В цирке каждый находит свою судьбу. Круг манежа, купол, яркий свет прожекторов обнажают душу артиста, и он, беспомощный в своей правоте, жизнью доказывает свою истину...
Инспектор манежа вышел на свое рабочее место твердым шагом и упрямо заявил:
- Уважаемая публика! В связи с болезнью артиста мы вынуждены объявить отмену представления. Билеты будут действительны...
Для Зиновия Верховенского, уже добрый десяток лет работающего в этом цирке, такое объявление было первым. Слезы подступили к глазам, неожиданно для самого себя он вдруг потерял голос и под недовольный шум зрителей скрылся за форгангом...
...Арена! Ты - как зеркало. Отражаясь в нем, я вижу себя беспомощным правдолюбцем! И так каждый вечер. Какая граница между честью и правдой, где она? Моя душа в ярком свете цирковых ламп, одевшись в неуклюжий клоунский костюм, нацепив яркий парик, обнаруживает себя перед зрителями. И так каждый вечер. Не в этом ли наши правда и честь? Смех - озорной, веселый, простой - вот она, обезоруживающая, волшебная сила, которая заставляет меня пускать настоящие слезы! И так каждый вечер...
* * * * *
В гардеробной на смирно покоящемся, запыленном чемодане стоял артист - фокусник Чунаев. Стоял на коленях, подняв руки верх. Нацелив на него пистолет, стоял напротив мальчик Егор, лет восьми-девяти от роду. Будучи сыном отважного, решительного человека, клоуна Синцова, он непримиримо требовал:
- Хочу, чтобы ты был моим папой! Отвечай, да или нет!
Чунаев растерялся. Он впервые видел смелого, упрямого и злого Егора.
- Ты это... Пистолет убери.
- Не уберу! Отвечай, да или нет!
Артист не на шутку стушевался.
- А если я... то ты выстрелишь?
- Не знаю. - Замешательство теперь овладело мальчиком.
- Давай прекратим этот цирк, Егор. Папа у тебя уже есть...
Егор опустил пистолет и сел на стоявший поблизости сундук.
- Я его не люблю. Я люблю только тебя, - механически произнесенные слова, словно заученные из какой-то книжки, нисколько не потрясли Чунаева.
- Нет, это безумие! Пойми, мы с тобой ничего здесь не решаем. Твоя мама...
- Она сказала мне, - перебил Егор, - она хочет с тобой вместе... Дядя Витя, да или нет?
Мальчик чуть не плакал, хотя был смел и упрям.
У артиста Чунаева детей не было, и он был сильно привязан к Егору. Теперь, только сейчас он готов встать и подарить ему целый мир, как настоящий отец. Впрочем, отца своего Чунаев никогда не видел, потому и не знал, что делать.
- Что тебе нужно? - вдруг спросил он, не понимая зачем. - Пряники, конфеты, шоколад, печенье?.. Море игрушек, машинка на радиоуправлении?.. Диснейленд?.. Мак-Дональдс?.. Чего ты хочешь?
Егор бросил игрушечный пистолет и выбежал в коридор. Дверь громко захлопнулась...
* * * * *
Лето - самое неблагодарное время для цирковых администраторов. Сборы катастрофически падают, народ из провинциальных городов стремится поближе к морскому побережью. Для Григория Одинцова, опытного и прожженного в делах организации зрителей волка, лето никогда не было плохим. Откуда он доставал народ, как ухитрялся продавать летние билеты, что зал был заполнен каждое представление почти на три четверти?
Гриша был безупречен в работе так же, как и в своей внешности. У него была лишь одна слабость: он любил пиво. Когда выдавались свободные минуты, его можно было найти всегда в летнем кафе, что по соседству с цирком, за кружкой пива. Здесь и решались, по его убеждению, все насущные вопросы...
- Хорошо, я всё обдумаю. - Чунаев, сидя за столиком рядом с Гришей, сделал глоток "Арсенального" и призадумался.
- Да чего тут думать, старик! - Весело продолжал администратор, - Бросать надо этот цирк, делать свою программу! Ты ж талантище, каких свет не видывал!
Чунаев допил содержимое своей кружки.
- Не преувеличивай, Гришка. Я, конечно, люблю свое дело...
- Вот! И это - самый главный аргумент в мою пользу! - торжествующе произнес Одинцов, никогда не сомневающийся в своих словах. - Давай ещё по кружечке пивка, а?
