Петрович : другие произведения.

НЕОБХОДИМОЕ ПРЕДИСЛОВИЕ

Восемь лет назад - восемь! - я был студентом. Жилось мне тогда не то чтобы очень плохо, я бы даже сказал - хорошо, и от избытка жизненной энергии меня всегда тянуло в мрачную меланхолию. Это настроение духа находило свое выражение в трагическо-патетических стихах (где мои двадцать лет?), а также в преисполненной шорохов темных закутков души прозе. Полагал я себя тогда большим литературным талантом (как большинство тонко настроенных молодых людей) - правда, пока еще не реализованным. Сейчас я прекрасно понимаю, что единственной моей вещью, достойной внимания, был небольшой стишок - перевод с русского на русский:

Турок плыл по Дарданеллам.

Увидал омара он.

Быстро в воду руку сунул -

Укусил его омар.

Стойте, стойте, была у меня еще одна литературная удача - и тоже в поэзии. Связана она со Стивеном Кингом.

На преддипломной практике в Москве, поддавшись на дешевизну книг на тамошнем рынке, купил я увесистый том Томминокеров. И вот однажды утром, томясь от выпитого накануне, открыл я эту книгу и наткнулся на эпиграф:

По ночам ко мне теперь

Стучится томминокер в дверь.

Я из дома не кажусь -

Томминокера боюсь.

Стихи мне очень понравились по содержанию (они оказались в тон моему похмелью), но были ужасны по форме. После небольшой переработки это вылилось в:

Коль захочешь помочиться,

Но найти не сможешь дверь-

То тогда с тобой случится

Нехорошее, поверь.

Стихотворение пользовалось большим успехом у публики, и мой тогдашний приятель положил его на музыку.

Вообще, в ту пору было модно все мрачное. Перестройка еще не закончилась (нет, погодите, закончилась - как раз развалился Союз), по телевизору вещал Невзоров, прозванный в народе Нервозовым, на экранах разливались реки кетчупной крови отечественного производства, все зачитывались мистикой и зарубежной фантастикой.

Как мне хотелось в ту пору всколыхнуть что-нибудь этакое в душах людей! (Вранье, вранье, хотелось увидеть свою фамилию напечатанной, и я пытался найти самый короткий путь к этой цели) Потуги мои были смешны, горы замыслов рождали мышей смысла, и хоть папка отпечатанных на Любаве рассказов росла, к цели своей я тогда не приблизился.

Прошло восемь лет. Лет пять я благополучно зарабатываю себе на сигареты и пиво сочинительством (литературой, правда, назвать это все еще нельзя). Папка со студенческими рассказами лежит у меня в нижнем ящике стола, под ворохом бумаг. Ни строчки из нее так никогда и не было опубликовано. Но.

Я сентиментален, наверное, сентиментален излишне. Сейчас я делаю подарок - тому наивному пареньку, который писал всю эту муть целую историческую эпоху назад.

Долго я вам докучать не буду. Рассказик короткий. Впрочем, его можно и не читать. Я не стал менять в нем ни одной запятой.

Называется он, как вы понимаете, весьма многозначительно -

ФИНАЛ

Старик прикрыл за собой дверь. Солнце палило, воздух был пропитан запахами травы и листьев. Кружилась голова. Старик кряхтя наклонился, сел на деревянную ступеньку высокого крыльца. Поселок тонул в зелени. Молодые деревца пробили серый асфальт, из трещин тянулась к солнцу густая трава. Щебетали птицы. По измятой брючине Старика ползла божья коровка.

Вот и все. Вот и все, подумал Старик. Оборвались надежды и ушел страх, остались только лето и покой. И Старику было хорошо, потому что он знал, что все скоро закончится.

Немного побаливала нога. К вечеру будет гроза. Парит. Когда-то давно, в прошлой жизни - да была ли она? - Старик сломал эту ногу. На рыбалке. Он любил рыбалку. Соскользнул сапог с мокрого, обросшего тиной валуна, я упал и на какой-то миг потерял сознание. Стасик - двенадцатилетний сын - волок меня двести метров до мотоцикла, и ревел от страха. Перелом был открытый - гадостное зрелище. Хорошо, что у мотоцикла была коляска, хорошо, что Стасик умел водить. Мне было плохо, ох как плохо, я пытался улыбаться и успокаивал: все нормально, пустяки, сейчас мы приедем домой. Стасик.

Стасик похоронен не здесь. Стасик похоронен недалеко от Мегаполиса. Его накрыло первой Волной. Тогда всех больных гриппом свозили в Мегаполис. В научный центр. Старик помнил, как бледно-синего мальчика задвинули на носилках в стеклянное брюхо вертолета. Мягко взвыли винты. Мы с Кирой стояли у края взлетной площадки, она всхлипывала и все приговаривала: Мальчик мой... Мальчик мой... Я обнял ее, и она сразу обмякла, уткнувшись мокрым лицом мне в плечо. Потом подошел врач со скорой помощи. Что так стоять? - сказал он нерешительно.- Давайте, мы довезем вас до Поселка. Да не бойтесь, все будет хорошо.

Я верил тогда, что все будет хорошо. Что скоро увижу его. Бледного - пускай, худого, но здорового.

Стасика они больше не увидели. Через два дня пришла телеграмма: С прискорбием сообщаем... В крематорий их не пустили. На кладбище показали залитую бетоном площадку (почему - бетоном? Этого Старик не понимал и сейчас). Старик видел небольшую латунную пластинку с именем и датами. Но я не верил тогда, я и позже не мог поверить, все ждал, ждал неизвестно чего... Это ошибка, не может быть, чтобы вставало и садилось солнце, дул ветер, ругались постовые на перекрестках - а Стасика не было... Он пытался объяснить это Кире, и она даже немного успокоилась, но себя он обмануть так и не сумел.

