Аннотация: это черновик рассказа для РД-2015, написанный в один присест. Без резки и правки...
Подарок для всех
Улица шла зигзагом между домишек и краем склона. Судя по всему, её никогда не расчищали, потому что металлический отбойник едва выступал из снега. Едва мысль, что с разгона перескочить его - как нечего делать, возникла в голове Точкина, так и случилось. Водитель увидел, что на выходе из очередного изгиба расклинило неудачливый грузовик, выругался:
- Твою же мать! Ой, ё-ё-ё... - и сделал все возможные ошибки.
Он резко сбросил газ, нажал на тормоз и лихорадочно закрутил рулём, пытаясь выровнять затанцевавшую шестерку. Та боком ушла с дороги, заскользила по склону, взметнув снег. Точкин перехватил руль, спасая машину от беспорядочного кувыркания, выровнял, намереваясь отстегнуться и выпрыгнуть, но опоздал. Шестерка ухнула вниз - куда уж тут "десантироваться"!
Толстяк-водитель что-то пронзительно орал. Скорость ощущалась. Машину подбрасывало, било по днищу, по колесам, но она не переворачивалась, а плыла, как на воздушной подушке. Снег залепил окна. Он врывался в салон через щели, носился в воздухе, оседая на коже.
Точкин пригнул голову, упёрся ногами в полик, руками в торпедо, ожидая финального удара. Как его учили, напряжённые и полусогнутые конечности способны самортизировать не хуже надувного мешка, но если удар придется в стекло, то есть в голову - пиши пропало! Страха не было, только жалость к себе резанула: "Два года до выслуги осталось!"
Ш-ш-шух!
Машина одномоментно застыла, как вкопанная. Резко, но без удара. Ремень и руки уберегли Точкина от соприкосновения с панелью, ноги не дали соскользнуть с сиденья. А вот толстяку досталось. Он разбил нос и губы, ободрал шею, когда из-под ремня безопасности "утрамбовался" к педалям.
Точкин отстегнулся, попробовал открыть дверь. Та отошла на доли миллиметра. Он уперся ногами, вцепился в ручку над дверью и в край сиденья, даванул. Дверь не поддалась. Ожил и закряхтел толстяк:
- Ох, бля... Мне нос сломало... Где мы?
Точкин опустил стекло, ткнул пальцем в вертикаль утрамбованного снега, который начинался сразу за окном. Поднял стекло. Вытащил мобильник, попытался дозвониться до полиции или скорой. Связи не было. Он задумался, взвешивая плюсы и минусы положения:
"В активе, что я жив. Хреново, что под лавиной. Искать вряд ли станут. Вызвать помощь не получается. И от мудака, который рядом, пользы не будет..."
Толстяк полез в нагрудный карман, затем в боковые, после чего попросил помочь с поисками борсетки, которая прежде лежала сзади. Пухлая кожаная сумочка обнаружилась под сиденьем Точкина. После долгого копания в ней толстяк огорченно констатировал:
- Пропала Нокия.
- А под ногами? - выдвинул версию Точкин.
Отодвинув сиденье полностью, толстяк попытался согнуться. Это не удалось. Раздражённый сосед велел ему разложить сиденье и переползти назад, а сам перегнулся через рычаг переключения передач и долго шарил руками по полику. Плоский предмет попал под пальцы, когда рука по локоть ушла в глубины проводов. Радость оказалась преждевременной. Собственно, можно было и не пробовать, ведь раздавленный экран - верный признак кончины гаджета, но надежда на его оживление умерла последней, как ей и полагалось. Толстяк немного пришёл в себя, тоже начал соображать:
- Ни хрена себе завалило. Как выбираться будем?
- Прокапываться. У тебя какой инструмент есть?
- Две монтировки. В багажнике. Э, ты что делаешь?
- Нас спасаю, - ответил Точкин, отрывая спинку заднего сиденья.
Из багажника запахло спиртным. Мокрые от водки монтировки нашлись сразу - инерция сместила все вещи вперед. Обтерев руки о пальто, Точкин надел перчатки и опустил стекло двери. Прервав стенания толстяка по разбитой бутылке, он объяснил, что надо делать:
- Я долблю, а ты снег отгребаешь и утрамбовываешь. Под сиденья, в багажник, под ноги. Куда только можно. Иначе не пробиться. Дошло?
**
Работа шла медленно. Нора высотой в метр выдала столько рыхлого снега, что салон заполнился наполовину. Толстяк запарился расталкивать его и пожаловался ногам Точкина:
- Кончай меня заваливать. Перекур!
Сверху прозвучало:
- Курить нельзя.
- Да ладно! - возомнил себя диссидентом толстяк.
Точкин мгновенно и резко среагировал на запах дыма. Он выскользнул из норы, смял сигарету, ловко обшмонал курильщика, отнял пачку и зажигалку, сунул себе в карман. На протест толстяка последовал вопрос:
- Как звать? Вот что, Николай. Я намерен выбраться наружу. И выберусь. Будешь помогать - вместе с тобой, нет - урою. Прямо сейчас. Выбирай, - а монтировка, зажатая в кулаке, примерилась плоским, как долото, концом, к глазнице и отодвинулась на расстояние удара.
Николай побледнел, отпрянул, стукнувшись головой о стекло своей дверцы. Равнодушное лицо и ровный голос Точкина подействовали сильнее, чем если бы тот кричал и угрожал убить.
- Ты что? Я тоже хочу выбраться!
- Вот и славно. Зови меня Ильёй.
