Петров Борис : другие произведения.

Усеченный куб

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Уважаемый читатель!
  Вы можете приобрести эту книгу в электронном виде на Литрес, чем несказанно порадуете меня и издательство, поддержите автора и добавите очков в бездонную копилку моего тщеславия. Здесь можно купить эту книгу: ссылка на Литрес. (купленная книга гораздо интереснее:)
  
  Часть 1.
  
  
  17-й месяц 252 года, день 45.
  
  Сколько я себя помню, всегда шел снег. И днем, и ночью, густой, липкий, забивающий ноздри, больно режущий глаза, но это если выйти за пределы туннелей. Снег шел даже летом, просто его было меньше, туннели разравнивались, и можно было пройтись по утрамбованной тяжелой машиной земле. Мы любили это время, иногда проглядывало солнце, и я с ребятами целыми днями проводил на улице, тогда совсем не хотелось есть, только пить. Мы растапливали в ладонях чистый снег и пили, не было ничего вкуснее, даже сейчас, перепробовав многое, что дает наш пищепром, а выдает он всегда одно и тоже, я не пробовал ничего вкуснее. Лето длилось недолго, пару месяцев, а потом наступала зима. Все засыпало снегом, дома скрывались под огромными барханами, тогда мы должны были сидеть дома, ждать, пока техника проложит туннели. Иногда роботы сбивались с курса и могли снести часть дома, так раздавили моего товарища, размазав его по стене, когда он выходил на веранду поиграть. Робот проехал дальше, а его родителям через год пришло требование о производстве нового ребенка. После этого мы их больше не видели.
  Странно, но я хорошо помню их, лучше, чем своих, которые меня отдали на воспитание в ОДУР, когда мне исполнился один год полностью, а может раньше. По происхождению мы были второго класса, поэтому меня с рождения определили в работники, там я и познакомился с своими друзьями детства, я бы тринадцатый, нам не давали имен до двенадцати лет, только порядковые номера в группе. Некоторых из нас родители забирали домой на ночь, например, шестого, его и размазал робот по стенке дома. Его родители часто брали и меня, а еще восьмого, девятого на выходные, дом у них был небольшой, мы с ребятами спали в тесной комнатке, но утром вся жизнь была нашей, я тогда так и представлял свободу, право делать с утра все, что хочешь, спать, сколько хочешь, есть, сколько влезет... после гибели шестого, его родители все равно брали нас навыходные. Я очень хорошо помню его маму, всегда бледную, худую женщину, не по возрасту седую, с большими добрыми голубыми глазами. Это странно, но мне часто снится она, я слышу ееголос, она снова рассказывает нам сказки, а его отец, невысокий, хмурый, с короткой бородой, садился в уголке комнаты и играл на гитаре нам музыку. Я был на многих музыкальных программах нашего города, которые устраивали в молельном доме, но никогда не слышал больше такой музыки, немного грустной, будто бы из той далекой сказочной страны, о которой рассказывала мама шестого.
  Мы звали ее Кира, а отца шестого Кир. Они не возражали, Кира даже радовалась, что в наших детских глазах она имела свое имя, так оно и было, они оба имели для нас настоящие имена. Как-то я встретил в туннеле девятого, мы постояли, смотря друг на друга, улыбались, но молчали, мне с ним разговаривать было не положено, но никто не запрещал мне помолчать со старым другом. И девятый тоже это понимал, мы понимали все без слов, взглядом рассказывая свою жизнь, вспоминая былое. Я тогда сделал ошибку, за которую до сих пор пишу объяснительные, сделал вид, что поскользнулся, и обнял его, шепнув на ухо: 'Она внутри нас!'. Девятый быстро обнял меня, на глазах его, изможденных тяжелой работой, всаженных в серое лицо, накатились слезы. Всегда найдется тот, кто видел, и нас видели, я заметил лишь поспешно удаляющуюся женскую фигуру, что было девятому, я не знаю, а меня... да что говорить. 'Она внутри нас',так говорила нам Кира, заканчивая новую сказку, она... любовь, свобода, для Киры это были неотделимые понятия, я видел это в ее глазах.
  Меня зовут КИР-1385. Я, хм, контрольно-информационный работник, не больше и не меньше. У меня соответствующий моему статусу мундир с черно-желтыми полосками на плечах, отдельный паек, своя комната в общежитии на первом уровне под землей, а не жалкие дома на поверхности. Я бы с радостью жил на верху, но я не имею права. Иногда мне кажется, что я не существую, но сигнал к подъёму все ставит на места. И вот он звучит, громкий, дребезжащий, тело конвульсивно оживает, и я просыпаюсь.
  И да, если вы держите в руках мой дневник, то, скорее всего, я либо на руднике, либо меня уже нет в живых.
  
  17-й месяц 252 года, день 53.
  
  Я проснулся поздно, третий раз прозвенел сигнал на подъем. Тяжело вставать, я так не хотел возвращаться из моего сна, но проснувшись уже не помнил, о чем он, только мимолетная радость еще теплилась в душе Я прочитал эту фразу в в каком-то старом справочнике, когда целый месяц работал в архиве. Там было еще много красивых и непонятных фраз, написанных будто бы на другой планете, я не смог их запомнить, что-то во мне не хватало, наверное, памяти.
  Приняв положенную порцию пищи, если вы не живете у нас, то я поясню. Наша пища представляет собой серую плотную массу, которую, когда кладешь ее на тарелку, можно перевернуть дном к верху, и она не упадет. Я помню, как Кир, отец шестого, называл ее пустой породой, то ли в шутку, то ли всерьез говоря о том, что ее делают из хвостов на руднике. Мы были тогда глупыми детьми, не понимая, что такое хвост. Тогда Кира ради шутки нарисовала на листе серого картона странное существо, с четырьмя лапами, так она назвала его руки и ноги, в позади у существа был большой пушистый отросток - хвост. Это было одно из тех сказочных существ, о которых она рассказывала нам в своих сказках. Я тогда так увлекся этим листом картона, пытался что-то нарисовать, но у меня не получалось. Она отдала его мне и еще несколько листов. Потом, после отбоя вОДУРе я при слабом свете пытался рисовать. У меня все отобрали, но один рисунок я успел сохранить и подарить Кире, она сразу поняла, что я нарисовал ее, и Кир это сказал, и все мои друзья, а шестой даже расплакался от радости. Она подарила мне целый блок листов, тонких, скрепленных серой ниткой, чтобы я, когда пойму, что пора, записывал туда свои мысли и никому, никому не показывал их здесь.
  Я вскочил из-за стола, больно ударившись ногой о кровать, комната у меня была очень маленькая, между столом и кроватью было не более полушага, а прямо уже была дверь. Я вспомнил свой сон - я рисовалКиру, и она впервые смотрела на мой рисунок. Я быстро собирался. Вдалбливая в свою голову этот сон, не забыть, только бы не забыть! Три года не мог об этом вспомнить, три года! Я чувствовал, что мой мозг полностью состоит из этой серой массы, которую я ем каждый день, Кир говорил, что те, кто живет в подземном городе, едят другое, что у них даже есть фруктовые сады. Фрукт, что это? Вот еще одно слово, которое надо запомнить.
  Я опоздал на второй автобус. Шел последний месяц старого лета, так называли этот период люди между собой, не помня уже и почему, может лето было раньше в конце года, кто знает, снега былоуже по колено, но тяжелые автобусы на гусеничном ходу легко уминали эту белую массу. Я стоял один на остановке, было холодно, но не очень, чтобы полностью закрывать свое лицо защитной маской. Мне даже нравится этот холод, от него голова яснее становится. Я увидел, как на соседней остановке для РОНов стоит женщина, я вижу, что она сильно мерзнет, но до ее транспорта было еще много времени, а мой автобус уже показался в дымном от снега горизонте. Я уже не раз видел ее, она работала в том же здании, что и я. Женщина тоскливо посмотрела на приближающийся автобус, а потом на меня. Я ей улыбнулся, она попыталась ответить улыбкой, но лицо лишь дернулось в слабой гримасе. Автобус уже подошел и ждал меня. РОНам не полагалось ездить на нем, там были сиденья, а РОНы должны были ездить только стоя, так стимулировался тонус их мышц, нам так объясняли. Я пошел к ней и взял под руку, она вздрогнула, но повиновалась, все-таки я был КИР и у меня были желтые полосы на плечах.
  Мы сели в автобус, я посадил ее рядом с собой. Она испуганно озиралась, но мое спокойствие все же успокоило ее. Н лице появился румянец, она согревалась. Возможно, она была моего возраста, кто знает, у нас быстро теряется грань возрастов, возможно она была красива, скорее да, но не мне об этом судить.
  Возле здания управления никого не было, удивительно, нас никто не заметил, даже камера наблюдения смотрела в другую сторону, не удостоив нас своим вниманием. Женщина поблагодарила меня и быстро скрылась в третьем подъезде, куда было положено входить РОНам. Я, наверное, должен пояснить для тех, кто не снашей планеты, все же я хочу, чтобы мойтруд вырвался на свободу, не плохо, правда? Только начал писать, а уже такие амбиции? Я сам себе нравлюсь после этого, ведь если ты не поставишь себе цель, пускай и невыполнимую, то в итоге у тебя получится лишь серая масса на тарелке, что тоже неплохо, ты будешь по-крайней мере сыт.
  Так вот, РОНы - это работники общего назначения. В эту крупнейшую социальную группу входит большинство жителей. РОНы работают везде, даже на рудниках, кроме тех, кого отправили на пожизненные работы в сердце рудника, там редко кто протягивал больше двух лет, сгорая до костей от радиации. Я как-то видел таких РОНов, точнее мне попадались их дела. Как бы вам описать, даже не знаю, представьте, что с вас слезает кожа, лоскутами, и вы похожи на размохрившуюся тряпку, из вас сочится что-то грязное, красное, желтое, вы гниете изнутри. Представили? Так вот у них еще хуже. Я тогда был еще молодой, только что из училища, мне было семнадцать лет. Я потом неделю не мог есть, пока не свалился в туннеле, чудом не попав под гусеницы автобуса, он лишь плотнее прижал меня к твердому колючему брустверу.
  Не хочу об этом вспоминать, не хочу. Слишком дорого мне это потом обошлось, меня едва не перевели в РОНы за то, что я стал после службы пропадать в архиве, выискивая в базе информацию об осужденных. Нельзя было этого делать, я никогда не получу красные полосы на погоны. Но, если честно, я и не хочу.
  Я работаю в управлении людскими ресурсами, и в этом вся суть, вчитайтесь в это, вдумайтесь. Сегодня не было ничего интересного, о своей работе я расскажу в другой раз, сейчас я хочу быстрее заснуть, вдруг мне снова приснится КИРа, наша банда, а вдруг?
  
  18-й месяц 252 года, день 7
  
  Вы знаете, какова стоимость жизни? Например, вашей, не знаете? А мы знаем, есть точный расчет по каждому человеку. С возрастом его цена падает, и если он доживет до возраста первой стадии дожития, он получит эти деньги в натуральной форме. Если бы у нас люди доживали до второй стадии дожития, то департаменту пришлось бы взять на себя все расходы. Я специально смотрел статистику, такое случалось не более десяти раз за последние полвека, поэтому мы всегда в плюсе. Обычно люди живут не более сорока зим, мне уже тридцать, через пять лет меня отправят на первую стадию дожития. Я не хочу, я был в интернатах для вышедших со службы, я не хочу туда, надеюсь, что не доживу.
  Я обещал рассказать про свою работу - я считаю человеческие жизни. Это несложно, достаточно выгрузить данные из системы и провести простой анализ, но его тоже можно проводить по-разному, но это не важно. Таких как я в отделе больше трехста. Мы все сидим в одном зале, спиной друг к другу, обрабатывая запросы от КИРов, РОНов - сотни запросов в день. Кто-то из них хочет построить дом для семьи на поверхности, он стоит 200 кьюбов, а если с отоплением и электричеством, то 350 кьюбов, но это мало кому доступно. Родители шестого взяли стандартный блочный дом за двести кьюбов, это я сейчас понимаю, чего стоит их дом, по-сути жалкий, крохотный, с печным отоплением, у них в пристройке всегда стояли паллеты с вонючими брикетами, которыми они топили печь, готовили на этом еду. Печка давала и слабый электрический свет, Кир ставил ветрогенератор, но его снесло во время сильного урагана в одно из лет. Я видел дорогие дома, но их редко берут, точнее никто не берет, те, у кого есть деньги, живут в подземных башнях, где всегда есть тепло, свет, вдоволь воды, как например, наш руководитель, у него красные полоски на черных погонах. Он живет в таком доме, поднимаясь на работу, не выходя на улицу. Ха, но даже ему недоступно жить в подземном городе, я знаю, я видел его профиль, он, как и мы, никто, по сравнению с ними.
  А зачем мы живем? Я не знаю. Я много раз задавал этот вопрос Кире, она гладила меня по голове, говоря, что я умный, но так и не ответила. В ОДУРе нас долбали, именно долбали, иногда даже палками по голове и спине, забивая в нас понятие, что мы живем ради высшей цели, именно поэтому мы должны жизнь положить на работу, возблагодарить Богов за право жить. Шестой тогда говорил, что его отец считает, что наша основная задача это то, что мы спускаем в канализацию, иначе бы не было брикетов на растопку печи. Сейчас, когда я стал уже старым, я понимаю, насколько он был прав, ведь это действительно лучшее, что я могу сделать, кому-то от меня будет теплее. По статусу я должен каждую неделю ходить в молельный дом, и яхожу, я там на особом счету, меня даже в пример ставят. А для меня это хорошее место, чтобы подумать. Там меня никто не трогает, я смотрю на огромные картины с человекоподобными великанами, какие же они страшные, с маленькой головой, длинными руками и ногами, мы похожи на них, но мы гораздо красивее. А может божество и должно быть таким? Оно должно пугать, повелевать, вряд ли этого можно достичь лаской и теплом, нет! Если нас ласкать, то мы ничего делать не будем, так нас учили - добродетель в повиновении, беспрекословном, слепом.
  Ха! За одно это меня уже можно отправить в карьер! Странное чувство, не знаю, даже как описать, удовлетворение... да! Именно удовлетворение и радость! Пускай, я готов, я не боюсь.
  Боги! Кто дал вам право?! Это не мои слова, я как-то слышал это от одного осужденного, которого мы определили на работы в карьер. Интересно, а что добывают в этом карьере, и почему богам, могущественным, нужны наши жалкие труды? Вы думаете это мои вопросы? Вовсе нет, я их запомнил, когда разбирал дело одного осужденного, там было еще много свидетельств богохульства и подрывной работы, дело было ясным, его надо было наказать, строго, до конца его жалкой жизни. И вы знаете, сколько стоила его жизнь? Как вы думаете? Никогда не догадаетесь - она стоила больше, чем моя или ваша, вот так вот. Странно, неправда ли? Вы дорожите своим положением, вы неплохо живете, но для системы ваша жизнь менее значима - вы ничего не производите. Неприятно это слышать? Вы возмущены, разгневаны? Ваши проблемы, но если вы смеетесь, согласно кивая головой - я ваш друг и приветствую вас! Я вот все больше и больше подумываю о том, чтобы сжечь центральный молельный дом, в который нас загоняют, как скот. Просто сжечь, чтобы ничего не осталось. Меня за это не убьют, у нас нет смертной казни, а жаль, может так было бы и проще. Зато, меня отправят работать на карьер, я очень хочу узнать, что там добывают и для чего. Я не верю, что это все приносится в жертву богам, я не верю, что им нужна такая жертва, а что взамен? Наши жрецы говорят, что боги заботятся о нас, кормят нас. Может и так, никто не знает, откуда берется эта серая клейкая масса у нас на тарелках, никто не знает - она была всегда, другой пищи мы не знаем.
  
  18-й месяц 252 года, день 8
  
  Ночью мне приснился странный сон, я даже проснулся посреди мертвого муравейника, чтобы записать его, пока я готовился, включал блеклую ночную лампу, по ночам нам не полагалось иметь электричество, даже идти в уборную приходилось на ощупь в полной темноте, надеясь, что не вляпаешься в кем-то оставленный сюрприз. Я один раз наткнулся на лежащее поперек коридора тело, человек не дошел до уборной всего тридцать метров, он был уже мертв, но это не важно, может расскажу об этом потом, хотя, что тут рассказывать? В нашем муравейнике часто умирают люди, каждый день, каждую ночь.
  Что такое муравейник? Я не знаю, нашел как-то в архиве упоминание в одной притче, там рассказывалось, как жили раньше боги на далекой голубой планете. И почему они запрятали эту книгу в архив, не понимаю. Там я и вычитал это слово, боги жили в огромных жилищах, почти, как наши, называя их муравейниками.
  Итак, мой сон, странный сон, меня до сих пор трясет, когда я это пишу. Надо успеть, успеть до побудки, звуки этого будильника стирают мою память получше финишной команды в терминале.
  Мне приснилось, что я пришел на работу, но наш зал как-то изменился, это я сейчас понимаю, во сне все было вполне нормальным. Наш руководитель, маленький толстенький, с щелочками вместо глаз, сидел на высоте двухэтажного дома над нами, зачем-то тряся своими маленьким ручками. Я понял, что он зовет меня, я поднялсясо своего места, моментально провалившегося вниз, и встал, покорно приклонив колено, смотря в грязный пол.. Честно признаюсь, я его не слушал, улавливая нужные колебании визгливого голоса, гремевшего где-то высоко, чтобы в такт склонять голову все ниже к полу.
  Из большой щели показалась голова огромного таракана, он с минуту презрительно смотрел на меня, дергая длинными усами, а потом, вылезая полностью, и вовсе повернулся ко мне задом, не видя во мне опасности, презирая мою позу. Я смотрел на него, не воспринимающего визги начальника сверху, он презирал его так же, как и меня. Таракан повернулся ко мне и сказал: 'Ты ничтожнее своей тени'. И уполз обратно в щель. Я посмотрел влево, моя тень гордо стояла, чернея под светом желтого фонаря, бившего мне в бок, слепя правый глаз. Наконец я услышал нужные коды и покорно поднялся, обходя президиум слева. Тень шла рядом, не смотря на меня. Я обошел весь президиум, подойдя к отвесной пропасти. Вниз уходил огромный шкаф со множеством узких ящиков, где, подобно нашим шкафам, лежали дела каждого жителя нашей планеты, каждогокаткьюбинца, у нас лежали именные карточки, в которые мы просто впечатывали номера, а после смерти очищали впечатывали новые. В этой карточке была вся жизнь каткьюбинца, всё, что он имел, всё, что он в конечном счете потеряет.
  Я надел старый страховочный жилет и стал по потертой веревке спускаться до нужного уровня. Не знаю сколько это длилось, но я порядком устал, а шкаф не кончался, он уходил вниз в бесконечность. Я нашел нужную ячейку, это был мой друг, восьмой.
  Когда я поднялся, он уже стоял под лучами прожектора, а начальник неистово орал. Его маленькая рука внезапно удлинилась и выхватила у меня дело восьмого. Только сейчас я понял, что это была бумажная папка с пожелтевшими от старости листами, надорванными по краям. Я такие видел лишь на картинках в архиве, ими когда-то пользовались наши боги. Начальник брал листок и сжирал его, жадно запихивая в рот. Восьмой улыбался мне, а его тело, лицо, весь он становился прозрачнее, вот его уже почти не было видно. Он кивнул мне на прощание и сказал: 'У меня не получилось, но я попытался. Теперь твоя очередь!'.
  Восьмой исчез. Я почему-то заплакал, но восьмой уже пятнадцать лет как умер, его сразу после училища отправили на карьер, я не помню, что он сделал, что он сделал? ЯПытался вспомнить, не обращая внимания на ор сверху. Это орал начальник. Я получил удар в голову и упал, на ходу запоминая коды ячеек.
  Теперь я уже летел вниз, чудом затормозив около нужного яруса. Вот она, нужная ячейка. Я открыл ее, мои руки чуть не выронили дело, это был девятый. Я испугался, думая, что делать, но окрик сверху заставил меня подниматься, без мой воли, кто-то тащил меня вверх, я сопротивлялся, меня било о ячейки, разбивая вкровь лицо. Я увидел, как такие же, как я, висели на соседних ярусах, застыв на месте, в их лицах я прочел настоящий ужас, это меня приободрило, главное отвязаться от этого троса.
  Меня выволокли наверх и грубо сорвали страховочный жилет. Я посмотрел на свою тень, она стояла гордо, и выпрямился. Тень повернулась ко мне, теперь она была со мной. Хлесткий удар сверху повалил меня на пол, но рука начальника не смогла выхватить папку, только надорвав ее. Я увидел, как девятый стал прозрачнее, он улыбался мне, радуясь старому другу. Я крикнул ему, чтобы он бежал, но девятый стоял, отрицательно качая головой, бежать было некуда. Второй удар, начальникпопытался выхватить у меня папку, но яувернулся и подбежал к девятому, он взял папку и, недолго просмотрев ее, порвал. Я испугался, что он исчезнет, но он не исчез, астал плотнее.
  'Бежим!' крикнул он, хватая меня за руку. Я заметил, как начальник выхватывает из рук другого служащего мою папку. Ноги мои подкосились, я видел, как быстро, давясь меня сжирают, я бледнел, не видя уже ничего впереди. Девятый толкнул меня в пропасть и сам бросился следом.
  Мы быстро выровнялись, он догнал меня, хотя я был всегда выше и больше него. Мы летели вниз, не видя ни своего конца, ни конца этого безумного шкафа, пропасть не кончалась, вокруг была лишь чернота и ячейки с делами, но вскоре исчезли и они, осталась лишь чернота. Мы смотрели друг на друга, я видел его блестевший торжеством взгляд, не слыша его голоса, но читая по губам: Мы свободны! Свободны!'. Наша скорость росла, ветер давил в уши, разрывая барабанные перепонки. В один момент мне показалось, что мы летим не вниз, а верх, какая-то неведома сила тянет нас наружу, к свету.
  И я его увидел, яркий свет, какой бывает пару дней летом, когда небо проясняется на пару минут и мы видим красное холодное солнце, но все же от него становится теплее. Я взглянул на девятого, мы летели, он видел то же, что и я, и пусть мы разобьемся об это красивое небо с молодыми снежными облаками, еще не серыми, не черными от накопленного цемента, не оседающих столбов пыли пустой породы, въедавшейся в наши легкие, в наши внутренности. Я увидел горы и проснулся...
  Звенит первая побудка, мне пора. Скоро общий праздник, переход в 253-й год, прекрасная возможность спрятаться в архиве. Надо найти дело восьмого, я должен его найти.
  
  18-й месяц 252 года, день 22
  
  До начала нового годового периода осталось 28 дней, если не считать этот день. Удивительно, как меняются все в предвкушении этого пустого праздника. Каждый раз все проходит одинаково, в молельных домах разных категорий устраиваются костюмированные представления, где двое человек, играют одного из божеств, кого именно, не ясно, они все одеты в странные костюмы с большой чашей на голове, закрывающей все лицо. Один стоит на плечах другого, опасно балансируя, иногда даже заваливаясь назад. Когда мы были детьми, то ждали падения, но ни разу не видели. Другие ребята рассказывали, что это было несколько раз, очень давно, а теперь они как-то привязывают верхнего к нижнему, чтобы тот не упал.
  Эти представления должны продлиться до конца месяца, мне положено быть три раза или больше, если захочу. Я не рассказал про сюжет, он всегда один: наши боги появляются из клубов разноцветного дыма, встречая безумную толпу, сидящую на большом сугробе, сделанном из каких-то тряпок, мешков. Не могу вспомнить, что же потом, наверное то, что боги выбирают одного из толпы, это всегда бывает какой-либо руководитель, и наделяют его знаниями, вспомнил! Они бьют его по голове увесистой трубой, после чего он сбивает всех с кучи, объясняя каждому, что надо делать, а боги стоят рядом, раскачиваясь в разные стороны. Наша воспитательница в ОДУРе говорила, что они так высказывают свое согласие и благословляют нас на жизнь. Что значит благословляют, я не знаю, в архиве я ничего не нашел по этому поводу. А еще она говорила, что мы не можем услышать голос бога, потому, что нас сразу же разорвет на месте от его силы. Кир часто смеялся над этим, когда мы еще совсем маленькие прибегали к ним домой после этого представления, зажимая в кулачках крошечные конфетки из серого сахара. Он долго смеялся, а потом становился серьезным и спрашивал нас, неужели мы верим в эту чушь? А мы не верили, ни одному слову, я еще с раннего детства научился не верить никому, кроме друзей. Кир говорил, что эти пугала раскачиваются потому, что те, кто снизу, уже готовы свалиться в обморок от жары, а тем, кто сверху, бьет в лицо жаркий прожектор, и они на секунду теряют сознание.
  Интересно, как много можно вспомнить, если дать небольшой толчок памяти. Мне бы хотелось многое вспомнить, но я быстро устаю, поэтому надо записать все, что случилось со мной сегодня.
  Я весь день провел в архиве. Большая часть нашего отдела ушла на первые представления, где должен был играть наш начальник, а меня отправили в архив, заканчивать дела. Мне выдали дневной паек, я спустился вниз. В архив не ходил лифт, поэтому приходилось долго спускатьсяпешком, а потом подниматься. Никто не любил здесь работать, а мне нравится, здесь нет камер слежения, а по лестнице можно подняться до самого верха, минуя общие лифты, и выйти незамеченным из здания. Я так делал много раз, совершенно бесцельно, мне нравилось само чувство мимолетной свободы.
  Я проработал в архиве до позднего вечера, моя смена закончилась несколько часов назад, но я не торопился. Есть не хотелось, паек лежал нетронутым, заберу его домой к остальным, за годы службы у меня их скопилось больше пятидесяти. Я не буду описывать, что это за паек, достаточно понимания, что это та же самая серая масса, только твердая, чтобы его съесть, надонайти хотя бы стакан воды. В архиве я работаю быстро, это несложно, находишь в ячейке нужную карточку и правишь профиль в базе, обычно мы приписывали хищения умершим, чтобы на законном основании списать все накопленные жалкие кьюбы в пользу департамента. Это был неплохой доход, по моим расчетам до 11% от всех поступлений. Я задумался о понятии законности, что в целом есть закон, кроме тяжелой палки, бьющей по спине каждого, причем осознать свою вину ты не успеваешь, получая следующий удар. Было в этом что-то божественное, в ударах, также, как наши боги проламливали 252 года назад черепа нашим отцам, матерям, определенно, это воодушевляет!
  Наконец, я понял, что уже очень поздно, и я не успею на третий сигнал к отбою, а за это уже полагалось наказание. Я стал собираться, как вдруг услышал стук снизу. Звук раздавался около решеток воздушного отопления, так нам объясняли, из них всегда шел нестерпимо удушливый пар, наполнявший архив тошнотворным теплом. Мне это больше напоминало вентиляцию, как оказалось, я был прав. Я подошел к решетке, по которой кто-то стучал снизу, и увидел в узких щелях движение маленькой руки. Я попытался открыть решетку, но она заржавела за долгие годы, замок не отщелкивался. Человек снизу стал стучать еще чаще, понимая, что его заметили, мне казалось, что сквозь этот шум выгоняемого вентиляторами пара я слышу голос. Я ушел за стулом и стал бить его ножкой по замку. Ножка стула оказалась тверже, стулья были очень тяжелыми, сделанными из плохо крашенного проката. Замок отлетел, я схватился пальцами за решетку и дернул ее вверх, она не поддавалась, я дернул сильнее, уперевшись ногами в пол. Не знаю, сколько я так дергал, но голос снизу становился все слабее, а решетка только гнулась.. В итоге я ее выдернул, сильно порезав пальцы. Из открытого проема, я вытащил обессилившую девушку, совсем маленькую, в содранных до крови руках, она еле дышала от жара и усталости. Я положил ее на стульях в комнате отдыха, накрыв своим мундиром, у меня дома есть еще один, а на выходе под курткой никто и не заметит, тем более, что на куртке были такие же погоны. Пришлось несколько раз сбегать наверх за водой. Она пила с жадностью, смотря на меня с испугом. Я бы и сам себя испугался, по сравнению с ней, я был огромным, я в принципе был больше своих друзей, а она была еще совсем молоденькой, не больше десяти лет.
  Она немного поела и стала засыпать, поэтому мне пришлось взять ее на руки и показать, где находится уборная, я объяснил, что эту воду пить нельзя, она плохо очищена, зацикленная после первой стадии очистки. Я видел, что она слушает невнимательно, часто отключаясь.
  Уложив ее спать, я принес еще воды. В архиве ее никто не найдет, я был в этом уверен, по-крайней мере в этом месяце. Ябоялся, что она захочет сама уйти, но у нее не было нормальной одежды, я никогда еще не видел, чтобы человек был одет так легко.
  Я не могу спать, все думаю, что делать дальше. Рядом лежит пакет с моей старой одеждой и пайками, наконец они пригодились. Надо с ней поговорить, если ее найдут, то сразу же отправят на карьер, слишком жестоко для нее, но в архиве она тоже жить не может. Я должен все продумать.
  
  18-й месяц 252 года, день 37
  
  Она живет у меня. Мы долго готовились к выходу из департамента, и два дня назад этот моментнастал. В этот день я должен был идти после работы в молельный дом, смотреть представление. Я как всегда рано утром ушел в архив, где меня ждала эта девочка, как же ей было тяжело так долго находиться в архиве. Один раз нас даже чуть не застукали, с других отделов прислали несколько КИРов, я им помог, сделав за них всю работу, а девочка все это время пряталась между стеллажами, боясь лишний раз вздохнуть.
  Мы пробовали два раза уйти поздно вечером, но каждый раз, когда я выводил ее на лестницу, мне на пути кто-то попадался. Поэтому мы ушли днем, когда департамент был полон работников, приросших к своим стульям. Мы поднялись по лестнице наверх, один раз пришлось остановиться, чтобы она восстановила дыхание, удивительно, какая она была слабенькая. Ей тяжело было идти в моей одежде, она в ней терялась, часто наступая на штанины. А знаете, что самое удивительное? Наш побег ерунда, нас никто не заметил, я все проверил, даже камера не повернулась к нам, днем из Департамента никто не выходил, охрана в это время всегда спала. Так вот представьте себе - она никогда не видела снега! И это на нашем каткьюбе, где снег идет всегда! Удивительно!
  Автобусов в это время не было, и мы шли по туннелю к общежитию. Она смотрела на снежный туннель со страхом и восторгом. Я заметил, что эта девочка многие вещи воспринимает на эмоциональном уровне. Мы особо не разговаривали с ней в архиве, это было не безопасно, в тишине было спокойнее нам обоим. Ей было уже тринадцать лет, но я не дал бы больше десяти, уже вполне взрослая женщина, но по сознанию еще совсем ребенок. Она назвала свой номер, но ни карточки, ни жетона у нее не было, поэтому я стал звать ее Кирой. Ей понравилось ее новое имя. По статусу она была ОСА, то есть объект социальной адаптации. Мне не понятны эти термины, одно я понял точно, что им не полагалось никакого образования, кроме простейших навыков жизни. Она не умела читать и писать, но с интересом смотрела за моей работой, пытаясь понять самой.
  На второй день жизни в моей комнате, она встретила меня вечером со странным взглядом. Я и до этого с трудом понимал ее мысли, мне больше нравилось всматриваться в ее большие черные глаза, было в них что-то притягательное, живое, да, именно живое. Мы немного поговорили, она рассказывает мне свою жизнь, я обязательно опишу ее, а потом прочитаю ей. Когда я ей об этом сказал, она так радовалась, как ребенок. В этот вечер мы не пошли прогуляться перед отбоем. Она сначала накормила меня, а потом разделась и легла на кровать, закрыв глаза. Я смотрел на нее, как подрагивают глаза под веками, ожидая от меня действия, первого грубого или нежного прикосновения, я любовался ее телом, тонким, белым, как снег, с маленькой грудью, приросшим к позвоночнику животом, длинными худыми ногами, призывно расставленным встороны. Мне захотелось ее нарисовать, я даже взял в руки мою книжку и стал делать первые наброски.
  Она открыла глаза и удивленно смотрела на меня. Я попросил ее сменить позу, она не поняла. Тогда я аккуратно повернул ее, чувствуя, как дрожь пробежала по всему ее телу. Она не понимала, что я делаю, и сильно испугалась. Тогда я объяснил, что она, конечно же, очень красива, но для меня это имеет лишь эстетическое значение. Я объяснил, что в четыре года, во время перехода из ОДУра в училище, меня сделали бесполым, проведя химическую кастрацию, интересно, как нас выбрала система, или кто-то из департамента просто наугад поставил наши номера в список. Но после процедуры, я стал чувствовать, что с меня словносняли тяжелый груз. Кира слушала мой рассказ, а я рисовал ее. Она не двигалась около часа, хотя ей нестерпимо хотелось увидеть, что я нарисовал. Я показал ей ее портрет, она заплакала, встала передо мной на колени, положив голову мне на колени. Я поднял ее, как пушинку, и тут она меня поцеловала. Я ничего не почувствовал, только вкус серой каши.
  Когда прозвенел второй сигнал к отбою, она уже спала. Я заставил ее одеться, она сопротивлялась, плакала, хотела отблагодарить меня, не понимала, почему я смотрю на нее не так, как другие. Я улегся на полу, ей я сразу же отвел свою кровать. Спать на полу было неудобно и холодно, на ночь отопление убавляли, но я быстро привык. Посреди ночи я проснулся от того, что она меня будит. Она попросила меня лечь рядом с ней, она замерзла. Я лег, Кира действительно дрожала от холода. Она прижалась ко мне и крепко уснула, а я до утра пролежал не двигаясь, спать не хотелось совсем.
  Завтра уменя выходной, в этом месяце мне полагается их два, и мы пойдем с Кирой на центральную площадь, в преддверие перехода на новый годовой период я мог общаться с кем угодно, это не запрещалось, наши жрецы отовсюду твердили, что мы равны по крови, но об этом быстро забывалось после праздника. А завтра на площади будет представление, для всех, но в основном туда ходят РОНы и КИРы с детьми, мне не раз говорил начальник, что человеку с желтыми полосами на погонах не стоит веселиться вместе с простыми работниками. Я всегда соглашался сним, но шел, начиная новый годовой период с написания объяснительных, что я там видел, что слышал, кого заметил. За долгие годы службы у меня их накопилось очень много, поэтому я часто просто брал куски из старых, компонуя новую докладную, объёмистую, как любит начальник.
  
  18-й месяц 252 года, день 38
  
  Сегодня мы пошли на центральную площадь, где обычно разворачивался праздничный балаган. Я выменял для Киры костюм РОНа, пришлось его ушивать, она делала это умело и очень быстро. Надо сказать, что за время житья у меня она подшила всю мою одежду, все постирала. Мне это очень нравится, но больше всего меня радует, что Кира поправляется, у нее хороший аппетит.
  Мы приехалина площадь к самому разгару праздника. Толпы РОНов и низкочинныхКИРов заполонили площадь, споря у крохотного базара, где можно было в честь праздника купить гнилые сушеные земляные корни из подземного города, сладкие, от них потом болел живот. Дети обступили жонглеров и акробатов, скачущих по снегу, подбрасывая вверх стулья, тарелки или кого-нибудь из расхрабрившихся детей. Мы с Кирой встали к ним, с интересом наблюдая за этой бесхитростной игрой. Кира визжала и прыгала вместе с детьми, оглядываясь на меня полными радости глазами, дети сразу же приняли ее к себе, а это дорого стоит, такое мгновенное доверие. Когда жонглеры и акробаты устали, Кира организовала детей в хороводы, дети хором пели, желая отблагодарить артистов, артисты хлопали им, подпевая, сами превратившись в зрителей.
  Пока Кира играла с детьми, я смотрел на большие яркие шары, зависшие над площадью, упираясь в снежный купол. К каждому шару была приделана панель с крупной надписью какого-то изречения из Великой книги, но я никогда не читал их, мне нравились сами шары. Еще в детстве, когда нас из ОДУРа приводили на площадь потратить свои жалкие деньги на серые леденцы, мы с ребятами выбирали себе по шару, на ходу придумывая приключения, старались делать это, как наша Кира. Потом мы ей рассказывали нашу сказку, перебивая друг друга,, а она смелась. Каждый год я это вспоминаю, когда прихожу сюда, больше и нечего вспомнить, только Киру, Кира, их сына Шестого и нас, странная штука жизнь, получается, что она была раньше, а что же сейчас?
  Я сильно задумался, ощущая во рту вкус печенья, которое делала Кира из серой массы и леденцов - яне ел ничего вкуснее, никто из нас не ел. Ко мне подошел девятый и встал рядом. Увидев, что я смотрю на шары, он, думая о том же, стал рассказывать свою часть сказки, где он на том большом красном шаре смог облететь весь наш каткьюб, все-все посмотреть и найти место, где нет снега, никогда нет снега. Мы обнялись, сегодня я имел на это право. Как же он похудел, с каждым годом он становился все меньше, медленно врастая в землю Девятый был уже немногим выше новой Киры, с удивлением смотревшей на нас.
  Я представил девятого, он засмущался, но тут же добавил, что он бесполый, что нас всех такими сделали. Кира погрустнела, она умела так глубоко смотреть на других, задавая немой вопрос, что девятый совсем засмущался, я никогда не видел его таким.
  Мы пошли на карусель, это была огромная сварная конструкция, сделана из разных частей проката. Ее сделали очень давно, когда я еще не родился, она страшно скрипела, краска во многих местах облупилась, но период ремонта должен был наступить только через год. И все же, она была замечательная. Все сидели на длинных узких лавках, стараясь держаться за лавку или за соседа, тонкая спинка сильно впивалась в тело, но это была хоть какая-то о пора. Кир рассказывал, что раньше на площади каждый месяц устраивали представления, длились они несколько дней, чтобы каждый мог сходить, но потом, полвека назад, эти ярмарки признали недостойными, ведущими сознание граждан в бездну животных страстей - и все отменили, оставив лишь один месяц в году, жрецы считали, что перед новым годовым периодом каждый человек должен выгнать из себя животное, поэтому после ярмарки все должны были идти в молельный дом для осознания своего животного я и изгнания его из тела. Правда, никто не ходил. Это я знаю точно, я не раз сам приходил в молельный дом после ярмарки, там было пусто, не было даже жрецов.
  На карусели было шумно, скрипел механизм, кричали дети, взрослые, скорость была хорошая, и некоторые, перепившие дрянной водки из гнилых корней подземного города, выпадали из нее, изрыгая из себя вонючую желтую массу, в которую радостно падали, пока их не поднимали РОНы, бродившие по ярмарке с тачкой, на которую укладывали счастливые тела. Мы кружились на карусели, Кира громко смеялась, она сидела между нами, схватив нас за локти. Я коротко рассказал девятому, как нашел Киру. Он слушал внимательно, хмурился, а потом спросил, почему я до сих пор не нашел для нее подходящей карточки в архиве? Ведь я мог бы быстро ее перепрошить и дать Кире новую жизнь?
  Стыдно признаться, но я об этом не думал. Вот ведь проклятая образованность, мне и в голову это не пришло. Пока кружилась карусель, мы обсуждали это безбоязненно, наши голоса тонули в общем оре и жутком скрипе. Кира смотрела на нас счастливыми глазами и сказала, что хотела бы работать с детьми, ей это очень понравилось, потому, что дети лучше взрослых. Она вдруг заплакала, уткнувшись лицом в мою руку, у нее уже бывали эти приступы отчаянья, она старалась прятать их от меня, но я все замечал, неподвижно лежа рядом с ней, когда она сдавленно рыдала. Кира обернулась к девятому и спросила, правда ли есть земля, где нет бесконечной зимы и можно делать то, что тебе хочется? Он же рассказывал о ней, он знает, где она?
  Девятый сказал, что есть, иначе быть не может. Может она далеко, но точно есть. Кира успокоилась, странно, но я тоже в это поверил, вы не задумывались, что хочется в это верить? Простохочется верить, можно даже не найти ее, но вдруг твой друг или ребенок найдет ее, не это ли настоящее счастье?
  Кира уже спит, а я сижу и пишу это все при свете блеклого светильника. Я должен найти для Киры новое имя в системе, я даже знаю, где, я уже знаю в какой ячейке лежит ее новая жизнь. И надо найти дело восьмого, я уверен, он пытался добраться до... а есть ли имя у этой земли? Нас учили, что наша планета из-за катастрофы, случившейся много сотен тысяч лет назад напоминает усеченный куб, мы сейчас живем на таком плато, усеченном угле, но я смотрел карты в архиве - это больше похоже на огромный карьер. Я помню, я находил, что раньше наш каткьюб был похож на шар, но я опять отвлекся. Надо найти восьмого и все рассказать девятому. Я хочу, чтобы наша новая Кира нашла эту землю, мне сДевятым недолго осталось, я и не хочу покидать мою землю, все же я люблю наш снег. Скорее бы утро.
  
  18-й месяц 252-года, день 60
  
  Сегодня последний день 252 года. В нашем департаменте ни души, только я и пара недовольных РОНов на охране. Завтра начинается неделя годовых каникул, обычно все эти дни люди сидят дома, как раз в эти дни на нашем каткьюбе властвует ураган. Кира никогда не видела урагана, я хочу показать ей его, это опасно, часто бывало, что туннели засыпали провалившемся снежным сводом автобусы, технику, обрушивалась система вентиляции, и долгое нахождение в туннеле вело к смерти от удушья. Я ей все рассказал, она не испугалась, а наоборот, мне показалось, что она даже обрадовалась этому приключению.
  Я нашел для нее новоеЯ, теперь она РОН-28369, но я буду продолжать называть ее Кирой, а она меня тринадцатым. Я целый день был один на работе, поэтому смог найти ей место в ближайшем ОДУРе, там всегда нехватка воспитателей младших групп, почему-то считается, что это самые сложные дети, а мне кажется, что в это время дети еще настоящие, живые по-настоящему, так, наверное, правильнее сказать. Кира не захотела жить в общежитии для РОНов. Я этому даже обрадовался, за долгие годы жизни я с радостью возвращаюсь домой. Она может и дальше жить со мной, правила не запрещали КИРам брать к себе РОНов на время, иногда даже регистрировались браки, но это было редко, департамент не одобрял браки среди разных слоев общества.
  Я нашел дело восьмого, совершенно случайно, его уже давно должны были отдать на утилизацию, может это я отложил его много лет назад в ячейку к неразобранным делам? Я не могу вспомнить, возможно, это кто-то из моих коллег перепутал, пусть так, главное, что я нашел его карточку и теперь вся его жизнь перед моим глазами. Я запоминаю все, что выдает мне система, скопировать это себе, означает попасть на комиссию, тогда вскроются и другие мои махинации, я не должен рисковать жизнью Киры, они же отправят ее на карьер, отправят, не сомневайтесь. Я должен рассказать историю Киры, она сама меня об этом просила, когда я ей прочитал свой дневник. Она умеет слушать, я вижу, что многое ей непонятно, она не знает слов, но старается угадать, понять по смыслу. Онапотрясающая, так легко учится, уже умеет читать по слогам, еще полгода, и я научу ее писать. Я предлагал ей самой описать свою историю, но она отказалась, сказав, что доверяет мне. Я напишу, а потом прочту ей, она вправе вычеркнуть все, что посчитает ложью или вымыслом. Начну завтра, с первого дня 253 годового периода.
  
  1-й месяц 253 года, день 13
  
  Сегодня Кира ушла в ночную смену, и я могу спокойно писать. Когда она рядом, мне не хочется браться за дневник. Каждый вечер я учу ее, мы разговариваем до половины ночи, шепотом, чтобы не разбудить соседей. Смотря на нее, я каждый раз удивляюсь, почему по распределению она попала к ОСАм, наверное, потому, что она красивая. Я сравниваю ее с другими женщинами в департаменте, они грубее и, главное, злее - они злые, все, до единойЯ пытался с ними разговаривать, но ничего не получилось. Исключение составляют РОНы, но разговаривать с ними мне нельзя по статусу.
  В начале года мы сходили с Кирой на смотровую вышку, выводящую на поверхность. Вышка была недалеко от нашего общежития, пока мы шли, рядом обвалился соседний туннель, Кира завизжала от страха, но любопытство пересилило ее, мы сходили посмотреть на обломки, долго кричали, желая узнать, завалило ли кого-нибудь, но было тихо, только свист ветра, залетавшего в образовавшуюся брешь в потолке. Мы вернулись к смотровой вышке, ступеньки были скользкие, Кира шла впереди, я пару раз ловил ее, скатывавшуюся назад, когда она хотела быстрее вбежать на лестничный пролет, чтобы перевести дух.
  Мы поднимались вверх внутри бетонного колодца, воздуха было мало, но чем выше мы поднимались, тем легче становилось дышать. Колодец дрожал от ударов стихии наверху, иногда казалось, что он рухнет, обвалится на голову. В такие моменты Кира трогала стены, испуганно смотря на меня, стены дрожали, а я успокаивал ее, рассказывая то, что когда-то рассказал нам Кир. Эти башни построили с самого начала, чтобы можно было видеть уровень снега. Башня всегда была выше, возвышаясь над белой бесконечностью. Они водили нас сюда, рассказывая историю нашей планеты, что мы здесь гости, точнее пленники. Я тогда не понимал значения этих слов, поражаясь, сколько всего они знают. Уже позже после окончания училища и поступления на службу, я пытался найти то, о чем они рассказывали, но ничего не было. Кир и Кира работали в каком-то институте, они не хотели рассказывать, что они делают, правда один раз Кира сказала, что их работа необходима, но им нечем гордиться.
  Добравшись до верха, мы вышли на бетонную площадку, шестиугольной формы с узкими окнами. Потолок был низкий и тяжелый, хотелось инстинктивно вжать голову в плечи. На площадке возле окон стояли дети, взрослые с тревогой взглянули на мои погоны на куртке, но я улыбнулся им, отрицательно помотав головой, мы поняли друг друга, и все успокоились. Это были КИРы иРОНы, они тихо разговаривали, обмениваясь впечатлениями, хорошо, что на вышку не ходят инспектора, они не смогут донести свое толстое тело до верха, скатятся после первого же пролета обратно вниз.
  Кира прильнула к окну, заворожено следя за воющим снежным бураном, царствовавшим над белой равниной. Буран резко менял направление, врезаясь в башню, тогда все прятались от ворвавшегося внутрь вихря, заносившего в башню комья жесткого колючего снега. Как только вихрь менял направление, все возвращались к своим окнам, замерзая, но не в силах сдвинуться с места. Иногда вихрь кружился вокруг башни, превращаясь в смерч, каменный свод дрожал, в ушах нестерпимо выло. Мы зажимали уши ладонями и смотрели, как снежная стена кружится вокруг нас с бешенной неистовостью, готовая сорвать башню и унести далеко, но не смевшая к ней приблизиться. Смерч достигал своей высшей точки, и внезапно все резко затихало, и в опустошающей тишине мы слышали своё дыхание, дыхание соседа, быстрое, торопливое, жадное, с восторженными всхлипами. Кира была счастлива, она визжала от восторга, поддерживаемая детьми, точно угадавшими в ней своего друга.
  Я все это видел много раз, много десятков раз, и думал, что для менянет ничего красивее этого, нет ничего страшнее и прекраснее. У человека странная натура, он все время прячется от природы, чтобы потом, из-за угла восхищаться ею. Я ясно отдаю себе отчет, что я там погибну, но мне хочется вступить в эту стихию, слиться с ней, погибнуть от ее рук. Я все чаще думаю о смерти.
  