Новоявленный "талантище" решил сменить тему разговора.
- Ты Синцову уже разместил?
- А как же! Однокомнатная, рядом с магазином напротив. Конечно, ей нужно будет раскошелиться... - Идеи новые и судьбоносные всегда приходили в голову Гриши вовремя. - Слушай, старик, а почему бы тебе их к себе не забрать, в свои три комнаты? Там, конечно, этот клоун ободранный всю жизнь попортит, но его можно и в отдельную комнату... - Талантливый администратор никогда не прочь пошутить. - А там, того и гляди, свадебку справим!
- Помолчи, - осёк его "талантище". - Угостил бы сигареткой лучше!
- Ву-а-ля! - Волшебным движением пачка "Марльборо" оказалась на столе. Чунаев закурил.
К столу неспешным шагом подошёл человек, худой, высокий, в нечищеных ботинках и с маленькой редкой бородкой.
- Приветик! - раздался резкий, противный его голосок, - И тут от них покоя нет. - Человек сел за столик рядом с Гришей. - На улице бабье лето, а у них за столом зима. Панихида, что ль, какая?
- Тише, Николя! - сказал подсевшему талантливый администратор. - Рождается новый номер! Не спугни!
Чунаев захотел остаться с Николя один на один.
- Пойди пивка закажи на всех! Из суточных вычтешь!
- Айн момент! - весело бросив слова, Гриша легко и беззаботно удалился.
Только при одном виде Николя, который работал в сборной программе жонглёром, Чунаеву всегда хотелось плюнуть ему в лицо - настолько противен был он окружающим. Всем, кроме Синцовой.
- Ты по делу шляешься али так? - Ехидство из Чунаева так и попёрло!
- Так. Репетирую.
- Ну, давай, давай. До десяти колец дойдёшь - премию, может, получишь!
- А чего это ты так, будто завидуешь? У нас ведь жанры разные: я - жонглёр, ты - фокусник...
Чунаеву не терпелось подступиться к корню своего ехидства.
- Зависть свою я давно проспал, осталось только терпение. Квартиру тебе подыскали?
Николя не замечал едкого привкуса его слов.
- Ага. Отдельную, рядом с магазином напротив.
Чунаев еле сдерживался от плевка в жонглёра.
- Опять вместе с Синцовой, что ли?
- С ней, с ней... Мужик ей толковый нужен.
- Это ты толковый-то?
- Мы уже в третий город с ней вместе... Вроде как вырисовывается что-то.
Чунаев чесал кулаки и выплёвывал слова.
- И что же там у тебя вырисовывается?
Как и положено администратору, Гриша спас жизнь артистам в который раз своим появлением с пивом в руках.
- Господа артисты, ваше пиво!
- Спасибо, Гриша! - Чунаев взял кружку и отпил половину.
- Ох, жизнь какая-то непутёвая пошла. - Николя, когда пил пиво, всегда откровенничал. - Только всё начинает складываться, как появляется некий господин, которому всё по барабану, и начинает подмывать песок.
- Этот господин - я, Гриша; чтобы тебе было понятнее, Марго и Николя поселяются в одну квартиру. Ты в курсе?
Григорий ответил по-дружески.
- Я всегда в курсе всего, что происходит вокруг, Витя: должность обязывает. Вы тут посидите, а я слетаю на парочку адресов, есть такая необходимость. Не забудьте: в пять - общий прогон!
Гриша улетел, Николя спокойно потягивал пиво.
- Оставь ты её в покое, Виктор. Не любит она тебя.
Кулаки у Чунаева зачесались с прежней силой.
- А от тебя, значит, без ума!
- А вот и нет. Седьмой месяц пошел, как мы познакомились, а результат - дохлый гномик! Вот теперь-то, когда появилась идея общего номера, теперь и надо решаться! А вот не могу.
- Ну ты и ходок! За шесть месяцев бабу в постель уложить не смог!
- А вот и нет. - Противный голосок приобрёл оттенки глупого романтизма. - У нас всё было, и было довольно романтично: прямо на акробатическом мате, представляешь? Не выходя из репзала, после представления, я застаю её одну, пускающую слёзы обиды и негодования, делаю своё дело и, хлопнув дверью, ухожу. Она даже опомниться не успела! Ты думаешь, она случайно, по распределению главка в эту программу попала? Нет, я уже третий город её пасу!..
