Пильщиков Евгений Георгиевич : другие произведения.

Голубая роза

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Психологический триллер - что люди могут творить с людьми, что способен сделать брат с братом и откуда берутся серийные убийцы.
   Питер Строб
  
   ГОЛУБАЯ РОЗА
  
   (перевод Евгения Пильщикова, тел. 7618-923)
  
  Жарким летним днем двое младших отпрысков семьи Биверсов,
  Гарри и Малыш Эдди, восседали в плетеных креслах в тихой
  мансарде своего дома на Южной Шестой улице города Пальмира,
  штат Нью-Йорк. Их папаша именовал данное чердачное помещение
  не иначе как "верхняя куча хлама", поскольку эта большая комната неправильной формы была отведена под хранение ящиков со старыми скатертями, вешалок с детскими шубками, а также отдающих плесенью древних платьев, которые Мэрироз Биверс
  давным-давно мумифицировала в качестве свидетельства
  несомненного превосходства ее прошлого перед ее же настоящим.
  
  В высоком зеркале, которое можно было наклонять в раме под
  разными углами, Гарри видел сейчас затылок Малыша Эдди.
  Затылок этот, выглядящий намного более мягким, чем подобает
  человеческому затылку, едва виднелся над спинкой кресла, но
  даже и по нему Гарри мог понять, насколько напряжен его
  младший брат.
  
  - Ты меня слушай,- сурово проговорил Гарри. Малыш Эдди
  беспокойно поерзал в шатком кресле, которое угрожающе
  заскрипело и закачалось под ним. - Думаешь, я тебя разыгрываю?
  Я подловил ее в прошлом году.
  
  - Т е б я - т о она не убила...- слабо возразил Малыш Эдди.
  
  - Само собой нет, потому что я ей понравился, маленькая ты
  бестолочь. Она только стукнула меня пару раз. А некоторых из
  этих пацанят она лупила каждый божий день.
  
  - Но учителя ведь не могут у б и в а т ь людей, - робко
  попытался оспорить Малыш Эдди ужасающий рассказ старшего
  брата.
  
  В свои девять лет Малыш Эдди был всего лишь на год моложе
  Гарри, но тот знал, что в глазах малорослого боязливого
  братишки он предстает такой же неотъемлемой частью мира
  взрослых, как и их старшие братья.
  
  - Большинство учителей не может, - наставительно произнес
  Гарри. - Но что если они живут в одном доме с директором? Что
  если они получали награды за свою п е д а г о г и ч е с к у ю
  д е я т е л ь н о с т ь? А что если каждый из остальных
  учителей до смерти их боится? Ты не думаешь, что им может
  сойти с рук и убийство? Ты что, считаешь, что кто-нибудь
  действительно хватится сопливого мелкого щенка... мелкого
  щенка вроде тебя? Миссис Фрэнки отвела этого пацана, этого
  коротышку Томми Гольца, в раздевалку и прикончила его на
  месте. Я слышал, как он орет. В конце концов мне стало
  казаться, что он, утопая, пускает пузыри - так у него булькало
  в горле. Он пытался кричать, но во рту и в горле у него было
  слишком много крови. Он так и не вернулся больше домой, но
  никто никогда не обмолвился об этом и словечком. Она замочила
  его, а ведь на следующий год она будет твоей учительницей. Я
  надеюсь, что тебе страшно, Малыш Эдди, потому что тебе есть
  чего бояться, - Гарри подался вперед. - Томми Гольц был даже
  вроде как похож на тебя, Малыш Эдди.
  
  Личико Малыша Эдди дернулось, будто его ударило током.
  
  На самом же деле второклассник Гольц перенес эпилептический
  припадок, и родители забрали его из школы, о чем прекрасно
  знал Гарри.
  
  - А особенно миссис Фрэнкен ненавидит тех эгоистических
  маленьких сопляков, которые зажимают свои игрушки.
  
  - Я не зажимаю игрушек, - разрыдался Малыш Эдди, и по его
  щекам потекли ручейки слез, промывая дорожки в пятнах пыли и
  грязи. - Все просто отбирают мои игрушки, вот почему.
  
  - Тогда отдай мне свою гоночную машинку, - предложил Гарри.
  Гоночный автомобиль преподнесли Малышу Эдди на день рождения,
  всего лишь три дня назад, сияющий отец и нахмуренная мать. -
  Иначе я расскажу о тебе миссис Фрэнкен, как только осенью
  пойду в школу.
  
  Под покрывающим его слоем грязи лицо Малыша Эдди стало таким
  же беловато-серым, как и волосы.
  
  Снизу донесся не сулящий ничего хорошего стук: у входа на
  лестницу, ведущую в мансарду, кто-то несколько раз ударил по
  стене.
  
  - Ребята? Вы что, хотите снова перемазаться там с ног до
  головы? Сию же минуту спускайтесь!
  
  - Мы просто сидим в креслах, мама, - отозвался Гарри.
  
  - Вы мне еще и кресла поломаете! А ну спускайтесь сейчас же!
  
  Малыш Эдди сполз со стула и приготовился к бегству.
  
  - Мне нужна эта машинка, - прошептал Гарри. - А если ты ее мне
  не отдашь, то я скажу маме, что ты валял дурака с ее вещами.
  
  - Я же ничего такого не делал! - всхлипнул Малыш Эдди.
  
  - Эй, мам, мы ничегошеньки тут не сломали, честно! - проорал
  Гарри. Он получил несколько минут отсрочки, добавив:"Я уже
  спускаюсь!", а затем встал и пошел к картонной коробке, полной
  интересных книжек, которую заметил за пару дней до дня
  рождения брата и которая, собственно, и представляла собой
  цель его визита в мансарду, пока он не вспомнил про гоночный
  автомобиль и не уговорил Малыша Эдди подняться вместе с ним
  наверх.
  
  Когда через несколько минут Гарри подошел к двери, ведущей в
  мансарду, в руке он держал потрепанную книжку в бумажной
  обложке. Малыш Эдди стоял, дрожа от горя и бессильной ярости,
  у спальни, которую мальчики делили со своим старшим братом
  Альбертом. Он протянул Гарри маленький синий металлический
  автомобильчик, который тот тут же сцапал и запихнул в передний
  карман джинсов.
  
  - Когда ты мне его отдашь? - дрожащим голосом спросил Малыш
  Эдди.
  
  - Никогда, - равнодушно пожал плечами Гарри. - Только
  себялюбивые эгоисты требуют назад подарки. Ты что, настолько
  бестолковый, что и этого не знаешь?
  
  Когда же личико Малыша Эдди сморщилось и искривилось
  настолько, что Гарри стало ясно: вопль неизбежен, он поспешно
  добавил, указав на книгу, которую держал в руке:"У меня здесь
  есть кое-что такое, что поможет тебе сладить с миссис Фрэнкен,
  так что не жалуйся."
  
  
  
  Мать перехватила его, когда он спускался на первый этаж их
  крохотного домика, где располагались кухонька и гостиная,
  застеленная выцветшим линолеумом и являющая собой воистину
  "кучу хлама", которая коричневым шерстяным занавесом
  отделялась от импровизированной комнатки, где спал Эдгар
  Биверс, и от большей спальни, находившейся в безраздельном
  владении Мэрироз. Детям никогда не разрешалось подходить ближе
  чем на несколько шагов к ее внушающей благоговейный ужас
  опочивальне, поскольку они могли разбросать таинственные
  "бумаги" Мэрироз или внести смятение в стройные ряды старинных
  куколок на подоконной приступочке, которая была, пожалуй,
  единственным и весьма чтимым архитектурным отличием дома
  Биверсов от соседних домов.
  
  Миссис Биверс стояла у лестницы, с подозрением взирая снизу
  вверх на своего четвертого сына. Она никогда не выглядела
  похожей на женщину, развлекающуюся игрой в куклы, а сейчас
  походила на нее и того меньше. Ее волосы были скручены в
  узел, неровно сидящий на затылке. Сигаретный дым клубился над
  ее очками, которые формой напоминали распластанные птичьи
  крылья и неимоверно увеличивали глаза.
  
  Гарри сунул руку в карман и сжал гоночный автомобиль, словно
  пытаясь защитить его от возможной конфискации.
  
  - Все эти вещи там, наверху, представляют собой собственность
  моей семьи, - напыщенно изрекла его мать. - Ну-ка покажи мне,
  что ты оттуда взял.
  
  Гарри пожал плечами и, войдя в пределы ее досягаемости,
  протянул матери книгу.
  
  Мать бесцеремонно выхватила ее у него из рук и, склонив голову
  набок, прищурилась, чтобы рассмотреть сквозь дым обложку. "А.
  Это из того ящичка с книгами там, наверху. Твой отец, бывало,
  делал вид, что читает книги," - и она, сощурившись, прочла
  название:" "Как без труда стать гипнотизером". Чушь собачья.
  Ты хочешь ее прочесть?"
  
  Гарри кивнул.
  
  - Не думаю, что это может тебе повредить, - она, пожав
  плечами, вернула ему книжку. - Светские люди, как правило,
  много читают, знаешь ли... Я тоже читала до умопомрачения,
  прежде чем оказалась в этой дыре, вместе с семейкой
  простофиль. У моего отца была уйма книг.
  
  Мэрироз хотела было погладить свое чадо по голове, но тут же, словно побоявшись обжечься, поспешно отдернула руку. "Ты мой ученый, Гарри. У тебя одного все идет как надо."
  
  - В следующем годе я буду отличником, - пообещал сын.
  
  - Г о д у. Ты будешь отличником в следующем году. Если только
  не потеряешь все шансы на это, разговаривая так же, как твой
  папаша.
  
  Гарри ощутил, как все его существо вновь переполняется тем
  самым невыразимым страданием, жуткой смесью презрения, стыда и
  ужаса, которые мучили его всякий раз, когда Мэрироз говорила о
  его отце подобным образом. Он пробормотал нечто нечленораздельное, звучащее, как выражение согласия, и, шагнув
  в сторону, обошел мать и вышел на крыльцо.
  
  
   2
  
  Крыльцо дома Биверсов - или, скорее, небольшая веранда
  шириной футов в шесть в каждую сторону от передней двери -
  представляло собой склад мебели либо слишком старой, чтобы
  поставить ее в гостиной, либо чересчур незамысловатой, чтобы
  хранить на чердаке. Под окном гостиной колченогий стол стоял
  рядом с древней кушеткой, обитой зеленым кожимитом и
  украшенной заплатами из черной изоляционной ленты; с другой же
  стороны двери, из которой появился сейчас Гарри Биверс,
  красовались сломанный холодильник, купленный Биверсами во
  время медового месяца, и два шатких складных стула, которые
  Эдгар Биверс выиграл в карты и которые хозяйка ни разу не
  позволила ему внести в дом. Эта сторона крыльца неофициально
  считалась принадлежащей отцу Гарри и вследствие этого на ней
  царила совершенно иная атмосфера - утраченных надежд,
  беззакония и позора - чем на той стороне, где стояли стол и
  кушетка.
  
  Гарри встал на колени на нейтральной территории, прямо перед
  дверью, и достал из кармана гоночный автомобильчик. Он положил
  на пол книжку о гипнозе и покатал по ней машину. Затем он
  толкнул ее посильнее и смотрел, как она, перекувыркнувшись,
  упала на пол. Он повторил эту операцию несколько раз, после
  чего отложил книгу в сторону, улегся на живот и решительно
  подтолкнул автомобильчик в сторону стола и кушетки. Автомобиль
  проехав несколько футов, докатился до покоробившейся половицы,
  накренился на бок и остановился.
  
  - Ах ты дурацкая машинка! - выругал его Гарри, принес обратно
  и снова с силой толкнул, направляя вглубь материнских
  владений. Кусочек краски, отставший от половицы, разломился
  пополам, и одна из половинок легла на капот машины, словно
  миниатюрный коврик.
  
  Гарри щелчком сбил краску с капота и толкнул автомобиль в
  другую сторону, на отцовскую половину крыльца, где тот вновь
  перевернулся и боком уткнулся в холодильник. Мальчик подбежал
  к нему и - на этот раз без всяких ухищрений - просто швырнул его в
  сторону кушетки. Машина ударилась об ее подлокотник и со
  стуком упала на пол. Гарри, тяжело дыша, встал на колени у
  холодильника.
  
  В голове у него появилось странное ощущение - будто кто-то
  натолкал в нее горячих влажных полотенец. Он поднялся на ноги
  и направился к лежащему рядом с кушеткой автомобильчику. Ему
  противно было смотреть на него - на такую маленькую,
  беспомощную вещицу. Он наступил на машину и почувствовал, как
  та сжимается под подошвой его мокасина. Гарри наступил на нее
  обеими ногами, но она не сломалась. Он попрыгал на автомобиле,
  но и это не дало желаемых результатов. Он наклонился и поднял
  его.
  
  - Ты поганая глупая машинка, - злобно проговорил он. - От тебя
  все равно нет никакого проку, маленькая паскудная дешевка. -
  Он перевернул машину на ладони. Затем он вставил оба больших
  пальца между обшивкой корпуса и одной из маленьких шин и нажал
  на нее. Шина сдвинулась с обода колеса. Лицо Гарри горело. Он
  надавил посильнее, и маленький черный бублик соскочил с колеса
  и улетел в заросли бурьяна у крыльца. Тяжело дыша - больше от
  возбуждения, чем от прилагаемого усилия - Гарри сковырнул шину
  со второго переднего колеса и отправил ее вслед за первой.
  Затем он повернулся и попытался раздавить автомобиль об стену
  под окном отцовской спальни. В досках появились длинные
  глубокие царапины. Взглянув на крышу машины, Гарри увидал, что
  она тоже поцарапана. Тут он заметил шляпку гвоздя,
  выступающего на четверть дюйма из фасадной стены дома, и
  провел по ней боковой стороной машины, с силой прижимая ее к
  гвоздю. Его труды увенчались успехом: ему удалось содрать с
  водительской двери длинную полоску голубой краски, которая тут же свернулась спиралью, и теперь на двери сквозь красочное покрытие проблескивал сероватый металл. Гарри несколько раз ударил автомобилем по краю шляпки гвоздя, сдирая с машины краску. Часто дыша широко раскрытым ртом, он снял с задних колес две маленькие шины и положил их в карман, потому что ему пришелся по душе их беспомощный и беззащитный вид.
  
  Со снятыми шинами, с царапинами и вмятинами гоночный
  автомобиль утратил большую часть своей привлекательности.
  Гарри осмотрел его с чувством глубокого ожесточенного
  удовлетворения, сошел с крыльца и затолкал подальше в бурьян.
  Серый металл и голубая краска нахально проглядывали сквозь
  стебли и листья. Гарри просунул обе руки в гущу бурьяна и,
  прижав машину поближе к земле, поелозил ею туда-сюда и оставил
  у самых корневищ бурьяна. Затем он придирчиво осмотрел свою
  работу. Машина совершенно исчезла из виду.
  
  Когда Мэрироз, хмурясь, вышла на крыльцо, Гарри безмятежно
  посиживал на продавленной кушетке, просматривая первые
  страницы книги в бумажной обложке.
  
  - Ты чем тут занимаешься? Что это был за шум, что за стуки?
  
  - Я читаю. Я ничего не слышал, - отвечал Гарри с самым
  невинным видом.
  
  
   3
  
  - Да это же наш засранец, гадом буду! - воскликнул Альберт,
  вспрыгивая на крыльцо полчаса спустя. Его лицо и майка были
  покрыты полосами грязи. Низкорослый и мускулистый,
  тринадцатилетний Альберт проводил каждую свободную минуту на
  бензозаправочной станции в двух кварталах от дома. Гарри знал,
  что брат презирает его. Альберт замахнулся на него кулаком, и
  Гарри отпрянул назад. Альберт нередко избивал его в кровь, как
  и два их старших брата, Сонни и Джордж, проходящие теперь
  военную службу в Оклахоме и Германии. Как и Альберт, оба
  старших брата явились для своей матери причиной серьезного
  разочарования в жизни.
  
  Альберт засмеялся, и на этот раз его кулак прошел в двух
  дюймах от лица Гарри. Зато он вышиб книжку из рук брата.
  
  - Спасибо, - без всякого выражения проговорил Гарри.
  
  Альберт ухмыльнулся и исчез за дверью. В тот же миг Гарри
  услышал, как мать разоряется по поводу грязи на его лице и
  одежде. Альберт стал с грохотом подниматься по лестнице.
  
  Гарри разжал сжатые в кулак пальцы и распрямил их, затем снова
  сжал кулаки и вновь раскрыл их, широко растопырив пальцы.
  Услыхав, как наверху хлопнула дверь спальни, он встал с
  кушетки и поднял книгу. Когда Альберт находился где-нибудь
  поблизости, Гарри всегда чувствовал себя, как сжатая пружина в
  тесной коробке.Откуда-то издалека, со второго этажа дома,
  донесся пронзительный вопль Малыша Эдди. Мэрироз тут же
  прокричала в ответ, что сейчас поднимется и покажет ему, где
  раки зимуют, если он не заткнется, и все кончилось. Три
  несчастных существа в доме погрузились в пучину молчания.
  Гарри сел, отыскал нужную страницу и снова взялся за чтение.
  
  Какой-то человек, именующий себя д-ром Роландом Ментейном,
  написал книгу "Как без труда стать гипнотизером", и лексикон у
  него был намного богаче, чем у Гарри. Д-р Ментейн употреблял
  такие выражения, как "гармоническое сочетание", "внешние
  факторы" и "реализация намерений", а в некоторых из его
  сложноподчиненных предложений содержалось столько
  придаточных, что время от времени Гарри терял нить авторских рассуждений. И все же Гарри, начавший чтение в предположении, что вряд ли вообще что-нибудь поймет в этой книге, нашел ее просто
  замечательной. Он прочел большую часть главы под названием
  "Возможности мозга".
  