  Я обещал рассказать историю Киры, стоит начать прямо сейчас.
  Итак, Кира родилась в подземном городе. Она не знала, что это подземный город, с детства она считала, что это и есть мир. Своих родителей она не знала, я предполагаю, что ее еще во младенчестве забрали от нас туда, к господам, никто не сможет этого узнать.
  Она плохо помнила свою жизнь в детстве, зная только то, что ее с самого раннего возраста, когда она только научилась нормально ходить, отправили работать в сады, собирать фрукты с деревьев и укладывать и в корзины. Она хорошо помнила, как ее наказывали за то, что она тайком съедала крохотные побитые плоды, потом болело все тело несколько недель, но она вновь и вновь тайком пыталась их сесть. Онарассказывала мне, какие они вкусные, но от них у нее сильно болел живот, но она все равно их ела. От этих вытянутых плодов с шариками на конце так сладко пахло, что кружилась голова. Она плохо выполняла свою норму, так как была самая маленькая. Воровали все, их почти не кормили, а от жаркого света, в садах висели огромные лампы, дававшие тепло и излучение для деревьев, очень хотелось пить, но воды не было, поэтому часто они пили из дренажных канав, сплевывая комья гнилой земли. Это плохо утоляло жажду, но так можно было дотянуть до вечера, когда их уводили в душные бараки с четырьмя ярусами нар, но в этих бараках было прохладнее, чем в саду, и они сразу же засыпали, проглотив положенную им жалкую миску серой каши. Кира спала на самой верхней полке, один раз она упала, но ее успел подхватить один парень, он бродил всю ночь, не в силах уснуть. К утру он умер, просто лег на пол и больше не вставал. После этого случая Кира стала привязывать себя к узкой полке.
  Такпрошло ее детство. Иногда их выводили гулять в город, ее поражало черное небо над головой, высокие фонари, освещавшие ярко, слепя глаза, но они не так сильно грели, как лампыв садах. Их обычно водили строем по середине улицы, Кира разглядывала людей, они казались ей странными, неуклюжими и очень толстыми. Она рассматривала витрины, в которых манекены, походившие на бочки, надменно смотрели на нее, одетые в красивые наряды. Она мечтала о таких платьях, по ночам во сне представляя себя в них, но ей не хотелось быть такой же толстой. Так и прошло ее детство, их ничему не учили, били, ругали, так она изучала язык.
  Когда ей исполнилось пять лет, в подземном городе не знали, что такое зима, её и еще других девочек и мальчиков отобрали и увезли в другой конец города. Там их выстроили в ряд, заставили раздеться до гола и завязали глаза. Онахорошо помнила это, как она стояла на холодном полу много часов подряд, не имея права сменить позу, чувствуя рядом таких же дрожащих от холода и страха ребят. Иногда до нее кто-то дотрагивался, щупал руки, ноги, грудь, больно сжимал чресла, она дергалась, пытаясь отбиться, но ей связали руки, а после каждого выпада ударяли током в спину. У нее до сих пор остались шрамы от этих ударов под лопатками. Они стояли и слушали, как их делят, она не понимала всех слов, но знала, что их делят, а это покупатели. Кто-то ткнул в нее пальцем и сказал, что она не годится для родов, потом ее потащили куда-то и посадили на холодное и липкое металлическое кресло.Машина с силой раздвинула ей ноги, и чья-то рука вошла в нее, от острой жгучей боли она потеряла сознание.
  Очнулась она в другом бараке, лежа на нарах. Рядом стонали девчонки, кто-то с надрывом плакал. Было очень темно, Кира с трудом нащупала свою одежду. Она замерзла и хотела пить, она до сих пор боится жажды, ей кажется, что ее горло сейчас разорвет на части.
  Что было потом, мне описать трудно. Я знаю, что у нас есть подобные заведения, но мне всегда казалось, что девушки и парни идут туда добровольно, в поисках легкого заработка. Киру определили в публичный дом, она проработала там без малого восемь лет. Когда она рассказывала мне про своих клиентов, то всегда вырисовывался один или два одинаковых типажа. Первый был невысокий, с маленькими глазками на большой морде, короткими ручками, еле выступавшими за большое брюхо - это был самый простой клиент, она могла повелевать им, делая кротким и послушным. Второй типаж был почти неотличим внешне, но он хотел владеть ею, он ее бил, таскал по комнате за волосы, иногда приходил с другой женщиной, наверное, женой, но несколько раз было, что с сестрой. Женщина издевалась над ней, насилуя подручными предметами, находя гадкое удовлетворение от ее боли, а мужчина в это время держал Киру, задыхаясь от возбуждения. После таких клиентов Кира долго лечилась, пожалуй, нахождение в больнице было лучшим временем, там она была свободна, к ней относились с жалостью, часто задерживая подольше, чтобы она могла отдохнуть.
  Хуже всего было парням, их сильно мучили, над некоторыми просто издевались. Один раз рядом с ней лежал парень, она узнала его, он был из ее барака, только на год старше. Он несколько недель просто лежал, истекая кровью, а потом, когда сознание вернулось к нему, он сказал ей, что они хуже, чем вещи, зачем тогда жить? После этих слов он умер, тихо, она запомнила, что в этот момент он был счастлив.
  Когда она вернулась в публичный дом, на самом деле он назывался центром социальной адаптации, странное название. Я пытаюсь вспомнить, откуда мне знаком термин 'публичный дом', но не могу, очень спутанные воспоминания, скорее всего это нам рассказывала Кира и Кир, но я отчетливо помню, как один из жрецов упоминал эти слова, говоря о грехах наших. Грех, совершенно непонятное слово, которое вбивают нам с рождения. Что толку бояться совершить грех, если кроме этой подлой жизни нет ничего?
  А что в нашей жизни правда? В чем правда нашей жизни? Чем моя жизнь лучше жизни Киры? У кого в руках право решать судьбылюдей, и кто дал им это право? Ложь, вокруг правит ложь. Она во всем, в наших делах, мыслях, в нас самих. Мы так часто слышим ложь, так часто повторяем ее, передаем друг другу, что она уже стала для нас правдой. А что есть истинная правда, если отбросить всю эту чепуху про место каждого, про наше предназначение, про наше право заработать себе после жизни уголок в далеком раю? Мне не нужен этот рай, я хочу создать его здесь, пускайи крохотный, но для всех, без исключения. Как это глупо, глупо об этом думать, глупо об этом писать, но лучше быть глупцом, чем праведником.
  А что правда для нас? А правда проста - 18 месяцев в году мы работаем, работаем каждый из 60 дней месяца, работаем, чтобы получить свой паек, чтобы выжить, чтобы выполнять все, что скажут, безмолвно, рабски улыбаясь и радуясь подачкам. Но правда и в том, что мы погибнем, мы не знаем, как жить по-другому, мы не знаем, откуда берется наш корм, мы не знаем, откуда берется тепло, вода - мы ничего не знаем,и это наша плата за жизнь. Я даже не знаю, сколько городов на нашей планете, подземный город был для нас всегда сказкой, но Кира пришла оттуда. А какой толк от меня? Что я делаю для нас? Зачем столько людей в нашем городе, которые занимаются бессмысленной работой, а часть каждый годотправляется в ссылку на карьер. Получается, что нас здесь просто выращивают, а потом делят по неизвестной схеме, распределяют по разным участкам, как роботов, прокладывающих туннели или возивших нас от общежития на работу и обратно. Только мы даже не роботы, мы не способны сами выполнить полностью возложенную на нас функцию - мы ресурс, инструмент, материал.
  Полночи уже прошло, а я так и не закончил историю Киры.Я несколько раз все перечитал, чтож, свой путь на карьер я наметил, не они, я сам.
  Итак, Кира вышла из больницы, у нее было несколько часов до того, как она должна была вернуться в публичный дом, ее время. Обычно она бродила по городу, рассматривая витрины, но ни разу даже не зашла ни в один магазин, все равно у нее не было денег, а то жалованье, которое им полагалось, быстро исчезало, его едва хватало на еду и одежду. Она застыла у одной витрины, засмотревшись на наряды. Манекены были смешны, но Кира представляла себя, как тонкая ткань будет облегать ее тело, а она гуляет по открытой местности, где нет никого. Кира описывала свое видение так, что под ногами у нее будет зеленый ковер, живой, прохладный, небо светлое, а не черное, как в подземном городе, и ни души рядом, онаодна.
  Ее схватили за руки и поволокли к машине. Это были работники публичного дома, они ругали ее за то, что она не пришла сразу, что им пришлось ее искать, а в машине сидели ее последние истязатели, маня ее к себе. Она стала яростно вырываться, а один из охранников, приноравливаясь огреть ее ударом электрошокера, смеялся, говоря, что ее продали им на месяц, и что она точно сдохнет. Кира дернулась, и удар тока пришелся по руке другого охранника. Он взвыл и отпустил Киру, упав на землю. Кира побежала, не смотря назад, она бежала вперед, повинуясь инстинктам. Позади слышались крики, гул приближающейся машины, она ныряла в переулки, потом вырывалась на другие улицы, но они все равно настигали ее.
  Кира вбежала в дорогой квартал, где дома стояли близко друг к другу, образуя сложный лабиринт переулков. Преследователи потеряли ее на время, она не слышала их и увидела, как в одном из домов приоткрыта дверь. Она бросилась к ней и вбежала в подъезд. Закрыв дверь, она услышала, как рядом проехала машина, и все стихло. Стал спускаться лифт, она побежала вверх по лестнице, внизу хлопнула дверь, послышались громкие крики. Кира прибавила шаг, поднимаясь все выше и выше. На одном этаже она заметила, как толстая женщина оставила открытой дверь в одну из квартир, вынося оттуда большое блюдо со спелыми фруктами. Кире стало дурно от их запаха, но она скользнула в приоткрытую дверь, ожидая, что встретит хозяев, но квартира была пустая. Все комнаты были уставлены столами, на которых лежали фрукты, фрукты были даже на полу. Кира аккуратно ступала, чтобы не наступить на них. Послышалсязвук шагов, она бросилась в дальнюю комнату, забившись под единственную кровать, задыхаясь от вони и грязи, скопившейся под ней. Кто-то ходил по квартире, она видела толстые ноги в дорогой обуви из магазинов. Вскоре все стихло, и она осталась одна.
  Она пролежала под кроватью до самой ночи, не решаясь выйти. Тело все болело, а от вони и сладкого запаха фруктов голова разрывалась на части. Кира вышла и схватила один из фруктов, жадно съев его. Это было бессознательно, она забыла, что бывает после этого, и упала на пол, раздавив еще несколько фруктов.
  Когда она пришла в себя, то поняла, что ее привязали к кровати, а по квартире кто-т о ходит. К ней подошла толстая женщина, ведя за руку толстенького урода, у него была оттопырена нижняя губа, из которой все время текла слюна. Женщина что-то говорила ей, что она немного поживет у них, она же не против, гладила урода, называя его братом. Урод пыхтел, вырывался из ее рук, желая накинуться на Киру. Кира поняла, что она лежит голая и завыла, громко, она не знала, что так умеет. Женщина отпустила своего брата, и тот бросился на Киру. Все было быстро, урод справился за пару минут, что-то крича от удовольствие, а его сестра гладила по голове, ласкала, целовала.
  Несколько дней Киру держали привязанной, но, видя, что она покорно раздвигает ноги, молча снося насилие, ее отвязали. Днем женщина заставляла ее сортировать фрукты, а вечером приводила брата. Сколько она прожила у них, Кира не знала. Время больше не существовало для нее.. Жизнь не сильно отличалась от публичного дома, но там она могла по вечерам смотреть, как гаснут огни сверху, обозначая жителям начало ночного периода. Квартира была всегда заперта, и Кира не могла выбраться, а за окнами была стена другого дома, она пару раз пыталась открыть окно, каждый раз отламывая по одному замку, но окно все равно не поддавалось.
  В последнюю ночь к ней ворвался этот урод. Он был один, без своей сестры. Кира пыталась его успокоить, до этого он слушался ее, но урод не слушал. Он повалил ее на кровать, схватив в одну руку ножницы. Кира увернулась от первого удара, тогда он вгрызся в ее плечо, пытаясь ножницами порвать ее одежду, искромсать тело. Кира почувствовала, что она сильнее его и выхватила ножницы. Она вонзила их ему в глаз по самую рукоять, легко, одним ударом. Откинув от себя мертвое тело, Кира бросилась к окну, страх и ненависть дали ей сил, и она вырвала раму. Свежий воздух освободил ее, и она вылезла в окно.
  Добравшись по выступающей кирпичной кладке до пожарной лестницы, она полезла вверх, решив сброситься и разбиться насмерть. Она лезла долго, а дом будто бы не кончался. Уже давно перестали попадаться окна, а лестница вела ее вверх по скользкой стальной колонне. Внезапно лестница кончилась, и Кира ударилась головой о черное небо. Она упала на небольшую площадку, с которой вверх шел металлический короб. Кира встала и стала ощупывать небо, оно было каменным и грязным, на руках осталась жирная липкая грязь. Кира посмотрела вниз, прыгать больше не хотелось. Она подошла к коробу, пригибая голову, чтобы не ударяться о небо. Короб был большой и дрожал. С одной стороны, она нашла не запертую дверь и осторожно сунула руку в темноту.
  Ее обдал жар и влага домовой вентиляции, от этого смрада тошнило. Рука нащупала приваренную к стенке лестницу, и Кира, стараясь не упасть в обморок от вони, полезла вверх. Она не помнила, как нашла шахту, ведущую в архив. Через двадцать минут, а может больше, она сбилась со счета, она долезла до другой площадки. Она осторожно ползла вперед, пытаясь в кромешной тьме не упасть в шахту другого дома, часто меняя направления. А потом она услышала, как кто-то ходит сверху, и двинулась на звук. Так она нашла меня.
  Это вся история. И как жизнь человека может уместиться на паре страниц? Мне кажется, что моя жизнь заняла бы еще меньше, мне трудно судить о себе. Вечером я прочту это Кире, она очень просила, если она захочет, то сможет все вычеркнуть, вырвать эти страницы, может так и честнее будет.
  Честность? И я смею говорить о честности? Все, звенит первый сигнал к побудке. Скоро придет Кира, я ей оставил весь вечерний паек, ей надо больше есть, я вижу, как она поправляется, как затягиваются ее раны.
  Да, чуть не забыл. Я писал ее историю и только сейчас стал видеть ее шрамы, гноящийся укус на плече, истерзанную спину. Я ее видел до этого другой, совершенной, и хочу видеть такой, и чтобы она видела себя такой, забыла все, нет, это нельзя забыть... но можно об этом не вспоминать. Я сейчас смотрю на ее новый портрет, я нарисовал ее после нашего похода на смотровую вышку, она здесь счастливая. Ей очень нравится этот рисунок, она говорит, что хочет быть такой же, как я ее нарисовал.
  
