Пирус Анна Сергеевна : другие произведения.

К тебе - вопросик...

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Иногда зову его Макс-вопросик. И потому, что обычно, придя ко мне и лишь перешагнув порог, скажет: "Тут у меня к тебе вопросик...". Потом пройдёт в зал и уже там услышу "расшифровку" вроде: "Понимаешь, прочитал сегодня рассказ...", или повесть, роман, в которых и найдёт то, с чем прийти. А читает он много, даже очень много, ибо из-за хромоты (ранение на Афганистане войне) не может выходить на улицу и ему из библиотеки по несколько книг приносит брат. Что удивительно, чтение его нисколько не утомляет и похоже, что прочитанное проходит через него особенно не задерживаясь, в чём не раз убеждалась, - через полгода забывает не только название книги, но и то, о чём в ней писалось, - может, при столь обильном чтении одно вытесняется другим? А во мне оседает надолго, вновь и вновь взбалтываясь в растревоженном сознании до тех пор, пока не найду ответы на все возникшие вопросы и пока замутнённое этими вопросами сознание не просветлится. А неделю назад Макс пришел ко мне поздно вечером и весьма растревоженный, - давно не видела его таким! - и, произнося традиционное "Тут у меня к тебе...", протянул томик Лескова со множеством закладок и, открыв на одной из них и ухмыльнувшись, буркнул: - Взгляните-ка вот на этот...
  Иногда зову его Макс-вопросик. И потому, что обычно, придя ко мне и лишь перешагнув порог, скажет: "Тут у меня к тебе вопросик...". Потом пройдёт в зал и уже там услышу "расшифровку" вроде: "Понимаешь, прочитал сегодня рассказ...", или повесть, роман, в которых и найдёт то, с чем прийти. А читает он много, даже очень много, ибо из-за хромоты (ранение на Афганистане войне) не может выходить на улицу и ему из библиотеки по несколько книг приносит брат. Что удивительно, чтение его нисколько не утомляет и похоже, что прочитанное проходит через него особенно не задерживаясь, в чём не раз убеждалась, - через полгода забывает не только название книги, но и то, о чём в ней писалось, - может, при столь обильном чтении одно вытесняется другим? А во мне оседает надолго, вновь и вновь взбалтываясь в растревоженном сознании до тех пор, пока не найду ответы на все возникшие вопросы и пока замутнённое этими вопросами сознание не просветлится.
  А неделю назад Макс пришел ко мне поздно вечером и весьма растревоженный, - давно не видела его таким! - и, произнося традиционное "Тут у меня к тебе...", протянул томик Лескова со множеством закладок и, открыв на одной из них и ухмыльнувшись, буркнул:
  - Взгляните-ка вот на этот...
  Карандашом чуть заметно был отчеркнут текст, который и прочитала тут же, у порога:
  - "Мы во всю мочь спорили, очень сильно напирая на то, что у немцев железная воля, а у нас ее нет - и что потому нам, слабовольным людям, с немцами опасно спорить - и едва ли можно справиться."
  Взглянула на Макса, улыбнулась:
  - Так что... пришёл выяснять, есть ли у русских воля или нет?
  Но мой, постоянно вопрошающий собеседник, взял из моих рук книгу, молча прошел в зал, присел на диван, жестом пригласил сесть напротив и, вынул из неё еще одну закладку:
  - Ты помнишь, о ком Лесков писал в рассказе "Железная воля"?
  Я кивнула:
  - Помню. О немце с железной, а как его звали...
  - Пекторалис его звали, Пекторалис. Так вот слушай: "А между тем его железная воля, приносившая свою серьезную пользу там, где нужна была с его стороны настойчивость, и обещавшая ему самому иметь такое серьезное значение в его жизни, у нас, по нашей русской простоте, все как-то смахивала на шутку и потешение."
