Эту миниатюру я написала в четырнадцать лет. Наверное, случившееся было первым сильным потрясением моим, то, о чём говорят: "Боль необходима. Она пробуждает душу".
ЩЕНОК
После долгих дождей на землю хлынули потоки августовского солнца. Продрогшая, но напоенная земля жадно, каждым живым существом, подставляла себя его лучам. Она сама и это могучее светило радовались встрече, тянулись друг к другу и, сливаясь в какой-то удивительной гармонии, звучали прекрасным аккордом радости: жить, жить, жить!
Маленький, белый щенок был любопытен, непоседлив, игрив, и вот теперь, насидевшись в непогодь под коридором, тоже радовался солнцу, как и все живое, но радость свою проявлял по-своему и, привязавшись, как репей, к телёнку, звонко облаивал его на лугу. Телёнок же, помыкивая, все старался брыкнуть его, но этого ему никак не удавалось и щенок, в очередной раз отпрыгнув от него, вначале замолкал, словно испугавшись, а потом, чуть поворчав, снова принимался за своё.
Но вдруг грянул выстрел... Боль, расплываясь по его маленькому тельцу, сковала движения, прижала к земле, но, подтягиваясь на лапах, он тут же начал ползти домой. По сочной, еще влажной траве, темными штрихами застелился кровавый след, но в иных местах он был шире, заметнее, - там щенок останавливался передохнуть. Вот уже позади луг, он ползет по огородам, из последних сил борясь с тем, что так мучительно пронизывает его тельце, и когда перед ним вдруг вырос забор, он остановился, сдавшись перед этим препятствием.
Здесь его и увидела девочка. Он лежал на боку, припав мордочкой к земле, судорожно глотая воздух, а из раны, при каждом его вздохе, выплескивались струйки крови и, мягко скатившись по шерсти, сползали на землю. Девочка позвала его. Он приподнял лохматую голову и, уставившись на неё своими ясными глазами, завилял хвостом. И от этого его взгляда и привета ей стало страшно...
Досель жизнь для неё была только тем, из чего она могла каждый день брать радость и всё новые и новые ощущения, а вот сейчас... Впервые наблюдая борьбу жизни и смерти, она вскочила и бросилась прочь, а, прибежав домой, забилась в угол.
Но жалость к щенку пересилила испуг, и она вернулась. Он все так же лежал у забора. Глупые, по-детски чистые глаза, смотрели на неё. Нагнувшись, она протянула к нему руку, и он лизнул её, слабо завиляв хвостом. Девочка вздрогнула, сжалась. Судорожно прижав ладони к лицу, она вдруг громко разрыдалась. Что-то большее, чем испуг, росло, ширилось в её груди, болью сжимало сердечко. И, чтобы найти выход этой боли, она часто-часто зашептала: