Петров Данила Александрович : другие произведения.

Ода смерти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь и смерть - два антипода, стальными стержнями пронизывающие мироздание. Две стороны одной медали - но где же ребро? Два конца одной палки - но где же середина? Два полюса магнита - но что между ними..? И почему только у смерти есть образ: старуха с косой?

   Тяжёлые, налитые серостью тучи с трудом волочат свои уродливые туши по хмурому, опалённому огнём зари небу. Солнце испуганно прячется за горизонтом, дрожа от ужаса перед грядущим - но грязно-жёлтое пятно, оттенённое по краям нежно-розовым, выдаёт его местонахождение. Звёзды, всю ночь сиявшие над полем битвы, теперь превратились в тусклые, едва заметные точки на предрассветном небе.
   Трава - настолько жёсткая, что ею побрезговала бы даже самая голодная скотина, - с почти одушевлённым упорством пытается выстоять под напором порывистого, не по-летнему колючего ветра. Длинные, исхудавшие стебли, словно руки тысяч и тысяч утопающих, судорожно цепляются за болезненно-белую землю, но земля превращается в похожую на пепел пыль, и пронзительный ветер зло теребит рыхлые клочья бледно-зелёной, кричащей от боли растительной массы, яростно дёргает за длинные, безжизненно повисшие корни и наслаждается тем едва различимым звуком, с которым они рвутся на части...
   Две бесконечно-однообразные линии тянутся от одного горизонта до другого. Они монолитны и неподвижны, и кажутся такими же незначительными частями предрассветного пейзажа, как умирающая трава, как взвившаяся в воздух пыль, как жестокий палач-ветер. Но бледного света умирающей луны достаточно, чтобы заставить тускло блестеть начищенный металл брони, а пронзительного ветра с избытком хватает на то, чтобы заставить трепетать боевые знамена - яркие лишь в свете дня, а сейчас такие же серые, как и всё вокруг.
   Воины ждут. Наездники с трудом сдерживают животных, чующих густой запах опасности, пропитавший утренний воздух. Пехотинцы стискивают оружие и беззвучно молятся - может быть, в последний раз. Командиры давно закончили последний осмотр и стоят на своих местах; вожди разработали план сражения в мельчайших подробностях и, как им кажется, готовы к любым неожиданностям.
   Смерть - мрачная и жестокая, неумолимая и беспощадная, - витает высоко в небе, скрытая плотным покровом уродливых облаков. Нетерпеливо облизывая бесплотные губы, она одинаково пристально рассматривает обе армии и едва заметно улыбается в предвкушении. Стервятники спешат убраться с её пути - испуганно каркая, сыпя угольно-чёрными перьями, они улетают прочь от места грядущей битвы, мрачными тучами замирают у горизонта. Чуть позже они вернутся к телам воинов - но только к телам, ибо души тогда уже будут принадлежать Смерти.
   Яркий свет, несомый первым лучом утреннего солнца, прожигает ярко-красные дыры в рыхлых телах туч, окрашивает розовым растворённую в воздухе пыль, скользит по броне воинов, чёрными тенями ложится на землю.
   - В атаку! За вождя! За победу! В атаку!!! - громоподобный гул зарождается в глубине тесно сомкнутых рядов, тысячи голосов сливаются в мощный боевой клич. И нет больше монолитных, неподвижных линий, и нет больше замерших в ожидании воинов.
   Всадники и пехотинцы сломя голову несутся вперёд, подгоняя себя яростными криками; множество ног - голых и закованных в тяжёлый металл брони - оставляют в земле глубокие неровные вмятины. Неяркое утреннее солнце отражается в разнообразных, но одинаково острых лезвиях, тусклыми бликами ложится на ожесточённые лица. Хриплое дыхание срывается с искажённых яростью губ, смешивается с белёсой пылью и тяжело оседает на доспехах. Тугие мышцы протяжно скрипят от усилий, разгорячённая кровь бурными потоками струится по набухшим венам, и объятые яростью сердца стучат отчаянно и быстро от страха и напряжения.... и ноги несут воинов вперёд, навстречу врагу. И боевой клич - громкий и злой - летит впереди.
   Ветер стремится обогнать бегущих воинов - и умирает, рассечённый на части острыми гранями лезвий. Горящее небо бросает на армии хмурый взгляд, заинтересованно прищуривается - и испуганно отстраняется, разглядев чёрную тень Смерти, угловатую и мрачную, непохожую ни на что. Грузные облака стремятся обойти её как можно дальше, что удаётся лишь немногим - и серые клочья скользят над воинами, растворясь в вышине...
   ...Пехотинец сломя голову несётся вперёд, навстречу судьбе, и мощные ноги с глухим стуком врезаются в землю. Длинный меч крепко зажат в вытянутой руке, кольчуга сидит как влитая; начищенный шлем надвинут на глаза, и тихо свистят песчинки, разбиваясь в пыль о большой круглый щит. На тонких губах играет полубезумная улыбка, звериное рычание - хриплое и бессмысленное - рождается глубоко в горле и с трудом прорывается сквозь крепко стиснутые зубы. Разум больше не нужен, ибо всё вокруг предельно просто: справа, слева и сзади, насколько хватает глаз, бегут соратники, братья по оружию. А те, кто впереди, кто сломя голову несётся навстречу - это враги, готовые и способные убивать. И с каждым шагом, с каждым вздохом они всё ближе, их боевой клич сотрясает воздух, топот их ног заставляет землю дрожать...
   Но воин бежит вперёд, не останавливаясь и не оборачиваясь. Ярость глухо булькает в горле, ожесточённое сердце отчаянно бьётся в груди. Закипающая кровь заставляет ускорить бег, пальцы судорожно пытаются сжать меч ещё крепче, но это уже невозможно. В горящих глазах нет ни капли разума, лишь жажда крови и стремление убивать. И злобный оскал на вытянутом лице, и прилипшие к бледным щекам волосы...
   Короткий вскрик, хруст ломающихся костей, протяжный предсмертный стон... и пехотинца нет. Обезумевшее от страха животное не чувствует боли от шпор и удил, острые копыта рвут в клочья кольчугу, отбрасывают начищенный шлем далеко в сторону. Длинный меч, так и не испивший крови; круглый щит, не способный защитить от безумия... И мгла спускается с небес, чёрной тенью падает на изувеченный труп. Первая душа, когда-то сильная и яростная, становится бесплотной тенью, и Смерть довольно улыбается, ибо начало положено.
   ...Всадник хрипло кричит, вонзает длинные шпоры в окровавленные бока, бьёт по голове древком копья - но всё напрасно. Власть над животным утрачена, и её уже не восстановить никогда. Инстинкты сильнее всего, что есть у наездника - они заглушают слова, они тупят шпоры, они защищают от ударов.
   Инстинкты заставляют животное резко развернуться и бежать назад - бежать стремительно и мощно, не обращая внимания ни на что. Всадник резко передёргивает плечами, признавая собственное бессилие, и соскакивает на землю. Поднимается на ноги, подбирает копьё и бежит вперёд, навстречу врагу - не обращая внимания ни на что.
   Он быстро достигает того места, где погиб пехотинец. Длинный, красиво отделанный меч и сверкающий щит сразу бросаются в глаза, воин без сожаления отбрасывает прочь неудобное теперь копьё и склоняется над трупом. Смерть едва слышно ворчит, но отступает в сторону, не желая выдавать своего присутствия, и всадник без помех перевооружается.
   Через мгновение он вновь бежит вперёд - длинный меч поднят высоко над головой, ровное дыхание легко срывается с плотно сжатых губ. Побелевшие пальцы крепко стиснуты на оружии, горячая кровь гудит в голове, и тёмной пеленой стоит перед глазами ярость... Воин рвётся вперёд, не обращая внимания на бешеные удары сердца, на тяжёлую броню, на жёсткие стебли когда-то сочной травы... и рыхлые комья мёртвой земли летят из-под ног, и миллиарды пылинок роятся в воздухе, словно живые. Воин рвётся вперёд, желая обогнать авангард своей армии; он хочет быть первым, кто схлестнётся с врагом. Он жаждет битвы, и никто не может этому помешать - никто, кроме...
   Смерть загадочно улыбается, расправляет чёрные полотнища крыльев и бесшумно летит за воином. И холодный, уверенный взгляд собственника сверлит его широкую спину...
   Того пространства, что ещё недавно отделяло две армии друг от друга, больше не существует - его уничтожил рассвет. Потрескавшаяся, безжизненная земля; помятая, истерзанная трава; невесомые пылинки, растворённые в воздухе... Всё это - лишь незначительные частицы нового дня, что разгорается над горизонтом. Две армии, встретившиеся в битве - кровавой и яростной, жестокой и беспощадной. Две армии и витающая над ними Смерть - вот что сейчас по-настоящему важно.
   - За вождя!!! За победу! В атаку... - последние раскаты грозного клича уносятся в небо, растворяются в пустоте. Тишина плотным покровом окутывает поле битвы, густым туманом ложится на плечи воинов, тяжёлым камнем виснет в воздухе... но всего лишь на мгновение. Она умирает быстро, но мучительно - плотный покров разорван в клочья, густой туман безжалостно втоптан в землю, и вдребезги разбит повисший в воздухе камень. Агонизирующие осколки тишины уносятся в небо, растворяются в пустоте, и на земле начинается битва...
   ...Бывший всадник всё-таки самый быстрый, самый выносливый из всех - он сумел оказаться в первых рядах, у него хватает сил и воли на последний рывок... и длинный меч, и направляющая его рука летят вперёд, рассекая замерший на мгновение воздух. И горящие глаза, и отупевший от ярости разум делят сплошную массу вражеской армии на отдельных противников, ищут уязвимое место... и находят! Круглый щит звенит, отражая удар; рука немеет, но это ничего не значит - воин уже не может чувствовать боли, он может лишь её приносить. Длинный меч, стремительный и неудержимый, рвётся навстречу врагу, острый клинок рассекает воздух, пробивает броню и с жадностью впивается в тёплую сочную плоть... Тяжёлые капли крови на сверкающем металле лезвия, звон выпавшего из рук оружия, и протяжный, наполненный болью стон... первый враг убит, и первый труп падает на землю, и мёртвая пыль жадно впитывает первую кровь.
   Яростные крики вновь сотрясают воздух, бесчисленное количество ног делают последний шаг навстречу друг другу, и новые трупы падают на землю... На небе не осталось ни единого облака, но солнца не видно - чёрные крылья Смерти простёрлись над полем битвы, но живые не могут и не хотят их замечать. Они сражаются - за себя и за победу, они проливают кровь - свою и чужую, они верят и надеются лишь на силу - свою и своего оружия. У них нет ни времени, ни желания запрокинуть голову и посмотреть наверх, на затянутое чёрной плёнкой небо... Лишь на последнем витке предсмертной агонии они прозревают, и зловещий шелест острых крыльев, и хищный прищур пылающих глаз, и жуткий оскал бесплотного рта - всё становится реальным для умирающих. Но уже слишком поздно, ибо в следующий миг их уже нет...
   ...Бывший всадник сражается на острие атаки - меч слился с рукой, стал продолжением тела, и каждый его удар смертелен; круглый щит покрыт трещинами и вмятинами, но по-прежнему надёжен и крепок. Воин вошёл в раж - ярость кипит в крови, сверкает в глубине жестоких глаз, наполняет усталые мышцы неведомой ранее мощью. Меч потемнел от крови и уже не блестит, длинное лезвие покрылось зазубринами и застревает в телах, липкая рукоять выскальзывает из пальцев... но клинок по-прежнему прямой и острый, рука легко выдёргивает его из умирающей плоти, а окровавленный кулак уже не может разжаться... Воин рвётся вперёд, навстречу славе и схватке, он врубается в самую гущу врагов, наносит один удар за другим - и новые трупы падают на землю, и дрожащее лезвие жадно впитывает тёплую кровь, и хриплые стоны умирающих режут слух пока ещё живых...
   Боец поскальзывается в лужах крови, наступает на раненых и спотыкается о мёртвых... но продолжает сражаться - яростно и умело, забыв о страхе и не зная усталости. Уверенность и сила наполняют каждое движение, смерть и страдания таятся в холодном металле клинка, и в пылающем сердце нет места для жалости. Рядом с воином не осталось ни одного достойного противника, он стал героем и доминирует в битве - никто не может выдержать разящий удар окровавленного меча, и никакое оружие не может пройти сквозь неприступный металл щита. Кажется, уже ничто не может остановить воина - он будет сражаться, будет убивать до тех пор, пока не почувствует сладкий вкус победы на пересохших губах, пока не падёт последний из врагов, пока не остынет бурлящая в жилах кровь... Но так только кажется.
   Яростный крик, тихий звон доспехов и тяжёлый топот закованных в броню ног... Неясное предчувствие пронзает отчаянно бьющееся сердце, заставляет воина резко обернуться и выставить перед собой помятый щит. Тихий свист дрожащего воздуха, оглушительный лязг обезумевшего металла, пронзительный, наполненный разочарованием скрежет... и глубокая вмятина ложится на круглый щит, и хрустит сломанная кость, и острые осколки боли впиваются в руку воина.
   Противник по настоящему страшен - узловатые руки налиты силой, могучая грудь часто вздымается и опадает, наполняя лёгкие растворённой в воздухе пылью. Чёрные глаза сухо блестят в узкой прорези шлема, кольчуга разорвана в клочья и залита кровью, но дыхание ровное и спокойное, и закованные в металл ноги прочно стоят на земле. Широкие ладони стиснуты на рукояти огромного боевого топора - длинное щербатое лезвие едва заметно покачивается в такт биению сердца, и густые тёмные капли срываются с его острых граней.
   Но ярость убивает боль, в кипящей крови нет места для страха, и жажда жизни придаёт сил, заставляет верить в себя. Воин заносит над головой окровавленный меч, и солнце ярко вспыхивает на острие - но всего лишь на мгновение. Вся сила, вся злость и весь гнев концентрируются в могучем ударе, и звенящий клинок летит навстречу врагу, рассекая пространство на две части - справа и слева от зазубренной грани лезвия. Но противник выставляет перед собой толстый металл топорища - и меч с лязгом отскакивает, окровавленная ладонь воина немеет, но пальцы уже не могут разжаться...
   Враг делает короткий замах и, презрев все правила боя, с силой бьёт сверху вниз. Воин ждёт атаки, но не может защититься - рука со щитом плетью висит вдоль тела, и нет сил поднять внезапно потяжелевший меч... Поэтому он уходит от удара, в длинном прыжке отступает назад - и огромный топор со свистом вонзается в воздух. Воин зло усмехается и бросается на врага, выставив меч перед собой. Противник начинает паниковать, и чёрная маска страха вползает на когда-то непроницаемое лицо... Но даже страх не может подавить желание жить, и враг в последний момент вскидывает топор, и пронзительный скрежет вновь разливается в воздухе. Протяжно скрипят вздувшиеся сухожилия, хриплое дыхание срывается с плотно сжатых губ, и тихо звенят два скрещенных лезвия. Противники напирают, давят друг на друга, и новые порции силы вместе с кипящей кровью вливаются в трепещущие мышцы, и два сердца горят в холодном огне ярости...
   Боль терзает раненую руку бывшего всадника, предательски дрожат налитые тяжестью ноги; острые иглы усталости впиваются в грудь, раздирают на части хрипящие лёгкие. Воин сражается с самого начала битвы, он слишком устал сеять страдания и смерть, и даже ярость, даже жажда жизни уже не может заменить отдых. И бывший всадник сдаётся, не в силах более противиться бешеному натиску врага. Обречённо вздохнув, воин опускает меч, отступает назад и тяжело поворачивает корпус, желая закрыться щитом. Но рука - кровоточащая и неестественно согнутая - отказывается повиноваться, и круглый щит остаётся на месте.
   Радостный рёв вырывается из широкой груди врага, злая ухмылка искажает пересохшие губы, и яркий огонь торжества вспыхивает в узкой прорези шлема. Боевой топор взмывает высоко над головой - солнце тускло блестит на выщербленном лезвии, засохшая кровь чёрными струпьями падает вниз, и крупной пылью ложится на мёртвую землю... Широкий взмах превращается в мощный удар, и холодный металл полукруглого лезвия обрушивается на усталую цель.
   Воин из последних сил поднимает меч, распрямляет дрожащие ноги, напрягается в ожидании удара... Но ему нечего противопоставить мощному натиску противника - топор скользит по клинку, застревая в зазубринах... и всей тяжестью обрушивается на воина. Звон лопнувшей кольчуги, хруст ломающихся костей, бульканье льющейся крови... и рука воина, перерубленная у самого плеча, падает на землю, так и не выпустив щит. Глухой стон срывается с плотно сжатых губ, и острые клыки боли впиваются в сердце... а противник злорадно смеётся, запрокинув голову к небу, и демонстративно облизывает залитый кровью топор.
   Но торжество преждевременно - воля одерживает верх над болью, последняя искра сознания ярко вспыхивает в обречённом теле, и последние капли былой мощи сливаются воедино. Воин глухо рычит, делает короткий шаг вперёд - и меч вновь вонзается в плоть. Звон лопнувшей кольчуги и бульканье льющейся крови... Враг, ещё недавно радостный и надменный, широко раскрытыми глазами смотрит на зияющую в груди рану. Топор со звоном выпадает из внезапно разжавшихся рук, пронзительные хрипы срываются с искажённых страданиями губ, и предательски подкашиваются закованные в металл ноги... Мёртвое тело тяжело падает на истоптанную землю, и мёртвая пыль жадно впитывает горячую кровь сражённого врага... а воин наступает ему на грудь и злорадно смеётся, запрокинув голову к небу.
   Но новая боль впивается в обречённое тело, гасит крохотный огонёк сознания: тяжёлое копьё вражеского всадника пронзает победителя насквозь, и звенит разорванная в клочья кольчуга. Воин медленно оборачивается, неуверенно замахивается... но всадник с силой проворачивает копьё и выдёргивает окровавленный наконечник. Воин, ещё недавно радостный и надменный, застывшими глазами смотрит в надвигающуюся пустоту, дрожащие ноги делают несколько неуверенных шагов вперёд, навстречу вечности - и безжизненное тело падает на потрескавшуюся землю. Мёртвые пальцы не способны больше держать скользкую рукоять, и длинный меч - затупившийся и зазубренный, но сполна отведавший крови - тихо падает рядом.
   ...А чёрная тень Смерти уже рядом, и её свирепая улыбка, и её горящие глаза, и её бесшумные крылья... и она сама. Ещё две души - победителя и побеждённого - присоединяются к душам тех, кто погиб в битве; ещё два тела становятся окровавленной падалью, замершей в ожидании стервятников.
   У всадника нет поводов для торжества - быстрая победа над раненым приносит ему лишь разочарование, а не радость. Изувеченный, неспособный сопротивляться воин - слишком лёгкий противник для того, кто жаждет славы - яркой и вечной; для того, кто стремится испытать себя в настоящей схватке - стремительной и яростной; для того, кто родился и вырос для сражений - кровопролитных и жестоких.
   Всадник издаёт громкий, наполненный яростью крик и с новыми силами бросается в бой, навстречу врагу и опасности. Через мгновение он уже в самой гуще сражения - тяжёлое копьё срослось с налитой силой рукой, острые колени безжалостно стискивают взмыленные бока скакуна, и ярко горят запавшие глаза. Один за другим падают истекающие кровью противники, бессильные противостоять его стремительному натиску, но всадник не смотрит на трупы, не замечает впившейся в руку усталости - он продолжает сражаться, и его копьё мелькает среди врагов, сея боль и страдания...
   На пути воина встают четыре пехотинца - тускло блестят залитые кровью кольчуги, прямоугольные щиты разбиты и покорёжены, но всё ещё достаточно надёжны, а широкие мечи по-прежнему остры и смертоносны. Пехотинцы сражаются вместе с самого начала битвы, и сражаются успешно, раз до сих пор живы. Но этого слишком мало для того, чтобы остановить жаждущего схватки воина - грозный боевой клич разливается в воздухе, длинные пальцы крепче стискивают отполированное до блеска древко, и тяжело хрипит безжалостно пришпоренный скакун...
   Треснувший щит - плохая защита от яростного натиска всадника, и первый враг тяжело оседает на землю, прижимая руки к окровавленной груди. Но его товарищи всё ещё живы, и они хотят отомстить - три воина с рычанием бросаются на врага, и три меча готовы ударить, быстро и мощно.
   Но всадник готов к бою, в каждом его движении сквозит уверенность в собственных силах и презрение к врагам. Он вонзает копьё в грудь первого противника, отпихивает ногой второго - тот отлетает назад и падает на землю, - и отбивает древком удар третьего; затем мощным рывком выдёргивает копье, и первый противник падает на землю, захлёбываясь кровью, но меч третьего уже занесён для нового удара, и нет времени подставить под него копьё... Воин отпускает поводья и, перехватив руку врага, несколько раз бьёт кулаком по шлему. Третий противник выпускает меч из рук и хватается за голову, а всадник умело перехватывает копьё и вонзает окровавленный наконечник ему в горло.
   Зазубренное лезвие легко входит в трепещущую плоть, обречённый пехотинец хрипит и плюётся кровью, отчаянно пытается вырвать терзающий горло металл... Но смерть жестока и неотвратима, и через мгновение мёртвое тело падает в белёсую пыль. Из ужасной раны хлещет упругая струя горячей крови, и густые тёмные капли падают на торжествующее лицо победителя...
   Выдернув копьё, всадник медленно поворачивается к последнему противнику - тот уже успел подняться с земли и собирается продолжить бой, но...
   Пехотинец смотрит на всадника - на его залитое кровью лицо, на судорожно сжатые пальцы, на зазубренный наконечник копья... Стальная игла страха вонзается в затрепетавшее сердце, и холодная маска ужаса искажает побледневшее лицо. Но взгляд скользит дальше, и пехотинец видит мёртвых соратников, видит свой треснувший щит и широкое лезвие своего меча... видит мечущуюся в воздухе пыль, заваленную трупами землю и кипящую рядом битву... видит зелёную траву, полуденное солнце и яркое небо...
   Взгляд умирает быстро и почти безболезненно - меньше, чем через мгновение он исчезает, поглощённый той непроницаемой мглой, что разлита над полем боя. Но даже доли мгновения хватает воину для того, чтобы заметить чёрные крылья Смерти, застывшие в вышине; чтобы ощутить на себе оценивающий взгляд её горящих глаз, пустых и бездушных; чтобы почувствовать её ледяное дыхание...
   Пехотинец вздрагивает, внезапно осознавая, что уже обречён, но... жить, жить, ЖИТЬ!!! Мёртвые соратники и залитая кровью земля, жестокая битва и пропитанный пылью воздух, разбитый щит и зазубренный меч - они абсолютно ничего не значат, если рядом есть нежная трава и мягкая земля, стремительный ветер и яркое солнце, просторное небо и пушистые облака. Страх и ярость, боль и ненависть, долг и страдания - всё теряет смысл, когда бешено колотится сердце, когда внезапно просыпается разум и отчаянно жаждет жизни израненное тело...
   Обречённый жалобно скулит, в ужасе закатывает глаза и отрекается от вождя и соратников... Он молит о пощаде - взглядом, жестами и словами; ради жизни он готов на всё - на обман, на унижения и на предательство...
