Лето в тот год выдалось невероятно сухим и жарким. Люди на улицах задыхались и изнывали. Они двигались по тротуару перебежками от тенька к теньку. Тем, кто выбивался из ритма этого весьма специфического движения, было не позавидовать. Тепловые удары градом сыпались на их простоволосые головы. Пот струился полноводными ручейками по их обезвоженным телам.
Солнце пекло невыносимо. Всё мужское население города как-то сразу перестало носить носки и нижнее бельё. Некоторые снимали майки и щеголяли волосатыми и не очень грудьми. Особо отчаянные помимо носков, трусов и маек срывали с себя обувь, чтобы не вспревали ноги. Таких сразу можно было отличить по походке. Они шли на цыпочках, осторожно ступая между окурками, плевками и прочими отходами, обильно насаждёнными на городских тротуарах.
Порой на улице появлялся человек, одетый не по погоде в джинсы и белые кожаные штиблеты. " Он сумасшедший!" - говорили те, что поглупее и помоложе. " Нет! У него есть кондиционер!" - отвечали, не скрывая зависти те, что поопытнее. А владелец чудо-техники шел и улыбался. Все пытались его задобрить и набиться в гости. За последний месяц он заново познакомился со всеми своими давно забытыми одноклассниками и одногруппниками. Однажды к нему пришел человек, заявивший, что в яслях они в один горшок какали (естественно, по очереди). Этот дяденька очень напоминал хозяину кондиционера соседа из рядом стоящего дома, но все равно он был допущен в обитель жизнеспасающей прохлады.
Хозяину льстила его значительность. Он считал себя спасителем заблудших душ. Он считал себя королем и носил бутылку минеральной воды как скипетр. Его нос с каждым днем заострялся и норовил вздернуться ввысь.
Потом чудо технической мысли сломалось, и его хозяина сразу все забыли, и одногруппники, и одноклассники. Даже сосед однокакашечник - и тот при встрече презрительно тупил взгляд. Теперь уже самому бывшему королю приходилось напрашиваться в гости в прохладные квартиры.
У меня не было кондиционера и друзей с кондиционером тоже не было.
Поэтому я сидел дома и пил холодный клубничный компот. У меня болела шея. Я опасался, что она не выдержит тяжести и голова вот-вот оторвется. Спасаясь от зноя, я закрыл окна и занавесил их плотными черными тряпками. Стало немного прохладнее.
Но тут возникла небольшая проблема - я понял, что мучаюсь без солнечного света. Никогда не считал себя растением, но тут вдруг явственно ощутил жизненную необходимость солнца. Я сорвал тряпки с окон и распахнул их настежь, надеясь ощутить утреннюю свежесть и прохладу. К сожалению, ощутил я лишь как опаляется верхний слой моего эпидермиса. Встала дилемма: что выбрать - прохладу и темноту или пекло и свет? Это как выбор между холодильником и духовкой. Решение было найдено довольно быстро. Я наспех оделся, обул легкие кроссовки и вышел на улицу.
То, что там творилось, превзошло все мои ожидания. Мне показалось, что весь город варился в огромном бесовском котле - так было жарко. Но меня уже было не остановить. Я пошел к трамвайной остановке, стараясь держаться в тени зданий.
Стенки будочки-остановки были стеклянными. Они фокусировали весь жар на меня. Я сидел и ждал трамвая в совершенном одиночестве. Через пять минут трамвай не подошел. Не было его и через десять. " Однако, пытка затягивается", - подумал я и закурил последнюю сигарету. Как только я это сделал, на горизонте показался красный грохочущий монстр. Вот так всегда-только закуришь, и сразу подъезжает.
Я залез в вагон, даже не взглянув на номер маршрута. Мне было все равно, куда ехать, лишь бы убежать подальше от своего душного жилища. Мне вообще не очень-то нравилась моя квартира. Я переехал совсем недавно, где-то около года назад и все еще не мог привыкнуть к новому жилью. Это, несомненно, был мой дом, но в нем я чувствовал себя чужаком. Все предметы потеряли, казалось, присущие им свойства и стали расплывчатыми и неосязаемыми. В этом доме и я сам ощущал себя другим, более воздушным, более приподнятым. Я не любил и не понимал этого. Новый дом, в который я бежал (не помню уже зачем и от чего) стал для меня темницей, хотя обещал стать надежным замком. Но что может быть надежнее, чем крепостной каземат? В любом случае для меня было редчайшей радостью вырваться куда-нибудь из дома. Я думал, что просидел в квартире целый год...
В трамвае я пристроился у окошка и тут же заснул разморенный солнцем.
Я открыл глаза и уже не увидел вонзающихся в небо многоэтажных коробок. Вместо них вплотную к трамвайным путям подступали старые и отчасти ветхие постройки. Волшебный трамвай вывез меня из болота спальных районов и привез в Старый Город. Здесь от всего веяло тайной. В воздухе витал тополиный пух. У тротуаров он лежал рыхлыми сугробами, перемешанный с придорожной пылью. Трамвай остановился, двери-створки со скрежетом распахнулись, и я вышел, ступив на раскаленный асфальт.
Гудрон, которым обильно удобрили асфальт в этом месте, расплавился и лип к подошвам. Слева надвигался автомобиль. Я, будучи очень внимательным пешеходом, специально отметил, что машина притормозила перед переходом и, ничего не страшась, двинулся по "зебре". К моему последующему удивлению, водитель явно не заметил меня. Он не остановил свой грузовичок окончательно, а с оглушительным рёвом, поехал прямо на меня, набирая скорость. Я ошалел и потому отпрыгнул в сторону с долесекундным опозданием. Я почти что ощутил потерю части левой ноги, но оказался цел. Это было странно : я никогда не отличался особой проворностью. " Вот так иногда везёт",- подумал я и решительным, холеричным шагом пересек дорогу и, двигаясь по улице, стал усиленно глядеть по сторонам, отыскивая прохладные бары. В радиусе моего взора таковых не наблюдалось. Я так сильно вглядывался вдаль, что не заметил, как справа от меня отворилась, обитая кожей дверь.
В проеме образовался странного вида субъект. Он был очень длинен и несколько скособочен. Его руки-краны свисали до колен, скрывающихся за полупротертым трико. Торс этого человека с немигающими глазами был, втиснут в маленькую, покрытую желтыми пятнами матроску. В напяленных им на ноги домашних, дерматиновых тапочках зияли огромные дыры. Даже не дыры, а пробоины, из которых наружу торчали длинные, кривые пальцы с почерневшими и шелушащимися ногтями. Вдруг он неожиданно сорвался с места и скрылся за углом здания, нервически посмеиваясь.
