задавленные темнотой. Акайо шел первым, вглядываясь вперед до рези в глазах. Он точно знал, что коридор ни разу не разветвлялся, но никто не мог предсказать, сколько придется идти и куда они попадут в итоге.
  -- Смотри!
  Тэкера вытянула руку над его плечом, Акайо прищурился. Возле следующей лампы что-то виднелось на стене, и он невольно ускорил шаг, придерживая самого себя, чтобы не побежать. Остановил торопящуюся вперед Таари.
  -- Лучше быть осторожными.
  Она фыркнула, но осталась за спиной. Когда подошли, спросила сердито:
  -- Ну? Лестница не кусается?
  Акайо как раз чуть налег на нижнюю скобу и та отломилась с оглушительным треском.
  -- Кусается, -- сказал, когда эхо, отразившееся от стен, улеглось. -- Иола, дай веревку. Джиро, можно твой меч?
  Тот отцепил от пояса младшую сестру катаны, передал вместе с ножнами. Акайо обнажил собственное оружие, поднял руку, провел острием по стене уходящего вверх колодца. Нащупав не то невидимый шов между камнями, не то простую трещину старости, вогнал в нее лезвие. Подтянулся на рукояти, нашел следующую трещину.
  Он поднимался медленно, постоянно удерживая свой вес то на одной, то на другой руке. Сначала это было несложно, но света становилось все меньше, а потом Акайо, рывком подтянувшись, ударился головой о крышку. Сжал пальцы на рукояти меча, повис на ней, ожидая, пока погаснут вспыхнувшие перед глазами искры.
  -- Акайо? -- беспокойно донеслось снизу.
  -- Все в порядке, -- отозвался он. Нащупал ступеньку, попробовал осторожно опереться на нее. Та угрожающе заскрипела, накренилась, однако удержала. Поддалась крышка над головой, в колодец хлынул поток такого яркого света, что Акайо, привыкший к темноте, зажмурился, ослепленный. На миг обрадовался -- выбрались! Но воздух был слишком затхлый, и, сумев открыть глаза, Акайо увидел над собой потолок, такой же серый, как тоннель, по которому они шли. Выбрался наверх, замер на миг, оглядываясь...
  Отвернулся. Решил -- подумаю об этом позже. Привязал конец веревки к основанию люка, крикнул вниз:
  -- Можно подниматься!
  Сел на край, глядя в темноту, и все равно в поле зрения попадал серый прах, устилавший пол. Рядом с крышкой лежали два золотых кольца, и слишком живо представлялись переплетенные руки тех, кто носил эти кольца. От кого давно не осталось даже костей.
  Акайо ждал, что первой поднимется Таари, и оказался прав. Протянул ей руку, помог выбраться из колодца. Думал, нужно будет поддержать, когда она увидит зал, но она, оглядевшись, только нахмурилась.
  -- Я примерно этого и ожидала, -- передернула плечами. Заметила: -- Могло быть хуже, если бы от них остались мумифицированные тела или скелеты.
  Акайо кивнул в ответ.
  Зал был длинным и светлым, один конец упирался в лестницу, по сторонам пол обрывался, резко становясь намного ниже. Несколько скамеек посередине, несколько серых колонн. И прах, смешанный с тем, что не истлело -- украшениями, пуговицами. Акайо наклонился, поднял узкий прямоугольник, похожий на передатчик Таари. Следом потянулись нити наушников. Большой палец удобно лег на круглую кнопку, надавил.
  В глухой тишине едва слышная музыка показалась оглушающей.
  Таари протянула руку, Акайо передал ей плеер -- вспомнил все-таки слово.
  Они были когда-то такими же, как Эндаалор. Это уже была не теория, не вероятность ученого размышления, а зримый, ощутимый, грохочущий в маленьких наушниках факт. Акайо помог подняться Джиро и пошел вдоль зала, стараясь наступать туда, где не было праха. Оставшиеся вещи позволяли угадывать возраст умерших, кое-где встречались странные банки. Акайо подобрал одну, нашел на крышке круглый "ключ". Нииша учила их открывать такие.
  В нос ударил вкусный мясной запах, совершенно не сочетающийся с обстановкой. Акайо поставил банку обратно, огляделся.
  -- Они пытались здесь спастись, но это не помогло. Что-то убило их очень быстро, почти сразу, когда они пришли.
  Подумал -- прежде я не сделал бы вывод так быстро, и не стал бы озвучивать его. Раньше приходилось прилагать усилия, чтобы понять происходящее, осознанно складывать все мелкие детали в картинку. Теперь он мог достроить до целого даже самую странную ситуацию, которую прежде не решился бы вообразить. С одной стороны, раньше он всегда мог быть уверен, что увидел истину, с другой... С другой, сейчас было легче: накопленный опыт позволял понимать и принимать происходящее без усилий.
  То, что он узнавал, могло удивлять, поражать, быть почти невообразимым, но это больше не причиняло боли. Внутренний слом, который преследовал его с начала жизни в Эндаалоре, наконец исчез.
  -- Я не знаю, что здесь было, -- призналась Таари, подходя к нему. -- Ни как использовали это место изначально, ни почему здесь надеялись спастись, ни почему это не помогло. У нас мало записей о катастрофе -- если мы считаем, что видим ее следы.
  -- Тут рельсы, -- сказал Иола, стоящий у края пола. -- В книгах я много раз читал о поездах, возможно, это их станция?
  -- Метрополитен, -- добавил Наоки, -- помнишь? Как в книге про девушку, которая открывала любые двери.
  Акайо слушал объяснения с интересом -- эту книгу он пропустил, наверное, она была среди тех, что купил Иола на празднике Высадки. Сам подошел взглянуть на рельсы, похожие на колеи лежней, что делали возле штолен, только не деревянные, а стальные. Сказал:
  -- Тогда где-то будет поезд?
  -- Тогда где-то будет выход, -- чуть резче, чем можно было ожидать, заметила Тэкэра. -- Сначала мы найдем его, а потом все желающие вернутся и будут бродить тут хоть до пришествия предков!
  -- Кажется, уже не получился, -- тихо сказал Тетсуи. Замолчал, не договорив, и никто не решился закончить фразу. Разве что мысленно.
  Если Таари права, если основатели Эндаалора взлетели с этой же планеты и вернулись на нее, если Империя -- потомки тех, кто чудом выжил после катастрофы, ждать возвращения предков бессмысленно. Они уже вернулись и даже привезли с собой Золотой век. Только не для Империи, которая стала с ними воевать, а для самих себя.
  Они направились к лестнице, поднялись по ней вместе, а Акайо все еще думал -- как так вышло? Если они были такими же, как эндаалорцы, если то, чему учили их в больнице, было их собственной историей, почему Империя потеряла изобретения прошлого? Если прямо под землей лежит куда более развитое прошлое, почему они ничего о нем не знают?
  Наверное, они никогда не найдут ответа.
  На середине пути лестница оборвалась, засыпанная обвалом, пришлось возвращаться. Все шли в молчании, погруженные в свои мысли, но те явно текли в одну сторону. Во всяком случае, они вместе спустились на рельсы, помогая друг другу. Углубились в темный тоннель, когда света стало совсем мало, положили друг другу руки на плечи. Акайо, в этот раз не первый, соразмерял шаг, чтобы не наступить на пятки идущему впереди Кеншину. Эта темнота словно была паузой в спектакле, временем небытия, позволяющим обдумать, осмыслить происходящее.
  Акайо шел, улыбаясь. Ему не нужно было это время. Он хотел увидеть следующее чудо и мог его представить, он тоже стремился наверх, но взамен ясной цели выживания пришла другая.
  Таари говорила, Эндаалор не может изменить Кайн. Акайо думал, что он один не сможет тоже, просто не хватит времени и сил. Теперь он знал, что делать. На самом деле, уже не первый день знал.
  -- Поезд, -- сказала Тэкэра. -- Он здесь, в темноте. Я найду, с какой стороны можно обойти.
  Они ждали, прислушиваясь к шагам, звону металла, постукиванию. Потом вместе втянулись в найденную сбоку щель, как змея в нору, залезли в высокие двери.
  -- На ощупь мы все равно ничего не поймем, -- сердито заметила Таари. Но бросить исследование не предложила.
  Здесь тоже был прах и мелкие вещи, засыпанные им. Под пальцами скользила обивка длинных сидений, похожая на кожу, железные стены, гладкие стекла. У дверей Акайо нашел выступающий прямоугольник и долго ощупывал его, прежде чем решил, что это что-то вроде планшета, которым Таари пользовалась в Эндаалоре. Сбоку вдавилась в рамку круглая кнопка, экран посветлел, вспыхнул голубым.
  Рисунок и слова не узнавались, в углу замигал крохотный значок пустой бутылки. Подбежала Таари, провела пальцем по тексту наверху. Он напоминал имперские символы, но только отдаленно, прочитать их Акайо не мог.
  -- Нужно сфотографировать, пока заряд не сел, -- Таари спешно вытащила из рюкзака маленький аппарат, щелкнула дважды. Акайо увидел ее улыбку, странную, словно к огромному счастью примешивалась такая же огромная... Боль? Обреченность? Он не смог понять сразу, а потом экран мигнул и погас, снова оставив их во тьме.
  -- Идемте дальше, -- через мгновение предложила Таари. -- Здесь мы ничего не сможем сделать, а на следующей станции будет еще одна лестница. Может, не все они завалены.
  