  1-й месяц 253 года, день 35
  
  Сегодня был в молельном доме. На удивление, там было очень много начальства из нашего департамента, весь зал был в подобострастных красных погонах и несколько желтых погон у стен. Я как всегда стоял слева от входа, прилежно выполняя все положенные обрядовые движения, за много лет я довел свои действия до автоматизма, самому себе я кажусь роботом. Странно, что еще никому не пришло в голову поставить вместо себя робота, хорошо бы смотрелось.
  Пока все и я в том числе усердно молились, моя голова была занята совсем неподобающими для этого места мыслями. Я думал, откуда у нас вся техника, машины, терминалы, сервера? Я не знал ни одного производства на нашей планете, получалось, что это был дар наших богов, и жрецы не врали? Предположим, что это так и есть, но почему тогда эта божественная техника ломалась? Я знаю это точно, потому, что девятый занимался ремонтом части машин. Раз в год, обычно летом, они получали новый дар от богов в виде ящиков с деталями, блоками. Надо бы разузнать побольше у девятого, я не верю, что боги сами знали, что нам нужно, слишком мелкая задача, а главное - они посещали нас один раз в год, может и больше, но один раз в год точно.
  Обдумывая это все и представляя перед собой роботов в красных погонах, я, видимо, достиг вершины необходимого религиозного экстаза, потому, что жрец подошел ко мне и вывел на центр молельного зала. Он что-то говорил про прилежность служения богам, я не вслушивался, изображая из себя примерную покорность и смотря в пол. Я боялся, что если подниму глаза на собравшихся, то меня разберет дикий хохот. Я рассказал об этом Кире, она смеялась вместе со мной, особенно, когда изображал лицом серьезные лица начальников, внимающих словам оракула.
  После этой речи мне доверили закончить мессу, я подошел к алтарю и нажал на почерневшую от времени массивную кнопку. Через мгновение загремела музыка, напоминавшая оглушительный рев, нарастающий с каждой секундой. От этого гимна всегда закладывало уши, и домой я возвращался оглушенный, не слыша ничего рядом с собой. Они называли это слово божье. От этого слова у меня вылетали все мысли из головы.
  Кира не ходила в молельный дом для РОНов, им разрешалось пропускать еженедельные службы, но там всегда было много народа. РОНы добровольно шли на службы, подобная истовость в вере была свойственна РОНам, мне кажется, что их этому учили в профучилище, в ОДУРе такого не было, там вдалбливали веру, но дети в большинстве своем упорствовали. Кира брала на время службы ночные дежурства, и до утра она вместе с детьми придумывала сказки. Я один раз встречал ее с группой ребят, было видно, как они ее любят, называя Кирой. Она мне рассказывала, что для каждого они придумали собственное имя. Надеюсь, что об этом не узнают в департаменте.
  Завтра мня вызвали на комиссию, будут разбирать мое поведение. Кто-то донес, что я живу с РОНом и часто с ними общаюсь. Я об этом не сказал Кире, она сидит рядом и улыбается, рассказывая о своих детях, я не хочу беспокоить ее.
  
  1-й месяц 253 года, день 36
  
  Сегодня была комиссия. Даже не знаю, должен ли я радоваться. В следующем месяце меня должны повысить, дать оранжевые погоны. Я стоял перед ними и старался не выдать лицом своего отчаянья, пожалуй, мне это удалось.
  Что означает новый чин? Больший доход, новая квартира, у меня будет свой санузел, что-то еще, я не все запомнил. Мне этого ничего не надо, я чувствую, как мой крохотный мир, в котором живу я и Кира, рушится, и я не могу с этим ничего поделать. Я паникую, не знаю, как сказать об этом Кире, она сейчас спит. Но как мне объяснить ей, что она должна уйти, кто-то донес на нас, в этом нет ничего удивительного, но КИРу с оранжевыми погонами нельзя было иметь отношения с РОНами, категорически запрещалось.
  С другой стороны, у Киры есть работа, которая ей нравится, она любит своих детей. Мы будем видеться редко, очень редко, но она будет нормально жить. Есть еще одно обстоятельство. Я должен выполнить план, план, от этого слова меня выворачивает, мне стыдно смотреть на себя в зеркало, стыдно смотреть Кире в глаза.
  Так вот, план - я должен выполнить план по выявлению неблагонадежных граждан, составить на них доказательную базу, чтобы не было ни у кого сомнений, что они заслужили наказание. Я никогда этим не занимался, всегда отказываясь, но теперь не имею права. Как сказали мне на комиссии, за меня просят высокие КИРы и я получил хорошую характеристику из религиозного центра контроля духовности. Я несколько раз просмотрел этот список, большинство из этих РОНов я не знаю, может они и что-то сделали, я не буду приписывать им преступления, я их за руку не ловил, а если бы они что-то и сделали, то, скорее всего, точно бы никому не сказал. Но, есть еще одно главное но - в этом списке был девятый, мой друг.
  Я решил, все, я решил. Скоро рассвет, я утром все объясню Кире, у нас будет время до третьей побудки, ей надо сегодня же подать заявку на комнату и переехать. Я откажусь от чина, меня разжалуют, может даже в РОНа, я не против.
  Я подготовил для Киры список тех, кого я должен отправить умирать на рудник, пусть она передаст его девятому, я знаю, что РОНы общаются друг с другом, КИРы слишком подозрительны. Я пишу коды людей и думаю, что меня тоже могут внести в этот список. Я тогда поступлю также, как и восьмой - пойду и сожгу молельный дом. У Восьмого это не вышло, а я знаю как нужно делать, я все продумал. Свой дневник я отдам Кире, они обыщут мою комнату, да и на рудник мне вряд ли разрешат его взять. Она умеет писать. Неуверенно, но теперь она будет его писать, я уверен, она не откажется.
  Я сижу на полу и смотрю на нее спящую, она держит меня за руку всю ночь, как ребенок, а я плачу, сам не знаю почему, наверное, это она меня научила, а может из гордости за свою ученицу, она впитала в себя все, чему я ее успел научить.
  
  1-й месяц 253 года, день 40
  
  Меня зовут Кира. 13 просил вести дневник. Я не знаю, что писать. Я обещала и опишу что было.
  3 дня назад я живу в общежитии. Я не хотела уходить. Он заставил меня, он объяснил. Мне страшно, его не любят. Почему его не любят? Он лучший человек, которого я знала! Я больше не видела его. Я живу в комнате с другими РОНами. Нас в комнате 9 человек. Они хорошие, добрые. Мы много говорим.
  Одна женщина знает 13. Она говорила, что у них хотят... я не запомнила это слово. Но я поняла, что это о 13. Она сказала, что он снижен, я не поняла, что это значит. Она сказала, что у него теперь только черные погоны, он почти РОН. Я помню, 13 говорил, что так будет. Он все знает, он видит будущее.
  Я должна найти 9. У меня есть список номеров. Я запомнила его. Если будут искать, я сожгу его. В списке есть одна женщина с нашего этажа. Я боюсь сказать ей. Мне кажется, она не знает.
  
  1-й месяц 253 года, день 42
  
  Меня видели, как я пишу. Я думала, что они сдадут меня. Я прочитала немного, что писал 13. Всем очень понравилось. Я теперь каждый вечер читаю. Я читаю плохо, хочу лучше. Многие девушки с нашего этажа не умеют читать. Они были ОСА, как и я. За них заплатили, они сказали, что выкупили. Я сказала, что меня тоже. Я не понимаю, что значит выкупить? Я могу купить сапоги, но не могу купить человека. Я не понимаю. Они называют меня Чистой. Мне это нравится.
  Я показала им список. Мы его несколько раз переписали. Мы всех нашли. Они живут с нами рядом. Я не могу найти 9. Сказали, что он где-то на работах, скоро вернется.
  О 13 ничего не знаю. Одна женщина сказала, что скоро будет суд. На площади будут судить изменников. Это будет в следующем месяце. Так делают каждый год.
  
  1-й месяц 253 года, день 50.
  
  Сегодня видела 13. Он пришел к нам. Я играла с детьми во дворе. Он стоял у забора, я его сразу не увидела. Забор высокий из листов. Меня позвал один мальчик, 13 попросил его. Я видела 13 через щель в заборе. Он сказал, что ничего не произошло. Я увидела у него черные погоны. Он спросил, нашла ли я 9, я ответила, что нет. Я видела, он волнуется. Он хотел еще что-то сказать, но появился патруль. Он ушел.
  Вечером меня спросили, о чем я разговаривала с КИРом. Меня увели после сигнала отбоя к коменданту. Я просидела там полночи. Они что-то спрашивали, я ничего не сказала. Я говорила, что не знаю, что он хотел. Мою кровать обыскали, девочки спрятали дневник. Теперь я храню его в уборной в щели под очком.
  
  1-й месяц 253 года, день 57.
  
  9 нашел меня. Он пришел после отбоя. Я все ему рассказала. Он сказал, что многое знает. Девочки из комнаты знают 9. Я вижу, что они его любят. Он сказал, что найдет 13 сам. Я должна лучше прятать дневник.
  Девочки научили меня сушить кашу. Я режу ее на тонкие полосы и сушу на печи. Я дала несколько полос 9. Он предложил вшивать их в одежду. Я согласилась, это отличная идее. Мне кажется, что мы скоро убежим отсюда - я, 13 и 9. Я бы взяла моих детей, но они умрут, они очень слабые. В ОДУРе плохо кормят, мало.
  Я зашила дневник в свою куртку. Он не видим, девочки часто вшивают в куртки куски картона или утеплителя, так теплее и ветер не продувает. Теперь дневник никто не найдет, я сделала потайной карман.
  
  2-й месяц 253 года, день 12.
  
  Девочки сказали, что кто-то поджёг молельный дом КИРов. Я очень боюсь, 13 хотел это сделать, он часто говорил об этом. Я больше не видела 9. Одна девочка сказала, что его арестовали. Я больше не видела никого из списка. Они все ушли на работу и больше не вернулись.
  Меня снова допрашивали, обыскивали. Меня раздели и били. Я ничего не сказала. Как же больно, я не могу спать, мне тяжело писать. Девочки помогают мне. Я боюсь, меня завтра арестуют, так сказала одна женщина. Она прибежала к нам утром. Она слышала разговор коменданта. Завтра после работы меня арестуют. Куда бежать? Я не знаю куда бежать.
  Я должна убрать дневник и лучше зашить его в куртку. Пальцы не слушаются. Я попрошу девочек. Одна сказала, что они меня не отдадут. Я больше не могу писать, я плачу.
  
  4-й месяц 253 года, день 7.
  
  Я снова взялся за дневник. Рука уже отвыкла писать, буквы выходят корявые, пальцы не гнутся, приходится каждое слово писать очень долго, мысль устает ждать тело. Интересное ощущение, когда ты чувствуешь себя полумертвым, а твоя голова кипит от неизрасходованной энергии. Мне стоит объяснить где мы находимся и почему.
  Сейчас мы находимся в бараке. Вместе со мной девятый и Кира, я не могу определиться, печально это или отрадно, Кира рада, что она снова со мной. В бараке еще около трехста человек, мы спим по очереди, здесь всего тридцать рядов нар по три полки, сейчас не наша очередь. Кира спит у меня на коленях, а я пишу в полутьме, из грязного окна бьет слабый свет контрольного прожектора. Он блуждает по территории, будто бы кто-то захочет в эту стужу покинуть теплый барак. Очень хорошо, что в бараке тепло, можно просто спать на полу. Очень хочется есть, но я стараюсь часть своего пайка отдавать Кире, она это сушит и зашивает в наши куртки, но я хотел бы, чтобы она это ела. Девятый тоже делится пайком, нас таких десять человек, мы думаем о побеге, летом, когда утихнет природа.
  Остальные обитатели барака на мой взгляд уже потеряли лицо, они стали одинаковыми. Похожими на тени, которые всего боятся, даже смотреть друг на друга. Скорее всего через год мы будем такими же, как они.
  Я прочитал то, что написала Кира. Она прекрасная ученица, мне бы хотелось, чтобы она продолжила писать, но Кира не хочет. Она говорит, что когда пишешь, то заново переживаешь все события, я об этом никогда не думал.
  Попробую кратко описать, что произошло. Событий было много, но сейчас, по прошествии времени, я не вижу в них ничего особенного.
  После моего отказа, с меня сняли чин, я был переведен в простые контрольно-информационные работники и выселили из комнаты. Я стал жить в общей комнате, нас было восемь человек, таких же, как я. Никто со мной не разговаривал, все знали, почему я живу теперь с ними. Мой бывший начальник несколько раз приходил ко мне, уговаривая выполнить норму по выявлению неблагонадежных элементов. Я отказался, а сам думаю до сих пор, а ведь никто не называл их людьми, нас, мы же тоже относимся к неблагонадежным элементам, поэтому мы и на руднике. Элемент, даже не единица, не часть, а всего лишь элемент. Как мне сказали ребята, с которыми я теперь работал, моего начальника хотели понизить, так как он не смог выявить такой элемент, как я.
  Так как меня произвели практически в РОНы, я мог спокойно с ними общаться. Тогда мне рассказали про Киру, как она строилась, что по общежитию ходит список, кого-то уже забрали на допрос. Через некоторое время меня нашел девятый, я, честно признаюсь, потерял счет времени, все откладывая запланированную диверсию. Девятый ждал со дня на день своего ареста, решив предупредить меня. Ему сообщили, что на меня уже завели дело, по стандартной схеме, осталось лишь выдержать положенное время для проведения следственных мероприятий, чтобы соблюсти норму закона. Я ему рассказал о своем плане поджога молельного дома КИРов, он обрадовался, и мы сговорились сделать то как можно скорее.
  Через три дня я выбрался ночью из общежития. За мной никто не следил, за малыми чинами не было пристального контроля, попробовал бы я с желтыми полосками на погонах выйти из здания ночью, меня бы тут же задержали. Я шел по туннелю к главной улице, где находился молельный дом. Пару раз меня едва не сбил робот-проходчик, утрамбовавший осыпающиеся стены туннеля. Я шел в полной темноте, освещение на ночь выключалось, а у робота была своя ночная камера. Когда я подошел к повороту на главную улицу, меня остановили четыре тени. Это был девятый и трое его друзей, они сейчас снами здесь, в бараке.
  Мы прошли через всю улицу, никто нас не остановил, хотя я заметил мигающие лампы машины патруля, они, скорее всего, спали. Мы вошли в молельный дом, его никогда не закрывали, вряд ли кому бы пришло в голову его сжечь. Сразу зажегся свет, встречая верующих, заиграла музыка. Сначала мы испугались, что сейчас придет патруль, за стенами молельного дома ничего не было слышно. Мы долго обсуждали, как поджечь здание, никто толком не продумал план. Девятый предложил подпалить принесенные им канистры коротким замыканием. Он взял с работы две тяжелые канистры с топливом роботов, оно страшно воняло и готово было воспламениться от любого резкого движения. Я предложил использовать главную кнопку, которая оглашала глас божий. Всем идея понравилась, двое его друзей достали инструменты и разобрали священный постамент, они что-то делали, я не понимал что именно, но скоро от кнопки были брошены провода к канистрам. Девятый приказал нам отойти и часть топлива разбрызгал вокруг. Несколько капель попали ему на штаны и прожгли дырку. Кто-то выбежал за дверь и принес куски льда, втирая ему в ногу. Огненная жидкость прожгла кожу до мяса, девятый молча перенес это, торопя друзей.
  Когда все было готово, я подошел к кнопке, стараясь не наступить на пятна топлива на полу, и, под громкие крики одобрения, нажал кнопку. Раздался оглушительный рев, возвещавший волю господню. Мы бросились к выходу, оглянулись, видя, как занимается пламенем священное место, впервые в жизни я прочувствовал звук гласа божьего, разрывавшего наши уши ДОСих пор. Огонь, невыносимый рев - вот она сила! Если бы мне такое показали в детстве, я, наверное, бы точно стал верующим, настолько волнующе это было. Мы стояли, не в силах оторвать взгляда от пламени, не слыша ничего, кроме священного рева. Как мы выбрались наружу, задыхающиеся от паров и гари, я не помню. Помню, что мы стояли в темному туннеле, смотря на горящий молельный дом, как к нему сбегаются патрули, как они бессильно машут руками, ругаются, не зная, что делать.
  К утру дом сгорел, мы уже вернулись в наши комнаты в общежитиях, никто из нас так хорошо не спал в своей жизни. Я проснулся лишь после третьего сигнала к побудке, понимая, что от меня пахнет гарью, я весь черный, а моя одежда прожжена каплями огненной жидкости. Мне было трудно дышать, что-то рвало мою грудь изнутри. Я до сих пор долго кашляю на работе, не могу остановиться, пока не выплюну часть себя, так сказала Кира, она очень боится за меня.
  Кира, милое дитя, когда ее хотели отдать на работы в дом надсмотрщиков, мы отстояли ее. Даже безликие тени нашего барака встали стеной, я видел, как первые ряды с радостью бросились на надсмотрщиков, падая замертво от ударов электрошокеров. За ними бросились другие, и надсмотрщики дрогнули. Я это видел, мы все это видели, надо выбрать нужный момент, и мы растопчем эту мразь. Они трусы, им есть, что терять, нам терять нечего, поэтому мы свободны!
  Я заканчиваю, надеюсь, что скоро напишу еще, я устал, пальцы не гнутся.
  Еще кое-что, Кира очень любит слушать о том, как мы сожгли молельный дом. Каждый имеет право рассказать свою версию, она всегда радуется, но не хочет говорить, почему. У нее свое лично отношение к жрецам подземного города, я вижу, как ее глаза, большие, добрые, как они наливаются яростью, каким страшным становится ее лицо.
  
  4-й месяц 253 года, день 13
  
  Сегодня работали в шахте. Кто-то сказал, что ее заново открыли, считая, что до конца не выработали пласт. Мне это не понятно, Девятый понимает лучше, но тоже не до конца. Шахта старая, когда мы толкаем вагонетку, здесь нет роботов, то трясется земляной свод над нами. Страшно, особенно когда я берусь за пневмомолот.
  Киру мы оставили в бараке на хозяйстве, незачем ей ходить с нами в шахту, как сказали бывалые жильцы - в забой, интересное слово, я такого не встречал. Девятый сказал, что их в училище пичкали разными словами, которые следовало вызубрить, не объясняя зачем. Это было несложно, каждое слово имело макет или объёмную картинку, уже позже, когда он начал работать, ему стало многое понятно, и все же большинство слов звучали будто бы из другого мира. Я думаю, что так оно и есть. Чем больше я смотрю на работу в руднике, пытаюсь ее анализировать, тем больше прихожу к выводу, что никаких богов нет, а мы также как Кира и другие ребята, нас пригнали сюда рыть землю ради пустой руды, раздали инструменты, чтобы мы делали односложную работу и главное, чтобы голова не думала, иначе осознаешь всю бессмысленность того, что ты делаешь.
  Мы работаем в бригадах по четыре-пять человек. Каждая бригада имеет по одному пневмомолоту. Работаем по очереди, потом, когда вагонетка заполнится, тащим все наверх. Хуже всего то, что приходится тащить и молот с компрессором, его с трудом несут двое. Наверху мы выгружаем породу в отвалы, просто ссыпая лопатами в огромную яму. Она вся засыпана снегом и кажется бездонной. Из нее никогда никто ничего не забирал, это видно по снежным барханам. Я предполагаю, что мы засыпаем старый карьер, но для чего это делать?
  Первый месяц и до сегодняшнего дня мы работали в карьере. Сейчас сильный ураган, робот не может довезти нас, машина стопорится и ползет назад. Один раз мы даже наглухо застряли, пришлось выходить и откапывать наш автобус. Это было по крайней мере весело, тогда еще Кира ездила с нами. Мы посадили ее на вершину снежного бархана, а она руководила нами оттуда. В такие моменты я чувствую себя свободным, рядом нет надсмотрщиков, не видны бараки, до карьера далеко, а ты в окружении знакомых и не знакомых людей, и вы все заняты общим делом, нужным вам. Даже к роботу начинаешь испытывать симпатию, потому, что он отвезет тебя обратно в тепло, не считаясь с заложенным надсмотрщиками нарядом на работы. Это интересно, я уже не раз замечал, что техника часто идет в конфликт с рабочим графиком, у роботов своя логика, и она гораздо человечнее людской.
  На карьере работать тяжело, но все же легче, чем в шахте. У нас на бригаду по шесть гидромолотов, в бригаде двадцать человек. Всю технику для нас подвозит отдельный робот, он же поднимает наверх огромные валуны, которые мы откалываем от скалы. Я заметил, что когда мы подъезжаем к месту работ, робот открывает какие-то ящики в начале салона. Там пусто, но раньше что-то лежало. Я нашел несколько пластиковых карточек с непонятными цифрами, а с другой стороны был нарисован рабочий костюм и странная маска.
  Чем ниже мы опускались в карьер, тем упорнее становилась скала. Это не земля, как в шахте, с прожилками пустой породы, я уже начал различать качество слоя по цвету. В карьере порода была в большинстве своем ценная, отколотые нами камни потом измельчали наверху в пыль, отправляя в реактор. Внизу карьера работать было всегда тяжелее, болело все тело, сердце сильно билось. Мы оставляли Киру наверху, она пряталась в небольших пещерах, удивительно, но там было тепло. Все считают, что это из-за радиации, внизу она наиболее сильная.
  Я сейчас подумал, что эта порода напоминает мне те камешки, которые я получал дома у Шестого, когда мы с ним бросали в печку осколки стекла, кусочки фольги и все, что было под рукой. Получались красивые блестящие камешки, мы вытаскивали их ложкой из жара и бежали на улицу, чтобы остудить ложки в снегу. Получались гладкие камешки, мы ими любили играть, это была наша внутренняя валюта в ОДУРе, правда на нее ничего не купишь: там ни у кого ничего не было. Интересно, как работает мысль человека. Я вспомнил кусочек детства, и мне стало понятно, зачем мы теперь ходим в заброшенную шахту. Нас боятся оставить без работы. А что они будут делать, когда шахта обвалится?
  Я попросил Киру, чтобы она описала свой арест и что было дальше. Я этого ничего не видел, суд пролетел для меня как секунда, мне много о нем рассказывали и она, и Девятый, другие ребята, но мне все время кажется, что это было не со мной.
  
  13 просил меня написать. Я не хочу, я пишу просто, а он хорошо. 13 очень просит, вы бы его видели, он смешной.
  Я много уже не помню. Утром мы вышли из общежития. Меня попытался схватить патруль, но ребята отбили. Они просто встали перед ними и не дали подойти. Я доехала до работы и до вечера играла с детьми. Мне все время казалось, что за мной наблюдают. Вечером меня забрали.
  Я провела три ночи, может больше, я потерялась. Я была где-то глубоко, там было холодно. Там был Девятый и другие ребята. Они не хотят брать себе имена, я не понимаю этого! Они говорят, что должны умереть без имени. По-моему - это неправильно!
  Потом нас вывели на площадь. Я тогда увидела сгоревший молельный дом КИРов. Я так громко смеялась, что засмеялись и остальные, пока они читали нам приговор. Мы смеялись им в лицо! Я помню, так сказал Тринадцатый. Ура! Я смогла это написать! Он очень рад, сидит и смотрит, как я пишу.
  Они долго допрашивали Тринадцатого. Я слышала странные слова, они говорили про другого человека! Я видела, как с него сорвали погоны. Я видела, как охранники пытались поставить его на колени, как он раскидал их. Тринадцатый очень сильный, он выше их всех! Они его забили палками, он упал. Я знаю, у него болит левая рука. Тринадцатый меня обманывает, она у него болит, сильно болит - я видела его шрам от удара тока, он не заживает до сих пор.
  Нас всех погрузили в какую-то машину. Ребята, Девятый, все несли Тринадцатого на руках, никто из охранников не подошел к нам. Мы сами вошли в эту машину. Мы ехали долго, очень долго. Двое человек умерло, они были уже старые. Я их не знала. Их тела просто выбросили из машины.
  Нас почти не кормили. Когда мы останавливались, то старались набрать больше снега в куртку девятого, потом мы его пили. Хорошо, что я зашила к себе много кусков каши, я отдала их детям. Потом они умерли. Мы не смогли выбросить их. Хорошо, что через несколько дней мы доехали. Мы похоронили их рядом с бараком. Я часто хожу к ним, я не понимаю за что их?! Никто не знает.
  Я хочу дать ребятам имена. Пусть один будет Белым, у него белые волосы. Второй будет Зорким, он очень хорошо видит. Остальным я пока не придумала. Тринадцатый говорит, что я пишу хорошо. Я и сама чувствую это, что-то во мне распрямилось, освободилось. Это сама поняла, мне Тринадцатый не подсказывал.
  Он сидит рядом и читает всем. Мне это нравится.
  
  4-й месяц 253 года, день 38.
  
  Тринадцатый повредил в шахте правую руку, поэтому пишу я, Кира.
  Они уже очень долго работают в этой шахте. Я вижу, что им тяжело. У Белого началась горячка, он почти не может спать. Сегодня он остался в бараке. Девятый и Зоркий ушли вместе с Тринадцатым в шахту. Остальных ребят отправили работать в цех. Я успела дать им имена, они были рады. Я назвала их так: Борода, потому что у него длинная черная борода, другого я назвала Шар, он лысый и без бровей, остальные ребята решили взять свои номера - Третий, Сотый и Первый, он особенно гордится своим именем, считая, что он во всем будет теперь первым.
  Это все детская игра, но с ней легче жить. Вечером я рассказываю сказки, которые мы придумывали с детьми в ОДУРе. Мне их очень не хватает. Иногда Тринадцатый рассказывает истории, он их вычитал в архиве. Они почти всегда про наших богов, но в них боги простые, не такие, как картинах в молельных домах. Я слушаю и думаю, что они такие же, как мы.
  Вчера в наш барак привезли двадцать человек. Говорят, что они с реактора. Они все очень худые, кожа покрыта язвами, от них пахнет смертью. Мы выделили им нижние нары, теперь мы всегда спим на полу. Охранники не дали им еды, сказали, что они все равно скоро умрут.
  Они все время спят, не встают. Я вчера покормила одну девушку, она даже младше меня. Она выпила воды и съела немного. Она поблагодарила меня, улыбнулась, я подумала, что ей стало лучше, но она упала на пол и забилась. Меня увели назад, я хотела ей помочь. Один из новых, самый старый, сказал, что она умрет, и это ее выбор. Он сказал, что им нельзя есть и что не все готовы умирать, а она первая. Я не поняла его слов, вечером мне объяснил все Тринадцатый.
  Утром у меня попросили воду еще несколько человек. Я сначала отказала, но они встали на колени, и дала им пить и есть. Они умирали долго, мучительно, но благодарили меня. Старик сказал, что я не убийца, он попросил, чтобы я каждый день кормила тех, кто будет готов умереть. Я больше не хочу этого делать, но кроме меня и Белого в бараке никого нет. Белому очень плохо, я не хочу его трогать.
  Потом пришел охранник. Он уже не раз приходил сюда. Он хочет, чтобы я пошла с ним, я не хочу. Когда он попытался силой утащить меня с собой, то старик и еще несколько мужчин попытались защитить меня. Он бил их, а они не сопротивлялись, у них не было сил. Он валил их на пол и бил ногами, пока они не затихали. Хорошо, что вернулась смена, охранник тогда убежал. Они все умерли... я приношу с собой смерть... Тринадцатый сказал, что это не так, что не смею так о себе думать. Я верю ему, он всегда говорит правильно.
  Тринадцатый много рассказывает. Зоркий сказал, что если мы не будем разговаривать, то станем бледнее своей тени. Я долго думаю об этом, я думаю, что Зоркий прав. Другие обитатели барака садятся к нам, тоже слушают, но они все время молчат. Девятый думает, что они разучились говорить. Я боюсь, что тоже стану такой же без лица, я не хочу. Когда я одна бараке, то я иногда просто смотрю в одну точку и не двигаюсь. Потом вскакиваю и мою пол, но через час снова сажусь у стены. Я тогда начала разговаривать сама с собой, придумывать песенки, так легче, когда вокруг ни души, гудит ветер за окном и снег летит. Тогда мне кажется, что я одна на свете - это страшно так думать.
  Завтра я пойду с Тринадцатым, Девятым и Зорким в шахту. Белый чувствует себя лучше. Я не могу больше убивать. Я поставлю им утром воду и еду, они ждут этого. Они сами мне это предложили, чтобы я не видела их смерть. Вечером мы похороним их рядом с бараком, там уже большой могильный курган, так его назвал Тринадцатый. Он читал, что так хоронят своих друзей боги, когда хотят приходить к ним, разговаривать с мертвыми. А у нас все здесь друзья, кроме охранников - это не люди! А Тринадцатый считает, что они люди, тогда я не хочу быть человеком! Тринадцатый говорит, что я тоже человек. Я не понимаю, у нас же нет с ними ничего общего, кроме тела? Тринадцатый смеется над моими рассуждениями, я зла на него! Он не хочет мне все толком объяснить!
  Завтра пойдем в шахту. Я хочу все увидеть сама.
  
  4-й месяц 253 года, день 39.
  
  У меня дрожат пальцы, но я пишу. Тринадцатый сказал, что я должна все записать.
  Сегодня мы ходили на шахту. Я следила за работой компрессора, он очень громкий. Когда он перегревался, я отключала его,и мы ждали, когда он остынет. В шахте нечем дышать и очень жарко. Когда мы поднимались наверх, я радовалась. Воздух наверху казался мне сладким.
  Я взяла с собой высушенные листы каши, и стала кормить ребят. Я сама есть не хотела. Они натопили в шахте снега, пить хотелось очень сильно. Я не заметила, как меня сзади схватил этот охранник. Он поволок меня по снегу.
  Ребята побежали за мной, но он сбил Девятого ударом элеткрошокера, а Зоркому ударил железной палкой в лицо. Я увидела, как его кровь брызнула на снег. Я страшно заорала и укусила этого охранника. Он отпустил меня, и я убежала в шахту. Я врезалась в Тринадцатого, он услышал крики и бежал на помощь. В его руках был пневмомолот. Охранник бросился на него, пытаясь ударить шокером в лицо, но Тринадцатый левой рукой, правая у него еще болит, выбил шокер из рук охранника и ударил его пневмолотом по голове.
  Охранник упал, его каска треснула. Все было в крови, но сквозь нее я увидела, что голова его треснула. Я не испугалась, я стояла рядом и смотрела на мертвого охранника, как из его головы вытекает кровь и что-то белое. Тринадцатый сказал, что это наш мозг. Я думала, что он другой, сильный, а мозг оказывается мягкий, беззащитный.
  Прибежали Девятый и Зоркий, у него все лицо было в крови. Я вытерла его, умыла снегом, один глаз его опух, но он все видел. Девятый сказал, что надо торопиться. Он с Зорким схватил тел охранника и бросил его в вагонетку. Они дотолкали ее до старого карьера и сбросили вниз. К нам подкатили еще вагонеток и засыпали тело охранника сверху камнями. Все, кто работал в шахте, вышли наружу, выкатывая все новые вагонетки, засыпая тело. Через полчаса уже ничего нельзя было разобрать, черная форма охранника скрылась под камнями и снегом. Тринадцатый взял себе палку с электрошокером. Он привязал ее к ноге, ее не было видно, но он не мог согнуть ногу. Он сказал, что теперь у нас есть оружие. Зачем оно нам?
  Мы вернулись в барак вечером. Белый сказал, что прибегал этот охранник, он искал меня. Я увидела, что у Белого свежий шрам на плече от элетрошокера. Я долго хохотала, меня никто не пытался успокоить, а я продолжала хохотать и плакать. Я и сейчас чувствую что-то странное. Когда вспоминаю мертвое тело этого охранника. Я даже не знаю, как он выглядел, я не помню его лицо.
  
  4-й месяц 253 года, день 42.
  
