Пятибратов Алексей : другие произведения.

Черные розы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Алексей ПЯТИБРАТОВ
  ЧЕРНЫЕ РОЗЫ
  
  Утром роза раскрыла под ветром бутон,
  И запел соловей, в ее прелесть влюблен.
  Сядь в тени. Этим розам цвести еще долго,
  Когда будет наш горестный прах погребен.
  Омар Хайям
  
   То, что случилось с миром 12 мая 2017 года, днем позже экстренный выпуск газеты 'КоммерсантЪ' назвал 'Галактическим наездом'. 14 мая редактора, придумавшего этот заголовок, по иронии судьбы задавил водитель грузовика, засмотревшийся на одновременный полет трех сотен НЛО. Оказывается, не только мы смеемся над самим собой. Бог тоже это делает.
  
  
  Глава 1
  КОМАНДА 'РАССВЕТ'
  
   ‒ Тяф?
   Из угла монитора выбежала такса Джина с карандашом и клочком бумаги в зубах. Тимофей Гордюшин, старший менеджер 'Бруднер Продюсер рекордс' (наш фирменный слоган 'Скучаете? Грустите? Вы только позвоните!') перевел взгляд с черновика отчета и прочел корпоративную почту:
  
  Massage to: Гордюшин
  Massage from: Цвелодуб
  16:44 СКАЖИ, ТЫ УЖЕ ВИДЕЛ ЭТО???
  
   Пока Гордюшин набирал ответ, Джина успела гавкнуть дважды. Это значило, что Цвелодуб нетерпеливо ждет ответа. Давит, наверное, как обычно, задницей стол и стучит по клавише срочного запроса.
  
  Massage to: Цвелодуб
  Massage from: Гордюшин
  16:46 Спрашивай конкретно, бездельник! Видел что?
  
   Ответ прикатился незамедлительно:
  
  16:46 ЭТОТ УЖАС В НЕБЕ! ТАКОГО ПРОПУСКАТЬ НЕЛЬЗЯ!
  
   Гордюшин развернулся в кресле и посмотрел в окно.
   Он сидел на пятнадцатом этаже офисной башни 'Золотые ворота', вид на весеннюю Москву был прекрасен. И там он не увидел ничего, что позволяло бы нарушать запрет старины Бруднера на использование корпоративной почты в неслужбных целях.
  
  16:47 Ничего не вижу
  
  16:47 ЭТО ИЗ ТВОЕГО ОКНА НЕ ВИДНО. ДУЙ К НАМ, ОФИСНЫЙ ПЛАНКТОН!
  
   Гордюшин с ненавистью посмотрел на отчет для босса. Цифры в нем не клеились уже неделю. Через три часа Бруднер натравит на него Джину. И та будет будет верещать, пока он лично не явится к боссу, чтобы получить очередного 'волшебного пенделя'.
   Или предложение уволиться по собственному желанию.
   Что же, он будет готов и к этому.
   Тимофей скомкал черновой набросок отчета, метнул его в корзину и покинул кабинет, на двери которой висела табличка 'Аналитик-маркетолог'.
   Когда он вошел в отдел продаж, то увидел, что его обитатели столпились у окна. Сам Гордюшин пока видел за ним не многое. Только стены соседних офисных зданий и спины менеджеров: Степана Цвелодуба, Артура Этумяна, Даны Видовой. И, конечно, расплывшуюся фигуру Саломеи.
   Он хотел присоединиться к зевакам, но путь ему преграждал опрокинутый кулер в луже воды. Пока Гордюшин ставил его на место, мимо пробежали к окну еще двое - безымянные для него девицы из бухгалтерии. Остановились. Темноволосая девица взвизгнула и закрыла рот ладонями, сложенными лодочкой. Рыженькая воскликнула 'Охренеть!'.
   ‒ Точно охренеть! ‒ поддержал Степан Цвелодуб и засмеялся, не оборачиваясь. ‒ Я бы сказал больше! Сдохнуть и не встать!
   ‒ Сдохнуть и не встать, ‒ бледным эхом повторила Саломея. Она развернула торс и бросила его в свою рабочую кабинку-ячейку. По пути мощные бедра налетели на стол, развернули. Но Саломея даже не обернулась. Распахнула шкафчик, вырвала из него сумку и ринулась к выходу.
   На пару секунд она остановилась перед Гордюшиным, смерила его взглядом, полным ужаса и спросила почему-то с упреком:
   ‒ Ты этого еще не видел? Так смотри. Сдохнуть и не встать, мать твою!
   ‒ Да что же... ‒ начал он, но за Саломеей уже хлопнула входная дверь.
   Сам не зная почему, Тимофей приблизился к окну медленно и осторожно. Чтобы увидеть кусок неба над высившимися офисными башнями, ему пришлось встать вплотную к рыженькой девушке из бухгалтерии. Она источала запах земляничных духов; настолько сильный, что он хотел зажать нос пальцами. Но рука Гордюшина застыла на половине пути.
   ‒ Боже ж... же-же ты мо..о...! ‒ Он наконец-то увидел. Хотел сказать что-то еще, но челюсть отвисла, перестала слушаться и, казалось, оледенела от ужаса.
   В небе висело огромное кольцо.
   Оно было черным.
   Оно блестело.
   И оно не лежало вдоль горизонта, а стояло как самая гигантская в мире буква 'О'. На объекте не было никаких деталей вроде иллюминаторов или двигателей. Не было надписей, какими рекламные агентства снабжают аэростаты ‒ если это был один из них. Просто гладкая идеальная автомобильная камера, раздутая до космических размеров. Тучные майские облака парили под ним жалкими кусками ваты.
   Гордюшин вытолкнул из легких воздух, справляясь с шоком:
   ‒ Что это, Цвелодуб? Это НЛО?
   ‒ Нло? ‒ Цвелодуб почесал затылок. ‒ Наверное, НЛО.
   ‒ Только какого же оно размера? ‒ Рыженькая девица обернулась и оглядела Гордюшина пронзительно тревожным взглядом.
   ‒ Наверное с целый аэродром ‒ ответила за него Дана Видова.
   ‒ Скорее уж с Эверест! ‒ предположила темноволосая бухгалтерша. ‒ Километров пять, а может десять в высоту. Ведь так? ‒ Она тоже поглядела на Тимофея тем взволнованным взглядом, когда человек не знает, как реагировать на происходящее. Радоваться редкому зрелищу или с воплем бежать прочь как Саломея.
   Гордюшин пожал плечами, чувствуя как по ним бегают мурашки. Он не мог даже предположить истинного размаха этого нечто. И о его происхождении тоже. Мог лишь с уверенность сказать, что кольцо не стояло на месте. Оно медленно перемещалось. В нижней части объекта, как в кривом черном зеркале, отражалась перевернутая вверх дном Москва.
   ‒ Меня сейчас стошнит от этого зрелища, ‒ сказала Дана.
   ‒ Никогда не видел черных НЛО, ‒ сказал Артур Этумян. Он не отрываясь снимал небесное кольцо на мобильник. ‒ В интернете они всегда серебристые... Или белые.
   ‒ Может, стоит выложить снятое в сеть? ‒ робко предложила рыженькая.
   ‒ Не думаю, что пожнем лавры первооткрывателей, ‒ Степан ткнул щегольской бородкой на противоположные офисные здания. Повсюду из окон вглядывался в небо офисный люд. Несколько десятков счастливчиков наблюдали светопреставление с крыши низенького бизнес-центра 'Адмиральская башня'.
   Следующие секунды прошли в молчании. Тишину нарушало жужжание фотокамеры Степана, а потом солнечный свет резко потух.
   Это случилось так внезапно, что они отпрянули от окна. Девушки из бухгалтерии с визгом присели, а Артур Этумян и Дана, бросившись к выходу, умудрились столкнуться и упали друг на друга.
   Гордюшин пришел в себя первым.
   ‒ Да это всего лишь тень! ‒ Сердце в груди Тимофея еще бултыхалось как рыба на крючке, но на лице расплылась нервная улыбка. ‒ Тень от НЛО. Или что там оно!
   Нить нервного напряжения порвал взрыв смеха девушек из бухгалтерии.
   ‒ Господи! Точно тень! ‒ хихикнула Дана. ‒ И совсем не обязательно лапать меня в такой исторический момент! ‒ Она оттолкнула от себя Артура, задрала юбку и принялась растирать бедро, обтянутое блестящим чулком.
   С тех пор, как в марте Тимофей расстался с Ритой, то он все чаще приходил к мысли, что вожделеет эту девицу. Он был бы даже не против завязать с ней долгосрочный роман. И сделал бы это, но его останавливала энергичность Даны, опасно граничащая с распутством.
   Именно на нем и споткнулись их отношения с Ритой. Он уличил ее в сторонней связи: случайно увидел, как она милуется в кафе со своим шефом.
   'Ну и что? Ты же знаешь, как сейчас легко потерять работу и тяжело найти приличную, ‒ ответила Рита, когда позже он припер ее к стенке. ‒ Я люблю тебя. А с ним сплю из чувства самосохранения. Видишь, как я честно тебе в этом признаюсь?'.
   'Да, вижу. Вижу, что ты честная самосохранялка', ‒ сказал он. После этого она дала ему пощечину, а он выгнал ее из своей квартиры, где они прожили пять месяцев. И это были не самые худшие месяцы в его бедной на события половой жизни.
   Гордюшин поймал себя на том, что уставился на ажурные резинки чулков Даны и атласный белый треугольник выглядывающих из под ее юбки трусиков. Не без усилия над собой он оторвал взгляд.
   ‒ Черт! А если это не просто визит инопланетян, а начало вторжения? Оккупация? ‒ радостно предположил Степан Цвелодуб и Гордюшин удивился, почему эта мысль тоже не пришла ему в голову.
   Они все молча посмотрели на Степана. Темноволосая девица с укором. Этумян выпучил и без того свои выпуклые глаза и дважды кивнул. Лицо рыженькой девушки дернулось, ротик, окрашенный помадой морковного цвета искривился.
   ‒ Не поднимай волны, дурак! ‒ сказала Дана. Она уже поднялась и расправляла юбку на талии. ‒ Это временное явление. Может быть даже оптическое атмосферное. Я ведь правильно выразилась?
   ‒ Правильно. Такое бывает. Перед дождем... ‒ начал Артур Этумян и осекся.
   Краем глаза Тимофей засек, как что-то большое пролетело за окном сверху вниз. Спустя миг мелькнуло еще что-то. Дана дико взвизгнула. Темноволосая вкинула руки и закрыла ладонями лицо.
   ‒ Только не говорите, что это упал человек! Или два человека! ‒ взмолилась она.
   ‒ Но это действительно пролетели люди, ‒ бледным голосом произнес Степан. ‒ И одна точно была женщина. Я видел длинные развевающиеся волосы...
   Темноволосая издала такую визгливую трель, что заложило в ушах. Ее подружка тоже заплакала и кинулась ее обнимать, а Гордюшин положил руку на плечо Степы и покачал головой.
   ‒ Нам всем надо успокоиться, ‒ громко предложил он, когда вой бухгалтерши шел на убыль. ‒ Вернуться на рабочие места, почитать новости в интернете... Ну?
   ‒ Точно! Новости! Интернет! ‒ прокричал Артур и с поднятым вверх указательным пальцем бросился к компьютеру.
   Гордюшин не знал почему, но его предложение было принято как приказ. Рыдающие женщины из бухгалтерии быстро ушли, а Дана объявила, что идет в туалет пописать. На свое место хотел отправиться и Цвелодуб, но Тимофей остановил его:
   ‒ Степан, ты на самом деле думаешь, что это... ‒ слова 'инопланетяне', 'вторжение' никак не хотели слетать с языка. Потому что звучали по детски глупо. ‒ Это из космоса и...
   ‒ Ты спрашиваешь, уверен ли я, что нас готовятся атаковать пришельцы? ‒ помог ему с вопросом Степан.
   ‒ Да.
   ‒ Конечно, старик! Сто пудов, это так! Мир летит к чертям собачьим! Ты уже купил себе супербластер? ‒ Цвелодуб повернул голову к Артуру Эрутяну: ‒ Что там пишут умники?
   Эрутян не ответил. Сидел перед монитором с бледным лицом. Глаза его выпучивались все сильнее, и Гордющин подумал, что еще немного и они выпадут перед хозяином прямо на стол.
   ‒ Вернусь к себе, тоже почитаю, ‒ сказал Гордюшин и вынул из кармана бренчащий телефон. ‒ Это отец.
   ‒ Кинь от меня привет своему бронтозавру.
   ‒ Кину. И... договорим позже, о'кей?
   Цвелодуб мотнул головой и подмигнул ему по-фирменному, как только он умел, двумя глазами. 'Я ничего не боюсь', ‒ говорили эти глаза. Но руки изобличали их во лжи: фотоаппарат в них мелко трясся. Степан перехватил взгляд Тимофея и убрал фотоаппарат за спину.
   Гордюшин поднес телефон к уху и пошел по коридору офиса.
   ‒ Как ты, папа? Уже знаешь, про НЛО?
   ‒ Да. Только что посмотрел новости. Ты думаешь, это творение инопланетян или нечто вроде божественного знака? Например, круглые райские врата? ‒ весело спросил отец.
   ‒ Не знаю, па. Я увидел это три минуты назад, а мы в большом концертном бизнесе, не делаем скоропалительных выводов ‒ ответил шуткой Тимофей.
   ‒ На твоем месте я бы бросил все и занялся скупкой акций каких-нибудь церковных предприятий.
   ‒ Думаю, в любом случае их акции сейчас уже взлетели буквально до небес.
   Отец расхохотался, и Тимофей подсчитал, сколько же месяцев он не был у отца? Даже прикидочные расчеты говорили, что речь идет не о месяцах, а о годах. Так оно и было. Он не ездил в Калугу почти три года.
   ‒ Ты обещал приехать погостить еще в марте. ‒ Отец будто прочел его мысли.
   ‒ Ты же знаешь, столько у меня работы. Отпуск слетел. Готовили крупную рекламную кампанию, ‒ Тимофей почувствовал, как к щекам приливает кровь. На самом деле в марте они с Ритой веселились в Хургаде. Днем занимались дайвингом, а ночью, как называла Рита ‒ сексингом.
   ‒ Как твой диабет, па?
   ‒ Отлично.
   ‒ Не поверю.
   В последнее время болезнь отца быстро прогрессировала и сказалась на ногах. Иногда отец сутки не мог подняться с кровати, чтобы добраться до аптечки с инсулиновыми ампулами.
   ‒ Врачи говорят, надо оттяпать левую ногу, чтоб не началась гангрена, ‒ признался наконец отец. ‒ Но я пока жду, что мне полегчает и без операции.
   ‒ А медсестра? Медсестра тебя навещает? ‒ Тимофей каждый месяц высылал отцу перевод на эти процедуры. И это тоже попахивало самообманом. Он будто предлагал отцу деньги вместо человеческого внимания.
   ‒ Да, как и договаривались, она приходит через день.
   ‒ И у тебя есть запас инсулина и шприцов?
   ‒ Хватит на полгода. Будь спок, сына.
   Они помолчали.
   ‒ Слышишь, папа, я обязательно скоро приеду. Обязательно.
   Закончив разговор, Гордюшин открыл новостную страницу Яндекса, чтобы поискать новость про НЛО. Но искать не пришлось. Новостной мир захлебывался сообщениями на эту тему. Мышка под его рукой вздрагивала от волнения, и курсор дважды попадал не туда.
  
  Черные тарелки с дыркой нависли над всеми городами мира
  РВСН России приведены в полную боевую готовность
  Спутники НАСА насчитали более семи тысяч НЛО
  Над Москвой и Подмосковьем висят два кольца
  США рассекретят все имеющиеся архивы о пришельцах
  
   Тимофей взахлеб прочел два десятка сообщений, и теперь его охватил самый сильный страх, какой он когда-либо в своей жизни испытывал. Страх, испытав который, человек может сойти с ума
  или умереть от разрыва сердца.
   Все кругом предрекали катастрофу.
   Интервенция. Порабощение. Уничтожение. Апокалипсис.
   Тимофей поискал положительных эмоций и прогнозов. Их было немного. Один астрофизик предполагал, что кольца на небе ‒ это большие такие автобусы, в которые будет произведена посадка всего человечества для экскурсии по другим мирам.
   Еще один ученый математик считал, что настала эпоха Духовного Перерождения. Инопланетяне принесут нам новые технологии. Работать будет не нужно. Человек займется духовный совершенствованием, и наступит Эра высокой морали. Судя по фотографии ученого комментатора, он и без НЛО давно пребывал в своей собственной алгебраической нирване.
   Тимофей вызвал Джину и написал на ее листочке:
  
  Massage to: Бруднер
  Massage from: Гордюшин
  17:01 Извините шеф, отчета сегодня не будет. Не могу сосредоточится!
  17:03 Хер с отчетом. Скажи всем, что на сегодня рабочий день закончен. Пусть проваливают. Завтра начнем как обычно.
  
  Massage to: all
  17:04 Через полчаса офис закрывается. Завтрашний день по обычному графику. Распоряжение Бруднера.
  
  Massage to: Гордюшин
  Massage from: Цвелодуб
  17:05 Сегодня в 20.00 матч 'Ювентуса' и 'Милана'. Пойдем в спорт-бар? Предлагаю 'Лигу чемпионов'.
  
  Massage to: Цвелодуб
  Massage from: Гордюшин
  17:05 Хорошо. Буду там в 19:30.
  
  ***
   Майор Лазарук ждал этого звонка долго. Так долго, что почти разуверился в самом существовании Стальных батальонов.
   ‒ Рассвет, ‒ сказал в трубку голос Волкоедова. Пауза. ‒ Четыре часа. Повтори команду.
   ‒ Рассвет. Четыре часа, ‒ механически произнес майор, и трубка ответила длинными гудками.
   Чтобы побороть нервное возбуждение, майор вскочил со стула, лег на вытертый ковер и стал отжиматься.
   Раз-два.
   Привет из 2008-го! Именно тогда подполковник Волкоедов безапелляционно объявил ему, тогда старшему лейтенанту, что зачисляет его в некий первый Стальной батальон.
   Раз-два.
   Волкоедов тогда не удосужился втолковать Лазаруку подробно, что это за тайные подразделения. Дал только скупые пояснения, без которых нельзя было обойтись:
   ‒ Сейчас армия наша слаба как никогда. Дисциплины ноль. Коррупция проела генералов до костей. И будь уверен, когда начнется заварушка, не подконтрольная политикам, такая армия разбежится как стая крыс. А нам нужно сохранить достойных офицеров, которые в изменившемся мире выстроят новую армию. Стальные батальоны, ‒ сказал тогда Волкоедов, ‒ не подчиняются ни Генштабу, ни ФСБ, ни президенту. Фактически их не существуют, но они начнут действовать, когда наступит критический момент.
   ‒ Какой? ‒ спросил Лазарук?
   ‒ Я не знаю, старший лейтенант. Знаю только, что батальоны состоят исключительно из офицеров, но полного состава этой сверхгвардии не знает никто. Для секретности в организации существует система троек. Я подчиняюсь тому, кто вписал меня в батальон, мне подчиняется тот, кого выбрал я. Пока ты находишься в самом низу батальонной пирамиды, но через пять лет тебе нужно выбрать своего подчиненного, и он сделает тоже самое, когда придет его черед.
   ‒ Но ведь должен быть какой-то принцип отбора.
   ‒ Узнаешь о нем, когда придет время. Если оно придет.
   Раз-два!
   И все же сомнения грызли Лазарука сотни раз. Он часто думал, что информация о Стальных батальонах ‒ это какая-то липа или особая армейская хохма Волкоедова. Или, что это спецслужбы проверяют патриотизм Лазарука на вшивость.
   Но вальяжный Волкоедов не походил на осведомителя ФСБ. Он не имел склонности сыпать солдатскими шутками, да и сам Лазарук не был шишкой, обладающей особыми военными тайнами, чтобы подвергать его испытаниям. Заместитель командира части по физподготовке ‒ это всего лишь полковой физрук, как его часто уничижительно называли за глаза.
   Сейчас выход батальонов из долголетнего сна означал, что в стране или бери шире ‒ в мире ‒ происходило что-то неординарное. Но Лазарук не был в курсе. Начальнику физической подготовки о начале ядерной войны ‒ а майор почему-то думал именно о ней ‒ доложат в последнюю очередь.
   Однако теперь, после команды 'Рассвет' он уже не был полковым физруком. Душу майора грели слова Волкоедова, что после завершения миссии каждый выживший боец Стальных батальонов будет повышен сразу на три звания.
   Раз-два! Хорошо!
   Отжавшись намеченные пятьдесят раз, майор поднялся, расправил еще гибкую для сорока четырех лет фигуру. Перед зеркалом поиграл твердыми мускулами плеч. Он будет еще совсем молодым генералом!
   Если выживешь, мрачно дополнила какая-то гадкая часть сознания, и он, чтобы отогнать дурные мысли, перешел к приседаниям. Тонкие губы на его жестком лице едва заметно шевелились, в так движения повторяя беззвучно 'Рассвет! Раз! Два!'.
   Команда 'Рассвет' была одной из двух ему известных. Она означала, что он должен прийти в полную боевую готовность. Как выразился Волкоедов 'завершить земные дела и приготовиться к судьбоносной миссии'. Число двенадцать определяло количество часов, отпущенных на сборы.
   За 'Рассветом' должен был следовать 'Полдень' ‒ информация о том когда и куда он обязан прибыть с нижестоящими бойцами.
   А они у него уже были. За двенадцать лет майор заметно продвинулся по невидимой служебной лестнице Стального батальона. В 2011-м он по наставлениям, полученным от Волкоедова, завербовал лейтенанта Туякова, туповатого, но энергичного и честного офицера. В разговоре с ним Лазарук был немногословен, а когда Туяков спросил 'Это что-то вроде тайного военного ордена?', майор, поразмыслив пару секунд, кивнул. А что? Наверное так оно и было.
   В 2015-м Туяков должен был обзавестись собственным подчиненным. Сделал ли он это, майор не интересовался. Устав тайной армии запрещал разговоры на тему батальонов кроме момента вербовки и подачи команд к мобилизации. Исключение делалось при смене мест службы члена тройки, когда нужно было сохранить контакт.
   Закончив разминку, Лазарук застыл перед портретами на стене. Министр обороны и президент-главком строго глядели на майора, стоящего посреди крохотного, без единого окна, кабинетика. До 1982-го здесь располагался мужской туалет. Лазарук узнал об этом от старого пожарного плана эвакуации, найденного в кладовке, и с тех пор возненавидел место своей службы.
   Он вытянулся и отдал портретам честь, стараясь вложить в жест минимум сарказма, переполнявшего его разум:
   ‒ Извините, ребята, майор Лазарук отбывает к новому месту службы. Под другое начало.
   Потом он позвонил в Томск, где Туяков служил командиром роты.
   ‒ Старший лейтенант Туяков?
   ‒ Уже капитан.
   ‒ 'Рассвет', капитан, ‒ сказал Лазарук.
   ‒ Сколько? ‒ уточнил Туяков.
   ‒ Четыре часа.
   Майор положил трубку на телефон. Но через пару секунду рука потянулся за ней вновь. Позвонить Алле? Сказать жене, что у него важное государственное задание? Что он не придет со службы?... И вообще, возможно, не придет никогда.
   Он подумал, что эта неопрятная быстро состарившаяся женщина вполне заслуживает подобной участи. Но тут он вспомнил про древнюю жестяную коробку, хранящуюся в прикроватной тумбе. Без этого сокровища уезжать было нельзя, даже в новый изменившийся мир. Он покрутил диск допотопного телефонного аппарата и сообщил Алле, что скоро прибудет поужинать.
   ‒ Я схожу куплю тебе сухое пюре и твой любимый вишневый компот. Хорошо, дорогуша?
   ‒ Хорошо, Алла. Пусть будет компот.
   ‒ И, Петя, ‒ в голосе жены появилась тревога. ‒ В городе что-то происходит. Столько шума!
   ‒ Что-то случилось? Ты смотрела новости по телевизору?
   ‒ Ты что, забыл? У нас же сломан телевизор!
   ‒ Ах, да.
   Он положил трубку. Встал, повесил на плечо походный вещмешок и, даже не закрыв дверь бывшего туалета, покинул прохладу штаба.
   Он пересек уже половину плаца, когда до него донеслись ругань и крики. Лазарук развернулся на каблуках и бросил взгляд на казарму девятой и одиннадцатой рот. На крыше казарменной двухэтажки шумела большая группа солдат. Судя по их движению, вот-вот должна была начаться драка.
   Но тебя-то это уже не касается, сказал он себе, потому как... Ход мысли майора прервался, потому что он медленно поднял глаза к небу, и получил исчерпывающий ответ на вопрос, зачем разбудили Стальные батальоны.
   Уставившись на гигантское черное кольцо, гротескно парящее в синем небе, он едва не потерял равновесия и чуть не плюхнулся посреди плаца на задницу.
   Глядя на это нечто, он сразу понял, что это даже хуже ядерной войны.
   Гораздо хуже.
   С ядерным апокалипсисом для солдата было все понятно. Раз-два, вспышка слева! Одеть противогазы и костюмы химической защиты! Раз-два, вспышка слева! Принять антирадиационные препараты! Но то, что висело в воздухе над гарнизоном, вызывало первобытный ужас, которому невозможно было противостоять рационально.
   Кольцо не имело понятной природы происхождения и было настолько грандиозно, что любые маневры Стальных батальонов, как бы они не были круты, виделись усилием муравьев, пытающихся остановить мчащийся по шоссе бронетранспортер.
   Из ступора его вывел голос запыхавшегося посыльного.
   ‒ Товарищ майор, в части объявлена... тревога, ‒ торопливо сообщил посыльный, ‒ всем офицерам приказано... сроч... явит.... ся! ...К командиру полка.
   Несколько секунд майор пытался овладеть голосом, пропавшим от увиденного в небе ужаса. Теперь, командир полка может идти куда подальше, мысленно ответил Лазарук посыльному, но вслух сказал, что вернется в штаб через пару минут.
   Он оглянулся на посыльного, но тому уже было не до майора.
   Лазарук побежал к КПП, но уже через несколько прыжков ему пришлось отказаться от затеи покинуть расположение части через контрольно-пропускной пункт и добраться домой в Муром на старой 'шкоде', которую он по привычке парковал у КПП.
   Сейчас у ворот со звездами кишела еще более крупная, чем на крыше, серо-зеленая масса солдат. С ревом к ней подъехали две БМП. Одна из машин перегородила выезд. С брони резко соскочил молодой офицер и врезал по воздуху очередью из автомата, разгоняя солдат-срочников.
   Майор резко повернул от контрольно-пропускного пункта и потрусил в строну заброшенных складов на западе полковой территории. Как военный не имеющий перспектив для карьерного роста, он был старожилом части и знал о всех лазейках, через которые солдаты ходили в самоволки.
   Как оказалось, дезертировал сегодня со службу не он один. Перед ним скользнули под колючей проволокой наружу два сержанта из автовзвода. А следом бежал капитан Семенюта, командир радиороты.
   Лазарук подождал, когда он поравняется с ним:
   ‒ Куда драпаешь, Семенюта?
   ‒ Туда же, куда и ты, майор!
   ‒ Тоже команда 'Рассвет'? ‒ бросил вопрос в спину Лазарук и с надеждой спросил: ‒ Слыхал про Стальные батальоны?
   Капитан остановился на секунду, поглядел на майора как на умалишенного и исчез в зарослях ольхи. Лазарук нырнул следом, но взял курс на пятнадцать градусов левее. Они с женой снимали крохотную квартирку на окраине Мурома.
   Настроив дыхание на верный ритм, Лазарук взял хороший старт и приготовился совершить безостановочную семнадцатикилометровую пробежку.
   И все же он иногда останавливался. Но не для того, чтобы передохнуть, а чтобы убедиться, что эта космическая дрянь по-прежнему на месте.
   Примерно на половине пути майор вспомнил, что у него в мобильнике есть радио. Он надел наушники и остаток расстояния бежал, слушая Эхо-Москвы.
   ПАРТИЗАНЫ ЭКВАДОРА, ‒ сообщила ему ведущая, ‒ ОБСТРЕЛЯЛИ КОЛЬЦО, ЗАВИСШЕЕ НАД СТОЛИЦЕЙ КИТО, ИЗ ЗЕНИТНОГО РАКЕТНОГО КОМПЛЕКСА, ЗАХВАЧЕННОГО У КОЛУМБИЙСКИХ ВОЕННЫХ. НО ПОСКОЛЬКУ НЛО НАХОДИТСЯ СЛИШКОМ ВЫСОКО, РАКЕТЫ НЕ ДОСТИГЛИ ЦЕЛИ, ТАКИМ ОБРАЗОМ НЕ ПРИЧИНИВ ЕМУ НИКАКОГО ВРЕДА. СЕЙЧАС ВЛАСТИ ЭКВАДОРА ПЫТАЮТСЯ ДОГОВОРИТЬСЯ С МЯТЕЖНИКАМИ О ЗАПРЕТЕ ИСПОЛЬЗОВАНИЯ ОРУЖИЯ ПРОТИВ НЕИЗВЕСТНЫХ ЛЕТАТЕЛЬНЫХ ОБЪЕКТОВ.
   США. ПО ПРИКАЗУ ПРЕЗИДЕНТА ВСЕ ФОНДОВЫЕ БИРЖИ ПРИОСТАНОВИЛИ СВОЕ ДЕЙСТВИЕ. КОНГРЕСС ПОДДЕРЖАЛ ЕГО ПРЕДЛОЖЕНИЕ О ЗАМОРАЖИВАНИИ ЦЕН НА НЕФТЬ И ПРОДУКТЫ ПИТАНИЯ. ОДНОВРЕМЕННО СЕГОДНЯ ПОД ШТЫКИ ПОСТАВЛЕНО ВОСЕМЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ АМЕРИКАНСКИХ РЕЗЕРВИСТОВ, А ПОЛОВИНА ЯДЕРНОГО АРСЕНАЛА АМЕРИКИ ПЕРЕНАЦЕЛЕНА НА ДЕСЯТКИ НЛО, ОКРУЖАЮЩИЕ СЕВЕРОАМЕРИКАНСКИЙ КОНТИНЕНТ.
   И ТЕПЕРЬ СООБЩЕНИЯ О СИТУАЦИИ В НАШЕЙ СТРАНЕ, ‒ сказала диктор. ‒ РУКОВОДСТВО КРЕМЛЯ УВЕРЕНО, ЧТО МАССОВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ НЛО НЕЛЬЗЯ РАССЧИТЫВАТЬ КАК МИРНЫЙ ВИЗИТ ИНОПЛАНЕТНОГО РАЗУМА, НО, ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, НАДЕЕТСЯ НА НАЧАЛО ПРОДУКТИВНОГО ПЕРЕГОВОРНОГО ПРОЦЕССА. НАШЕ МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ ОТ КОММЕНТАРИЕВ ПОКА ВОЗДЕРЖИВАЕТСЯ. ОНО ЛИШЬ СООБЩАЕТ, ЧТО ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ РОССИИ ПРИВЕДЕНЫ В ПОЛНУЮ БОЕВУЮ ГОТОВНОСТЬ. И ВОТ ЕЩЕ ОДНА ГОРЯЧАЯ НОВОСТЬ. ‒ добавила диктор, ‒ ЕЕ ТОЛЬКО ЧТО ПОЛОЖИЛИ МНЕ НА СТОЛ. ВОЕННЫЕ НАТО ПРИЗНАЛИ ФАКТЫ МАССОВОГО ДЕЗЕРТИРСТВА ЛИЧНОГО СОСТАВА. ПО ИХ ОЦЕНКАМ РЕЧЬ ИДЕТ КАК МИНИМУМ О ПЯТНАДЦАТИ ТЫСЯЧАХ ВОЕННОСЛУЖАЩИХ СЕВЕРО-АТЛАНТИЧЕСКОГО БЛОКА. РОССИЙСКИЕ ГЕНЕРАЛЫ О СИТУАЦИИ В НАШЕЙ АРМИИ ПОКА МОЛЧАТ.
   'И, думаю, ничего не скажут', ‒ подумал Лазарук и горько усмехнулся. Воевать танкам и пушками с космическими эскадрами НЛО? Это все равно, что идти на тигра с перочинным ножом.
   К Мурому майор добежал по намеченному графику и вошел в него спокойным деловым шагом. То, что приходило в городе, понравилось ему еще меньше, чем мятеж, назревавший в части. Здесь начиналась тотальная паника.
   Людей идущих прогулочным шагом, теперь на улицах больше не было. Все спешили с озабоченными лица, а обрывки разговоров, долетавших да него, были резкими и нервными.
   ‒ ...Утверди немощную душу мою во всякой добродетели! ...На недвижимом камени заповедей Твоих утверди слабое для всякого добра сердце мое!... Господи!...
   Возле Борисоглебского храма слух майора уловил молитву, произносимую за священником многоголосным хором. Обычно пустующая церковь сейчас напоминала улей. Прихожане выходили и выходили из него с неменьшей частотой, чем покупатели в оживленном торговом центре.
   На дорогах майор то и дело замечал автомобили, набитые домашним скарбом. На пересечении Токарей и Машинной 'рено' и 'мерседес' с треском столкнулись по касательной, ободрав краску и разбив зеркала. Но, к удивлению Лазарука, водители легковушек даже не остановились. Каждый предпочел убраться по своим неотложным делам побыстрее.
   Те, кто не уезжал, собирались на улицах и во дворах небольшими группами и тревожно всматривались в черное кольцо.
   ‒ Я слышал в Москве, товарищ майор, завтра начнется революция, ‒ сказал ему знакомый пенсионер Семеныч, продающий таблоиды и сборники кроссвордов у мясного магазина 'Жадина-Говядина'.
   ‒ Откуда такой слух?
   ‒ Знающие люди сказали. Так что рекомендую запастись едой. ‒ Старик махнул рукой в сторону ближайшего гипермаркета и добавил: ‒ Пока не поздно.
   ‒ Спасибо за предупреждение, Семеныч, ‒ кивнул Лазарук и бросил встревоженный взгляд в сторону 'Магнита'. Возле входа скопилась огромная толпа покупателей. Несколько охранников препятствовали ей войти в таком количестве и разом, но безуспешно. Когда майор уже миновал это возмущенное сборище, кто-то кинул в витрину пару каменей, и люди с фланга стали впрыгивать в магазин через образовавшиеся стеклянные амбразуры.
   Пройдя еще два квартала, Лазарук увидел несколько семей, сидящих на дорожных сумках и коробках возле двери в подвала. Рядом со спуском виднелась полустертая, перекрытая непонятным росчерками граффити надпись БОМБОУБЕЖИЩЕ. Две женщины стояли у входа. Одна из них склонилась заглядывала в замочную скважину.
   Когда до дома Лазарука оставалось всего пара сотен метров, из-за угла на улице Космонавтов наперерез майору выскочил молодой мужчина в спортивном костюме. Под два метра ростом, атлетически скроенный, он был пьян. Налитые кровью глаза остановились на Лазаруке.
   ‒ Постой, военный! Поговорим! ‒ здоровяк неловко прыгнул навстречу, схватил майора за грудки и встряхнул. Клацнувшие зубы майора прикусили губу. ‒ Признайся, вояка, что происходит?
   ‒ Я не знаю! ‒ майор слизнул сбежавшую в уголок рта капельку кровь. Он попытался вырваться. Но детина держал его так крепко, что стало очевидным: добром эта стычка не кончится.
   ‒ Почему вы не атакуете эту дрянь?! Говори!
   ‒ Я сегодня не на службе и пока не слышал о таком приказе, ‒ ответил майор и сделал попытку урегулировать отношения мирным путем: ‒ Давай разойдемся мирно. Ты отправишься в свою сторону, я в свою.
   Предложение Лазарука принято не было. Бугай схватил майора еще крепче и обдал его облаком горячего перегара:
   ‒ У тебя есть оружие? Дай мне свое оружие!
   Не дожидаясь ответа, нападавший перехватился за лямки военного рюкзака и дернул их так, что у Лазарука захрустели лопатки. Рывок оказался настолько сильным, что лямки лопнули, и мешок упал на землю.
   Следующим движением здоровяк ухватил майора за ремень, огромный кулачище взмыл в воздух. Размах-удар! Первый тумак, и скула Лазарука взорвалось дикой болью.
   Второй удар пришелся ближе к уху, и сознание майора окрасилось в красно-бордовые цвета. Третий удар отправил бы майора в глубокий нокаут. Но он извернулся и получил основательный, но не критичный удар в плечо.
   Использовать короткую паузу между апперкотами майор мог двумя относительно гуманными способами. Ударить коленом в пах или костяшками пальцев по глазам. Но ярость затмила его разум. Он ребром ладони въехал противнику в кадык, намереваясь сломать гортань нападавшего к чертовой матери.
   Перед тем, как ладонь соприкоснулась с шеей противника, в сознании майора все таки сработал какой-то ограничитель, и он снизил силу удара вдвое.
   Удар вышел не слишком точным, но достаточным, чтобы Лазарук освободился от захвата. Дебошир с болезненным свистом втянул в легкие воздух, захлебнулся им, закашлял, упал на колени, но уже через мгновение поднимался на ноги. Одновременно из накладного кармана брюк он доставал молоток.
   Майор пожалел, что использовал данную ему возможность лишь наполовину. Теперь он как зачарованный смотрел на опасный предмет.
   Верхняя половина молотка была сплошь темно-вишневая и мокрая. Деревянную ручку покрывали пятна такого же цвета. 'Будь я проклят, ‒ снова обругал себя майор, ‒ если это не кровь'.
   Лазарук отступил на пять шагов, выбирая оборонную позицию, но верзила и не намеревался наступать. Он просто метнул в майора молоток, собираясь размозжить ему лицо. Все, что успел сделать Лазарук в следующий миг ‒ это прикрыть голову руками. Раздался хруст и майора кинуло на асфальт. В полете он перегруппировался, перекатился и прыжком вернулся в боевую стойку.
   Голова гудела как колокол. Он мельком ощупал себя. Лоб и лицо не пострадали, а вот рука... Основания среднего и безымянного пальцев левой руки пронзила боль. Майор глубоко выдохнул, пытаясь избавиться от головокружения и с яростью глянул на верзилу. Здоровая рука майора нащупала на поясе нож. Но не расстегнула застежки.
   Враг больше не интересовался майором. Он стоял теперь полубоком, и внимание его было нацелено на двух женщин в домашних халатах.
   Они бы совсем походили на домохозяек, спустившихся во двор снять с веревок белье, если бы не одно обстоятельство. Они подкрадывались к верзиле, держа на изготовку штыковые лопаты.
   ‒ Это он сделал? ‒ спросила младшая из женщин. ‒ Ты уверена?
   ‒ Да это он, тварь!
   ‒ Я вам все объясню, мамаши, ‒ неожиданно миролюбиво просипел мужчина. И закашлялся.
   Тебе еще долго придется кашлять, подумал майор. Через несколько часов твоя бычья шея распухнет и ты будешь сосать кислород в больнице через трубочку.
   Но он зря предположил, что его обидчик доживет до врачебной помощи. Молодая женщина широко махнула лопатой.
   В это момент Лазарук подумал, что она собирается вдарить ему по заднице, но она вонзила ее бугаю в живот, будто это была какая-нибудь грядка. Мужчина охнул, пригнулся, схватился руками за рану. Следом свою лопату в ту же точку погрузила и пожилая дама. Между кроссовок мужчины на асфальт упали три отсеченных пальца.
   Событие быстро собирало зевак. Подошли на безопасное расстояние два дедка. Несколько прохожих спешили на представление с другой стороны улицы.
   ‒ Эй, остановитесь! ‒ крикнул Лазарук женщинам с лопатами. ‒ вы же убьете его!
   ‒ И пусть убьют! ‒ сказал подросток в бейсболке с человеком-пауком и заплакал. ‒ Он только что убил Саньку. Убейте его, тети!
   ‒ Не думаю, что это будет правильно, сынок, ‒ сказал Лазарук, но женщины были слишком увлечены расправой. Та, что помоложе, обежала жертву сбоку и воткнула лопату ей между ребер.
   Теперь пьяный гигант рухнул. Его голова врезалась в асфальт с сухим треском, потом повернулась. Тяжелораненый здоровяк уставились небесно-голубым взором на майора. Рот как у рыбы открывался и закрывался без звука. Помоги, кричали глаза.
   ‒ Да прекратите же! ‒ снова крикнул Лазарук и сделал шаг вперед, но старшая предупредительно выставила перед ним окровавленный штык.
   ‒ А ну вали отсюда, козел, пока сам цел! ‒ прошипела она.
   Он отступил, и она продолжила разрабатывать рану на животе.
   К горлу майора подкатил рвотный комок. Он сгреб с дороги вещмешок, старясь не смотреть, как из дебошира полезли потроха.
   По пути он оглянулся лишь единожды. Молодая женщина опиралась на стену дома, ее рвало. Пожилая оказалась крепче. Под возгласы одобрения она неистово секла человека, как если бы по осени рубила на кухне капусту, выращенную на своем муромском огороде.
   'Боже мой, что же будет дальше?', ‒ с ужасом подумал майор и повернул в свой двор.
  
  Глава 2
  СМЕРТЕЛЬНЫЙ ТАЙМ
  
   'Лига чемпионов' была набита посетителями до отказа.
   ‒ Удивительно, ‒ сказал Гордюшин Цвелодубу. ‒ Будто это последний большой футбол в нашей жизни.
   ‒ А может так и есть, ‒ согласился уже захмелевший Степан.
   В преддверии матча комментатор разогревал публику сплетнями из футбольного мира Италии. Но его почти не слушали. Посетителей 'Лиги' интересовала только тема космических пришельцев.
   Как и миланцев. На трибунах Сан-Сиро были хорошо видны проплешины пустых мест. 'Жители Милана, ‒ оправдывался за итальянцев комментатор, ‒ как вы сами знаете, ревностные католики. Поэтому многие предпочли матчу религиозные служения...'.
   ‒ Ты знаешь, кто выпал сегодня с шестнадцатого этажа нашего офиса? ‒ спросил Степан и влил в себя остатки третьей кружки 'Харп Лагер'.
   ‒ Слышал. Какая-то Лиля Шихман и ее приятель. Они из издательского дома, что этажом выше?
   ‒ Верно.
   Гордюшин вспомнил скорую помощь и полицейскую машину у входа в 'Золотые ворота'. И еще кучку зевак возле накрытых голубой клеенкой мертвецов. Но это происшествие как-то поблекло в общей цепи мировых событий.
   Пока он шел к бару четыре квартала, машины с воющими сиренами так и сновали по проспекту, нагнетая на испуганную Москву еще большего страха.
   Те москвичи, что не были приклеены глазами к телевизорам, спешили совершить свои дела. Кто-то нес покупки ‒ в основном это были продукты, кто-то стоял в больших очередях к банкам или банкоматам. Но всех объединяло одно. Почти каждый изредка бросал взгляды на черное кольцо. В этих глазах читались или страх, или восхищение. Но неизменно с примесью тревоги. На Андреевском мосту стояла целая толпа зомбированных зрелищем НЛО людей. Они стояли и смотрели в черное кольцо, будто ожидали прочесть в нем откровение.
   По дороге Годюшин остановился у витрин 'М.видео'. На большой плазменной панели шли новости ‒ разумеется, про НЛО. Их показывали из космоса. Их снимали с земли. Снимали с борта истребителя поближе, чтобы показать миру, что оно ‒ ЭТО ‒ вблизи такое же черное и блестящее, как кажется с земли.
   Звука новостей Гордюшин не слышал, но внизу шли субтитры:
   УЧЕНЫЕ ПЫТАЮТСЯ УСТАНОВИТЬ КОНТАКТ С ОБЪЕКТАМИ, НО ПОКА БЕЗУСПЕШНО. ИНФРАКРАСНОЕ И УЛЬТРАФИОЛЕТОВОЕ СКАНИРОВАНИЕ ТОЖЕ НЕ ДАЛО НИКАКИХ РЕЗУЛЬТАТОВ. ЕДИНСТВЕННОЕ ЧТО МОЖЕТ СКАЗАТЬ НАУКА: ДИАМЕТР КАЖДОГО ОБЪЕКТА СОСТАВЛЯЕТ 37 КИЛОМЕТРОВ 341 МЕТР. ТОЛЩИНА 11 КИЛОМЕТРОВ 732 МЕТРА. ВЫСОТА ПАРЕНИЯ КОРАБЛЕЙ ПРИШЕЛЬЦЕВ ‒ 41 КИЛОМЕТР.
   ‒ Тридцать семь километров! ‒ Гордюшин обернулся и увидел за плечом неприятной наружности мужчину. Тот был одет в грязную спецовку и курил дорогую длинную сигару. Под мышкой он сжимал бутыль наверняка не менее дорого коньяка.
   ‒ Невероятно, ‒ согласился Тимофей. ‒ Ни двигателей, ни дверей, ни окон. Вы тоже считаете, что это космические корабли?
   ‒ Ты же видишь, я работяга. Откуда мне знать! Меня жена послала за едой, а я решил, что не вернусь, ‒ сообщил он зачем-то Тимофею. ‒ На кой черт, когда наступает конец света, нужны жены и дети?
   У Тимофея не было ни того, ни другого. Он пожал плечами. Мужчина потоптался в нерешительности, а потом спросил:
   ‒ Я вижу, ты из тех, кого называют тусовщиками. Скажи, где тут можно раздобыть дурь? Ну, травку или колеса? Чем сегодня прется молодежь?
   Дурь! Это было по части Риты. Наркориты-самосохранялки. Пару раз в месяц она приносила домой разноцветные таблетки в форме зверюшек, купленные у дилера в 'Зеленой собаке'. 'Моя алкогольная вечеринка завершилась, пупсик! Начинается кислотная!', ‒ объявляла она и глотала сразу двух розовых зайчиков. Или котят. Теперь у пупсика Тимофея не было Риты. Не было и проблем с наркотиками.
   ‒ Направо есть бар 'Зеленая собака', ‒ Тимофей показал работяге с сигарой направление. ‒ Спроси там.
   Мужичок уже почти свернул за угол, но потом обернулся и сказал: ‒ Хреново выглядишь! Желаю провести последние деньки весело! ‒ Он помахал Тимофею рукой, и тот ответил жестом, каким, наверное, напутствовали висельников, идущих на эшафот.
   ...ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ УЖЕ ВВЕДЕНО В 44 СТРАНАХ МИРА, ‒ стал он читать дальше. ‒ И ЭТО В РЯДЕ СЛУЧАЕВ ПРИВЕЛО К ДЕСТАБИЛИЗАЦИИ ВНУТРЕННЕГО ПОЛОЖЕНИЯ. ТАК КРАЙНИЕ РАДИКАЛЫ НЕКОТОРЫХ ИСЛАМИСТСКИХ ТЕЧЕНИЙ УВЕРЕНЫ, ЧТО НЕБЕСНЫЕ КОЛЬЦА ‒ ЗНАК СВЫШЕ, БЛАГОСЛАВЛЯЮЩИЙ ДЖИХАД. ОСОБЕННО ПРОТИВ ЕВРЕЕВ. В 17 СТРАНАХ СИНАГОГИ ПОДВЕРГЛИСЬ НАПАДЕНИЯМ И ВЗЯТЫ ПОД ОХРАНУ ПОЛИЦЕЙСКИМИ СИЛАМИ. А ПАЦИФИСТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В ГЕРМАНИИ УЖЕ УСПЕЛО ВЫПУСТИТЬ МАЙКИ СО СВОЕЙ РЕКЛАМОЙ: ПОТРЕТОМ УЛЫБАЮЩЕГОСЯ СЕРОГО ЧЕЛОВЕЧКА И НАДПИСЬЮ 'МЫ ЛЮБИМ ВАС, ПРИШЕЛЬЦЫ!'
   Читая титры новостей, он стоял у 'М.видео' минут пятнадцать, а новости все шли и шли. Тема была бездонной. Вопросы поступали и поступали, а внятных ответов не существовало ни одного. Ни у правительств. Ни у ученых.
   Последнее, что он прочел перед тем, как пойти дальше, стало сообщение о массовом самоубийстве в Ангарске. ДВАДЦАТЬ СЕМНАДЦАТЬ СЕМЕЙ, ВХОДИВШИХ В ОБЩИНУ АДВЕНТИСТСКОЙ ЦЕРКВИ, СЕГОДНЯ БРОСИЛИСЬ С ПЛОТИНЫ БРАТСКОЙ ГРЭС. СПАСАТЕЛИ УЖЕ ИЗВЛЕКЛИ ИЗ ВОДЫ 47 ТЕЛ И...
   ‒ Ах, Лиля, Лиля! ‒ горестно сказал Цвелодуб и цокнул языком. ‒ А ведь я строил на ее счет большие планы!
   Официантка принесла им очередное пиво.
   ‒ У этой любовной парочки просто поехала крыша! Бзики-бзики-ай-лю-лю! ‒ Цвелодуб бесстыдно склонился к вырезу на груди девушки, читая ее бейджик. ‒ А ты, Наденька, веришь в любовь с первого взгляда?
   Девушка ответила скромной улыбкой.
   ‒ И согласилась бы с любимым человеком совершить полет с шестнадцатого этажа?
   Лицо официантки обвисло. В глазах блеснули слезы, и она спешно отчалила от их столика.
   Тимофей сказал невесело:
   ‒ Ты поменял тактику съема женщин? С такими вопросами, ты до конца жизни будешь спать один.
   ‒ Ты не поверишь, но мне сейчас не до баб. Как можно думать о девках, когда такое творится! Эй, кто-нибудь будет сегодня делать ставки? ‒ Цвелодуб встал и заорал в зал, заглушая гул голосов: ‒ Пять кружек пива, на то, что хваленому Ювентусу сегодня миланцы наваляют по первое число!
   Столик у окна мыслил иначе, и Цвелодуб заключил пари с парнем в футболке 'Я счастливчик' и его друзьями. У одного из них была борода, окрашенная в приятный синий цвет. Человек, имеющий право на такую бороду, наверное, знал о футболе намного больше, чем можно было себе представить.
   ‒ Мы продуем, ‒ сказал Гордюшин.
   ‒ А вот посмотрим.
   Они стали смотреть матч. И на седьмой минуте 'Милан' действительно забил гол.
   ‒ Как считаешь, зачем они прилетели? ‒ спросил Цвелодуб.
   ‒ Посмотреть европейский полуфинал.
   ‒ Или прочитать твой липовый отчет об успехах нашей фирмы? ‒ прыснул пьяным смехом Цвелодуб.
   Он был прав. Уже третий квартал доля 'Бруднер Продюсер рекордс' в их сегменте шоу-рынка неуклонно снижалась. Давили молодые конкуренты, объявившие демпинговую войну фирмам-старикам. Бруднер свирепствовал, раздавал волшебные пендели менеджерам, а он, Гордюшин, прикрывал их, натягивая радужные цифры на скелет реальности.
   ‒ Ты договорился о больших гастролях 'Майских жуков' по Сибири? ‒ спросил Тимофей Степана.
   ‒ Нет, блин! В этом году эти жуки-навозники предпочли контракт с самой 'Империал продакшн'! ‒ Цвелодуб нервно сжал и разжал кулаки. ‒ Забыли неблагодарные мерзавцы, что это я приложил руку к их раскрутке!
   ‒ Мы приложили, ‒ поправил Гордюшин. ‒ Наша контора.
   ‒ Какая разница! Все эти музыкальные сморчки, едва забравшись на эстраду, хотят иметь дело только с крутыми продюсерами! Ты, брат, помнишь, сколько сил вложил в бывшего бэк-вокалиста 'Братьев Клыковых'?
   ‒ Было дело. Даже блевотину после него вытирал в Пензе.
   ‒ И он тебе сказал спасибо? Нет! Он жирует теперь на разогреве Киркорова и Стаса Михайлова! Он забыл про нас, славных ребят из 'Бруднера'!
   ‒ Бруднер сам виноват. Его губит жадность.
   ‒ И глупость, ‒ хитро подмигнул Цвелодуб, отчего щеки Гордюшина зарделись. ‒ Если бы не ты, нас бы он давно разогнал.
   ‒ Ты не поверишь, как я устал ему врать, ‒ признался Гордюшин. ‒ Устал от вранья всем и вся. ‒ Он наклонился через столик и почти прошептал: ‒ Устал врать отцу, что я на шоу-олимпе. Устал верить, что я все еще люблю свою Риту. Даже от тебя я устал! Мне приходиться врать, что твоя омерзительная рожа мне приятна!
   Цвелодуб загоготал, щедро обливая грудь пивом:
   ‒ Вся наша жизнь вранье, старик! ‒ Он потянулся через столик и потрепал Гордюшина за плечо. ‒ А то, что насчет Бруднера... Бруднер ‒ человек-барахло! Он скряга, эксплуататор, и имеет, то, что имеет!
   Они подняли бокалы за то, чтобы каждый человек имел то, чего заслуживает и заказали вторую чашку арахиса.
   К началу тайм-аута счет не изменился. Воспользовавшись паузой, бармен переключил телевизор на новости. Сводки событий ужасали. Пассажирский лайнер Мост-Авиа столкнулся в воздухе над Варшавой с неизвестным летательным аппаратом. Водитель школьного автобуса в Чили, проезжая по горному серпантину, засмотрелся на небо и не справился с управлением...
   По требованию женщин-посетительниц бармен переключил телевизор на менее кровавый канал.
   В кадре на фоне несметных черных НЛО сидел уфолог.
   'Мы на пороге величайшей эпохи, ‒ сказал он. ‒ Неземной разум принесет нам новые технологии. Исчезнет проблема с продовольствием. Не будет ни бедных, ни богатых...'.
   ‒ Просто выжгут всех как тараканов! ‒ крикнул из-за своего столика Синяя борода, и бар загудел от гиканья.
   ‒ Он прав, ‒ сказал Цвелодуб и крикнул: ‒ Долой бесплатный космический сыр! Все на футбол!
   Изображение вернулось на стадион Сан-Сиро. Второй тайм начался атакой Ювентуса, но когда миланцы перехватили мяч, на стадионе началось что-то неладное.
   Болельщики вдруг встали, стихло безумие вузузел, трибуны заколыхались волнами. Футболисты на поле замерли и уставились вверх. Забытый мяч укатился за предеолы поля, но никто больше не спешил возвращать его в иргу. Люди в баре замолчали, повскакивали, чтоб лучше видеть экран.
   'Вы только посмотрите-посмотрите, что происходит! ‒ возбужденно затараторил комментатор. ‒ Надеюсь операторы вам тоже покажут! Операторы, дайте картинку зрителям!'.
   'Лига чемпионов' замерла.
   Наконец телевизионщики выдали нужное изображение: кольцо в небе над Миланом. Оно вибрировало. А потом резко повалилось на бок. Облака в итальянском небе хлынули в стороны как пушинки.
   'Лига чемпионов' охнула дружным хором.
   Чуть погодя камеру передернуло, и комментатор завороженно сказал: ‒ Это была воздушная волна! Она была такая мощная! Как землетрясение! И теперь НЛО над Миланом легло и парит вдоль земли. Вы это видите? Господи, что будет дальше! Интересно, это происходит с кольцами по всему миру, или только здесь, у нас в Италии?
   Через миг ответ пришел сам собой. 'Лига чемпионов' содрогнулась. Пивные бокалы и орешки полетели со столов. Витринные стекла ввалились внутрь, кромсая осколками тех, кому не повезло оказаться у окон.
   То, что не разрушила ударная волна, довершили посетители. Они бросились из бара наружу, расталкивая столы и стулья по сторонам.
   Пробираясь к выходу, Гордюшин и Цвелодуб увидели, что, к счастью, серьезно ранен оказался лишь один человек. Осколок стекла пробил предплечье парня в майке с надписью 'Я счастливчик'. Двое его приятелей пытались перетянуть рану ремнем.
   ‒ Вам помочь чем-то, что ли? ‒ спросил их Гордюшин.
   ‒ Не надо, ‒ сказал Синяя борода. ‒ Мы медики, справимся.
   От вида крови Тимофею стало дурно. Он глядел на текущий по руке бурый ручей и упал бы в обморок, но Цвелодуб подхватил его за локоть и увлек на улицу. Там они присоединились к тем, кто смотрел в вечернее небо.
   Побитая воздушным ударом Москва верещала автомобильными противоугонками.
   ‒ Оно легло на бок! ‒ прокричал Цвелодуб Гордюшину.
   ‒ Вижу без тебя!
   ‒ Но что-то в нем изменилось еще.
   ‒ Мне тоже так кажется, ‒ сказала официантка Надя, которой Цвелодуб предложил прыгнуть с небоскреба. ‒ Только понять не могу, что?
   ‒ Оно больше не блестит! ‒ догадался Гордюшин.
   ‒ Тебе это кажется, потому что сейчас сумерки.
   ‒ Нет. Теперь в нем не отражается город!.
   ‒ Точно, ‒ согласилась официантка. ‒ Я десять минут назад смотрела, как красиво в нем отражаются городские огни!
   Брюхо НЛО в самом деле теперь было черно-матовым. Оно угрожающе лежало в ночном небе, заслоняя звезды. От этого зрелища по коже бежали мурашки. Цвелодуб обнял официантку, и та не возражала.
   Гордюшин вернулись в бар рассчитаться за пиво. Большинство болельщиков предпочло сразу же уйти. Так что к убыткам от выбитых витрин и покореженной мебели владельцы 'Лиги' могли приплюсовать убытки от нерасплатившихся клиентов.
   Бармен, совсем еще юнец, принял расчет, едва не рыдая.
   ‒ Что там было дальше с матчем? ‒ спросил его Гордюшин, взглянув на потухший экран.
   ‒ Арбитр хотел продолжить, ‒ бармен тяжело сглотнул, ‒ но на поле выскочили какой-то фанатик и расстрелял его из пистолета. Они это показали крупным планом! Представляешь?
   В голову Гордюшина пришла неожиданная мысль, мрачная и саркастическая: вторжение еще не началось, а люди уже перебили друг друга. И каков уже счет? Пять тысяч? Сто? Движемся к миллиону?
   ‒ Вот такие мы дураки, ‒ сказал вслух Гордюшин и вышел из бара, чувствуя на спине озадаченный взгляд бармена.
   Цвелодуб времени с официанткой не терял. Они все еще в обнимку смотрели в небо, но его ладонь опустилась чуток ниже завязок передника.
   ‒ Жутко не хочется возвращаться домой, ‒ прервал эту идиллию Тимофей. ‒ Пойдем пропустим по стаканчику в 'Ирландском дворике'?
   ‒ Извини, старик, я тут подрядился проводить Надю домой. Сейчас на улицах стало опасно.
   Гордюшин понимающе кивнул и отправился до дома пешком.
  
  ***
   Москва этой ночью не собиралась спать. Люди завешивали выбитые стекла, стояли на балконах в тревожном ожидании очередного акта со сторны черного корабля.
   На пересечении Безымянного проезда и Донской он увидел как небо пересекли три светящиеся блюдца. Они передвигались вызывающе медленно, не таясь. Будто хотели, чтобы их увидели все. И это пугало до смерти.
   ‒ Вы видели это? Видели! - закричали друг другу люди вокруг.
   ‒ Эй! ‒ Тимофея окликнул мужчина в темных очках и с белой тростью: ‒ Что там все увидали?
   ‒ Три тарелки инопланетян.
   ‒ И что они?
   ‒ Пролетели очень нагло.
   ‒ Запугивают?
   ‒ Судя пот всему, да.
   ‒ Жаль, что не увижу конца света. Было бы интересно посмотреть как корчится в судорогах наш мир.
   Тимофей оставил кровожадного слепца, а придя домой с удовлетворением проверил окна. Стекла выдержали удар.
   Он лег спать, и ему приснились Рита с Даной. На Дане был топик с надписью 'Я сосала сразу у трех марсиан', а на Рите не было ничего, кроме нитки бус из розовых кислотных слоников. Потом к ним пришел Цвелодуб, и у него не было глаз. 'Эта паразитка официантка оказалась не с той планеты. Представляешь? И у них там принято съедать любовнику глаза! У тебя есть запасные?'.
   На этом нить дурного сна оборвалась.
  
  ***
   - Ты не мо-о-о-жешь меня бросить вот та-ак! - рыдала Алла. Одной рукой она обвила ноги Лазарука, стоящего на стуле, другой - тянула за полу его форменной курки.
   В этот момент майор заканчивал завешивать одеялами окно в спальне. Им просто повезло, что когда в дом врезалась ударная волна, они были на кухне.
   - Я должен уйти, Аля. Я солдат, - он устало вздохнул.
   Эту фразу он произнес уже раз десять. И каждый раз она противопоставляла ему один и тот же аргумент:
   - Ты там не нужен! Армия не может бороться с Э-Э-ЭТИМ! - Алла подняла вверх свои полные руки и потрясла кулаками. Стекла опасно хрустнули под ее мягкими домашними тапочками.
   - Одень туфли или сапоги, - поморщился майор. - Ты порежешь ноги.
   - И пусть порежу! Ты уйдешь и будешь знать, что я истекла кровью и погибла из-за тебя! ‒ Она ударила его кулаком по колену. ‒ Не будь дураком, Петя. Никаких Стальных батальонов нет! Ни железных, ни золотых. Это дурацкая игра состарившихся мальчишек!
   - Не суди о вещах, в которых ничего не смыслишь, - сказал он, осознавая, что произнес это как-то неуверенно. - И заткнись! Хочешь, чтобы я попал под трибунал?
   Он слез со стула, прошел на кухню, сел на табурет и стал нервно жевать кусок хлеба.
   ‒ Прости, что не приготовила тебе ужин. В магазине было так много народу! Вот вода. ‒ Алла подала ему стакан. ‒ Запей хлеб, подавишься.
   Она снова заплакала, и он, переборов себя, взял ее за руку.
   - Я не оставлю тебя так. Мы соберем вещи. Я отвезу тебя к бомбоубежищу. А потом, когда все будет позади, вернусь за тобой, - пообещал он и дождался пока, она кивнет головой. - Иди возьми с собой зимние вещи.
   Они прошли в спальню, которая уже несколько лет не видела их любовных утех. Пошатываясь Алла повернулась к шкафу, распахнула его, а он украдкой вынул из комода квадратную жестяную коробку. Если бы не ситуация, он непременно распахнул бы футляр и осмотрел сокровище в миллионныйраз. Вместо этого он постарался незаметно сунуть коробку в рюкзак, но подвела раненная в уличной потасовке рука. Коробка скользнула мимо горловины мешка и упала на ковер.
   Спальня наполнилась раскатистым серебряным звоном. Он обернулся и в смятении посмотрел на жену. Глаза Аллы были распахнуты, рот растянут в форме буквы 'О':
   - Ты оставляешь м-е-н-я и берешь с собой какие-то п-у-г-о-в-к-и? ‒ ее толстые щеки дрожали в возмущении. ‒ Эти сраные ржавые пуговицы тебе дороже, чем я?! Я-Я?!
   Он отвел взгляд, а Алла с того момента замолчала. Только сотрясалась от молчаливых рыданий и громко сморкалась. Он набил ей три сумки теплыми вещами, вывел во двор и посадил в ее же старенький 'матиз'.
   На Мартовской улице им пришлось надолго остановится, чтобы переждать военную автоколонну. Пока по дороге тянулись тентованные грузовики и бронетранспортеры, он напряженно сжимал руль и всматривался через лобовое стекло в розовое вечернее небо, изуродованое черной тенью НЛО.
   На Лазаруке иеперь была штатская одежда. Военную форму он спрятал в вещмешок поглубже. У гражданских лиц наверняка накопились вопросы к военным, а он не жаждал их получить, поскольку знал не больше остальных.
   Там же, под униформой, лежала и желтая нарукавная повязка, которую он соорудил ‒ как опознавательный знак ‒ по кем-то сочиненной инструкции для бойцов Стальных батальонов.
   Желтую материю он позаимствовал из гардероба Аллы. Десять лет назад она купила этот летний, канареечного цвета костюм, для их отпускной поездки в Хосту. Алла уже тогда начинала полнеть, и прогуливаясь по набережной он как-то пошутил, что в этом наряде она походит на маршрутное такси. Алла, обиделась. И не разговаривала с ним до вечера. Пока он не отработал свой супружский долг на ночном пляже с особым усердием.
   Это было, наверное, их последнее лето, когда он мог сказать, что любит эту женщину. А потом как кошка между ними пробежала. Они превратились в сокамерников, которых удерживает вместе решетка по под названием брак...
   Неожиданно майор обозлился на Аллу. Назвать его коллекцию пуговками! Это же надо! Его страстью действительно были пуговицы. Но не простые, а старинные военные из серебра. И далеко не все, а только с гренадами.
   Роман с этими пуговицами начался, когда на двенадцатилетие он получил в подарок от дяди-полковника, приехавшего с Дальнего Востока, плоскую жестяную коробку с выдавленной надписью 'Пуговичная мастерская Н. П. Хлястикова. Ростовский гренадерский Принца Фридриха Нидерландского полк. Юбилейная серия. Спб. 1860 год'.
   При первом знакомстве пуговки показались Пете просто забавным сувениром. Он вообще подумал, что на них выдавлено изображение ананасов. Но дядя-полковник пояснил, что это старинные гранаты ‒ гренады ‒ чугунные шары с пламенеющим запалом.
   'Мне подарил эту коробку отец, твой дед Никанор, когда в ней было всего три пуговки, ‒ сказал дядя. ‒ Из года в год я терпеливо искал этих серебряных сестер. И за тридцать четыре года нашел только восемь. Теперь у меня рак, и я скоро умру. Может начатое твоим дедом и продолженное мной ты доведешь до конца?'.
   Оставив ему свое пуговичное ярмо, дядя действительно скоро умер. И на три года Петя Лазарук абсолютно забыл про подарок. А вспомнил, только когда увидел одну из 'сестер' в местном музее.
   В музей он попал не с экскурсией, а с таким же начинающим юным вором по кличке Чипполино. Ведь семья Лазаруков тогда жила на северной окраине Екатеринбурга, где очередное поколение уралмашевских пацанов проходило школу криминальной жизни.
   Лазарук от природы имел гибкую спину. Он умудрялся пролазить в самые узкие форточки и проникать в такие щели, что другим воришкам и не снилось.
   В тот раз Чипполино выкрал из музея старую винотовку и маузер, а Лазаруку достался ржавый револьвер и пуговка, которую он порсчитал нужным воссоединить с сестрами.
   Когда Лазаруку стукнуло восемнадцать, он уже оттачивал более высокую воровскую планку ‒ мастерство карманника. И его бы когда-нибудь да поймали, если бы не повестка в армию.
   В армии Лазаруку понравилось. Возвращение на Уралмаш, где его ждали старые подельники и судебная скамья, не имело смысло. Он остался, и став уже лейтенантом, прочел в газете, что таких пуговичных коробок, как у него, было выпущено всего десять штук. Одна находилась в частной коллекции какого-то мексиканского магната. Вторая, выходило, была ‒ у Лазарука. Это обладание уникальной вещью делало уникальным и его.
   Последующие двадцать лет досуга и немалую толику их с Аллой семейного бюджета Лазарук потратил на поиски и приобретение недостающих сестер. Он давал объявления в газеты и писал письма коллекционерам по всей стране, обшаривал блошиные рынки и стал завсегдатаем субботних сборищ филобутонистами, которых за неимоверную скрытность и жадность про себя называл филобуторастами.
   Девятнадцатую, предпоследнюю пуговку он приобрел семь лет назад, отдав за нее одному скряге в Твери почти все месячное капитанское жалование. И теперь, чтобы стать окончательно уникальным обладателем, ему недоставало лишь одной 'сестрицы'.
   Толковые люди не раз предлагали ему изготовить искусную подделку, но он всегда с гневом отказался от этой мысли. Подделать можно было все что угодно, но не сознание своей уникальности. В конце-концов, Лазарук почти потерял надежду найти ее, когда один из филобуторастов с руками изъеденными псориазом (болезнью коллекционеров, по мнению Аллы) сообщил ему имя одного человека в Калуге и показал газетную вырезку.
   Но поездка туда вылилась в полное фиаско.
   Майор тряхнул головой, старясь забыть о всплывшей в голове неудаче. Включил радио, но там передавали такие жуткие новости, что Алла издала жалкий протяжный стон.
   Он поспешно выключит магнитолу и вскоре свернул в проулок к бомбоубежищу. Желающих попасть туда было не меньше сотни, но переигрывать решение времени уже не было. Майор вытащил баулы Аллы из машины и соорудил из нечто вроде кресла.
   Алла сидела на пассажирском кресле и не выходила из него, пока он не пригласил ее: 'Тебе пора'.
   Все это время она больше походила на куклу. Послушно исполняла его приказы, двигалась туда, куда он говорил, но непременно отводила глаза.
   Он поцеловал ее в последний раз. Поцелуй вышел сухим и быстрым, как поцелуй предателя. Он и сам это осознавал, но когда, спустя десять минут, 'матиз' пронесся мимо знака с перечеркнутым словом 'Шатура', он почувствовал себя неожиданно хорошо. Будто его темени коснулась божественная длань.
  