Спустя час салон шестерки заполнился выдолбленным снегом почти полностью. Усталый Точкин втиснулся лёжа, поворочался, расправляя пальто под собой. Толстяк-водитель попытался затеять разговор и получил отчёт с отповедью:
- Прошёл два метра, монтировка до поверхности не достала. Дай отдохнуть, Николай.
Точкин расслабился, закрыл глаза. Гнать мысли о событиях последних часов он не стал - всё равно рапорт писать, так лучше заранее продумать формулировки. Итак, первая ошибка - нельзя идти на задание в последний день года...
**
С транспортом Точкин просчитался. Выражаясь без мата, но экспрессивно, как в молодости - пролетел фанерой над Парижем. Когда немногочисленные пассажиры электрички ринулись к автобусу, он намеренно задержался, чтобы избежать давки. По раскладу, сделанному на основе расписаний - через пять минут мимо проходил рейсовый из пригорода. А на автостанции Точкин рассчитывал взять такси или поймать частника - тогда на всё про всё хватило бы минут двадцать-тридцать. И полчаса оставались в запасе, на непредвиденные задержки.
Собственно, дел-то? Всего ничего - выйти на адрес, уточнить, там ли объект, провести рекогносцировку и выбрать удобное место для будущей работы. Из Красноярска казалось, что поездка уложится часа в три с половиной, ну, четыре. С гарантированным возвратом за семейный стол до курантов. Точкин вынуждено согласился с полковником, хотя можно было и не пороть горячку - контрольным сроком приказ определил десятое января.
"Какого чёрта меня погнали перед самым праздником?"
Поймав себя, что опять злится на начальство, Точкин задержал дыхание. Дождавшись, когда грудная клетка непроизвольно дёрнулась, а в лицо хлынул жар - мелкими порциями запустил в себя воздух. Помогло. Ещё бы! Организм, когда занят спасением от удушья, отключает любые мысли. Снова спокойный и уравновешенный, Точкин вернулся в зал, удостоверился у кассира, что последний обратный поезд пойдёт ровно в десять.
- Нормалёк,- подбодрил он себя, вышел наружу, настроился ещё немного подождать.
Однако реальность становилась всё суровее и холоднее. Когда красоты заснеженных Дивных Гор на противоположном берегу и террасы домов на этом Точкину надоели - он успел порядком озябнуть. Автобус не появился и через час. Более того, солидный железнодорожник в форменном пальто и шапке, видимо, начальник станции, проходя мимо, заметил:
- Зря мёрзнешь. Которые пригородные - сюда заворачивают, если на автостанции некого высаживать. А городской порожняком не пойдёт! Так что топай пешком. Или попутку лови.
- А вы? - мгновенно сориентировался Точкин. - Подвезёте?
Железнодорожник фыркнул, задрал нос:
- Ещё чего! - и укатил на ухоженном "Кашкае".
Спустя пару минут Точкин стоял на обочине трассы, асфальт которой таился под слоем тёмного снего-льда, раскатанного до зеркального блеска. Редкие машины на хорошей, под восемьдесят, скорости, проносились в направлении города, но ни одна не остановилась. Потеряв ещё десяток минут на голосовании, Точкин решительно вышел на полосу. Раскинув руки, он преградил путь бежевой шестёрке. Та попыталась объехать неожиданное препятствие и не справилась - её занесло, развернуло боком, вышвырнуло через встречную полосу в сугроб.
Разъярённый водитель вылез из машины, пыхтя от злости и от избыточного веса. Когда он распрямился, то напомнил Точкину упитанного гнома-переростка. Особенно эффектно смотрелась окладистая рыжая борода - она дополнила собой ворсистый шарф, который торчал в треугольнике, между кремовой замшей и белым мехом отворота импортной дублёнки. Маленькие глазки, острый нос и полные губы терялись на фоне толстых щёк, отчего лицо выглядело кукольно. Но баритон звучал внушительно:
- У-у-у, пришибу, падла!
Точкин огляделся - других машин в обозримом пространстве не видно. Значит, можно оставаться на проезжей части. Он дождался замаха, предплечьем отвел кулак нападавшего в сторону, а правой рукой глубоко нахлобучил его голубую норковую шапку. На глаза. Пока толстяк возвращал себе обзор, Точкин спокойным тоном сказал:
- Давай, помогу машину вытолкать. Как бы кто не врезался...
Водитель дураком не был - правильно оценил и превосходство противника в тактике боя и нежелание того вести бой. Разумное предложение было принято молча. Осмотрев машину, оба мужчины сдвинули корму шестерки к обочине, отчего передок сам вывернулся из сугроба, почти вернувшись в колею.
- По пути, - буркнул толстяк, заводя мотор и помалу набирая скорость. - Ну, ты и мудак! У меня резина летняя, да и лысая, почти. Сбил бы, а отвечать, как за человека!
- Тормозить не ногой надо, - флегматично пояснил Точкин, - а двигателем и пониженной...
И разговор иссяк. Шестерка пересекла долину, с разгона поднялась на крутой подъём. Завывая второй передачей, она резво брала повороты. Главная улица оказалась усеяна шлаком из котельной, судя по крупным спекшимся и ноздреватым кускам, что валялись вдоль колей и по обочинам. Пройдя половину горы, машина сбавила ход - дорогу перекрывал грузовик с разбрасывателем, который на манер былинного сеятеля щедро расшвыривал с диска тот самый шлак.
- Блин, и хрен ведь обгонишь! Прилетит подарок, и без стекла останусь!