  По мнению Гарри, было просто здорово, что с помощью гипноза
  можно излечивать людей от привычки к курению, от заикания и от
  ночного недержания мочи. [Сам он мочился во сне почти еженощно
  уже после того, как ему исполнилось девять лет. От этого
  недуга он чудесным образом исцелился однажды ночью, увидев
  некий чудесный сон. В том сне ему страшно хотелось помочиться,
  и он торопливо шел, едва ли не бегом, по каменным коридорам
  какого-то замка, мимо стоящих в стенных нишах рыцарских
  доспехов и факелов, истекающих смолой. Наконец Гарри достиг
  открытой двери, в которую увидел самую роскошную уборную в
  своей жизни. Полы в ней были из полированного мрамора, а стены
  - выложены блестящей белой плиткой. Как только он вошел в сей
  сверкающий белизной туалет, камердинер в форменном камзоле,
  украшенном золотой тесьмой, указал ему на ряд писсуаров. Гарри
  расстегнул молнию на брюках и достал из трусов пенис как раз
  вовремя. Когда во сне из него хлынул поток мочи, Гарри, да
  будет благословенно Небо, проснулся.] С помощью гипноза можно
  войти в чей-нибудь мозг и творить там, что душе угодно. Вы
  можете заставить человека говорить на любом иностранном языке,
  даже если он слышал его всего лишь раз в жизни, или вести себя
  подобно ребенку. Гарри подумал, что было бы здорово увидеть,
  как братишка Альберт, не умеющий ни ходить, ни говорить, лежит на
  полу с красной рожей, хнычет и писает под себя.
  
  Кроме того - и вот это никогда прежде не приходило Гарри в
  голову - при помощи гипноза можно провести человека в
  обратном направлении через множество жизней, которые он
  прожил, прежде чем родился в своем нынешнем обличье. Этот
  процесс переселения душ называется реинкарнацией. Некоторые из
  пациентов д-ра Ментейна были королями в Египте и пиратами в
  Карибском море, другие же - убийцами, романистами и
  художниками. Они во всех подробностях вспоминали дома, в
  которых жили в своих прежних жизнях, имена своих матерей, слуг
  и детей, лавки, в которых они покупали хлеб и вино. Классно,
  восхищенно подумал Гарри. Интересно, может ли человек, который
  когда-то, давным-давно, в одной из своих прошлых жизней, был
  убийцей, припомнить тот момент, когда он всаживает в свою
  жертву нож или опускает ей на голову молоток. Во многих
  книгах, хранящихся в картонной коробке наверху, как заметил
  Гарри, повествовалось об убийцах. Однако не было никакого
  смысла вводить, к примеру, Альберта в одну из его предыдущих
  жизней. Если у Альберта и были прежние жизни, то он наверняка
  провел их как неодушевленный предмет - камень или наковальня.
  
  Может быть, в другой жизни Альберт был орудием убийства,
  подумалось Гарри.
  
  - Эй, студент! Джо-студент!
  
  Гарри взглянул на тротуар и увидел бейсбольную шапочку и
  обтянутое тенниской брюшко мистера Петросяна, живущего в
  крошечном домишке рядом с пивной на углу Южной Шестой и
  Ливермор-стрит. Мистер Петросян всегда шутил с ребятами, но
  Мэрироз не позволяла Гарри или Малышу Эдди разговаривать с
  ним. Она говорила, что мистерт Петросян вульгарен, как мусор
  на полу. Он работал дворником в телефонной компании и каждый
  вечер, сидя у себя на крылечке, выпивал ящик пива.
  
  - Я? - спросил Гарри.
  
  - Ага! Читай свои книжки и попадешь прямиком в колледж, верно
  ведь?
  
  Гарри неопределенно улыбнулся. Мистер Петросян, прощаясь,
  поднял здоровенную ручищу и продолжил путь к своему дому,
  стоящему по соседству с питейным заведением под названием "Отдохни часок!".
  
  Через несколько секунд на крыльцо вылетела Мэрироз, держа в
  руках протертое белое посудное полотенце. "Кто это был? Я
  слышала мужской голос!"
  
  - Это он, - ответил Гарри, указывая на широкую спину мистера
  Петросяна, который к этому времени прошел уже полдороги к
  своему дому.
  
  - Что он сказал? Как будто дворник-армянин может сказать что-
  то интересное!
  
  - Он назвал меня Джо-студентом.
  
  Мэрироз удивила его, внезапно расцветя улыбкой.
  
  - Альберт говорит, что хочет вечером вернуться на заправку, а
  мне скоро пора на работу. - Мэрироз по ночам работала
  секретарем в больнице Св. Иосифа. - Бог знает, когда появится
  твой отец. Купи что-нибудь поесть для Малыша Эдди и для себя,
  хорошо, Гарри? У меня просто слишком много дел - как и всегда,
  впрочем.
  
  - Я куплю что-нибудь у Большого Джона. - Большой Джон торговал
  гамбургерами в близлежащей "стекляшке", волшебном, с точки
  зрения Гарри, заведении, построенном предыдущим летом на
  пустующем участке на Ливермор-стрит, в двух кварталах от бара
  "Отдохни часок!"
  
  Мать вручила ему две аккуратно сложенные долларовые бумажки, и
  он сунул их в карман. "Не оставляй Малыша Эдди одного, -
  продолжала свои наставления мать, возвращаясь в дом. - Возьми его с собой. Ты же знаешь, какой он трусишка."
  
  - Само собой, - кивнул Гарри и снова взялся за чтение. Он
  читал главу о "Возможностях мозга", пока не ушли сперва
  Мэрироз, чтобы дождаться автобуса на угловой остановке, а
  затем, с грохотом и свистом - Альберт. Малыш Эдди сидел,
  замерев, перед телевизором в гостиной и смотрел очередную
  серию какой-то "мыльной оперы". Гарри перевернул страницу и
  начал читать главу "Методика гипноза".
  
  
   4
  
  В полдевятого вечера мальчики вдвоем сидели в кухне, друг
  против друга, за крытым желтым пластиком столом. Из гостиной
  доносилось приглушенное бормотание телевизора. Гарри только
  что вернулся из гамбургерной Большого Джона с фирменным
  "джонбургером" (с кетчупом и луком) для себя, чизбургером для
  Эдди, жареной картошкой и двумя шоколадными коктейлями.
  
  - Мама г о в о р и л а т е б е, чтобы ты не оставлял меня
  одного, - упрекнул брата Малыш Эдди. - Я слышал. Это было во
  время сериала "На исходе ночи", когда вы с ней стояли на
  крыльце. Я, наверное, пожалуюсь ей на тебя, - он искоса
  взглянул на Гарри, а затем быстро перевел взгляд на кусочек
  жареной картошки, который только что выудил из лужицы кетчупа.
  - Я боюсь оставаться дома один. - Иногда голос Эдди до жути
  напоминал голос Мэрироз - если его запись прокрутить на
  повышенной скорости.
  
  - Не будь таким болваном, - почти добродушно ухмыльнулся
  Гарри. - Чего тебе бояться в своем собственном доме? Ты ведь
  живешь здесь, разве не так?
  
  - Я боюсь чердака, - признался Эдди. Он подержал кусочек
  картошки, с которого капал кетчуп, над тарелкой и положил его
  в рот. - Там что-то шумит. - В углу его рта появилась красная
  загогулинка. - Ты должен был взять меня с собой.
  
  - О Господи, Эдди, ты всегда так копаешься. Я просто хотел
  закупить жратву и побыстрее вернуться. Я ведь купил тебе
  бургер, верно? Разве я не взял тебе то, что ты любишь?
  
  По правде говоря, Гарри нравилось ходить к Большому Джону
  одному, потому что тогда он мог поболтать с Джоном и послушать
  его теории. Большой Джон именовал себя католиком-ренегатом и
  считал Гитлера величайшей личностью двадцатого века; далее,
  согласно его классификации, следовали Павел ХI, отец Пио со
  своими кровоточащими ладонями и Элвис Пресли.
  
  События, о которых повествует наш рассказ, происходили в те
  времена, которые, как правило, но неверно, именуются "более
  простыми", до Кеннеди, феминизма и экологии, до президенства
  Никсона и Уотергейта, а также до того, как американские
  солдаты, среди которых был и Гарри Биверс, отправились во
  Вьетнам.
  
  - Я все-таки расскажу ей, - сказал Малыш Эдди. Он повозил еще
  одним кусочком жареной картошки в остатках кетчупа. - А
  машинку мне подарили на день рождения, - он начал шмыгать
  носом. - Альберт меня стукнул, а ты украл мою машину, и ты
  оставил меня одного, и мне было страшно. И я не хочу, чтобы в
  следующем году моей учительницей была миссис Фрэнкен, потому
  что она наверняка будет меня обижать.
  
  Гарри уже почти забыл о том, что наплел брату о миссис Фрэнкен
  и Томми Гольце, и слова Эдди очень живо напомнили ему, как он
  обошелся с братишкиным подарком.
  
  Эдди, склонив голову набок, снова метнул на брата дерзкий
  взгляд. "Ты отдашь мне мою гоночную машинку, Гарри? Ты ведь
  отдашь мне ее, да? Я не скажу маме, что ты оставил меня
  одного, если ты вернешь мне машину."
  
  - С твоей машиной все в порядке, - солгал Гарри. - Она стоит в
  секретном месте, которое известно только мне.
  
  - Ты сломал мою машину! - пронзительно завопил Эдди. - Ты
  сломал ее!
  
  - Заткнись! - крикнул в ответ Гарри, и Малыш Эдди, вздрогнув,
  замолк. - Ты меня с ума свести хочешь! - кричал Гарри. Он
  вдруг понял, что вскочил со своего стула и склонился над
  столом и что Эдди готов вот-вот разрыдаться. Он сел на место.
  - Не надо так орать на меня, Эдди.
  
  - Ты что-то сделал с моей машинкой, - ошеломленно и без тени
  сомнения проговорил Эдди. - Я так и знал.
  
  - Слушай, сейчас я докажу тебе, что с твоей машинкой все в
  порядке, - парировал Гарри, достав из кармана две шины с
  задних колес и демонстрируя их Малышу Эдди на раскрытой
  ладони.
  
  Эдди смотрел на них, не мигая, широко раскрытыми глазами.
  Затем он моргнул и неуверенно протянул к шинам руку.
  
  Гарри быстро сжал кулак. "Разве похоже, чтобы я их испортил?"
  
  - Но ты же их с н я л !
  
  - Но разве ты не видишь, что с ними все в порядке, что они
  выглядят просто замечательно? - Гарри расжал кулак, снова сжал
  его и положил шины в карман. - Я не хотел показывать тебе весь
  автомобиль, Эдди, потому что ты бы завелся, а ведь ты мне его
  подарил, помнишь? Я показал тебе только шины, чтобы ты понял,
  что и все остальное в ажуре. Верно? Дошло до тебя?
  
  Эдди понуро покачал головой.
  
  - Ладно, я все равно помогу тебе, как и обещал.
  
  - С миссис Фрэнкен? - заплаканное лицо Малыша Эдди чуть
  просветлело.
  
  - Конечно. Ты когда-нибудь что-нибудь слышал о гипнозе?
  
  - Слышал, - Малыш Эдди надулся. - Все на свете слышали о
  гипмозе.
  
  - О гипнозе, глупый, а не гипмозе.
  
  - Ну да, о гипмозе. Я видел его раз по телеку. Один дядька
  заставил одну тетеньку заснуть и представить, что сейчас она
  должна родить ребеночка.
  
  Гарри снисходительно улыбнулся:"Это же только телевизор, Малыш
  Эдди. Настоящий гипноз намного лучше. Я все о нем прочел в
  той книжке, которую взял с чердака."
  
  Малыш Эдди снова насупился, вспомнив о своей игрушке. "Почему
  это он лучше?"
  
  - Потому что он дает тебе возможность творить удивительные
  вещи, - мечтательно зажмурился Гарри. Он вспомнил д-ра
  Ментейна. - Гипноз раскрепощает твои психические способности,
  возможности твоего мозга и позволяет тебе использовать всю
  мощь, которой ты в действительности обладаешь. Если мы с тобой
  займемся гипнозом прямо сейчас, то, когда в школе опять
  начнутся занятия, тебе будут нипочем все учебники, даже самые
  занудные. Та напишешь на пятерку любые контрольные, которые
  вам будет давать миссис Фрэнкен - так же, как писал их и я. -
  Он потянулся через стол и придержал Эдди за руку, остановив
  кусочек жареной картошки на его пути к лужице кетчупа. - Но я
  не только помогу тебе хорошо учиться в школе. Если ты дашь мне
  испробовать на себе систему доктора Мейнерта, я уверен, что
  сумею показать тебе: ты намного сильнее, чем сам думаешь.
  
  Эдди моргнул.
  
  - И, спорим, я смогу сделать так, что ты не будешь бояться
  ничего на свете. Гипноз для такого дела - самое то. Я читал в
  этой книге, что один парень до смерти боялся мостов. Когда он
  всего лишь д у м а л о том, чтобы перейти по мосту, он
  потел, трясся и у него начинала кружиться голова. У него были
  неприятности, его вроде вышибли с работы, и вот как-то раз ему
  ну просто позарез нужно было проехать в машине по мосту - так
  он наложил в штаны. Он отправился на прием к доктору Ментейну,
  а тот загипнотизировал его и сказал, что теперь он никогда в
  жизни не будет бояться мостов - и этот мужик перестал их
  бояться.
  
  Гарри вытащил из заднего кармана книжку в бумажной обложке. Он
  раскрыл ее на столе и склонился над страницами. "Вот.
  Послушай. "Благотворное влияние курса лечения проявлялось в
  самых различных областях жизни пациента, и при этом были
  достигнуты такие результаты, за которые он заплатил бы любую
  цену." Гарри прочел эти слова, запинаясь, но полностью понимая
  смысл прочитанного.
  
  - Гипмоз может сделать меня сильным? - спросил Эдди, по всей
  видимости, обратив на этот пункт особое внимание.
  
  - Сильным, как бык.
  
  - Сильным, как Альберт?
  
  - Намного сильнее Альберта. И намного сильнее меня.
  
  - И я смогу отлупить больших ребят, которые меня обижают?
  
  - Тебе нужно будет только научиться это делать.
  
  Эдди вскочил со стула, издавая восторженные вопли. Он согнул
  руку, пытаясь нащупать несуществующий бицепс, а затем принял
  несколько поз, которые видел на конкурсе культуристов.
  
  - Так ты хочешь этого? - спросил в конце концов Гарри. Малыш
  Эдди взгромоздился на свое кресло и пристально уставился на
  брата. Воротник тенниски провис у него до самой грудины, но
  майка нигде не прикасалась к телу.
  
  - Ладно, старина Эдди, - Гарри встал и взял со стола книгу. -
  Пошли на чердак.
  
  - Только мне не хочется идти на чердак, - жалобно протянул
  Эдди. Он все еще пристально смотрел на Гарри, но его голова
  была склонена набок, словно в подражание Мэрироз, а взгляд -
  полон нескрываемого подозрения.
  
  - Я ничего не з а б е р у у тебя, Малыш Эдди, - успокоил его
  Гарри. - Просто... ну, просто там мы не будем никому мешать.
  На чердаке тихо и спокойно.
  
  Малыш Эдди втянул одну руку в короткий рукав тенниски, так что
  снаружи осталась только кисть.
  
  - Тебе придется так ходить, когда ты сломаешь руку, - заметил Гарри.
  
  Эдди тут же выдернул руку из рукава-петли.
  
  - Альберт может припереться и все испортить, если мы будем
  заниматься этим в спальне, - припугнул его Гарри.
  
  - Ладно - только если ты войдешь первым и включишь свет, -
  нехотя согласился Эдди.
  
  
  
   5
  
  Гарри, держа раскрытую книгу на коленях, взглянул на
  напряженное, перепачканное лицо Малыша Эдди. Он уже прочел
  эти страницы несколько раз, пока сидел на крыльце. Первым делом
  ему нужно было добиться, чтобы его брат пришел в
  соответствующее состояние, почувствовал себя непринужденно,
  спокойно, стал - согласно д-ру Ментейну - "расслабленным и
  восприимчивым".
  
  Малыш Эдди беспокойно пошевелился в своем кресле с плетеной
  спинкой, зажав один кулачок в другом. Его тень, которую
  отбрасывала лампочка без абажура, свисающая с потолка мансарды
  на двухпроводном шнуре, передразнивала его, словно привязанная
  к креслу черная обезьянка. "Давай скорее начнем, мне хочется
  стать сильным," - все повторял он.
  
  - В этой книге говорится, что ты должен успокоиться и
  расслабиться, - начал Гарри. - Тебе нужно просто положить
  ладони на колени, легко и свободно, так, чтобы пальцы были
  вытянуты вперед. Теперь закрой глаза и пару раз не спеша
  вдохни и выдохни. Думай о том, как ты хорошо себя ведешь, как
  ты устал и как тебе хочется спать.
  
  - Я не хочу спать!
  
  - Это не настоящий сон, Малыш Эдди, это просто так, просто
  подобие сна. Ты по-прежнему не будешь спать, но станешь
  спокойным и послушным. А то гипноз не сработает. Ты должен
  выполнять все, что я тебе говорю. Иначе тебя будет метелить
  каждый встречный и поперечный, так же, как и сейчас. Нужно,
  чтобы ты очень внимательно слушал все, что я тебе скажу.
  
  - Ладно, - Малыш Эдди попытался расслабиться. Он положил руки
  на колени и дважды медленно вдохнул и выдохнул.
  
  - Теперь закрой глаза.
  
  Эдди закрыл глаза.
  
  Гарри вдруг понял, что у него все получится - если он будет
  делать все в точности так, как сказано в книге, то действительно сможет загипнотизировать брата.
  
  - Малыш Эдди, ты должен вслушиваться в звук моего голоса, -
  продолжал он, усилием воли заставляя себя быть совершенно
  спокойным. - Ты уже расслабляешься и ощущаешь сонливость, ты
  чувствуешь себя мирно и непринужденно, будто лежишь в своей
  постели, и чем дольше ты будешь слушать мой голос, тем больше
  будешь расслабляться и успокаиваться и тем большую станешь
  ощущать усталость. Ничто не может тебя обеспокоить. Все плохое
  осталось где-то далеко-далеко, а ты просто знай посиживаешь
  себе здесь, в этом удобном кресле, глубоко дыша, становясь все
  более усталым, послушным и сонным.
  
