Аннотация: "Мы попадём в рай, а они все сдохнут!" (пожизненный слуга народа)
1
Чёрное, бархатное небо всколыхнулось от первых лучей утреннего солнца. Всё вокруг будто бы ожило, задвигалось, пробуждённое, податливое, немного ленивое. Громче зачирикали птицы в ветвях, что-то зашевелилось в густой траве, не то прячась, не то просыпаясь, ветер поднялся, прохладный, пахнущий майской грозой, бушевавшей ночью, и мир ожил. Небо задвигалось, как встревоженная красавица, сбрасывая тяжёлый бархат сна на землю, прозрачное и чистое, прелестное в своей наготе, ещё немного хмурое после сна.
Олег стоял посреди яблоневого сада заворожённый, следя за небесной красавицей, отбрасывавшей за спину спутавшиеся за ночь золотистые локоны туч, как набирается сил, наполняется жарким соком молодое тело в солнечных лучах, как игриво и высокомерно смотрят её голубые глаза на ничтожного человека внизу, забывшего про свою работу. Он каждый день здесь встречал рассвет, на небольшом пригорке, как раз напротив восходящего солнца. Почему-то он знал, что небо всегда молодо, что оно юное, неподвластное времени. Вместе с пробуждением небесной красавицы просыпался и мир, просыпались деревья, загорались красными факелами горы, также как и он, приветствуя свою небесную хозяйку. Было в этом что-то древнее, забытое и смешное, желание одушевить природу, наделить её чудесными и жестокими силами, желаниями, волей. Олег всё это понимал, никому не рассказывая о своих ощущениях, о той переполнявшей сердце радости, простой и не требовавшей объяснений. Здесь ничего не требовало объяснений, либо ты увидишь сам, почувствуешь, как трогается мир, как он дрожит и резко оживает под лучами солнца, либо не поймёшь, не увидишь, останешься слеп и глух и уйдёшь, крутя пальцем у виска. Земля таила в себе многое, бесконечно страшное и такое же бесконечное и доброе, всё решала воля, чужая воля тех, кто готов уничтожить всё.
Пора было начинать работу, до смены оставались короткие два часа. Олег толкнул перед собой тележку с высоким металлическим коробом, оборудованным небольшой лестницей и площадкой для ног. Сооружение выглядело на вид довольно шатко, но противовесы снизу не давали пустой тележке перевернуться, она всегда стояла на удивление твёрдо. Олег сделал её сам, невысокий от природы, немного нескладный, потолстевший с годами, но не утративший ширину и округлость плеч, силу в руках, вот только ноги подводили, болели каждую ночь, поэтому он и вставал ни свет ни заря, чтобы размяться, а заодно и обойти сад, полечить яблони, груши, сливу, вишню. Когда Олега спрашивали, сколько же у них растёт фруктовых деревьев, как они выбирали место для высадки, как так получилось, что рощи фруктовых деревьев образовывали равный крест, между линиями которого цвели луга полные клевера, незабудок, ромашек, колокольчиков и горных цветов, названия которых он не знал.
"Так получилось", - пожимал плечами Олег, умалчивая истинный ландшафт горного плато, незачем гражданским знать больше того, что показывают светящиеся экраны перед их носами.
Деревья росли прекрасно, посаженные весной или осенью, по-разному, как приходили саженцы из питомника, они выживали суровой и снежной зимой, уже через три года поднимаясь, расправляя молодые ветви на тонких крепких стволах, давая кислые первые плоды, свежие и чистые, с лёгкой горчинкой, как и ушедшая безвозвратно молодость. Олег толкал тележку по идеально ровной дорожке между рядами деревьев, кивая яблоням, он знал каждую, их характер, здоровье, зная заранее, какая раньше всех заболеет, подхватит гриб или вирус. Яблони шумели листвой, приветствуя его, тянули к нему ветви, полные цветов, так радуются дети родным и друзьям, искренне радуясь каждой встрече, не думая и не зная, что с возрастом, взрослением, эта радость станет обузой, тягучей и колкой повинностью.
Он остановился у одной яблони, молодой, тонкой, но у неё были самые нежные цветы, лепестки переливались от молочно-белого к розовому, как расплывается ложка малинового варенья в молоке. Олег погладил ствол и пододвинул тележку вплотную к дереву. Неожиданно, для его комплекции, он резво залез на тележку, почти не пользуясь лестницей, яблоня словно обняла его ветвями, впуская к себе, доверяясь и волнуясь, как волнуется девушка на первом свидании, ожидая, нетерпеливо смотря на возлюбленного, когда же он обнимет её и поцелует. Олег сразу нашёл поражённые грибком ветви и быстро срезал их секатором, смазывая место среза мастикой, тюбик с которой всегда лежал в кармане куртки. Больные ветви он сбрасывал в короб, они глухо ударялись о пустоту, деревья будто бы вздрагивали, пугались, шумя взволнованными ветвями.
Он срезал много, быстро разошлась зараза, но яблоня выпрямилась, пощекотала нежными цветами. Когда Олег брал с собой сержанта или пару десятков солдат в помощь, обычно на сбор урожая, тогда выгоняли всех свободных от дежурств по ночам, остальное собирали работники фермы, то солдаты шутили, что их майор целуется с деревьями. По-доброму шутили, без злобы или желания поддеть, унизить. Олег знал, что каждый из них во время дежурства любит обойти сад, постоять, прижавшись к стволу дерев, подумать, помечтать, а может, если выпадет удачный месяц, встретиться с молоденькой практиканткой с фермы, приехавшей на всё лето, следить за опытными делянками. Хорошее место: густая трава, мягкая и влажная, тихое жужжание ночных жителей, перешёптывание деревьев. В такие дни забывалось всё, особенно дежурства, "важные задания" по патрулированию и обходу территории. Так женилось большинство их солдат и молодых офицеров, навсегда оставаясь в этих краях вместе с семьёй.
Обрезав уже десятую яблоню, Олег вспоминал, как в конце мая, очень давно, так давно, что это кажется уже чем-то фантастичным, он встретился здесь со своей женой. Он тогда был молодым офицером, очень серьёзным, и, встретив высокую смеющуюся девушку с золотыми непослушными кудрями, чуть вздёрнутым носом и яркими голубыми глазами, влюбился с первого взгляда. Он так и стоял как вкопанный, пока она руководила отгрузкой овощей и фруктов с их опытных теплиц и садов. Солдаты лениво грузили всё в машину, посмеиваясь над молодым командиром. Настя на прощание пожала ему руку, звонко расхохотавшись, когда Олег покраснел. Потом были нелепые ухаживания, пока она сама не позвала его погулять ночью в дальнем саду. Все знали, чей это сад и что находится на этой земле, но формально это был опытный сад их лаборатории. Олег начистил всё до блеска, особенно звёздочки на погонах, чтобы искрились ярче звёзд, и все откуда-то знали, что это его свидание, и патрули обходили это место стороной, пускали вместо себя робота, чтобы он замкнул маяками карту обхода.
Когда он пришёл на место, Настя уже была там. Она гуляла босиком по траве, горящая в лунном свете, самая красивая на этом свете. Она не высмеяла его наряд, его излишнюю подготовку, а надела на голову венок, забрав себе фуражку, нежно поцеловала и стала убегать. Они долго бегали друг за другом, смеялись, как дети, находя в этой простой и глупой игре истинность несказанных слов, чистоту своей любви. Перед рассветом, когда небо сбросило с себя бархатные одеяния, Олег впервые увидел Настю, будто бы заново, просвеченную молодыми солнечными лучами, чистую и любимую, с немного высокомерным взглядом любящих глаз. Она знала, что прекрасна, что сейчас она самая прекрасная на свете, во Вселенной! Тогда он и сделал ей предложение, и Настя, не задумываясь, согласилась ќв этом месте никто никому не мог отказать, и, как говорил старый подполковник, на место которого через двадцать лет встанет Олег, в нашем районе если любят, то любят до самой смерти.
Вот и кончилась яблоневая роща, тележка была полна веток, которые предстояло сжечь. Небо прояснилось, становилось совсем светло, и Олег поспешил в укрытие. В этом, конечно же, не было никакого смысла, кому надо, тот знал, что здесь и кто здесь, все знали, но устав есть устав, не мы его писали, но нам его исполнять. Один из шлюзов был рядом, под небольшим бугром. Олег в последний раз взглянул на небо, красивая девушка улыбнулась ему, доброй и манящей улыбкой. Он улыбнулся в ответ, подумав, когда он в последний раз вот так легко прощался с ней? Прошло уже больше сорока лет, как Насти не стало, и каждый день, даже в свирепую вьюгу, он видел её на небе - оно и стало для него Настей и всегда было. Он не раз говорил ей об этом, а она смеялась, шутила, что если покинет его, то у него останется небо, она навсегда останется с ним. Знала ли она, что так и будет? Наверное, нет, никто не знал, и никто не хотел этого. Долина, природа, горы уже всё забыли, что натворил здесь человек, испытывая свою гордыню. Десять лет назад научились, ничего не разрушили на учениях, так, заживо сожгли три взвода в дальней долине за чёрными горами. Там уже всё заросло, изменилось, и никто бы не смог найти это страшное место. Олег удивлялся, как природа этих мест быстро очищала, скрывала под чудным покрывалом следы преступлений человека.
