Виктор проснулся сразу, будто вынырнул из забытья. Как всегда в первый момент после пробуждения голова была ясная и чистая, словно он и не спал. Обычно Виктор немедленно вставал с постели, именно в этот первый момент, чтобы не упустить состояние свежести и бодрости. Потому что стоит только задержаться на минуту-другую в постели, дать себе расслабиться, и на тебя неудержимо наваливается одурманивающая утренняя дремота. Она давит на сознание, затапливает его, и ты резко, без перехода проваливаешься в какую-то яркую фантасмагорию образов и звуков. Ты уже с кем-то разговариваешь, что-то делаешь. Картинки меняются стремительно, как за окном мчащегося поезда. Люди - знакомые и незнакомые. Что-то тебя радует, кто-то обижает. Все чувства обострены до предела. Одна улыбка - и тебя захлёстывает волна дикого беспричинного восторга, одно слово - и ты расшибаешься о невидимую каменную стену. С разгона, со всей силы.
Рядом стоит твоя любимая. Она смотрит в сторону и словно чего-то ждёт. Больше всего на свете ты боишься, что она посмотрит на тебя. Ты хочешь этого, мысленно ты умоляешь её повернуться к тебе, и в то же время в тебе нарастает предчувствие какого-то ужаса, который вот-вот... Она медленно поворачивает голову. Мгновение долю секунды она смотрит на тебя, и в эту долю секунды ты видишь в её взгляде всё: и грусть, и чувство безысходности, невозможности что-то изменить, и потаённую, скрытую от тебя радость. Дикая, невыносимая боль взрывает твою душу, рвёт сердце. Такую острую душевную муку можно испытать только во сне. Ты ещё слышишь, вернее угадываешь её слова: "Так надо", - когда сознание, спасаясь от боли, наконец выныривает из этого кошмара. Несколько минут ты лежишь, заглушая в себе остатки боли и пытаясь наяву вспомнить этот мгновенный, но такой невозможно ёмкий взгляд. Потом липкая серая тяжесть с новой силой наваливается на тебя, и ты опять проваливаешься и куда-то летишь. Но через минуту сознание вновь вырывается из цепких объятий сна на свет божий, успев вдоволь наглотаться новых переживаний. И снова провал. И снова пробуждение. Непрерывной чередой. От этого бесконечного болтания на грани сна и реальности голова начинает пухнуть. Ты мучительно пытаешься удержаться на поверхности, ухватиться за какой-нибудь посторонний шум, чтобы сосредоточиться на нём и выбраться из тёмной засасывающей трясины небытия. Наконец ты собираешь всю свою железную волю в кулак и заставляешь себя открыть глаза. Некоторое время ты лежишь, прислушиваясь к своему разбитому телу и распухшей, какой-то рыхлой голове, и встаёшь уже совершенно вымотанный и невыспавшийся. Теперь тебе уже приходится минут сорок насиловать себя всевозможными рычагами и пружинами, велотренажёром и холодным душем, чтобы заработать ту бодрость, которая час назад предлагалась тебе сама, без всяких усилий с твоей стороны.
...Виктор открыл глаза и замер, пытаясь понять откуда в его душе эта тихая радость, это предчувствие чего-то хорошего, или, наоборот, смутное воспоминание о чем-то приятном. Может это после сна? Да, наверное ему что-нибудь приснилось. Что именно - сейчас уже, конечно, не вспомнишь (сны Виктор забывал сразу же после пробуждения). Он опустил ноги на пол и сел в постели, часы на стене показывали - 06.30.
- Шесть, тридцать. Шесть, тридцать... - мурлыча себе под нос, Виктор встал и потянулся всем телом, распрямляя плечи и выгибая слегка одеревеневший за ночь хребет.
И, вдруг, он вспомнил. Ну, конечно! Причём здесь сон? Сегодня же - день его рождения! Сегодня ему - Виктору Судмалису - исполняется ровно тридцать биологических лет.
Остатки сна мгновенно выветрились из головы.
- Хо-хо! Сегодня командовать парадом буду я! - Виктор одним прыжком выскочил из спальни в большой зал - гостиную, как он его называл, - пробежавшись пальцами по клавиатуре пульта, встроенного в стену гостиной, заказал себе завтрак и помчался в спорткомнату.