  Он сверился с книжной страницей, чтобы убедиться, что все
  делает правильно и продолжал:
  
  "Это все равно что лежать в постели, Эдди, и чем дольше ты
  слушаешь мой голос, тем большую ощущаешь усталость и тем
  больше тебя клонит в сон. Ты становишься все сонливее по мере
  того, как слушаешь меня. Все остальное вроде как ускользает
  куда-то, исчезает вдали, и теперь ты можешь слышать только мой
  голос. Ты немного устал, но чувствуешь себя хорошо, точно так
  же, как несколько минут назад, перед тем, как заснул. Все
  хорошо, тебя чуть покачивает, и ты будто плывешь, все плывешь
  и плывешь куда-то, и скоро будешь готов поднять правую руку."
  
  Он наклонился и легонько погладил тыльную сторону
  перепачканной ладошки Эдди. Эдди сидел в своем кресле,
  подавшись вперед и часто дыша; глаза его были закрыты.
  
  Гарри вновь заговорил, очень медленно:
  
  "Сейчас я сосчитаю от десяти до одного, и каждый раз, когда ты
  услышишь, как я называю очередную цифру, твоя правая рука будет
  становиться все легче и легче. А когда я закончу считать, она станет настолько легкой, что поднимется вверх и в конце концов коснется твоего носа - в тот самый момент, когда я произнесу "один". После этого ты погрузишься в глубокий сон.
  Итак, я начинаю. Десять. Твоя рука уже становится легче.
  Девять. Она вот-вот поднимется с твоего колена. Восемь. Рука
  стала еще легче. Сейчас она поднимется вверх. Семь."
  
  Рука Малыша Эдди послушно оторвалась от колена и поднялась на
  дюйм.
  
  - Шесть. - Чумазая ладошка поднялась еще на несколько дюймов.
  - Она становится все легче и легче, и всякий раз, как я буду
  называть следующую цифру, она будет все больше и больше
  приближаться к твоему носу, а ты будешь становиться все
  сонливее и сонливее. Пять. - Рука на несколько дюймов
  приблизилась к лицу Эдди.
  
  - Четыре.
  
  Теперь кисть Эдди зависла, словно сонная птица, на полпути
  между его коленом и лицом.
  
  - Три.
  
  Кисть поднялась почти до уровня подбородка Эдди.
  
  - Два.
  
  Ладонь Эдди находилась в двух дюймах от его рта.
  
  - Один. Сейчас ты заснешь.
  
  Измазанный кетчупом указательный палец Малыша Эдди
  Прикоснулся к кончику его носа и оставался там, пока его тело, безвольно обмякнув, не отвалилось на спинку кресла.
  
  Сердце у Гарри билось с такой силой, что он боялся, как бы эти
  громовые удары не вывели Эдди из его транса. Эдди оставался
  недвижим. Гарри сам несколько раз глубоко вздохнул. "Теперь ты
  можешь опустить руку на колено, Эдди. Ты все глубже и глубже
  погружаешься в сон. Все глубже, глубже и глубже." Рука Эдди
  медленно опустилась вниз.
  
  Гарри показалось, что в мансарде вдруг стало жарко, как в
  печи. Его пальцы оставляли на страницах книги мокрые пятна. Он
  утер лицо рукавом и взглянул на младшего брата. Малыш Эдди
  настолько сполз с сиденья кресла, что его головы уже не видно
  было в наклонном зеркале. Мансарда затихла и замерла в
  ожидании - или так казалось Гарри - того, что произойдет
  дальше. Под карнизами, далеко за зеркалом, рядами стояли
  сундуки Мэрироз, а в покрытом толстым слоем пыли шкафу, будто
  дав обет молчания, безмолвно висели ее старые платья.
  
  Гарри вытер руки об джинсы и перевернул страницу с
  педантичностью старого профессора, проведшего полжизни в
  библиотеках.
  
  - Сейчас ты сядешь прямо в своем кресле, - с прежним
  спокойствием проговорил он.
  
  Эдди выпрямился.
  
  - Теперь я хочу показать, что ты действительно
  загипнотизирован, Малыш Эдди. Это вроде проверки. Ты должен
  вытянуть перед собой правую руку. Напряги ее, что есть мочи,
  и ты увидишь, каким можешь быть сильным.
  
  Бледная ручонка Эдди поднялась и выпрямилась до запястья,
  оставляя безвольно свисающей кисть.
  
  Встав, Гарри одобрил:"Неплохо." Он подошел к Эдди, взял брата
  за руку и провел по ней пальцами, осторожно выпрямив при этом
  кисть Эдди. "Теперь ты должен представить себе, что рука твоя
  становится все тверже и тверже. Она становится твердой и
  несгибаемой, словно стальной рельс. Вся твоя рука превратилась
  в стальной рельс, и никто на свете не в силах согнуть его.
  Эдди, она крепче руки Супермена." Он убрал свои руки и
  отступил назад.
  
  - Вот. Твоя рука стала настолько сильной и твердой, что ты и
  сам не сумеешь ее согнуть, как бы ни старался. Это стальной
  рельс, и никто в мире не сможет его согнуть. Попробуй.
  Попытайся согнуть руку.
  
  Лицо Эдди напряглось, и его рука поднялась примерно на два
  градуса. Он застонал, напрягая все силы, но не смог согнуть
  руку.
  
  - Отлично, Эдди. Ты просто молодчина. Теперь твоя рука начнет
  расслабляться, и пока я буду считать от десяти до одного, она
  будет становиться все мягче и расслабленнее. Когда же я дойду
  до о д н о г о, она снова станет нормальной, обычной рукой.-
  Он начал свой отсчет, видя, как сперва согнулись и безвольно
  обвисли пальцы и кисть Эдди, а затем, в конце концов, рука
  вновь медленно легла на прежнее место - на колено Эдди.
  
  Гарри вернулся к своему креслу, сел и взглянул на брата с
  выражением огромного удовлетворения. Теперь у него появилась
  полнейшая уверенность в том, что он сумеет проделать и
  следующий эксперимент, который д-р Ментейн назвал "Упражнение
  со стульями".
  
  - Ну вот, теперь ты знаешь: все, что здесь сказано - чистая
  правда, Эдди, поэтому сейчас мы попробуем выполнить кое-что
  посложнее. Ты должен встать перед своим креслом.
  
  Эдди подчинился. Гарри тоже встал и передвинул свое кресло
  так, что оба кресла стояли теперь друг против друга, на
  расстоянии около четырех футов.
  
  - Сейчас ты ляжешь на них, положив голову на свое кресло, а
  ноги - на мое. И при этом ты должен держать руки по швам.
  
  Эдди, не произнеся ни слова, присел на корточки, и
  отклонившись назад, положил голову на сиденье своего кресла.
  Опираясь на руки, он поднял одну ногу и положил ступню -
  вернее, пятку - на кресло Гарри. Затем он положил на сиденье
  вторую ногу. Это далось ему с трудом, о чем можно было
  догадаться, едва взглянув на его искаженное гримасой лицо. Он
  поднял руки и сложил их по швам, с силой прижав к телу, так
  что стало казаться, будто он связан по рукам и ногам.
  
  - Теперь все твое тело становится твердым и прочным, словно
  железо, Эдди. Оно стало прочнее всего на свете. Ничто не может
  его согнуть. Ты мог бы оставаться в таком положении целую
  вечность, не ощущая ни малейшей боли или неудобства. Ты будто
  лежишь на матраце - вот насколько ты силен.
  
  На лице Эдди уже не отражалось никакого напряжения. Его руки
  постепенно расслабились. Он лежал, прямой, как линейка, между
  двумя креслами, так спокойно и непринужденно, что казалось,
  будто он уже и не дышит.
  
  - Пока я говорю с тобой, ты становишься все сильнее и сильнее.
  Ты можешь выдержать что угодно. Ты мог бы выдержать на себе
  слона. Чтобы доказать это, сейчас я сяду тебе на живот.
  
  Гарри осторожно уселся на впалый живот брата и поднял ноги,
  оторвав ступни от пола. Ничего не произошло. Медленно досчитав
  до пятнадцати, Гарри опустил на пол ноги и встал."А сейчас,
  Эдди, я сниму ботинки и встану на тебя."
  
  Он торопливо подошел к вращающемуся табурету для фортепьяно,
  украшенному салфеткой с вышитыми на ней ужасающими розами, и
  поднес ее к креслам с неподвижно лежащим между ними Эдди,
  который по-прежнему опирался на сиденья лишь затылком да
  пятками; затем он сбросил свои мокасины и взобрался на
  табурет. Как только Гарри ступил одной ногой на бледный худой
  живот брата, кресло, на котором лежала голова Эдди, угрожающе
  качнулось. Гарри постоял неподвижно секунду-другую, но кресло
  держалось. Он оторвал от табурета вторую ногу. Кресло не
  шелохнулось. Он встал на живот брата обеими ногами. Малыш Эдди
  без видимых усилий выдержал его вес.
  
  Гарри в порядке эксперимента поднялся на носки, а затем
  опустился на пятки. На Эдди эти его манипуляции не произвели,
  казалось, абсолютно никакого впечатления. Тогда Гарри
  осторожно подпрыгнул - всего, может быть, на полдюйма и -
  поскольку Эдди не издал ни звука, когда он вновь опустился на
  живот брата - стал подпрыгивать снова и снова - пять, шесть,
  семь, восемь раз, пока не обнаружил, что сам часто и тяжело
  дышит. "Ты просто чудо, Малыш Эдди, - сказал он, переходя
  обратно на табурет. - Теперь тебе можно начать расслабляться.
  Можешь опустить ноги на пол, а потом снова сесть в свое
  кресло. Сейчас твое уже тело не такое твердое и
  бесчувственное, как минуту назад."
  
  При этих словах Малыш Эдди опустил было одну ногу с кресла, но
  как только Гарри замолк, его тело прогнулось и он грохнулся на
  пол. Кресло Гарри [кресло Мэрироз] пару секунд покачалось на
  двух ножках, а затем бесшумно упало на кучу старых зимних пальто.
  
  Двигаясь, словно робот, Малыш Эдди медленно сел на полу. Глаза
  его были открыты, но взгляд блуждал, будто он не понимал, где
  находится и что с ним происходит.
  
  - Можешь встать и снова сесть в свое кресло, - сказал Гарри.
  Он не помнил, как сошел с табурета, но теперь он уже стоял на
  полу. Пот заливал ему глаза, и он утер лицо рукавом. На какую-
  то долю секунды его охватила паника. Малыш Эдди, как лунатик,
  брел к своему креслу. Когда он сел, Гарри сказал:"Закрой
  глаза. Ты все глубже и глубже погружаешься в сон. Все глубже и
  глубже, Малыш Эдди."
  
  Эдди уютно устроился в кресле, словно ничего не произошло, а
  Гарри взял свое кресло и осторожно поставил его на прежнее
  место. Затем он поднял книгу и раскрыл ее. Буквы расплывались
  у него перед глазами. Гарри потряс головой и снова взглянул на
  страницу, но строчки по-прежнему сливались в сплошную серую
  массу. Тогда он с силой прижал ладони к глазам и увидел
  красные вспышки и разноцветные круги.
  
  Он отнял руки от глаз и понял, что, хотя строки текста теперь ведут
  себя вполне прилично, ему уже не хочется продолжать
  экспериментировать. В мансарде было чересчур жарко, он слишком
  устал, и если бы кресло при падении сломалось, это стало бы
  настоящей катастрофой. Но он некоторое время перелистывал
  страницы, пока Эдди продолжал находиться в состоянии транса, и
  наконец нашел главку "Постгипнотическое внушение".
  
  - Малыш Эдди, мы проведем сейчас еще всего один опыт. Если мы
  когда-нибудь снова будем заниматься нашими экспериментами, это
  поможет нам продвигаться быстрее,- Гарри захлопнул книгу. Он
  точно знал, что делать, он даже собирался употребить то же
  выражение, которое д-р Ментейн использовал со своими
  пациентами. Г о л у б а я р о з а. Гарри нравилось, как
  звучат эти слова, хотя он и не мог бы объяснить, почему.
  
  - Я скажу тебе два слова, Эдди, и в дальнейшем, как только ты
  снова их услышишь, то тут же погрузишься в гипнотический сон.
  Слова эти - "голубая роза". Голубая роза. Когда ты услышишь,
  как я говорю "голубая роза", ты моментально заснешь и войдешь
  в то же состояние, в котором находишься сейчас, и мы опять
  сможем сделать тебя сильнее."Голубая роза" - это наш с тобой
  секрет, Эдди, потому что никому больше эти слова не известны.
  Что это за слова, Эдди?
  
  - Голубая роза, - приглушенно проговорил Эдди.
  
  - Ладно. Теперь я снова сосчитаю от десяти до единицы, и когда
  я скажу "один", ты полностью очнешься ото сна. Ты не запомнишь
  ничего из того, что мы делали, но ты будешь счастливым и
  сильным. Десять.
  
  Пока Гарри считал, Малыш Эдди ерзал и подергивался в своем
  кресле, его руки безвольно упали по бокам, одна нога со стуком
  опустилась на пол, а при слове "один" он открыл глаза.
  
  - Получилось? Что я делал? Я сильный?
  
  - Ты силен, как бык, - ответил Гарри. - Уже поздно, Эдди -
  нам пора спускаться.
  
  Гарри рассчитал время на редкость точно. Едва мальчики
  закрыли за собой дверь мансарды, они услышали, как открывается
  входная дверь - каковое событие сопровождалось хриплым кашлем
  и произносимыми вполголоса матюками - а потом неуверенные шаги
  проследовали в направлении ванной. Эдгар Биверс вернулся
  домой.
  
   6
  
  Поздно вечером трое проживающих в доме сыновей Биверсов
  лежали на своих кроватях в просторной комнате на втором этаже, рядом с лестницей, ведущей в мансарду. Она была почти в точности такой же, как и спальня Мэрироз, за исключением того, что в комнате - "спальне" - мальчиков не имелось подоконной приступки и
  лестница в мансарду на пару футов урезала тот ее конец, где
  стояла кровать Гарри. Когда двое остальных сыновей жили дома,
  Гарри спал вместе с Малышом Эдди, Альберт - на одной кровати
  с Сонни, и только Джордж, рост которого к моменту призыва в
  армию превышал шесть футов и который уже тогда весил больше
  двухсот фунтов, спал в блаженном одиночестве. В те дни от
  штучек Сонни Альберт нередко принимался посреди ночи орать во
  всю глотку. При одном лишь воспоминании о Сонни у Гарри до сих
  пор сжималось сердце.
  
  Хотя было уже совсем поздно, света от уличных фонарей,
  просачивающегося сквозь тонкие белые тюлевые занавески на
  окнах, хватало, чтобы на стене явственно обрисовывалась тень,
  отбрасываемая мускулистым торсом Альберта, который лежал,
  вытянувшись во весь рост, на своих простынях. Голоса Мэрироз и
  Эдгара Биверсов - один почти трезвый, а другой несомненно
  пьяный - доносились с лестницы через открытую дверь.
  
  - К т о говорит, что я попусту трачу время? Я этого не
  говорил. Я не трачу попусту своего времени.
  
  - Ты полагаешь, что проводишь время с толком, болтая два часа
  с барменом и пропивая свою зарплату! Вот это и есть история
  твоей жизни, Эдгар Биверс, грустная, тоскливая история
  ЗА-ГУБ-ЛЕН-НОЙ ЖИЗ-НИ. Если бы мой отец мог увидеть, что с
  тобою сталось...
  
  - Я не хуже прочих...
  
  - Но и не лучше, черт тебя раздери!
  
  - Альберт, - тихо проговорил Эдди со своей кровати между двумя
  братьями.
  
  Услышав голос Малыша Эдди, Альберт, будто его током ударило,
  внезапно сел на постели, наклонился и попытался врезать Эдди
  кулаком.
  
  - Я же ничего не сделал! - воскликнул Гарри и передвинулся на
  дальний от Альберта край своего матраца. Он знал, что удар
  предназначался ему, а не Эдди, просто Альберт был слишком
  ленив, чтобы встать.
  
  - Ты паскудная сволочь, - с ненавистью сказал Альберт. - Если
  бы я так не устал, я бы твою харю по стенке размазал.
  
  - Гарри отнял машинку, которую мне подарили на день рождения,
  Альберт, - жалобно проговорил Эдди. - Пусть он мне ее вернет.
  
  - В один прекрасный день, - донесся снизу голос Мэрироз, - в
  конце лета, когда мне было семнадцать лет, мой отец сказал
  моей матери:"Солнышко, я возьму нашу малышку Мэрироз на
  прогулку и познакомлю ее кое с кем из замечательных людей", и
  он позвал меня из гостиной, велел принарядиться и
  приготовиться к прогулке, и, поскольку мой отец был
  джентльменом и человеком слова, я собралась в семь секунд. На
  моем отце были очень красивый коричневый костюм, красный
  галстук-бабочка и соломенная шляпа. Он до сих пор стоит у меня
  перед глазами - такой, каким он был в тот день. Он дожидался
  меня у лестницы, а когда я спустилась, он взял меня под руку и
  мы пошли с ним, словно жених и невеста, по дорожке, которую
  отец сам выложил каменной плиткой, хотя он и работал всю жизнь
  на интеллигентной работе, а потом - по Маески-стрит до самой
  авеню Южной Пальмиры. В те дни самые важные люди города, те, с
  кем считаются все остальные, делали покупки на авеню Южной
  Пальмиры.
  
  - Вышибить бы тебе все зубы, - мечтательно обратился Альберт к
  Гарри.
  