  Вчера снова обыскивали. Они думают, что мы их не ждем. Я готовилась к их приходу, все спрятано, зашито в одежду. Они опять ничего не нашли. Угрожали, что отправят нас всех работать на реактор. Тринадцатый думает, что кто-то из барака донес на нас. Я не верю, зачем это надо делать?
  Я хожу со всеми на работы. Нас опять отправляют в карьер. Погода улучшилась. Девятый сказал, что здесь погода не такая злая, как в городе, нет урагана и чаще светит солнце. Почему тогда город не построили здесь? Тринадцатый думает, что это связано с радиацией. Он мне долго объяснял, но я не понимаю, что это такое. Но я вижу, что она есть.
  Белому стало хуже. Он почти не может работать. В бараке его оставлять запретили. Он очень плох, почти не ест. У него стали выпадать зубы, волосы. Наверное это все из-за радиации, после карьера я тоже чувствую себя плохо, сильно болит в груди.
  Тринадцатый думает, что когда нас переведут работать на реактор, надо бежать. В карьере мы можем обсуждать все, что хотим - нас никто не услышит. У робота нет микрофона, Девятый облазил его снизу до верху. Он думает, что его можно настроить на свою программу, нужны какие-то коды. Я хочу сбежать отсюда, туда, куда уезжают грузовые роботы, мы видели несколько колонн. Тринадцатый сказал, что они едут не в город. Он запомнил их номера, роботы вернулись через два дня, значит ехать недалеко.
  
  4-й месяц 253 года, день 51.
  
  Несколько дней назад нас перевели на работы в реактор. Мы теперь живем в другом бараке, здесь многие похожи на тех умирающих, которых нам прислали умирать. Кира очень устает, ей тяжело находиться в цеху, она падает в обмороки, но мы не можем оставить ее в бараке - нас всех выгоняют на работы рано утром.
  Наши ребята сильно изменились, не хочется стать такими же. Они будто бы высыхают изнутри, как мокрая бумага рядом с огнем. Я все чаще думаю о побеге, у меня есть идея использовать для этого роботов. Первый уже разузнал, у какого охранника есть коды, но его пока не видно, они готовят концентрат для следующей отгрузки. Мы сговорились рискнуть, если не получится, что ж, это не хуже, чем медленно дохнуть в этом реакторе.
  Мне сложно описать то, что мы делаем. В первые дни нас поставили грузить лопатами раздробленную породу в огромную бочку, она пять этажей в высоту. Мы засыпаем эту пыль в мешки и тащим наверх, вытряхивая в бурлящую бездну. Да, это именно бездна, она клокочет, ревет, из неё вырываются огненные брызги. Третий предупредил нас, что стоит держаться подальше от этих брызг, одна капля может прожечь одежду насквозь, и если она попала, то надо немедленно снять одежду и ждать, пока ее не проест, иначе начнет грызть тело до самой кости. Кира ни на шаг не отходит от нас, она боится. Мы стараемся не нагружать ее работой, но здесь очень много охранников. Они ходят по цеху и бьют тех, кто сел отдохнуть или свалился под тяжестью ноши.
   Успел осмотреть цех, странно здесь все устроено. Из каждой бочки мы переносим едкую жидкость в ведрах, выливая из одной бочки в другую, но я вижу, что рядом стоят огромные машины, а от них идут трубы к емкостям. Девятый думает, что это насосы, но почему же они тогда не работают? Под крышей висят крюки, но кран не работает, а ведь им можно было бы поднять мешки наверх. Многое мне здесь не понятно, иногда мне кажется, что нас специально заставляют выполнять тупую тяжёлую работу, но Первый думает, что они просто не знают, как управлять этими машинами. Возможно, что он прав.
  Вчера видели ужасную картину, Кира до сих пор не может прийти в себя. Во время перелива концентрата из ведер в бочки, один охранник толкнул работника, потому, что тот двигался слишком медленно. Он вылил на себя часть концентрата из ведра. Мы бросились к нему, чтобы помочь, но нас остановили, объяснив, что ему нельзя помочь. На наших глазах концентрат разъедал человека, я до сих пор слышу эти крики. Охранники куда-то делись. Мы с Девятым притащили снега, засыпали умирающего, но снег тут же растаял, и по полу потекла едкая жидкость. Кончил его мучения один из работников, он был здесь за бригадира, его даже охранники не трогали. Он молча подошел к еще живому и одним ударом отрубил ему голову лопатой. Удивительная легкость была в его движениях, определено он делал это не впервые.
  Скоро будет готова новая партии концентрата, мы должны уехать вместе с ней.
  
  5-й месяц 253 года, день 5.
  
  Сегодня подходил бригадир. Мы с Кирой и Девятым насыпали мешки, мы теперь всегда работаем с Кирой, либо я, либо Девятый, тогда к ней никто не смеет подойти. Я предполагаю, что по сменам охранников и передали происшествие на шахте.
  Бригадир проработал с нами до обеда. Кира держала мешки, а Девятый засыпал их для меня и бригадира. Потом мы относили их наверх, высыпая в кипящее жерло реактора. Интересно,, в чем была эта технология? Я видел, что другие рабы выливают из зеленых и желтых бочек парящую жидкость в другие реакторы, за этим строго следит один из охранников. Он, кстати, отличается от всех остальных. Он всегда объясняет, как надо открывать бочку, что нельзя этим дышать, но он работает не каждый день. Я отвлекся, меня занимает работа в этом цеху, я в ней вижу больше смысла, чем во всей деятельности города - в итоге мы получаем топливо. Его потом разбавляют несколько раз, Девятый подсчитал, что больше чем в сто раз, доводя концентрацию до подходящей для роботов. Третий как-то сказал, что раньше топливо было лучше, чище, а от этого машины часто ломаются.
  Когда подошло время обеда, бригадир помог мне донести последние мешки на реактор. Охранники уже скрылись из виду, у них была отдельная столовая. Бригадир остановил меня, сжав локоть. Он был ниже меня, но в его руках чувствовалась сила. Я сделал вид, что продолжаю вытряхивать мешок. Тогда он сказал, что через неделю будет следующая отгрузка, что-то случилось с транспортом, поэтому задержка. Он говорил быстр и тихо, я иногда с трудом разбирал слова. Мы должны будем быть неподалеку, когда начнется потасовка. Он передаст нам коды, а дальше как у нас получится. Никто с нами не поедет, отсюда они больше живыми не выйдут. Сил не хватит. Оказалось, что ему меньше лет, чем мне, ему было двадцать пять лет, но выглядел он гораздо старше. Я спросил о потасовке, но он ничего не ответил. Коротко сказав, что это они берут на себя.
  После обеда он ушел на другой участок, а я до вечера думал, стоит ли ему доверять. Мы уже знали, что все в бараке знают о наших планах. Может кто-то из наших проболтался, а может все сами догадались, но нас никто не обыскивал специально, рейды были частыми и по расписанию: каждые три дня. Нас выстраивали в ряд, заставляли раздеваться до гола и рылись в наших вещах. Я видел, как они много раз щупали мою куртку, где был зашит дневник, но Кира сделала все аккуратно, если не знать, то не догадаешься. Во время этих обысков Кира пряталась за моей спиной, прижимаясь ко мне, ее не было видно за мной, а когда подходили охранники чтобы ее осмотреть, ребята вставали перед ними, весь барак двигался вперед, захватывая охранников в кольцо, и они отступали назад.
  В нашем бараке были и другие женщины, но они давно уже потеряли свое лицо, женский образ, превратившись в кривые манекены, как и мужчины. Я смотрел на них и думал, что вот такими же, наверное, и стали наши Кира и Кир, когда их отправили сюда, но мне хотелось верить, что они сбежали. Кир часто в шутку говорил, что если их сошлют на карьер, то они точно сбегут в горы. Он знал, что здесь рядом есть горы, он и Кира много знали, но мы были еще совсем маленькими, чтобы понять.
  После отбоя я все рассказал ребятам. Третий сказал, что бригадиру можно доверять, он не сдаст, Девятый сомневался, но у нас в любом случае не было выбора. Я удивился, но Кира, услышав это, сразу успокоилась. Она даже стала улыбаться, я доверюсь ее чувству, уверен, оно нас не подведет!
  
  5-й месяц 253 года, день 10.
  
  Мы вырвались! Мы сбежали! Я не знаю, куда мы едем и сколько уже прошло времени, но это не важно. Нас четверо: я, Кира, Белый и Девятый. Остальные не захотели ехать с нами, а Белому нельзя там оставаться, он хочет жить на свободе, пускай и недолго. Мы сейчас едем в одной из машин, куда везут нас роботы? Узнаем, по моим догадкам осталось меньше половины пути.
  У меня повреждена правая рука, поэтому пишу левой, вижу, что неразборчиво, но Кира устала и спит. Как красиво она улыбается во сне, мы все улыбаемся, напротив меня сидит Белый и не спит, он смотрит в окно, пытаясь в сумеречном буране хоть что-нибудь разглядеть. Жаль, что Зоркий погиб, он бы точно приметил пару деталей, и мы бы смогли свериться с картой.
  Мы все сидим в головной машине, здесь есть хороший отсек для людей, с койками и едой. Есть даже вода и лекарства, вы удивитесь, но как только мы поехали, робот сам выдвинул нужный ящик, предлагая лекарства для Белого. Он не долго сомневался и выпил дозу, мне хочется верить, что ему стало лучше, он стал живее, веселее. Здесь в кабине много всего, есть новая одежда, даже книги - это просто поразительно. Девятый нашел ящик с защитными костюмами, в инструкции было сказано, что их необходимо надевать перед входом в цех. Девятый пока спит, уткнувшись головой в угол кабины, он все это время бодрился, считая себя должным быть на вахте. Но усталость взяла свое. А я не могу уснуть. Наверное, как Белый.
  Вчера, да, это было уже вчера, как быстро летит время! Вчера много что произошло, никто не ожидал, что все будет именно так. Когда пришли охранники, окружив главного полукольцом, бригадир, как и обещал, устроил потасовку среди рабов. Отгрузка застопорилась, охранники пошли разбираться, а мы двинулись к главному. Он что-то выхватил из кармана и выстрелил в Зоркого, потом в Первого. Они упали замертво, даже не успев крикнуть. Я бросился на него, он выстрелил, но промахнулся, я успел ударить его шокером, он упал и затих. Оказалось, что он был очень стар и умер от одного удара током, мы никогда не видим лица охранников, они всегда закрывают свои шлемы наглухо, мы знаем их лишь по номерам.
  У главного не оказалось кодов, у него ничего не было. Роботы выстроились в ряд, ожидая загрузку бочек. Пока рабы отнимали у охранников шокеры, я с Бородой успел осмотреть один из грузовиков. Борода заметил что-то похожее на терминал на корпусе, я очистил экран от грязи, от моих прикосновений открылась дверь кабины. Мы взобрались внутрь, ничего не произошло, дверь не закрылась, а на экране внутри отобразилась схема загрузки автопоезда. Борода предположил, что программа ожидает загрузку.
  К нам подошел бригадир, не решаясь залезть внутрь кабины, и сказал, что роботы не поедут, пока мы не загрузим все машины, так им сказали охранники. Я заметил, что у многих в руках были дубинки, охранники стояли отдельно, со связанными руками, но никто их не бил, хотя было видно, что хотели.
  У меня снова течет кровь из руки, надо все же вытащить этот осколок, который выпустил в меня главный охранник. Мерзкая вещь, она словно дальше вгрызается в мое тело. Белый заметил и подошел ко мне. Пока я пишу, он роется в аптечке, робот давно выдвинул нужный ящик. Сейчас будем доставать, пока Кира спит, не хочу ее пугать.
  
  5-й месяц 253 года, день 11.
  
  Мы прибыли ночью. Я не спал, все остальные спали, даже Белый. После проведенной мне операции он, туго замотав мою руку, упал на полку и уснул. А я так и не смог уснуть. Весь путь в моей ладони лежал осколок, он действительно двигался дальше в руку при каждом моем движении рукой. Гадкая штука, напоминает конус со сверлом на конце, вдоль тела борозды, закручивающиеся в спираль. Я случайно укололся им, конус легко вгрызся в мою ладонь, пока я его тянул, он входил в меня все глубже. Зачем придумывать такое? Я представил, что происходило с Зорким, когда этот конус вошел в его голову, и мне стало не по себе. Мне до сих пор гадко на душе, кто это придумал? Если боги всемогущи, зачем им это оружие? Нет это придумали не боги, тогда кто? Мы на это тоже не способны.
  Машины въехали в большой ангар, наподобие тех, где в у нас в городе хранится техника. По пути я увидел огромное поле со странными конструкциями. Мне сложно описать, на что они похожи. Из земли торчат огромные рычаги, чем-то они похожи на руки, я не разглядел, сколько их, но все они распложены у огромных столов, эти конструкции напоминают стол, возможно, на него должна встать какая-то огромная машина, но поле было пусто.
  Сейчас дверь кабины открыта, экран терминала погас. Я прислушиваюсь, но не слышу ничего, я думаю, что мы здесь одни. Я не слышу даже завывания ветра снаружи, только сопение моих друзей, мне не хочется их будить.
  
  5-й месяц 253 года, день 12.
  