"Вот когда от тюрьмы недалеко!" - подумал Чунаев.
- Зачем ты мне это рассказываешь? - спросил он, глотая предназначенную для лица Николя слюну.
- Чтобы знал, в какую паутину ты лезешь, дружище... Я должен тебе сказать...
- Что ты мне можешь сказать, кроме того, что уже сказал? Лучше помалкивай, держи рот на замке, а язык за зубами, понял?..
* * * * *
"Всегда, даже в самых трудных случаях жизни, отстаивай правду", - учила мама юного Витюшу, - "Ту правду, в которую веришь, которой предан". Эту науку Чунаев запомнил на всю жизнь. После смерти женщины, которая непутевому парню приходилась мамой, жизнь казалась оконченной, квартира - пустой, безлюдной, даже воздух был порой почему-то ненужным. Но время шло, детское увлечение перерастало в профессию, и молодой артист Чунаев, оставив в своем родном городе трехкомнатную, опустился на цирковые чемоданы.
Программа, в которой он работал, называлась "Золотой Амур", по имени номера воздушной гимнастки Маргариты Синцовой, попросту - Марго. Номер был поистине захватывающий, он заставлял леденеть все внутренности! Наверное, поэтому молодой Чунаев каждый раз смотрел его и восхищался смелой гимнасткой, красивой, подтянутой женщиной с идеальными формами.
Сейчас эта женщина стояла перед зеркалом, уже заметно постаревшая то ли от времени, то ли от страха смерти на манеже. Да и он, уже немолодой артист оригинального жанра, не смотрел теперь на неё с восхищением. Но внутренности его холодели по-прежнему ...
- Ты не бойся, - промямлил он, - я не буду делать тебе предложения...
- Мне нужно реквизит проверить, скоро начало представления...
- Тебе Егор ничего не говорил? - Читатель, верно, догадался, что Марго - мать того мальчика с пистолетом. - Пришла пора сделать в жизни решительный шаг... навстречу друг другу, тебе так не кажется?
Златокудрая Марго, накладывая румяна, улыбнулась.
- Для ответственных решений времени не остается. Разработка новых номеров, репетиции, представления, собрания, переезды - даже выспаться толком некогда. Вчера просыпаюсь, начинаю протирать глаза, гляжу - у меня лицо в гриме, умыться забыла... - Чунаев терпеливо ждал ответа, и она его произнесла. - Нет, Витя, ничего у нас не выйдет. Я не люблю тебя. Можно, конечно, ради Егорки попробовать, ведь его родной папаша спился совсем, ног не тянет. Таскаю его за собой, как пустой, ненужный чемодан - и все. Из него и клоун-то никакой, а уж отец...
- Я, знаю, тоже не пряник... Да и какой я отец, когда сам рос без отца, примера не было...
Марго попыталась разгладить ситуацию, как морщинку в уголке глаза.
- Ты - хороший, талантливый артист, надёжный человек...
- Можешь не продолжать, - с грустью и безнадёгой в голосе произнёс Чунаев. И добавил. - А Егору своему скажи, чтобы в следующий раз не врал...
Сказал и вышел, оставив дверь открытой для последней надежды...
* * * * *
"А Егору скажи, говорит, чтобы в следующий раз не обманывал. Вот так", - закончила свой рассказ мама Марго. Сын Егор сидел на подвешенной в репзале трапеции и внимательно слушал.
- Я вижу, он тебя любит, мама, - Егор вновь был смел и настойчив.
Мама Марго вела себя неопределённо.
- Так, хватит. Давай заниматься.
Егор спрыгнул с трапеции.
- Не хочу. Надоело. Всю жизнь кверху ногами хожу! Дай посмотреть на мир, какой он есть, неперевёрнутый! Мы скоро уезжаем?
- Через месяц.
- Дядя Витя с нами?
Этот вопрос вывел Марго из себя.
- "Дядя Витя"! Что он тебе такого сделал, что ты прилип к нему? - От негодования (а может, от бессилия) она стала заниматься своими ежедневными упражнениями. - "Дядя Витя"! Несчастный, несостоявшийся артист, каких сотни по миру попрошайничают!
Думаешь, он тебе машину купит или коттедж построит?.. - Она продолжала раскачиваться на трапеции. - Что ты в нём увидел привлекательного?