Моя рука держала дверь, не давая ей закрыться, а рот подавлял позыв расхохотаться в голос. Я думал, что громко смеяться на улице неприлично и потому не смеялся. Из скрывавшегося за дверью пространства веяло прохладцей и я, не особо размышляя, ступил за порог.
От двери ответвлялся недлинный коридор, упиравшийся в, идентичную первой, дверь. Рядом с ней к стене была привинчена металлическая табличка с надписью: "Психоневрологический диспансер N3". Я немного расстроился, потому что ожидал несколько большего - холодных напитков и хорошей музыки во всяком случае. " Все - таки здесь прохладно", - решил я и с силой рванул дверь, продвигаясь в приемное отделение. Мимо регистратуры я прошел незамеченным и углубился в один из многочисленных коридоров. Вдоль стен вытянулись в ряд больничные кресла для ожидающих приема. Вокруг было довольно пустынно, только вдалеке бродили больные. Я без страха плюхнулся в одно из дерматиновых сидений. Все окружающее было настолько пастельным, что глаза слипались сами собой. Я с удовольствием закрыл их и почувствовал, как мое нагретое тело остывает. Каждая клетка кожи блаженствовала по отдельности. Я был горячим супом в холодильнике. Я мог бы просидеть здесь целую вечность, но мое наслаждение неожиданно прервалось.
На соседнее кресло кто-то подсел. Мне это не понравилось. Я приоткрыл один глаз, чтобы рассмотреть нарушителя. Сразу стало понятно, что этот мужчина ненормален. В принципе это было немудрено, если учесть то, что мы находились в больнице для таких людей как он. Его рот периодически кривился в ухмылке, а глаза поочередно подмигивали. Он смотрел на меня, не отрываясь. Точнее не на меня, а как будто сквозь мое тело. Для него я был прозрачен. Взглядом он почти пробурил во мне две сквозные дырки. Я почуял в нем неладное, какое-то скрытое безумие и потому поспешил скрыться в соседнем коридоре. Преследования не последовало и я, успокоившись, сел в такое же кресло. Я думал, что спасся, но ошибся - рядом приземлился следующий невменяемый.
Мы сидели молча. Он смотрел куда-то в сторону, а я разглядывал его боковым зрением. Этот человек разительно отличался от всех остальных здесь. Он не содрогался в тиках, не вертел беспокойно головой. Просто сидел и рассматривал муху, поедавшую всякую дрянь. Муха перелетала от одной стены к другой, а он внимательно следил за ней глазами. Он был спокоен. Вот муха в очередной раз отделилась от плоскости стены и полетела в нашем направлении. Она летела медленно, дожевывая в полете свою мерзкую пищу. Ее толстое, мохнатое тело мотало из стороны в сторону. Муха приближалась к нам. Я стал различать исходившее от нее густое жужжание. Когда она подлетела поближе к незнакомцу, тот молниеносным движением схватил ее и сжал в кулаке. Потом он поднес кулак к уху, послушал, как жужжит в нём, заточенная муха, и отпустил ее, подбросив к потолку. Муха некоторое время колебалась, выбирая куда лететь, и ринулась в распахнутое окно.
Незнакомец широко улыбался. Я был поражен скоростью его реакции. Мне редко удавалось комара прихлопнуть по нормальному, а тут такое.
--
Ничего сложного, но требует тренировки, - вымолвил он, наверное, прочитав мои мысли.
Я не смог ничего ответить и смешно выпучил глаза. Вышло это непроизвольно.
--
Привет. Я Джо. Давай дружить, - сказал он с некоторой издевкой, также весело пуча глаза.
Потом его сотрясло таким заразительным смехом, что и я, невольно, стал смеяться. Когда мы успокоились, я тоже назвал свое имя, а Джо сказал, что знакомство состоялось. Повисла тишина. Только откуда-то из закоулков этого медицинского учреждения, состоящего из втыкающихся друг в друга коридоров и подпирающих стены кресел, доносился цокот каблучков о бетон, обтянутый линолеумом. Этот звук попадал мне в уши, многократно отражаясь от бледно-розовых стен. Стены странно давили на меня, создавая неуют, поэтому предложение Джо пройтись к нему в гости вызвало радость в моей душе. Но я все равно изобразил на лице задумчивую мину, делая вид, будто прикидываю, что-то в уме и согласился не сразу, выдержав паузу.
Мы встали и направились к выходу. Я зашагал впереди уверенным и быстрым шагом. Мне удавалось умело лавировать между снующими туда-сюда больными, медсестрами и врачами. Джо это удавалось гораздо хуже. Он даже чуть не снес какую-то лаборантку с подносом склянок, но все обошлось. Я проскочил мимо регистратуры также незаметно, как и при входе в это богоугодное заведение. Джо догнал меня на улице.
Солнце было еще высоко и жарило нещадно. По прежнему в воздухе вился пух, забивая прохожим глаза, ноздри и рты. Мы перешли на тенистую сторону улицу и двинулись вниз к реке. Параллельно нам двигался поток людей, стремившихся попасть на пляж. Он был плотен и вонюч. Все хотели побыстрее окунуться в воду, смыть ненавистный пот. Я страдал от жары так же как все, но почему-то не потел. Эту особенность своего организма я заметил уже давно. Не скажу, чтобы она сильно мне досаждала, скорее, наоборот давала преимущество. Никогда не любил чувствовать себя сырым. По дороге мы с Джо не разговаривали. Было слишком жарко, к тому же нас со всех сторон окружали стекающие к реке люди.
--
Мы почти пришли - Джо свернул во двор, пройдя через арку.
Я последовал за ним и оказался в большом и красивом, но сильно замусоренном дворе. Тут и там валялись пустые бутылки, пакеты из-под молока и прочая тому подобная неприятная глазу гадость. В самом центре двора возвышалась мусорная куча. Точнее не куча даже, а курган или холм. Чего здесь только не было! Битая посуда, одноногий диван с торчащими из-под обивки пружинами, посеревшие от старости куклы с обожженными, синтетическими волосами, проржавевшая велосипедная рама, свернутая нечеловеческой силой в спираль, россыпи строительных обломков и многое, многое другое. Мой взгляд задержался на японском телевизоре, который венчал этот крысиный эверест. Судя по облезлости краски на корпусе, телевизор провалялся здесь не меньше полугода, а может быть и год. Конечно это не самая дорогая модель, но и не из дешевых. У него был вдребезги сокрушен кинескоп.
Как оказалось Джо жил в старом краснокирпичном доме. Мы вошли в темный, прокуренный подъезд. В нос ударил запах мокрой пыли. По полу истертым ступеням мы поднялись на пятый этаж, и подошли к двери ведущей в квартиру Джо. Пока он рылся в карманах, ища ключи, я из любопытства вертел головой по сторонам. Все стены были исписаны идиотизмами, приводить которые в пример противно. Судя по мелкому сору, обильно валявшемуся у моих ног, пол давно не обрабатывали веником. По углам висели грязные обрывки паутины, давно оставленные создателями - пауками.
Замок слегка скрипнул и я, войдя за Джо, оказался в прихожей. Мы разулись и, ступая босиком по волосатому ковру, прошли в одну из комнат. На стенах ее висели два полотнища. Я сразу определил их африканскую принадлежность. Одно из полотен занимало не меньше одной пятой стены. С него на меня взирал огромный лев, погрузивший себя для отдыха под тенью раскидистого дерева. В нем было столько неподдельного благородства, что я залюбовался. На другой картине были изображены две фигуры - мужская и женская. Они сплетались то ли в бешеном танце, то ли в страстном любовном действии.
В углу стояла старенькая аудиосистема и полка с дисками. Имена исполнителей были мне незнакомы. Напротив окна, у стены, расположился большой, светлый диван. Около него пристроился изящный столик из неизвестной мне породы древесины. На идеально гладкой поверхности столика покоились пепельница в виде открывающего пасть бегемота и курительная трубка. Трубка эта заслуживала особого внимания. Я взял ее в руки и ощутил приятную тяжесть. Трубка была длинной, около полуметра. Неизвестный мастер покрыл всю ее витиеватым орнаментом. Я скользил глазами по искусно вырезанным дорожкам и чувствовал, что мне все больше нравится это место.
Джо жестом предложил мне сесть на диван и отдернул отрез яркой ткани, служившей ему вместо занавеси. Моему взору открылся прекрасный вид на реку, которому немного мешали толпы загорающих и купающихся. Я откинул голову на спинку дивана, расслабив болящую шею, глянул вверх и увидел то, о чем мечтал последние полтора месяца. Я весь обмер. Моему взору открылся КОН-ДИ-ЦИ-ОН-ЕР! На мгновение я стал счастлив...
Диван поглотил мое тело своей мягкостью. Я сидел без движения, лишь иногда двигая рукой, поднося ко рту дымящуюся трубку. От нее к потолку взвивался тонкой струйкой дымок. Достигнув высот, он оседал дурманящей, сладковатой дымкой, сквозь которую различалось большое и необычайно светлое окно. За ним виднелась могучая и неторопливая Река. Воды ее, мутные, свинцово-темные, приковали мой взгляд. Я передал трубку Джо и принялся созерцать.
Мы пускали дым и молчали. Мне очень хотелось сказать, что-нибудь невероятно важное, но все мысли ушли из головы. Они превратились в бумажные кораблики и поплыли вниз по реке. Целая эскадра хороших мыслей покидала меня, а я был не в силах остановить этот процесс. С исходом мыслей куда-то вдруг исчезли и смыслы с ними связанные. Меня это не покоробило. Я был готов к такому повороту событий. Из моего рта сами собой стали валиться слова. Слова эти напоминали фарш, падающий из мясорубки в тарелку. Также как и фарш, пролезающий через дырки, слова были бессвязны и лишь после падения на тарелку из них комкались длинные фразы. Я извергал нелепицу. Джо меня не слушал. Трубка в его руках погасла, бросив в атмосферу последнее облачко сизого дыма. Он всматривался в какую-то точку за окном. В его глазах отражалось течение реки.
--
Я всегда любил эту Реку, - неожиданно проговорил он - А теперь мне немножечко противно погружаться в ее воды. Она несет через всю страну грязь и нечистоты многих городов. Мне жаль тех, кто превратил великую Реку в болото.
--
Почему?
--
Потому что их дети уже никогда не увидят Реку первозданной. Не смогут поймать здесь большую рыбу и выкупаться в прозрачной, быстрой воде. А все по вине своих ближайших предков.
--
Мне кажется им все равно. Они не так уж сильно отличаются от родителей.
Я решил сменить тему разговора и сказал Джо, что мне очень нравится его квартира.
--
Парень, ты видел лишь часть, но тебе уже нравится все. Конечно эта комната - лучшая. Есть еще две, не считая кухни.
--
Ты тут один живешь?
--
Нет. Вместе со своим дядей. Мы оба профессиональные путешественники, если можно так выразиться, поэтому редко бываем в родном городе, а еще реже одновременно. Большую часть года квартира пустует.
--
А чем занимаются профессиональные путешественники?
--
Ну, представь себе, что какие-нибудь телевизионщики захотели снять фильм о львах в дикой природе. Они ищут и находят деньги, собирают экспедицию и тут понимают, что весь их многочисленный экспедиционный штат, не имеет ни малейшего представления об Африке, вплоть до простейших географических познаний. И тогда призывают профессионального путешественника, за солидную плату конечно.
--
По всей видимости, плата действительно достойная - ответил я, еще раз окидывая взглядом гостиную.
Джо рассмеялся, встал и ушел на кухню. Оттуда раздался его голос:
--
Язык к нёбу присох, сделаю-ка я чего-нибудь прохладительного.
Я услышал звон бокалов, доносящийся из кухни через коридор. Джо сказал еще что-то, но я не расслышал и решил сам подойти к нему. Выйдя в коридор и повернув налево, я очутился в небольшой, но очень разумно обставленной кухне. Здесь не было ничего лишнего. Несколько разделочных столов, выполняющих заодно функцию посудных шкафов, прижалось к стене. Над ними нависли полки с различной утварью. К окну был, придвинут необычный стол. У него была металлическая столешница и такие же металлические ножки. По периметру столешницу пронизывали крупные заклепки. Они придавали столу сходство с обшивкой танкера. Я не побоялся сообщить об этом Джо. Он ответил, что именно такого эффекта и добивался когда мастерил этот стол. Нужно отдать должное Джо - стол, несмотря на всю свою массивность и грубоватость, отлично вписывался в интерьер. По бокам стола, напротив друг друга, стояло два стула. "Гости в этом доме нечастое явление",- подумал я, когда увидел стулья. Я присел на один из них и, пока Джо возился с коктейлями, принялся вглядываться в лица валяющихся на песке людей. Я условно поделил эти лица на две категории - невероятно кислые и чрезмерно радостные. Мне были неприятны и те и другие. К первой группе относились мелкие служащие всех возрастов, уставшие от своей серой никчемности, старички и старушки, изъеденные всеразличными моразмами и паранойями, а также несимпатичные старые девы, которые ужасались своей ненужностью. Вторую когорту отдыхающих составляли коротко стриженные молодые ребята. Они попивали дешевое пиво из пластиковых бутылей и задорно гоготали при виде купающихся старых дев. "Созвездия талантов",- подумал я о них и решил, что больше никогда не ступлю ногой на загаженный песок городского пляжа. Я просто не хотел заработать рак кожи, жарясь на опасном солнце. Говорят теперь и те защитные пленки, которыми покрыты тела всех загорающих, не помогают.