  ***
  
  Станция была во многом похожа на прошлую, здесь были те же следы пытавшихся спастись людей и так же разрушен путь наверх, но зато нашелся путь вниз. Лестница посреди зала привела сначала в длинный, заворачивающийся дугой коридор, а потом на еще одну станцию. На этот раз отличающуюся.
  -- Это... Дверь? -- растерянно спросил Юки, трогая то, что скорее напоминало часть стены, отодвинутую на крохотных колесах. Там, где она прошла, прах был сдвинут, собравшись в целую гору.
  -- Это дверь, -- подтвердила Таари, шагая через порог. -- Гораздо интересней, куда она ведет.
  Сначала она вела в такой же длинный коридор, глухой и серый. С другой его стороны тоже была дверь толщиной в шаг, приоткрытая едва-едва, словно с той стороны боялись, не ворвется ли что-нибудь в слишком широкую щель.
  "Словно они держали оборону так долго, что уже не могли поверить в безопасность," -- подумал Акайо, пытаясь отодвинуть эту тяжесть еще хоть немного. Та сначала поддалась с трудом, а потом вдруг заскрипела и покатилась сама, звучно грохнув о стену.
  -- Осторожней, пожалуйста, -- недовольно заметила Таари, даже не обернувшись. Она протиснулась в щель сразу, и теперь смахивала пыль с машины, очень похожей на эндаалорский компьютер. Акайо пошел вдоль стены, вместе с остальными изучая странное место. Праха здесь не было, воздух казался приятней, словно они уже вышли из-под земли. Кеншин скрылся за одной из множества белых дверей, позвал вскоре:
  -- Посмотрите, тут целый лес!
  В очень темной и влажной комнате в самом деле оказался кусочек леса, но шумели в нем не листья, а узкие трубы, тянущиеся под потолком в разные стороны из этого зала. Акайо проследил одну из них, нашел конец в другой комнате, поставил под него ладонь. Кивнул, убеждаясь -- маленький лес дышал для всего этого места.
  -- Бункер, -- уверенно сказал Наоки. -- Здесь прятались от катастрофы. И спрятались, раз потом открыли дверь.
  -- Но не все, -- добавил Юки печально.
  -- Все бы не поместились, -- отрезала Тэкэра. -- Им бы не хватило ни еды, ни воды, ни даже воздуха. Хорошо, что они успели вовремя запереться.
  Это было логично, но все же Акайо невольно поморщился от практичности подхода. Кто выбирал, кто должен выжить, а кто -- умереть? И, кто бы это ни был, судя по тому, какую страну создали выжившие, он ошибся.
  -- Последняя проба чистая. Нацуи гений, ее технология правда сработала! Скоро мы снова сможем выйти наверх. Не думал, что это случится при моей жизни, и все-таки нам всем повезло. Мы не умрем под землей.
  Громкий голос говорил на эндаалорском -- почти на эндаалорском, искаженном, глотающим половину звуков, делая их похожими на язык Империи. Акайо, замерший, пока звучали слова, оглянулся, ища источник. Конечно, это был компьютер, за которым сидела Таари. Она подняла голову, предупредила:
  -- Я включаю продолжение.
  Щелкнула чем-то.
  -- ...Мы не умрем. Но что ждет нас наверху? Мы восстановим Токио и будем жить, как раньше? Тогда пройдет сто лет, и снова кто-нибудь решит поиграть с тем, что не способен понять. У нас будет новая катастрофа, я предвижу это!
  Голос стал тише, мужской, но высокий, он словно говорил сам с собой. Сейчас он молчал, хотя слышались шорохи. Акайо посмотрел вопросительно, Таари пожала плечами. Собиралась сказать что-то, но голос из прошлого заговорил снова.
  -- Мы должны придумать, как избежать ее. Решить сейчас, договориться и действовать. Я не хочу, чтобы моим детям пришлось выбирать так, как пришлось мне. Я хочу, чтобы они выжили.
  -- Аудиодневник, -- сказала Таари, когда голос замолчал. У нее горели глаза. -- Тут много записей, но большинство не запускается. Чудо, что машина вообще работает спустя столько лет, посыпалось только хранилище данных, даже не целиком!
  -- Запрет на новое, -- дрожащим голосом сказал Тетсуи. -- Он это имел в виду? Законы Империи.
  Сжал кулаки. Тэкэра и Джиро одновременно положили руки ему на плечи.
  -- Они хотели спасти нас от своих ошибок, -- заметил Иола.
  -- И создали новые, не лучше старых, -- фыркнул Кеншин, накрыв ладонью шрам на своей щеке.
  -- Стоп, -- Таари резко встала, прерывая их. -- Может быть, все так и они придумали вашу Ясную Империю. А может быть, нет! У нас нет доказательств. Пока нет. Давайте искать дальше.
  
  ***
  
  Они обыскали бункер вдоль и поперек, открыли все, что можно было открыть, включили все, что можно было включить, послушали и прочитали все, что можно было послушать и прочитать. Прямых доказательств так и не нашли, но во всех крепла уверенность -- те, кто спрятались здесь, специально создали Империю. Технологии погубили их жизнь, и они решили создать новый мир без них, ограничить все возможности для изобретений. Иола показал плакат с человеком с катаной, сказал коротко:
  -- Вдохновились.
  Казалось, даже он, самый спокойный, еле сдерживал ярость от того, что сделали их предки, желая своим потомкам лучшего. Из страха, мечтая о выживании, они забыли, что это не всегда равно жизни.
  Никто не знал, сколько прошло времени, но когда они рассмотрели последние находки, в сон клонило всех. Собрались в большой комнате с множеством непривычно высоких кроватей, сварили рис, разделили его между собой. Съели жадно, только сейчас почувствовав голод, но молча. Они уже обменялись всеми возможными впечатлениями, а теперь просто пытались осознать, переварить узнанное.
  Сказала вдруг Таари:
  -- Вот и следующая ночевка, а вы уже все рассказали. Значит, теперь моя очередь.
  Помолчала, глядя куда-то сквозь них. Начала, как нырнула в омут:
  -- Моя мать была кайной. Она пришла в Эндаалор сама, и нет, она не искала смерти. Она искала спасения. Ваш император правит уже восемьдесят лет, вы видели его сына, изгнанного из дворца. Сугаваро Ичиро, принявший нас в своем доме, мог быть императором.
  Взгляды скрестились на Акайо, он опустил голову, чувствуя, как вспыхивают щеки. Он думал, она сказала им раньше!
  К счастью, Таари продолжала говорить, отвлекая от мыслей о том, что рядом с ними сидит внук Императора.
  -- У принца был свой двор, люди, близкие не по крови, но по уму. Моя мать родилась в семье чиновников, ее с детства готовили как невесту будущего императора, но она стала его другом. Мейдо Сакура, слабая девочка с сердцем, любившим весь мир, и умом, отказывающимся принимать на веру все, что ей говорят. Они были похожи -- как и еще многие, кого Ичиро собрал вокруг себя. Например, Симото. Она назвала эту фамилию, Мейдо, и я узнала сразу. Их всех звали так, юношей и девушек, составляющих свиту принца. Свободные умы, в его павильоне они говорили то, за что во всей остальной Империи казнили.
  Помолчала, поглаживая передатчик на шее. Вдруг очень стало не хватать мандолины, или хотя бы ветра, стука тростника, шума воды, который сопровождал рассказы прежде. Без них пауза казалась мучительно долгой и оглушающей.
  -- Когда его изгнали, -- со вздохом продолжила Таари, -- двор тоже был распущен. Они ушли кто куда, в монастыри и чайные дома, стали крестьянами и ремесленниками, последовав за своим принцем. Но только Сакура решилась воплотить их самую смелую мечту. Отправиться к врагам и, возможно, своим примером доказать, что можно не только драться и умирать. У нее получилась. Она дошла до Эндаалора. Но вернуться уже не смогла. Нет смысла сейчас рассказывать, чем именно она болела, да и я не так хорошо знаю медицину, чтобы хорошо понимать это. Но ей нужна была постоянная поддержка. Несколько операций. Отец помогал ей: они познакомились, когда она только пришла.
  Вздохнула, переменила позу. Отпила воду из чашки. Она вся сейчас была не скорбью, но памятью о ней, тягучей, горькой. И тут же, в один миг, выпрямилась. Обвела взглядом бункер.
  -- Я с детства знала о Кайне больше, чем все. Когда я начала учиться, то, сопоставляя то, что мы знали о Праземле с тем, что рассказывала мама, я начала подозревать, что наши предки не нашли новую планету. Они просто описали круг по галактике и вернулись домой как раз тогда, когда следы прошлых цивилизаций и катастроф стерлись, а выжившие позабыли обо всем. Доказать это стало смыслом моей жизни.
  От скорби не осталось и следа, боль переродилась в пламя, стала дровами для негаснущих огней в ее глазах.
  -- Я начала с того, что попробовала высчитать это математически по сохранившимся координатам путешествия. Но слишком много данных было потеряно, поэтому я ушла из СК и занялась культурными связями. Решила доказать, что наши культуры слишком близки, чтобы не быть родственными -- более, чем могли бы быть культуры двух волн колонистов. Вы видели, как у меня не получилось. Но теперь у меня есть доказательства. Если мы сможем отправить их в Эндаалор, моя жизнь и жизнь моей матери будут не напрасны. Нужно только подняться достаточно высоко или найти, как здесь получали данные с поверхности.
  Встала, тряхнула головой. Бросила:
  -- Последняя история кончилась. Пора спать.
  Ушла обратно в комнату, где стоял работающий компьютер. Акайо, помедлив, двинулся следом.
  Ее не оказалось ни за машиной, ни вообще во всем зале. Акайо постоял, хмурясь, беспокойство заставляло сонный разум просыпаться. Направился в комнату с лесом, забрался в дальний от двери заросший угол, где они нашли уютно спрятанное кресло. Не ошибся.
  -- Раньше я не думала, что мы в самом деле можем умереть, -- тихо сказала сидящая в тени Таари. -- Теперь думаю.
  Потянулась к нему, обвила шею, заставляя наклониться, приникла к губам, целуя настойчиво и нежно. Акайо плавно опустился на колени, сел на пятки, чтобы быть ниже нее. Таари одобрительно мурлыкнула, мягко скользнула губами по щеке, лбу, поцеловала сомкнутые веки. Прикусила ухо, скользнула ладонью по горлу. Он сглотнул, зная, что под ее рукой сейчас прокатывается кадык, и был вознагражден тихим рычанием.
  Пальцы зарылись в волосы на затылке, потянули, заставив сильней откинуть голову, Таари приникла к его шее, целуя, кусая, скользя языком по коже, заставляя дрожать. Добилась сдавленного полувздоха-полустона, отстранилась удовлетворенно, толкнула в плечи, заставляя растянуться на земле. Быстро разделалась с узлом пояса, запустила руки под рубашку -- холодные, они заставили вздрогнуть, пытаясь сбежать от прикосновения. Акайо, преодолевая себя, замер, вытянулся неподвижно, позволяя ей касаться его так, как она хочет.
  -- Люблю тебя, -- вздохнула Таари. Она всегда была его миром, и сейчас зеленое море захлестывало, сбивая его с ног, накрывало волной, накатывая и отступая, маня за собой, обещая тепло и покой. Акайо погрузился в эти воды, как делал много раз, отпуская самого себя. Он был счастливым и легким, как плывущий по течению тростник, и море было ласковей, чем всегда.
  Они оба думали "Возможно, это в последний раз".