Утреннюю физзарядку он делал каждый день, начиная с шести лет. Это его отец когда-то приучил. Сначала пытался заставлять, но, быстро убедившись в бесполезности и кнута, и пряника, вынужден был применить единственный, как оказалось, действенный метод - личный пример. И Виктор постепенно привык; зарядка стала для него чем-то вроде физиологической потребности. Интересно, что и отец тоже увлёкся всерьёз. Начал осваивать разные новомодные системы и комплексы упражнений. "Сейчас ему сколько? Пятьдесят шесть? Да, пятьдесят шесть лет, а на вид ему и сорока не дашь. Раз, два... Раз, два... - Виктор расслабил руки, встряхнул ими и перешёл к спинной группе мышц. - В принципе внешне мы с отцом выглядим почти как ровесники. Отец вообще - сильный мужик, молодец! Здоровьичко в порядке - спасибо физзарядке! Ра-а-аз, два-а. Ра-а-аз, два-а".
Отец часто говорил: "Я стройный, как мелитополь". В детстве Виктор думал, что мелитополь это такое дерево и только потом, уже когда подрос, понял, что именно на этом созвучии как раз и строилась отцова шутка.
И ему самому занятия спортом, конечно, дали много (спасибо отцу). До школы он был не то, чтоб совсем уж хилым ребёнком, но болел довольно регулярно и, как правило, серьёзно: то воспаление лёгких, то фолликулярная ангина. И отец взялся за него. То давнее полузабытое лето двадцать четыре года назад, последнее лето его беззаботного детства они провели в деревне у какой-то дальней пятиюродной родственницы, то ли маминой, тела отцовой. Чистый воздух, физический труд, парное молоко и ежедневные пробежки с отцом на речку (два километра туда и два - обратно) - и маленький щупленький Витька вытянулся и окреп. Он сильно загорел за лето, научился плавать и в школу пошёл здоровым шустрым мальчишкой.
В четырнадцать лет на медкомиссии врач спросил его: когда ему вырезали гланды?, а ему их никогда не вырезали. "Как так, не вырезали? Но у вас их нет!" "Нет, значит - не нужны. Сами пропали, а-тро-фи-ро-ва-лись".
- И так будет... с каждым,.. кто покусится. Уф-ф, - Виктор пару раз глубоко вздохнул, потом лег на спину, закрепил ноги и начал качать пресс.
Вообще-то отец никогда не был талантливым педагогом, дети не собирались вокруг него гурьбой. И Витькой он занимался не слишком много. Нельзя сказать, что он всё своё свободное время посвящал воспитанию сына. Отец не умел органично вписаться в какую-нибудь Витькину затею, принять участие в его детских играх, или удивить его какой-то искусной самоделкой. Не потому, что не мог или не хотел, скорее всего это просто не приходило ему в голову. Зато отец - сколько Виктор помнил - всегда был чем-то увлечен, а Витька принимал участие во всех его затеях. Очередная идея захватывала отца целиком, и он самозабвенно уходил в нее, забывая обо всём на свете. Правда, через некоторое время пыл его иссякал, и он хватался за что-то новое, безумно интересное. Вообще любое увлечение, любая идея, над которой он работал, совершенно переставали интересовать отца, как только он понимал, что больше ничего нового, ничего своего добавить в них уже не сможет. Виктор очень любил, буквально боготворил отца именно за эту его увлечённость, за его богатую, неистощимую фантазию, за то, что с ним всегда было очень интересно. И во всех его начинаниях Виктор был первым и главным его помощником.
Собственно говоря, и тем что он сейчас пилот первого класса, молодой космический волк, вернее выбором этого жизненного пути Виктор тоже обязан одному из увлечений отца. Отец, где-то вычитал чью-то старую мысль о том, что, мол, наша вселенная - это одно огромное, гигантское живое существо. Он два дня ходил взбудораженный, а потом сказал: "Этот бред надо хорошенько обсосать се всех сторон", - и они погрузились в море рейсовых отчётов, научных и научно-популярных трудов по космогонии. И когда подошёл срок, как-то так само собой получилось, что Виктор поступил в Институт Космоса на штурманский факультет.
