- Профессора К-няна убили, слышали? - спросил редактор.
- Это который главный теоретик у красных был?..
- Именно, что был. Всю кровь выпустили...
- Гляди ты, прямо жертвоприношение какое! И кровь конечно в свой красный грааль слили?
- Какой грааль? Тебе что-то известно? - оживился редактор.
- Чашка такая была. С кровью Иисуса. Профессор К-нян любил поминать ее на митингах: "красная идея", "жертвы", "священный грааль" и прочее.
- Займись этим, - сказал редактор. - Дадим на первую полосу.
- Ты же знаешь, у меня па красных аллергия, я после нервами весь заболеваю. Я лучше о наемных убийцах напишу...
- Это мне сделает любой стажер факультета журналистики,- отмахнулся редактор. - А тут нужен профессионал...
* * *
Что ж, я не привык повторять своему начальству дважды.
Попасть в логово к красным - дело не из простых... с таким бледным, интеллектуальным профилем как у меня... Красные на расстоянии чуют интеллект. Но сегодня счастье все больше отворачивается от них и наоборот поворачивается лицом к нам, людям просвещенным и цивилизованным - вот как я. Сразу после похорон я спешно нанес визит вдове.
- Примите мои соболезнования, сударыня... тьфу, черт... товарищ! - спохватился я. - Мы с вами еще не встречались, но с профессором у нас были общие научные интересы.
- Да-да, какое несчастье... Что ж вы стоите за дверью, товарищ? Проходите...
Расчет мой оказался верным: вдова как раз пребывала в траурном тупоумии, и я с убитым видом переступил порог.
- Видите ли, су... э-э-э... товарищ. Как это все не вовремя и некстати, но у профессора остались мои личные бумаги...
- Посмотрите в кабинете сами, - вдруг разрешила вдова, явно пока заторможенная после похорон.
В кабинете я сделался еще печальней. Но вдова с проснувшимся интересом уже задышала мне в затылок. Нельзя было терять ни минуты. Я со скоростью мысли скандального хроникера помчался взглядом по груде бумаг на письменном столе покойного, и почти сразу я наткнулся на папку с надписью "Грааль"!
- Вот бумаги! - произнес я скорбно и вцепился в папку. - Неловко было беспокоить вас в такой день...
Пробираясь к выходу теперь я держался как можно дальше от вдовы: она уже приходила в себя и готова была схватить меня за мою интеллектуальную холеную руку своими толстыми, жирными пальцами красной профессорши: что ж - у каждого свой крест...
- Но вы хоть имя свое назовите??! - закричала вдова.
Я застыл как вкопанный в дверях! Разве мог я лишить себя такого удовольствия?!
Я расшаркался и назвался. Через пару лестничных маршей меня настигли любезные моему мужскому сердцу проклятия женщины - мы продолжали нести каждый свой крест... Вдова, наконец, поняла, кто у нее был и что она только что потеряла: ведь красные уже назначили шестизначную цифру... за мое золотое перо!
Вот как, к примеру, живописал я подробности невероятного приключения красных прошлой зимой, когда в какие-то пять минут исчез с лица земли пятидесятитысячный митинг "марш пустых котелков":
"Ровно в 10.20 на площадь втянулся хвост шествия и ровно и 10.21 минуту следом появились - собаки! Что их привело сюда, к месту благородного собрания? Никто не знает ответа. Два миллиона голодных собак буквально накрыли словно шерстяным копром присутствующих. Площадь закишела наподобие сильно завшивленной головы. Раздался шум, напоминающий хлюпанье и чавканье одновременно жрущих двух миллионов псов. Этот странный шум, по-видимому, распространялся на той низкой звуковой частоте, от которой слегка поташнивало, уважаемая публика. И треснули! И брызнули! И полетели вверх тысячи и десятки тысяч пальтовых и пиджачных пуговиц! Митингующие стали как бы проваливаться сквозь землю, словно они оказались вдруг, вместо твердых асфальтов, на топком болоте. Флаги и транспаранты их не попадали сразу плашмя, дорогая публика, но продолжали торчать вверх из образовавшегося месива, которое жило своей собственной жизнью, медленно и не в такт шевеля концы этих палок с красной материей (...) Кое-где еще можно было наблюдать отгрызенные члены и конечности "котелков", - заканчивал эмоционально я цитируемый отчет, - сами собой шевелящиеся и конвульсивно сокращавшиеся. Но в какую-то минуту и это исчезло окончательно с лица земли и над площадью, наконец, воцарилась благотворная и примиряющая всех и вся тишина. Обожравшиеся человечиной собаки оцепенело покачивались на своих лапах, опустив ниц отяжелевшие головы и свесив неподвижно хвосты - как бы собаки были только что одурманены неким кинологическим наркотиком. Ваш сп. корр. и прч."