- Может, это он в тебе не видит ничего стоящего? Кто ты такая? Всю жизнь прокрутилась вокруг палки, подвешенной под куполом! Мне уже двенадцать лет, мама, а я ничего не видел, кроме бесконечных репетиций и представлений! Тебе не жалко меня, мама? Ездим из города в город, живём в чужих квартирах, я каждые три месяца школу меняю, думаешь, мне легко?..
Егор ходил по репзалу из угла в угол и разговаривал, потом подошёл к трапеции и остановил мамины упражнения. В первый раз мама увидела серьёзные мужские глаза сына.
- Давай останемся здесь. - Мальчик был непреклонен. - Ты полюбишь его, правда. Для меня, мама!
Гимнастка Синцова спрыгнула с трапеции и обняла сына.
- Хорошо, я подумаю, - сказала она...
* * * * *
Кухня однокомнатной квартиры, которую сняли для Николя и Синцовых, была озарена таинственным светом единственной лампы в расколотом стеклянном абажуре. Марго сидела за столом, пила кофе, чашку за чашкой, и курила крепкий табак, когда входная дверь распахнулась, и пьяное тело клоуна Синцова ввалилось в узкий коридор. Николя почему-то не было дома, и справляться с мужем на этот раз пришлось самой Марго.
- Опять поздно пришёл! Сил моих больше нет! - Она старалась не кричать: Егор спал в комнате. - Крутишься целый день, на последнем издыхании, устаёшь, как беговая лошадь, приползаешь домой - и здесь нет покоя! - Она подняла его и посадила за кухонный стол. - Скажи, чем я не вышла? Чем не заслужила простого домашнего уюта? Ну, почему я должна терпеть твои пьянки во втором часу ночи? - Синцов молча закурил. - У Егора в школе проблемы, а учебный год только начался! Нас опять вызывали, я не пошла, боюсь сделать плохо...
Синцов был человеком угрюмым и неразговорчивым, как, впрочем, большинство других клоунов. Вызывать настоящий смех он мог только на манеже, дома смеялись над ним, с жалостью и горечью. Марго заметила на его лице настоящие, не поддельные слёзы и смягчилась.
- Дима, ты, конечно, сам можешь решать, но не забывай, что ты, прежде всего, отец и муж. Да, мне надоело отстирывать от блевотины твои брюки!.. Что ты молчишь?! Случилось что?
- Гошка... п-погиб...
Синцов еле открыл рот, чтобы проговорить эти до боли, до нестерпимости глупые слова. Марго села на табурет напротив.
- Тьфу ты! Я думала, что-нибудь дельное скажешь...
- Гошка погиб, - смелее повторил Синцов, подумав, что жена его не услышала.
- Земля ему пухом... Он, в самом деле, какой-то ненормальный был. Всё мечтал яхту завести да на Карибы рвануть... За его деньги-то!
- Он же... м-мой друг, - почти простонал Синцов.
Тишина камнем повисла в воздухе.
- Тебе кофе сделать? - спросила Марго.
Синцов кивнул головой и подвинул ближе к себе пепельницу, сделанную наспех из консервной банки. Он плакал, плакал по-настоящему: завтра ему предстояло выходить на манеж одному...
... Артисты цирка - народ суеверный. Сядет кто-нибудь спиной к манежу - жди беды. Теперь все сидели на барьере правильно, но беда была близко, в самом центре устланного цветами манежа. Все - от директора до униформиста - сидели молча и аплодировали. Это тоже обычай: умершего артиста провожать в последний путь аплодисментами.
Синцов почти не хлопал в ладоши. Он видел Гошку молодым, смеющимся, в ярко-рыжем парике и неуклюжем костюме... Он видел его грустные глаза и слышал песню, которую написал он давно, но не исполнял почему-то никому, кроме Синцова:
Каждый вечер я спешу опять
Время развернуть улыбкой вспять,
Только с каждым разом всё трудней
Не страшиться слабости своей...
Добрый клоун смех вам принесёт,
Только одинок его полёт:
С каждым днём становится невмочь
Слёзы прогонять улыбкой прочь...
Синцов почти не хлопал в ладоши. Руки ему были нужны для другого: закрыть лицо и не показывать слёз. Даже артистам цирка не очень-то привычно видеть их в глазах рыжего клоуна...
Все ценили Гошину изобретательность: многие репризы, выходы - антре были его детищем.