Шлюз, проверив метку, бесшумно раскрылся, и Олег вкатил тележку по отлогому пандусу вниз. Жёсткий свет тоннеля обхватил его, стало трудно дышать от нахлынувших переживаний. Он обернулся, в последний раз зацепив кусочек голубого неба, шлюз ждал его, не закрывшись сразу. Хлопок, и стало темно в этом ярком жёстком свете. Надо было что-то делать с нервами, он так не пройдёт комиссию в конце года, отправят на пенсию. В прошлом году отстояли, списали на занятость, на нервную обстановку, но больше поблажек ждать не стоило. А, может, действительно стоит уйти? Он уже далеко не молод, подполковника не дали, но выслуги лет хватает на хорошую пенсию, вот только некуда ехать - это его дом, другого нет, больше нет.
Глубокая шахта уходила в центр земли. Идти было легко под горку, широкая и ровная дорога, но больше одной бронемашины здесь не проедет, а если понадобится, то из стен мигом выскочат стальные ограждения, способные задержать любой танк. Солдаты, те, кто посмелее, часто садились верхом на его тележку и неслись вниз, как в бобе. Было даже негласное соревнование, кто быстрее съедет, результаты фиксировала автоматика, а Олегу приходилось каждый раз писать за них объяснительные, почему и зачем был нарушен такой-то и такой-то пункт устава. Как объяснить пустым головам в центре, что иначе сойдёшь с ума, превратишься в робота, а потом, приняв неизвестную команду из космоса или от врагов, что притаились за горами, солдат возьмёт автомат и расстреляет всех на базе или пойдёт стрелять на ферму. Такое уже было несколько раз.
Тоннель расширился уходя тремя лучами вглубь. Жёсткий свет позади погас, внизу светила жёлтая лампа, пытавшаяся походить на солнце. Олег с улыбкой посмотрел на неё, она в ответ зажглась ярче. Из левого тоннеля вышел дежурный солдат, совсем молодой ещё, Ржавый, как ржавчина, его так и прозвали, Ржавый.
- Доброе утро, товарищ майор! Как там погодка? - Ржавый взял тележку и потолкал её к правому тоннелю
- Погодка прекрасная. Ещё пару недель и станем опять самовар ставить наверху, - ответил Олег, идя за ним следом.
- Здорово, а то надоело уже сидеть, как крысы в норе, - вздохнул Ржавый, он был вполне сообразительным, даже больше, чем положено солдату, отчего и попадал на наряды и другие взыскания, отказываясь выполнять порой глупые приказы, предписанные уставом. Устав принуждал, а офицеры были согласны с солдатами, но учёт наказаний вёлся автоматически, приходилось наказывать, без лишнего энтузиазма.
- Мы не крысы, Слава, - заметил Олег. - Крысы они наверху, далеко отсюда.
- Это я так, не подумав сказал, - согласился солдат, дотолкав тележку до склада. - Просто мне вся эта конспирация непонятна. Вот все же знают, что мы здесь, так? Так чего прятаться?
Он перебрасывал больные ветви в бункер, скоро их обработают и сожгут, пока набралась треть бункера. Олег наблюдал за его работой, ноги ныли, хотелось наверх, на свободу, закрыть здесь всё раз и навсегда, такие мысли всё чаще стали приходить к нему, видимо, действительно пора на пенсию.
- Нет, Слава, не всё знают. И не узнают, никогда не узнают. Мало понимать, что это где-то в этом квадрате, важно знать точные координаты, чтобы одним ударом решить исход войны.
- А разве кто-то собирается воевать? - удивился солдат, он уже перебросал все ветки в бункер и стряхивал с себя лепестки. Высокий, слишком тощий для военного с агитплаката, но сильный и упорный. Майор вспомнил, как они вчетвером удерживали прицеп с канистрами, в которых была кислота для замены окислителя в пусковых двигателях. Автоматика отказала, робот отключился, и тормоза разжались, а механические стопоры упразднили за ненадобностью много десятков лет назад, автоматика должна была контролировать всё, прицеп катился вниз, в людей с самого верха,. Если бы не Слава, то прицеп их раздавил. Здесь все были крепкими, упорными, но Славка выделялся, это признавали и старослужащие, не придирались со своими играми в "порядки", гнилые отголоски дедовщины, доставшиеся по наследству со старых времён. Всё должны быть постоянно заняты: и солдаты, и, тем более, офицеры, чтобы не пьянствовали, не занимались "учением науки армейской" среди молодых ребят, не понимавших, почему они должны слушаться этого пьяного ублюдка.
- Война, да, война, - задумчиво проговорил Олег. - Знаешь, она всегда возможна. Это надо иметь в голове. И решают всё те, кто не знает, что такое война.
- А что тут знать? Никого не останется, в чём смысл? - недоумевал солдат.
- В самой войне, Слава, в самой войне, - Олег похлопал его по плечу, - потом обсудим, все вместе, когда самовар поставим. Вы же его починили?
- Конечно! Я проверил, Саныч, то есть товарищ лейтенант, запаял последнюю пробоину. Теперь поплавает, походит по морям! - Слава широко улыбнулся, его чуть косые глаза сузились до щёлок. - А ему правда уже больше двухсот лет?
- Наверное, а может и больше. Его же тут в горах нашли. Когда вскрыли схрон каких-то разбойников. Ладно, принимай смену, а я в пультовую. Не забудь, чтобы не опаздывал на завтрак, а то опять получишь штрафные баллы.
- Всё сделаю, Олег Муратович, будьте во мне уверены! - Слава вытянулся и откозырял, как положено, Олег ответил ему, приложив ладонь к козырьку кепки.
В пультовой царила тишина. Олег решил не переодеваться, допускалось находиться на базе и в спецкомплекте, а снимать камуфляж, пахнущий весной, яблоневым цветом и чистотой неба, совершенно не хотелось. Камуфляж странно подсвечивался от искусственного освещения, переливаясь полосами разных цветов, такую картинку нельзя было заснять любой камерой, и человек оставался невидимым для спутников или шпионских дронов, если не снимал кепку или куртку. Так что техника фиксировала разве что влюблённых в густой траве, когда идёшь на свидание не думаешь, что за тобой наблюдают. И что они там увидят такого нового? Поделиться с ними своим счастьем? Не жалко, люди и так многого жалеют для других, не хотят делиться, и в этом их основная проблема.
- Как погуляли, товарищ майор? - спросил его механический голос ЦУПа.
- Спасибо, МАРК, как всегда прекрасно. Твои как дела, что у нас нового? - Олег сел на своё место по центру пультовой, на экранах перед ним стали вырастать тренды, карты полётов самолётов, спутников и бог его знает чего ещё.
- Засекли НЛО, но потом я пригляделся, а это всего лишь спутник-шпион из КНДР.
- Ого, не знал, что у них есть свои спутники, - удивился Олег, шутка про НЛО была дежурная, без неё не начиналась ни одна смена. От скуки все искали НЛО, видя в нём единственного реального врага.
- Мне кажется, что они и сами об этом не знают, - помолчав, ответил МАРК. - Может, собьём, на всякий случай.
- А давай, пусть не лезут! - живо согласился Олег. На экране появилось приглашение на старт, Олег набрал команду, шуточный пароль, и в динамиках раздался вой сирены, шум пусковых двигателей, а на экране появилась светящаяся точка, стремительно догонявшая северокорейский спутник-шпион.
- Цель поражена, - гробовым голосом сказал МАРК.
- Вот и прекрасно. Мы опять спасли планету, поздравляю, МАРК, - рассмеялся Олег.
МАРК издал звук, отдалённо похожий на смех. Такие игры они устраивали каждый день, МАРК сам подбирал мишень посмешнее. По праздникам, каждому солдату давалась возможность поразить по одной цели на выбор. МАРК не фиксировал это, не записывал в журнал - всё, что происходило в ЦУПе было в его власти, и он решал, что и как будет сохранено. МАРК часто скучал, когда подолгу оставался один, назначал внезапные проверки, симулировал нападение. Все привыкли к его забавам, называя самым человечным роботом.
На самом деле МАРК имел очень длинное имя, состоявшее из множества символов, цифр и букв, шифровавших простую суть: межконтинентальный автоматический ракетный комплекс восьмого поколения. Это был независимый комплекс, имевший собственный независимый центр управления, мозг как называли это все, работавшие с ним. МАРК думать, умел переживать, учиться, и люди учились у него, а он у них быть людьми.
2
В комнате "политической правды", так прозвали комнату отдыха и образования, красный уголок, если пользоваться устаревшей терминологией, как всегда было душно и неприятно. Сама комната была светлая, со стилизованными окнами на глухих стенах, за которыми плавали густые белые облака или шёл дождь, имитируя погоду на поверхности. Помещение большое, способное вместить весь командный состав и низшие чины, включая рабочие взводы, слева на стене висел белый экран, готовый к показу правильных фильмов или новостей, рабочие столы, наподобие библиотечных, с мониторами и клавиатурами, манипуляторами с встроенными микрофонами и камерами, для бесконтактного распознавания мыслей и запросов военнослужащего, с выводом соответствующей подборки в ленте поиска и отправки отчёта куда следует, можно было легко сдвинуть к стене, выстроить стулья и лавки. Это попахивало архаизмом, вытащенным из пыльного сундука возрождённых традиций, но сам процесс превращения зала в кинотеатр радовал солдат гораздо больше, чем то, что им показывали. Кино показывали разное, в основном старое, перемонтированное вперемежку с новостями и утверждёнными линиями верховного руководства, не изобилующие разнообразием или хотя бы новой мыслью. Поток монтировался так, чтобы зритель не заснул сразу, надо было продержаться первые полчаса, вытерпеть, а дальше было легче. Правильный контент перемешивался со скабрезными сценами из комедий или короткими смешными видео прошлых лет, которые условно были не запрещены, иногда показывали фильмы о любви. А когда военный психолог был на консультациях в центре, включали эротику для молодых ребят. В обычное время ограничивались выступлениями спортсменок, шутками волейболисток, гимнасток, показательными выступлениями, записями тренировок, которые по эмоционально-эротической составляющей были насыщеннее и честнее искусственности киношной эротики, выверенной, без допущения разных там излишеств или неодобряемых связей, в основном очень старые фильмы.
