- Боже мой, боже мой! Кто к нам пожаловал! Нафанюшка! Да как же это ты решился-то? Тебя ведь и не вытянешь из дому-то, бывалочи!
- Да как "как"? Вот так и решился. Вину за собой чувствую, Акимушка. Давно хотел помириться с тобой, да ты уж больше года нос не кажешь.
- Неужто больше года?
- А то! Тебе-то, видать, и времени не заметно, как оно летит, весело у тебя тут. А у меня, в моей развалюхе, ползёт оно, растреклятое! Пусто, одиноко... Даже мышей нет. Одни мухи да комары с пауками. Не с кем словом перемолвиться...
- Да... Тебе не позавидуешь, Нафанюшка. Ну что ж, коли пришёл, проходи, гостем будешь!
- Ну, слава Богу! Значит, мир?
- Да мы и не ругались...
- Расска-а-азывай! А то я не видел, как ты взъелся тогда, своих хозяев защищаючи! Я думал, опосля того и разговаривать со мной не станешь.
- А я уж и забыл...
- Ну, в общем, прости меня, Акимушка, если слово худое молвил. Не по злобе я, а по карахтеру свому таковскому.
- Да ладно, чаво уж там! Кто старое помянет... Щас чайку поставлю. Будешь, аль нет?
- Кхе-кхе!.. Если можно...
- Чего так неуверенно?
- Да я уж и забыл, когда чайком с песочком баловался. Вот как ты меня в прошлый раз облагодетельствовал, так и...
- Совсем, видать, житьё твоё худое стало?
- Совсем, Акимушка, совсем, родименький!
- Н-да... Ну ты того... не тужи. Когда-нибудь и у тебя оно, гм-гм! - развиднеется... Вот тебе чаёк, вот сахарок с хлебушком. Угощайся.
- Спасибо тебе... Да только не верю я, Акимушка, что придёт такое времечко, не верю... Дом-от совсем в негодность пришёл. Кто ж на него позарится?
- Нельзя в нашем деле без веры...
- Понимаю, что нельзя, а что ж делать-то? Супротив факту не попрёшь... Та! Чем меня успокаивать, ты вот лучше о себе расскажи. Как живёшь-то? Смотрю, уголок у тебя неплохой.
- Грех жаловаться...
- Ну а хозяева-то как твои? Живут?
- Куды ж они денутся? Живут, и неплохо. Постепенно на ноги становятся.
- Эт' хорошо. Ну а хозяин-то с долгами расплатился?
- Ещё нет...
- Нет? А, говоришь, хорошо живут!
- Ну так что ж с того, что долги ещё не отдал. Зато семья накормлена. А кабы отдал, так тогда хоть зубы на полку - ложись, да помирай!
- Это верно. Только как же терпят те, кому он должен?
- Ну так брательнику же должен, не чужому кому!
- Да порой брат хуже чужого бывает. Кровушку всю выпьет - деньгу давай!
- Не спорю, бывает. Но тут другой случай. Брательник моего хозяина человеком оказался. Я, говорит, с тебя не требую. Сам отдашь, когда сможешь.
- Чудно! И жена его так же?
- Кого? Брательника?
- Да.
- Ну, жена - известное дело - женщина! В глаза-то не говорит, а за глаза...
- Пилит, значит?
- То-то и оно...
- А что, письма, что ли, пишет?
- Да ну, какие там письма! Теперешние-то до писанины неохочи, сам знаешь. Ездил мой в Москву ещё три раза опосля того...
- Три раза?! Небось, денег привёз!..
- Ага! Вагон и маленькую тележку...
- Да ну? Работу, что ли, такую хорошую нашёл?
- Чудной ты, Нафанюшка! Простых понятиев не разумеешь. Когда так говорят, это значит, что ничего не привёз.
- Вот те раз! Что ж так-то?