  Я рассмеялась:
  - Да-да, помню, как он на мужицкую двухколеску пристроил кресло с пружинной подушкой, а потом из него на наших дорогах не раз в лужи вываливался.
  - Да в рассказе... - и махнул книгой, - не только о его неудачах с креслом, а вообще... Ты хоть помнишь, о чем там еще? - беззлобно усмехнулся.
  - Честно говоря, не очень. Давно читала...
  - Ну, тогда слушай. Ведь немец купил землю для своего завода, а её заднюю часть уже арендовал мелкий чугуноплавильщик Сафроныч, который со своим хозяйством мешал Пекторалису, вот и началось: немец хочет его прогнать, а тот... И был-то Сафроныч ленивый, беспечный, но уперся, как бык! - Макс живо улыбнулся, вынул одну из закладок: - Послушай-ка, как он - об этой железной воле:
  " Я-ста его, такого-сякого немца, и знать не хочу. Я своему отечеству патриот и с места не сдвинусь. А захочет судиться, так у меня знакомый приказный Жига есть, он его в бараний рог свернет!"- Перелистнул страницу: - А этот Жига - ему: "Я тебе по своему самому хитрому рассудку советую: не трогайся; мы этого немца сиденьем передавим". Но пока не передавили, Пекторалис всё богател, а Сафроныч...
  - Ну да, помню, помню, - оживилась воспоминанием: - Пекторалис даже дорогу из хаты ему перекрыл и, чтобы выйти на улицу, тот всей семьёй по лесенке через забор лазили.
  И заулыбалась, живо представив и теперь эту забавную картину.
  - И не только лазили, - неодобрительно взглянул Макс: - Но Сафроныч вскоре оплошал со своим заводишкой, стал попивать еще больше и покатился к нищете. - Коротко вздохнул, выпрямился: - Но ведь всё равно не сдавался, верил знакомому Жиге, который, подбадривал... - Вынул закладку: - "...люди русские с головы костисты, а снизу мясисты. Это не то что немецкая колбаса, ту всю можно сжевать, а от нас все что-нибудь да останется"
  И взглянул с веселыми искорками в глазах, а я, припомнив светлое ощущение от финала рассказа, улыбнулась:
  - А ведь так и сталось, но как?.. уже и не помню.
  - А так... Суд оставил немцу право тешить свою железную волю и не отворять забитые ворота Сафроныча, но обязал выплачивать ему убытки в пятнадцать рублей за день...
  - Что и разорило немца, - подхватила я. - Да, отличный рассказ у Лескова, знал русскую душу, - протянула руку за томиком: - А язык какой! - И полистала страницы: - Послушай хотя бы вот это: "Бог, охраняющий, по народному поверью, младенцев и пьяных, являл и над Сафронычем все свое милосердие во тьме, под дождем, снегом и гололедицей; всегда Сафроныч благополучно поднимался по лестнице, достигал вершины забора и благополучно сваливался на другую сторону, где у него на этот случай была подброшена кучка соломы." - И взглянула на Макса. Да, он слушал, принимая мой восторг. - А вот это: "Всё чаще Сафроныч проводил все свое время в трактирах и кабачках и при встречах злил немца желанием ему сто лет здравствовать и двадцать на карачках ползать."
  И даже рассмеялась доброму пожеланию Сафроныча. Но Макс встал, сделал нетерпеливый жест рукой и у меня мелькнуло: нет, не это ему нужно, а хочет еще что-то спросить. И всё же увлеченно продолжила: - А послушай вот это, когда приятель предостерегал Сафроныча: "Только вот одно гляди, как бы твой немец не измучился да ворот не отпер." А тот отвечает: "Куда ему отпереть! У немца ж такое положение: что сказал, то чтобы непременно и сдействовать". На что тот отвечает: "Ишь ты какие сволочи!" "Да уж у них это так, особенно же он на суде прямо объяснил: у меня, говорит, воля железная, так где ж ему с нею справиться? Ему и так тяжело". "Тяжело. Не дай бог этакой воли человеку, особенно нашему брату русскому. Задавит". Макс, разве не восторг такой русский язык? - уставилась на него, ища ответного чувства.
