Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

Старые деревья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Настя приехала... вернее, её привезла к себе из деревни моя не столь давняя соседка Наталья, и ей, её матери, уже восемьдесят семь, и живёт она одна там, в её поредевшей деревне и старой хате, а когда дочь начинает упрашивать её переехать к ней, то слышит: "Нет-нет! И не говори мне этого! Старые деревья не пересаживають." А знаю эту фразу от Натальи потому, что, навестив мать, она каждый раз повторяет её. Но теперь и я воочию вижу эту непокорную старушку. Такие лица мне всегда напоминают... как не странно, мочёное яблоко, - ничего, что всё исполосовано морщинками, но под ними непременно укрыто то, отчего испытаешь некую утолённость. И глаза... Она сидит на кровати, укрыв плечи одеялом, смотрит на меня с улыбкой и в её, утративших голубизну глазах... словно извинение. Ну, что ответить на этот взгляд? Ведь вижу-то её впервые. Но чтобы начать разговор, отталкиваюсь от тех самых её слов, которые стали для дочери и меня чем-то вроде "стоячей фразы". - И как Вам здесь? Не беспокоит ли шум снующих машин, уютно ли? Настя смотрит молча, и мне начинает казаться, что слова до неё не дошли, - лишь рассматривает меня?.. еще раз спросить то же, но переиначив? И тут слышу: - Да нет... И машин ваших не слыхать, и уютно. Только вот... - Замолкает, тянется к лучу, который, перечеркнув подлокотник кресла, пролёг на кровать: - Только вот я же всю жисть привыкла выйти за порог и сразу - на земельку, на зелёночку. - Прикрыла луч рукой, отчего солнце высветило пигментные пятнышки, тёмные жилки на тыльной стороне руки: - А тут что? Стены да мёртвость одна. Ни травки тебе, ни деревьев...
  Настя приехала... вернее, её привезла к себе из деревни моя не столь давняя соседка Наталья, и ей, её матери, уже восемьдесят семь, и живёт она одна там, в её поредевшей деревне и старой хате, а когда дочь начинает упрашивать её переехать к ней, то слышит: "Нет-нет! И не говори мне этого! Старые деревья не пересаживають." А знаю эту фразу от Натальи потому, что, навестив мать, она каждый раз повторяет её. Но теперь и я воочию вижу эту непокорную старушку. Такие лица мне всегда напоминают... как не странно, мочёное яблоко, - ничего, что всё исполосовано морщинками, но под ними непременно укрыто то, отчего испытаешь некую утолённость. И глаза... Она сидит на кровати, укрыв плечи одеялом, смотрит на меня с улыбкой и в её, утративших голубизну глазах... словно извинение. Ну, что ответить на этот взгляд? Ведь вижу-то её впервые. Но чтобы начать разговор, отталкиваюсь от тех самых её слов, которые стали для дочери и меня чем-то вроде "стоячей фразы".
  - И как Вам здесь? Не беспокоит ли шум снующих машин, уютно ли?
  Настя смотрит молча, и мне начинает казаться, что слова до неё не дошли, - лишь рассматривает меня?.. еще раз спросить то же, но переиначив? И тут слышу:
  - Да нет... И машин ваших не слыхать, и уютно. Только вот... - Замолкает, тянется к лучу, который, перечеркнув подлокотник кресла, пролёг на кровать: - Только вот я же всю жисть привыкла выйти за порог и сразу - на земельку, на зелёночку. - Прикрыла луч рукой, отчего солнце высветило пигментные пятнышки, тёмные жилки на тыльной стороне руки: - А тут что? Стены да мёртвость одна. Ни травки тебе, ни деревьев...
  - Ну как же "ни деревьев"? - входит Наталья с подносом, на котором чашки чая и печеники: - Вон, выгляни в окно, весь двор зелёный.
  - Ну так что ж... теперича так и стоять у твоего окна и через стекло на деревья пялиться?