* * *
- Удалось что-нибудь узнать? - спросил редактор.
- Угу. Да только все это больше годится в какой-нибудь ежегодник по психиатрии, чем нам на первую полосу, и даже на вторую... - сказал я. - Помнишь "пустых котелков", пожранных собаками? Профессор, оказывается, был главным вдохновителем мероприятия. Красные рассчитывали на провокацию, как обычно, чтобы поволновать публику... Но публика теперь слишком занята личным обогащением, чтобы забавляться еще и причудами красных. Кому теперь какое дело, утопились они в болоте или сгинули в песьих желудках? Поэтому провокации не получилось, мероприятие даже не заметили, зато у красных исчез самый цвет уличных статистов, а оставшиеся теперь ни за какие коврижки на улицу не идут. Я думаю, это красные сами и заклали своего профессора в припадке бешенства, и с точки зрения мирового коммунистического движения, профессор К-нян получил по заслугам.
А какие интересы были у самого профессора?
- Литры...
- ??
- Пять литров одного статиста помножить на 50 тысяч участников - получится четверть миллиона. Именно этим положительным сальдо профессор оценивал исход шествия... На вот, почитай на досуге.
И я подал редактору папку "Грааль".
* * *
Рукопись профессора была испещрена цифрами и подсчетами, самые доступные для уразумения из коих выглядели примерно следующим образом:
Франц. рев. красн, терр._________________ 750 тыс. литров.
Гражд. войн, в Рос. ____________________ 100 млн. литров.
Укр. голод _____________________________ 75 млн. литров
Ком. терр. Рос._________________________750 тыс. литров.
Затем у профессора шли Азия, Латинская Америка, Африка и дальше уже совсем мало угадываемые терракты с очень незначительными данными по литражу. Последние записи профессор вел даже без знаков препинания, как будто страшно куда-то торопился:
"(...) давно уже наш Красный Грааль не получал такого жирного приношения завтра он наполнится еще на целых четверть миллиона литров если только расчеты преданных нам Специалистов верны и бездомных собак уже достаточно много в городе и к ним добавится еще миллион выброшенных шавок на улицу старухами из-за голода который мы успели организовать пока еще многое в наших руках Специалисты утверждают если бездомных собак станет 2 млн. и где-то поблизости соберется биомасса примерно в 50 тыс. то данная биомасса притянет на себя как магнит всю эту метасвору в 2 млн. уже все приготовлено статистов привезут к площади прямо из пивных нашим хочется простой провокации ничего в них нет благоговейного перед Красной Идеей и Красным Граалем, куда нам все равно придется влить все 0,5 млрд. литров крови как мне был об этом голос из-под земли (...)"
* * *
- Ты был прав, - сказал редактор наследующий день, возвращая бумаги профессора К-няна. - Пускай всю эту медицину какая-нибудь египетская правда печатает. Но почему, интересно, именно полмиллиарда?
- Вот именно, - сказал я. Гений бульварного хроникера в этой задушевной стране - не самый лучший путь к славе. Бегаешь как волк по лесу, выслеживаешь очевидный скандал, а в итоге оказывается: вместо первополосной "бомбы" - какая-то психбольница.
- Ну-ну, - погладил меня редактор по голове. - Побереги нервы.
- Я ведь предупреждал, что заболеваю после красных.
- Вот и поезжай теперь к своим наемным убийцам. А что? Нормальная человечина, как раз на первую полосу, и без всякой там психологии.
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ ЭКСГИБИЦИОНИСТА
(Рассказ отставной лейтенантши)
Мои "записки", недавно увидевшие свет, неожиданно дали повод в обществе заговорить обо мне как о гадком извращенце. Эта розовая пелена коснулась глаз наверное лишь тех моих любезных читателей, которые сразу набросились на "клубнику", - хотя только при большом желании ее можно было найти между серьезных ученых строк! - и не захотели проникнуться глубоким, экспериментаторским духом моего труда...