- Да рассказывать об ентом - одно расстройство! Москва - город непростой, зацепиться там может только отъявленный жулик. А человеку честному там не выжить! Враз обведут вокруг пальца! Ещё и рад будешь, что живым оттеда вернулся.
- Ну расскажи, расскажи об евонных мытарствиях тамошних.
- Не хочу, Нафанюшка... Как-нибудь в другой раз. Не в настрое я...
- Ну вот. Неужто так плохо?
- Да как тебе сказать... Не то, что бы плохо, а... бестолково всё получилось...
- Кто ж его обидел, сердечного?
- Сестра...
- Сестра?! Да как же так? Ведь родственница же!
- А вот это как раз тот случай, про который говорил ты. Лучше бы к кому чужому нанялся...
- Это что ж? Сестра его на работу наняла?
- Ну да...
- Что ж за работа такая?
- Экой ты хитрый, Нафанюшка, будто лиса! Говорю же, что не хочу об ентом рассказывать, а ты всё равно - по ниточке вытягиваешь!
- Ну дак интересно жа! Цельный год ни с кем не разговаривал. А тут новостёв - цела куча!
- Да какие энто новостя? Одно огорчение! Я понимаю, новости - это когда радоваться хочется за человека, от счастья смеяться. А эт' что?
- Акимушка, жизня-то она такая, полосатая. Щас плохо, а там, глядишь, и развиднелося!
- Хе! Теперича ты меня успокаиваешь... Ну, так и быть! Давай с тобой ещё по чашечке хряпнем чайку, да и расскажу я тебе. Хоть и не охоч я до ентой истории...
- Ну-ну!
- Ишь ты! Аж подобрался весь! Вот тебе ложка, нагребай песок, да слушай!
- Слушаю, Акимушка, слушаю.
- Началось это вскорости после того, как я был у тебя в последний раз. Супруга моего хозяина в местной брехаловке вычитала объявление, что на карьер требуется рабочий. Пришла, сказала ему, да и настропалила, чтоб сходил да разузнал. Авось, счастье-то и улыбнется. Мужику без работы, а семье без зарплаты - никак нельзя!
- Это уж как водится, Акимушка.
- Ну вот. А тогда ещё снег лежал. Пошёл хозяин на разведку. Приходит, сидят мужики по углам, нахохлились, греются, ну вот как мы с тобой. А карьер стоит, не работает.
- Эт' почему жа?
- Дык проблемы у них, как и везде: муханизьмы старые, износивши все, ремонта требуют, а денег, как и всегда, - нету! Ну вот. Сунулся мой к начальнику. Тот говорит: "Пока обожди, стоим. Как фабрика зачнёт работать, тогда и приходи." Мой спрашивает: "А когда это будет?" "Наведывайся", - отвечает. Мол, и сам не знает.
Ну и стал он, хозяин-то, пороги ихние обивать. Несколько раз сходил, да и плюнул. Стоят! А когда работать будут, одному Богу известно.
А тут как раз у сынишки младшенького день рожденья подоспел - 27 апреля. Ну, сам понимаешь, что за праздник без денег? Не праздник, а слёзы одни да обиды. И тут вдруг в этот самый день наезжает начальник карьерский прямо к моим домой: "Работу ещё не нашёл?" "Нет, - отвечает хозяин, - не нашёл." "Ну тогда, - говорит, - завтра заступаешь сторожем. Только документы зыхвати." И уехал.
Мои-то, сердечные, запрыгали от радости: папа на работу устроился! Теперь какие-никакие деньжата появятся!
- И сколько ж платить обещался?
- Тыщу двести... Чего башкой-то мотаешь? И то хорошо! Вообще ведь ничегошеньки не было! А теперича хучь надежда появилась!
- Да я на тех начальников удивляюсь, что наверху-то сидят: сами они проживут месяц на таку зарплату?