  Глава 17

  Он проснулся на земле в лесу и несколько мгновений растерянно моргал, не понимая, где он, и почему никого нет рядом. Потом вспомнил, поднялся. Пошел искать Таари.
  Она стояла на столе в одном из залов с техникой, в зубах какой-то инструмент, руки в ярких синих перчатках погружены в нутро белой коробки, приделанной к потолку. На пожелание доброго утра отозвалась невнятно, потом перехватила инструмент, посмотрела на Акайо.
  -- Разбуди остальных, если они еще спят. Нам нужен план действий.
  План получился простым и понятным -- Таари остается в бункере и пытается восстановить системы для передачи сигнала в Эндаалор, остальные делятся на группы минимум по двое и идут на разведку во все возможные стороны. Тот, кто находит выход, возвращается, дошедшие до следующей станции или уткнувшиеся в тупик возвращаются тоже. Если выход не найдет никто, встречаются и перебазируются на следующую станцию, забрав из бункера все, что можно.
  -- Так больше шансов найти выход.
  Все согласились.
  От бункера можно было уйти тремя путями, на первый взгляд ничем не отличающимися. Лидерами групп назначили Акайо, Тэкэру и Иолу, почти само собой получилось, что в группе Акайо оказались Джиро и Тетсуи. Вместе вернулись на станцию, там разделились. Рельсы уводили в темноту, Акайо в этот раз растянул цепочку поперек, так что и он сам, и Джиро могли касаться пальцами противоположных стен тоннеля. Так они были уверены, что не пропустят повороты, если вдруг они будут.
  Но нашли не поворот, а дверь, и совсем близко к станции.
  -- Сразу вернемся? -- неуверенно спросит Тетсуи, когда они открыли ее и увидели в свете блеклой лампы завивающуюся винтом лестницу вверх.
  -- Нет смысла, -- ответил Акайо. -- Остальные вернутся не скоро, и нужно убедиться, что она не завалена, как другие.
  От подъема начала кружиться голова, они шли друг за другом, взбираясь по высоким ступеням. Акайо скользил ладонью по опорному столбу, унимая все чаще колотящееся сердце. Ему казалось, что он чувствует свежий воздух, но он убеждал себя, что это может быть иллюзией или следствием еще одного искусственного сада, как в бункере. Начали встречаться осыпавшиеся ступени, приходилось ползти по ним почти на животе, чтобы удержаться, и все же они поднимались. Светящаяся лента, тянущаяся вдоль стены, здесь мерцала, иногда встречались полностью погасшие участки. Наконец она прервалась, Акайо рассмотрел край. Сказал больше сам себе, чем спутникам:
  -- Ее оторвали специально.
  Они кивнули, переглянулись. Пошли дальше.
  Когда Акайо понял, что на лестнице не становится темней, он едва удержал радостный возглас. Еще несколько оборотов, и они увидели светлый лаз, не прикрытый ни люком, ни дверью. Акайо выглянул осторожно, но спуск прикрывал густой колючий куст, не позволяющий почти ничего разглядеть. Судя по звукам, людей рядом не было, и Акайо, раздвинув частые ветки, выбрался наружу. Шипы оставили царапины даже на щеке, но это было неважно. Они выбрались. Они нашли выход!..
  Вот только куда?
  Куст рос на островке посреди искусственного пруда, явно совсем неглубокого. Неподалеку стоял на сваях дом, стены затянуты рисовой бумагой, крыша изящно изогнута, терраса переходит в мостики, пересекающие пруд. Чуть поодаль стоял еще один такой же дом.
  -- Где мы? -- озвучил вопрос Тетсуи.
  -- Здесь может быть небезопасно, -- одновременно напряженно сказал Джиро.
  Акайо кивнул ему, сошел в воду пруда. Вокруг ног тут же засновали алые рыбки.
  -- Поймем, где мы, и тогда вернемся.
  Они поднялись на террасу дома. Тишина и странная покинутость этого места пугала, казалось, пока они бродили внизу, мир потрясла еще одна катастрофа, в которой исчезли все люди. Джиро отодвинул дверь дома, заглянул внутрь.
  -- Здесь давно никого не было.
  В самом деле, хотя пол не был пыльным, но циновки, лежащие у стены свернутыми, почернели и растрескались от неиспользования.
  Акайо огляделся, хмурясь. Что-то напоминало ему это место. Что-то, где он никогда не был, но при этом почему-то толклось внутри узнавание, отзывалось знакомым перебором: белые стены, алая крыша, черные колонны...
  Резкий окрик:
  -- Эй! Что вы здесь делаете?!
  Слился с выдохом:
  -- Дворец. Мы попали во дворец!
  Стража заметила их издали, но Акайо мгновенно оценил -- Тетсуи был за углом дома, они его не видели. Приказал:
  -- Джиро, прикрой, -- нырнул за угол сам, сжал плечо знаменосца. -- Возвращайся быстро и тихо. Скажи, здесь есть выход, но очень опасный. Лучше искать другой. Бегом!
  Тетсуи кивнул, соскользнул в воду тихо. Акайо выскочил обратно на террасу, обнажая меч. Джиро, выступивший навстречу страже, уже дрался с ними, еще не позволяя себя окружить, но отступая. Акайо бросился на помощь, обнажая оружие. Обменялся ударами с одним, закрылся от нападения другого.
  Их теснили к стене дома, на лицах нападающих не отражалось ни удивления, ни упоения боем. Бесстрастные маски хороших имперских солдат, шесть штук -- слишком много для двоих. У них всех была одна школа, четкие военные выпады чередовались с точно выверенной обороной. Так напоминало учебный бой, только здесь никто не собирался останавливать занесенный меч. Проигрыш -- это смерть.
  Бой не оставлял места для размышлений, сосредотачивая весь разум на простой цели -- выжить в следующий миг. И еще один. И еще. Но Акайо достаточно был генералом Ясной Империи, тем, кто должен одновременно быть на острие атаки и направлять армию, чтобы сосредоточение опасности отодвинулось на задний план, прорезалось мыслью -- что вообще он делает? Что они делают? Героически и глупо умирают, как имперские солдаты, будто не было этих месяцев, изменивших их?
  А у них есть выбор?
  Джиро охнул, сбившись с ритма, осел на землю. Акайо хватило одного взгляда, чтобы оценить -- рана еще не смертельна, но станет такой быстрей, чем кончится бой, даже если предположить, что он один выстоит против шестерых. Мысль мелькнула быстрее взмаха меча, он рявкнул:
  -- Требую поединок чести!
  Нападающие отшагнули назад, поднимая мечи в стойку. Джиро тяжело дышал, привалившись к ноге Акайо, в горле у него клокотала кровь. Акайо перевел дыхание. Повторил:
  -- Требую поединок чести. С Хана Ямао, императором. Обвиняю его в преднамеренном отправлении на смерть армии под предводительством Хана Акайо с целью избавиться от соперника. От меня.
  По ряду солдат не пронесся вздох -- они ведь были достойными сынами империи. Но можно было проследить по выражению глаз, как распространяется среди них осознание, кем он представился. Чего требует. Наконец первый из солдат опустил оружие. Коротко сказал:
  -- Ваш товарищ умирает.
  -- Нет, если вы позволите мне ему помочь.
  Акайо не был уверен, что они не откажут. Смерть в бою считалась высшей доблестью, но все же...
  -- Хорошо.
  Все же жизнь тоже чего-то стоила.
  У каждого исцеляющего аппарата был только один заряд, и, конечно, Джиро попытался доказать, что Акайо не должен тратить на него шанс выжить.
  -- Я знал, на что иду, -- скорее можно было прочитать по губам, чем услышать.
  -- Я тоже, -- времени на спор не было, но Акайо показалось правильным ответить, отвлечь Джиро разговором. Если бы тот вздумал сопротивляться, бесценный заряд мог уйти впустую.
  Впрочем, оказалось, что достаточно прижать плоскую пластину к ране, а после она прилипла так плотно, что прервать лечение стало невозможно. По крохотному экрану пробежали точки, машина определяла степень повреждения и фронт работ. Сменились недовольным красным огоньком, а еще мгновение спустя замерцали цифры обратного отсчета.
  На то, чтобы исцелить смертельную рану, пластинке требовалось сто девяносто три секунды.
  Солдаты, стоявшие вокруг, не получали никаких приказов, а потому смотрели во все глаза, как ползет по ране пластина, похожая на диковинное насекомое, оставляя за собой лишь красноватую полоску шрама и комки спекшейся крови. В середине она чуть замедлила бег, слышно стало, как скрипят зубы Джиро. Акайо видел, как снуют в глубине раны тонкие, видимые лишь из-за блеска лапки, догадывался, что они сейчас даже не сшивают -- слепливают края раны с точностью, невозможной для человеческого глаза, не забывая деловито, почти раздраженно выкидывать на поверхность кожи вытекшую из сосудов кровь и сбрызгивать все средством, которое не допустит воспаления.
  -- Это чудо, -- тихо выдохнул кто-то за спиной.
  Акайо улыбнулся, не оборачиваясь.
  Хорошо, что не все солдаты Империи были идеальными.
  
  ***
  
  Им связали руки, провели между пустующими павильонами к жилой части дворца. Акайо снова повторил вызов, теперь командиру дневной стражи. Тот в ответ посмотрел задумчиво, потом коротко поклонился -- как равному. Сказал:
  -- Я помню тебя, Сугаваро Акайо.
  Отвернулся, отдавая приказы -- Джиро в казармы под присмотр, Акайо к Императору. Без доклада, срочно.
  Ему даже оставили оружие.
  По спине пробегал озноб, но мысли оставались ясными, холодными. Запоминался путь между павильонами, дальше от прудов, вверх по лестнице: короче, чем храмовая, она все равно явно намекала на близость Императора к предкам. Трехэтажный дом был больше всех, что Акайо когда-либо видел, внутри скрывалась путаница резных ширм.
  Двери. Зал.
  Император, статный старик в дорогих одеждах, сидел на возвышении, отгороженный от остальных тонкими занавесями. Внизу, почти у его ног, прикрывала лицо веером утопающая в шелках девушка, спиной к дверям замер чиновник, круглый и красный, словно плод граната. От шороха двери последний вздрогнул, отскочил в сторону.
  Солдаты и Акайо опустились на колени в глубочайшем из поклонов. Встали. Акайо, не поднимая головы, слышал, как точно и кратко излагают его просьбу. Ответом стало одно слово:
  -- Нет.
  Вскинулся, невольно шагнул вперед, не веря своим ушам. Солдаты, похоже, не верили тоже, так как не удержали, их ладони соскользнули с плеч опавшими листьями.
  -- Вы отказываетесь от поединка? -- неуверенно переспросил круглолицый чиновник.
  -- Ни один оборванец не смеет оспаривать наше право на трон! -- дребезжащий старческий голос набирал силу с каждым звуком. Последние слова он почти выкрикнул: -- Обезглавить его! Во дворе, как вора!
  -- Нет, -- Акайо рванулся вперед, но охрана уже опомнилась, вцепилась, оттаскивая, разворачивая к дверям. Он обернулся, едва не упав, хотел сказать что-то... Не смог найти слова.
  Император. Великий светоч империи, на который молились все, и кадет, капитан, генерал Акайо тоже. Живое воплощение принципов, которым они следовали, превозносящий традиции в каждой своей речи! Сейчас он нарушил их все, не ответив на вызов наследника.
  "Я проиграл", неожиданно спокойно подумал Акайо. Поставил на чужую честь и проиграл.
  В сражении, но не в войне.
  Его вели солдаты, такие же, каким был он сам. Они были ошарашены приказом не меньше, чем он.
  -- Моего отца зовут Хана Ичиро, -- начал вполголоса. -- После изгнания -- Сугаваро Ичиро. Я его сын, Сугаваро Акайо, я был генералом армии Синего крыла, посланной на штурм крепости Октаринового холма. У меня есть право на вызов, если император идет против нужд Империи. Вы считаете, что открыто наплевать на наши традиции, велеть убить меня без суда -- правильно?
  Ему не ответили, только переглянусь между собой. Толкнули за угол ближайшего павильона, блеснул короткий клинок, перерезая веревки. Они стояли молча, будто ища в глазах друг друга подтверждения своим действиям. Наконец тот солдат, что вел Акайо, склонил голову.
  -- Я верю тебе, Хана Акайо. Мы верим. Мы были растеряны, но сейчас знаем, что правда на твоей стороне. Мы клялись служить Империи, и мы ей служим. Уходи и вызови его еще раз, вызови во время речи, так, чтобы он не смог отказать.
  -- Вызови его во время нашей казни, -- тихо поддержал второй. -- Он сделает ее публичной, так воспользуйся этим, и мы послужим Империи в последний раз.
  -- Я постараюсь сделать так, чтобы вашей казни не было, -- ответил Акайо. Поклонился, выглянул в сад. Побежал.
  