...После зарядки мышцы налились каучуковой упругостью и приятно постанывали. Виктор направился в душевую. Он отрегулировал воду и расслабился, всем телом принимая лёгкую прохладную ласку.
- Нас утро встречает прохладой, нас кто-то куда-то зовёт. Приятель, чего тебе надо? Парам-пам, парам-пам, парам.
Виктор потёр ладонью щеку, поморщился и глянул в зеркало, занимающее целиком одну из стен душевой. "Чёртова щетина, - подумал он, - растёт не по дням, а по часам. Обхохочешься! Летаем за тридевять галактик, любые болезни лечим, даже не лечим, а убиваем в зародыше, изничтожаем на корню, а с этим проклятым обезьяньим атавизмом справиться не можем. А, может, никто никогда не занимался этой проблемой? Надо будет как-нибудь ненавязчиво подтолкнуть отца - пусть подумает, поковыряется. Это ведь хуже любой пытки - каждый день скрести свою нежную кожу". Он вздохнул, намылил подбородок и взял орудие пытки. Всегда мы так, ставим перед собой грандиозные задачи, решаем глобальные проблемы, а каких-то бытовых, житейских мелочей буквально у себя под носом не замечаем. Давно бы уж придумали что-нибудь, чтобы борода вообще не росла. Правда, не все бы на это согласились. Вон Серёга, например. Тот свой атавизм наоборот всячески холит и лелеет. Ну, Сергей, положим, - оригинал. Он как-то заявил, что сбреет свою бороду только на приёме в инопланетном посольстве по случаю первого Контакта.
С Сергеем Савельевым они познакомились после третьего курса Института на практике по основам пилотирования. Сергей учился на космобиолога, и в его учебной программе подобная практика не была предусмотрена. Когда, уже на борту корабля на орбите между Сатурном и Юпитером, Виктор спросил его об этом, Сергей ответил: "Настоящий космопроходец должен уметь в одиночку слетать до Альдебарана, пожать лапу брату по разуму и вернуться домой". Они легко и быстро сошлись и к концу трехмесячной практики были уже неразлучными друзьями.
Больше всего Виктору импонировало в Сергее его тонкое чувство юмора. Он не был весельчак или балагур, он был юморист. К тому же очень начитанный, настоящий энциклопедист он мог поддержать любой разговор. И не глубокомысленным видом: "Да?" и "Что вы говорите?", но активно, всегда имея свою собственную точку зрения по любому обсуждаемому вопросу. Он часто любил повторять: "Человек живет для того, чтобы познавать. Это - главное. Всё остальное - набивание желудка".
...Свежий и бодрый, в прекрасном расположении духа молодой космический волк вошёл в гостиную. На маленьком столике возле пульта его уже ждал завтрак: два яйца всмятку, приличный кусок ветчины, небольшая булочка, стакан апельсинового сока и чашка крепкого горячего чая. Виктор подошёл к пульту, набрал код своей любимой музыкальной композиции на темы Чайковского в современной аранжировке и сел завтракать. Надо будет хорошенько продумать программу вечера. Хотя этим он может заняться и после обеда. Никаких дел у него на сегодня нет - во всяком случае серьёзных, - об этом он позаботился ещё вчера. Так что сейчас после завтрака можно просто предаться неге. Серёга, конечно, сказал бы, что предаваться неге - это как раз самое настоящее набивание желудка, но Виктор решил, что сегодня он может себе это позволить. В конце концов тридцать лет в жизни бывает только один раз. Он вспомнил с каким нетерпением ждал когда-то своё двадцатилетие. Оно виделось ему неким рубежом, барьером, который надо преодолеть, и тогда начнётся всё самое интересное, начнётся настоящая жизнь. Но когда это наконец свершилось, Виктор был страшно разочарован, не обнаружив никаких значительных перемен ни в себе самом, ни в окружающем мире.