* * *
Ученые записки эксгибициониста теперь изданы и широко обсуждались в обществе - меня же судьба во всей этой истории привела сменить мундир лейтенантши милицейской службы на простое женское платье. Я была уволена из органов за провал операции, с которой носился сам начальник нашего отделения. Но мое второе рождение в этот мир после отставки оказалось столь же прекрасным, как, наверное, рождение Венеры из свежести пены морской. В своих новых женских нарядах я с радостным изумлением обнаружила у себя необыкновенную чувственность кожи там, где раньше ее надежно скрывал суровый казенный китель и куда теперь свободно допущен любой заинтересованный мужской взгляд...
* * *
Научное вдохновение озарило меня в частном пансионе для благородных девиц, где я преподаю - арфу. Мои воспитанницы в тот великий час как обычно предавались своему излюбленному греху, а именно, разряжали токи моих скромных взглядов на свои голые ноги и/или почти голые молочные железы. Этот бесцельный, никем не контролируемый расход мужских энергий - важнейших из всех ресурсов на Земном шаре, вдруг глубоко обеспокоил мою душу. И почти сразу мне был из Космоса голос, что я избран судьбой и должен провести все необходимые исследования, чтобы развернуть наконец женский визуальный консумизм лицом к истинным ценностям цивилизации!.. Скоро, однако, выяснилось, что ни моя грудь, ни мои ноги, сколько бы я их не обнажал, не могут дать мне ощущений, аналогичных женским, достаточных для включения и функционирования моего прибора, - приемник, единственно способный уловить и зафиксировать лучистую энергию женских глаз, весь у меня оказался сосредоточен... только в одном месте! Это открытие явилось не столько моим научным подвигом - здесь я вполне скромен - но влекло за собой большие опасности для естествоиспытателя. Как честный ученый и порядочный человек я не мог рисковать своим ближним и все эксперименты должен был провести - сам! И вот, после долгих усилий мне не удалось вызвать или наблюдать ни одной положительной реакции! Уже на второй или третьей секунде от начала эксперимента все испытуемые барышни обращались в камень, будто видели перед собой голову горгоны Медузы, или попросту манкировали опыт...
* * *
Раньше мы никогда не занимались эксгибиционистами и, конечно, не стали бы тратить драгоценное оперативное время на такие пустяки, если бы, как я уже сказала, не сам начальник... Никаких заявлений к нам не поступало. Когда мы начали расследование, женщины даже не могли вспомнить, как "он" выглядит. Всех их будто парализовывало в тот момент. "Ноги делались как ватные", - утверждали они в один голос...
* * *
Я перевернул горы литературы, пока случайно не увидел репродукцию фрески Микеланджело на плафоне Сикстинской капеллы в Ватикане. По-микеланджеловски атлетическая Ева изображена в ногах у Адама, оборачивается и протягивает руку змию за своим последним райским плодом. Из такого соотношения фигур мы можем с известной точностью предположить, что за минуту до своего величайшего падения Ева как раз забавлялась тем, что с интересом разглядывала новенькие, не ношенные пока еще, будто из червонного золота отлитые дорогие подвески у первого мужчины. Именно их матовый блеск глубоко запал в душу Евы - мамы человечества последним райским зрелищем перед утратой всех блаженств Эдема и теперь причудливо преобразился в безотчетный ужас всего ее очаровательного потомства при виде живых драгоценностей на благородных детях папы - Адама. Так я открыл тайну этого странного паралича женщин...
* * *
И вот, однажды, нашего phallus exibitor'а угораздило явиться прямо перед очи молоденькой жены нашего начальника. В отличие от прочих дам, девочка слегла. Двое суток бедный ребенок на все вопросы своего опытного мужа реагировал только широко открытыми глазами. "Как он выглядит?! Какой он?!" - добивался легкомысленно (я-то уже догадывалась!) мой шеф, пока на третьи сутки не услышал самое, наверное, искреннее признание в своей практике: "О! Он такой большой! О! Какой он большой!.."