- Эк ты загнул! "Сами"! У них у самих-то - ого-го! - какие зарплаты! Если всем такие платить, чего ж им-то останется? А бандитов кормить надо? Надо! Куды там простому человеку!.. Чего смотришь-то?
- Не пойму, шутишь так, что ли?
- Эхе-хе, Нафанюшка, шутки-то энти со слезами на глазах! Ну, сам посуди, когда такое бывало, чтобы те, кто до верху добирались, думали о тех, кто внизу остался? На словах - да, ночи не спят, всё об народе пектся. Да только словоблудие всё это! О кармане своём оне пекутся! Торопятся нагрести побольше, пока по шапке не дали.
- Дык, знамое дело!
- Ну и чего ж ты тогда удивляешься?
- Ты, Акимушка, рассказывай, я не буду тебя больше перебивать.
- Ага... Ну, так и устроился мой хозяин сторожевать. Одну ночь дома, другую на службе. И по хозяйству успевал. Картошки насадили два огорода, лучку, чесночку, в теплице огурцы с помидорами расти зачали. Всё вроде бы налаживаться стало. И начальник ласково смотрит - непьющий ведь! - и мужики карьерские не врагами глядят. Мой-то с зарплаты первой им сторублёвик на бутыль сунул, вроде для приёму в коллехтив - полагается так, сам знаешь.
- Ну-ну.
- Начальник, правда, пожурил слегка: мол, не балуй их! Ну дак сказал да забыл. Служба идёт своим чередом. Мой картинки разные стал рисовать, времени-то свободного - хоть завались! Другие мужики на такой работе пьют от безделия, безобразят, а мой - нет, душу воспитывает, теперича енто творчеством прозывается.
- Хм!
- Чего усмехаешься?
- Да чудно как-то! Непривычно. Будто из другого теста.
- Во-во! Белые вороны. Хозяин так прямо про свою семью и говорит. Да только жить-то середь чёрных ворон - ох, как оно несподручно!
- Чё ж не живут-то, как все?
- Опускаться не желают. Считают, что их Господь для другой участи сотворил.
- Ишь ты! Гордые!
- А хучь бы и так? Что ж в том плохого?
- Дак потому и живут непутёво! Все - о хлебе насущном пекутся, а оне - о душе! Много ли в ентом проку будет? Результат-то ведь - налицо!
- Это ты винище-то хлебом насущным прозываешь?
- Ну нет же! То тоже - непутячина! Только в другую сторону. Я - о простых, житейских делах: сад, огород, скотина. Да чего я тебе объясняю? Ты ведь и сам всё понимаешь, придуриваешься только!
- Эх, Нафанюшка, не придуриваюсь я. Всё понимаю. Но куды ж таким вот деваться-то? Червь душевный так-таки и точит изнутря! Противен им образ жизни, что ведут окружающие. Хочется чего-нибудь духовного, возвышенного, а не только всё про корову, да про картошку!
- Чё ж тогда из городу уехали? Там таковских-то - пруд пруди!
- Бестолковый ты, Нафанюшка! Я уж тебе всё рассказывал, почему они здесь... И вообще, сбил ты меня с мысли! Ведь обещал же не встревать!
- Ну извини, не буду больше.
- "Не буду"... Чё я говорил-то?
- Ну это... Работу, вроде бы, твой нашёл. Да картины малевать стал.
- А! Ну да!.. Проработал он тогда только половину месяца и тут новая беда приключилась...
- Запил, что ли?
- Нафанюшка! Ты ж обещал!
- Ну всё-всё! Молчу!
Четырнадцатого мая энто было. Как щас помню. Приходит хозяин мой со смены, включает компьютер, а он - как стрельнет! И горелым завоняло!
- Тю! Я-то уж думал!.. Молчу-молчу! Не крути глазьми-то!