"...Всегда, даже в самых трудных случаях жизни, отстаивай правду. Ту правду, в которую веришь, которой предан"...
- Тебе кофе сделать? - Марго вернула Синцова в реальный мир, освещенный расколотым абажуром. Синцов молча кивнул. - Я не знаю, как начать... Устала я! Надоело мне, Дима, доказывать всем, что я тоже человек, что меня тоже можно любить и что я умею и имею право любить! - Она не знала, как перейти к главному. - Вот Виктор... Ты же знаешь Чунаева? Так вот, он мне сегодня предложил переехать к нему.
Синцов вопросительно посмотрел на жену.
- Ты соглашайся, Рита, соглашайся...
Марго вызывающим жестом поставила перед клоуном чашку кофе.
- И соглашусь! Отпущу тебя - и ты полетишь, свободный, без приростка, без прихлебателей, один к своим друзьям!
Клоун Синцов молча согласился. Это обезоружило Марго, и она добавила:
- Я приняла такое решение ради Егора...
Клоун Синцов молча погасил сигарету и вышел на улицу. Впервые в жизни он пожалел, что в сентябре не бывает снега...
* * * * *
В прихожей трёхкомнатной квартиры, принадлежащей артисту Чунаеву, стояла Маргарита Синцова.
- Я приняла такое решение ради Егора, - закончила она свой рассказ.
- И правильно! - Чунаев сиял от радости. - Обещаю, что Егора буду любить как сына, а тебя как свою женщину, самого близкого и дорогого мне человека.
Артист Чунаев держал правую руку на груди и клялся.
- Обещаю, что тебе не придётся ни разу усомниться в правильности этого решения. Обещаю быть примерным мужем...
- Я замуж не собираюсь, - перебила его Синцова. И добавила: "Пока...".
Чунаев был на всё согласен.
- И вообще, я не верю обильным мужским обещаниям: слишком много в них подозрительного. - Марго распаковывала чемодан. - Мы поживём у тебя, но - сам понимаешь, гастроли, кочевая жизнь... Так этот мир устроен, что редкие люди приучены сидеть на одном месте, как собаки в своей конуре. Я уеду, и Егорку, естественно, с собой заберу. А тебе работать надо. Фокусы - фокусами, а диссертация - диссертацией. Станешь кандидатом, заработаешь лысину...
Мужчина не стал медлить и пронёс чемоданы с личными вещами Синцовых в комнату.
- Я никуда вас не отпущу. Это что, значит, я привяжусь к тебе, к Егорке, а вы уедете и даже адреса не оставите?
- Так уж и быть, адрес сообщу, - улыбнулась Марго.
- Нет! Мне нужен не адрес. - Чунаев действовал с быстротой иллюзиониста. - Мне нужны вы. Для твоего алкоголика найдём место в больнице, вылечим и отпустим на все четыре стороны. Егорку в гимназию отдадим, есть там одно знакомство. Ну, чего парню шляться по стране в поисках лучшей жизни, когда тут будет всё под боком: и дом, и школа, и семья...
Он осмелел до наглости.
- Я делаю тебе предложение. Правда, без цветов, без шампанского, но это впереди.
Улыбка, торжествующая на его лице, требовала ответа. Марго села на кровать.
- Витя, милый, я не смогу бросить цирк. Там я родилась, с детства пропитана его ароматом и расписанием репетиций. Я не смогу расстаться с манежем, с терпким запахом трудового пота и вечерней тишиной зрительного зала, для меня цирк - вся жизнь. Жизнь для меня - как его арена. Как круг, на который смотрят все: и друзья, и знакомые, и родные, и даже те, кого я совсем не знаю, - все они расположены вокруг меня бесчисленным количеством рядов, и барьер, который меня отделяет, слишком низок, чтобы можно было за ним укрыться. Я перестала узнавать себя с тех пор, как мы познакомились.
- Такой разговор должен был состояться между нами. Я ждал его. И готов к нему.
Он понимал: Марго говорила правду. Он понимал это и боялся этого. Поэтому и молчал.
- И я ждала, - продолжила Марго, - ждала и боялась, что соглашусь не подумав. Старалась подобрать слова, которые могут, не обидев тебя, объяснить, почему я не останусь.
- Будущее - в руках у судьбы, - философски заметил волшебник, совершенно не умевший ухаживать за женщинами.