* * *
У истоков всей нашей блестящей цивилизации лежит, несомненно, самое бережное отношение к мужским созидающим энергиям. Искусство древних дало мне много полезной и любопытной информации на этот счет. Вот перед нами рельеф с гробницы царя Мавсола в Галикарнасе "Битва греков с амазонками": надежно прикрытым хитонами амазонкам противостоят воины с нарочито обнаженным их полом (и это, заметьте, в бою!). Вакханки, убивающие Пенфея на фреске из дома Веттиев в Помпеях, все одеты перед его предсмертной наготой (и это вакханки!). Фреска из дома Диоскуров в тех же Помпеях показывает нам рядом с укрытой Андромедой Персея с бесстрашно отброшенной за спину накидкой - совсем как у меня плащ во время опытов! Гемон и Антигона на росписи апулийской амфоры 4 в. до н. э.; Афина и Геракл на метопе храма Зевса в Олимпии... Можно и дальше приводить примеры, как древние сберегали и множили напряжение в батарейках своей культуры, ежечасно подзаряжая их от женских светящихся глаз. Да была ли жива наша цивилизация сегодня, если бы женщины древних, словно расчехленные локаторы ПВО, собрали бы все радиоволны мужского вдохновения на себя, как бестолковые пчелы нектар с цветков плодовых деревьев, вместо того, чтобы излучать... Упомянем еще только о "Спящем сатире", или "Фавне Барберине", - скульптуре, которую современная христианка, сбитая с толку райским отвращением и старинным ужасом перед самими аккумуляторами человечества, осмелится изучать лишь за плотно прикрытой дверью своей комнаты...
* * *
Специальная оперативная группа была создана в тот же день. Никто не ожидал такой прыти от нашего начальника - и менее всех я, хотя мне и выпала самая лестная, с позволения сказать, роль подсадной утки. Меня ярко красили и густо пудрили. На мне перепробовали все модные покрои брюк, плотно обтягивающие джинсы, еще более откровенные лосины и даже те самые черные колготки. Мы полагали, что именно в таких нарядах я больше всего придусь по душе нашему извращенцу... но за все время операции в мою сторону вообще не взглянул ни один мужчина! Хотя раньше даже в милицейской форме на меня часто оглядывались... Мы пересмотрели, таким образом, все возможные варианты женской моды на этот год, но так и не смогли выйти на нашего "экспонента", пока случайно не попали в самую точку! В тот памятный день на мне оказалось обыкновенное женское платье, надетое по совету одного нашего младшего сержанта, очень мило, при этом, почему-то зардевшегося (?)...
* * *
Я дождался той, что была в платье, и выступил из своего укрытия. Женщины в джинсах совершенно не годятся для моих изысканий. Во всех опытах с джинсами давление в моем приборе неизменно оставалось никаким, и характеристики снять было невозможно. Понятно, что женщины, прочитав такое, теперь откажутся от джинсов и весь мировой коттоновый бизнес ожидают большие неприятности, но я сознательно оставляю в "Записках" эту подробность, потому что нас спасет правда и только правда! Как и полностью обнаженная подопытная не может быть объектом моих исследований. Нагая барышня вызывает в нас совсем иные мысли и ожидания, рядом с которыми мои опыты, в последнее время приобретшие даже черты искусства, черты театра, выставки - эксгибиции! (какое ученое, умное, завораживающее слово!) - выглядят как волшебный, воздушный декаданс рядом с тяжелым, промышленным реализмом...
* * *
Платье наполовину прикрывало мне икры (они, кстати, оказались у меня совсем не такие толстые, какими их делает слегка узковатая форменная юбка). Нежное касание подола о голые ноги вызывало во мне странные ощущения беззащитной обнаженности, и сладость этого приятного страха трогала какие-то чуткие спусковые механизмы, отчего душа у меня вся замирала, как пишут в нежных романах, а тело слабло, как от попадания в него пули из ПМ с большого расстояния...
* * *
Грешно среди этих высоких строк упоминать о низком, но я хочу быть доступен любому читателю. Удовольствие, которое сегодня крадут женщины своими голыми стройными или наоборот (кому что нравится) ножками в общественных местах, не идет ни в какое сравнение с удовольствием дамы в прошлом обществе, когда нельзя было открыть ног на балу и все наслаждение под взглядами мужчин приливало к одному только декольте. Теоретически, удовольствие даже полностью раздетой дамы, все рассеянное у нее по нагому телу идеально как травка на английском газоне, не идет ни в какое сравнение с теми острыми сигналами, которые возникали у меня во время опытов на одном только ограниченном пространстве принимающей антеннки в несколько сантиметров - вот куда теперь должны быть устремлены все женские чарующие глазки ради не терпящей отлагательства подзарядки истощившихся аккумуляторов человечества! Впервые за две с половиной тысячи лет мы, наконец, задумаемся и перестанем губить свои созидающие токи на стан и ноги, и грудь, и руки живой материи в женском обличье, но сама эта материя восхищенным созерцанием направит всю свою лучезарность на принимающий фидер мужских сотворяющих генераторов! Мне надо спешить, чтобы успеть передать людям это открытие. В любую минуту на моем пути могут встать обскуранты-сексопатологи, объявившие божественный эксгибиционизм - болезнью (?). И хотя Аполлон на Парнасе - как мы это видим на картине Менгса - мог еще без всякой угрозы со стороны правоохранительных органов демонстрировать себя перед ярко нарядными музами, то сегодня все мои труды грозят безвозвратно кануть за высокими заборами пенитенциарной системы. Да! В нарушение всех прав женщин - но исключительно в интересах прав всех! - я вынужден проводить свои эксперименты на свободных женских созданиях без их предварительного согласия.
