Всякий, кто видел Зорича, мог бы сказать, что он чудак - это как-то невольно читалось в лице, но при этом и вид ему придавало симпатичный. Уж по крайней мере мне это очень импонировало. Эксцентричность его была какая-то английская, особенно учитывая любовь к классическому стилю в одежде, антикварным вещицам и сочинению лимериков. И вот в этом-то магазине в Троицком предместье он смотрелся в естественной среде обитания - впрочем, это и было нашей с ним средой.
Я заложила толстую книгу пальцем и задумчиво обвела взглядом помещение. Магазин находился на втором этаже. На середину зала с тёмными панелями на стенах выводила дубовая лестница, с потолка свисали старинные люстры, а глазам открывались строгие ряды полок чуть не самого потолка.
Троицкое предместье иногда ругают, и это считается чуть ли не интеллектуальной заслугой, сознательностью: и дома-то там не аутентичные, и восстановлены картинно и бездарно, и свадьбы-то там гулять пошло, и фотографироваться - моветон... А мне критиканы по жизни противны. Пускай даже я ничего не могу противопоставить, кроме личных пристрастий, пассеизма и сентиментальности. Я уж очень люблю эти знаменитые игрушечные домики, дворики, закоулки, мечтательные ивы и брусчатку. И магазин "Венок" обожаю, даже если ухожу оттуда с пустыми руками.
- Ну так что, будете брать? - спросил Зорич. - Книга очень хорошая. Потом вряд ли такую найдёте.
- Не уверена... подумать надо... - нерешительно проронила я.
Во-первых, до зарплаты три дня, и прожить их на хлебе и воде - удовольствия никакого. Во-вторых, и это главное, вряд ли у меня будет время заниматься академическим рисунком: работа, другие хобби, служба (которая тоже стала для меня чем-то вроде страстного увлечения). Или делай что-либо основательно, или вовсе не берись. Поэтому пускай это фундаментальное пособие пригодится кому-то другому. И я решительно поставила тяжёлый том обратно.
Книги здесь были самые разные. Довольно часто встречались неказистые советские издания, каких дома у всех полно, и которые букинистам сплавляют с желанием избавиться. Конечно, ценность их обычно невеликая. Но и среди них может быть улов: так, я однажды наткнулась на "Коринну" Жермены де Сталь. Хотя к тому времени мой бонапартизм уже схлынул. Но с другой стороны, я теперь хоть читать могла бы спокойно - несмотря на то, что о госпоже де Сталь думала, скорее, дурно, нежели хорошо. А то помню я, в какую горячку и возмущение впадала, читая отдельные пассажи из "Войны и мира". Ближе к центру зала, на низких полочках, стояли книги исторические, не то, чтобы уж очень старые, просто потрёпанные, в том числе и откровенный китч. Как описательно их называл Зорич, "книги с большими буквами "СТАЛИН" на обложке". Но можно было отыскать и настоящие сокровища: бывало, копеечные, книжицы недорогие, но уж очень редкие - здесь я купила сборник стихов норвежских поэтов. А бывало, издания солидные, педантично-развёрнутые: вот "Анатомия для художников", а вот альбомы с шедеврами архитектуры и живописи, и всё шестидесятых, семидесятых годов, а вот современная шикарная книга о холодном оружии - глаза разбегаются.
И тут я повернулась, глянула на полку и невольно просияла: прямо передо мной сомкнутым рядом выстроились тома Большой советской энциклопедии. Я немедленно сказала об этом Зоричу. Он оторвался от монографии о виленском барокко и с рассеянной вежливостью поддакнул. Ему-то что, у него она тоже на даче стоит. А для меня это ностальгическое воспоминание.
Любят сейчас рассуждать на тему "вот когда не было интернета", "вот когда дети не были избалованы всеми этими гаджетами"... И далее идут рассказы о футболе во дворе, прогулках и прочая и прочая - а я была не дворовым ребёнком, я была "рисовальной" и книжной. И интернет у меня был свой - вот эта самая энциклопедия.