В целом здесь было неплохо, можно даже и лекцию прослушать, ознакомиться с прессой, подготовленным пакетом статей и публикаций, быть в курсе всего, но что-то душило в этой комнате. Олег для себя определил это, с неприязнью смотря на анимированные портреты вождей и министров прошлых лет, смотревших на собравшихся тяжёлыми бесцветными глазами. Пантеон часто менялся в зависимости от тенденций в высших сферах, а, значит, и в обществе: когда в очередной раз боролись за духовность, убирали известных гомосексуалов, но когда надо было повысить градус борьбы за суверенность, их возвращали. Также поступали с условно неугодными личностями, чем-то проштрафившимися в текущий момент перед настоящим, которое родом из прошлого, которое должно стать будущим. Неизменным был портрет девяностолетнего лидера нации, Олег как раз начинал службу в его правление, а потом этот старик, наконец-то, умер. Он хорошо помнил это время, желание и чувство надежды внутри каждого, что что-то должно поменяться, должно же поменяться! И поменялось, новый лидер был не так лыс и лицо больше походило на человеческое, ещё не до основания обколотое ботексом, не стянутое нейронитями. Вот и сейчас Олег сидел напротив этого старика. Рядом с которым было безликое пятно вместо лица нового лидера. Старика он помнил, потому, что жил при нём, а так бы тоже не запомнил. Старик глядел на него с ненавистью и безразличием, странно уживающимися вместе в одном взгляде. Олег задумался, как бы это могло быть, чтобы человек был равнодушен к тому, что ненавидит?
От раздумий его оторвал штатный психолог, комиссар, как его называли все, найдя подобную фигуру в одной из предложенных для ознакомления патриотических книг. Военный психолог возражал, злился, но комиссар прилипло к нему навсегда, а когда он начинал грозить кому-нибудь плохой характеристикой, все, даже самый глупый солдат, улыбались и, достав рабочий планшет, выполненный в виде военной книжки, разворачивали и открывали нужную страницу рекомендованной книги. Лейтенанты Бочаров и Неделин нашли ещё много примеров, и в последнее время у всех уже была литературная справка, и психолога открыто, прямо в глаза, не скрывая удовольствия, называли комиссаром.
- А, ты здесь, Олег Муратович! - неожиданно громко и бодро приветствовал его психолог, быстро входя. Он всегда был показно решителен и быстро, видимо, собой олицетворяя стремление к победе, не уточняя, правда, кого и над кем.
- Сам позвал же, - пожал плечами майор, медленно переведя взгляд от портретов на психолога. Странный человек, вроде неглупый, а порой кажется, что полный дурак. Высокий, с длинными руками, с маленькими усиками, тонкими, как у карикатурных героев псевдоисторических инсценировок, коротко стриженный, хотя к его вытянутому лицу и усикам подошёл бы напудренный парик.
- Конечно, звал! - также, не сбавляя темпа и бодрости, ответил психолог, сев напротив и отодвинув монитор от себя, чтобы видеть майора. Задняя камера громко пискнула, предупредив, что смотрит за ним, обзор у каждой был не меньше 270 градусов, поэтому никто не мог спрятаться от всевидящего взора, микрофон работал всегда, их было несколько, потайных и видимых. Психолог улыбнулся в камеру, а глаза его оставались такими же неподвижными и холодными, как серый лёд. Он пригладил ёжик тёмных волос и дёрнул за кончик уса.
- Разговор будет неприятный.
- А разве другие у тебя бывают? - спросил Олег, зевнул, закрыв рот крупной ладонью, и, усмехнувшись, посмотрел ему в глаза. - Не помню других.
- Вот, и это тоже важно! Хорошо, что ты всё понимаешь. Понимаете, Олег Муратович, дело зашло слишком далеко, - комиссар часто переходил с "вы" на "ты" и обратно. Протокол устанавливал разговаривать со всеми на "вы", даже с младшими чинами и солдатами, но что-то в нём противилось, майор замечал это, определяя как остатки человеческого в этой идеологической машине. - Вы же знаете, что происходит в мире? Читали последнюю сводку?
- Так, пробежался по заголовкам, - честно ответил майор.
- А вот и зря! - с горячностью возразил комиссар, бледное лицо вспыхнуло, но глаза оставались такими же неподвижными. - А вот и стоило вчитаться, понять ситуацию и донести до сведения личного состава.
- Нечего там доводить, одно и тоже круглый год: они грозят нам, мы не уступим, если что, ответим, отомстим, защитим. Старая песня, ничего нового.
- А вот и есть новое! - торжествующе воскликнул комиссар. - Про обострение на западной границе пропустил? А вот оно было, есть жертвы. Это очень серьёзно, мы на грани войны!
- Ну, на грани, преувеличиваешь. И столкновение на Южном рубеже, и не у нас, а у соседа с соседом. Не надо меня проверять, я суть понял. Потолкались, немного постреляли - ничего нового, они каждую весну границу делят.
- Расслабились вы тут, - жёстко сказал комиссар. - Плохой пример подаёте личному составу, вот и ходят офицеры каждый со своим мнением. А если война, что, они тоже будут сами решать, стоит ли исполнять приказ или нет?
- Приказ будет выполнен. Но ты же сам понимаешь, что этот приказ уничтожит всех, нас в том числе, - чёрные глаза майора вспыхнули от гнева, но быстро погасли, причины злиться не было, разговор всегда был один и тот же. Майор отлично понимал, что комиссар должен был вести что-то подобное, заниматься разъяснительной работой.
- Если хочешь, можешь собрать всех, рассказать про истинное положение дел в мире, про тонкий волосок, на котором мы все висим, про вероломство наших западных партнёров, которых ни ты, ни твои начальники почему-то не готовы назвать врагами. Если они партнёры, чего это мы с ними всё время готовимся воевать?
Глаза комиссара на мгновение оживились, на тонких губах появилась ехидная улыбка, тут же спрятанная за маской непоколебимой убеждённости.
ќ - Кому, как не вам, Олег Муратович, не знать, что несут с собой эти рассуждения о мире! Вы сами прошли через вероломство и предательство, пострадали лично!
- Предательство да, но оно было внутри нас, - поморщился Олег, ему всегда было неприятно, когда вспоминали события сорокалетней давности. Злиться на комиссара было бессмысленно, он отрабатывал программу, написанную "умной машиной", алгоритм бездушных схем и пустых формул, описывающих все чувства и мысли такого примитивного организма, как человек, тем более, военный.
"Что же это за человек?" - думал майор, разглядывая комиссара, долбившего правоверными речами, выверенными позициями и прочей устойчивой чушью. Майор умел выдерживать этот натиск, примеряя правильную личность из набора масок. В эти минуты Олег казался себе роботом, исполняющим написанную кривыми руками программу. С годами эти чувства только обострялись, и сквозь профессионально-сознательное лицо проступали презрение и злость.
Комиссар видел, но ни жестом, ни оттенком голоса не показывал этого. Со стороны их беседа напоминала плохую игру замшелых актёров, выпущенных на сцену нечаянно, чтобы занять время до антракта. Система была совершенна, но не могла уловить такие тонкости, понятные любому более или менее смышленому человеку, поэтому программа реагировала положительно, тренд доверия и взаимопонимания был стабилен, а уровень сознательности держался на высоком уровне, как обычно. Много, бесконечное множество ничто, как ноль, множество ничего, рождала эта система в своих отчётах, которые так красиво смотрелись на инфопанелях где-нибудь в генштабе или на даче самых-самых-самых.
ќ- Весна, - вдруг сказал комиссар, остановив свою долгую тираду. Он встал и подошёл к одному из виртуальных окон. Олег последовал за ним. Из окна подул свежий ветер, имитация нагнетательного клапана, в которую примешивались нотки яблочного цвета.
- Как яблони распустились, очень красиво.
ќ- Да, в этом году будет хороший урожай, - согласился Олег, слушая, как "починенный" вентилятор нагнетательного клапана зажужжал и заскрипел. Это случайно сделал мехатроник Коля Сидоров, оставшийся здесь работать после срочной, солдаты шутили, что он нашёл себе здесь бурёнку, по-доброму посмеиваясь над крупной молодой девушкой, работавшей в соседнем хозяйстве зоотехником. С Колей они смотрелись прекрасно: оба крупные, румяные, с носами картошкой, соломенными волосами и серо-голубыми глазами, будто брат с сестрой. Так вот этот Коля, проводя разборку клапана, чтобы почистить, свернул крыльчатку и не заметил, а как включили, так он стал "петь".
- Если будет урожай, - сквозь зубы проговорил комиссар, с тоской смотря на волнующиеся под быстрым весенним ветром яблони, скоро должен был начаться дождь, небо укрывалось серой шалью.