  Наталья оборачивается ко мне, разводит руками:
  - Вот... видишь? Ей там на земельку надо сразу ступать, а мне тут каждый день волноваться: как она там, не заболела ли, не замерзает ли? Ведь зимой в её худой хате, как только проснулся, так сразу надо печку растапливать, а то окочуриться можно.
  - Ну и что, что печку? - Настасья поправляет одеяло, сползшее с плеча, смотрит на дочку снизу в верх: - Растопить не трудно... было б чем. А то как вспомню послевоенье... Ни дров тебе, ни картох. Охо-хо, грехи наши тяжкие, лучше и не вспоминать.
  - Но Вы вспоминайте, вспоминайте, - хватаюсь за "тему". - Конечно, радостного в Вашей жизни было мало, но...
  - Чаго ж... - взглядывает с укоризной, - было и радостное, как же без радостного? Ведь и я молодою была, а в молодости и трудности - не трудности. - Замолкает. Снова смотрит на луч, которые еще нежится на краешке кровати. - Но были, были и трудности, век вековать - всякое повидать. Помню, как начнутся покосы, так и... Ну-ка, попробуй отмахать косой цельный день? Мужиков-то после войны в деревне раз-два и обчёлся, вот бабам и приходилося. Как покосы начнутся, только солнышко взойдёть и-и пошли... и до зари. Потом ночью плечи так ломють, что не знаешь на какой бок повернуться.
  - А разве сенокосилок не было?
  - Какие сенокосилки после войны-то? Это лет через десять одна на весь колхоз появилася, а то всё девки да бабы косили... да и сажали, сеяли, со скотом управлялися. За мною тридцать коров приходилося и всех накормить, напоить надо было, подоить два раза вот этими самыми руками, - положила их на колени. - А как же? Не управившись с трудностями, блинов не попробуешь.
  Я улыбнулась:
  - А блины... в смысле оплата... как за ваши труды платили?
  - Как платили... Да по-разному платили, кто сколько палочек заработаить... ну, трудодней значить, а в конце года за эти палочки и выдадуть столько-то зерна, столько-то овошшей. Ведь это только лет через двадцать после войны стали и деньги давать, а то всё зерно да зерно с овошшами, да и то...
  Махнула рукой, сгорбилась, затихла... Расспрашивать ли еще о чём-то, стоит ли подталкивать Настю к нелёгким воспоминаниям, - ворошить прошлое? Ведь и я помню рассказы мамы о её двоюродной сестре-доярке из пригородного колхоза: когда у них начинался падёж скота от бескормицы, то она приходила к нам и со слезами рассказывала, как выбивает у председателя несколько пудов сена хотя бы для стельных коров, чтобы телята не погибли.
  
  В ту, первую встречу с Настей, я увела разговор в сторону, и наше знакомство закончилось чаепитием, при котором старушка каждый печеник, прежде чем положить в рот, бросала в чашку, а потом вылавливала ложкой, - привыкла ли так делать или жевать нечем? Во всяком случае на другой день я испекла кексы с изюмом и пришла к ним с решимостью мягко, не задевая трудных тем, увлечь Настю в разговор о том, как ей живётся теперь? Но не получилось. И потому, что она всё возвращалась и возвращалась в те годы, которые, видать, "уютно" поселились в её душе и не хотели уходить, а я, трепетно-бережно относясь к подобным рассказам проживших длинную жизнь людей и не разрывая своими вопросами, сплела потом из её слов такие монологи.