  Глава 3
  НЕБЕСНЫЙ ГРОМ
  
   Ехать в офис Бруднера или гнать на машине к отцу?
   Если бы не жуткая авария на пересечении Нахимовского и Профсоюзной, которая открывала путь на Калугу, Гордюшин бы благополучно решил дилемму, которая съедала его с раннего утра.
   Но путь налево по Профсоюзной перекрывали груды искореженных автомобилей, стоящих в лужах бензина и мутной воды с шапками розовой пены. Пожарные замывали с асфальта кровь, и полицейский приказал ему ехать прямо.
   Испарился шанс свернуть на калужское направление и на Ленинском проспекте. Здесь по неясным для него причинам все полосы перекрывали армейские грузовики.
   Они стояли плотно, в два ряда. И военные, стоящие возле них, не показались Тимофею простыми солдатами. По крайней мере, экипировка их больше бы подходила сотрудникам каких-нибудь антитеррористических отрядов.
   Дальше дорога лежала только в сторону 'Золотых ворот'. Но и туда доехать ему не удалось. Плотный поток встречных машин, покидающих Хамовники забил обе проезжих части, образовав безнадежный затор.
   Тимофей вывернул свою 'фиесту' на тротуар. В днище автомобиля что-то хрустнуло, когда тот заползал на бордюр, но Гордюшин не стал выяснять, что там случилось. Оставшийся до 'Золотых ворот' путь в пару километров предстояло проделать пешком, и он намеревался преодолеть его максимально быстро.
   Длинными шагами он углублялся в Хамовники, и чем дальше шел, тем более непривычно вынлядело все вокруг.
   Хамовники, в утренние часы обычно заполненные людским потоком, сегодня утром обезлюдели. Улицы выглядели не просто пустынными. 'Они выглядят мертвыми', ‒ подумал он. Такие же мертвые улицы он увидел как-то в Питере. Но там тогда были белые ночи. Улицы были пусты, но по простой причине: люди спали.
   Гордюшин то и дело ежился, хотя начало дня выдалось теплым и безветренным. Он пошел еще быстрее, отчетливо осознавая, что его сегодняшний героический выход на работу ‒ абсолютная глупость. Он даже остановился в сомнениях и несколько секунд всматривался в черное кольцо.
   Еще ночью ‒ он это видел ‒ оно утратило изначальный блеск и теперь выглядело противно матовым. И облака под ним... Пролетая под кольцом, они пенились и бурлили, словно попадали под невидимый огонь.
   Там, где ночью повылетали витрины, рабочие заменяли стекла кусками фанеры. Двери магазинов были в основном закрыты. Заперто оказалось и бистро, где они с Цвелодубым, бывало, перекусывали перед работой.
   На полпути он увидел моргающий неоновый крест аптеки, табличку 'открыто' и подумал, что ему стоит пополнить инсулиновые запасы отца.
   Фармацевт с удовольствием набила ему пакетик шприцами и препаратами для диабетиков под завязку.
   ‒ Пустовато тут у вас сегодня, ‒ сказал Гордюшин протягивая купюры.
   ‒ Еще бы. Никто не хочет здесь оказаться, когда это вдруг решит упасть на землю. ‒ Женщина неуверенно улыбнулась. ‒ Это же будет ка-та-стро-фа. Жуть!
   ‒ А вы думаете, оно грохнется на землю?
   ‒ А почему нет? Эти кипящие облака под ним... Я не знаю!
   ‒ Да. Похоже, выбитыми витринами дело тогда не ограничится.
   Он уже собрался уходить, когда женщина остановила его вопросом.
   ‒ Вы вчера видели, как эта фигня в воздухе завалилась на бок?
   ‒ Нет. ‒ Он обернулся. ‒ Но зато видел, как вчера поздно вечером около него летали какие-то маленькие светящиеся штуки...
   ‒ Ха! ‒ аптекарша захлопнула выдвижной ящичек кассы с деньгами, склонилась в окошку и выпалила почему-то полушепотом: ‒ Одна из них поздно ночью упала около моего дома!
   В другой раз он бы подумал, что перед ним чокнутая немолодая женщина, у которой от одиночества поехала крыша, или от вроде того, что та переборщила с таблетками, которые тайком таскает из своей аптеки. Но не сегодня. Многие вещи, еще несколько часов назад казавшиеся параноидальными, теперь выглядели обыденными. Обыденными до кошмара.
   ‒ И что это было? ‒ Он тоже перешел на шепот.
   ‒ Прозрачная капсула размером с трамвай! Она упала прямо посреди Ленинского. Знаете, где на Ленинском кинотеатр?
   Конечно, он знал. Они с Ритой-наркоритой часто отправлялись туда на голливудские премьеры. Он кивнул.
   ‒ Так вот этот корабль, упавший с неба, развалил его в... ‒ аптекарша на секунду задумалась, выбирая слово. ‒ В хлам! Хорошо, что это произошло уже под утро, и там не было сеансов.
   ‒ А этот корабль? Что он из себя представляет?
   ‒ Большая, длинная капсула и в ней было полно народу!
   ‒ Народу? ‒ Гордюшин вспомнил про зеленые грузовики спецвойск, блокировавшие перекресток, который он проезжал.
   ‒ Не знаю, как их назвать, но это, конечно не были люди. Стекло на капсуле было мутным. И вокруг ведь поднялось целое облако пыли из-за обрушившегося кинотеатра! Но они там были точно. Они двигались, копошились. У них есть голова, две руки, две ноги...
   ‒ Я видел там сегодня военных, ‒ кивнул Гордюшин.
   ‒ Ну, конечно! Они оцепил весь район. И я... ‒ она не договорила, потому что звякнул колокольчик входной двери.
   На пороге были два паренька, судя по внешнему виду, наркоманы. Они направились к кассе, но не сделали и пяти шагов, как пространство вокруг заполнил оглушительный скрежет. Звук этот был высоким и таким всеобъемлющий, будто Земля была старой баржой, и теперь эта ржавая посудина причаливала к такому же ржавому космическому пирсу.
   Все, кто был в этот момент в аптеке, зажали уши руками, спасая бараьанные перепонки, и повалились на пол. И они бы все тут оглохли напрочь, если бы звук не прервался также внезапно, как начался.
   Лежа на линолеуме, Гордюшин увидел как распахнулась дверь в витрине и на четвереньках из-за прилавка выползла женщина-фармацевт. Это действие теперь происходило в мире мертвой тишины. Она бесшумно подползла к нему показала вверх пальцем и что-то беззвучно спросила.
   'Думаете, оно упало?' ‒ Так по крайней мере прочел движение ее губ Гордюшину.
   Он повернул голову к окну.
   Наркоманы оправились после звуковой атаки быстро. Они выскочили из аптеки, но не ушли, а стояли у входа, задрав головы вверх. Со своей нижней точки зрения Гордюшину было видно, что кольцо не изменило высоты. Но...
   'Но оно покрылось трещинами', ‒ сказал он, не слыша себя, зато ярко чувствуя как комок страха забирается ему в глотку все глубже и глубже.
   'Я не слышу вас!' - помотала головой женщина и Гордющин теперь заметил, что из обоих ее ушей текут ручейки крови. Он поднялся на ноги, помог подняться ей и подвел к стеклянной поверхности витрины, показывая на ее отражение.
   Фармацевт вернулась за стойку. И пока она разрывала упаковку ваты и затыкала поврежденные уши большими тампонами, он взял ручку с надписью 'Арбидол', прикрепленную пластиковой пружинкой к прилавку и написал на краешке рекламного буклета 'Эспумизана': 'Надо закрыть аптеку. На вашем местя я бы сделал так'. Для наглядности движением головы он показал на подозрительных молодых людей.
   Женщина прочитала и написала ответ: 'Спасибо. Я так и сделаю'. Он махнул ей на прощание и, сжимая под мышкой пакет с препаратами для диабетиков, выскочил на улицу.
   Он остановился рядом с парнями и тоже завороженно поглядел в небо над собой. Кольцо действительно теперь утратило целостность. Его опоясывали черные трещины. Теперь НЛО, сохраняя общую круглую форму, состояло из многочисленных неравных сегментов-черепков.
   Один из парней потряс головой, как если бы после купания вытряхивал воду из ушей. Гордюшин последовал его примеру, и это помогло. Он возвращался в мир звуков.
   ‒ Круто. Как в 'Войне миров', ‒ первое, что он услышал сквозь шумовую пелену.
   ‒ Они высадятся к нам так же, через молнии? ‒ Это уже произнес второй парень.
   Гордюшин вспомнил этот киносюжет и сравнение ему не понравилось. В фильме пришельцы безжалостно сжигали лучами всех, кто оказывался на улице. Страх взывал прислушаться к этому киношному опыту, принуждал вернуться в аптеку, забиться в самую узкую щель или бежать подальше от кольца.
   Но вместо того, чтобы пойти на поводу голоса разума, который буквально вопил 'Беги отсюда! Вон из проклятого города!' Гордюшин сжал пакет покрепче и быстро зашагал к 'Золотым воротам'.
   По дороге он лишь в одном месте снизил скорость, чтобы набрать на ходу SMS для отца: 'Купил тебе много лекарств'. А потом отправили еще одно сообщение: 'К вечеру буду у тебя'. И это была, конечно, очереднаяя ложь.
  
  ***
   Майор упустил тот момент, когда черное кольцо, висевшее над Москвой, как и все остальные по миру, покрылось трещинами и отвратительным визгом огласило округу на десятки километров. За две секунды до этого события ‒ на подъезде к Люберцам ‒ 'матиз' Лазарука вылетел на обочину, протараненный грузовиком 'Русское молоко'. Ударившись головой о стойку двери, майор потерял сознание на четверть часа.
   Водитель, вылетевший навстречу легковушки, не был виноват. Его в свою очередь вытолкнула туда фура, потерявшая прямолинейную траекторию из-за 'мазды', заскочившей под ее колеса со второстепенной дороги на скорости сто двадцать километров в час. Ко времени столкновения с фурой пилот спортивного купе был уже мертв как пятнадцать секунд. Сердце сорокалетнего руководителя местного ОБНОНа заблаговременно остановилось из-за героинового передоза.
   Лазаруку подфартило, что он сразу очутился в стороне от предстоящей грандиозной аварии. Матиз проворно перевернулся и встал на крышу, прижавшись к бетонному забору, как малыш уступивший место разборкам взрослых ребят. И пока его колеса весело продолжали вертеться, фура, летя поперек трассы, вовлекла в автокатастрофу еще двадцать семь автомобилей, двигавшихся в сторону Москвы. Не меньше шестидесяти образовали искореженный затор позади.
   Остановившись, наконец, длиннющий фургон обездвижил всю трассу ‒ подобно тромбу, который перекрывает важнейшую вену в организме. Финалом этой катастрофы стал похоронный скрежет черного кольца.
   На помощь десяткам пострадавших ни в это утро день, ни позже, никто не пришел. Так что тот, кто волею судьбы должен был сгореть, сгорел. А тому, кому суждено было истечь кровью ‒ даже от незначительной раны - истек ею. Потому что 13 мая 2017 года в стране произошли десятки таких аварий. И редкую из них осветили в новостях: корабли пришельцев из космоса сулили несоизмеримую гибель миллионам...
   Майор очнулся и выбрался из автомобиля, не совсем понимая, что произошло. Но инстинкт самосохранения повел его в нужную сторону ‒ в поле, подальше от огня и ядовитого дыма горящего пластика.
   Автомобильная пробка на шоссе разгоралась белым жаром. Крики людей в плену искореженных машин теперь больше походили на звериный рев. То и дело в воздух поднимались столбы пламени от взорвавшихся бензобаков, и в этот момент Лазарук останавливался и падал на землю, чтобы не получить в спину осколок летящей стали.
   Перевести дух он остановился за стеной придорожного кафе. Рядом мужчина делал искусственное дыхание обгоревшей женщине. Одежда на ней сгорела, оставив только резинку от трусов и лямки лифчика. Огонь съел даже кожу ее на ногах и руках, но мужчину это, казалось, не смущало. Он вдувал воздух в рот своей мертвой попутчицы и вновь-вновь давил на грудную клетку.
   ‒ Ты думаешь она жива? А? ‒ вдруг спросил мужчина.
   Блеск безумия глаз и вызов в голосе заставили Лазарука уйти от истинного ответа:
   ‒ Я не врач, прости. Но однозначно вам обоим нужна помощь.
   ‒ Чертов мобильник не работает! ‒ взорвался мужчина и яростно почесал обожженную голову. Волосы там сохранились только клочками.
   ‒ Я попробую со своего. ‒ Лазарук достал телефон, понажимал кнопки. ‒ Связи тоже нет. Вы слышите меня?
   Но мужчина уже не слушал. Сел на колени и стал раскачиваться в какой-то своей истеричной молитве.
   Огибая место аварии, майор старался не сталкиваться взглядом с теми, кто выжил. Он двигался неприметно и неожиданно для себя перешел на бег, когда увидел в придорожном кустарнике блестящий черно-серебристый мотоцикл. Лазарук покрутил головой в поисках хозяина, и нашел его ‒ безжизненно висящим на кузове самосвала.
   Мотоцикл же, в отличие от владельца, чувствовал себя неплохо. Новехонький механизм имел лишь несколько царапин и вмятину на бензобаке. Завелся он легко и уже через минуту нес в сторону Москвы своего нового владельца.
   Эта 'Хонда', наверное, стоила целое состояние. Никелированные трубы и золотые драконы ‒ никогда еще езда не приносила майору такого удовольствия. Мотоцикл легко лавировал между машин и безотказно греб по земле, когда приходилось объезжать места аварий. К счастью, таких смертоносных ему на глаза больше не попадалось.
   По левую руку от него в небе плыло черное кольцо, и только пересекая Люберцы, он обратил внимание на отличие от того, что висело над его Шатурой.
   'Оно, что, раскололось на части?' ‒ спросил он себя, а потом плдумал еще: это произошло со всеми кольцами? Что последует дальше? Они взорвутся? Когда это произойдет?
   Тревожные вопросы росли снежной лавиной, но тут позвонил Волкоедов. На территории столицы сотовая связь еще функционировала. Лазарук доложил своему новому командиру, что только что пересек МКАД и стоит на Рязанском проспекте.
   ‒ Ты когда-нибудь убивал людей, майор?
   Хонда в руках Лазарука опасно вильнула, и он препочел свернуть к обочине и притормозить.
   ‒ Нет, товарищ полковник. ‒ И кого нужно убить?
   ‒ Министра обороны.
   Майор похвалил себя за предусмотрительность и переспросил Волкоедова не ослышался ли он.
   ‒ Ты не ослышался. Но выразился я скорее фигурально, ‒ сказал Волкоедов и у Лазарука отлегло от сердца. ‒ Мы сейчас группируем все силы в Химках. И так вышло, что ты сейчас ближе всех к Кремлю, где министр участвует в совещании Совета безопасности. Ты меня хорошо слышишь?
   ‒ Связь на четыре балла. ‒ Лазарук вновь похолодел. Теперь уже от мысли о масштабах игры, в которую его вовлекали.
   ‒ Тогда вникай дальше, ‒ продолжил Волкоедов. ‒ По моим данным, в течение ближайшего получаса террористы совершат нападение на машину министра, чтобы завладеть нашим ядерным чемоданчиком.
   ‒ Террористы? ‒ Лазарук поверить не мог ушам. С момента вторжения едва прошли сутки, а дела в стране разворачивались уже так радикально.
   ‒ Террористы, ‒ повторил Волкоедов, но уже не так уверенно. Это я говорю опять же условно. Потому что событие разыгрывается иностранными спецслужбами. Им нужен контроль над нашим потенциалом, и им неважно, чьими руками они им завладеют.
   ‒ Где произойдет атака на машину?
   ‒ Думаю, в районе Васильевского спуска. Но ты не должен допустить этого. Кортеж министра надо перехватить раньше. Он, разумеется, не захочет отдать, то, что нам нужно. Поэтому, скорее всего, тебе придется его убить.
   ‒ Но...
   ‒ Я знаю, ты колеблешься, майор. Но министр все равно уже сегодня приговорен. Важнее другое ‒ в чьих руках после этого окажется кнопка. У тебя есть вопросы?
   Вопросы? Вопросов было море! Майор, конечно, сразу понял, что Волкоедов отправляет его на верную смерть. Но выбора у Лазарука не оставалась. Вчера он уже покинул и предал свою часть, ночью бросил и предал жену. И если день завершится предательством Стальных батальонов, то...
   ‒ Так есть у тебя вопросы или нет? Время не терпит!
   ‒ Сколько будет нападающих?
   ‒ Я не знаю.
   ‒ А как выглядит этот пульт?
   ‒ Я тоже не знаю, ‒ Волкоедов вздохнул, и Лазаруку, которому весь разговор не понравилась напрочь, понравилась хотя бы эта искренность, с которой полковник признался в своем бессилии.
   ‒ У тебя есть оружие? ‒ своим громогласным голосом Волкоедов не позволил ему завершить мысль.
   ‒ Что?
   ‒ Я спрашиваю есть ли у тебя оружие, майор?
   ‒ Нет.
   ‒ Так добудь его! Мне доложили, что Совет безопасности завершается. У тебя в запасе осталось минут двадцать времени! Запомни номер машины министра...
  
  Глава 4
  ЯДЕРНЫЕ ИГРЫ
  
   У входа в 'Золотые ворота', где вчера смертельно приземлились Лиля с любовником, кровь уже затерли. Кто-то рассыпал по мраморным плиткам охапку тюльпанов.
   Офисная башня была почти пуста. Но жизнь в ней бурлила. Двое охранников пытались завалить на пол какого-то бедолагу в оранжевой куртке. Они выкручивали ему руки, а он бил соперников назад ногами, пытаясь попасть им в колени иили между ног.
   ‒ Я сожгу тут все нахрен! ‒ вопил он. ‒ И вас уроды сожгу вместе со всеми!
   Этот крик болезненно резал по ушам, и Гордюшин поспешил подняться на лифте вверх, бросив взгляд на лежащую боком алюминиевую канистру, от которой разило бензином. Похоже, угрозы несостоявшийся поджигатель источал не шуточные.
   На пятнадцатом этаже, где 'Бруднер Продюсер рекордс' делил офисную площадь с компьютерной компанией 'Олимпус', он наткнулся на шумную группу менеджеров. Как было ясно из разговоров, олимпусяне требовали расчета. Двое самых энергичных вышибали дверь приемной директора, используя в качестве тарана шкаф для одежды. Гордюшин обогнул бунтовщиков и прошел по извилистым коридорам к офису 'Бруднера'.
   Несмотря на то,что на часы показывали 09:37, сотрудников было по пальцам сосчитать. Он сам, Саломея и Лиза ‒ девушка из бухгалтерии, от которой вчера пахло как от клубничной поляны.
   ‒ Гордюшин, ты видел, что там происходит внизу с охраной? ‒ тревожно спросила Саломея. Они сидели около большого аквариума и смотрели, как сомик Петя жрет щедро насыпанный корм.
   ‒ Я видел драку. Но не понял, что происходит и кого бьют.
   ‒ Бывшего охранника, ‒ пояснила Лиза. ‒ Его уволили полгода назад, и теперь он вернулся, чтобы сжечь тут все в отместку.
   ‒ Это из-за кольца в небе, ‒ предположил Тимофей. ‒ Оно сорвало тормоза у всех психов. Но они, похоже, с ним справились.
   Этажом выше упало что-то тяжелое. Они вздрогнули. Потом раздалась еще серия длинных глухих звуков, будто там, наверху, передвигали мебель.
   ‒ Нам бы тоже не мешало променять обстановку, ‒ попытался снять напряжение Гордюшин. ‒ Но трудовых сил у нас сегодня явно недостаточно.
   Клубничная Лиза хихикнула.
   ‒ Я позвонила всем, Тима, но они говорят, что не придут, ‒ доложила Саломея. ‒ Почему же я, дура, пробиралась сюда через весь этот ад?
   ‒ Ты не дура ‒ утешил ее Гордюшин. ‒ Ты самый умный и ответственный работник офиса. Как и мы тоже. Но, не думай, что Бруднер это оценит.
   ‒ Стоит ли тогда сегодня приниматься за работу? - спросила Лиза. ‒ У меня так раскалывается голова после этого шума... Как кольцо потрескалось!
   ‒ Лиза. Перестать нести чепуху! Какая работа! ‒ Саломея всплеснула руками. ‒ Мы же все умрем! Завтра... или послезавтра! А может прямо сегодня!
   Слово 'сегодня' Саломея произнесла уже протяжно и с надрывом. Женщины заплакали враз и обнялись. У Гордюшина тоже глаза оказались на мокром месте. 'Они правы, брат, эти курицы', ‒ сказал бы в таком случае Цвелодуб. Чтобы там ни висело по всему миру в небе, это не спроста, не подарочные бублики. Никаких приятных сюрпризов через эти щели не посыпется. И это вопрос короткого промежутка времени, когда они увидят на улицах десятиногих пауков с шестью глазами, и вот тогда наступит настоящий конец мира'.
   Гордюшин был уже близок к тому, чтобы составить рыдающую тройку. Но тут в офисе показался сам Бруднер.
   От былой холености миллионера и единственного акционера 'Бруднер Продюсер рекордс', не осталось и следа. Мятые брюки и пиджак. Сорочка потная ‒ хоть воду выжимай.
   ‒ Нет, вы видели, что творится в метро! ‒ начал он, даже не вспомнив о приветствии. Впрочем, это была его обычная манера. Черви ведь не нуждаются в приветствии, когда приглашаешь их на рыбалку? ‒ Пол Москвы спустилось в метро и не собирается оттуда выходить!
   Гордюшин почти содрогнулся, вспоминая утренний телесюжет, который он видел, заваривая кофе. Тысячи людей стояли плотной массой, впритык плечо к плечу. На Теплом Стане, в Сокольниках, На Киевской. На каждой станции подземки. Стояли с вещами, с маленькими детьми. Никто из них никуда не собирался ехать. За билетик в метро люди только хотели купить себе жизнь. Хотя бы шанс на выживание.
   ‒ Мне нужно забрать всю наличность, ‒ сказал Бруднер Лизе. ‒ И вы тоже пойдемте. ‒ Шеф небрежным кивком позвал за собой Саломею и Тимофея. ‒ Дам вам расчет за месяц. Я ведь не хочу, чтобы вы меня распяли как директора 'Олимпуса'! - На лице Бруднера расплылась самодовольная улыбка.
   Идя по коридору, он вдруг решил пофилософствовать.
   ‒ Все думают, что это инопланетная агрессия. А я думаю, что это наступление божественного суда! Всех, кому предназначена дорога в рай, посадят в эти кольца, а остальных сожгут прямо на месте. Что думаешь, Саломея?
   Ответить ей помешал очередной дикий вопль наверхк и последующая громкая ругань. Бетонные перекрытия мешали разобрать слова. Но Гордюшин был почти уверен, что это была уже слышанная им фраза 'Я сожгу тут все нахрен!'.
   ‒ Заткнитесь вы там! Уроды! ‒ в ярости крикнул Бруднер, обращаясь к потолку. А потом его голос снова стал почти елейным. - Так что, Саломея ты полагаешь на эту тему?
   ‒ Вы католик, а я иудейка, шеф. У нас разное предоставление об апокалипсисе.
   ‒ Понятно. Как и все евреи, ты ускользаешь от сложных вопросов. Как мыло. ‒ Бруднер вошел в бухгелтерию и сел в кресло.
   Лиза достала из сейфа и передала хозяину 'Бруднера' все деньги. Он сложил пачки стопками в свой желтый портфельчик, а одну тощую оставил лежать на столе. Их жалкий расчет, иронично предположил Гордюшин.
   Они стояли перед ними почти в ряд. Как солдаты перед генералом, но Бруднер не спешил распускать свою армию.
   ‒ А, что ты, Тимофей, считаешь по поводу НЛО и что нужно делать? Ты же у нас не только старший продюсер, но и аналитик. Или я ошибался, когда нанимал тебя на работу?
   ‒ Я не знаю, что будет, ‒ помялся Гордюшин. ‒ Я не специалист по космическим предсказаниям. Но, думаю, сейчас самый лучший момент повидать родных и близких.
   ‒ Особенно тех, что уже на небесах? ‒ Бруднер гадко ухмыльнулся. А потом сделал то, от чего Саломея буквально описалась, а Гордюшин впал в ступор. Бруднер достал из маленького желтого портфельчика огромный пистолет и направил его в живот Тимофея.
   ‒ Ты ведь на самом деле не думал, что я такой идиот и поверю в те лажовые отчеты, что ты мне строгал?
   Они трое застыли в ужасе. Ледяной и колючий ком страха застрял в горле Тимофея. Он не мог проронить и звука в ответ. Но Бруднер, похоже не нуждался в ответах. Он их знал и сам.
   ‒ Ты подтасовывал цифры по нашему сегменту рынка и втирал мне в мозги, что мы седьмые по обороту, в то время, как мы семнадцатые в лучшем случае! Ты, видимо, защищал всю эту свору бездельников, которые...
   Тут Бруднер пустился в расчеты и стал сыпать цифрами, смысл которых доходил до Гордюшина туго. Тимофей мог думать только о дуле направленного на него оружия. Пистолетный глаз сначала покачивался, а потом уже двигался как маятник. Влепо-вправо. Вверх-вниз. Бруднер яростно жестикулировал, размахивая стволом.
   Из оцепенения Гордюшина вывел какой-то едкий запах. С неимоверным усилием Тимофей оторвал взгляд от смертельного объекта и повел глазными яблоками по сторонам. По пространству офиса плыли полупрозрачные сизые слои дыма.
   'Я сожгу тут все!'.
   Это послышалось вновь и тут Бруднер крикнул 'Заткнись же!' и трижды выстрелил в потолок.
   Первая пуля рикошетом прилетела в стол рядом с Бруднером. Она пробила тонкую пачку денег ‒ их жалованье, вырвала нижний кусок столешницы и дальше вошла в носок замшевого ботинка незадачливого стрелка.
   Вторая, чиркнув по потолку, взрезала ковролин под ногами Саломеи и ее мочевой пузырь окончательно опорожнился.
   Третья вернулась к Бруднеру прямиком. Слева от его головы она отколола большущий кусок черепа. Тот шмякнулся сначала ему на плечо. Потом мягко съехал по груди и животу и улегся у ног хозяина.
   Лиза и Саломея визжали непрерывно.
   Но Гордюшин хорошо слышал, что потом произнес Бруднер.
   ‒ Блин, Тима, я, кажется, попал себе в ногу, ‒ сказал он и наклонился к ботинку, сочившемуся кровью.
   Теперь им троим открылась рана на голове шефа. Целого куска черепа там не было. Они увидели розовый мозг Бруднера.
   Лиза рухнула в обморок. Саломея склонилась и облевала не только свои ноги, но и ботинки шефа.
   ‒ Чего это ты? ‒ спросил Бруднер и посмотрел на нее с укором. 'Чего это ты' прозвучало как 'Щефо эво тфы?'. ‒ А это фто? ‒ Бруднер уставился на бывшую часть своей головы, теперь прилипшую к полу. Он приподнял ее за волосы. ‒ Фье это? Этфо мое?
   Последние же слова шефа адресовались Гордюшину, и произнес он их удивительно ясно и четко для его состояния:
   ‒ Ты связался с Бета-банком, бездельник? Они заказали концертную программу на свою годовщину.
   Сказав это Бруднер рухнул в туман дыма, застилающего пол, и мелко затрясся в агонии.
   Запах гари теперь становился невыносим. Что есть мочи Гордюшин ущипнул себя за ухо: проверить не сон ли весь этот окружающий кошмар.
   Боль отрезвила его и заставила действовать. Сперва он оценил взглядом состояние Саломеи. Та была в относительном порядке, стояла в луже мочи, кашляла и вытирала сопли и слезы подолом кофты. А вот Лиза лежала в обмороке. Он склонился над ней, дважды шлепнул ладонью по щеке. Безрезультатно.
   Полыхнувшее вдруг из вентиляционного отверстия пламя подействовало на Гордюшина как плеть. Не медля более ни секунды, он взвалил клубничную девушку на плечо, прихватил ее сумочку, лежавшую рядом. Свободной рукой хлопнул по мясистым лопаткам Саломеи.
   ‒ Уходим, очнись, Саломея! Пожар! Пожар!
   Эта дама в особых приглашениях не нуждалась. Она ринулась к выходу, опережая Гордюшина, потом вдруг бросилась назад и нагнала его, уже приближающегося к пожарному лестничному маршу.
   ‒ Не сгорать же этому добру! ‒ Она показала ему денежный портфельчик Бруднера, и они продолжили спуск, подгоняемые жаром пламени, наступающего с верхних этажей.
  
  ***
   Лазарук спрятал 'хонду' в одном их двориков Богоявленского переулка, забросав ее листами ржавого железа, и теперь бежал что было сил к Красной площади. Всем оружием, которое ему удалось раздобыть по пути, была полицейская дубинка, которой он обзавелся по сходной цене в Китай-городе.
   Выбегая на площадь с Ильинки майор увидел, что на ней яблоку негде было упасть. Площадь целиком запрудили манифестанты. Сотни, тысячи людей бурлили, что-то кричали, обсуждали или ссорились. В диссонанс друг другу гремели колонки, транслирующие одновременно 'Варшавянку' и 'Волгу-Енисей' Расторгуева.
  ДОЛОЙ БЕЗМОЗГЛОЕ МИНОБОРОНЫ!
  ДЕТИ ПРОТИВ ВОЕННЫХ!
   Майор прочитал транспарант, который держали две девушки школьного возраста, и погрузился в пучину митинга. Толпа на брусчатке вокруг него бесновалась и колыхалась волнами.
   ‒ На! Прочти и передай другому! ‒ какой-то старикан в значках всучил ему листовку, отпечатанную на ксероксе. На бумаге был коряво изображен Сталин, подымающий наколотых на штык серых человечков. КОММУНИСТЫ БЫ ЭТОГО НЕ ДОПУСТИЛИ! ‒ сообщал плакат. Лазарук походя сунул кому-то эту листовку, как и просил старик.
   Потом его рукавом завладела женщина в зеленом плаще и больших черных очках. Она так вцепилась в майора, что он фактически тащил ее за собой, пока она объясняла, зачем ей понадобилась его подпись:
   ‒ Мы собираем подписи под обращением к Президенту! Подпишите!
   ‒ Зачем?
   ‒ Вы знаете, что американцы ведут с ними переговоры за спиной нашей страны? Это как Большая Восьмерка! Мы вроде там, но на нас плевали! Так вы подпишите?
   ‒ Что в обращении?
   ‒ Начать ядерную бомбардировку Америки!
   Майор остановился на секунду и посмотрел на женщину как на сумасшедшую:
   ‒ Вы сумасшедшая!
   Он с трудом оторвался от воинствующей дамы и врезался в толпу по направлению Спасских ворот. И чем ближе было к кремлевским стенам, тем плотнее стояли люди.
   Пока он думал, с какой стороны ему обойти цепочку людей с длиннющим плакатом СПАСИТЕ НАС ОТ ОККУПАНТОВ ИЗ КОСМОСА! где-то прозвучал громкий выстрел.
   Лазарук подумал сперва с тревогой, что это начался штурм машины министра. Но потом ощутил спиной волнение сзади. Он обернулся и увидел женщину в плаще, которая собирала подписи за войну. В ее руках был револьвер и она открыла пальбу по окружающим.
   ‒ Мы требуем начать немедленные переговоры с пришельцами! ‒ прорал рядом в мегафон мужчина, и женщина выстрелила в его сторону, к счастью не задев.
   Но дама не успокоилась и продолжила стрельбу по окружающим. Шум многотысячных голосов разрезали крики боли. Агрессивную манифестантку повали на живот и выкрутили руки, и ее вопли дополнил стенания ее жертв.
   Не без труда, по-прежнему пряча дубинку за пазухой, майор пробрался, наконец, ближе к Спасским воротом. Выезд из них блокировал особо плотный пикет митингующих.
  ВЕРНИТЕ ПОРЯДОК НА УЛИЦЫ МОСКВЫ!
   Такой длинный транспарант, написанный на оборотной стороне обоев, держали два крепких высоких парня в одинаковых синих шарфиках. Слишком крепких, подумал майор, уже чуя неладное.
   Полицейские у центрального кремлевского выезда как могли теснили манифестацию подальше, но безуспешно. Толпа растекалась, уверенно обволакивая башню по флангам.
   Рядом с майором оказалась съемочная бригада НТВ. Журналистка с лохматым микрофоном и в футболке МЫ НЕ ХОТИМ УМИРАТЬ! выбирала лица из толпы.
   Лазарук постарался разойтись с ней взглядом, но она, как назло выбрала в собеседники его.
   ‒ Я, Катя Ярцева, корреспондент Тэ-Вэ 'Дождь', веду прямой репортаж с Красной площади. Зачем вы сегодня сюда пришли?
   Оператор нацелил на Лазарука большой фиолетовый глаз видеокамеры.
   ‒ Да я тут вообще случайно, ‒ оторопел от неожиданности майор. ‒ Зато там женщина сейчас кого-то убила! Идите снимайте там! Он неопределенно махнул в сторону.
   Журналистка скривила безразличную мину:
   ‒ Да мы тут сегодня столько трупов наснимали! Теперь нам нужны мнения живых! Вы один из них!
   Майор был ошеломлен этой простотой.
   ‒
   Журналистка сразу утратила свой интерес к нему, и майор вновь посмотрел на синие шарфики вокруг. Их концентрация у Спасских ворот была подозрительно высокой. Он попробовал посчитать их все. И сбился где-то на двадцатом.
   Опознавательный знак для своих?
   Наверняка. Тем более, что в этот жаркий день шарфы украшали исключительно мужчин. Выходило, что Волкоедов ошибался, предполагая, что нападение на министра произойдет на Васильевском спуске?
   Он хотел сообщить об этом полковнику, но тут ворота Спасской башни медленно распахнулись, пропуская длинный черный лимузин с номером, который назвал полковник.
   Времени на звонок и обдумывание плана у Лазарука не оставалось.
   Приблизившись к манифестантам, автомобиль министра стал медленно и осторожно их рассекать.
   И тут несколько синие шарфов бросились на полицейских. которые могли помешать операции, и тогда Лазарук достал дубинку и врезал левой наотмашь в темя ближайшего соучастника нападения.
   Прежде, чем тело заваливалось на землю, правая рука майора успела сдернуть шарф с его шеи и намотать на свою. После этого майор высоко подпрыгнул и, используя головы стоящих рядом людей как опору, бросил тело вперед.
   Он приземлился точнехонько на капот министерского автомобиля и увидел, как водитель за бронированным стеклом дернулся от испуга. Машина затормозила. Тут же раздался металлический визг и посыпались искры. Это один из обладателей синих шарфов принялся распиливать дверцу, укрывавшую министра. Лазарук тем временем взобрался на крышу.
   ‒ Давай живее! Время дорого! ‒ крикнул он взломщику.
   ‒ Еще пару сек, ‒ крикнул тот в ответ, не подымая головы.
   ‒ А ты, кто такой?
   ‒ Что-то я тебя не припоминаю.
   Это Лазарука уже спрашивали два террориста, вооруженные короткими автоматами.
   На счастье майора тут вырезанная дверца автомобиля с грохотом выпала, и эти двое, забыв о нем, принялись строчить свинцом в водителя и сидящих на заднем диване людей. А когда магазины опустели Лазарук, используя выгодную высокую точку, трижды коротко взмахнул дубинкой. Террористы-автоматчики и взломщик упали на землю с проломленными черепами.
   Лазарук ящерицей скользнул внутрь машины. И вовремя. По капоту зачиркали пули. И скорее всего это были пули кремлевского спецназа.
   В салоне между телами двух чиновников лежали два предмета. Небольшой металлический кейс размером с книгу и выдавленной надписью РВСН и портфель с двумя цифровыми замками.
   Первый кейс он сразу сунул на грудь под куртку, а второй потянул за собой пятясь из машины задом.
   ‒ Что за херня здесь творится? ‒ спросил его невидимый голос сзади. ‒ Кто положил наших?
   ‒ Не слышишь, снайперы стучат? ‒ ответил Лазарук, продолжая пятится. ‒ Но главное, что цель здесь. ‒ Он выпихнул портфель и услышал, как чьи-то руки подхватывают его. И дальше снова голоса:
   ‒ Уходим! Цель у нас.
   ‒ Задание выполнено, убираемся живо!
   Машину с изрешеченным министром Лазарук покинул ползком под нарастающий свист пульт, потом несколько шагов сделал на четвереньках и влился в толпу удирающих манифестантов. а потом перешел на бег, срывая на ходу шарф и толкая поглубже пульт от всех ядерных.
  
  Глава 5
  НЕУД ПО ПОВЕДЕНИЮ
  
   - Нина Ивановна?
   Семиклассник Веня Пырьков приоткрыл дверь и одним глазом посмотрел в школьный кабинет биологии. Скрип тихим эхом разошелся по коридорам почти пустой сегодня школы.
   По биологии ему светила двойка за год. И он не осмеливался признаться в этом отцу. Отец мог поколотить, и, что было значительно хуже, лишить компьютера на целое лето.
   Конечно, можно было рассматривать поправку на мировые события. Вечерами отец теперь вдвое больше обыкновенного наливался пивом, почти непрерывно смотрел новости про черные кольца и грозил пальцем одному из них, висящему за окном кухни.
   В такой ситуации - продлись она долго - существовал шанс, что Пырьков-старший вообще забудет проверить дневник сына в конце мая. Потому что, по мнению Матвея Пырькова, всей жизни на Земле скоро наступит то, что в переводе с языка мужчин на язык детей звучало как 'очень нехороший конец'.
   Однако Веня Пырьков был предусмотрительным мальчиком и предпочитал не испытывать судьбу. Для этого следовало обратиться к учительнице и попросить допзадания, написать реферат. Или что там еще припасено у учителей, чтобы затруднить жизнь семиклассникам в мае?
   - Нина Ивановна?
   Веня вкрадчиво ступил за порог кабинета, постоял секунду, обернулся и негромко постучал в дверь. У взрослых это называлось 'сделать задним числом'. Но ведь лучше постучать войдя, чем никогда?
   Тихо, стараясь не задеть хрупкие скелетики рыб и птиц, занимавшие проход, он добрался до двери лабораторки. За ней скрывалась крошечная комнатушка, где учительница биологии Н.И. Камаева хранила самое драгоценное. Микроскопы, стеклянные коробки с бабочками и банки с 'маринованными', как их называл его приятель Снег, гадами.
   Он потянул ручку, открывая лабораторку, и обомлел.
   ‒ Нина И...
   Язык его примерз к небу.
   Нина Ивановна сидела на корточках и целила ему прямо между глаз маленьким автоматом. Не маленьким, в том смысле, что игрушечным, Нет, самым настоящим.
   То, что он настоящий, Веня догадался по глазам учительницы. Это был не испуганный взгляд. Не раздраженный. А холодный. Такой, холодный и напряженный взгляд зверя, какой он наблюдал у тигра в зоопарке, куда часто ходил с отцом.
   ‒ Пырьков? ‒ Нина Ивановна чуть опустила оружие. Дуло теперь смотрело Вене в горло. ‒ Ты чего? На сегодня и завтра занятия отменены.
   ‒ Я... я... ‒ Пырьков наконец выдохнул воздух. ‒ Я...
   Он все смотрел и смотрел на автомат.
   ‒ Не бзди, Пырьков. Он не настоящий. ‒ И через паузу: ‒ Купила племяннику.
   Она поставила оружие на предохранитель (так расценил этот щелчок Пырьков в полумраке лабораторки) и сунула в длинную спортивную сумку. Резко взвизгнула молния.
   Позже вечером Пырьков клялся друзьям Снегову и Мыларщикову, что в проеме сумки видел там еще пистолет и несколько гранат. И они почти поверили, но после того, как он повторил ее фразу 'Не бзди!', доверие к его рассказу было утрачено. 'Ты гонишь, Пырь, ‒ сказал Снег. ‒ Биологичка такого сроду бы не сказала'. И Мыларит резюмировал: 'Она и слов-то таких не знает'.
   ‒ Так ты чего приперся?
   ‒ Я перез... пересдать на ч-четверку.
   Биологичка вздохнула, не скрыв раздражения.
   ‒ Пойдем со мной.
   Она взвалила сумку на плечо, заперла класс и повела Веню в учительскую. Там учительница развернула перед ним школьный журнал и сделала еще один необъяснимый поступок: поставила в строку с его фамилией три пятерки, которые изменили баланс оценок коренным образом.
   ‒ Ты доволен?
   ‒ Да. Но я же еще ничего не сделал, ‒ Пырьков, ликуя в душе, слабо запротестовал, но биологичка отмахнулась:
   ‒ Если хочешь, то можешь отблагодарить меня небольшой услугой.
   ‒ Какой?
   ‒ У школьного гардероба сидит компания Лобова. Спустись по левой лестнице и отвлеки их внимание. Чтобы я могла незаметно пройти по правой и выйти из школы.
   Веня Пырьков кивнул почти без раздумий. Конечно, попадаться на глаза банде Лба было себе дороже. Но сделка с учительницей того стоила. Денег, и мобильника, чтобы лишиться их у него не было, а будущие синяки он как-нибудь переживет.
   ‒ Ну. Иди уже.
   Биологичка легонько подпихнула его коленом под зад.
   Он пошел по левой лестнице, как ему было велено, прошелся вдоль глупых и слащавых стенгазет выпускников и остановился перед расписанием, будто изучая его.
   Под стендом на длинной спортивной лавке сидела самая козырная тройка лобовской банды: Лоб личной персоной, ужасно прыщавый парень с говорящим прозвищем Фарш и бугай Вася-не-чешись.
   Лобова исключили из школы два года назад за целый букет проступков и преступлений. Венцом же его образовательной эволюции стало изнасилование пятиклассницы в школьном туалете. В тюрьму ‒ в виду возраста - Лоб не попал. Зато теперь все свободное время он посвящал террору вчерашней альма-матер.
   Пырьков знал, что Нина Ивановна для Лобова ‒ особой объект. Именно она вошла в туалет в тот злополучный и последний для него школьный день. И теперь, когда из-за космических колец мир чуток шизанулся, было нетрудно предположить, что месть Лобова выйдет на иной качественный уровень.
   Фарш презрительно смерил взглядом Веню вставшего перед ним в полуметре:
   ‒ Ты че, лох, мне пейзаж с воздухом портишь? По яйцам захотел? ‒ Фарш угрожающе задрал ногу.
   ‒ Я сейчас-сейчас! Расписание перепишу и уйду. ‒ Веня полез за блокнотом и ручкой в сумку.
   ‒ Вали отсюда недоделок, ‒ приказал ему Лоб. ‒ Тебе ж сказано.
   Теперь Веня умышленно вывалил содержимое портфеля на пол между кроссовок Гниды.
   ‒ Вот членорукий!
   Лоб поставил подошву грязного ботинка на тетрадь Пырькова по литературе.
   Под смех всей шайки Веня рухнул на колени и принялся нарочито комично тянуть ее на себя.
   ‒ Держи крепче, Лоб! ‒ вставил слово Вася-не-чешись.
   Теперь, сделав особенно безуспешный рывок, Веня плюхнулся на задницу, чтобы повеселить шпану от души.
   И, тем не менее, краем глаза Веня держал ситуацию под контролем. Пока он разыгрывал свою клоунаду, Нина Ивановна на цыпочках приблизилась к дверям. И она уже почти была на выходе, когда Вася-не-чешисю приспичило высморкаться.
   Чтобы не пустить зеленую струю на спортивные штаны предводителя, Вася-не-чешись развернул мощный торс вбок и, конечно же, не мог не заметить ускользающую учительницу:
   ‒ Лоб! Фарш! ‒ заверещал он басом. ‒ Биологичка Камаева!
   Они сорвались с места и, не теряя ни секунды, бросились ей в след, забыв про неинтересного клопа Пырькова.
  
  ***
   Она поняла, что боя не миновать и выбрала для его места ту часть спортивной школьной площадки, где молодая зелень боярышника росла гуще всего.
   Она не предприняла никаких попыток подготовки. Просто остановилась, развернулась и подождала, когда подбегут Лоб, Вася-не-чешись и Фарш. Лобов явно оценил ее желание провести разборку как можно конфиденциальней:
   ‒ Ну вот, сучка, теперь-то мы разберемся без свидетелей. ‒ Он радостно вдохнул воздуха. В отличие от друзей он запыхался. Ему было всего семнадцать, но пивной живот уже с успехом завоевывал на нем свое место.
   ‒ Ты кретин, Лоб. Но я в этом не виновата. Вы сами выбираете себе дорогу. ‒ Учительница посмотрела на них спокойно. Даже чрезвычайно спокойно.
   Возможно, они почувствовали бы в ее глазах опасность, как почувствовал ее четверть часа назад Веня Пырьков. Но сознание Лба, Васи-не-чешися а и Гниды было затуманено водкой. Они выпили уже полторы бутылки, хотя на часах еще не было и двенадцати дня.
   ‒ О чем эта шлюха нам талдычит? ‒ съязвил Фарш.
   ‒ Наверно, несет какой-то сифилитический бред, ‒ ответил Вася-не-чешись. ‒ Ты ведь, наверное, давно чем-нибудь таким заразилась, извращенка, когда ковыряла свои банки с жабами?
   ‒ Послушайте, уроды, ‒ сказала Нина Ивановна. ‒ Я не буду ничего с вами делать, если вы мне сейчас позволите спокойно уйти.
   ‒ Спокойно уйти? ‒ взвился Фарш. ‒ Да ты охренела, старая членососка!
   ‒ Я не старая. Мне всего тридцать девять, ‒ глаза Нины Ивановны на миг пыхнули дьявольским огнем.
   ‒ Да ты для нас бронтозавриха! ‒ съязвил Вася-не-чешись.
   ‒ Старая и задрипанная, ‒ добавил Лоб и поднял с земли палку. ‒ И поэтому вот этой палкой мы тебя сейчас и поимеем.
   Фарш заржал:
   ‒ Будем дрочить тебя в жопу, училка, пока не посинеешь!
   ‒ Еще скажешь нам спасибо за бесплатный трах. ‒ Лобов приставил палку к своему паху и покачал ей вверх вниз изображая вставший член.
   По лицу Нины Ивановны пробежала нервная тень. Она сняла тяжелую сумку с плеча и опустила на землю.
   ‒ Поверьте, мне очень жаль. Но мне действительно некогда с вами препираться.
   ‒ Некогда?! ‒ завопил Лобов. ‒ А как же бесподобный прощальный секс? ‒ Лоб стал совершать бедрами круговые движения, одновременно вращая палкой.
   ‒ Давай, разоблачайся из штанов, раз тебе некогда, ‒ сказал Вася-не-чешись и Нина Ивановна шагнула к ним навстречу:
   ‒ Уже спешу.
   Одним рывком она отняла палку у Лба и резким движением сломала об его же голову пополам. Один острый конец учительница молниеносно воткнула Лбу в промежность. А второй кусок вогнала ему в глотку, когда Лоб скрючился и распахнул рот в шоке от первого удара.
   Деревяшка пробила Лбу гортань и аорту, обеспечив ему достаточно быструю и гуманную смерть.
   Фарш протянул на два часа больше своего лидера.
   После удара в переносицу осколки носа пронзили его мозг веером, и он умер, успев пережить в свои шестнадцать лет два инсульта.
   С Вася-не-чешисем вышло труднее. Прежде, чем она сломала ему позвоночник и умышленно оставила умирать мучительной смертью, он успел ударить ее в скулу.
   Вся схватка заняла у Нины Ивановны не более семи секунд. Она вернулась к сумке, подняла ее и напоследок холодно смерила тела:
   ‒ Я же предупреждала, дети, не шуметь.
   Она улыбнулась. И улыбка ее была фальшивой.
   Впрочем, как и само имя женщины.
   Потому что на самом деле биологичку звали Птичка Калхоун. И она была агентом ЦРУ, давно застрявшим в России по прихоти судьбы.
  
  ***
   ‒ Так ты тоже калужский? Мы с Калуги ‒ одеты в подпруги!
   Гордюшин шел по проспекту Вернадского с Лизой и никак не мог придумать предлог избавится от этой навязчивой девицы.
   Когда они с Саломеей положили клубничную Лизу на скамью около 'Золотых ворот' и привели наконец в чувство, она будто приклеилась к нему.
   ‒ Мне страшно. Я боюсь идти по улицам одна, ‒ началось с этого, а потом пошло дальше: 'Проводи меня до дома. Кругом такой ужас! Если бы у меня был парень, я бы его попросила, но у меня нет парня'...
   Она говорила без умолку, вцепившись в рукав Тимофея, а когда не трешала, то плакала. А когда не ревела, то снова принималась тараторить. Он уступил ее слезам. Сперва пообещал, что доедет с ней на метро до станции Владыкино. Потом она вытребовала у него согласия проводить ее до поворота Дмитровского шоссе. Весь путь сюда от метро им пришлось проделать пешком, потому что ни автобусы ни маршрутки здесь не ходили. И вот теперь, благодаря своему малодушию, он уже шагал по Бескудниково, укоряя себя, что в этот момент мог уже выехать за МКАД и лететь на всех парусах к отцу.
   ‒ Это так здорово, встретить земляка в трудный момент. ‒ Лиза взяла Тимофея под руку калачиком. ‒ Где в Калуге твой дом?
   ‒ На Маяковского. У меня там сейчас живет папа.
   ‒ Ой, а я с Песчаной. Это же рядом! Как же мы раньше не повстречались?
   ‒ Я уехал в Москву сразу после школы.
   ‒ А я только полгода назад. У меня там мама и сын.
   Пока они шли по Дмитровскому, она, казалось, поведала ему всю свою жизнь. Теперь Гордюшин был в курсе, с какими отметками она закончила школу, какой цвет платьев ей подходит, как провалила экзамены в университет, какой мерзавец оказался ее бывший муж, как он отрекся от больного ребенка и ей с мамой теперь приходиться ухаживать за ним без мужской поддержки.
   ‒ Он... ‒ Лиза наморщила лобик, подбирая слова. ‒ Как это сказать... особенный. Ленька родился недоношенным, с родовой травмой и теперь у него задержка в развитии...
   Лиза остановилась, присела на дорожное ограждение и разрыдалась, наверное уже в сотый раз. Гордюшин погладил ее по голове. Не из сострадания, разумеется, для проформы. Но она расценила этот жест по-своему, горячо схватила его ладонь, прижала к щеке и используя как подушку, теперь орошала слезами.
   ‒ Он хороший... мой Ленька. Ему семь. Он почти все понимает, но не говорит. Ни звука. В Германии есть врачи, которые помогают таким детям во... во-сстан-о-овиться-я... и я... и я...
   Нет! Этот потоп сегодня похоже не прекратится. Гордюшин нервно поморщился.
   ‒ Зачем же ты оставила сына в Калуге?
   Он не хотел, чтобы вопрос прозвучал так жестко, но так уж вышло. Хорошо, что Лиза не знала про то, как он водит за нос своего отца. Лиза отпустила его руку ‒ почти отбросила ‒ и промокнула платком лицо.
   ‒ Ты не знаешь, какие сейчас зарплаты в Калуге. Я приехала заработать сыну на лечение. ‒ Она поднялась, и тем самым они смогли продолжить путь.
   Они шли молча минут десять. Чувствуя неловкость, теперь Гордюшин взял Лизу под руку, и та не выказала сопротивления.
   Прежде, чем возобновить общение он прокашлялся:
   ‒ Мой отец тоже не совсем здоров, Лиза. Я хотел сегодня отвезти ему лекарства. Поэтому и тороплюсь.
   ‒ По этой причине я должна чувствовать себя виноватой? ‒ Она бросила в его сторону короткий взгляд. И он почти уловил в нем презрение.
   ‒ Нет. Я должен был это сделать раньше. Вчера. Месяц назад. Но не в такой вот последний критический момент. Я, знаешь ли, старый резинщик.
   ‒ Я тоже. ‒ Она вдруг рассмеялась.
   Ее смех он слышал впервые. И он был поразительно красивым и переливчатым.
   ‒ Не хочешь позвонить сыну? ‒ предложил он.
   ‒ Хочу. Но еще утром деньги кончились на телефоне.
   Он протянул свой мобильник. И она сначала поговорила с мамой в Калуге. А потом попросила ее передать трубку сыну и несколько минут несла ту чепуху, какую несут матери в разговоре с ребенком. С той лишь разницей, что сын ей не отвечал.
   ‒ Хочешь, чтоб я привезла белого Мишку? Обязательно! Как только плохие круглые тучи уйдут с неба, мама сразу приедет.
   ‒ Плохие круглые тучи, ‒ Тимофей рассмеялся, когда она закончила разговор. ‒ У тебя хорошо с фантазией. И почему ты вдруг взяла, что он хочет Мишку. И именно белого. В его возрасте мальчишки уже просят автоматы и машины.
   ‒ Врачи говорят, что его развитие на уровне трехлетки. И потом, не знаю как, но я всегда чувствую, чего ему хочется. Он как будто посылает мне образы. Понимаешь?
   ‒ Не совсем.
   ‒ Ну, при разговоре с ним я часто зацикливаюсь на каких-то образах. И понимаю, что эти образы не мои, а именно его. Может это экстрасенсорика какая-нибудь?
   ‒ Может быть, ‒ ответил он, хотя внутренне посмеялся над глупостью клубничной Лизы. Умственно отсталый ребенок ‒ экстрасенс? Увольте! Это уже перебор материнской фантазии.
   ‒ Может ты и не веришь...
   Ее слова прервала автоматная пальба. По пути их движения асфальт пересекла стайка подростков. Они пробежали что есть мочи, перепрыгивая заборчики и продираясь сквозь кусты. А потом следом за ними выбежал еще один подросток. Совсем еще пацан. Но в его руках был 'калашников'.
   ‒ Откуда у детей оружие? ‒ Тимофей побледнел. Мальчишка тем временем вскинул должно быть тяжеленное для него оружие на локоть и выпустил вслед убегающим короткую очередь.
   Издали послышался крик боли. Тимофей и Лиза бросились с открытого пространства к ближайшему дому и спустились по ступенькам к подвалу.
   Здесь они просидели минут пять безмолвно, почти не дыша, пока звуки стрельбы не затихли.
   ‒ Это какой-то кошмар, ‒ Лиза выдохнула. ‒ Дети стали убийцами!
   ‒ Наверное, уже можно двигаться, ‒ сказал Гордюшин прерывисто. Сердце в груди прыгало от избытка адреналина.
   Он протянул Лизе руку, она сжала ее, но не подалась, когда он потянул ее вверх.
   ‒ Я боюсь! Я не пойду!
   ‒ Но мы не можем сидеть тут вечно.
   ‒ Тогда дай я хотя бы пописаю.
   ‒ Пописай.
   Он хотел оставить ее одну, поднявшись по ступеням, но она ему не позволила. Одной рукой крепко сжимала его ладонь, а вторую запустила под юбку и приспустила колготки.
   ‒ Отвернись. Мне стыдно. Но еще больше страшно.
   Он повернул голову к небу и стал смотреть на кольцо.
   ‒ А ведь кольцо... оно снова изменилось, Лиза.
   ‒ Я это еще час назад заметила. Но боюсь даже об этом говорить, ‒ ответила та и громко зажурчала.
   Черное кольцо действительно не выглядело ровным. Некоторые сегменты, из которых оно состояло, повернулись, отчего НЛО стало выглядеть колюче, еще более угрожающе.
   ‒ Ты думаешь, та женщина в аптеке рассказала тебе правду? ‒ спросила Лиза. ‒ Ну, то, что они уже начали высадку?
   ‒ Она не походила на сумасшедшую.
   ‒ А как бы ты провел день, если бы узнал, что завтра нас, всех землян, поубивают?
   ‒ Купил бы сто бутылок пива.
   ‒ И дальше? ‒ Лиза все журчала и журчала.
   ‒ А дальше обоссял бы все дома вокруг.
   Лиза хрюкнула смехом.
   ‒ А это еще зачем?
   ‒ Чтобы оставить после себя большой достойный след.
   Лиза рассыпалась в хохоте:
   ‒ Ну вот, из-за тебя я сикнула в туфлю!
   Пришла пора смеяться и ему. Но, когда они наконец выбрались наружу, то веселье их сняло как рукой.
   Над Бескудниковским переулком высилось зарево огня, а потом округу стряс мощный взрыв.
   ‒ Это где-то около моего дома! ‒ закричала Лиза и бросилась вперед.
   Но это оказалось не около ее дома.
   Это оказался сам дом, в котором она снимала квартиру. Теперь от него осталась груда бетона. Ее грубые очертания едва виднелись сквозь завесу пыли и дыма. Но сомнений быть не могло: дом развалился подчистую.
   ‒ Это газ! ‒ к ним подбежал смешной мужчина в одних трусах и майке. ‒ Это газ взорвался!
   ‒ Откуда вы знаете? ‒ спросил его Гордюшин. ‒ Пожарную и скорую уже вызвали?
   ‒ Я не слышу! ‒ прокричал тот. ‒ Меня контузило! Это газ! ‒ Мужчина побежал дальше, переключился на зевак, подтягивающихся с округи. - Они его взорвали! Я видел смертельный луч, идущий от кольца! Это газ! Выключайте газ! Они взорвут всех нас!
   Кто-то засмеялся над этой глупой рифмой, а Лиза впала в прежнее разбитое состояние.
   ‒ Утром сгорела моя работа. Вечером взорвался мой дом. Что мне делать, Тима? ‒ она неожиданно мешком повалилась на землю и затряслась в рыданиях.
   Гордюшин уже трижды проклял себя, что взялся провожать эту нервную плаксу. Он посмотрел на часы, вздохнул, присел на корточки и погладил Лизу по плечу.
   ‒ Ты не должна плакать, Лизка. Тебе сегодня повезло!
   ‒ Повезло? Ты шутишь или издеваешься надо мной, урод!? ‒ она так сильно толкнула его в колено, что он едва удержал равновесие.
   ‒ Лиза, я всего лишь хочу помочь тебе пережить этот день!
   ‒ Убирайся. Убирайся, убирайся!
   Позже ‒ три дня спустя ‒ он подумал, что в тот момент упустил хороший шанс отделаться от этой неврастенички. После такой оценки своих усилий он имел полное право встать, отряхнуть брюки и, насвистывая, шагать по своим делам. Но тем и отличался Тимофей Гордюшин от остальных, что чаще других делал неправильный выбор.
   ‒ Но тебе, Лиза, на самом деле повезло. Что, если бы ты оказалась в своем доме на десять минут раньше? Мы бы сейчас с тобой не болтали.
   Она короткое время не отвечала, но и не прогнала его руки, когда он снова погладил ее по плечу. А когда рыдание перешло в редкие всхлипы, спросила:
   ‒ Ты и впрямь думаешь, что мне повезло?
   ‒ Впрямь. И ты выдержишь это испытание. Мы же с Калуги ‒ одеты в подпруги.
   ‒ Завтра у меня день рожденья, ‒ Лиза выпрямилась и смахнула грязь с колен. ‒ А я порвала уже единственные теперь колготки и испортила последнюю юбку. ‒ Я хочу к маме. Хочу на электричку. Хочу обнять сына.
   Гордюшин покачал головой и постучал по часам:
   ‒ Ты не успеешь. Последняя на Калугу уходит через пять минут. Но я могу проводить тебя до дома ближайшей подруги.
   ‒ У меня нет близких подруг, ‒ Лиза горько скривила ротик. ‒ За полгода не успела обзавестись.
   ‒ Это плохо.
   ‒ Может ты позволишь мне переночевать у тебя? Хоть на кухне, хоть в ной? В ной даже лучше ‒ сумею помыться!
   Такой поворот событий Гордюшину пришелся не по душе:
   ‒ Моя девушка... Рита, она не оценит этой благотворительности.
   Конечно, он с Ритой не встречался уже несколько месяцев. Но отчего-то считал обязанным соблюдать воздержание. Будто Рита самолично не сожгла последний мост, и еще существовал шанс на ее триумфальное возвращение в жизнь Тимофея. Созерцание коленок Даны или просмотр порнофильмов по кабельному телевидению в счет не шли.
   ‒ Моя Рита... она очень чувственная...
   ‒ Да, перестань, Тима, ‒ прервала его Лиза. ‒ Никто этой ночью не собирается покушаться на твое целомудрие. Я посплю тихо, как мышка. Я даже могу позвонить твоей Рите и все объяснить. А утром мы вместе поедем на Киевский. Купим билеты и уже обедать будем дома. Ты ‒ с отцом, а я ‒ со своими. Идет?
   Убеждать Лиза умела, и, поразмыслив пару секунд, он сказал:
   ‒ Мы можем поехать и на машине. Я утром оставил ее на Вернадского, недалеко от офиса. Там что-то треснуло, когда я парковался на поребрик, но, думаю, это не помешает поездке.
   ‒ Значит, ты согласен? Я в самом деле как мышка!
   Она поднялась с земли, приняв протянутую руку. Потом встала нацыпочки, поцеловала его в щеку. И это был далеко не сестринский поцелуй.
  
  Глава 6
  КОШМАРНЫЕ НЕБЕСА
  
   ‒ Поприветствуйте, господа, нашего героя. Майора Лазарука, ‒ сказал Волкоедов и похлопал того по плечу.
   Лазарук едва не умирал в смущении от того приема, что оказал ему Волкоедов. Члены расширенного штаба Стальных батальонов ‒ порядка тридцати суровых вояк ‒ встали и дружно ему козырнули. А два генерала, стоящие рядом, даже потянулись чтобы выразить признательность рукопожатием.
   ‒ Благодаря этому офицеру, ‒ продолжил с пафосом полковник, ‒ мы обрели сегодня полный контроль над всем ядерным оружием России, а, значит, сможем наилучшим образом выполнить миссию по защите страны. ‒ Жестом Волкоедов предложил офицерам вернуться на стулья.
   Как понял Лазарук, Волкоедов был в Батальонах важной птицей.
   ‒ Заседание штаба предлагаю начать с доклада полковника Гриценко о текущем состоянии в Вооруженных Силах. Это, я знаю, звучит как новости из похоронного бюро, но мы все должны об этом знать.
   ‒ По достоверной секретной информации из Минобороны , ‒ начал длинный сутулый офицер, ‒ по состоянию на двенадцать ноль-ноль сегодняшнего дня из армии и флота дезертировали суммарно порядка ста двадцати тысяч солдат и командиров. Это почти каждый пятый военнослужащий.
   В казарме, где проходил штаб, офицеры тревожно загудели.
   ‒ И ведь они дезертируют с оружием, что крайне опасно в плане криминальной обстановки, ‒ заметил молодой майор с рыжей шевелюрой.
   ‒ Так точно, ‒ ответил Гриценко. ‒ И в течение ближайших суток ситуация с дезертирством будет усугубляться. Шила в мешке не утаишь. Трое увидели, как бежит один, и тоже побегут. Но будут давлеть и другие факторы. Во-первых, черные кольца продолжают необъяснимую трансформацию, давя на психику, да и сегодняшнее убийство министра окончательно подорвет боевой дух в войсках.
   ‒ У вас есть какой-то прогноз? Хотя бы личного плана? ‒ спросил Волкоедов.
   ‒ Думаю, к завтрашнему вечеру от армии не останется и половины, ‒ мрачно резюмировал Гриценко. ‒ Уже сейчас мы насчитали более трехсот боевых частей, которые полностью оставлены личным составом. Там больше нет людей! Там, извините, теперь только собаки бегают!
   ‒ Хорошо, если бы только бегали собаки, ‒ добавил немолодой подполковник. ‒ Сегодня в открытом доступе для любого человек стоят около 500 танков, около 1000 орудий. И никто больше не охраняет десятки складов с боеприпасами, где хранятся миллионы снарядов, мин... Я не говорю уже об элементарных патронах и гранатах.
   ‒ А ВВС? ‒ поинтересовался Волкоедов.
   ‒ С военной авиацией пока относительный порядок. Но командиры частей не признают легитимность Стальных батальонов.
   ‒ Мы должны хотя бы заявить о себе, как о новой временной власти, ‒ прозвучало предложение. И несколько человек подержало его гулом одобрения.
   ‒ Это лишено всякого смысла. ‒ покачал головой Волкоедов. ‒ Во-первых, нас слишком мало. Во-вторых, невозможно принять управление паровозом, который летит под откос. ‒ Волкоедов поднялся и стал ходить. ‒ Сегодня гражданские госструктуры разрушены в куда большей степени, чем армия. Встали все предприятия, не работают банки, под вопросом само существование денежной системы, а, значит, вскоре замаячит проблема голода. Мы ‒ несколько сотен человек ‒ в этой ситуации сделать ничего не можем, и лишь дискредитируем себя, заявившись как новая власть.
   Именно поэтому мы ставим перед собой цель контролировать лишь ядерное оружие, потому что сейчас это единственная гарантия нашей территориальной безопасности. Вопросы по стратегическому видению боевой задачи еще есть?
   Вопросов не было.
   ‒ Тогда с докладом выступит руководитель разведотдела полковник Таранов.
   ‒ На данный момент мы уже информировали президента США о смене лиц, ответственных за хранение нашей ядерной кнопки. И уведомили, что полномочиями вести все переговоры, касающиеся нашей околоядерной политики, переданы полковнику Волкоедову.
  Теперь у него есть телефон прямой линии с президентом США.
   Волкоредов похлопал себя по нагрудному карману:
   ‒ Есть-есть.
   ‒ Кстати, американцы высказали предложение передать им управление всеми нашими ракетами. 'Для безопасности всех сторон'. Так примерно высказался президент. Но мы ему, разумеется сказали, чтобы он...
   ‒ Не торопился, ‒ вставил Волкоедов и опять поднялся с места. ‒ Вы все знаете, что сегодня группой неизвестных лиц была предпринята попытка похищения так называемого ядерного чемоданчика. Благодаря майору Лазаруку эта операция была сора. Но это не значит, что они оставят попытки.
   ‒ А переговоры с пришельцами? Они ведутся.
   Волкоедов слегка кивнул.
   ‒ Да. Но они пока соблюдают полное радиомолчание. И Это хуже всего.
   ‒ Американцы уже предложили нам варианты совместной войны с пришельцами.
   Волкоедов кивнул.
   ‒ Да. Они предлагают провести ядерный обстрел этих кораблей.
   ‒ А что, если мы ошибаемся? ‒ спросил Лазарук, когда заседания штаба закончилось, и они остались с Волкоедовым один на один.
   ‒ Думай лучше о том, что мы не ошибаемся. В таком случае после победы нас ждут почет и вечная слава. А если мы гнем не туда, то, поверь, проклинать нас будет некому. Наш шарик превратился в пустыню. Теперь давай обсудим один план, который нам поможет узнать о пришельцах больше. Вчера ночью военным летчикам удалось сбить один из их кораблей и он упал почти в центре Москвы.
   Но все это ‒ обломки, трупы пришельцев ‒ храниться в ФСБ, а эти парни зачахнут над златом, но никому ничем не помогут. Надо отобрать у них трофеи.
  
  ***
   Он проснулся ночью от чьего-то по-кошачьи мягкого прикосновения.
   ‒ Рита?
   ‒ Нет, дурачок. Это я. Лиза. Проснись же!
   Лиза? Ах, Лиза! Тимофей вынырнул из глубокого забыться и сориетнировался во времени и пространстве.
   ‒ Ты проснулся?
   ‒ Да, Клубничная Лиза.
   ‒ Клубничная? ‒ она хихикнула, поняв о чем он намекает, запустила ладонь в его трусы и теперь массировала яички.
   Делала она это нежно и умело. Не то что Рита, которая в постели вела себя как трактор.
   ‒ Тебе хорошо?
   Он ответил сладким предоргазмным стоном.
   ‒ Тогда чпокни и меня хорошенько.
   Она села над его головой и потерлась ему о подбородок влажной промежностью.
   Они сделали три 'захода с улетом', как называла это Рита, и в изнеможении упали переплетясь влажными горячими телами.
   ‒ Теперь я хочу выпить, ‒ пролепетала Лиза, и он принес то, что было в доме ‒ бутылку дешевого шампанского. Ящик этой дармовой шипучки пылился у него после провального бенефиса 'Азазазэ' ‒ рок-группы, популярной в конце 80-х.
   ‒ Давай пить из горлышка.
   Они выпили, и он сходил за второй.
   Когда Лиза заметно захмелела и уткнулась лицом в постель, он потянулся к брюкам и выудил мобильник. Телефон разрядился, так что Тимофею пришлось встать, чтобы включить его на подзарядку. Через минуту на трубку прикатилось сообщение о пропущенных звонках и несколько SMS.
   ‒ Что пишут? ‒ сонно поинтересовалась через подушку Лиза.
   ‒ Саломея пишет, что добралась до Твери без проблем. Но за городом много военных блок-постов.
   ‒ Жуть.
   ‒ Этумян написал, что решил улететь в Армению, чтобы умереть на родине предков.
   ‒ Дурак.
   ‒ Цвелодуб сообщает, что стоит в ночной очереди к банку. Вчера наличность не выдавали по всей Москве.
   Лиза уже дремала и ничего не откомментровала.
   Два пропущенных звонка были от отца. Тимофей решил было позвонить ему, но потом опомнился на часах было три часа ночи с четвертью.
   Тимофей прошел на кухню и включил телевизор. Из восьмидесяти каналов работали только пять. Не вещал даже православный 'Союз'. Тимофей в удивлении рассмеялся. Им то сейчас была самая карта!
   На ТНТ крутили старые записи Камеди-клаб, на второй кнопке шел какой-то старый мексиканский сериал. На третьем канале ‒ а это было НТВ ‒ один за другим шли клипы. Когда запела Нарцисс, по низу экрана побежала строка ВО ИЗБЕЖАНИЕ ПАНИКИ НОВОСТНЫЕ ПРОГРАММЫ ПРИОСТАНОВИЛИ СВОЕ ДЕЙСТВИЕ ДО ОСОБОГО РАСПОРЯЖЕНИЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА.
   Он выдернул шнур телевизора и открыл окно.
   Кольца с этой точки не было видно. Но его присутствие чувствовалось во всем. Ночь в Москве была живой и агонизирующей. Крики отчаяния и ругань, гудки машин. Звон разбитого стекла. И далекие выстрелы. Правда теперь они воспринимались уже не так остро, как несколько часов назад в Бескудниково. Неужели наступал Апокалипсис?
   ‒ Наверное, да, ‒ ответил он себе вслух.
   ‒ Да?
   Он обернулся и увидел в проеме двери Лизу.
   ‒ С кем это ты тут воркуешь?
   ‒ Сам с собой. Потому что все новости отрубили.
   ‒ Не думай об этом. Пойдем в постель.
   Они вернулись в комнату, но прежде чем забраться под одеяло Лиза включила стереосистему на радиорежим и нашла 'Голос Америки'.
   ‒ Надеюсь, эти ковбои нам расскажут правду? ‒ произнесла она и добавили уже игриво: ‒ А еще один ковбой сейчас и мне вновь сделает хорошо!
   Лиза повернула Тимофея на спину вставила его штуку куда надо и поскакала через новости, остановившись в пути лишь пару раз, чтобы глотнуть шампанского.
   ...АФГАНИСТАН, ИРАН И САУДОВСКАЯ АРАВИЯ ЭТИМ ВЕЧЕРОМ БЫЛИ ПОДВЕРГНУТЫ ЯДЕРНОЙ БОМБАРДИРОВКЕ. СТРАНЫ НАТО УРЕГУЛИРОВАЛИ ЭТОТ ВОПРОС С БОЛЬШИНСТВОМ ЯДЕРНЫХ ДЕРЖАВ. ДИПЛОМАТЫ РЕШИЛИ, ЧТО В УСЛОВИЯХ НЕСТАБИЛЬНОСТИ, ЛУЧШЕ БУДЕТ ЗАРАНЕЕ ПРЕСЕЧЬ РОСТ ТЕРРОРИЗМА. КОНЕЧНО, ПОГИБЛИ МИЛЛИОНЫ ДЕТЕЙ, НО...
   Почему Черные Розы? Тимофей провалился в кошмарный похмельный сон и очнулся только в двенадцать дня от грохота стереосистемы. Лиза голой танцевала на столе под 'Дикую волчицу' Аллегровой.
   ‒ Ты знаешь, что теперь их называют черными розами? ‒ Лиза с трудом перекричала музыку.
   Он помотал головой.
   Изгибаясь в танце, Лиза плавно махнула в сторону окна. Тогда он встал с постели ‒ тоже в чем мать родила ‒ и поднял жалюзи.
   Голова Тимофея раскалывалась из-за отвратительной ночной попойки, и боль сразу усилилась, едва увидел, во что превратилось кольцо.
   Это уже было не то колесо, что они с Цветодубом наблюдали у разбитых витрин 'Лиги чемпионов'. И трещин на нем теперь уже не было, как и внутреннего отверстия, которое придавало НЛО схожесть с автомобильной покрышкой.
   Теперь в небе действительно висела черная роза. Сегменты кольца расправились, как лепестки цветка. И ‒ что было самым худшим в адской картине ‒ черно-матовая роза медленно вращалась. Семнадцать километров вращающегося нечто.
   Тимофея повело в сторону. Он побежал в туалет, где его дважды стошнило. А когда он вернулся в комнату к танцующей Клубничке, то поинтересовался, как чувствует себя она.
   ‒ Отвратительно! ‒ Она остановилась, приставила пятку к его груди и отпихнула. ‒ Ты вчера споил меня и воспользовался. Это раз. Я не могу дозвониться до мамы и сына. Это два. Я хотела пожарить котлеты, но они сгорели! И сегодня мой день рождения, а у меня нет даже одежды! Ты видел во что она вчера превратилась? У меня есть только пудреница и губная помада!
   ‒ Все будет хорошо. Мы же договорились, что поедем сегодня с утра в Калугу.
   ‒ В чем мне ехать, мать твою?
   Она села на стол и снова заплакала.
   Он едва успокоил ее, и они позавтракали 'Дошираком', которого в его доме имелось в неограниченном количестве. А когда наелись до отвала, то стали примерять что-нибудь Лизе из его одежды.
   Но ничего хорошего из этого не вышло. От природы хрупкой комплекции ‒ она выглядела как пугало. Тогда она сбросила с себя его мешковатые брюки и рубашку и обвила Тимофея руками.
   ‒ К черту одеваться! Если сегодня последний день света, то я хочу заняться самым грязным сексом в мире.
  