  - Альберт, он забрал мой подарок - гоночную машинку, ей-богу,
  и я хочу, чтобы он мне ее вернул. Я боюсь, что он ее сломал.
  Она мне очень-очень нужна.
  
  Альберт, опершись на локте, впервые взглянул на хныкающего
  Малыша Эдди. - Какой же ты мудак, - презрительно проговорил
  Альберт. - Мне бы хотелось, чтобы ты сдох, Эдди. Мне бы
  хотелось закопать тебя в землю и забыть о тебе. Я бы и
  слезинки не проронил на твоих похоронах. Я бы наверняка и имя
  твое позабыл. Я бы просто сказал:"Да-да, был такой маленький
  занудливый мудачонок, который всю дорогу хныкал. Хорошо, что
  он загнулся, как бы там его ни звали..."
  
  Эдди, повернувшись к Альберту спиной, беззвучно заплакал, а
  тени искажали черты его неумытого лица, превращая в
  трагическую маску.
  
  - Знаешь, я бы и в самом деле не возражал, если бы ты подох, -
  размышлял Альберт. - Да ты бы и сам не возражал, говнюшонок.
  
  - ...поняла, что он ведет меня к Аллуэтте. Я уверена, что и ты
  заглядывал в их витрины, когда был еще малышом. Ты ведь
  помнишь магазин Аллуэтты, верно? На всем свете никогда не было
  ничего столь же прекрасного, как этот магазин. Когда я была
  маленькой левочкой и жила с родителями в большом доме, туда
  ходили все важные люди. Мой папа ввел меня в магазин, обнимая
  за плечи, мы поднялись на лифте и направились прямо к
  заведующей отделом платьев. "Выберите для моей девочки самое
  лучшее,"- приказал он. Цена не имела для него никакого
  значения. Он принимал во внимание лишь качество. "Выберите для
  моей девочки самое лучшее." Т ы м е н я с л у ш а е ш ь ,
  Э д г а р ?"
  
  Альберт храпел, уткнувшись носом в подушку; Малыш Эдди
  подергивался и всхлипывал во сне. Гарри же все лежал с
  открытыми глазами, начиная думать, что никогда не заснет.
  Перед глазами у него стояло лицо Малыша Эдди, расслабленное и
  одурманенное гипнозом... От вида этого лица Гарри стало не по
  себе, его бросило в пот. Теперь, когда он лежал в своей
  постели, ему стало казаться, будто все, что он сделал,
  вернувшись от Большого Джона, в действительности является
  делом рук кого-то другого или же все это привиделось ему во
  сне. Затем он понял, что ему нужно сходить в туалет.
  
  Гарри сошел с кровати, бесшумно прошел по комнате, вышел на
  темную лестничную площадку и на ощупь проделал путь вниз по
  лестнице, в уборную.
  
  Когда он вышел оттуда, то в тусклом свете из двери уборной
  увидел черный силуэт телефона, угнездившегося на телефонной
  книге Пальмиры. Гарри подошел к низкому столику у самой
  лестницы, на котором стоял телефон. Он снял телефон со
  справочника и второй рукой открыл книгу. Как он нередко делал
  по ночам, когда настойчивость неумолимого мочевого пузыря
  заставляла его спуститься вниз, Гарри склонился над раскрытыми
  страницами и наугад выбрал один из номеров. Запомнив номер, он
  закрыл справочник и поставил телефон на место, а затем набрал
  пять цифр. В трубке послышались длинные гудки - телефон
  прозвонил столько раз, что Гарри сбился со счета. Наконец ему
  ответил хриплый спросонья мужской голос. Гарри угрожающе
  проговорил:"Я слежу за тобой, и ты уже можешь считать себя
  покойником," - и осторожно положил трубку на рычаг.
  
  
   7
  
  На следующий день Гарри догнал отца, когда Эдгар Биверс шел по
  Южной Шестой улице, по направлению к перекрестку с Ливермор-
  авеню. Отец был облачен в свое обычное одеяние, состоящее из
  мешковатых серых брюк, которые он имел обыкновение подтягивать
  намного выше пояса и которые поддерживались широким ремнем с
  двойной пряжкой, рубашки в крупную красно-белую клетку и
  коричневой фетровой шляпы, надвинутой на глаза. Его длинный
  мясистый нос плыл перед ним как бы сам по себе, разделенный
  пополам тенью, которую отбрасывали поля шляпы.
  
  - Папа!
  
  Отец взглянул на него без всякого интереса и снова сунул руки
  в карманы. Он повернул голову к Гарри и продолжал шествовать
  по улице, разве что чуть помедленнее.
  
  - Как дела, малыш? Не пошел в школу?
  
  - Сейчас же лето, и школа закрыта. Я просто хотел пройтись с
  тобой немного.
  
  - У меня тоже нет особых дел. Твоя мать попросила меня
  прикупить мясца в магазине на Ливермор-авеню, и я подумал,
  что заскочу по дороге в "Отдохни часок!", чтобы по-быстрому
  пропустить стопаря. Ты ведь не сдашь меня маме, верно?
  
  - Нет.
  
  - Ты же неплохой паренек, Гарри. А вот у твоей мамы уйма
  причин для беспокойства. Я тоже иногла переживаю за Малыша
  Эдди.
  
  - Само собой.
  
  - А что это за книжки? Ты что, читаешь на ходу?
  
  - Да нет, я просто их вроде как просматривал, - пожал плечами
  Гарри.
  
  Отец просунул руку под левый локоть сына и извлек из-под него
  две книги в бумажных обложках свинцового цвета. Они были
  озаглавлены "Убийство, Инкорпорейтид" и "Гитлеровские лагеря
  смерти". Гарри уже предвкушал удовольствие, которое получит,
  прочитав их.
  
  Его отец что-то невнятно пробормотал и вернул ему "Убийство,
  Инкорпорейтид", а вторую книжку поднял к самому кончику носа и
  уставился на украшающую обложку иллюстрацию, на которой была
  изображена обнаженная женщина, прижимающаяся к забору из
  колючей проволоки и наступающий на нее эсэсовец в форме и с
  автоматом; он прижимал дуло автомата к ее голому животу.
  
  Взглянув снизу вверх на отца, Гарри заметил, что под полосой
  тени от полей шляпы, волосы в его бакенбардах разноцветные: черные, каштановые, рыжие и желтые.
  
  - Это я купил в свое время эту книженцию, но там не было
  ничего похожего на эту писанину, - заметил отец, возвращая ему
  книгу.
  
  - Где не было ничего похожего?
  
  - В том лагере. Дахау. Лагере смерти.
  
  - Откуда ты знаешь?
  
  - Я ведь был там, разве ты не знал? Ты-то тогда еще и не
  родился. Там не было ничего похожего на эту картинку. Лично
  мне это место напоминало кусок дерьма, как и большинство тех
  мест, которые мне довелось увидеть во время службы в армии.
  
  Гарри впервые услышал, что его отец служил в армии.
  
  - Ты хочешь сказать, что участвовал во второй мировой войне?
  
  - Ага, в ней самой. Там мне дали капрала. У меня и прозвище
  было. "Капуста". "Капуста" Биверс. А еще меня наградили
  Пурпурным Сердцем, когда я подхватил какую-то заразу.
  
  - Так ты своими глазами видел Дахау?
  
  - Так точно, было дело, - отец наклонился пониже и проговорил
  на ухо Гарри:"Смотри, чтобы мать не поймала тебя за чтением
  этой книжки."
  
  Гарри кивнул, втайне испытывая прилив удовольствия. Теперь эта
  книга и лагерь смерти как бы накрепко связали его с отцом незримыми узами.
  
  - Ты убил кого-нибудь?
  
  Отец утер широкой ладонью рот и щеки, и Гарри увидел, каким
  задумчивым стал взгляд его глаз, совсем тусклых в тени, отбрасываемой полями шляпы.
  
  - Как-то я убил одного мужика...- помолчав ответил Эдгар Биверс и после долгой паузы добавил. - Я выстрелил ему в спину.
  
  Он снова вытер ладонью рот и мотнул головой, указывая
  вперед. Ему нужно было зайти к мяснику, заскочить в бар - и
  при этом уложиться в тщательно рассчитанный лимит времени.
  "Тебе в самом деле хочется услышать, как это было?"
  
  Гарри кивнул, сглотнув слюну.
  
  - Ладно, раз уж мы об этом заговорили... Ну так вот. В самом
  конце войны нас направили в этот лагерь, Дахау, где мы должны
  были освободить заключенных и арестовать охрану и тамошнего
  коменданта. Все было рассчитано. Несколько крупных шишек из
  дивизии должны были приехать на инспекционную проверку,
  поэтому нам пришлось несколько дней дожидаться их там. Мы
  выстраивали охранников в шеренгу, а костлявые, изможденные
  зэки подходили и задавали им перцу. Предполагалось, что мы не
  должны подпускать их слишком близко.
  
  Они проходили мимо крытого рубероидом домика мистера
  Петросяна, и Гарри почувствовал облегчение оттого, что хозяин
  дома не сидит на своем крылечке, разделываясь с ящиком пива.
  "Отдохни часок!" был уже в двух шагах.
  
  - Во всяком случае, один из этих охранников - из наиболее злобных - вдруг решил, что он самый шустрый и что ему удастся удрать, и помчался к лесу, будто за ним черти гнались. Что мне делать? Я спрашиваю ребят. Никто не знает, что положено делать в таком случае. Кто-то говорит:"Стреляй в него." И я выстрелил ему в спину. Тут и сказке конец.
  
  Они подошли к двери бара "Отдохни часок!", у входа в который
  витал явственный аромат солода и хмеля. "Увидимся дома," -
  сказал на прощание отец и исчез за волшебной дверью, словно
  его тут и не было.
  
  
  
   8
  
  
  После того, как Гарри прочел сотню страниц книги "Убийство,
  Инкорпорейтид" его любимцами стали Луис "Лепке" Бухгалтер и
  Эйб "Фокусник" Релес. Они были подлинными, несомненными
  профессионалами. Их окружало жуткое черное сияние,
  отражающееся в их непроницаемых глазах. Луис Бухгалтер и Эйб
  Релес искоса смотрели на мир из-под полей глубоко надвинутых
  на глаза шляп. Они жили в неосвещенных комнатах и выглядывали
  на улицу через щелочки в шторах. Они внезапно появлялись в
  темном углу перед своими жертвами, теряющими от ужаса дар
  речи, делали свое дело, и уходили, подняв повыше воротник
  пальто.
  
  Допустим, у тебя такая работа, при которой требуется
  непрерывно разъезжать по всей стране, вроде как у коммивояжера,
  размышлял Гарри, увлеченно перечитывая любимую книжку на
  кушетке Мэрироз, стоящей на крыльце; допустим,ты непрестанно
  переезжаешь из города в город. Допустим, в каждом из этих
  городов ты кого-нибудь убиваешь, без лишнего шума, принимая
  все необходимые меры предосторожности, и пряча тела так, что
  найти их будет ох как нелегко. Полиция не сможет тебя захомутать.
  
  
   9
  
  - Голубая роза, - негромко произнес Гарри. Малыш Эдди тут же
  обмяк в своем кресле, сидя с полуоткрытым ртом; руки его
  безвольно лежали на коленях.
  
  - Сработало, - Гарри огляделся, будто ожидая аплодисментов от
  невидимой аудитории, и ощутил, что все находящиеся в мансарде
  вещи взирают на него с явным одобрением. Была половина
  десятого вечера, и они с Эдди, находясь в доме одни-
  одинешеньки, заняли мансарду, не опасаясь ничьего непрошеного
  вторжения. Гарри хотелось узнать, может ли он подчинять своему
  влиянию и гипнотизировать также и других людей, помимо Эдди,
  заставляя их выполнять его волю, но пока, на сегодняшний
  вечер, он согласен был продолжать экспериментировать с младшим
  братом.
  
  - Ты все глубже и глубже погружаешься в сон, Эдди, все глубже
  и глубже, и ты внимательно прислушиваешься к каждому
  произнесенному мною слову. Ты уходишь все дальше в сонное
  царство, Эдди, все дальше и дальше, слыша лишь мой голос, и
  вот сейчас ты уже крепко спишь, и мы готовы приступить к делу.
  
  Малыш Эдди сидел, раскинув ноги и привалившись к спинке кресла
  Мэрироз, опустив подбородок на грудь и приоткрыв розовый рот.
  Ему можно было дать - и то с некоторой натяжкой - не больше
  семи лет, он выглядел, будто второклассник, а не солидный
  ученик четвертого класса, которым станет, когда осенью пойдет
  в тот самый класс, где классным руководителем была пресловутая
  миссис Фрэнкен. Гарри вдруг показалось, что Эдди похож на свой
  гоночный автомобиль - исцарапанный, весь во вмятинах, с
  содранными шинами.
  
  - Сегодня ты увидишь, каким можешь быть сильным. Сядь ровно,
  Эдди.
  
  Эдди выпрямился и закрыл рот, послушный почти до смешного.
  
  Гарри подумалось, что было бы забавно заставить Малыша Эдди
  поверить, что он превратился в собаку - и чтобы он бегал по мансарде на четвереньках и задирал ногу. Затем он представил, как Малыш Эдди, пошатываясь, бредет по мансарде, вывалив изо рта язык, собственными руками все сильнее и сильнее сдавливая себе горло. Может быть, он займется и этим, после того, как проделает несколько других упражнений, которые вычитал в книге д-ра Ментейна. Он притронулся, уже, наверное, в десятый раз за вечер, к изнанке воротничка своей рубашки и нащупал длинную шляпную булавку с перламутровой головкой, которую стянул (для чего ему пришлось оторваться от чтения "Убийства, Инкорпорейтед") из спальни Мэрироз, когда та ушла на работу.
  
  - Эдди, - обратился он к брату, - сейчас ты крепко спишь и сможешь сделать все, что я тебе скажу. Вытяни прямо перед собой правую руку.
  
  Эдди вытянул перед собой руку, словно кочергу.
  
  - Отлично, Эдди. А теперь обрати внимание, как твоя рука теряет чувствительность, Она все больше и больше немеет. Ты даже не чувствуешь уже, что она сотворена из плоти и крови. Она будто сделана из стали или пластмассы. Она настолько утратила чувствительность и онемела - будто ты ее отсидел - что ты ее совсем не чувствуешь. Ты не ощущаешь даже боли.
  
  Гарри встал, подошел к Эдди и провел пальцами по руке брата. -
  Ты ведь ничего не почувствовал, верно?
  
  - Нет,- медленно произнес тот загробным голосом.
  
  - А сейчас ты почувствовал что-нибудь?- осведомился Гарри,
  ущипнув Эдди за предплечье.
  
  - Нет.
  
  - А теперь? - Гарри из всей силы ущипнул Эдди за бицепс,
  оставив на нем красные пятна.
  
  - Нет,- снова повторил Эдди.
  
  - А как насчет этого? - он с силой ударил ладонью по руке
  брата. Раздался громкий шлепок, и у Гарри заныли пальцы. Если
  бы Малыш Эдди не был загипнотизирован, от его воплей наверняка
  обрушился бы потолок.
  
  - Нет,- мотнул головой Эдди.
  
  Гарри вынул булавку из воротничка своей рубашки и осмотрел
  руку брата. - Ты молодчина, Эдди. Ты сильнее всех в своем
  классе - наверное, ты сильнее всех в школе. - Он повернул руку
  Эдди ладонью вверх, и увидел внутреннюю сторону предплечья, с
  едва заметными голубоватыми прожилками.
  
  Гарри осторожно провел острием булавки по бледному предплечью
  Эдди. Острие оставило за собой узкую, белую, как мел, царапину. На мгновение Гарри показалось, что под ним закачался пол мансарды, и тогда он, зажмурившись, изо всех сил всадил булавку в руку Малыша Эдди.
  
  Он открыл глаза. Пол все еще покачивался под ним. Из нижней части предплечья Малыша Эдди торчала шестидюймовая шляпная булавка с перламутровой головкой, поблескивающей в слабом свете сорокаваттной лампочки. На коже Эдди выступила капля крови величиной с арбузную семечку. Гарри вернулся к своему креслу и тяжело уселся в него. "Так ты что-нибудь чувствуешь?"
  
  - Нет, - вновь ответил Эдди все тем же, на удивление глубоким
  и глухим голосом.
  
  Гарри пристально смотрел на булавку, воткнутую в руку Эдди.
  Овальная капля крови на белой коже удлинилась и медленно
  поползла к запястью. Гарри внимательно наблюдал за ее
  продвижением по внутренней стороне предплечья. Наконец он
  встал и снова подошел к креслу Эдди. Продолговатая темно-
  красная капля замерла на месте. Гарри склонился над братом и
  качнул булавку из стороны в сторону. Со стороны Эдди не
  последовало никакой реакции. Гарри взялся большим и
  указательным пальцами за блестящую перламутровую головку. Лицо
  его горело так, будто он стоял у раскрытого жерла пылающей
  печи. Он всадил булавку в руку Эдди еще на полдюйма, и из
  ранки выступили еще две капельки крови. Казалось, что булавка,
  движется в пальцах Гарри туда-сюда, туда-сюда, словно дышит.
  
  - Отлично, - прошептал Гарри. - Отлично.
  
  Он покрепче взялся за булавку и потянул. Она с легкостью вышла
  из ранки. Гарри держал булавку у самого лица, словно доктор,
  изучающий термометр, чтобы узнать температуру тела пациента. Ему
  представлялось, что вся нижняя часть булавки будет окрашена в
  темно-красный цвет, но теперь его взору предстала лишь едва
  заметная извилистая красная полоска на самом конце булавки. На
  какую-то долю секунды у него возникло головокружительное
  желание сунуть булавку в рот и дочиста обсосать ее.
  
  Он подумал:"Возможно, в своей другой жизни я был Лепке
  Бухгалтером."
  
  Он достал из кармана носовой платок, грязноватый квадратный
  кусок красной клетчатой ткани, и стер с булавки кровяное
  пятнышко. Затем он наклонился и осторожно вытер предплечье
  Эдди, на котором в месте укола виднелось пятнышко крови
  побольше, после чего сложил платок, так, чтобы кровь не была
  заметна, вытер им с пот лица и затолкал грязную тряпицу
  обратно в карман.
  