Сила любви велика настолько, насколько открыта душа влюблённого. Эта истина, обнаруженная ещё в эпоху романтизма, преследует каждого, кто пытается разгадать главное чудо любви и невольно становится философом. Поэтому Чунаев незаметно для самого себя, наконец, становился мужчиной.
- Ты располагайся, я пока обед состряпаю, - сказал он, уходя на кухню.
- Я много не ем. И вообще, есть сейчас не хочу, - предупредила Марго, раскладывая по комнате цирковые костюмы и расставляя на столике перед зеркалом принадлежности для макияжа.
Звонок в дверь возвестил о приходе Гриши.
- Это вам от меня, - сказал администратор, протягивая Виктору шампанское и цветы. - Всё устроилось?..
* * * * *
Сидя за столом в центральной комнате, Марго отнекивалась от вина и закуски.
- Я не буду, ребята: вечером представление.
- Так то вечером! - протянул Гриша, обладавший несравненным талантом убеждения. - Бокальчик шампанского - в честь новоселья!
- Нет, Гриша, лучше чашку чая! Кофе мы не пьём, а вот чай - хорошо! Предпочтительно - зелёный!
- Сейчас сделаем, - Чунаев радостно подскочил и убежал на кухню.
- Целую ночь сегодня бегала по подворотням, пьяницу своего искала! Устала до чёртиков! - Марго зевнула. - Потом плюнула - и пришла сюда с чемоданами. Хватит! Хватит из меня собачку делать, натерпелась! Пусть живёт в своё удовольствие!
- Может это и правильно, - неопределённо развёл руками Гриша. - Хочешь, я тебе песню спою? - Не дожидаясь ответа, он пошёл за гитарой. - Самое важное правило пустыни, знаешь, какое? Одному путешественнику в Западной Сахаре проводник предложил игру: с завязанными глазами пройти вперёд и вернуться назад. После неудачных попыток этого путешественника проводник сказал: "Помни самое важное правило пустыни: нужно научиться смотреть, верить в себя и всегда помнить, откуда ты пришел". И сам с лёгкостью это проделал.
Вернулся Чунаев. В его руках сверкал металлический поднос с заварочным чайником и чашкой.
- Гриша, брось гитару! - И, повернувшись к Марго, спросил: "О чём вы тут болтали?
- Мне Гриша рассказывал, что вся жизнь - пустыня, и учил, как нужно жить!
- А, "нужно уметь смотреть, верить в себя и знать, откуда ты пришёл"! Это слишком старая история, Гриша, её уже знают чуть ли не полгорода! - Чунаев засмеялся. - А петь я тебе не дам: побережём свой слух! - Гриша остался сидеть без гитары, как без женщины.
- Ну что ты, старик, я же хотел...
- Не надо! - Строгость была свойственна Чунаеву.
Вдруг Марго неожиданно предложила:
- Тогда спою я,
- Ты поёшь? - Удивление было профессиональным качеством Чунаева.
- Да. И даже сама пишу песни!
- Вот это сила! Позор мне, позор: я не знал! - Гриша был тоже не доволен своей неосведомлённостью: ему, администратору, это не с руки! Марго тронула струны - и гитара запела тихо, почти незаметно.
- Спою в память о Гоше, весёлом клоуне Гоше, который пел песни. - И начала петь.
В понедельник я на службе,
Вторник даром не пройдёт,
В среду я предамся дружбе,
А в четверг - наоборот,
Пятый день пройдёт на даче,
А суббота втянет в дом,
В воскресенье я заплачу,
И не может быть иначе:
Вся неделя - кувырком!
Нужно сказать, что песни погибшего Гоши распевали по всему цирку, особенно в последнее время. Ими начинались и заканчивались представления, сопровождались репетиции, с ними ложились спать и рано утром вставали, напевая:
Пусть Весна улыбку прячет,
Лето лугом зацветёт,
Осень в озере рыбачит,
А Зима пургой поёт!
И не может быть иначе,
И не будет, знать, иначе,
Чтоб в мороз растаял лёд!..
- За Гошку, - после небольшой паузы сказал Гриша, наливая в вино бокалы.
- И за его песни, - добавил к месту Чунаев.
Марго выпила молча.
Ей впервые стало жаль Синцова, осиротевшего клоуна, лишившегося в один миг и партнёра по ковру, и друга, и жены, и сына. Только теперь она поняла причину его духовной близости к водке...