Она стояла дома у бабушки и занимала два боковых ряда в стенке в гостиной, под застеклёнными секциями с посудой, так что сервизы и хрусталь у меня стали прочно ассоциироваться с бордовыми фолиантами и запахом старой бумаги. Бывало, я задавалась конкретным вопросом и методично высматривала нужное слово - это когда мне было уже лет девять-десять. Но до этого и, странным образом, после, когда я стала старше, я читала энциклопедию вразброс и наугад. Иногда меня привлекала картинка, иногда - необычное слово, в том числе и выведенное позолотой на корешке. Ну вот, например, что такое "экс-ле-бен"? Звучало изысканно и непонятно. Выяснялось, что это название, и правильно - с прописными буквами, Экс-ле-Бен: коммуна на юге Франции, а также бальнеологический курорт. А "яя"? С местоимением "я" всё понятно, но две слепленных между собою буквы - что бы значило? Оказывалось, Яя - это речка. И так далее. А уж иллюстрированные вкладки - отдельная тема, особенно с цветами, птицами и животными. Поэтому уже в третьем классе я прекрасно знала, что "нарвал" - это не только глагол, кто такой кетцаль и чем отличается бычок-подкаменщик от бычка-кругляка. Когда я впервые в университетские годы попала в Третьяковку, то и картины некоторые сразу же вспоминала по цветным вклейкам в энциклопедии, и будто снова чувствовала эту тонкую вощёную бумагу под пальцами.
Но на этот раз я не стала снимать с полки тома, вынимать из картонных футляров, листать. Не стала даже интересоваться стоимостью. Может, было в этом что-то суеверное, но я прошла мимо.
- Послушайте... - раздался за спиной голос Зорича, как обычно, негромкий и деликатный. - У меня возникла одна мысль.
Я подумала, не хочет ли он предложить мне купить что-то вскладчину. Хм. Тогда уж издание должно быть и вправду драгоценным. Я решительно развернулась, чтоб увидеть находку. Но я ошиблась.
- Вы вот рассказывали мне про магазин "Васильки". Как считаете, можно ли пройти туда отсюда?
Меня поразила его наблюдательность. И как нельзя было раньше догадаться? Недаром только что было ощущение дежа-вю: один только угол, один шкаф - но такой же, как в зале специальной литературы, вплоть до рисунка дерева, что случайно оказался перед глазами, недаром же я так замерла перед ним сейчас, когда рассматривала альбомы. Хотя как можно было понять, не побывав здесь? Не получив напоминания? Но всё равно - ай да Зорич..
- Да вы просто в точку! - наконец выговорила я. - Где "Венок", там и "Васильки".
И вкратце поделилась мыслями.
- ...Поражаюсь своей недогадливости. Хотя я же не была тут уже очень долго.
- Ну, мало ли... А давайте сделаем это.
- Переход? Сейчас?
- Да, для проверки. Почему бы и нет?
Я зачем-то оглянулась.
- Действительно. Нам нужен предел.
- В каком смысле?
- Демаркационная линия: дверь, порог, зеркало, мост, костёр, река... Резиночка, через которую дети прыгают, на худой конец.
На лице у Зорича появилась усмешка:
- Кажется, понимаю. А вам не кажется, что граница - вот?
На полу лежал старый паркет, и чтобы подойти к заветному шкафу, нужно было переступить реечку, подобие порожка.
- Точно. Годится. Просто отлично.
Недаром у наших предков с порогом было связано всегда столько верований: он считался зоной пращуров и вратами на тот свет: людей раньше хоронили под порогом. Веками ткался мощнейший образ, и действовал он даже после изменения обычаев.
За руки мы с Зоричем, конечно, не брались, когда переступали, и ноги не задирали, как рота почётного караула. Но произошло нечто неуловимое, вроде колебания атмосферы и температур. Показалось ли? Мы подошли к шкафу, теперь только обернуться, и...
Люди всё так же расхаживали между полками и стеллажами, рассматривали книги, расстёгивали пальто в натопленном помещении, и старинные люстры лили свет новых энергосберегающих лампочек. Вот только зал стал гораздо больше, изменились детали убранства, а за окнами виднелась незнакомая улица. Зоричу, разумеется, незнакомая - я-то знала, что мы в Болотном переулке.
- Да это просто шикарно! - воскликнул он.
Я довольно улыбалась. Получилось.
- Ого, послушайте, да это же те карты, что я искал!
Обычно на таких вертушках бывают открытки, но здесь были колоды Таро. Зорич победно держал в руках ту самую, знаменитую, рисованную Сальвадором Дали. В следующие несколько минут чередовались воодушевление и досада: приятель мой захотел немедленно купить колоду, но у него не было литовских талеров, я зашарила в кошельке, наскребла нужную сумму, вручила Зоричу, приняла горячие благодарности и ощутила себя счастливой. Свои люди - сочтёмся. А ещё кому, как не мне, так знаком этот восторг от неожиданной находки? Бурный, превосходящий даже удовольствие от подарков на день рождения - причём превосходящий значительно?