  - Это было замечательно, Эдди. А теперь мы займемся еше кое-
  чем.
  
  Он встал рядом с братом на колени и поднял почти невесомую, с
  синеватыми прожилками, руку Эдди. "Эта твоя рука по-прежнему
  ничего не чувствут, Эдди, она совершенно потеряла чувствительность. Она крепко спит и не проснется до тех пор,
  пока я не прикажу ей сделать это." Гарри немного передвинулся,
  чтобы не потерять равновесия, стоя на коленях, и положил
  булавку на предплечье Эдди почти горизонтально. Он подтолкнул
  ее острием вперед, и на коже образовалась морщинка. Острие
  вдавилось в кожу, но не прокололо ее. Гарри надавил еще
  сильнее, и кончик булавки приподнял крохотный холмик, бугорок
  белой кожи.
  
  Оказалось, что проколоть кожу труднее, чем можно было бы
  подумать. От давления булавки у него заболели кончики пальцев,
  поэтому он раскрыл ладонь и упер головку в основание среднего
  пальца. Прикусив губу, он нажал ладонью на булавку. Острие
  вошло в приподнятый бугорок.
  
  - Эдди, тебя сделали из пивных банок, - восторженно проговорил
  Гарри и потянул головку булавки назад. Морщинка на коже
  разгладилась. Затем Гарри снова нажал на головку, и булавка
  прошла под кожей Эдди еще дальше. Он видел, как приподнимается
  кожа на руке его брата по мере того, как под нее все глубже
  входит булавка. Когда перламутровая головка оказалась дюймах в
  трех от того места, где булавка, проколов кожу, вошла под нее,
  Гарри с силой прижал ее к руке брата, и острие приподнялось
  под кожей. Он резко надавил на головку, и острие булавки,
  пронзив кожу, показалось в трех дюймах от входного отверстия,
  а вслед за ним появилась капелька крови. Гарри подтолкнул
  булавку еще дальше. Теперь с обох концов подкожного "туннеля"
  булавка выступала примерно на полтора дюйма.
  
  - Ты что-нибудь чувствуешь?
  
  - Нет.
  
  Гарри пару раз крутанул булавочную головку; у входной ранки
  образовался кровяной пузырек и медленно пополз вниз по
  предплечью Эдди. Гарри сел на пол рядом с Эдди, созерцая свою
  работу. Казалось, что в мозгу у него не осталось ни одной
  мысли, зато он был переполнен ощущениями. Он
  ч у в с т в о в а л, хотя и не слышал его, непрестанное гудение в голове, а все предметы видел, словно сквозь плотную полупрозрачную пленку. Он тяжело дышал, приоткрыв рот. Длинная
  булавка, проходящая под кожей Эдди, являла собой чудовищное
  зрелище - с одной стороны; с другой же - вид ее был просто
  прекрасен. Кожа, кровь и металл. Гарри никогда не видел ничего
  подобного. Он протянул руку, покрутил булавочную головку, и
  еще одна капелька крови, похожая на красного жучка, выползла
  из выходной ранки. Гарри видел ее, словно сквозь серые очки,
  но на этот счет у него не имелось никаких возражений. Он знал,
  что это чисто психическое явление. Он опять взялся за головку
  и покачал булавку из стороны в сторону. Из обеих ранок вытекло
  еще по нескольку капель крови. Затем Гарри втолкнул булавку в
  руку Эдди почти до конца, вытянул ее, так что острие едва не
  исчезло под кожей, снова нажал, продвигая вперед, и продолжал
  в течение некоторого времени вдвигать и вытягивать ее, взад-
  вперед, взад-вперед, будто распиливая руку своего брата.
  
  В конце концов он вытащил булавку из руки Эдди. Два тонких
  ручейка крови доползли уже почти до самого его запястья. Гарри
  с силой потер ладонями глаза, поморгал и обнаружил, что зрение
  его прояснилось.
  
  Он подумал, что понятия не имеет, сколько времени они с Эдди
  пробыли в мансарде. Возможно, что и несколько часов. Он не
  мог ясно припомнить, что происходило до того момента, как он
  вогнал булавку под кожу Эдди. Теперь, хотя зрение у него
  восстановилось, его мозг словно обволокло сероватой пеленой
  плотного тумана, а в висках он ощущал частые, оглушительные
  толчки крови. Он вновь стер кровь с руки Эдди. Затем он с трудом поднялся с пола -у него подгибались ноги - и вернулся к своему креслу.
  
  - Как твоя рука, Эдди?
  
  - Она онемела, - ответил его брат скрипучим, сонным голосом.
  
  - Сейчас онемение проходит. Очень, очень медленно. Ты начинаешь опять ощущать свою руку, а она чувствует себя отлично. Она не испытывает никакой боли. Она чувствует себя так, словно весь день напролет грелась на солнышке. Она сильная и здоровая. К твоей руке возвращается чувствительность, и теперь ты можешь шевелить пальцами и делать ею все, что хочешь.
  
  Произнеся эти слова, Гарри откинулся на спинку кресла и закрыл
  глаза. Тыльной стороной ладони он вытер пот со лба и обтер
  руку об рубашку.
  
  - Так как там твоя рука? - спросил он, не открывая глаз.
  
  - Хорошо.
  
  - Это просто здорово, Малыш Эдди, - Гарри провел ладонями по
  раскрасневшемуся лицу, стирая со щек пот, и открыл глаза.
  
  Я могу проделывать это каждый божий день, по вечерам, подумал
  он. Я могу приводить сюда Малыша Эдди каждый вечер, по крайней
  мере, до тех пор, пока не начнутся занятия в школе.
  
  - Эдди, ты с каждым днем будешь становиться все сильнее и
  сильнее. Это здорово тебе поможет, без дураков. И чем больше
  мы будем этим заниматься, тем сильнее ты будешь становиться.
  Ты меня понимаешь?
  
  - Понимаю, - кивнул Эдди.
  
  - Мы уже почти закончили на сегодня. Я хочу испробовать еще
  только одну штуковину. Но ты должен на самом деле очень крепко
  спать, чтобы она сработала. Расслабься... и вот сейчас ты
  действительно крепко спишь, крепко, крепко, крепко, ты совсем
  расслаблен, ты уже готов ко всему и ты чувствуешь себя
  замечательно.
  
  Малыш Эдди расслабленно раскинулся в своем кресле, склонив
  голову набок и закрыв глаза. На нижней части его предплечья
  темнели два крохотных пятнышка, похожих на следы комариных
  укусов.
  
  - Когда я говорю с тобой, Эдди, ты понемногу становишься все
  младше и младше. Ты идешь назад во времени, против его
  течения, поэтому теперь тебе уже не девять лет, а восемь -
  сейчас прошлый год, и ты учишься в третьем класса. А теперь
  тебе семь лет... а теперь - шесть... а вот и пять, Эдди, и это
  твой пятый день рождения. Сегодня тебе исполняется пять лет
  Малыш Эдди. Сколько тебе лет?
  
  - Мне пять лет. - К радостному удивлению Гарри, голос Малыша
  Эдди действительно стал тоньше и писклявей, а по его
  сгорбившейся в кресле фигурке ему и в самом деле можно было бы
  дать пять лет.
  
  - Как ты себя чувствуешь?
  
  - Плохо. У меня плохой подарок. Дрянной. Папа его принес, а
  мама сказала, что не позволит вносить в дом такую дрянь.Мне
  хочется, чтобы у меня никогда не было дней рождения, они такие
  ужасные. Мне хочется плакать.
  
  Его личико пятилетнего ребенка искривилось, и Гарри попытался,
  припомнить, какой же подарок Эдди получил на свой пятый день
  рождения, но не смог - в его мозгу возникло лишь неясное
  воспоминание о стыде и разочаровании. "А что у тебя за подарок, Эдди?"
  
  Утирая слезы, Эдди плаксиво ответил:"Радиоприемник. Но он сломан, и мама сказала, что он выглядит так, будто его раскопали на свалке. Он мне больше не нужен. Я его и видеть не хочу."
  
  Да, подумал Гарри: да, да, да. Теперь он вспомнил. На пятый
  день рождения Малыша Эдди Эдгар Биверс принес домой желтый
  пластмассовый приемничек, который, как понял даже малолетка
  Гарри, выглядел исключительно непривлекательно. Шкала была
  разбита, а корпус - испещрен многисленными коричневыми
  круглыми отметинами, напоминающими оспины - кто-то погасил об
  этот приемник немало сигарет.
  
  Тогда-то приемник и был погребен в "верхней куче хлама", где
  теперь находился под несколькими геологическими слоями никому
  не нужного барахла.
  
  - Ладно, Эдди, сейчас ты можешь забыть о приемнике, потому что
  снова возвращаешься еще дальше в прошлое... ты становишься
  младше... теперь тебе уже четыре года... а вот тебе и три
  годика.
  
  Он с интересом взглянул на Эдди, все поведение которого
  подверглось разительной перемене. Позабыв про свои слезы и
  свалившиеся на него беды, Эдди выказывал теперь бодрое
  добродушие. Он был весел и доволен жизнью. Гарри и не помнил,
  когда видел его таким. Сложив ручки на груди, он улыбался, а
  его блестящие ясные глазенки казались совсем детскими.
  
  - Что ты видишь? - спросил Гарри.
  
  - Маму-мамочку.
  
  - Что она делает?
  
  - Мамочка сидит за своим столом. Она курит и смотрит на свои
  бумаги, - Эдди хихикнул. - Мамочка такая смешная. Кажется,
  будто дым выходит у нее из макушки, - Эдди опустил подбородок
  и приложил ко рту ладонь, чтобы скрыть улыбку. - Мамочка меня
  не видит. Я ее вижу, а она меня не видит. Ох! Мамочка так
  много работает! Она все работает и работает за своим столом!
  
  Внезапно улыбка исчезла с его лица, которое вдруг на секунду
  застыло, и превратилась в комическую гримасу, затем глаза его
  в ужасе расширились, рот приоткрылся, а губы задрожали.
  
  - Что случилось? - у Гарри пересохло во рту.
  
  - Нет, мамочка! - жалобно вскрикнул Эдди. - Не надо, мамочка!
  Я не подсматривал, честное скаутское... - его слова вдруг
  прервались, перейдя в крик. - Н е т, м а м о ч к а ! Н е
  н а д о ! Н е н а д о ! М а м о ч к а! - Эдди подскочил на
  своем кресле, которое отлетело назад, и, ничего не видя,
  опрометью понесся к задней стене мансарды. От его воплей у
  Гарри зазвенело в ушах. Он услышал резкий треск ломающегося
  дерева, но этот звук представлял собой лишь малую часть того
  шума, который производил Эдди, носясь по мансарде. Он налетел
  на висящие в ряд платья, запутался в них, волчком завертелся
  на месте, запутавшись еще больше, и теперь пытался вырваться
  из платьевой паутины, стягивая при этом некоторые из платьев с
  их вешалок. Лиловое платье с длинными рукавами и огромным
  кружевным воротником повисло на Эдди, словно призрачный
  партнер в танце, а еще одно, из потемневшего красного бархата,
  обвилось вокруг его правой ноги. Эдди с жуткими криками
  вырвался, наконец, из этого сплетения платьев, и тут вся
  дубовая двухопорная стойка с дюймовой поперечиной, вместе с
  висящей на ней одеждой, зашаталась и рухнула с ужасающим
  грохотом.
  
  - Нет! - душераздирающе кричал Эдди. - Помогите! - Несясь
  вслепую, он налетел на деревянную балку под свесом крыши,
  отскочил от нее, будто резиновый мячик, и, маша руками, словно
  ветряная мельница - крыльями, помчался прямо на Гарри. Тот
  знал, что брат не видит его.
  
  - Эдди, стой! - повелительно произнес он, но Эдди не слышал
  его слов. Гарри попытался остановить Эдди, обхватив его
  руками, но тот налетел на него так же, как перед тем - на
  балку, ударив Гарри плечом в грудь и больно стукнувшись
  макушкой об подбородок брата; руки Гарри сомкнулись в пустоте,
  зрение его снова расфокусировалось, а Эдди с грохотом ударился
  об зеркало. Гарри видел, как ужасающе медленно, будто во сне,
  оно наклоняется к полу, а затем, в одно мгновение - грохот,
  треск рамы и звон разбитого стекла. Осколки разлетелись по
  всему полу.
  
  - Прекрати сейчас же! - заорал Гарри. - Стоять, Эдди!
  
  Эдди остановился. Порванное и перепачканное пылью и грязью,
  красное бархатное платье все еще цеплялось за его правую ногу.
  Кровь сочилась из глубокого пореза у него на лбу, над самым
  глазом, и стекала по виску. Он тяжело дышал, то и дело
  всхлипывая.
  
  - Елы-палы, - почесал в затылке Гарри, разглядывая царящий
  вокруг кавардак. Всего лишь за несколько секунд Эдди ухитрился
  полностью разорить мансарду, поломав и порушив все, что
  поддавалось разрушению. Древние платья Мэрироз лежали, как
  куча пыльных тряпок, с высовывающимися из нее кое-где, словно
  кости разломанного скелета, проволочными вешалками. Тут и там
  на этой куче виднелись серые следы кроссовок Эдди, будто он пытался создать некий необычный узор на красочном многоцветье платьев. Стойка при падении вышибла кусок размером с тарелку из
  столешницы круглого деревянного кофейного столика, которым
  Мэрироз особенно дорожила, потому что он был изготовлен из
  единого куска тикового дерева - "из цельного куска тикового дерева, редчайшего дерева в мире, его привезли с самого Цейлона!". Сотни кусков стекла, в которые превратилось драгоценное зеркало, были разбросаны по всему полу. С нарастающим ужасом Гарри увидел, что деревянная рама треснула, будто кость, являя взору непристойно белый разлом на фоне темной мореной древесины.
  
  Гарри почувствовал, что у него кружится голова; его
  качнуло, и он едва не упал, как минуту назад - зеркало. "Боже
  мой, Боже мой, Боже мой!"
  
  Он обернулся. Эдди, моргая, стоял в двух футах от него и безуспешно пытался вытереть кровь, текущую со лба и покрывающую теперь большую часть его левой щеки. Он походил на
  индейца в боевой раскраске - воина из разбитого в битве
  племени - который заблудился в прериях, потому что взгляд его
  был туманным, а голова бесцельно поворачивалась из стороны в
  сторону.
  
  В нескольких футах от Эдди лежало кресло, в котором он сидел
  всего лишь пару минут назад. Один из тонких изогнутых
  подлокотников, оторванный от спинки и сиденья, валялся на полу
  у самой его ножки. "Он похож на ногу какого-то диковинного
  насекомого," - подумалось Гарри.
  
  На секунду Гарри показалось, что и его лицо залито кровью -
  так оно горело. Он провел рукой по лбу и взглянул на ладонь.
  То был всего лишь пот. Биение собственного сердца отзывалось у
  него в ушах наподобие ударов колокола. Стоящий рядом с ним
  Эдди проговорил:"Аааа... что...?" Боль от раны на лбу вывела
  его из состояния транса.
  
  Платья были безнадежно погублены - истоптаны, смяты, порваны,
  зеркало - разбито, столик - поломан. Кресло Мэрироз лежало на
  боку, словно жертва убийцы; его оторванный подлокотник
  щетинился сломанными шипами.
  
  - У меня голова б о л и т, - произнес Эдди слабым, дрожащим
  голосом. - Что случилось? Аааа! Я весь в крови! Я весь в
  крови, Гарри!
  
  - Ты весь в крови, ты весь в крови! - закричал на него Гарри.
  - Здесь в с е в к р о в и, болван! Посмотри вокруг! - Он не
  узнавал собственного голоса, который казался ему небывало
  высоким, дребезжащим и доносился будто откуда-то со стороны.
  Малыш Эдди отступил от него на шаг, и Гарри захотелось
  наброситься на него, размозжить его окровавленную черепушку,
  превратить ее в месиво, расколотить вдребезги, уничтожить
  его...
  
  Эдди поднял свою окровавленную ладонь и пристально посмотрел
  на нее. Он неуверенно вытер ее об свою тенниску и, пошатываясь, отступил еще на шаг. "Я боюсь, Гарри,"- проговорил он тоненьким голоском.
  
  - Посмотри, что ты наделал! - бушевал Гарри. - Ты же все здесь
  поломал! Черт бы тебя подрал! И что теперь, по-твоему, с нами
  будет?
  
  - Что мама со мной сделает? - прошептал Эдди.
  
  - А то ты не знаешь! - проорал в ответ Гарри. - Да ты же уже
  покойник!
  
  Эдди заплакал.
  
  Гарри сжал кулаки и крепко-накрепко зажмурился. Неумолимая
  истина заключалась в том, что они оба уже были покойниками.
  Гарри открыл глаза - веки их казались ему воспаленными и
  необычно тяжелыми - и устремил взгляд на своего рыдающего,
  перемазанного кровью, бестолкового братика. "Голубая роза", -
  со зловещим спокойствием промолвил он.
  
  
  
  
   10
  
  Руки Малыша Эдди безвольно повисли по бокам. Подбородок его
  упал на грудь, а рот раскрылся. Кровь все стекала по левой стороне его лица на подбородок, на шею, а затем - на тенниску, почерневшую от насквозь пропитавшей ее крови. Кровь же, скапливающаяся над его левой бровью, медленно и ровно капала на пол, как из прохудившегося крана.
  
  - Ты з а с ы п а е ш ь, крепко-крепко, - сказал Гарри. Где же
  булавка? Он оглянулся на единственное стоящее кресло и увидел
  на полу рядом с ним блестящую перламутровую головку. - Все
  твое тело о н е м е л о, - он подошел к булавке, наклонился и
  поднял ее; его пальцы ощутили тепло металла. - Ты не можешь чувствовать б о л ь, - он вернулся к Малышу Эдди. - Ничто не может п р и ч и н и т ь т е б е б о л ь. - Гарри тяжело и часто дышал, с трудом втягивая в себя воздух и так же затрудненно выталкивая его через вдруг сузившееся и воспалившееся горло.
  