Джо поставил на стол, передо мной, большой запотевший бокал. В нем приятно потрескивали крупные кубики льда. Я взял бокал, отпил немного и почувствовал, как мое испепеленное горло оживает. По вкусу я сразу понял, что проглотил ром, смешанный с каким-то соком. Я очень любил и ценил ром, особенно темный его вариант. Этот напиток всегда напоминал мне о карибских пиратах, а я очень симпатизировал сорвиголовам.
--
А ты не любишь путешествовать? - спросил меня Джо, упав на противоположный стул.
--
Не знаю. Я никогда не покидал бетонных джунглей городов. Возможно, я просто слишком привык к прогрессу и цивилизации.
--
Это ужасно - привыкать к чему-либо. Но неужели нет на карте такого места, где тебе не хотелось бы побывать?
Я вспомнил о пиратах и ответил, что съездил бы на Кубу или на Ямайку.
--
Хороший выбор. Съезди обязательно.
--
У меня нет на это времени.
--
Скоро у тебя будет столько времени, парень, что ты не будешь знать, куда его девать, - произнес Джо и тряхнул головой - ты даже не представляешь себе, что значит спать на голой земле, подложив под голову свернутую куртку, вглядываясь в безграничное ночное небо, которое того и гляди, поглотит тебя.
Я подумал, что это для меня слишком круто и рассказал Джо историю про одного своего знакомого. Как-то раз он, будучи в сильнейшем подпитии пришел домой и как это водится, не раздеваясь, рухнул в кровать. Все бы ничего, да только потолок в комнате был обклеен обоями с вкраплениями из светящихся в темноте звезд. Можно понять потрясение моего приятеля, когда он, нечеловеческим усилием перевернувшись на спину, увидел над собой не белый потолок, а звездное небо. Он пытался разными способами избавиться от наваждения. Закрывал глаза ладонями, усиленно тер их кулаками, проваливался в сон, но ничего не помогало. Звезды с потолка исчезли только под утро, когда мой приятель разбитый безжалостным похмельем и бессонной ночью отправился на работу. Как потом выяснилось, он не замечал звезд раньше, потому что ложился спать с включенным ночником. Такая вроде бы ерунда, а человек чуть с ума не сошел.
Джо выслушивал мою историю, слегка улыбаясь. В его глазах блистали веселые искорки. С каждым новым словом, произнесенным мной, его рот расплывался все шире, пока не растянулся до ушей окончательно. Чем ближе к финалу рассказа, тем сложнее было Джо себя сдерживать. В итоге он, не дослушав концовки, громоподобно захохотал. Я тоже рассмеялся. Мы содрогались довольно-таки продолжительное время, а потом затихли, лишь изредка покряхтывая.
Солнце тем временем валилось к закату. Оно побагровело и как-то разрослось. В небе, чуть подернутом вдалеке красными и розоватыми облаками, парил пернатый хищник. Движения его, казалось бы простые и несуразные, таили в себе столько красоты и грациозности, что я залюбовался. Птица, полетав над пляжем, по спирали взошла ввысь и исчезла в горах на другой стороне Реки, видимо разочаровавшись в людях и их благих начинаниях. Я следил за взмахами ее крыльев до рези в глазах. Мне тоже хотелось летать над городом, над головами. Летать и ощущать свою безграничную свободу, а заодно и точно метить отвратительных мне субъектов. Размышляя над этим, я закрыл слезящиеся глаза и погрузился в благостную дрёму...
Мне снилось, будто я иду по какому-то техническому сооружению. Все вокруг было бело и, кажется, стерильно. Со всех сторон меня окутывал гул, подобный звуку работающей турбины. Я шел и шел, пока не остановился около небольшой двери, которую отпер ключом. За ней небольшая комната. Одно окно, небольшой письменный стол, стул с протертой обивкой, лежанка. Я подошел к столу, сел за него и принялся, что-то писать в тетрадку. В этот момент ровный гул сменился на неистовый рев, потом заскрежетало где-то сбоку от меня, и я понял, что вылетаю в, разлетающееся на куски, окно. Уже в полете, я оглянулся назад и увидел за разбитым окном себя, в той же позе сидящим за столом и пишущим в тетрадь, только... без головы. Затылок пронзило болью, я вскрикнул и погрузился в темноту.
Я разлепил глаза оттого, что в правую мою щеку нестерпимо впилось нечто мелкое. Моя голова покоилась на столешнице, руки бездейственно свисали, а ноги уехали под стул и то и дело пытались там поелозить. Из-за всей неудобности такого положения, моя, и без того больная шея, страшно затекла. Оторвать щеку от стола мне удалось попытки с седьмой, но шея не выдержала тяжести головы, позволив ей упасть на левое плечо. Такое положение было еще более неудобным, чем прежнее. Я обхватил шею двумя руками и приподнял голову в исходное положение. На этот раз она удержалась, но ненадолго, свалившись на правое плечо. Я повторил все манипуляции, помассировал шею и вроде бы приладил голову окончательно.
Я окинул взглядом помещение, в котором находился, стараясь на всякий случай не двигать резко головой. Помещение, как это ни странно, оказалось той самой кухней, на которой еще совсем недавно мы с Джо так приятно беседовали. Свет был погашен, но для различения очертаний предметов вполне хватало и лунного, проникавшего в окно. Джо не было рядом. Я взглянул на часы, чтобы узнать, сколько проспал, а потом вспомнил, что когда засыпал, не смотрел на них, поэтому глядеть на настенные часы, тогда, когда я уже проснулся, не было никакого смысла. Около меня, на столе, в бокале, все еще стоял недопитый мной напиток. Я взял его правой рукой, отпил немного губами и встал со стула. Обескровленные ступни неприятно покалывало тысячами иголочек. Нужно было идти искать Джо.