  ***
   Она подъехала на своей полуржавой 'девятке' к автоцентру на западной окраине Екатеринбурга за десять минут до закрытия.
   ‒ К сожалению, мадам, в связи с последними событиями мы принимаем к оплате только наличные. И только в валюте.
   Всем своим видом глупый расфуфыренный менеджер с нагрудной табличкой 'Игорь' постарался показать, что намерен выпроводить ее немедленно и закрыть свою стеклянную лавочку на клюшку. ‒ И мы еще...
   ‒ Да нет, проблем, сынок! ‒ оборвала его Птичка и направилась к линии, где сияли немецким блеском мощные внедороджники.
   Она выбрала черный полноприводный BMW с форсированным двигателем и терпеливо ждала на диванчике, пока очумевшие обитатели салона пересчитывали и проверяли на детекторе кучу бабок, которые она им вывалила.
   Два часа назад, нарушая все протоколы, ей лично позвонил шеф Стивенс и приказал прибыть в Москву 'немедленно'.
   'Немедленно' можно было сделать на самолете. Но самолеты из-за чертовых колец теперь летали как Бог на душу положит. И она ‒ на свой страх и риск ‒ решила ехать на своих колесах.
   ‒ Будете оформлять страховку?
   ‒ Нахрен. Времена не те.
   Времена были теперь не те, уж точно. К тому же Птичка Калхоун не была уверена, что бумер вообще доживет до момента ее прибытия в Москву. За полторы тысячи километров могло произойти что угодно.
   Что угодно... Она даже приятно прищурилась от предстоящих испытаний. Она ждала драйва настоящей работы пятнадцать лет... Пятнадцать лет вынужденного заточения в этой заднице земного шара!
   И как было приятно ощущать себя заново Птичкой!
   Почти зачахнув в шкуре скучной учительницы биологии, она уже стала забывать как это 'быть Птичкой'. Быть самой собой ‒ американкой, которая уверенно взбиралась по служебной лестнице спецагентов.
   Если копнуть поглубже, то при рождении Нэнси и Билл Калхоун нарекли свою третью дочь Джулией. А прозвище приклеилось к ней после спецоперации в Африке в 1997 году.
   Тогда перед ней стояла задача укокошить одного негритянского диктатора Бомани. На выездах этого вчерашнего людоеда охраняла британская Ми 6. Так что Калхоун пришлось устроить засаду прямо около дворца, на территории большого ‒ в семьдесят акров ‒ президентского сада.
   Бомани слыл не только обожателем алмазов и счетов в швейцарских банках, но и большим любителем птиц. И Джулия, сидя в мангровой трясине, подманила этого гориллообразного пернатофоба на расстояние выстрела песней редкого в тех краях певчего сорокопута. После этого британцам пришлось убираться из обезглавленной страны восвояси, а госдеп смог запустить на этом клочке джунглей и болот традиционный конвейер с вывеской 'Принуждение к демократии'.
   После было много забойных дел. Но ее карьера споткнулась в Колумбии, где с напарником Джимом Рафферти она охотилась на наркобарона по имени Родольфо Ойос.
   Ойос тогда уходил от них с Джимом, забравшись в школьный автобус, где ехали тридцать девять колумбийских детишек. И она, сопоставив цену - тридцать девять маленьких колумбийцев или тысячи американских, которым предстояло сгореть от героина, ‒ сделала нетрудный выбор, нажав крючок подствольного гранатомета.
   Подбитый автобус, потеряв управление, рухнул в каньон. И, в общем-то, в ЦРУ по поводу выбора Птички не возражали. Но кто-то ‒ скорее всего под пыткой ‒ выдал имена участников секретной операции, и наркомафия начала вендетту.
   Они убили ее родителей, ее сестер, братьев и их детей. Убили семью Джима Рафферти и его самого. Взорвали дом ее тогдашнего шефа Уолтера Смита, планировавшего операцию... Но она ускользнула.
   ‒ Мадам, ваша машина готова.
   Менеджер, ставший теперь слаще меда, проводил ее к новому авто. Она без промедления села за руль, но менеджер помешал ей захлопнуть дверь:
   ‒ Вы не заберете свой старый автомобиль?
   Последнее слово содержало издевательскую нотку. Но она даже не посмотрела на 'девяткую'.
   ‒ Сдай в утиль и купи жевачку. У тебя изо рта воняет.
   Она захлопнула дверь, едва не отдавив ему пальцы и уехала. Путь ее лежал к развилке, выводящей на Московский тракт.
   После колумбийской неудачи ей предложили пересидеть в России, где поглубже. Обучили русскому языку и дали титул 'спящего' агента, который фактически приравнивался к пенсионному.
   Здесь связи колумбийской наркомафии не работали, но они подсылали таки иногда какого-нибудь русского олуха-отморозка.
   И она была даже рада поразмять косточки и старые навыки.
   Труп первого горе-киллера она утопила, обрядив гирляндой камней на самом глубоком месте Верх-Исетского пруда. Второй попытался до нее добраться прямо в школьной теплице. Так что ей пришлось похоронить его здесь же. И он теперь второй сезон кряду хорошо удобрял горох и помидоры.
   Пока на трассе было относительно спокойно, она включила крейсерскую скорость и едва не с волнением приступила к изучению задания поступившего на планшетник.
   А предстояло выкрасть ни много ни мало, 'ядерный чемоданчик'. Как поняла Птичка, первая попытка обернулась крахом. 'Эти русские идиоты, ‒ написал ей в инструкции ее новый босс Генри К. ‒ не смогли выполнить элементарное задание. Они изрешетили кучу народа, поставили на уши всю охрану Кремля, но в последний момент по случайности, которую я тоже называю идиотской, объектом завладел представитель Стальных батальонов'.
   Стальные батальоны.
   У Птички не было отсюда доступа к базе ЦРУ, и она попыталась вспомнить что это такое. Кажется какая-то заговорщическая организация русских военных. Псевдоподобие ордена посвященных. Но разве армия русских не разбегалась на глазах?
   Выходит, батальоны существовали на самом деле. Тем более, что после перехвата ядерного кейса они сразу же выставили ультиматум президенту США.
   Она посмотрела видео, приложенное к письму: Красная площадь, какой-то митинг с антиправительственными лозунгами и среди него кучка недоумков в синих шарфиках.
   Там, где на крышу машины приземлился невесть откуда взявшийся агент Стальных батальонов, она включила медленное воспроизведение. Невзрачный человек передвигался как кошка. В его движениях не было ни одного лишнего рывка. А как он лихо вырубил троих идиотов-верзил у машины! Она даже одобрительно цокнула языком и несколько раз останавливала видео, запоминая черты лица незнакомца.
   Но для понимания картинки всего задания этого было мало.
   Птичка развернула книжку-карту на руле, определяя свое местоположение. За окном мелькнул дорожный знак 'р.Хоса', потом ограждения моста через хилый заросшую травой протоку, и она посчитала, что через двадцать километров на связь выйдет Генри К. самолично.
   Он позвонил, когда она проезжала, подымая клубы пыли, по деревушке с именем Набоки.
   ‒ Птичка?
   ‒ Здравствуйте, Генри.
   ‒ Здравствуйте агент. Рад, что вы снова в деле.
   ‒ А я-то как рада! ‒ она искренне рассмеялась. Особенное удовольствие она получала от разговора на родном языке, на котором много лет лежало табу.
   ‒ В другой раз я бы поболтал с тобою лишние пять минут, но тут события не оставляют форы.
   ‒ Говорите, Генри. Как я понимаю, ваши русские партнеры просрали важный кейс и нужно его доставить в наши надежные руки.
   Она почувствовала, что поставила Генри К. каблук на очень больную мозоль. И это было только маленькая вендетта за то прозябание в России, что ей устроили. В стране, где фактически девять месяцев в году лежит снег.
   ‒ За последние сутки русские убили двадцать шесть наших агентов в Москве.
   ‒ Эва как! ФСБ не стала бы такое творить.
   ‒ Не стала, согласен. Но это сделали ее сотрудники. Те, что переметнулись из русской госбезопасности в Стальные батальоны.
   ‒ Так они на самом деле существуют, или это какая-то двойная игра русских?
   ‒ К сожалению, это реальная военная организация. Две тысячи человек или около того.
   ‒ Цель, которую они преследуют?
   ‒ Они ее уже достигли. Они взяли под контроль пульт управления, контролируют все пусковые установки и перепрограммировали ракетные программы под себя так, что даже наши электронщики не могут ее взломать.
   ‒ В вашем первом письме есть фамилия Волкоедов. Это что за птица?
   ‒ Один из идеологов Стальных батальонов. Тот, кто держит ядерный кейс при себе. Он вполне вменяемый вояка, мы поддерживаем с ним связь каждые четыре часа.
   ‒ Но, как понимаю, русские не намерены громить Америку в такой критический момент.
   ‒ Они не станут этого делать.
   ‒ Тогда проблема-то в чем?
   ‒ Нам нужен потенциал, чтобы удвоить ядерный удар.
   ‒ По кому, Генри? По пришельцам?
   ‒ Да. Большие парни в Пентагоне прикинули и вбили это в голову президента, что нужно захерачить по этим долбаным тарелкам максимальным количеством ракет, пока они не спустились пониже и не побрили нас.
   ‒ Побрили, ‒ переспросила Птичка. ‒ Это какой-то новое условное выражение?
   ‒ Буквальное, агент Калхоун. У вас, что поблизости нет кольца?
   ‒ Визуально нет. Я же в чертовой России. Вот уже час еду и кругом сплошной лес высотой в милю. Так и скажите...
   ‒ Подожди, Калхоун. Президент звонит. Я перенаберу.
   Генри К. отключился, а она наконец выехала на открытый участок, где по обе стороны трассы простиралось вспаханное поле с редкими прошлогодними травинками.
   Справа вдалеке виднелись крыши городка, которого навигатор определелил как Мальчиково. Над Мальчиково она увидела корабль пришельцев, и от его вида по ее спине пробежали мурашки. Это уже было не кольцо с трещинками. Оно распустилось в адскую шестеренку с множеством острых лопастей. Эта махина вдобавок крутилась, отчего тучи вокруг клубились и рвались на клочки.
   Птичка поежилась, представляя, как это нечто опускается на поверхности земли и перемалывает на своем пути в полный гумус.
   Снова позвонил босс.
   ‒ Да, Генри. Я наконец посмотрела на кольцо в новой версии. И если оно выглядит также как у вас в Вашингтоне, то это хреново.
   ‒ Хреново? Да у нас тут полный швах! Сейчас президент сказал, что на нашем атомном авианосце произошел мятеж, и его пришлось пустить ко дну.
   ‒ А как в целом поживает старая добрая Америка?
   ‒ Треть населения лишена электричества, и никто не знает как его вернуть. Арабы перекрыли поставки нефти. Каждый день растет число убийств. Из-за разгула шпаны сгорело до тла три тысячи маленьких американских городов. Пакистан хотел... Ты слышала что нам пришлось сделать с Пакистаном?
   ‒ Слышала. И про Афганистан тоже. Но вы ведь должны договориться о чем-то с пришельцами прежде, чем мы перебьем себя сами?
   ‒ Они не идут на контакт. И им не нужен контакт. Они завоюют нас без единого выстрела. Эти штуки в небе сделаны из чего-то невероятно крепкого материала и, судя по всему, уже готовы к спуску, чтобы приступить к зачистке. Ты понимаешь, о чем я, Птичка?
   ‒ А я-то грешным делом думала, они спустятся на лестницах и будут утюжить нас на неуклюжих серебристых луноходах.
   ‒ Ха. Ха. Очень уместная шутка.
   ‒ Хорошо, босс, не буду вас больше пытать. Разрешите только один личный вопрос напоследок?
   ‒ Валяй.
   ‒ Меня вызвали потому, что я такая крутая. Или потому что вы потеряли контроль над московской сеткой?
   ‒ Я отвечу так. Мы потеряли контроль над московской сеткой. И теперь ты самый крутой агент ЦРУ в радиусе трех тысяч километров.
   Птичка недобро усмехнулась.
   ‒ В ЦРУ наступил кадровый голод? Никогда бы не подумала.
   ‒ Может, мой сарказм прозвучит не патриотично, но даже ФБР выдает статистику о двадцати процентах дезертиров из своих рядов.
   Птичка присвистнула.
   ‒ Примерно через двенадцать часов, по моим подсчетам, ‒ сказал Генри К., ‒ ты прибудешь в Москву и в течение последующих шести найдешь нашу крысу.
   ‒ Та, что слила информацию о предстоящем перехвате русского ядерного кейса?
   ‒ Да. Слива больше быть не должно.
   ‒ Кандидаты уже есть?
   ‒ Вышлю имена письмом.
   Она бросила телефон на пассажирское сидение. Ее душа пела в предвкушении возрождающейся жизни.
   Через сто пятьдесят километров бешеной езды ее затормозил патруль полицейских. Она послушно остановилась и полицейский позвал ее сесть в автомобиль для составления протокола.
   Она знала, чем этот закончится: с нее будут вымогать деньги. Денег у нее было полно. Но вокруг было соблазнительно тихо. Опустилась ночь. Машин было немного. Поэтому она застрелила весь полицейский наряд просто так. Для удовольствия.
   Она поехала дальше, дав себе обещание больше никого не убивать, пока не начнется настоящее дело. Но уже через пару километров, как часто бывало в ее жизни, пришлось вернуть себе обещание.
  
  Глава 7
  НОВЫЙ ПОРЯДОК
  
   Пока Лиза спала, он оделся и пошел купить ей что-нибудь из одежды. Разбухшие в небе черные цветы окончательно сводили Москву с ума: зомбировали, тянули взгляд, вводили в ужас и отчаяние.
   Кто-то стоял и молился, кто предпочитал орудовать в разоренном остановочном киоске. Для кого-то надвигающийся конец света стал удобным моментом воплотить свои потаенные фантазии. фантазии. Два пацана, совсем еще дети, били стекла неработающих светофоров. По парку бежал абсолютно обнаженным ‒ в одних кроссовках ‒ спятивший спортсмен. А девушка в куртке с заклепками рисовала на витрине закрытого Мосвостокбанка синих и розовых поросят.
   Здесь же рядом с банкоматом лежали два трупа ‒ мужчины и женщины. Но никто на них не обращал внимания, будто это были осенние листья.
   Магазины одежды располагались двумя кварталами ниже. Недалеко, но ему на этом коротком пути впечатлений хватило. Он с ужасом смотрел на разоренный ювелирный магазин 'Ютис' и на разграбленный 'Хлеб'. Он с испугом дважды шарахался в сторону, когда из окон жилых домов вылетала мебель. Сначала какой-то псих выбросил в окно стулья. А спустя минуту из другого дома вылетел целый ди, а следом телевизор.
   Первый бутик оказался полностью выжжен. На черных закопченных стеклах кто-то написал белой краской:
  ОДЕНЬСЯ И СДОХНИ В ПРАДО!
   Гордюшин прошел дальше и остановился у 'Дольче Габано'. Даже при его немалом окладе у Бруднера, он не часто мог водить в этот магазин Риту.
   Стоя перед распахнутыми дверями этого бутика, он поймал себя на желании позвонить ей. Возможно, ‒ подумал он, входя внутрь, ‒ она даже простила бы его мимолетный роман с Клубничной Лизой...
   ‒ На педиков твоего размера тут нет ничего.
   Эти слова адресовались ему.
   Он увидел у примерочных зеркал ворох одежды и двух молодых женщин. Они стояли в одном нижнем белье, перебирая дорогие шмотки.
   ‒ Решил прибарахлиться, гомик? ‒ злобно сказала одна из них, прикрывая тощую грудь оранжевым свитером.
   Гордюшин хотел сказать воровкам что-нибудь дерзкое, но тут заметил, что дамы в магазине не одни. На пуфике возлежал их сторож ‒ мужчинами с автоматом.
   Он им поигрывал, положив на колено. Но в отличие от своих спутниц настроен мужчина был благожелательно.
   ‒ У моих шлюшек сегодня шопинг, ‒ сказал он. ‒ Но и тебе товара хватит. Верно, шлюшки?
   ‒ Верно, жеребчик, ‒ сказала одна.
   Вторая поддержала ее надтреснутым смехом.
   Гордюшин прошел от этой семейки поглубже в бутик. Взял несколько юбок и слаксов разных размеров, охапку упаковок с колготками, несколько блузок и пару водолазок лилового и белого цвета.
   В следующем магазине он подобрал для Лизы джинсы, трусы и бюстгальтеры, набив в итоге три пакета, прихваченных в 'Дольче Габано'. С кроссовками и туфлями ‒ он хотел предоставить Лизе выбор ‒ оказалось труднее. Обувные точки почему-то подверглись большему разорению. И ему пришлось порыскать еще по целому десятку магазинов.
   Обратный путь он проделал по дворам, посчитав, что это безопаснее. В одном из домов на верхнем этаже горела квартира. Внизу стояла единственная пожарная машина, и кишка шланга уходила в глубь люка. Весь наряд пожарных состоял из одного человека. Он сидел на поребрике и кричал в рацию:
   ‒ Когда дадите воду? Когда?! Почему нет, воды?
   Рация отвечала лишь щелчками помех.
   Когда Тимофей протянул Лизе пакеты, она приняла их с мрачным лицом.
   ‒ Ты забыл телефон. И он звонил, пока тебя не было.
   ‒ Кто?
   ‒ Твоя девка! Рита. И я сказала этой потаскухе, чтоб она забыла твой номер!
   ‒ Зачем? ‒ почти простонал Гордюшин.
   ‒ Теперь ты мой. Понимаешь? Я не позволю никому на тебя претендовать.
   ‒ Но я же только вызвался проводить тебя до дому!
   Она ответила ему пощечиной, и продолжила тем же холодным тоном:
   ‒ А еще звонил твой отец. Ему плохо.
   Тимофей покрылся пунцовыми пятнами. Извини, папа, я был очень занят важными делами. До умопомрачения развлекался с девушкой, имя которой не знал еще десять часов назад. А потом грабил магазины.
   ‒ Что? Что он тебе сказал?
   ‒ Ему очень плохо. Вчера вечером к нему пришла медсестра, чтобы сделать капельницу. Но вместо этого, она сложила все его лекарства себе в сумку и ушла.
   ‒ Боже мой! Он же диабетик! Где телефон? Дай мне его!
   ‒ Бесполезно. Связь вырубилась, когда я с ним заканчивала разговор. И пока ее нет до сих пор.
   ‒ Он говорил что-то еще?
   ‒ Нет. Но я дала ему несколько советов, как продержаться пока ты не привезешь ему инсулин. Он обещал, что съест побольше фруктов и будет пить пищевую соду.
   ‒ Откуда ты знаешь, что это поможет?
   ‒ Училась год в медицинском.
   ‒ Спасибо, Лиза. ‒ Он поцеловал ее в щеку.
   ‒ Ты простишь, что я отправила твою бывшую подальше?
   ‒ Конечно.
   ‒ Тогда в путь?
   ‒ В путь.
   Через полчаса они уже были на Киевском вокзале, и еще через два часа стояния в кассу Лиза убрала билеты в сумочку:
   ‒ Пойдем погуляем оставшийся час до посадки?
   И они пошли, взявшись крепко за руки, как будто знакомы были тысячу лет.
   Здесь, в Дорогомилово, призрак общественного порядка еще сохранялся. Там и здесь ходили вооруженные военные патрули. На Евпроейской площади стояли танк и три БТР. Большинство магазинов тоже не работало, но мародерство здесь еще не началось.
   ‒ Я сейчас! ‒ Гордюшин отбежал к цветочному ларьку и вернулся к Лизе с букетом роз. ‒ С днем рожденья.
   ‒ Спасибо! ‒ Она обняла его. Глаза ее увлажнились.
   ‒ Отметим праздник шаурмой?
   ‒ И пепси-колой. Как в детстве!
   Они стояли и ели сперва весело, а потом молчаливо, наблюдая за входом в соседний супермаркет. К нему извивалась длиннющая крикливая очередь, которую контролировали полицейские.
   И Лизу и Тимофея глубоко потрясла надпись над входом в торговый центр, сделанная от руки из баллончика:
  С 18.05.2017 ГОСУДАРСТВЕННЫЙ РАСПРЕДЕЛИТЕЛЬНЫЙ ПРОДОВОЛЬСТВЕННЫЙ ПУНКТ
   Где-то неподалеку принялся невпопад и неритмично молотить церковный колокол. От этой какофонии Лиза скривилась:
   ‒ Может, подождем поезда внутри вокзала? Этот сумасшедший звонарь нагоняет на меня какую-то суицидальную жуть.
   Он был того же мнения.
   На вокзале Лиза отправилась в туалет, а он остался ждать ее у киоска 'Товары в дорогу'. В витрине сидел белый мишка. Он подошел к витрине постучал пальцем в стекло, будто хотел его разбудить. Но тут зазвонил неработавший до этого телефон.
   Наверняка отец!
   Но это была Рита.
   ‒ Слушаю, ‒ сказал он холодно. И для пущей обиды добавил: ‒ Кто это?
   ‒ Не придуривайся, подлец! Я же знаю, что ты меня любишь. И ты знаешь, что я тебя люблю.
   ‒ Рита, мы расстались с тобой еще до Нового года. А теперь прекрасная весна. Поют птички.
   ‒ И ты уже задрал хвост, бегая за всеми подряд?
   ‒ Перестань. Потаскухой была как раз ты, а не я.
   ‒ Прости, но мне нужна твоя помощь.
   ‒ Я не могу, Рита. Я сейчас на вокзале. Мне нужно доехать до отца, он болен.
   ‒ Ты должен сначала приехать ко мне и забрать. Этот подонок меня избил, ограбил и бросил. Я ничего уже не ела сутки, потому что на улице стреляют. Я боюсь выйти из дома, Тима!...
   ‒ Я не могу, Рита.
   ‒ ...И потом эти пожары повсюду. Я и представить себе не могла, что бетонные дома могут так гореть... Они горят! Горят! И потом рассыпаются! Мне страшно, Приезжай меня забрать, ‒ крикнула Рита, а потом связь оборвалась и больше не появлялась.
   ‒ Прости меня, Рита, ‒ сказал он мертвой телефонной трубке. ‒ Прости...
   ‒ Что-то случилось? Ты с кем-то разговаривал?
   Вернулась Лиза.
   ‒ Нет. Все нормально. Гляди! ‒ Он торопливо ‒ чтобы Лиза не заметила его намокших глаз ‒ махнул в сторону витрины с белым мишкой.
   ‒ Боже мой. А я и забыла!
   Они купили мишку ее Леньке. И он оказался непростым. В правый глаз игрушки была вмонтирована видеокамера.
   ‒ Тридцать минут записи изображения и звука, ‒ похвалил им товар молодой паренек-продавец. ‒ Можете проверить. Нажимаете ему на правое ухо, а запись смотрите, расстегнув этот кармашек на спине. Там небольшой экран и динамики.
   Тимофей нажал медвежонку на ухо и направил его морду на Лизу:
   ‒ Привет, мой кукуш я! Это мамочка! Кук-ку! Мама тебя очень-очень любит. Очень-очень! А это дядя Тима. Он помогает маме добраться к тебе в Калугу.
   Лиза взяла игрушку и направила его глаза на Гордюшина.
   ‒ Привет, Ленька! ‒ Тимофей комично улыбнулся и помахал рукой. ‒ Обещаю, что доставлю твою маму домой в целости и сохранности!
   ‒ Теперь снова нажмите на ухо и запись остановится, ‒ дал последние инструкции продавец.
   Почти тут же объявили посадку на вечерний электропоезд до Калуги, и через сорок минут состав уже катился через Переделкино. Возвращение на родину оказалось тягостным.
   ‒ Меня гнет какая-то необъяснимая тревога, ‒ неожиданно пожаловалась Лиза и Тимофей понимающе кивнул.
   ‒ И я думал, что возвращаться домой будет повеселее.
   Народ в вагоне тоже ехал мрачный и неразговорчивый. И они бы совсем пали духом, если бы во Внуково к ним не подсела шумная молодая компания. После этого они ехали относительно весело до Апрелевки, слушая бестолковый щебет юности. Но там ребята сошли, оставив их снова наедине.
   ‒ Посмотри, ребята гитару забыли!
   Лиза показала пальцем под сидение. Но было уже поздно. Двери электропоезда сомкнулись, и он двинулся дальше.
   ‒ Эх, раззявы! ‒ Тимофей нагнулся и взял гитару. ‒ Но не велика потеря. Самый дешевый вариант.
   ‒ Ты что, в гитарах разбираешься? ‒ округлила Лиза глаза.
   ‒ А ты как думала? Мы же с тобой работаем... работали в шоу-бизнесе!
   Лиза прыснула смехом.
   ‒ Смейся-смейся, моя глупая подруга. ‒ Он подмигнул Клубничной Лизе, закинул ногу на ногу и пристроил гитару в руках поудобнее. Потрепал струны подушечками большого и указательного пальцев.
   Когда-то его отец мечтал, что он станет известным гитаристом и певцом. Но потом Гордюшин наотрез отказался упражняться с гитарой. В век технического торжества компьютерной музыки она представлялась ему каменным топором, которым джунгли шоу-бизнеса не пробить. Отец только руками развел.
   Он настроил инструмент и сыграл подряд несколько своих любимых аккордов. Руки прекрасно помнили все, несмотря на прошедшие годы.
   ‒ Класс! ‒ Глаза Лизы загорелись в неподдельном восхищении. Она наклонилась к нему и иронично спросила.
   ‒ А спеть что-нибудь слабо?
   Он подумал всего секунду, не больше, и начал петь. Хотя еще пару дней дал бы голову на отсечение, что ни за что на свет не сделает это прилюдно.
  Кто до Луговой, кто до Парижа.
  Поезд спотыкается во мгле.
  Я на верхней полке, Вы на нижней -
  Я на небесах, Вы на земле.
   Исполняя эту старинную песню Малежика, он глядел на Лизу, но мысли его был с Ритой. Не подозревая о таком коварстве, Лиза стала подпевать ему, едва шевеля губами.
   Объяснить могли мы и намеком,
  Не копаясь в ранах и золе,
  Как мне в этом небе одиноко,
  Как Вам бесприютно на земле.
   Тут Лиза прекратила подпевать и теперь слушала его завороженно, открыв рот. Будто он был не случайный парень с ее работы, а целое божество.
   Ах, попутчица моя, мы люди разные,
  Оттого и разговоры наши праздные,
  Как над городом случайная гроза,
  Как над городом случайная гроза.
   Теперь из распахнутых глаз Лизы градом покатились слезы. И Тимофей только сейчас обратил внимание, что глаза у нее действительно синие-синие. Как море.
  Отчего же мне, попутчица, так радостно,
  Отчего же мне, попутчица, так сладостно
  Окунуться в Ваши синие глаза,
  Окунуться в Ваши синие глаза!
   Когда он последний раз ударил по струнам, все кто сидел рядом и мог слышать его, зааплодировали.
   Лиза потянулась, чтобы отблагодарить за чудесную песню.
   ‒ Я знала, что ты плохой парень. Но у тебя голос ангела!
   Она хотела его поцеловать, но тут электропоезд начал резко тормозить, а свет за окном убывать на глазах.
  
  ***
   Ближе к полуночи Птичка почти добралась до Казани. Но ночевка в большом городе, в котором, возможно, уже началась большая смута, показалась ей нецелесообразной. Поэтому она припарковала свой бумер у придорожного комплекса с двумя бревенчатыми зданиями ‒ закусочной и гостиницы под названием 'Язгы'.
   Машин на ночной парковке было полно, но бармен нашел для нее номер.
   ‒ Правда, ‒ предупредил он, ‒ придется подождать до часа ночи, пока не выедет постоялец.
   Птичка посмотрела на часы, кивнула:
   ‒ О'кей. Скоротаю оставшееся время за ужином.
   Она заказала салат, половинку жареного цыпленка и бутылку самого дорого вина, какое нашлось на полке за спиной бармена.
   В ожидании горячего, она села перед телевизором и налила бокал кьянти.
   Почти сразу к ней стал клеится взглядом уже подвыпивший седоволосый мужчина. На столике перед ним возвышалась груда обглоданных бараньих ребрышек и стояла на треть опорожненная бутылка водки.
   ‒ Чего уставился, дедушка? ‒ Птичка попыталась смутить его озорным взглядом.
   ‒ Дедушка! ‒ то ли растерянно, то ли возмущенно повторил мужчина, но самообладание быстро к нему вернулось. ‒ Не люблю скучающих в одиночестве дам!
   ‒ Я что похожа на шлюху с трассы?
   Мужчина подумал пару секунд и очень серьезно ответил 'да', чем немало повеселил Птичку:
   ‒ А ты прикольный дедушка. Но сегодня я занята. Бармен! Включите-ка громкость побольше!
   Попивая вино, она внимательно стала смотреть телевизор.
   На канале 'Дождь' шло ток-шоу, где от вопросов участников отбивался растерянного вида генерал.
   'Скажите, есть у нас оружие против гостей из космоса, если они окажутся интервентами?'.
   'Ничего пока сказать не могу', ‒ почти проблеял генерал.
   'Тогда почему наши истребители не могут приблизиться к черным кольцам? ‒ спросил его ведущий. ‒ И почему это не могут сделать наши военные космические аппараты?'
   'По техническим возможностям. Это трудно объяснить', ‒ сказал генерал и замолк. Его лицо заливал пот.
   ‒ Вот дурак! ‒ сказал рядом седовласый. ‒ Не может втолковать людям по-человечески.
   ‒ А ты знаешь лучше? ‒ спросила Птичка.
   ‒ Конечно! Я бывший военный летчик! ‒ Мужчина погладил себя по волосам. ‒ И поседел... Это все от летных перегрузок!
   ‒ И что там генерал не договаривает?
   Подвыпивший бывший летчик взял с тарелки кость и приподнял ее над столом:
   ‒ Высота парения колец ‒ сорок километров. Мезосфера. Даже самые крутые истребители не могут поднять выше двадцати пяти. Слишком мало воздуха! В тысячу раз меньше, чем на земле.
   ‒ А для полета космических аппаратов плотность еще слишком высока, ‒ предположила Птичка. ‒ Так?
   ‒ А ты сообразительная! ‒ сделал ей комплимент седовласый. ‒ Попала в точку!
   ‒ Еще какая сообразительная, ‒ кивнула она в ответ. ‒ Но ты зря тратишь на меня время. Отвали.
   'А вот, какое видео предоставили сегодня общественности американские астрономы, ‒ сказал ведущий ток-шоу. ‒ И это очень станное видео. Оно снято сверхмощным объективом'.
   Птичка отставила бокал и теперь неотрывно следила за экраном.
   'Это первое реальное и официально подтвержденное изображение инопланетян, предоставленное широкой общественности. ‒ На экране шло только какое-то мелькание. ‒ На нем вы видите верхнюю часть кольца, висящего над ночным Манхэттоном'.
   Из мельтешащих точек в телевизоре наконец прорисовались две фигуры, похожие на человеческие. Они двигались, судя по всему, по наружной части кольца. Но это точно не были люди. Рукава скафандров болтались ниже колен и заканчивались перчатками на два пальца. На крупных головах были одеты большие причудливые шлемы.
   Камера наехала на одну из голов, и стало отчетливо видно, что шлем внутри пустой.
   'Да именно так, ‒ сказал ведущий. ‒ Вы не ошибаетесь. Это не игра света. Шлемы действительно пустые. Но они лишь выглядят так, потому что съемка производилась в особом спектре, вроде инфракрасного, который не показывает холодные и прозрачные предметы'.
   ‒ Значит, они, эти пришельцы, как холодец, ‒ сказал седовласый и нервно ухмыльнулся.
   'Аль-джеллиды. Так их уже окрестили американские СМИ. И некоторые ученые предположили, что температура тела аль-джеллидов ниже человеческой на сто градусов'.
   АЛЬ-ДЖЕЛЛИДЫ.
   Птичку позабавило это имя. 'Заливное' с полупрозрачным отсылом на Аль-Каиду.
   Оба аль-джеллида на экране, дойдя до какой-то точки, открыли люк и спрыгнули в него. Люк закрылся. Вся видеосъемка занимала секунд десять.
   'И это пока все, что человечество знает об аль-джеллидах', ‒ сказал ведущий.
   ‒ Не густо, ‒ сказала Птичка
   ‒ Вообще ноль, ‒ подтвердил ее неугомонный собеседник. ‒ Так ночью ты, красотка, свободна?
   ‒ Кажется, нет, ‒ тихо ответила Птичка. Ей очень не понравилась тройка военных, зашедших в кафе с автоматами.
   ‒ Приятного аппетита, госрода! Есть тут хозяин черного бумера без номеров? ‒ спросил громко один из них.
   ‒ Я хозяин черного бумера без номеров, ‒ непринужденно ответила Птичка и помахала ему рукой. ‒ А в чем проблема? Мешает припарковаться вашему танку?
   ‒ Нет. Мы пришли забрать от него ключи.
   Прежде, чем ответить, Птичка невозмутимо опила вина:
   ‒ Это еще почему?
   ‒ По закону военного времени, армия имеет право забирать у гражданских любую автотехнику. Ясно?
   ‒ А что у нас началась война?
   ‒ Давайте, дамочка без лишних вопросов.
   ‒ Подождите меня снаружи, господа солдаты. Я собиралась поужинать. Эй, бармен, неси-ка моего цыпленка!
   Но бармен был парализован видом солдат, ворвавшихся в его заведение с автоматами. И судя по испугу на его лице, курицу Птичке было не получить без особой военной санкции.
   ‒ Ты че, глухая, дамочка? ‒ сказал еще один военный с рыжим волосами и прыщавым лицом. ‒ Давай ключи и жри сколько влезет.
   Теперь Птичка поняла, что мир в отдельно взятом кафе закончился этим вечером. Перед нею стояли бандиты в форме иди дезертиры, вставшие на тропу бандитизма. От игры слов суть не менялась.
   ‒ Вы мне оставите за машину расписку или чего там положено по военному закону?
   ‒ Конечно. Напишу, все что захочешь. Вон тут сколько салфеток.
   Солдаты за спиной командира гоготнули.
   ‒ А ведь вы дезертиры, парни, ‒ сказала Птичка залезая на рожон и тут же подумала, отчего сегодня столько желающих встать ей пути? Она не вызывалась убивать трех молокососов на школьной площадке, не норовила всучить взятку обнаглевшим патрульным на дороге. Приключения сами искали ее, будто она притягивала магнитом все дерьмо в радиусе десяти километров. 'А ведь так и есть, ‒ сказала она себе весело. ‒ Скажи еще, ты не рада, залить тут все кровью?'.
   Старший военный нехорошо осмотрелся вокруг. Редкие едоки в баре уткнулись в тарелки. Бармен стал таким бледным, уподобился аль-джеллидам, растворившись на фоне винных полок. Бравый седовласый летчик, спрятал от Птички взгляд где-то под столом.
   ‒ Даже если мы и дезертиры, то это не значит, что мы не отберем тачку у богатой зажравшейся сучки, ‒ сказал старший и вытянул перед ней руку. ‒ Ключи. Клю-чи!
   Птичка обернулась на присутствующих, но никто на нее не смотрел и не собирался заступаться. Зато она знала, что все слушают усердно, как никогда в жизни.
   ‒ Прошу всех присутствующих учесть, ‒ сказала она, ‒ что эти господа признались в дезертирстве и преступном умысле. Открытом хищении имущества. Аминь.
   ‒ К чему это ты дура?
   Птичка достала пистолет и шестью выстрелами убила трех людей, испортивших ей ужин.
   Все кто остался в живых в баре 'Язгы', тоже попадали на пол. В том числе ее ухажер.
   ‒ Не хочешь со мной покататься, дедушка? ‒ насмешливо спросила она его.
   Ухажер не захотел.
   Тогда она забрала у бармена свою курицу, бросила в пакет, и прихватила еще одну бутылку кьянти.
   Она выскочила на стоянку придорожного комплекса и уехала за двадцать километров, постоянно проверяя себя на наличие хвоста. Заночевать Птичке пришлось в лесу, закатив бумер под гостеприимно разлапистую ель. Ей приснился сон, будто она бежит по кольцу и тащит за собой какого-то мальчишку. Их преследовали два пустых скафандра аль-джаллидов. Она вовсю отстреливалась, но здесь, в мезосфере, воздух был слишком разряжен и пули, кувыркаясь, летели куда угодно, то только не туда, куда она их посылала. Мальчишка все время что-то говорил, но она никак не могла расслышать, что. И это был первый сон, когда ей приснился странный мальчик.
  
  Глава 8
  КРАСНАЯ КОРОЛЕВА
  
   За пять минут перед тем, как умереть, Джон-Иван сказал Тапиньшу:
   ‒ Смотри, Гунди, какой классный ништяк! ‒ Одной рукой Джон-Иван держался за мусорный контейнер, второй ‒ сжимал большую вонючую рыбу.
   Бешеный ветер носил вокруг них обрывки газет. Этим очень даже прохладным утром они стояли на помойке в центре Калуги и искали себе завтрак.
   Джон-Иван вырвал зубами клок из рыбьей спины и стал с упоением жевать. Гунди снисходительно улыбнулся. Сам он ни за чтобы не согласился проглотить подобную дрянь. У рыбины был опасно вздувшийся живот, а из задницы текла густая жидкость наподобие гноя.
   Но Джон-Иван был молод. Как и его желудок с кишечником, который переваривали любое дерьмо. Один раз на глазах Тапиньша он проглотил кусок мяса, кишащий личинками мух, а однажды выпил десяток тухлых яиц.
   В отличие от Тапиньша Джон-Иван не был бомжом. Он жил за узорчатым забором в трехэтажном доме своего отца-банкира и мог позволить себе кушать только эко-продукты, выращенные европейскими фермера-чистюлями.
   Когда он впервые нарисовался возле баков Гунди в обтягивающих хирургических перчатках, то предугадывая гнев хозяина помойки, сказал:
   ‒ Хай, мужик-мэн, я тебе не конкурент! Я только изредка стану брать из твоих контейнеров небольшие 'ништяки'.
   Да, свои находки Джон-Иван неизменно называл именно так.
   Ништяки.
   В тот первый день он уплел совершенно протухшую колбасу и целый мешок сырых картофельных очисток, будто это были чипсы.
   ‒ Зачем тебе это надо? ‒ удивился Гунди, рассматривая его дорогую одежду.
   ‒ Этим я выражаю свой социальный протест, мэн. Я фриган. Это как хиппи шестидесятых. Только круче. Фриганы вообще против акта покупки и продажи пищи.
   После этих слов Гундарс сильно зауважал Джона-Ивана. Ему импонировала политическая платформа молодого студента.
   Изредка к Джону-Ивану приезжали другие фриганы их Москвы, и они непременно наедались на помойке Тапиньша до отвала. Спирт, как и Гунди они не пили, потому что заботились о здоровье.
   Джон-Иван приходил за 'ништяками' почти каждый день. И за год их знакомства они так и не исчерпали интересных разговорных тем, обсуждением которых занимались прямо возле баков или лежа под любимым сиреневым кустом Гунди.
   ‒ Когда-нибудь, мэн Гунди, мы отобьем у Головастика помойку возле Мак-дональдса и заживем уже са-о-ао-всем по-другому, ‒ ставил планы Джон-Иван. ‒ Или, хочешь, поедем куда-нибудь во Владивосток. Там полно рыбы!
   Джон-Иван обожал рыбу, а Гунди ее ненавидел всем сердцем. Но это не мешало мирному сосуществованию их философского тандема.
   Однажды фриган принес Тапиньшу длинную джинсовую курточку.
   ‒ Какая хорошая курточка, мэн, ‒ сказал Тапиньш. ‒ Это очень дорогой подарок, Джон-Иван!
   ‒ Нет это не подарок. Хотя если тебе надо, я принесу завтра десять таких.
   ‒ И зачем ты ее принес?
   ‒ Я хочу, чтобы ты поносил ее. Чтобы она стала по-настоящему свободной. Ну грязной!
   С этим проблем не было.
   За неделю Тапиньш так истаскал обновку, что Джон-Иван едва узнал ее. Принимая обратно, фриган прижал курточку к лицу, глубоко и с благодарностью вдыхая ее аромат. А лоснилась и пахла она на славу. Костром Бедлама ‒ бомжовской ночлежки на заброшенной стройке, гнилыми кислыми яблоками, которые Гунди перебирал на задворках овощебазы, и даже мочой старого бомжа Архимеда, который сослепу напрудил Гунди на спину у бедламовского костра.
   ‒ Она прекрасна, мэн Гунди.
   ‒ Я рад, что тебе понравилось.
   Когда в небе над Калугой появилось странное и ужасное черное кольцо, Гундарс подумал, что Джон-Иван больше не появится.
   Но он появился, и очень озабоченный. И Гунди стразу стал задавать ему вопросы.
   Фриган к сожалению, не знал, что происходит. Но у него был с собой переносной телевизор, который он называл 'Айпод', и лежа под сиреневым кустом, поедая кисловатые макароны из бака, они долго читали и смотрели на тему пришельцев.
   ‒ Аль-джеллиды, ‒ сказал Джон-Иван. ‒ Их так зовут, пришельцев.
   ‒ Аль-джеллиды, ‒ повторил, хмурясь Тапиньш. Лицо его, обычно благодушное, стало суровым.
  
  ***
   Аль-джеллиды.
   Аль-джеллиды-аль-джеллиды-аль-джеллиды.
   В далеко не здоровом мозгу бывшего прапорщика Гундарса Тапиньша оно вторило и смешивалось с другим похожим словом ‒ моджахеды.
   Моджахедов бывший прапорщик помнил хорошо. Впрочем, куда чаще ‒ почти всегда ‒ он называл их душманами. Это слово лучше остальных отражало их суть. Потому что в переводе с фарси означало ВРАГ.
   С душманами Тапиньш начал бороться в восемнадцать лет, когда советский транспортный самолет доставил его с сотней таких же рижских новобранцев в пыльный кабульский аэропорт Хваджа Роэш.
   Его отправили техником в ракетный полк, и позже Гундарс остался там на сверхсрочную. Но не по причине ненависти к злым и потным душманом. Он остался, потому что ракеты начали с ним ГОВОРИТЬ.
   Их гулкий металлический голос пугал и одновременно нравился Тапиньшу. Они шептали ему обо всем на свете, по большей части о пустяках. Но стоило постоять и послушать из щебет больше пяти минут, как все их разговоры сводились к жажде крови.
   Как там, вчерашний день рождения у ротного в палатке, Гунди? Ты заметил, что в последнее время он часто прикладывается к дивизионному запасу спирта? А чего стоит его улыбчивый друг из соседнего кишлака дехканин Асадулла с лицом коричневым как кишмиш? Он только ловко притворяется, что он шурави президенту Наджибулле и шурави всем русским солдатам. Может днем и так, но едва всходит луна, как он достает из подпола 'калашникова' и становится душманом. Надо бы как-то поставить растяжку на его тропе. Никто ведь не узнает, что это сделал ты, Гунди?
   Первые годы Гунди отмалчивался, только слушая эти монологи и подавляя желание пойти у голосов на поводу. Но потом он сорвался и иногда все же делал по-настоящему ПЛОХИЕ ВЕЩИ.
   Скрипя зубами, он молчал и первые два месяцы в Козельске, куда его через три года перевели из Афганистана, вручив серебряную медаль 'За боевые заслуги'.
   Здесь, в Козельске, в землю были врыты десять ядерных ракет SS-19, каждая весом в сто тонн. И их голоса уже били по ушам Тапиньша набатом колоколов.
   Особенно назойливой была ракета из Шахты-22. В один из дней она сообщила ему, что бывшая девушка Гундарса Мирдза Озола больше ему не шурави. Он позвонил ей в Ригу, чтобы убедиться, правда ли это.
   ‒ Да, ‒ подтвердила Мирдза. ‒ Я больше не могу ждать тебя, Гундарс. Мне уже тридцать, я вышла замуж за твоего бывшего друга Квирца, и у нас родилась чудесная дочь Астрида. А сама я ненавижу таких русских свиней, как ты.
   ‒ Но почему, любимая? ‒ удивился он.
   ‒ Потому что вы собираетесь напасть на нас! ‒ с гневом выкрикнула Мирдза. ‒ И чтобы защитить Астриду и Квирца, я хочу организовать Союз женской обороны, как эстонский Найскодукейтс!
   После этого разговора Гунди проник в двадцать вторую шахту, хотя у него не было достаточного уровня 'секретки' и тихо постучал в корпус ракеты, которая носила имя 'Сатаны'.
   ‒ Ответь, как мне вернуть мою девушку? ‒ спросил он и приложил ухо к зеленому стальному корпусу.
   ‒ УБЕЙ ЕЕ. ТОГДА ОНА СНОВА СТАНЕТ ТОЛЬКО ТВОЕЙ.
   ‒ Но я люблю ее и не могу убить.
   ‒ ОНА ‒ ДУШМАН. УБЕЙ ЕЕ БЕЗ СОЖАЛЕНИЯ, ‒ приказала ракета. ‒ ТЫ ВЕДЬ СДЕЛАЕШЬ, ЭТО, ГУНДИ?
   ‒ Хорошо. Сделаю. Я убью ее. Взорву гранатами, ‒ поклялся Тапиньш. Он оторвал ухо от чрева ракеты и увидел, что его разговор слушал старший офицер смены подполковник Лекманов.
   Он тоже оказался душманом, потому что написал на Тапиньша рапорт. И уже завтра Гундарс стал гражданским лицом. А вместо Риги поехал на лечение в калужский психодиспасер 'Ромашка'.
   ‒ Мы тебя быстро социализируем, ‒ пообещала там старшая медсестра и выполнила обещанное. Уже через месяц Гундарса привели в чувство, а поскольку жилья он не имел, то последующие двадцать лет он скоротал в кругу шурави, обитающих в теплотрассах Калуги. Здесь его окружили уважением, не перебивали, когда он начинал рассказ о ракетах, и всегда с интересом смотрели на его серебряную медаль, которую он иногда доставал и носил, приколов к черной вязаной шапке.
   И все же, несмотря на своих шурави, Тапиньш бы не выжил, если бы однажды не пришел к Богу.
   Бог поддерживал его во всем и давал советы. Бог жил здесь же, в Калуге. ОН, ОТЕЦ ВСЕХ РАКЕТ, стоял, отлитый в металле недалеко от Оки. А за его спиной, разумеется, высилась ракета. По какой-то ошибке на пьедестале Бога было написано ЦИОЛКОВСКИЙ, но это для Тапиньша не имело ровно никакого значения: ведь у любого Бога имен всегда в избытке.
   Сегодня, перед завтраком, Гунди почувствовал нестерпимую тягу сходить к Богу и, приложив ухо к ракете, послушать, что он скажет ему на счет аль-джеллидов-душманов.
   Он так и сделал. И после общения
   ‒ Ракетный бог, сказал мне, что сегодня произойдет нечто плохое, ‒ проговорил Тапиньш, когда гнилая рыбина наполовину исчезла в желудке Джона-Ивана.
   ‒ Кто-кто сказал? Ракетный бог? Кто это?
   ‒ Ракетный бог. Неужели я никогда тебе о нем не рассказывал?
   ‒ Нет. Но это так круто, Гунди! ‒ сказал потрясенно студент. Ракетный бог, мать твою! Какой ништяк! ‒ Я тоже хочу поклоняться ракетному богу!
   ‒ Мы обязательно к нему сходим.
   ‒ И что он сказал тебе?
   ‒ Сказал: 'Гунди, сегодня у тебя будет очень трудный день'.
   ‒ А про меня он ни чего не сказал? ‒ спросил Юдрон-Иван. ‒ Не передал мне хотя бы какого-нибудь гороскопа?
   ‒ Он же не знает тебя.
   ‒ Блин! Мэн Гунди, ‒ в голосе фригана засквозила обида. ‒ Он же Бог. Он должен знать всех! А если не знает, какой же он тогда Бог?
   ‒ Прости, Джон.
   Они посмотрели друг на друга почти готовые завязать маленькую дружескую ссору, но тут за их спинами прозвучал голос:
   ‒ РАС! Очистим Россию от нечисти!
   Гунди и Джон-Иван оглянулись. В нескольких шагах перед ними стояли два человека в черной форме.
   Тапиньш недолюбливал людей в черном. Они охраняли магазины и не пускали его в 'Пятерочку', если он хотел там купить то, что не мог найти на свалках.
   Он знал, что люди в черном такие же умственно убогие как и он. Но они не хотели этого признавать, и может поэтому относились к нему и его бездомным шурави с особой ненавистью.
   Люди, сейчас стоящие перед ними, тоже излучали агрессию. Но, все же, значительно отличались от магазинной гвардии. У этих были черные шапки-жириновки и надпись, сделанная от руки мелом над левым нагрудным карманом:
  РАС.
   И еще у одного из них была такая хорошо знакомая Тапиньшу штука ‒ ранец с трубой. Он покопался в своей памяти размером со спичечный коробок и нашел ее название.
   Огнемет.
   Это конечно, был не напалм, каким русские шурави выжигали душманов в ущельях, но она тоже предназначалась для причинения смерти. А в случаях причинения смерти полагалось залечь и укрыться.
   Тапиньш пригнулся за баком.
   С боков контейнера и сверху заполыхало огненное облако. И почти сразу Джон-Иван стал кричать так сильно, что в воздух взметнулись все птицы в округе., но помочь ему Гкнди уже не мог.
   Он скользнул через дыру в ржавых листах, окружавших помойку и тихо пополз к канализационному люку, в котором иногда отсиживался во время дождя.
   Но уйти в нее ему не дали. Кто-то наступил на спину и потом накинул какую-то петлю на ноги. Тапинша поволокли по асфальту в сторону Советской улицы.
   Пару раз он предольно врезался подбородкам по камням, неровный асфальт разорвал его одежду на животе и теперь до крови раздирал немытую и незащищенную плоть.
   Улучив момент, Гунди крутанулся, переворачиваясь на спинуи теперь увидел нападавших. Это все были люди в черном. Они весело тащили его и шутили, будто поймали на рыбалке хорошего сома.
   Тут перестал кричать Джон-Иван. Гунди вывернул голову в сторону своих баков и увидел, что шурави-фриган больше не двигается, лежит себе большим мешковатым факелом.
   Удар очередного камня по затылку заставил Гунди приподнять голову и смотреть только вперед, на спины черных людей с надписью РАС. А еще он увидел черное кольцо. На его глазах оно разбухало, распускалось в гигантскую черную розу с острыми лепестками.
   Он как завороженный наблюдал это зрелище, пока его не подтащили к электрическому столбу на обочине дороги.
   ‒ Что вы делаете, ребята? ‒ взмолился Тапиньш. ‒ Я никогда в жизни никому не делал ничего плохого! Отпустите меня! Зачем вы сожгли Джона-Ивана?
   ‒ Ты вонючий урод, грязный бездельник и позор страны. ‒ сказала гигантская фигура возвышающаяся над Тапиньшем. ‒ Поэтому Русская армия спасения приговаривает тебя, бомжару, к смерти. Начинайте, бойцы, и не задерживайтесь. У нас еще много славных дел!
   Неожиданно Тапиньш почувствовал, как его ноги, зажатые в петле стали невесомы. Они поднялись вверх, потом стала невесомой поясница. И уже через десять секунд он целиком парил в воздухе, высоко подвешенный на фонаре вверх тормашками.
   Гунди замычал в возмущении и заворочался. Драные джинсы соскользнули с бедер вверх, открывая на всеобщее обозрение его обвисший срам. Грязный пенис Гундарса смотрел хозяину в лицо грустным лиловым глазом.
   Тапиньш издал бессвязный протяжный вопль, в который вложил весь свой протест и презрение. Но его обидчиков это не взволновало. Тогда Тапиньш осмотрелся вокруг и увидел, что почти на каждом столбе вдоль Советской улицы висит по человеку. И каждый извивался и что-то кричал.
   ‒ Помогите! Помогитепомогитепомогите! ‒ присоединился к висельникам Тапиньш. Но на улицах Калуги почему-то было пустынно.
   ‒ Помогите мне, ‒ сказал он через десять минут молодой женщине, торопливо шедшей с двумя маленькими детьми. Но та даже не повела своей белокурой головкой.
   Зато девочка обернулся и увидев Тапиньша засмеяась:
   ‒ Дядя играет, мама! Я хочу играть и качаться как дядя высоко-высоко!
   Мать дернула замешкавшуюся дочь за руку с такой силой, что, казалось должна была оторвать ее напрочь.
   Девочка зарыдала. И для Тапиньша его слезы стали катализатором. Гунди тоже заплакал. Громко и густо. Как могут плакать пятидесятилетние мужчины, у которых Ракетный Бог выскреб на свой людоедский обед почти все остатки ума.
  
  ***
   ‒ Я требую прекратить этот мятеж.
   Генерал ФСБ ‒ разумеется в штатском ‒ энергично вошел в штаб Стальных батальонов и встал перед Волкоедовым. У него был вид хозяина, который вернулся домой и увидел, что его собака нагадила на ковер: ‒ Верните то, что вам не принадлежит, и мы не отправим всех вас под трибунал.
   Майор Лазарук потянулся, чтобы снять автомат с предохранителя, но Волкоедов остановил его, взяв за локоть. Когда две минуты назад базу Стальных батальонов окружили триста бойцов 'Альфы', Волкоедов приказал огня не открывать ни под каким предлогом.
   ‒ Проблема в том, генерал Параскун, ‒ ответил Волкоедов, ‒ что моя организация, которая сейчас отвечает за ядерную оборону, не подчиняется никому. Даже ФСБ и президенту.
   ‒ Что вы себе позволяете? Вы же обычные преступники!
   ‒ А вот это еще вопрос, кто преступник. Дуняшин!
   Адъютант подал Волкоедову айпод и полковник продолжил.
   ‒ Вот здесь собран такой пласт оперативной информации, что она сама по себе стала ядерной бомбой. Например, тут написано, что вы являетесь крупным акционером нескольких банков и нефтяной компании...
   ‒ Это личная информация. А мы говорими о государственном деле.
   ‒ Хорошо. Тогда является ли делом государственной важности соучастие некоторых ваших подчиненных в покушении...
   ‒ Достаточно полковник! Я все равно не уйду отсюда без ядерного чемоданчика.
   ‒ Я не отдал бы его, даже если бы он здесь был. А его здесь нет.
   ‒ Нет? Вы что, уже передали его американцам?
   ‒ Именно, для того, чтобы он не попал им, мы его и выкрали.
   ‒ Думаете, я его собираюсь им отдать?
   ‒ Нет, я так не думаю, ‒ Волкоедов покачал головой. ‒ Я уверен в вас, но не уверен в системе, на которую вы продолжаете работать.
   ‒ В смысле, полковник?
   ‒ В смысле, что сейчас развернулась очень большая и нечестная игра. Настолько большая и нечестная, что даже вас, генерал, очень важную шишку, уже приговорили.
   ‒ Что вы несете? Откуда у вас такие сведения?
   ‒ Я же вам толково объяснил. Система власти, которая работала до пришельцев, больше не действует. Власти как таковой больше нет! А потому инсайдерская информация стала предметом легкого торга.
   ‒ Уверяю вас, что заполучив обратно ядерный чемоданчик, я приложу все усилия чтобы ее установить. И может даже предложу стать вам новым министром обороны.
   ‒ Не приложите. И предложите.
   ‒ Почему вы так уверены?
   ‒ Вот здесь, ‒ Волкоедов снова потряс айподом, ‒ есть информация, что вас застрелят на выходе с нашей базы. Причем независимо от того, будет ли при вас чемоданчик или нет.
   На лице генерала Параскуна не дрогнула ни одна черта. Надо отдать должное его выдержке, подумал Лазарук.
   ‒ Скажите полковник, только честно. Что мне сейчас мешает выйти и отдать команду своим стрелкам. Они изрешетят тут всех заговорщиков как сито за одну минуту.
   ‒ Тогда вы окончательно потеряете нить ко кнопке.
   ‒ И черт с нею! Если вы ее где-то закопали, то может даже и к лучшему?
   ‒ Не стал бы говорить так уверенно. Во-первых все ракеты приведены в полную боевую готовность. Нужно ввести лишь координаты и нажать одну единственную кнопку. И я опять же не уверен, что без моего участия ею распорядятся правильно.
   ‒ А вы хитрый черт, полковник.
   ‒ Приходиться, генерал.
   ‒ И вы уверены, что меня убьют сейчас. В этом месте?
   ‒ Не буду уверен, если мы провелем небольшой торг.
   ‒ Вы даже больший циник, чем я думал. Я безопасностью Родины не торгую.
   ‒ А я вам Родину и не предлагал. Я предлагаю вам личное спасение на двух условиях. Они дорогостоящие, но ведь и у ведь сейчас очень большие полномочия?
   ‒ Будьте уверены, хватает. Что вам нужно?
   ‒ Первое. ФСБ оставляет попытки перехвата ядерной кнопки, которая будет находится под нашей ответственностью. У вас ведь полно других задач?
   ‒ Полно. И я даю вам слово, что по крайней мере ближайшие несколько дней забуду об этой проблеме. И надеюсь на ваше благоразумие. ‒ Параскун вдруг утратил всю свою чопорность и запустил обе руки в шевелюру. ‒ Господи! Я похож на родителя, который доверил волкам охранять ребенка!
   ‒ Перестаньте, генерал! ‒ Волкоедов поморщился. ‒ Не надо пафоса. И не надо трагедий там, где их нет.
   ‒ Хорошо. ‒ Генерал поправил волосы после мимолетного нервного срыва. ‒ Что за второе условие?
   ‒ Мы должны осмотреть тарелку, которую военные сбили на проспекте Вернадского. Допросить выживших пришельцев и получить от вас о них всю вашу информацию.
   ‒ Всего-то? Хотите, я вам проведу личную экскурсию в лаборатории? Это без проблем. А что касается допроса пленных, то это исключено. Они все мертвы.
   ‒ Почему? Вы их убили?
   ‒ Мы еще не совершили торг, полковник. Вопросы потом. Вы сперва должны доказать мне, что на меня готовится покушение!
   ‒ Хорошо! Сейчас мы поднимемся на чердак. Там есть потайное окно, через котрое просматривется весь периметр базы.
   ‒ И что мы там будем делать, среди голубиных какашек?
   ‒ Вы позвоните командиру спецназа и дадите команду 'отбой'.
   ‒ Так. И по какой причине?
   ‒ Скажете, что переговоры идут успешно, но затягиваются. Мы, например, сели пить чай. А потому конвой может съездить на обед.
   ‒ У вас неплохо с юмором. На эстраду пробится не пробовали?
   ‒ Нет, предпочел армию.
   ‒ Судя по зию, вас там не особо оценили.
   ‒ Я доволен, ‒ сказал Волкоедоев. ‒ И чист совестью.
   ‒ Камень в мой огород? Банки, нефть и все такое?
   ‒ Я не сужу. А служу.
   ‒ Отличная игра слов.
   ‒ Давайте о деле, генерал.
   ‒ Хорошо, я отправлю 'Альфу' в казармы. Что дальше?
   ‒ Увидите, кто откажется от обеда.
   ‒ То есть останется на точке ждать и смотреть в прицел, держа палец на спусковом крючке?
   ‒ Да. Заодно узнаете предателей в лицо. А потом разберетесь с ними по своему усмотрению.
   ‒ Не думаете, что разбираться придется со всеми?
   ‒ Нет! Я все таки не такой циник, как вы думаете. Я уверен что негодяев среди нас не так уж много.
   ‒ Вы еще и оптимист.
   ‒ На войне пессимисиам делать нечего.
   ‒ Вас как Суворова уже можно резать на цитаты.
   ‒ Надеюсь пригодиться стране целиком.
   Они втроем поднялись под крышу здания. Генерал сделал все по инструкции Волкоедова и взял протянутый им бинокль.
   ‒ Они снимаются с позиций все... нет один остался... и еще один! Несмтря на маски я узнал многих. ‒ Генерал вернул Волкоедову бинокль и Лазарук даже в полумраке чердака обратил внимание каким бледным, хоть и спокойным, было его лицо.
   ‒ Но зачем им убивать меня?
   ‒ Да вы тупее, чем я думал, ‒ сказал Волкоедов.
   Они рассмеялись, снимая напряженную паузу после раскрытого заговора.
   ‒ Спасибо за откровенность, полковник.
   ‒ Все принчина в одном. Американцам нужны наши ракеты, чтобы нанести по кольцам консолидироный удар.
   ‒ Всего-то? Не вижу причин не стать их союзниками в борьбе с угрозой планетарного масштаба.
   ‒ Я считаю, что наносить ядерный удар по кольцам преждевременно. Пока не использ переговорный потенциал.
   ‒ Зря надеетесь. Вы хитрый полкловник, но эти инопланетяне могут оказаться умнее сто крат. Они могут, черт побери, обладать внушением, гипнозом, чтением мыслей, телепатией. Им нельзя доверять!
   ‒ Как и американцам. В новом мире, если он выживет, после сражения хозяином станет тот, кто победил космических тварей. Эти лавры отдать США мы никак не можем.
   ‒ В моих глазах, полковник, вы переросли уровень министра обороны, став министром иностранных дел.
   ‒ Пока
   ‒ Вы можете пообещать, что не станете нажимать или не нажимать кнопку без предварительной... беседы со мной.
   ‒ Обещаю, генерал.
   Они пожали руки.
   ‒ И как мне теперь выбраться.
   ‒ Через лабиринт Минотавра.
   ‒ У вас есть карта? Не та, что продается на Плешке за сто рублей, а настоящая?
   ‒ Вы меня обижате. Куда вас проводить?
   ‒ Давайте в лабораторию. Я же обещал вам экскурсию.
   ‒ Какую из них?
   ‒ РНС-300.
   ‒ Сейчас. Сперва нужно дать команду на арест предателей.
   Путь занял не менее полутора часов.
   В какой-то момент они оказались на станции метро, но не снаружи, а за вентиляционными решетками станции. Люди сидят на станции.
   Наконец Дуняшин, продвигавшийся первым при помощи карты в планшете, остановился перед невзрачной, но крепкой стальной дверью. Она имела грубую, выполненную при помощи трафарета, надпись:
  ВЕНТИЛЯЦИОННАЯ КАМЕРА. ДВЕРЬ М-05
   И сколько в московском метро таких 'вентиляционных' дверей, за которыми находятся глубоко засекреченные объкты? ‒ подумал Лазарук.
   Волкоедов нажал кнопку обычного звонка рядом с дверью и из невидимого динамика спросили очень буднично:
   ‒ Диспетчер слушает.
   Дуняшин жестом пригласил генерала к разговору.
   ‒ Диспетчер, доложите подполковнику Карманову, что генерал Параскун прибыл к двери номер эм-ноль-пять.
   Через пару минут дверь бункера распахнулась.
   ‒ Не ожидал вашего визита генерал с черного входа, сказал кто-то в полумраке.
   ‒ А на парадном у вас предатели повылазили. Как червяки после дождя.
   Следом за Параскуном в дверь вошли Дуняшин, Волкоедов, Лазарук. Двух автоматчиков они оставили наружи. Местная охрана напряглась, но генерал коротко сказал:
   ‒ Эти люди со мной.
   Охрана завинтила дверь, и они двинулись по мрачному коридору выкрашенному в темно-зеленую краску.
   ‒ Вы сказали предатели? ‒ переспросил немного погодя Карманов и продолжил: ‒ В семнадцать сорок восемь из службы собственной безопасности поступила команда задержать нашего сотрудника капитана Пинуковича из молекулярной лабратории.
   ‒ Вы выполнили приказ?
   ‒ Разумеется. И очень вовремя. Он уже был на пути к выходу, и он нес собой... ‒ Карманов замялся.
   ‒ Ну же, Карманов, что он пытался украсть?
   ‒ Этим людям с вами, господин генерал, можно доверять?
   ‒ Раз уж они здесь, то можно.
   ‒ Хорошо. Он хотел выкрасть толпливный стержень с корабля пришельцев.
   Генерал остановился так резко, что Лазарук и Волкоедов, шедшие следом, едва не налетели на него.
   ‒ Черт побери, полковник Волколедов, если б не вы и ваши Стальные батальоны, мы могли потерять наверное, самый ценный предмет в мире.
   ‒ Не совсем понимаю, вас генерал.
   ‒ Я вам объясню. Всему свое время.
   Они двинулись дальше по коридору.
   ‒ Что говорит Пинукович? Он работал на американцев? На Израиль? На британцев? Он уже доставлен на Лубянку?
   ‒ Доставлен. Но, трупом. Он застрелился, когда охрана пыталась его задержать. ‒ Чувствовалось, подполковник Карманов ожидает генеральского гнева. Но тот только махнул рукой.
   ‒ Тем лучше для него. На день-два ускорил традиционный финал предателя.
   Наконец, Карманов провел их в большой зал, где за стекляным ограждением лежали обломки НЛО. То, что это инопланетный корабль, сомнений не вызывало. Лазарук смотрел восхищенно, боясь даже моргать, чтобы не потерять лишних секунды созерцания картины для избранных.
   Обломки, имеющие ожидаемо серебристый цвет, были составлены в том порядке, в каком . Он подивился.
   ‒ А это сооружение в центре с красным кругом посередине, наверное, пульт управления кораблем?
   ‒ Нет. Это двигатель. А пульт управления мы так и не нашли. Возможно, это было какое-то портативное устройство, потерянное при аварии.
   ‒ Или эти корабли вообще управляются силой мысли.
   ‒ Такое возможно?
   ‒ Возможно все. Это же неизвестная нам цивилизация с неизвестным нам уровнем технического развития.
   ‒ И как оно летает?
   Карманов честно пожал предчами.
   ‒ Но, зато, мы нашли в двигателе источник энергии.
   ‒ Как раз то, что хотел похитить Пинчуков. Оно с вами, подполковник?
   ‒ Разумеется. ‒ Карманов расстегнул клапан куртки и извлек прозрачную колбу. В ней находился небольшой стержь по форме и размерам похожий на восковой карандаш красного цвета.
   ‒ И это все топливо для передвижения такой махины? Вы не ошибаетесь?
   ‒ Нет. В этом мы не ошибемся, теперь уже точно. Причем считаем, что такой стержень обеспечивает работу корабля на протяжении очень длительного времени.
   ‒ Вот как?
   ‒ Да. С помощью электронного микроскопа мы изучили структуру молекул этого вещества. Они невероятно сложные и большие. Помните вчерашние испытания, господин господин генерал?
   ‒ Еще бы! Карманов отделил несколько молекул от этого карандашика и мы их элементарно подожгли.
   ‒ Хорошо, что не здесь!
   ‒ Да, мы выехали в поле, поставили эти несколько молекул на табуретку, отъехали на пятьсот метров и дистанционно воспламенили.
   ‒ И? ‒ нетерпеливо спросил Дуняшин.
   ‒ Воронка радиусом двести метров и глубиной двадцать!
   ‒ И это от нескольких молекул? ‒ спросил Лазарук.
   ‒ Всего от трех, ‒ уточнил Карманов.
   ‒ Вы не шутите? ‒ спросил Волкоедов
   ‒ Полковник, как можно шутить в такой момент.
   ‒ Дыра в земле была такая, будто туда бросили сотню авиабомб.
   ‒ И вы вот это носите просто так в кармане?
   ‒ А что делать?
   ‒ Генерал, вы ведь понимаете, что это не только технологическое открытие. Это инструмент передела мировой власти.
   ‒ Еще бы! Та страна, что будет обладать таким красным карандашиком, станет диктатором. Потому что не нужны будут нефть и газ. Не нужны будут сотни заводов, которые делают машины для их добычи и перевозки. Доллары превратятся в мусор...
   ‒ А если мы подсоедним части этого стержня к нашим ядерным ракетам?
   Генерал остановил свой спич и сперва посмотрел на Волкоедова как на полоумного. А потом расцвел в улыбке.
   ‒ А вот об этом я еще не думал, ‒ сказал он, расстегнул плащ и отправил колбу во внутренний карман своего пиджака. Проследив его действия Карманов выказал тревогу:
   ‒ Вы берете ответственность за хранение этого предмета на себя, господин генерал?
   ‒ Разумеется. А теперь покажите моим спутникам то, что осталось от этих космических уродцев.
   ‒ Тела хранятся в криокамере. Вернее то, что от них осталось.
   Карманов провел их в глубь лаборатории, через коридоры освещенные почему-то тусклыми голубыми лампами и щелкнул выключателем. За большими стекляными окнами вспыхнул такой же голубоватый свет, но поярче.
   ‒ Странное освещение, ‒ пожаловался Волкоедов. ‒ Я даже не разберу, что это там лежит у вас на столах.
   ‒ Это останки трех пришельцев, которые нам удалось сохранить в относительной целостности.
   ‒ Понимаете, полковник, в чем загвоздка, ‒ пояснил за Карманова Параскун. ‒ Их тела боятся солнечного света. Они от него начинают гнить на глазах.
   ‒ Боятся света? Что-то вроде вампиров? ‒ Волкоедов удивился и усмехнулся.
   ‒ Фактически да, ‒ кивнул серьезно Параскун. ‒ Видите, их организмы прозрачны, и видны все органы. Видна система сосудов, по которым движется что-то вроде нашей крови. Виден мозг в голове.
   ‒ И кости с мышцами у них полупрозрачные. Убийственно на них действует даже свет обычных ламп накалиия. Так что мы с трудом подобрали подходящее освещение.
   ‒ Выходит, они походят на медуз, ‒ вставил слово Лазарук, прилипший глазами к стеклу. ‒ Они ведь тоже будто тают на солнечном воздухе.
   ‒ Хорошая параллель, ‒ согласился Карманов. ‒ С той разницей, что по размеру и форме они похожи на нас. Голова, две руки две ноги. Пальцев, правда на руках восемь, а на ногах ‒ по семь.
   ‒ Значит, и с оружием против них проблем у нас не будет, ‒ заключил весело Волкоедов. Ему явно пришлась по душе информация, что пришельцы так легко уязвимы светом. ‒ Автоматы нам не нужны. Вооружимся фонариками!
   ‒ А прожектора будем использовать как артиллерию, ‒ продолжил шутку Лазарук.
   ‒ Все не так просто, ‒ сказал Параскун. ‒ Пойдем в твой кабинет, Карманов. Нам нужно обсудить одно важное дело.
   Подполковник проводил их в просторный кабинет и исчез, пообщев принести чаю.
   Волкоедов сел, озабоченно взглянул на часы, а потом на экран мобильного телефона:
   ‒ Вижу, здесь не работает сотовая связь.
   ‒ Секретное подземелье! ‒ Параскун развел руками.
   ‒ Через полчаса сеанс связи с Пентагоном.
   ‒ Я не буду вас задерживать, если у вас не будет вопросов...
   ‒ Господин генерал, ‒ на пороге появился встревоженный Карманов. Сверхважная информация.
   ‒ Ну же?
   ‒ Позвольте, включу большой монитор. ‒ Карманов опрометью бросился к своему столу и щелкнул тумблером.
   Заработал подвешенный к потолку экран, который Лазарук сперва не заметил.
   ‒ Сигнал на телевизор поступет с камеры ? Л45 на сталинской высотке .... ‒ сказал Карманов.
   В центре висело уже не кольцо, и не роза. Теперь это была звезда со множеством вытянутых лучей.
   ‒ Когда это началось? ‒ спросил Волкоедов.
   ‒ Примерно полторы минуты назад. ‒ ответил Карманов. ‒ Операторы отследили, в том числе и через спутники, что по всему миру кольца прекратили круговое идвижение и выпустили эти лопасти. И эти лопасти теперь быстро растут.
   ‒ И до какой степени они будут расти? ‒ спросил Параскун.
   Карманов развел руками, и Лазарук первым отгадал эту загадку:
   ‒ Пока не сомкунуться с лучами других НЛО.
   Генерал обернулся на него, и майор заметил ужас в глазах, еще минуту назад больше походивших на льдинки:
   ‒ Чтобы образовать сетку над нами? Предполагаешь, они отрезают нас от воздуха?
   ‒ Они закрывают себя от солнечного света, ‒ вставил слово Волкоедов и высказал прогноз. ‒ Это будет не сетка, а плотный кокон
   ‒ Теперь понятно, зачем все это было. Здесь пришельцам будет тепло, сыро, темно.
   ‒ Думаю теперь, когда мы в банке, ждать непосредственной атаки можно ежеминутну.
   ‒ Мне нужно срочно связаться с американцами, ‒ Волкоедов встал.
   ‒ Дельная мысль. Идемте на поверхность.
   Но тут в лаборатории оглушительно загремело и застучали автоматы.
  