  ***
  
  Сначала Акайо думал освободить Джиро, помочь ему сбежать обратно в подземелья, но с трудом добравшись до казарм, понял -- не выйдет. Дело было даже не в том, что у дверей стояла охрана, их он мог отвлечь, а в том, что внутри шла неспешная беседа, одним из участников которой явно был Джиро.
  -- Получается, ты не исполнил свой долг, -- с жаром настаивал кто-то очень юный.
  -- Ха, -- отозвался другой. -- Я видел, как второй вылечил его, уже, считай, убитого! И как тут долг исполнять?
  -- Но все равно...
  -- Тихо, -- оборвал спор старший. -- Что было дальше? Рассказывай.
  Несколько мгновений тишины. Акайо сжал кулаки, пытаясь понять, что происходит за стеной. Допрос? Стал бы Джиро рассказывать историю жизни в Эндаалоре просто так?..
  Улыбнулся, услышав его голос.
  -- Дальше они надевают на тебя обруч, который позволяет говорить на их языке, и вставляют в ухо такую маленькую затычку, которая сама все переводит на имперский. Она крепится прямо к голове, вот здесь, для этого сбривают волосы. У них вообще все коротко стригутся, даже многие женщины. Но все равно нужно учить их язык, он в общем не сложный...
  Джиро говорил очень спокойно, в голосе едва-едва угадывалась натянутость, и то скорее из-за беспокойства за него, Акайо, чем из-за рассказа. Стало очевидно -- как раз если бы это был допрос, он ничего бы не сказал. Даже под пыткой Джиро не выдаст, откуда они пришли, как появились посреди дворца, сколько их. Но вот это, история о том, каковы на самом деле безымянные враги, и что происходит, когда попадаешь к ним в плен, было нужно рассказать. Это заставляло людей думать.
  Тогда даже если сейчас они проиграют, канут в небытие, будет надежда, что Империя все-таки однажды изменится.
  Акайо скрывался в переулках и павильонах, дважды взлетал на крыши, прячась от бесчисленных обитателей дворца. Выжидал. Уже открылось его исчезновение, уже арестовали солдат, которые дали ему сбежать. Акайо слышал, как передавали доклад, надеялся -- если Император выйдет сейчас, брошу ему вызов, тут достаточно людей!
  Но тот не вышел.
  Начала давать о себе знать усталость. Он лежал под коньком крыши, растянувшись вдоль него так, чтобы сливаться с тенью, когда из казарм наконец вывели Джиро.
  -- В тюрьму до особых распоряжений, -- приказал командир.
  Акайо кивнул сам себе -- скоро сменится охрана, на службу заступит вечерний отряд. Объяснять ему, откуда в казармах незнакомец, никто не хотел, но не хотели и терять бесценный источник знаний. Значит, Джиро был в относительной безопасности.
  Сложил ладони под подбородком, вздохнул, закрывая глаза. Когда Император покажется перед людьми? Как узнать об этом вовремя и успеть бросить ему вызов? Где сейчас Таари и остальные? Нашли ли другой выход? Вопрос было много, но получить ответы он не мог.
  Вздрогнул от неожиданно яркого света, отшатнулся, обнаружив почти перед лицом пламя. Потом понял -- лучина фонарщика, уже поздний вечер, он задремал на крыше.
  -- Э-эй! Ты кто?! Стража!
  Выругался, вскочил, уже не пытаясь скрываться. Перепрыгнул через конек, соскользнул по черепице, оттолкнулся от желоба, перепрыгнув на соседнюю. Уже там тихо спустился на землю, бросился бежать, стараясь оказаться подальше от освещенных улочек.
  Дворец был таким же городом в городе, как и Цветочный квартал, и здесь тоже были окраины. Во всяком случае, так Акайо решил, оказавшись в тишине и темноте, правда, кажется, почти посреди квартала. Во всяком случае, трехэтажный дом Императора был недалеко.
  -- Вы видели его?
  Невдалеке метнулся свет фонарей, Акайо попятился, ткнулся спиной в стену темного павильона. Тряхнул головой, решив или переждать внутри, или пробежать через дом насквозь, если его попытаются здесь искать. Бесшумно отодвинул дверь, нырнул в темноту. Перевел дыхание. Теперь нужно было...
  -- Ты?!
  Акайо обернулся, выставив меч, готовый обороняться. И замер, перебарывая старую, въевшуюся в кости привычку опускаться на колени. Он выучился ей тогда же, когда научился ходить -- склоняться перед отцом, перед монахами, перед изваяниями предков. Перед Императором.
  Тот сидел на расстеленном на полу матрасе, седые волосы и борода не скрывали впалую, быстро вздымающуюся грудь. Но, несмотря на внешнюю немощь, рука императора уже лежала на рукояти меча, покоящегося у изголовья постели.
  Однако никто из них не спешил пускать оружие в ход. Акайо не мог точно сформулировать даже что сдерживает его самого, и тем более не взялся бы гадать о мыслях Императора, когда тот вдруг улыбнулся:
  -- Ты все-таки пришел за мной. Я думал, гордыня твоего отца не позволит ему рассказать о своем прошлом.
  -- Вы были правы, -- сдержанно отозвался Акайо, когда понял, что пауза подразумевает ответ. -- Мне рассказал не он, а женщина, у которой я жил в плену.
  -- Понятно, -- вздохнул Император. Покачал головой, -- Что ж, это доказывает, что в молодости я был умнее. Страх -- дурной советчик, мальчик. Никогда его не слушай.
  -- Вы правда послали десять тысяч человек на смерть только для того, чтобы избавиться от меня?
  Император склонил голову в молчаливом согласии.
  Акайо стиснул зубы, крепче сжимая рукоять меча. И они считали этого человека достойным править? Они поклонялись ему, как небу, как наследнику царственных предков? Немыслимо. Как вообще один человек может управлять судьбой огромной страны, да еще в течение стольких лет?
  -- Хочешь убить меня, мальчик? -- спросил Император и сам ответил: -- Я вижу, хочешь. Это даже будет законно. Ты мой единственный прямой наследник, ты можешь оспорить право на трон поединком.
  -- Не хочу, -- тихо отозвался Акайо. -- Но мне придется. Мы живем не так, как могли бы.
  --Хочешь отдать нас всех в рабство? -- Лицо Императора исказилось в яростной гримасе, побагровело.
  -- Нет, -- возразил Акайо. -- Хочу, чтобы мы, потомки одних людей, объединились и привели в порядок нашу общую жизнь.
  -- Враги рухнули с небес, необразованный болван!
  -- Да. На тех же кораблях, на которых когда-то отправились в небеса наши предки. Просто они сохранили древние технологии, а не выдумывали про них легенды.
  -- Тогда чего ты ждешь, -- фыркнул старик. -- Ты считаешь, что ты прав, так подтверди это делом.
  -- Нет, -- Акайо покачал головой. -- Я знаю традиции. Если я хочу оспорить ваше право поединком, я должен вызвать вас при свидетелях и драться при свидетелях. Иначе это будет просто убийство.
  Таари, наверное, сказала бы, что он идиот. Надо не рассуждать о традициях, которые сам недавно называл пережитком прошлого, которые даже Император преступил у него на глазах, а действовать. Пользоваться представившимся шансом, верить, что все происходит не случайно.
  Он верил. Но так же он верил, что если отметать все традиции сразу, можно выплеснуть вместе с водой ребенка. И нечему будет вырасти в по-настоящему сильную, умную страну.
  -- Позволишь мне одеться? -- сварливо поинтересовался Император. Акайо кивнул, не отворачиваясь. Дождался, пока старик укутается в расшитую мантию, тщательно завяжет пояс, заплетет волосы и заколет гребнем. Наступил на лезвие лежащего на полу меча, не позволяя взять его.
  -- Нет. Мы все равно будем сражаться не сейчас.
  Стал за спиной Императора, крепко взял его за плечо, поднял оружие к шее. Было странно, почти страшно делать так, даже сейчас, когда он знал, что имеет право на это и знал, что Император отнюдь не непогрешим.
  Они вышли в темноту, Акайо вел, направляя к самой ярко освещенной улице перед дворцом. Сердце замирало где-то в горле, отшатнулась с дороги, пронзительно закричала женщина. Император шел, высоко подняв голову, гордо и царственно. Сложно было не становиться частью его спектакля, в котором старик был героем и стал бы погибшим мучеником, а сам Акайо -- безумцем и предателем. Он не учился играть в такое, отец не готовил его к роли политика... Зато учила Таари. Другому и для другого, но превращаться почти в нее было просто. В море, что накатывает неотступной волной и несет перемены всей Империи. В человека, которому покоряешься потому, что сам хочешь этого.
  Здесь было достаточно людей. Ворвался на улицу отряд ночной стражи, замешкались, не зная, что делать. Акайо, не отпуская Императора, сказал громко:
  -- Я Хана Акайо, сын Хана Ичиро, вызываю на поединок Хана Ямао, Императора, -- в который уже раз за сегодняшний день.
  Вбросил меч в ножны, отступил на шаг. Император медленно обернулся, играли желваки на впалых щеках. Акайо стоял, не склоняя головы. Ждал ответа. Все вокруг ждали -- ответа, приказа, жеста, который позволил бы осознать происходящее, начать действовать по одному из традиционных, предписанных сценариев.
  -- Я принимаю твой вызов.
  Император отвернулся, вокруг него тут же сомкнула ряды опоздавшая стража. К самому Акайо подошли осторожно, как к дикому зверю. Он вежливо улыбнулся оказавшемуся ближе всех странно молодому чиновнику, поклонился -- как солдат вышестоящему. Тот чуть расслабился, по этому движению прочитав целое послание, сказал уже вполне уверенно:
  -- Прошу, я провожу вас в покои. Вам нужно подготовиться к поединку.
  Акайо последовал за ним.
  Они должны были сразиться утром, по решению Императора на городской площади перед храмом "на виду у предков и всего города", или в пределах дворца, на широкой террасе перед главным павильоном. Акайо заметил, что Император наверняка предпочтет второй вариант, чиновник, помедлив, согласился. Его звали Хэми Ютака, и имя это, "змея" и "преуспевание", явно ему шло. Во всяком случае, он рискнул поставить на наследника, и стремительно собирал вокруг себя остальных, почему-то готовых рискнуть благополучием.
  Сам Акайо не был уверен, что победит. Император был великим воином, это читалось по его движениям даже сейчас. То, что он был стар, еще ничего не значило.
  Его омыли и подобрали одежду для боя, Ютака зачитал правила поединков. Оставили в домике среди прудов, поставив более чем щедрую охрану. Акайо готовился ко сну, когда дверь прошуршала и сквозь щель скользнула женщина.
  -- Господин нуждается в отдохновении усталого тела и восстании духа для доблестного сражения.
  Голос у нее чуть подрагивал. Акайо встал, выдерживая достаточное расстояние.
  Она ли сидела у ног Императора?
  -- Кто ты и кто тебя послал?
  -- Я -- цветок лотоса, и музыка, и нежное покачивание волн, что умчат вас от беспокойств, мой господин.
  -- Я спрашивал твое имя и имя того, кто тебя послал.
  -- Разве это важно, мой господин?
  Она скользнула ближе, Акайо вытянул руку, заставив ее остановиться.
  -- Это важно.
  Он чувствовал ее решимость, страх, досаду, словно те были тушью написаны на белой коже.
  -- Если господин не желает разделить со мной эту ночь, то лишь один поцелуй!..
  Он шагнул вперед, но поцеловать себя не дал. Одной рукой поймал ее запястья, осторожно, но крепко, убеждаясь, что у нее нет кинжала. Другой взял за подбородок, провел по губам, почти черным в темноте. Стер всю краску до последнего, осторожно вдохнул запах с пальцев. Пахло резко, чем-то острым и горьким.
  Девушка молчала, птицей замерев в руках.
  -- Ты бы умерла тоже, -- вздохнул Акайо. -- Ты знала? Невозможно целоваться с ядом на губах, и самой его не съесть.
  Она чуть кивнула. Он отступил, вытер пальцы о край одеяла, подумав, что вряд ли кто-нибудь станет его облизывать.
  -- Если хочешь, там есть циновка, -- указал на противоположный угол. -- Если я выживу завтра, ты будешь в безопасности.
  Она снова медленно кивнула, отошла в сторону. Села на пол и тихо расплакалась, дрожа всем телом.
  Акайо помедлил, не уверенный, что следует делать, но сил утешать свою неудачливую убийцу не было, желания бояться ее тоже, и он просто лег на свою постель. Нащупал рукоять меча, как младенец -- руку матери. Закрыл глаза, заставляя себя заснуть.
  Получилось не сразу.
  