  
  - Наш колхоз "Путь коммунизма" бо-ольшой был, три деревни в него входили, Масловка, Затинное и наша... Волково. (Она сидит за столом, ложкой помешивая чай.) Да и домов в нашей деревне мно-ого тогда стояло, в три улицы, правление колхозное у нас находилося, председатель хороший был. Бывало на собраниях часто успокаивал нас, что не всё наработанное нами в район вывезуть и обязательно осенью на палочки выдадуть и пшенички, и картох. (Взяла кекс, отломила кусочек, ковырнула изюминку, но откусывать не стала, положила на край блюдца.) Мой-то... когда с войны возвратился, трактористом работал, так что мы с ним хорошо получали, было чем детей кормить, а потом... (Замолкла. Поставила чашку на блюдце, взглянула на дочку вопросительно: говорить ли? Та согласно кивнула.) А потом его увезли... Да в город, в тюрьму увезли, а после и дальше... на цельных пять годов... За что? А что в правлении анекдот Федьке рассказал. И где только его подцепил? Так и не узнала... Какой? (Снова взглянула на дочку, та ободряюще улыбнулась.) Ну, раз теперя всё можно, то слушай... на всю жисть запомнился. Послали мужиков к Сталину* узнать, что это за "пятилетка" такая? Ну, тот и говорить: видите, - мол, - автомобиль едить? "Видим" - отвечають. "А в конце пятилетки будут они ехать один за одним, один за одним. А трактор видите?" "Видим и трактор" "А в конце пятилетки они тоже будут ехать один за одним, один за одним." Ну, мужики вернулся в деревню, рассказали про Сталина, а потом и прибавили: "Вот так и у нас будить. Видите, нишший идёть? А в конце пятилетки они будуть - один за одним, один за одним." (Я рассмеалась, а Настя даже не улыбнулась.) Вот за этот анекдот и упекли моего... и оттельпужил целых пять годков, лес в Сибири валил, а когда возвернулси почти слепой... да и раны о себе дали знать, и помер. И осталася я с тремя одна... (Взяла дольку кекса, снова ковырнула изюм, откусила, запила чаем.) Охо-хо-хо, чаво ж теперича вспоминать-то? Всё, как и у всех было... радость, горе. И колесо не всегда по одной колее катится. (Встала, пошла к кровати, присела.) Я тут немного полежу, а вы пейте чай, пейте, уж дюже (Улыбнулась мне.) твои печенья вкусны, можа, потом еще один съем.
  Были и еще рассказы Насти... да нет, не рассказы, а короткие подсказки памяти, которая никак не хотела щадить "хозяйку", хотя я и не подталкивала её к возврату в прошлое, спросив лишь о том, как она живёт теперь. Но ассоциации беспощадно уводили её в минувшее, во времена Хрущева*: "Он же тогда и последнюю церковку закрыл, в Волково-то нашу еще в двадцатых разрушили, так мы после говенья причащаться в Козловку ходили, за 20 километров, а он... Много грехов наделал, бога забыл. Да и поля колхозные загубил... А вот так. Заставил вместо бураков и пшеницы кукурузу сеять, а она и не успела вызреть, помёрзла, вот и получилося, что на зиму осталася скотина без кормов. Да и огороды урезал, коров заставил продавать, а у меня она такая хорошая была! Рыжая, с белым лицом. Как же я её любила! Но пришлось распрошшаться. (Краешком платка утёрла глаз. Плачет? Вроде бы нет.) До сих пор её никак не забуду." И эти её слова подтолкнули меня к рассказу мамы о том, как в те же времена видела она на базаре молодую рыдающую женщину, когда покупатель уводил от неё корову: "Кормилица ты моя! - рыдала ей вослед. - Что ж я буду делать без тебя, чем детей кормить малых?"