   Но всё напрасно, ибо всадник забыл, что значит милосердие. Он видит перед собой лишь очередного врага, он слышит только кипящую в крови ярость, и не чувствует ничего, кроме желания убить. В коротком замахе он отводит руку назад, быстро, но безошибочно прицеливается - и тяжёлое копьё летит вперёд, стремительно и уверенно. Лязгает пробитая броня, сухо трещат сломанные кости, противно хлюпает тёплая кровь - и мольбы о пощаде превращаются в протяжный, сочащийся болью стон. Немеющие руки уже не способны держать оружие, и оно со звоном падает на землю; внезапно ослабевшие ноги больше не могут выдержать тяжести умирающего тела, и пехотинец медленно опускается на колени. Наполненный страданием взгляд скользит по окровавленному наконечнику, по толстому древку, по держащей его руке... и замирает на застывшем лице. Враг хочет что-то сказать, но всадник мощным рывком выдёргивает копьё, и слова превращаются в глухие хрипы, растворяются в тёмном потоке хлынувшей из горла крови...
   Через мгновение ещё одно мёртвое тело падает на безжизненную землю, а всадник, по-прежнему сильный и стремительный, берёт копьё наизготовку и несётся навстречу новому противнику.
   ...Непроглядная мгла опускается с небес и накрывает безжизненные тела проигравших, и через мгновение ещё четыре души становятся бесплотными тенями, каких уже бесчисленное множество. А Смерть скалит клыки в довольной улыбке, ибо битва ещё далека от завершения: у погибших пехотинцев были соратники, братья по оружию - многие из них всё ещё живы, и всё ещё способны сражаться...
   Копейщик с яростным криком бросается на всадника, но всадник горяч и молод, искусен и ловок. Широкий замах, мощный удар, мерзкое бульканье крови - и очередной противник повержен, и его наполненный болью крик разливается в воздухе. Новый враг - новый замах, новый удар и новая боль... Зазубренный наконечник одинаково легко пронзает латы и щиты, кольчуги и кожу, кости и плоть, и нет спасения от таящейся в нём смерти. Отполированное древко скользкое от крови, густые тёмные капли срываются с тупого конца и тяжело падают в белёсую пыль - но пальцы всадника срослись с копьём, стали частью оружия, и ничто не заставит их разжаться. Верховое животное жалобно скулит от усталости и всё трудней заставить его повиноваться, но... Ещё замах, ещё удар - и свежая кровь на острие, и воздух дрожит от предсмертного хрипа, и ещё один проигравший тяжело оседает на землю. Замах, удар - и копьё летит вперёд, и острый металл вонзается в обречённое тело, порождая боль и страдания, трепет и страх, агонию и смерть... Есть только бой - быстрый и беспощадный, яростный и жестокий, горячий и кровопролитный; только живые враги реальны, и только в копьё можно верить - всё остальное или уже мертво, или умирает. Каждый противник жаждет убить, но всадник свиреп и стремителен, неутомим и неистов, быстр и почти безумен. Сила в руках, ненависть в сердце и чёрный туман перед глазами; каждый противник - не больше, чем цель, и зазубренное лезвие копья вновь и вновь впивается в плоть...
   Один за другим падают поверженные враги, но лёгкие победы не могут доставить всаднику радости - он алчет славы, он стремится испытать себя в настоящей схватке, он жаждет убивать только лучших из врагов... Но перед ним встают только слабые и неуклюжие, медлительные и неумелые - те, кто рождён лишь для того, чтобы умереть под ударом тяжёлого копья. Они не способны сопротивляться, а потому должны погибнуть...
   И они умирают - мечники, копьеносцы, топорщики один за другим уступают бешеному натиску непобедимого всадника, но их смерть - ничто для того, кто стал героем. В убийстве слабого нет ни капли славы, пылающее сердце не залить кровью трусов, а горы трупов - ничто для ослеплённого ненавистью разума. С новой силой разгорается ледяное пламя ярости, сжигающее тело и душу, и даже чувство опасности, даже желание жить не могут этому помешать. Разочарованный наездник выдёргивает копьё из ещё живого тела и оглядывается в поисках достойного противника.
   И он его находит. Могучий воин стоит на небольшом пригорке и легко орудует огромным обоюдоострым мечом. Массивный клинок одинаково легко проходит сквозь воздух и ветер, сквозь плоть и броню; каждый его удар стремителен и ужасен, точен и неотразим, и любое прикосновение широкого выщербленного лезвия несёт гибель... Воин с головы до ног залит кровью - но это та кровь, что когда-то текла в жилах его врагов, заставляя их жить и бояться смерти. Но огромный меч, холодная ярость и сильные руки сплелись воедино, и ничто не может им противостоять. Широкий замах, мощный удар - и тёплая плоть, ещё недавно источавшая яд смертельной угрозы, становится изувеченным трупом, а окровавленное лезвие вновь взмывает вверх, и вновь падает вниз, навстречу новому врагу, новой жертве...
   Воин уже не помнит, что значит честный бой, он забыл смысл слова "поединок" - и враги не дают ему вспомнить. Они наседают со всех сторон, безжалостно бьют в лицо и в спину, метают камни и комья земли... Но всё бесполезно, ибо воин с головы до ног закован в толстый металл брони, лишь в узкой прорези шлема ярко горят налитые яростью глаза. Броня с лёгкостью принимает на себя удары топоров и копий, мечей и кинжалов, дубинок и палиц - принимает и выдерживает их. Доспехи, когда-то сверкающие и почти прекрасные, теперь покорёжены и помяты, и полуденному солнцу уже никогда не играть в их тусклом, залитом кровью металле... Но они по-прежнему прочны и несокрушимы, тверды и удобны, легки и по-своему прекрасны - и они по-прежнему делают своего хозяина неуязвимым.
   Огромный меч, нестерпимо яркий и почти живой, застывает на мгновение высоко над головой непобедимого латника - и обрушивается на очередного врага. Треск расколотого черепа, всплеск горячей крови, и наполненный болью стон... Ещё один обезображенный труп падает к ногам победителя, в пропитанную кровью пыль, а огромный меч - такой же жестокий и безжалостный, как и его хозяин - вновь зависает в воздухе, суля агонию смерти тем из врагов, что ещё живы.
   Ловкие пытаются парировать ужасающий по силе удар, быстрые стараются ударить первыми, а трусы просят пощады или бегут со всех ног... Но острый металл клинка сочится гибелью, неотвратимой и неизбежной, и в холодном взгляде латника нет ничего, кроме неистового желания убивать.
   И он убивает - не ведая сомнений и не зная жалости. Короткий замах, мощный удар - и ещё один враг валится на землю, перерубленный пополам, но глаза уже нашли новую жертву, новый вдох наполняет грудь, и новая волна ярости накатывает на объятый пламенем разум. Короткий замах и мощный удар... Выщербленное лезвие застревает в умирающих телах, длинная рукоять норовит выскользнуть из окровавленных ладоней, и всё чаще спотыкаются ноги о трупы... острая боль усталости безжалостно терзает горящее сердце, чёрная пелена затуманивает взор, и отчаянно бьётся кровь в раздувшихся от ярости жилах... Но глаза всё ещё видят лица врагов, огромный меч по-прежнему смертоносен, и в руках всё ещё достаточно сил для того, чтобы его поднять... и новые капли крови ложатся на тусклый металл доспехов, и новые тела падают на землю, и новые стоны разливаются в воздухе...
   Неясная угроза заставляет латника резко развернуться и тяжело тряхнуть головой в напрасной попытке вернуть взгляду былую ясность. Вражеский всадник - сильный и уверенный, неутомимый и быстрый - выплывает из стоящего перед глазами тумана и, безжалостно пришпорив взмыленного скакуна, стремительно несётся вперёд - яростные оскал искажает залитое кровью лицо, тихо звенит разорванная кольчуга, и ярко блестит наконечник взятого наизготовку копья. Длинное зазубренное лезвие направлено в единственное уязвимое место несокрушимых доспехов латника - в узкую прорезь шлема, в горячие угли налитых яростью глаз.
   Тяжёлый комок во внезапно пересохшем горле, предательская слабость в коленях и застывшее в ужасе сердце. Латник чувствует, что обречён - он разглядел свою смерть в отражённом наконечником солнце, прочитал её в глубине сверкающих глаз неутомимого наездника, почуял её запах в стремительных порывах жестокого ветра... и с каждым мгновением она всё ближе.
   Латник слизывает ледяной страх с внезапно задрожавших губ, усилием воли прогоняет боль из налитого усталостью тела; широкие, закованные в броню ладони судорожным движением стискивают рукоять меча, и покрытые пылью поножи протяжно скрипят, врастая в землю. Чёрная тень близко, но всё ещё не здесь; её холодное дыхание сизым инеем оседает на броне - но всего лишь на мгновение, и свирепый оскал бесплотного рта - пока только жуткий мираж вдалеке. Отчаянный трепет сердца, несколько судорожных вдохов и скатившиеся на глаза капли пота... скоро всё будет решено, окончательно и бесповоротно.
   Нет больше битвы, нет жестокого сражения; крики умирающих превратились в едва различимый шёпот, а шум боя уже не может заглушить дробный топот скакуна всадника. Тысячи воинов - мёртвых и живых, опытных и неумелых, ловких и неуклюжих, сильных и немощных... всё стало зернистым туманом, застывшим вокруг. Глаза видят только залитое кровью лицо и отражённое наконечником солнце, и истерзанный ужасом разум отчаянно мечется в напрасных поисках возможности выжить.
   Есть только два воина, два противника - латник и всадник; есть только два чувства, испепеляющие тело и душу - свирепая ярость и вечное желание жить. Только огромный меч и тяжёлое копьё сейчас реальны - окровавленные и зазубренные, они по-прежнему готовы нести смерть и страдания, ибо созданы были лишь для этого...
   Латник приложил немыслимые усилия для того, чтобы не дать чёрным крыльям отчаяния объять своё тело, чтобы изгнать пронзивший сердце ужас и решительно стряхнуть осевшие на лице льдинки страха. Он приложил немыслимые усилия для того, чтобы остаться воином и встретить противника глаза в глаза, а не бежать со всех ног, не оглядываясь и не помня себя от ужаса. Кровь горяча, она бурлит в жилах, грозя разорвать их в клочья; огромный меч - выщербленный и потускневший, но от этого не менее смертоносный - крепко зажат в окровавленных ладонях, и мускулистые ноги, ещё недавно слабые и дрожащие, широко расставлены и чуть согнуты в коленях. В пронзительном взгляде нет и намёка на чёрную пелену безумия, и в широко раскрытых глазах больше не горит ослепительно-яркое пламя ярости. Латник по-прежнему хочет убить - убить точно и быстро, не произнося ни единого слова и не делая ни одного лишнего жеста, - но теперь желание убивать диктует ему не свирепая, необузданная ярость, ещё недавно горевшая в сердце. Могучие, древние как сама жизнь инстинкты взяли под контроль эмоции, стальной рукой сжали отчаявшийся разум и жестоко встряхнули обречённое тело.
   Всадник практически рядом, и притаившаяся на кончике копья смерть уже не мираж, а реальность... Латник делает широкий шаг в сторону, стремясь уйти с линии атаки; пригибает голову к груди, защищая глаза, и резким, отрывистым движением выставляет перед собой меч. Но всадник опытен и по-настоящему искусен, он не намерен давать противнику ни единого шанса - глубокий вдох, чуть сощурившиеся глаза, едва заметное движение руки... - и сверкающее копьё вновь нацелено в голову обречённого латника. Безжалостно пришпоренный скакун убыстряет бег почти до невозможного, его ноги превращаются в размытое серое пятно, и разгорячённое животное летит над землёй, неся на себе живое воплощение ужаса и агонии...