Кира погибла через два года. Во время паники после бенинской вспышки, как раз перед второй Волной. Когда за четыре дня путча перестреляли чуть ли не треть населения страны. Трупы - страшные, изувеченные - неделю лежали на улицах. Было душно. Пыль оседала на страшных мертвых лицах. Он бродил среди покойников, полуживой, словно оживший манекен. Это не она, это не она, это не она.... Смрад разлагающихся трупов вызывал неудержимую рвоту. Люди ли вы?..

Кира была на восьмом месяце. Они ждали девочку. Вернется Стасик, у него будет сестренка. И даже имя придумали - Полина. Кира была спокойна, часто смеялась. Все было хорошо... Однажды днем она села в автомобиль и поехала в город, делать покупки.

Я нашел ее возле ратуши, в сухом водостоке, забитом мусором. Я взял ее на руки. Тело ее распухло и липло.

Он выжил тогда. Зачем? Что он ждал от будущего? Он потерял все и не надеялся найти.

Синий грипп. Болезнь, почти неизвестная, забытая, затертая раком и СПИДом, она вспыхнула сразу и повсеместно. Отдельные заболевания перешли в эпидемии, эпидемии - в пандемию. Мы испугались по настоящему, когда пугаться было уже поздно.

Стасик заболел одним из первых. Старик думал, что он последний на этой планете.

Человечество вымерло за несколько лет. Смешно. Старик похоронил человечество. Старика болезнь обходила стороной. Было страшно, было жутко, но т а к страшно, и т а к жутко, как тогда, на кладбище в Мегаполисе, и тогда, на площади перед ратушей - такого не было и быть не могло.

Старик поежился. Из-за северного горизонта не небосклон медленно наползала серо-черная туча.

В какой-то момент нам показалось, что победа близка. Болезнь была приостановлена. По телевизору показывали выздоровевших. Зашевелились бездействовавшие власти. Я был в санитарной роте. Мы ходили по домам, делали инъекции сыворотки тем, кто не мог прийти в стационар самостоятельно.

Когда-то в детстве ему снился сон. Частый сон, неотступный кошмар. Пустой город и он один на глухих, пустых и опасных улицах. Хочется бежать, бежать от пустоты и тишины, но он знает, что бежать некуда, и ужас сковывает мышцы.

Сколько лет прошло с тех пор, как я похоронил последнего человека в нашем Поселке? Сколько лет прошло после того, как я сумел поймать последнюю передачу?

Я бы, наверное, покончил с собой. Застрелился бы, принял яд. Тогда - если бы твердо был уверен, что никого - НИКОГО - на Земле не осталось. Но я надеялся встретить людей, таких, как я сам, и потому я жил. Мне досталось в наследство целая планета. Я ездил по стране, пересаживаясь с одного автомобиля на другой. Я работал на мощнейших радиостанциях, кричал на весь мир: люди, я ищу вас! Зачем? Старик не знал. В какой-то момент он стал сходить с ума.

Он вернулся в Поселок - не потому, что здесь были похоронены его родители, не потому, что здесь была похоронена Кира. Он вернулся сюда, потому что ему больше некуда было возвращаться.

Сколько прошло времени? Достаточно, чтобы я стал Стариком. Последним, Живущим на Земле.

Старик усмехнулся, ухватился сухой рукой за перила. Поднялся. Сегодня хороший день, подумал он. Солнце, и скоро будет гроза. Люблю грозы. Ливень, ливень - тугие прямые струи. И молнии. Всегда мне что-то мешало насладиться грозой по-настоящему. Я боялся вымокнуть, простыть. Я боялся, что поляжет моя пшеница. Ну ничего.

Все было давно подготовлено. Старик спустился с крыльца и зашел под навес, где стоял движок. Взялся за короткую кожаную тягу. Рванул. Двигатель фыркнул и заработал. Шух-шух-шшшух! Зажглась лампочка на жестяном корпусе. Хорошо.

Старик вернулся на крыльцо. Туча уже закрыла половину неба. Первый раз грохнуло. Это не помешает. Старик отвинтил колпачок с горлышка плоской бутылки. Пора.

Он повернул рубильник дистанционного управления. В небе вновь грохнуло - яркая вспышка осветила весь двор. Солнце заползало за тучи. По углам дома зашипело, и из расставленных динамиков ударили первые аккорды. Хор вывел:

-Ла-а-акримоза... Ла-а-акримоза...

Старик еще раз отхлебнул и бросил бутылку. Коньяк булькал, выливаясь.

-Ла-а-акримоза... Ла-а-акримоза...

Молнии прорезали небо все чаще. Капли били по лдистве. Запахло озоном.

Потом загорелся дом. Все было заранее рассчитано, поэтому никакой ливень не мог загасить красные языки. Старик поднялся. Дом горел некрасиво - много дыма. В какой-то момент Старик пожалел, что выбросил спиртное. Плевать.

Дождь начал хлестать резко, рывками. Водяная пыль сыпалась на Старика.

Динамики захлебнулись и смолкли. С треском вылетели стекла. Затем обрушилась крыша. Старик стоял в стороне, прикрывая лицо от жара.

-Ну вот и все, - сказал он наконец.

И тогда Старик испугался, что не сможет умереть.

12.04.92 - 20.06.00