  Но он лишь как-то непонятно посмотрел на меня и взял томик:
  - Понимаю тебя... Ты пишешь, и конечно, прежде всего тебя интересен просто текст, слова, а мне... Ведь я же пришел к тебе не ими восторгаться, а затем, чтобы помогла разгадать, что за ними спрятано. - И решительно захлопнул книгу: - Ладно, на сегодня хватит. Поздно уже. Да и кое-что самому додумать надо, прежде чем... Завтра опять зайду. Не прогонишь?
  
  На другой день Макс пришел уже затемно, у порога смахнул с куртки метельные снежинки и хотя не услышала от него привычного, - "Тут у меня к тебе...", - но вынул из кармана куртки томик Лескова с весьма поредевшими закладками, прошел в зал и сел у стола:
  - А что сегодня скажешь мне вот об этом? - раскрыл книгу, ногтем щелкнул по странице: - "Мне при этом всегда вспоминаются довольно циничные, но справедливые слова одного русского генерала, который говорил про немцев: какая беда, что они умно рассчитывают, а мы им такую глупость подведем, что и рта разинуть не успеют, чтобы понять ее."
  - А вот что, - засмеялась: - Николай Семенович как всегда стилистически ярок, остроумен и...
  - Опять ты... - огорченно буркнул. - Да не о том я! - И захлопнул книгу. - Я о смысле, который... о котором...
  И даже рукой махнул.
  - Ну, если о смысле... - Я протянула руку к томику, но он словно не заметил моего жеста, отвернулся к окну и на его лице... О да, я знаю это его выражение. Обычно вижу подобное, когда у Макса выскакивают неожиданные ассоциации, не очень-то и связанные с тем, о чём говорили. И к такому я уже привыкла, вот и теперь... Он на какое-то время замолчал, словно подбирая слова, а потом услышала:
  - Понимаешь в чём дело... - Снова замолчал, положил книгу на стол. Не додумал чего-то? - Понимаешь... - И даже встал, прошелся по комнате, остановился напротив: - Тогда я был ранен в ногу. Упал, выронил автомат... - Макс стоял напротив, но кажется... Да, сейчас он был уже не со мной. - Они видели, что я - офицер и снайпер стрелял точно, хотел взять меня в плен, и их группа захвата уже пошла по арыку... - Он снова прошелся по комнате, а я, зная, что в такие минуты его нельзя "окликать", лишь следила за его лицом. - В оптический прицел снайпер не мог видеть, что у меня под мабутой спрятан пистолет, а в карманах есть две гранаты. Зато я видел, как они приближаются и не собирался сдаваться. Достал пистолет, одну из гранат... и в голове мелькнуло: ты покажешь им, как надо умирать! - Взглянул в мою сторону, но нет... не увидел меня: - И тут из кустов выползли два солдата, потащили меня по откосу... но пулеметная очередь сбила нас обратно в арык. - Вскинул руки, словно защищаясь от чего-то. - Говорю им: "Бросьте меня, я сам выползу", а один даже засмеялся: "Заткнись, лейтенант, мы тебя вытащим". И только с третьего раза дотащили, всунули головой в люк и туту же услышал я, как о броню застучали пули. Да звонко так! - Замолчал. Тряхнул головой. Снова слышит тот звук? - Потом узнал... Один из них был убит на том откосе, а второй не бросил и его... вытащил... - Макс замолк, постоял так, отвернулся от экрана, его глаза вдруг увидели меня, и он даже непонятно усмехнулся: - Знаешь, что интересно? Ведь когда я выхватил гранату, то во мне совсем не было страха! - И снова усмехнулся, но уже обычной улыбкой: - А ведь я трус... потом... по жизни не раз замечал за собой это. - Сел на диван, взглянул чуть виновато: - Ты уж извини... отвлёкся.