   Латник понимает всю нелепость слабых попыток защититься, он чувствует почти одушевлённое упорство, с которым зазубренный наконечник копья следует за каждым его движением, за каждым его шагом. Спасения нет, и с каждым мгновением всё меньше и меньше пространства остаётся между двумя воинами, один из которых сейчас не более, чем мишень. Латник закрывает глаза, крепко, словно навсегда, зажмуривается от перемешанного со страхом отчаяния. Тонкая, нежная кожа век - это всё, что может встать на пути тяжёлого копья; это всё, что может защитить глаза от сверкающего лезвия; это всё, что может спасти глаза от жгучей боли...
   Мгновение проходит за мгновением, частички настоящего неумолимо становятся пылью прошлого. Вновь начинают подгибаться колени, тяжёлый меч норовит выпасть из внезапно ослабевших рук, и в замершем сердце нет ничего, кроме ужаса. Дробный стук копыт крупной дрожью отдаётся во всём теле, которое стоит лишь потому, что забыло, как падать... Защититься невозможно, бежать бессмысленно, а атаковать значит лишь ускорить гибель. Пустить в сознание пустоту, почувствовать липкие пальцы страха на своём теле, ощутить сердцем неизбежность развязки - и ждать, ни на что не надеясь...
   ...Мгновения проходят за мгновениями, но латник по-прежнему жив. Частое буханье копыт сменяется оглушительным лязгом и пронзительным, дрожащим от боли стоном. Земля вздрогнула, принимая на себя вес упавших тел, и острый запах пыли ударил в лицо отчаявшемуся воину. Латник с трудом заставил себя открыть глаза - ещё чуть-чуть, и веки срослись бы в единое целое, - и мутным, без единого проблеска взглядом смотрит вокруг.
   Скакун споткнулся. Острое копыто застряло в круглом, залитом кровью щите - когда-то сверкающем и гладком, но сейчас потускневшем и разбитом, - усталые ноги заплелись в немыслимый узел и хрипящее, покрытое пеной животное рухнуло на землю. Объятый яростью всадник оказался недостаточно быстрым, недостаточно ловким для того, чтобы предугадать падение или хотя бы обезопасить себя от его последствий - досадная, нелепая случайность, обернувшаяся полным крахом.
   Поверженный всадник лежит в белёсой пыли и, едва слышно шепча самые жуткие проклятия, отчаянными рывками пытается высвободить ногу, придавленную весом умирающего животного. Сжигаемый яростью разум ещё не осознал всего ужаса сложившегося положения - глаза видят лишь противника, настороженно замершего неподалёку; уши не слышат ничего, кроме хрипов обречённого скакуна, а побелевшие от напряжения пальцы судорожными движениями пытаются вновь направить копьё на цель. Всадник никак не может понять, почему оборвался гулкий топот острых копыт, почему стих колючий ветер бешеной скачки и почему вдруг завалилось набок небо...
   Но латнику достаточно и одно взгляда. В мгновение ока всё становится на свои места - жажда схватки закипает в крови, вновь стучит отчаявшееся было сердце, ещё недавно ватные пальцы с протяжным скрипом стискивают меч, и с новой силой разгорается ледяное пламя ярости, угасшее, казалось, навсегда. Могучий вдох до отказа заполняет лёгкие пыльным воздухом, хриплый, наполненный яростью крик срывается с плотно сжатых губ, и огромный меч взмывает высоко над головой вновь бесстрашного воина.
   Латник бросается в атаку - свирепо и яростно, стремительно и мощно, неукротимо и безжалостно... в пылающем сердце нет и следа недавнего отчаяния, разъедающий душу ужас серой тенью исчез вдалеке, и чёрным пеплом стала наполнявшая тело слабость. Длинный замах - яркая вспышка солнца на острых гранях широкого лезвия... тяжесть воина и меча, мощь рук и металла, желание жить и убить - всё сливается воедино в невероятном, небывалом по силе ударе. Тоскливый перезвон кольчужных колец и отчаянный скрежет разбитых доспехов... пронзительный хруст раздробленных костей и тихий всплеск льющейся крови... чёрная плёнка боли в широко раскрытых, сочащихся болью глазах и протяжный предсмертный стон, сорвавшийся с искажённых агонией губ.
   Одним ударом латник разрубил надвое и своего противника, ещё недавно грозного и могучего, и его скакуна, хрипящего и измождённого. Горячая кровь на тусклом металле лезвия, яркие искры торжества в глубине тёмных глаз и высокие волны радости, захлестнувшие сердце... Победа в схватке, смерть врага и возможность продолжать жить и сражаться - причудливая смесь чувств теснится в груди, вытесняет мрачную пустоту из сознания, согревает заледеневшую от ужаса душу...
   Внезапный порыв заставляет латника склониться над изувеченным трупом того, кто стремился к славе, кто жаждал битвы и мечтал стать героем... латник пристально всматривается в навсегда угасшие глаза, силясь разглядеть в них то, ради чего сражался и умер его недавний противник - но всё напрасно. Боль, страдания и страх; храбрость, ненависть и ярость; смелость, мужество и вера; честолюбие, жажда жизни и ужас перед смертью... в мрачной мути мёртвых глаз - непонятная, пугающая мешанина всевозможных чувств, и нет никакой возможности увидеть в ней главное. Разочарованный латник замирает рядом с трупом, и печать глубокой задумчивости ложится на скрытое шлемом лицо...
   ...но всего лишь на мгновение. Боль, жуткая и беспощадная, заставляет сознание трепетать, острый металл клинков безжалостно терзает ещё недавно наполненные торжеством глаза, и пригибает к земле неизвестно откуда навалившаяся тяжесть... Яростный рёв и поток густой терпкой крови вырываются из надсадно хрипящего горла, окровавленные ладони со скрипом стискивают огромный меч, и ослепшие от боли глаза пытаются найти противника, напавшего столь внезапно и коварно.
   Трусливый воин, не имеющий ни малейшего представления о таких понятиях, как смелость и честь, отвага и мужество, уверенность и сила, долго присматривался к непобедимому латнику. Притаившись за нагромождением мертвых и умирающих тел, он следил за могучим противником внимательным, вечно-испуганным взглядом, ожидая, когда тот ослабит бдительность и позволит наконец-то напасть. Вечно сухой язык нервно облизывал тонкие бескровные губы, хищно щурились потемневшие от страха глаза, и узкие дрожащие ладони судорожно стискивали рукояти двух длинных волнистых кинжалов. Он понимал, что никогда не сможет сразить латника в честном бою, и потому терпеливо ждал возможности напасть сзади, исподтишка, имея максимальные шансы на успех.
   Трус и подлец, закоренелый клятвопреступник и вероломнейший из предателей, обладатель тёмной, изъеденной постоянным страхом души, он всю жизнь прятался за спинами командиров и соратников и существовал исключительно благодаря отрицанию любых принципов и идеалов. Коварный и расчётливый лжец, бесчестный воин и никудышный боец, готовый хоть каждый день менять свои убеждения, он не гнушался никакой грязи и нисколько не заботился о собственном достоинстве.
   Холодная маска безразличия навсегда застыла на его бледном, осунувшемся лице, и ничто уже не могло тронуть его навеки зачерствевшего сердца. Он бесстрастно смотрел на то, как один за другим падают его соратники, сражённые огромным мечом непобедимого латника; как корчатся и стонут раненые товарищи, обречённые боем на боль; как умирает разрубленный надвое наездник, и его мечты о славе и величии умирают вместе с ним.
   Ему не было никакого дела до объятых яростью воинов, сражающихся непонятно за что. Он был достаточно умён и понимал, что мёртвому не нужны ни яркий блеск сомнительной славы, ни сладостное упоение пропахшей кровью победой, ни даже сверкающая роскошь военных трофеев. Во всём мире не было ничего, за что бы он согласился умереть; его жизнь была слишком ценна, слишком хороша для того, чтобы дарить её кому бы то ни было.
   Но он хотел убивать, хотел наслаждаться болью и агонией умирающих тел, хотел чувствовать сладкий вкус торжества на своих губах. Убивая сильных, он доказывал всем, и в первую очередь самому себе, что даже немощный и неумелый воин может нести смерть и страдания... Враг, убитый вероломным ударом в спину, мёртв точно так же, как и сражённый в открытом бою. Неважно, какое средство использовано, какие правила нарушены и какие чувства преобладают, ибо только результат по-настоящему существенен, а сила, мужество и честь - всего лишь ничего не значащие слова...
   Спрятаться, затаиться за грудой мёртвых тел, скрючиться от страха - и напряжённо ждать, когда латник отвернётся и подставит спину под удар ... Коварный и вероломный, трусливый и бесчестный, он просто не мог поступить по-другому.
   И его время пришло. Судьба - слепая и безжалостная - наконец-то наградила его за долгое и терпеливое ожидание. Могучий латник всё ещё во власти полубезумной радости от столь неожиданного спасения, его внимание и чувство опасности притуплены тем, что он увидел во взгляде мёртвого наездника. Огромный, залитый кровью меч смотрит в землю, широкие плечи поникли от разочарования и усталости, и тонкая плёнка непонимания и задумчивости в лучащихся торжеством глазах... Момент настал, и бессмысленно ждать большего.
   Встать! Встать во весь рост, каким маленьким он ни был! Холодная тяжесть кинжалов приятно ложится в чуть дрожащие ладони, и демоническая улыбка заползает на бледное лицо, искажая в злорадном оскале тонкие бескровные губы. Ноги несут воина вперёд - стремительно, но бесшумно, колючий ветер нещадно бьёт в глаза, но жуткий немигающий взгляд уже не в силах оторваться от обречённой и беспомощной цели...
   Меньше мгновения прошло с тех пор, как латник потерял бдительность, но коварный враг уже запрыгнул ему на спину и вонзил два длинных волнистых лезвия туда, куда чуть раньше метил наездник...
   Боль, жуткая и невыносимая, рвёт голову на части, внезапно опустившаяся темнота заставляет трепетать разум и тело, а яркий блеск холодного металла стал последним, что увидели отныне навеки слепые глаза. Латник чувствует, что его оседлала сама смерть, и нет от неё защиты или спасения. Тонкое, тщедушное тело не обременённого доспехами врага превратилось в немыслимую тяжесть и со страшной силой давит на спину, заставляя пригибаться к земле всё ниже. Острые грани клинков снова и снова вонзаются в истерзанные останки того, что ещё недавно было глазами, и горячая, почти дымящаяся кровь течёт по щекам, словно слёзы.
   Нет! Нельзя умирать! Никогда! Сражаться, сражаться из последних сил и без надежды на победу, сражаться через боль и слепоту, но так отчаянно, как только это возможно... С неимоверным усилием латник распрямляет вновь дрожащие ноги и поднимает огромный меч высоко над головой, стремясь одним ударом сокрушить подлого вероломца. Полуденное солнце ярко вспыхивает в окровавленном металле лезвия и застывает на мгновение предвестником справедливой и заслуженной мести. Убить или умереть - как всегда, всё слишком просто...
   Но уже слишком поздно. Трус слишком хорошо знает, как дарить противнику смерть, и он уже сделал своё чёрное дело. Могучий и когда-то непобедимый латник давно мёртв, хотя его тело ещё и не осознало этого. Несколько долгих мгновений оно стоит посреди поля битвы в окружении соратников и врагов, сильное и почти гордое, словно символ великой победы. Широкое лезвие огромного меча мягко блестит в лучах солнца, и капли крови - крови врага - медленно стекают по гладкому металлу клинка, по тёплой коже рукояти, по судорожно сжатой ладони и, не в силах за полированный металл перчаток, стремительно падают вниз, навстречу густой белёсой пыли. Крепкая, но, увы, не всесильная броня ладно сидит на мощном теле, и капли крови - крови латника - одна за другой вытекают из-под помятого шлема и быстро скользят по бесполезным теперь доспехам - лишь для того, чтобы мгновенно впитаться в истоптанную боем землю...