Тихие, немного тревожные звуки его любимой темы из балета "Лебединое озеро" проникли в сознание, вытесняя оттуда и воспоминания, и все другие мысли. Виктор дожевал булку, проглотил остатки чая, быстро убрал посуду в утилизатор и откинулся на спинку кресла, наслаждаясь музыкой. Удивительно, как манера исполнения может изменять сам характер, настрой музыкального произведения. Виктор очень хорошо знал и любил и классический вариант "Лебединого озера" и, если бы его спросили какое исполнение ему нравится больше, он скорее всего не смог бы ответить. Каждое прекрасно по-своему. "И ведь наверняка - ноты одни и те же, - подумал он, - но стоило чуть изменить ритм, одни партии немного выделить, другие наоборот приглушить и, главное, изменить состав оркестра, добавив современные монохроматические синтезаторы, - и музыка звучит уже совсем по-другому, вызывая в душе какие-то новые образы". Виктор прикрыл глаза и расслабился, отдаваясь во власть наполняющих его волн музыки. Удивительное ощущение! Кажется, что ты стоишь на краю широкого ледяного поля, обрывающегося вниз, в далёкую смутную глубину. А вокруг тебя - горы, горы, в бесконечную даль - в чистом прозрачном воздухе чёткие громады бело-голубых снежных шапок, разорванных серыми зигзагами скал. Под ногами нестерпимым блеском горят искры льда, над головой - величественная бездонная чернота, и в ней близкие, как в безвоздушном пространстве, дрожат капельки звёзд. Но вот волны нарастают, мощные аккорды звуков и красок перемешивают всё вокруг, словно отрывают тебя от Земли и выбрасывают в океан звёзд. И ты тонешь в нём, растворяешься и уже кажешься себе микроскопической пылинкой в центре гигантской безбрежной чёрной пустоты.
Потом музыка становится всё тише и тише. Последние прощальные ноты медленно затухают вдали, время останавливается, и ты остаёшься один... Некоторое время Виктор ещё сидел недвижно, боясь пошевелиться, потом глубоко вздохнул, улыбнулся и открыл глаза.
Прямо напротив него на стене была большая старая голограмма - упёршись локтями в песок, на берегу моря на животе лежит отец - мускулистый, загорелый, - а на нём верхом сидит он, Виктор, мокрый, весь в капельках воды и смеётся - рот до ушей; отец вскинул голову, рот открыт - кричит от неожиданного холодного прикосновения; мама лежит рядом и смотрит на них, счастливо улыбаясь. Виктор чуть развернул голограмму, чтобы лучше видеть мамино лицо. Она ещё совсем молодая. Ему здесь лет десять, значит, ей около тридцати. Надо же! Как ему сейчас.
"Мамочка, моя любимая. Великая моя волшебница, - подумал он. - Это ведь ты научила меня видеть и понимать красоту, ты открыла мне сказочный мир звуков и красок, научила меня чувствовать музыку и любить книги". Когда ему исполнилось десять лет, на следующий день после дня рождения мама впервые повела его на "Лебединое озеро". По дороге она сказала: "Балет, Витенька, - это прекрасно! Это жизнь, удивительная жизнь в музыке и танце". Но он не понял балет, не принял его. Его захватила музыка. Она ошеломила его. Он сидел с открытым ртом, уставясь в одну точку и ничего кроме музыки не воспринимал. Мама наверное поняла его состояние и не мешала ему, не пыталась подтолкнуть, обратить его внимание на сцену.
Так он познакомился с Музыкой. Это было его первое большое открытие. Потом их было много. Так же осторожно и ненавязчиво мама вводила его в мир книг. Однажды, увидев случайно на его экране первую страницу "Отверженных" Гюго, она подошла и сказала: "Витенька, ты пока не читай эту книгу". "Почему, мама?" "Тебе ещё рано её читать. Не потому, что нельзя. Можно, но ты многое в ней ещё не поймёшь. Она очень скоро покажется тебе скучной и ты бросишь её. И очень может быть, что уже больше никогда не захочешь её перечитать. А жаль - книга очень интересная. Ты обязательно прочтёшь её, но попозже, лет через пять, а сейчас лучше почитай вот эту", - мама назвала какую-то другую книгу и, пока заказывала её с клавиатуры, двумя-тремя фразами так заинтриговала его, что он тут же забыл об "Отверженных".