В следующие полчаса мы углубились в изучение ассортимента. Я направилась к стенду с книжными новинками. Мной двигало любопытство: хотелось знать, есть ли в продаже два специфических издания. Естественно, их там не оказалось - стоило ожидать.
Я обратилась к консультанту, женщине лет сорока, одетой в тёмно-синий костюм, нечто вроде здешней униформы. Я назвала авторов, продиктовала названия. На меня воззрились с лёгким недоумением и снисходительной улыбкой, как на человека, не понимающего, о чём он спрашивает. В ответ я не улыбнулась, не стала бормотать робкое извинение, а с самой серьёзной физиономией выудила из сумки удостоверение из министерства обороны, да ещё примолвила пару слов, бряцая громким именем. Лицо у женщины сразу вытянулось:
- Ах, ну конечно... конечно... Пойдёмте.
Меня провели в ту самую дверь под лестницей, из которой мы с Катей выскочили как угорелые года полтора тому назад. Было любопытно снова коснуться воспоминаний, улыбнуться нашей тогдашней растерянности, с удовольствием отметить нынешнюю уверенность в себе. Тот же запах трав, приглушённые голоса, только теперь меня повели мимо знакомых комнат в помещение вроде школьной библиотеки: зальчик казался таким же небольшеньким, а полки такими же невысокими. Нельзя сказать, что всё ломилось от книг, и неудивительно...
Мне выдали на руки искомое. Одна книга - авторства моего генерала: "Тактическое и стратегическое формирование жизненных пространств и пластов реальности". М-да уж... Некоторое время назад даже мне не было известно о том, что он это написал. Это ж ведь что можно сотворить... секретную военную базу на ином уровне яви, запрятанную в сумеречные пласты, на грань миров, а можно осуществлять переброску войск за сотни километров молниеносно, за считанные минуты, а можно спастись от врага, буквально растворившись в воздухе... Но и какая силища для этого нужна! У меня даже мурашки по коже побежали. Скольких специалистов для таких целей надо привлечь, а? Удостоверение из минобороны было весьма кстати, ведь такой труд относится к сфере стратегических исследований и не предназначается широкой публике.
Другая книга была авторства нашего министра: "Энергоинформационные технологии в политике и государственном строительстве". А вот это уже настоящий политический трактат. Тоже сомнительно, что это издание окажется на прилавках. Он писал и нечто более невинное вроде практического пособия "Переговоры и влияние" - но даже им могли бы воспользоваться не все. Всё зависит от способностей. Если нет силы и таланта - любая подобная книга останется лишь абстрактными эзотерическими выкладками или наивным сборником "забабонов". Так и министр - в каком-то смысле подобные вещи он писал "в стол", его труды по международной экономике и сборники историко-политических эссе были куда более известны.
Я ощутила тогда и нечто вроде гордости, потому что могла прочесть написанное. Одна из знаменитых картин Рене Магритта - изображение трубки, а внизу подпись: "Ceci n"est pas une pipe" (1). Вот и некоторые книги шифровались "а-ля Магритт": два человека, посвящённый и профан, видели абсолютно разный текст и обложку, так что подобное издание могло без вреда гулять по рукам, не открывая своей сущности. Хотя и здесь присутствовал элемент риска - и подобный способ засекречивания не считался совершенным, тем более, что был сложен в исполнении.
Стоимость оказалась несколько ниже предполагаемой, но денег у меня всё равно не было. Тем более, нечто подсказывало, что такую литературу лучше приобретать по поручению и одобрению начальства. Я просто оставила свою визитку, всё так же серьёзно и мрачновато поблагодарив женщину-консультанта, которая уже успела проникнуться ко мне некоторым уважением.
Зорич купил свою колоду, я отдала последнее за "Основы боевой магии" Хельги Торссен, и мы вернулись в букинистический магазин в Троицком, а затем вместе дошли до метро и разъехались по домам.
***
Наша шведская братия собралась в полном составе, и каждый из нас был приятно удивлён. Хотя, с другой стороны, ничего странного: во-первых, нас и было-то всего восемь человек. Во-вторых, наша группа всегда производила впечатление сплочённой компании, тогда как везде в других группах чуть не с первого дня неизбежно начинали формироваться фракции.