  ***
  
  На рассвете безымянной девушки в доме не оказалось, словно она ему привиделась. Зато яд на одеяле, в утреннем свете темно-вишневый, не привиделся точно.
  Ютака, пришедший следом за слугами, которые принесли воду для умывания, на вопросы ответить не смог, только красочно пообещал, что стража обязательно понесет наказание. Акайо покачал головой:
  -- Не нужно.
  Сам прекрасно понимая, что стоявшая у его дверей охрана точно ни в чем не виновата. Хорошо еще, что им самим не приказали устранить наследника.
  Сообщение о том, что все готово для выбора оружия, принесли, когда несчастные слуги пытались что-то сделать с волосами Акайо. Они успели отрасти за время экспедиции, и уже выглядели чуть более прилично, чем ежик, с которым они выходили из Эндаалора, но ни в какую прическу не складывались.
  -- Я могу пойти так? -- Акайо поднял взгляд на Ютаку. Тот поклонился:
  -- Если вы желаете.
  Он пожал плечами, пояснив жест:
  -- Все равно у меня нет другого выбора.
  Встал, поблагодарив слуг за работу, сам проверил меч, который, впрочем, за ночь ничуть не изменился. Подумал -- после боя с солдатами я его не точил, плохо. Улыбнулся -- на самом деле это почти не имело значения.
  Отправился на место будущего поединка. Конечно, терраса в пределах дворцового квартала. Охрана последовала за ним, Акайо обратил внимание на строй -- трое впереди, четверо сзади, точно как когда несут осужденного. Почти засмеялся.
  Дед считал, это выведет его из равновесия? Правда?
  Шел, пряча улыбку в глазах и уголках губ, смотрел на людей с почти детским интересом. Думал отвлеченно -- я мог тут жить. Но хорошо, что вышло иначе.
  Поднялся по ступеням, остановился напротив Императора. Стража опустилась на колени, Акайо поклонился коротко, как противнику перед боем.
  Император прищурился и отвернулся.
  -- Ваше оружие, пожалуйста, -- попросил уже однажды виденный краснолицый чиновник. Передал мечи сидящим рядом четверым мужчинам в военной форме, двоих Акайо узнал: командиры дневной и вечерней стражи. Разумно, что именно они проверяют клинки.
  -- Акайо, сын изгнанного Хана Ичиро, предъявляет свое право на трон предков, -- громко объявил краснолицый, когда с проверкой было покончено. -- Вызов брошен и принят Хана Ямао, Ясным Императором!
  Вдалеке ударили в храмовый гонг, первый, второй. Начался бой.
  Первые несколько пробных выпадов, плавное покачивание из стороны в сторону, мгновенные смены стоек. Акайо ушел в глухую оборону, изучая противника. Тот менял школы легко, как дерево сменяет почки на цветы, а те на листья. Уследить было сложно, быстро стало очевидно -- с одной военной подготовкой Акайо бы уже умер.
  Но у него был отец, знавший манеру боя Императора хотя бы издали. Хана Ичиро, мечтавший победить, вложивший в сына все свои надежды. Сейчас это, всегда грузом лежавшее на плечах, помогало выживать -- и еще один миг, и еще. Угадывать финты, отскакивать, иногда едва удерживаясь в пределах очерченного для них прямоугольника.
  Бой длился. Солнце всходило над морем, вытапливая влагу из бойцов.
  Акайо принял очередной стремительный удар на меч, развернулся, позволяя старику пролететь мимо него, растянуться на досках террасы.
  "Странный выпад, -- отметил. -- Слишком грубый".
  Отошел на пару шагов, не опуская оружия, но давая противнику подняться. Тот встал не сразу, словно не веря, что Акайо не станет добивать. Вскочив, занес меч в классическую позицию -- битва одного удара. Бросился вперед с яростным воплем.
  Все будто замедлилось, завязло в густом рисовом киселе.
  Акайо смотрел.
  По традиции он должен был скопировать стойку старика и броситься на него в ответ, а там уж предки рассудят, кому жить, а кому умирать.
  Но это же было глупо. Слишком многое стояло на кону, чтобы так рисковать.
  Наверное, старый император считал, что иначе ему не победить?.. Или просто устал сражаться.
  Акайо вскинул меч, отшагнул в сторону, защищаясь. Заныли плечи, клинок вздрогнул в руках, как живой, но все же удержал удар, вынуждая старика крутануться следом за внезапно остановившимся мечом. Лицом к лицу. Вот так уже можно было бить.
  Акайо не ждал, что выпад достигнет цели. Так не могло быть, все ведь знали, что император -- великий воин!..
  "Бывший", коротко добавил Акайо к привычной мысли. Посмотрел на кровь, текущую по доскам, сбегающую по клинку на руки.
  Мертвый.
  Зашевелились за спиной люди, закричала девушка, отчаянно, словно подбитая птица. Коснулся плеча уже знакомый краснолицый чиновник, опередив Ютаку.
  -- Поздравляю вас с победой, Ясный Император. Позвольте проводить вас переодеться?
  Акайо кивнул. Стряхнул кровь с меча, вернул в ножны, вытер руки поданным кем-то платком. Пошел в теперь уже свои покои. Чиновник разливался в изъявлениях любви, пока Акайо, догадавшись о причинах такого многословия, не оборвал его:
  -- Я не собираюсь никого казнить или смещать. Только достаньте из тюрьмы моего друга, Имамото Джиро, и назначьте главным императорским телохранителем. Такой должности, насколько я знаю, раньше не было.
  Чиновник перевел дух, расплылся в улыбке:
  -- Ваше милосердие не знает границ! Позвольте назвать имя вашего покорного слуги: Горо Йори. Левая рука Императора.
  -- Надеюсь, господин Йори, вам не претит мысль служить убийце вашего прошлого хозяина.
  Тот поспешно замотал головой, снова разлился в заверениях любви и верности. К счастью, когда Акайо, которому помогали одеваться слуги, в третий раз повторил, что никого не собирается менять, Йори перестал стелиться, словно упущенный моток шелка.
  -- Когда вы желаете заняться государственными делами?
  -- Сейчас, -- вздохнул Акайо. Он знал, что не имеет права упускать ни мгновения, если хочет не только захватить, но и удержать Империю.
  
  ***
  
  Правой рукой Императора оказался высушенный, словно мелкая рыбка, старичок, которого поддерживал под локоть Ютака; помимо них зал совета наполняло множество чиновников, явно делившихся сначала на две, а потом на шесть групп, по три со стороны каждой руки. Акайо призвал всю свою память, чтобы сориентировать в управлении собственной страной, о котором знал прискорбно мало.
  Благо, доклады вполне позволяли разобраться в происходящем и выделить лидеров каждого ведомства.
  Чины, двойной золотой кант, высокий усатый человек, примерно ровесник отца Акайо, выражавший готовность к любым изменениям в структуре совета.
  Обряды, неожиданно обритый налысо очень спокойный монах, коротко отчитавшийся о состоянии ведомства и напомнивший о необходимости пересмотреть вопрос о передаче сбора храмовых налогов непосредственно ведомству обрядов.
  Монеты, с соответствующей вышивкой на всех гербах, розовощекий широкоплечий мужчина, резко напомнивший, что Император всегда однозначно решал вопрос о налогах и не стоит его поднимать, извинившийся, и читавший отчет нарочито нудно.
  На этом левый фланг, оказавшийся старшим, кончился. В правом обнаружилось родное военное ведомство, за которое отвечал знакомый генерал Сато, сейчас казавшийся смущенным и растерянным, судебное, во главе со старичком, как две капли воды похожим на Правую руку Императора, и земельно-трудовое, лицом которого как раз был Ютака.
  Все эти господа, помимо отчетов, имели претензии друг к другу, просьбы к Императору, и манеру излагать свои мысли так витиевато, что к концу Совета голова у Акайо гудела, словно гонг.
  -- Последний вопрос, Ясный император, -- негромко, и, о счастье, лаконично спросил монах, когда заседание явно подошло к концу. -- Ваша коронация. Когда вы желаете ее провести?
  Вопрос был не просто с подвохом, он зиял откровенной ямой посреди дороги. Акайо посмотрел на монаха устало.
  -- Сколько времени нужно, чтобы ее подготовить?
  -- Около трех дней.
  -- Значит, через три дня.
  -- Позвольте, Ясный Император, -- вклинился "Суд", -- через три дня назначена казнь вашей единокровной тетушки Каю и ее матери Соры. Совмещение таких событий...
  Акайо чуть тряхнул головой, осмысляя услышанное. Спросил:
  -- Где содержатся заключенные?
  -- Так как они принадлежат императорской семье, -- опередив "Суд", доложил Йори, -- хоть и с некоторыми оговорками, в своем павильоне. -- Едва заметно возвел глаза к небу, но все-таки предложил: -- Желаете посетить их?
  -- Да, -- кивнул Акайо, проникаясь благодарностью к краснолицему советнику. -- Как только это будет возможно.
  -- В таком случае, возможно, вы хотите перенести казнь, короноваться, и после этого, -- вкрадчиво начал Ютака, но его внезапно перебил Сато.
  -- Простите, Ясный Император, но колебания могут быть расценены неверно. Или отмените казнь, или проведите ее в другой день.
  -- Я посещу заключенных, -- спокойно сказал Акайо, -- и после этого решу. Давайте продолжать заседание.
  