Все отношения у них в семье основывались на взаимном уважении и любви. Сколько Виктор помнил, у них никогда не было никаких конфликтов или даже просто мелких ссор. Искренний мир и любовь прочно поддерживались мамиными заботами. Как-то, совсем недавно Виктор спросил маму: "Как вы с отцом умудрились столько лет прожить вместе и ни разу не поругаться?" Мама улыбнулась и ответила: "Просто мы с ним всегда помнили, что любим друг друга. И если иногда отец чуть-чуть повысит голос, я знаю, что это он не на меня. Наверное у него плохое настроение. Может быть у него какая-нибудь неприятность, может какая-то другая посторонняя причина. Зачем же нам ругаться, если причина посторонняя?"...
Очнувшись, Виктор посмотрел на часы. Времени до обеда более чем достаточно. Всё равно его надо как-то убивать, так что, пожалуй, можно всё подготовить сейчас. Зачем откладывать на ужин то, что можно съесть на обед? А после обеда он немного почитает, поплавает с часик в бассейне, а там и гости соберутся. Придвинувшись вместе с креслом поближе к пульту, Виктор чуть поёрзал, устраиваясь поудобнее, и включил экран.
Та-ак. Гостей будет немного: мама с отцом, Серёга да старый школьный товарищ Костюнька Буряк со своей женой Надеждой. Лучше бы, конечно, без жены, Виктор её терпеть не мог - злая вздорная баба, - но ничего не поделаешь, людей надо принимать такими, какие они есть. Пусть дополняет картину. Пальцы бегло сновали по кнопкам клавиатуры. С меню он справился быстро, решил особенно не изголяться: бифштексы, салаты, заливная рыба, кое-какой гарнир, фрукты и яблочный пирог к чаю. Кажется всё. Хотел ещё составить заранее музыкальную программу на вечер, но потом передумал.
...Виктор взялся за ручку двери, но тут же отпустил её, почувствовав лёгкое волнение. "Надо успокоиться, - подумал он. - Чего ты психуешь? Обычный день рождения, у тебя таких уже двадцать девать штук было". Собравшись с духом, он коротко вздохнул, открыл дверь и вошёл в гостиную.
Отец сидел в кресле у пульта - нога на ногу, руки сцеплены на животе. Посреди гостиной был накрыт большой овальный стол. Около него, поправляя последние несуществующие дефекты сервировки, стояла мама. Сердце у Виктора бешено забилось. Увидев его, мама радостно улыбнулась и поспешила ему на встречу.
- Витенька, сынок,.. с днём рождения тебя, - она обняла его, потянулась на носках и чмокнула в щёку.
Застигнутый врасплох он чуть вздрогнул от этого прикосновения.
- Спасибо... мама.
- Будь всегда здоров. Женись поскорее и обрадуй наконец нас с отцом внуками.
- Да уж, парень. Засиделся ты в девках, - отец поднялся с кресла.
Виктор осторожно высвободился из маминых рук и подошёл к отцу.
- Здравствуй, отец.
- Ну, здорово,.. здорово, Витюха-вульгарис, - отец притянул его к себе и крепко стиснул руками. - Поздравляю.
"Он так, наверное, и раздавить меня смог бы, - подумалось Виктору, - если бы захотел". Он понял, что всё время подсознательно очень боялся этой встречи, хотя и долго готовил себя к ней. Опустив глаза, он медленно отстранился и, пробормотав: - Спасибо, отец, - подошёл к столу. Сердце стучало так, что он вздрагивал всем телом от каждого удара. Надо взять себя в руки. Ничего страшного ведь не произошло. В конце концов, он сам захотел встретиться. Он опёрся руками о край стола, разглядывая тонкие линии узора на скатерти. Ладно. Всё в порядке. Скоро появятся Серёга и Костюнька со своей коброй, тогда будет повеселей. Краем глаза Виктор наблюдал, как мама поправляет в вазе букет роз. Цветы он не заказывал, значит, это она принесла. "Интересно!" - он удивлённо приподнял бровь и перевёл взгляд на мамино лицо. Губы у неё шевелились - она что-то говорила. Виктор очнулся, возвращаясь к действительности, и поднял голову.
- Что ты сказала, мама? Извини, я задумался.
- Я спросила: как ты себя чувствуешь?