Когда я шла по мосту через Свислочь, то смотрела не под ноги, а в небо над крышами пряничных домиков. Шла, легкомысленно сняв шапку, подставляя лоб снежинкам, улыбаясь искристому морозцу. Впервые за долгое время моя голова не была забита мыслями о сессии, безденежье, несвободе. Абсолютно новое чувство: я иду на праздник не для того, чтобы отвлечься от тоски, а для того, чтобы приумножить радость.
Центр шведских исследований вечно куда-то переезжал, хотя и в пределах приблизительно одного района. Сейчас же он занимал здание, похожее на небольшой особняк какого-нибудь пана - шляхтича не из богатых, но и не без претензии; мероприятие проходило в белой зале с каменным полом, грубыми дубовыми балками и огромной кованой люстрой. Там пахло хвоей, свечным воском и выпечкой.
Мы уже стояли и болтали у стены под пышной еловой гирляндой, натаскав со столов коричных булочек и имбирного печенья. Скоро подоспели Аня и Илья со стаканчиками глёгга, вкусного пряного напитка, напоминающего глинтвейн - на праздник Святой Люсии стоило сходить в частности и из-за него. В углу залы настраивал инструменты небольшой джазовый оркестрик. Я поднялась на цыпочки, ища глазами Арину: она-то как преподаватель наверняка должна была прийти, а может, и свою молодую гвардию привести.
Мы рассказывали, чем живём и что делаем, причём по-шведски: с неизбежными ошибками, но старательно и весело. Мы пили глёгг, слушали музыку, и нам было удивительно хорошо. Но ждали мы, как и все, одного: появления Святой Люсии. Сначала, правда, появился шведский посол с неизменной тёплой улыбкой, адресованной всем сразу, а уже потом Люсия.
Свет начал мягко гаснуть, и по периметру зала задрожали миниатюрные язычки свечей. Скоро всё погрузилось в темноту, голоса и разговоры притихли, и все взгляды обратились к лестнице. До нас донеслось ещё слабое, нежно-тонкое пение множества девичьих голосов, вот оно усилилось, а вот стало различимым, и тут на верху лестницы показалась процессия.
Natten g;r tunga fj;t, runt g;rd och stuva.
Kring jord som sol"n f;rg;t, skuggorna ruva.
D; i v;rt m;rka hus, stiger med t;nda ljus,
Sankta Lucia, Sankta Lucia. (2)
Ночь отступила и попятилась, тени присмирели. Из цвета тьмы ушёл холод: даже там, куда отблески свечей не падали, темнота стала мягко-коричневой. Медленно двигались фигуры, медленно плыли огоньки в их руках, и звучала песня:
Natten var stor och stum. Nu, h;r, det svingar
i alla tysta rum, sus som av vingar.
Se, p; v;r tr;skel st;r, vitkl;dd med ljus i h;r,
Sankta Lucia, Sankta Lucia. (3)
Люсией в этом году была гибкая, худенькая девушка с пышными волнами пшеничных волос. Ей очень шло это белое, средневекового фасона платье. От отблесков свечей в её короне локоны казались текучим живым огнём. В хоре нельзя было различить её голос, но при одном взгляде на неё казалось, что и произношение у неё безупречное, и слух: такое возвышенное, почти мистическое вдохновение на лице нечасто увидишь.
Я не знаю, почему на меня эта песня и шествие всегда производили такое впечатление, но от благоговейного восторга и умиления у меня даже начинало предательски щипать в носу.
M;rkret skall flykta snart, ur jordens dalar.
S; hon ett underbart ord till oss talar.
Dagen skall ;ter ny, stiga ur rosig sky,
Sankta Lucia, Sankta Lucia. (4)
Верится, что свет одержит победу над тьмой. Разве не доказательство - шествие светоносных юных ангелов, полное тихого благочестия, но и искренней радости? А в эту минуту каждый из процессии словно превосходил самого себя, и даже знакомое лицо делалось в чём-то неузнаваемым, каждый на несколько минут перевоплощался в ангела.
В углу, где размещался оркестр, загорелась большая золотистая гирлянда, а остальное пространство осталось погружённым в мягкий полумрак. Я была и этим растрогана. Ведь как зачастую странно, болезненно для меня возвращение после мессы, чтения книги, сильной сцены в фильме, танца. Каким-то кощунством кажется резкий переход к громкой речи, бытовым темам, яркому свету... А здесь - пощадили, здесь - уважили, деликатно сделали - какая прелесть.