Ноги вынесли меня в коридор и дотащили до первой двери. Дверь эта была знакома мне и открыта. За ней расширялась гостиная. Здесь было неинтересно из-за отсутствия Джо, и я отправился дальше.
Несколько осторожных шагов в темноте привели меня к следующей двери. Она не поддалась мне, потому что была заперта. "Комната отсутствующего дяди",- подумал я и, не отчаявшись, двинулся в направлении противолежащей третьей двери. Эта дверь сильно отличалась от других. Она не была гладкой на ощупь. Всю ее покрывали какие-то мелкие рытвины и бороздки. Мои пальцы двигались по бороздкам, то, застревая в рытвинах, то, сталкиваясь между собой. Мне очень захотелось увидеть эту дверь, и я исключительно интуитивно простер руку вправо. Рука ткнулась в обойчатую стену и, пошарив немного вокруг, нашла искомый выключатель. Один щелчок изменил все вокруг, сделав темное светлым, серое цветным. Я скупо прослезился, от пестрости вдруг окруживших меня красок и принялся разглядывать дверь. Самым примечательным в ней оказались не бороздки и ямки, расположенные хаотично и беспорядочно, а очень умело вырезанная надпись. Она гласила: "Кисс Ми Za Roga". Я не понял, что это значит, а может быть и не мог понять.
Я повертел ручку и, толкнув дверь, вошел в комнату. Обстановка ее оказалась самой, что ни на есть спартанской: продавленный диван, большой письменный стол, заваленный бумагами, колченогий стул, несколько полок с книгами, старая лампа с красным балдахином. На стене висело изображение, кажется кого-то из индийских богов, но я могу и ошибаться. В углу приютилось несколько барабанов. Одни были выполнены в виде цветка лотоса, другие напоминали дыни. Я взял в руки барабан, который мне больше всего понравился.
Он, как и многие другие предметы в этом доме был испещрен орнаментом. Я сел на диван, зажал барабан между ногами и попробовал, что-нибудь настучать. Сначала звук получался глухим и несколько размазанным. Он плавал по комнате и никак не поддавался мне. Но я искал новые пути, новые ходы. Я научился соизмерять силу и точность удара по туго натянутой коже. Мои пальцы воспринимали ответную вибрацию барабана, и я весь утопал в ней. Звук окружил меня, а я как рыба плавал в нем. Мне был подвластен каждый звук по отдельности и все звуки в совокупности. Я вычленял из общего потока неудачный, на мой взгляд, звук, исправлял его и очень осторожно помещал обратно, позволяя звучать с новой силой и чистотой. Мне практически удалось достичь идеала звучания, но тут в созданную мной стройную систему ворвалось нечто ужасное.
Когда первый страх перед неизвестным прошел, я понял, что это нечто всего лишь сотрясающий стены хохот Джо. Его живот уже сводило от приступов смеха - он держался за него рукой. Другая рука крепко обхватила ручку балконной двери, не позволяя своему содрогающемуся хозяину упасть на пол. Джо пытался произнести что-то, но вместо слов из него вырывались новые раскаты смеха. Через пару минут он более или менее успокоился и, все еще слегка хихикая, сказал:
--
Ну и чушь же ты играл, парень, - он снова утробно расхохотался - А ведь еще и подпевал!
Я понял, что вся моя звуковая идиллия была лишь иллюзией, мной же созданным миражом. Мне стало стыдно из-за того, что я вел себя как дурак. Во мне не было злобы на Джо, на его веселый, не язвительный смех. Я злился сам на себя. Чтобы поскорее забыть об этом эпизоде, я предложил Джо выйти на балкон, подышать свежим воздухом.
Мы вылезли на балкон и сели на два маленьких стульчика. Джо снова раскурил свою трубку и нас окружил щекочущий ноздри туман.
--
Мне больше нравится другой балкон. С него открывается прекрасный вид на Реку, - сказал Джо, передавая мне трубку. Я, вспомнив недавнее свое поведение, принять ее отказался. Джо только хмыкнул.
--
А чем этот балкончик плох?
--
Глянь вон туда, - Джо показал рукой куда-то в пространство под нами.
Я посмотрел туда, куда он указывал и сначала ничего не понял. Через дорогу, прямо напротив нас, стоял черный обелиск. Позади него расположилась полуразрушенная, железобетонная стена. Вокруг этого места горели уличные фонари, тогда как вся остальная улица, в том числе и проезжая часть, были укутаны мраком. Настораживало также то, что вся поверхность около обелиска была усыпана цветами. Подавляющее большинство из них составляли красные гвоздики.
Я знал, что уже бывал здесь раньше, и видел эту гладкую черную каменюку и пугающую стену, и цветы, обагренные слезами. От этого места несло горем и смертью. Мне казалось, я помнил его таким, каким оно было до установки гранитного перста. Я силился вспомнить, поднять из глубин памяти какие-нибудь обрывки, но ничего не получалось. Джо понял мою заминку:
--
Здесь раньше находился промышленный озонатор, а потом его не стало. Вспоминаешь?
--
Не очень. А что такое промышленный озонатор?
--
Ты как будто с луны свалился, парень.
--
Нет, я просто забыл.
--
За всю историю своего существования человечество постоянно, что-нибудь меняло в природе. Вырубались леса, осушались болота, в атмосферу выбрасывались вещества разъедающие озоновый слой. Сначала эти вещества проедали в озоне гигантские дыры, а когда дыр стало слишком много, все поняли, что это уже не дыры в озоновом слое, а озон между дырами. Озон исчез, перестав защищать изнеженную кожу людей от вредоносного ультрафиолета. Тогда мировое сообщество спохватилось и в крупных городах были выстроены промышленные озонаторы, то есть заводы, вырабатывающие и выпускающие в атмосферу озон.
--
А почему их строили в центрах городов?
--
Чтобы защитить горожан озоновой шапкой.
--
Что такое озоновая шапка?
--
Озоновой шапкой называют расплывающийся над городом выработанный озон.
--
Я знал все это раньше, но почему-то забыл.
--
Ничего страшного, я помогу тебе вспомнить все.
--
Что именно?
--
Все.
Джо замолчал, дымя трубкой, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор. Я же думал про "вспомнить все" и абсолютно ничего не понимал. Я даже не очень понимал, что именно меня связывает с этим человеком, сидящим на балконе рядом со мной. Мне казалось, что связывает нас лишь встреча в психдиспансере, где я оказался случайно. А как там очутился Джо я не знал и потому спросил об этом у него:
--
Джо, а почему мы с тобой встретились именно в психдиспансере? Почему не в магазине, не в кино, а именно в лечебнице для всяческих... ( в этом месте я запнулся, не зная, что сказать). Вообще, как ты туда попал? На психа ты явно не смахиваешь, так что рассказывай.
