Аннотация: Первый в серии очерков-писем о Лос-Анджелесе, под общим названием "Америка".
Вот, именно сейчас, когда тесный, душный самолетик начал разбег, и все пути к отступлению оказались отрезаны, я смело могу назвать время 18.10 9го ноября точкой начала моего опыта обретения собственной жизни и, надеюсь, завершающий стадии самоидентификации.
Как выяснилось в первую очередь, моя привязанность к любимым людям оказалась неизмеримо больше и, главное, глубже, чем я вообще могла себе вообразить. Моя любовь к мужу, оказалось, внедрена в клеточные мембраны и является мощной составной частью центральной нервной системы: не только глаза не осушаются от слез, но и организм выдает совершенно непредсказуемые реакции на разлуку, в виде непредвиденных менструаций, скачков температуры и постоянной тошноты. Очевидно, что это и есть мое первое открытие относительно себя: я люблю его невероятно, и от этого же плачу. И мне не стыдно, хоть и неловко слегка. Часть денег и сил, затраченных на это странное путешествие, уже оправдались: в каких еще обстоятельствах я смогла бы так отчетливо в этом убедиться? Господь милосерден и любящ ко мне: он подарил мне фантастическую возможность.
Интересно, в полной ли мере я могу себе представить ощущения, которые переполняли Мелкого, когда уезжал в Испанию? Или мамы, когда уходили ее любимые люди (я имею в виду не только отца).
Сейчас мне следует избавиться от одной ужасной вещи: не успев уехать из дома, я уже начала ждать дня возвращения. А 8 месяцев это слишком долго...надо прекращать ждать и начинать жить сегодня и сейчас. Кто еще расскажет моим любимым, что представляет собой Голливуд и иже с ним? Если я буду только ждать, то все мое пребывание там обратится в полный кошмар, и я ничего не пойму сама. Но я надеюсь, что это скоро пройдет. Ведь, на самом деле, мы далеко только географически, а это вопрос лишь 15 часов дороги. Любимый голос можно услышать по телефону. Нельзя только прикоснуться. Но самые дорогие сердцу прикосновения остаются в чувственной памяти так глубоко и крепко, что в любой момент можно почувствовать Сережины теплые ладони, нежные мочки ушей. Как блестят его глаза... Как пахнет Мелкий - одеколоном, гелем для волос и маминой едой. У мамы жесткие подушечки пальцев. Когда она целует, то прикасается суховатой, прохладной щекой моего лица.
Господи, как же я вас люблю!
Внезапное полномерное осознание дает возможность уйти от пустых, мусорных эмоций.
А как нежно Сережа мурлычет мне на ухо "кисю-ю-нечка"! А сколько гордости я испытываю, когда вижу его походку - уверенную, твердую и легкую. Он воплощает в себе удивительную комбинацию мальчика и мужчины. Он бывает несгибаемым и суровым, жестко действующим и даже грубым. А может быть застенчивым и тонким. Я обожаю в нем это!
Терминал 1 Франкфуртского аэропорта грязный, душный и циклопический. Мимо меня промчались два русских мужика. Их лица были искажены, они ошарашено оглядывались и твердили: "мы потерялись! Где мы?!!"
Я недолго побродила по закуренным коридорам, неизменно ведущим к каким-то сто пятидесятым воротам, без энтузиазма потаращилась на витрины Гермес и Дьюти фри, почему-то больше смахивающие на магазины распродаж хламья, зашла вместо туалета в Макдоналдс. Когда нашла туалет, то подумала, что лучше бы я осталась в Макдоналдсе. Очень скоро я перебралась в /Терминал 2, где нет ни души, идеальная чистота и запрещено курить. Сейчас я лежу в удобном кресле и пишу. Магазины закрыты, кафе, боюсь, тоже. Страшно боюсь не подзарядить аккумулятор и не отправить письмо. Панически боюсь потерять связь с Сережей. В Ростове уже ночь, и я понимаю, что ему надо спать, да и смс не дешевое удовольствие, но не выпускаю телефона из рук, как спасительную соломинку, без которой я сразу пойду ко дну. Слезы продолжают жечь мне глаза, я не пытаюсь бороться с ними: это бесполезно, да и ни к чему. Буду плакать, так даже интереснее.