  - Ты с л ы ш а л меня, Малыш Эдди?
  
  Своим прежним - глухим, загробным - голосом загипнотизированный Малыш Эдди медленно ответил:"Я слышал
  тебя."
  
  - И ты не можешь ощущать боль?
  
  - Я не могу ощущать боль.
  
  Гарри отвел руку назад - из его сжатого кулака торчало острие
  шляпной булавки - а затем со всего маху вонзил булавку в живот
  Эдди, прямо сквозь пропитанную кровью тенниску. Малыш Эдди
  выглядел, словно кукла вуду. Его тело было окружено мерцающим
  сиянием. Гарри взялся двумя пальцами за головку булавки и
  выдернул ее; затем он поднял булавку повыше и внимательно
  рассмотрел ее. Искрящееся сияние окружало и булавку. Длинная
  игла была окрашена кровью. Гарри сунул иглу в рот и сжал
  губами теплый металл.
  
  Он увидел себя, человека в другой жизни, стоящим в одном ряду
  с другими людьми, похожими на него, на участке голой серой
  земли, обнесенном изгородью из нескольких рядов колючей
  проволоки. Истощенные люди в лохмотьях, едва волоча ноги,
  подходили и плевали в них. В воздухе стоял запах горелого мяса
  и разлагающейся человеческой плоти. Затем это видение исчезло.
  и перед ним вновь стоял Малыш Эдди, окруженный мерцающим радужным сиянием.
  
  Гарри то ли скорчил гримасу, то ли улыбнулся - он и сам не мог
  бы сказать - и всадил длинное тело булавки глубоко в живот
  Эдди.
  
  Эдди едва слышно произнес что-то вроде:"Ууух."
  
  - Ты ничего не чувствуешь, Эдди, - зашептал Гарри. - то есть
  ты чувствуешь себя просто замечательно Ты в жизни не
  чувствовал себя лучше.
  
  - Я в жизни не чувствовал себя лучше.
  
  Гарри медленно вытащил булавку и обтер ее пальцами.
  
  Сейчас он мог припомнить буквально все, от слова до слова, что
  ему когда-либо довелось слышать о Томми Гольце.
  
  - А теперь ты сыграешь в очень забавную игру, - сказал он. -
  Она называется игрой Томми Гольца, потому что она спасет тебя
  от миссис Фрэнкен. Ты готов? - Гарри воткнул булавку в
  воротник своей рубашки, не отводя взгляда от перепачканного
  кровью лица Эдди, вокруг которого все так же непрерывно и
  ритмично пульсировало радужное сияние.
  
  - Готов, - кивнул Эдди.
  
  - Сейчас я расскажу тебе, что нужно сделать. Слушай меня очень
  внимательно, и все будет отлично. Все будет просто замечательно...
  пока ты будешь играть в эту игру в точности так, как я тебе
  расскажу. Ты меня понимаешь, да?
  
  - Понимаю.
  
  - Повтори, что я сказал.
  
  - Все будет в порядке, пока я буду играть в эту игру в точности так, как ты мне расскажешь.
  
  Большая капля крови упала с брови Эдди на его и без того пропитанную кровью майку.
  
  - Молодец, Эдди. Теперь ты первым делом должен упасть на пол -
  не сию секунду, а когда я скажу. Сейчас я подробно расскажу
  тебе все, что ты должен делать, а затем начну считать от десяти до одного, и когда я дойду до е д и н и ц ы, ты начнешь играть в эту игру. Идет?
  
  - Идет.
  
  - Итак, сперва ты упадешь на пол, Малыш Эдди. Упадешь так,
  чтобы стукнуться посильнее. А потом начнется самая забавная
  часть игры. Ты станешь биться головой об пол и начнешь сходить
  с ума. Ты будешь колотить по полу руками и ногами и будешь
  делать это достаточно долго - думаю, пока не досчитаешь до
  ста. Изо рта у тебя пойдет пена, и ты будешь носиться по всему
  чердаку. Полминуты ты не в силах будешь согнуть ни руки, ни
  ноги, твое тело будто превратится в камень, а затем на
  полминуты оно станет мягким, как кисель, в нем словно не
  останется ни единой кости. Потом твои руки и ноги опять
  превратятся в негнущиеся палки, а затем твое тело вновь будет
  похоже на желе. И все это время ты будешь колотиться об пол
  головой, ногами и руками и носиться по комнате. А когда ты
  досчитаешь до ста, тебе останется выполнить одно, самое
  последнее, задание. Ты проглотишь свой язык. И на этом игра
  будет закончена. Когда ты проглотишь свой язык, ты станешь
  победителем. И потом с тобой никогда не сможет приключиться
  ничего дурного, и миссис Фрэнкен никогда, никогда, никогда не
  удастся причинить тебе вред.
  
  Гарри замолк. Руки у него тряслись. Через секунду он понял,
  что неудержимая дрожь сотрясает и все его тело. Он поднял
  дрожащие пальцы к воротнику рубашку и ощупал булавку.
  
  - Расскажи мне, как ты выиграешь эту игру, Малыш Эдди. Что ты
  должен сделать в самую последнюю очередь?
  
  - Я должен проглотить свой язык.
  
  - Верно. И тогда ни миссис Фрэнкен, ни мама не смогут ничего
  тебе сделать, потому что ты выиграл игру.
  
  - Это хорошо, - согласился Эдди. Его лицо было по-прежнему
  окружено мерцающим сиянием.
  
  - Ладно, мы начнем играть прямо сейчас, - объявил Гарри. -
  Десять, - он направился к лестнице. - Девять, - он дошел до
  лестницы. - Восемь, - он спустился на одну ступеньку. - Семь,
  - Гарри сошел еще на две ступеньки. - Шесть, - сойдя еще на
  две ступени, он сказал, немного громче:"Пять". Теперь его
  голова находилась уже ниже уровня пола мансарды, и ему не
  видно было Малыша Эдди, а слышал он лишь мерные удары
  крупных капель жидкости, падающих на пол.
  
  - Четыре.
  
  - Три.
  
  - Два.
  
  Теперь он стоял у двери, ведущей к лестнице в мансарду. Гарри
  открыл дверь, прошел в нее, с усилием выдохнул и крикнул:
  "Один!"
  
  Услышав глухой стук, он быстро закрыл за собой дверь.
  
  Пройдя по площадке, Гарри вошел в спальню. В коридоре царил
  необычный полумрак. В течение секунды он видел - он был
  уверен, что видел - ряд темных деревьев за изгородью из
  колючей проволоки. Гарри закрыл за собой и эту дверь, подошел
  к своей узкой кровати и сел на нее. Он чувствовал, как пылает
  его лицо, и ему показалось, что в зрачки у него вставлены
  раскаленные вольфрамовые нити. Гарри медленно, чуть ли не с
  почтением, вынул из воротника шляпную булавку и положил ее на
  подушку. "Сто, - произнес он вслух. - Девяносто девять,
  девяносто восемь, девяносто семь, девяносто шесть, девяносто
  пять, девяносто четыре..."
  
  Досчитав до единицы, он встал и вышел из спальни. Он быстро
  пошел вниз, даже не взглянув на дверь, за которой находилась
  лестница в мансарду.
  
  Спустившись на первый этаж, он бесшумно проскользнул в спальню
  Мэрироз, подошел к ее столу и открыл нижний ящик с правой
  стороны, откуда извлек обитую бархатом шкатулку. Он раскрыл ее
  и воткнул булавку в матерчатый колобок, утыканный булавками и
  иглами всевозможных видов и размеров - откуда он ее и взял.
  Поставив шкатулку в ящик, он закрыл его, быстро вышел из
  комнаты и отправился наверх.
  
  Очутившись в своей спальне, Гарри разделся и улегся в постель.
  Лицо его все так же горело.
  
  Он, должно быть, сразу же уснул, потому что разбудил его
  Альберт, который влетел в спальню и, раздеваясь, стал, по
  обыкновению, расшвыривать свою одежду и обувь по всей комнате.
  "Спишь? - осведомился Альберт. - Вы не выключили свет в
  мансарде, долбаные придурки, но если ты думаешь, что я
  собираюсь - чтобы спасти ваши хреновы задницы - лезть наверх и
  выключать его, то ты еще тупее, чем кажешься с первого взгляда."
  
  Гарри проявил достаточное благоразумие, не ввязываясь в
  чреватую предсказуемыми последствиями беседу. Он упорно
  молчал, словно воды в рот набрав, и лежал, затаив дыхание,
  пока Альберт не бросился на свою кровать и не заснул сном
  праведника. Гарри последовал его примеру, и проснулся, лишь
  услышав хриплые вопли и рыдания отца, а это было уже глубокой
  ночью.
  
   11
  
  Сонни приехал из Форта Силл, а Джордж - из самой Германии.
  Они, стоя у могилы, с двух сторон поддерживали набравшегося
  под завязку Эдгара Биверса, пока священник, которого Гарри
  никогда прежде в глаза не видел, читал что-то из Библии,
  потертой и потрескавшейся, словно старый коричневый ботинок.
  Стоя между двумя старшими сыновьями, согбенный отец Гарри
  выглядел убитым горем и одряхлевшим, костлявым старцем,
  которому и самому рукой подать до могилы. Гарри видел, что
  Сонни и Джордж презирают своего отца. Они поддерживали его из
  брезгливого сочувствия, а еще потому, что скинулись по
  тридцатке и купили ему костюм, и им вовсе не хотелось видеть,
  как тот упадет вместе со своим владельцем на сырые комья
  кладбищенской глины. Поседевшие виски отца отливали на солнце
  серебром; лицо его было мокрым от слез, а в уголках рта
  поблескивали капельки слюны. Он так трясся, что ни Джордж, ни
  Сонни не могли его побрить, и смог идти приблизительно по прямой лишь после того, как Сонни дал ему пару раз основательно приложиться к обтянутой кожей фляге, которую достал из своей дорожной сумки.
  
  Священник произнес несколько ученых слов на тему эпилепсии.
  
  Сонни и Джордж выглядели взрослыми и до невозможности
  солидными; в форме они походили на тюремщиков. Рядом с ними
  Альберт казался съежившимся и каким-то недоделанным. На нем
  была зеленая клетчатая куртка, которую он носил в течение
  всего учебного года, и его красные запястья торчали из рукавов
  на пять дюймов. Под его светло-серыми брюками видны были
  байкерские ботинки, но и они, как и зеленая куртка, отнюдь не
  блистали новизной. Сам Альберт, с той ночи, как отец нашел в
  мансарде тело Эдди, ходил по дому с таким видом, будто только
  что откусил кончик собственного языка и теперь пытается
  решить, выплюнуть его или нет. Он никогда не смотрел никому в
  глаза и почти не разговаривал. Он вел себя так, будто кто-то
  навесил ему на грудь гигантский висячий замок, и его ждут
  вечное проклятие и адовы муки, если он когда-нибудь снимет с
  себя эту ношу. Он не задал ни Сонни, ни Джорджу ни единого
  вопроса об их армейской жизни. Иногда он вставлял какое-нибудь
  замечание о бензозаправке, но таким невыразительным и
  безразличным тоном, что становилось ясно: он вовсе не ждет
  ответа.
  
  Гарри взглянул на Альберта, стоящего рядом с их матерью. Тот
  ломал пальцы, а взгляд его был неотрывно устремлен на участок
  земли у его ног, площадью не больше квадратного фута. Альберт
  украдкой бросил взгляд на Гарри, увидел, что брат смотрит на
  него, и сделал то, что Гарри показалось абсолютно невероятным.
  Альберт застыл совершенно неподвижно. Его лицо утратило всякое
  выражение, а сцепленные руки словно окаменели. Похоже было,
  что он способен видеть или слышать не больше, чем каменное
  изваяние. ОН ТАКОЙ, ПОТОМУ ЧТО СКАЗАЛ МАЛЫШУ ЭДДИ,
  ЧТО ХОЧЕТ, ЧТОБЫ ТОТ УМЕР, подумал Гарри с неослабевающим ужасом в десятый или двадцатый раз с тех пор, как осознал это. Так значит, это было враньем? - снова спросил себя Гарри. А если ему
  действительно хотелось, чтобы Малыш Эдди отправился на тот
  свет, то почему же он сейчас не радуется? Разве он не получил
  то, что хотел? Альберт никогда не выплюнет откушенный кусок
  своего языка, размышлял Гарри, наблюдая, как тот, все так
  же упорно и ничего не видя, смотрит в землю у своих ног.
  
  Гарри с беспокойством перевел взгляд на отца, которого по-
  прежнему поддерживали Сонни и Джордж, услышал, что священник
  наконец-то закругляется, и быстро взглянул на мать. Мэрироз, в
  черном платье и черных очках, стояла очень прямо, обеими
  руками держа перед собой сумку. Если бы не цвет ее одежды, ее
  вполне можно было бы принять за зрительницу на теннисном
  матче. По напряженному выражению ее лица Гарри знал, что ей
  хочется курить. Ей чертовски хочется курить, подумал Гарри,
  ха-ха-ха, родная мама, вот такая нынче драма.
  
  Священник замолчал и сделал высокопарный жест обеими руками.
  Гроб опустили в свежевырытую могилу. Отец Гарри разразился
  громкими рыданиями. Сперва Джордж, потом Сонни подняли по
  нескольку комьев сырой глины, со следами от лопаты на них, и
  бросили на крышку гроба. Эдгар Биверс едва не отправился вслед
  за своим крохотным комочком, но Джордж, даже не пытаясь скрыть
  презрение, оттащил его от края могилы. Мэрироз подошла к
  могиле, наклонилась, подняла кусок глины, держа его большим и
  указательным пальцами, словно пинцетом, бросила в могилу и отвернулась, прежде чем он долетел до цели. Альберт пристально смотрел на Гарри - его собственный комок разломился пополам и теперь крошился у него в пальцах. Гарри отрицательно покачал головой. Ему не хотелось бросать землю на гроб Эдди и слышать стук сырых комьев. Ему не хотелось снова видеть гроб Эдди. Земли хватит на всех, без того, чтобы и он швырнул кусок глины на
  металлический ящик, будто пытаясь позвонить в звонок у двери
  Эдди. Он отступил от могилы.
  
  - Мама говорит, что нам надо вернуться домой, - сказал ему
  Альберт.
  
  Как только они сели в единственный черный автомобиль, взятый
  напрокат через похоронное бюро, Мэрироз тут же закурила и
  выпустила струю едкого дыма во всех, кто набился на заднее
  сиденье. Машина задом въехала в узкую кладбищенскую аллею, а
  затем свернула на главную дорогу, ведущую к воротам.
  
  На переднем сиденье, рядом с водителем, Эдгар Биверс привалился к дверце, прижавшись головой к окну. На стекле появилась мокрая полоса.
  
  - Как, черт подери, могло случиться, что никто не знал о том, что
  Малыш Эдди болен эпилепсией? - спросил Джордж.
  
  Альберт оцепенел и уставился в окно.
  
  - Такая это болезнь, эпилепсия, - заговорила Мэрироз. - Эдди
  мог болеть годами, и никто бы ничего не знал, если бы не
  случился приступ, - поскольку она работала в больнице, то
  замечания подобного рода отпускала с необычайно серьезным
  видом, почти как если бы и сама была врачом.
  
  - Похоже, припадочек оказался неслабым, - вставил Сонни,
  зажатый между Гарри и Альбертом.
  
  - Grand mal (тяжелая болезнь, фр. - прим. перев.), - заметила
  Мэрироз и жадно затянуласьь сигаретой.
  
  - Бедный маленький засранец, - вздохнул Джордж. - Извини,
  мама.
  
  - Я знаю, что ты служишь в вооруженных силах, а в вооруженных
  силах сквернословие - отнюдь не редкость, но я настаиваю,
  чтобы ты не пользовался выражениями подобного рода.
  
  Гарри, притиснутый к твердому, словно каменная глыба, боку Сонни,
  почувствовал, как тело брата подергивается от сдерживаемого
  смеха.
  
  - Мама, я же извинился, - напомнил Джордж.
  
  - Да. Водитель! Водитель! - Мэрироз, наклонившись вперед,
  похлопала шофера по плечу. - Ливермор-стрит - следующий
  поворот направо. Вы знаете, где Южная Шестая улица?
  
  - Довезу я вас, довезу, - отозвался шофер.
  
  Это не моя семья, подумал Гарри. Я родом из другого семейства
  и играю по другим правилам.
  
  Как только они вошли в дом, его отец пробормотал нечто
  нечленораздельное и исчез за занавеской в своей каморке.
  Мэрироз положила очки в сумочку и направилась в кухню, чтобы
  разогреть в духовке кекс к кофе и запеченные с тертым сыром
  макароны, которые приготовила утром. Сонни и Джордж пошли в
  гостиную и сели на разных концах дивана. Они не смотрели друг
  на друга. Джордж взял со стола "Ридерз Дайджест" и стал лениво
  перелистывать его, а Сонни сложил руки на коленях и уставился
  на свои большие пальцы. С лестницы донеслись шаркающие шаги
  Альберта; он добрался до площадки и вошел в спальню.
  
  - К чему она возится в кухне? - спросил Сонни, обращаясь к своим рукам. - Никто же не придет. Сюда никто никогда не приходит, потому что она никогда не хотела, чтобы кто-нибудь к нам заходил.
  
  - Альберт, похоже, здорово переживает, Гарри, - заговорил Джордж. Он отложил в сторону журнал и взглянул на младшего брата. Гарри сидел у самой двери, стараясь не привлекать к себе внимания и быть как можно более незаметным. Замечание Джорджа его напугало, хотя тот относился к нему сочувственно и добродушно с самого момента своего приезда через два дня после смерти Эдди. Его "ежик" все так же задиристо топорщился, а его подбородком по-прежнему можно было бы дробить камни, но казалось, что его покинул какой-то неистовый демон.- Думаешь, он отойдет?
  