  ***
  
  Внезапно обретенные родственницы сидели на полу, старшая с идеальной прической и выбеленным лицом, младшая -- будто выставляя напоказ старый, переливающийся желтизной синяк на скуле. И, вместо того, чтобы опустить взгляд в присутствии мужчины, вскинулась, заявила:
  -- Ты самозванец! У моего отца не было сыновей!
  Акайо жестом остановил двинувшуюся было вперед охрану, выставил их за порог павильона. Улыбнулся, почти с наслаждением пожал плечами:
  -- Как оказалось, были. Для меня это было такой же новостью, как и для тебя. К тому же я ему не сын, а внук.
  Каю не поняла, растерялась, скорее даже не от чужестранного движения, а от дружелюбного тона. Она приходилась ему тетей, но выглядела младшей сестрой, ее мать вряд ли была старше отца Акайо. Это вызывало неловкость, похожую на стыд, тот, что испытываешь не за себя, а за другого.
  -- За что дед приказал вас казнить?
  -- Как будто тебе не наболтали!.. -- начала было Каю, но ее мать вдруг протянула руку, схватила дочь за рукав и дернула так сильно, что кимоно едва не съехало с плеча.
  -- Простите, Ясный император, -- тихо попросила она. -- Это я дурно воспитала ее, и я должна понести наказание за это.
  Акайо вздохнул. Сел на циновку перед ними, спросил еще раз:
  -- За что вас собираются казнить? Я еще не спрашивал Йори, потому что хочу услышать, что думаете вы.
  -- За то, -- Сора начала поспешно, явно пытаясь опередить дочь, -- что мы подвергли опасности императорский род и нарушили приказ. Но, уверяю, Каю...
  -- Я, -- перебила ее, окончательно наплевав на этикет, дочь, -- просто оделась шлюхой и переспала со всей стражей имперского крыла! Никто же не должен знать в лицо "Цветочек империи", ну так они узнали его с другой стороны!
  Акайо чуть поморщился. Он специально не сохранял приличествующее солдату и, тем более, императору, каменное лицо -- Каю явно очень хотелось поломать все традиции, а он показывал ей, что она не одинока. Правда, зачем ради этого делить ложе с кем попало, он не понимал, и решил не гадать, а спросить.
  -- Так ведь никому не нужна порченная невеста, -- оскалилась, словно звереныш, тетушка. -- Такую нельзя продать своему чиновнику и ждать, пока я нарожаю сыновей от такого же мерзкого лысого старикашки, как он сам!
  Акайо, наконец, понял. Потер лоб, складывая в голове мозаику, убеждаясь -- ну да, все сходится. Проговорил:
  -- То есть, после твоего решения лечь со стражей, тебя не брали замуж, и поэтому ты как бы прервала императорский род. Ясно.
  Встал, думая -- вот бы оказаться от всего этого подальше. Вот бы снова жить в Эндаалоре, где если уж кого-то продают или покупают, то на очень конкретных, прописанных в договоре условиях. Где всегда можно рассчитывать если не на порядочность хозяина, то хотя бы на СКЧ.
  Уже в дверях вспомнил, что должен сказать, оглянулся.
  -- Казни не будет. Род не прервался, я сам его продолжу. -- Заметив странный взгляд Каю, на всякий случай уточнил: -- Ты можешь выйти замуж за кого хочешь. Или ни за кого.
  В коридоре повторил все это Йори, подождал, пока тот переведет обычную человеческую речь в птичий говор указов. Вопросы из советника при этом сыпались чаще, чем рис из прохудившегося мешка:
  -- Сохраняется ли у них право жить во дворце? Пожизненно или только до замужества? Имеют ли ее дети право на престол? А на фамилию? А...
  Акайо отвечал. Наконец, мешок опустел, а рядом очутился Джиро в новой форме.
  -- Император. Вы назначили меня своим главным телохранителем, какие у меня полномочия и обязанности?
  Акайо на миг зажмурился от желания сказать "Джиро, ну хоть ты не начинай!" Вздохнул. Сказал:
  -- Идем ко мне в комнаты. Конечно, если у меня сейчас есть время?..
  Вопросительно посмотрел на Йори, но тот, к облегчению своего императора, кивнул.
  Очень хотелось растянуться на полу своих покоев и посмотреть в потолок хотя бы недолго, но Акайо не смог бы потом расправить все складки церемониального одеяния и вернуть на голову многослойную шапку: слуги трудились над ней в шесть рук, заставляя держаться без помощи длинных волос. Пришлось довольствоваться сидением и изучением одной точки на стене, пока мысленная библиотека хотя бы частично раскладывалась по полкам.
  Джиро сидел напротив, улыбка, не касаясь губ, отражалась в глазах. Ждал, не торопя, и Акайо был ему за это очень благодарен.
  -- Спасибо, -- сказал, когда решил, что ничего важного уже не забудет и можно отвлекаться от разбирания прошедшего Совета на отдельные жесты, лица и просьбы.
  Джиро молча поклонился в ответ. Начал сам:
  -- У Императора есть охрана, но не постоянная, верно? Я отвечаю за безопасность лично твою, а не всего квартала, но мне нужны будут люди. Если мне их брать из той же стражи, то командиры всех смен должны мне подчиняться. Для этого нужны приказы.
  Акайо кивнул, огляделся. Нашел бумагу и кисть, написал еще не приказ, но его общую идею. Сказал:
  -- Нужно поговорить с генералом Сато. Вообще со всеми нужно поодиночке поговорить, понять, кто чего хочет и кто может меня ненавидеть после переворота.
  -- Кому ты сломал планы, -- кивнул Джиро, -- а кто, наоборот, будет надеяться подняться за счет смены власти, и возненавидит тебя, когда ты их разочаруешь.
  Вспомнился Ютака, откровенно метящий на должность Правой руки, Акайо быстро записал и это тоже. Подумал, набросал примерную идею права быть голосом Императора, показал Джиро. Тот нахмурился, выдал напряженно:
  -- Это большая честь.
  Акайо кивнул. Помедлил, перечеркнул текст. Сказал:
  -- Извини. У тебя хватит забот с тем, чтобы меня не убили.
  Встал, сминая конец разговора как бумагу, потребовал у стражи найти господина Йори. Улыбнулся -- тот сейчас выполнял роль няньки при молодом Императоре, тут же посерьезнел. Горо Йори казался безопасней Ютаки, но это еще ничего не значило. У Левой руки наверняка были свои интриги и планы.
  
  ***
  
  Он стоял среди прудов и заброшенных павильонов своего отца. С первого дня догадался, теперь ему подтвердили -- здесь раньше размещался двор принца. После его изгнания Император приказал оставить все крыло нежилым.
  Акайо не стал что-то менять, вместо этого уйдя в неосвещенную тишину после церемонии захода солнца, завершающей рабочий день Императора. Предполагалось, что он ляжет спать, но ночи после сезона дождей были немного длинней, и Акайо решил, что успеет выспаться и за половину отведенногоему времени.
  Но сколько бы часов он не отнял у своего сна, их не хватило бы, чтобы спуститься вниз и найти экспедицию.
  Он был теперь Императором, Избранником предков, но он никак не мог помочь Таари и остальным. Отправлять одного Джиро бессмысленно, прошло слишком много времени, они могли уйти в любом направлении. Они могли уже выбраться наверх, да хоть прямо здесь, и тихо сбежать в город. Не было смысла пытаться догнать их. Нельзя было покидать дворец. Некого было послать вместо себя, да и как объяснить, куда и зачем идти?
  Он стоял, опираясь на ограду террасы, смотрел на колючий куст, скрывающий лаз вниз. Прошлое было рядом, его собственное и всей Империи, но как бы он ни желал в него вернуться, можно было идти только вперед.
  После утреннего сбора Совета, где главы коротко отчитывались о происходящем в их ведомствах, попросил генерала Сато об отдельном разговоре. Прошел с ним по улицам, расспрашивая о личных просьбах прошлого Императора, о тех, кого искали.
  Конечно, экспедиция числилась в списке.
  -- Я понимаю, что это уже не имеет смысла, -- закончил отчет Сато. -- Я сегодня же...
  -- Нет, оставьте, -- быстро остановил его Акайо. -- Им нельзя причинять вреда, но найти их я бы хотел.
  Помедлил, но все же не стал говорить, что искать стоит в домах предков. Кто знал, что могут найти солдаты и что будут делать после этого. Но вот изучить дома, силам не армии, а, например, монахами, стоило.
  День заполнялся делами, докладами, бумагами, множеством решений, которые должен был принять лично Император, и в которых Акайо при этом совершенно не разбирался. Он пользовался правом приказывать, надолго задерживая глав ведомств, расспрашивая, выясняя, требуя высказывать свои мнения. Принимая собственные решения. Выяснив, что точный свод законов Империи вообще не доведен до сведения ее жителей, дал задание написать его максимально коротко и для начала предоставить ему на подпись. Поставил Ютаку перед необходимостью объездить все уголки страны и предоставить отчеты по каждой крохотной деревушке -- уровень достатка, чем именно занимается, сколько людей живет. На вежливую попытку усомниться в осмысленности занятия, рассказал о Волосах Мамору, рынке, на котором никто ничего не покупает.
  -- Хотим мы этого или нет, но даже земля вокруг нас постоянно меняется. Мы должны меняться следом за ней.
  Когда настал день коронации, казалось, он не три дня, а три года уже Император, так много он успел узнать и так сильно устать от постоянного мягкого противодействия. Никто не спорил с ним открыто, но казалось, что он пытается бежать в воде.
  Менять Империю сверху оказалось еще сложней, чем снизу, но повторяя слова клятвы предкам, императорского обещания защищать и заботиться о стране, он улыбался.
  У него наконец-то были возможности. У него был смысл. Он стоял на вершине храмовой лестницы посреди столицы, смотрел на множество склоненных голов, и говорил -- речь после коронации, заверение в том, как любит он страну.
  Искреннее заверение.
  -- И для того, чтобы я мог знать, в чем именно нуждаются жители Империи, отныне любой может обратиться ко мне с просьбой. Сегодня после полудня во дворце примут каждого, кто захочет обратиться к Императору, и каждую луну будет день, когда я склоню слух к любому своему подданному, кто захочет прийти.
  Не все рядом удержали лица, онемел Правая рука, Левая вздохнул себе под нос. Акайо смотрел на них, думая -- еще одна маленькая победа будет, когда советники начнут высказывать свои сомнения вслух и прямо.
  