--
Я давно ждал, парень, когда ты спросишь меня об этом. Я расскажу тебе о том, как оказался в диспансере, потому что это имеет непосредственное отношение к нашей с тобой истории, - Джо помолчал немного, собираясь с мыслями, и продолжил - Что произошло с тобой год назад?
Немного поразмыслив, я ответил, что прошлым летом состоялся мой переезд и, что примерно с того же времени у меня стала частенько побаливать шея. Еще я добавил, что больше не могу ничего припомнить.
--
Я думаю, мой рассказ поможет тебе вспомнить. Итак:
" В прошлом году я вернулся в родной город после почти полугодичного отсутствия. Я покинул Африканскую зиму, чтобы очутиться в нашем лете и не увидеть разницы. Город встретил меня черным предгрозовым небом и удушающе - грустной атмосферой. В аэропорту я поймал такси и отправился домой. Мне попался на редкость молчаливый таксист, что для людей этой профессии скорее исключение, чем правило. Мы двигались по знакомым улицам, но мне мерещилось, что они уже не те. Так всегда бывает, когда после длительного отсутствия возвращаешься на малую родину. Пока мы ехали, на город стеной упал дождь. "Ливень в такой ранний час не сулит ничего хорошего",- решил я, с жалостью глядя на спешащих поутру на работу людей.
Такси подъехал к моему дому. Я расплатился, выскочил из машины и по спринтерски рванулся к подъезду. Тех трех секунд, что занял у меня путь от такси до двери подъезда, хватило, чтобы вымокнуть до нитки.
Я поднялся по знакомой тебе лестнице до своей квартиры, отпер ее и вошел. Ноздри сразу защекотал знакомый запах. Запах родного дома. Некоторые дома пахнут несвежими носками, другие сдобными булками, но запах моей квартиры невозможно описать. Смешение запахов приправ, ароматических свечей, чая и еще чего-то - так пах в тот день и всегда мой дом. Я превозносил этот аромат над всеми другими и обожал его. Во всех моих странствиях он не покидал меня. Где бы я ни находился в Эфиопии или Перу, в Мексике или Голландии этот запах был рядом.
Я принял душ, разобрал дорожную сумку, позавтракал полуфабрикатами и понял, что мне в принципе вообще нечем заняться. Мне не хотелось спать, читать и даже слушать музыку. Я не знал чем себя занять".
--
А теперь я спрошу тебя, парень, что ты обычно делаешь, будучи дома?
Я подумал и ответил, что обычно смотрю телевизор.
--
Вот именно! - воскликнул Джо и расплылся в улыбке - Тогда я вспомнил об этом же. Дело в том, что у меня не было телевизора, но я быстро исправил это упущение.
--
Каким же образом интересно знать?
--
Я продолжу свой рассказ, с вашего позволения конечно:
"Мой карман отягощал увесистый конверт с напиханными в него купюрами. Я не очень люблю и не особо уважаю деньги, поэтому стараюсь их побыстрее потратить. Тот день не был исключением. Один звонок по телефону - и через пару часов я мог называть себя обладателем новенького телевизора. Я поставил его в своей комнате на письменный стол, который практически не использовался мною по назначению. Я воткнул штепсель в розетку, подключил антенну и поймал ею единственный канал. Изображение было плохим - все рябило и подергивалось, сопровождаясь трескучим шипом из динамиков. Мне удалось все исправить после нескольких часов штудирования инструкций и полуслепых ковыряний в настройках. Я так устал, что решил на первое время ограничиться просмотром только одного канала.
Для удобства я вытащил из дядиной комнаты мягкое, старое кресло и вооружился прохладным лимонадом. Устроившись, я стал смотреть. Никогда не смогу я передать словами тех ощущений, которые испытывал в тот момент. Весь я ликовал и не было тому ликованию конца. Мое существо пылало в восторге, как ребенок, радуясь новой игрушке. Я не заметил тогда, за радостными вскриками, как внутри меня, что-то отмерло и отвалилось.
Первым из того, что я увидел на голубом экране, был астрологический прогноз. Я не особо верил в точность гороскопов, считая их надувательством, но меня не сильно волновало, что именно видеть на экране. Чей то таинственный голос за кадром начитывал новые и новые прогнозы, пока, наконец, не добрался до моего: "Рядом с вами полетят чужие головы. Как бы и вас не зацепило!". Слова эти чуть подрагивали на выходе и потому издавали металлический скрежет. Они запомнились мне своей бессмысленностью.
После этого я смотрел все подряд. Мимо меня промелькнули: отчет о туре футбольного чемпионата, два-три ток-шоу, передача про животных, запертых в зоопарках и криминальная хроника, одна из бесконечной череды себе подобных серия мыльной оперы и старые мультфильмы. Все это ассорти обильно перемежалось невероятным количеством красивых, но безгранично тупых рекламных роликов. Они сводили меня с ума, прерывая просмотр всегда на самых интересных местах.
Я опомнился только, когда напольные часы в дядиной комнате пробили двенадцать раз, обозначив полночь. По подоконнику стучал, зарядивший с утра, дождь. В комнате было темно, лишь свет от кинескопа играл на стенах и потолке. Мне пришлось встать, чтобы размять совсем затекшие мышцы. В кресле я просидел чуть меньше десяти часов. До сих пор эта цифра является моим личным рекордом по сидению на одном месте. Я все это время не ел, зато выпил четыре бутылки лимонада, поэтому, когда встал, ощутил естественную человеческую потребность. Я отправился в уборную оправляться. Потом я вымыл руки и принял приготовленный заранее ужин. После всех этих действий я вернулся к просмотру. Тут- то все и произошло.
Я поудобнее устроился в кресле и собирался продолжить смотреть фильм. Гроза усиливалась, поднялся сильный ветер. Из незакрытой форточки мне дуло прямо в затылок. Я приподнялся, чтобы закрыть ее и услышал чудовищный грохот. Звук этот был настолько отвратительным и громким, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Через долю секунды я получил мощнейший удар в голову и отключился".