- Ничего, нормально... Устал немного... Впрочем это не имеет значения, - усмехнулся он вдруг. - А ты как?
- Спасибо, сынок. Хорошо.
"Ну, естественно, - подумал он. - А что у тебя может болеть?! " Какой-то бес понёс его, и он уже не мог остановиться:
- Ты чем сейчас занимаешься, отец?
- Я, м-м... - отец на секунду запнулся, словно пытаясь сообразить, но тут же глаза его воодушевлённо загорелись. - Понимаешь, есть интереснейшая идея! Этот странный минерал звездолит из системы двойного Сириуса... - как всегда, когда речь заходила о том, что его больше всего волновало, отец начал распаляться и махать руками, - его ведь там как грязи. Некоторые планеты почти целиком состоят из него! Да ты это и сам знаешь, но, если ты помнишь, исследования показали, что этот минерал в принципе не-воз-мо-жен! В природе просто нет необходимых для его образования естественных физико-химических условий. И ты знаешь о чём я тогда подумал?..
Виктор отлично з н а л (отец загорелся этой "интереснейшей идеей" ещё года полтора назад). Но он прекрасно знал и о том, что год назад экспедиция, в которой участвовали они с Сергеем, всё-таки доказала наличие в системе Сириуса этих самых естественных условий; и о том, что отец, познакомившись с доказательствами, тогда же перестал интересоваться проблемой звездолита.
Виктор уже не слушал отца. Настроение как-то сразу упало, и он понял, что весело и просто ему сегодня уже не будет. Лучше бы уж отец чего-нибудь наврал - натуральнее бы выглядело. Виктор нахмурился. А чего он, собственно говоря, добивался этой дурацкой проверкой? Что он ожидал услышать? Что отец занялся разведением кактусов? Прекрасно ведь знал ответ. Поиздеваться? Только издеваешься ты, парень, над самим собой.
- ...попробовать воздействовать на него разными видами излучений? Как ты считаешь? - голос отца назойливо проник в сознание.
Лицо у Виктора заострилось злостью. Он резко посмотрел на отца.
- Попробуй, попробуй, - и отвернулся.
- Витенька, у тебя какие-то неприятности? - мама встревоженно пыталась поймать его взгляд.
- Отстань! - это прозвучало резче, чем он хотел.
В этот момент в стене, справа от пульта раздвинулись створки, и в гостиную вошли Сергей Савельев, Костя Буряк и его жена Надежда.
- Ну-ка, подать сюда именинника!
Виктор рывком обернулся. Сергей, его лучший друг, Серёга Савельев смотрел ему в глаза и улыбался. Костюнька - рот до ушей, глаз почти не видно - как всегда непонятно чему рад. То ли тому, что Виктор сегодня - именинник, то ли тому, что он его друг, то ли просто тому, что он сейчас тут, перед вами (Здрасьте. А вот - и я!). На его жену Виктор даже не посмотрел. Всё ещё сдерживая злость, он, не торопясь, подошёл к ним.
- Я тебя поздравляю, - Сергей крепко пожал ему руку.
Сбоку на него обрушился Костя. Он обхватил Виктора поперёк туловища и начал пихать его и отрывать от пола.
- У-у, здоровый! Прими, Витёк, мои, так сказать, самые-самые!.. Расти большой, не будь лапшой!
- Ну, ладно, хватит, - Виктор упёрся ему в грудь и отступил на шаг. - А где же ваши подарки? - ехидно спросил он.
Сергей хмуро сдвинул брови. Костя застыл с полуоткрытым ртом, глуповато улыбаясь.
- Ах! Как же я могла забыть! Я ведь его там оставила, - махнув рукой, Надежда выскочила из гостиной. Тут же створки в стене, не успев сойтись, опять раздвинулись, и она появилась, держа в руке сравнительно небольшой свёрток, перевязанный ленточкой.
- Ну, вот, - Костя радостно заулыбался. - Витёк! Прими от нас этот скромный подарок, так сказать, без-возд-мезд-но, то есть - дадом, - он хохотнул, забрал у жены свёрток и протянул его Виктору.