  Глава 9
  НАЙТИ КРЫСУ
  
   Птичка Калхоун ошиблась, полагая, что внедорожник не дотянет ее до Москвы. Изрешеченный пулями двух банд, с помятым в трех авариях бортами, 'немец' добросовестно домчал ее до самого Измайловского парка. Но в самой Москве бумер оказался бесполезен.
   Сплошь и рядом дороги здесь перекрывали заторы из брошенных автомобилей или блок-посты военных. И чем плутать по городу в поисках свобоных проездов, проще было воспользоваться метро или своими ногами.
   До первого подозреваемого в предательстве агента по имени Сергей Теплухин она добралась через час.
   Используя в телефонном разговоре пароль, переданный Генри К., она назначила Теплухину место встречи ‒ его квартиру, и он теперь поил ее чаем со смородиновым вареньем.
   ‒ Ждать ли сегодня начала какой-нибудь операции? ‒ спросил Птичку Теплухин. ‒ Вечером мне нужно встретить жену и детей на вокзале. Едут от тещи из Брянска.
   ‒ Нет. Насколько знаю, пока никаких команд не поступало.
   Перед тем, как войти сюда, Птичка зарядила инъекционный пистолет кубиком раствора с непроизносимым химическим названием (она же называла его про себя эссенциале-не-ври). Негуманно было использовать его на коллегках, но срочность дела не терпела отлогательства.
   Когда Теплухин повернулся к ней спиной, чтобы поставить чашки в раковину, она выстрелила ему инъекцией в ляжку.
   Он ожидал от нее нечто подобное. Потому что развернулся от мойки уже с пистолетом в руках и успел сделать четыре неудачных для него выстрела прежде, чем она сбила его с ног и оглушила кухонным табуретом.
   Через пару минут Теплухин пришел в сознание. Но вместо пролунаркотической болтовни, которую проявляли допрашиваемые под препаратом, она услышала нехороший хрип. На шее агента розовыми яблоками набухали лимфатические узлы. Кто же знал, что у него будет такая острая аллергическая реакция?
   Доедая варенье с чаем, Птичка десять минут ждала, что Теплухин очухается, но он умер, унеся с собой ответ, были ли он тем самым предателем.
   Со вторым подозреваемым в крысятничестве вышло проще. Эсенциале-не-ври подействовал классически.
   ‒ У тебя есть любовница?
   ‒ Да. Два. Любовника. ‒ Дмитрий Болотников, сотрудник ФСБ на немалой должности, хихикнул.
   ‒ И ты не сказал о своих препочитениях, когда тебя вербовали в КГБ?
   ‒ Я наврал.
   ‒ И не признался, когда тебя вербовали в ЦРУ?
   ‒ Они не спрашивали.
   Он отвечал на все вопросы правдиво, вне сомнения, и она перешла к главным.
   ‒ Как ты связан со Стальными батальонами?
   ‒ Никак.
   ‒ Кто такой Волкоедов?
   ‒ Первый раз слышу это имя.
   ‒ Ты участвовал в операции по хищению ядерного чемодана у министра обороны.
   ‒ Конечно.
   ‒ Ты передавал информацию о ней посторонним лицам.
   ‒ Нет! Господи! Хорошо-то как. Что ты мне такого клевого ввела?
   Калхоун озабоченно склонилась над агентом. Его глаза разъехались в разные стороны ‒ признак, что лекарство заканчивает основное действие и сейчас начнутся судороги. К сожалению, пожизненное косоглазие было частой платой за неколько минут кайфа в общем-то среднего уровня.
   Болотникова изогнуло дугой. Он дико закричал, так что ей пришлось залепить ему рот скочем. Она искренне пожелала ему скорейшего выздоравления и отправилась к третьему агенту.
   Им была женщина. И как представитель умной половины человечества, она поступила правильно: отказалась встречаться с неизвестной Калхоун в безлюдном месте, пусть даже та и назвала пароль высшей степени секретности и приоритета.
   ‒ Вам далее задание допросить меня и шлепнуть? ‒ прямо спросила Светлана Шмакова невлалеке от российского МИДа, где она работала.
   ‒ Второе не является обязательным, ‒ сказала Птичка. ‒ У меня в кармане инъектор с лекарством против лжи, и я обязана вам его вколоть.
   ‒ Чтобы я стала инвалидом? ‒ весело рассмеялась Светлана. ‒ Вот уж увольте!
   ‒ Кто-то из вашей московской группы продал Волкоедову из Стальных батальонов фактически бесценную информацию о предстояшем нападении на машину министра обороны, и к вечеру я должна уничтожить предателя.
   ‒ Я этого не делала. Как мне это доказать?
   ‒ Даю тебе пять минут. Или застрелю прямо здесь.
   ‒ А если это сделаю я?
   ‒ Не сделаешь. ‒ Птичка покачала головой. ‒ Ты клуша. Посудомойка. У тебя даже нет с собой пистолета. Хуже того, у тебя двое детей и ты хочешь, чтобы я не применила их в качестве предмета давления на тебя.
   ‒ Ты не тронешь моих детей!
   ‒ Трону, не сомневайся.
   ‒ Мне нужно все обдумать.
   ‒ Нет времени ждать, когда ты подумаешь. Либо ты признаешься, я тебя помилую от лица великой Америки и просто уйду. Либо. ‒ Птичка Калхоун даже не стала закнчивать предложение. Они интуитивно чувстовала, что разворачивются события, в которых каждые десять минут будут на вес десяти миллионов долларов.
   ‒ Вы не убьете меня, если я сознаюсь в предательстве?
   ‒ Нет.
   ‒ А...
   ‒ Меньше слов, Светлана, просто говори. Причина, конечно, не деньги? Ведь ты получала жалование от ЦРУ раз в сто превышающее твою зарплату.
   ‒ Нет, причина, конечно, не в деньгах. И я никогда не общалась ни с кем из Стальных батальонов. Но сообщила о готовящемся перехвате ядерного чемоданчика Волкоедову из собственных соображений.
   ‒ Каких?
   ‒ Я посчитала, что мы, русские, сможем распорядиться своим ядерным оружием лучше.
   Именно чего-то подобного Птичка и ожидала услышать. Это было в натуре русских. Пахать, пахать, а потом глупейшим действием пустить насмарку весь труд. Отчибучить, сваялять дурака, отправить коту под хвост, добавить в мед ложку дегтя...
   Она вдруг громко расхохоталась над этой нелепицей русского характера.
   ‒ Спасибо, что сохранили мне жизнь, ‒ сказала ошарашенно Светлана и протянула ей флэшку. ‒ Надеюсь это компенсирует мой проступок.
   Калхоун взяла флэщку и махнула Шмаковой рукой. Иди уже!
   Еще продолжая смеятся, Птичка набрала номер Генри К.
   ‒ Надеюсь, ты обнаружила крысеныша, агент Калхоун? ‒ сонно спрсил босс на той стороне земного шара.
   ‒ Да, Генри. Это была Светлана Шмакова.
   ‒ Там в нашей московской организации какая-то коррупционная дыра?
   ‒ Нет, слава Богу. У бедной женщины элементарно взыграли патритические чувства. И отказало чувство самосохранения. У русских это национальный синдром. Смотришь вроде, нормальный перед тобой человек, а потом его переклинивает.
   ‒ Она нам больше не навредит?
   ‒ Разумеется, Генри. Глупость ‒ худшее человеческое чувство. И за это надо платить.
   Во время разговора Птичка незаметно опустила в карман плаща Светланы мини-гранату и теперь смотрела, как та идет ко входу в МИД. Когда женщина приблизилась к дверям, Птичка нажала дистанционный пульт, и Шмакову разорвало пополам прямо по ее тонкой талии.
   Этот взрыв практически никто не заметил. Въехав в Москву Птичка подивилось количеству трупов, которые лежали по городу. Тут и там слышалась стрельба. Вот и сейчас один мощный взрыв прогремел где-то в районе Арбата.
   ‒ Вы знаете, босс, а у нас тут весело.
   ‒ А у нас-то как весело! Но я буду благодарен, если вы мне, а заодно и себе дадите вздремнуть пару часиков. ‒ Генри, кажется, едва не взмолился. ‒ Не более.
   ‒ Хорошо, босс. На связи через два часа.
   Но перезвонила она через шесть минут и сорок семь секунд, когда просмотрела флэшку Шмаковой.
   ‒ Боже, Калхоун! Я же просил...
   Но она грубо перебила его.
   ‒ А вы знаете, Генри, что у русских есть топливный стержень с подбитого ими инопланетного корабля?
   ‒ Чего-чего, Птичка? Повтори!
   ‒ Русские достали из сбитого НЛО вещество, которое сильнее ядерного в миллион раз.
   ‒ Твою мать, Калхоун, если это розыгрыш, то я...
   ‒ Перестаньте, Генри. Я прочла последнее донесение Шмаковой, и не сомневаюс, что оно правдиво. Вчера вечером они провели его испытания на мощность, и представляете, если они соединят это дерьмо со своими баллистическими ракетами?
   ‒ Типун тебе на язык, Калхоун.
   ‒ Они это сделают, будьте уверены.
   ‒ И где оно?! У кого это космическое дерьмо сейчас?
   ‒ До последнего момента было в руках ФСБ, но по моим прикидкам сегодня его будут пытаться перехватить.
   ‒ Кто?
   ‒ Калхоун, я не знаю, сколько вам заплатят за текущую работу, но я лично вам обещаю пол-Европы, если вы заберете эту штуку у русских.
   ‒ На кой черт мне пол-Европы?
   ‒ Станете королевой, черт побери.
   ‒ Хорошая шутка. Я рада что вы проснулись!
   ‒ Чем я сейчас могу помочь вам?
   ‒ А что нужно будущей королеве в первую очередью? Армия! Мне нужны три десятка вооруженных бойцов.
   ‒ Агенты интеллектуалы? Просто мясо?
   ‒ Мне нужен максимум огневой мощи, а не кучка демагогов со столичными ужимками.
   ‒ Через час, Птичка, у тебя будет полсотни штыков.
  
  ***
   Первым из их круга в лаборатории РНС-300 погиб Карманов. Его изрешеченное тело ввалилась обратно, когда он распахнул дверь, чтобы узнать в чем дело.
   А дело было швах.
   ‒ Они пробиваются с центрального входа! ‒ донеслись чьи-то сдавленные слова, перешедший в крик боли.
   Лазарук не имел представления об устройстве коридоров лаборатории, но понял, что большая часть ее уже под контролем нападавших.
   ‒ На землю! ‒ скомандовал он, и все в кабинете припали к полу. ‒ Готовим оружие!
   Метрвый Карманов лежал перед Лазаруком и смотрел на настенный календарь 'Отдых в Турции'. Девушка, зажаренная солнцем. Майор обернулся назад, оценивая их огневую мощь и поморщился.
   У Волкоедова оказался штатный 'макаров'. Генерал выхватил какую-то хрохотную, но явно дорогую пукалку. Дуняшин подсоединил сдвоенный магазин к 'Абакану'. Тоже вещь сейчас бестолковая, ‒ подумал Лазарук. Мощная, но длинная и неповортливая пушка совсем не подходила к бою в узком пространстве.
   Сам он обзавелся в арсенале Стальных батальонов парой чешских 'скорпионов'. И теперь они были у него наизготовку в каждой руке.
   ‒ Мы в ловушке! ‒ проорал сквозь грохот боя Волкоедов. ‒ Есть предложения, майор?
   ‒ Светозвуковые гранаты! ‒ крикнул Лазарук и не дожидаясь одобрения командиров, раздал инструкции: ‒ По моей команде затыкаем уши! Закрываем глаза! Считаем до восьми! Поднимаемся и уходим так же, как пришли! Время пошло!
   Он выпустил две короткие очереди в боевиков, пытавшихся в этот момент вбежать в кабинет, а потом швырнул сквозь дверной проем под разным углом три пластиковые гранаты.
   Каждая из них при падении, разлетелась еще на шесть кассет, которые теперь должны были раскатиться как шары в бильярде и накрыть в лаборатории макимальную площадь.
   Когда пришло время, они поднялись и побежали.
   Первым майор отправил Дуняшин с его гром-оружием. Адъютант Волкоедова поливал коридоры свинцом, расчищая путь отступления. Генерал и полковник бежали следом, постреливая из пистолетов. Замыкал цепочку Лазарук.
   На убитых боевиках он с удивлением обнаружил повязки РНЕ. Старые и молодые, одетые кто во что горазд, эти люди не были профессиональными бойцами, и, скорее всего одерживали победу над бойцами ФСБ исключительно массой.
   Майор двигался почти задом, и 'скорпионы' метко потрескивали в сторону преследователей, которых ближе к черному входу в лабораторию становилось все меньше и меньше.
   Но уже почти добравшись до него они потеряли Дуняшина. Пуля, свистнув у уха Лазарука вошла в затылок адътанта, когда он уже раскручивал штурвал замка. Еще одна выбила фонтанчик крови из руки генерала Параскуна.
   ‒ Крутите же, не мешкайте! ‒ крикнул зло Лазарук, видя, что командиры в замешательстве, а сам развернул железный шкаф стоящий у двери.
   Шкаф подался, встал щитом поперек коридора, и поверх него Лазарук бросил две теперь уже гранаты-лимонки. Осколки посекли замкунутое простанство плотным дождем. Застучали по шкафу. Два или три преследователя завыли от боли. Для верности Лазарук отправил им еше одну гранату, и они трое, наконец, вывалились во мрак московского подземелья.
   Выбегая, майор вытащил за собой и тело Дуняшина, где хранилась важная штабная информация, подобрал, сунул в наплечную сумку. Хотел вынести и тело адъютанта, но смысла в этом не было никакого. Преследоие здесь вряд ли завершиться.
   Но теперь у них было небольшое подкрепление: два автоматичика, ожидавшие их снаружи.
   ‒ Отступаем, ‒ сказал им Волкоедов. ‒ Прикрывайте нас со спины!
   Они погрузились во мрак, но стрелять уже пришлось.
   Видимо, силы нападавших здорово поредели, и им стало не до погони. По пути в штаб Стальных батальонов они остановились на пару минут. Волкоедов снял с генерала брючный ремень и перетянул им руку Параскуна, чтобы остановить кровотечение.
   ‒ Как боевой товарищ, могли бы использовать свой собственный, ‒ успел подтрунить над Волкоедовым Параскун.
   ‒ Обойдетесь. ‒ Полковник был подавлен потерей адъютанта и остаток пути проделал в молчании.
   В штабе он отправил генерала к медикам. А сам сел за стол адъютанта, поправил на нем какие-то папочки. Сверху поставил стакан с карандашами.
   ‒ У меня даже нет гипотез, кто верховодит сейчас В РАС, и зачем они напали на лабораторию ФСБ, ‒ неожиданно пожаловался полковник Лазаруку. ‒ Может есть мысли у тебя, Петр?
   Лазарук искренне удивился, что его спрашивают о таких вещах.
   Еще несколько дней назад вся зона власти и отвественности майора Лазарука органичивалась полковой спортплощадкой, и стрельбищем. Даже служебных ключей у него было всего два. От его служебной каморки, да небольшого спортзала, где по вечерам качались и пили пиво младшие офицеры.
   И вот теперь он, служака-неудачник, был выброшен на поверхность политики. Да не какой-то, а международной!
   Минуту назад Волкоедов закончил переговоры с Пентагоном, а до этого был десятиминутный разговор с самим американским президентом. И Лазарук даже боялся вздохнуть, чтобы, не приведи боже, помешать полковнику стрекотать на абсолютно непонятном Лазаруку английском.
   Поэтому майор ответил как на духу.
   ‒ Простите, полковник, но в политике я абсолютный дуб.
   Волкоедов рассмеялся.
   ‒ Это поправимо, майор! Повоюешь со мной, наберешься еще не такого опыта. Гораздо хуже, что там, в Америке, происходит тоже самое.
   ‒ Армия дезертирует?
   ‒ Дезертирует. Но страшное не это. Они признались, что две трети их ядерных ракет блокироы неизвестным компьютерным вирусом. Тоже самое в Китае. Китайцы вообще не могут завести ни одной боеголовки.
   ‒ Это радиоатака пришельцев, ‒ уверенно предположил майор.
   ‒ Однозначно. Я вообще удивляюсь, что у нас до сих пор есть электричество и сотовая связь.
   Будто в подверждение этой доброй новости телефон Волкоедова зазвонил. Выслушивая чей-то доклад, полковник посветлел лицом.
   ‒ Значит объект уже в Вещовске? ‒ полковник удовлетворенно качнул головой. ‒ Хорошо. Очень хорошо. 1577. Ключ от шахты-22 у меня. ‒ Полковник похлопал себя по груди.
   Конечно, Волкоедов не посвящал майора во все тайны управления организацией, но Лазарук понял, что речь шла о ядерном чемоданчике. Полковник был слишком умен, чтобы оставлять этот бесценный предмет в Москве, кишащей предателями, шпионами и просто дураками, нашедшими невесть где автоматы.
   ‒ Американцы очень надеются на три наших 'Сатаны', дислоцироных в Козельске, ‒ продолжил Волкоедов, отложив телефон. ‒ Они даже придумали нази нашей будущей совместной операции. 'Немезида'. Они любят красное словцо, майор, но их обещания вряд ли чего стоят. Я сомневаюсь, отдавать ли им наш последний аргумент или самим нанести удар? Хотя времени у нас остается в обрез.
   Вернулся от лекарей Параскун.
   ‒ Мне пора. ‒ Генерала немного покачивало.
   ‒ Посидите полчасика, ‒ предложил Волкоедов. ‒ Отдохните. Вы потеряли много крови.
   ‒ Ничего-ничего. Доберусь до места, выпью у предателей.
   Полковник поднялся.
   ‒ Спасибо, генерал, за понимание и сотрудничество. Позвольте пожать руку. ‒ Они обменялись прощальным рукопожатием и даже обнялись. ‒ Ты проводишь генерала по подземным переходам? ‒ почему-то спросил Волкоедов майора вместо того, чтобы просто отдать приказ.
   ‒ Конечно, полковник.
   ‒ Только вот карта осталась в компьютере Дуняшина, ‒ вдруг всомнил Волкоедов, но майор хлопнул по сумке:
   ‒ Я успел забрать его.
   Волкоедов потрепал Лазарука за рукав.
   ‒ Ты молодец, майор. Уже трижды молодец, учитывая, что мы ушли практически без потерь.
   Карта в планшетке Дуняшина оказалась настоящим сокровищем. Она вывела Лазарука и Параскуна к Лубянке легко и достаточно быстро. Трижды навигатор адъютанта предлагал им выходы на поверхность. Но однажды поднявшись туда на Нахимовском проспекте, они вновь вернулись на подземную тропу. Москва горела. Улицы были заполнены дымом и звуками стрельбы.
   В каткомбах под Якиманкой в большом и широком тоннеле они обнаружили подземный лагерь гражданских, ищущих здесь спасения. О том, что люди тут живут не один день само за себя говорило зловоние, исходящее от многочисленных куч мусора и импровизироных туалетов.
   ‒ Вы знаете, что там сейчас происходит наверху? ‒ спросил генерала мужчина с закопченым от подземных костров лицом.
   ‒ Кольца пришельцев распустились окончательно. И похожи теперь на звезды.
   ‒ А они уже спустились?
   ‒ Нет. Ни о каких столкновениях с ними информации пока нет.
   ‒ Что с нами будет? Вы ведь наверняка из начальства. Вы должны нам сказать!
   ‒ Ясности пока нет ни у кого. Поэтому передайте всем, что пока лучше оставаться здесь.
   ‒ Под землей сейчас действительно безопаснее, чем в городе, ‒ подтвердил майор.
   ‒ По нашим подсчетам, примерно пятая часть москвичей сейчас живет вот так, под землей. ‒ сказад Параскун, когда чумазый беженец, наконец отстал от них. ‒ На станциях, в длинных переходах, в канализации.
   ‒ Долго так не протянешь, ‒ отзвался Лазарук. ‒ Месяц от силы. ‒ Он вспомнил про Аллу, которую оставил у бомбоубежища и порадовался, что она сейчас не в Москве.
   О приближении к Лубенке им сказал подземный кордон бойцов ФСБ. Узнав генерала, они опустили оружие, отдали честь. Старший доложил обстановку:
   ‒ У нас пока тихо. Но на северных подступах первого уровня неспокойно. Там замечены вооруженные формироия. Кажется прозвучало назие РАС. Рация под землей работает неважно.
   ‒ Все верно. РАС. Я уже в курсе, что эта организация оказалась гораздо опаснее, чем мы полагали в мирное время.
   ‒ Вы ранены, генерал?
   ‒ Да, немного. Это как раз их пуля. ‒ Генерал повернулся к Лазаруку. ‒ Ну, что майор? Спасибо за компанию. Не буду вас больше залерживать.
   Майор сделал шаг, встав к спутнику поближе и тихо спросил:
   ‒ Вы уверены, что вас не следует проводить немного дальше? ‒ Лазарук намекал на предателей, которые сегодня уже пытались убить генерала, и Параскун это понял.
   ‒ Ну, если твои опасения оправданны, то мне стоит бояться и собственного стула, ‒ генерал озорно подмигнул. ‒ Впрочем, если серьезно, то ты в чем-то прав.
   Генерал задумался на несколько секунд, видимо что-то просчитывая в голове. Потом взъерошил волосы, дважды тяжело вздохнул, после чего полез в карман пиджака:
   ‒ На, держи.
   Лазарук потерял дар речи. Параскун протягивал ему пробирку с инопланетным топливом. 'Карандашиком', который мог стереть в порошок пол-Москвы. А, может, даже и всю.
   ‒ Держи-держи, пока не передумал. Передай полковнику Волкоедову, что он верный, умный солдат и, надеюсь, найдет этому лучшее применение, чем я.
   Лазарук осторожно принял дар генерала. Параскун развернулся, пошел через кордон и бросил, уже не оборачиваясь:
   ‒ И удачи, майор Лазарук. Нам она всем не помешает.
   Майор отсалютовал ему в след, полагая, что это была их последняя встреча.
  
  Глава 10
  МЕСТЬ РАКЕТНОГО БОГА
  
   Ракетный Бог помог Тапиньшу спустя четыре часа.
   К тому моменту космическая роза над Калугой окончательно распустилась и стала вращаться в сумеречном сером небе, покрытом россыпью дешевых звезд.
   Наступала первая ночь, когда уличные фонари в городе не зажглись, оставляя свободных людей и умирающих висельников в полном мраке.
   Когда прилетела большая ворона, Гунди уже дважды терял сознание из-за нарушения кровообращения.
   Он был готов впасть уже в третий сонный приступ, который мог перетечь в его последний вечный сон, когда на пятки башмаков Гунди села огромная жирная ворона. Она клюнула его, пробив протертую подошву и пребольно укусила за пятку.
   Гунди моментально пришел в чувство и закричал на птицу.
   Ворона коротко гаркнула в ответ и перелетела вверх на дугу фонаря. Бочком приблизилась к проводу, на котром висел Тапиньш и легонько ударила по нему клювом.
   Тапиньш, неотрывно следящий за птицей, не почувствовал его. Зато второй дар был помощнее, и дрожь провода передалась к его ногам. Третий был сделан птицей в полную силу, и Гунди даже закачался. Сделав несколько десятков ударов ворона утомилась. Отпрыгнула в сторону и трижды каркнула. На ее зов прилетело еще несколько птиц, одна крупнее другой.
   Вороны сперва о чем-то энергичнео посовещались, а потом, шурша жетскими перьями набросились на провод вместе, разбивая резиновую оболочку и перебивая тонкие скрученные проводки кабеля.
   Через пять минут их совместной работы он затрещал, лопнул, и Гунди упал солдатиком в газон.
   Гунди осмотрелся. Рядом с ним в землю был вколот фанерный щит с надписью:
  КАЗНЕНЫ ПО РЕШЕНИЮ РАС
  ОСВОБОЖДЕНИЕ КАЗНЕННЫХ БУДЕТ КАРАТЬСЯ СМЕРТЬЮ
   Он встал, отряхнул с земли голову и побежал на непослушных, как будто чужих ногах на восток, к ближайшему выходу их города. Города Сумасшедших Людей В Черном. Но тут воронья стая набросилась на него и, избивая крепкими крыльями, погнала его юг.
   ‒ Вы хотите, чтобы я пошел к Ракетному Богу? ‒ наконец догадался Гунди, и вороны тут же разлетелись. Испарились, будто их никогда и не было.
   Стараясь не попадаться на глаза даже редким ночным прохожим, пугаясь фар еще более редких ночных автомобилей, Тапиньш пришел на площадь Мира. Положил руки на ногу Ракетного Бога, ухо прижал к его ноге:
   ‒ Спасибо, что подарил мне жизнь.
   ‒ Не за что, Гунди. Жаль, конечно, но я не смог спасти твоего друга Джона-Ивана. Ты бы хотел за него отомстить?
   ‒ Спрашиваешь! Но что я могу сделать с такой большой бандой?
   ‒ Ты сможешь уничтожить хотя бы часть из них. Тем более с сегодняшнего дня ты будешь не просто жить. Ты будешь мситить душманам каждый день, каждый час.
   ‒ Я слушаю тебя.
   ‒ Я скажу тебе, где таятся люди в черном, а отец Джона-Ивана поможет в остальном. Ты ведь знаешь, где он живет?
   ‒ Конечно. Фриган однажды мне показывал свой дом издали.
   ‒ Тогда иди. Сделай дело. А утром оденься потеплее и уходи из этого грешного города на юг. Потому что станет О-О-ЧЕНЬ ХОЛОДНО!
   Пробраться в элитный жилой комплекс калужских богачей Гунди не составило труда. Охрана разбежалась и красивые чугунные воорота на въезде были открыты настежь.
   Он подошел к большому осбняку с огромныи шарами светильниками на входе и нажал кнопку железной коробочки телекома.
   ‒ Пшел отсюда, собака! ‒ сказала коробочка.
   Но Тапиньш снова нажал на нее:
   ‒ Передайте хозяину Джона-Ивана сегодня убили.
   Коробочка больше не ругалась, а потом через пол-минуты дверь особняка распахнулась и выбежал человек в ослебительно белом джемпере.
   ‒ Что с моим сыном? Что? Кто ты? Кто? Откуда ты знаешь, где мой сын? Отвечай, ты кто?
   Вопросы из человека сыпались как горох. Гунди едва успевал соображать, о чем его спрашивают. А когда Тапиньш закончил свой коротенький рассказ, банкир разрыдался и крепко обнял Тапиньша. Он стенал на нем несколько минут, и все это время Гунди боялся шелохнуться. Вдруг такой большой человек рассердиться, что Гунди не хочет с ним обниматься?
   Когда банкир закончил плакать и отпустил Гунди, то грудь его белоснежного джемпера была такой же грязной, как тряпка на входе в благотворительную столовую в Лунном переулке. Но не меньшая метаморфоза произошла с лицом и голосом отца Джона-Ивана.
   ‒ Я. Хочу. Всех. Их. Убить.
   Тапиньш почти отшатнулся. Настолько жестко и ужасно звучали эти слова. Лицо банкира при этом излучало столько злобы и ненависти, что могло бы соперничать с самыми злыми масками африканских божков.
   ‒ Я помогу, ‒ кивнул Тапиньш. ‒ Я знаю, где они живут.
   ‒ Откуда?
   Тапиньш хотел соврать, но сообразил, что большой человек его все равно раскусит.
   ‒ Мне сказал Ракетный Бог.
   ‒ Ты что, дурак? ‒ банкир спросил это так обыденно и по-свойски, что Гунди ничуть не обиделся.
   ‒ Да, ‒ признался Гунди смущенно. ‒ Немного.
   ‒ Хорошо. Подожди меня тут две минуты.
   Ровно через две минуты он вернулся в комании с верзилой.
   ‒ Это Картофан. Мой охранник.
   Верзила кивнул и потряс руку Тапиньша. У Картофана имелась большая бритая голова, несимметричная и шишковатая как картофелина.
   ‒ Картофан тоже дурак, но с золотым сердцем, ‒ сказал отец Джона-Ивана и протянул им по большому бумажному свертку. ‒ Каждому из вас, парни, я даю по сто тысяч долларов вознаграждения, и хочу чтобы. ‒ Тут банкир замолк, набрал в легкие воздуха до максимума и продолжил уже самым страшным в мире голосом. ‒ Чтобы. Все. Они. Сгорели. Взорвались!
   Картофан посадил Тапиньша с собой в огромный черный джип, и они покинули пределы поселка хозяев калужскуой жизни.
   ‒ Ты знаешь, что делать, Картофан? ‒ спросил Гунди верзилу.
   ‒ Да, ‒ ответил Картофан и отвез Тапиньша на какую-то промбазу. Там они пересели из джипа в огромный оранжевый бензовоз ТАТНЕФТЬ и поехали на нем на другой склад на северной окраине города.
   Здесь Картофан вытащил двадцать зеленых ящиков с надписью ТРИНИТРОТОЛОУОЛ.
   ‒ Помоги мне, ‒ сказал верзила, и они с Тапиньшем стали привязывать ящики к цистерне бензовоза.
   ‒ Не многова-то будет? ‒ опасливо спросил Гунди, оценивая слеланную работу.
   ‒ В самый раз, ‒ качнул головой Картофан.
   Они вернулись на своем бомбовозе в город и Картофан притормозил его на горке ‒ пересечении улиц Куйбышева и Луначарскорго. От перекрестка улица Куйбышева круто заваливалсь вниз и под горкой заканчивалась Т-образным перекрестком. За ним сразу же стояло здание районной полиции.
   Здесь, как сказал Тапиньшу Ракетный Бог, и была сейчас центральная казарма РАС. Картофан ткнул в объект пальцем, размером и обликом напоминавшем хорошую морковку:
   ‒ Не хочешь проверить объект?
   Гунди не хотелось подкрадываться к лежбищу плохих людей в черной форме близко, но этого и не потребовалось. Картофан протянул ему прицел от снайперской винтовки.
   Тапиньш навел эту импровизированную подзорнуб трубу на светящиеся окна полиции. Сквозь раздвинутые занавески виднелось множество людей с буквами РАС на груди. Они делали то, что и должны делать, по мнению Тапиньша, плохие люди: пили водку, играли в карты и чистил стволы.
   ‒ Да, ‒ сказал Гунди. ‒ Ракетный Бог оказался прав.
   Картофан не стал спрашивать, кто это. Только удовлетворенно кивнул шишковатым черепом и внимательно продолжил смотреть на Гунди.
   Гунди понял, что пора прощаться. Картофан сейчас выправит колеса в стороны казармы, заклинит руль и пустит бомбовоз самотеком вниз.
   ПУФ!
   ‒ Куда потратишь столько денег? ‒ спросил на прощание Гунди молчаливого напарника.
   ‒ У меня мама в деревне. Куплю апельсинов, ананасов.
   ‒ На все деньги?
   Картофан не ответил. А Гунди представил огромную, до небес кучу фруктов. И на ее вершине улыбащуюся старушку с пряжей на табурете. Впервые за весь день, омраченный смертью Джона-Ивана, Гунди улыбнулся. Тем более, что Картофан ему тоже нравился.
   ‒ Пока, мэн Картофан. ‒ Тапиньш выбрался из кабины и побежал туда, куда приказал Ракетный Бог.
   Через пол-минуты произошел ПУФ.
   Взрывная волна повалила Гунди. Он прокатился кубарем и остался лежать на спине. Высоко-высоко в небе пролетело горящее колесо из бензовоза.
   ‒ Класс! Класс!
   Гунди поднялся и, безумно смеясь, снова побежал.
  
  ***
   ‒ Меня беспокоит будущая перспектива потери связи, Генри.
   Птичка Калхоун развернула свой бивак в президентском номере гостиницы 'Наполеон'.
   Лежа почти на королевской кровати, она одной рукой держала телефон, а другой собирала тщательно смазанный перед работой автомат.
   ‒ Мы этот вариант просчитали. По договоренности с русскими касающейся ядерной обороны, мы запускаем два десятка транспортных самолетов связи. Они будут барражировать над Центральной Россией на низких высотах, выполняя функции утраченных спутников. Ты ведь понимаешь, что теперь между ними и землей связи не будет.
   ‒ Ага, босс.
   ‒ А ФСБ гарантирует нам работу части наземных станций. Качество связи, уверен, будет полное дерьмо. Но надо радоваться хоть этому максимуму.
   ‒ Уже радуюсь. Что нового в большой политике?
   ‒ Она соответственно в большом дерьме. Президента мы спрятали, заперли и выбросили ключ. Так что руководят нашей Америкой теперь два дракона. ЦРУ и военная разведка.
   ‒ Тоже не плохо. Мы всегда гордились своей двухпартийной системой.
   Генри К. хохотнул.
   ‒ Ты прирожденный сенатор-республиканец, Птичка.
   ‒ Позвольте, вы обещали титул королевы.
   ‒ Это я к слову, агент. Ты нашла дислокацию полковника Волкоедова?
   ‒ Да. Сейчас половина бойцов, собранных по вашей рекомендации, добывает, то, что я им заказала. А вторая подгивается к месту основной операции. Часа через три, полагаю, мы возьмем Волкоедова. Чтобы еще через час вытрясти из него ядерный чемоданчик.
   ‒ Недеюсь на успех и держу пальцы крестиком. Тем более время весьма удачное. Наш агент, внедренный в Стальной батальон, докладывает, что дела у нашего ядерного полковника идут неважно.
   ‒ Вот как? ‒ Птичка положила рядом автомат и с наслаждением плюхнулась в пуховую перину. ‒ А поподробнее?
   ‒ Примерно половина организации уже полегла на великих просторах России.
   ‒ Это хорошо.
   ‒ Так что на данный момент все, чем располагает полковник в Москве, это от силы человек шестьдесят.
   ‒ Скоро не будет и того, ‒ Птичка сладко потянулась на атласной постели, потом села и потрясла головой, отгоняя дрему. Отсыпаться пока не время. Она сбросила с себя халат и прошла по ступеням в роскошную джакузи с воздушной пеной.
   ‒ Что там у тебя плещется Калхоун?
   ‒ Вода. Я пошла принять ванну. Ведь я имею права заполнить служебный простой чем-то полезным.
   ‒ Один из твоих бывших шефов говорил, что ты девушка сверхорганизованная.
   ‒ Так и есть. Стремитесь к лучшему, глядя на меня.
   ‒ Еще как стремлюсь, агент Калхоун! Вчера, например, мне дважды звонил глава Пентагона. И оба раза я оказывался на горшке.
   ‒ Частые позывы признак нервного расстройства, босс.
   ‒ Безусловно! В первый раз это расстройство случилась в восемь утра, когда на воздух взлетела статуя Свободы.
   ‒ Ничего себе! ‒ Птичка искренне удивилась.
   ‒ И вообще не пойму, почему в фильмах все маньяки разрушение Америки начинают с этого куска меди?
   ‒ Это символ, Генри. Вот почему.
   ‒ К черту символы! А после обеда рвануть Бруклинский мост? Это как тебе, Птичка?
   ‒ М...м... это нормальная боевая обстановка, босс. Вы не видели, что творится в Москве! Она горит, не дождавшись завоевателей! Почти как у Лермонтова. Когда б на то не божья воля...
   ‒ Гениально! Ты, кстати, выяснила, где сейчас 'Красная короева'? Надеюсь, она не сгорит в огне предателя Кутузова?
   ‒ Об этом может сказать только Волкоедов.
   ‒ Мне кажется, ты преувеличиваешь его познания!
   ‒ Думаю, нет. Если кто и знает, местонахождение 'Красной королевы', то только он.
   ‒ Но...
   ‒ Послушайте, босс. Мне на самом деле нужно помыться. И я не могу это сделать, держа трубку.
   ‒ Господи, Калхоун. Ты моя единственная надежда. Я прямо боготворю тебя! Будь у меня географическая возможность, я бы сам стоял сейчас рядом по колено в пене и тер тебе спинку, и попку, и все остальное, пока ты делаешь свои великие дела.
   ‒ Господи, Генри! Вы контролируете речь? Надеюсь ваша рука сейчас не там, где я подумала?
   Генри К. расхохотался своим фирменным смехом.
   ‒ Птичка! Какой секс? Это меня здесь имеют каждые полчаса. Причем в извращенной психологической формой. Это знаешь ли, даже обиднее физического унижения.
   ‒ Сменим тему разговора, босс.
   ‒ Лучше я отстану от тебя. С легким паром! Так кажется говорят русские, приходя в баню?
   Она раздраженно воздела глаза к потолку. Но мысль, что Генри стоит у ней сзади без штанов с мочалкой и мылом ей понравилась. Она положила телефон на полочку с французскими шампунями. Взбила пену на голове, после чего ее пальцы скользнули по одервеневшим соскам, помассировали ложбинку между грудей и скользнули ниже по животу.
  
  ***
   Спустя три часа, Птичка приняла доклад Магомета Тюльпанова, старшего боевика из резервного отряда ЦРУ по Москве.
   ‒ У нас значительные потери, ‒ пожаловался тот. ‒ Троих наших положили, когда штурмовали этот штаб. Пятерых потеряли на полицейской базе, где хранились банки с зарином...
   ‒ Перцовым газом, ‒ поправила Калхоун.
   ‒ Да какая разница? Главное, мы их всех отрубили.
   Боевики Магомета действительно сработали молодцом.
   Они подобрались к логову Стальных батальонов максимально близко, а потом дали им хорошенько вкурить через окна слезоточивым газом.
   После этого оставалось натянуть противогазы, прогулочным шагом войти через двери и добить вояк Волкоедова, превратившихся в слепых шенков. В живых, как и приказала Калхоун, они оставили только полковника.
   Сейчас Волкоедов лежал связанным между Птичкой и Тюльпановым.
   ‒ Выставь людей по периметру, Магомет, ‒ отдала приказание Калхоун, присела на корточки рядом с головой пленного.
   ‒ Здравствуйте, полковник. Рада личной встрече.
   ‒ К сожалению не вижу ваше лицо. ‒ Глаза полковника распухли и беспрерывно слезились. ‒ Но сразу говорю, что произошедшее здесь ‒ очень большая ошибка. Вы ведь представляете американское правительство? Да?
   ‒ Да. Но никакой ошибки нет. Мы лишь возвращаемся в русло ранее намеченного плана. Я пришла за вашим ядерным чемоданчиком. А заодно узнать, у кого сейчас находится топливо с корабля пришельцев.
   ‒ Я вам ничего не скажу, вы же знаете.
   Птичка ни на йоту не сомневалась, что услышит такой ответ. Инъектор с эссенциале-не-ври был уже наготове. Но она боялась повторить летальный опыт с .
   ‒ Магомет?
   ‒ Да, агент Калхоун.
   ‒ У нас имеется поблизости более кулуарное местечко, где можно продолжить беседу с полковником? Мне не нравятся такие открытые пространства.
   ‒ Да. Примерно в километре отсюда есть заброшенные гаражные боксы.
   ‒ Послушайте, Калхоун, ‒ подал голос Волкоедов, ‒ Я правильно вас называют?
   ‒ Правильно.
   ‒ Ядерная кнопка сейчас не в слишком-то надежных руках. Если вы меня убьете, то шансы на всемирную катастрофу вырастут кратно.
   ‒ А кто вам сказал, что я вас убиваю?
   ‒ Мы сейчас прибудем в более уютное местечко, и я вам сделаю укольчик, который развязывает любой язычок.
   Полковник не ответил. Но было слышно, как заскрипели его зубы.
   ‒ Магомет? Мы готовы к движению?
   ‒ Да, агент.
   ‒ Движемся колонной по пятеро. В середине два человека, которые поведут полковника. И по три автоматчика дополнительных с каждого фланга.
   Они двинулись по улице ‒ четыре десятка до зубов воооруженных агентов. Ослепленный газом Волкоедов запинался, но два крепких боевика надежно удерживали его от падения.
   Птичка Калхоун двигалась в двух шагах впереди, держа автомат наизготовку. Шум их колонны навевал ужас на тех редких прохожих, что попадались им на пути.
   Однако на пересечении случилось то, чего так боялась Птичка.
   Надо было обзавестить аръергардом, ‒ подумала она, но было поздно. Слева по улице двигалась черная вооруженная толпа. Целая армия! Судя по грохоту сапог, человек пятьсот.
   Принимать бой было безумием.
   ‒ Что это за люди? ‒ спросила быстро Калхоун.
   Один из бойов рядом с ней вскинул винотовку и посмотрел вдаль, используя оптический прицел как бинокль:
   ‒ Повязки РАС. И все с оружием.
   Калхоун грязно выругалась.
   ‒ Я увожу полковника, а вы нас прикройте! ‒ скомандовала она Магомету.
   Магомет не хуже нее разбирался в тактике и сразу понял, что его с отрядом оставляют на верную гибель.
   ‒ Есть, агент Калхоун, ‒ сказал он, секнду поколебавшись, а потом допустил роковую ошибку. Вместо того, чтобы дать Птичке и пленному полковнику с двумя бойцами возможность уйти подальше, он вскинул автомат и выпустил весь автоматный рожок в черную массу толпы.
   Возможно, до этого существовал мизерный шанс дождаться приближения боевиков-националистов и разойтись с ними посредством мирных переговоров. Но пули Магомета подействовали как окурок, брошенный в осиное гнездо.
   Многосотенный отряд РАС перешел на бег. И первая колонна открыла проливной дождь свинца.
   Команда Магомета поредела на треть уже в первые мгновения боя. Остальные бросились кто куда. Кто-то занял оборонительную позицию за брошенным автомобилем. Другие благоразумно растворились в соседних дворах, предпочтя героической смерти трусливое спасение.
   Бойцы, тащившие до этого полковника, оставили его, припали к земле, отвечая нападавшим корткими орчередями. А вот полковник...
   Калхоун, притаившаяся за светофорной будкой с ужасом увидела, как Волкоедов с трудом встает и со связанными руками бежит навстречу банде РАС. Хотел ли он оказаться в их руках? Вряд ли. Последний план, построенный полковником, был прост и обречен на смертельный успех.
   Несколько пуль в клочья разорвали ему бедро. Прошли навылет через грудь. И последняя довершила дело, попав в голову. Мозг временного командующего ядерными ракетами страны разлетелся фонтаном на перекрестке
   Птичка закрыла глаза. Змей она проползла по тротуары и скрылась во дворе ближайшего дома. Она пустила операцию коту под хвост. Только сейчас, первый раз в жизни Джулия Калхоун пожалела, что не умеет плакать.
  
  Глава 11
  КОНЕЦ СТАЛЬНЫХ БАТАЛЬОНОВ
  
   По другую сторону улицы полковника Волкоедова оплакивал еще один человек. За коротким неравным боем майор Лазарук наблюдал из мрака разрушенного цветочного магазина 'Мой сад'.
   Он выбрался из люка на территории базы Стальных батальонов через несколько минут после ухода отряда Птички Калхоун.
   Майор с ужасом обошел место бойни, и, не найдя среди трупов полковника, взял след ее отряда. Он раньше заметил приближение марша РАС, но поделать ничего не смог. Оставалось лишь занять наблюдательную позицию.
   Уничтожив противника, националисты ушли не сразу. Место победной тризны они отметили пением гимна. А нескольких мертвецов повесили вниз головой на фонарях столбах.
   Спустя час, когда РАС перестало слышно, к месту побоища стянулось несколько человек, занявшихся мародерством трупов.
   Лазарук покинул укрытие, сел рядом с телом полковника и взял его за руку. По щекам майора потекли слезы.
   Чувствуя как в душе нарастает гнев и истерика, он поднялся, пошел к магазину и вернулся с лопатой, чтобы предать прах командира земле.
   А сделав это, он коротко отдал могилке честь и не оборачиваясь пошел на юго-восток.
   Он шел долго, до.
   Когда стемнело, он подобрал два деревянных ящика из под фруктов и взобрался на крышу жилой высотки. Здесь он сломал ящики, развел костер и разогрел в нем банку с кашей.
   Покончив с ужином Лазарук достал коробочку с пуговицами, разложил их и погрузился в размышления. Пуговицы помогали ему справится со стрессом. Они, пройдя с ним долгий путь по жизни, будто возвращали в детство, где под под крылом и любовью отца и матери всегда уверенно и безопасно.
   Он взял одну из пуговок и сжал в кулаке так сильно, что она впечаталась в ладонь.
   Смерть Волкоедова для Лазарука означала крушение всей жизни. Может остатки Стальных батальонов еще где-то и сохранялись, но даже майор, не отличавшийся особым умом, понимал, что с ними покончено. Волкоедов был мозговым центром, без которого их организация ничем не отличалась от других вооруженных отрядов.
   Лазарук взялся за бинокль и долго изучал переплетения купола пришельев. От вечернего неба оставлись лишь небольшие окна. А что будет, когда эта чудовищная конструкция окончательно сомкнется?
   Тогда пришельцы, которые боятся тепла и солнечного света смогут спуститься на землю.
   Лазарук перевел бинокль на Центр города. С трудом отыскал звезды Кремля, которые с наступлением сумерек не зажглись.
   Единственным выходом для себя майор видел возвращение в Шатуру, к Алле.
   Там он разышет ее, вымолит прощение, и они смогут встретить конец света как и подобает мужу и жене. Бок о бок, разделив печаль и смерть. Майор впервые в жизни порадовался, что у них нет детей. Какое бы страдание причиняла сейчас дума о предстоящей гибели сына? Или дочери?
   Но вернуться в прежнюю жизнь прямо сейчас ему мешала посылка, которую генерал Параскун, передал с ним Волкоедову. Пробирка с ужасающей энергией была надежно укаутана тряпицей и спрятана глубоко в одежде майора.
   Она была для него непосильной ношей, настоящим проклятием. Этой вещи был нужен хозяин, который мог дать ей стоящее применение, чтобы освободить Лазарука от ответственности за все происходящее.
   Единственным человеком с властью, которого он знал, был Параскун. Но Волкоедов не одобрил бы поступок майора. Ведь не отлал же он генералу ядерный чемоданчик.
   Майор загасил костер, намереваясь проспать весь вечер и утро, и устроил место ночевки.
   Но едва начал приходить сон, как в сознание его пришла идея. Сначала она была не больше точки в круговерти дремы, а потом стала расти и пульсировать, пока не вытеснила все остальные мысли.
   Майор резко поднялся со своей лежанки, скатал суконное одеяло и затянул его под горловиной рюкзака.
   Он, майор Лазарук, доведет дело до конца.
   И он все сделает сам.
   Найдет ядерный чемоданчик, ведь полковник обронил слово 'Вещовск' и назвал цифру 1577. Он доберется до Козельска, где ждут своей минуты три 'Сатаны' и запустит их в цель, как и планировал полковник.
   Такой план майора Волкоедов бы точно одобрил.
   Лазарук стал спускаться по лестнице. На одном из пролетов он остановился и вытащил стеляную колбу с красным 'карандашиком'. Носить ее в хрупком корпусе было неудобно. Он вытащил стержень и крепко-накрепко закрепил его справа на голом животе пластырем из аптечки. Теперь его ценный груз не мешал, и был ни для кого незаметен.
   От мысли, что контакт неземного вещества с кожей может оказаться смертельным, он отмахнулся. С такой 'наклейкой' он и так превращался в шахида, который грозил всему живому вокруг на сотни, а то и тысячи километров.
   Когда майор спустился по пролетам дома, то лицо его освещала улыбка.
   Но он был не одинок в своей радости. Еще большая радость, правда, без улыбки, светилась на лице Птички Калхоун. После провала она почувствовала, что вновь перехватила едва не потерянный след. Они не спускала глаз с майора с того самого момента, как он появился на перекрестке.
  
  ***
   ‒ Как это произошло?! Как такое могло вообще случится?! ‒ Генри К. вопил в телефон так, будто его закапывали живьем на Арлингтонском кладбище.
   Птичка кралась следом за человека, которого вскоре опознала. Это был тот самый тип, что ловко перехватил ядерный чемоданчик у Спасских ворот. И это была невероятная удача. Знать о его местонахождении мог лишь человек, близкий к Волкоедову. И полковник вряд ли поручилл его перехват стороннему лицу.
   ‒ Птичка, я тре-е-е-бую объяснений! ‒ напомнил о себе очередным воплем Генри К.
   ‒ Это форс-мажор, босс! Если бы не этот ваш осел Магомет, сдуру открывший огонь по боевикам РНЕ, то я бы уже была знала...
   ‒ Птичка! Господи! ‒ взмолился Генри. ‒ Пентагон сходит с ума! Они требуют немедленного консолидироного ядерного удара по узлам этой чертовой скорлупы, а ты мне теперь говоришь, что теперь чемоданчик русских вообще непонятно где! Почему ты потеряла время, когда Волкоедов был в твоих руках? Почему? ПО-ЧЕ-МУ?
   ‒ Я не рискнула колоть ему сыворотку правды, пока он был под воздействием слезоточивого газа, Генри. А, что, если бы он сдох после этого? Нужно было прежде привести его в чувство. Сделать элементарных экспресс-анализ на аллерги...
   ‒ Может, ты ему еще массаж собиралась сделать?
   ‒ О чем речь, Генри? Да я бы у него даже отсосала, если бы он не выкобенивался...
   ‒ О, Птичка, мать твою, перестань!... Как же мы теперь выкрутимся? Ты знаешь, что скоро это дерьмо наверху сомкнется? Что синоптики обещают жуткое похолодание?
   ‒ Нет. Но теперь, благодаря вам, знаю.
   ‒ Птичка, ты должна уяснить. У нас в запасе пару суток не более. Эти богомерзкие пришельцы заканчивают создавать себе благоприятные условия для начала оккупации. Темно, без света, холодно. Это их родные условия...
   ‒ Босс, перестаньте истерить. Кто сказал вам, что все потеряно? Объясните, что я действую в России, где эффект от любого плана всегда нужно ожидать с константой на идиотов. Тем более, я
   Она рассказала боссу о человеке, у которого сидела на хвосте, и Генри К. немного успокоился. Совсем чуть-чуть.
   _ Где вы сейчас? Что он днлает?
   ‒ Движется в сторону Красной площади.
   ‒ Не упусти его, дорогой агент Калхоун.
   ‒ Не упущу...
   ‒ И пожалуйста...
   Но тут пропала связь. Калхоун сунула телефон в карман и продолжила следоваение за человеком.
   Через полчаса он уже двигался по Ильинке.
   Все что, она могла сделать, это броситься ему под колеса.
   И это оказалось чертовски больно! Тяжелая 'Хонда' сбил ее с ног, разорвала крылом кожу на левом бедре и проехала по правой лодыжке. Так что Птичке даже не пришлось играть. Она кричала от реальной боли, не сдерживая чувств.
   Мотоциклист сбросил газ, несколько раз вильнул и, как она и ожидла, остановился.
   ‒ Эй? Вы живы?
   Птичка лежала, прислонившись лицом к грязному асфальту. Она услышала, как человек спешился и приблизился к ней. Она издала особо мученический стон, не открывая глаз.
   ‒ Как вы там? ‒ снова спросил голос, и она выдержала хорошую паузу прежде, чем ответить:
   ‒ Ох! Что со мной случилось?
   ‒ Я сбил вас своим мотоциклом. Дым, будь он проклят! Вы оказались на дороге так неожиданно, что я не успел затормозить.
   ‒ Больно, ‒ пожаловалась Птичка. ‒ Нога... Как же больно!
   ‒ Которая? ‒ спросил человек, упав перед ней на коленях.
   ‒ Даже не соображу, которая! Наверное обе.
   Она попыталась сесть, но человек удержал ее.
   ‒ Подождите, я осмотрю кости.
   Он ощупал ее ноги, высоко закатав спортивные брюки.
   ‒ Вижу, лодыжка не сломана, но есть сильный ушиб. И на второй ноге сильная рваная рана. Вы подождите меня. Я за аптечкой.
   ‒ Мне можно перелечь на спину? Тут так грязно. ‒ спросила она.
   ‒ Да конечно. Подожлите, я вам помогу.
   Он аккуратно перевалил Птичку на спину, подложил под голову свою куртку. А потом принес автоаптечку и наложил тампон из бинтов на ее бедро и стал крепить его пластырем.
   Суля по тому, как он долго рылся в багажнике мотоцикла, Птичка сразу поняла, что 'хонда' была угнана или приобретена не слишком-то законным способом.
   ‒ Как вас зовут?
   ‒ Нина.
   ‒ Вам повезло, Нина. Легко отделались, без переломов. Меня, кстати, зовут Петр. Я очень спешу, поэтому давайте оформим юридические дела побыстрее.
   ‒ Дела? ‒ Птичка в возбуждении сперва не поняла, о чем идет речь. Она сумела удержать след, не дала ускользнуть помощнику Волкоедова на мотоцикле и теперь намерена была пристроится к нему за спину, чтобы он сам привез ее к месту хранения ядерного чемоданчика. ‒ Ах, вы про аварию? Про полицию?
   ‒ Разумеется, Нина.
   ‒ Честно говоря, уверена, что сейчас и на более крупные аварии полиция не приезжает.
   Он быстро подумал и дважды кивнул.
   ‒ Вы, наверное, правы. Что же нам делать? Давайте, я хотя бы довезу вас до больницы?
   ‒ Наверное, не стоит. Я тоже спешу. Творится такой кошмар. ‒ Она посмотрела на небо, извитое черными лентами.
   ‒ Я очень виноват перед вами. Так что давайте, я вас хотя бы подвезу, куда нужно.
   ‒ А куда вы направляетесь?
   ‒ Я еду... ‒ Петр немного задумался. ‒ Я еду в Мещовск. И даже, положа руку на сердце, даже пока не знаю, где это.
   ‒ Мещовск? ‒ Птичка прокрутила в своей фотографической памяти карту России. ‒ Это же Калужская область! Я сама из Калуги! ‒ Птичка встала на путь импровизации. Она вернулась к ненавистному, но хорошо обжитому образу провинциальной учительницы. ‒ Подвезете меня, Петр?
   Человек нахмурился. Он явно не собирался брать попутчиков, но у Птички ‒ в отличие от него ‒ на руках были сплошные козыри. Во-первых, он не имел прав на угнанный мотоцикл, и если уж об этом знала и она, то он не имел права не поделиться частью его сидения. Во-вторых, как ни крути, он переехал ее на пешеходном переходе, что тоже не прибавляло баллов его рейтингу. В-третьих, она была слабой женщиной, попавшей в трудную ситуацию.
   Она все смотрела и смотрела на Петра, и он согласился. Не мог согласится. Кто же устоит перед таким умоляющим женским взглядом?
   ‒ Ну, тогда в путь. ‒ Он помог ей встать, поднял с земли ее тяжелую сумку, помог пристроить на плечо. ‒ И что там у вас такого тяжелого, Нина?
   ‒ Подарки родне.
   Коротко вскрикивая от боли, она прошагала к мотоциклу и пристроилась за спиной Петра, обняла его за пояс, заодно проверив человека на ношение оружия. Оружие было, и ей это понравилось.
   ‒ Выдержите, поездку? ‒ спросил он прежде чем нажать на газ. ‒ Мне придется ехать не столько по дороге, сколько там, где придется.
   ‒ Я выдержу.
   ‒ Ну, тогда держитесь покрепче, ‒ сказал он, и она выполнила его предписание. Даже прижалась щекой к его лопаткам.
   Сделала она это очень искренне. Ведь для нее теперь это был самый дорогой человек на свете.
  
  Глава 12
  ХОЛОД И ТЬМА
  
   Электропоезд замер на рельсах, не доехав даже до Наро-Фоминска. Пассажиры приводили себя в порядок после экстренного торможения. Отряхивались после падения, собирали раскатившиеся пожитки, массировали ушибы.
   Беременная женщина в джинсовом комбинезоне, судя по всему, сломала запястье и теперь тихо плакала:
   ‒ Вызовите мне врача! Есть тут врач или нет?
   ‒ Смотри, что происходит на небе, ‒ тревожно сообщила Лиза Тимофею, и они приникли к окну.
   Черные розы теперь больше не походили сами на себя. Они не вращались, а лепестки вытянулись и теперь лучами расползались по темному вечернему небу.
   ‒ Да, что же это происходит? Почему об этом не говорят новости? ‒ возмутился рядом старичок. Он покрутил настройки старенького транзистора, но в эфире не слышалось ничего, кроме радиошума.
   ‒ Думаете, мы встали надолго? ‒ Лиза нахмурилась, посмотрев на старика.
   ‒ Машинст выключил моторы. Или в сети пропал ток. Значит, не на одну минуту.
   ‒ Вы только гляньте! ‒ Гордюшин заметил на небе скопление мелких НЛО. Они вылетели из чрева черной розы и теперь падали с неба, приближались к стоящему в поле поезду.
   ‒ Они нас что, протаранят? ‒ звонко спросил какой-то мальчик. Его мать или бабушка завизжала. Схватила, уронила на пол вагона, прикрывая телом.
   Огромные серебристые НЛО ‒ пять или шесть ‒ пронеслись над поездом так близко, что состав едва не опрокинулся от воздушной волны. Вагон тряхнуло так, что лопнули несколько окон. Все женщины вопили в голос. Некоторые мужчины тоже. Лиза, казалось, кричала громче остальных.
   Тимофей подтянул ее за талию, пошлепал несильно по щеке:
   ‒ Не переживай так! Они уже улетели!
   Лиза вцепилась острыми ноготками в его плечи и тряслась. Шею покрывали красные нервные пятна.
   ‒ Я боюсь! Боюсь! Хочу домой!
   ‒ Ну-ну, ‒ он прижал ее к себе очень крепко, стал гладить по лопаткам. ‒ Это все временно. Мы скоро будем дома. Сейчас поезд тронется. Вот увидишь.
   И тут динамик в вагоне захрипел голосом машиниста
   ‒ ЭЛЕКТРОПОЕЗД ДАЛЬШЕ НЕ ПОЙДЕТ. ВПЕРЕДИ НА ПУТЯХ АВАРИЯ.
   ‒ Что он... сказал? Что? ‒ всхлипнула Лиза.
   ‒ На пути какая-то авария, ‒ Гордюшин с усилием придал голосу беззаботности. А потом добавил для самоуспокоения: ‒ Придется немного подождать, пока устранят.
   В мыслях же было другое. Предательски нарастала паника.
   ‒ Сколько стоять?
   ‒ Может час. Или два. Скоро.
   Но машинист, наверное, так не считал. Двери электропоезда открылись, предлагая пассажирам размяться на улице вдоль заросшего травой полотна. Или даже продолжить путешествие пешком.
   ‒ А кто нам вернет деньги? ‒ громко спросила женщина в очках с цепочкой. Не дождавшись ответа, она поднялась и вышла из вагона. Многие пассажиры теперь шли по полю в сторону видневшегося неподалеку шоссе. Их питала надежда продолжить маршрут на попутках.
   ‒ Бесполезно, ‒ махнул рукой старик с древним транзистором. ‒ Мне вчера звонил внук, он полицейский в калужской ДПС. Сказал, чтобы я не ехал автобусом ни коим разом. На дорогах очень много столкновений, сплошные заторы на километры длиной. Не проехать!
   ‒ Может кто-то хочет помолиться? ‒ раздался в напряженной тишине хорошо поставленный голос. Только сейчас Тимофей заметил, что в конце вагона под схемой движения электропоездов сидит молодой человек с жидкой бородой и в рясе. ‒
   Несколько человек поднялись со своих мест и окружили священника.
   ‒ Мне это напоминает похороны, ‒ сказал Тимофей Лизе и они перешли в соседний вагон. Здесь было не намного спокойнее. В дальнем тамбуре шла жестокая драка. Но никто не предпринимал попыток ее остановить.
   Через полтора часа машинист повторил, что помехи на пути до сих пор не устранены. А еще спустя через час наступила ночь, и пассажиры стали укладываться с надеждой, что хотя бы ночью моторы электропоезда заурчат и он продолжит ход.
   Ночь оказалась на удивление холодной даже для конца мая. Тимофей снял курточку и укрыл ею дрожащую в полудреме Лизу.
  
  ***
   Новый день начался многообещающе. Сумрак этого утра, наверное, был самым странным и страшным за всю историю человечества. Слабый свет зари достигал земли под таким углом, будто она лежала на дне колодца. Люди и вещи не отбрасывали теней. Яркие краски стали серыми, добавляя реальности черно-белого драматизма.
   Небо едва проглядывалось за перекрестьем лучей НЛО. За ночь они вытянулись на десятки километров и переплелись, образуя кошмарную черную решетку. Под ней висели желтоватые клочки облаков
   ‒ Машиниста в поезде нет! ‒ Пассажиров вагона разбудил истеричный выкрик мужчины в красном спортивном костюме. ‒ Я пошел его спросить про отправку, а его там!
   Тимофей боялся пробуждения Лизы, которая продремала остаток ночи, положив голову на его колени. Но когда она проснулась, то он испугался за нее даже больше, чем если бы она начала утро с истерики. Она восприняла случившееся молча и обреченно. Будто знала, что дальше будет только хуже.
   ‒ Ужасно холодно, Тима. Надо идти пешком, заодно согреемся.
   Он подумал, что Лиза права, и согласился. Они пересекли поле и пошли в сторону Калуги по шоссе. Никто по нему сегодня практически не ездил. А тот, кто проезжал, и не думал останавливаться, когда они начинали голосовать.
   ‒ Сколько отсюда до дома? ‒ спросила Лиза когда он в очередной раз опустил руку
   ‒ Не знаю, Лиза, точно. Но, думаю километров сто.
   ‒ Сто! ‒ охнула Лиза и остановилась. ‒ Это же три дня пути!
   ‒ Ерунда. Мы же с Калуги. Одеты в подпруги, ‒ он повторил ее вчерашнюю шутку, и она слабо улыбнулась в ответ.
   ‒ Ты не взял с собой гитару.
   ‒ Она же не моя.
   ‒ Жаль. Сейчас самое время убить три дня, слушая песни под гитару.
   ‒ Вы очень не милосердны к артистам, мадам!
   ‒ Но я бы могла в знак благодарности иногда согревать их.
   Он был рад, что Лиза справляется со стрессом. Но его все больше беспокоила температура воздуха. Когда они сошли с электрички, то лужи на поле не были замерзшими. А сейчас на шоссе они то и дело натыкались на ледяные блюдца. И изо рта Лизы во время дыхания вырывался пар. Дневной заморозок в конце мая? Возможное явление. Но он думал, что это напрямую связано с 'черными розами', которые теперь фактически исчезли, слившись наверху в фантастическую сеть.
   Творение космических архитекторов тянуло взор Тимофея, но он старался не задирать головы, чтобы не вызвать в попутчице очередного панического приступа.
   ‒ А что будет, когда эти лучи полностью сомкнуться и небо будет полностью закрыто? ‒ Лиза все таки уловила его обеспокоенный взгляд вверх.
   ‒ Я не знаю.
   ‒ Знаешь, не обманывай меня и себя. Наступит полный мрак.
   Несколько минут они прошли молча.
   ‒ И у нас, конечно, нет фонарика, ‒ продолжила Лиза тему.
   ‒ Нет. Но мы его купим вон в том поселке. ‒ Тимофей вскинул рукой вдоль шоссе, где виднелись ряды невысоких домов.
   ‒ И надо купить еще еды. Я голодна как волчица.
   В памяти Тимофея всплыло вчерашнее утро, и он прыснул смехом.
   ‒ И что это тебя так развеселило, дорогой?
   ‒ Вспомнил, как Клубничная Лиза танцует под 'Дикую волчицу' Аллегровой.
   ‒ Извращенец! ‒ Она похотливо сжала его левую ягодицу.
   ‒ Ближайшей ночью вы ответите за это оскорбление, мадам!
   ‒ А чего ждать ночи? Разве ночь уже не пришла?
   Гордюшин посмотрел по сторонам и понял, что Лиза права. На его часах было десять утра, но мир погружался в сумерки. Нет, даже не в сумерки ‒ Лиза в этом была права ‒ наступал мрак.
   ‒ Давай ускоримся?
   ‒ Давай!
   И в этом своем желании они не были одиноки. Редкие пешеходы на Киевском шоссе тоже спешили добраться до жилых мест при последних лучах солнца.
   В поселке был только один промтоварный магазин. И он работал. Цены в нем оказались раз в двадцать больше московских. Но было понятно, куда уходит часть сверхприбылей. По обе руки от продавца стояли двое мужчин с охотничьими ружьями.
   Тимофей купил три фонарика (один про запас), несколько консерв, булку хлеба и большую упаковку батареек. В новом мире темноты, они, наверное, должны были заменить бумажные деньги, подумал он и спросил:
   ‒ Что-то есть из теплой одежды?
   ‒ Дельный вопрос, ‒ кивнул продавец. ‒ Тем более, что к вечеру обещают минус двадцать.
   ‒ Вы шутите? ‒ спросила Лиза.
   ‒ В интеренете пишут.
   ‒ О, так он еще работает? ‒ удивился Гордюшин.
   ‒ Уже нет. Час как отрубило. Но рано утром я прочел, что примерно к тринадцати ноль-ноль все эта инопланетная хрень сомкнется над нами, и наступит охеренный холод.
   ‒ А почему перестали ходить поезда?
   ‒ Товарняк вылетел на встречный путь и столкнулся с электричкой на калугу. Жертв ‒ море. Пожарище! Никто ничего не тушит. Скорые больше не ездят. Бедлам! ‒ Продавец покачал головой. А Лиза и Тимофей переглянулись. За сутки им подфартило дважды. Сперва за десять минут до ее прихода взорвался дом. А теперь, сев на электричку пораньше, они могли бы погибнуть в железнодорожной катастрофе.
   Они купили себе по джемперу, теплой куртке и пару рюкзаков. Но обуви в лавчонке не оказалось. И в этом тоже есть какая-то закономерность, подумал Тимофей, вспомни свой утренний шопинг.
   ‒ Ничего. Обувью разживемся по дороге, ‒ ответила Лиза на его беспокойство. ‒ Пока ведь еще не минус двадцать!
   ‒ И не советую идти по второстепенным дорогам, ‒ сказал им напоследок продавец. ‒ Собаки, нынче как одурели. В стаи сбиваются.
   ‒ Бр-р. Ненавижу бродячих псов! ‒ сказала Лиза, когда они вышли из магазина.
   И вышли они, как оказалось, не в полную темноту. Какой-то благодетелей из местных электросетей включил придорожные фонари.
   ‒ Поверить не могу, что сейчас всего лишь полдень, ‒ сказал Тимофей. ‒ Но и звезд с Луной мы ночью не увидим.
   Лиза взяла его под руку:
   ‒ Мы привыкнем. И будем жить так, пока Бог не посчитает, что пришло время отправить нас на обед собакам или пришельцам.
  