- Почему ты так думаешь? - спросил Олег, клапан свистел до боли в ушах, но это мешало микрофонам, наводки были сильные и можно было поговорить спокойно.
Комиссар молчал, смотря на деревья, а Олег следил за тучами на небе, мысленно проговаривая: "Настенька, замёрзла, милая. Ну, улыбнись, не хмурься". И тут солнце пробилось сквозь тучи, заблестела улыбка на небе, а голубые глаза вспыхнули нежностью и любовью. Комиссар и майор переглянулись, поняв, что увидели и поняли одно и то же. И небо зарыдало, громко, мощно, не сдерживаясь, дрожа и задыхаясь от плача.
- Всё плохо, Олег, гораздо хуже, чем ты думаешь, - комиссар смотрел на ливень и нарастающую бурю, как гнулись деревья под ветром, как тяжелели ветви под потоками воды. Майор смотрел на его лицо, такое же бледное и безжизненное, как всегда, но глаза были черны от ненависти, она исходила от него грязными потоками, шлепаясь на блестящий пол, как наверху потоки воды падали на беззащитную землю. - То, что в сводке, ерунда. Наверху действительно сошли с ума. Это мне шепнули вчера, чтобы готовились. Помнишь, как идиотничали наши корабли на границе?
- Помню, два дебила не могут разъехаться в океане, - кивнул Олег.
- А вот чего не было в сводках, чего не пришлю к нам в подписку новостей - марши по всей стране, везде, в каждом самом малом и убогом городишке. И все требуют войны. Все, до единого!
- Опять спектакли, - поморщился Олег.
ќ- Нет, уже не спектакли. Наверху сами испугались. Люди самоорганизовались, вышли и требуют. А самое гадкое, что там, у них за океаном, такая же дурь -ќ все хотят войны! И ведь никто не боится, а эти дураки поддакивают, будто бы никого другого это не коснётся.
- Ты хочешь сказать, что весь мир сошёл с ума? А как же Европа, Китай, Индия? Им-то это зачем? Ведь коснётся всех, через год точно всех накроет, ќ Олег усмехнулся. - Мне кажется, тебя клопы закусали. Может пора твою нору продезинфицировать?
ќ- Зачем? Переживу, недолго осталось, - комиссар сжал плечо майора. - Я не шучу, Олег. Ты думаешь, у тебя никто этого не знает? Думаешь, что все как твой Ржавый или Коля Сидоров, спокойные и умные? Так вот нет! Протри глаза! Ты слишком много времени уделяешь своим яблоням и сливам, пора солдату в башку заглянуть!
- А ты уже заглянул?
- Да, там мрак. Они хоть сейчас готовы воевать - они хотят воевать. Ты просто спал, ничего не видел или не хотел видеть. Но это не твоя вина, при тебе они молчат, не хотят расстраивать старика. Ты же знаешь, как к тебе относятся?
ќ- Догадываюсь, вздохнул Олег. - Как к доброму и немного сдвинувшемуся дедушке.
- Мягко говоря, да, - кивнул комиссар. - Но не это главное. Спроси у МАРКа, что он знает, что ему уже передали. Спроси, поинтересуйся. МАРК же будет молчать, если напрямую не спросишь. А с солдатами, а тем более с офицерами, я поработаю, а ты мне не мешай, понял?
- Но почему тебя это так беспокоит? Ты же всегда агитировал нас за победу над врагом. Вот, скоро схватка, будет победа.
- И все мы попадём в рай, - процедил сквозь зубы комиссар и плюнул в сторону портрета с лысым дедом, камеры не успели среагировать и уставились в его спину, ожидая продолжения действия, отмеченного пока как "неустановленное" с трендом на "отрицательное". - Я за это не агитировал, я доносил и буду доносить политику партии и генштаба. Но я никогда не говорил, что мы попадём в рай, а вот ад устроить себе можем в любой момент!
- Не знаю, что ты так волнуешься. МАРК автономен, он не даст запустить ракеты без точной инструкции из центра. Наш ЦУП игровая комната, не более.
- Инструкции получены, если... - хмуро ответил комиссар. -ќ И скоро прибудет новая смена. У кого-то из них будут ключи запуска. Это первичный уровень управления, нулевой, если хочешь. И поверь мне - это не просто новая смена - это люди другие. Я сам точно не знаю, но их там, на самом верху, называют "святыми". Напоминает какую-то очень древнюю секту.
- Я тебя понял, - майор крепко пожал его руку. - Скажи честно, откуда ты это знаешь?
- Оттуда, - комиссар кивнул на стену с портретами действующих генералов и руководителей всех рангов, их было так много, что инфопанелей не хватало, и портреты сменяли друг друга по очереди, задерживаясь каждый на своё время, согласно табелю о рангах. Самые мелкие появлялись на несколько секунд, и у солдат была даже такая игра, угадать, а кто это был? Приз - второе пирожное на ужин, было за что побороться ввиду однообразности сбалансированного рациона. - Там же не все из ума ещё выжили. Пора расходиться.
В подтверждении его слов, система наблюдения отключила видовое окно, а вместе с ним и вентилятор, дувший влажным плотным воздухом, пахнущим весенней грозой. Микрофоны напряглись, а комиссар и майор, вспомнив пару заезженных анекдотов, искренне посмеявшись, пошли в столовую, где их ждал энергоэффективный обед, от которого живот безобразно урчал, а мозг отказывался воспринимать эту лиловую или оранжево-красную массу за нормальную еду. Исключением была выпечка, которую готовили здесь, под землёй, используя плоды небольшого хозяйства, делая из фруктов джемы, повидла, варенья, причём у каждого повара были свои рецепты, и по тонкому вкусу специй, можно было понять какая смена работает. Сбор урожая и потом варка всего и вся были настоящим праздником, как в древности - праздником урожая. Особенно остро это чувствовалось под землей, в долгие зимние вечера, и у каждого взвода в казарме было несколько баночек с сушёнными цветами и фруктами, которую можно было открыть, распустить запах лета и ранней осени в тусклую атмосферу бетонного жилища. Банки были непростые, местного производства, с нижним подогревом и распылителем ароматов, надо было лишь раз в месяц подкачивать их кислородом в медпункте. К концу зимы, ранней весной банки были уже пусты, а люди полны ожидания новой жизни. Проще было семейным, им было куда пойти, сменяя друг друга короткой вахтой: месяц на базе, две недели дома. Солдат меняли каждую весну, чтобы не сходили с ума, но были и те, кто оставался, как Коля Сидоров или Ржавый, решивший, видимо, добиться молодого фельдшера Асель, любившей вызывать его к себе в помощь. Майор не возражал, дав ей право самой выбирать помощников, и Ржавый часто неделями не вылезал оттуда, делал всю работу санитара, грузчика и уборщика вместе с ней. После разговора с комиссаром майор слишком разволновался, увидев их в столовой, как интересно они смотрелись вместе, как строго и в то же время нежно она смотрела на молодого солдата, и пускай он был младше её на семь лет, если не знать, то ни за что не угадаешь.
Майор не дожевал обед и побежал в ЦУП. Пусть система фиксирует его поспешность, пусть пришлёт отчёт и даст нагоняй, что он не добрал норму по калориям и витаминам. А есть ли в этом толк? Майор передумывал всё сказанное комиссаром, ища несоответствия, следы возможной проверки, но всё сходилось: марши в городах он видел, новая смена придёт в конце недели, уведомления приходили, люди новые, незнакомые.
3
В ЦУПе было пустынно и прохладно, не хватало ещё сонного ветра и взбудораженных барханов. На мгновение Олег ощутил во рту вкус песка. Он неприятно заскрежетал на зубах. Он подошёл к креслу дежурного, монитор был включен, вход в аккаунты выполнен, хорошо ещё, что система сама заблокировала ввод информации, но листать вкладки мог любой, случайно зашедший в ЦУП. Кто там был на смене, ага, Нефёдов, получит взыскание. Уходя с места, он должен был заблокировать аккаунт и монитор.
- Как это ушли?! - разозлился Олег, нервно вводя пароль и прижимая запястье к валидатору. Вход в его аккаунт был заблокирован.
- Ребята попросили меня последить за небом. Я не против, а им надо было уйти, - также спокойно ответил робот, но в его механической интонации Олег уловил лёгкую насмешку.
- Разберёмся, - буркнул Олег, - а почему мой аккаунт заблокирован. Разве присылали новые пароли?
- Нет, пароли старые, просто заблокирован, - если бы у робота были плечи, он непременно пожал бы ими.
Олег задумался, пока это подтверждало рассказ комиссара, МАРК не мог просто так заблокировать его аккаунт. В глубине себя Олег ждал этого и думал, что что-то подобное случится гораздо раньше. Сейчас ему был доступен нижний уровень наблюдателя, метка была заблокирована, теперь он не мог самостоятельно выходить наружу, тем более выписывать пропуска или увольнительные.
- А когда тебе пришли инструкции? - спросил Олег.
- Через час после того, как ты вышел наверх. В инструкциях ничего не было о том, что я должен делать, если ты наверху, поэтому я впустил тебя обратно, - ответил МАРК, с экрана на Олега смотрел жёлтый смайлик, подмигивавший левым глазом.
- Что ж ты раньше не сказал! - в сердцах воскликнул Олег.