   Но мгновения, пусть и долгие, всё же проходят. Огромный меч сначала лишь чуть качнулся в мёртвой теперь руке, а затем со звоном выпал из разжатой смертью ладони. Последние глотки воздуха протяжным стоном вырвались из окровавленных лёгких, последние искры ярости угасли в навеки замершем сердце и погибший воин, тихо звякнув доспехами, символом смерти и поражения рухнул в белую пыль.
   ...Чёрная тень снова рядом. Смерть лучше других знает, когда ей стоит приходить, и каждый её приход по-настоящему значим. Широкие полотнища крыльев накрывают два безжизненных теперь тела - латника и наездника, и ещё две души убивавших и убитых переходят в собственность той, что всегда будет сильнее, а два павших воина, ещё недавно бывших врагами, остаются лежать рядом...
   Подлец доволен собой, ибо он победил. Неважно, как и какой ценой, но ещё один из его врагов мёртв, а он всё ещё жив, и всё ещё может убивать. Сердце стучит гулко и часто от перемешанного со страхом торжества, холодная улыбка чуть тронула тонкие губы, и в тёмной глубине лихорадочно блестящих глаз отчётливо читается радость победы. Два длинных волнистых лезвия крепко зажаты в окровавленных ладонях, тщедушное тело сникло и прильнуло к земле, стремясь стать как можно незаметнее, а колючий взгляд подлеца и убийцы скользит по полю боя в поисках новой жертвы.
   Ждать... Затаиться и ждать, когда враг потеряет бдительность и легкомысленно подставит спину под удар. Честный бой, открытая схватка и борьба один на один - к чему всё это, когда можно убить врага легко и быстро, не затрачивая особых усилий и почти не подвергаясь опасности. Внимательные, затянутые плёнкой извечного страха глаза следят за каждым врагом, что оказался поблизости, в то время как холодный и невозмутимый разум быстро и привычно оценивает вероятность победы.
   Цель есть! Встать, снова встать, и снова бежать к ничего не подозревающей жертве! Кинжалы в ладонях, злорадный оскал на лице и нещадно бьющий в глаза ветер; бег, быстрый и бесшумный, с каждым мгновением делает цель всё ближе и ближе, и тонкие слабые руки уже занесены для удара...
   Пехотинец, склонившийся над раненым товарищем, не замечает ничего вокруг, ибо его волнует только здоровье умирающего друга и соратника. Он не может увидеть и услышать то, что происходит у него за спиной; он не может почувствовать приближение того, кто принесёт ему избавление - избавление от боли, от боя и от самой жизни...
   Растерявшийся и потерявший бдительность воин становится легкой целью для того, кто способен бить только в спину. Два несильных, но подлых удара сливаются в один, и два длинных кинжала легко входят в незащищённую шею, порождая глухие хрипы в умирающем горле. Вытащить волнистые клинки из затрепетавшей плоти, замереть на мгновение, наслаждаясь терпким запахом свежей крови, ударившим в ноздри, - и ударить вновь, слабо, но точно.
   Чувствовать, как слабеет обречённое тело врага; знать, насколько ему сейчас больно; видеть, как вместе с кровью из него вытекает жизнь... Трус вновь победил, да и не могло быть иначе, ибо внезапное нападение на неготового к бою противника обречено быть успешным...
   Мёртвый пехотинец падает на своего раненого товарища, и сухая белая пыль поля боя жадно впитывает их кровь, становясь липкой чёрной грязью. И бесплотная пока Смерть обнажает в жутком оскале острые зубы, и её ледяное дыхание хрустящим инеем ложится на искажённые агонией лица, на подёрнутые пеленой боли глаза, на разбитые в схватке пальцы... Только она торжествует по-настоящему, только она действительно победила, только она на самом деле реальна и всемогуща. Бесчисленное количество душ уже осознало это, но тем, кто всё ещё жив и всё ещё сражается, это пока только предстоит...
   Припасть к земле, распластаться рядом с трупами, слиться с окровавленной пылью и замереть в неподвижности. Ничто не должно выдавать присутствие вероломца на поле боя, ничто не должно указывать будущим жертвам на то, откуда придёт гибель. Холодное сердце, замершее от ожидания и вечного страха; бледное бесчувственное лицо с прилипшими к нему волосами; тонкие слабые ладони, судорожно сжимающие залитые кровью кинжалы и широко раскрытые немигающие глаза, нетерпеливо выискивающие новую цель...
   Вскочить, наполняя тщедушное тело движением; бежать, оставаясь неслышным и почти невидимым; достичь очередного врага, убийственно-невнимательного и потерянного, и вонзить наполненный смертью металл ему в горло... Быстрый и невозмутимый разум опытного убийцы почти инстинктивно находит самые уязвимые места в любой броне и защите, и несколько предательских ударов исподтишка вновь и вновь дарят ему радость победы над противниками гораздо более сильными и умелыми ...
   Протяжный стон умирающего, бьющееся в агонии тело и тёплая кровь на слабых, но смертоносных ладонях... Бледные губы, искажённые торжеством в слабом подобии улыбки; наполненные вечным страхом глаза, нетерпеливо впитывающие страдания жертвы, и свободное от ярости сердце, бьющееся во впалой груди вероломца и труса. Ещё один противник повержен, ещё один вражеский воин больше никогда не сможет сражаться, и ещё одна душа навсегда попала в чёрный плен всемогущей Смерти.
   ...И снова затаится в ожидании удобного момента для предательского удара в спину. Спрятаться за трупом и пристально вглядываться в ожесточённые лица врагов, выискивая малейшие признаки невнимательности и растерянности; напряжённо прислушиваться к оглушительному клокоту ярости в их горле, заставляющей их вновь и вновь бросать себя вперёд, в атаку, навстречу кровавому безумию боя...
   И вновь бешеный темп бесшумного бега, несущий подлеца к цели, и злой ветер нещадно бьёт в холодные глаза, блестящие от страха и предвкушения. Каждый враг жаждет и способен отнять жизнь, неповторимую и ценную, и ни один из мнимых соратников не может этому помешать. Только в себя можно верить, только на собственные силы можно положиться, и только на холодный металл двух клинков, судорожно сжатый влажными от крови ладонями, можно по-настоящему надеяться. Два длинных волнистых кинжала и притаившаяся в них смерть - только они могут спасти жизнь своему владельцу, только они в состоянии удовлетворить его немыслимое вне поля боя желание доказать своё превосходство. Они были созданы для этого - и пока что они успешно справляются со своим предназначением.
   Удар, ещё удар... Острые грани рвут в клочья незащищённое горло очередного противника, и горячая терпкая кровь упругими струями хлещет из умело рассечённых вен, не оставляя обречённому врагу ни единого шанса на спасение. Оружие выпадает из его ослабевших ладоней, лёгка раньше кольчуга превращается в немыслимую тяжесть, нещадно давящую на грудь, и нет больше воздуха в затопленных кровью лёгких. Чёрный туман перед глазами, последние сполохи ярости в застывающем навсегда сердце, и копившаяся с сотворения мира усталость в дрожащих коленях. Нет сил бороться, нет привычного раньше стремления к победе, и нет слов молить о пощаде. Вероломный противник, напавший столь внезапно и стремительно, оказался сильнее несмотря на всю его кажущуюся тщедушность, и ничего другого не остаётся, кроме как проиграть... И пусть даже поражение означает смерть - неминуемую и ужасную, - так всё же лучше, чем продолжать сражаться за призрачную и недостижимую, хотя и прекрасную цель...
   Ещё один враг, сильный и яростный всего лишь мгновение назад, безжизненным куском трепещущей плоти падает в белую пыль поля боя, а торжествующий победитель уже затравленно озирается по сторонам в поисках новой жертвы для двух окровавленных лезвий.
   Слишком много врагов волею судьбы оказалось рядом, и каждый из них - потенциальная цель. Колючие глаза умелого убийцы пристально изучают бледные лица воинов, готовых проливать свою и чужую кровь до тех пор, пока в их усталых телах теплится хотя бы слабое подобие жизни. Невозмутимый и быстрый разум труса моментально оценивает шансы на успех во внезапной атаке, и вечно сухой язык вновь и вновь скользит по тонким губам в неясном и сладостном предвкушении...
   Но время лёгких побед прошло. Сражение достигло той стадии, когда в живых остались лишь самые сильные, самые умелые и самые сосредоточенные из всех - или самые везучие, что нередко значит одно и то же. Никто не замирает надолго над трупов поверженного противника, поражённый нелепым на поле боя откровением; никто не поворачивается спиной к опасности, и никто не склоняется над раненным товарищем - даже для того, чтобы одним точны ударом облегчить его боль. Опрометчивые решения мертвы вместе с теми, кто их принимал, а у тех, кто ещё жив, слишком сильно желание жить и дальше.
   И снова ждать. Припасть к окровавленной пыли, спрятаться за трупами - и следить немигающим взглядом за каждым врагом, что находится рядом. В ледяном сердце нет места бурлящей ярости, сжигающей всех вокруг; незамутнённый рассудок одолевает лишь одно желание - желание убивать, - а слава и богатство оставлены для тех, кто слишком глуп, чтобы хотеть чего-то иного. Зачем нужна жалость, к чему приложить сострадание и куда девать милосердие? Чувствовать что-то на поле боя означает быть слабым, быть слабым значит погибнуть. Так было всегда и так будет, и ни время, ни металл, ни даже сама Смерть не в силах ничего изменить, ибо кровь всегда будет литься...
   Чёрный рой мыслей проносится в голове вероломца и труса, пытаясь овладеть его кровожадным сознанием - но всё бесполезно, ибо глаза уже нашли новую цель, и чуть слышно скрипят ладони, всё крепче и крепче сжимая кинжалы.
   Молодой вражеский воин стоит всего в нескольких шагах, переводя дыхание после тяжёлого боя. Перед ним лежит сражённый противник - неподвижный и залитый кровью, ещё недавно он мог и хотел убивать, но схватка с тем, кто сильнее, превратилась в последний бой его жизни и навеки отдала его душу в жестокий плен беспощадной и чёрной Смерти. Противник заслужил это, ибо он уже проиграл, но есть ещё те, кому это пока только предстоит...
   На воине практически нет доспехов, и всё, что помогло ему уцелеть до сих пор, - это его ловкость и умение уходить из-под ударов. Грубое, но от этого не менее смертоносное копьё крепко зажато в мускулистых руках, широкая грудь быстро вздымается и опадает, насыщая лёгкие воздухом для нового боя. Могучие плечи чуть опущены от тяжкого груза усталости, копившейся с самого восхода солнца, и едва заметно дрожат мощные ноги, выпрашивая хотя бы мгновение отдыха.
   Да, это новая цель, и шансы её поразить достаточно велики для того, чтобы попытаться её сразить. Встать, снова встать... Бесшумный бег, и ветер на бледном лице, словно дыхание смерти; тонкий металл длинных лезвий дрожит от нетерпения и бешено рвётся из рук навстречу врагу, желая испить чужой крови.
   Но судьба благосклонна к молодому воину - она даёт ему один-единственный шанс выжить сейчас, чтобы умереть потом, и воин использует этот шанс весь без остатка.
   Внезапно все составляющие жуткой какофонии сражения стихли, и на мгновение полем боя завладел растерзанный, изуродованный до неузнаваемости призрак предрассветной тишины. Но даже мгновения оказалось более чем достаточно для обострённого восприятия молодого воина. Неясное предчувствие кольнуло замершее было сердце, тень бесшумного бега больно резанула слух и дрожащий от вибрации лезвий воздух с силой ударил в спину.