- "Думал" ты! Как же без него-то? Вся работа хозяйкина, а, значит, и зарплата на ём держится! А тут - раз! - и нету! Накрылся медным тазом! Хозяин мой аж побледнел. Поначалу всё сам пытался ума ему дать, но скоро понял, что ему с ним не совладать. Брательник тут нужон со своим умением. А как ты сунешься к нему, коли долг такой на шее висит? Только и остаётся, что сидеть поджавши хвост, да думать на работе ночами, как тому горю помочь. Но, как говорится, нет худа без добра. Время как раз подоспело горячее: дела огородные в самом разгаре. Не до компьютера стало. На чужом огороде всю посадили, свой огород перекопал вручную, а потом уж гряды стали разбивать, да ещё целины от того вдвое прихватили...
- Не понял, Акимушка, почему вручную? Почему не трактором? Ведь оно сподручней будет.
- Само собой, что сподручнее, да только тот огород никто пахать не берётся: слава об ём худая.
- Эт' ещё почему?
- Дык на том месте раньше дома стояли, да все погорели в тридцатых годах. Пожар-то, помнишь, какой в тридцать шестом был?
- Как же! Конечно помню! Беды-то что тогда было!
- Ну дык вот. Дома погорели, а строить здесь ничего больше и не стали. Это уж потом избушку мою здесь прилепили... Ну дык энто я к чему? Весь огород - сплошь одно каменье! От таких вот, с картофелину, и до таких, что и вдвоём-втроём не поднять! Один мужик на тракторе заехал, не упомню, как звали, да на первой же минуте плуг-от и изломал! С тех пор никто здесь и не берётся пахать. Только иногда на лошаде, так и то лишь за вино. А вино - это деньги. Мои-то сами не гонют. Вот и приходится лопатой наяривать. Ну и ничего: потихоньку-потихоньку, да и справился. А ещё и на целине столько же прихватил.
Но - руки-то делают, а душа у моего - не на месте: всё прикидывает, как игрушку любимую из беды вызволить. И решился-таки брату позвонить. Хучь и стыдно, а деваться некуда - никто больше, окромя его, не подмогнёт.
- Ну и чего ж ему брательник отпел?
- Да чего? Поначалу обиду высказал, что почитай полгода от моего ни слуху, ни духу не было. А когда мой стал оправдываться, что, мол, стыдно было звонить, пока деньги не отдаст, тот совестить стал, что, мол, письмо-то уж точно мог бы написать! Мой ему: так, мол, скрутило, что и на конверт не мог выкроить. Когда на хлеб не хватает, тут уж подумаешь, куда деньгу пустить: то ли на буханку хлеба, чтоб детей поддержать, то ли на конверт!
- Ну а брательник чего?
- Не верит!
- Как говорится, сытый голодного не разумеет.
- Вот-вот! Ему дико слышать - с его-то зарплатой! - что денег даже на хлеб может не быть... Короче, вся обида его сводилась к тому, что, мол, столько тебе добра сделал, а ты, неблагодарный, даже и знаться не желаешь!
- Эхе-хе-е!..
- Да... Ну, пожурил-пожурил, потом спрашивает: "Далеко ли от вас железная дорога?" "Как до Луны, - отвечает мой. - А что?" "Да хотел, - говорит, - с проводником передать."
- С кем?
- С проводником. Ну, это вроде как мы с тобой. Тоже домовой, только в поезде.
- Хм!..
- Ну, энтот вариянт не сгодился. "Ладно, - говорит, - привози, отремонтируем здесь, на месте."
- Эт' как жа понимать? На хлеб, значит, денег нет, а на билет до Москвы найдётся?
- Я ж говорю: не верит. В общем, разговор кончился ничем. Условились, что кажну смену мой будет у телефона торчать, в девять часов его звонка ждать.
- Ну и, небось, напрасно ждал?
- Представь, Нафанюшка, позвонил вскорости! И недели не прошло. Да ещё как огорошил!
- Чего такое?
- Эхе-хе... Вот тут-то, Нафанюшка, и начинается самая канитель...