* * *
Оказывается, как приятно дразнить незнакомых мужчин своими голыми ногами! Я, кажется, готова была все сбросить с себя донага, и от этого мой "объект" становился мне в чем-то ближе и понятнее. Неожиданно во мне шевельнулся сладкий грешок женского коварства - предательства, чего я за собой раньше даже не подозревала! Но мой шеф уже спал и видел, как засунет нашего phallus'а в психушку. Он бы мне никогда не простил провала его операции...
* * *
Я раскрыл свой исследовательский плащ и представил ей во всех подробностях источник всего сущего и всего интеллектуального на этой планете. Потекли первые секунды моего очередного эксперимента по возвращению человечества в Рай. Неужели и на этот раз меня ждет неудача и моя новая респондентка так и не вступит в положительную реакцию с быстро вздымающейся средой за долгое время провалов и огорчений, выпавших на мою избранническую долю..? Но что это?? Шла уже пятая, шестая, десятая секунды, а она... Нет! Этого не может быть!! Вместо стандартного паралича... она даже... Наоборот! Я воочию наблюдал, как с каждым новым мгновением темный инстинкт обиженной Евы в ней отступал перед научной истиной! И всю одиннадцатую секунду я уже видел себя перед моими блудницами-арфистками в пансионате - как тот менгсовский Аполлон - полностью освободившимся от мрачных канонов общества...
* * *
Мне всегда доставляет тайное удовольствие вспоминать, с какой женской непосредственностью я провалила операцию на самом завершающем ее этапе. Но я ничего не могла с собой поделать. Как только мы встретились лицом... к лицу, так сказать, то вместо оперативной суровости самое добродушное веселье вдруг обезоружило меня перед ним полностью. Надо сказать, я развеселилась не на шутку. Я сижу сейчас у приглушенного телевизора, а муж мой работает за письменным столом. Некоторое время после свадьбы ему еще нравилось побыть иногда голым около меня, красиво одетой... Несколько раз он извлекал семя у меня на глазах, пока я завтракала. Но постепенно он излечился от своих странных причуд и вдруг впал в мрачное расположение духа. Незанятый мозг его требовал новых умственных усилий, и когда он опять сел за свои исследования, я не стала ему мешать. Благо теперь он был занят одной только теорией и больше не выходил на рискованные и, впрочем, сомнительные свои "полевые работы" Кое-что из его новых "записок" я уже видела. У него все та же "ученость" в голове, которой он очень гордится. Но я - не против. Мне даже нравится! После своего второго рождения в качестве женщины я ко всему еще обнаружила, что терпеть не могу ни в чем занудства...
* * *
Я многое передумал с тех пор, как приемное устройство у меня с возрастом утратило свою былую чувствительность к разноцветным женским глазам. Более того, я кардинально пересмотрел созданную мной теорию их излучения и пришел к ужасающим выводам: я едва не погубил человечество! Массовый эксгибиционизм был бы слишком опасен для нашей, едва балансирующей цивилизации. Неконтролируемый выброс мужских энергий неминуемо весь ушел бы в бездонные глаза женщины и, затронутая в глубине души сверхвысокими напряжениями, она утратила бы свою власть над мужчиной. Но тогда мир неминуемо остановится в своем развитии, ведь мужчине ничего не останется сделать, как эту власть подобрать. Но власть развращает, и до тех пор, пока властвует женщина, а мужчина чист и неразвращен, нам будет сопутствовать успех и процветание...
![[]](/img/p/pillaew_a_w/papers/graal.gif)
![[]](/img/p/pillaew_a_w/papers/papers.gif)