* * * * *
А в однокомнатной квартире, рядом с магазином напротив, разговаривали Николя и Синцов.
- Это самый глупый в её жизни поступок, Дима, - успокаивая своего собеседника (а заодно и себя), говорил жонглёр.
- Она никогда не бросит цирк, - убеждённо сказал Синцов. И добавил: - А я уйду.
- Думаешь, мне не надоело всю жизнь кидать и ловить кольца?
- Ты - совсем другое дело! Работаешь чисто, легко, красиво...
- А клоун - самая главная у нас профессия. Гошку, конечно, не вернёшь...
- В последнее время он придумал очень смешную репризу, музыкальную. Мы начинали репетировать, - сказал Дмитрий и налил в стакан водки. - Ты будешь ещё?
- Нет, у меня вечером представление.
Синцов выпил.
- А я знаю, почему ты здесь. Ты любишь Марго. А я её ненавижу. У неё холодное сердце.
- Что ты собираешься делать?
- Я не хочу ей ничего плохого. Но сына я не отдам! Егор - мой, и хочу, чтобы он был клоуном, как и его папа.
- Я тебе помогу, - твёрдо сказал Николя. - Он сейчас в школе?..
Когда в одном человеке соединяются коварство и изобретательность, он становится страшным, злым и опасным для общества. Таким был жонглёр Николай Скуратов, с малых лет испорченный высокомерием и самостоятельностью. Он всегда знал, как достичь цели, и всегда достигал её, не мирясь с уважением и справедливостью к людям. Это Николя считал своим главным достоинством.
* * * * *
- Я пойду, старики, вы тут без меня разберётесь, - сказал Гриша и, чуть помедлив, ушёл. Чунаев закрыл за ним дверь. Вернувшись в комнату, он опять не знал, что ему делать.
- Представление сегодня, наверное, отменят.
- Витя, я всё поняла... Сегодня я совершила самую глупую ошибку в своей жизни: предала семью.
- Марго, сколько можно жалеть этого несчастного, спившегося маленького человечка! Тебе нужно думать о
себе, о Егоре. Нельзя же вечно жить на чемоданах!
- Я люблю его, Чунаев. И никуда от этого не денешься. Люблю его за то, что научил меня смиряться,
оставаться наедине с трудностями, за то, что понимает мою профессию. Я благодарна ему за Егора, за то, что каждый вечер он стоит возле лебедки, и я доверяю ему свою жизнь. За вечную связь с чемоданами, за цирк, в котором мы познакомились, и даже за его пьянки - за всё я люблю этого человека.
- Что за чепуху ты молотишь! - Чунаев почувствовал, что он теряет свою любовь. - Мальчику нужен настоящий отец, слышишь, настоящий! А твой Синцов... Он рождён клоуном, появился на свет для того, чтобы над ним все смеялись! Мы вышли из возраста, когда ветер дальних странствий привлекал нас тайнами! Оглянись вокруг: нужно жить тем, что видишь! - Чунаев не на шутку разошёлся. - Быть спокойным, уверенным - это хорошо! Неужели тебе этого не хочется?
- Нет, не хочется, - произнесла Синцова.
- Тогда... Тогда иди к своему Николя, развлекайся с ним на акробатическом мате!
- Ты - дрянь! - заявила Марго и встала из-за стола.
- Стой! - Чунаев преградил выход и стал перед ней. - Он сам мне это рассказал, слышишь? Сам!
- Пусти меня! Чтобы вернуться, нужно всегда помнить, откуда ты пришёл!
- Гришка, гад, со своими легендами, наговорил тебе всяких глупостей, а ты слушаешь!.. - Чунаеву
захотелось плакать от отчаяния и безысходности. - Мы должны быть вместе!
- Должны потому, что этого хочешь ты!
Пауза, повисшая в воздухе, пугала своей напряжённостью.
- Прости, - обмяк Виктор и отошёл в сторону. Казалось, ничто не сможет спасти положение: шанс упущен
безнадёжно.
Зазвонил мобильник. Марго подняла трубку не сразу.
- Слушаю вас! - Чунаев услышал мужской голос. - Да, это я... Опять что-нибудь натворил? Опоздал опять?
Лицо Марго посетила растерянность. - Но он рано вышел из дому... Хорошо... Хорошо, поняла... До свидания...