  ***
   ‒ Мои ноги... Они просто закоченели!
   Тимофей остановился и посветил фонариком в сторону Лизы.
   У него и самого уже зуб не попадал на зуб.
   ‒ Попробуй их отогреть, как делают лыжники. ‒ Он показал ей образец упражнения ‒ опыт полученный в детстве от отца. Нога отводится назад, а потом резко ‒ вперед. И так несколько раз, чтобы усилить приток крови.
   Она попрыгала, опираясь на его локоть, и даже немного повеселилась над глупым с виду движением:
   ‒ Вроде получше стало.
   Они пошли дальше, освещая асфальт шоссе лишь одним фонариком. Второй, а с ним и батарейки, решено было беречь.
   ‒ Не хочешь перекусить, Клубничная Лиза? ‒ спросил Гордюшин. ‒ У нас еще осталось немного клубничного печенья.
   ‒ Клубничного? Что это... О, Господи!
   Луч света выхватил из темноты фигуру человека, привалившегося к столбику дорожной разметки.
   То, что это труп, не вызывало сомнений. Температура была, наверное, минус двадцать, а на сидящей женщине ‒ только платье.
   ‒ Это та самая беременная, что ехала в нашем вагоне, прошептала Лиза. ‒ Помнишь?
   ‒ Помню. Та, что повредила руку.
   ‒ Какой ужас! И никто ей не помог! Я хочу уйти отсюда побыстрее!
   Гордюшин был только за.
   ‒ Сколько до ближайшего городка или деревни?
   ‒ Думаю, не меньше пяти километров.
   ‒ Мне столько не пройти. Ноги опять задеревенели!
   ‒ Нам надо согреться, развести костер, ‒ сказал Гордюшин
   ‒ Только подальше от этой несчастной.
   Но найти чистое место не получилось.
   Чем дальше они шли по Киевскому шоссе, тем больше попадалось им окоченевших мертвецов.
   Неожиданно за одним из поворотов дороги замаячил костер, разведенный прямо на шоссе.
   Приближаясь, Гордюшин насчитал по его периметру семь человек, облаченных, кто во что горазд. К появлению Лизы и Тимофея они отнеслись настороженно, будто чужаки могли забрать их драгоценное пламя.
   ‒ Добрый день, ‒ сказал Гордюшин. ‒ Вы не будете против, если моя спутница отогреет ноги?
   Все стоящие вокруг костра посмотрели сначала на Лизу, потом на него. Все молчали, заговорил один.
   ‒ Мы не против. Но тогда принеси еще веток из леса. Может тогда и тебе хватит места.
   Это произнес мужчина, закутанный в чехлы от автомобильных сидений. Обвязанный ими с головы до ног он походил на огородное пугало. Но никто над ним не смеялся.
   ‒ Хорошо, ‒ сказал Тимофей. ‒ Лиза, присоединяйся. Я скоро.
   Он отправился через поле в соседний лес и дважды принес оттуда огромные охапки сухих сучьев. В пути он часто падал, рассыпая ношу, потому поле было кочковатым, а фонарик, зажатый в зубах, прыгал, не желая светить прямо.
   Зато согрелся Гордюшин на славу.
   И Лиза у костра тоже:
   ‒ Я готова идти дальше.
   ‒ Спасибо, ‒ сказал Гордюшину на прощание мужчина-пугале, а потом обратился к собратьям по костру: ‒ Может стоить бросить в огонь автомобильные покрышки?
   Они с Лизой не стали дожидаться итогов голосования.
   ‒ Ты могла бы погреться еще, ‒ сказал Тимофей, удаляясь от костра и гладя на свою гаснущую во тьме тень.
   ‒ От покрышек мы же с тобой почернеем как черти!
   Он слабо улыбнулся.
   ‒ Они, наверное, обречены, ‒ сказала Лиза.
   ‒ Да. Им поможет только волшебный грузовик, который привезет с собой вагон теплой одежды.
   ‒ И в ближайшее время он тут вряд ли появится. Как и еда.
   ‒ Они смотрели на мою куртку с такой завистью, будто эта китайская синтетическая фуфайка была норковой шубой.
   ‒ Так оно в новых условиях и есть. Все поменялась в миг.
   ‒ Что с ними будет, как думаешь?
   ‒ Пока будет костер, будут и они.
   Тема давила на сердце и требовала срочной смены.
   ‒ Доставай же свое печенье, ‒ сказала Лиза, и они хрустели им, наверное, на протяжение целого километра пути.
   А когда до ближайшего населенного пункта осталось рукой подать ‒ Тимофей уже видел россыпь тусклых желтых огоньков ‒ началось светопреставление в небе.
   Первой заметила неладное Лиза:
   ‒ Смотри, какая яркая звезда!
   ‒ Это вряд ли звезда, ‒ ответил Тимофей. ‒ Небо от нас скрыто. Оно движется, и оно зеленое.
   Но когда он закончил говорить эту фразу, звезда раздвоилась. Потом эти части в свою очередь тоже раздвоились, и через минуту в небе образовалась целая армада зеленоватых огней. Они двинулись на запад, и когда скрылись за горизонтом, с востока пролетела еще одна такая же армия космических кораблей.
   ‒ Что это? ‒ Лиза едва шевелила губами от волнения. ‒ Акция устрашения?
   ‒ Наверное, нашествие. ‒ Сердце Гордюшин, казалось перестало биться. ‒ Оно начинается.
   ‒ Нам надо укрыться в лесу, ‒ встревожилась Лиза.
   ‒ Не думаю. Зачем им мы двое? Он ведь летят к большим городам, где много людей.
   ‒ Чтобы бомбить?
   ‒ Не знаю, Лиза.
   Корабли захватчиков улетели, а Лиза заплакала. Первый раз за этот день.
   ‒ ечка... мама... Мне кажется, я шлет мне образ, что моя мама заболела...
   Гордюшин же подумал об отце. С наступлением холода тот наверняка закрыл все окна. Но долго ли могла сохранять тепло их, пускай и кирпичный, дом? Наверное, сутки, не более. А потом мороз проберется в квартиры и превратит их в морозильные камеры. Но с другой стороны его отец был в более выигрышном положении, чем кучка раздетых людей у костра в чистом поле. У стариков всегда полно теплых вещей.
   ‒ Они дождутся нас, Лиза. Вот увидишь, ‒ сказал Тимофей абсолютно искренне. ‒ Мы уже прошли километров тридцать. До Калуги осталось еще где-то семьдесят.
   ‒ И ты меня не бросишь, даже когда доберемся домой?
   ‒ Не брошу. Обещаю.
   ‒ Это хорошо, ‒ она вытерла слезы, которые теперь даже не достигали подбородка, а замерзали прямо на щеках. ‒ Но мои ноги опять как ледышки.
   Температура действительно снижалась. То и дело Тимофей с трудом разлеплял ресницы, покрывавшиеся из-за дыхания инеем. Но и одноэтажный поселок ‒ жилье ‒ был уже рядом.
   Они постучались в первый дом, во второй, в третий, и в четвертом им милосердно открыли дверь. Через нее их обдало спасительным теплом.
   ‒ Заходите же! ‒ поторопил мужской голос, и они оказались в темноте наполненной запахами дома. Фонарик без спроса хозяев Тимофей включать постеснялся, но надобность в свете скоро отпала. В комнате, куда их провел человек, горело несколько свечей, помещенных в банки.
   По углам, на одеялах, или прямо на полу сидели и лежали с десяток человек. Их внешний вид не вызывал никакого сомнения, что они такие же, как Гордюшин и Лиза, заблудшие ходоки.
   ‒ Что же вы шляетесь, когда на улице минус тридцать пять! ‒ почти весело сказала женщина. Она ‒ высокая и плотная ‒ появилась на пороге комнаты. Вне сомнения хозяйка дома.
   ‒ Уже тридцать пять? ‒ Лиза села на пол, вытянула ноги и Тимофей увидел, как она тут же проваливается в сон, потому что дальше Лиза пробормотала уже еле внятно. ‒ Спасибо, что приютили.
   ‒ Да. Спасибо, огромное. ‒ Тимофей закивал с благодарностью. ‒ На шоссе столько погибших от холода!
   ‒ А сколько будет завтра? А послезавтра? ‒ спросил грустно седоволосый сухонький мужчина, притулившийся к шкафу. ‒ Я ведь полжизни потратил на то, чтобы доказать, что серые человечки су шествуют. Но увы, человек беспечен. Никто не захотел готовился к этой встрече.
   ‒ А... ‒ протянул в ответ Гордюшин. ‒ Вы уфолог!
   Мужчина фыркнул.
   ‒ Уфологи-урологи! Я, знаете ли, молодой человек, академик Института по изучению внеземных цивилизаций.
   ‒ Понятно. ‒ Тимофей присел к ногам Лизы, стянул с них кроссовки, носки и нежно стал массировать обледеневшие конечности спутницы. ‒ И как вы объясните происходящее с точки зрения науки?
   ‒ Переселение в чистом виде, каких, наверное, в нашей бескрайней вселенной происходит не одно на дню.
   ‒ Обычный переезд?
   ‒ Да, незаконный переезд с выселением коренного населения. Вчера вечером я получил от своих американских коллег доклад НАСА, где написано, что эти твари прибыли из созвездия Веги.
   ‒ И что же там написано еще?
   ‒ Их родная планета настолько удалена от тамошнего Солнца, что свет до нее практически не достигает. Поэтому у наших захватчиков нет глаз ‒ они им в процессе эволюции не потребовались. И погода там весьма прохладная.
   ‒ Холодно? ‒ спросил мальчик, сидящий рядом с матерью.
   ‒ Примерно минус семьдесят.
   ‒ Ого. Очень холодно!
   ‒ По нашим меркам, да. Но не для них.
   ‒ У нас им жарковато, слишком много солнца. Но, к нашему несчастью, они гораздо более развитая раса, чем мы. Их технологии позволяют подкорректировать приблизительно подходящий им климат.
   ‒ Как у папы в машине климат-контроль?
   ‒ Верно малыш, принцип работы примерно одинаковый.
   ‒ Я не малыш, мне девять, ‒ внес коррективу мальчик. ‒ А когда они начнут в нас стрелять?
   ‒ Стрелять? А зачем им в нас стрелять? ‒ искренне удивился академик. ‒ Когда на планете установится погода в минус семьдесят, мы все превратимся в сосульки.
   Мальчик вдруг заплакал и обнял спящую мать.
   ‒ Вы всерьез думаете, что скоро будет минус семьдесят?
   Мужчина пожал плечами.
   ‒ Никому не было интересно, что я думал раньше. И уж никто не захочет слушать пророчество о своей скорой гибели.
   ‒ Конечно, ‒ вставила хозяйка дома. Она прослушала весь разговор, не проронив ни слова. ‒ Человек оптимист по натуре. Тем более, у нас есть армия. И не только у нас. Американцы всегда что-нибудь придумывают.
   ‒ В кино, ‒ вступил в разговор еще один мужчина лет сорока в женском голубом пуховике. ‒ В кино-то они показывали все что угодно. Но уничтожить кокон, в который нас посадили, они не способны. Даже гипотетически, если разбить его ядерными ракетами на куски... Все это рухнет нам на голову!
   ‒ Верно, ‒ согласился академик. ‒ Что ж, мне пора в путь, пока совсем не похолодало.
   Он обмотал шею длиннющим шарфом, нахлобучил лисью шапку: ‒ Спасибо этому дому. Пойдем к другому.
   ‒ Откуда вы идете? И куда? ‒ спросил Тимофей.
   ‒ Из Калуги в Наро-Фоминск. У меня там семья.
   ‒ А мы наоборот ‒ в Калугу.
   ‒ Тогда будьте внимательны в Малоярославце. Всю дорогу, что я проходил мимо, там слышалась жуткая пальба.
   ‒ Плохой-хороший человек! ‒ вдруг ясно и громко сказала во сне Лиза, и все, кто был в комнате, как один посмотрели на нее. ‒ Тима-тима-тимофей! Я сказал, что ты должен опасаться плохого-хорошего человека.
   Произнеся это, Лиза устроилась во сне поудобнее и засопела.
  
  Глава 13
  ТАЙНА ПОДЗЕМЕЛЬЯ
  
   Подъезжая к деревне Воробьи, майор дважды поймал себя на том, что засыпает за рулем.
   Он был измотан, хотя они проехали каких-то восемьдесят километров. Но какие это были километры! В полном мраке, не учитывая света мотоциклетных фар, которые то и дело натыкались на заторы, и приходилось где-то ехать по кочковатым обочинам, а где-то спешиваться и толкать мотоцикл, вытаскивая его из ямы.
   А холод? Рискуя потерять управление, ему все чаще приходилось оставлял руль в одной руке, чтобы другой растереть оледеневшие нос и щеки. От навязавшейся ему спутницы проку было ноль. Хуже того, он устал ехать не шевелясь, чтобы женщина не свалилась и второй раз не травмировалась по его вине.
   ‒ Придется немного передохнуть, Нина, ‒ сказал он, съезжая на край дороги.
   ‒ Я, понимаю, вы устали, ‒ ответила Птичка. ‒ Только где мы отдохнем? В этой деревне вряд ли есть гостиница.
   ‒ Придется проситься на ночлег, хотя шансов в такое опасное время у нас немного, ‒ сказал майор и ушел в соседний проулок, оставив ее сторожить мотоцикл.
   Птичка растерла промерзшие руки. Такое резкое похолодание не входило в ее планы. Но больше всего ее волновала вопрос, как выудить информацию из человека, о котором она только изнала, что его имя.
   Колдовские любовные чары? Но она не думала, что сможет вскружить голову этому мрачному человеку настолько, чтобы он выложил ей секреты ядерной безопасности страны. Вколоть ему дозу, припасенную в свое время для полковника Волкоедова? Нет. Что-то ей говорило, что Петр ‒ еще не отыгранная карта. Интуиция подсказывала однозначно, что двигаться к поставленной цели нужно с ним.
   ‒ Я договорился, ‒ отвлек ее от мыслей вернувшийся на дорогу Петр. ‒ Правда, в доме всего две комнаты и нам придется ночевать в одной с вами. Это уж, простите, обстоятельства.
   ‒ Ничего, ‒ ответила Птичка. ‒ Мы в студенческие годы на картошке вообще спали чуть не в коровниках.
   Они загнали мотоцикл в хозяйский сарай, потребовав закрыть его на замок, а потом быстро перекусили ужином, который им предоставили за отдельную плату. За едой петр не проронил и слова
   ‒ У вас сегодня что-то случилось плохое, Петр? ‒ участливо поинтересовалась Птичка, укладываясь на узком диване.
   Петр хмыкнул.
   ‒ Плохое? Вся страна, Нина, летит в тартарары. Вот что случилось сегодня плохое. И еще я потерял близкого человека.
   ‒ Друга?
   ‒ Почти.
   ‒ Не хотите об это говорить?
   ‒ Нет, ‒ ответил Петр и Птичка поняла, что первый план сближения провалился.
   Через три часа, когда Петр уже крепко спал, Птичка выпотрошила его рюкзак. Проверила на ощупь все швы, но ни на сантиметр не приблизилась к пониманию, где именно в Мещовске сейчас находится ядерный чемоданчик. Спрятавшись под одеяло, она даже просмотрела всю информацию на найденном планшетнике. Но и там полезной информации было ноль.
   Дальше она проспала два часа, потом подошла к окну, заметила за стеклом термометр и бросилась к попутчику.
   ‒ Петр, просыпайтесь! На улице тридцать пять мороза. Мы не заведем мотоцикл!
   Так оно и вышло. Они полчаса потратили, чтобы его завести, но впустую.
   ‒ У вас ранены обе ноги, и я оставлю вас в этой деревне, ‒ сказал майор, и в его голосе сквозила тайная радость.
   ‒ Ни за что.
   ‒ Вам не пройти оставшиеся восемьдесят километров.
   ‒ Я пройду.
   ‒ Я пойду очень быстро, Нина.
   ‒ Не быстрее меня. Я двадцать лет занималась фитнесом.
   ‒ Фитнесом! ‒ майор вдруг рассмеялся и Птичка зло подумала: 'Ты бы еще не так посмеялся, когда узнал, какой у меня профессиональный фитнес'.
   ‒ И сумку свою сами понесете? ‒ спросил майор почти насмешливо.
   ‒ Да. Но при одном условии.
   ‒ Каком еще?
   ‒ Вы понесете вот это. ‒ Птичка достала из сумки фонарик и передала Петру. ‒ Или вы собирались путешествовать на ощупь?
   ‒ А вы запасливая, ‒ сказал он, спустя первые десять минут их пути.
   ‒ Я вообще хозяйственная невеста.
   ‒ Так вы не замужем?
   ‒ Никто не взял. ‒ Птичка театрально вздохнула. ‒ Слишком крутой нрав, говорили все женихи, что были.
   ‒ А я бы не сказал, ‒ майор искренне удивился.
   ‒ Почему?
   ‒ Вы мне, наоборот, показались такой домашней и милой.
   'Он покраснел. Даю сто баксов, что в этой долбаной темноте он немного, но стал пунцовым', ‒ подумала Птичка
   ‒ Это я расставляю для вас свои сети, ‒ скокетничала она и Петру это понравилось.
   ‒ Ничего у нас ней выйдет, Нина. Я женат.
   ‒ Тогда почему сейчас не с ней?
   ‒ Я на военной службе, ‒ ответил он, и Птичка внутренне возликовала этому первому признанию.
   Ее первый наставник в ЦРУ Бренда Холли часто говаривала за кружкой пива: 'Вагинальные наживки едят все мужики. Рано или поздно, заруби это на носу, Джулия'. Спасибо, Бренда.
   Через полчаса Птичка уже знала что человек, с которым она шла по Калужскому шоссе имел звание майора, носил фамилию Лазарук. Что жена ему осточертела, и он фактически запер ее в Муромском бомбоубежище. Что на службе его не ценили, и вот теперь он выполнял важную миссию секретной военной организации, которая погибла, но он-то остался жив...
   Она не торопила его, зная, что к Калуге уже будет знать все, и позволяя ему заботится о ней.
   ‒ Вы не замерзли, Нина?
   ‒ Нет, Петр, спасибо.
   Перед тем как отправится в путь они купили у хозяев старые, но теплые вещи, включая обувь. На майоре теперь была ношеная, но чистенькая меховая куртка. Ей досталась вытертая, но теплая дубленка хозяйки.
   Вы не устали? Мы давно идем со скоростью шесть-семь километров в час, а вы даже не запыхались.
   ‒ Я же учительница биологии. Мы с ребятами из походов не вылазили. И я стройная, несмотря на свои тридцать девять.
   ‒ Тридцать девять! А я думал вам лет двадцать пять.
   Птичка, рассмеялась в меру жеманно:
   ‒ Вы мне тоже нравитесь.
   ‒ Правда?
   ‒ Правда.
   Агент Калхоун не врала. Майор Лазарук ей действительно нравился. Не блещет интуицией и умом. Но честен и искренен. И немного странный. Птичка вспомнила коробочку с пуговками, найденную при досмотре его вещмешка. В общем, когда придет время убить майора, ей будет чуточку грустно.
   ‒ Вы знаете, ‒ сказал майор, ‒ я теперь даже рад, что наши пути так пересеклись.
   Вот даже как! А я-то как рада, подумала Птичка и сказала:
   ‒ Сейчас, думаю, человеческие отношения будут на вес золота как никогда.
   ‒ Вы говорите, как настоящая учительница.
   ‒ Кто же я по вашему, ‒ Птичка почти обиделась.
   ‒ А вот что-то мне говорит... ‒ начал он, но не завершил мысли.
   Майор неожиданно выключил фонарь и тихо, но настойчиво увлек ее в придорожный кювет. Присел, жестом приказал следовать его примеру.
   ‒ Что?... ‒ она открыла рот в вопросе, но он приставил варежку к ее губам.
   ‒ Тихо-тихо.
   Она чуточку приподняла глаза над линией дороги. Сегодня в наблюдательности майор превзошел ее. Только сейчас она увидела впереди остов обгоревшего автомобиля. Далеко за ним одиноко светился тусклый придорожный фонарь. Но этого света хватало, чтобы увидеть: над капотом и багажником подымался едва заметными облачками пар ‒ признак, что кто-то там прячется.
   ‒ Сидите тут, Нина, ‒ приказал майор. ‒ Я на разведку.
   Он змей скользнул по кювету, что бы зайти притаившимся в тыл. Она видела как он вытащил короткий автомат, приподнял ствол и крикнул таким жутким голосам, что даже у ней перехватило дух:
   ‒ Бросить оружие! Встать, поднять руки! Или начну стрелять!
   Люди послушались приказа. Что-то глухо ударилось оземь, две фигуры поднялись из-за автомобиля.
   Пригнувшись и не снимая людей с прицела, майор, приблизился к ним, носком ноги отправил подальше большое ружье.
   ‒ Только не стреляйте, ‒ сказал мужской голос.
   ‒ Мы и сами боимся! ‒ добавил женский.
   ‒ Нина, можете выходить из укрытия, ‒ сказал уже вполне миролюбиво Лазарук. ‒ А вы можете опустить руки.
   Это оказалась молодая семейная пара, двигавшаяся в сторону Обнинска. На асфальте в огромном свертке они прятали ребенка, который от крика Лазарука теперь проснулся и запищал.
   ‒ Мы заблудились и долго не могли выйти на какое-нибудь жилье, ‒ сказала молодая мать, назвавшаяся Светланой. ‒ Сергей предложил развести костер и заночевать в лесу.
   ‒ Плохая идея, ‒ сказал Лазарук. ‒ Костер приманивает всякую шваль, которая теперь промышляет грабежами.
   ‒ Знаю. Вдобавок на мужа в лесу набросилось какое растение. И разорвало ему руку.
   Нина посмотрела на мужчину. Левой рукой тот держал охотничье ружье. Правая была перевязана тряпками.
   ‒ Что же это за растение? ‒ спросила Птичка. ‒ Живое? В такой-то мороз?
   ‒ Мы не знаем, что это, ‒ сказал Сергей. ‒ Но их там полно. И они движутся. Поэтому мы и решили вернуться на шоссе.
   Птичка и Лазарук переглянулись.
   ‒ Что ж, спасибо за информацию, ‒ сказала Птичка.
   ‒ Примерно через два часа хода выйдете на поселок. Так что заночуйте лучше там, ‒ сказал Лазарук, прощаясь с молодой парой. ‒ А мы посмотрим, что там творится. Вам не страшно, Нина?
   ‒ Конечно, страшно. Но любопытство сильнее кошки.
   Они скрылись в придорожном кустарнике и не прошли по нему и ста метров, как столкнулись с тем, о чем говорила Светлана.
   На замерзшей траве, на стволах берез тянулись странные узловатые плети. Они были составные, как у бамбука, но белые и гораздо крупнее. На стыках сегменты стеблей бугрились, напоминая крупные берцовые кости, соединенные в многометровые ожерелья.
   Из одного такого вдруг выскочила пара усиков в метр длиной. Они изогнулись как плетки и с хлестким звуком попытались добраться до людей.
   ‒ Боже! Петр! Они ведь на самом деле живые!
   ‒ Действительно! Чтоб мне провалится.
   Лазарук и Птичка попятились, отступая в кустарник и вернулись на асфальт.
   ‒ Невероятно! ‒ Птичка была в восторге от увиденного.
   ‒ Ну и хрень! ‒ покачал озадаченно головой майор. ‒ И зачем Господь посылает нам таких чудовищ? Будто на нашей земле нет своих?
   Лазарук в этот момент подумал про пьяного бугая, убившего в Шатуре мальчика в первый день нашествия, про боевиков РНЕ, сжигавших заживо людей на улицах Москвы. А Птичка почему-то примерила это сравнение на себя. Она часто говорила себе, что является настоящим чудовищем. И гордилась этим.
  
  ***
   ‒ Ты слышал? ‒ Она остановила майора и подняла руку к небу.
   ‒ Что?
   ‒ Разве не слышишь? Вертолет!
   Лазарук отогнул борт капюшона, вслушиваясь в морозный воздух. Теперь он тоже уловил характерный звук.
   Через минуту над ними протарахтел и сам вертолет. Во мраке высоты они не видели воздушную машину. Только пару мелькнувших сигнальных огней.
   ‒ Вот же счастливчики, ‒ сказал майор. ‒ Будь у нас такой, мы бы прибыли на место вмиг.
   ‒ Думаешь, военный? ‒ спросила Птичка.
   ‒ Нет. Для боевого вертолета двигатель слабоват.
   Вскоре они достигли вершины холма, по которой пролегала дорога, но вертолет уже скрылся из вида.
   Зато вдали, в паре километров, они увидели пятно неясного света в лесу. Это не было костром и не походило на уличные фонари. Но чем ближе они подходили, тем отчетливее становилась картина. Среди деревьев были установлены два прожектора, освещавшие работающих там людей.
   Потом они услышали звук пилы и увидели, как одно из деревьев упало.
   ‒ Кто-то валит деревья на дрова, ‒ сказал майор.
   ‒ Вижу, ‒ ответила Птичка. ‒ Но только что-то мне в этой картине не нравится.
   ‒ Я бы тоже обошел лесом.
   ‒ Если бы не эта белая дрянь. Ты только посмотри, сколько тут этой гадости.
   Майор повел лучом света по правой обочине, по левой. Здесь и там из леса тянулись эти ужасные кишки с черными цветами. Ими ‒ и он уже в этом не сомневался в этом ‒ пришельцы засеивали землю умышленно.
   Один из стеблей потянулось к ноге Птички и попыталось хлестнуть ее свои острыми как лезвие усами.
   ‒ Сам такой, ‒ сказала она стеблю и раздавила его ногой. ‒ Давай ускоримся и пройдем эту делянку побыстрее.
   ‒ И лучше незаметнее. ‒ Майор выключил фонарь.
   Но было уже поздно. Совсем рядом впереди вспыхнул еще один прожектор, и одновременно над головами Птички и Лазарука просвистело несколько предупредительных пуль.
   ‒ Лечь на дорогу! ‒ крикнул кто-то тоном, не предполагающим повторения приказа.
   В ярком и широком пятне прожектора они были как на ладони. И Птичка не сомневалась в правильности своих действии. Она послушно выполнила команду. Лазарук же стоял и колебался. Но Птичка дернула его за штанину так, что он потерял равновесие и плюхнулся рядом.
   ‒ Тебе что, жизнь не дорога? ‒ прошипела она.
   Но Лазарук даже не успел ответить, как получил ощутимый пинок в бок.
   Они увидели вокруг себя целый лес армейских ботинок. С них грубо сняли рюкзаки, руки прохлопали по одежде майора и вытащили из нее все его оружие. Потом эти же руки бесцеремонно облапали Птичку.
   ‒ На этой оружия нет. Что в шмотках?
   ‒ Ого! Да тут взвод вооружить можно!
   ‒ Давайте их обоих на участок. Там сегодня двое как раз сдохли!
   ‒ Подъем!
   Люди в камуфляжной форме и масках, одетых скорее для тепла, чем для сокрытия лица, потащили их к освещенному лесу, где работало множество людей.
   Майор насчитал их около тридцати. Люди были разделены на пары с ручными пилами. Одни пилили березы, другие разделывали поваленные деревья на чурбаки.
   То, что это рабский труд майор и Птичка поняли сразу. Пары были скованы между собой за пояс стальными торсами, а один конец этих оков крепился петлей и замком на соседнем дереве. Работали здесь и одиночки. Под присмотром охранников они взваливали на плечо готовые тяжелые чурбаки и уносили их куда-то в темень.
   ‒ Ей, чего засмотрелся? Держи инструмент. ‒ Охранник надел на них с Птичкой стальной поводок и протянул пилу.
   ‒ Сынок, а ты знаешь, что я этим инструментом могу тебе башку отпилить в два счета?
   В ответ майор получил прикладом в грудь такой удар, что едва устоял на ногах.
   ‒ Пилите вот этот ствол, ‒ продолжил охранник, показав на дерево. ‒ И поживее. Не будете шевелится, следующий удар будет по голове.
   Когда он отвернулся, чтобы приковать их к соседней березе, майор поднял пилу, поиграл инструментом в воздухе, прикидывая, насколько удобно будет использовать ее в качестве оружия.
   ‒ Петр, будьте благоразумнее, ‒ сказала тихо Птичка.
   ‒ Нина, в мои срочные планы не входил лесоповал. Я не знаю, кому и зачем эти дрова, но я не намерен тут задерживаться дольше получаса.
   ‒ Давай, обсудим это за работой.
   Лазарук протянул ей ее конец пилы и они начали.
   ‒ Я насчитал двенадцать охранников, ‒ сказал он через минуту, когда зубья вгрызлись в комель на два пальца.
   ‒ Тринадцать, учитывая того, кто управляет прожекторами, ‒ поправила Птичка. ‒ У него на вышке установлен пулемет.
   ‒ Это плохо.
   ‒ Очень. К тому же мы не сможем уйти, оставив им свое оружие.
   ‒ Резонно. Даже без фонарика сейчас путь нам заказан.
   ‒ Придется ждать лучшего момента.
   ‒ Только когда он наступит? Эй! ‒ Лазарук, негромко окликнул человека с топором в спортивном лыжном костюме. ‒ Тут у вас бывает перерыв или что?
   Мужчина рубил сучья на поваленной березе. И выходило у него не очень, что выдавало городского жителя.
   ‒ Не успел начать, а уже жрать просишь, ‒ зло откликнулся тот. ‒ Мы заступили три часа назад. Так что пахать еще часов девять.
   Птичка громко присвистнула. Это не понравилось ближайшему охраннику. Он подошел к ней сзади и пнул ногой в поясницу.
   Птичка охнула, выпустила пилу и упала на колени.
   ‒ Ты что, солдат? Не видишь, что перед тобой женщина? ‒ сказал Лазарук, и ему достался пинок в живот.
   ‒ Вечером проведу для вас отдельную лекцию по правилам хорошего тона, ‒ пообещал охранник. В прорези маски злобно сверкнули его темные глаза.
   Лазарук и Птичка не ответили. Они вернулись к работе, которая длилась бесконтактные часы.
   Когда они подпиливали очередной ствол, к ним подходил старичок, которого они прозвали Бригадиром. При помощи ствола молодой березки старик заваливал березу на землю в нужном направлении. Бригадир был явно не из пленных, но не опускался до грубости молодых охранников.
   Когда потребовалось уронить седьмой спиленный ими ствол, Бригадир сплоховал. Дерево упало прямо на мужчину в лыжном костюме.
   Бригадир выругался, сходил за кем-то из старших конвоиров и вместе с ним вытащил рубщика из под ветвей.
   ‒ Все. Кончился, ‒ поставил тот диагноз. ‒ Что же ты, холера старая, не уследил? Ты думаешь, люди к нам в очередь на работу стоят?
   ‒ Утомились же все, Василий! Рассеянные!
   Бригадир виновато развел руками.
   ‒ Рассеянные! ‒ передразнил старший и дал общую команду: ‒ Все тогда! Заканчиваем ‒ и во дворец!
   Птичка и майор обменялись изумленными взглядами.
   ‒ Что еще за долбаный дворец? ‒ Птичка спросила об этом молодую женщину, которая буквально рухнула рядом от усталости. Лицо ее было сплошь обморожено. Она попыталась что-то ответить, но губы ее представляли из себя кровавое месиво.
   Охранники между тем стянули с мертвеца одежду, куда-то поволокли, таща за ноги. А все, кто пережил страшную смену, по команде взяли по чурке и цепочкой под конвоем пошли в глубь леса.
   Птичка и майор двигались в хвосте колонны. Люди, идущие в ней были измотаны, то и дело роняли дрова, падали и поднимались под градом тычков.
   Хорошо, что путь оказался коротким.
   ‒ Ого, это и есть наш секретный дворец? ‒ хмыкнула Птичка, когда они достигли небольшого домика, выкрашенного в желтоватый цвет. Над дверью в жилище висела табличка РЕВНЕВСКОЕ ЛЕСТНИЧЕСТВО.
   ‒ Фокус-покус какой-то. Сейчас узнаем, ‒ ответил Лазарук. Он был озадачен. На его глазах не меньше сорока человек вошли в домик, в котором от силы могло быть две комнатенки.
   Птичка разгадала загадку раньше, чем пересекла проем входной двери, и не ошиблась. В полу лестничества зиял люк, открывавший широкую бетонную лестницу вниз.
   Из утробы подземного хода веяло благодатным жаром.
   ‒ Господи! Тепло-то как, Петр и светло! Погрем хотя бы косточки.
   ‒ Да мне и на улице было не холодно, ‒ мрачно ответил Лазарук. Он старался не показывать Нине как изможден, чтобы поддержать морально свою спутницу. Но она похоже в этом не нуждалась. В отличие от него Нина держалась абсолютно огурцом.
   Через сорок одну ступень, как насчитал Лазарук, подземный ход раширился большим залом в котором был с десяток дверей.
   ‒ Секретный бункер, ‒ сказала Птичка.
   ‒ Бомбоубежище, ‒ акцентировал майор. ‒ Но почему 'дворец'?
   Колонна людей тянулась в широкую дверь, за которой начинался еше один коридор, заканчивающийся большим машинным залом ‒ котельной. Здесь стояли дизельные агрегаты и располагались две топки.
   Подаль шел еще один зал, наполовину заполненный березовыми дровами. В нем, наконец, все пленники избавлялись от своей ноши и шли дальшн в барачное помещение с нарами, отделенное от остальных мощной дверью из стальных прутьев.
   Когда пленники вошли внуть, охрана закрыла решетку на замок.
   Люди расползлись по лежанкам. Никто почти не общался, многие тут же проваливались в глубокий сон.
   Лазарук распластался на ближайшем свободном месте, чувствуя как усталость буквально припечатывает его к доскам.
  
  Глава 14
  ЛЕДЯНОЙ БУТОН
  
   ‒ Я, наверное, выгляжу как последнее чмо, ‒ сказала Лиза.
   Когда они покидали гостеприимную хозяйку, чтобы продолжить путь, столбик термометра, подвещенного на веранде дома, опустился до минус тридцати восьми. И в последний момент женщина расщедрилась. Дала Лизе старые сапоги мужа и стопку таких же старых вязанных носков, которые компенсировали три лишних размера обуви. В знак благодарности Гордюшин протянул женщине несколько батареек.
   ‒ В этих обутках ты, Лиза, самое очаровательное чмо в мире.
   ‒ Спасибо, джентльмен Тимофей Гордюшин.
   ‒ На мое мнение можешь плевать. Это твои ноги скажут тебе спасибо. ‒ Тимофей посветил фонариком на лес. ‒ Как он странно выглядит.
   Лиза остановилась, завороженно оглядывая деревья. Зеленая листва на них застыла и мерцала под лучом света как осколки хрусталя. Молодая трава тоже замерзла, и ни один стебелек не качался под напором ледяного ветра.
   ‒ Какое чудовищное зрелище, ‒ сказала Лиза, задрожав. ‒ не показывай мне больше ничего того, а то я опять расплачусь!
   В тот день они прошли хорошую дистанцию. И Тимофей планировал, что уже завтра они доберуться до Калуги.
   Впереди во мраке замаячил синий указатель 'Детчино'.
   ‒ Может, там мы найдем еще работающее кафе? ‒ спросила Лиза. ‒ Я почему-то так скучаю по московским кафе-е-е.
   ‒ Вряд ли здесь оно было даже при нормальной жизни. Это какая-то деревня, наверно.
   ‒ Жаль. Мне надоело грызть твою замороженную тушенку. Я хочу капуччино. Волшебного капучино из 'Кофе хауза' и две порции чизкейка оттуда же.
   ‒ Поверь, сейчас даже в Европе перебиваются чаем у костра. Все прелести цивилизоной жизни утрачены. Добро пожаловать в каменный век.
   ‒ А я не хочу ночевать в пешере.
   ‒ А мы снова попросимся кому-то на постой. У нас же полно денег, Лиза. Мы богачи.
   ‒ Да. Мы ‒ московские богачи. Из прихоти путешествующие пешедралом. И наши рублевские дамы одеты в солатские кальсоны и драные джентльменские сапоги.
   Они расхохотались этой несуразице, наслаждаясь приливом того необъяснимого счастья, какое могут испытывать только двое молодых людей.
   Сохранив хорошее настроение, они дошли до Детчино, и спустя час неудачных переговоров нашли угол для ночлега у старенькой и глухой бабушки по имени Земфира Петровна.
   ‒ Какое странное у нее имя. ‒ сказала, забираясь в постель, Лиза. ‒ Она что цыганка?
   ‒ Непохоже. Но натопила она нам комнату отлично. Я прямо весь горю.
   ‒ У-у! Я тоже прямо пылаю! Смотри. ‒ Она положила его руку на свою обнаженную грудь. Потом взяла в горсть его мужское хозяйство. ‒ Ты там не отморозил своего одноклассника с колокольчиками?
   ‒ Хи-хи. К счастью нет.
   ‒ Ну тогда, ребята, мы сегодня будем разучивать новые движения.
   Тимофей прыснул от смеха. Лиза зажала ему рот:
   ‒ Тише! Наша цыганка услышит!
   ‒ Она же глухая, ‒ сказал сквозь ее ладонь Тимофей.
   ‒ Но мы ведь не знаем, насколько? А вдруг она услышит, как я кончаю и захочет к нам присоединиться?
   ‒ Ну, тогда стоит отложить урок до лучшего случая.
   ‒ Ни за что. Ты наверное в школе был лентяем?
   ‒ Еще каким. Так что тебе придется провести для меня два урока подряд.
   ‒ И еще один затяжной семинар. А потом я устрою тебе экзамен. Под утро.
   ‒ Договорились. ‒ сказал Тимофей.
   После изнутрительной ночи любви они проснулись только в десять, а вышли в дорогу и вовсе только в одиннадцать.
   Впрочем, дневной распорядок для многих людей уже потерял всякое значение. Ночь шла беспрерывно, менялась только температура: столбики термометров уже опустились до минус сорока пяти.
   ‒ Ух! ‒ сказала Лиза. ‒ А этим утром еще свежее! Дай фонарик. Сегодня освещать нам дорогу буду я. Мы ведь сегодня уже будем дома?
   ‒ По моим прикидкам, осталось километров сорок. К ночи уже дойдем.
   ‒ Только, что нас там ждет?
   И в самом деле, чем меньше становилось расстояние до Калуги, тем тревожнее становилось на сердце. Целый отрезок пути от Жерело до Ильинки они даже прошли в полном безмолвии, больше не обращая внимания на мертвецов, которые попадались им на глаза то тут, то там.
   А потом случилось то, что должно было случится.
   Перед входом в Петрово Тимофей и Лиза услышали из придрожной акации резкий оклик:
   ‒ Стоять обоим! Руки подняли вверх!
   Они остановились и посушно выполнили команду. Лиза дрожала, и фонарик в ее руке, направленный в небо, тоже прыгал.
   Из зарослей вышло несколько молодых парней, судя по росту, совсем еще юнцов. Лица скрывали заиндевевшие повязки. В руках ‒ ножи. У одного ‒ обрез охотничьей двустволки.
   Грабители срезали с их плечей вещмешки, вытрусили содержимое на дорогу, выбирая вещи, показавшиеся им ценными. Двое подростков стали рыться в их карманах.
   Лиза медленно повернула голову и с ужасом посмотрела на Тимофея. Тот стоял, отрешенно потупив голову. Говорить о чем-либо не имело смысло.
   Но тут один из бандитов достал из лизиного рюкзака белого Мишку, повертел, прицениваясь.
   ‒ Не тронь это, гаденыш! ‒ истерично выкрикнула Лиза. Она опустила руки. Прыгающий в ее кулаке фонарик ярко высветил грабителя, присевшего на корточки у ее рюкзака.
   ‒ Ведем себя тихо, не кричим. ‒ сказал другой подросток и приложил острие ножа к ее лицу. ‒ Тогда мы никого не убьем.
   ‒ Заткни ей пасть! Заткни! ‒ вдруг заверещал другой, тот, что был с обрезом.
   ‒ Ты слышишь, что тебе говорят, сучка?
   Лезвие поднялось под нижнее веко ее глаза.
   Напуганная ножом Лиза сделала неловкий шаг назад, качнулась. Фонарик выпал из ее рук, упал. Лампочка в нем лопнула с громким треском. И тут же раздались два жутких выстрела.
   ‒ Бежим! ‒ услышал он в темноте. И потом шорох быстро удаляющихся шагов. 'Лиза?', ‒ сказал он и не услышал своего голоса. В ушах еще гремели как колокола звуки выстрелов.
   ‒ Лиза? ‒ спросил он темноту. ‒ Лиза!!!
   Тимофей встал на четвереньки и принялся лихорадночно ощупывал простанство. Наткнулся на Мишку. На запасные лизины джинсы.
   ‒ Лиза. Лиза. Лизонька. Где же ты, родная?
   Наконец, он нашел ее. Она молча лежала на асфальте.
   Он скинул варежки и ладонью провел по ее голове. Шапки на ней было, куда-то свалилась. Волосы расстеклись по дороге и были в чем-то липком.
   Кровь!
   Лиза издала стон.
   ‒ Тим... Тима?
   ‒ Да, Лизонька. Это я, Тима. Прости!
   ‒ Прости? Ты ни в чем не виноват.
   ‒ Виноват. Прости, что не защитил тебя. Я был трусом.
   ‒ Не виноват. И не спорь. Мне тяжело говорить.
   ‒ Хорошо. Куда тебя ранили? Темно! Я ничего не вижу.
   ‒ Это хорошо... Хорошо, что темно.
   ‒ Почему, родная?
   ‒ Не видишь, какая я некрасивая перед смертью.
   Тимофей заплакал. Стал ощупывать Лизу и нашел на ее пуховике в районе живота две большие рые дыры. Ткань вокруг них хлюпала от крови.
   ‒ Обещай мне, что найдешь моего Леньку.
   ‒ Мы найдем его вместе, Лизонька.
   ‒ Нет. Я уже никуда отсюда не уйду. ‒ Они испустила тяжелый вхдох. ‒ Так ты обещаешь?
   ‒ Да! Да! Я обязательно его найду.
   Тут он вспомнил о зажигалке, которую купил в магазине на случай привала с костром, и достал ее из задних карманов джинсов.
   Слабый огонек осветил мертвенно бледное лицо девушки. Он поцеловал ее в ледяные губы.
   ‒ Пристрой Леньку хорошо, если все уладится.
   ‒ Обещаю.
   ‒ Он ведь у меня отсталый... ему в жизни будет тяжело. ‒ Она отвернулась от него, глядя куда-то во мрак дорожной обочины.
   ‒ Обещаю, Лиза.
   ‒ Хорошо, ‒ произнесла она спокойно. ‒ Как не хочется умирать. Сорви для меня этот цветок.
   ‒ Цветок? Тут нет цветов, Лиза. Все замерзло.
   ‒ А этот нет.
   Только сейчас он заметил в метре от ее изголовья черный бутон, прилепившийся на белом извивающемся стебле, дальше еще один. А еще стебель усеивали длинные и зазубренные шипы. Тимофей мог поклястся, что еще пять минут назад тут ничего подобного не было.
   Он подполз к нему ближе. Это было самое странное растение, которое Гордюшин когда-либо видел. Его стебель тянулся откуда-то из леса.
   ‒ Они могут быть опасны, Лиза. Они же не с нашей планеты.
   ‒ Пусть. Я же знаю: мне теперь все равню.
   Он сорвал цветок и вложил Лизе в руку.
   ‒ Спасибо. А теперь спой мне.
   ‒ Что?
   ‒ Спой мне. Пусть даже без гитары.
   И он запел, через строчку срываясь на плачь, держа горящую зажигалку рядом с ее лицом.
  
  Бестолковой следуя примете,
  Я уйду в рассвет - не оглянусь.
  И никто Вас в этот день не встретит,
  Да и я ни с кем не обнимусь.
  
   Тут она остановила его движением глаз. И он склонился, чтобы услышать последние, почти беззвучные слова Лизы.
   ‒ Я знаю, кем ты был для меня, ‒ пролепетала она.
   ‒ Кем, Клубничная Лиза?
   Он уже не плакал, а рыдал полной грудью.
   ‒ Ангелом, ‒ сказала она и умерла.
  
  ***
   ‒ Майор, не время спать.
   Он очнулся, содрогнувшись от чьего-то прикосновения.
   Нина сидела рядом и трепала его за плечо.
   ‒ Да ты двужильная, Нина, ‒ сказал он недовольно.
   ‒ Я же тебе говорила, что занимаюсь фитнесом.
   Майор едва нашел в себе силы улыбнуться:
   ‒ Нина! Я давно подозревал, что никакая ты не учительница биологии.
   ‒ Вот как, Петр? Ты меня раскусила? Кто же я по твоему?
   ‒ Ты учительница физкультуры.
   Птичка коварно улыбнулась.
   ‒ Ты очень наблюдателен. Но нам надо выбираться из этой тюряги.
   ‒ Дай немного передохнуть.
   ‒ Не получится. Пока ты дремал, я выяснила, что через шесть часов людей снова погонят на работу.
   ‒ Боже! Что это вообще за место? Предбанник ада?
   ‒ Почти что. Предбанник подземного дворца одного большого чиновника.
   ‒ Это тебе люди сказали?
   ‒ Люди ничего не знают. Они ‒ просто несчастные, которые оказались не в то время и не в том месте.
   ‒ Как мы?
   ‒ Верно. Охрана большого чиновника перебралась сюда вслед за ним, как только началось нашествие инопланетян. Но, ‒ тут Птичка расмеялась, ‒ случился неприятный казус. Оказывается, все запасы солярки, хранящиеся в убежище, расторопный управляющий незадолго до этого выгодно продал на сторону. Типичная российская история. Да?
   ‒ Ворон ворону глаз выклюнул.
   ‒ Что-то вроде.
   ‒ Именно поэтому им теперь и приходиться отапливать бункер дровами? Но откуда ты узнала все это?
   ‒ От самого управляющего! Он здесь. Отрабатывает свой грех вместе с нами.
   ‒ Поделом. Он так легко взял и все выложил?
   ‒ Конечно, не легко. Пришлось поторговаться.
   ‒ И что было предметом торга?
   ‒ Твой ужин.
   ‒ Нина! Это бесчеловечно, ‒ сказал майор, садясь на нарах.
   ‒ Не отчаивайся, свой ужин я ему тоже обещала, ‒ сказала Птичка. ‒ Тем более я дам тебе кое-что получше ужина.
   ‒ Что же?
   ‒ Подожди. Вот, кажется и ужин.
   Люди воеруг них подымались с лежанок и брели к решетчатым воротам. В окошко конвойный подавал каждому пластиковый пакет с заварной лапшой и открытую банку консервов. Страший конвойный стоял рядом.
   Нина попыталась забрать у майора его пайку, но он не отдал.
   ‒ Я хочу сам посмотреть в глаза человеку, который будет есть мой ужин.
   ‒ Он же подавится от твоего убийственного взгляда.
   ‒ Я буду готов стукнуть его по спине пару раз.
   ‒ Не переборщи.
   Нина повела Лазарука в дальний угол, села и поставила свою лапшу и мясо рядом с маленьким толстым и краснолицым человечком.
   ‒ Сколько охраны в бункере? ‒ спросил майор, избежав формальностей в виде приветствия и знакомства.
   ‒ А вы меня не сдадите?
   ‒ Нет. ‒ Майор поставил перед человечком свою продуктовую долю.
   ‒ Около сорока вооруженных человек.
   ‒ Военные? ЧОП?
   ‒ Русская Армия Спасения. Слышали о такой?
   ‒ Еще бы.
   ‒ Снова эта треклятая РАС, ‒ процедила сквозь зубы Птичка. ‒ Но почему эти подонки здесь?
   ‒ Охраняют босса. Командира своей армии.
   ‒ Так он здесь?
   ‒ Да это его штаб-квартира.
   ‒ И кто же этот мерзавец?
   ‒ Его фамилия Куренец. Сыхали?
   ‒ Быть не может!
   Куренец был известным политическим долгожителем, ловко державшемся плаву на протяжении эпох трех президентов.
   ‒ Он начал строить этот бункер еще в конце 90-х. ‒ Человечек обхватил стакан с лапшой обмороженными пальцами, покрытыми струпьями и влил в глотку половину его содержимого. Пожевал, вылил следом оставшуюся половину. ‒ Ресурсы этой подземной резиденции расчитаны на три года абсолютно автономного существоия. Ну, разве что запасы топлива немного истощены.
   ‒ Я уже в курсе, ‒ сказал майор, понимая, что на этом мерзком толстяке лежала, наверное, половина вины за то, что сейчас они находились в рабстве. ‒ Нарисуй мне схему бункера.
   ‒ Это будет стоить дороже.
   ‒ Хорошо. Мы не расскажем людям, которые здест парятся, почему они здесь, и кто прикарманил солярку. Это нормальная цена?
   ‒ Нормальная, ‒ сказал тот, а потом спохватился: ‒ Хотя это называется шантажом. А Бамбошин шантажу не поддается.
   ‒ Не надо играть терминами, господин Бамбошин, ‒ пригрозила Птичка. ‒ Формально мы сейчас беседуем. Но я не исключаю, что на самом деле это облегченный вариант допроса с пытками. Но кому нужны жертвы?
   ‒ Никому, ‒ согласился человечек и Лазарук протянул ему четвертушку бумаги с половинкой карандаша.
   ‒ У бункера три уровня, ‒ сказал тот и стал рисовать нижний.
   Бункер представлял из себя настоящий лабиринт и Лазарук внимательно следил за рукой Бамошина, отмечая в памяти все повороты и двери. А когда дошла очередь до верхнего уровня и человечек произнес слово 'вертолет', майор почувствовал как на его руку легла рука Птички и крепко ее сжала.
   Это был их шанс.
   ‒ Запомнили?
   ‒ Да, ‒ ответила Птичка и человечек засунул бумажку в рот.
   ‒ Не подавитесь уликой?
   Бамбошин помотал головой, пережевывая план.
   Они уже поднялись и пошли, когда Бамбошин, проглотив бумагу, спросил их вдогонку:
   ‒ У вас есть что-нибудь сладкое?
   ‒ А у тебя есть десерт на обмен?
   ‒ Я знаю компромат на начальника охраны Куренца, ‒ прошептал он. ‒ На Шерхана. Такой.... со шрамом через лицо.
   Птичка достала из кармана шоколадный батончик, и Бамбошин им все рассказал.
  
  Глава 15
  МИЛЫЙ ДОМ
  
   Он вошел в Калугу с пустым взглядом и разбитым сердцем. Не таясь, и не боясь, что на улицах города его детства могут орудовать безумцы и мародеры.
   После смерти Лизы Гордюшин и сам чувствовал себя мертвецом. Это было вообще чудо, что проведя двое суток во мраке и трескучем морозе, он добрался до цели невредимым.
   Прежде, чем войти в подъезд, он постоял во дворе, глядя на дом, в котором не светилось ни одно окно. Впрочем, как и в остальных домах тоже.
   За время пути он научился мастерить факелы. Он доставал остатки бензина из мертвых машин, которых кругом было пруд пруди, смачивал им тряпку, намотанную на деревяшку, и это давало ему огонь. Огонь, который не только освещал путь, но и согревал.
   Пробивая факелом тьму на лестнице, он поднялся на третий этаж и достал ключи. Они выглядели странно. Будто артефакты из иного мира. Как тот самый цветок, что остался лежать на затихшей груди Лизы.
   Отец лежал на диване. И Тимофей был удовлетворен этим. Если бы отец умер в кресле и так замерз, то возникали этические трудности. Тимофею не хотелось хоронить отца сидящим.
   Он положил у изголовья отца лекарства, которые привез с собой, и которые теперь стали бесполезными. Потом достал из шкафа свечи, годами лежавшие на одном месте на случай перебоев со светом. Он их расставил по разным углам, зажег, потушил факел и сел на стул рядом с отцом.
   Встречайте, нарезайте пироги. Тимофей Гордюшин вернулся домой.
   Выражение папиного лица было умиротворенным, глаза закрыты, и Тимофей тоже отметил это с удовлетворением.
   Ты опоздун, сказал бы ему сейчас. Как успехи в шоу-бизнесе, сынок? И, кстати, как поживает та девчонка, которую ты спасал?
   Но отец был мертв и уже не мог предъявить обид.
   Тимофей погладил отца по руке и заметил малиновую веревочку, зажатую в его ладони.
   На веревочке висела серебряная пуговица, которую они с отцом нашли в земле давным-давно во время школьного субботника.
   ‒ Да, папа, да. Я помню! Это же был мой детский талисман! ‒ сказал Гордюшин и потянул веревочку. Она не подалась. Тогда он взял нож, перерезал ее, освободил от нее холодную пуговку и зажал в варежке.
   Он вдруг вспомнил тот яркий весенний день во всех подробностях. Особенно момент, когда один из родителей сфоткал их с находкой и отнес заметку в местную многотиражку.
   ‒ А теперь мне нужно похоронить тебя, па. Извини, если что не так.
   Он зашил тело в покрывало, ставшее саваном, и на веревке спустил тело отца через окно вниз. На найденном листе жести оттащил ношу через два квартала к небольшой аллее на улице Сахарова. Здесь, уже больным, отец любил сидеть на складном стульчике под яблоней, когда выбирался подышать воздухом. Сюда, под яблоню, Тимофей прикатил с соседней свалки четыре автопокрышки и поджог.
   Он намеревался вернуться сюда позже, когда земля станет помягче. А сейчас предстояло выполнить еще один долг. Навестить лизиного сына.
   В том что он мертв, как и большинство в этом городе, он не сомневался. Жить при минус шестидесяти в каменном мешке, который не отапливался и не освещался, где теперь не было ни больниц, ни магазинов, ни полиции... Выжить могли лишь сильнейшие.
   Он подумал, что Лиза была бы рада, если бы он сделал могилку и ее матери с Ленькой. И он был готов к этой работе.
   Он хотел пойти к калужскому дому Лизы напрямую, но Суконный переулок оказался полностью захвачен 'кишками'. Так он окрестил инопланетные растения с белыми стеблями, которые росли теперь везде. В лесах, на полях, в городах. Они легко взбирались по столбам на провода, пробивали асфальт в поисках земли, плотно обвивали и душил целые здания.
   Идя домой, через леса и перелески Гордюшин слышал, как трещит от зверского холода лес, как деревья не выдерживают, лопаются и рассыпаются на куски. Но эти адские корни приживались в адском холоде как ни чем не бывало. Тимофей даже успел выучить их охотничьи повадки. Если не зевать и пройти мимо быстро, то 'кишки' не успевали реагировать. Мозгов у них было не много.
   Дом на Песочной тоже встретил его темнотой. Множество окон полопалось от мороза, а подъезд закоптился от недавнего пожара. Освещая путь фонариком, найденным в запасниках отца, он приблизился к двери с цифрой 14. Он боялся, что ему придется ее выбивать, но она оказалась не заперта, тихо скрипнула и отворилась.
   ‒ Есть кто-дома?
   Луч света в прихожей сразу выхватил ноги трупа. Это был взрослы человек. Гордюшин откинул меховой капюшон с головы, и сердце его подпрыгнуло. Несмотря на то, что плоть на лице женщины полопалась, сходство с Лизой было очень велико, хотя была она явно старше. Те же рыжие волосы, тот же вздернутый нос. Это мать Лизы, понял Тимофей и вернул на место капюшон, пряча назад мертвое лицо.
   Он шагнул дальше и посреди гостиной увидел странное сооружение. Что-то вроде бесформенного муравейника из тряпок: одеял, полотенец, одежды. Основу конструкции составляли стулья и стол.
   В левом боку 'муравейника' виднелась дыра. Гордюшин посветил в нее.
   Шорох?
   Он действительно услышал внутри движение или ему послышалось? На сильном морозе звуки менялись, как и твердые предметы, подвергались деформации и искажению. Выстрел из пистолета мог слышаться как негромкий сухой треск, а сучок под ногой стрелял так, что уши закладывало.
   ‒ Мальчик? Ленька?
   В освещенном тоннеле тряпичной кучи задвигался какой-то меховой сверток, пополз к выходу из дыры, остановился. И теперь из узкой прорези самодельного капюшона на Гордюшина спокойно смотрели детские глаза.
   Мальчик щурился и часто моргал. После долгого пребывания в темноте, подумал Гордюшин, даже слабый свет фонарика ему кажется ослепляющим.
   Тимофей прикрыл линзу фонарика, ослабляя свечение. Он поверить не мог глазам. На таком холоде легко гибли живучие взрослые, а отсталый ребенок демонстрировал чудеса выживания.
   ‒ Здравствуй, И, ‒ хрипло сказал Гордюшин. ‒ Меня зовут Тимофей.
   Ребенок выполз из укрытия и встал перед ним, смерив ничего не выражающим взором.
   ‒ И давно ты один?
   Мальчик не ответил. Сел на связку книг, уставился пустым взглядом в темноту.
   ‒ Жаль, что с бабушкой твоей такое случилось. Но теперь нас целая команда. ‒ Гордюшин хотел добавить: 'По просьбе твоей мамы', но вовремя остановился. Ему не хотелось показывать, что компания мальчика ему в тягость. Да что там, скрывать: в лице лизиного сына Гордюшин вешал себе на шею настоящее ярмо.
   Он вздохнул и продолжил:
   ‒ Но жизнь продолжается, И. Есть лишь небольшой вопрос, чем же мы с тобой займемся?
   И никак не отреагировал, хотя вопрос был далеко не риторический. Наступал конец света, и Гордюшин понятия не имел, чем занять себя и мальчика в ожидании финала. В надвигающемся абсолютном холоде никакие действия и планы уже не имели смысла. Потому что не было перспектив. А без перспектив ‒ человек ничто.
   ‒ Хорошо. Вижу у тебя идей нет, ‒ сказал Гордюшин. ‒ Тогда будем жить мелкими меркантильными планами. Ты не против, если я иногда буду разговаривать сам с собой?
   Мальчику было по барабану.
   ‒ Я, так и думал. Ты не будешь возражать.
   ‒ Мы можем остаться жить у тебя, хотя прежде тут надо навести порядок. ‒ Краем глаза Тимофей посмотрел на мертвую женщину. ‒ А можем пойти в гости ко мне. У меня порядок там уже наведен. Пойдешь? Договорились. Тогда я возьму чего-нибудь из запасов твоей одежды. Согласен? Отлично.
   Он снял тяжелый вещмешок, открыл шкаф, чтобы взять мальчику запас белья и принялся там хозяйничать. А потом мальчик сделал то, что буквально потрясло Тимофея. Пока Гордюшин орудовал в детском шкафу, я встал и развязал тесемки его рюкзака.
   ‒ Эй, ты чего это? ‒ удивился, оборачиваясь Тимофей.
   Мальчик, естественно, не ответил, запустил руки в глубину рюкзака, вытащил белого Мишку.
   ‒ Отку... откуда ты о нем узнал? ‒ спросил Тимофей, глядя как мальчик прижимает к себе игрушку и качает ее, убаюкивая. ‒ Подожи. Это еще не все. Дай я тебе покажу.
   Ленька неохотно, но все же отдал Мишку. Гордюшин расстегнул шов на его спине. Замерзшая электроника вряд ли стала бы работать при минус пятидесяти. Поэтому он несколько минут согревал вшитый туда экран сначала дыханием, а потом ладонями.
   Когда коробочка отогрелась, Тимофей нажал кнопку PLAY, повернул экран к мальчику и услышал запись четырехдневной давности:
   'Привет, мой кукуш я! Это мамочка! Кук-ку! Мама тебя очень-очень любит. Очень-очень! А это дядя Тима. Он помогает маме добраться к тебе в Калугу. Привет Ленька! Обещаю, что доставлю твою маму домой в целости и сохранности! Теперь снова нажмите на ухо и запись остановится'.
   Гордюшин подумал, что мальчик расплачется. Но несколько горячих слез скатились по щекам у него. Мальчик не заплакал. Неужели, он еще два дня назад почувствовал, что его мать умерла? Гордюшин прогнал эту глупую мысль. Ребенок был отсталым, он был не способен учиться в школе, он мог просто оказаться бесчувственным уродцем. Тем не менее, Гордюшин счел нужным сообщить ему официальную информацию:
   ‒ Мы с твоей мамой были очень хорошими друзьями. И два дня назад я пообещал ей, что позабочусь о тебе, пока ее не будет. ‒ Он отдал игрушечного медведя мальчику. ‒ Так что мужайся. Будешь пока жить в суровой мужской компании.
   Глаза мальчика по-прежнему ничего не выражали, и это начинало бесить Гордюшина все больше и больше.
   Собрав узел, он приступил к инструктажу, без которого обойтись было никак нельзя.
   ‒ В доме очень холодно. Но на улице ветер, и это еще опаснее. Не облизывай губы, потому что они растрескаются в кровь. Не снимай капюшон и не три им щеки. Не снимай варежек и не трогой металлические предметы, потому что сразу получишь ожог. Ты уяснил ситуацию?
   С равным успехом он мог спросить и мебель. Но он надеялся, что И его все же понял и не доставит ему в будущем лишних хлопот.
   ‒ Надеюсь, уяснил.
   Они вышли из квартиры лизиной мамы. На втором этаже Тимофей остановился.
   ‒ Хочешь, покажу фокус? Правда, он не совсем для таких культурных мальчиков как мы, но он забавен и показателен.
   Гордшин посветил на лестницу впереди и плюнул в этом направлении. На бетонные ступени упала уже не слюна, а кусочек льда, который тут же разлетелся в пыль.
   ‒ Вот как сегодня холодно. Так что веди себя аккуратно. Не бегай, чтобы не вспотеть. Иначе на вспотевшем лице появится ожог. И не отходи от меня ни на шаг, потому что на улице кромешная тьма.
   Они вышли из подъезда и направились на улицу Новаторов, где во дворе с горящими автопокрышками его поджидало тело отца.
   Но четырех покрышек оказалось мало. Земля еще не оттаяла. Поэтому он положил сверху на догорающую резину несколько досок и старую раму. На удивление, мальчик вызвался ему помогать. Притащил несколько крупных веток и деревянный ящик.
   А потом они сели у костра, наслаждаясь видом огня и его теплом. Пару раз Гордюшин вставал, тыкал в землю под костром лопатой и опять садился. После третьей пробы он удовлетворенно кивнул и сдвинул горящие угли в сторону.
   ‒ Ну, пора начинать.
   Могилка вышла неглубокой. Но его отец получил хотя бы ее. В окружающих домах, во дворах и на улицах мертвецов никто не обеспечивал даже этим.
   Когда дело было сделано, он похлопал по холмику лопатой и спрятал ее, сунув в заросли так и не распустившейся сирени.
   ‒ Это был мой папа, ‒ сказал он е. ‒ А завтра также простимся с твоей бабушкой. Ты мне снова поможешь?
   Гордюшину показалось, что мальчик кивнул. Хотя это могла быть всего лишь игра теней от прыгающего в руке фонарика.
   ‒ А теперь давай помянем наших родных. ‒ Гордюшин достал крекеры, но не успел надорвать упаковку. Над их головой в небе грохоча пролетело что-то большое, объятое пламенем. В воздухе распространился запах машинной гари, и это нечто упало где-то в соседних дворах.
   Мальчик повел глазами в том направлении, потом посмотрел на Гордюшина.
   ‒ Это наверное, самолет. ‒ Гордюшин вскочил, а потом медленно вернулся. ‒ Но идти туда опасно. Если взорвуться топливные баки, то всем, кто в округе, не поздоровиться!
   Он разорвал наконец упаковку и разделил солоноватое печенье с мальчиком.
   ‒ Пойдем туда, когда все перегорит. Ты же не против? Я знаю, ты никогда не против.
  
  ***
   ‒ Пойдемте со мной. ‒ Кареглазый охранник, вошедший в зал для пленников, повел в их направлении автоматом. ‒ Вы оба.
   Птичка триумфально посмотрела на Лазарука. Полчаса назад между ними произошел спор. Майор считал, что их вещмешки подвергнутся разграблению конвоирами и не станут приманкой. Птичка же была уверена ‒ ну, или почти уверена ‒ что снаряжение, отнятое у них на шоссе, заинтересует местных главарей РАС. Как птиц, которые любят все блестящее.
   Теперь слезая с нар, Птичка тайком вложила что-то в ладонь майора и тихо приказала:
   ‒ Проглоти. Это вместо потерянного ужина.
   Он глянул в ладонь, найдя там половинку синей таблетки.
   На расспросы и сомнения времени не оставалось. Он доверился спутнице и кинул таблетку в рот.
   Охранник нахмурился.
   ‒ Лекарство от головной боли, ‒ сказал майор и поморщился.
   ‒ Очень хорошо помогает. Прямо супер! ‒ кивнула Птичка, глядя в темные глаза человеку с автоматом. Она, конечно же, узнала его. Он выдал им сегодня хорошую порцию пинков и обещал вечернюю лекцию о местных правилах поведения. Но вряд ли он сейчас пришел за этим, подумала Птичка. Слишком мелкая сошка, чтобы впускать и выпускать рабов из клетки по собственному усмотрению.
   За решеткой к кареглазому присоединился еще один конвоир с блестящим чисто обритым черепом. На запястьях Птички и Лазарука щелкнули наручники, все четверо двинулись по бетонному коридору.
   ‒ Что-то сегодня Шерхан не в духе, ‒ пожаловался бритоголовый охранник. ‒ Сломал после обеда нашему повару пальцы. Утром пристрелил семейку, что мы полночи вчера вылавливали в лесу.
   ‒ Всю? За что?
   ‒ Отказались работать.
   ‒ Этак нам придется каждый день на охоте сопли морозить.
   ‒ Скажи спасибо, что сам не на лесоповале. Благо таких вот придурков шляется в округе не мало. Вы меня слышите, придурки?
   Кареглазый отвесил Лазаруку оскорбительный пинок под зад.
   ‒ Слышим, сынок, слышим.
   ‒ И не называй меня сынком, старый козел, ‒ сказал кареглазый. ‒ Я твоя Большая Проблема. Зови меня так, тупица.
   ‒ Хорошо. Большая Проблема.
   Охранники заржали.
   Через три поворота налево и два направо они спустились по лестнице на один этаж вниз и достигли бронированной двери с электронным замком. И тут кареглазый совершил ошибку. Он не закрыл спиною, как положено, табло кодового набора, а лишь быстро потыкал по кнопкам. Код был длинным и сложным. Но не для Птички. 0476987996432567. Она вырезала его ножом в памяти на самом видном месте.
   Помещение, куда их ввели, давало исчерпываю ответ на вопрос, почему это место называлось дворцом. Пускай и подземным.
   Огромная комната была выполнена в дорогом английском стиле. Серо-зеленые обои, хрустальные люстры. Темная резная мебель в завитушках и, конечно же, прекрасный полированный паркет.
   Если так выглядело помещение для гостей низшего сословия, то как обустроил личные апартаменты владелец этого благолепия? ‒ подумал майор и провел взглядом по длинному столу. Он тянулся по центру комнаты казалось на целый километр и был покрыт изумрудным сукном. По середине ‒ лежали вещмешки Птички и Лазарука.
   Аккурат между ними на большом стуле восседал огромный человек в черной форме без шевронов и знаков различия. Его руки, напоминающие по размерам лопаты, расположились на сукне ладонями вниз. Совсем как у пианиста, собирающегося усладить публику игрой.
   Лицо человека пересекал красноватый рубец.
   Это был Шерхан.
   ‒ Рассказывайте, кто вы. Выкладывайте, куда шли и зачем.
   ‒ Не знаю, как назвала тебя мать, ‒ начал Лазарук. ‒ Но я являюсь майором Вооруженных Сил России и выполняю военное задание.
   ‒ Во-первых, если еще раз вспомнишь мою мать, я подыму тебя за ноги и порву. Во-вторых, Вооруженных Сил больше нет.
   ‒ Значит, я свободен и могу идти продолжать свое задание?
   Шерхан посмотрел на него как на идиота и издал мерзкий смешок:
   ‒ Твое государственное дело теперь пилить дрова! Кто ты?
   Он перевел тяжелый взгляд на Птичку.
   ‒ Она учительница, ‒ ответил за нее Лазарук. ‒ Просто попутчица.
   ‒ У нее нет языка? Тогда который из этих мешков ее?
   ‒ Мой синий, ‒ отозвалась Птичка. ‒ Надеюсь, вам хватило такта не копаться в моем нижнем белье?
   ‒ Нижнее белье? ‒ Шерхан хмыкнул, распотрошил содержимое ее рюкзака. ‒ Три отличных немецких пистолета, один из которых с глушителем. Шесть весьма интересных гранат, модификацию которых не знаю даже я. Компактный автомат американских спецподразделений. Пятьсот патронов. Семь подствольных гранат. Четыре мины, взрывчатка Си-16... Мне кажется даже твой попутчик майор удивлен таким туристическим набором. Или я не прав?
   Шерхан насмешливо глядел на Лазарука, который действительно был потрясен.
   ‒ Я нашла эти вещи случайно, ‒ сказала Птичка. ‒ Подобрала на дороге. Не пропадать же такому добру в тяжелые времена?
   ‒ Согласен. Добро отменное. А где вы украли этот компьютер? ‒ Шерхан небрежно швырнул на стол планшетник, который майор так бережно хранил с момента гибели Дуняшина. ‒ И почему я нашел в нем карты расположения ракетных войск?
   ‒ Я не вправе говорить об этом гражданскому лицу, ‒ сказал майор.
   Шерхан, хранящий до этого убийственное спокойствие, врезал кулаком по столу.
   ‒ Да я тебя могу сейчас могу просто хлопнуть, как муху!
   Перед глазами Лазарука пробежали желтые искорки, и он помотал головой, борясь с легким головокружением. У него дернулось плечо. Сперва одно, потом другое.
   От Птички не ускользнули эти симптомы действия синих таблеток. Она и сама приняла четвертушку такой же. Сначала на лесной делянке, когда поняла, что падает с ног от усталости. И еще половинку перед тем, как их повели на допрос. Теперь, как и майор, Птичка чувствовала постепенное нарастание адреналина в крови. К сожалению, адреналин подавлял дипломатические способности мозга.
   ‒ Слушай, придурок, ‒ вдруг сказал майор Шерхану. ‒ После гибели полковника Волкоедова я стал единственным командиром Стальных батальонов. Я по сути главнокомандующий ракетных войск и отвечаю за ядерную кнопку страны.
   Уже где-то на середине реплики майора Шерхан затрясся от смеха, а когда майор закончил говорить, тот Шерхан уже хохотал.
   ‒ А ты... ты-то, если не учительница, тогда кто? ‒ Шерхан скачущим от смеха пальцем ткнул в сторону Птички.
   ‒ Я американка. Я агент ЦРУ Джулия Калхоун. Но можешь звать меня просто Птичкой.
   Лазарук не поверил ушам. Он уставился на Нину глазами, полными растерянности. Она ответила ему коротким жестким взглядом:
   ‒ Да, Петр. Это правда.
   ‒ Да вы же клоуны! Не могли заранее придумать версию поинтереснее? ‒ сказал Шерхан. ‒ Мне придется повторить свои вопросы заново? Или как?
   ‒ Лучше сэкономим время и ответим на дополнительные твоему боссу лично, ‒ сказала Птичка. ‒ Господин Куренец, вы ведь смотрите этот допрос?
   Шерхан перехватил взгляд Птички, направленный на видеокамеру рядом с изысканной золотой люстрой.
   ‒ Такие черви как вы, малы даже для меня. ‒ Шерхан важно откинулся на спинку стула. ‒ Не говоря уже о человеке, который занят важными государственными делами.
   ‒ У нас есть, что сказать ему наедине, ‒ сказал майор. ‒ Глубоко личное. И я уверен, он захочет услышать это не через видеокамеру.
   ‒ С чего бы вдруг? ‒ Глаза Шерхана сузились. Он весь напрягся, чуя подвох. ‒ Ребята, допрос закончен, проводите гостей в зону отдыха.
   Зоной отдыха, конечно, именовался их подземный барак с нарами. Охранники подтолкнули Лазарка и Птичку к выходу, и тогда Птичка, извернувшись, громко сказала в глазок наблюдения:
   ‒ Господин Куренец, знаете ли вы, что начальник вашей охраны по очереди ублажает вашу жену и обоих любовниц?
   Стул за спиной Шерхана с грохотом опрокинулся.
   Над столом выросла двухметровая глыба мышц. Она была настолько велика и проворна, что, казалось, не перепрыгнула, а перешагнула через стол.
   В два гигантских прыжка Шерхан достиг пленников и скалой завис над Птичкой:
   ‒ Что ты сказала, стерва?
   Майор среагировал молниеносно. Он заслонил Птичку собой, и тогда Шерхан взял его за грудки, рванул одежду, разрывая ее в клочья и кинул Лазарука в сторону.
   Шерхан уже занес над Птичкой свой кулак размером с футбольный мяч, когда включился интерком.
   ‒ Шерхан, стой. ‒ донеслось из невидимого динамика.
   Шерхан замер и прошипел:
   ‒ Считайте, вы оба уже покойники.
   ‒ Поживем-увидим, ‒ ответила Птичка.
   ‒ Шерхан? Они сказали правду?
   Все, кроме Шерхана, посмотрели на человека, входящего в комнату.
   Это был Куренец. Лазарук видел его лишь по телевизору в новостях, но и в жизни он оказался таким же как на экране. Высокий и стройный, в изысканном синем костюме, с шапкой благородно седеющих волос, источающий силу власти и безграничную харизму лидера национального масштаба.
   В голове Лазарука не укладывалось, как этот человек, еще вчера само воплощение закона и демократии, сейчас держал в плену несколько десятков человек. Людей, за счет чьей жизни намеревался скоротать свои дни в тепле и комфорте.
   ‒ Господин Куренец, все что вы слышали, чистейшая правда, ‒ сказал майор. ‒ Я действительно выпоняю государственное....
   ‒ Об этом позже, ‒ мягко, но доходчиво сказал чиновник. ‒ Повернись ко мне, Шерхан.
   Шерхан развернулся. Он теперь сделался рыхлым, склонил перед хозяином бычью голову:
   ‒ Это глупая ложь. Они хотели выманить вас для разговора.
   ‒ Хорошо. Я тоже не намерен верить людям, которых вижу в первый раз. ‒ Куренец посмотрел на Птичку. ‒ У вас есть доказательства его вины?
   ‒ Ваш холуй отвергнет любые, но у меня есть лекарство от лжи.
   ‒ Лекарство от лжи? Ах, да! Вы же агент ЦРУ. И много его у вас? Я заплачу и куплю все.
   ‒ Мы его вам подарим. Можете опробовать на Шерхане.
   ‒ Босс, почему вы мне не верите? ‒ пророкотал тот беспокойно и посмотрел на Птичку налитыми кровью глазами.
   ‒ Я верю. Но проверю, ‒ холодно ответил Куренец. ‒ Какова процедура? С вашим приходом мне становится все интереснее.
   ‒ Для начала свяжите его покрепче, ‒ посоветовала Птичка.
   ‒ Хорошо. ‒ Куренец вызвал подкрепление из четырех бойцов.
   Они обездвижили Шерхана веревками, положила на пол.
   ‒ Теперь пусть любой из ваших людей возьмет инъектор из моего вещмешка и ампулу в голубоватом стекле.
   ‒ Это провокация. Там может быть яд! ‒ запротестовал Шерхан.
   Но его причитания Куренец пропустил мимо ушей. По команде Птички Шерхану ввели инъекцию, и все с интересом стали ждать ее действия.
   Один из холуев принес стул, Куренец сел, поставил перед лицом Шерхана узконосые лакированные туфли:
   ‒ Уже скоро?
   ‒ Сейчас, когда начнет подергиваться нижняя губа, ‒ сказала Птичка.
   Через минуту шрам на лице Шерхана стал темно-багровым, почти черным, рот поплыл в блаженной улыбке.
   ‒ Начинайте, ‒ сказала Птичка. ‒ Действие препарата короткое.
   Куренец поставил ногу на плечо начальника своей охраны.
   ‒ Сколько раз ты спал с моими женщинами, Шерхан?
   ‒ Не считал босс. Я с ними живу несколько лет.
   Куренец выпрямил спину, переставил каблук на шею Шерхана.
   ‒ Со всеми тремя?
   ‒ Да, босс.
   ‒ И как часто?
   ‒ С вашей женой Изабеллой чаще. Ее приходится трахать почти ежедневно, хотя как баба она старая и стремная. Но...
   Глаза Шерхана выпучились и стали медленно вращаться.
   ‒ Что 'но'?
   ‒ Но Ксюша ваша просто класс. Я разработал ей...
   Шерхан принялся излагать такие подробности связи с гаремом шефа, что, казалось, покраснела даже тертая Птичка.
   Куренец, наконец, не выдержав, вскочил и трижды ударил каблуком Шерхана в висок.
   ‒ Заткнись! Заткнись! Заткните его! И не поцарапайте паркет сапогами!
   Шерхан бормотал и извивался как червь. Охранники набросились на опального шефа, обрушили на него град тяжелых ударов бутсами, и избиение длилось до тех пор, пока Шерхан не затих.
   ‒ Все. Мы убили его, босс, ‒ сказал кареглазый, не смея поднять взгляда.
   ‒ Хорошо. ‒ Куренец кивнул. ‒ Выбросите тело на мороз, а завтра скормите собакам.
  