  Но я не ответила. И потому, что знала: раз он так взволнован, то это его извинение лишь маленькая формальность, ибо вскоре могу услышать столь же неожиданное воспоминание-ассоциацию, но, чтобы немного успокоить его, взяла отложенную им книгу и прочитала:
  - "Между тем прошел октябрь и половина ноября; в беспрестанных переездах я возвращался домой только под исход ноября, объехав в это время много городов. Погода тогда уже значительно изменилась. Дожди окончились, стояла сухая холодная колоть, и всякий день порхал сухой мелкий снежок..." Скажи, разве не пре... - Но тут же вспомнив его: "Да не о том я!", осеклась и, перекинувшись на смыл прочитанного, вопрошающе улыбнулась: - Кстати, знаешь, что такое колоть? - Но Макс молчал и только смотрел на меня тоже вопросительно, а я, приняв этот взгляд за желание узнать о слове "колоть", пояснила: - Ну, это неровность на дороге, кочки, комья мёрзлой грязи или...
  Он подхватился, шагнул вправо, влево, но всё же сел:
  - Знаешь, чем меня Лесков зацепил? - Приоткрыл книгу, зачем-то показал мне портрет писателя и, не ожидая ответа, продолжил: - А тем, что тот генерал сказал: "мы им такую глупость подведем!" Скажи, ну при чём тут глупость? Разве с глупостью мы воевали, побеждали?
  Он разгоряченно и требовательно смотрел на меня, а я... Вначале растерялась, не зная, что ответить, но, как и всегда в такие минуты, когда напрягаюсь, чтобы срочно найти ответ, сознание выдало:
  - Макс, Лесков устами своего героя хотел сказать не о глупости русских, а о том, что иностранцам наши поступки иной раз кажутся непонятными, а поэтому и глупыми, так что успокойся, пожалуйста, Николай Семенович знал, о чём писал.
  Он распрямился, раскинул руки по спинке дивана:
  - Ну, знаешь... - Едва заметно улыбнулся: - Возможно ты и права. - И вдруг хлопнул в ладоши: - А ведь и впрямь права! Помню, приятель мне рассказывал... А служил он в международных силах ООН на корабле "Адмирал..." Забыл название, но да ладно. Так вот, как-то к нему подходит французский офицер и говорит с завистью: какие, мол, у вас, русских, бронежилеты хорошие, так тело облегают, что почти незаметны. А приятель удивился: "Да нет у нас никаких бронежилетов! Зачем таскать лишнюю тяжесть? Лучше патронов побольше взять." Ну, у француза глаза на лоб и полезли, ведь по-ихнему такое и впрямь глупость, да?
  - Конечно!
  Я тихо обрадовалась, что вроде бы успокоила его, ответив на вопрос, с которым пришёл, но не тут-то было. Он вынул закладку из книги, приоткрыл её, и я поняла, что сейчас будет следующий.
  - Ну, ладно, на один вопрос ты вроде бы ответила, принимаю, а теперь... - И как не странно, снова вложил закладку меж страниц, захлопнул книгу: - А теперь скажи: что такое воля?
  - Ну, это... - И помолчала, подыскивая нужные слова: - Воля - второе условие при исполнении задуманного человеком.
  - А первое? - оживился.
  - А первое... Первым будет то, что человек после долгих или недолгих раздумий наконец-то решил...
  - Решил мозгом, разумом?
  - Ну да, и тем, и другим, - пошутила, не поняв, к чему он клонит.
  - А чувства... чувства в воле участвуют?