Каждое новое слово Джо врезалось в илистое дно моей памяти землечерпательным ковшом, поднимая хаотичные обрывки воспоминаний. Я знал, что в этих разрозненных кусках хранится та самая истина, которую пытаюсь найти я, но мне было страшно открыть ее. Она пульсировала внутри меня, готовая взорваться и выплеснуться. Она пульсировала как сердце, качающее по организму кровь. А может быть она и была моим сердцем? Все перепуталось во мне за последний год. Я уже не знал кто я. Неведенье становилось мучительным, а всеуничтожающая правда приближалась. Я прекрасно понимал, что ее приход означает для меня конец, спасительный конец. Я слишком устал быть бестолковым и безобразным, бегущим от людей. Избавление приближалось - Джо все говорил и говорил, а я слушал его, вспоминая:
" Не знаю, сколько именно я провалялся без сознания, но видимо довольно долго. Очнувшись, я не смог раскрыть глаза из-за раздирающей головной боли. Складывалось такое ощущение, будто в меня врезался перелетный шар для боулинга.
Я лежал на полу в луже собственного холодного пота и оттого сильно замерз. Окоченевшие пальцы шарили вокруг, натыкаясь лишь на осколки выбитого стекла. Вместе с грозовым ветром и косым дождем в комнату с улицы проникали отчаянные крики и многоголосный вой тысяч сирен. Я одним своим ухом слышал небоскребный мат, а другим причитания и взывания к высшим силам. Мозг, в раскалывающейся на части голове, стал кашей. Я мало, что соображал и не мог заставить себя открыть глаза. Мое тело содрогалось и кривилось в судорогах. Оно мне больше не подчинялось. Я пытался подняться, но забыл, как двигать ногами. Я хотел ухватиться за близко стоящий стол, но руки хватали совсем другие предметы. Я думал кричать, но вместо этого насвистывал популярные мотивчики. Все во мне отчаянно клокотало.
Я почти выбился из сил, как вдруг все звуки исчезли, сменившись монотонным гудением. Мои мышцы перестали беспорядочно сокращаться и, расслабленные, стали отдыхать. Все доселе согнутые суставы распрямились. В локтях и коленях раздался легкий хруст. Спина, выгнутая аркой, прильнула к холодному полу. Затылок больше не бился о прожженный кое-где линолеум. Я успокоился и, собравшись с силами, смог потереть кулаками слипшиеся глаза, которые от этого широко распахнулись. То, что я увидел в тот миг никогда не уйдет из моей памяти.
Я увидел другие глаза, принадлежавшие совершенно мертвой голове. Эти глаза смотрели на меня в упор, не мигая. В них застыл предсмертный укор, неизвестно кому адресованный. В тот же момент появились пропавшие звуки. Их появление сопровождалось таким резким и громким треском, что я чуть не оглох. Как будто кто-то большой перекрутил реле громкости.
Я встал на четвереньки, а потом, опираясь о перевернутое кресло, с большим трудом, поднялся на ноги. Моя голова все еще жутко болела, а оторванная, незнакомая голова лежала посреди комнаты. Она отбрасывала бесформенную, продолговатую тень. На месте шеи образовался неприятный, обагренный кровью пазух. Я поднял голову и принялся разглядывать. Мне никак не хотелось верить в то, что у меня разболелась голова от удара, неизвестно откуда взявшейся, головой по голове. Я думал, что сошел с ума, раз проникся этим бредом.
Пришлая голова, несомненно, принадлежала мужчине. Сверху она была покрыта темными волосами, а на щеках и подбородке трехдневной щетиной. По бокам располагалось два крупных, чуть сплющенных уха. Нос был обыкновенным, разве что великоватым. Остекленевшие глаза таили в себе некоторую грусть. Возможно, они были просто карими. Все внешние признаки выдавали хозяина головы, как человека умного, пытливого, но немного меланхоличного. Я взял голову подмышку, как мяч, и прошаркал на полусогнутых ногах к окну. Моему взору открылась печальная картина.
На месте промышленного озонатора образовалась огромная груда из железобетонных конструкций, труб, приборов и разбитых унитазов. Мне было не очень понятно, зачем на озонаторе, который обслуживает всего лишь один человек, такое количество унитазов. Я насчитал не меньше семи, хотя их, наверное, было больше. Три стены обрушились, четвертая готовилась вот-вот обвалиться, но пока держалась. Повсюду сновали люди в форме и спецодежде. Многие из них стояли в оцеплении, другие разбирали завалы в поисках уцелевших. До меня доносился голос работающего телевизора: "Экстренный выпуск...Взрыв в центре... Пром.озонатор...О жертвах не...". Мне было сложно вникнуть в суть, но все и так было ясно. Я пошел в прихожую, накинул ветровку и вышел на улицу. Отойдя от подъезда метров на пятнадцать, я понял, что забыл голову на тумбочке в коридоре. Пришлось вернуться. Для удобства и маскировки я сунул голову в пакет с рекламой нового супермаркета и снова вышел под дождь.
У меня не было никакого четкого плана. Я просто знал, что обязан вернуть голову законному владельцу. Соображать приходилось на ходу, что удавалось мне не очень хорошо из-за опустошающей боли в голове. Я выбрал, наверное, самый идиотский путь из всех - прорваться к оцеплению через толпы ко всему безразличных зевак и скопления безжалостных репортеров, и отдать голову одному из стражей правопорядка. Я блестяще выполнил первую фазу операции, а со второй возникли проблемы.
Молодой сержант взирал на все вокруг себя (в том числе и на меня) с видом такой безграничной надменности, что мне сразу захотелось проблеваться. Он долго осматривал меня своими тупыми водянистыми глазами, почесывая затылок и сплевывая на пропитанную несчастьем землю. На его лице проступали следы озонового отравления - оно выглядело постаревшим. Он долго не понимал того, о чем я ему говорил. Он спрашивал: "Что у тебя в пакете?" Я отвечал: "По всей видимости, голова погибшего". Он спрашивал: "Откуда она у тебя?" Я отвечал: "Залетела в окно". Он спрашивал: "Ты псих?" Я отвечал: "Нет, я нормален". Он спрашивал - я отвечал. Он спрашивал - я отвечал. Он спрашивал - я отвечал. И так до бесконечности. Наконец этот фараон сказал: "Мне нет дела до этой головы. Я стою здесь уже три часа, и я устал. Я хочу домой, чтобы есть, спать и любить жену. Я хочу жевать поджаренный свиной зад, запивая темным пивом. Я хочу много денег и загородный дом. Я хочу красный кабриолет и яхту на рейде в бухте. Я хочу огромный телевизор и кожаное кресло с электромассажером. Я вообще хочу все то, чего у меня сейчас нет, а до этой головы мне нет ровно никакого дела. Если хочешь, иди и сам ищи того, кто ее потерял". Довольный своей речью он улыбнулся, оскалив протабаченные зубы. Я не выдержал и, согнувшись, наблевал ему на ботинки. Это вышло ненамеренно, но очень вовремя. Я быстро ретировался, проскочив под ограждающей лентой. В спину мне, как бронебойные снаряды, летели ругательства. Я не слушал их и не страшился погони. Я просто шел туда, где как мне казалось, находится обезглавленное тело.