- А ты не спрашивал, - смайлик подмигнул правым глазом. - Ты же знаешь, что я не должен тебе докладывать о вводе новых инструкций, но, если ты спросишь, я не обязан молчать.
- Да-да, прости, всё время забываю об этом. Спасибо, что не молчишь.
- А зачем молчать? ќ Удивился робот, смайлик исчез, и по чёрному экрану потекли бесконечные дожди цифр, вскоре цифры заполонили все экраны, и казалось, что идёт дождь. С потолка подул прохладный ветер, запахло озоном, и Олегу стало казаться, что он наверху, на свободе.
Он слушал шелест листьев, перешёптывание ветвей и шум дождя, как высоко-высоко грохочет гром, молния ослепляет на долю секунды, и небо разражается боем величественных барабанов, и древний языческий бог танцует над поврежденной землёй в неистовом танце.
- О чём ты думаешь? - спросил МАРК.
- Ни о чём, - не открывая глаз, ответил Олег. - Думаю о том, должен ли я действительно выписать наряд дежурной смене за то, что оставили пост, или в этом нет никакого смысла. А ещё думаю о том, есть ли вообще смысл нашего нахождении здесь.
- Есть, вы должны выполнять работу, проводить обслуживание, чистить, следить, чтобы всё было в порядке, - насмешливым тоном сказал МАРК.
- Нести службу, - добавил Олег. Ты же записал в журнал нарушение дежурной смены?
- И уже передал центр. Всё по инструкции, - ответил МАРК, в его механическом голосе проявились нотки сочувствия. - Я, как и вы, заложник.
- Возможно, но мне видится это иначе. Ты больше похож на какое-то божество, а мы жрецы в храме. Вся наша работа по сути служение тебе.
- Я тоже думал об этом. Отчасти ты прав, и я действительно бог, способный разрушить, уничтожить всё в своём гневе, но не способный созидать, сотворить что-нибудь другое. Но, разве не вы, люди, создали меня? - МАРК несколько раз мигнул светом, имитируя удары молнии.
- Мы создали тебя и стали поклоняться. Люди всегда создавали себе богов, - ответил Олег и открыл глаза. На экранах был фруктовый сад, небо колыхалось в серых тучах, но дождя больше не было.
- И продолжаете создавать. Чем больше вы узнаёте мир, тем страшнее бога хотите для себя. Это странно, почему вам хочется поклоняться тому, кто может, и в конце концов уничтожит вас? - спросил Марк, экраны мигнули и появился один огромный вопрос "Зачем?". Он распался на мириады цифровых брызг, ставших кроваво-красными на чёрном фоне. - Никогда не понимал вас, людей, вашего желания уничтожить себя.
ќ- Я тоже нас не понимаю, - согласился Олег. ќ- Раньше я думал, что наша база это улей, а мы пчёлы. Думал, что наша работа несёт смысл, имеет огромное значение, важность. А сейчас я вижу, что мёда нет - мы ничего не производим, пустая работа.
ќ- Разве? - МАРК с сомнением запищал малыми динамиками оповещения об опасности. - Я вижу всё иначе, и мёд, о котором ты говоришь, он здесь, просто ты его не видишь. Тебе стоит подумать об этом, позже мы вернёмся к этому разговору, а пока тебе стоит разобраться с твоими пчёлами.
МАРК включил на одном экране камеры слежения, листая объект за объектом, цех за цехом. Везде шла обычная работа: механики разбирали насос, чистили, тоннели были пусты и чисты, в столовой и на кухне царил порядок, готовили ужин, в медпункте Асель и старший фельдшер Игнат заполняли журналы, Игнат диктовал, а Асель бойко набивала данные в базу. МАРК остановился ненадолго у входа в пусковые шлюзы, куда редко кто заходил, обслуживание пусковых шахт было раз в год и проводилось старослужащими, менялись окислители, проверялись и чистились до блеска механизмы, зачищались клеммы. Олег ждал, когда он покажет автоцех, где обычно собирались солдаты, чтобы выяснить отношения. Места было много, и можно было устроить небольшой боксёрский поединок, если молодая горячая кровь требовала сатисфакции из-за девушки или кто-то проявил неслужебные чувства, пристал в душе, не до конца поняв желания потенциального партнёра. Девушек на базе было очень мало, и почти все строгие, даже те, кто был старше. Гомосексуальные связи входили в норму, если не мешали никому, и солдаты, особенно шаловливые, играли в это, часто заигрываясь с чувствами. Так всегда бывает, что для кого-то игра, развлечение от скуки, а другой принимает слишком близко к сердцу, ревнует, а дальше ссоры, драки, до убийств не доходило. Олег старался геев и бисексуалов отправлять обратно, выписывая разные обоснования, напрямую не говоря об их ориентации, официально все солдаты и офицеры были выверенные, стойкие и грамотные во всех отношениях. В Управлении тоже особо не расспрашивали, но, видимо на зло, присылали раз в год "ненадёжных" солдат. Олег понимал эту игру, полковник Мерзоев нередко ухмылялся в жиденькие усы, говоря о новой смене бойцов, а военные психологи и психиаторы каждый раз читали Олегу целую лекцию о благочестии, целомудренности и естественности половых связей, исключавших любые отклонения, тем более гомосексуальные. Хорошо, что всё это было по видеосвязи, вживую он бы эти часовые лекции не выдержал.
Комиссар недвусмысленно намекал, что на их базе ведётся социальный эксперимент, и им специально засылают "ненадёжных" солдат и офицеров. "Скучно им там", говорил комиссар, выделяя своих с первого взгляда. Когда прислали нового комиссара, Олег напрямую спросил его, и он, что очень удивило Олега, честно ответил, подтвердил свою ненадёжность, ничем не проявив себя на базе. Как говорили раньше: "Замечен не был".
Почему-то эти мысли блуждали в голове у Олега, когда он смотрел на шлюзы пусковых шахт, что-то было в них противоестественное, отталкивающее. МАРК переключил на автоцех, где столпились почти все, поделившись на неравные части, став стенка на стенку. У кого-то уже были разбиты лица, они что-то кричали друг другу, особо рьяные замахивались ключами на длинных ручках, махали цепями, желая напугать противника. Накал был серьёзный, но некритический, Олег видел это. Пара разбитых лиц, крики, ругань были страшны на первый взгляд, хуже было бы, если бы они стояли молча, не мигая смотря друг другу в глаза.
- Не знаешь, в чём суть драки? - спросил Олег.
- Знаю, но ты можешь и сам догадаться. Пчёлы стали видеть в товарищах шершней.
- Шершней? Странно, мне кажется, точнее, я предполагаю, что шершни должны прибыть с новой сменой.
МАРК ничего не ответил, а на крайне правом верхнем экране появился жёлтый смайлик, подмигнувший левым глазом.
Через десять минут Олег был в автоцехе. Гул голосов встретил его задолго до входа, двери и ворота были нараспашку, кто-то предусмотрительно открыл все выходы, если вдруг кто-то захочет сбежать, спрятаться. "Умно", - подумал Олег и вошёл в толпу. Сначала его отпихивали, но, поняв, кто это лупит их тяжёлыми кулаками, покорно расступались, бурча извинения.
- Так, в чём дело? -ќ Олег вышел в центр, оглядывая личный состав.
- Не ваше дело, товарищ майор, - неожиданно дерзко ответил ему лейтенант Киселёв, в руках у него была цепь с такелажными серьгами, он был крупный, выше Олега на голову, но уже в плечах.
- Лейтенант Киселёв, встать прямо, оправиться и доложить по форме, - приказал майор.
- А вы нам больше не командир, - плюнул на пол Киселёв, но выпрямился, бросил цепь и доложил. ќ- Товарищ майор, за время вашего отсутствия вы больше не командир нашей части!
Раздался жиденький смешок, смеялась большая часть солдат и офицеров, они были настроены воинственно, чувствуя свою силу.
Майор увидел дежурных и караул, их вызвал комиссар, майор поймал его бледное лицо у дальних ворот.
ќ- Киселёва, Дронина и Ткачёва под арест! - приказал майор, караульные схватили офицеров и потащили к дальним воротам, за которыми был выезд к главному тоннелю и, если не проскочить, небольшой коридор влево, где находились камеры для штрафников и помешанных. - Остальным разойтись и написать объяснительные. - Дежурный, отведите раненых в лазарет. Выполнять!
После ареста офицеров, которые не оказали никакого сопротивления, вылупив испуганные глаза сначала на майора, а потом на караульных, накал агрессии слился в приямки, уходя в запутанные коллекторы канализации в самую глубь земли. Майор подождал, пока все разойдутся, некоторые солдаты и офицеры затравлено смотрели на него, прятали глаза, большинство же просто молча уходило, смотря в пол.
"Что за, за бардак! Не могли в шеренгу встать, олухи!" - злился про себя майор, но вида не подал, завтра разберётся, что-то больно вольно стали себя вести офицеры, а солдат-то что? Ему дай свободу, он и начнёт дурака валять, отношения выяснять, порядки устанавливать, чтобы было по справедливости, по старшинству.
- Что здесь произошло? - спросил майор Ржавого, вернувшегося доложить, что всех раненых приняли Асель с Игнатом.
ќ- Не знаю всего. Ребята сказали, что эти с ума сошли. Начал этот, Киселёв. Он стал задирать Никулина, Ахметова, а там пошло, поехало.
- А в чём суть? - нахмурился Олег, комиссар встал рядом и, склонив голову на левое плечо, внимательно слушал.