Интересно! В нетерпении сорвав ленточку, Виктор развернул подарок. В руке у него была книга. "В. Шекспир. Трагедии, - прочёл он на обложке. - Ну, конечно! Книга - лучший подарок!.. Однако, фантазия у нее не богатая". Он подобрал с пола ленточку и обёрточную бумагу и выбросил всё это вместе с книгой в утилизатор. Потом подошёл к отцу, который всё ещё сидел в кресле, и похлопал его по плечу.
- Папанька, вставай. Подсаживайся к столу, будем ам-ам. И вы, гости дорогие, рассаживайтесь. Отведайте, что бог послал, - суетясь и гримасничая, он подбегал то к Косте, то к Сергею, то опять к отцу. - Я так рад!.. Я так тронут!.. Я растроган!..
Отец взял его за руку и заглянул ему в глаза.
- Витюха, ты что?.. Как ты себя чувствуешь?
- Нормально! От-лично! - Виктор с силой выдернул руку, покачнувшись, и танцующей, какой-то вихляющей походкой подплыл к Костиной жене. - Наденька, золотце моё, рыбонька ты моя ненаглядная, садись за столик, покушай, птичка, - он усадил - пихнул - её на стул и тут же рядом тяжело опустился сам.
Что же это такое? Так же можно сойти с ума! Тупая, какая-то пульсирующая боль возникла в мозгу. Виктор наполнил высокий тонкий стакан фруктовым напитком и двумя глотками, не отрываясь, осушил его.
- Витенька, ты кушай. Возьми себе вон - салатик очень вкусный, вот - рыбка, - мама приподнялась, пододвигая к нему блюдо с заливной рыбой.
- Без тебя разберусь! - он зло, с остервенением ткнул вилкой в другое блюдо, бросил себе на тарелку кусок мяса.
Нет. Это невыносимо! Он не может их видеть! Он же скоро начнёт кусаться и бить посуду. Он уже дошёл до скотского состояния: юродствует, издевается над отцом, хамит матери! Сволочь! Идиот! Кретин. Устроил себе праздничек, тихий варфаломеевский день рождения. Это всё - нервы. Слишком долго он никого не видел. Даже самые тренированные, самые стальные нервы в конце концов начинают сдавать. Отщипнув маленький кусочек мяса, он положил его в рот и принялся медленно, тяжело жевать. Аппетита не было, и мясо казалось ему сухим и безвкусным. Кое-как, болезненно сглотнув, он всё-таки пропихнул его внутрь.
Через некоторое время молчание, сгустившееся над столом, начало раздражать Виктора. Боль в голове не проходила, но он понимал, что это не физическая боль. Оторвав взгляд от тарелки, он поднял голову и хмуро огляделся. Костюнька, конечно, улыбался, но сейчас эта улыбка казалась Виктору более глупой, чем обычно. Напротив него почти скрытый за большим букетом роз сидел Сергей. Неторопливо расправляясь с куском рыбы, он время от времени с любопытством поглядывал на Виктора. Все молчали. Почему они молчат? Они ведь за всё время не сказали друг другу ни слова. Всё внимание на него, он - пуп земли, гвоздь программы. Они едят его глазами, заглядывают ему в рот, и от этого Виктору становится ещё невыносимее. Противной скользкой змеёй в душу ему заползал страх. Надо что-то делать, как-то разорвать эту гнетущую тишину. Услышать хотя бы звук собственного голоса.
- Ну, что, так и будем молчать? - голос его прозвучал глухо, с хрипом.
- Что, ты. Что, ты, Витенька, - мама сразу заволновалась, засуетилась. - Мы все очень рады тебе. Я тебя поздравляю с днём рождения. Я...
- Я уже слышал это! Да, да! Я очень скоро женюсь и осчастливлю тебя внуками! Я буду расти большой и ни в коем случае не стану лапшой! Я стану гигантом! Я буду... - не в силах остановиться, Виктор выкрикивал уже какие-то бессмысленные фразы, разорванные бессвязные куски слов.
Взмахом руки Виктор смёл букет в сторону. С громким дребезгом ваза опрокинулась на стол, заливая скатерть расплывающейся мокрой серостью. Розы кровавыми сгустками высыпались в большое блюдо с салатом.
- Ты что, Витёк? Плохо себя чувствуешь? - спокойно спросил Сергей.