- Ну-ну! Чё замолчал-то?
- У мово-то, окромя брата, в Москве ишшо сестра троюродная обретается. Ларисой зовут. Проживает она в Долгопрудном. По возрасту - бабушка уже - шестьдесят три года. Детей Бог не дал, как мужик в незапамятном году помёр, так одна и кукует. Зарплатой Бог не обидел, учёный она там какой-то, студентам лекции читает, тем и живёт.
- Ишь ты! Как родня-то!
- Та! Родня! Ты дальше слушай... Я это к чему про неё вспомянул-то? Оказывается, ещё зимой, когда мои голодные сидели, эт' когда мой из Москвы-то первый раз вернулся по вызову хозяйки, она, хозяйка-то, решила сама денег найти. Ну и написала ентой Ларисе в Москву: так, мол, и так, уважаемая Лариса Ивановна, не займёте ли нам денег, хоть тыщи две? Мол, вскорости отдадим. А мужу-то про письмо и не сказала. То ли сюрприз решила сделать, то ли ишо чего, не знаю. А, может, решила: чего там говорить раньше сроку, а ну как ежели совсем ничего из энтого не выйдет? Ну вот. Так это дело и заглохло.
- Не отозвалась?
- Ты дальше слушай... А тут мой, как я уже говорил, на работу устроился, да кабы не компьютер, так и не известно, когда бы он ещё брательнику бы позвонил. Ну а тут условились, мой звонка ждёт. Ну и вот. Через пару дней звонит брательник: "Срочно выезжай, я тебе шабашку нашёл!"
- О как!
- Да... А мой опешил: как же я поеду? Денег-то нет. Да и на работе числюсь всё-таки? А ты, говорит, вместо себя жену оставь сторожевать, работа не дюже хитрая, справится. Кстати, спрашивает, когда у тебя зарплата? Да вот, не сегодня-завтра должны дать, отвечает. Ну так и бери только на билет, остальное семье оставляй и дуй сюда, кричит брательник. Мой: а что за работа-то? Ну тот и объясняет: тут, говорит, вчера звонила Лариса (они знаются промеж собою, перезваниваются иногда), сказала, что ты должен ей две тысячи уже несколько месяцев, так долги же отдавать надобно! Мой аж подавился: "Какие долги?!" А вот, говорит, твоя Наталья писала ей, просила денег ещё в феврале, она и выслала вам две тысячи. Мой лепечет: ничего не знаю, не получали мы никаких денег. Ну, говорит, это ваши проблемы, разбирайтесь сами, а только она, Лариса, предлагает такой вариянт: ей надо дачу оформить, досками-рейками изукрасить, так вот, вместо того, чтобы ей шабашников нанимать, она зовёт тебя. Молоток-то, спрашивает, держать в руках умеешь? Мой отвечает: конечно, сам знаешь. Ну так вот, говорит, она обещалась за энту работу по шесть тыщ в месяц платить. Заодно и с долгом рассчитаешься. "Чего заглох-то?" - спрашивает. А мой в ужасе: весть о новом долге его чуть с ног не свалила! "А чего, - говорит, - тут скажешь? Я тебе, - говорит, - ещё позвоню" "Ну-ну, - кричит брательник, - только долго не думай! А то пролететь можешь!"
Ну вот. Приходит мой домой, сопли - бахромой, к жене обращается, а та упирается!
- Ишь ты! Стихами-то так и режешь!
- Да не мои это стихи. Леонида Филатова.
- А эт' ишо кто такой?
- Артист такой. Сказочка у него есть, вся в стихах.
- Ну и... чё?
- Да чё? Мой её оченно уважает и словечки оттедова в свою речь вставляет часто-густо. Вот и я от него наблатыкался.
- Я не понял, чего это ты так вдруг перескочил с одного на другое?
- Ну ты ж спросил? Я тебе и ответил... Но ты дальше слушай!