  ***
  
  Пока победа обернулась покушением. На срочном полуночном заседании Совета Акайо улыбался безмятежно, Джиро рядом держал за заломленные руки нападавшего.
  Обоих трясло от страха и злости.
  Оба знали -- под спешно наброшенной церемониальной одеждой тугая повязка закрывает длинный порез на боку Императора. Реаниматор не использовали, рана того не стоила -- Джиро подоспел вовремя, отбил меч, иначе пронзивший бы грудь.
  И все-так смерть прошла слишком близко.
  "Успех", мысленно смеялся Акайо над самим собой. "Вот он, успех, раз меня пытаются убить собственные чиновники, значит, я все делаю правильно".
  Было страшно еще и от того, что он мог ошибаться. Было больно, когда убийца указал на генерала Сато и тот встал, бледный, подтверждая свою вину.
  -- Кого вы собирались посадить на трон после меня? -- холодно спрашивал Акайо. -- Хана Каю, тетю? Желали управлять женщиной, не имеющей прав, жениться на ней и править от имени еще не рожденного сына? Вы просчитались, генерал, следующий в очереди -- мой отец. Или его вы тоже собирались убить?
  Сделал мысленную зарубку -- в самом деле послать охрану к отцу. Смотрел внимательно на генерала, на других, к которым была на самом деле обращена речь. Стоял, расправив плечи, перед сонными, испуганными людьми, и представлял, что он не море, но грозовая туча, проливающаяся дождем. Кто они -- им предстояло решить самим.
  Боялся и действовал одновременно. Не смог заставить генерала выдать других сообщников, или, скорее, тех, кто подал ему идею убить Императора. Через силу подписал приказ о казни, которую должны были провести здесь же, на месте, но в последний момент, едва не хлопнув себя по лбу, остановил занесенный меч.
  -- Меня научили милосердию, мой бывший генерал.
  Приказ о ссылке за пределы Империи напугал Сато намного сильней, а Акайо вздохнул спокойней. Здесь же, посреди ночи, произнес речь об Эндаалоре, о бессмысленности войны, о необходимости диалога. Приказал Чинам отобрать людей для посольской миссии. О том, что люди вообще должны выбираться по умениям, а не по происхождению, они уже говорили.
  Вернулся в покои едва не под утро. С трудом выставил за дверь Джиро, рвавшегося установить дозор прямо у него над постелью.
  -- Однако, -- прибег к последнему аргументу Джиро, -- опыт вашего деда...
  -- Опыт моего деда, -- перебил его Акайо, -- показывает, что чем сильнее ты бережешься, тем больше шансов своими руками приблизить конец. Можешь удвоить охрану на террасе, но спать я буду без наблюдения.
  И, ставя точку в затянувшемся споре, задвинул дверь в свои покои. Привалился к стене. В голове медленно затихал вихрь мыслей, Акайо выдергивал их одну за другой, распутывал, как нити из клубка. Обо всем можно будет подумать завтра. Сейчас важнее всего отдохнуть. Сейчас...
  Он с приглушенным стоном сполз на пол. Он прекрасно знал, каким способом мог наконец на самом деле отдохнуть, но это было невозможно. Сделать себе плеть он не мог, не говоря уже о более оригинальных приспособлениях. Потребовать что-либо у слуг значило вызвать перешептывания, которые быстро дойдут до ушей тех, кому не стоило давать козыри в борьбе за будущее Империи. Хорошо еще возможность спать в одиночестве он отстоял, а значит, оставались какие-то шансы на удовлетворение своих потребностей. Ноющая на боку царапина только подстегивала, раздувая тлеющие угли.
  Разделся, аккуратно складывая вещи складка к складке, лег на тонкий матрас. Сжал кулаки, медленно выдохнул. В его распоряжении была только одежда, а рисковать, занимаясь самоудушением, он не имел права. Значит, нужно было просто отрешится от всего, сделать еще один вдох, еще один выдох. Заснуть.
  Акайо прищурился на свет свечей, прикидывая, стоит ли вставать и задувать их или скоро погаснут сами, оставив лишь бороды воска на канделябре...
  Сел. Мысль, появившаяся в голове, была странной. Они с Таари никогда не делали ничего подобного, но в контракте, кажется, было что-то про игру с температурой до ожогов первой степени.
  Потянулся к подсвечнику, осторожно стащил свечу с длинной иглы. Мельком подумал -- в самом деле, еще можно использовать что-нибудь острое, но тут же забыл об этом. Капля горячего воска сбежала вниз от фитиля, растеклась по нежной коже между большим и указательным пальцем. Акайо закусил губу, помня о страже за дверью. Лег на голый пол, вытянув над собой руку со свечей. Наклонил...
  Выгнулся дугой, захлебываясь беззвучным криком. Сел, пытаясь отдышаться, пальцы дрожали так, что он едва не уронил свечу, но только сжал крепче в мгновенно вспотевшей ладони.
  Контроль мешал, отвлекал от расходящейся по коже боли. Но сейчас Акайо был сам себе и верхним, и нижним, невозможно было просто отдаться ощущению, забыв обо всем.
  Капли воска текли по руке, сбивая с мысли.
  Решил -- можно просто наклонить свечу, заставить себя зафиксировать руку, а остальное неважно. Не нашел изъянов в плане, снова откинулся на холодные доски. С замирающим сердцем поднял свечу. И позволил себе уплыть на волнах боли, что набегали, как прибой, одна за другой вслед за обжигающими ласками воска. Помнил всего две вещи: не кричать и не ронять свечу. Не кричать. Не ронять. Не кричать...
  Она догорела быстрее, чем ему бы хотелось, но в то же время этого уже было достаточно. Он лежал, медленно приходя в себя, комкая в руке остаток воска.
  Будто во сне коснулся груди, сплошь покрытой жестким панцирем капель, живота, где воск мешался с семенем. Приподнялся на локте, стащил с матраса тонкое покрывало, вытерся. Начал отлеплять воск, смял в комок. Не придумав, куда его убрать, слепил кривую фигурку, отдаленно напоминающую человека, забросил в угол. Улыбнулся -- не забыть и не удивляться, когда кто-нибудь поинтересуется, любит ли он кукол и не угодно ли ему заняться их изготовлением. Некоторые из его чиновников готовы были хоть восковые игрушки с Императором лепить, лишь бы он перестал ломать то, что, как им казалось, работало.
  Свернулся на матрасе и уснул. Впервые за долгое время почти спокойно.
  
  ***
  
  Утро привычно началось со стука в дверь. Акайо поднялся, тихо радуясь, что давно привык к короткому сну, но уже одеваясь, понял, что спал даже меньше, чем должен был. Хотя в его павильоне не было окон, обычно свет пробивался сквозь рисовую бумагу стен, сегодня было слишком темно.
  -- Император, -- перед дверью стоял, склонившись в почтительном поклоне, Джиро. Акайо поискал глазами вчерашних телохранителей, не нашел. Пока решал, как и что спросить, Джиро мягко шагнул к нему, вынуждая или оказаться вплотную, или отступить. Акайо выбрал второе. С любым другим человеком он бы уже принял боевую стойку, готовясь защищаться, но Джиро можно было доверять... Месяц назад не поверил бы, что будет так ценить близость этого резкого и упрямого человека. И так ценить именно эти качества.
  Джиро задвинул за собой дверь, выпрямился. Потребовал тихо:
  -- Будь осторожнее в следующий раз. Вчера тебе повезло, я задержался поговорить с охраной и нашел повод остаться вместо них.
  Акайо почувствовал, как вспыхнули огнем стыда щеки, невольно бросил взгляд на подсвечник. Джиро улыбнулся -- странно горько и печально, как бывает, когда вспоминают давно умершего друга.
  -- Не беспокойся, они не успели ничего понять. Я сказал, что тебе иногда снятся кошмары. Это допустимо для Императора.
  "В отличии от того, что ты на самом деле делал" повисло в воздухе слишком очевидно. Джиро вдруг плавным движением опустился на колени.
  -- Я понимаю, что мои слова прозвучат дерзко для телохранителя и еще более дерзко для раба, которым я все еще являюсь. Но если тебе нужны сессии, я могу быть тем, кто потребуется, нижним или верхним, мне все равно. Я никогда не буду претендовать ни на что большее.
  Акайо стоял еще миг, вслушиваясь в не прозвучавшее. Затем опустился на пол рядом, склонился в глубоком благодарном поклоне.
  -- Спасибо, -- выпрямился. Увидел, как отдернул протянутую было руку Джиро, качнул головой сочувственно. -- Но я не могу согласиться. Мне действительно нужно это, но я не хочу привязывать тебя сильнее. И ты свободен. Я должен был сделать это еще в Эндаалоре, но не мог, иначе ты снова стал бы рабом Таари.
  Джиро кивнул спокойно, только расширившиеся как от боли или страха зрачки выдавали его чувства. Уточнил:
  -- Я могу остаться твоим доверенным телохранителем?
  Получив утвердительный ответ, встал. Уже на пороге тихо посоветовал:
  -- Все же найди место, где тебя не будет слышно, или предупреждай. Я не могу убрать охрану на все ночи, но я могу сторожить вместо нее.
  Акайо вздохнул. От бумажных стен оказалось слишком легко отвыкнуть. Требовать же от Джиро раз в несколько дней стоять у дверей и догадываться, что за ними происходит, было жестоко. Что оставалось? Где он мог быть один, и его бы не слышали?
  Разве что в храме, но это было слишком даже для него. Даже несмотря на то, что он знал -- предки, настоящие их предки, вряд ли были бы против.
  "Пока слишком", -- мрачно уточнил Акайо. Он понимал, что через пару недель ему станет все равно, где и как проводить сессию, лишь бы просто сделать это. Напряжение новой жизни выливалось в невозможность спать, в слишком резкие слова, требуя хоть какого-то выхода. Ему нужно было отдыхать от роли Императора. Человека, который несет на плечах Империю.
  Забавно, что чиновники, ревниво отмечая каждую отнятую привилегию, боясь грядущих экзаменов, ужасаясь мысли выборности глав ведомств, не замечали общей картины. Впрочем, это было и к лучшему.
  Акайо сомневался, что они готовы к мысли о том, что сами будут управлять страной, не перекладывая окончательные решения вместе с ответственностью за них на Императора.
  