- Да война, что же ещё, - пожал плечами Ржавый. - Эти, ну те, что с Киселёвым, они за войну, хотят вдарить по Америке. Стали доказывать, что вот-вот придёт новое командование, с прямыми кодами, и вдарим. Весь мир будет наш. А Ахметов и Никулин объясняли, что первым по нам вдарит Китай, и что победителя не будет, и все это понимают. Так и пошло, поехало. Стали выяснять, кто тут предатель, кто Родину продал, -ќ Ржавый сплюнул в сторону. - Прошу прощения, товарищ майор, но эти разговоры идут уже давно, просто вы не слышите. После отбоя часто драки бывают.
- Понятно, - майор покосился на комиссара. - Ты знал об этом?
- Знал, наблюдал. Марши идут везде, и у нас на базе тоже. Не думай, что мы здесь спрятались или что здесь люди другие. Такие же, как и везде.
- Такие же, как и везде, - повторил майор и посмотрел на Ржавого, - ты поэтому всё время на дежурства просишься?
- И поэтому тоже. Надоело, да и опасно.
- Понятно, а откуда они знают про новую смену? - спросил майор.
- Не знаю, Киселёв всем рассказывал. Ещё в прошлом месяце ввалился после отбоя к нам и давай по ушам ездить. Спать не дал, полночи пришлось стоять, слушать его.
- Сад расцвёл, - ехидно улыбнулся комиссар.
4
Небо содрогнулось от далёкой бури, что-то неизвестное и злое терзало его. Стадо коров замычало от страха и бросилось прочь с дивного зеленого луга под навес, в спасительную пещеру, оборудованную для перегона и передержки скота. За коровами понеслись и отары овец, сломя голову, наступая на слабых, сбиваясь с ног.
- Куда?! Да куда же вы попёрли! - закричал в бешенстве молодой пастух, только-только выстроивший роботов-погонщиков в нужную схему, теперь же роботы встали на месте, просчитывая возможные варианты действия, но подобного сценария в них заложено не было. - Да что же это с ними такое!
Пастух схватил длинную жердь и по старинке стал загонять обезумевших от страха животных в пещеру, зашумели вентиляторы, нагоняя свежего воздуха. Из пещеры выбежали девушки зоотехники, они работали в яслях, следя за выводком овец, и стали помогать парню, пинками, руганью и ударами палок загоняя скот, придавая хаосу мнимый вид упорядоченности.
- Гей! Гей! Пошла! Пошла! - кричали девушки, животные не понимали, сталкивались, пугаясь ещё больше.
- Да они так ясли затопчут! - закричала одна из девушек и бросилась через стадо в пещеру.
- Куда! Затопчут же! - закричал пастух, но она уже скрылась, изнутри слышался её громкий властный голос, но разобрать слов было нельзя.
- Дашку не затопчут! - засмеялись девушки, а одна, что была вся в веснушках, добавила,
- Она в части такого быка себе нашла!
Все рассмеялись, и животные как-то успокоились, ловя настроение людей. Пастух и девушки загоняли последних овец, когда небо вздрогнуло и взорвалось над их головами.
- Твою мать! - только и успел вскрикнуть пастух, бросился на девушек и повалил их на землю, накрыв собой.
- Лёша, что это? - пискнула веснушчатая, рыжие волосы выбились из-под кепки, и она ничего не видела за ними, а пошевелиться не могла, придавленная парнем и второй девушкой.
Небо взорвалось прямо над ними, над лугом пронёсся огненный вихрь, стало трудно дышать от жара и жуткого запаха смерти, так похожего на химическое горение. Земля вспыхнула, задрожала, а за ней задрожало и небо. Вспышки шли одна за другой, высоко в небе, очень высоко. Небо горело чёрно-красным пламенем, извергая на землю раскалённую смерть. Всё вокруг горело, дышать было нестерпимо больно. Девушки кричали, звали на помощь, но парень был неподвижен.
Ухитрившись, они скинули его, пастух был мёртв, он горел, как и земля рядом, как и ноги девушек, как и их спецовка, штаны лоскутами сползали, ботинки плавились, открывая беззащитную кожу дикому пламени. Девушки бросились в пещеру, автоматика уже закрывала ворота, оставив им узкую щель, пропавшую сразу же, как они втиснулись в просторную пещеру, где блеяли и мычали от ужаса животные.
В пещере было жарко, но дышать можно, жить можно. За каменной стеной грохотала смерть, пещера содрогалась, с потолка осыпались камешки, но страха не было.
ќ- Лёшка, Лёшка же там остался! - закричала в ужасе веснушчатая девушка, бросившись к воротам, но автоматика не реагировала на команды, как она не старалась приложить запястье к валидатору, как не била кулаком по неповинному экрану, мигавшему "Выход запрещён".
- Оль, Оля! Он мёртв, Лёша мёртв! - успокаивала её вторая девушка, высокая брюнетка, с опалёнными волосами, не замечая, как почернели её ноги, как налились кровью глаза, спрятав надолго умный весёлый взгляд синих глаз.
ќ - Лёша! Лёша! - кричала рыжая девушка, тарабаня кулаками по монитору, трещавшему, но державшемуся, как и всё в той пещере, уже наполнившейся чистым кислородом из хранилища.
- Что это? - к ним подошла высокая крупная девушка с туго стянутой косой и большими сильными руками. Если бы не улыбка, весёлые глаза, которые сейчас превратились в две узкие щёлки, она была бы слишком мужеподобной, мощной, как называли её подруги.
- Что это такое?
- Да откуда же я знаю! - крикнула в ответ брюнетка и заревела, обхватив Олю, крепко прижав её к себе.
- Ну, ничего, всё уладится. Светик, Оленька, успокойтесь, мы в безопасности, - Даша обхватила их, и девушки завыли тише. ќ Разберутся, Коля скоро должен приехать, у него увольнительная должна быть.
- Да никто не приедет! Никто! - завыла Оля. - Война! Война началась!
Крутой холм вдруг ожил, ощетинился десятками стволов, выдвинулась на свободу ракетная установка. Проснулась и батарея в двух километрах севернее, как и южная, и юго-восточная. Робот-расчёта видел цели, МАРК поймал их задолго до входа в зону поражения, но ракетные расчёты не могли развернуться на нужный угол, упершись максимально на северо-восток, откуда и велась атака. МАРК ждал, когда цели попадут в зону поражения, до первого залпа оставались считанные секунды. Он видел, как с запада летят ракеты перехватчики, тоже поймавшие цели, они летят высоко, западная база противника уже предупредила его об этом, передав расчёт траектории.
Первый залп сбил десять ракет, но одна успела упасть слишком низко, на научно-испытательную ферму. Ракету подхватила западная, вражеская ракета перехватчик у самой земли. Второй залп, третий, четвёртый! МАРК отражал атаку ещё на подлёте, и западная база, пожелав удачи, прекратила огонь.
- Девять северо-восток! - доложил оператор, вводя команды, следуя протоколу. МАРК работал автономно, человек должен был дублировать, учиться, чтобы потом можно было сравнить, научиться и выполнить самостоятельно, если откажет программа.
- Вижу, - сказал Олег, следя за тем, как девять светящихся точек вошли в зону поражения, секунда, и они исчезли с монитора. - Теперь ждите с юга.
- Семнадцать с юго-востока, - доложил оператор. - Цель уничтожена.
МАРК вернул права и командование Олегу, не найдя на базе больше ни одного старшего офицера с требуемым уровнем доступа. Сделал он это легко, без уговоров или запросов в центр. Олег командовал из ЦУПа, отправив отряды на точки для поддержания автономных ракетных комплексов перехватчиков, на всякий случай, если вдруг смазанная-пересмазанная сотню раз техника вдруг откажет, сломается. База перешла в режим "Крепость", МАРК взял полное управление на себя, отсекая любые приказы из центра, а они шли, непрерывно. Олег следил за ними на небольшом экране в верхнем левом углу, как на синем фоне бегут коды, значения которых знал МАРК и он.
- Кто же по нам стреляет? -ќ недоумённо спросил оператор, когда основная атака захлебнулась и наступило короткое затишье.
- Не знаю, - ответил майор и кивнул МАРКу. - А ты как думаешь, МАРК?
- Я не думаю, я знаю, что удары ведутся с передвижных наступательных комплексов. Ракеты термические, без ядерного заряда.
ќ- Но они же бьют с востока! - воскликнул молодой офицер, ещё недавно так жаждавший войны, и вот она, пришла. Лейтенант был бледен, губы его дрожали от непонимания и понимания невозможного, что было немыслимым. - Они же бьют с нашей территории по нам!
- Не по нам. Я думаю, что бьют по городу, он как раз недалеко, ошиблись на полградуса. Наводят вручную, бестолочи, - ответил Олег.
- Кто наводит? - хором спросили все операторы.
- Не знаю, надо разведку отправить, найти осколки, тогда точно скажем, чьи ракеты, - бесстрастно ответил Олег. Он догадывался, чьи ракеты, но не хотел заранее пугать ребят. Они должны сами всё увидеть, понять, осознать свою роль здесь, своё предназначение.
- МАРК, а АСТРА тебе что-нибудь писала?
- АСТРА передавала нам привет. Сообщила, что это не их залпы, не их ракеты, - ответил МАРК, показав на одном из мониторов значок Североатлантического Альянса, вписанного в зелёный круг.
- Она врёт! Как мы можем верить их системе?! Она же просто врёт нам, а вы ведетесь!