  Я улыбнулась его выражению об участии чувства в воле, но поняла, о чем хочет услышать:
  - Знаешь, Макс, я тоже не раз думала... да и не только думала, но и выбирала между тем, что решила своим мозгом и разумом, - коротко улыбнулась, - когда переходила ко второму этапу, волевому, чтобы исполнить решенное, но прислушивалась и к тому, что подскажет сердце. В таких ситуациях бывает очень трудно, но во мне почти всегда побеждало то, что подсказывало чувство. - И почти рассмеялась: - Хотя и до сих пор не пойму: почему?
  - А что тут понимать? У нас, у русских, подсказки сердца зачастую на первом месте, поэтому и...
  И отвернувшись к окну, умолк. Опять уходит от меня в погоне за ассоциацией? Ча-асто его бросает в них. Наверное, последствия контузий. Вернуть чем-либо, или пусть... А он вдруг резко встал, подошёл к окну, плачущему слезами талого февральского снега, постоял с минуту, потом резко обернулся и заговорил почему-то глядя в черный экран телевизора:
  - Наш командир был сапёром. Но подорвался при первом же подрыве. И остался лежать недалеко от солдата... - Он вздрогнул, судорожно поднял руку, сжав кулак: - А солдату оторвало обе ноги. Кричал дико. И мой друг Васька сразу пополз к нему на помощь... и грудью наткнулся на нажимную мину... - Бросил в мою сторону невидящий взгляд: - Лучше б на ноги поднялся, тогда б не так его!.. - Но снова - к чёрному экрану: - Ведь знал же, что надо дождаться сапёров. Вначале они должны разминировать проход к раненым, прежде чем... это закон. - Замолчал, отвернулся от черноты экрана, подошел к дивану, сел, расслабленно улыбнулся: - Но попробуй выполнить этот закон, если в десяти шагах истекает кровью человек, а помощь будет не сразу.
  Я только смотрела в его глаза, не зная, что ответить, а он вдруг решительно поднялся, вышел и возвратился с бутылочкой коньяка:
  - Ведь сегодня 15 февраля. День вывода войск из Афганистана. - Решительно поставил её в центр стола, обернулся: - И праздник, и не праздник... Но дата. Дата памяти. Давай, что у тебя к коньячку там... в холодильнике завалялось? Неси.
  И был тот поминальный февральский вечер, когда я лишь слушала Макса:
  - За себя, за погибших ребят... В этот день мы звоним друг другу... или шлём письма. Но не поздравляем... Нет, мы не проиграли той войны... Политика, политика... А мы были солдатами... Но крутились, крутились и у нас мысли о том, в чём участвуем... И мы прятались от них. Прятались, и снова выходили за пределы боевого охранения пехоты, шли в поиск... И находили караваны. И били их, и брали пленных... И тащили на плечах раненых, хоронили своих, а потом снова выходили... За себя, за погибших ребят... Потому что не хотели признавать, что делаем не нужное дело... Знаешь, под пулями очень верится, что ты недаром лежишь здесь, что так надо Родине... Иначе захотелось бы выть и бежать.
  
  Перед тем, как уйти, Макс снова взял томик Лескова:
  - Послушай-ка вот это: "Вы мне ужасно надоели этим немецким железом: и железная-то у них воля, и поедят-то они нас поедом. Тпфу ты, чтобы им скорей все это насквозь прошло! Да что это вы, господа, совсем ума, что ли, рехнулись? Ну, железные они, так и железные, а мы тесто простое, мягкое, сырое, непропеченное тесто. Ну, а вы бы вспомнили, что и тесто в массе топором не разрубишь, а, пожалуй, еще и топор там потеряешь." - И я вдруг я увидела на его лице удивительно светлую и радостную улыбку: - А ты говоришь - "воля"... - Вынул последнюю закладку: - Вот что что сказал отец Флавиан Пекторалису пред тем, как тот подавился блином и умер: - "Разумей-ка это... ведь с нами, брат, этак озорничать нельзя, потому с нами бог." Что, разве не так?
  Но на этот вопрос я лишь улыбнулась и развела руками.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"