  - Он? Само собой, - Гарри, склонив голову набок, скорчил
  гримаску.
  
  - Ведь не он первым увидел Малыша Эдди, верно?
  
  - Нет, первым его увидел папа, - подтвердил Гарри. - Наверное,
  придя домой, он заметил свет в мансарде. Хотя Альберт
  поднимался туда вечером. Там было столько кровищи! Папа
  подумал, что кто-то вломился в дом и убил Эдди. Но Эдди просто
  бился головой об пол, поэтому и натекло столько крови.
  
  - Раны на голове кровоточат так, что просто жуть берет, -
  сообщил Сонни. - Как-то раз в Токио один парень саданул меня
  бутылкой по голове, так я думал, что тут же истеку кровью и
  загнусь на месте.
  
  - И все мамины вещи испорчены? - спокойно спросил Джордж.
  
  На этот раз Сонни оторвал взгляд от своих пальцев.
  
  - Почти все, как мне показалось. Он повалил стойку с вешалками
  для платьев. Папа прибрал, что мог, на следующий день. Эдди
  сломал одно из плетеных кресел, и выломал здоровый кусок из ее
  столика тикового дерева. А зеркало он раскокал на миллион
  осколков.
  
  Сонни покачал головой и тихонько присвистнул
  
  - Она сильная женщина, - заметил Джордж. - Но я слышу, что она
  возвращается, поэтому молчок, Гарри. Хотя мы сможем поговорить
  вечером.
  
  
   12
  
  В тот вечер после обеда, когда Мэрироз ушла спать - ей дали в
  больнице два выходных - Гарри сидел за кухонным столом
  напротив Джорджа, у которого, как он видел, явно было что
  сказать. Сонни, сидя у телевизора, в одиночку прикончил
  "шестизарядную" упаковку пива и удалился в спальню. Альберт
  исчез вскоре после обеда, а их отец так и не вышел из своей
  каморки рядом со "складом хлама".
  
  - Я рад, что Пит Петросян зашел к нам, - заметил Джордж. - Он
  добрый мужик. Кстати, и умял две порции.
  
  Гарри был удивлен, что Джордж назвал их соседа по имени - он
  даже не был уверен, что слышал его когда-нибудь прежде.
  
  Мистер Петросян был сегодня их единственным визитером. Гарри
  видел, что мать благодарна ему за его приход, и, несмотря на
  все свои приготовления, после того, как он ушел, никого уже не
  хотела больше видеть.
  
  - Выпью-ка я пивка - то есть если Сонни не выдул все подчистую, - сказал Джордж и, встав, открыл холодильник. Форма сидела на нем так, словно была нарисована на теле, и мышцы под кителем бугрились и выпирали, как у скакового жеребца. - Две бутылки остались, - поведал Джордж с некоторым облегчением. - Хорошо, что ты малолетка. - Он открыл обе бутылки и вернулся к столу. Подмигнув Гарри, он поднес горлышко к губам и сделал долгий глоток. - Так какого дьявола Малыш Эдди делал там, наверху? Мамины платья примерял?
  
  - Не знаю, - безучастно пожал плечами Гарри. - Я спал.
  
  - Черт подери, я знаю, что вроде как потерял контакт с Малышом
  Эдди, но у меня было впечатление, что он боится собственной
  тени. Не могу взять в толк, как он сумел набраться храбрости,
  чтобы подняться туда и валять дурака с драгоценными мамашиными
  шмотками.
  
  - Ага, - кивнул Гарри. - Я тоже.
  
  - Ты, часом, не ходил туда вместе с ним, а? - Джордж поднес ко
  рту горлышко бутылки и снова подмигнул Гарри.
  
  Гарри отвел взгляд в сторону. Он почувствовал, как запылало
  его лицо.
  
  - Я просто подумал, что ты, может быть, увидел, что с Малышом
  Эдди творится что-то неладное, и так перепугался, что не
  посмел никому сказать. Никто бы на тебя не расердился, Гарри.
  Никто бы не стал винить тебя ни в чем. Ты ведь не мог знать,
  как помочь человеку, у которого случился эпилептический
  припадок. Малыш Эдди проглотил собственный язык. Даже если бы
  ты стоял рядом с ним, когда это случилось, и у тебя хватило бы
  присутствия духа вызвать скорую помощь, он бы умер, прежде чем
  она доехала бы сюда. Разве что ты бы знал, что стряслось и как
  можно помочь делу. Чего никто не мог бы от тебя ожидать, пройди хоть миллион лет. Никто не стал бы тебя ни в чем винить, Гарри, даже мама.
  
  - Я спал, - повторил Гарри.
  
  - Ладно-ладно. Я просто хотел, чтобы ты знал.
  
  Некоторое они посидели молча, а затем оба одновременно
  заговорили.
  
  - Ты знал, что...
  
  - У нас был...
  
  - Извини, - осекся Джордж. - Говори.
  
  - Ты знал, что папа служил в армии? Во время второй мировой?
  
  - Знал. Конечно, я знал об этом.
  
  - Ты знал, что однажды он совершил идеальное убийство?
  
  - Ч т о ?
  
  - Папа совершил идеальное убийство. Когда был в Дахау, в том
  лагере смерти.
  
  - О черт, так вот ты о чем говоришь? У тебя странный взгляд на
  вещи, Гарри. Он застрелил врага, который пытался удрать. Это
  не убийство. Это война. Огромная разница, день и ночь.
  
  - Мне бы хотелось когда-нибудь побывать на войне, - задумчиво
  проговорил Гарри. - Я бы хотел служить в армии - как ты и
  папа.
  
  - Придержи коней, парень, придержи коней, - ответил Джордж,
  теперь уже с улыбкой. - Это одна из тех вещей, о которых мне
  хотелось с тобой потолковать, - он поставил на стол бутылку с
  пивом, обхватив ее пальцами, и, склонив голову набок, устремил
  взгляд на Гарри. Разговор, по всей видимости, предстоял
  серьезный. - Ты знаешь, раньше я был полным болваном, да еще и
  с приветом - иначе не скажешь. Я все время лез в драку. В башке у меня сидела одна-единственная мысль - как бы с кем-то подраться; вышибить из кого-то дух было для меня самым классным развлечением. Армия пошла мне на пользу. Она заставила меня повзрослеть. Но я не думаю, что она нужна тебе, Гарри. Ты слишком хорошо соображаешь, чтобы идти в армию; если тебя призовут - иди, но из всех нас ты единственный, кто мог бы чего-то добиться в этом мире. Ты мог бы стать врачом. Или адвокатом. Ты должен получить самое лучшее образование, какое только сможешь, Гарри. Тебе нужно всего лишь не попадать ни в какие переделки и поступить в колледж.
  
  - О, колледж, - вздохнул Гарри.
  
  - Слушай меня, Гарри. Я неплохо получаю, а деньги мне тратить
  не на что. Я не собираюсь жениться и заводить детей, это
  точно. Поэтому я хочу сделать тебе предложение. Если у тебя не
  будет никаких неприятностей и если ты закончишь среднюю школу,
  я помогу тебе с колледжем. Может быть, тебе удастся получить
  стипендию - мне кажется, у тебя хватит мозгов для этого, а
  стипендия - это было бы здорово. Но в любом случае я помогу
  тебе закончить колледж, - Джордж допил бутылку, поставил ее на
  стол и лукаво взглянул на Гарри. - Пусть хоть кто-то из нашей
  семейки выйдет в люди. Что ты на это скажешь?
  
  - Лучше я, наверно, буду читать книги, - ответил Гарри.
  
  - Читай-читай, да смотри, дружище, чтоб от непрерывного чтения
  задница не протерлась, - ухмыльнулся Джордж и взялся за вторую
  бутылку.
  
  
   13
  
  На следующий день после отъезда Сонни, Джордж сложил все
  игрушки и одежду Эдди в коробку, которую запихнул под стол в
  гостиной, а через два дня и сам уехал на автобусе в Нью-Йорк,
  откуда должен был вылететь в Мюнхен.
  
  За час до отправления автобуса Джордж отвел Гарри к Большому
  Джону, до отвала накормил его гамбургерами и жареной картошкой
  и сказал:"Тебе, наверное, будет здорово не хватать Эдди, точно?" "Конечно,"- кивнул Гарри, но в действительности Эдди был для него теперь всего лишь пустым местом. Иногда, слыша как закрывается дверь, Гарри думал, что это вошел Эдди, но, обернувшись, видел пустоту. Когда Джордж неделю назад расспрашивал его об Эдди, то был последний раз, когда Гарри слышал, как кто-то произносит имя его младшего брата.
  
  За семь дней, истекшие с того обеда у Большого Джона и
  отправления автобуса, уносящего в своем чреве на юг Джорджа
  Биверса, все, казалось, вернулось на круги своя, но Гарри
  знал, что в действительности все изменилось. Прежде они
  представляли собой непрочную, держащуюся на честном слове - но
  все же семью из пяти человек: двоих родителей и троих детей.
  Теперь же количество ее членов сократилось до трех. А Гарри
  думал, что фактически их осталось в семье двое: он сам и его
  мать.
  
  Эдгар Биверс покинул дом - он тоже превратился в вечно
  отсутствующего. Когда их дом дважды посетили полицейские,
  останавливающие свою машину прямо рядом с домом, когда он
  услышал, как мать приглушенно бормочет слова омерзения и
  негодования, и увидел бледного и угрюмого, но трезвого и чисто
  выбритого отца, раз за разом пытающегося завязать галстук
  перед зеркалом в ванной, Гарри уяснил, наконец, что папашу
  поймали с поличным, когда он пытался стащить что-то в
  магазине. Отца грозил суд, и он был насмерть перепуган. Руки у
  него тряслись так неудержимо, что он не мог побриться, и в
  конце концов Мэрироз пришлось завязать ему галстук - двумя-
  тремя молниеносными движениями, жестокими и неумолимыми, как
  падение гильотинного ножа - даже не вынув изо рта сигареты.
  
  "СУД ПРОСТИЛ УБИТОГО ГОРЕМ ОТЦА ЗА ВОРОВСТВО В
  МАГАЗИНЕ" гласил заголовок небольшой заметки в вечерней газете, где объяснялось, наконец, в чем состояло преступление Эдгара
  Биверса. Служащие магазина на Ливермор-авеню, остановив его у
  выхода, обнаружили у него за пазухой два бифштекса, а в карманах пиджака - две бутылки пива. Он украл бифштексы! Он тайком сунул в карманы бутылки с пивом! От этого у Гарри возникло ощущение, что он словно вспотел изнутри. Судья отправил его отца домой, но домой тот не пришел. Какое-то время Гарри предполагал, что отец болтается где-то в районе Олдтаун- Роуд, трущобного района Пальмиры, и спит на пустующих участках, в заброшенных зданиях, с алкашами и бродягами. Затем прошел слух, что его якобы взяла к себе какая-то женщина.
  
  Еще одной загадкой являл собой Альберт. Он вел себя так, словно в его теле поселился пришелец из космоса и управляет им, как в
  фильме "Нашествие похитителей тел". Казалось, он думает, что
  за ним постоянно стоит некто и наблюдает за каждым его
  движением. Он по-прежнему повсюду носил во рту тот откушенный
  кусок языка, и вскоре, думал Гарри, он так к нему привыкнет,
  что совсем позабудет о нем.
  
  Через три дня после отъезда Джорджа из Пальмиры Альберт
  шел фактически по пятам за Гарри, когда тот направлялся к
  Большому Джону. Гарри невзначай обернулся на ходу и увидел
  сзади Альберта, в черных джинсах и почерневшей от моторного
  масла майке, который, засунув руки в карманы, не отрывал
  взгляда от тротуара. Это был его способ притворяться
  невидимкой. Когда Гарри обернулся в следующий раз, Альберт
  проворчал:"Шагай себе, нечего на меня пялиться."
  
  Войдя в заведение Большого Джона, Гарри сразу же подошел к
  автоматическому бильярду и приступил к игре. Альберт же
  проскользнул в дверь через несколько минут и направился
  прямиком к стойке. Он взял один из покрытых жирными пятнами
  листков с меню, стопка которых лежала рядом с держателем для
  салфеток и принялся так изучать его, будто никогда прежде и в
  глаза не видал.
  
  - Эй, ребятки, позвольте мне представить вас друг другу, -
  предложил Большой Джон, облокотившийся на стойку у дальнего
  конца бара. Как и на Альберте, на нем были черные джинсы и
  байкерские ботинки, а его темные волосы, вызываюше длинные для
  пятидесятых годов, то и дело падали ему на глаза. Черную
  рубашку под грязным белым фартуком украшали лазурные пальмы. -
  Вы оба - пацаны Биверса, Гарри и Баки. Поздоровайтесь друг с
  другом, мужики.
  
  Баки Биверс был длиннозубым грызуном из популярной
  телерекламы. Альберт залился краской, по-прежнему угрюмо
  уставившись в свое меню.
  
  - Зовите меня "Капуста", - отозвался Гарри и почувствовал, как
  Альберт удивленно перевел на него взгляд.
  
  - Капуста и Баки, пацаны Биверса, - довольный своей шуткой,
  подтвердил Большой Джон. - Ну, Бак, что закажешь?
  
  - Гамбургер, картошку, молочный коктейль, - мрачно ответил
  Альберт.
  
  Большой Джон, полуобернувшись, проорал его заказ Мамаше Мэри
  в окошко кухни. Некоторое время все трое стояли молча. Затем
  беседу начал Большой Джон. "Я слышал, ваш старик нашел новую вешалку для своей шляпы. У его новой подружки временами
  напрочь сносит крышу, так я слыхал. Она недавно лежала в
  окружной больнице. Оттого что напрямую принимает сообщения из
  космоса. Вы знали об этом?"
  
  - Он скоро вернется домой, - возразил Гарри. - Нет у него
  никакой новой подружки. Он живет у своей старой знакомой. Это
  богатая дама, и она хочет ему помочь, потому что знает, что у
  него неприятностей выше головы, и она устроит его на классную
  работу, и вот тогда он вернется домой и мы сможем перехать в
  шикарный дом и все такое прочее.
  
  Он не заметил, как Альберт вдруг оказался рядом с ним. Его
  лицо было искажено гримасой ярости и страдания. Гарри успел
  вскрикнуть всего лишь раз, а затем Альберт с размаху ударил
  его в грудь, и он отлетел к бильярду.
  
  - Ну что, лучше тебе стало?! - выкрикнул Гарри, не в силах
  сдержать собственную ярость. - Спорим, что тебе хочется убить
  меня, а? А, Альберт? Как насчет этого?
  
  Альберт, опустив руки, отступил на два шага назад; он уже
  снова выглядел равнодушным ко всему и погруженным в себя.
  
  В течение одной-двух секунд, пока Гарри не мог вздохнуть,
  ослепленный невесть откуда возникшим ярким сиянием, перед ним
  вдруг предстало расслабленное, доверчивое лицо Малыша Эдди.
  Затем у стойки появился Большой Джон, со здоровенным
  гамбургером и порцией жареной картошки на тарелке и сказал:
  "Утихомирьтесь, ребятки. Рокки пора управляться со своим
  обедом."
  
  В тот вечер, когда они лежали на своих кроватях, Альберт ни
  разу не заговорил с Гарри. Но он и не спал. Гарри знал, что
  Альберт просто лежит с закрытыми глазами и притворяется
  спящим, как испуганный опоссум, прикидывающийся мертвым.
  Гарри пытался тоже не спать, чтобы увидеть, когда же Альберт заснет по-настоящему, но задолго до этого он сам уснул и увидел сон.
  
   х
  
   х х
  
  Он несся по каменным коридорам какого-то замка, мчался мимо
  стоящих в нишах рыцарских доспехов, мимо оплывающих и
  потрескивающих факелов в закопченных канделябрах. Его мочевой
  пузырь готов был вот-вот лопнуть, ему необходимо было дать
  выход переполняющей его жидкости, он мог сдерживать ее
  безжалостный напор еще не более нескольких секунд... Наконец
  он подбежал к открытой двери в уборную и влетел в нее, в эти
  великолепные, блистательные покои. Он начал было расстегивать
  молнию на брюках и огляделся, ища взглядом камердинера и ряд
  мраморных писсуаров. Затем он замер, словно окаменев. Перед
  ним стоял не камердинер в обшитом золотыми галунами форменном
  камзоле, а Малыш Эдди. Из раны на лбу кровь, похожая на
  краску, широким ручьем стекала на щеку и ниже, на шею. Малыш
  Эдди безудержно размахивал руками, в его ярко блестящих глазах
  застыло истерическое выражение, а рот открывался и закрывался
  без единого звука - потому что он ведь проглотил собственный
  язык.
  
  Гарри рывком сел в кровати, едва сдержав рвущийся из горла
  крик, но тут же понял, что находится у себя в спальне, а Малыш
  Эдди исчез. Он вскочил и бросился вниз, в уборную.
  
  
  
  
   14
  
  На следующий день, часа в два, Гарри Биверсу снова нестерпимо
  хотелось помочиться, только на этот раз он был далеко от
  уборной своего дома, напротив гостиной и отцовской клетушки.
  Теперь Гарри стоял под жаркими солнечными лучами против дома
  номер 45 по улице Олдтаун-уэй. Эта короткая улица соединяла
  Олдтаун-роуд - район дешевых ночлежек - пристанища бомжей,
  подозрительных питейных заведений и обшарпанных киношек с
  районом Пальмира-авеню, настоящего городского центра, где
  располагались респектабельные гостиницы, универмаги и
  рестораны. Сорок пятый дом на Олдтаун-уэй представлял собой
  четырехэтажное кирпичное здание, украшенное проржавевшими
  наружными пожарными лестницами. Окна первого этажа были
  защищены стальными решетками, выкрашенными черной краской. С
  одной стороны дома бельмами замазанных мылом окон взирала на
  мир обанкротившаяся обувная лавка, а с другой - располагался
  пустующий участок, на котором в зарослях крапивы и одуванчиков
  скрывались обломки кирпичей и битые бутылки. В этом доме жил
  теперь отец Гарри. Это было известно всем, и теперь, после слов Большого Джона, об этом знал и Гарри.
  