  
  - Спрашиваешь, как живу? Да как и все, потихоньку. Нас же, стариков, в Волково осталось семь дворов, молодые-то все поуехали, что им тута делать? Сосед покрепче, так еще корову держить, так что молока и сметанки на всех хватаить. Ведь теперя сена можно накашивать сколько хочешь, вон сколько лугов брошенных! Это тебе не в колхозе... бывало дадуть делянку, а что с неё? Корову не прокормишь. Вот потом все межи меж огородов и обкашивали, бурьяна такого, как сейчас не было... Не-е, пенсию каждый месяц приносють, с голоду не помираем, не-ет, да и лавка каждую неделю с хлебом и маслом приезжаить... Сама хожу, сама. Потихонечку, помаленьку, а до лавки добираюся... Ну, а если прихворну, то Валька-соседка принесёть, записку ей напишу, что купить и принесёть. А как же, надо помогать друг другу... Не, не скучно. Собираемся вместе, вспоминаем. Клуба-то теперича нет, так кино по телевизору смотрим... ага, раньше в клуб сходилися и кино смотреть, танцы танцевать, и даже спектакли играли... Нет, я не играла, а пела, голос-то у меня громкий был, раскатистый, и песен сколько хороших было! Бывало, как запоём хором, так душа замираить... Какую например? А хотя бы вот эту: Расцветаить степь... ну да, степь лесами (И с нашими подсказками почти пропела.), а в лесах поля цветуть, это сделали мы сами, это наш великий труд. (Взглянула вопросительно: петь ли дальше?) Земля моя... любимая, широкие поля, богатая и вольная красавица земля... Ну, богатая была, не богатая, а красиво в наших краях и теперя... Еще какие песни помню?.. А во, свою самую любимую ишшо помню, послушай: Расцвела под окошком (Улыбнулась и, покачиваясь, запела.) белоснежная вишня, из-за тучки далекой показалась луна, все подружки по парам в тишине разбрелися, только я в этот вечер засиделась одна... (Закашлялась, махнула рукой.) Уж дюже душевная песня, и с каким же сердцем её пела, как же все улыбалися и потом руками шлёпали!
  
  На другой день, возвращаясь с работы, я увидела Настю сидящей на скамейке у подъезда. Подошла, присела рядом;
  - Вышли на зелёночку полюбоваться, соскучились?
  - Да нет... чем тут любоваться-то? Это я дочку жду, в квартире-то душно, вот и выползла, - поднесла к лицу несколько помятых травинок, понюхала.
  - Деревней пахнут? - кивнула на них.
  - Пахнут... (Помолчала, окинула взглядом укрытый тенями заходящего солнца двор, заставленный машинами.) - Томно мне здеся, милая, дышать нечем. - Подняла глаза к небу: - Видать, за гору упряталась моя смерть, но помереть хочу там, в Волково.
  И мне подумалось: до чего Настя здесь, в заасфальтированном клочке двора, чужая! Нет, не примет эта душа, пропитанная живой природой, комфорта города ни за какие блага. И жить ей там, в своём Волково, с оставшимися стариками до последних дней.
  Потом помогла Насте подняться к своей квартире, а сама, заглянув домой и испив кофе, пошла в рощицу, что совсем рядом с нашими многоэтажками, - часто прихожу сюда отдохнуть душой, что-то додумать, вот и теперь... Закатное солнце вытемнило стволы лип, сосен, но играло, поблёскивало в потемневших кронах. И в такой предосенней благодати обычно растворялись мои заботы, но теперь уходили нехотя, лениво, а взгляд почему-то остановился на сосне, прицепившейся к самому краю оврага и склонённой над ним. Нижние сучья её были засохшими, но и лишённые хвои, они всё еще простирали ветви, - словно руки, - к той, которая еще зеленела выше, серебрясь и покачивалась в низких лучах солнца... Да-да, она, эта старая сосна, похожа на мою нечаянную знакомую! Как и Настя, перенеся за долгую жизнь невзгоды и радости на отведенном им судьбой клочке земли, не приживутся они в чуждой среде. И, наверное, есть в этом какая-то неведомая нам тайна, сохранённая их душами, но утраченная нами, разорвавшими родство с местом, где росли, Значит, права народная мудрость: "Старые деревья не пересаживают".
  
  Вскоре Наталья увезла мать в Волково. Свижусь ли со старушкой снова? Хотелось бы... Но она останется во мне воплощением благорассудного отношения к жизни, - безропотного, всепобеждающего терпения и свидетельством того, через что пришлось пройти этой русской женщине.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"