   Подлец ещё не знал, что обречён, а копейщик уже действовал. Присев почти до самой земли, он резко повернулся и в мощном прыжке распрямил своё тело навстречу противнику. Дистанция слишком короткая, и верное раньше копьё сейчас кажется громоздким и слишком тяжёлым, а два длинных волнистых лезвия уже рядом, и хищно скалит зубы притаившаяся на их гранях смерть. Всё слишком стремительно, слишком быстро, и нет времени поднять копьё для удара или уклониться от страшных кинжалов...
   И тогда воин бьёт - коротко и мощно, вложив в один-единственный удар всю свою силу, всё желание жить. Cтавший каменным кулак с хрустом вонзается в лицо вероломца, одинаково легко сминая кожу и кости, полубезумную улыбку и горящий взгляд, жажду крови и боязнь умирать. Протяжный наполненный болью вскрик быстро тонет в нарастающем шуме битвы, пересохшая земля жадно впитывает тёмную жижу, что вытекает из разможжёного черепа, и судорожно дёргаются тонкие слабые руки, не зная ещё, что мертвы. Волнистые кинжалы, тяжёлые хрипы во впалой груди и оглушительный бой сердца, причудливо перемешанный с громом битвы.
   Мёртвому не нужны ни яркий блеск сомнительной славы, ни сладостное упоение пропахшей кровью победой, ни сверкающая роскошь военных трофеев. Жизнь подлеца была слишком ценна для того, чтобы дарить её кому бы то ни было, и во всём мире не было ничего, за что бы он согласился умереть - но его и не спрашивали.
   Чёрная тень Смерти, жуткий оскал бесплотного рта и хитрый прищур ледяных глаз, в которых - всё и ничего одновременно. Ещё одна душа, пусть жалкая и никчёмная, оказывается в вечном плену той, что сильнее, и страдает точно так же, как души простых солдат, полководцев и великих героев. Смерти всё равно кто, и всё равно как - ведь тем, кто проиграл жизнь в игре с громким названием "битва", уже никогда не быть выше или ниже друг друга.
   А копьеносец вновь победил. Он ничего не знает ни о смерти, ни о судьбе, ни о безумных планах стратегов - он не создан для битвы, и сражается лишь для того, чтобы выжить. Война для него - просто бойня, и те, кто с радостью участвует в ней - не более чем скоты, вооружённые и смертельно опасные. Не жажда крови, не блеск богатства и не стремление к славе заставили его взять в руки копьё и встать в один строй со скотами.
   Сладкий запах тёплой земли, мягкая пашня под босыми ногами и спелая тяжесть колосьев, радостно ложащаяся под удары серпа... Глоток прохладной воды в знойный полдень, когда многое уже сделано, но ещё большее пока только предстоит; большой и красивый дом, построенный собственными руками и смеющиеся дети, что вечно бегут наперегонки с ветром и временем... Грубое копьё, крепко зажатое в привыкших к плугу ладонях, - единственный гарант того, что всё это не исчезнет в одночасье, поглощённое кровавым туманом войны, не сгинет в тени чёрных крыльев Смерти и не превратится в сон - каким бы прекрасным он ни был.
   Ради этого можно и нужно сражаться, позабыв про усталость и не чувствуя боли, не замечая искажённых агонией лиц и не слыша жалобных стонов умирающих. Слиться с копьём, срастись с толстой шершавой рукояткой и направить окровавленный наконечник в чёрную глубину глаз очередного противника, источающую одно-единственное желание - убить. Не отводить взгляд, не поддаваться ужасу, и не позволять страху занять в сердце места больше, чем он уже занимает. Пусть противник умел и силён, ловок и смел, везуч и отважен... пусть его оружие остро и почти всесильно, и пусть его броня крепка, как ни у кого более. Враги дерутся ради крови и боли, ради призрачной славы и никчёмных богатств, а значит дух его не так могуч, как меч, броня или тело. И тот, кто участвует в битве ради всего, что по-настоящему дорого, может и должен победить, ведь шанс всегда есть - надо лишь правильно его использовать, ибо право на ошибку есть лишь у тех, кто по-настоящему бессмертен.
   Присесть, напрягая и без того окаменевшие от усталости ноги; принять удар на древко, протяжно скрипнувшее от натуги; замереть на мгновение, собирая силы и волю... Молниеносное движение рукой, и тонкое длинное лезвие наконечника хищно смотрит на горло очередного врага, и тёмная терпкая кровь, словно слюна с челюстей, капает с острых серебристых граней. На мгновение оба замирают в неподвижности - копьеносец и его противник, ещё недавно такой могучий и грозный. Гаснет жаркое пламя неистребимой ненависти, навсегда задушенное ледяным пальцами ужаса, и тонким слоем серого пепла ложится на щёки страх. Удар.
   ...Склониться на мгновение над телом поверженного противника, устало оперевшись на копьё в напрасной попытке перевести дух. Слишком много врагов вокруг, слишком много из них действительно страшных - но надо сражаться, ради всего того, на что в этой битве меняют победу. Срастись с копьём, направить наконечник и ударить - быстро и мощно, вкладывая в удар все остатки всех сил. Уклониться от вражеского меча, отпрыгнуть в сторону - и оказаться лицом к лицу с очередным врагом, залитым кровью и пропахшим смертью.
   Новый противник по-настоящему массивен, и огромная булава, крепко зажатая в окровавленных ладонях, ужаснее всего, что копьеносцу доводилось видеть раньше. Но слишком мало времени остаётся для того, чтобы взвесить все шансы, чтобы подготовиться к схватке. Впереди враг и победа, позади - горы трупов и смерть. Воин уже давно сделал свой выбор, и нет больше сил что-то менять.
   Слизнуть перемешанный с пылью страх, осевший на обескровленных усталостью губах; вдохнуть полной грудью тяжёлый и чуть тёплый воздух, чувствуя как саднящей болью отзываются лёгкие; сомкнуть на мгновение глаза, напрасно пытаясь избавиться от мутной пелены боли и, стиснув зубы, броситься в последнюю безнадёжную атаку...
   Короткий взмах булавы - и ничего этого нет. Сухой треск раздробленной груди, горький вкус крови во рту и внезапная тишина в ушах, не нарушаемая больше гулким стуком навсегда остановившегося сердца. Нет даже призрачных шансов, все надежды мертвы, и сладкий сон под названием "жизнь" навеки оборван. Последний луч солнца в застывших глазах, последний вздох на растрескавшихся губах - и больше не болят навсегда онемевшие ноги...
   Кажется, неизмеримая скорбь и печаль пронзают каждое движение угольно-чёрной тени, упавшей на мёртвое теперь тело копьеносца. Кажется, в ледяном дыхание стало чуть меньше льда, уголки бесплотных губ едва заметно изогнулись, превращая радостную улыбку в грустную, и потускнел вечный огонь торжества в хищных глазах. Но на самом деле всё совсем по другому.
   Ничто не властно над Смертью, и никакие чувства не заставят её выделить новую жертву среди всех остальных. Слишком много воинов, слишком много стремлений и надежд, которым уже никогда не суждено будет сбыться... слишком много характеров - когда-то противоречивых и разных, а теперь одинаково-мёртвых. Все равны перед ликом Смерти, и ничто не заставит её сделать исключение для кого бы то ни было.
   ...Вражеский воин победил - легко и непринуждённо, быстро и почти красиво. Один-единственный удар, ставший по-настоящему значимым и смертельным... Но ни эта победа, ни бесчисленное множество других уже давно не могли доставить ему радости, заставить сердце биться быстрее.
   Одни сражаются ради славы, другие - ради богатств, третьи -для того лишь, чтобы удовлетворить безумную жажду крови. Но для всех битва - всего лишь бесконечная череда поединков, в каждом из которых можно убить или быть убитым; извечное стремление испытать свои силы, увидеть смерть и почувствовать приторно-сладкий вкус торжества над покорённым врагом...
   Обладатель булавы давно прошёл через всё это. Он сражался ради славы - и получил её даже больше, чем когда-либо хотел; он сломя голову бросался в бой, ведомый одной лишь алчностью - и завоевал больше, чем мог когда-либо потратить. Слишком много битв и слишком много крови лежало в прошлом, далеко за спиной. Вкус победы успел опротиветь, при виде мёртвых давно уже не бросало в дрожь, а из покорённых врагов можно было бы собрать небольшую армию. Соратники считали его умелым и отважным, враги - просто везучим; простые солдаты звали его ветераном, полководцы считали лучшим из своих воинов.
   Сражаться - это всё, что он умел и любил делать. Он снова и снова бросался в бой, проливая ручьи и реки вражеской крови и капля за каплей теряя свою. Каждая новая схватка учила его чему-то новому, приближая к совершенству, укрепляла тело и воспитывала дух. Он чувствовал, как с каждой прошедшей битвой, с каждым выигранным поединком становится всё более и более непобедимым и смертоносным, и это чувство ему нравилось больше, чем что-либо ещё.
   Пронзительные стоны умирающих и яростные крики тех, кто ещё на ногах; оглушительный лязг оружия и едва слышные всплески крови, стекающей с зазубренных лезвий; мольбы о пощаде и гремящий в такт сердцу гром в давно оглохших ушах... Всё смешалось в голове ветерана, превратившись в беснующийся рой ничего не значащих мыслей. Чётким, резким движением поднять булаву высоко над головой, заставив вечернее солнце ярко блеснуть на изломанных гранях; тяжело выдохнуть, чувствуя, как обдирает горло едкая пыль, и обрушить весь вес смертоносного оружия на голову очередного врага. Проводить полыхающим взглядом падающий на землю кусок раздробленной плоти, наступить в победном жесте на окровавленный труп - и уже через мгновение шагнуть вперёд, навстречу новому врагу...
   Ещё одно па безумного вальса битвы, ещё одна нота, взятая разноголосым хором обречённых под стройный звон могучего металла. Когда-то давно, бесчисленное количество побед назад, чёрная стена усталости казалась непреодолимой, доспехи врагов - несокрушимыми, а штурмующие разум мысли - важными. Каждый враг был палачом, каждый бой казался последним, и каждая полученная рана болела как смертельная. Но слишком много крови утекло с тех пор, слишком много ярости превратилось в пыль, и слишком много смертей отразилось в глазах ветерана. Для него теперь всё совсем по-другому.
   Сражаться, чтобы жить, и убивать, чтобы не быть убитым. Брать всё, что может предложить бой, не обращая внимания на усталость и забыв о том, что боль существует. Ничего не чувствовать, никого не видеть - сражаться! Пусть мысли скачут в бешеной пляске, пусть каждый удар сердца кажется громом, и пусть колючим огнём отдаётся в груди каждый вдох. Победа - миф, поражение - пепел. Пустые слова, придуманные полководцами чтобы заставить сражаться слабых. Есть только очередной противник - всё ещё живой, а потому смертельно опасный.
   Вложить все силы в один-единственный точный удар, ведь в случае промаха они всё равно уже не понадобятся. Протяжный свист - огромная булава рвёт воздух в клочья, заставляя его шипеть от боли. Сухой треск - осколки костей и обрывки кольчуги разлетаются во все стороны, бесшумно падая в пыль. Тихий стон растворяется в ярком потоке хлынувшей горлом крови, и ещё один воин присоединяется к бесчисленному количеству тех, кто уже умер...
   Вдруг чёрная тень падает перед ветераном, заставляя стремительно обернуться в поисках новой угрозы. Невероятно высокий воин, облачённый в доспехи цвета запёкшейся крови, стоит далеко впереди, замерев в нерешительности. Тонкий длинный меч, превращённый лучами заходящего солнца в ослепительно-алую иглу, устало смотрит в землю, и печально опущены закованные в металл плечи.