Виктор взревел:
- И ты?! Вы что, издеваетесь все надо мной?! Или в ваших пустых мозгах ничего, кроме моего самочувствия нет? Кто следующий поинтересуется моим здоровьем? - бешеный взгляд Виктора метался от одного к другому. - Может быть ты? - толкнул он в плечо Надежду.
- Дурак! - взвизгнув, она с размаху ударила его по голове.
- Ты!.. Ты!.. - Виктор побелел. Ужас и отвращение мутной волной накатили на него. - Кукла безмозглая!
- Вить, зачем ты так? - робко спросил Костя. - Она же моя жена.
- Плевать я хотел на твою жену и на тебя самого!
Виктора всего колотило. Он уже не владел собой, не соображал ни что говорит, ни что делает, он только тряс головой, пытаясь избавиться от тяжёлого тупого буханья в ней. Что же он делает? Так же нельзя! Надо как-то остановиться. Надо немедленно прекратить этот кошмар. Ведь это же не какие-то незнакомые Ванька с Петькой, это же его мама, его отец, его друзья! Он всё больше и больше убеждался в этом. По интонациям голоса, по манере поведения, по каким-то неуловимым характерным жестам. Но в то же время они были пустые, фальшивые. И от того, что они были так невозможно похожи внешне, становилось ещё более кощунственным их существование. Сознание Виктора разрывалось не в силах справиться с этим страшным противоречием. Это чудовищно! Какой изверг придумал эту бесчеловечную систему?! Он никогда раньше не пользовался ею, но сегодня решил отпраздновать свой день рождения как раньше, как дома в кругу самых близких ему людей. Хорошо ещё у него хватило ума не заказать Лену, он бы, наверное, сошёл с ума. Ему вдруг представилось, что она сейчас сидит здесь, вместе с этими, сама такая же, как они. "О, господи!" - Виктор глухо застонал. Старая привычная боль всколыхнулась со дна души. Уже два года прошло после той ужасной катастрофы, а он всё не мог забыть. И сейчас перед глазами у него стояла ослепительная огненная вспышка, в которой всё исчезает: и она, и их любовь, и их счастье.
Словно услышав его мысли, отец спросил:
- Ты, наверное, всё по Ленке страдаешь? Тяжело, конечно, но надо уже успокаиваться, Витюха. Жизнь-то идёт.
- Не смей!!.. Не трогай это! - Виктор со всей силы ударил кулаком по столу, даже не почувствовав боли.
- Да... конечно. Мы, Судмалисы, всегда была однолюбы.
- Ты!.. - Виктор вскочил, опрокидывая стул. - Ты не Судмалис! Ты такой же Судмалис, как я - марсианин! - голос его срывался, руки тряслись. Перед глазами в смутном тумане качались размытые пятна лиц, повернутых в его сторону. - Монстры!.. Чудовища! Бездушные манекены! - качаясь и спотыкаясь, Виктор ринулся к пульту. - Не могу!.. Вон!.. вон отсюда! Немедленно!
Кое-как, не попадая дрожащими пальцами на нужные клавиши, он вызвал программу ГОСТИ. На экране высветился список:
1. Анна Сергеевна Судмалис
2. Николай Янович Судмалис
3. Сергей Александрович Савельев
4. Константин Иванович Буряк
5. Надежда Владимировна Буряк
Вон! Вон!.. С трудом вглядываясь в клавиатуру, торопясь, он набрал команды: ВСЕ СТОП и КОНЕЦ ПРОГРАММЫ.
Слева в стене раздвинулись створки утилизатора. Виктор резко обернулся. Первым был Константин. На плохо гнущихся ногах, неестественно прямой - руки висят вдоль туловища - он подошёл к нише утилизатора, шагнул внутрь и растаял. Остальные такой же странной походкой, с чуть опущенными головами и оплывшими лицами последовали за ним.
Усталый, опустошённый Виктор повалился в кресло и стиснул голову. Теперь этот кошмар будет преследовать его все полтора месяца, оставшиеся до конца долгого одиночного рейса. Господи! как же он соскучился по маме и по отцу, и по Сергею, и по всем своим замечательным друзьям.