Облегчив душу ругательством, толстяк сдал назад, свернул на узкую улицу, которая посыпке не подвергалась. Газанув до упора, он сумел взлететь по голому льду до перегиба, где колёса перестали проскальзывать. Точкин хмыкнул, выразил сомнение:
- Резина лысая, говоришь? Тогда не стоит так на гашетку давить, чтобы впроворот. Занесёт, не удержишь. Ещё и назад соскользнёшь.
- Не учи учёного, - огрызнулся толстяк, закладывая очередной поворот.
Точкин с интересом смотрел в окно, которое понемногу затягивалось изморозью - на улице холодало и смеркалось. Дорога шла зигзагом. Судя по всему, её никогда не расчищали от снега. Едва мысль, что с разгона соскочить с этой ледянки - плёвое дело, возникла, как беда и пришла ...
**
Толстяк-водитель толкнул Точкина в плечо, прервал воспоминания и заявил:
- Илья, мы так замёрзнем. Пропусти, я полезу прокапываться.
- Нет. Сначала снег утрамбуем.
- Как, блин? Куда? Места же нет!
- Дышать на него. В лед превращать.
И тут Илье почудились отдалённые голоса. Николай тоже смолк, прислушался. Совершенно определённо где-то неподалёку разговаривали на повышенных тонах! Илья ужом извернулся, полез в нору, но почти сразу вернулся:
- Это не сверху.
Николай согласился и показал пальцем:
- Там. Может, мы рядом с жильём?
Вместо ответа Точкин глубоко вдавил монтировку в стену выкопанной им норы, вытащил, повторил попытку чуть выше, в несколько ином направлении. Припал ухом к продавленным дырочкам, выбрал, где ему казалось громче, быстро углубился...
Снег заполнил салон машины полностью, когда монтировка лязгнула о металл. Точкин с трудом орудовал монтировкой, барахтался в колючем месиве, но сумел-таки дорыться до листа с просечками, похожего на жалюзи вентиляционных оголовков или трансформаторных подстанций. Прислушался - гудения нет:
- Значит, не убьёт. Славно!
Дальше дело пошло веселее - он проталкивал снег в щели, тот куда-то там через них ссыпался, и нора становилась всё просторнее. Внезапно за листом появился тусклый свет и выругался мужской голос:
- Эй, выпердыш куриный, зачем сюда снег сыплешь?
- Добрый день, - вежливо ответил Точкин. - Нас лавиной засыпало, а докопаться удалось только сюда. Вы помогли бы жалюзи снять, а?
- Ни себе чего! - удивился собеседник. - Если врёшь, щелбана дам! Лист свободно висит, снизу его подними и влазь.
- Не могу пока. Сначала его надо откопать. Вы отодвиньтесь, я снег внутрь сыпать буду. Больше некуда.
Николай потеребил Точкина за ногу:
- Илья, я слышу, докопался?
- Да. Ещё час, и мы на свободе.
Когда удалось откопать нижний угол и немного отогнуть его, дело пошло на лад. Незнакомец с той стороны удалял его пригоршнями, и двойной тягой они справились быстро. Придав потолку отнорка плоскую форму, Точкин поднял лист вверх, закрепил его монтировкой и увидел, наконец, собеседника и помощника. Подсвеченный сбоку свечой, мужчина выглядел солидно, на пенсионный возраст. Он окинул взглядом отнорок, закупоренный Точкиным, выразил бровями удивление и пригласил:
- Залезай. Только не нырни. Шею сломаешь.
Точкина предупреждение не удивило - он сразу предполагал, что судьба подсунула ему оголовок какой-то коммуникации. Несложный акробатический этюд с переворотом, и пять ржавых скоб привели его на дно бетонной камеры. На всякий случай - не всем же быть ловкими - он дождался появления Николая. Тот не сразу сообразил, как повернуться, но справился со спуском. Голос "хозяина" прилетел из узкого прохода между стеной и скоплением множества кабелей и проводов различного сечения и цветов:
- Дерсу Узала прислать?
- Идём, идём...
Пригибаясь, Илья и Николай протиснулись на десяток метров, где проход неожиданно расширился и вырос
Серые пыльные стены с кронштейнами для кабелей и проводом хранили на себе отпечатки опалубки и остатки вязальной проволоки, ржавой, пригнутой к бетону, но достаточно прочной, чтобы порвать нежную ткань современных одежд. Пару раз зацепившись рукавом, Точкин смирился и дальше продвигался бочком, стараясь в ускользающем свете свечи вовремя заметить опасные места. Впереди, куда двигался провожатый, обрисовался проём, освещённый электричеством. Так оно и оказалось - небольшая продолговатая пещерка из бетона, оборудованная пристенным столиком, несколькими циферблатами и лампой имела обжитой вид и даже запах.
Маринованные огурчики, напластанная колбаса и хлеб рядом с баночной килькой - украшали столик. Роль скатерти традиционно играла расстеленная газета, а венчала композицию бутылка водки. Три пары глаз уставились на гостей - сначала на Илью, чуть позже - на Николая. - Мир честной компании, - поприветствовал обитателей комнатки Точкин.
Толстяк-водитель здороваться не стал, только возмутился:
- Бля, куда мы попали?
Единственная женщина, чей макияж исчерпывался яркой губнушкой и жирно обведёнными глазами, недовольно фыркнула:
- Маравар, кого ты привёл? Хамы.
Сухой и тощий как палка мужчина, лицо которого из-за крупных морщин и впалых щёк выглядело резной маской наподобие африканских сувенирных, поддержал претензию:
- И правда, зачем? Нам самим мало!