  Он переминался с ноги на ногу, дожидаясь, пока не появится
  женщина. Парадная дверь дома была такой же исцарапанной и
  облезлой, как и в его собственном доме, и над ней красовалось
  веерообразное окно с покосившейся рамой и выбитыми стеклами.
  Гарри уже проверил ряд помятых почтовых ящиков на кирпичной
  стене рядом с дверью, надеясь найти фамилию отца, но ни одном
  из них не было вообще никаких надписей. Большой Джон не знал,
  как зовут ту женщину, которая взяла к себе отца Гарри, но сообщил, что она здоровенная, черноволосая и сумасшедшая и что она воспитывает двоих приемных детей. С полчаса назад из двери
  вышла какая-то черноволосая женщина, но Гарри не последовал за
  ней, потому что она не показалась ему особенно крупной. Теперь
  его начинали одолевать сомнения. Что, собственно, имел в виду
  Большой Джон, говоря "здоровенная"? Такая же большая, как он
  сам? И как можно определить, сумасшедший ли данный человек или
  же нет? Заметно ли это? Может быть, ему следовало пойти за
  ней? Эта мысль усилила его нервозность, и он плотнее сжал
  ноги.
  
  Сейчас отец находится в этом здании, подумал Гарри и
  представил, как его отец лежит на незастланной кровати,
  накрывшись коричневым зимним пальто и надвинув на глаза шляпу,
  будто Лепке Бухгалтер, смоля сигарету и мрачно глядя в окно.
  
  Затем ему так неудержимо захотелось писать, что он понял -
  больше нескольких секунд не выдержать, и, перебежав через
  улицу, направился к пустующему участку. У заднего забора
  росли сорняки в половину человеческого роста, что дало ему
  возможность, пригнувшись, почти полностью укрыться от
  нескромных взоров. Он стремительно расстегнул молнию, и
  желтоватая струя с шипением ударила в кучу битого кирпича.
  Гарри взглянул на боковую стену здания, находящуюся совсем
  рядом с ним. Здание выглядело очень высоким, и Гарри показалось,
  что оно слегка кренится в его сторону. Четыре окна (без штор и
  занавесок) безрадостно взирали на него. Застегивая ширинку, он
  услышал стук захлопнувшейся входной двери.
  
  Его сердце бешено заколотилось. Гарри присел за высокими
  зарослями белесого, будто выгоревшого, бурьяна. Беспокоясь,
  как бы женщина не направилась в другую сторону, к центру, он
  нервно сплел пальцы и, выгнув их, хрустнул суставами. Он
  подумал, что, подождав секунд пять и не увидев ее, он будет
  знать, что она пошла к Пальмира-авеню, и сумеет перебежать
  через участок вовремя, чтобы увидеть, куда она свернет. Он
  снова потрещал костяшками пальцев. Он чувствовал себя
  солдатом, скрывающимся в джунглях, смертоносным орудием
  Судьбы.
  
  Гарри приподнялся на цыпочки и приготовился метнуться обратно
  через улицу, потому что из-за фасада здания показалась пустая
  тележка из продуктового магазина, вплотную за которой следовал
  объемистый живот, увенчанный крохотной головой и
  передвигающийся на ногах в баскетбольных кедах; изо рта
  хозяина тележки, словно флаг в безветренную погоду, свисала
  обмусоленная сигара. Гарри мог бы вернуться на противоположную
  сторону улицы и подождать там. Он присел и смотрел, как живот
  неторопливо минует пустующий участок. Затем из-за толстяка
  появилась какая-то тень, которая оказалась темноволосой женщиной в длинном свободном платье, обгоняющей продуктовую тележку. Она откинула голову, и Гарри увидел, что она высока и стройна, словно королева, и что цвет ее кожи на пару оттенков темнее оливкового. Ее щеки прорезали глубокие морщины. По всей
  вероятности, это и была та самая женщина, которая приняла к
  себе его отца. Быстро и широко шагая, она уже далеко обогнала
  тостяка и тележку. Гарри перебежал через захламленный участок
  и зашагал вслед за нею по тротуару.
  
  Женщина его отца шла твердой, решительной походкой. Она не
  сходила на проезжую часть, чтобы обойти слишком медлительных
  для нее прохожих. На углу Олдтаун-роуд она прошла, как танк,
  прямо сквозь группку мужчин в мятых штанах, передающих по
  кругу бутылку в бумажном пакете, и перешла дорогу двум черным
  ребятишкам, которые играли на тротуаре в баскетбол. Она шагала, не сбавляя скорости, и Гарри приходилось поторапливаться, чтобы не потерять ее из виду.
  
  - Вы, конечно, не поверите мне, - обратился он сам к себе,
  готовясь к разговору с ней, и обошел компанию пьяниц на углу.
  Он все прибавлял шагу, пока не обнаружил, что уже почти бежит.
  Двое черных пацанов-баскетболистов не обратили на него никакого внимания, когда он поравнялся с ними и поспешил дальше. Далеко впереди высокая черноволосая женщина промаршировала мимо мигающей неоновой рекламы в окне бара. Ее зад ходил в свободном платье взад-вперед, поражая случайного наблюдателя своими габаритами, когда, натягивая материю, оказывался в крайней задней точке, а спина ее казалась длинной и гибкой, как у львицы. "Что бы вы сказали, если бы я доказал вам...?" - снова обратился Гарри сам к себе.
  
  За полтора квартала от него женщина резко повернула и вошла в
  дверь продуктового магазина. Гарри пулей промчался оставшееся
  расстояние, толкнул желтую деревянную дверь с надписью "ВХОД"
  и вошел во влажную духоту магазинчика. В других магазинах,
  может быть, и были кондиционеры, но не в этой лавчонке на
  Олдтаун-роуд.
  
  А что такое, интересно, воспитание приемных детей? Получают ли
  люди деньги, отдавая кому-то собственных детей?
  
  У хорошего человека дети никогда бы не оказались у кого-то на
  воспитании, пришел к выводу Гарри. Он увидел, как женщина
  сворачивает в третий проход за кассовым аппаратом. Он понял, с
  некоторым шоком, что она выше его отца. Если бы я рассказал
  вам, вы бы, может быть, не поверили мне... Он медленно вошел в
  проход между полками. Она стояла на светлом деревянном полу,
  футах в пятнадцати от него, держа в руке проволочную корзину.
  Он сделал шаг в ее сторону. То, что я должен сказать вам, может показаться... Он прикоснулся - на счастье - к шляпной булавке, воткнутой в изнанку воротника. Женщина задумчиво взирала на яркие пакеты с чипсами. Гарри кашлянул. Женщина наклонилась, взяла с полки большой пакет и положила в корзину.
  
  - Извините, - собравшись с духом, проговорил Гарри.
  
  Она, повернув голову, взглянула на него. Ее круглое лицо в
  тусклом свете магазинной "экономичной" лампочки казалось
  светло-коричневым. Гарри понял, что встретил равного себе
  противника. Она походила на волшебницу - или колдунью -
  казалось, что из ее горящих сдерживаемой яростью черных глаз
  вот-вот вылетят искры и огненные стрелы.
  
  - Вы мне, конечно, не поверите, - продолжил он свою
  отрепетированную речь, - но мальчик может гипнотизировать
  людей не хуже взрослого.
  
  - Что-что?
  
  Заученные слова ему и самому казались теперь совершенно
  безумными, но он упрямо придерживался заранее подготовленного
  сценария.
  
  - Мальчик может гипнотизировать людей. Я могу гипнотизировать
  людей. Вы верите мне?
  
  - Не думаю, что это меня интересует, - она пожала плечами и
  пошла дальше по проходу.
  
  - Спорим, вы думаете, что я не смогу вас загипнотизировать! -
  настаивал Гарри.
  
  - Малыш, исчезни.
  
  Гарри вдруг понял, что если он будет и дальше толковать о
  гипнозе, женщина свернет в следующий проход и больше не
  обратит на него внимания, что бы он ни говорил, или же во весь
  голос позовет управляющего.
  
  - Меня зовут Гарри Биверс, - проговорил он, обращаясь к ее
  спине.- Эдгар Биверс - мой отец.
  
  Она остановилась, повернулась и безо всякого выражения
  взглянула ему в лицо.
  
  У Гарри внезапно закружилась голова, и он увидел перед собой
  забор из колючей проволоки и темно-зеленую стену леса на
  другом конце пустынного поля.
  
  - Я подумал, может быть... может быть, вы зовете его
  К а п у с т а , - сказал Гарри.
  
  - Вот здорово! - воскликнула женщина. - Это просто здорово.
  Так ты - один из его ребятишек. Прекрасно. К а п у с т е
  захотелось чипсов, а ты чего хочешь?
  
  - Я хочу, чтобы вы грохнулись на пол и стали биться об него
  башкой, чтобы вы проглотили собственный язык и у м е р л и ,
  чтобы вас похоронили и засыпали землей, - ответил Гарри. У
  женшины раскрылся рот. - А еще я хочу, чтобы вы раздулись и
  сгнили. Хочу, чтобы вы позеленели и п о ч е р н е л и . Я хочу, чтобы с ваших костей слезли кожа и мясо.
  
  - Да ты спятил! - закричала на него женщина. - В вашей семейке
  у всех ширма упала! Думаешь, он еще нужен твоей мамаше?
  
  - Мой отец выстрелил нам в спину, - высокопарно произнес Гарри
  и, повернувшись, бросился к двери.
  
  Оказавшись на улице, он побежал по неряшливой Олдтаун-роуд.
  Добежав до Олдтаун-уэй, он свернул налево. Пробегая мимо дома
  N 45, он обвел взглядом пустые окна. Его лицо, руки, все его
  тело были горячими и влажными. Скоро у него закололо в боку.
  Гарри моргнул и увидел темную полоску деревьев у горизонта, а
  прямо перед собой - изгородь из колючей проволоки. В конце
  Олдтаун-уэй он свернул на Пальмира-авеню, оттуда мог пробежать
  мимо бывшего магазина Алуэтты с заколоченными окнами, мимо
  всех магазинов, старых и новых, до угла Ливермор-стрит, а оттуда - только теперь понял он - рукой подать до домишка, принадлежащего мистеру Петросяну.
  
  
  
   15
  
  Одиннадцать лет спустя, знойным и душным днем, в лагере,
  разбитом на плоскогорье в самом центре Вьетнама, лейтенант
  Гарри Биверс закрыл клапан своей палатки, чтобы в нее не
  набились москиты, и присел на край походной койки, собираясь
  написать давно откладываемый ответ на письмо Пэт Колдуэлл,
  молодой женщины, на которой хотел жениться - и на которой он
  будет женат в течение некоторого времени, после возвращения с
  вьетнамской войны в штат Нью-Йорк.
  
  Вот что он написал, после многочисленных вычеркиваний и
  исправлений. Впоследствии Гарри уничтожил это письмо.
  
  "Дорогая Пэт!
  
  Прежде всего я хочу, чтобы ты знала, как мне тебя не хватает,
  милая моя, и что, если я когда-нибудь выберусь из этой
  прекрасной и ужасной страны - а я намерен это сделать - то
  стану преследовать тебя, безжалостно и неутомимо, пока ты не
  скажешь, что выходишь за меня. Может быть, в эйфории от того,
  что нас сменили с передовой, я строю чересчур подробные планы
  как на ближайшее, так и на отдаленное будущее, но, Пэт, ты
  ведь занимаешь главное место в этих планах. Мне осталось
  восемьдесят шесть дней до дембеля - и тогда большие шишки
  похлопают меня по плечу и посадят на огромную птицу, улетающую
  из этой треклятой страны. Теперь, когда с характеристикой у
  меня снова все в порядке, я не сомневаюсь, что меня примут в
  юридический колледж университета в округе Колумбия. Как тебе
  известно, мои оценки по юриспруденции были несколько выше
  средних (вот какой я скромняга!), когда я учился в Эдельфии. Я
  почти уверен, что сумел бы поступить и в Гарвард, но остановил
  свой выбор на Колумбии, потому что тогда мы оба смогли бы жить
  в Нью-Йорке.
  
  Мой брат Джордж обещал помочь мне деньгами, когда они мне -
  нам с тобой - понадобятся. Ведь это Джордж помог мне поступить
  в эдельфийский колледж. Не думаю, что ты знала об этом.
  Фактически, об этом никому не было известно. Оглядываясь
  назад, я понимаю, что в колледже был сущим остолопом. Мне
  хотелось, чтобы все думали, будто я происхожу из состоятельного семейства - ну или хотя бы из среднего класса. Но на самом деле наша семья была чертовски бедна, по каковой причине, как мне кажется, мои достижения еще более заслуживают уважения - а я еще более заслуживаю любви!
  
  Понимаешь, то, что я здесь пережил, включая мерзопакостные,
  унизительные моменты сомнений в себе и в окружающих, принесло
  мне немалую пользу. Мне повезло, что я попал сюда. Думаю, мне
  необходим был военный опыт, чтобы завершилось мое становление
  как человека и мужчины, и я говорю тебе об этом, даже зная,
  как тебе будет ненавистна сама эта идея. Фактически, я должен
  сказать тебе, что большей части моего существа нравится
  находиться здесь и что, некоторым образом, даже со всеми своими неприятностями, этот год навсегда останется одним из пиков в
  моей жизни. Пэт, как ты видишь, я полон решимости быть честным
  - быть честным человеком. Раз я собираюсь стать юристом, я
  должен быть честным, ты не думаешь? (Или, может быть, в
  действительности дело обстоит как раз наоборот?) Здесь для
  меня очень много значило то, что я могу назвать лишь чувством
  локтя, чувством товарищества в отношении моих друзей и моих
  подчиненных - на самом деле я отношусь к рядовым лучше, чем
  большинство офицеров, а это, конечно же, означает, что мои
  солдаты любят меня больше - и с большим рвением выполняют мои
  приказания - чем среднего, обычного лейтенанта. Мне бы
  хотелось, чтобы ты познакомилась с Майком Пулом, Тимом
  Андерхиллом, Пумо Пумой и с самым удивительным из всех, М.О.
  Денглером, который, конечно же, был тогда со мной в пещере Йа
  Тук. Эти ребята стояли за меня горой. У меня даже есть
  прозвище, "Капуста". Меня зовут "Капуста" Биверс, и мне это
  нравится.
  
  Военный суд на самом деле не мог причинить мне никакого вреда,
  потому что все факты, да и мои люди, были на моей стороне. И,
  помимо всего прочего, ты в силах представить себе, чтобы я
  действительно мог убивать детей? Да, это Вьетнам, и нам
  приходится убивать, для этого нас сюда и прислали - убивать Чарли. Но мы не убиваем детей и младенцев. Мы не трогаем их даже в горячке сражений - а в Йа Туке было ох как жарко!
  
  Ну вот, таким образом я даю тебе понять, что полностью и
  окончательно оправдан военным судом. И Денглер тоже. Ходили
  даже слухи, правда, на неофициальном уровне, что нас собираются наградить медалью - за все обрушившиеся на нас нападки и за все оскорбления, которые нам пришлось вынести в течение последних шести недель, включая эти лживые россказни в журнале "Тайм". Людям, прежде чем кричать о зверствах, стоило бы узнать все факты. К счастью, на прошлой неделе некоторые издания поместили опровержения.
  
  Кроме того, мне уже было известно слишком многое о том, что
  смерть творит с людьми.
  
  Я никогда не рассказывал тебе, что когда-то у меня был младший
  братишка по имени Эдвард. Когда мне было десять лет, он как-то
  ночью поднялся на верхний этаж нашего дома, и там с ним
  случился страшный эпилептический припадок. Это ужасное событие
  фактически погубило мою семью. Сразу после смерти Эдди мой
  отец ушел из дому.(Он был героем второй мировой войны, об этом
  я тоже никогда тебе не рассказывал.) Мой старший брат Альберт
  страшно изменился, у него что-то стряслось с головой. В шестьдесят четвертом он хотел пойти добровольцем в армию, но его забраковала врачебная комиссия, признав негодным в психическом отношении. Моя мама тоже едва не сошла с ума от горя. Она все поднималась в мансарду, сидела там и плакала и ни за что не хотела спускаться. Так что можно сказать, что наша семья была погублена или разрушена, или как там еще это можно назвать, внезапной смертью нашего младшенького. Я сам переживал ее, как и уход отца, достаточно болезненно. Такие вещи легко не забываются.
  
  Военный суд длился ровно четыре часа. Большое дело! - да тьфу
  на них! - как говаривали у нас в Пальмире. У нас был сосед,
  Пит Петросян, который разговаривал подобным языком, и который, хотя на на это был один шанс против миллиона, умер точно так же, как и мой брат, недели через две после его смерти - молнияи действительно дважды ударила в одно и то же место. Глупо, по-моему, думать о нем сейчас, но, может быть, война все-таки приносит кое-какую пользу - приучает тебя к смерти, заставляя понимать, как она приходит, что делает с людьми, что означает, как все мертвые в твоей жизни каким-то образом связаны между собой, объединены, составляя часть твоей вечной семьи. Это сложное, трудное для понимания чувство, Пэт, и никакой долбаный чертов военный суд не может задеть его. Если в той пещере и были какие-то невинные дети, то теперь они навсегда
  останутся в моей семье, как малыш Эдвард и Пит Петросян, и
  остаток моей жизни будет посвященной им поэмой. Но армия
  утверждает, что никаких детей там не было, и я подтверждаю
  это.
  
  Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Теперь ты можешь забыть
  о своих волнениях и думать о том, как выйдешь замуж за студента юрфака Колумбийского университета с чертовски блестящим будущим. Я не стану докучать тебе рассказами о войне. Это я твердо тебе обещаю - ни историями о Вьетнаме, ни историями о Пальмире.
  
   Навеки твой, Гарри,
  
   (он же "Капуста" Биверс)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"