  ***
  
  Когда он понял, что прошел уже месяц и приближается новый день для просителей, испугался. Новый глава военного ведомства отчитывался каждый день, в том числе и о поисках экспедиции, но ничего нового сказать не мог, монахи, по всех стране спускающиеся в дома предков, странную группу людей тоже не встречали. Пришло первое письмо из Эндаалора, гонец, один из кайнов, давно живущих по ту сторону границы, смотрел на Акайо с любопытством. В письме явно читалось "У нас ограниченная способность перевоспитывать ваших преступников, не надо, пожалуйста, их всех на нас сбрасывать". Акайо надеялся, что в ответе так же отчетливо будет читаться предложение оплаты труда эндаалорской техники и предложение возвращать обратно тех, кому не нужен постоянный медицинский контроль.
  -- Генерал, -- едва слышно позвал гонец.
  Акайо вскинул голову, улыбнулся, наконец узнав Харуи. Встал, обнялся с ним так, как обнимались при встрече эндаалорцы. Предложил:
  -- Хочешь вернуться? Мне нужны те, кто знает другую жизнь.
  Харуи покачал головой. Объяснил:
  -- Меня Киида ждет. Девушка, мы вместе рабами были, хотя она эндаалорка... Но я там скажу, что Император предлагает.
  Империя менялась. Акайо, чувствуя себя одиноким героем, катящим камень в гору, задавал направление, одновременно пытаясь найти тех, кто станет рядом. Одной из первых союзниц неожиданно стала Каю.
  Началось с того, что она поймала его во время привычной вечерней прогулки возле прудов, заявила без предисловий:
  -- Если хочешь, чтобы ему стало легче, изгони его, -- она смотрела сердито и прямо, словно мужчина... Или словно эндаалорка. -- Слышишь? Заставь его уйти как можно дальше, чтобы он не мог тебя увидеть, и не давай ему ничего в дорогу, чтобы ему пришлось тяжело работать для пропитания.
  -- Он не заслужил подобного, -- тогда отозвался Акайо, сразу поняв, о ком она говорит.
  -- Он заслужил свободы, -- топнула ногой Каю. -- Он не может взять ее сам, так заставь его!
  Акайо покачал головой.
  -- Джиро сам способен решать, что ему нужно. Я не унижу его принуждением. Так же, как я не стал делать это с тобой.
  -- Со мной, -- фыркнула она. -- А что мне делать с подаренной тобой жизнью, милосердный Император? Быть разменной монетой в интригах против тебя? Я даже устроить собственный заговор не могу, твои чиновники не считают женщину за ценного союзника!
  -- Я считаю, -- возразил Акайо. Шагнул к ней, поклонился, извиняясь: -- Прости, я не подумал сразу обратиться к тебе. Позволь исправить эту ошибку. Мне нужны такие люди, как ты. Те, кто не побоится сказать мне, когда будет не согласен.
  Она стояла перед ним, сложив руки на груди, щурилась. Склонила голову набок, резко и болезненно напомнив жест Таари.
  -- Ты в самом деле меняешь Империю. Прикажи пропустить меня на Совет утром, и посмотрю, чью сторону занять.
  Гордость не позволяла ей пообещать союз сразу, и все же она стала самым ценным человеком после Джиро. В том числе потому, что многие, кто прежде тихо ненавидел Императора, смогли открыто ненавидеть ее, попирающую все возможные традиции легко и с насмешками.
  Следующим ценным союзником стало семейство Танака, глава которого явился с прошением и которому потребовалась чашка воды после вскользь сказанного Императором "Я знал вашего сына, Юки... Или Сэдэо. У него ведь было такое взрослое имя?" Акайо не ожидал, просто использовав повод во всеуслышание поговорить об Эндаалоре, но неожиданная поддержка большого клана, расселившегося по всей территории Империи, пришлась кстати. Они же помогли обнаружить подтасовки, устроенные Ютакой и главой ведомства Монет, но свою кандидатуру на освободившиеся места не предложили.
  Совет наполовину обновился из-за внутренних интриг даже раньше, чем подготовили полный экзамен для первого ведомства. Впрочем, оставшаяся половина правдами, неправдами и списыванием на местах осталась.
  В вечерних прогулках Акайо все чаще сопровождал кто-нибудь из глав ведомств, кто пытаясь убедить в своей преданности, кто осторожно пытаясь что-нибудь оспорить, или предложить. Этим вечером рядом шел Горо Йори, молчал, задумчиво глядя на отражающееся в пруду небо. Старичок-Правая рука ушел на почетную пенсию, когда на него указала пара заговорщиков как на вдохновителя своего плана, хотя Акайо был уверен, что в реальности их вдохновлял Ютака.
  Левая рука, единственный, не только не устраивал заговоров, не беспокоился по поводу экзаменов и не пытался отвлечь своего Императора на мелкие проблемы, но и, кажется, исподволь помогал, помогая правильно формулировать указы и подсказывая неожиданные решения.
  -- Я не понимаю вас, господин Йори, -- задумчиво сказал Акайо. Советник, вопреки ожиданию, не бросился заверять его в любви и верности. Чуть улыбнулся, кажется, впервые искренне, поклонился не церемонно, а точно выверяя угол -- уважение к старшему.
  -- Я очень простой человек, господин Хана. Я знаю, что поле не даст риса, если его не пахать и не засевать. Другие, как Сато и ваш дед, знали, что армия не будет побеждать, если ее не муштровать и не отдавать приказы. Я опасался, что вы, будучи солдатом, пойдете по тому же пути.
  Акайо так же склонил голову -- уважение к равному. Сказал:
  -- Давайте включим эту мысль в завтрашнюю речь?
  Йори смотрел внимательно, конечно, заметив, каким именно поклоном одарил его Император. Акайо мысленно улыбнулся. Его Левая рука не хотела править страной единолично, в отличии от Правой, и потому станет идеальным главой.
  Как стал сам Акайо.
  Он планировал передать Совету все полномочия, сделать так, чтобы правил не один человек, чтобы решали умные люди, те, кто хочет сделать Империю лучше, а не просто упиваться властью.
  Но...
  Он сам тоже оказался хорошим правителем. Он знал больше, чем любой житель Империи, он видел будущее. Он понимал, куда хочет привести свой народ. Имел ли он право отрекаться, даже когда сможет сделать это?
  Хотел ли он этого?
  Время шло и чем дальше, тем меньше он скучал по спокойствию.
  Тем сильней боялся, что возвращаться в Эндаалор ему все равно не к кому. Не с кем.
  -- Я хотел бы показать вам один павильон, Император, -- отвлек его Йори. -- У вас не было времени изучить свой дворец, а это место вам, думаю, понравится.
  Здесь не было внутренних стен, их заменяли высокие стеллажи, набитые до отказа. Пахло пылью и чернилами, свет дробился, проходя сквозь нагромождение бумаги, затухал, не добираясь до конторки в центре павильона.
  Акайо шел, скользя пальцами по краю полки, зачарованный, потрясенный. Спросил, полуобернувшись:
  -- Я был здесь?..
  Йори рассказал тихо, не тревожа ни память, ни пыль:
  -- Ваш отец лишь раз возвращался во дворец. Когда вы прожили три года, и вам дали имя, он добился аудиенции у Императора. Вероятно, хотел, чтобы его изгнание вас не коснулось. Ему не удалось этого добиться, но я помню, где провели вы тот день.
  Акайо кивнул, поднял взгляд к потолку. Совсем низкий, во внутренней библиотеке он терялся в вышине. Здесь все было намного меньше, но в то же время -- таким же. Эта тишина, рассеянный свет, запах -- все складывалось в ощущение покоя. То самое, которого не хватало. В котором, как он старался себя убедить, он не нуждался.
  -- Господин Император!
  Голос посыльного заставил очнуться, выйти из физического воплощения своего внутреннего мира.
  Юноша, запыхавшийся, выдохнул:
  -- Нашли.
  
  ***
  
  Они стояли в центре зала Совета, окруженные его чиновниками, в скрещении их любопытных взглядов. Усталые, оборванные, изможденные. Живые.
  Акайо шагнул вперед, не удерживая широкую улыбку, хотел обнять, хотел сказать "слава предкам"...
  -- Ясный Император!
  Двери едва не выбили, в зал ворвался отряд из нескольких монахов. Лидер, молодой человек не старше Акайо, громко заявил:
  -- Вы нарушаете заветы предков!
  Ненавязчиво шагнули вперед телохранители, прикрывая, вздохнул глава ведомства Обрядов:
  -- Простите, Император, я успокаивал их, сколько мог.
  -- Сегодня мы создадим Империю, -- пророкотало, перекрывая голоса всех. Таари в центре зала подняла руку с передатчиком, он шипел помехами, громом показался записанный на нем шорох бумаги. -- Откажемся от всего, чего достигли, вернемся к самому простому, чтобы не допустить новой катастрофы. Поклянемся молчать обо всем, обманем своих детей и внуков. Пусть думают, что так было всегда. Пусть живут так всегда. Если однажды ковчеги вернуться, да будет так! Мы создадим религию, в которой будем верить в них, мы будем ждать их прихода и Золотого века, который они привезут. Если технологии вернутся вместе с ушедшими -- да будет так! Но до того мы выживем. Очистим ровно столько земли, сколько необходимо, сохранив остальное таким, какое оно сейчас, запретив выходить за границы. Пусть эта пустошь послужит напоминанием о наших общих ошибках -- и для нас, и для вернувшихся. Они сами решат, стоит ли будущее таких жертв.
  -- Стоит, -- сказал Акайо, когда голос из прошлого замолчал. -- Мы можем не повторять ошибки своих предков. Для этого не обязательно зажмуриваться и забывать о своем прошлом, -- оглянулся к монахам, указывая на передатчик. -- Вот заветы наших предков. Вы пришли потому, что в их дома запрещено спускаться, а я заставляю вас нарушать священный запрет? Теперь вы знаете, откуда он появился. Все еще считаете, что ему нужно следовать? Оставаться обманутыми детьми?
  Они стояли, слишком ошарашенные, чтобы что-то предпринять. За них поклонился глава Обрядов, извинился сдержанно.
  -- Вы позволите нам изучить запись?
  Акайо посмотрел на Таари, та протянула передатчик монахам. Наконец подошла к Акайо. Обняла, шепнула на ухо:
  -- Ты многое успел, пока мы скитались по линиям метро. Но мы, кажется, вовремя.
  Он кивнул, улыбаясь ей в шею, счастливый, легкий, опьяненный ее голосом, глазами, руками. Бесконечно несчастный знанием -- он не может уйти с ней. Даже чтобы сейчас переночевать вместе, ему придется еще долго отбиваться от слухов.
  В своем павильоне достал черную ленту, что носил у сердца много дней, даже когда почти перестал надеяться, что сможет вложить ее в эти пальцы. Опустился на колени, подняв на открытых ладонях узкий кусок шелка. Таари засмеялась негромко, и в этом смехе не было радости.
  -- Ты ведь Император, Акайо, -- напомнила. -- Ты не можешь носить такое странное украшение.
  -- Я Император, -- кивнул он. Замер со склоненной головой. -- Я могу все, но для себя я сделаю только это. Пожалуйста.
  Пальцы зарылись в отросшие волосы, взъерошили, потянули, заставляя снова взглянуть ей в лицо.
  -- Хорошо. Но затем ты расскажешь, для чего это. Ты ведь понимаешь, что я здесь не останусь и значит, твоей Верхней не буду.
  Он чуть кивнул, прикрыл глаза, в последний раз растворяясь в чужой воле, остро чувствуя, как лента обхватывает горло, руки Таари застегивают хитрый замочек, тут же поддевают узкую полосу ткани, тянут, почти заставляя задыхаться.
  -- Рассказывай, -- приказала она.
  Акайо открыл глаза, встретив ее взгляд. Он больше не мог ни нырнуть в зеленую глубину, ни спустить на воду самый жалкий шлюп, и он стоял на краю, невольно положив пальцы на свое горло, перехваченное лентой -- единственное оставшееся у него утешение. Сказал так откровенно, как мог:
  -- Чтобы когда ты будешь далеко, когда я захочу забыть все, чему научился в Эндаалоре, когда устану и буду готов сдаться, эта лента напоминала мне -- я сам выбрал эту жизнь. Я уже был счастлив. Тогда, что бы ни случилось, я всегда буду жить и действовать памятью трех месяцев, которые я был рабом. Которые я был свободен.
  Зеленое море подернулось туманом. Таари, обняв его, заплакала на плече.
  
  ***
  
  Он знал, где найдет ее. Тихо покинул зал, уже на лестнице осознал -- а ведь это его победа. На приеме в честь послов главную роль играют советники и представители Эндаалора, а не Император.
  Таари смотрела в низкое ночное небо, на миллиарды звезд, чей свет не заглушали ни огни эндаалорского города, ни факелы императорского дворца. Сказала, не оборачиваясь, по шагам узнав, кто за спиной:
  -- Ты можешь отречься.
  -- Да, наверное. Уже могу.
  Он стал рядом с ней, оперся на перила. Посмотрел на раскинувшийся вокруг город, сияющий, как огромное созвездие. Таари вздохнула, договорила то, что он оставил висеть в воздухе:
  -- Но не хочешь.
  Акайо кивнул. Отсюда не было видно людей, но сияли окна и фонари, отмечая жизнь. Каждый человек был звездой, уникальной и в то же время похожей на других, каждый мог остаться или уйти, каждый начинал понимать -- теперь он свободен.
  -- В Эндаалоре я был твоим, и этого было достаточно. Но сейчас я -- их всех. Понимаешь?
  Она промолчала. Акайо не видел ее лица, но почувствовал, как она чуть качнулась к нему, прислонилась к боку. Сказала негромко:
  -- Я скучаю.
  -- Я тоже, -- обернулся, обнял порывисто, как никогда себе не позволял. -- Таари, я не могу сейчас просить твоей руки, но...
  -- И не проси, -- она улыбалась, чуть отстранившись, смотрела ему в глаза. -- У тебя есть твоя Империя, у меня есть моя работа. Я не брошу ее, как ты не бросишь Кайн. Может быть, когда мы вместе восстановим метро, мы сможем видеться достаточно часто, чтобы это имело смысл. Но не раньше.
  Он кивнул. В груди поднимался ком несказанных слов, глаза жгло. Он спрятал лицо в волосах Таари, а она гладила его дрожащие плечи. Шепнула на ухо:
  -- Плакать можно.
  Это помогло, слезы полились наконец, усталость всего прошедшего года уходила вместе с ними, открывая заново все его надежды и планы. Общие успехи, уже случившиеся и те, что были впереди.
  Небо и город вокруг них сливались в одно.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"