Третий, довольно упитанный и гладко выбритый участник застолья, с высказыванием не торопился. Он отыскал на груди очки, скреплённые цепочкой, водрузил на нос, внимательно рассмотрел Илью и Николая. За это время их провожатый, названный Мараваром, молча пересёк комнатку, сел на бетонный порог дальнего прохода, вынул кисет, зарядил короткую трубку и раскурил от зажигалки. Николай от дыма взбодрился, скандальным тоном потребовал вернуть ему сигареты. Точкин коротко отказал:
- Как только выберемся.
Николай замысловато выматерился. Тощий сделал замечание, что здесь ругань в присутствии женщины недопустима. Маркиза возмутилась, ужесточила оценку гостей.
- Коллеги, вы неправы, - заявил очкарик. - Человек не хам, а сильно взволнован. Маравар, дружище, ты внесёшь ясность, или гости сами?
- Мы попали под лавину, - взял инициативу Точкин, глянув на часы, - а прокопаться наверх не удалось. Пировать некогда, так что просто скажите или покажите, где и как выйти.
Хозяева помещения отреагировали одновременно, каждый по-своему. Маравар хмыкнул, выпустив дым вниз и в сторону. Маркиза запрокинула голову и звонко хохотнула, показав резцы и три оставшихся зуба верхней челюсти. Тощий изогнул глубокие морщины, создав маску веселья, хрипло сказал "ха". Очкарик рассмеялся от души, смахнув очки на грудь и тыльной стороной ладони утерев глаза:
- Завалило, говорите... Значит, всё!
- Картина Репкина, приплыли, называется, - непонятно и с подначкой пояснил Маравар, выколачивая трубку о кабель.
- А поясней можно, - Точкин чуть понизил голос, - без смеха?
Маравар мгновенно прочувствовал угрозу, перестал улыбаться, как-то даже собрался внутренне, хотя сидел в той же позе. Он сунул трубку в кисет, кисет спрятал в карман и только потом сухо пояснил:
- Здесь один выход, он же вход. Дальше и ползком не протиснуться. Ни вверх, ни вниз. Нам спешить некуда, еды на неделю хватит. А вы валите, прокапывайтесь.
- Меньше народу, больше кислороду, - в тон ему добавила Маркиза, двумя руками поправила заметную даже в пальто грудь и ласково воскликнула. - Выспалась, красотка?
В треугольнике её распахнутой кофты появилась мордочка с розовым носом, затем оттуда выбралась вся белая крыса. Хозяйка подалась вперёд, отщипнула часть горбушки, откинулась немного назад, вручила еду питомице. Сидя на этаком грудном пьедестале, крыса принялась стачивать корочку, держа её в лапках. Точкина зрелище не умилило. До последнего поезда оставалось чуть больше часа, поэтому он распрощался без реверансов:
- Понял. Всего хорошего, с новым годом, - и двинулся в обратный путь, не обращая внимания на уговоры Николая, настроенного отдохнуть.
Освещая себе путь зажигалкой, Илья заметил у стены обрезки кабелей разного сечения и кусок водопроводной трубы, с локоть длиной. Кабели оказались освинцованными, ни на что не пригодными, а вот трубу он хозяйственно прихватил - проверить в деле. Вдруг ей удобнее ковырять снег?
**
Труба не пригодилась - Илья выбросил её в оголовок, откуда она укатилась под кабели. Без Николая работа шла медленнее, ведь приходилось спускаться, чтобы столкнуть отбитый снег. К тому слежался до плотности фирна, и монтировка отколупывала существенно меньше, чем в самом начале. Выемки для ног отполировались подошвами и заледенели. Поднявшись на два своих роста, Точкин вынужден был сделать ход ступенчатым - сдвинулся в сторону, чтобы рушиться не со всей высоты.
Так прошло часа три, если не больше. Понимая, что в Красноярск он уже никак не успеет, Илья остервенело пробивался наружу, мышечной усталостью и работой гася злость на себя, соглашателя, на долбонутое начальство, да и на всю жизнь, которая складывалась из сплошных неудач. Он из армии пришёл в КГБ, едва Андропов взял власть в стране. Но карьерный взлёт старшего лейтенанта обломили Мишка Меченый и царь Борис, когда оптом продали все секреты америкосам.
Генералитет сориентировался быстро - разделили и разворовали что удалось. А много ли может урвать себе майор? Хрен да маленько. Поневоле останешься честным. Надежда на карьеру в обновлённом ФСБ тоже не сбылась. До Путина там успели окопаться чужие ставленники, молодые и наглые, а при нём - ход давался только питерским, даже таким тупорылым, как нынешний начальник Точкина.
- Козёл, сам сидит сейчас, джин с тоником пьёт, выёживается! А я, как последняя тварь, здесь, с бомжами, с теплотрассниками! Даже стопку не выпьешь! Новый год, называется! Нет, уволюсь, точно уволюсь!
Злость помогала вдалбливаться в плотный снег, который прилипал к лицу, к шее, отчего рубашка и майка промокли до пояса, если не ниже. Плечи ныли - неудобно работать, когда руки над головой, но Илья выработал определённый алгоритм. Он превратился в робота-проходчика, который в полной темноте вонзал монтировку, отколупывал порцию и так, раз за разом проходил половину потолка перед лицом, пока хватало длины инструмента. Изредка подсвечивал зажигалкой Николая, спускался, спихивал в оголовок надолбленный фирн, поднимался и крушил вторую сторону. При этом он до плеч находился в свободном пространстве, что было существенно удобнее.