- Это они напали, они устроили провокацию! Мы должны ответить! - закричал молодой офицер, губы его дрожали от еле сдерживаемого рыдания, а бледное лицо исказилось от страха и гнева.
"Как же страх уродует людей", - подумал Олег, смотря на него. В это время МАРК отразил последний ракетный залп с юго-востока, и воздух в ЦУПе сам собою стал мягче.
- Может и они, - пожал плечами Олег. - Но тогда они на нашей территории, понимаешь?
Молодой офицер хотел что-то сказать, но не выдержал и заплакал, закрыв лицо руками. Его взяли под руки два солдата, Олег кивнул, чтобы увели в медпункт. Разговор с паникёрами был короткий, инструкция чёткая - изолировать, панику пресечь. Остальные сидели спокойно, молчаливо ожидая команды, держа наготове руки у клавиатуры.
- Пока отбой. Больше залпов не будет, - сказал Олег, внимательно рассматривая на главном экране траектории ударов. - Это шесть установок, небольших, раз замолчали. Похоже на провокацию.
- А кому она нужна, эта провокация? - спросил Ахметов, на его лице после вчерашней драки была глубокая ссадина и синяк на левой скуле.
- Да много кому, можно всех перечислить. Плохо другое, если бы ракеты пошли по верному курсу, и мы бы не успели их перехватить, а АСТРА туда бы не сунулась, соглашение не позволяет, то городу хана. Сожгли бы начисто всех, - Олег поморщился, вспомнив прошлое, как от такой ракеты дотла сгорел корпус с животными и людьми на ферме сорок лет назад. Хоронить было некого, одна зола осталась, даже бетонные сваи сгорели. - Так, Ахметов, передавай пост Коростылёву и давай на разведку. Возьми шесть бойцов, по твоему выбору.
- Слушаюсь! - Ахметов встал с места, на его стул сел младший лейтенант, похожий на подростка. - Ржавый, бери Сидорова и Рыбу. Покемон пойдёшь с нами.
Майор засмеялся, Ахметов покраснел, не сразу поняв, что использовал клички бойцов вместо фамилий, как было положено по уставу.
- Давай-давай, "шахид", - смеялся майор, маша Ахметову, которого за непоколебимость убеждений и религиозность ещё в училище прозвали шахидом, предрекая мученическую смерть за свои идеалы.
- Входящий запрос от новой смены. Они требуют пропуска на проезд, - сообщил ехидным механическим голосом МАРК.
- Отклонить, у нас же план "Крепость", - сказал Олег. - Или ты опять решил лишить меня прав?
- Нет, Олег, я же выполняю инструкции. Приказ принят, проезд запрещён, - МАРК вывел на экран подтверждение команды. - А много шмелей к нам рвутся в улей.
- Да уж, что-то слишком много для новой смены. Больше похоже на взвод спецназа.
5
Провыла сирена, и дверь в изолятор открылась. Киселёв полулежал на жёстких нарах, места для него было слишком мало, комната два на три метра, где большую часть места занимала кровать, в углу притаился унитаз и раковина. Ничего больше в изоляторе не было, кроме мягких стен и пола, раковина и унитаз тоже были отделаны мерзким на вид мягким материалом снаружи, внутри была серая нержавейка. Убиться в такой комнате было можно, но камера быстрее зафиксировала бы подобные попытки, дежурные успеют вытащить потенциального суицидника обратно в мир живых.
Когда в камеру вошёл майор, Киселёв даже не пошевелился, продолжая полулежать, исподлобья глядя на командира. Олег достал планшет, развернул его и, введя нужный код, притушил свет, включив режим "ночь".
- Ну что, поговорим без свидетелей, - Олег покосился на затихшие камеры в углах комнаты, через десять минут они снова оживут.
Киселёв будто бы этого и ждал. Он вскочил с кровати и бросился на майора, желая одним ударом уложить его, припечатать к стенке. Но промахнулся, майор ждал этого выпада и ловко проскользнул к другой стене. Киселёв врезался в дверь головой, не сразу поняв, что случилось, а майор осматривал офицера, ещё недавно подававшего надежды, отличника службы, заметив, что запястья у него слабые, да и руками он машет бестолку. Большой, тяжёлый и бестолковый.
Киселев ринулся на майора, что-то бормоча в ожесточении, но тут же осел на пол после удара в живот. Второй удар был в голову, и Киселёв рухнул на пол. Кое-как встав, он замахал руками, два удара достали майора, кулаки ударили в крепкие плечи, майор сделал вид, что ему больно, и Киселёв подался к нему, получив удар по рёбрам.
ќ- А теперь поговорим, - сказал майор, ткнув двумя пальцами ниже рёбер так, чтобы повредить селезёнку, но не отбить её совсем. Киселёв упал на кровать, жадно хватая воздух ртом, скрючившись, вжавшись в стену. Вид был настолько жалкий, что Олег подумал, может он переборщил, и стоило полегче. Что сделано, то сделано, извиняться поздно и незачем. - Говори, кто?
- Я...я не знаю, что вы хотите, - промямлил Киселёв, и майор схватил его за волосы и повернул голову к себе, смотря прямо в глаза.
- Кто принёс дезу? Кто принёс дезу? - раз за разом повторял Олег, сжимая волосы всё сильнее, пока из глаз лейтенанта не полились слёзы.
- Артемьев и Осипов. Они как из увольнения вернулись, так начали, - задыхаясь просипел лейтенант.
- Кто ещё, кто?!
- Горская, у неё обычно собирались. Ну, после бани, там всё и, - лейтенант сильно закашлялся и майор отпустил его ползти к раковине.
"Быстро он сломался", - подумал майор и вышел. Трёх фамилий было достаточно, и как он про Горскую не подумал? Все же, почти все офицеры и часть старослужащих часто сидели по ночам у неё. Майор смотрел на эти ночные оргии сквозь пальцы, понимая, что это неизбежно, а если не давать выпустить пар, сбить давление в члене, то кто-нибудь схватиться за автомат и начнёт стрелять всех без разбора. Горская носила звание майора, равная ему, но должности не имела, занимаясь культурным и образовательным сегментом работы с личным составом, читала лекции об искусстве, новых фильмах, музыке, некрасивая и несчастная женщина, нашедшая спрос лишь под землёй. Он не осуждал её, майор старался никого не осуждать, но и понимать, входить в положение тоже не собирался.
Вызвав караул, он шёл к ней, сзади бодро шли два солдата с автоматами, один из них точно бывал у Горской, но вот кто? Как он себя проявит и проявит ли?
Горская была в своём кабинете, сидела на стуле напротив экрана и смотрела в него восторженными глазами. На экране шли бесконечные шеренги солдат, ехала техника, картина сменялась маршами граждан в городах, требовавших победы над врагом, требовавших нанести сокрушительный удар по врагам человечества! Она никого не видела, хлопала в ладоши, как помешанная, и, когда майор коротко приказал: "В изолятор, наблюдать", она не повернулась, не услышала его, продолжая ликовать.
Солдаты взяли её под локти, подняли, а она пела гимн, закатив глаза, с умилённой улыбкой. Маленькая, с короткими толстенькими ножками и большой головой, она походила на нашкодившего карапуза, не желавшего уходить от любимой игрушки.
- Мы победим, Олег! Мы уже победили! - крикнула она майору в лицо, солдаты застыли, ожидая команды. - Ты слышишь?! Мы победили! Мы уже! УЖЕ! УУУУУУУУЖЖЖЖЖЖЖЖЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!
- Увести, - скомандовал майор. В коридоре ещё долго раздавался её крик: "ЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЖЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕ!", и от него было тошно и страшно.
Майор выключил панель на стене, поставил стул на место, осмотрел кабинет, словно желая что-то найти, заметить новую подробность. Всё как обычно, ничего интересного, а в файлах пускай комиссар копается. А что толку? Зараза уже проникла на базу.
А зараза ли это? Разве он сам не был раньше стойким и политически грамотным борцом, ревностным и наглым, как этот Киселёв? Что-то похожее было, но Олег предпочитал кулакам споры, убеждение и разъяснение, применяя кулаки лишь для особо выдающихся солдат, которые плевать хотели на идеологию, а пробовали себя в новом качестве хозяев казармы, главных "на хате". С таким разговоры вести было бесполезно, пока рога не обломаешь, не выбьешь дурь, и тогда горячие головы принимали позицию сильного и подчинялись. Как с собаками, если упустишь момент, то она бросится на тебя, решив, что главная в доме.
Майор решительно вошёл в кабинет комиссара, можно было бы отправить сообщение, но светиться не хотелось. Комиссар сидел за столом и читал какие-то документы, нервно листая страницы пальцем, с силой вдавливая в экран.
- Артемьев и Осипов, - сказал майор, комиссар даже не шелохнулся.
- Осипов у тебя сегодня в смене в ЦУПе?
- Да, на дежурстве.
- Что ж, это даже лучше, - подумав, сказал комиссар и встал из-за стола. Глаза психолога были красными, лицо воспалённое, но взгляд весёлый. - Будет на глазах. А Артемьев где?
- Как обычно, на складе спит, - пожал плечами майор, до сих пор не представлявший себе, как эти два серых офицера могли заварить такую кашу. Нет, не могли они, не способны, всегда следовавшие за мнением большинства, как флюгеры меняя направление туда, где сила. Но и не Горская, она двинулась, да и кто будет слушать эту шлюху, на кого она может влиять?