Ноги вынесли меня к телам погибших. Они были выложены в ряд и укутаны в черные мешки. Лишь лица были открыты для опознания. Здесь находились и погибшие от осколков и отравившееся выбросом озона. Последним особо не повезло. Их тела за считанные секунды одрябли и состарились. Их лиц я уже не мог узнать. Зато узнавал другие, вспоминая, как с этим играл в футбол, а с тем дрался в первом классе. Я хотел заплакать, но истощил всю влагу и потому шел дальше, наполняясь скорбью.
Тело без головы отыскалось довольно скоро. Я достал из пакета груз и водрузил его на полагающееся место, а затем очень медленно отправился домой. У меня было еще одно дело, требовавшее завершения.
Я дошел до дома минут за двадцать вместо обычных пяти. Я шел по дороге усыпанной осколками несбывшихся надежд. Эта дорога проходила мимо руин озонатора, который одним людям подарил жизнь, а другим гибель. Мой мозг автоматически запоминал каждую мелочь, каждый кусочек мира вокруг меня.
Дождь все усиливался. Небо проливалось теми слезами, которые я не мог выдавить из себя. Я стоял перед своей дверью, прислушиваясь к внутренним вибрациям. Струны моей души выдавали грустные аккорды. С мокрых волос стекала вода, проникая за шиворот и сбегая по спине противными, обжигающими холодом ручейками. Пошарив в карманах и найдя ключи, я отпер ими дверь. Грянул раскат грома. От него моя голова загудела, как колокол.
Я прошел, не разуваясь, на кухню, оставляя на ворсе ковра мокро-грязные следы. В одном из посудных шкафов мне удалось найти то, что нужно. В моей руке, как меч, покоилась, блестя от света желтой лампы, самая большая скалка в доме. Я перекидывал ее из руки в руку, нанося попутно смертоносные удары невидимым врагам. Эта скалка была самым подходящим оружием для моих целей.
Кусочки выбитого стекла хрустели под подошвами. Порывы ветра пронизывали меня насквозь. В моих зубах дымилась, найденная на кухне, измятая сигарета. Я не курил четыре года и потому, после затяжек, меня несильно пошатывало. Телевизор передо мной разрывался воплями новоявленной поп дивы. Мне казалось, что она сделана из пластмассы. Мне казалось, что это манекен, который научился раскрывать рот, причем не только для пения. Ее пластиковое тело изгибалось как марионетка под руками дергающего за нитки кукловода. Ее синтетические, белые волосы ниспадали на плечи блестящим водопадом. Ее глаза струились контактно-линзовой голубизной. Она двигалась по сцене, вызывая всеобщую возбужденность не грацией и изяществом, но распущенностью и вульгарностью. Лица зрителей в зале не скрывали похотливых желаний. Разврат проштамповал их. Все, как один, смеялись, брызгая слюной и похотливо потирая ручки. Это было выше моих сил.
Сигарета вывалилась из губ и упала на пол. Я раздавил ее и, сделав несколько шагов к телевизору, размахнулся скалкой. Чуть помедлил, но, решившись, что есть силы, ударил по кинескопу. Он взорвался, разлетаясь по комнате мириадами мельчайших стеклянных звезд. Крошечные кристаллики стекла, безумно вращаясь в полете, рассеивали вокруг себя свет многочисленных молний. Поистине красивое зрелище.
Тогда я думал, что знаю, зачем разбил телевизор. Для меня его покупка означала начало. Я хотел верить, что его уничтожение ознаменует конец. Я был не прав.
На следующий день, с утра, я вынес телевизор во двор и выбросил. Он до сих пор лежит там, где я его оставил тогда. Затем меня и всех живых свидетелей катастрофы отправили на обследование в психдиспансер, где мы с тобой и встретились... в годовщину трагедии".
--
Вот и все - сказал Джо, ставя точку в своей истории. Я находился в оцепенении и не мог ответить. Мы долго молчали. Тишину нарушил Джо:
--
Что-то от этих разговоров во рту засуха разразилась. Тебе принести чего-нибудь?
Я рассеяно кивнул, боясь взглянуть в глаза Джо. ОН ушел, а когда вернулся, уже не застал меня на прежнем месте. Я в это время бежал, летел над тротуаром. Я ощущал в себе невиданную легкость. Мое тело могло воспарить, но я пока не хотел. Мне нравилось бежать, заставлять себя двигаться и наслаждаться этим движением. Джо открыл мне истину, таящуюся во мне самом. Я все вспомнил и понял. У меня больше не болела рассеченная шея, а мой новый дом, как и старый, прекратил существование. Готовящиеся к рассвету улицы города были пустынны и безлюдны. Я бежал и бежал, оставляя позади витрины бутиков, дорогие автомобили и снобизм центра. Я продвигался к тихой и спокойной окраине. Все мысли из головы выдувало ветром, который нес меня над асфальтом. Он вынес меня на пустырь и усадил на сочную, зеленую траву.
Я вдыхал пьянящий запах лугового коктейля трав. Аромат проникал в мой нос, застревая там навсегда. Где-то высоко, высоко надо мной заурчало и мне на руку упала первая тяжелая капля. За ней посыпались вниз многие другие, превратившись в дождь. Тот самый спасительный дождь, которого так долго ждали изнывающие от жары люди. Под его грузными каплями растворилась сначала моя одежда, а за ней и я сам истаял, обретя вечный покой.
Джо поставил поднос с двумя запотевшими бокалами на балконный пол рядом с собой. Садясь на стул, он слегка улыбался, размышляя над моим исчезновением по-английски. В рассветающем небе проявились первые признаки грядущей грозы. Джо забил трубку и, раскурив ее, деланно серьезным тоном проговорил: "Какие же эти духи неблагодарные. Уйдут и спасибо не скажут". Он сам себе рассмеялся, а потом, покуривая трубочку, принялся полушепотом, как заклинание приговаривать: "Киссмиzaroga, киссмиzaroga, киссмиzaroga, киссмиzaroga..."