Удивительно, я не думала, что столько пар без всякого стеснения выйдут танцевать вальс. Посол пригласил какую-то студентку в кремовом платье, та, зардевшись от удовольствия, прошагала с ним на центр залы, и они закружились под музыку. Я наконец нашла Арину, мы перекинулись парой слов, подошли несколько наших общих знакомых, потекла беседа. И тут я ощутила спиной чей-то взгляд, с некоторых пор я научилась очень ясно это чувствовать. Я медленно развернулась, сделав шаг - прямо передо мною стоял посол собственной персоной, и сомнений в том, что меня-то он и искал, быть не могло.
- Добрый вечер, вы ведь Алеся Стамбровская? - негромко спросил он по-белорусски.
- Да, господин посол, - отозвалась я, немного смешавшись.
Он полушутя чуть заметно поморщился, давая понять, что можно бы обойтись без официоза во время вечеринки - шведский демократизм, куда ж без него.
- У меня к вам дело.
Ох, ничего себе. Уже интересно. Посол взял меня под руку и повёл куда-то среди народу, так, чтоб мы разговаривали на ходу.
- Поручение государственной важности, очень срочное. Мне сказали, только вы здесь можете его выполнить.
- А в чём заключается?..
- Нужно передать документы маршалу Балаховичу, и лично в руки.
Я вроде привыкла не удивляться, но меня словно прошило током. Так значит, Стефанссон - тоже странник: так называют людей, способных перемещаться между мирами. Балахович же был министром обороны Великого княжества Литовского. Всё логично... За исключением того, что меня огорошивают посреди праздника, раз. И что именно меня, два.
- Вы не привлечёте лишнего внимания, - произнёс посол, словно угадав мои мысли. - Но отправляться нужно сейчас.
- Бумаги у вас?
- Нет. На днях эти документы пытались у нас выкрасть - мы поместили их в надёжное место. Вы пойдёте, возьмёте их и немедленно отправитесь в министерство обороны.
Я смотрела на посла до сих пор немного ошеломлённо. Он же улыбнулся и с особенной интонацией произнёс всего одно слово:
- Экслибрис.
Меня осенила догадка, и я чуть не рассмеялась:
- Так значит, экслибрис? Будет сделано.
Мы подошли к новым преподавателям из Шведского института, так что выглядело всё так, будто посол хотел подключить меня к какой-то общей беседе, но на самом деле я просто оказалась ближе к выходу, так что выскользнула из залы и побежала искать куртку. Народ был повсюду: кто-то отдавал распоряжения на кухне насчёт новой порции глёгга, в углу парень настраивал гитару, у лестницы две девчонки оживлённо что-то обсуждали, какая-то троица собиралась выйти покурить. Вот и чудно. Я тоже иду покурить.
Холод ринулся в лицо, на три секунды облепив его маской. В небе над Немигой разлилось зарево цвета апельсинового киселя, подсвечивая снежок. Я направилась к лесенке, возле которой стоит скульптура девочки с совой, и спустилась на набережную. Похоже, иначе попасть в магазин было нельзя, только с парадного входа. До меня донёсся смех и обрывки разговора: какая-то компания выбралась на вечернюю прогулку по набережной. Я подождала, пока они пройдут, но тут показалась ещё женщина, торопливо ковыляющая на шпильках. Подосадовав, я остановилась и принялась копаться в сумке. Наконец, когда незнакомка прошла мимо по направлению к Сторожёвской, я, не оглядываясь, поднялась на крыльцо и приложила карточку к датчику замка. Красный глазок в темноте засветился зелёным, дверь с мягким щелчком открылась, и я шмыгнула внутрь.
Если бы кто-то надумал обыскать меня, то испытал бы лёгкое недоумение. У меня в сумочке не лежало никаких ультрасовременных шпионских устройств. Во внутреннем кармане валялся магнитный проездной на метро и такой же величины прямоугольник из прозрачной эпоксидной смолы. Внутри было замуровано лесное растение: листья рассечённые, перистые, как у тысячелистника, цветочки невыразительные, дикие, лилового оттенка. Сейчас из эпоксидки модно делать цветочные кабошоны, и романтические барышни просто обожают такие украшения. Но я не была похожа ни на "трепетных ланей" с ромашечками в ушах, ни на ботаника-коллекционера: в прозрачном плену была заключена разрыв-трава.
Пожалуй, можно утверждать, что трава сама по себе, как и книги, и минералы, и маятники, и руны, не обладает чудодейственными свойствами. Многие артефакты и ингредиенты тогда начинают действовать, когда вступают в резонанс со способностями берущего их в руки. А один военный перелил мне значительное количество Силы во время встречи летней ночью.