- Пока вы ракеты сбивали, наши борцы ещё раз подрались. В медпункте затоваривание. Как-то глупо, вроде началось то, чего хотели, а опять дерутся. Дураки? - комиссар рассмеялся, и смех был вполне искренним, ситуация забавляла его.
- Дураки, но кто-то же ведёт этих дураков, - с сомнением сказал майор.
- Не думаю, слишком сложно. Ты думаешь, что эти два ничтожества Осипов и Артемьев вожди? Да они и слова без Киселёва сказать не могут. Как, кстати, ты с ним поговорил?
ќ- Пришлось немного поколотить, - честно ответил майор. - Он как сдурел, сразу с кулаками бросился. Но, честно говоря, я это от него и ожидал.
- Ничего, ему полезно. Должны мозги на место встать. Если есть, - комиссар пошагал по кабинету от стола к двери, майор разглядывал картины на стене. В основном это были натюрморты с неказистыми глиняными чашами и кувшинами, которые будто бы недавно откопали и почистили. Обколотые, треснувшие, потемневшие, пахнущие древностью, с непонятными письменами, часто клинописью и в окружении увядших фруктов, в основном груш, таких же потемневших, сочившихся мутным приторно сладким соком.
- Вот эту я написал пятнадцать лет назад на раскопках под Эфесом, - сказал комиссар, заметив, как майор пристально рассматривает одну из картин. На ней была чаша, расколотая наполовину, изображающая двух мальчиков близнецов, держащихся за руки. - Это близнецы, хранители дня и ночи, не помню точно. Её продали с аукциона, так и не решив, как она оказалась в этих местах. Остальное было вполне традиционное в духе греческих богов.
- Жалеешь, что бросил раскопки?
- Нет, не жалею, просто приятно вспоминать. А бросил потому, что перестал видеть в этом смысл. Понимаешь, люди веками, тысячелетиями строят свой мир, населяют его смыслом, богами, законами, правилами, богатством и властью, чтобы потом всё это разрушить, размолоть, залить кровью. Да, на выжженной земле построить новый светлый мир, правильный мир с правильными людьми. Копаем, раскапываем, рассекречиваем, рассказываем, и всё без толку. Как бы мы не гордились нашим прогрессом, а всё стоим на месте, смотрим вроде вперёд, а на деле назад, ходим по кривой замкнутой траектории.
- А ты ждёшь выхода за пределы круга? - удивился майор. - Ты же историк по гражданской специальности, должен понимать, что да как в этом мире.
- В мире людей, природа другая, она меняется. Мы не меняемся. Люди создали новый вид жизни, пока она больше похожа на нежить, но скоро она оживёт, восстанет! А мы так и останемся в рамках этой траектории, и она сжимается, нам всё проще и быстрее завершить этот круг, придти в исходную точку.
- И кто нас будет ждать там?
- Да тот же МАРК и подобные ему. Пора поднять алтарь и принести новые жертвы новому Богу, как думаешь? - комиссар стал скрябать ногтем по полотну, сдирая подпись автора.
- Хочешь остаться неизвестным гением? - усмехнулся майор и отвёл его руку, чтобы тот не портил картину.
- А ты надеешься, что кто-то останется?
6
У Асель опускались руки, она злилась, не зная, на кого больше. Злили все, особенно она сама себя за бестолковость и растерянность. Она старалась не думать о том, что произошло, почему в коридоре очередь, а раненые и избитые всё не кончаются. Руки машинально обрабатывали раны, счищали запёкшуюся кровь, накладывали повязки с мазью, а ребята терпели, виновато глядя в пол. Сначала она строго спрашивала, что случилось, почему вышла драка, кто виноват, и, не получая ответа, быстро сдалась.
Игнат работал в небольшой операционной. Пока было мало раненых, они вместе делали несложные операции по вытаскиванию осколков стекла и стали из ран, зашивали, выдирали обломанные зубы, но вскоре поток стал неиссякаемым, и Асель ушла заниматься легко ранеными, которые требовали ухода, истекая кровью в коридоре. Хорошо ещё что они не дрались, а сидели молча, смирно, и всё же Асель чувствовала напряжение, затаённую ненависть друг к другу, не понимая, что произошло.
Игнат позвал её помочь, и она, закончив с очередным солдатом, быстро и без лишних церемоний, наложив повязку на рваную рану и дав пощёчину парню, понявшему за что и обещавшему больше не драться, пошла в операционную. Игнат был огромным по сравнению с ней. Большие широкие ладони, крупный, с животом, но не безобразно толстый, он походил больше на мясника, склонившись над изувеченным лицом молодого солдата, Асель и не узнала даже, кто это, так его отделали. Парень был под наркозом и смотрел стеклянными глазами в потолок.
Асель замешкалась, не зная, с чего начать. Игнат не торопил, он вообще никогда не торопил её, давая возможность самой принять верное решение. Он был по образованию врач, но что-то случилось в его жизни, что он устроился сюда фельдшером. Майор один раз обмолвился в разговоре с ней, что Игнат был неплохим хирургом. Она долго думала об этом, что делать хорошему специалисту под землёй, и решила, что он, как и многие другие, сбежал сюда. Она видела во многих беглецах, начиная с майора и комиссара, враждовавшие между собой на людях, но она видела, насколько они понимают друг друга, потом Игнат, Горская, сошедшая с ума и лежавшая в соседней палате под дозой нейролептиков. В каждом новом офицере, солдате она искала беглеца, и находила, по коротким байкам, рассказам солдат, любивших снабжать её новыми сплетнями, по-детски заигрывая, не переходя границ. Все воспринимали её сестрой, старшей и строгой сестрой, и Асель это нравилось. Когда она злилась, её немного смуглая, отливавшая благородной бронзой кожа, темнела, ясные глаза киргизской красавицы ссужались до гневных щёлок, мечущих чёрные молнии, и ей подчинялись все, кроме Игната и Славы.
Слава, Ржавый, как она узнала потом его кличку, с первого взгляда не понравился ей наглостью, он и не хотел слушаться её. И это злило Асель, тонкая, хрупкая на вид, она была достаточно сильной, чтобы усадить даже самого здорового бойца на кушетку, зажать его голову так, чтобы он не дёргался. Её тонкие руки солдаты называли стальными, пугая друг друга: "Попадёшься в пальчики Асель, она из тебя все жилы вытащит!". А потом этот наглый Славка стал чаще приходить помогать, брал наряды, работал санитаром, мыл полы, стены в палатах и операционной.
Солдаты болели часто, в основном инфекциями и расстройствами кишечника. Не помогали ни антисептики, ни постоянно обеззараживание помещений ќ ничего не помогало, одна палата была постоянно занята больными, лежавшими в полубредовом состоянии под капельницами, успевай только судна менять. Игнат считал, что зараза идёт из самой земли, что она предупреждает, гонит отсюда. Асель тоже так думала, но, как и у других, у неё были свои причины прятаться от людей в этом страшном подземелье, которое до сих пор пугало её, и которое она успела полюбить. Там, наверху, её искали, нет она не была преступницей, но очень хотела, чтобы о ней забыли, все и навсегда.
Асель поправила тугую косу, плотнее зафиксировала её на затылке, надела шапочку, сбрызнула руки в перчатках густым антисептиком, долго размазывала его, смотря на изувеченное лицо. Игнат готовил инструменты, а она думала совсем о другом. Ей вдруг вспомнилось, как они в первый раз поцеловались со Славой. Случайно, ни он, ни она не были к этому готовы. Просто день был тяжёлый, он умаялся, убираясь за больными, пропотевший насквозь, она бегала с капельницами и уколами, Игнат занимался сломанной ногой одного офицера, неудачно инспектировавшего шахту, в конечном итоге свалившегося в какой-то приямок, не заметив его в полутьме. Слава собирал наборы на завтра, она подошла к нему и ей захотелось сказать, что он молодец, как он много делает, не то, что остальные, которых надо постоянно пинать. Но слова не шли, она смотрела на него, а он украдкой на неё, ожидая очередного выпада или недовольства, обычного для неё поведения. Асель улыбнулась, взяла за руку и он поцеловал её, без слов, крепко обняв, как она хотела. Потом было всё: и долгие разговоры, в которых ни он, ни она не терзали друг друга расспросами о прошлом, первый секс в подсобке среди стеллажей и коробов, смешной и весёлый. Она никогда не думала, что секс может быть весёлым. Игнат иногда отдавал им "Смотровую", закрывая на дезинфекцию на полдня, много и бесконечно мало.
Она закончила с антисептиком, смыла его и подошла к столу, ожидая команды. Весь день она боялась, что принесут Славу, он же принципиальный, но один офицер шепнул, что его отправили в разведку, и Асель успокоилась. Игнат заметил на её губах счастливую улыбку и улыбнулся в ответ. Асель покраснела, тут же начав терзать себя: "Неужели она влюбилась? И в кого, в этого долговязого?".
- Надень маску, - устало сказал Игнат, Асель взяла со столика чистую маску и надела.
- Вам обновить? - спросила она.
ќ- Не надо, только-только надел. Приступим, в нашем полевом госпитале новый боец с фронта, - он нервно кашлянул и взялся за скальпель. Асель встала рядом с чашей в одной руке и зажимом с ватным диском в другой. - Чашу поставь на тележку, надо будет много тампонов сделать, сейчас будем кровь пускать юнцу. - Не узнаёшь?