Ночь провела, скрючившись в кресле, в абсолютно пустом Терминале 2. Собственно, все прекрасно: тишина, есть, чем дышать. Жаловаться, вроде, особо не на что. Но почему же так страшно хочется долежать в этом самом кресле вплоть до самолета в Ростов и позорно бежать. Ведь я действительно ни капельки не изменилась с 18 лет. Те же самые мысли, те же самые слезы. Только тогда я хотела к родителям, а теперь - к Нему!
Мой попутчик в самолете, презанятный швед 55 лет пришел в ужас от срока в 8 месяцев и заявил, что обливается слезами, когда уезжает от жены на неделю, а как можно уехать от любимых на полгода, даже не представляет! Я, честно говоря, тоже теперь не представляю. В наших мечтах все выглядит и ощущается по-другому. Наверное, по этой причине многим нашим мечтам лучше так и оставаться мечтами.
"С любимыми не расставайтесь!"
Теперь сижу за стойкой бара Гете, хлебаю чай и нюхаю сигареты всех, сидящих вокруг меня. Этот бар - единственное место, где мне сразу воткнули компьютер в розетку, и я спокойно могу продолжать болтать с вами, мои любимые, не боясь, что батарея накроется медным тазом. Хваленый беспроводной интернет не открыл мне пока ни одного сайта, хотя подключение имеет место быть. А я так хочу отправить вам письма поскорее.
Швед. Не могу не упомянуть о шведе, думаю, наши пути еще пересекутся. Он возвращался в родной Стокгольм из Таганрога, куда он ездил навещать свою, как он выразился, русскую дочь. Оказывается, будучи ярым фанатом хоккея, он участвовал в акции Третьяка, смысл которой был в том, что шведы приезжали в русские детские дома, знакомились там с детьми и забирали их к себе на каникулы. Большинство шведов удовлетворились разовыми приключениями, наш же человек, имя которого не произносимо, стал свою дочку опекать, возил к себе домой, перезнакомил со своими детьми. Теперь его младшая дочь, футболистка, вовсю переписывается с еще одним детдомовским парнем, который играет в футбольной команде Металлург. Русская же дочь, ей сейчас 26 лет, вышла из детдома, прожила какое-то время в общаге, там вышла замуж за работягу ее возраста, а теперь как-то получила двушку в центре Таганрога, и родила "внука", как назвал его швед. Невероятно сентиментальный дядька, показывал мне фотки внука. Теперь он занимается организацией групповой поездки шведов в таганрожский детский дом. Сам он историк, работает в каком-то стокгольмском институте. Чтобы оправдать свои поездки в Таганрог, устроился там читать лекции в каком-то учебном заведении. Он издавался в Швеции, и признался, что очень любит писать, особенно для души. Рассказывал, что написал биографическую книгу про какого-то шведского коммуниста со спорной судьбой, и книга стала бестселлером и вызвала огромный общественный резонанс.
Очень просил прислать ему мои впечатления о Калифорнии: его родные дети бредят поездкой сюда, но это дорого, и он хотел бы быть уверенным, что деньги не пропадут даром.
Я постараюсь выполнить его несложную просьбу, если мне представится возможность.
Вот, время подходит к тому, чтобы идти на посадку. Сейчас мне надо сложить компьютер, надеть плащ и отправиться к воротам В 22, где грузят пассажиров на мой самолет, это совсем близко от бара Гете, так что можно не спешить. Я насильно удерживаю себя от порывистых, суетливых движений, которые усугубляют мою нервозность. Отчаянно хочется развернуться, спрятаться в туалете, и пусть летит без меня! Мне все вспоминается этот же аэропорт, когда мы с тобой ждали самолета в Дублин и увидели на табло рейс в Лос Анджелес. "Как было бы здорово сейчас улететь туда!" - Мечтательно сказала я тогда тебе, а ты задумчиво кивнул в ответ. Мне это представлялось совершенно невозможным. А в эту минуту я закрываю компьютер, чтобы пройти на посадку на этот самый рейс из мечты. И не хочу, чтобы эта мечта сбывалась. Но она сбудется, потому что мечты должны сбываться, чтобы мы лучше могли понять, что нам действительно нужно!
Хорошо, что у меня есть запас времени: здесь длинная очередь на контроль. Проверяют жидкости, которые надо уложить в спецпакет из Дьюти фри, снимают ботинки, просвечивают компьютеры. Но здесь это все происходит очень вежливо и спокойно. Никто не суетится и не хамит, полицейские извиняются за причиненные неудобства и помогают одеться. Не чувствуешь себя униженным.
На посадку огромная очередь. Самолет будет заполнен до отказа. Я едва стою на ногах от усталости. Наконец, я в самолете.