Фары встречной машины блестят дальним светом, слепя. Зажмурившись, я дергаю руль в сторону. Не спасает. Удар и лопается лобовое стекло, рассыпаясь миллионами режущих брызг. Удар и мой нос сминается о рулевое колесо. Удар и кровь забрызгивает одежду. Я вытираю кровь ладонями, но она слишком сильно фонтанирует, заливая рот и подбородок, стекая на грудь. На губах мерзкий солоноватый привкус. Вылезаю из машины. Смотрю на нее. Она всегда была еле передвигающейся кучей хлама, а теперь превратилась в уродливый и бесполезный кусок металла. Обидно. Очень обидно.
Достаю сигарету. Ее белоснежное тело покрывается бурыми пятнами от моих окровавленных пальцев. Пытаюсь прикурить на ледяном ветру. Руки, ноги, торс - все безумно содрогается от холода и шока.
Из другой машины вылезает водитель. Ветер доносит до меня винные пары. Кое-как прикурив, достаю телефон и звоню в дорожную полицию. Обещают скоро приехать.
Водитель, засунувшись обратно в машину, взывает: "М-маша-а! М-маша-а вылезай!" В ответ слышны истерические выкрики, вперемежку со словами боли. Некто, с расплывшейся по лицу тушью, спрашивает у меня зажигалку. Молча протягиваю нужный предмет, молча жду его возвращения. Из правой брови девушки (тоже пьяной, еле стоящей на ногах) стекает тоненькая струйка крови. "Я вся в крови!" - кричит она небу. "Дайте мне зеркало! Завтра же на работу!" - кричит она, обращаясь ко мне. Она явно не в себе. Мое молчание холоднее окружающего ветра. "Я ни сном, ни духом. Я на заднем сидении спала, правда", - теперь ее голос звучит умоляюще заискивающе. Ее глаза просят у меня утешения. Ее глаза смотрят в мои так, будто ждут похвалы. Их ожидания напрасны. Девушка жаждет услышать от меня ответ, но я молчу. Я просто рад, что остался жив.
Истошно вопит Маша. Крик какой-то ненастоящий. Так кричат плохие актеры в тухлых триллерах. Руки влажные от крови сильно мерзнут. От моей машины тянется бензиновый ручеек.
Приезжает дорожная полиция. Полицейский выходит из машины, поеживается, и, не сказав ничего, садиться обратно. Он откидывает сидение и моментально засыпает.
Следом за полицией появляется скорая помощь. Распахиваются ее задние двери, отрыгивая здоровенного медбрата и носилки.
- Что с ней? - по голосу медбрата я понял, что ему также как и полицейскому хочется залезть обратно в тепло автомобиля.
- С сердцем плохо, - отвечает, поикивая, водитель.
Медбрат, искренне не понимая, почему человек в сердечном приступе, издает такие нехарактерные звуки, отупело стоит около разбитой машины.
Мимо проезжают автомобили. Опускаются боковые стекла тонированные и обычные. Я вижу любопытные лица. Я вижу нехорошие лица. Некоторые, особо сильно подогреваемые садистическим любопытством, останавливаются и подходят, чтобы рассмотреть все поближе. Отсутствие свеженьких трупов расстраивает их. Не скрывая досады, они уезжают. Я ловлю себе на том, что хочу дать в рожу каждому из этих любопытствующих ублюдков.
Осознав, что-то очень важное, но слишком примитивное, для понимания мною, медбрат отстраняет водителя, и сам берется помочь воющей Маше. Недолго раздумывая, здравохранитель выдергивает Машу из салона. Вместе с благодарственным воплем из ее глотки вырывается солидная порция блевотины. Она блюет на медбрата, на себя и на прервавшего свой сон полицейского. Она пытается блевать на носилки, но, не достигнув их, рвота уносится ветром. Обессилившую от таких обильных излияний Машу забрасывают в скорую как мешок с чем-то непотребным. Следом забираются облеванный медбрат и не менее облеванный полицейский.
" Мне больно",- жалуется медбрату Маша. В ее горле булькают остатки зловонных желудочных соков. "Терпите, сударыня",- говорит медбрат, набирая в два шприца нечто зеленоватое. Мне видна страшная ухмылка на его лице. Полицейский громко хохочет и хлопает в ладоши. Медбрат протягивают ему заполненный шприц. Они закатывают рукава и синхронно впрыскивают в себя содержимое шприцев. Что-то ужасное должно произойти. "А теперь держись, подруга", - полицейский наклоняется над Машей. Захлебываясь тошнотой, Маша пытается вырваться, но это не представляется возможным. Водитель и подруга Маши, не обращают на происходящее внимания, распивая только что откупоренную бутылку, несомненно, отвратительного, коньяка. Они звонко смеются. "Не извольте волноваться, сударыня", - говорит Маше медбрат, засовывая два пальца в рот. Я не хочу видеть дальнейшего.
Я спускаюсь вниз по дороге. Тлеющая сигарета, запущенная метким щелчком, падает в текущий параллельно моему движению бензин. Один. Два. Три. Четыре взрыва. Один. Два. Три. Четыре. Пять трупов. Хотя нет. У скорой должен был быть водитель. Значит трупов шесть. Думая над этим, я шагаю в неизвестность ночного города. Там меня никто не знает и никто не ждет. Я доволен собой. Мне удалось замести следы. Теперь никто не узнает, что это я заснул за рулем. Теперь никто не узнает, что я один виновен в случившемся. Я иду, подгоняемый пронизывающим ветром. Очень хочется чаю с молоком.