  Глава 16
  СГОРЕВШИЕ КОСТИ
  
   Четверо охранников поволокли тушу Шерхана на выход. Бритоголовый и кареглазый остались, заняли выжидательную позицию, готовые по команде хозяина наброситься на пленников. Но Куренец жестом пригласил Лазарука и Птичку сесть за стол. Они приняли это великодушное предложение и расположились на стульях настолько удобно, насколько позволяли сконые за спиной руки.
   Куренец с достоинством обошел стол, поднял стул, опрокинутый Шерханом, сел.
   ‒ Ну, что же, продолжим беседу. Вы, кажется этого хотели?
   ‒ Да, господин Куренец, ‒ сказала Лазарук. ‒ Простите, что пришлось добиться вашей аудиенции таким способом.
   ‒ Пустяки! Вы только предоставили доказательства моих давних подозрений. ‒ Куренец одарил их своей очаровательной телевизионной улыбкой. ‒ Я выдержу этот удар судьбы. Как бывало в жизни не раз. Вы вообще, знаете, что такое политика? Политика ‒ это умение переживать предательство каждый день... Так, что ты сказал насчет ядерных ракет?
   Взгляд Куренца, наравленный на Лазарука на миг стал опасным как бритва.
   ‒ Я сказал, что на сегодняшний день являюсь лицом, отвечающим за их наведение и пуск. ‒ Майор посчитал, что увиливать от истины нет никакой нужды.
   ‒ Очень мило. ‒ Куренец взял инъектор Птички и стал его изучать так внимательно, будто сейчас в мире не было для него ничего интереснее. ‒ То есть, когда дело касается ракет, старые добрые политики в этой стране уже не имеют веса?
   ‒ Простите, это было официальное назначение, согласоноес рядом высоких лиц.
   ‒ Например?
   ‒ Генерал Параскун.
   ‒ Ах, вот оно как! Параскун! Опять эта лиса меня обскакала. Где же сам ядерный чемоданчик?
   ‒ Я не знаю.
   Куренец что-то спросил, но майор не расслышал. Он вдруг прочувствовал каждую мышцу своего тела. Они превратились в отдельно существующие организмы, сжимались и сокращались. По позвоночнику пробежала дрожь, перед глазами разлетелся очередной вихрь золотых искр.
   ‒ Майор, ты меня слышишь?
   ‒ Да. ‒ Лазарук очнулся от химического наваждения.
   ‒ Я повторяю вопрос. Тебе доверили самую ценную вещь в государстве, а ты ее потерял?
   ‒ Как раз за ней я сейчас и направляюсь.
   ‒ Отлично. И где она?
   ‒ В Вещовске.
   ‒ А... Знаю! Зачуханный такой городишко под Калугой. И что там? Где лежит чемоданчик?
   ‒ Не знаю. Моего командира убили. Он не успел дать мне подробной инструкции.
   Куренец достал из кармана небольшую вещицу на шнурке и повесил на палец.
   ‒ Ты знаешь, что это?
   ‒ Ладанка.
   ‒ А чья?
   ‒ Похожая была у полковника Волкоедова.
   ‒ Так это он твой командир? ‒ Куренец не стал скрывать своего нервного возбуждения. ‒ Ты видел, как он погиб?
   ‒ Конечно. Ваши люди убили его. Банда РАС.
   ‒ Это не банда, а моя личная армия.
   ‒ Вашего личного спасения, ‒ вставила слово Птичка. Но Куренец пропустил укол мимо ушей.
   ‒ В этой ладанке лежит электронный ключ от шахты с ядерной ракетой. К сожалению с него стерли номер и я не знаю, от которой. У вас практически есть ядерный чемоданчик. И в этом нет ничего плохого. Мы патриоты. Но что делает с вами эта женщина. Джулия, кажется?
   ‒ Джулия, ‒ подтвердила Птичка.
   ‒ Какова ваша роль в этой игре, Джулия? Вы и вправду из ЦРУ?
   ‒ Вправду. Я помогаю майору найти потерянный пульт. Ведь долг США сохранить ядерный баланс на планете.
   ‒ Какая очаровательная ложь, ‒ сказал Куренец. ‒ Майор, как ты мог проморгать шпиона? Шпиона, который буквально едет на твоей шее.
   Майор посмотрел на женщину, которая показалась ему теперь абсолютно незнакомой и чужой. Ему захотелось взять ее за горло и сдавить так, чтобы хрустнула шея. Лазарук потряс головой, избавляясь от приступа ярости, вызванного синей таблеткой.
   Куренец продолжил:
   ‒ Ты, знаешь, майор, что американцы пытались похитить наш ядерный чемоданчик? Что, пытаясь овладеть им, они нагло убили министра обороны прямо на Красной плошади?
   ‒ Знаю больше. Они пытались договориться с полковником Волкоедовым о совместном ракетном ударе по кораблям пришельцев.
   ‒ И что?
   ‒ Мы не договорились.
   ‒ Именно поэтому агент Джулия сейчас рядом с вами. Как только вы найдете, то что ищите, она заберет его себе. Ты это понимаешь?
   Лазарук опять посмотрел Птичке в глаза, кровь в его жилах забурлила.
   ‒ Это правда, Нина?
   ‒ Правда.
   ‒ И еще, конечно, ей нужна была 'Красная королева'. Ты майор знаешь, что это такое?
   ‒ Да. Про 'Красную королеву' я немного слышал. Но ее вынес из лаборатории сам генерал Параскун, когда ваши бандиты брали ее штурмом.
   От слов 'бандиты' Куренец болезненно поморщился.
   ‒ Я знаю, ополченцы Русской Армии Спасения не профессионалы. Мне пришлсь ее набирать из черте кого, но, уверяю тебя, майор, это преданные делу люди.
   ‒ Вашему личному делу, ‒ уточнила Птичка. ‒ Вы, мне кажется, нарочито путаете своих баранов с государственными.
   ‒ Как говорил один мой французский коллега, государство ‒ это я! ‒ сказал Куренец. Потом поерзал на стуле и поправил безупречно сидящий галстук: ‒ Майор! Сейчас мы с тобой будем договариваться.
   ‒ О чем?
   ‒ Мне нужен твой ядерный чемоданчик. Ты передашь мне все полномочия, и всю информацию до последней буквы. Ты ведь знаешь, какой государственный пост я занимаю?
   ‒ Да. И что будет дальше?
   ‒ Мои люди сами поедут Вещовск, перевернут весь город, найдут то, что нужно, а ты останешься здесь, майор. Может даже займешь какую-нибудь недавно открывшуюся вакансию. Ты видел, у нас произошла вынужденная текучка.
   ‒ Петр, не ведись на этот обман, ‒ предостерегла Джулия.
   ‒ А разве у него есть выбор? ‒ спросил Куренец. ‒ Без моего позволения отсюда никто не выходит. Или выходит, но вперед ногами.
   ‒ Помнится, еще недавно вы были поборником демократии, ‒ сказала Птичка. ‒ А, оказывается, в душе вы рабовладелец! Жаль, что совсем недавно я отдала вам свой голос.
   ‒ Ваш голос я признаю недействителдьным, поскольку вы поддельный гражданин. А что касается людей, то они всегда остаются рабами. И как их сделать рабами, это уже дело техники. Заманить предвыборными обещаниями или тупо принудить работать...
   ‒ Ну, все! ‒ вдруг взорвалась Птичка. ‒ Меня затрахала все эта политическая муть! Петр, ты со мной?
   Майор ошарашенно посмотрел на Птичку. Ему показалось, что зрачки женщины пульсировали. Чувство ненависти, которое он неожиданно испытал к ней минуту назад, теперь сменилось неудержимым сексуальным влечением. Она представилась ему Дианой, богиней охоты. Прекрасной и опасной до предела.
   А потом его руки освободились. Он с удивлением увидел свои руки. На запястьях оставались кольца браслетов, но цепочка была порвана. Вены вздулись от напряжения. Синяя таблетка работала на полную мощь.
   ‒ Я с тобой, Нина, ‒ сказал майор.
   ‒ Ну, тогда поехали!
   Сказав это, Птичка тоже порвала наручники, поднялась, уперлась в длиннующий стол, весящий, наверное, целую тонну, и легко толкнула его по скользкому паркету к стене.
   ‒ Эй-й! Ты что делаешь? ‒ закричал Куренец, который теперь ехал со столом, сидя на стуле. На холеном лице царил ужас.
   Перед сближением со стеной, Птичка ускорилась. И стол, летя к изящным английским обоям, с хрустом раздавил недавнего любимца тележурналистов.
   Лазарук был поражен увиденным не меньше спохватившихся охранников. Но реакция майора была быстрее. Куда быстрее. Когда кареглазый потянулся к автомату, майор перехватил его кисть и отломил. Рука кареглазого именно отломилась, будто была отлита из тонкого австрийского фарфора.
   ‒ Ты моя Большая Проблема? Я так не думаю. ‒ Майор схватил своего вопящего от боли обидчика и прикрылся им как щитом. Потому что через мгновение бритоголовый выстрелил из автомата короткой очередью. Он целился в майора. Но пули вошли в грудь и живот кареглазого.
   ‒ Вот ведь незадача, ‒ сказал майор. ‒ Ты что палишь не глядя, дурак?
   Но если охранник и слышал начало предложения, то дослушивал его уже мертвец. Во лбу конвоира появилась дымящаяся дыра. Тела охранников рухнули на пол одновременно. Майор обернулся к Птичке. Она уже положила пистолет в рбкзак и складывала тудаже свое разбросанное на столе имущество.
   Майор подошел к ней и неожидванно для себя поцеловал, сжал руками ее ягодицы. Она не сопротивлялась. Ответила жадно, запустив язык в его рот глубоко, поиграла им с его языком.
   ‒ Значит, Птичка? ‒ Майор с усилием заставил себя отлепится от губ женщины. ‒ Так ты сказала, тебя зовут?
   ‒ Меня не зовут. Я прихожу сама. ‒ Птичка взяла автомат и перезарядила его.
   ‒ Ты по-прежнему намерена перехватить у меня ядерный чемоданчик?
   ‒ Сомневаешься? Изначально ты мне не показался глупцом.
   ‒ Я именно он и есть. Может мне стоит убить тебя прямо сейчас?
   ‒ Или мне тебя?
   ‒ Неужели ты на это способна после всего, что мы вместе пережили?
   ‒ Ты выбрал очень неподходящий момент для вопросов, Петр. Надо спешить к вертолету!
   ‒ Прежде я должен спасти людей, захваченных этим мерзавцем.
   Они оба посмотрели на мертвого предводителя РАС.
   ‒ Ты идиот? ‒ спросила Птичка. ‒ Здесь четыре десятка вооруженных людей!
   ‒ Уже меньше.
   Она потянулась к руке Куренца, забрала из нее ладанку с электронным ключом:
   ‒ А если тебя убьют?
   ‒ Тогда, по крайней мере, меня не будет мучить совесть.
   ‒ Какой ты все таки дурак, майор! ‒ Она поцеловала его в щеку и подошла к двери, ведущий вглубь подземного дворца: ‒ Прикроешь меня со спины или будешь так стоять?
   Майор взял со стола свое снаряжение. Проверил верных 'скорпионов'.
   ‒ Я готов.
   Птичка распахнула дверь и выкатилась в коридор, устланный ковровой дорожкой. Долей секунды позже Лазарук повторил ее маневр и взял на прицел другой конец коридора.
   ‒ Пока чисто.
  
  ***
   Первый бой они приняли через пятнадцать секунд в зале, выполнявшем роль картинной галереи. И, как верно предположила Птичка, бойцы РАС оказались никудышными вояками. Засев за диваном под полотном 'Девятый вал' Джулия отстреливала их как сонных зимних мух.
   ‒ Черт, мне даже становится скучно, майор! ‒ крикнула она Лазаруку, убив одной очередью сразу трех бандитов.
   ‒ А я только что случайно прострелил 'Девочку с персиками'! ‒ ответил майор, обустроивший огневую точку под пьедесталом греческой скульптуры.
   ‒ Последний раз я, вообще-то, видела ее в Третьяковке.
   ‒ Да? А Куренец не был похож на человека, собирающего подделки!
   ‒ Значит, он окончательно испортил себе некролог.
   Оставив позади семь трупов, Птичка и Лазарук переместились в бильярдный зал. Один из расовцев бросил в них лимонку, но майор ловко ухватил ее еще на подлете и отправил обратно. Птичка добавила туда же гранату из своих запасов.
   А потом они перевернули на бок стол для американского пула, сделав из него щит. И Птичка повторила фокус со столом, убившем Куренца. Она покатила 'пул' по гладкому паркету, рассыпая по сторонам цветные шары:
   ‒ Люблю хороший ремонт!
  
  ***
   Они остановились перед большой бронированной дверью с кодовым замком. Майор отволок в сторону труп расовца, лежащего подле нее и подергал ручку.
   ‒ Заперто.
   ‒ Как и положено. ‒ Птичка набрала хранящуюся в голове комбинацию цифр, но здесь она не сработала.
   ‒ Не критично. У меня есть один кумулятивный заряд, ‒ бодро сказал Лазарук. ‒ Сейчас здесь дырища будет такая, хоть на танке заезжай.
   Майор уже собрался обратиться к своему волшебному вещмешку, но тут в двери что-то легонько щелкнуло и она приоткрылась на ширину ладони.
   Птичка и Лазарук автоматически прижались по стенам. Джулия просунула ствол в образовавшуюся щель:
   ‒ Если кто-то там с оружием, бросьте! Иначе покрошим всех на макароны, нахрен!
   ‒ Почему на макароны? ‒ весело спросил майор. ‒ Почему не на окрошку?
   ‒ Наверное, она просто не любит окрошки.
   Это был чей-то надтреснутый голос из-за двери.
   Дверь медленно распахнулась, и они увидели на пороге старуху в черной водолазке, в длинной клетчатой юбке и с высокой прической.
   Черты лица старой женщины были выдающимися. Крупный нос, крепкий подбородок. Высокий лоб и большой рот с полными губами, покрытыми ярко-алой помадой. Лазарук сразу подумал, что это мать Куренца.
   ‒ Опустите оружие, здесь только женшины. ‒ сказала старуха.
   Но Птичка, разумеется, пропустила это мимо ушей. Бесцеремонно вытащила за руку женщину наружу и угрожающе стала водить автоматом в дверном проеме. Лазарук услышал несколько женских ахов.
   ‒ Она не врет, ‒ сказала Птичка и втолкнула старуху обратно. Зашла сама. Следом вошел и запер за собой дверь майор.
   Они оказались в большом еще более роскошном зале. Пространство в нем мягко освещали два десятка красных люстр. На диване в форме буквы П сидели три заплаканные женщины. Слева от них возвышалось нагромождение мониторов, передающих изображение из всех уголков подземного дворца.
   ‒ Похоже мы попали в гарем нашего героя, ‒ сказал майор, не снимая женщин с прицела.
   ‒ Кто из вас молодая вдова? ‒ спросила Птичка, хотя и так было ясно, что это безвозрастная блондинка с толстыми ляжками, едва прикрытыми короткой юбкой.
   Более свежая на вид блондинка невежливо показала на нее пальцем.
   ‒ Я не стану выкручиваться и изинятся, будто я нечаянно прихлопнула вашего супруга, ‒ сказала Птичка, и все они посмотрели на монитор телекамеры из 'приемного покоя', где бездыханно лежали Большая Проблема майора, второй охранник и сам Куренец. ‒ Так что перейдем сразу к делу, ‒ Птичка выжидающе глянула на Лазарука.
   ‒ Кто из вас сейчас командует охраной? ‒ спросил тот.
   ‒ Я. ‒ Вдова Куренца едва шевельнула рукой.
   ‒ Тогда прикажите им следующее. Всем оставшимся в живых охранникам собраться у клетки, сложить оружие и выпустить несчастных. В случае неповиновения хотя бы одного бойца всех до единого будет ждать смерть.
   Женщина немедля поднялась, села за пульт управления перед мониторами, включила интеком и сделала все, как приказал майор.
   На смену власти в подземном дворце ушло порядка десяти минут. Большинство трусливых бойцов РАС предпочли сдаться. Меньшинство глупых было застрелено трусливым большинством.
   ‒ Что дальше? ‒ спросила жена Куренца.
   ‒ Теперь поведем рокировку.
   Лазарук продолжил отдававть ей команды, удовлетворенно наблюдая, как семнадцать разоруженных боевиков выпустили недавних рабов, зашли в клетку сами, а освобожденные завладели их оружием.
   ‒ Теперь говорить буду я. ‒ Майор забрал микрофон в руки и еше через несколько минут в зал по его приглашению вошли три представителя вчерашников рабов лесоповала.
   Полноватый мужчина с обвисшими отмороженными щеками горячо потряс руку майора:
   ‒ Меня зовут Василий. Василий Рындин. А мы уж все думали, что сгинем на этом чертовом лесоповале!
   ‒ Теперь все изменится к лучшему, Василий, ‒ сказал добродушно Лазарук. ‒ Я назначаю вас главным в этом бункере. Но при одном условии. И ваши два товарища будут свидетелями, ‒ он строго посмотрел на экскорт Рындина. ‒ Никакого насилия теперь здесь быть не должно.
   ‒ Хорошо, ‒ с готовностью кивнул Василий.
   ‒ Все здешние ресурсы, вся еда, все топливо должно находиться под общим контролем. В этом помещении тепло, светло и всем хватит еды и места для мирного сосуществования.
   ‒ Я прямо сейчас расплачусь, ‒ вдруг встряла Птичка. ‒ Дорогой майор, демократия и братство давно закончилась. Осталось место лишь нашим низменным проявлениям.
   ‒ Нина... Джулия, ‒ сказал нахмурившись майор. ‒ Здесь вполне человеческие условия, и поэтому мы должны навести здесь человеческий порядок,
   ‒ Тогда я умываю руки.
   ‒ Правильно. Помолчи.
   Чуть поколебавшись после критического выпада Птички, он продолжил информировать и наставлять Василия Рындина, и когда тот, наконец, ушел восстанавливать справедливость по инструкциям, вытер испарину со лба.
   ‒ Мой сын тоже раньше был преисполнен подобных речей, ‒ вдруг со смехом призналась старуха. ‒ Однако, вы сами видите во что он превратился. В чудовище.
   ‒ Так вы не держите на меня зла? ‒ немного удивленно и задиристо спросила Птичка.
   ‒ Нет. Я знала, что вы придете. Мы, женщины, все знали, что произойдет.
   ‒ Знали? ‒ Птичка рассмеялась старухе в лицо и посмотрела на женщин Куренца. ‒ У вас тут есть план прибытия гостей что ли? Как расписание электричек на вокзале?
   ‒ Нет. Мы узнали это от мертвых еще до того, как прилетели эти адские черные кольца.
   Майор бросил на старуху резкий подозрительный взгляд. И только сейчас он обратил внимание на маленькое распятие, подвешенное на шею старухи. Крест был перевернут вверх и Иисус Христос на нем висел вниз головой. Такие же антикресты он увидел и на любовницах Куренца.
   ‒ Бог мой, ‒ поразился майор. ‒ Сперва мы узнали, что ваш сын рабовладелец, потом увидели картины, которые он украл у государства, а теперь еше и выясняется, что он чернокнижник! Или вуду? Чем вы тут, дамы, колдуете, черт побери?
   ‒ Магией.
   ‒ Фуф! Всего-то! ‒ сказала Птичка.
   ‒ Зря смеетесь, дорогая. В деле управления государством магии гораздо больше, чем вы полагаете. Гораздо больше. ‒ Глаза старухи вдруг сделались необычайно темными и глубокими, а взгляд пронизывающим и пугающим.
   Даже Птичке, как показалось Лазарку, от этого взгляда стало не по себе.
   ‒ Майор идем-ка. Нам давно пора.
   ‒ Подожди, Джулия. У меня есть идея. Вы ведь нам не откажете в спиритическом сеансе? ‒ Лазарук вдруг взял старухину руку и положил ее между двумя своими ладонями.
   ‒ Гостям не принято отказывать. Даже если они не прошенные, ‒ с готовностью ответила старая колдунья.
   ‒ Майор, перестань! ‒ взвилась Джулия и бесцеремонно разъединила их руки. ‒ Если хочешь зомбирования, то я найду специально для тебя целый цыганский табор. И там тебя облапошат по полной программе. Но это будет потом. Когда мы сделаем дело.
   ‒ Нет, ‒ вдруг уперся майор. ‒ Я хочу поговорить с одним мертвым человеком именно сейчас.
   ‒ Это не займет много времени, уверяю вас, Птичка.
   В их компании только майор заметил как по лицу Джулии пробежала мимолетная тень. Откуда сумасбродная бабка могла знать ее служебную кличку?
   ‒ Хорошо, ‒ сдалась Джулия. ‒ Только сразу говорю, я не поддаюсь гипнозу.
   ‒ Никакого гипноза не будет.
   Старуха небрежно махнула рукой и три женщины Куренца спешно поднялись и скрылись из помещения.
   Колдунья пригласила Птичку занять диван:
   ‒ А вас, Петр, я попрошу подкатить нам вот тот низкий столик.
   Майор выполнил просьбу, сел рядом с Джулией и старуха достала из под него коробку с мелкими обглоданными костями.
   ‒ Оу! ‒ сказала Джулия. ‒ Куриные косточки! Предпочитаю, когда на них надето мясо.
   ‒ Задержитесь у нас на пару деньков, ‒ странно улыбнулась колдунья. ‒ У нас совершенно шикарный повар-универсал. Вкусите любую кухню мира!
   ‒ Нет уж спасибо, ‒ сказал майор. ‒ Помнится друзья Одиссея на острове Эеи после подобного предложения превратились в поросят.
   ‒ Ну! Я не же не продвинутая колдунья Кирка.
   ‒ Не прибедняйтесь, ‒ сказала Птичка. ‒ Вся эта банда РАС недалеко ушла от свиней.
   ‒ Это армия моего сына, ‒ возразила старуха. ‒ А я вам уже говорила, что у нас с ним были разные политические взгляды. Я, кстати, готова.
   На лице майора вдруг появилось выражения смятения. Он нахмуоил брови и поджал губы.
   ‒ Правильно ли это, тревожить покойникорв?
   ‒ Плевое дело, майор! ‒ сказала Птичка. ‒ Они ж там со скуки подыхают. Если так, конечно, можно о них выразиться.
   ‒ Они всегда рады пообщаться, ‒ подтвердила колдунья.
   Но майор все еще сомневался.
   ‒ Ну же, Петр, ‒ подначила его Джулия. ‒ С нем из загробного мира ты бы хотел пообщаться? С Пушкиным? С Булгаковым? Или хотел попросить у бабушки прощение за лишний съеденный пирожок?
   ‒ С Волкоедовым. Мне нужно с ним поговорить.
   Брови Птички взлетели на лоб. Лицо вмиг стало серьезным.
   ‒ Черт! Майор, ты просто гений. Как я сама не догадалась. Мы должны вам как-то помогать? ‒ Птичка взглянула на старуху.
   ‒ Нет. Справлюсь сам.
   ‒ У вас есть что-то из вещей вашего товарища?
   Птичка протянула ладанку Волкоедова:
   ‒ И свечей ставить не будем?
   ‒ Нет. Это все глупая мишура.
   Колдунья положила ладанку рядом и достала из коробки первую бедренную кость. Дальше, закрыв глаза, она попыталась поставить ее вертикально на столе.
   Кость упала шесть раз и пожелала застыть стоя только с седьмой попытки.
   ‒ Я не вижу его в первом круге, ‒ сказала колдунья и открыла глаза.
   ‒ Что еще за первый круг?
   ‒ Вам лучше не знать, ‒ колдунья взяла вторую такую же кость и принялась ставить на первую.
   Примерно после третьей попытки ей это удалось. Но сиитуация поторилась:
   ‒ Странно. Во втором круге его тоже нет.
   В ход пошла третья кость. Она у колдуньи встала на место сразу же. Майор и Джулия теперь следили за происходящим едва дыша, боясь нарушить шаткую конструкцию малейшим колебание воздуха.
   ‒ Третий круг очень опасен. Но он здесь. Полковник где вы? Здесь ваш друг майор. Он хотел бы вам задать ряд вопросов. Постойте, полковник...
   Старуха открыла глаза:
   ‒ Он не хочет со мной говорить!
   ‒ Со мной при жизни он тоже не был особо разговорчив, ‒ сказала Джулия и поглядела на майора: ‒ Ты уверен, что он при жизни был твоим другом?
   Майор пожал плечами:
   ‒ Ничего не понимаю. А чем опасен третий круг?
   ‒ Вам лучше не знать, ‒ снова ушла от ответа старуха. ‒ Но у меня есть способ заставить тех, кто не хочет говорить.
   Сказав это, старуха взяла спички и зажгла верхнюю кость. Поразительно, но она взялась, как если бы была сделана из бумаги.
   ‒ Полковник, идите ко мне. Я вижу у вас какую-то цифру. Пятнадцать семьдесят семь. Святая Варвара. И что еще? Не мешай мне мальчик! Не мешай!
   Старуха разом откинулась на спинку дивана и стала хлестать руками по воздуху будто отбиваясь от кого-то.
   А потом все три кости разом догорели и рассыпались в кучку пепла. Старуха сразу распахнула глаза:
   ‒ Плохой круг! Вечно с ним проблемы. И какой-то мальчик. Он там, но он не мертвый. И дерется! Что за мальчик такой?
   ‒ Мы думали, вы нам скажете, ‒ сказала Птичка.
   ‒ Нет. Он же не мертвый. Я ничего о нем сказать не могу.
   ‒ Значит, дух Волкоедова сообщил только цифры и имя Святой Варвары.
   ‒ Вы запомнили их? ‒ спросила колдунья.
   ‒ Пятнадцать семдесят семь, ‒ сказал майор.
   ‒ Это вам о чем-нибудь говорит?
   ‒ Да, ‒ сказала Птичка. ‒ Говорит о том, что загадок стало на одну больше.
   Старуха развела руками.
   ‒ Не утруждайте нас провожанием. ‒ Майор поднялся с дивана и галантно подал руку Джулии. ‒ Больше мы у вас не отнимем времени.
   ‒ Отлично. Думаю, самое время пообщаться с сыном. При жизни, знаете ли, он так мало уделяло мне времени.
   ‒ Только не надо нас благодарить, что мы помогли вам сблизиться, ‒ Джулия улыбнулась.
   ‒ А вы милая, ‒ сказала старуха и помахал ей рукой.
   ‒ Я знаю. Вы тоже, бабуля хоть куда.
   ‒ И еще, майор, ‒ окликнула напоследок старуха. ‒ Не ищи двадцатую сестру. Она не принесет тебе счастья.
   ‒ Ну и семейка. И что еще за двадцатая сестра? ‒ спросила Птичка, когда дверь за ними затворилась.
   ‒ Расскажу как-нибудь при случае, ‒ растерянно ответил майор, и они побежали к секретной вертолетной площадке.
  
  ***
   Когда вертолет поднял их над уровнем подземной вертолетной парковки, со стороны майора что-то мелькнуло. Легкая машина дернулась и дала резкий крен вправо.
   ‒ Кажется у нас непрошеный пассажир, ‒ обеспокоенно сказала Птичка, выжимая газ.
   Лазарук посмотрел вниз через выпуклую дверь из прозрачного пластика. Трубу шасси обжимали два кулака. И их размер подсказал майору имя их хозяина.
   ‒ Это Шерхан. Он еще жив!
   ‒ Час от часу не легче, ‒ сказала Птичка. ‒ Эта туша нам в полете не нужна!
   Вертолет передернуло. Шерхан раскачивал машину, используя ее шасси как турник.
   ‒ Вот сучий сын! ‒ сказала Птичка. ‒ Застрели его!
   Майор приоткрыл дверцу, намереваясь пальнут по этим огромным ручищам, но их уже не было.
   ‒ Он переместился на твою сторону!
   ‒ Мать его! Я не могу стрелять и рулить одновременно. Машина слишком хлипкая!
   Птичка действительно кое-как удерживала вертолет от резких рывков.
   ‒ Что делать? ‒ прокричал майор.
   ‒ Наберем метров триста высоту и прокатим с ветерком!
   ‒ Простынет!
   ‒ Почему-то мне на это абсолютно плевать!
   Птичка засмеялась, демонстрируя прекрасные жемчужные зубы.
   Шерхан внизу обрушил на днище град ударов. Но судя по звуку пробить его ему так и не удалось.
   А потом вдруг стало тихо.
   ‒ Отвалился, наконец? ‒ спросил майор.
   ‒ Что-то мне изнутри подсказывает, что нет.
   В напряжении они ждали новой атаки. А потом майор вдруг спросил:
   ‒ Эти синие таблетки. Они ведь повышают не только силу?
   ‒ Что? ‒ Птичка игриво склонила голову. ‒ Там, внизу, тебе захотелось меня трахнуть, Петр?
   Майор кашлянул в кулак. Птичка положила руку на его бедро.
   ‒ Не смущайся. Они действуют как возбудитель всего организма. Правда, и отходняк потом будет такой, что мама не горюй. Хуже похмелья.
   Лазарук прикоснулся к руке Птички, и их пальцы переплелись.
   ‒ Осторожно, ‒ мягко предупредила Птичка. ‒ Одной рукой вертолеты не водят.
   Он горячо сжал ее руку, и она ответила коротким, но не менее жарким взглядом. А через мгновение кулак Шерхана ударил в дверь со стороны Лазарука. По стеклу пробежало несколько трещин.
   Шерхану удалось вскарабкаться ногами на шасси, и теперь он намеревался зайти внутрь. Его искаженной злобой лицо оказалось от Лазарука на расстоянии вытянутой руки. Впрочем лицом это было назвать уже сложно.
   Отмороженная кожа щек свисала клочьями. Уши давно замерзли и осыпались. Как и нижняя губа. Правый глаз превратился в ледышку.
   И все таки этот монстр еще оставался опасен.
   ‒ Придется стрелять сквозь стекло. ‒ Майор взялся пистолет, но Птичка остановила его:
   ‒ Даже не думай. За бортом минус пятьдесят!
   ‒ Что будешь делать?
   Вместо слов Птичка крутанула руль вертолета так, что в внутренности Лазарука едва не вывернулись наизнанку. Его бросило вперед, и тут же назад. Потом вжало в сидение, а через мгновение подкинуло вверх с такой силой, что он до крови прокусил язык.
   Птичка повторяла эти маневры раз за разом, пока болтанка в союзе с ледяным ветром, наконец, не добили Шерхана. Напоследок он последний раз слабо ударил в дверь исчез, сгинув во мраке.
   ‒ Фуф! ‒ вздохнула Птичка. ‒ Петр, возьми карту, что торчит под твоим сидением. Нам нужно скорректировать курс.
   Они снизились до минимальной высоту и Птичка включила прожектор, нащупывая им нить Калужского шоссе.
   Дорога вскоре нашлась, и машина стремительно полетела вдоль трассы.
   Лазарук неотрывно следил за движущейся внизу картиной.
   Там и здесь шоссе было забито брошенными машинами. В двух местах он увидел костры и кучки путников возле них. Но в основном люди, которых он видел, были мертвы. Темные точки трупов усеивали дорогу на всем ее протяжении.
   ‒ Скажи, ты поверила хоть в какую-то часть предсказаний этой странной бабки?
   ‒ Конечно.
   ‒ Ты на полном серьезе?
   ‒ А почему нет. Она же прочитала как-то через свои спиритические каналы мое прозвище.
   ‒ У нее был высокопоставленный, а, значит, информированный сын.
   ‒ Нет. Уверена он впервые видел и слышал о нас, ‒ сказала Джулия. ‒ Однажды в Бирме с помощью такого же вот прибабахнутого шамана я нашла нужного человека.
   ‒ Тогда, что может означать имя Святая Варвара?
   ‒ Местную целительницу или храм.
   ‒ А числа 1577? На телефон местной целительницы явно не тянет, даже для небольшого городка.
   ‒ Дом и номер квартиры.
   Майор в сомнении покачал головой.
   ‒ Гораздо интереснее в этом раскладе выглядит мальчик, ‒ сказала Птичка. ‒ И почему он напал на нее, когда она попыталась развести нашего покойного Волкоедова на разговор? В общем, не забивай сеьбе голову раньше времени. Прилетим, разберемся.
   Птичка достала телефон и набрала номер Генри К. Сигнал проходил, но номер не отвечал. Она снова и снова звонила боссу, но бесполезно.
   ‒ Петр, ‒ сказала Птичка.
   ‒ Да, Нина... то есть, Джулия?
   ‒ Ты не думаешь о том, что наше совместное путешествие подходит конец?
   ‒ Предлагаешь это дело отметить в каком-нибудь баре Вещовска?
   ‒ Не думаю, что они там сохранились, даже если и были. Вопрос в другом. ‒ Птичка посмотрела на Лазарука взглядом хищника, и майор ответил покачиванием головы:
   ‒ Ты не получишь ядерный чемоданчик, Джулия.
   Джулия ответила не сразу, а когда заговорила, то в ее голосе был один сплошной металл:
   ‒ Я всегда получаю то, что хочу, майор. И хочу чтобы ты об этом знал. Четыре дня назад, отправляясь на задание в Москву, я убила трех мальчиков. Вчерашних школьников. И лишь потому, что они не вовремя встали на моем пути. А много лет назад, Петр, я взорвала автобус, где было тридцать пять детей. И это я сделала тоже сознательно. Ради задания. Как ты думаешь, я испытываю муки совести? ‒ Птичка криво усмехнулась и вновь положила руку на бедро майора.
   На этот раз он не ощутил трепета в груди. Прикосновение Птички было теперь скорее омерзительным.
   ‒ Что? Уже не хочется меня лапать?
   Майор посмотрел ей в глаза и не ответил.
   ‒ Я знаю, для тебя я уже не та симпатичная учительница Нина, Я чудовище Джулия Калхоун по прозвишу Птичка. Меня никогда не мучает совесть. Забей это себе в голову, Петр.
   Птичка убрала руку с его ноги. Быстро, будто разочаровавшись, что он не ответил на ее позыв.
   Лазарук продолжал молчать. Он был так ошеломлен признанием Птички об убийстве детей, что не сразу нашелся как ответить, а когда слова пришли, то раздался громкий неприятный щелчок. Трещины в двери, сделанные кулаком Шерхана поползли по сторонам.
   ‒ Это все из-за мороза, ‒ сказала Птичка. ‒ Черт! Холод адский, а эта вертушка сплошь из пластика!
   Будто в подтверждение ее слов кузов вертолета издал хруст еще в нескольких местах.
   ‒ Много нам осталось лететь? ‒ спросил майор.
   ‒ Много? Да мы едва добрались до Калуги!
   Теперь стал задыхаться двигатель вертушки. Он трижды чихнул, отчего машина задергалась и уже окончательно затрещала по швам. Прожектор погас.
   ‒ Будем садиться экстренно! ‒ прокричала Птичка и повела рычаг высоты медленно, но уверенно вниз.
   По кабине пошел запах гари.
   ‒ Мы, кажется еще и горим! ‒ сказал майор, и тут дверь с его стороны рассыпалась на куски. Ледяной вихрь ворвался внутрь.
   ‒ Держись, майор! ‒ крикнула Птичка, но было поздно.
   Она на секунду потеряла контроль за траекторией полета. Но этой секунды хватило, чтобы хлипкая вертушка завалилась на бок. Майор попытался удержаться внутри, но сила бушующего воздуха оказалась непреодолима. Невидимые руки ветра обвили его, потянули, и Лазарук вылетел из кабины.
   Его сразу ударило упругими струями воздуха, несколько раз прокрутило вверх тормашками, обожгло холодом и швырнуло во что-то большое ‒ пружинистое и острое. А потом он упал на землю. В плече и ноге что-то хрустнуло, и он замер.
  
  Глава 17
  ЗА ДВАДЦАТОЙ СЕСТРОЙ
  
   Лазарук пришел в себя почти сразу. С трудом поднялся, включил фонарик.
   Жив. Жив! Боль в плече и ноге пульсировали в так этой мысли. Обожженое холодом лицо пылало.
   Луч фонарика наткнулся на ветви дверева, которое сохранило ему жизнь, смягчив жесткое приземление. Потом он увидел окна многоэтажки. Мертвой и холодной.
   Он побрел вдоль длинной серой стены, изредка опираясь на нее здоровым плечом, повернул за угол и увидел невдалеке зарево огня. Вертолет с Птичкой врезался в бревенчатый дом, и теперь место катастрофы превратилось в гигантский костер.
   Майор побежал к нему. Точнее, ему казалось, что он бежит.
  Боль, пронизывающая тело, позволяла едва ворочать ногами.
   Возле пожарища собрались несколько жалких фигурок людей, закутанных в одежду. Некоторые радовались неожиданной удаче погреться, сняли рукавицы и подставляли озябшие ладони под горячие воздушные струи, бьющие во все стороны от пожара.
   От вертолета уже почти ничего не осталось. Из груды горящих бревен торчали две лопасти пропеллера да несколько труб каркаса кабины. Рядом с кабиной в языках огня лежал труп.
   Майор вдруг заплакал. Горячий ветер пожарища тут же высушивал слезы на щеках. Джулия. Нина. Птичка. Женщина с разными ликами, которую он одновременно любил и ненавидел, боготворил и боялся, теперь оставила его.
   Его разум стенал от потери, но какая-то равнодушная часть мозга удовлетворенно, почти радостно помалкивала. Птичка помогла майору по пути к цели. Возможно без не он бы не добрался до Калуги. Но это совместный вояж должен был завершиться смертью одного из них. Иного выхода не было.
   ‒ Спасибо, тебе, Господи, что разрулил эту ситуацию без меня, ‒ пробормотал Лазарук.
   Он стоял пошатываясь не меньше получаса. Прощаясь со своей странной и таинственной спутницей, а потом, ни разу не обернувшись, побрел прочь.
  
  ***
   Он двигался через мрак замерзшего и мертвого города на юг, изредка сверяя маршрут с картой и табличками на домах. Скорость его была сравнима с черепашьей. При каждом шаге рюкзак вызывал невыносимую боль в спине, нога предательси подгибалась.
   Улица Молодежная, потом Новаторская. Достигнув улицы Маяковского, он привалился к дереву, чувствуя, что если не передохнет, то упадет в обморок и замерзнет.
   Фонариком майор осветил угол ближайшего дома.
   Дом номер семь.
   Когда-то, миллион лет назад он приежал в Калугу именно на эту улицу, в этот дом, чтобы купить недостающую пуговицу.
   Человек с фамилией Гордюшин, которого он едва узнал по старой газетной вырезке, превратился практически в старика. Он впустил капитана в дом. Даже угостил чаем и, конечно, показал найденную в земле пуговку. Она качалась перед лицом Лазарука на толстой малиновой нитке с узелками ‒ такая близкая и недосягаемая. Потому что мужчина отказался продать ее даже за три тысячи рублей. В кармане кителя капитана тогда лежали эти деньги, скопленные в тайне от Аллы. Но ответ старика был тверд: 'Простите, Петр, это вещь моего сына, я не могу ее продать'.
   И вот теперь, после того давнего фиаско в 2005-м, он опять здесь. Возможно, теперь пуговица была свободна от прежних хозяев, которые умерли. Может даже она сама привела его сюда, неслучайно звала его, тихо вися на гвоздике в гостиной?
   Упустить такую возможность майор не мог. Дух беспринципного коллекционера, помог ему набраться новых сил. Он доковылял до подъезда, поднялся до квартиры, номер, которой тоже был врезан в память, и постучал. От его движения дверь отворилась сама.
   Майор проник в глубь квартиры.
   ‒ Есть кто? ‒ спросил он.
   Никто ему не ответил.
   Не увидел он в квартире и мертвецов.
   Я поступаю как вор, признался себе майор. Возможно, хозяева не погибли, спасаются сейчас где-нибудь у костра, или в глубокой норе, а я мародерствую в их жилище. 'Но если ты только осмотришься и не станешь рыться в вещах, то это будет... Не будет ничего страшного', ‒ успокоил его голос коллекционера.
   Хорошо, я не буду рыться. Только осмотрюсь, пообещал он себе и осмотрелся.
   Пуговица не висела на виду. Тогда он слегка нарушил данное себе обещание: проверил содержимое письменного стола и прикроватной тумбы. Потом пришла очередь серванта, где он перетряхнул вазы и фужеры и даже плоскую синюю банку из под датского печенья.
   Он искал серебряную пуговицу в карманах одежды платянного шкафа, в коробках, сложенных у диа, на полке рядом с телевизором и в старом комоде. Затем последовали поиски на кухне и на анресолях, в обувном шкафу и в ящиках с инструментами. Майор обыскал даже ную. Но результат оказался нулевым.
   В изнеможении майор опустил руку с фонарем и только тут ‒ в освешенном круге старого ковра ‒ увидел на полу обрывок толстой малиной нити. Он хорошо помнил, как на точно такой же ‒ с узелками ‒ висела пуговица, когда он видел ее первый и последний раз в руках старика Гордюшина.
   Пуговица ичезла. Пуговицу забрали.
   Майор тихо прикрыл дверь квартиры и покинул дом так быстро, как позволяло пылающее болью плечо.
  
  ***
   Пройдя всего сотню метров от подъезда, Лазарук совсем выбился из сил. Он сбросил рюкзак и сел прямо на ледяную землю. Закутал поплотнее лицо. Закрыл глаза.
   Спать в такую стужу на улице было равносильно самроубийству, но и двигаться дальше сил не было.
   Спать. Спать...
   Он почти заснул, когда кто-то тряхнул его за покалеченное плечо.
   Майор закричал. От боли, и неожиданного яркого света, ударившего в прорезь капюшона.
   ‒ Ей! Ты в порядке? ‒ спросил голос.
   ‒ В порядке! ‒ прокричал майор ‒ Убери фонарь и не трогай меня! ‒ Он попытался встать, но затея привела к тому, что майор вовсе свалился на бок.
   Невидимые руки помогли ему занять прежнее положение.
   ‒ Я всего лишь хотел помочь, ‒ извинился голос.
   ‒ Хорошо. Ты можешь помочь.
   Лазарук включил свой фонарь и направил его на стену дома так, чтобы лампа не слепила собеседника, но заполняла пространство вокруг расеянным светом.
   В этом полумраке он увидел мужчину с маленьким мальчиком. Но не увидел лиц, закутанных шерстяными шарфами.
   ‒ Вот. ‒ Майор вытащил из рюкзака небольшой туристический топорик и протянул незнакомцам. ‒ Ты поможешь мне, если вырубишь из ветки костыль. Ты сумеешь это сделать?
   Мужчина молча принял топор, и вместе с мальчиком отправился к ближайшим зарослям акации. Лазарук вновь прикрыл глаза, слушая, как сначала трещат ветви, а потом постукивает топор.
   Через пять минут его вновь вернул в чувство знакомый уже голос:
   ‒ Готово. Вырубил по высоте с запасом. Осталось окоротить по твоему росту. ‒ Человек покрутил длинную палку с широкой рогатиной, расчитанной под плечо.
   ‒ Неплохо, ‒ сказал майор. ‒ Сойдет. А теперь помоги мне встать. И, бога ради, не касайся плеча.
   Мужчина помог майору подняться, придерживая его за пояс, и дважды подрубил острый конец подпорки, регулируя ее высоту.
   Майор сделал несколько пробных шагов, используя костыль вместо правой ноги. Первые два вышли не очень, а потом он приноровился и на десятом уже передвигался как заправский инвалид.
   ‒ Здорово у тебя получается. Не догонишь. ‒ Мужчина издал одобрительный смешок. ‒ Теперь, давай, наденем на тебя рюкзак.
   ‒ Нет, ‒ ответил майор. В его голове вдруг всплыла мысль. Плохая идея, которая вряд ли понравилась бы мужчине.
   ‒ Как тебя зовут? ‒ спросил он.
   ‒ Тимофей.
   Майор достал из кармана пистолет и направил его на мужчину.
   ‒ Эй, ты чего? ‒ Тимофей выставил руки вперед. Мы тебя не собираемся грабить!
   ‒ Я не об этом. Ты, Тимофей, понесешь мой рюкзак, потому что с моим раненым плечом не добраться туда, куда мне нужно.
   ‒ А, может разойдемся и все? Мы же тебе помогли. Этого вполне достаточно!
   ‒ Нет. У меня нет вариантов, ‒ сказал майор. ‒ Ты видишь тут в округе какие-то другие варианты? Ты видишь свободных людей?
   В голосе майора зазвучало раздражение, которое не скрылось от Тимофея:
   ‒ Хорошо-хорошо! До какой улицы тебя проводить? Мы готовы.
   Майор покачал головой.
   ‒ Не улицы. Мне нужно в Вещовск.
   ‒ Вещовск? Да ты рехнулся! Ты знаешь, сколько отсюда до Вещовска?
   ‒ Километром семьдесят.
   ‒ Охренеть. В темноте, в холоде, пешком.
   ‒ Надеюсь, в пути мне станет легче, ‒ сказал майор. ‒ Тогда я, возможно, отпущю тебя.
   ‒ Меня! ‒ зло сказал Тимофей. ‒ Ты что ослеп и не видишь, что я не один? Я же с ребенком. Ты собираешься отправить его на смерть?
   ‒ Смерть вас найдет тогда, когда захочет. И в этом городе тоже.
   ‒ Да на дороге мы найдем ее раз в сто быстрее.
   ‒ Хватить трещать, Тимофей. Одевай мой рюкзак и становись вперед. Я буду двигаться сзади.
   ‒ Я не...
   Но тут Лазарук выстрелил в воздух.
   Тимофей захлопнул рот. Ленька метнулся к нему и испуганно
  прижался, обхватил за пояс. Это была первая эмоция мальчика, увиденная Тимофеем.
   Гордюшин с трудом оторвал Леньку от себя. Смерил майора тяжелым взглядом. Молча взвалил его рюкзак на спину и молча двинулся. Мальчик догнал его и пошел рядом, вцепившись за руку.
   Они не прошли и двух сотен шагов, когда в голову майора прилетел здоровенный камень, сваливший его с ног. Костыль выскочил из его рук, майор повалился лицом вниз, потеряв сознание.
   Гордюшин обернулся на звук, увидел, как во мраке зажглись два фонарика, и чуть позже разглядел мужчин, подростка и двух женщин. Лица всех были закутаны и у каждого было по дубинке. Мужчина, облаченный в старинное клетчатое пальто, намеревался приложиться ее по спине майора, но подросток остановил его:
   ‒ Просто забери у него его пистолет!
   ‒ И вытащи все из карманов, ‒ сказала женщина в норковой шубе. Для теплоты поверх дохи она была обмотана крест накрест старыми шалями: ‒ Из темноты мы видели и слышали, как он обошелся с вами и решили помочь.
   ‒ Спасибо, ‒ сказал Тимофей. ‒ Я уж думал, что мы попали в поную передрягу.
   ‒ А сейчас вся жизнь ‒ полная передряга, ‒ произнес клетчатый, без разбора перекладывающий содержимое карманов майора в свои. ‒ Тем более в этом районе полно собак. Зря ты тут с ребенком шляешься.
   ‒ А вы собак не боитесь?
   ‒ Боимся. Но мы пришли сюда на них охотится, ‒ сказала вторая женская фигура. Судя по голосу, это была девушка. ‒ И кажется я слышу их вой в стороне стекольного завода.
   Четверка городских охотников замолкла, вслушиваясь в тишину.
   ‒ Надо пойти проверить, ‒ настоятельно произнесла дама в шубе. ‒ Иначе без мяса нас не пустятят в ДК.
   ‒ В Дом Культуты? ‒ спросил Гордюшин. ‒ А что там?
   ‒ Что-то вроде городского убежища. Там есть глубокий теплый подвал, но расовцы пускает в него ночевать, только за еду.
   ‒ Расовцы? ‒ переспросил Гордюшин. ‒ А кто это?
   ‒ Ты что, парень, с Луны приехал? ‒ засмеялся подросток. ‒ РАС. Русская армия спасения. Расовцы.
   ‒ Что-то вроде военных?
   ‒ Военных? ‒ с сомнением сказала женщина.- Ну, я бы сказала, что-то вроде военной мафии.
   ‒ Бандиты, ‒ сказал клетчатый.
   ‒ Да, это все таки правильнее, ‒ кивнула дама в шубе.
   ‒ Время не терпит! ‒ напомнила всем девушка. ‒ Стая может убежать!
   Майор, лежащий до этого бездвижно, пошевелил ногой и застонал.
   ‒ А что будем с ним делать? ‒ спросил Тимофей.
   ‒ Ничего, ‒ сказала девушка. ‒ без фонарика и оружия ему долго не протянуть. Сам виноват.
   ‒ Не хочешь к нам присоединиться? ‒ спросил подросток Тимофея и закинул свою дубину на плечо. ‒ Вчера собаки загрызли моего брата, а без загонщика трудно.
   ‒ Я подумаю, ‒ сказал Тимофей.
   ‒ Тогда понял, где нас найти, ‒ сказал клетчатый, и четверка охотников быстро двинулась по дороге.
   Тимофей с Ленькой пошли в сторону Пасчаной, но чем дальше они уходили, тем мрачнее становились мысли Тимофея. Ему не лавала покоя гадкость пережитого. Хромой человек с пистолетом не вызывал в нем больше никаких чувств кроме неприязни. Но и то, что он бросил его беспомощным, прихватив у него рюкзак, тоже никак не тянуло на звание доброго дела.
   Тимофей развернулся в обратную сторону, потянул за собой Леньку, а когда послышались собачий лай и рык, то они побежали.
   Луч прыгающего фонаря осветил хромого человека, борющегося сразу с двумя лохматыми псинами. Она держала брыкающегося на асфальте человека за ногу, вторая пыталась добраться до его горла.
   Немедля ни секунды, Гордюшин подхватил самодельный костыль и огрел им по хребту ту собаку, что билась на груди человека. Она с визгом отцепилась и убежала во тьму. Второе животное не стало дожидаться, когда тяжелая палка взметнется над ним. Она отпустила ногу лежащего человека и сразу перешла в атаку на Тимофея.
   Тимофей предугадал этот маневр и хлестнул сучковатым концом собаку по морде. Разбрызгивая кровь и завывая от обиды и боли она предпочла бегство.
   ‒ Отдай мне костыль и рюкзак! ‒ приказал Тимофею человек. Он даже не подумал сказать элементарное 'спасибо'. Хотя, какие, к черту, благодарности могли прозвучать в такой взаимно дурацкой ситуации?
   Гордюшин помог человеку подняться и опереться на палку, протянул вещмешок. Человек достал из него автомат и повесил на шею:
   ‒ Можешь иди, я не держу ни тебя, ни мальчика.
   Не простившись, он заковылял своим путем. Удаляющаяся фигура выглядела одиноко и жалко.
   ‒ Ты не хочешь, узнать, что произошло? ‒ спросил Тимофей вслед.
   ‒ Нет.
   ‒ У тебя забрали пистолет.
   ‒ Спасибо за инфрамацию.
   Тимофей оглянулся по сторонам, ожидая, что голодные собаки могут вернуться в любой момент. Возможно, их будет гораздо больше двух. И тогда им с Ленькой... Тимофею не захотелось думать, что будет с ними, не вооруженными даже палкой.
   Перед Гордюшиным теперь стояла дилема. Идти в ДК, где заправляли неизвестные ему 'расовцы'. Бандиты, которые отказывают в приюте тем, кому нечем заплатить за тепло и ночлег. Или идти неизвестно куда с неизвестным человеком.
   Стоя в темноте Гордюшин все думал и думал. Пока Ленька не потянул его за рукав.
   ‒ Что? Что?
   Неожиданно, при виде мальчика, в голову Тимофея пришла мысль. И он ухватился за нее, как за спасительную соломинку, хотя это была мысль слабохарктерного человека. Но ведь Тимофей никогда и не претендовал на роль лидера. На непростом перепутье Гордюшин решил положиться на выбор на мальчика.
   ‒ Ленька, ‒ сказал он. ‒ Я честно говорю, что не знаю куда нам пойти. Я в замешательстве. ‒ Он присел и посмотрел в глаза мальчика, едва видимые через щель капюшона и клубы пара, выбиваюшиеся из него. ‒ Так что прошу твоего совета. Иы останемся в городе, здесь, в Калуге. Или пойдем с человеком, который нас пытался силой завлечь в Вещовск.
   Мальчик показал рукой на огонек почти исчезнувшего в темноте челоека. И Гордюшин повиновался этому решению. Его совесть спокойно вздохнула.
   Они нагнали человека, и Гордюшин вызвался снова понести его тяжелый мешок:
   ‒ Мы проводим тебя до Вещовска. ‒ взваливая груз на плечи. ‒ Уверен, Ленька там не бывал. Так что, назовем это турпоходом выходного дня.
   ‒ Сейчас каждый день как выходной. Но я все равно скажу за вашу кампанию спасибо.
  
  ***
   Примерно каждый час Лазарук останавливался, чтобы найти сухое бревно. Он поджигал его, предварительно облив бензином, чтобы отогреть ноги и идти дальше в сторону Вещовска.
   Когда они вошли в Мордвиново, их настиг густой ледяной туман. Он быстро обволакивал столбы, заборчики, тротуар и стены домов, покрывая их прочной ледяной глазурь. Дышать стало тяжело и больно.
   Тимофей недовольно подбросил за спиной рюкзак, прохрипел:
   ‒ У тебя там, что, кирпичи? ‒ Через десять шагов он и вовсе сдался, сбросил ношу и в изнеможении плюхнулся на скат придорожной канавы.
   ‒ Нет, не кирпичи. ‒ ответил Лазарук и сел напротив. ‒ Там еще один автомат, десять гранат, тысяча патронов и еще куча необходимых вещей.
   ‒ Охренеть! Ты что собрался в Вещовске грабить банк?
   ‒ Банк? ‒ майор рассмеялся. ‒ Да кому сейчас нужны деньги!
   ‒ Знаешь, ‒ решил признаться Гордюшин. ‒ Ты мне не кажешься хорошим человеком.
   ‒ Я и не пытался тебе понравиться. Глупо набиваться в доверие к человеку, которого берешь почти что в заложники.
   ‒ И ты не боишься, что я вот сейчас достану твой второй автомат и не убью тебя?
   ‒ Ты никого не убьешь, разве только себя случайно.
   ‒ Может, я никогда и не держал оружия в руках, но, клянусь, у меня хватит духа защитить себя и ребенка.
   ‒ Он в безопасности, Тимофей. Может, ты и считаешь себя пленником, но ты и он сейчас под моей защитой.
   ‒ Что-то ты не показал нам чудес своего мужества. Упал от удара единственного камня. И от собак вряд ли бы отделался, если бы мы с Ленькой не пришли на помощь.
   ‒ Ты прав. Я сейчас не в лучшей физической форме.
   ‒ Спасибо, что предупредил, а то уж я поверил, что на тебя можно положиться во всем.
   Майор вздохнул с устаостью:
   ‒ Почему ты пошел со мной, Тимофей? Эти охотники за собаками, кажется, предлагали тебе пойти с ними.
   ‒ Я еще не оголодал до такой степени, чтобы есть собак. К тому же мальчик выбрал тебя.
   ‒ Вот как? ‒ Лазарук смерил добродушным взглядом невысокую фигурку Леньки. Даже закутанный в две шубы он казался маленьким и тщедушным. ‒ Спасибо, Леонид. Тебе я кажусь, наверное, не таким уж страшным?
   ‒ Похоже, нет, ‒ ответил за мальчика Тимофей. ‒ И скажи, нам наконец, кто ты?
   ‒ Я майор нашей бывшей доблестной армии. Майор Лазарук.
   Тимофей не стал скрывать удивления. Но и раздражение его все никак не могло улетучиться:
   ‒ Значит, военные теперь перемещаются под прикрытием гражданских?
   ‒ Ты не прикрытие. Ты, так скажем, вольнонаемный, которого временно призвали.
   ‒ Может мне теперь и присягу принять? Ать-два!
   ‒ Расслабься, Тимофей. Все проще... Этот туман просто невымносим, ‒ майор закашлялся, глотнув леляного влажного воздуха. ‒ Давай, лучше устраиваться на большой привал.
  
  Глава 18
  ЛЕНЬКА И РОК-ЗВЕЗДА
  
   Для ночлега майор выбрал в Мордвиново кирпичный коттедж, дверь которого была распахнута настежь. Внутри еще до них похозяйничали мародеры, но новым непрошенным гостям не нужны были ценные вещи.
   Лазарук насчитал в доме пятерых мертвецов. Два из них принадлежали детям ‒ мальчику и девочке школного возраста. Они не замерзли. На всех были следы огнестрельных ран. Он собрал трупы в одну комнату и закрыл дверь.
   ‒ Не соберешь по дому стулья? ‒ спросил майор Тимофея, и тот, не ответив, ушел.
   Он стал носить в кухню крепкие массивные стулья из гостиной, а майор ломал и в итоге соорудил из них на кафельном полу костер. Дым, поднимавшийся от него, потянулся наружу через приоткрытое окно.
   У костра они, наконец, смогли приокрыть лица, которые после мороза теперь страшно зудели.
   Майор раздлбыл в одной из спален несколько одеял, бросил вокруг очага. А когда Тимофей и Ленька сели, то пристроился напротив и посмотрел на своих пленников изучающе.
   ‒ Что ты на нас так увставился? ‒ спросил Гордюшин.
   ‒ Вы не похожи на сына с отцом.
   ‒ Мы не сын и отец. Меня попросили присмотреть за ребенком.
   ‒ Его мать была твоей женщиной? ‒ спросил майор.
   ‒ В каком-то смысле. ‒ Гордюшин задумался. Можно ли было считать своей девушку Лизу? Клубничную Лизу с которой он был знаком три коротких дня? Когда-то его женщиной вне сомнений была Рита. Но она его предала и, значит, перестала быть таковой. ‒ Да. Я любил его маму, если ты это хочешь знать.
   ‒ Ты говоришь так, будто сомневаешься в этом, ‒ сказал майор. ‒ Она умерла?
   Гордюшин с опаской глянул на Леньку. Его лицо, как обычно, ничего не выражало. Тогда, к черту, лишние тайны, подумал Тимофей. Недоразвитое сознание мальчика легко справится с плохой новостью. Ведь рано или поздно об этом придется сказать вслух.
   ‒ Да. Мы доехали на электричке из Москвы почти до Наро-Фоминска, а потом пошли пешком. Ее случайно убили бандиты. Примерно на полпути к Калуге.
   Убили случайно глупые подростки, когда она пыталась отобрать у них белого медведя, ‒ добавил внутренний голос Тимофея. ‒ А сам ты в это время трясся от страха с поднятыми руками.
   Тимофей вынул из рюкзака Мишку и протянул Леньке. Он надеялся, что игрушка послужит мальчику чем-то вроде успокоительной соски для младенца, но мальчик уже утерял интерес к игрушке. Не отрывая равнодушных глаз от костра, он принял белого медведя и бросил рядом на одеяло.
   Майор достал из мешка консервы, поставил на костер отогреваться.
   ‒ Ты тоже потерял свою женщину? ‒ спросил Тимофей майора и тот ответил не сразу.
   ‒ Она жива. Надеюсь, что жива. Я оставил ее дома, в бомбоубежище. Она толстая и неповротливая. С нею мой путь было не пройти.
   ‒ Да. Мы с Ленькой проворнее, ‒ язвительно заметил Гордюшин.
   ‒ Проворнее. Я не ошибся в своем выборе. Поможешь мне снять одежду, чтобы осмотреть плечо?
   ‒ На рекомендации и мой опыт не расчитывай. Я не медик, ‒ сказал Гордюшин.
   Теперь в относительном тепле майор мог раздеться и оценить свой урон. Тимофей помог ему стащить целый ворох одежды, без которой при установившихся температурах было никак не обойтись.
   ‒ И к кому ты идешь в Вещовске? ‒ спросил Гордюшин. ‒ Прости за любопытство.
   ‒ Не знаю точно. Но первым делом мне нужно побывать в соборе Святой Варвары.
   ‒ Замолить грехи? ‒ усмехнулся Гордюшин.
   ‒ Что-то вроде того.
   Сняв с майора теплую нательную рубашку, Гордюшин заметил на его шее мешочек с вышитым крестом. Возможно, человек, взявший их в плен, был религиозным фанатиком и шел к собору с мешком гранат за то, что кто-то из местных святош когда-то ему досадил.
   Эта мысль весьма раззадорила Гордюшина. Он перевел взгляд на травмированное плечо Лазарука. Оно опухло, сидело криво, сбоку торчала шишка.
   ‒ А плечо ты расшиб, когда усердно молился в другом храме?
   ‒ Нет. Это я упал с вертолета.
   ‒ А! Так это ты сегодня пролетел над городом? Мы видели в небе что-то горящее. Помнишь, Ленька? ‒ Но Ленька, как обычно хранил молчание. ‒ Твой вертолет врезался в дом на Почтовой?
   ‒ Ну, если вертолеты не часто падают в Калуге, то наверное.
   ‒ И за рулем сидел ты?
   ‒ Там не руль. Штурвал. И управлял им не я, а Нина. Она учительница, добиралась в Вещовск со мною.
   ‒ Она тоже была заложницей?
   ‒ Нет. Сама напросилась.
   ‒ И почему произошла авария?
   ‒ В вертолет набивался еще один пассажир. Он сломал что-то, что вывело вертолет из строя на полпути.
   ‒ Ты, оказывается популярен, майор.
   ‒ Ты представить не можешь, сколько бы сейчас людей желало со мной встретится.
   ‒ Судя по твоему арсеналу, не для игры в шахматы.
   ‒ Конечно, ‒ сказал майор. ‒ Теперь, если у тебя закончился запас сарказмом, займемся делом? Я начинаю коченеть.
   ‒ Я готов. Но не гарантирую, что не упаду в обморок.
   ‒ Не упадешь. ‒ Майор согнул поврежденную руку под прямым углом. ‒ А теперь возьми меня за локоть, приподними чуток и покрути предплечье по часовой стрелке.
   ‒ И ничего не нужно тянуть и дергать, как в кино? Ты не будешь зажимать зубами ремень?
   ‒ Нет, ‒ рассмеялся майор. ‒ Таких вывихов солдатам на спортлощадке я вправлял не единожды в год.
   Тимофей выполнил все по инструкции майора, и со второго оборота в плече что-щелкнуло.
   ‒ Это нормально? ‒ испуганно спросил Тимофей.
   ‒ Нормально, ‒ вздохнул облегченно Лазарук. ‒ Ты молодец. Теперь нужно обрядить меня в одежду в обратном порядке и занятся ногой.
   ‒ Ты сказал, что летел с женщиной. Где она сейчас?
   ‒ Она сгорела в вертолете. Возможно, спасла мне жизнь, а сама погибла.
   ‒ Прости.
   ‒ Ничего. Я ее почти не знал, ‒ сказал Лазарук. ‒ Правильнее даже сказать, совсем не знал.
   Они занялись ногой майора. С ней дело обстояло похуже, чем с плечом.
   ‒ Перелома нет, ‒ сделал утешительный вывод Лазарук. ‒ Но похоже в кости пошла трещина. Болит чертовски.
   ‒ Что будешь делать?
   ‒ Ничего. Придется по-прежнему прыгать на костыле, ‒ сказал майор. ‒ Приступим к ужину?
   ‒ Самое время.
   Гордюшин вскрыл консервы. Запахло божественным сочетанием гречневой кашей и тушенки. Ленька проявил к пище здоровый интерес, и Гордюшин с удовлетворением отметил, как мальчик опустошил всю банку.
   В кухне коттеджа они нашли также чай и сахар, оставленные грабителями нетронутыми, и Гордюшин заварил его на костре полную кострюлю, найденную тут же.
   После горячей трапезы Тимофея потянуло в сон. Он растянулся на матрасе. Мальчик присел на корточки рядом, прикоснулся к фонарику.
   ‒ Хочешь взять? Возьми.
   Тот поднял фонарик и показал им на выход.
   ‒ Собираешься погулять по дому? Иди. Но только не выходи наружу.
   Ленька едва заметно кивнул и исчез за дверью.
   ‒ Он глухонемой? ‒ спросил майор. ‒ Мы вместе уже целый день, а я не услышал от него ни звука.
   ‒ Поручая его мне, мать сказала, что у него задержка в развитии.
   ‒ Странный мальчик. Тебе с ним непросто?
   Гордюшин пожал плечами:
   ‒ Пока не знаю. Я нашел его за пару часов до тебя.
   ‒ И зачем ты взвалил на себя эту обузу?
   ‒ Я был единственным, кто был рядом с его умирающей мамой. Как ты сам сегодня сказал, вариантов не было. ‒ Тимофей посмотрел на майора пристально. ‒ А что? Ты бы советовал мне от него избавиться?
   ‒ Нет. Но ребенку, да еще такому, не место на улицах.
   ‒ Вот даже как? Ты бы мог об этом подумать, когда направлял на нас свой пистолет.
   ‒ Поверь, я сожалею, что так вышло. Но в тот момент это было необходимо. Надеюсь, я не оторвал тебя от каких-то важных дел в Калуге?
   ‒ Нет. Все мои дела в Калуге состояли из двух пунктов. Похоронить отца и найти мальчика.
   ‒ Ты похоронил отца?
   ‒ Да. Хотя должен был его спасти. ‒ сказал Тимофей. ‒ Я много винил себя, что опоздал. Но теперь думаю, что все равно он был обречен. Как и все остальные. Неделя. Две. Нам всем остался, может месяц, и на этом все кончится.
   ‒ Многие люди приспособились. Спустились в метро. Там относительно нехолодно.
   ‒ В Калуге нет метро. ‒ Гордюшин с озабоченностью посмотрел на дверь.
   ‒ Беспокоишься за мальчишку? Я пойду погляжу. Заодно отолью.
   Майор подтянул костыль, поднялся и вышел. Тимофей остался у костра один. Майор Лазарук казался ему нормальным. Но тут в голове снова всплыла навязчивая фраза Лизы про 'плохой-хорошего человека'. Человека с подвохом.
  