   Латник медленно поворачивает голову, осматривая поле боя невозмутимым взглядом хозяина. Слишком долго длится битва, и даже самые ловкие и везучие оказались недостаточно сильны для того, чтобы выжить. Вокруг нет ни единого живого врага, ни одного оставшегося на ногах воина, и напрасно дрожит тонкий клинок, напрасно царапают рукоять закованные в броню пальцы. Великолепный меч был выкован не для того, чтобы дарить избавление умирающим, чьи скорбные стоны заставляют дрожать пропитанный пылью воздух. Воин жил и сражался ради того, чтобы стать победителем, а не палачом; чтобы быть великим, а не милосердным. Ради того, чтобы продолжать оставаться вождём - непобедимым и всемогущим.
   Тяжёлый взгляд латника скользнул по груде изувеченных тел и остановился на том, кто её создал - и ветеран с честью выдержал всё, что обрушилось на него из чёрных прорезей шлема. Массивная булава крепко зажата в широких ладонях, в плавных движениях нет ничего, кроме уверенности, и ни капли страха в холодной пустоте ясных глаз.
   Несколько долгих мгновений они внимательно изучали друг друга, ища малейшие признаки слабости или сомнений - и не находя их. Созданные для того, чтобы сражаться, до сих пор они всегда побеждали, но всему рано или поздно приходит конец. Каждый знал, что в предстоящей схватке будет только один победитель, проигравший же потеряет всё.
   Уважительно кивнув друг другу, оба воина одинаковым движением вскинули оружие высоко над головой и, яростно вскрикнув, бросились в атаку.
   Клубы мёртвой пыли вылетают из под ног, оживая лишь для того, чтобы осесть на броне серым пеплом. Тяжёлые поножи высекают искры из разбросанного по полю боя оружия, с хлюпаньем вонзаются в бездыханные тела тех, для кого эта битва стала последней, и с оглушительным плеском опускаются в лужи пролитой сегодня крови. Заходящее солнце тысячей разноцветных бликов ложится на потемневший металл оружия, и тускло светятся покорёженные доспехи, отражая багровый свет неба.
   Мрачная улыбка на перекошенном лице, причудливая смесь ярости и усталости во взгляде, и окровавленные ладони, до боли стиснутые на шершавом дереве рукояти. Ветеран бежит легко и свободно, не обращая внимания на готовые разорваться сухожилия, на горящую едким пламенем грудь и на бьющую в глаза пыль. Нет времени на сомнения, нет сил для страха, и поздно уже о чём-либо жалеть. Каждый шаг, каждое мгновение приближают развязку, и неважно, какой она будет - её просто надо принять.
   Слишком много чувств, слишком много мыслей, и невозможно выделить то, что сейчас действительно важно. Стремительный бег навстречу судьбе, наперегонки со смертью и страхом, и нельзя думать ни о чём, кроме предстоящей схватки. Лишь на металл можно надеяться, и только в себя можно верить. Ни от кого не зависеть, ни на что не надеяться - сражаться! Всё вокруг либо уже мертво, либо умирает, и тот враг, что несётся навстречу - всего лишь очередной противник, которого тоже можно убить. Вложить все силы в сокрушительный удар, сделать его мощнее и точнее чем все те, что были прежде...
   Промах. Латник стремительно уходит с линии атаки, ловко перехватывает булаву у основания и легко отводит в сторону, оставляя броню ветерана один на один с разящим металлом меча. Дрожащее лезвие замирает на мгновение, уперевшись в толстую пластину доспехов - и с едва скрежетом проходит сквозь неё, порождая глухой клёкот в глубокой ране, теперь уже точно последней.
   Огромная булава легко выскальзывает из слабеющих ладоней и неслышно падает в мягкую пыль, и укрощённый битвой ветер задумчиво теребит приплишие к шипам волосы. Ветеран подносит непослушные теперь пальцы к свежей ране и с удивлением смотрит на то, как скользят по перчаткам искристые капли его собственной крови. Резко вскинув голову, умирающий воин смотрит в лицо латника, пытаясь увидеть глаза своего убийцы - но в узких прорезях шлема нет ничего, кроме тьмы.
   И тогда ветеран улыбается - легко и по-настоящему, забыв про усталость и боль, не замечая булькающей в горле крови. Нет больше мыслей, исчезла надежда и стала прахом мечта - мёртвому всё равно, что чувствует его враг, и неважно, чья кровь на его руках - своя или тех, чьи жизни он отнял. Никто не оценит того, чем он жил, никто не вспомнит, как и во имя чего он сражался - важно лишь то, как он погиб. Принять смерть от руки вождя, в открытом бою один на один - честь для любого воина, и вдвойне приятней умирать, зная, что победа всё же была возможна - если бы только хватило скорости и сил...
   Широко раскинув руки, ветеран рухнул на землю такой же безжизненной грудой плоти, как и все вокруг, и чёрная тень Смерти упала рядом...
   Тяжело вздохнув, вождь поднял меч высоко к небу, отдавая должное павшему воину, достаточно храброму для того, чтобы улыбнуться в лицо смерти. Властью судьбы обречённый побеждать, могучий воин верил в силу отваги и в смелость - в два великих качества, делающие простые армии действительно великими. Жаль, что павший воин сражался на стороне врага, и жаль, что он умер, но выбора нет и никогда не будет, ибо в каждой схватке может быть только один победитель, проигравший же теряет всё...
   Всё поле боя усеяно трупами, и багровый закат одинаково ярко отражается в густых лужах быстро застывающей крови, в зазубренных гранях лезвий и в иссечённом металле брони, ещё недавно казавшейся несокрушимой. Замерший в ужасе ветер не в силах нарушить мрачное спокойствие тех немногих стеблей, что сумели уцелеть под безжалостным напором многих тысяч подошв и копыт. Похожая на пепел земля превратилась в тёмную вязкую массу, но продолжает жадно впитывать кровь, с каждой каплей становясь всё более и более плодородной. В благодарность за бесценный подарок она клянётся уже через несколько столетий убрать все следы безумного побоища и превратиться в роскошный сад, равных которому никогда ещё не было.
   Но только Смерть, благодаря собственному всемогуществу обречённая существовать вечно, слышит это обещание, и только она может сказать, насколько беспечны все клятвы подобного рода. Ничто на свете не способно затушить свирепое пламя войны, испепеляющее сердца и души всего живого, и ничто не заглушит все те чувства, что заставляют любого рано или поздо бросаться в кровавый ад нового боя. За одной битвой всегда следует другая, ещё более яростная и жестокая, и промежутков между ними никогда не хватит для того, чтобы выросло дерево, чтобы распустились нежные бутоны и налились соком плоды. Всегда будет новый рассвет, новый ветер и новые линии Армий, протянувшихся от одного горизонта до другого. Всё так же будут растворятся в ночи дрожащие слова последних молитв тех, кому суждено умереть в новой битве - ещё более жестокой, ещё более кровопролитной чем все, что были раньше.
   Смерть задумчиво улыбается, скаля острые зубы в бесплотной усмешке, и чёрным туманом прижимается к земле, не желая вмешиваться в то, что неминуемо должно случиться. Слишком много крови уже пролито, слишком много жизней навсегда раздавлены безжалостным кулаком смерти, и бесчисленное количество мечтаний и надежд уже превратились в ничего не значащий пепел. Но битва всё равно не закончится до тех пор, пока есть те, в чью сторону может склониться чаша весов, хранящих победу.
   Два воина, два великих вождя - единственные, кто остался в живых из многотысячных Армий, что сошлись на рассвете. Только они по-настоящему знают, ради чего сражаются, и только они в силах что-либо изменить, но не таково их предназначение.
   Море крови, густой и липкой, пока что отделяет их друг от друга, но каждый уже увидел свою цель, каждый уже переборол страх и нашёл в себе решимость довести начатое до конца, каким бы он ни был. Последний бой - финал великой битвы, и лишь двоим самым могучим, самым смелым разрешено в нём участвовать, и только Смерть будет его единственным зрителем и судьёй.
   Латник делает неуловимое движение кистью - и вот уже длинный меч смотрит в небеса, и тяжело срываются с лезвия яркие капли крови. Распрямить плечи, гордо вскинуть голову и всмотреться в лицо противника, ища малейшие признаки неуверенности или слабости - и не находя их. Противник силён и грозен, но он - последний в этой битве, и лишь его жизнь разделяет латника и победу, долгожданную и прекрасную. Преграда из металла и плоти, сулящая гибель и боль, несокрушимая и непобедимая для всех, кто пытался раньше - но тем приятнее будет пройти сквозь неё, и тем желаннее то, что ожидает за ней.
   Враг стоит по щиколотку в крови, непоколебимый и бесстрашный, и ледяная ярость в уверенном взгляде. Толстые пластины кольчуги помяты и искорёжены, но всё ещё достаточно прочны, достаточно надёжны для того, чтобы выдержать любые удары последнего боя, и огромный молот, крепко зажатый в обеих руках, легко может стать тем оружием, которому покорится победа. У воина нет шлема, и вновь крепнущий ветер развевает густые длинные волосы, свободно падающие на плечи.
   Нет усталости в движениях, и нет сомнений во взоре. Ноги сами делают первый шаг навстречу неизбежному, и с тихим всплеском расступается кровь, не в силах препятствовать тому, чьей волей была пролита. И стелется по земле мглистый туман, стремясь быть ближе к тем, кто давно обречён.
   Слишком легко давались воинам все те бои, что были раньше, и слишком много чужой крови они проливали, не отдавая взамен ни капли своей. Каждый удар был для кого-то смертелен, и каждый новый замах заставлял трепетать многих. До сих пор ни у кого из них достойных противников не было, и каждая новая схватка заканчивалась слишком быстро для того, чтобы успеть осознать собственную мощь, чтобы успеть насладиться болью тех, кто оказался слабее.
   Для единиц битва - праздник, для некоторых - необходимость, для многих - последнее, что они видят в жизни. Но для вождей война давно стала обыденностью, и каждая новая битва пролетала так же быстро, как пролетает сон. Рождённые, чтобы сражаться, и сражающиеся для того, чтобы нести погибель, они прекрасно справлялись со своим предназначением, проливая реки крови и убивая всех, кто посмел идти против. Сейчас же они сошлись посреди поля боя, усеянного трупами тех, кто им верил - сошлись для того, чтобы победить или погибнуть, потому что иного выбора нет и никогда не было.
   Молниеносно пролетает то расстояние, что ещё мгновение назад отделяло вождей друг от друга - и вот уже разлетаются в стороны осколки установившейся было тишины, разорванной в клочья громом соударившегося оружия. Последний бой начался, и ничто уже не в силах отвратить неизбежное, и всё, что остаётся его единственному зрителю - затаить дыхание в ожидании развязки.
   Кажется, само время погибло, осознав наконец всю никчёмность своего существования, а земля и небо быстро и без лишних слов исчезли, уступая место битве настоящих героев. И они бьются - бьются так, как никогда прежде, собрав воедино все те силы, что ещё остались, и позабыв обо всём, кроме боя.
   Удар - и огромный молот со свистом прорезает воздух, заставляет латника сделать широкий шаг в сторону; удар - и длинный меч врезается с толстый металл рукояти, и оглушительный лязг заполняет на мгновение всё вокруг. Дыхание тяжело срывается с плотно сомкнутых губ, и ярко блестят глаза в узкой прорези шлема, напряжённо следя за движением противника. Ни у кого нет слабых мест, и слишком хороша защита для того, что результат поединка зависел от силы и ловкости воинов. Лишь великий в своём коварстве случай всё ещё может на что-то влиять, лишь нелепая, но сокрушительная неожиданность может склонить чашу весов в ту или иную сторону - но Смерть хочет продлить наслаждение прекрасным боем, и ничто не смеет ей помешать.