С травой я экспериментировала вовсю: она годилась для того, чтобы пройти через вертушку на заводе, деактивировать сигнализацию, открыть кодовый замок, с обычными замками всё было тоже банально - стоило лишь приложить карточку, раздавался щелчок, и двери открывались. Пройти с разрыв-травой через турникет в метро тоже было плёвым делом, но карточка не всегда срабатывала, да и тратить силы попусту на такую мелочь - нерационально. Поэтому я предпочитала, как все нормальные люди, отжалеть двести тысяч на проездной, а в квартиру заходить с помощью ключа.
Войдя, я тут же заперлась изнутри. Вообще, терпеть не могу тёмных помещений, и тут я тоже насторожилась и сглотнула. Но ничего не попишешь - я достала телефон и принялась светить им под ноги: лестница была крутая, и полететь носом на ступеньки желания не было.
Отблески фонаря испещрили стены и полки, половицы под ногами глухо поскрипывали. Книги дремали, но казалось, будто это обманчиво, будто как раз сейчас они и живут какой-то своей жизнью. Иными словами - если раскроешь какую-то из них, то на тебя хлынут звуки, запахи и слова персонажей, распугав тишину, а может быть, даже затянут в портал, откуда будет непросто вернуться. Призраки, тысячи призраков затаились на стеллажах и полках.
Экслибрис.
Я то и дело жала на кнопку, чтобы экранчик телефона не гас, и вот я приблизилась к тому месту, где стояли заветные тома. Аккуратно достала тридцатый, с некоторым трудом вынула из футляра - прямо в середине лежал запечатанный пакет, довольно пухлый, формата как раз чуть меньше книжного листа. Во рту немножко пересохло. Я всё думала, куда его запихнуть, в сумочку не годится, придётся за пазуху; прямо как шпаргалки, бывало, только дело тут посерьёзнее экзамена будет.
Я поставила том энциклопедии обратно, и в следующий миг переступила через реечку на полу, и заморгала: меня ослепили лампы. Первые доли секунды - страх: засекли, обнаружили! - и свет разом врубили, чтоб унизительнее было; так, бывает, показывают в фильмах про ограбления.
Но так же моментально меня отпустило: я просто перенеслась в "Васильки". Взгляд на часы: полпятого. Отлично. Маршал тоже будет на месте: он последнее время до позднего вечера задерживается. Если и нет, плевать - явлюсь к нему на квартиру. Сказано ведь: лично в руки.
Я обернулась и наткнулась взглядом на давешнюю женщину-консультанта. Вид у неё был немножко озадаченный: они тут в курсе, с чем имеют дело, но странников среди специалистов мало - не каждый день увидишь, как кто-то материализуется у тебя на глазах. Я мрачновато, со значением, кивнула и даже, кажется, козырнула, приложив два пальца к берету. Она кивнула в ответ, и я, чувствуя себя юным чекистом, прошагала к дверям.
Город вовсю готовился к Рождеству. Светились витрины, повсюду виднелись еловые лапки, алые ленты. Традиционная восьмиконечная звезда - символ нашего государства - обыгрывалась всячески, превращаясь то в звезду колядную, то в крест. Из динамиков на улице вместо объявлений или маршей неслись песни Фрэнка Синатры, Дорис Дэй и Перри Комо.
А я подошла к остановке и вскочила на троллейбус, идущий к Троицкому. Ну кто ж виноват, что здесь оно и называется так же, но находится совсем в другом месте. Всё вроде бы и просто, и уж очень серьёзно; я всё время смотрела, нет ли за мной хвоста - кажется, никого, хотя вот этот мужчина в кожанке вызывает у меня некоторые опасения. Нутром чую. Ага, вот и начинается игра в угадайку: выйдет он со мной на одной остановке или нет? Я-то офицер подготовленный, вот только чем он может быть вооружён? Хотя ну не станет же пулять в меня в центре города. А кто ж знает...
В общем, хватит думать, просто дай Бог добраться до маршала. Дай Бог.
________________________________
1) Это не трубка (франц.)
2)Идёт тяжёлыми шагами ночь мимо хуторов и хижин,
И на земле, позабытой солнцем, плодятся тени.
Тогда в наш тёмный дом вступает с зажжёнными свечами
Санта Люсия, Санта Люсия. (шв.)
3)Ночь была длинна и безмолвна. А сейчас, слышишь ли,
В тишине комнат слышится шорох, будто от крыл.
Смотри, вон на пороге, вся в белом и в венце из света,