  ***
   Майор понял, что мальчик бродит на втором этаже, по отблескам света, долетавшим через лестницу.
   Он поднялся по ней, бухая костылем. Подошел к Леньке, застывшему перед картинкой на стене. Фонарик мальчика освещал высокую фотографию тропического пляжа, спрятанного под стекло. Безумно голубое море, белый песок, пальмы.
   ‒ Да-а, ‒ протянул Лазарук. ‒ И где теперь это все? Ты, небось, и на море то никогда не был?
   Мальчик не ответил. Пустой взгляд смерил майора снизу вверх и снова вернулся к пляжу.
   ‒ Пойдем-ка, твой старший товарищ уже волнуется. ‒ Майор легконько подтолкнул Леньку, но тот не поддался. Лучик света снова вернулся к изображению.
   ‒ И что тебя там так притянуло?
   Лазарук дотронулся до рамки, пытаясь ее сдвинуть, но та не подалась. Тогда он вынул нож, просунул лезвие между картиной и стеной. Картина скрипнула, отъехала в сторону и перед ними открылся потайной сейф.
   ‒ Ого! Да ты прирожденный кладоискатель, парень. ‒ сказал майор удивленно. ‒ Только ведь он, наверняка, закрыт на ключ. А без него...
   В голове Лазарука неожиданно мелькнул образ: мертвый мужчина в красном пуховике с надписью на спине ARCTIC 77 и большими накладными карманами.
   ‒ Погоди, кажется я знаю, где лежит ключ.
   Лазарук спустился на первый этаж в большую кладовую, служившую теперь мертвецкой. Единственный мужчина, лежащий здесь был одет в красную куртку. Майор склонился над ним, расстегнул кнопки синего кармана-клапана и сразу обнаружил там связку ключей.
   Он вышел с ними и уже притворил дверь кладовой, как вдруг его остановила странная мысль и он решил ее проверить.
   Лазарук вернулся в кладовую и с трудом перевернул мертвеца, превратившегося в тяжелый ледяной столб. На спине пуховика действительно располагалась большая эмблема-вышивка ARCTIC 77.
   Странность заключалась в том, что час назад он увидел этого мужчину лежащим на спине в луже застывшей крови и отволок его сюда, взяв за ноги. Но майор не переворачивал тело, а следовательно не мог видеть его со спины.
   ‒ Четровщина какая-то, ‒ сказал майор, прикрывая дверь и поднялся на второй этаж.
   К сейфу подошел золотистиый ключ со сложным язычком.
   ‒ Ну, что, посмотрим, какие сокровища тут хранили хозяева, ‒ сказал майор и сделал ключом четыре мягких полуоборота.
   Ленька посветил фонариком вглубь сейфа. На боковой узкой полке высилась стопка денежных пачек в банковской упаковке. Но Ленька едва коснулся их взглядом.
   Его внимание привлекло короткое одноствольное охотничье ружье. Мальчик показал на него рукой и посмотрел на майора.
   ‒ Да ты, Ленька, не промах! Эта игрушка не чета твоему плюшевому мишке. ‒ Лазарук достал ружье и покрутил, осматривая. Оно, несомненно, было настояшим, но приклал был коротковатым. ‒ Да оно никак детское! ‒ Майор подумал о мертвом мальчике, который лежал теперь рядом с мужчиной в красной куртке. Ружье было явно выполнено на заказ под короткое детское предплечье.
   Майор открыл казенник ружьеца, удостоверился, что он пуст и протянул Леньке. Мальчик, не колеблясь принял, его и тутже показал на коробочку с патронами в сейфе.
   ‒ А вот это, брат, уже не игрушка. ‒ Лазарук подбросил в руке упаковку охотничьих патронов шестнадцатого калибра. На ней от руки было написано ХОЛОСТЫЕ, но он предпочел убрать их в свой карман.
   Кроме денег, позади объемистого сейфа чернел гитарный футляр. Он распахнул его, но увидел внутри самую обычную гитару. Что в ней ценного, майор не знал. Он достал интструмент, перевернул и увидел надпись, нацарапанную ручкой прямо на лаке. Надпись состояла из короткого слова УДАЧИ! и завершалась коротким автографом, состоящим из букв В и Ц.
   Майор хотел вернуть инструмент вглубь сейфа, но Ленька остановил его. Он положил одну руку на гриф гитары, а второй показал вниз.
   ‒ Тимофею? Ты, думаешь она ему нужна? Как скажешь.
   Мальчик не ответил, надел ружье через голову на спину и двинулся к лестнице.
   Майор прикрыл тайник, где остались лежать лишь деньги и двинулся за мальчиком.
   ‒ Да ты совсем рехнулся, ‒ сказал Лазаруку Тимофей, когда они вернулись в кухню и тот увидел Леньку с ружьем. ‒ Он же больной мальчик, а ты ему доверяешь оружие.
   ‒ Он сам захотел, и оно не заряжено, ‒ ответил майор подбрасывая в костер остатки очередного стула. ‒ Выкинет, когда надоест таскать.
   Гордюшин покачал головой, но не стал отбирать одностволку у мальчика, который сел у огня. Оружие его, казалось больше не интересовало, просто висело за спиной.
   ‒ А это, что? ‒ Тимофей посмотрел на гитару, лежащую рядом с Лазаруком. ‒ Тоже он попросил?
   ‒ Да. Но уже для тебя.
   ‒ Для меня? ‒ Тимофей с удивлением посмотрел на Леньку, уставившегося в языки пламени.
   ‒ Откуда он знает, что я умею играть на гитаре?
   ‒ Без малейшего понятия. ‒ Майор развел руки. ‒ Но любопытно, что она хранилась в доме в тайнике. В сейфе за картиной.
   ‒ В тайнике? Странно. Подай-ка ее.
   Гордюшину скептически осмотрел гитару. Это был вариант даже хуже того, что забыла молодежь в электричке, когда они ехали с Лизой их Москвы. И та гитара хотя бы была новой. А эта покрыта царапинами. С самыми дешевыми струнами, обшарпанной декой.
   Однако глаза Гордюшина неожиданно загорелись радостью догадки:
   ‒ Я знаю, почему она была спрятана. Автограф!
   ‒ Я видел его. Но чей?
   ‒ Цоя. Самого Виктора Цоя!
   ‒ Ты уверен?
   ‒ Ну, конечно! У меня в детстве был настенный календарь с его фотографией и подписью. Не настоящей конечно.
   Тимофей вдруг почувствовал необычайну жажду игры. Он снял варежки и провел пальцами по ледяным струнам. Звук, ударивший в промерзшие стены кухни, прозвучал особенно сочно.
   Он сначала медленно, а потом быстрее проиграл сочетание аккордов, которое крутилось у него в голове последние несколько часов. Он что-то ритмично пробормотал в так музыки, а потом повторил, пробуя сочетание мелодии и слов вновь и вновь.
   Ленька оторвался от огня и наблюдал за его озябшими пальцами, бегающими по деке.
   Майор тоже с интересом склонил голову на бок.
   ‒ Ты что-то там поешь?
   ‒ Да не то чтобы. ‒ Щеки Тимофея стали немного розовыми от смущения. ‒ Пока шли из Калуги, сочинил по дороге куплет очень грустной песни.
   ‒ Ну, так спой нам.
   Гордюшин поколебался немного, а потом набрал в легкие воздуха и ударил по струнам, проигрывая короткое вступление:
  
  Черные розы упали с небес,
  Нас позвали с тобой в непроглядные дали.
  Мир прекрасный исчез. И остался лишь крест.
  Моя роза любви стала розой печали.
  
   Гордюшин остановился, отложил гитару.
   ‒ И это все? ‒ спросил майор.
   ‒ Да, пока сочинил лишь один куплет.
   ‒ Грустно. Но не дурно. Ты раньше пел в какой-то группе?
   ‒ Нет! Что ты! ‒ Гордюшин засмеялся. ‒ Только организовывал для артистов концерты.
   ‒ Хорошее было ремесло.
   ‒ Скажешь тоже. Бегать в буфет за выпивкой, а потом вытирать блевотину за несостоявшимися звездами эстрады.
   Ленька подсел ближе к гитаре, потрогал ее обшарпанные бока, зевнул.
   ‒ Похоже, нам пора на боковую, ‒ сказал майор. ‒ Но спать с тобой будем по очереди. Надо постоянно поддерживать большой огонь, чтобы не замерзнуть.
   ‒ Я отдежурю первым, ‒ согласился Тимофей и соорудил Леньке из одеял нечто вроде большой берлоги. Прежде, чем забраться в нее мальчик снял ружье, положил рядом с гитарой и пристально посмотрел в глаза Тимофея.
   ‒ Хорошо, Леня. Я покараулю его тоже.
   ‒ Буди через три часа, ‒ дал указание Лазарук и заснул почти сразу. Ему приснился сон, в котором мальчик и женщина смеялись и кричали: 'Не пой! Не пой!', а потом они вместе убивали Тимофея из детского ружья. Но тот не хотел умирать и женщина стала кричать майору 'Дай патрон! Дай мне настоящий патрон!'. Лица женщины он не мог разобрать. Оно постоянно менялось. То превращалось в лицо Нины, то вдруг оборачивалось Аллой, а потом и вовсе напоминало морду пришелца, которую он видел в лаборатории с Параскуном.
   'Не верь им никому', ‒ сказал Тимофей и превратился в мертвого Дуняшина. Ты знаешь свою задачу. Она не изменилась.
  
  Глава 19
  ПЕСНЯ И ОБМАНУТАЯ СМЕРТЬ
  
   Майор шел по дороге, насвистывая, и испуская клубы пара в жутко холодный воздух.
   ‒ Ты похож на грустный закипающий чайник. Что поешь? ‒ спросил Гордюшин.
   ‒ Твоя песенка. Чересчур прилипчивая мелодия.
   ‒ Я же старался, майор, ‒ улыбнулся Гордюшин и поправил гитарный футляра, висевший на плече рядом с рюкзаком Лазарука. В дороге с объемистым багажом было неудобно. Но инструмент с автографом Цоя бросать было жаль.
   ‒ Ты же калужский, Тимофей. Бывал раньше в Вещовске?
   ‒ Да. Но давным-давно. На школьной экскурсии.
   ‒ Помнишь, где храм Святой Варвары?
   ‒ Нет, конечно. Но помню, что это очень старая церковь, ‒ ответил Гордюшин. ‒ Ее назвали в честь дочери византийского императора. Не припомню, как его назвал экскурсовод, но он собственноручно отрубил ей голову за принятие христиантства.
   ‒ Идейный, видимо, был папаша язычник.
   ‒ Да, тот еще антихрист, ‒ замеялся Тимофей. ‒ Но его за это поразила молния, знаешь ли. Может поэтому Святая Варвара считается покровителем ракетных войск?
   ‒ Шутишь?
   ‒ Ни капли. Продаю слова гида со школьной экскурсии.
   ‒ Выходит, я на правильном пути, ‒ сказал майор.
   ‒ Что там в храме? Что или кого ты ишешь?
   ‒ Очень важную вещь.
   ‒ Не скажешь какую?
   ‒ Прости.
   ‒ Ну, как знаешь! Хотя это несправедливо утаивать от помощников свою цель.
   ‒ Ты уже не считаешь себя заложником? ‒ сказал майор немного удивившись. ‒ Я рад это слышать.
   Пару десятков шагов они сделали молча.
   ‒ Может, это и странно прозвучит, ‒ сказал Тимофей, ‒ но я, знаешь ли, рад, что выбрался из Калуги. Пускай и таким способом. Слишком много тяжелых воспомнаний. Да и чем себя было занять? Мир изменился, и девяносто девять процентов вещей, которые мы делали и делаем стали бессмысленными.
   ‒ Мы сейчас заняты не бессмысленным делом, Тимофей. И если оно выгорит, я о нем тебе обязательно расскажу.
   Они прошли в тот день еще тридцать километров и привалы для отогрева застывающих ног приходилось делать чаще, чем вчера.
   Быстрее всех на холоде сдавался Ленька. Он начинал подскакивать или хромать. Ружьишко при этом прыгало и било его прикладом по голове. Майор пару раз предлагал мальчику понести его ношу, но Ленька при этих словах вцеплялся в ружейный ремень, пересекавший грудь и пятился, выражая таким образом, наверное, бурю протеста.
   ‒ Он очень странный, твой мальчишка, ‒ признался Лазарук, когда Ленька оторвался от них немного вперед. ‒ Ночью, честно говоря, я чуток задремал, дежуря у костра, и очнулся от того, что он громко сказал мне 'Не спи'. Я открыл глаза и увидел, что он на меня смотрит из той норы, что ты ему сделал. Прямо мурашки по коже от его взгляда пошли.
   ‒ Тебе это приснилось, Петр, ‒ сказал Тимофей. ‒ Ленька даже матери за всю жизнь слова не сказал.
   ‒ Могу поклястся, что это было. Его голос прозвучал в голове так громко, что я сразу потерял весь сон. И еще этот вчерашний тайник. Откуда недоразвитому мальчишке было знать, что за картиной спрятан сейф?
   ‒ Случайность, наверное, ‒ сказал Тимофей, вспоминая, как Ленька, не раздумывая, достал белого мишку из глубин его вещмешка.
   ‒ И его мать ничего не говорила про сына, кроме того, что он страдает аутизмом?
   ‒ Лиза утверждала, что он умеет посылать ей зрительные образы. Причем на любом расстоянии.
   ‒ Как экстрасенс какой-нибудь?
   ‒ Наверное. Но мы ведь это сможем проверить на привале? ‒ сказал Тимофей. ‒ Поставим какой-нибудь опыт, как в кино. С картинками или предметами.
   ‒ Если он захочет, ‒ сказал майор. ‒ Мне кажется, он меня не долюбливает. Или боится. Или все сразу.
   И тут случилось невероятное. Ленька, идущий впереди с фонариком, который ему еще утром выдал Лазарук, развернулся и замер. А когда мужчины нагнали его и остановились рядом, он потянулся к Лазаруку и обнял его.
   Майор бросил на Тимофея короткий взгляд полный удивления и тоже обнял мальчика:.
   ‒ Все хорошо, Ленька! Все хорошо. Мы просто беспокоимся за тебя. Мы же еще плохо знакомы. Ты устал?
   Мальчик кивнул и они двинулись дальше, выглядывая место ночлега. На этот раз майор выбрал для него придорожный магазин строительных материалов. Витрины его были в относительной целости, а внутри нашлось немало сухих досок для полноценного костра.
   ‒ Как продвигается твоя песня? ‒ спросил майор, когда они поужинали неизменной гречкой из его запасов. Ленька, жующий карамельки ‒ их он получил от Лазарука на десерт ‒ тоже посмотрел на Тимофея.
   ‒ Присочинил еще куплет, ‒ сказал Тимофей, на этот раз уже не так рдеясь от смущенья.
   Он расчехлил гитару, дал ей немного отогреться у огня и спел с самого начала, добавив новое четверостишье:
  
   Вместо знойного лета нас венчала зима.
  И на свадьбе в лесу 'горько' нам не кричали.
  И гостей увела непроглядная тьма
  Твоя роза любви стала розой печали.
  
   ‒ Какой милый, прямо таки романтический ужин, ‒ раздался вдруг голос за дверью. ‒ И который раз без девушек.
   Дверь с грохотом распахнулась и в висок Лазарука уперлось дуло автомата.
   Второй пистолетный ствол целился в голову Гордюшина.
  
  ***
   ‒ Ты представить себе не сможешь, что творится в Америке, Джулия! Может русские забрались к медведям в берлоги и теперь греются с ними в обнимку, но минус шестесят для Америки ‒ это натуральная катастрофа.
   Она вышла на связь с Генри К. через пять часов после падения вертолета. Связь была паршивой, как он и обещал. Но еще паршивее было с ее головой. Ее тошнило, а перед глазами поминутно летали черные мошки, расползающиеся в черные круги.
   После того как поток воздуха насильственно десантировал майора Лазарука без парашюта, она, тоже решила покинуть падающую машину, но зацепилась курткой за какой-то крюк.
   Сам момент падения вертолета был слишком коротким, чтобы она запомнила его.
   Удар, скрежет. Она пробивает головой лобовое стекло и летит вперед в середине снопа пламени от взорвавшегося бензобака вместе с бревнами развалившегося от удара дома. Уже в полете от сотрясения мозга она теряет сознание, а дальше ей несказанно везет.
   Она лежит без чувств на земле между двух загоревшихся бревен в двух десятков метров от дома и вертолета, горящих в общем костре. Пылающие бревна по бокам, хоть и чадят нещадно, но не дают ей замерзнуть.
   Через два часа она приходит в сознание, но еще час ей приходиться потратить на то, где она, что случилось.
   Еще через пятьдесят пять минут она взяла след Лазарука и поплелась по нему, покачиваясь, как пьяная, из стороны в сторону.
   Она начала с места падения майора, которое было усеяно обломками веток. Одна их них оказалась в крови. Но это была вся кровь, которую она нашла.
   Она осветила изморозь на земле и увидела отчетливые отпечатки сапогов майора ‒ три ряда мелкой 'елочки' с круглешком по центру.
   След от правого сапога был смазан, и она догадалась, что майор повредил ногу. Об этом же говорило и расстояие между отпечатками. Оно было коротким. Значит Лазарук хромал, двигался медленно.
   Она нашла место первого привала, где он стоял, опираясь на дерево, а потом следы привели ее к одному из подъездов. Кроме майора здесь топтался кто-то еще, но она не стала заходить внутрь: цепочка следов майора продолжалась дальше.
   Птичка нашла место скопления множества следов, среди которых вдруг появился детский и несколько свежих щепок. Отсюда отпечатки лишь правой ноги майора. Выходило, что он обзавелся палкой-костылем.
   Сердце Птички Калхоун трепетно билось. Она, как ищйка, взяла устойчивый след и шла по нему больше суток.
   Теперь она знала что они ели (она осматривала банки и обертки), где спали (она, тоже переочневала в том же доме с мертвой семьей, где и они) и даже где мочились.
   Она сразу поняла, почему майор движется не в одиночку. Второй мужчина, очевидно, был взят насильственно как заложник-носильщик его вещмешка. Но зачем в этой компании был ребенок?
   Впрочем, этот вопрос ее особо не волновало. Главное, впервые за двое суток ей удалось поймать сигнал на телефоне и вызвать на разговор Генри К.
   Генри устроил ей разнос по полной.
   ‒ Где ты была столько времени? ‒ Прооравшись, он спросил ее относительно спокойно. ‒ Где, черт возьми тебя носило? И почему не брала трубку?
   Она рассказала о плене, о том, как угнала вертолет РНЕ, и о падении которое им пришлось пережить.
   ‒ И когда мы получим ядерный чемоданчик русских?
   ‒ Вы не хотите справится о моем здоровьи, Генри?
   ‒ К дьяволу твое здоровье, Джулия. Я задал другой вопрос.
   ‒ Завтра. Думаю завтра, поскольку есть все основания предпологать, что чемоданчик хранится где-то в Вещовске.
   ‒ Хорошо. В районе Вещовска есть небольшой гражданский аэродром Петлино. Мы направим туда военный самолет, который приспособлен к полетам в полярных условиях. Он будут готов совершить посадку в районе двадцати одного часа по местному времени, чтобы взять на борт тебя и естественно твой груз.
   ‒ Говорите медленнее и тише, Генри, ‒ сказала Птичка почти умоляюще. ‒ У меня голова раскалывается после сотрясения мозга.
   ‒ При нем моя бабушка советовала прикладывать к голове лед.
   ‒ Лед! Да я фактически уже сама как сосулька! И тем не менее меня заносит при ходьбе и непрывно тошнит.
   ‒ Тошнит? А может виной тому ваш русский майор? Я так понял, он еще ого-го? ‒ Генри К. непотребно заржал.
   ‒ К дьяволу вас, Генри и вашу бабушку. Лучше подтвердите, правильно ли я запомнила? Завтра. Двадцать один час. Аэродром Петлино.
   ‒ Верно, Джулия. Обозначь кострами полосу посадки и жди. И запомни, что каждый день просрочки стоит жизни миллионам американцев.
   ‒ Послушайте, Генри, чем читать мне нравроучения, может проще выслать мне на помощь вертолет? Пешком, знаете ли по России не находишься.
   ‒ Мы упустили время, Джулия. При таком холоде не сможет летать ни один вертолет. Ты знаешь, какая сегодня темература установилась на штатной полетной высоте? Минус семьдесят пять! Так что мы на земле можем еще загорать.
   ‒ Я сделаю все, что смогу, Генри.
   ‒ Тогда беги, догоняй своего майора.
  
  ***
   Она исполнила эту часть приказа и теперь стояла, направив на майора Лазарука свой автомат. Хотя глубоко сомневалась, что автоматическое оружие станет стрелять на таком морозе.
   ‒ Все мужики в последнее время стали такими невежами. ‒ Птичка посмотрела на ошарашенного Лазарука. ‒ Разве ты не рад видеть старую подружку?
   ‒ Был бы рад больше, если бы ты сняла меня с прицела. ‒ сказал майор. ‒ Садись с нами. Поужинай.
   ‒ Меня сейчас стошнит, ‒ сказала Птичка, посмотрев на еду, и бросилась в угол, где ее желудок устроил настоящее представление.
   ‒ Тимофей, ‒ сказал майор, не оборачиваясь, ‒ позволь представить тебе мою неуязвимую и обоятельную спутницу Нину-Джулию.
   ‒ Я уже понял, ‒ сказал Тимофей. Он прижал к себе Леньку, который дрожал всем тельцем. ‒ Не бойся, тетя Джулия тебя не обидит.
   ‒ Ну, я бы не стал рассчитывать на ее доброту, ‒ усмехнулся майор. ‒ Как-то она призналась, что подорвала школьный автобус, набитый детьми. Верно, Джулия?
   В ответ Птичка издала мощный рвотный рык.
   ‒ Вам помочь, Джулия? ‒ спросил Тимофей, когда приступ пошел на спад. Он поднялся и протянул ей бутылку оттаявшей минеральной воды.
   ‒ Спасибо, ‒ пролепетала женщина, несколько секунд назад державшая его на мушке. Не оборачиваясь, она приняла воду и умыла ею лицо.
   Тимофей подал следом тряпку служившую полотенцем.
   ‒ Оботрите кожу, чтобы не отморозить лицо.
   Пока Птичка приводила себя в порядок, Лазарук приготовил ей место у костра и успокоительно поглядел на Леньку.
   ‒ Не волнуйся, она опасна лишь для меня.
   ‒ Опасна для тебя? ‒ передразнила Джулия, усаживаясь к костру. ‒ Да я тебе уже раза три жизнь спасала!
   ‒ Ну, ты ведь это делала из корыстных целей. Будешь кашу?
   ‒ Ни в коем разе.
   ‒ Тебя уже кто-то угостил ужином? И что с тобою случилось во время аварии и потом?
   Джулия рассказала им про свое чудесное спасение.
   ‒ Только после аварии у меня серьезная травма головы и кажется я простудилась в дороге, пока вас нагоняла. ‒ Джулия действительно выглядела неважно. Под глазами чернели круги, губы обветрились до кровяных корок и ее бил озноб:
   ‒ Холодно. Я никак не могу согреться!
   ‒ Может устроить что-то вроде вигвама? ‒ предложил Тимофей. За стеной на складе я лежит целая гора строительного утеплителя.
   Они с майором отправились туда и принесли столько пачек, чтобы сложить из него стены почти настоящего дома.
   ‒ Не будем делать его высоким, чтобы сберечь тепло, ‒ сказал по-хозяйски Лазарук, и они положили на место крыши большой лист фанеры.
   Но фанера прогибалась, и им пришлось сделать внутреннюю поддерживающую перегородку.
   ‒ Да вы мастера, мальчики! ‒ исркенне восхитилась их работой Птичка. ‒ Натуральная двухкомнатная квартира для условий экстренного выживания!
   Она встала на четвереньки и вползла в одну из 'комнат'.
   Ленька тоже был в восторге от этой игры, хотя эмоций своих, как обычно, не проявил. Он юркнул в другой отсек и включил там фонарик. Гордюшин проследовал за ним, пристроил ему под голову свое походное одеяло.
   ‒ То есть мне вы предлагаете лечь рядом со своим врагом? ‒ спросил майор, которому ничего не оставалось как занять свободное место подле Птички.
   ‒ Надеюсь, вы не устроите там перестрелку, ‒ сказал Тимофей и сладко зевнул. Ленька рядом тихо засопел, проваливаясь в дрему.
   ‒ Действительно, отложим разборки до утра. ‒ сказал майор, устраиваясь рядом с Джулией. Она заворочалась, освобождая ему место, посветила в лицо фонариком:
   ‒ Тебе не стыдно за то, что бросил меня на месте аварии?
   ‒ Я надеялся, что ты погибла. Рядом с вертолетом горел труп женщины, и я решил, что это ты, Джулия.
   ‒ Я ценю твою откровенность, Петр. Но это была не я, как видишь. Кто-то из тех, кому не повезло оказаться в том злополучном доме.
   ‒ Как бы то ни было, я почему-то рад тебя видеть снова.
   ‒ И я. Все последнее время мне так не доставало твоего нудного ворчания.
   ‒ Тогда я умышленно буду молчать.
   ‒ Молчи. Но грей мне параллельно руки.
   ‒ Не будешь на морозе пистолетами размахивать.
   Он взял ее ледяные ладони в свои.
   ‒ Господи! Они холоднее моих! ‒ Птичка вырвала свои ладони, подышала на них, разминая. ‒ Ты знаешь, где у человека самое теплое место?
   ‒ Нет.
   ‒ Я покажу наглядно, если не будешь против.
   Птичка расстегнула молнию на брюках майора и через двое теплых штанов добралась до его теплой мошонки.
   ‒ Так ты не против?
   ‒ Нет, ‒ ответил он тихо.
   ‒ А это что? ‒ спросила она шепотом, оплетая пальцами его горячий пульсирующий член. ‒ Твое оружие уже на взводе?
   ‒ Да. Пару выстрелов я бы сегодня сделал.
   ‒ Главное, не торопись. У меня есть отличная мишень. ‒ Она пропустила его руку к себе, и часто задышала, когда пальцы майора проникли в заросли ее аккуратных кудряшек.
   А под утро в сон Птички пришел Ленька. Она сидела в ущелье Вуида Негра на извилистом стволе жаботкабы и целилась в приближающийся школьный автобус. Мальчик стоял под деревом, вперя в нее свой пугающе пустой взгляд. 'Отвернись! И не копайся в моей голове!', ‒ крикнула она ему и он медленно попятился, скрываясь в кустах магнолии. Но она чувствовала, что он ушел недалеко, продолжает пялится на нее через листву. Она нажала на курок, подрывая автобус. Но он не взорвался черно-огненным облаком, а распустился желтым цветком, из центра которого в воздух поднялась ядерная ракета.
  
  ***
   В тот самый момент, когда Птичка проснулась, вырываясь из кошмарного сна, Гунди бежал по взлетной полосе аэродрома 'Петлино'. Следом летела стая голодных псов.
   Большинство собак в округе погибло, но те, что были одарены от природы длинной шерстью и везением, еще оставались живы и сбивались в стаи, промышляя охотой на людей или каннибализмом.
   На одном плече бегущего Тапиньша моталась тяжелая сумка с ручными гранатами, на другом ‒ заряженный гранатомет. Но Гунди не хотел использовать его на асфальте взлетной полосы. Гранатомет мог испортить покрытие. И тогда здесь уже не захотели бы приземляться самолеты.
  
  
   Тапиньш старался не надоедать Богу и приходил к нему только по воскресеньям. И когда в небе распустились черные розы, идол дал ему важное поручение. Хотя никогда-никогда ничего не просил сделать.
   Ракетный бог просил убить всех душманов, охранявших ядерные шахты в Козельске и сказал, где взять оружие: через два дня на военных складах в Петлино.
   В назначенный срок Тапиньш беспрепятственно пересек полосу заграждения военных скадов, оставленных охраной без присмотра, взял гранатомет и столько выстрелов к нему, сколько смог унести.
   Еще через два часа он добрался лесом до некогда родной ракетной дивизии и устроил тамошним душманам настоящую кровавую баню.
   ‒ МОЛОДЕЦ, ГУНДИ, ‒ похвалил его Бог и приказал принести еще выстрелов. ‒ КОЕ-КТО ИЗ ДУШМАНОВ ТУТ ЕЩЕ ОСТАЛСЯ.
   Два дня Тапиньш курсировал между складом и ядерными шахтами, перемалывая людей, технику и здания ракетной диспозиции в пыль.
   Однако сами люки шахт и входы в бункер, выполненные из толстой брони, не поддавались.
   ‒ Ты же не сказал мне, где взять кумулятивные гранаты, ‒ пожаловался Гундарс.
   ‒ ХОРОШО, ‒ сказал устало голос идола. ‒ Я ПОДУМАЮ, ЧТО ДЕЛАТЬ ДАЛЬШЕ.
   Через два дня Бог сообщил, где лежит ГАЗ ВОЗМЕЗДИЯ.
   Он лежал в пятидесяти километрах от Калуги и Гунди потратил три дня на то, чтобы принести в Козельск желтый баллон с тремя красными полосами на борту.
   Поскольку он был техником, то знал, куда направить струи этого газа. В решетки вентиляционных систем шахт, где заперлись душманы.
   Когда дело было сделано и Тапиньш снял противогаз и перчатки, Бог сказал, что он может отдохнуть.
   Но Тапиньш совсем не устал.
   ‒ Можно, я использую заряды со склада по своему усмотрению?
   ‒ МОЖНО. ТЫ ЖЕ САМ ВИДИШЬ. ИХ ТАМ ТЫСЯЧИ.
   ‒ Если я тебе понадоблюсь, ты найдешь меня на аэродроме в Петлино, ‒ сказал Гунди и побежал туда, где он видел приземлявшиеся и взлетающие самолеты.
   Это был, конечно, не Хваджа Роэш, но душманы пользовались и им. За два дня Гундарс подбил из гранатомета два самолета, идущих на взлет. И эта война была ему по душе.
   А потом стало темно, наступили морозы и самолеты появлялись редко. И когда стало ОЧЕНЬ холодно, погасли огни посадочной полосы, и самолеты вообще летать перестали.
   Вчера он пришел к люку Шахты-22 и спросил сидящую за ним 'Сатану'.
   ‒ Я хочу знать про Мирдзу, потому что все еще ее люблю. Она жива?
   ‒ ПРОСТИ, ГУНДИ, НО МИРДЗА МЕРТВА. ЧЕРНОТА СДЕЛАЛА ТО, ЧТО ТЫ БЫЛ ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД.
   ‒ Как она умерла? ‒ спросил, заплакав, Тапиньш, и 'Сатана' рассказала, что прошлым утром в Риге выпал трехметровый слой снега. Он выпал так быстро, что все, кто был в машинах, не успели из них выбраться.
   ‒ А почему молчит Бог?
   ‒ Я НЕ ЗНАЮ, ‒ сказала ракета, и Тапиньш отправился на аэродром караулить самолет душманов.
   В пути за ним увязались свора собак. Он бросил им несколько кусков хлеба. Но собаки не хотели хлеба. Они хотели Тапиньша.
   На его счастье в кармане нашлась пара ручных гранат, чтобы отбиться, а позже он их набрал целую сумку, потому что собаки теперь оделевали его везде. Будто кроме сухопарого и невкусного Гунди на земле больше никого не существовало.
   Вот и сейчас, не сбавляя хода, Тапиньш, бегущий по взлетной полосе, нашупал в сумке гладкую как яйцо гранату РГД и швырнул ее через плечо.
   Она убила трех собак, а раненые и испуганные взрывом рассеялись по сторонам. Это были умные твари.
   Тапиньш наконец остановился и автоматически вытер со лба замерзший пот. На месте льдинок сразу же выступила кровь. Она тут же замерзла, образовав на стянутой коже коричневую корку. Тапиньш взвыл от боли и, злобно озираясь, бросил вокруг в темноту еще четыре гранаты.
  
  Глава 20
  ОТЛОЖЕННЫЙ ПОДАРОК
  
   Утром Птичка расхворалась.
   Ее бил озноб, а тело пылало. Она была так охвачена болезнью и слаба, что даже не проснулась, когда майор выкарабкался из общего с ней 'отсека'. Он раскочегарил костер пожарче и поставил кипятить для Птички чай.
   ‒ А Джулия? ‒ спросил Тимофей. Они с мальчиком уже встали.
   ‒ Расклеилась наша Джулия. Похоже, на начинающееся воспаление легких.
   ‒ Это для нас плохо или хорошо?
   ‒ Странная дилемма, ‒ сказал майор. ‒ Мы не можем ее взять с собой, потому что она представляет нашего противника. Но и бросить ее здесь, в стужу, в таком состоянии было бы как-то не по христиански.
   ‒ Но если она очнется, то, может статься, прикончит тебя.
   ‒ Вполне вероятно, ‒ согласился Лазарук и высыпал заварку в походный чайник. ‒ Поэтому я хочу вас отпустить. А сам дождусь, когда Джулия придет в себя, и мы двинемся дальше вместе.
   ‒ Как два инвалида? ‒ пошутил Тимофей.
   ‒ Да, обнявшись и плача, ‒ ответил майор. ‒ Почти так.
   Он помешал заварку в кипятке.
   ‒ Вернешься с мальчиком в Калугу?
   ‒ Вряд ли. Дойдем с вами до Вещовска, а там будет видно.
   ‒ Хорошо. Я рад, что ты еще составишь мне компанию. Как твой малыш?
   ‒ Ему, думаю, хорошо в любом месте.
   Они посмотрели на Леньку, которому наскучили все старые игрушки. Он складывал из щепочек маленький домик.
   ‒ У меня кое-что есть, пусть пока развлечется.
   Майор достал из рюкзака свою жестяную коробку с пуговицами и раскрыл ее. Двадцать ячеек, заполненных все, кроме одной.
   ‒ Что это? ‒ Гордюшин взял одну из старинных пуговиц, поднес к глазам.
   ‒ Моя коллекция. Мне ее еще в детстве подарил ее дядя. Коллекция была неполная, и я полжизни потратил на то, чтобы закончить ее.
   Тимофей передал коробку Леньке, который аккуратно разложил их по полу и стал двигать, изображая, наверное, автомобильное движение.
   ‒ А почему только девятнадцать?
   ‒ Это редкие экзмпляры, серебряные. Как видищь, одну ищу до сих пор.
   ‒ А ведь у меня есть похожая! ‒ вдруг воскликнул Тимофей. ‒ Там ведь изображена бомба?
   Майор Лазарук похолодел от догадки. Это было почти невероятно: взять в попутчики сына старика Гордюшина.
   ‒ У тебя она с собой? ‒ спросил лн осторожно.
   ‒ Да! В том-то и дело!
   Тимофей разыскал свою пуговицу, завалявшуюся на дне мешка и передал майору.
   ‒ Это она, вне сомнения, ‒ сказал Лазарук холодным голосом эксперта. Но сердце его сейчас билось и прягало как бешеное. Ему не требовалось прикладывать пуговицу Тимофея к одной из своих для сравнения. Потому что он провел в их обществе сотни часов, каждый раз рассматривая, будто видит впервые.
   ‒ Ты продашь мне ее? ‒ спросил майор едва не срывающимся голосом.
   ‒ Шутить? ‒ спросил Гордюшин. ‒ Я тебе ее дарю.
   Майор несколько секунд смотрел на Тимофея с недоверием, отчего тот смутился:
   ‒ Ну, раньше, в детстве, она была у меня чем-то вроде счастливого талисмана. Я брал ее на экзамены, ходил с нею на свидние с первой девушкой. А потом просто оставил дома в письменном столе и уехал в Москву покорять шоу-бизнес.
   ‒ Ты рассказывал, что неудачно.
   ‒ Ну, так и есть.
   ‒ Может, потому то оставил талисман?
   ‒ Да брось ты! ‒ Тимофей засмеялся. ‒ Это же всего лишь серебряный кружок с петелькой.
   ‒ Я так не думаю.
   ‒ А что ты думаешь?
   ‒ Для меня, например, они стали настоящим проклятием.
   ‒ Вот как?
   ‒ Да. Как-то пару лет назад моя жена принесла для меня научный журнал со статье про коллекционирование. Ее написал француз. Я даже помню его имя, потому что такие вещи не забываются. Автора звали Бодрийяр, и он назвал всех коллекционеров, если отбросить статейную шелуху, патологическими больными.
   ‒ Видимо, ты чем-то насолил жене, если она решила тебя припечатать так жестоко.
   ‒ Да. Мы в последние годы отдалились друг от друга.
   ‒ У вас есть дети?
   ‒ Нет. Может в этом и причина. Алла не хотела рожать, когда я был лейтенантом. Потом, когда меня повысили, не хотела рожать из-за того, что у нас в Чите была слишком маленькая квартира. А третий аборт она сделала, поставив условие, что родит, только если меня переведут поближе к Москве. Я добился этого, наконец, но четвертая беременность уже не наступила.
   ‒ Да ты, оказывается, плаксивый подкаблучник, майор. ‒ К их компании присоединилась проснувшаяся Птичка. ‒ И если тот чай, что сейчас льется через край в костер, мой, то я назову тебя еще и полным неудачником.
   ‒ Я неудачник, Джулия, если ты этого еще не заметила. ‒ Майор постучал по костылю, а потом налил чай в кружку и подал Птичке:
   ‒ Ну, это еще как посмотреть, учитывая, как я приложилась головой. Меня колбасит не по-детски, как сказали бы мои бывшие ученички. И еще эта простуда!
   ‒ До ближайшей аптеки километров пять, ‒ сказал майор, ‒ но не думаю, что они открыты в такой ранний час.
   ‒ У меня есть своя аптека, майор.
   ‒ И жаропонижающее в ней?
   ‒ А ты, считал, что у меня есть только таблетки для допросов?
   ‒ Нет. ‒ сказал Лазарук. ‒ Я полагал, что ты сейчас снова можешь использовать одну из своих синих запасов.
   ‒ Время не пришло. Но час икс близок майор. Сегодня мы доберемся до Вещовска.
  
  ***
   ‒ К Вещовску я иду обвешанный вещами. Вещовцам обещали, что я приду с мощами.
   Этот каламбур Тимофей сочинил и выдал публике, когда они прошли до Вещовска примерно две трети пути.
   ‒ Под мощами, красавчик, надеюсь, ты имел в виду не меня? ‒ спросила Птичка.
   ‒ Ну что ты, нет конечно! ‒ ответил он и засмеялся. Но шутка была рядом с истиной. Джулия двигалась хоть и быстро, но неуверенным шагом. Она жаловалась на непрекращающееся головокружение. Перед глазами у ней все скакало, и ее снова донимал жар. Казалось еще чуть-чуть и она свалится на обледеневшую дорогу.
   Майор, по-прежнему прыгал с костылем.
   Тимофею, как самому крепкому члену четверки отвели роль вьючной лошади. На спину повесили рюкзаки Лазарука и Птички, спереди висел его собственный, а на плече болтался футляр с гитарой.
   Птичка предлагала ему избавится от нее, но Тимофей был упрям. Ему казалось, что в разрушенном мире, обладание ценной вещью делает его более спокойным и защищенным.
   Он так и сказал Джулии, на что та ответила, грозно тряхнув автоматом на шее:
   ‒ Только это сейчас способно обеспечить спокойствие и защиту. Ты вот, например, слышишь, что к нам что-то приближается?
   Они остановились и затихли, вслушиваясь в густой морозный воздух.
   ‒ Какой-то топот, ‒ тихо сказал Лазарук, снимая автомат с предохранителя.
   ‒ И очень многих ног, ‒ Птичка поводила стволом из стороны в сторону. ‒ Только это вряд ли люди. Беготня в темноте ‒ это прекрасный случай сломать себе ногу или шею.
   Тимофей подтянул Леньку к себе поближе.
   Топот становился все сильнее, доносилось уже похрустывание снега.
   ‒ Кто бы там ни был, я стреляю, ‒ крикнула в темноту Птичка и пальнула в сторону звуков короткой очередью.
   Майор попытался сделать тоже самое, но его оружие промолчало, издав лишь сухой щелчок. Лазарук передернул затвор, меняя патрон в патроннике, снова хотел выстрелить, но теперь из 'скорпиона' не послышалось и щелчка.
   ‒ Что отморозил себе автомат? ‒ с иронией сказала Птичка.
   ‒ Похоже на то. ‒ Лазарук быстро снял ружьецо с Леньки и зарядил холостым патроном. Из тех, что они нашли в сейфе коттеджа. ‒ Эта техника попроще! ‒ Он приложил коротенький приклад к плечу и направил такой же небольшой ствол в сторону топота. Выстрел оказался оглушительным. Куда ядреней автомата Птички, рассчитанного под максимально бесшумную стрельбу. И невероятно своевременным. За миг до него Тимофей высветил в темноте огромную волчью голову. А за ней светящиеся глаза еще одного. И еще.
   Грохот охотничьего ружья подействовал на хищников отрезвляюще. Они остановились как вкопанные, подняв облако изморози. А когда Лазарук молниеносно поменял заряд и снова шарахнул по волчьим мордам, то животные бросились наутек.
   ‒ Майор! Ты, мазила! Не попал ни в одного! ‒ возмутилась Птичка.
   ‒ Так патроны были без дроби, Джулия, ‒ ответил майор.
   ‒ Черт! ‒ Джулия была удивлена. ‒ Ну, вы, мальчики, даете! Движетесь по опасной территории с гитарами. С незаряженными ружьями! Как вы вообще умудрились забраться так далеко?
   ‒ Будем считать, что мы корпус мира, ‒ попытался отделаться шуткой Лазарук.
   ‒ Ха.Ха. Просто уморительно. А если мы налетим на медведя? ‒ завелась Птичка. ‒ Вы его отведете в берлогу и колыбельную споете?
   ‒ Мой прадед был калужским крестьянином, ‒ вдруг сказал Тимрофей. ‒ И он мне говорил, что раньше существовало правило. Не надо в лесу называть имя хозяина.
   ‒ Мы же не крестьяне, чтобы руководствоваться суевериями, ‒ сказала презрительно Птичка. ‒ Медведь! Медведь! Медведь!
   Майор посмотрел на Птичку с нарастающим раздражением:
   ‒ Ты, Джулия, хоть и хорохоришься под крутую, но все равно похожа на любую другую бабу.
   ‒ Что ты имеешь в виду, самец?
   ‒ Ты приболела. А все женщины в твоем состоянии становятся капризными и раздраженными.
   ‒ Ну, вот что, женский специалист! Во-первых, у меня нет месячных! И во вторых. Ты, конечно, вчера ночью был сверху, и спасибо тебе большое за два оргазма. Но, заруби себе на носу, что главная здесь все равно я!
   ‒ Джулия! ‒ попытался усовестить Птичку майор. ‒ Твои выражения! С нами, если ты заметила, ребенок.
   ‒ Кстати, о ребенке. Зарядите-ка мальчику ружье! Пусть привыкает к военной службе.
   ‒ Но... ‒ попытался протестовать Тимофей, однако Птичка заставила его заткнуться самым грозным взглядом, что был в ее арсенале.
   Птичка забрала ружье и патроны у майора и за две минуты провела Леньке настоящий боевой инструктаж про пользованию этим оружием.
   ‒ Ты все понял? ‒ спросила она Леньку, и Гордюшину показалось, что вид у мальчика в этот момент был немного ошалелый.
   ‒ Ты молчишь, ‒ продолжила Птичка. ‒ Но это не страшно. Для солдата говорить ‒ не самое главное, понимаешь? Дело солдата ‒ вовремя видеть и соображать, а потом стрелять и убивать.
   ‒ Слишком цинично, Джулия, для его возраста, ‒ покачал головой майор.
   ‒ Зато помогает выжить любому! ‒ Она поставила ружьецо на предохранитель и протянула его Леньке. ‒ Теперь мы можем двигаться дальше.
   До Вещовска они дошли почти молча, вслушиваясь и всматриваясь в окружающий мрак. Но больше их спокойствие никто не нарушил.
   Маленький старинный город встретил их темными окнами. И полным молчанием. Не лаяла ни одна собака, а в воздухе не витал запах дыма. Это означало одно. Город был мертв, и те кто не умер вместе с ним, ушли.
  
  Глава 21
  ПОЖИРАТЕЛЬ ГРАНАТ
  
   Им пришлось долго бродить по улицам, прежде, чем они наткнулись на то что искали.
   Двери в храм были распахнуты. На ступенях перед ними лежали несколько мертвецов. Один из них в теплой военной куртке с желтой повязкой. Лазарук склонился над ним, вглядываясь в лицо:
   ‒ Это полковник Таранов, начальник разведки в Стальных батальонах.
   ‒ Значит, мы на верном пути, ‒ сказал Тимофей.
   ‒ Безусловно, ‒ согласилась Птичка. ‒ Не на каждой паперти найдешь сталбатовцев.
   Они прошли в притвор, где тела замерзших людей покрывали едва ли не весь пол.
   ‒ Мороз по коже, ‒ сказал Тимофей. ‒ Причем в обоих смыслах.
   ‒ И какую загадку нам, в этом морге, предстоит разгадать? ‒ спросила Птичка. Она занялась тем, что, двигаясь к престолу, зажигала все свечи, попадающиеся ей на пути. От этого картина внутри храма становилась еще более апокалиптичной.
   ‒ Все, что я слышал от Волкоедова, это цифра 1577.
   ‒ Инвентарный номер? ‒ предположила Птичка. ‒ У церковной утвари существуют инвентарные номера?
   Не дожидаясь ответа, она отправилась осматривать семисвечник, заглянула под покров на престоле.
   ‒ Я не вижу ни одного номера. В церкви, похоже, все построено на доверии. Ты так и будешь стоять столбом или подключишься к процессу.
   ‒ Прости нас, Господи. В особенности эту женщину, что сейчас, кажется, намерена сломать жертвенник, ‒ сказал майор. ‒ Джулия, ты когда-нибудь слышала об этике?
   ‒ Расскажи про этику миллионам людей, которые ежедневно замерзают от холода, превращаясь вот в это! ‒ Птичка зло кивнула на несколько обнявшихся трупов у кивория. Когда-то это явно была семья.
   С помощью майора, взявшегося, наконец, за дело, Птичка разломала жертвенник. В нем было пусто. Лишь в углу лежала засохшая просвира.
   ‒ Пойдем к амвону, майор, мне кажется многообещающим вот тот ящик с золотой звездой.
   Он остановил ее перед царскими вратами, взяв твердо за руку.
   ‒ Ты же знаешь, Джулия, я не позволю тебе забрать чемоданчик.
   Птичка посмотрела на него криво усмехаясь.
   ‒ Давай, сначала найдем его, майор, а потом уже устроим дискуссию. ‒ Она сделала пару шагов, остановилась и сказал не оборачиваясь: ‒ Но готовы ли у тебя аргументы? Помнится, смазка в твоих автоматах безбожно закоченела.
   ‒ Мне не хочется тебя убивать.
   ‒ А я тебе этого и не позволю. ‒ Птичка распахнула тумбу, стоящую внутри амвона. ‒ Здесь нашего чемодана тоже нет.
   ‒ Может, 1577 это код сейфа? ‒ предположил майор.
   ‒ Маловероятно. Но проверить нужно.
   Они отправились в ризницу, но сейф, который там действительно был, оказался простым, с замочной скважиной. Птичка нашла сейфовый ключ в поясе священника, лежавшего на полу ризницы. В груди священнослужителя было несколько пулевых отверстий.
   ‒ Похоже не все приходили в храм помолиться, ‒ сказала Птичка, открывая церковную кассу.
   Они нашли там стопку документов, деньги, церковную кружку, но не более того.
   ‒ Мы можем искать его тут до посинения, ‒ Птичка села на стопу новых молитвенников. ‒ Нам нужна система. Думай, майор! Думай! Что эти цифры могли означать?
   ‒ Возможно, чемоданчик спрятан за иконостасом, ‒ сказал пришедший в ризницу Тимофей. ‒ А цифры означают зашифрованный порядковый номер иконы.
   ‒ Не слишком ли сложно для военных тугодумов? ‒ спросила Птичка и испытующе посмотрела на Лазарука.
   Майор не ответил, лицо его сделалось каменным. Птичка взяла его под руку, увлекла за собой:
   ‒ Что же, пойдем проверим и эту версию.
   Они вернулись к престолу и стали смотреть на золотую махину иконостаса, возвышающуюся ввысь на добрый десяток метров.
   ‒ Всего я насчитал икон шестьдесят три, ‒ сказал Тимофей.
   ‒ Кошмар! С какой начнем? ‒ Птичка достала нож и протянула Тимофею. ‒ Я не буду принимать участие в дальнейшем богохульстве.
   ‒ Начнем со Святой Варвары. Это было бы логичнее.
   ‒ Санта-Барбара, ‒ сказала Джулия. ‒ У нас, американцев, она звучит так. Но почему именно с нее?
   ‒ Она покровительница наших ядерных войск.
   ‒ Ничего себе! А я почему-то думала, что русские ракетчики самые ярые безбожники!
   ‒ Я нашел ее икону. ‒ Майор показал на святой образ в нижнем ряду, третий справа от Царских ворот.
   Тимофей поддел ножом раму, висящую на петлях. И она распахнулась как дверь шкафчика. Внутри было пусто. Он уже собирался вернуть образ на место, когда Птичка сказала:
   ‒ Постой, там ведь что-то написано.
   Он снова отодвинул икону святой Варвары, чтобы они могли прочитать надпись на задней стенке.
  ВОТ НАСЛЕДИЕ ОТ ГОСПОДА: ДЕТИ
  НАГРАДА ОТ НЕГО - ПЛОД ЧРЕВА
   ‒ Что-то из Библии про детей, ‒ сказал Гордюшин.
   ‒ Кстати, где наш 'плод'? ‒ спросила Птичка и они обернулись в поисках Ленька.
   Мальчик был в притворе и шаркал ногой по церковному полу туда-сюда.
   ‒ Эй, Ленька, ты что-то нашел?
   Ленька не ответил, продолжая работать ногой.
   Тогда они отправились к мальчику. Майор со своим костылем прихромал последний и посветил на церковный пол, выложенный из крупных каменных плит.
   На той из них, что стоял Ленька были видны полустертые цифры.
   1577.
   ‒ Мистика, ‒ сказала Джулия и опять вспомнила существо из леса с изменчивой сущностью.
   ‒ Скорее всего, это год основания храма, ‒ сказал майор.
   ‒ А мы искали систему или код! ‒ рассмеялся Тимофей.
   ‒ Это как юмор в армянском анекдоте. ‒ зло сказала Птичка. ‒ Видать, Ленька, Господь любит тебя больше нас.
   Джулия резко достала из под полы нож. Мальчик прижался к Тимофею. Глаза Лазарука тоже настороженно сверкнули. Но Птичка лишь собиралась поднять плиту. Она просунула лезвие в паз между плитами и пошатала ту, что была обозначена датой:
   ‒ Она хорошо движется! Значит, ее совсем недавно вынимали.
   Лазарук достал свой нож и помог Джулии ее приподнять.
   Под плитой лежал титановый кейс.
   ‒ Это он самый, ‒ только и успел сказать майор, как получил от Птички удар в голову, надолго лишивший его сознания.
   ‒ Джулия! ‒ возмущенно сказал Тимофей, и та отправила его кулаком в нокаут.
   Потом достала пистолет и выстрелила в костыль майора, превратив середину деревяшки в щепки.
   Мальчик попятился от женщина, но та даже не взглянула в его сторону. Она достала чемоданчик из тайника и скрылась во мраке притвора.
   Гордюшин с залитым кровью подбородком подполз к Лазаруку и попробовал привести его в чувство. Но Птичка знала свое дело. Она вырубила майора как минимум на полчаса.
   И когда вышел этот длившийся бесконечностью срок, Лазарук слабо застонал, и едва сел с помощью Тимофея.
   ‒ Нужно ее догнать! ‒ Гордюшин почти закричал на майора. ‒ О каком аэродроме шла речь?
   ‒ Который в Петлино, ‒ сказал Лазарук едва слышно. ‒ Но она туда не быстро доберется.
   ‒ Почему?
   ‒ Вчера ночью я вытащил из ее рюкзака все карты и вот это. ‒ Майор достал из кармана синюю таблетку. ‒ Дай мне пятнадцать минут, и с ее помощью я побегу как новенький.
  
  ***
   Собаки взяли Тапиньша в кольцо у ангара с большой и длинной надписью ОГНЕОПАСНО. Он попытался вскарабкаться на ангар, но его стена оказалась слишком крутой и скользкой, как бок мертвого кита. Гунди прижался спиной к высокой красной букве 'С' и достал последнюю гранату. Она была ледяной и ребристой.
   Ему не хотелось умирать, даже пускай этот мир стал холодным, темным и опасным. Но уж лучше было погибнуть мгновенно, чем долго и мучительно от клыков голодных псов.
   В его груди комом грязи лежала обида на ракетного Бога.
   Гунди уже вырвал и отбросил в сторону гранатное кольцо, когда атака собак неожиданно захлебнулась. Огромная серая сука, уже запустившая клыки в его ватные штаны, разжала пасть. А лохматый рыжий кобель, намеревавшийся вцепится в шею Гунди, в прыжке с клацаньем захлопнул челюсти, и лишь ударился в его грудь, после чего неловко упал на землю и отбежал подальше.
   Дальше Гунди с удивлением увидел, что другие собаки поджали хвосты, а кое-кто даже заскулил. И спустя мгновение собачья свора, расступилась, чтобы дать дорогу настоящему монстру псового мира.
   Их мрака, выпуская по сторонам клубы пара вышло чудовище. Оно достигало метра высоты в холке. Из грязной спутанной шерсти на землю спускались мощные лапы. А под светлой шкурой шевелилась целая гора мышц. Но самое жуткое ‒ это была голова животного. Она была огромна и вместо морды у нее было лицо Асадуллы, черное от солнца как кишмиш.
   Колени Тапиньша подогнулись. Он бы упал, но его поддержала покатистая стена ангара.
   ‒ Салям алейкум, Гунди, ‒ сказал ему зверь по-человечески. ‒ Давно не виделись. Ты, конечно, узнал меня?
   ‒ Да, ‒ пролепетал Гунди, прижимая гранату к груди. ‒ Но я же убил тебя, поставив растяжку на твоей тропе!
   ‒ Да, ты это сделал. ‒ Зверь сел и посмотрел на Тапиньша, склонив голову. ‒ Ты это сделал, хотя я был тебе шурави.
   ‒ Извини, Асадулла. Я думал, ты душман.
   ‒ Теперь я действительно твой душман. Потому что, когда ты убил меня в то засущливое лето, некому стало носить воду на мое опийное поле. И все мои младшие дети ‒ Афруза, Шамроз, Кхушаль, Змарай, Гхургхашт и Гхунча-Гуль умерли с голоду, потому что не на что было купить зерна для лепешек.
   ‒ Я готов умереть, ради того, чтобы искупить свою вину, ‒ сказал Гунди и показал зверю ребристую лимонку. ‒ Отойди подальше и я сделаю это.
   ‒ Нет. Мне не нужна твоя смерть. По-крайней мере сейчас.
   ‒ А что ты хочешь от меня?
   ‒ Я хочу, чтобы ты продолжил начатую работу по охране аэродрома от душманов с крыльями.
   ‒ Работа? Но я только сбивал здесь их самолеты.
   ‒ Ты хорошо ее делал, шурави Гундарс. И надо ее продолжить.
   ‒ Но душманы больше не летают, ‒ сказал Тапиньш.
   ‒ Скоро один из них прилетит.
   ‒ Но как он приземлится? На взлетной полосе нет огней.
   ‒ Ты их зажжешь.
   ‒ Хорошо. Я хотел как-то развести огни, но твоя стая не дает мне покоя.
   ‒ Они больше не будут тебе мешать.
   Монстр едва моргнул, и стая за его спиной поднялась и пересела во тьму подальше.
   ‒ Видишь, как они меня слушаются?
   ‒ Вижу. Но что теперь делать с ней? С гранатой?
   ‒ Брось мне в пасть. Я о ней позабочусь.
   Зверь с лицом Асадуллы раскрыл челюсти, открывая глотку, наверное, львиного размера, и Тапиньш осторожно кинул туда гранату.
   Челюсти сомкнулись, и через положенное время внутри утробы пса раздался негромкий хлопок. Зверь едва шелохнулся, а потом рыгнул, выпуская из пасти черный вонючий дым.
   ‒ Не повторяйте этот трюк, дорогие телезрители, ‒ сказал зверь и оскалился в усмешке, от которой Гунди едва не обмочился.
   ‒ Ты готов?
   ‒ Да, шурави Асадулла.
   ‒ Тогда идем. Времени у нас немного.
   Они пошли вдоль взлетной полосы, пока не достигли небольшого строения из серого кирпича. Тапиньша шатало из стороны в сторону и не только от ветра.
   ‒ Ты голоден? ‒ спросил зверь.
   ‒ Нет, ‒ соврал Гунди. ‒ Я просто волнуюсь.
   ‒ Не лги мне. Тебе нужно согреться и перекусить, чтобы набраться сил. Иначе ты не доведешь положенное до конца.
   Тапиньш и вправду не ел уже три дня. Мерзлый хлеб, которым он запасся на свалке хлебозавода в Калуге, давно кончился.
   ‒ Тут есть чем перекусить, ‒ сказал Асадулла и вошел в дом, оказавшийся большой хозяйственной кладовой. ‒ В дальнем углу ты найдешь ведро с остатками угля, подожги его.
   Тапиньш сделал, как ему велели, и стены помещения осветил веселый желтый свет. Глаза Асадуллы в нем маслянисто блестели и следили за Гунди неотрывно.
   Гунди снял рукавицы, раскинул ладони над огнем:
   ‒ Спасибо, шурави. Тебя послал Ракетный Бог?
   ‒ Нет, я он есть.
   ‒ Но ты не похож на него! ‒ сказал Тапиньш оторопело. ‒ В городе ты был из металла, и у тебя за спиной была ракета.
   ‒ У меня много лиц.
   ‒ Почему ты?...
   ‒ Подожди с вопросами, Гунди. Поройся лучше в контейнере с мусором.
   Тапиньш склонился над железным ящиком и стал выбрасывать из него разный хлам. На дне под мусором лежала целая крысиная семья. Большие и малые грызуны смерзлись одним куском. Он так и положил их в горящее ведро.
   Температура пылающего угля была высока, и уже через минуту Гунди ткнул в ведро куском проволоки, чтобы достать из пламени шкворчащего крысенка. Он имел божественный вкус, а главное, сразу согрел Гундарса изнутри.
   ‒ Ты не разделишь со мной трапезу? ‒ спросил Тапиньш зверя, но тот только помотал грязной лохматой головой.
   ‒ Я питаюсь не этим. А ты, пока ешь, послушай мои инструкции.
   ‒ Уже слушаю, ‒ ответил Тапиньш с набитым ртом.
   ‒ Видишь вон тот высокий оранжевый ящик на колесиках?
   ‒ Конечно. Да, вижу.
   ‒ Это большой аккумулятор. Он разрядился еще не до конца. Но его сил вполне хватит на двадцать минут работы ламп, расположенных по бокам посадочной полосы. Нужно лишь доставить его к энергоблоку, подсоединить к проводам и включить свет, когда в небе послышится гул самолета душманов.
   ‒ И когда он пойдет на посадку, я собью его? ‒ спросил Гкнди, разгрызая хребет очередной крысы.
   ‒ Верно. Доедай свой обед и начинаем.
   Гигантский аккумулятор, к которому его привел зверь, оказался невероятно тяжелым. Свинца в нем было не меньше полутонны. И если по бетонному полу склада колеса еще ехали, то снаружи сразу увязли в снегу.
   Тапиньш безуспешно пытался сдвинуть его, пока вновь не выдохся из сил:
   ‒ Прости, шурави Асадулла! Аккумулятор очень тяжелый.
   ‒ Не беда, ‒ сказал зверь и издал короткий рык.
   Тут же из темноты показались тени псовой своры. Гунди шарахнулся от них в сторону, готовый взобраться на полки кладовой. Но собаки всего лишь послушно расположились перед ним.
   ‒ Возьми на складе кабель и сделай из него упряжку.
   Тапиньш послушно нарезал провода. Один конец он привязывал к тележке, а на втором делал хомут и одевал на шею очередной собаки. Недовольные животные рычали и скалились, но Асадулла без труда подавля их разум.
   Через десять минут в упряжке оказалось двенадцать здоровенных псин. Гунди сел на аккумулятор как заправский каюм, взял палку от швабры.
   ‒ Поехали! ‒ сказал он и свора, еще полчаса жаждавшая его смерти, теперь медленно повезла его по полю.
   Асадулла шел рядом тяжелой поступью и вдруг запел. Запел удивительно мелодично. Гунди потрясенно смотрел на Ракетного Бога в обличье уродливого пса и с третьей строчки тоже подхватил тонким трескучим фальцетом.
  
   Салам, бача, вот мы и встретились с тобой!
  Салам, бача, как поживаешь, дорогой?
  Дай мне, бача, свою колючую щеку,
  Дай, я, бача, тебя покрепче обниму,
  Бача, бача...
  Виват, Кундуз и Баграм,
  Виват, Кабул и Саланг,
  Виват, Пули-Хумри и Гардез,
  Виват всем вам, дорогие мои шурави!
  
   ‒ Теперь тебе осталось найти нужные контакты, зачистить их и подсоединить аккумулятор, ‒ сказал Асадулла, когда их странная процессия въехала в распахнутые ворота подстанции аэродрома. ‒ Ты справишься?
   ‒ Я же бывший военный электрик! ‒ обрадованно сказал Гундарс.
   ‒ Я знаю. Значит, справишься, ‒ сказал зверь и пошел к выходу. Собаки освобожденные, наконец, от психологического плена неизвестного чудовища, сбросили с шей петли проводов и умчались во мрак обиженно поскуливая.
   ‒ Разве ты не останешься со мной, шурави? ‒ спросил удивленно Тапиньш.
   ‒ Нет. У меня осталось еще одно важное дело.
  
  Глава 22
  ПТИЧКА И МЕДВЕДЬ
  
   Майор недооценил Птичку. Она, конечно, витиевато выругалась, обнаружив пропажу карт. Но к ее услугам всегда была фотографическая память.
   Еще преследуя их тройку по следу от Калуги, она заблаговременно изучила на карте путь от Вещовска к аэродрому в Петлино. И теперь оставалось восстановить в голове этот мысленный снимок.
   Однако после сотрясения мозга это далось ей не сразу и не в полной мере. На мысле-фото некоторые области остались белыми пятнами. Но даже в таком дефектном виде она позволяла Птичке двигаться в нужном направлении почти безошибочно.
   Ветер был ледяным, но она порадовалась, что он попутный и оттого не выжигал глаз.
   Еще покидая черту Вещовска, она оказалась перед выбором. Двигаться редким лесом, где снежный покров был едва заметен, или полем, присыпанным достаточно щедро. Но поле могло быть изрезано оврагами, опасно замаскированных сугробами. Поэтому она предпочла лес.
   И вот теперь Птичка шла по осиннику, отмахиваясь палкой от шустрых белых лиан. Под воздействием синей таблетки простуда и головокружение немного отступили, и теперь Джулия буквально парила над землей.
   Пребывая в этой эйфории, она достала телефон и вызвала шефа.
   ‒ Доброго вам денечка, Генри!
   ‒ Доброго, если ты уже на пути к аэродрому.
   ‒ Я на пути! И чемоданчик со мной, черт вас подери!
   ‒ Отлично. Самолет уже на подлете. Только не забудь обозначить ему место посадки.
   ‒ Вы разговариваете со мной, как с ребенком, ‒ засмеялась Птичка. ‒ Все будет о'кей, говорю вам.
   ‒ Как там твой любимчик майор? Надеюсь ты его укокошила?
   ‒ Нет, Генри. Но он больше не помеха. А вы, похоже, здорово приревновали к нему?
   ‒ Какой вздор! ‒ сказал Генри К. ‒ Как я могу ревновать женщину, которую не видел вот туже тринадцать лет.
   ‒ Вы думаете, я за это время превратилась в шамкающую и горбатую старуху?
   ‒ Вот еще! Стал бы русский чудо-богатырь ухлестывать за старухой-учительницей!
   ‒ Нет, вы определенно приревновали!
   Флиртуя с шефом Птичка вдруг призналась себе, что ей будет недоставать кампании это странноватого русского майора. И его грустного и бархатного взгляда, которым он иногда мерил ее. Впрочем, она тут же списала эту повышенную чувственность на побочное действие военной химии.
   Задумавшись о Лазаруке, Птичка пропустила не только часть трепа Генри. Она невольно ослабила контроль за обстановкой. И это едва не стоило ей жизни.
   ‒ Хьюстон, у нас проблемы, ‒ сказала она роняя телефон и вскидывая автомат.
   В десяти шагах от Птички стоял огроменный бурый медведь. Клочковатая свалявшаяся шерсть
   В голове Джулии мимолетно пронеслась фраза Тимофея, что в лесу не стоит поминать хозяина. Она тогда из вредности трижды выкрикнула 'Медведь!', и вот теперь зверь был перед ней.
   ‒ Вот же накаркала себе, дура, ‒ выругалась шепотом Птичка и нажала на спусковой крючок.
   Верный автомат ответил отказом. Видимо, пришла пора и ее хваленой ружейной смазке. Птичка попыталась передернуть затвор, но он сидел намертво, будто вклеенный в механизм супер-клеем.
   ‒ Вот ведь, сука, незадача какая! ‒ сказала Птичка и медведь сделал медленный полушаг ей навстречу.
   Он поднял лапу и трижды поскреб когтями о ствол осины, будто подтачивая притупившиеся когти-ножи. Дерево скрипело от его прикосновения, на землю градом сыпалась кора.
   ‒ Может разойдемся, мишка? ‒ Птичка попятилась, доставая теперь пистолет.
   Медведь ответил ревом и покачал башкой, разбрасывая по сторонам ледяные слюни.
   ‒ Значит, не хочешь?
   Зверь тронулся и пошел. Он двигался вразвалку в ее сторону, но немного левее, делая вид, что намерен пройти мимо. Но Птичка хорошо понимала, что это всего лишь охотничья уловка.
   Пистолет не подвел Джулию. Исправно выплюнул две пули. Обе попали в голову зверя, только проку от этого вышло немного. Пули отрикошетили от мощного черепа, оторвав от медвежьей пару клочков толстой шкуры. И все.
   ‒ Поздравляю, ‒ мрачно произнесла Птичка и сделала то единственное, что ей оставалось. Развернулась и обежала во все лопатки.
   Как учитель биологии, она знала, что медведи куда проворнее, чем кажутся внешне. И в честном забеге она бы стала вторым номером, а заодно ужином победителя. Но у косолапых был серьезный недостаток, который давал ей шанс.
   'Бурые медведи, ‒ рассказывала она каждый год свежей партии пятиклашек, ‒ видят неважно. Потому что круглые сутки они смотрят с близкого расстояния на землю в поисках съестного. И с возрастом дальнее зрение у них притупляется. Медведи становятся близоруки. Понятно, детки?'.
   'Хорошо бы, детки, если бы это академическое утверждение оказалось верно на практике', ‒ подумала сейчас Птичка, чувствуя, как топот медвежьих лап позади становится все сильнее. Она пятками чувствовала, как содрогается под этой тушей земля.
   ‒ А теперь поиграем в прятки-догонялки, ‒ сказала она. И прежде, чем выключить фонарь, запомнила расположение мелькающих впереди осин.
   В полнейшем мраке Птичка не сбавила скорость. Только выше задирала ноги, чтобы не запнуться о валежник и огибала деревья по мысленной траектории.
   Когда кривая дистанция была пройдена, она на секунду включила фонарь вновь, нарисовала в голове новую кривую дорожку и продолжила бег в темноте.
   Эта технология отступления оказалась довольно эффективной. В отличие от нее, за пять слепых забегов бегущий галопом зверь дважды врезался в деревья. Она слышала треск молодых осинок, глухие удары его гигантского тела о мощные ствола и последующие всплески звериной ярости.
   За все время бега с препятствиями медведь отстал на полсотни шагов. Но рассчитывать на то, что раненый зверь махнет на Птичку лапой, не приходилось.
   'Хорошо, что я сейчас не такая хромая, как майор со своим рогатым костылем', ‒ подумала она, и ее осенило. Хотя ей пришлось преодолеть еще пять непростых темных дистанций, прежде, чем она нашла то, что искала.
   Рогатину.
   Она увидела подходящий крепкий валежник в форме рогатки недалеко от прогалины, маячащей впереди.
   Птичка подхватила небольшой ствол и выволокла за собой на середину небольшой полянки.
   Здесь же она нашла крепкий пень. Уперла в него нижнюю толстую часть рогатины, а верхнюю взяла под мышку.
   Теперь оставалось поджидать зверя.
   Тот не замедлил. Вылетел на поляну, ломая кусты и вдруг остановился на краю поляны, будто подозревая Джулию в нечестной игре. Шкура его при дыхании дыбилась, нос задрался вверх. Выпуская вверх огромные клубы пара, медведь тяжело внюхивался в воздух.
   ‒ Прости, косолапый, от меня действительно пованивает потом, ‒ призналась Птичка. ‒ Но от тебя и самого несет как от помойки.
   Свободной рукой Птичка достала пистолет и отправила медведю еще две пули-дразнилки. Первая в клочья разнесла нос ‒ самое болезненное место у животных. Вторая выбила правый глаз.
   С диким воплем, всего в три прыжка, зверь достиг Птички, вставая по ходу на дыбы. Но тут Джулия выставила вперед спрятанное от медведя оружие.
   Туша налетела на острые рога с противным хрустом. Рогатина вошла в брюхо, нещадно разрывая медвежьи внутренности.
   Ревя в ярости медведь заскреб по стволу. Его чудовищные когти мелькали в каких-то паре сантиметров от лица Птички, но она хладнокровно продолжала удерживать рогатину, не давая ей потерять упор в пенек. 'Только бы выдержала чертова, деревяшка, ‒ подумала Птичка. ‒ Господи, добавь крепости этой осинке, и я больше никогда-никогда не буду вызывать без надобности ни медведей, ни волков, и даже зайцев!'.
   Осинка держала хорошо. И чем больше энергии зверь тратил на то, чтобы дотянуться до Птички когтями, тем глубже проникала в него 'вилка' на которую он оказался наколот.
   Через минуту этой безрезультатной борьбы медведь сдался. Он повалился на бок в лужу собственной крови и выпустил пару ведер дымящегося дерьма. Птичке показалось, что в этой куче мелькнул человеческий череп. Но ей было не до экспертиз.
   Джулия осторожно приблизилась к медведю со стороны спины и пять раз выстрелила в ухо, чтобы свинец достиг мозга. Наконец зверь сдох. Пар из его пасти больше не шел.
   Переводя дух, она села перед поверженным хозяином леса на корточки, перезарядила пистолет.
   ‒ Прости, мишка, но ты не на того наехал.
   Она сама была хищником, и ей всегда были не по душе убийства животных, мешавших ей в работе. Так случилось с черной пантерой, которая однажды привязалась к ней в джунглях Бразилии. И также ей пришлось поступить в парой молодых африканских львов, решивших, что она подходящий объект для охоты.
   Птичка уже собиралась продолжить свой путь, когда что-то привлекло ее в медвежьей морде. Ей показалось, что у мертвого зверя человеческое лицо. Большое и коричневое. Но она не стала светить в него фонариком.
   ‒ Чертовщина какая-то, ‒ сказала себе Джулия. ‒ Черепа в навозе. Какие-то черномазые лица в шерсти... Кажется, я сегодня перебрала с таблетками!
   Не оглянувшись ни разу, она покинула поляну со странным медведем.
  
  ***
   Лазарук, Гордюшин и Ленька уверенно шли по следу Птички. На девственном снегу цепочку отчетливых отпечатков ее ног не мог заметить только слепой.
   Под действием препарата, украденного у Джулии, майор больше не нуждался в костыле. Он даже забрал свой рюкзак у Тимофея и теперь возглавлял погоню, определяя нужный темп.
   ‒ Она потеряла здесь много времени, ‒ с удовлетворением заметил майор, когда они мимоходом изучили место лесной схватки Джулии. ‒ А это дает нам хорошую фору.
   ‒ Тем более она движется без карты.
   ‒ Да. И нам стоит срезать хороший кусок, если дальше двинуться полем.
   Он и покинули лес, кишащий 'хватай-травой' и пошли по целине.
   ‒ Почему-ты не остался в Вещовске? ‒ спросил Лазарук.
   ‒ Во-первых там не было людей. А, во-вторых, у меня, кажется, началась мания величия, ‒ сказал Тимофей. ‒ Я подумал, что многое может пойти не так, если я сейчас сойду с дистанции.
   ‒ С чего бы вдруг? Полагаешь, я не способен разобраться с Джулией и в одиночку?
   ‒ Я знаю, ты крутой солдат. Но Джулия... Она еще и коварная.
   ‒ А ты, думаешь, что превосходишь ее в коварстве?
   Это предположение прозвучало так нелепо, что мужчины рассмеялись одновременно.
   ‒ Куда уж мне! ‒ сказал Тимофей.
   ‒ Но вместе мы справимся с этой бабой, ‒ Майор одобрительно похлопал Гордюшина по плечу.
   Через полчаса вдали, на горизонте, замаячила цепочка электрических огней.
   ‒ Черт! ‒ воскликнул радостно Гордюшин. ‒ Как приятно видеть что-то дальше луча фонарика!
   ‒ Провалиться мне на месте, если это не аэродром, ‒ ответил майор, прибавляя хода. ‒ Видимо, скоро стоит ожидать и американский самолет!
   Следующие четверть часа они прошли молча, экономя силы, а когда аэродром оказался совсем близко майор остановился:
   ‒ Выключаем свет! Вижу Джулию.
   ‒ А я самолет! ‒ сказал Тимофей и, прежде чем погасить фонарь, показал рукой в небо.
   Лазарук и Ленька задрали головы, всматриваясь в два движущихся моргающих огонька.
   ‒ Оставайтесь. Она не должна нас обнаружить слишком рано, = сказал майор. Дальше они двигались в темноте тихо, чтобы
  
  Глава 23
  ДОМ САТАНЫ
  
   Птичка стояла в ста метрах от взлетно-посадочной полосы и нервно теребила лямки рюкзака.
   Развести костры на аэродроме должна была она сама. И эти электрические фонари, сейчас освещавшие полосу, ей абсолютно не нравились. По логике вещей, людей на аэродроме быть было не должно. И выходило, что тот, кто зажег здесь свет, тоже был в курсе о ближайшей тайной посадке.
   Птичка достала бинокль и, стараясь не касаться ледяным пластиком лица, осмотрела округу.
   Тишина и пустота.
   Они пугали ее, но она уже ничего не могла поделать.
   Слева в небе до нее долетел рокот двигателей. Моргая сигнальными огнями американский самолет шел на снижение.
   Еще полчаса назад Птичка нарисовала у себя в голове радужную картину. Она стоит с заветным чемоданчиком, восхищаясь проделанной работой и готовая покинуть опостылевшую Россию. Сердце ее при этом будет, разумеется, радостно постукивать.
   Оно и постукивало, но с нарастающим предчувствием беды.
   Транспортный 'Боинг' шел уверенно, и плавно приземлится ему не помешал даже свежевыпавший снег. Машину незначительно дернулась в сторону, но опытный пилот моментально откорректировал занос и выпустил на максимум тормозящие закрылки.
   Замедляясь, 'боинг' покатился к серому кирпичному домику.
   Птичка побежала туда же.
   Она видела, как самолет, едва остановившись, стал маневрировать для разворота, и уже видела двух пилотов в ярко освещенной кабине. В борту самолета открылась дверь и человек выдвинул небольшой трап.
   На бегу Птичка помахала человеку рукой, и тот заметил ее, ответил таким же радостным жестом.
   И тут в воздухе вспыхнула и погасла огненная линия. Она начиналась где-то за спиной Птички и закончилась у корпуса 'боинга', прямо у кабины пилотов. Нос машины взорвался черно-огненным шаром.
   ‒ Нет! ‒ Птичка завопила во весь голос. ‒ Нет! Только не это!
   Ее вопль заглушил второй гранатометный залп, разорвавший 'боинг' пополам в том самом месте, где секунду назад ей махал незнакомый человек.
   Третий выстрел в клочья разнес хвост самолета, окончательно превратив его в горящую груду металла и мертвого экипажа.
   ‒ Где же ты тварь?! ‒ заорала Птичка и побежала туда, где мог скрываться гранатометчик. ‒ Где ты? Я буду резать тебя, пидор, на мелкие кусочки!
   Ее крик перешел в рыдания. Она не знала точного местоположения стрелка, но бежала и в ярости расстреливала мрак из пистолета.
   Придурковатый Тапиньш выдал себя в темноте четвертым гранатометным выстрелом, и уже через несколько секунда Птичка повалила его на землю ударом ноги в висок.
   Она сорвала с него капюшон, шапку и принялась лупить Гунди по лицу рукояткой своей 'беретты'.
   Когда лицо сумасшедшего прапорщика стало походить на кровавую кашу, и он уже не мог кричать из за крови, залившей его глотку, Птичка дала волю ногам. Она била Гунди в самые уязвимые точки, наслаждаясь судорогами, которыми отвечало тело.
   Примерно на десятом пинке рядом появился и стал наблюдать за медленной казнью Лазарук. Она почему-то не удивилась его появлению. Но направила в его сторону ствол:
   ‒ Попробуй меня остановить, и я тебе вышибу тебе мозги.
   Майор понимал, что Птичку, взбешенно и размахивающую сейчас пистолетом, никак не остановить.
   ‒ Просто убей его, Джулия, ‒ попросил он. ‒ Не надо его пытать.
   ‒ Как бы не так! Это ты его прислал? ‒ закричала Птичка.
   ‒ Нет. Честное слово нет. Я понятия не имею, кто этот человек.
   ‒ Человек? Ты понимаешь, что этот урод сорвал мою операцию?
   ‒ Да, Джулия, понимаю.
   ‒ И понимаешь, что после такого позора мне остается только застрелится?
   ‒ Совсем не обязательно. Ты не могла предугадать это событие.
   ‒ Только не надо строить скорбную рожу, что ты сожалеешь о случившемся!
   ‒ Мне не жаль ни капли, скрывать не стану, ‒ признался майор. ‒ На самом деле я беспредельно рад, что чемоданчик не попал в американцам.
   Птичка оставила Тапиньша и врезала майору кулаком в челюсть. Лазарук не стал уходить от удара. Она ударила его еще трижды, но он даже не вскрикнул, только молчал и покачивался на широко расставленных ногах.
   Тапиньш корчился рядом и стонал за двоих.
   Птичка вдруг бессильно опустила руки.
   ‒ Скажи, что мне делать Петр? Я уничтожена морально.
   ‒ Пристрели этого партизана или отпусти. Не мучай, и пойдем с нами. До нужной ракетной шахты нам тут рукой подать.
   ‒ Предлагаешь перейти на твою сторону. Предать Америку.
   Майор вздохнул. Сейчас уже выбор не стоит. Ракеты подымутся в воздух в любом случае. Это сейчас главное для всех нас.
   Джулия думала целую минуту. И не объявив своего решения снова принялась лупить Гунди ногами.
   Теперь она била его уже не с яростью, а холодно и сосредоточенно, пока псих не затих, превратившись в расслабленный тюфяк. Только после Птичка вскинула пистолет, но так и выстрелила, убрала оружие.
   ‒ Я хочу чтобы этот мудень сдох медленно и мучительно. Замерзая в собственной крови.
   ‒ Он замерзнет в любом случае.
   ‒ Я так решила.
   Она посмотрела на догорающий самолет.
   ‒ Ты проверил, если там выжившие.
   ‒ Никого, Джулия.
   ‒ Тогда пошли к твоей ракетной шахте.
   Через сотню метров к ним присоединились Гордюшин с мальчиком.
   ‒ Как себя чувствует твой нос? ‒ спросила Джулия Тимофея.
   ‒ Спасибо, что заботишься обо мне, ‒ прогундосил Гордюшин. ‒ Уже лучше.
   ‒ Прости. У меня тяжелая рука.
   ‒ А твоя голова, майор?
   ‒ Ты била по ней сегодня уже четыре раза. Но я рад, что все ограничилось этим. И нам не пришлось стрелять друг в друга, ‒ сказал майор. ‒ Будем считать, что это всего лишь расплата за украденную карту.
   ‒ Ерунда. На ней все равно не были обозначены места обитания медведей.
   ‒ Ты видела здесь медведей? ‒ удивился Тимофей.
   ‒ Видела? Да мне пришлось выдержать с ним целое сражение!
   ‒ Надеюсь, ты победила? ‒ сказал майор.
   ‒ Оставь свои солдатские шуточки, Петр. Ты же знаешь, что к аэродрому пришла я, а не медведь.
   ‒ Прости. Мы видели только собаку, которую ты заколола.
   ‒ Какую еще собаку? Я не встречала сегодня никаких собак.
   ‒ А в лесу? ‒ сказал Тимофей. ‒ Когда мы шли за тобой по лесу, то увидели здоровенного мертвого пса. Или не ты его убила здоровенной такой рогатиной?
   ‒ Рогатиной я убила медведя! Причем здесь собака?
   ‒ Там не было никакого медведя, Джулия, ‒ сказал майор, улыбаясь.
   Чертовщина с медведем, у которого морда превратилась в человеческое лицо, и который под конец переродился в собаку начинала ее раздражать. Поэтому Джулия поступила так, как умела. Просто гаркнула на развеселившихся мужчин:
   ‒ Заткнитесь, вы оба и не морочьте мне голову.
  
  ***
   Они подошли к двери Шахты-22.
   Майор с трудом сдерживал волнение. Их миссия подходила к концу. Он достал желтый электронный ключ, добытый у Куренца и приложил к грязному желтому квадрату.
   После гранатометных атак Тапиньша броня дверного люка шахты была черной и мятой. Но электронный замок сработал. Он пожужжал немного, и металлическая стена ушла в сторону, приглашая путников внутрь.
   За порогом лежали два мертвых военных. Тимофей собрался было перешагнуть их, но Птичка схватила его за вещмешок.
   ‒ Стойте все! ‒ Она осветила фиолетовые, искаженные судорогой лица мертвецов. ‒ Похоже на поражение паралитическим газом.
   Птичка достала газодектор, хрустнула ампула реагента.
   ‒ Да это он. Ви-газ, ‒ сказала она глянув на прибор. ‒ Но концентрация уже безопасная. Хотя я бы не стала закрывать за собой дверь, согласен, Петр?
   ‒ Да. Пусть выветрится до конца.
   Они начали спуск в командный пункт, прошли мимо нескольких служебных комнат. Там и тут лежали трупы ракетчиков, убитых ядом.
   ‒ И чьих это рук дело? ‒ спросил Тимофей.
   ‒ Наша сторона к этому не имеет отношения, ‒ сказала Птичка.
   Майор выключил фонарь, скинул капюшон и расстегнул куртку. Внутри шахты было светло и тепло. Даже жарко. Генераторы автономного обеспечения работали исправно и гудели где-то совсем рядом.
   У центрального пульта, моргающего лампочками, в кресле с колесиками сидел человек с полковничьими погонами, и Птичка откатила его подальше в угол, освобождая пространство.
   Она пощелкала несколькими тумблерами, знакомясь с устройством пульта, и ткнула пальцем в экран.
   ‒ Все десять ракет здесь в исправности, ‒ наконец сказала она.
   Майор облегченно выдохнул:
   ‒ Ты справишься, Нина? ‒ Он пристально посмотрел в глаза Птички.
   Гордюшин тоже глядел на женщину взглядом полным надежд. Ленька, наоборот отвернулся от Птички, изучая рисунок на своем детском ружье.
   ‒ Я справлюсь, ‒ твердо сказала она и открыла ядерный чемоданчик. На появившемся табло вспыхнула красная надпись ВСТАВЬТЕ КЛЮЧ. Рядом в небольшой нише лежал белый бумажный буклет с надписью ИНСТРУКЦИЯ.
   ‒ Тимофей, прочти ее, может я, что-то упущу. ‒ Птичка передала инструкцию Гордюшину и протянула майору руку ладонью вверх. Лазарук снял с шеи ладанку Волкоедова и вытряхнул в руку небольшой ключик. После поворота ключа на экране возникла таблица.
   ‒ Что это? ‒ спросил Гордюшин.
   ‒ Диспозиция всех ваших ракетных войск, ‒ сказала Птичка. ‒ Подумать только, чем обернется полувековое ядерное противостояние двух сверхдержав! ‒ Она усмехнулась. ‒ Операцией руководит всего лишь майор, на подхвате у него агент ЦРУ, а инструкцию им читает случайное гражданское лицо.
   ‒ Давай посмеемся позже, Нина. ‒ сказал Лазарук. ‒ Посмотри, сколько у нас осталось действующих ракетных установок. И что означают желные и красные отметки?
   ‒ Красные означают поломку, ‒ сказал Гордюшин, пролистнув буклет, ‒ а желтые ‒ отсутствие связи.
   Таблица сплошь пестрела этими цветными пятнами.
   ‒ У вашей страны осталось в действии примерно двадцать процентов прежнего потенциала, ‒ сказала, завершив подсчет, Птичка. ‒ А теперь главный вопрос, майор Лазарук. Мы ударим тем, что вы имеете на данный момент или будем наносить совместный удар с моей страной?
   Майор задумался. Он вспомнил слова Волкоедова о важности военного первенства, о том, кто станет хозяином в спасенном мире. Но полковник-стратег был давно мертв, а планета превращалась в ледяной шар, запечатанный в непроницаемую скорлупу. И если политик мог рискнуть судьбой Земли, то майор Лазарук с присущей ему простотой этого допустить не мог:
   ‒ Здравый смысл подсказывает только одно. Нужно объединить наши усилия.
   ‒ Согласна, ‒ сказала Птичка и посмотрела на Лазарука немного насмешливо. ‒ Признайся, чувствовал себя Наполеоном, когда принимал это решение?
   ‒ Наполеону такие масштабы даже не снилась, ‒ сказал Тимофей.
   ‒ Мне не по душе решение подобных задач, ‒ сказал майор. ‒ Но ведь у нас нет выбора.
   ‒ Тогда с вашего позволения я свяжусь со своим командным центром. ‒ Птичка выбрала частоту и спросила в микрофон, перейдя на английский: ‒ Индиана-33, вы меня слышите?
   ‒ Индиана-33 на связи, ‒ донеслось из динамика. ‒ Это ты Джулия?
   ‒ Да, Генри, это я.
   ‒ Зачем ты вышла на связь? Хочешь, чтобы я поздравил тебя с провалом? Что случилось с нашим самолетом?
   ‒ Его подбили.
   ‒ Кто?
   ‒ Какой-то придурок с гранатометом.
   ‒ И откуда он взялся?
   ‒ Знаете, Генри, у русских это традиция. Всегда найдется один идиот, который испортит всем праздник.
   ‒ Что ты хочешь, Джулия? Самолетов больше нет. Ракет больше тоже нет.
   ‒ Как нет? Вы же говорили, что у нас осталось порядка тысячи исправных боеголовок.
   ‒ Мы запустили их час назад. После того, как ты провалила операцию с русским чемоданчиком.
   ‒ Генри?
   ‒ Что?
   ‒ Я даже боюсь спросить.
   ‒ Спрашивай. Сейчас уже ничего не страшно.
   ‒ Результат бомбардировки был?
   Генри долго молчал. Из динамика летел только радиомусор.
   ‒ Результаты ноль, Птичка. Ноль.
   ‒ Генри, вы можете перейти на русский язык?
   ‒ Это зачем еще?
   ‒ Я сейчас сижу перед пультом пуска десяти ракет SS-20 и передо мной ядерный чемоданчик, позволяющий запустить параллельно еще добрую сотню баллистических ракет.
   ‒ И что ты предлагаешь?
   Эту фразу Генри произнес по-русски и уже с неуловимой долей оптимизма. Лазарук и Гордюшин до этого не понимавшие, о чем шел разговор, посмотрели на динамик.
   ‒ Генри, ‒ сказала Птичка, ‒ рядом со мной сейчас представители русской стороны. И я хочу, чтобы вы рассказали им о том, что произошло час назад.
   ‒ Добрый день, джентльмены. И не примите это обращение как издевку.
   ‒ Он всегда шутит, ‒ сказала Птичка. ‒ Это Генри, мой босс, и я люблю его за это непомерное чувство юмора.
   ‒ Здравствуйте, Генри. Я майор Лазарук.
   Гордюшин предпочел не открывать рта.
   ‒ Час назад, майор, всеми имеющимися ядерными средствами США мы произвели бомбардировку колпака, под который нас посадили пришельцы. И она была безуспешной.
   ‒ То есть ядерного оружия у США больше нет? ‒ спросил Лазарук. ‒ Поверить не могу.
   ‒ Не сомневайтесь, так и есть. Но это не значит, что я вам разрешаю бомбить теперь беззубую Америку своими ракетами. Это было бы не по джентльменски, сэр!
   ‒ Заманчивая мысль, мистер Генри, ‒ сказал майор. ‒ Но мы так не поступим. Вы нам дадите координаты проведенных вами ударов?
   ‒ Вы полагаете, повторная бомбардировка все таки разрушит ослабленные места?
   ‒ Это наш общий шанс, Генри, ‒ сказала Птичка. ‒ Вода камень точит. А у русских в ракетах далеко не вода.
   ‒ Кстати, про воду. Вы знаете, какой урон мы нанесли экологии планеты? Мы ударили по колпаку подальше от суши, над Тихим океаном. И теперь он покрыт не только слоем льда, но и жуткими радиоактивными осадками. Так что, прощайте, дельфины с медузами.
   ‒ Генри, ‒ сказала Птичка. ‒ Если вы заботитесь о дельфинах, то они все равно бы умерли! Они не дышат под водой. Их убил лед, а не наши 'Томагавки'.
   ‒ И люди при минус шестидесяти тоже жить не могут, ‒ сказал майор. ‒ Мы должны ударить в те же точки, мистер Генри.
   ‒ Да мне то, что, майор? Только все это будет зря. Ваших боевых мощностей тоже не хватит.
   ‒ Думаю, хватит, ‒ сказал майор. ‒ У меня есть 'Красная королева'.
   ‒ 'Красная королева'? ‒ вскричал Генри, и его голос в динамике захлебнулся, будто там, на другом конце земли Генри хватил удар.
   ‒ И она всегда была с тобой? ‒ Птичка тоже почти закричала, и в ее крике смешались страх, обида и удивление.
   ‒ Не всегда, ‒ сказал майор. ‒ Лишь с того дня, когда погиб Волкоедов.
   ‒ И что же это такое, 'Красная королева'? ‒ спросил с интересом Гордюшин, но никто ему не ответил.
   ‒ Как она у вас оказалась, майор? ‒ пришел в чувство Генри.
   ‒ Я украл ее у генерала Параскуна.
   Лазарук испытал легкое чувство стыда, вспомнив как Параскун по-товарищески обнимал его на прощание, а он в тот момент лазил по его карманам. Он подумал, что Нина теперь будет смотреть на него с презрением, но Птичку факт только позабавил.
   ‒ Я открыла в тебе новую сторону кажется?
   ‒ Это не лучшая моя сторона, Нина.
   ‒ Это как посмотреть, учитывая обстоятельства.
   ‒ Джулия, я здесь, ‒ напомнил о себе Генри.
   ‒ Отлично, ‒ сказала она. ‒ Если у нас теперь есть сверхоружие, какой вы нам дадите совет, Генри? Если майор, конечно, не лжет.
   Майор бросил в ее сторону ... взгляд. Он расстегнул куртку и осторожно отлепил 'Красную королеву' от своего живота.
   ‒ Да, Генри. Я вижу странную вещицу, похожую на причудливый коралл. Или корону.
   ‒ На вашем месте я бы разломил 'Королеву' на кусочки, ‒ сказал Генри. ‒ И присоединил к боеголовкам.
   ‒ Я так и полагал, ‒ сказал майор, ‒ вопрос лишь в том, как до них добраться?
   ‒ Вы достанете нам чертежи 'Сатаны', Генри? ‒ спросила Птичка.
   ‒ Джулия, мы же работали в ЦРУ.
   ‒ Работали? Вы говорите в прошедшем времени?
   ‒ Теперь, Джулия почти все переместилось в прошедшее время.
   ‒ Только, давайте, без преждевременных слез. Сколько вам потребуется времени, чтобы собрать для нас информацию?
   ‒ Через полчаса у вас будет инструкция, как присоединить 'Королеву' к боеголовка, и координаты прошедших ядерных ударов.
   Генри отключился.
   И теперь все четверо, находящиеся в Шахте-22 посмотрели на 'Красную Королеву'. Она лежала на ракетном пульте.
   ‒ Так что же это? ‒ повторил свой вопрос Гордюшин.
   ‒ Сверхэнергия. Топливо, на котором летают корабли пришельцев, ‒ произнес майор и пересказал Птичке и Тимофею слова Карманова про испытание мощности этого вещества.
   ‒ Всего три молекулы образовали кратер в двести метров? ‒ восхитилась Птичка. ‒ Значит, я, думаю, сегодня мы устроим нечто!
   ‒ Но тогда обломки колпака упадут на землю, ‒ предположил Гордюшин и с тревогой посмотрел на Птичку.
   Ленька тоже поглядел на нее. И Гордюшин подумал, понимал ли мальчик о чем шла речь? Наверное, понимал. Ленька дотронулся до 'Красной Королевы' всего на секунду, а потом отдернул руку, будто она была горячей.
   ‒ Возможно и упадут, ‒ согласилась Птичка. ‒ А ты бы предпочел отморозить задницу, красавчик? ‒ ответила Птичка вопросом.
   ‒ Нет.
   ‒ Тогда отставь сомнения в сторону и помоги разделить это гребешок на шестьдесят равных частей.
   ‒ Хорошо.
   ‒ И не вздумайте курить, мальчики. Эта штука взрывоопасна.
   ‒ Мы с Ленькой вчера бросили.
  
  ***
   Дальше все шло как по маслу. Генри К. исполнил свое обещание и выслал чертежи и отчет о прошедшей ракетной бомбардировке. Птичка с майором пошли с ними разбирать голову 'Сатаны', чтобы вживить в боеголовки инопланетное топливо, а Гордюшин остался на кухоньке ракетчиков вбивать на клавиатуре чемоданчика координаты будущих ударов.
   Птичка с майором поднялись под самый верх шахты. Голова ракеты была просто огромной. На то, чтобы разобраться с ее устройством, у них ушел целый час.
   Лазарук завинчивал очередную двадцатую боеголовку, снабженную кусочком 'Красной Королевы', когда Птичка сказала ему:
   ‒ Я рожу тебе ребенка.
   ‒ Что ты сказала? Я не расслышал.
   ‒ Я рожу тебе ребеночка, ‒ повторила Птичка. ‒ А, может, даже двух, если захочешь.
   Вид у Лазарука был растерянный:
   ‒ Ты говоришь вправду, или опять решила меня подначить?
   ‒ Серьезно. Я терпеть не могла всех русских мужиков, что у меня были. Но тебя я терпеть готова. Честно!
   Он посмотрел на нее, впервые не скрывая своих чувств. Майор полюбил эту женщину почти с первого взгляда. Но любовь эта была запретной, потому что Джулия была врагом. По крайней мере, до недавнего времени.
   ‒ Что скажешь на мое предложение, вояка?
   ‒ Даже не знаю, Джулия.
   ‒ Да положи ты эту дурацкую боеголовку, пока не уронил!
   Птичка забрала у майора длинный цилиндр и отложила на безопасное расстояние.
   ‒ Но у меня жена. Я должен к ней вернуться.
   ‒ Ерунда! Ты никому ничего не должен. Если надо, я твою жену просто застрелю! Обожаю вдовцов.
   ‒ Джулия, не шути так. Может ее уже нет в живых.
   ‒ Хорошо. Если она жива, то мы отдадим ее замуж за Генри. За выполнение этого задания Генри обещал мне все, что угодно.
   ‒ Она ему не понравится, ‒ рассмеялся Лазарук.
   ‒ Тем лучше. Пусть помучается!
   ‒ Я принимаю твое предложению, Джулия. И рад выйти за тебя замуж.
   ‒ Спасибо. Я увезу тебя в Америку. И ты у меня ни в чем не будешь нуждаться! Ты согласен?
   ‒ Да.
   ‒ Мы поедем во Флориду и будем там выращивать северных оленей. Или пингвинов.
   ‒ Отличная перспектива. ‒ Он потянулся поцеловать ее и она ответила ему страстно, прижав к корпусу баллистической ракеты.
   А когда их рты стали свободны, Птичка сказала, не выпуская его из объятий:
   ‒ А сейчас у меня есть одно безумное предчувствие.
   ‒ И какое оно?
   ‒ Я чувствую, что сейчас у меня будет самый ядерный перепихон в мире. Я буду обнимать 'Сатану', а ты будешь делать свое дело.
   ‒ Так тебе будет удобно, дорогая? ‒ спросил он через минуту приготовлений.
   ‒ Удобно, просто супер. И в процессе называй меня Ниной. Впервые в жизни это ненавистное имя меня так заводит.
  
  Глава 24
  МЕРТВАЯ РУКА
  
   Через три часа они вновь собрались вместе у пульта. Каждый испытывал волнение по-своему. Майор выстукивал пальцами дробь на поверхности стола. Тимофей теребил волосы на затылке. Ленька стоял рядом, сжимая свое ружье.
   ‒ Ну, что? Все готовы? ‒ спросила Птичка. ‒ У меня такой мандраж, аж мурашки по коже. ‒ Она занесла указательный палец над моргающей красной кнопкой ПУСК. ‒ Может, ты захочешь сделать это сам, Петр?
   ‒ Нет, Нина. Жми.
   ‒ Тогда поехали, ‒ сказала она.
   И это были ее последние слова. Потому что дальше прогремел взрыв.
   Майор не сразу понял его причину. Ведь Нина не успела дотронуться до кнопки чемоданчика. Она только попыталась дотянуться, а в следующий момент случилась ослепительная белая вспышка, и их всех разметало по сторонам.
   Нину отбросило к стойкам радиостанции. Тимофея с Ленькой взрыв швырнул к элекрощитам и тут же на них сверху упала балка перекрытия.
   Лазарука, оказавшегося ближе всех к эпицентру взрыва, кинуло на ракетный пульт. Он врезался в него спиной и острый стальной угол разрубил его позвоночник пополам.
   А потом в покачивающейся дымной картинке своего зрения майор увидел Тапиньша, входящего со связкой гранат.
   Его вел сюда сам ракетный бог.
   ДУШМАНЫ ПОШЛИ К ШАХТЕ-22
   Сейчас псих, которого они помиловали, что-то кричал, медленно ворочая отмороженными губами, но майор ничего не слышал. Только видел открывающийся и захлапывающийся рот и глаза, горящие безумием.
   Следующий, на кого посмотрел майор после взрыва, была Нина, сидящая на полу, спиной к стене. Осколки превратили в кашу ее живот и оторвали левую руку. Из обрубка фонтаном била кровь. На ее опаленном, почти черном лице через секунду открылся белок уцелевшего глаза.
   Нина очнулась от контузии, дернулась, выплюнула на грудь здоровенный сгусток крови. Оставшаяся рука поднялась вверх с пистолетом, и майор стал отсчитывать медленные вспышки беззвучных для него выстрелов.
   Первая и вторая пули угодили Тапиньшу в сердце. Третья прошла сквозь шею. А четвертая и пятая пробили ему лобовую кость, и беспокойный мозг Гунди грязной струей вылетел из черепа, растекаясь по ступенькам входа.
   Остатки обоймы Нина выпустила уже в труп, после чего ее глаз вновь закрылся, а голова упала набок. Рядом с ботинками Нины валялся ядерный чемоданчик. Его крышка была исковеркана и пробита осколком, но он продолжал работать. Кнопка ПУСК по-прежнему звала желающих нажать ее.
   Майор желал. Но не мог, потому что не чувствовал своих ног. Ноги были раскинуты перед ним. Они были целы, и невредимы... и под ними растекалась кровь.
   Перед глазами Лазарука стала нависать красная пелена. Силы вытекали из него быстро и неумолимо. И тогда он пополз к чемоданчику, помогая себе руками.
  
  ***
   Гордюшин, приложившись головой о бетонный пол, увидел себя в поле посреди зеленой колышущейся травы. Напротив стоял Ленька. Его плечо было туго перебинтовано. На поверхности бинта проступило красное пятнышко крови размером с вишню.
   ‒ Что с тобою? Ты поранился! ‒ спросил с тревогой Тимофей.
   ‒ Ничего страшного. ‒ сказал мальчик. ‒ Главное, ты должен его остановить.
   ‒ Кого, Ленька?
   ‒ Плохого-хорошего человека.
   ‒ Майора? Но зачем?
   ‒ Он мне не сказали. Но он не должен нажимать красной моргающей кнопки.
   ‒ Кто сказал? Почему?
   ‒ Так мне сказал человек по имени Ракетный Бог.
   ‒ Кто он?
   ‒ Нет времени объяснять. Останови его любой ценой.
   Гордюшина вытолкнуло из бреда на поверхность реальности. Он попытался вдохнуть побольше воздуха и не смог. Плита, придавившая его к полу, позволяла делать лишь крохотные вздохи.
   Ленька был придавлен плитой вместе с ним. Мальчик был жив, но без сознания. Он редко дышал, а лицо было серым.
   Тимофей с трудом повернул голову и увидел перед собой тело психа с аэродрома. Рядом с ним лежала связка из трех гранат, соединенных проволокой. Дальше у стены сидела мертвая Птичка. К ней полз Лазаруку, волоча ноги и оставляя за собой блестящий багровый след.
   'Ты должен его остановить', ‒ слова Леньки, который в жизни и слова не сказал, вновь зазвучали в голове Гордюшина. Значит, это был не сон. Мальчик продолжал отправлять ему телепатические послания.
   Он поколебался и крикнул
   ‒ Майор, стой!
   Тимофей был уверен, что кричит в полную грудь, но не услышал себя.
   'Он не слышит, и ты не слышишь, потому что все мы оглохли от взрыва'.
   Тимофей с ужасом посмотрел на Ленку, лежавшего без чувств, высвободил одну руку и потормошил мальчика. Но тот не отзывался. Тимофей вновь попытался выбраться из под плиты, но она и не подумала сдвинутся.
   ‒ Петр! Лазарук! Остановись! Посмотри на меня! ‒ вновь прокричал Тимофей, но майор был глух. Он уже проделал половину пути до пульта с моргающей красной кнопкой.
   'Возьми мое ружье. Оно поможет его остановить'.
   Голос мальчик бил по его мозгам как молот. И голова Тимофея раскалывалась от этих ударов.
   ‒ Я не могу! ‒ прохрипел он.
   'Ракетный Бог сказал, ты сможешь! Мое ружье! Найди его'.
   Гордюшин пошарил в пространстве рядом с мальчиком и вытащил из под плиты за ремень детское ружьишко. Он навел его на майора, но тут рациональная часть сознания Тимофея вновь восстала.
   Он уронил одностволку и закрыл глаза. Это было безумием, пойти на поводу у свихнувшегося внутреннего голоса. Или свихнувшегося маленького мальчика. Разницы в этом не было.
   ‒ Я поехал с катушек, Ленька. Я не хочу его останавливать.
   'Ты в норме. Но он сейчас в шаге от ужасной ошибки'.
   Майор уже подобрался до ПУСКА на расстояние вытянутой руки. Ему оставалось лишь выпрямить локоть.
   СТРЕЛЯЙ!
   ‒ Твое ружье заряжено холостыми патронами!
   СТРЕЛЯЙ ЖЕ, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОБЕРИ!
   Голову Тимофея пронзила боль детского крика. Он выстрелил, и Лазарук замер.
   Рука майора упала прямо на пульт. Пальцы поскребли моргающую кнопку, но в них больше не было сил, чтобы нажать ее. Сто семнадцать ядерных ракет, одна из которых была снаряжена осколками 'Красной королевы', так и остались в своих шахтах.
  
  ***
   Тимофей долго лежал оцепенев, не веря в то, что совершил. Теперь он не смотрел на Леньку и не прислушивался к его дыханию. Он больше знать не хотел ребенка, который фактически заставил его пойти на убийство. Безжалостного мальца, который тайком снарядил пулей доверенный ему холостой заряд.
   Он тихо лежал и плакал. Оплакивал Птичку-Нину, и конечно майора, которая вдруг стал ему видится одним из самых дорогих людей на земле.
   Спустя время к Тимофею стал возвращаться слух. Он начал разбирать гудение генераторов шахты, а потом до него долетел звук приближающихся шагов.
   Когда они зазвучали совсем рядом, он поднял голову.
   Рядом стоял аль-джеллид.
   Осмотревшись, пришелец направился к Птичке. Отшвырнул ее тело в сторону как мешок мусора и поднял помятый ядерный чемоданчик. Двухпалая рука коснулась внутренней поверхности и в приборе что-то звучно перегорело. Кнопка ПУСК медленно угасла.
   Бросив ставшей бесполезной железку, пришелец направился к ракетному пульту. Путь его пересекала вытянутая рука Лазарука, но он даже не подумал перешагнуть ее. С хрустом наступил на пальцы майора, будто это была сухая ветка.
   Приблизившись к пульту 'Сатаны' пришелец провел пальцами наискосок по всей приборной доске. Она тоже отключилась, выбросив сноп искр и клубы дыма.
   Все это время Тимофей не дышал. Ужас сковал его от пяток до макушки, а когда инопланетянин вновь встал над ним, то едва не упал в обморок
   ГДЕ ОНО? ‒ спросил аль-джеллид.
   'В ракете', ‒ ответил Ленька.
   Эти вопрос и ответ прозвучали в голове Гордюшина так ясно и четко, что он ни на секунду не засомневался в их реальности.
   Инопланетянин ушел по коридору, ведущему в ракетную шахту, и Гордюшин услышал, как стучит металл распахивающегося шлюза, как гулко разносится по бетонному колодцу тяжелая поступь инопланетянина.
   Время для Гордюшина потекло медленно, превратившись в настоящую вечность. Он попробовал поиграть мышцами на руках и ногах, проверяя, ранен ли он. Боли не было. Мальчик рядом очнулся, заворочался под плитой, а потом застонал. Но сердце Гордюшина было слишком переполнено гневом, чтобы посмотреть на это чудовище. Ни одна сила в мире не могла заставить еого теперь смотреть на этого мальчика.
   Аль-джеллид вернулся и направился к выходу тем же путем, что пришел. В его руке Тимофей заметил пластиковую банку с кусочками 'Красной королевы'. Он вернул опасную игрушку, оказавшуюся у людей.
   Вдруг инопланетянин остановился и убрал банку в карман зеленого комбинезона. Он подошел к балке, придавившей Тимофея с Ленькой, и как пушинку отбросил ее на расстояние нескольких метров.
   Освобожденный Гордюшин тут же вскочил на ноги и занял оборонительную позицию, выставив вперед кулаки. Но существо, узкоплечее и высокое, не обратило на эти угрожающие действия ни малейшего внимания.
   Его крохотные глазки, выглядывающие из прозрачного шлема были обращены к мальчику. Несколько стекловидных усиков над глазами пришельца подрагивали, а потом он склонился над Ленькой.
   Мальчик лежал, открыв глаза, и только сейчас Гордюшин увидел, что его правое плечо истекает кровью. Значит, видение с зеленым полем и забинтованной раной мальчика не было таким уж фантастических бредом.
   Уродливая рука пришельца потянулась к этой ране.
   ‒ Не трогай его тварь! ‒ закричал Тимофей и кинулся на пришельца. Но тот предупредительно выставил лапу навстречу, и Тимофей будто налетел на столб, ударился и отлетел назад, приземлившись на задницу.
   Пришелец посмотрел на Гордюшина своими рыбьими глазами и снова опустил пальцы над плечом мальчика. Оттуда вдруг сами по себе вылетели два небольших предмета.
   ‒ Это осколки гранаты? Ты лечишь его? ‒ спросил Гордюшин, но аль-джеллид больше не удостоил взгляда. Он отправил гравитирующие осколки в сторону, а когда они упали на пол, то пустил в рану мальчика розовый лучик света, выходящий прямо из его пальца. Рана зашипела, и Тимофей уловил сладковатый йодный запах.
   Через минуту пришелец погасил луч и положил свою двухпалую лапу прямо на лицо Леньки. Из руки снова полился розовый свет, но он уже не был узким, а обволакивал всю голову.
   Теперь Гордюшин наблюдал за процедурой завороженно. Он увидел, что розовый свет растворил голову мальчика, и внутри нее проявился черный пульсирующий сгусток, по форме напоминавший кляксу.
   Инопланетянин тоже увидел его, склонил мерзкую голову набок и стал совершать рукой круговые пасы. И чем больше кругов делала его рука, тем меньше становился темный комок в голове Леньки.
   Была ли это опухоль, Тимофей не знал. Да и Лиза, мать мальчика, тоже ни разу о ней не упоминала. Но для Тимофея теперь было очевидно, что врачи просто ставили мальчику неправильный диагноз.
   Когда комок растворился совсем, инопланетянин ушел.
   Тимофей поднялся и, шатаясь, добрался до Лазарука, лежавшего на боку. Дыра в его спине, оставленная углом пульта, была ужасающей. Но свое решающее слово сказал ружейный выстрел Тимофея. Рана начиналась между лопаток майора и выходила через грудь в районе сердца. Гордюшин склонился над майором. Его сердце еще изредка билось.
   'Прости', хотел сказать Тимофей и не смог разжать губ.
   Майор вдруг очнулся и кашлянул. Из раны на груди выскочила вспенившаяся кровь и выпала пуля. Это была серебряная пуговица, которую Тимофей как-то дал поиграть мальчику.
   Тимофей взял ее, вложил в кулак майора. 'Теперь твоя коллекция в сборе, друг', ‒ сказал он мысленно и вновь заплакал.
   Подполз Ленька. Подложил одну ладошку под голову умирающего Лазарука, а второй стал ее гладить. А когда через пять минут майор вздохнул последний раз, по щеке мальчика скатилась слеза.
  
  Глава 25
  НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ
  
   Они остались жить в шахте. Здесь не было запасов еды и питья, но, по-крайней мере, было тепло. А тепло было теперь главным условием выживания.
   В пультовой Гордюшин обнаружил перископ, который, как на подводной лодке, показывал, что происходит на поверхности. Тимофей не по разу на дню прикладывал глаза к окулярам перископа, водил им по сторонам, но в оптике была неизменная тьма.
   Почти каждый день ему приходилось облачаться в ворох одежды и оправляться в зверский холод на поиски пищи. В основном его добычей служили мертвые голуби. Он выбивал их тушки, торчащие из снега, твердого как камень. Потом, сидя в крохотной кухоньке шахты он их ощипывал и готовил в микроволновке.
   Голуби запеченные с солью. Голуби отварные с солью. А сегодня впервые откушайте суп голубиный с солью. Да, вот чего уж в кухне ракетчиков был хороший запас, так это соли!
   Мальчик не жаловался на скудный рацион. Но на двенадцатый день произошло маленькое чудо.
   Гордюшин как обычно отправился на 'охоту', оставив наружную дверь в шахту приоткрытой. Он всегда делал так, хотя каждый раз его душу разъедало печальное воспомнание о том, чем обернулась незапертая дверь, когда они пришли сюда с Лазаруком и Птичкой. Но больше непрошенных визитеров он боялся, что однажды вернется, и электронный ключ не сработает, оставив Леньку навсегда запертым под землей.
   Когда в тот день он возвратился ко входу с тремя очередными птицами мира, постукивающими в его мешке, то увидел, что сквозь дверной проем проникли два жирных лианы шалтай-болтая.
   Выругавшись, Тимофей запер за собой дверь. Она перерезала белые стебли, и они, извиваясь и корчась как черви, скатились внутрь. На первом цвело несколько черных бутонов. На втором болтался уже хорошо знакомый ему плод.
   Он растоптал чужеродное растение на мелкие клочки, оставив целым только желтоватую круглую шишку размером с яблоко. Сейчас в тепле, при свете и избытке времени ему стало любопытно, что оно из себя представляет. Он разрубил соплодие и увидел, что изнутри оно приятно оранжевое, состоит из мелких мягких семян подобно гранату, но без косточек. И оно пахло как хлеб. Как, черт побери, божественный свежий пшеничный хлеб!
   Гордюшин втянул носом запах и закрыл глаза, наслаждаясь ароматической иллюзией. Аромат быстро достиг Леньки, игравшего с косточками домино. Он подошел и с интересом посмотрел, чем занимается Тимофей.
   Посмотрел именно с интересом. С тех пор, как они оплакали майора, в мальчике стали пробуждаться эмоции. Теперь он мог кривить губы, когда был чем-то недоволен. Или слабо улыбался, если что-то доставляло ему радость.
   Дразнящий запах шалтай-болтая был так силен, что Тимофей решился пойти в эксперименте дальше. Он оторвал частичку плода и бросил в рот.
   Вкус тоже был непередаваемо хлебным. Ленька облизнулся, но Тимофей не позволил ему оторвать даже крошки.
   ‒ Ленька, если я умру, значит это космическая дрянь для нас, людей, является отравой. ‒ С этими словами Тимофей съел шалтай-болтая целиком и стал ждать смерти.
   Но прошел день, и ничего кроме сытости и приятной заполненности в желудке он не испытал. Тогда он оправился наверх и вместо дохлых птиц принес целый ворох космических фруктов.
   Раньше они казались ему все на одно лицо. Но сейчас, разобравшись с ними с помощью ножа, он расширил свои гастрономические познания об инопланетной флоре. Красноватые шишки имели привкус солоноватых огурцов, а лиловые источали аромат меда и по вкусовым покушениям были близки к дыне.
   В тот день они с Ленькой закатили настоящий пир и наелись до отвала. Последующие сутки мальчик был счастлив наступившим кулинарным изобилием, а Тимофей провел в тревоге. Он ждал расплаты за употребление дармовых даров пришельцев. И не только отравления. Тимофей не был силен в науке, но знал, что незнакомые плоды могли оказаться мутагенами. Однако ни хвост, ни рога у них обоих так и не выросли. И это уже было хорошо.
   На шестнадцатый день, перед выходом наверх, он по традиции глянул в перископ и едва не ослеп.
   Он отринул голову и, проморгавшись, вновь приложился к окулярам.
   Он видел солнце.
   И оно было фиолетовым.
   Тимофей подумал, что это цветовое искажение особых линз перископа.
   ‒ Я вижу солнце, Ленька! ‒ Гордюшин кинулся к мальчику, расцеловал его, а потом бросился на выход. Мальчик увязался за ним, но Тимофей остановил его:
   ‒ Иди и оденься потеплее!
  
  ***
   В новом мире небо было действительно бледно фиолетового цвета. Но зато оно было! Как и солнце, ставшее тоже ярко-фиолетовым. И в небесной вышине не было больше ни космического панциря, ни черных вращающихся роз.
   Пока они с Ленькой стояли, привыкая к новому миру, его ботинки промокли.
   Он с радостным удивлением увидел, что снег вокруг подтаял. Гордюшин снял шапку, теперь не опасаясь отморозить уши, и бросил ее в грязную лужу.
   ‒ Ненавижу летом ходить в шапке!
   Мальчик снял свою и отправил туда же с коротким смешком.
   Гордюшин присел перед мальчиком и с изумлением поглядел в ему лицо. На нем смеялись лишь уголки глаз.
   ‒ Ты учишься улыбаться?
   Они склонились и посмотрели на свои довольные отражения в луже. И эта лужа была прекрасна.
  
  ***
   Они перебрались жить в штабную радиорубку, чудом уцелевшую после обстрелов сумасшедшего Тапиньша.
   На несколько последующих дней установилась ненастная погода. Небо заволокло плотной пеленой туч. Шел снег, переходящий в дождь. И дождь переходящий в снег. Все эти дни целиком Тимофей тратил на прослушивание эфира, который упорно молчал.
   Потом Гордюшин разобрался с работой передатчика и сам стал выходить в эфир.
   ‒ Эй, есть в эфире кто живой? Говорит Козельск, какие новости о пришельцах? Ответьте. Прием.
   Но никто ему не отвечал. И вопрошать в мертвый эфир ему скоро надоело.
   А однажды в голову Тимофея пришла безумная идея, и он организовал радиостанцию. Он придумал ей даже название ‒ 'Козельский ракетный маяк'.
   Утренний эфир его персональной станции начинался с приветствия и доклада о текущей погоде:
   ‒ Вас приветствует 'Козельский ракетный маяк'! Погодка сегодня та еще! С утра наше фирменное фиолетовое небо преподнесло землянам сюрприз. Огромные хлопья снега падали в течении трех часов. И это сегодня, второго июля!
   Ленька, являвшийся, наверное, единственным слушателем его станции был в восторге. Он смеялся и хлопал в ладоши, когда Гордюшину удавались шутки насчет инопланетян.
   Через два дня он привлек мальчика к работе в шоу. Ленька разыскивал в развалинах штаба разные книжки и приносил ему на экспертизу. Если книжка была художественной, Гордюшин зачитывал из нее интересные куски, устраивая настоящие радио спектакли.
   Особой находкой Леньки стал сборник Конан Дойля о Шерлоке Холмсе. Каждый вечер Тимофей раскрывал эту книгу на коленях и читал в эфир по два рассказа подряд.
   Когда рассказы о Шерлоке и Ватсоне иссякли, Гордюшин впал в депрессию и забросил свое увлечение с радоэфиром.
   Он подумывал, что им пора двигаться в путь туда, где много людей и безопасно. Но узнать это место можно было лишь получив новости от внешнего мира.
   На второй вечер простоя 'Маяка' Ленька потрепал его за рукав и показал пальцем на выключатель передатчика.
   ‒ Все бестолку, Ленька, нас никто не слышит. И почему у нашего шоу такая маленькая аудитория?
   Вместо ответа мальчик принес ему гитару.
   ‒ Ты предлагаешь сменить формат вещания? Мы были разговорной волной для книгочеев и интеллектуалов, а ты выступаешь за музыкальное радио?
   Ленька подумал и радостно помотал головой.
   ‒ Хорошо. Но только на один вечер. Я же не могу отдуваться за весь эфир один!
   Мальчик сел напротив на табурет, и за два часа перед ним и микрофоном Гордюшин спел все песни, слова и аккорды которых помнил с детства.
   ‒ Ну, вот и все, дорогие слушатели нашего 'Маяка'. Наш музыкальный запас исчерпан. Я спел все, что знал и мог.
   Ленька замахал руками, останавливая его, взял карандаш с бумагой и нарисовал на нем маленькую неказистую розу. Он показал картинку Гордюшину, но тот понял не сразу. Тогда мальчик вновь взялся за карандаш и плотно заштриховал бутон.
   ‒ Черная роза? ‒ полушепотом уточнил Гордюшин, прикрывая микрофон, и мальчик беззвучно сказал 'да'.
   ‒ Ну, что же, по горячей заявке нашего самого младшего фэна впервые в эфире звучит песня 'Черные розы'. Исполняет автор, ‒ сказал Гордюшин и печально добавил: ‒ А посвящена она всем тем, кто из-за страшных событий потерял свою любовь.
   Он спел песню с новым завершающим куплетом. Он пел старательно и самозабвенно, ни разу не сбившись, не дав петуха и не промазав по струнам. Мальчик похлопал ему от души, но тихо и грустно.
   Тимофей уже сказал 'До новых встреч! Пока-пока!' и потянулся к выключателю своей станции, когда в громкоговорителе сначала что-то заскрипело, а потом раздался голос:
   ‒ Эй, певун, ты чего это залез на военную частоту?
   Тимофей опешил от радости и ответил не сразу
   ‒ Потому что это ракетная база в Козельске, чувак!
   ‒ Тогда подожди-ка, певун, я соединю тебя с начальством.
  
  Глава 26
  ВОЗВРАЩЕНИЕ
  
   Через день их с Ленькой забрал пятнистый зеленый вертолет и они полетели в Москву.
   ‒ Вы ведь не военные? ‒ спросил он в полете человека, показавшегося ему старшим в команде, и которого все называли Пал Палычем.
   ‒ Да, не военные! ‒ ответил тот громко, чтобы перекричать шум лопастей вертолета. ‒ Мы добровольцы, поскольку старой армиии больше нет.
   Пал Палыч оказался по профессии агентом по недвижимости.
   ‒ Но мы все равно их победили?
   ‒ Победили? ‒ переспросил Пал Палыч и рассмеялся. ‒ Так ты еще не в курсе, друг? Они нас спасали!
   ‒ Что-что? Я не расслышал!
   ‒ Они нас спасли!
   Человек глянул в иллюминатор, потом поднялся, сел на лавочку напротив и постучал ногтем в иллюминатор с другой стороны вертолета.
   ‒ Посмотри на Луну! ‒ Пал Палыч поманил его за собой.
   Гордюшин пробрался по качающемуся полу машины и приник к стеклу. Из-за ненастья последних дней он не мог видеть Луну.
   ‒ Это она? Луна стала такой? ‒ Тимофей испытал удивление граничащее с шоком. Не намного меньшие, чем когда он подошел к окну в офисе 'Бруднер Продюсер рекордс' и увидел кольцо пришельцев, зависшее над Москвой.
   Серебристой Луны, любимицы поэтов, больше не существовало. Вместо нее в темно-фиолетовом вечернем небе висел черный как сажа шар.
   ‒ Что там случилось?
   ‒ Тоже, что должно было случится с нами! С Землей!
   Пал Палыч рассказал ему последние официальные новости про катастрофические вспышки на солнце. Они палили в сторону Земли восемнадцать дней, облизывая пламенем в миллион градусов.
   ‒ Мы все должны были спечься заживо, друг. Как пирожки.
   Гордюшин был потрясен. Он посмотрел на Леньку глазами полными удивления. На не совсем нормального мальчика, который не допустил трагической ошибки. Которую они с майором и Птичкой едва не допустили.
   Мальчик, сидевший поодаль, не слышал их разговора, играл в тетрис одного из спасителей.
   А потом они приземлились и долго ехали на военном грузовике через Москве, которая напоминала вчерашнюю арену боевых действий. Большинство москвичей еще ходило в грязной от огня и дыма одежде, люди стояли в очередях к автоцистернам с питьевой водой, толпились у магазинов со странными надписями 'Госмаг'.
  
  ***
   Несколько часов без перерыва Гордюшина допрашивала целая бригада военных, выяснявших обстоятельства происшествия с ядерным чемоданчиком президента.
   Они хотели знать все. И он рассказал, что знал.
   Его заставили поставить подпись под десятком надиктованных им показаний и под занавес подали бумагу о неразглашении военной тайны.
   Он не знал стоит ли ему подписывать, но после короткого раздумья он подписал и ее.
   Человек, принявший от него эту бумагу был очень доволен.
   ‒ Я слышал, вы хорошо поете? ‒ спросил он. ‒ Сегодня мы запустили в работу две государственные FM-радиостанции, а через три дня открываем первый телеканал. Вы понимаете, какое это для страны бесценное событие?
   ‒ Конечно. Это очень важно.
   ‒ Вещание откроется с телемарафона и, сами понимаете, что заполнить несколько часов эфира трудно в отсутствие многих артистов.
   ‒ Вы хотите пригласить меня?
   ‒ Да. Я не слышал ваш голос, простите, много дел, но мои помощники, которые контролируют эфир, уверяют, что вы со своей актуальной песней очень даже ничего!
   Он дал согласие, и полковник выписал ему пропуск для репетиций в телецентре.
  
  ***
   На второй день в Останкино он случайно столкнулся с Цвелодубом, и старые приятели крепко обнялись.
   ‒ Ты не представляешь, что мне пришлось пережить! ‒ закричал Цвелодуб. ‒ Больше месяца жизни в метро! Это, брат, подвиг и настоящее приключение! Грязь! Теснота! Блохи!
   ‒ Да, вне сомнения, ужасно, ‒ смеясь, подтвердил Гордюшин. Свою историю он вспоминать не хотел. Наоборот, старался теперь забыть ее как нелепый кошмар. Но не мог. Потому что неотъемлемой частью пережитого была Лиза.
   ‒ Ну, как оно поживается, старик? ‒ спросил Цвелодуб. ‒ Я, брат, уже нашел себе теплое местечко прямо в телецентре. Устроился ‒ класс! Платить будут продуктовыми карточками, но другой валюты, как сам понимаешь, теперь нет!
   Он провел Гордюшина в свой офис и сел по старой привычке на рабочий стол. С той разницей, что новый стол балагура Степана был больше предыдущего раз в пять.
   ‒ Видел, кстати, твою бывшую, ‒ сказал Цвелодуб.
   ‒ Риту? Как она?
   ‒ Прекрасно. Нашла себе какого-то платного доктора.
   ‒ У нее всегда было отменное чувство самосохранения, ‒ сказал Гордюшин и понял, что уже не в первый раз думает о Рите без боли в сердце.
   ‒ А теперь посмотри, с кем я работаю! ‒ Цвелодуб бросил перед Тимофеем список звезд, приглашенных на телемарафон. ‒ Это тебе не какие-нибудь паршивые 'Бэндс оф Рязань' у Бруднера!
   ‒ Я слышал, что они все погибли.
   ‒ Как и 'Славные девчата' второго состава. А Иварс, который заработал три 'Золотых граммофона'? Знаешь про него? Замерз в собственном бассейне! А еще Мэри-Джон. Стас Найда...
   ‒ Таблоидам хватит запасов лет на десять, ‒ Гордюшин грустно вздохнул.
   ‒ Как у тебя с работой, брат. Занят?
   ‒ Не так чтобы очень.
   ‒ Могу выхлопотать для тебя должность менеджера при одном дебютанте. Он очень даже не плох. Вот пару часов назад звукорежиссеры прислали его первую песню.
   Цвелодуб запустил звук из компьютера в стереосистему:
   ‒ Слушай и наслаждайся.
  
  Черные розы упали с небес,
  Нас позвали с тобой в непроглядные дали.
  Мир прекрасный исчез. И остался лишь крест.
  Моя роза любви стала розой печали.
  
  Вместо знойного лета нас венчала зима.
  И на свадьбе в лесу 'горько' нам не кричали.
  И гостей увела непроглядная тьма
  Твоя роза любви стала розой печали.
  
  Встречу я тебя снова - через тысячу лет.
  Я узнаю бутон, тот, что руки сжимали.
  Жди меня. Я вернусь. Через тысячу лет.
  Не забыв про любовь. Нашу розу печали.
  
   ‒ Ну, как тебе, брат? Офигенный голос, ‒ сказал Цвелодуб.
   ‒ Неплохо, ‒ ответил Тимофей. ‒ И какую работу нужно будет при нем выполнять?
   ‒ Ну, ты же знаешь этих звезд не хуже меня, старик! Вызывать ему такси, покупать продукты. Выносить горшок и менять подштанники!
   ‒ Думаю, он сам будет все это делать, ‒ сказал Тимофей, едва сдерживая смех.
   ‒ А чего ты любишься?
   И Гордюшин рассказал ему о встрече с Клубничной Лизой. Как начал сочинять для нее 'Черные розы' и позже от безделья запустил песню в радиоэфир.
   ‒ Какой у тебя талант и какая печальная история! Для таблоида самое что надо, ‒ сказал Цвелодуб. Он снова шутил, но Гордюшин чувствовал, что его друг потрясен до глубины души.
   ‒ Так ты найдешь, мне человека, который будет выносить мне горшок?
   ‒ Зачем искать? ‒ погрустневший было Цвелодуб расцвел. ‒ Я это буду делать сам. Не могу же я тебя бросить в опасном океане шоу-бизнеса!
  
  Глава 27
  ПОСЛЕДНЯЯ СДЕЛКА
  
   Телемарафон закончился выступлением президента и пением государственного гимна. Гордюшин уже собирался ехать домой, когда администратор сообщила, что через четверть часа на выходе его будет ждать важный гость.
   Он вышел из телецентра и долго смотрел на обугленный обломок Останкинской телебашни. В зубьях бетонной громады завывал холодный ветер, и асфальт вокруг, несмотря на середину июля, был покрыт коркой льда.
   ‒ Как вы относитесь к моей идее перенести столицу в более теплые края?
   Он обернулся на бодрый голос и увидел важного господина в сопровождении четырех крепких людей.
   ‒ Я генерал Параскун, ‒ протянул тот руку. ‒ Синоптики предполагают, что этот искусственный ледниковый период не закончится в ближайшие полвека. И нам не видать в Москве ни травы, ни сирени. А будут расти только мхи.
   ‒ Как в тундре, значит?
   ‒ Как в тундре.
   ‒ Может у инопланетян проснется совесть, и они нас обратно отогреют?
   ‒ Отличная шутка для телепередачи. Но их услуги наполовину оказываются медвежьими. Могли бы не так усердствовать со своими холодильными установками.
   ‒ Они так и не вышли на переговоры?
   ‒ Нет, ‒ генерал Параскун разочарованно покачал головой. ‒ Прилетели не поздоровавшись, и убрались, не попрощавшись. Спасибо, что оставили нам на первое время свои овощи, иначе нам было бы вовсе худо.
   ‒ Видимо, мы для них были слишком низкая раса, ‒ произнес Тимофей и рассказал, как небрежно в шахте пришелец наступил на руку умирающего Лазарука.
   ‒ Я как раз по поводу всей этой истории, ‒ сказал генерал. ‒ У меня есть к вам совет, который касается чрезвычайно деликатной и секретной темы.
   ‒ Совет? Я вас слушаю.
   ‒ Через пять дней состоится заседание ООН, на котором начнется международное расследование происшедшего. И, хотите вы того или нет, вас пригласят туда в качестве главного свидетеля.
   ‒ Вот это новость, ‒ насторожился Тимофей и грустно улыбнулся. ‒ Читая в детстве детективы, я понял, что главный свидетель частенько становится главным обвиняемым.
   Параскун утешительно похлопал его по плечу.
   ‒ Этого, конечно, не случится. Обвиняемых вообще не будет. Я лишь хочу, чтобы наша страна предстала в ООН в должном виде и с четкой позицией. Да, у нас было и есть ядерное оружие. И даже короткое время в наших руках находилась 'Красная королева', которая могла положить конец всей цивилизации. К счастью не положила и... Вы понимаете, куда я клоню?
   ‒ Не совсем, я же не политик, ‒ признался Гордюшин. ‒ Поэтому говорите сразу, чего хотите.
   ‒ Хорошо. Я прочел ваши показания о случившемся в ракетной шахте номер двадцать два, и они мне показались, как бы сказать помягче...
   ‒ Бредом сумасшедшего, ‒ заочно согласился Гордюшин.
   ‒ Точно. Все эти мысленные послания вашего мальчика, гипноз...
   ‒ Никакого гипноза не было!
   ‒ ... ваши душевные метания, стрельба пуговицами и последующий акт излечения...
   ‒ И что?
   ‒ Вся это мелодрама нам в большой политике абсолютно не нужна. Вы, что хотите, чтобы мальчика... Леонида, кажется, у вас забрали на обследование в какое-нибудь медучреждение ООН?
   До этого момента Тимофею было забавно слушать генерала, но сейчас он был напуган по-настоящему:
   ‒ Я согласен на ваши условия.
   ‒ Правда? Это хорошо.
   ‒ Я скажу, что всех убил случайно нагрянувший маньяк. А потом пришел страшного вида инопланетянин, сжег всю аппаратуру и забрал 'Красную королеву'.
   ‒ Отличная, готовая версия для ООН, ‒ генерал просиял. ‒ Тем более, что и вранья в ней нет ни на грамм. Если упустить второстепенные детали.
   ‒ Майор с его искренним желанием спасти человечество не был второстепенной деталью, ‒ упрямо сказал Тимофей. ‒ И Джулия тоже. Я считаю, что они самые настоящие герои, пускай и были заблуждающимися.
   ‒ Да ведь никто и не спорит, дорогой ты мой, правдолюб! Но мы вынуждены оставить этот факт за ширмой.
   ‒ Я не согласен, но я согласен, ‒ уступил Тимофей. ‒ Врать, так врать.
   ‒ Это не вранье, Тимофей, а ложь во благо! Думаешь, мне не приходиться лгать во имя этого эфемерного благо для всех и каждого? Да мне приходиться раздавать несбыточные надежды целым городам! ‒ Генерал стал возбужденно жестикулировать. ‒ Городам, которые сидят без электричества, воды, тепла и не увидят этого еще как минимум пару лет! Нам нечем согреть людей! Но мы не можем этого сказать, предпочитая врать. Ты со мной согласен?
   Тимофей был согласен:
   ‒ Паника ‒ это действительно последнее, что сегодня нам нужно. Но у вас есть хоть какой-то восстановительный план страны?
   ‒ Ты умеешь хранить секреты?
   ‒ Я сохраню ваш.
   ‒ Тогда я могу тебе ничего не говорить. Ты все понял сам. Потому что зима на планете теперь длится двенадцать месяцев в году! Мы не можем выращивать хлеб и восстановить стада, потому что нет больше полей и пастбищ! Президент говорил об электричестве, ты слышал. Он обещал, но наши великие реки замерзли и не могу больше его давать. Люди продолжают гибнуть от голода и холода, и никто не может им помочь, потому что у нас нет сейчас столько энергии!
   Генерал Параскун смотрел на него искренне и сокрушено.
   ‒ У меня есть энергия, ‒ сказал Тимофей. ‒ Она может помочь.
   ‒ Твои песни? ‒ усмехнулся печально Параскун. ‒ Они, может, и хороши, но способны согреть только душу. Щи ведь на них не сваришь.
   ‒ У меня есть кое-что погорячее песен, ‒ сказал Тимофей и снял с шеи ладанку Волкоедова.
   ‒ Что там? ‒ насторожился Параскун.
   ‒ Когда ломал для 'Сатаны', сохранил восьмушку на память.
   ‒ Восьмушку 'Красной Королевы'?! ‒ изумился генерал. ‒ У тебя сохранилась 'Королева'?! Откуда?
   ‒ Перенял плохую привычку у майора.
   ‒ А если честно?
   ‒ А если честно, то я не знаю. Взял недавно эту ладанку из рюкзака и сам удивился.
   ‒ Может это все твой замечательный мальчик?
   ‒ Не знаю, ‒ ответил Тимофей искренне.
   Гордюшин, действительно, не знал, откуда взялось инопланетное топливо в этом мешочке. Для него это навсегда осталось загадкой.
   Генерал принял бесценный дар Тимофея и осторожно повесил теперь уже на свою шею. Лицо его сияло как самовар:
   ‒ Ты не жалеешь, что жертвуешь государству это бесценное вещество? Никто ведь не заплатит тебе миллионов и миллиардов.
   ‒ И не надо. Зато теперь я буду спать спокойно. И ко мне они не придут, если вдруг обнаружат пропажу.
   ‒ Решил подставить меня? ‒ рассмеялся Параскун. ‒ А ты, погляжу, добрый парень.
   ‒ Нет. Просто не хочу больше с ними встречаться.
   ‒ Что же, тогда проси меня, чего хочешь. Я в стране, как ты знаешь, не последний человек.
   ‒ Я знаю. И одна просьба у меня будет.
  
  ЭПИЛОГ
  
   Утром следующего дня Гордюшин вел машину в Муром. Ленька сидел рядом, протяжно зевал и клевал носом из-за ранней побудки.
   Дороги уже расчистили от автомобильных завалов. Но сами остовы ‒ сотни покореженных и сгоревших машин ‒ еще лежали по обочинам, не давая ни на минуту забыть о минувшей катастрофе.
   Пока они ехали, радиостанция, работавшая в машине, умудрилась дважды проиграть его 'Черные розы'. И каждый раз Гордюшина представляли не иначе как восходящую звезду эстраду Тима.
   ТИМ.
   Сперва он был против такого сокращения, но акулы шоу-бизнеса, сразу взявшие его в оборот, убедили, что так будет значительно лучше. И выделили ему в Останкино персональную звукозаписывающую студию, где теперь на правах младшего продюсера заправлял Цвелодуб.
   ‒ Если, хочешь, Ленька, я выключу радио, и можешь подремать.
   ‒ Нет. Не хочу.
   Мальчик произносил слова растягивая, будто пробуя их на вкус. И улыбаясь. Он уже третий день, как учился говорить такими короткими фразами.
   Военный врач, осмотревший его после их сидения в ракетной шахте, сказал, что мальчик заговорил после пережитого шока. Но Тимофей знал, что это не так. Прикосновения пришельца. Вот что сотворило чудо.
   ‒ Пить, ‒ сказал Ленька.
   ‒ Возьми газировку в бардачке.
   ‒ Не хочу.
   ‒ Тебе просто нравится говорить?
   ‒ Да. Очень.
   Тимофей коротко улыбнулся, а потом на лицо вернулась озабоченность. Он опасался, что поездка будет пустой. Он не разыщет ее, вдову майора Лазарука. Или он войдет в незапертую квартиру и найдет ее такой же мертвой, каким в свое время он нашел своего отца. Но им повезло. Женщина по имени Алла Лазарук оказалась жива. Она сразу узнала в Тимофее участника вчерашнего телемарафона и всплеснула руками.
   ‒ Ничего себе! Проходите! Я вас чем-нибудь угощу.
   Тимофей с Ленькой сели на диван. Женщина налила им чай и поставила на столик конфеты. Потом виновато повела глазами по окружающему беспорядку:
   ‒ Простите. Вернулась домой только вчера вечером. Лечилась в походном госпитале после обморожения. ‒ Женщина подняла забинтованную руку. ‒ Мне повезло, как видите. Лишилась всего двух пальцев! Впрочем, не слушайте мою болтовню. Чем я обязана таким важным гостям? ‒ Алла смотрела на них весело и с любопытством.
   ‒ Мы по поводу вашего мужа. Майора Лазарука.
   Улыбка сползла с лица женщины:
   ‒ Мне не хотелось бы о нем говорить, знаете ли.
   ‒ Но мы приехали именно ради этого.
   ‒ Где он сейчас? Он жив? ‒ Женщина старалась напустить туман равнодушия в слова, но сверкнувшие глаза ее выдали.
   Тимофей с печалью качнул головой:
   ‒ Его с нами больше нет.
   Она горестно вздохнула:
   ‒ Я это чувствовала. Почувствовала, что не увижу его, уже тогда, когда он бросил меня у бомбоубежища.
   ‒ Уверен, он, как солдат, не мог поступить иначе, ‒ сказал Тимофей. ‒ Я был с вашим мужем до его последнего часа. И он был настоящим бойцом из Стального батальона.
   ‒ Значит, он мне не врал, про свои батальоны? ‒ В глазах Аллы появились слезы.
   ‒ Нет. И ваш муж был настоящим героем. ‒ Гордюшин протянул Алле жестяную коробку с пуговицами. ‒ Он очень дорожил этой вещью и, наверняка, хотел бы, чтобы она осталась у вас.
   Алла приняла коробку, раскрыла.
   ‒ Теперь, я вижу, вся его коллекция собрана до конца. Где он взял последнюю пуговку?
   ‒ Она была меня.
   ‒ Хорошо. ‒ Она закрыла коробку, положила ее на колени и вскрикнула, расплакавшись: ‒ Подумать только! Это все, что у меня от него осталось!
   ‒ Нет. Есть еще кое-что. ‒ Гордюшин достал из нагрудного кармана куртки еще одну коробочку. Поменьше и ярко-красную.
   Алла распахнула ее. Внутри на бархатной подушечке блестела Звезда Героя. Руки женщины мелко задрожали, и Гордюшин помог ей поставить награду на столик рядом с конфетами.
   ‒ Президент подпишет указ только на днях, ‒ сказал он, ‒ но я попросил награду пораньше, чтобы вручить ее вам лично.
   ‒ Почему?
   Гордюшин не нашел в себе сил признаться, что майор погиб от его рук. Да и был ли в этом резон? Ложь для общего спокойствия и удовольствия. Кажется, так сказал вчера генерал Параскун?
   ‒ Я, думаю, Петр бы сам так хотел.
   ‒ И хотел бы передать ее именно мне? ‒ с сомнением спросила Алла. ‒ Мы ведь с ним плохо ладили. Любовь меж нами давно закончилась.
   ‒ Жизнь, порою, сплошь состоит из ошибок. Но плохое быстро забудется, Алла. И в памяти останется только хорошее.
   ‒ И я встречусь с ним через тысячу лет? ‒ Алла горько усмехнулась, обыгрывая слова его песни.
   ‒ Обязательно, ‒ сказал Тимофей. ‒ Только в следующий раз все у вас выйдет гораздо лучше.
   ‒ Думаете?
   Гордюшин, не раздумывая, кивнул.
  
  ***
   На обратном пути он спросил мальчика:
   ‒ Почему ты называл его плохим-хорошим человеком?
   ‒ Теперь хорошим.
   ‒ А ты будешь называть меня папой?
   ‒ Буду. Ты ‒ папа.
   ‒ Я любил твою маму, сынок.
   ‒ Знаю.
   ‒ И когда-нибудь я встречу ее снова. Чтобы уже никуда не отпустить. Никогда-никогда.
   К О Н Е Ц
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"