   Присесть, уходя от удара, и тут же ударить в ответ. Сражаться ради того, что по-настоящему дорого, не чувствуя усталости и не помня о боли - сражаться ради победы, к которой стремился так долго.
   Принять всю силу удара на звенящий металл лезвия, замереть на мгновение - и разрубить воздух там, где врага уже нет. Оглушительный лязг - ужасающий молот вонзается в доспехи, заставляя броню стонать и выть от натуги. Тупая боль на миг пронзает руку, предательски сводя пальцы, и слишком громко звучит прохладный шепоток страха, заглушая частый бой сердца. Страха не перед тем, что жизнь будет навсегда оборвана - слишком глупо жалеть о том, что никогда не будет полностью подвластно. Лишь то, что столь близка сейчас победа вновь окажется недостижимой, заставляет вождей бояться, и желание избежать этого даёт силы биться ещё стремительней и яростней.
   Но броня крепка, и закалённое войнами тело легко держит любой удар. Тряхнуть головой, и пусть скулы с силой ударятся о ребристые пластины шлема. Глаза видят привычно быстро отыскивают слабое место в защите противника, и похожая на молнию игла лезвия неудержимо летит вперёд, предвкушая терпкий вкус свежепролитой крови...
   Удар, выпад и снова удар - сражаться во имя единственного, что сейчас дорого, не зная усталости и не ведая страха. Молот и меч - не помнить о тех, кто уже умер, армии были всего лишь средством, и их гибель приблизила цель, но не положила к ногам. Кольчуга и латы - так мало сделано, и так много осталось, но пути назад всё равно нет.
   После немыслимого количества сокрушающих по силе ударов воины расходятся, соглашаясь на короткую передышку - но уже через несколько мгновений сшибаются вновь, словно и не было всех предыдущих поединков и ударов. Огромный молот и сверкающая полоска меча застывают в воздухе, лучась смертоносной мощью - и вонзаются друг в друга, порождая новые раскаты грома.
   Металл слабее вождей, и он не выдерживает первым. Сухой треск, протяжный стон и оглушительный в наступившей тишине хруст. Молот и меч разлетаются на тысячи сверкающих осколков и смертоносным градом падают на землю, погружаясь глубоко в пыль. Оружие вслед за армиями исчерпало свои ресурсы, но даже того, что осталось, должно хватить ещё на один удар...
   Воин до хруста стискивает ладонь, мёртвой хваткой зажимая рукоятку меча с торчащими на ней осколками лезвия, и, хищно сверкнув глазами, бьёт сильно и мощно, стремясь наконец-то получить то, ради чего жил и сражался -стремясь получить победу. Но безликий и незримый владыка не желает видеть финал боя таким, и любое его желание никогда не живёт в будущем, обречённое сразу же становиться настоящим.
   Обломок меча бесшумно прорезает воздух, суля боль и страдания всему, что окажется на пути, и на мгновение кажется, что противник уже обречён, ибо от стремительного и мощного удара нельзя уклониться, и нет больше молота, который мог спасти и всегда спасал... Но воин поворачивается боком, и зазубренные осколки ещё недавно прекрасного лезвия с довольным чавканьем впиваются в плечо, словно клыки плотоядного зверя.
   Белое полотно боли ложится на угловатое лицо, вождь тихо стонет, и едва слышно скрипят стиснутые от отчаяния зубы. Но уже через мгновение боль исчезает, уступая напору воли и желанию победить, больше похожему на ослепляющую вспышку безумия. Вождь отступает на шаг назад и здоровой рукой наносит короткий и мощный удар в голову противника. Закованный в металл кулак с силой врезается в шлем, и громовое эхо нового удара стелется по полю боя, смешиваясь с кровью и со всеми мечтами, что умерли так недавно...
   Обломок меча остаётся торчать в теле воина, словно вышедшая наружу кость, а оглушённый ударом противник отлетает далеко в сторону. Но уже через мгновение он снова на ногах, словно и не было ударов - ни последнего, ни всех предыдущих. Такой же сильный, такой же смелый - ни тени страха в глазах, ни грани усталости в движениях, и снова хрустят пальцы, срастаясь с рукоятью нового меча, торопливо подобранного с залитой кровью земли. Бой ещё не закончен - цель осталась, исчез лишь ещё один инструмент её достижения. Пусть Длинный, красиво отделанный меч окровавлен и зазубрен, но он вполне может заменить погибшее оружие - потому что всё ещё способен убивать.
   В глубоком вдохе заполнив лёгкие пропитанным пылью воздухом и издав почти звериный рык, воин новым порывом бросает себя в атаку - ещё более стремительную, ещё более яростную, чем все, что были раньше. Сверкающие глаза в узкой прорези шлема, злая улыбка на иссечённых ветром губах и длинный окровавленный меч, ставший продолжением ладони. Кажется, противник уже обречён, ибо ничто не в силах предотвратить все те удары, что должны стать последними - ничто, кроме...
   Смерть озабоченно и злорадно скалит зубы, не в силах понять причину упрямства тех, кто сражается в её честь, кто проливает кровь ради её улыбки. Слишком глупо идти против желаний, подкреплённых такой властью, и борьба с неизбежным изначально обречена. Ни вдоха, ни слова, ни жеста против воли непоколебимого владыки, и никто не умрёт вопреки желаниям его.
   Вождь уворачивается от удара, и разочарованный меч с бессильным стоном рассекает воздух. Замах, удар - и снова промах. Противник быстр и ловок, он перетекает из одной позы в другую, не сводя глаз с притаившейся на кончике меча боли и не давая ей прикоснуться к себе. Длинное лезвие дрожит от перемешанного с яростью отчаяния, но металл никогда не сможет ранить того, кто заставляет Смерть улыбаться.
   Рассвирипевший воин бьёт снова и снова, разрубая воздух на длинные трепещущие полосы, но ему никогда не попасть по ставшему молнией телу - пока в противнике есть стремление к победе, ставшее сейчас просто желанием выжить.
   Внезапно вождь подскальзывается в луже крови и, нелепо взмахнув руками, падает на спину, поднимая фонтан ярких брызг. Белая простыня страха ложится на залитое кровью лицо, и исчезает из глаз жгучее пламя ярости, сменившись мутной пеленой обречённости. Багровые блики солнца скользят по лезвию меча, навсегда исчезая в зазубринах, и новый удар наконец-то должен найти цель. Ничто не может помешать торжеству врага, и радостный крик уже рвётся наружу из забитого пылью горла, разжимая губы в злорадной улыбке.
   Руки поверженного воина судорожно шарят в липкой грязи, отчаянно пытаясь отыскать шанс на спасение - и находят его! Сокрушительный удар врага приходится в круглый щит, волею судьбы оказавшийся рядом, и оглушительный лязг вновь разливается над полем боя, сообщая миру о том, что ничего ещё не закончено. Мечник разочарованно стонет, не в силах поверить в такое везение, но, быстро справившись с собой, замахивается для нового удара. Его противник торопливо вытаскивает из ремней отрубленную руку предыдущего владельца щита и вдевает на её место свою - как раз вовремя для того, чтобы закрыться от нового удара, ещё более сокрушительного, чем все предыдущие.
   Мечник раздосадован и зол, беспощадные когти ярости рвут разум на части, и чёрным пламенем испепеляет сердце ненависть. Неизвестно, откуда берутся силы, и непонятно уже почему надо бить, вновь и вновь пытаясь уничтожить того, кто ползает под ногами. Тяжёлое дыхание паром вырывается из-под шлема, мутными каплями оседая на доспехах - но снова ударить, не видя ничего, кроме врага перед собой. Не сражаться уже, а просто бить, позабыв о боевых приёмах и веря больше в победу, оглохнув от звона металл и не чувствую шипастых цепей усталости, густо опутавших тело.
   Щит протяжно скрипит, выгибаясь дугой под яростными ударами, но защищает своего нового хозяина от их губительной мощи. Металл, ещё недавно блестящий и гладкий, покрывается глубокими вмятинами и стонет от натуги, словно от боли, но всё равно держит. Но так не может продолжаться вечно - рано или поздно щит не выдержит и разобьётся под свирепым напором врага, отдавая вождя в колючие объятия боли, из которых не вырваться...
   Воин понимает это, и решается на отчаянный поступок, лежащий далеко за гранью самоубийства. Собрав в кулак все силы, что ещё остались, и усилием воли уничтожив корявые ростки страха, проросшие сквозь душу и сердце, воин бросает свою жизнь на чашу весов победы. Издав глухой рёв, потонувший в громе очередного удара, он выдёргивает из плеча окровавленный обломок меча, не обращая внимания на боль, встаёт на колени одним мощным рывком и вонзает смертоносный металл в горло врага, открывшееся при замахе.
   Противник замирает в изумлении, не в силах понять, почему так гулко колотится сердце и почему так мерзко булькает в груди кровь. Он всё ещё не верит в то, что случилось, но чувствует, как предательски быстро уходит из тела сила, как тяжелеют невесомые раньше доспехи и как разрывается на части сердце, объятое болью. Жизнь исчезает, размазанная по доспехам бурными потоками бьющей из раны крови, и медленно гаснет яркий огонь ярости, сменяясь непроглядной тьмой, в которой ничего уже нет.
   Нет больше смысла в борьбе, сжигающей тело и душу - победа навсегда осталась мечтой, недоступной и прекрасной, и даже того, что было сделано, всё равно оказалось мало. Последние капли разума в мутных глазах, осколки былой силы негнущихся пальцах и остатки былого упорства, ещё недавно казавшегося несгибаемым. Вполне достаточно для того, чтобы убить - в последний раз...
   Едва заметное движение ладоней заставляет меч смотреть вниз, прямо в сердце лежащему на спине противнику. Это - последнее, что сумел сделать воин, но Смерти хватает и этого. Тело мечника всей своей тяжестью падает вперёд, толкая перед собой меч, и круглый щит, судорожным движением выставленный на пути удара, наконец-то не выдерживает. Дрожащий от радости клинок легко проходит сквозь искорёженный металл щита, сквозь держащую его руку и застревает глубоко в груди вождя, заставляя хрипеть и содрогаться от боли. Причудливая смесь злорадства и страданий, отчаянья и страха навсегда уничтожает торжество и упоение победой, так недолго жившие в мыслях воина.
   Чёрная тень всегда была рядом, готовясь к тому, что случилось. Никому не уйти от неизбежного, никому не пройти сквозь непреодолимое - души вождей присоединяются к душам тех, кто уже умер, и Смерти всё равно, первые они или последние. Её власть неоспорима и вездесуща, её мощь безгранична и беспредельна, и каждое её желание должно быть выполнено, невзирая ни на что.
   Последний бой стал достойным финалом великой битвы, но даже он уже завершён. Бесчисленное количество воинов стало трупами, их стремления и мечты вместе с их жизнями навсегда растворились в ледяной пустоте мглистых глаз Смерти, будто их никогда и не было. Мёртвые тела, лужи крови и в беспорядке разбросанное оружие - живых больше нет, и чёрная тень легко взмывает в небо, закрывая на миг солнце. Снисходительно кивнув наступающей ночи, умиротворённая Смерть холодным туманом растворяется в остатках вечера, унося с собой память о великой битве, победа в которой не досталась никому - никому из тех, кто сражался.
   Ей на смену приходят чёрные тучи стервятников, ждавшие своего часа так долго. Беспокойно озираясь и по-привычке испуганно каркая, они сотнями опускаются на поле боя, едва слышно шелестя крыльями, и начинают свою битву - битву за лучшие куски тех, кто ещё недавно был силён и отважен, ловок и смел, быстр и бесстрашен. Кто ещё недавно был жив...
   Так было, и так будет - пока существует само время, и пока над ним властвует Смерть.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"