На очередном цикле из оголовка донеслись голоса Маравара и Николая:
- Эй, шахтёр! Скоро Новый год. Иди к нам!
Немного поколебавшись, Точкин откликнулся. Груда снега, которую он "добыл", завалила внутренность оголовка больше чем наполовину, поэтому спускаться в туннель стало удобнее. Или он просто приспособился шнырять по снеговой норе? Маравар и Николай посторонились, пропустили Илью, а сами полезли в машину:
- В багажнике ещё поллитровки заныканы. Может, и не разбились.
- Где вы туалет организовали?
Маравар хмыкнул:
- Долго же ты терпел! Слева, не доходя до каморки, ниша. Гадь на газетку, там целая кипа, потом завернёшь и в приямок под крышку, чтобы не благоухало.
Точкин справил большую нужду, прибрал за собой, с долей уважения оценив строгие гигиенические правила компании бомжей. Глаза настолько привыкли к темноте, что даже слабенького света хватало, чтобы ориентироваться в бетонной норе, увешанной кабелями и проводами. Возвращаясь к оголовку - "помыть руки" снегом - Илья задался вопросом:
- Куда меня чёрт занёс?
Армейский опыт подсказывал, что такие коммуникации присущи предприятиям или командным пунктам, где сосредоточено управление чем-то важным и энергоёмким. В Дивногорске объект один - Красноярская ГЭС. Но лавина не могла донести машину к ней, ведь они свалились с горы, находясь в городе! "Наверное, резервная линия управления, - отказался Точкин от догадок, протёр руки снегом, а потом заглянул в нору, откуда доносились голоса, - как эти, докопались до водки?"
В темноте он, конечно, ничего не увидел, а ворчание, ругань вполголоса и шорохи свидетельствовали, что раскопки не увенчались пока успехом. Сочтя за лучшее не предлагать помощь, Илья направился в комнатку бомжей. Двигался он тихо и осторожно, поэтому из прохода увидел нечто интересное. Маркиза копалась в борсетке Николая. Лицо дамы, когда та развернула и прочла первый лист, вынутый из большого конверта, исказилось гримасой, злой и гадливой одновременно. Она швырнула бумаги на столик, прошипела:
- Тварь! Чтоб ты сдох!
- Маркиза, ты чего?
- Отстань, Утюг, - сердито сказала женщина, невидяще устремив глаза на скопление проводов над столиком. - Это не к тебе. Просто вспомнилось, как меня с работы выперли...
Гладко выбритый очкарик поднял бумаги, собираясь вернуть их в конверт, но заинтересовался, быстро пролистал их. А дальше произошла метаморфоза - человек чуть старше средних лет вдруг стал стариком. Ссутулился, опустил голову, смахнул очки с носа, большим и указательным пальцами смахнул слезу. Его руки тряслись, когда он вернул бумаги на стол, отступил и сел на бетонную полочку. Третий бомж, тощий как палка, тоже пролистал документы, скривил крупные морщины в подобие улыбки и предложил:
- А я его не узнал. Ну да, харю-то он наел - за день не обойдёшь! Ёлы, так это мне подарок! О, ну, я ему сейчас все скажу, что думаю...
- Не надо, Чичаворк, - вмешалась Маркиза. - Если подарок, то мне. Рожу расцарапаю...
Очкарик по кличке Утюг, который сидел, понурившись, и прятал лицо в ладони, вдруг распрямился и твёрдо сказал:
- Нет, ничего не надо делать. Ни материть, ни бить. Он того не заслуживает. Себе праздник испортим, а ему будет хоть бы хны... Давайте игнорировать мерзавца. Я прошу вас, коллеги.
Точкину сильно заинтриговало действо, уложившееся в минуту, а то и меньше. Но дождаться продолжения не получилось - сзади донесся голос Маравара. Пришлось срочно объявиться:
- Привет честной компании, - слегка поклонился Илья и сделал вид, что удивлён видом распотрошённой борсетки Николая. - Зачем вы в чужих вещах роетесь? Верните всё назад!
Он выдернул из рук Чичаворка сшитые листы бумаги, быстро пролистнул, как бы проверяя, все ли на месте. Затем свернул, водворил в конверт и подал Маркизе:
- Вложи, как было. Незачем человека огорчать. Надеюсь, вы ничего не стибрили?
Та презрительно фыркнула, Утюг гордо отвёл подозрения, а Чичаворк отрицательно покачал головой:
- Мы не воры.
Застёжка щёлкнула, когда хвастливый голос Николая прозвучал за спиной Точкина:
- Две! И не палёнка ваша, а "Финляндия"!
Он поставил бутылки на столик, горделиво обозрел всех, будто ожидал овацию и громкие благодарности. Аудитория отмолчалась. Маравар обогнул толстяка, предложил всем присесть и глянул на часы. Илья по форме и окрасу циферблата опознал марку - "Командирские", причём, ещё советских времён - успел заметить время и сверил по своим. Его часы, такие же, но современные, без фосфоресценции, тоже показывали одиннадцать пятьдесят.
Маркиза быстро наполнила стаканы водкой, оставив один пустым. Его забрал Утюг, зачем-то обнюхал, ополоснул и налил воду.
- Поднимем бокалы за старый год, - чеканя слова, произнёс Маравар. Я не президент, речь толкать не стану, просто пожелаю нам всем здоровья. Гостям - тоже. Да здравствуем, ура!
Краткий тост поддержали троекратным кличем. И выпили, хозяева - из стеклянных стаканов, гости - из картонных. Точкин лишь смочил губы, что Маравару не понравилось:
- Брезгуешь?
- Завязал.
- Совсем?
- Совсем.
Обмен вопросами и ответами, вполголоса, стремительно - напомнил Илье фехтование. Так шпажисты проводят разведку, прежде чем нанести решающий укол. Тем временем остальные закусывали, смачно чавкая колбасой или хрустя огурчиком. В этот раз Чичаворк наполнил стаканы, опять обнеся Утюга, но удивленно глянув на Точкина. Маравар попросил всех встать, начал отсчёт:
- Приготовились... пять, четыре, три, два, один... С Новым Годом, дорогие товарищи!
Звякнули сдвинутые вместе стаканы. Удобно рассевшись, бомжи налегли на еду, подшучивая друг над другом. Их лица раскраснелись от водки и тепла. Они выглядели, как семья, или теплая, давно сложившаяся компания.
Точкин вздохнул: "А в Красноярске за столом, переполненным едой, сидят родители. Смотрят телевизор, не принимая и не понимая шуток, ужимок и прыжков бессменной оравы так называемых суперзвёзд. Ждут уже не самого сына, а хотя бы телефонного поздравления, даже не подозревая, где тот находится..."
- Чёрт, вот занесла меня нелёгкая!
Илье казалось, что он сказал это про себя, но Маравар среагировал, отвлёкся от общей беседы, хлопнул в ладоши, привлекая внимание:
- Слушайте, мы ведь не представлены друг другу. Так нельзя. Давайте знакомиться. На правах старшего...
- Ты не в армии, майор, - перебил его очкарик, - надо по возрасту, значит, мне. Итак, гости, позвольте представить моих коллег. Мадемуазель Маркиза и её питомица Наглейка! Достойные преемницы Шапокляк и Лариски! Моложе, добрее и умнее!
Маркиза раскланялась, держа белую крысу на ладони, а Утюг уже обращался к тощему бомжу, который баюкал толсто забинтованную правую руку левой, здоровой:
- Чичаворк, рукодельник, мастеровитый слесарь!
Глубокие морщины носогубного треугольника изогнулись, "африканская маска" улыбнулась, обнажив жёлтые зубы. Очкарик повернулся к последнему члену своей компании, который успел набить и раскурить трубку:
- Уважаемый офицер, опора, стержень нашего коллектива, Маравар!
Майор усмехнулся, кивнул и помахал рукой с зажатой трубкой.
- И я, скромный Утюг, педант и книгочей, - поклонился очкарик. - Теперь ваша очередь, уважаемые гости. Вот вы, неулыбчивый трезвенник, как ваше имя?
- Илья.
Точкин представился сухо, ему не понравилось, что все заметили его отказ от водки. Очкарик прочувствовал настроение, настаивать не стал, переключился на Николая. Толстяк после двух стопок захмелел, подхватил шутейный настрой Утюга, встал, приложил ладонь к груди, и в манере площадного шута громко сообщил, что попал он сюда случайно, однако рад, что ему повезло попасть в компанию приличных людей:
- ... а зовут меня, раба божьего, Николай Махайло, сын Иванов, и живу я во граде Дивногорске, аж на самом верху, Гидрострой, дом два!
Илья едва заметно улыбнулся - только майор не знал фамилии, отчества и адреса Николая. Все остальные успели посмотреть бумаги, вернее, копии документов, поданных толстяком в посольство Канада, в том числе и копию паспорта. Бомжи выслушали скоморошью скороговорку, кто равнодушно, кто с кривой ухмылкой. Отозвался лишь Маравар:
- Какая неожиданная фамилия... Редкая. Ну, познакомились, пора и по третьей. За прекрасных дам.
Налили, выпили, мужчины - стоя. Илья перестал скромничать, ухватил последнюю кильку, пряную, в горошинках перца. Все сосредоточенно молчали и жевали, только Николай не унимался:
- Так нечестно, я представился полностью, а вы - прозвищами. Я не спрашиваю, почему вы здесь, а не по домам, это неприятно. Но сказать, кто вы, можно? Вот по вам, - он тронул за рукав Утюга, - сразу видно высшее образование. Да?
- Да. Я ДИС на Курейской ГЭС. Был. Пока дочь не потерял...
Точкин удивился. Насколько он помнил, аббревиатура значила - дежурный инженер смены. Или что-то вроде этого. Сотрудник с высоким уровнем ответственности. Понятно, почему "Утюг". Так обзывали студентов электротехнического факультета, в отличие от "котлов" - теплотехников.
Ответив, Утюг всхлипнул. Но воли себе не дал, нашёл занятие и переборол слабость. Он достал из рюкзачка, висевшего на стене, жестяную коробку с надписью "Принцесса Нури", электрический чайник с длинным проводом и подключился "крокодилами" к ржавому щитку. Чичаворк тем временем наполнил чайник из большой пластиковой бутыли. Маравар залез в другой рюкзак, разделил на ломти магазинный пирог.
Маркиза напластала хлеба и колбасы, добавила луковицу. Наглейка спрыгнула с её плеча на Илью. Тот аккуратно снял крысу, опасаясь, что она цапнет за пальцы. Но белая тварь оказалась миролюбивой - лишь обнюхала руку, почти касаясь кожи розовым носом и щекоча вибриссами.
- Отдай, - сварливо заявила её хозяйка, - я не разрешаю всяким лапать мою умницу.
- А вот вы, без сомнения, дрессировщица? - оживился толстяк, наблюдая, как Маркиза отнимает крысу у Ильи. - Или ветеринарный врач?
- Повар.
- Да-а? Никогда бы не подумал.
- Ага. Ты о людях думать не умеешь, это точно, - голос Маркизы прозвучал выше обычного, но майор успел положить ей на плечо руку. - Да ладно, Маравар, это я так, на нервах. Налей ещё, давай за жизнь нашу, за нас, что выжили в эпоху перемен. За всё хорошее!
Толстяк либо не понял ничего, либо не расслышал, либо плевать хотел на мнение других - даже ухом не повёл, переключился на тощего Чичаворка:
- Сто процентов, вы учитель труда. Мы так своего обзывали.
- Нет. МАИ. Я инженер-технолог гидравлических систем, до отсидки.
Вот тут Николая, что называется, пробрало. Он перестал балагурить, с явной опаской посмотрел на бомжей. Наступило неловкое молчание.
- Милиционер родился. Полицейский, - "бородато" пошутил и поправился Маравар. - Ещё по соточке?
- Спасибо за компанию, - поднялся Точкин. - Я пошёл.
- Я с тобой, - обрадовался Николай.
Надо полагать, им смотрели в спины, но успехов не желали.
**
Для начала Илья подсветил вырытую нору. Потом мужчины попрыгали на куче снега, сваленной в оголовок. Та основательно просела за время празднования, а снизу даже подтаяла, создав грязь на подходе. После разравнивания и утаптывания куча стала плоской.
- Я наверх. Ты выгребаешь снег из отнорка, потом спускаешься и сталкиваешь его в оголовок. Сразу раскидывай по углам.
Работа закипела. За два часа Точкин поднялся ещё выше, сделав второе горизонтальное колено. Считая свой рост с поднятыми руками, как два метра, по самой грубой прикидке он пробился уже на десять метров. Воображение отказывалось представлять лавину такой толщины.
"Скорее всего, мы свалились в узкое ущелье. Ой, если так, то и двадцати метров мало будет..."
Мысли текли сами по себе, руки работали автоматически, нора продолжала расти в высоту, но организм заявил свои права на отдых - монтировка выскользнула из рук, полетела вниз, погромыхивая. Предупреждение, выкрикнутое Ильёй вдогонку железяке:
- Берегись! - опоздало.
Болезненный рёв Николая и долгий матерный комментарий однозначно подтвердили - монтировка нашла цель. Ушибленный помощник намного опередил Точкина, и когда Илья протиснулся в комнатку, Маркиза уже бинтовала голову Николая.
- Бля, ты меня чуть не убил! Прямо по затылку, хорошо, шапка спасла.
- Не убил, - согласился Илья, - значит, не судьба тебе здесь умереть. Извините, Маравар, где можно лечь? Вымотался я, глаза сами закрываются.
- Вы нас разбудили, - стервозным до невозможности монологом разразилась Маркиза. - Три ночи, если кто не знает! Ты что, не мог его убить там? И теперь я должна это говно перевязывать!
Она закончила классическую шапочку, связала концы бинта под подбородком. Николай обиделся:
Маркиза влепила ему пощёчину - звонко, быстро. Схватив её за шею, Николай вскочил, толкнул через столик, ударил затылком о кабели. И отдернул руку, с которой закапала кровь - Наглейка располосовала мякоть большого пальца. Сзади его рванул за плечо Утюг и метко вбил кулак в глаз. Сбоку мелькнул Чичаворк - толстяк схватился за ухо. Избиение прекратил Маравар. Он отшвырнул Николая за себя, рявкнул командным голосом:
- А-атставить! Никакого самосуда! Надо, я его сам придушу. Маркиза, в чём дело?
- Помнишь, я тебе говорила, поваром в детсаду работала, в частном? Вспышка дизентерии, а мою медицинскую книжку признали поддельной? Это его сад, Дюжева. Книжка у меня была правильная. А он заменил, чтобы свалить всё на меня... И полтора миллиона по суду, выплаты пострадавшим... Из-за этой твари!
Голос женщины сорвался, она разрыдалась. Обняв её, майор нежно похлопал ладонью по спине, как утешают маленьких детей, приговаривая:
- Успокойся, не рви душу... Уже ничего не вернёшь...
Прозвучало ещё много ласковых слов, смысл которых сводился к простой истине - даже отъявленный мерзавец не заслуживает, чтобы из-за него замечательная женщина ломала свою жизнь. Маркиза затихла, села на полку, потом улеглась, закрылась одеялом с головой и отвернулась к стене. Маравар неодобрительно посмотрел на Николая, который газетой залепил рану, нанесённую крысой, и сейчас оттирал кровь, но к ответу призвал Чичаворка:
- Утюга я понимаю, но ты-то чего кинулся, однорукий? И без тебя есть, кому даму защитить.
- Да накипело! Ладно, скажу... Я его не сразу узнал, а он меня и вовсе еле-еле вспомнил... Подлюка.
Сухое, изрезанное морщинами лицо мужчины утратило былую невозмутимость. Он отчаянно жестикулировал здоровой, левой рукой, рассказывая историю своего падения. В кооперативе, который делал гидравлику для авиации, он остался фактически главным инженером и технологом, а Николаю Дюжеву отдал сбыт. Тот затеял левый бизнес и вместе с легальной и качественной кооперативной продукцией сбывал также и несертифицированную китайскую гидравлику. Доход от левого товара клал в карман. После аварии АН-24 в Игарке халтура выплыла - Чичаворк получил шесть лет, а Дюжев вышел сухим из воды.
- Вы меня с кем-то путаете, - глухо возразил толстяк, вынимая из борсетки паспорт. - Я Махайло.
- Усохни, гнида, - отрубил Маравар. - Поменять фамилию, как два пальца... Утюг, ты молодец, быстрее меня среагировал, дал в морду за Маркизу... Э, э! Куда? Ах, ты... Рэмбой себя возомнил, жибжик зорзёмый...
- Всё равно я их убью, - пообещал очкарик, когда майор заломил ему руку и под непонятные, но звучные ругательства отнял хлебный нож.
- Кого ты резать собрался, выпердыш куриный?
- Чичаворка и этого. Знал бы, сразу убил.
Утюг отказался говорить, за какие прегрешения намерен расправиться с бывшим "коллегой" и с Николаем. Он, вообще, замолчал, только исподлобья смотрел то на одного, то на другого. Потом схватил полупустую бутылку, налил стакан водки, залпом выпил.
Маравар укоризненно покачал головой, убрал нож в свою сумку, закрыл её на молнию, полуприсел на столик, свесив ногу, и молча раскурил трубку. Точкин, который в разборке не участвовал, но внимательно следил за её ходом и делал выводы по каждой претензии к толстяку, мысленно посочувствовал майору. Тому предстояло, как в притче, сохранить в целости козу, капусту и волка.
Докурив и выколотив трубку, Маравар загнал Утюга спать в дальний угол, Точкина устроил между ним и Чичаворком. Николаю отвел место под столиком, а сам разместился рядом, умостив под голову сумку с ножом. Дотянуться до толстяка, не потревожив майора, было невозможно. Приказав всем спать, он зажёг огарок толстой свечи, выставил в проход к туалету и погасил лампу.
Илья закрыл глаза, надеясь быстро уснуть. Натруженные плечи гудели, мокрые майка и рубашка неприятно липли к телу. Скомканная и пропотевшая шапка плохо играла роль подушки. Поворочавшись на жестком бетоне, он выбрал самое удобное положение. Голова пустела, погружалась в дрёму, единственная мысль - почему озлобился Утюг? - возвращалась всё реже и реже. Бомжи, которые запаслись подстилками и одеялами, уже задавали храпака на разные лады, когда Точкина осенило: "Он упоминал дочь. Конечно! Аэропорт в Игарке. Где Курейская ГЭС..."
И сон накрыл его.
**
Чичаворк хриплым криком разбудил бомжей:
- Народ, вставайте!
- Доброе утро, - отозвался Маравар, садясь и оглядываясь.
Утюг и Маркиза повернулись, не вылезая из одеял. Места гостей пустовали. Майор хмыкнул:
- Опять на раскопках... Жаворонки, как есть.
- Ни хрена подобного, - возразил Чичаворк, подходя к столику и наливая воду, - Илья один смылся. А Дюжева - замочил.
- Где? Как? - Маркиза и Утюг спросили одновременно и вскочили, мгновенно утратив сонный вид.
- В сортире. Я туда пошёл, а он лежит... Голова разбита.
- А ну, - командирским тоном заявил Маравар, - пошли, посмотрим!
Николай, действительно, лежал на полу, почти перегородив проход. Нижняя часть тела находилась в туалетной нише. Руки, неудобно для живого подогнутые под туловище, и сильно окровавленный бинт на затылке - говорили сами за себя. Майор посветил свечой, тронул шею трупа, осмотрел следы на пыльном полу, распрямился и спросил у всех:
- Ну и на хрена, шпроты вы недожёванные? Что с ним делать будем?
- Это не я, - открестился Утюг. - Хотя рад. Собаке собачья смерть.
- Жалко, что не от моей руки, - заявила Маркиза.
Маравар глянул на Чичаворка, который демонстративно выставил на вид забинтованную конечность, отозвал обвинение:
- На вас никто и не думал, - и сунул свечу Маркизе. - Я сейчас, я быстро! Проверю, далеко ли ушел убийца. Если что, приведу, судить будем!
Он ловко протиснулся вдоль кабелей, на ощупь оценил разросшуюся кучу снега, ввинтился в нору и полез вверх. Характерные удары по фирну и шелест падающих вниз кусочков свидетельствовали - проходка не закончена. Наткнувшись на ноги Ильи, майор скомандовал:
- Кончай долбить! Спускайся.
- Зачем? Мне немного осталось. Видишь, как светло? Ещё метр, и я на воле.
- Надо. Пойдём!
- Отстань, майор. Похмеляйтесь без меня.
Маравар внезапно разъярился, схватил Точкина за ноги, сдёрнул. Илья соскользнул на пол горизонтального отнорка, вырвал одну ногу из захвата, лягнул. Майор молча принял удар, повторил рывок. Ему помогло тяготение и скользкие стены норы. Сцепка из двух мужчин соскользнула на ярус ниже, ещё ниже, ещё - и Точкин приземлился на Маравара. Схватка во мраке проходила в сопровождении шумного дыхания соперников, но молча. Победил Илья:
- Объяснись, майор.
- Ты грохнул Николая? - сдавленным шёпотом уточнил тот. - Да отпусти! - И уже нормальным голосом продолжил. - Если не ты, всё равно надо разобраться. Я должен знать, кто из моих способен на такое.
- Даже так? Уговорил.
Возле трупа Точкин попросил задержаться. Подсвечивая зажигалкой, он осмотрел разбитый затылок, потрогал пальцами - кость в этом месте мягко пружинила. На полу крови не было - всё впитал бинт.