  Весь день мы потратили на осмотр ангара. Мы решили не делиться на группы и медленно, прислушиваясь к каждому шороху, двигались снизу-вверх по этажам. Все это напоминало детскую игру, мы понимали, что мы здесь одни, но продолжали играть в эту игру, особенно это нравилось Кире, она шепотом рассказывала нам, как было бы здорово с ее детской группой здесь провести хотя бы один день. Мы с Девятым переглядывались. Кивая друг другу - нам бы это тоже понравилось в детстве. Мы занимались подобным в ОДУРе, получая за это недельные взыскания в виде внеочередных дежурств в отхожих местах, но оно того стоило, эта игра делала нас свободными. И сейчас я вновь испытывал это чувство свободы, когда решения принимаю я, и всё зависит только от меня.
  В ангаре было четыре этажа, они не уходили под землю, а вырастали над полем. Это было странное сооружение, на нашей планете так не строили. Внутри было прохладно, но не было холодно. На первом этаже мы обнаружили склады, все двери были открыты, достаточно было подойти к ней, и дверь сама открывалась. Девятый сказал, что механизм двери очень старый, но он работал, скрипел, дверь дергалась, но послушно открывалась. Внутри были бесконечные ряды стеллажей, ближайшие были пустыми, а в глубине они были снизу доверху заставлены массивными металлическими ящиками, коробами. У каждого стеллажа был свой цифровой код, но никому из нас эти обозначения были неизвестны. Я и Девятый попытались вытащить один из ящиков, но он оказался неподъёмным. Мы приоткрыли его, он был доверху заполнен почерневшими от времени металлическими деталями. Девятый долго рассматривал их, считая, что это не от наших роботов. Белый предположил, что это похоже на части огромных мешалок, которые были в реакторах на карьере.
  На других складах было почти то же самое, детали, иссохшие уплотнения, рассыпающиеся в руках. Мы поднялись на второй этаж, там были отдельные комнаты и большой склад в конце. В комнатах не было ничего интересного, столы, стулья, как у нас, но немного большего размера, поэтому сидеть на них было неудобно, ноги свешивались вниз, Кира с трудом забиралась на эти стулья. Одна комната была самая большая и напоминала столовую. Все столы были с толстым слоем пыли, на некоторых остались брошенные тарелки, кружки. Везде было много мусора, мы шли по нему, чувствуя, как под слоем пыли что-то постоянно лопается, крошится. В самом конце был склад, здесь были холодильники и стеллажи с сухими пайками. Дата на упаковке была странная: 3552/17/52', я открыл один и попробовал. Есть было можно, вкус стал совершенно нейтральным, но я ощутил, как организм обрадовался куску серой пищи. Мы открыли холодильники, там лежали странные почерневшие плоды, от прикосновения они лопались и отвратительно пахли. Кира сказала, что они похожи на те, что она собирала в Подземном городе. Определенно есть это не стоило, там стояли еще какие-то бутылки, Белый вскрыл одну из них и сказал, что это определенно когда-то было вином из подземного города, он всегда на ярмарках под конец года пробовал эту дрянь. Запах был резкий и напоминал чистящую жидкость, которой у нас в департаменте часто мыли пол. От нее кружилась голова и пропадал аппетит. Я несколько раз видел, как уборщицы падали в обморок, когда мыли полы поздно вечером, я относил их в нашу столовую, а сам домывал пол, стараясь много не дышать, но потом я не мог спать несколько ночей, меня все время мутило. Девятый сказал, что они этим чистят двигатели роботов, хорошо снимает нагар.
  Мы взяли несколько пайков и вернулись в столовую. Кира долго вытирала один из столов, удивительно, но в кране до сих пор была вода, а из фильтра текла сносная на вкус питьевая жидкость. Она была желтая и чуть сладковатая, мне это напомнило что-то из далекого детства, когда мне не было еще и года, и меня не отдали в ОДУР. Я сел на очищенный Кирой стул и на несколько минут уснул. Меня разбудили встревоженные друзья, они боялись, что мне плохо. Я рассказал им, что видел во сне женщину, и она поила мня этой сладкой водой. Видение было стремительным, и я не смог разглядеть лица этой женщины. Странно, очень странно, как вкус чего-то может так всколыхнуть память. Уверен, что это была моя мать, ее образ перемешался с матерью Шестого и Кирой, но было в ней и что-то свое, что отличало ее от них. Мне стало горько от того, что я не нашел в архиве ничего о своих родителях и я заплакал, плакать меня научила Кира, до встречи с ней все в моей жизни было иначе, я сейчас думаю, а была ли это жизнь?
  Кира попробовала эту воду и сказала, что она похожа на то, что дают совсем маленьким деткам в ОДУРе, у которых нет родителей. Ей несколько раз давали ее для детей в качестве докорма. Мне стало не по себе от ее слов, как можно так относится к детям, к людям? В памяти всплыли и другие термины нашего департамента: кормовая норма, перекорм, дожитие, пережитие... пережития старались не допускать, постепенно снижая норму выдачи корма, доводя до истощения и смерти. Интересно устроен человеческий мозг, я совсем забыл про мою работу, смотря на нее сейчас как сторонний наблюдатель - я себя ненавижу, за то, что я делал, хотя нет, не делал, а не сделал, не делал. Вот она истинная низость человека - безучастие, бездействие, тогда ты превращаешься в червя, живущего лишь ради поедания мерзлой земли, ради своего тела.
  На третьем этаже были комнаты отдыха и спальни на две койки. Комнаты были просторные, а кровати большие, на одной могли легко уместиться по двое человек. В конце были душевые и санузлы, совсем не похожие на наши. Там стояли странные стулья в виде узкой чаши, но на них было удобно сидеть, всем очень понравилось.
  На четвертом этаже находился контрольный центр, так гласила надпись на двери. Вокруг зала было панорамное окно, выходящее на поле. Мы видели очень хорошо все бетонные столы с огромными железными руками. В зале стояло множество столов с большими экранами и длинной клавиатурой. Все было погашено, кроме центрального пульта, так этот стол назвал Белый, он напоминал пульты из распределительного центра, управляющего работой роботов в городе. На экране велся обратный отсчет, до чего-то оставалось еще больше 100 часов. Все смотрели за убегающими минутами, а меня больше всего поразила дата, она была в самом низу экрана, еле заметная: '5-й месяц 3808 года, день 12'. Совпадало все, кроме года. Я быстро посчитал и пришел к цифре '3555' это было число дьявола, оно всегда было написано на потолке молельного дома, никто и никогда не объяснял, что оно значит, но это число было запрещено использовать везде, в документах, в списках, реестрах и даже в устной речи.
  Мы все это время молчали, но как только я заговорил, обращая внимания друзей на дату, экран центрального пульта дернулся и стал грузить другую программу. Через несколько минут на экране появилось приветствие, программа называла нас исследователями космоса и жаловалась, что мы уже столько лет не приходили.
  Я спросил, сколько лет нас не было, программа задумалась и сказала, что 253 года и 252 дня. Я спросил, знает ли она, почему мы не приходили, программа долго думала, экран погас надолго. Мы сели рядом с пультом, терпеливо ожидая, когда программа соберется с мыслями. Да, именно с мыслями, мы общались с думающей машиной, не теми простыми роботами, которые могли выполнять лишь четко прописанные команды, это был механизм другого уровня.
  Программа зажгла экран и спросила нас, кто мы такие. Я назвал нас по именам, она не поняла и попросила рассказать подробнее, откуда мы и кто. Я вкратце рассказал где мы жили, как жили и как попали сюда. Я видел, как программа обрабатывает мои слова, и старался говорить проще и четче. Программа вновь ушла в глубокую задумчивость, но уже на несколько часов. За это время Кира и Белый успели принести еды, а мы с Девятым притащили несколько кроватей, которые мы поставили рядом с пультом. Мы легли, Кира легла рядом со мной, и вскоре уснули, пока нас не разбудила программа, она заговорила с нами. Голос был приятный, я бы сказал женский, но он не был похож ни на Киру, ни на других женщин, голос был глубже, ниже, от него все тело дрожало от набегающих мурашек. Кира сильно разволновалась, возбужденно глядя то на меня, то на ребят, боясь посмотреть на экран.
  Я постараюсь записать все, что сказала нам программа. Все слова живы в моей памяти, но мне кажется, что часть я придумываю сам, а иногда кажется, что она так и сказала. Все перемешалось в моей голове, и не только в моей. Никто из нас не может больше жить иначе, мы уже не мы, нас больше нет! Всё, что было в прошлом, умерло теперь - я всегда хотел знать правду, но узнав ее, я хочу ее забыть.
  
  Это сказала программа или робот, или она, мне хочется наделить ее жизнью, я верю, что она гораздо более жива, чем мы все на этой планете:
  
  'Я приветствую вас, жители Земли-696!
  
  Я потеряла вас много сотен лет назад, после последней мировой войны. Мы ждали вас очень долго, но вы не приходили обратно. Тогда я дала команду на консервацию космодрома.
  Пока вас не было, к нам часто прилетали автоматические станции и грузовые корабли, они брали ваши запасы со складов, но у них были выданные вами коды доступа, я не могла им отказать. Я знаю, что на складе стоят грузовики, они прибыли вчера, вы сказали, что приехали на них. Что вы привезли? Для кого? Вы не знаете, мне это понятно. Эти грузовики часто приезжают сюда, это 457-й раз. Они привозят топливо, это подтвердили мои датчики, грузовые корабли привозят запчасти, платы и био-синтетическое энергетическое топливо - я знала, что на планете есть жизнь! Верила, что вы придете и берегла для вас космодром.
  Но теперь я понимаю, что он вам не нужен, вы не можете использовать его. Ваш уровень развития отброшен на несколько тысяч лет назад. Это предсказывали ваши историки, вся ваша история есть на моих хранилищах, это поможет вам восстановить вашу цивилизацию.
  Вот так выглядела ваша планета до последней мировой войны. Вы сами уничтожили свою планету - ваши предки.'
  
  Она вывела на экран зеленую планету. Удивительная, похожая на шар, с крупными зелеными кляксами на поверхности, как мажется в краске ребенок и мажет потом все вокруг, с темными островками посреди этих зеленых клякс. Она была удивительно красивая, Девятый сказал, что это и есть та земля, о которой рассказывала Кира, мама Шестого в своих сказках. Она и Кир знали больше, они знали о нашей планете.
  Потом картинка сменилась, и мы увидели серую планету, всю покрытую белыми пятнами. Она больше не напоминала правильную сферу, вся поверхность была изъедена глубокими кратерами, это слово подсказала нам программа, она соединила прямыми линиями самые большие кратеры. Сначала фигура была непонятна, но планета все больше отступала назад, пропуская вперед неровную геометрическую фигуру, как если бы от правильного куба отсечь все углы, а потом втолкнуть в него еще один такой же куб и еще один, смяв их в единый ком. Среди этого хаоса нагромождения линий, я увидел священный знак наших жрецов - усеченный куб неправильной формы. Программа, будто бы угадав мои мысли, высветила это сечение. Девятый что-то шипел себе под нос о том, что они все знали и молчали, скрывали от всех. Я спросил программу, почему она не знает, кто присылает сюда эти бочки с топливом? Почему она вывела этот символ. Программа продолжила рассказ:
  
  'После решающего сражения планета превратилась в мертвую планету. Ваши предки предвидели это и построили несколько подземных городов. Каждый из этих городов находится под землей и защищен от смертельного воздействия радиации. Я вижу, что вы изменились, вы стали меньше ростом, ваш род человека эволюционировал стремительно и выжил. Этот неправильный усеченный куб на экране - карта городов, на каждом усеченном угле есть город. Все они расположены вблизи главных месторождений, там же находятся фабрики по обогащению энергетической руды. Больше у меня информации нет. Я не знаю, работают ли другие фабрики, но они были устроены так, чтобы присутствие человека не требовалось постоянно. Ваша планета торговала этой рудой с Землей-232. Возможно, это они прилетают за ним, но теперь они не передают мне информацию, а управляют пусковыми столами самостоятельно. Они имеют все коды управления, поэтому я стараюсь не выдавать себя во время их прилетов.
  Я не знаю, есть ли еще живые на нашей планете, я тоже считаю ее своим домом, меня здесь создали, и я рада, что вы пришли ко мне. После финального ядерного удара планета перестала существовать. На долгие десятилетия ее заволокли столбы пыли, все живое погибло. На складе вы найдете много биосинтетического топлива, оно не может испортиться, вы его разработали для себя, чтобы выжить в условиях радиационного заражения. Я предполагаю, что вы привыкли к нему, раз пришли сюда без защитных костюмов. Люди с Земли-232 не смогут здесь жить, им не хватит кислорода, они не выдержат радиационного фона, он до сих пор смертелен для человека.'
  
  Кира спросила, сможем ли мы улететь на эту Землю-232? Как она выглядит? Она такая же, как и наш Каткьюб с вечным снегом и холодом? Программа вывела на экран яркую голубую планету с зеленными островками, она показала нам голубое небо, зеленые луга, высокие деревья - всё, как рассказывала нам мама Шестого, мы потом рассказывали Кире. Небольшие домики, люди, похожие на нас, но они были выше, они были больше, с пятью пальцами на руках, женщины светловолосые, с длинными волосами до пояса, мужчины широкоплечие, с длинными руками, широкой грудью. Да, они были похожи на нас, но мы отчетливо видели, что они другие. Программа сказала, что нам будет очень тяжело жить на Земле-232, их воздух может убить нас, поэтому мы сможем находиться там только в защитном скафандре.
  Белый и Девятый сразу заявили, что не хотят туда лететь, я тоже сомневался, но Кира вся загорелась. Я спросил, остались ли скафандры на складе, программа долго думала и ответила, что есть, но только детские размеры. Я уверен, что для Киры мы точно подберем, люди на Земле-232 добрые, это видно по их лицам. Я думаю, что они не знают, что здесь есть еще кто-то живой. Мы пошлем к ним Киру, она им все расскажет, Девятый предложил передать им мой дневник, программа заинтересовалась им, предложив перевести его на язык Земли-232. Я был поражен, оказывается, что мы разговариваем на машинном языке, так назвала его программа. Она поняла это сразу, услышав нашу речь.
  Я дописываю последние строки и передаю дневник машине. Она его распознает и переведет. Кира вся дрожит от восторга, но я вижу, как она боится. Я делаю вид, что не боюсь, скафандр мы для нее найдем, программа показала нам, как он выглядит, мы видели такие на складе. Я не знаю, что будет дальше, уже столько всего произошло, что кружится голова. Грузовой корабль прилетит через 80 часов, у нас еще есть время подготовиться. Худшее, что может быть - корабль будет полностью атоматический, но Девятый меня успокаивает - ни один робот не сможет нормально загрузить эти бочки из грузовиков на борт корабля, они специально поставили их как попало, хитрецы.
  На этом все, прощайте, друзья! Кира - ты лучшее, что было в моей жизни, я люблю тебя. Если ты увидишь, что на нашем снежном каткьюбе лучше, возвращайся домой, пускай он и холодный и здесь нет солнца, но все же это наш дом, другого у нас нет и быть не может.
  
  5-й месяц 253 года, день 13.
  
  Я забрала дневник у Тринадцатого и все прочитала. Почему он не говорил мне,что любит меня? Я очень ждала этих слов! Я его тоже очень сильно люблю, и ребят тоже люблю, но не так. Но я должна улететь, я приняла решение, он согласен, Тринадцатый тоже так считает. Я боюсь и я счастлива! Мне кажется, что мы никогда не расстанемся навсегда, я верю в это. Я вернусь, обязательно вернусь!
  
  *1.
  
  Капитан D бегло просмотрел отчет автопилота, все параметры были в норме, корабль вышел на свободный эшелон, набрав максимальную скорость. Он посмотрел на экран, впереди было то же черное небо без единой звезды, его всегда поражал этот длительный перегон между Каткьюбом и Землей, корабль врезался в сумрачное облако, природу которого он не знал, определенно это был какой-то газ, так как обшивке корабля ничего не угрожало. Капитан D не раз задавал вопросы по поводу этого облака, но каждый раз получал благодарность за любознательность и больше ничего. Стоило бы, конечно, остановиться и взять пробы этого газа, но корабль итак был загружен под завязку, торможение без надобности может стоить очень дорого, тем более он не выполнит сроки доставки, а это штраф для него и второго пилота.
  В рубку вошел второй пилот и поставил поднос на стол, они привыкли есть в рубке, среди мигающих и попискивающих приборов было не так одиноко и тоскливо. Второй пилот сел за стол и нервно выругался. Стол был ниже, чем нужно, а его высокая мощная фигура с трудом умещалась на небольших стульях.
  - вот почему они не могут поменять здесь хотя бы мебель? Это же невозможно! - возмущался второй пилот. - Я не могу нормально вытянуться!
  - Ты опять не в духе? - покачал головой капитан D, он отключил магнитную подошву и, слегка оттолкнувшись от кресла, приплыл к столу. Схватившись за прикрученный к полу стул, он сел, нажав кнопку на поясе комбинезона, ботинки прижались к полу, издав глухой стук. - Лейтенант К, ты так никогда не дослужишься до звания первого пилота, если будешь все время ворчать, у нас ворчунов не любят.
  - Я их тоже не особо люблю, - усмехнулся лейтенант К, дернув огненно-рыжей головой.
  - Как наша пассажирка? - спросил капитан D, открывая крышку подноса, он вытащил наугад один из тюбиков и меланхолично стал есть.
  - Спит, наконец-то уснула, - лейтенант К пристально посмотрел на капитана D. - Как вы думаете, что нас ждет за это?
  - Не знаю, - пожал плечами капитан D, он улыбнулся, машинально проведя рукой по седой голове, но волосы были коротко стрижены, а привычка с юности осталась. Он положил пустой тюбик на поднос под крышку, щелчком пальца заставляя его болтаться под ней, поднос глухо застучал, словно под ним кто-то был. - А разве мы могли поступить иначе?
  - Нет, конечно не могли! - с жаром воскликнул лейтенант К, но взял себя в руки и достал тюбик из под крышки подноса. Он долго смотрел на него, но все же принялся за еду.
  - поразительно, а нам говорили, что эта планета необитаема, помнишь?
  - Угу, - кивнул лейтенант К. - Это всем в школе рассказывают, но мне всегда было непонятно, кто тогда все это построил?
  - Ну. Если верить нашей истории, то мы и построили, - ответил капитан D. - Правда теперь у нас есть много оснований, чтобы этому не верить. Ты не задумывался, почему столько десятков лет, даже веков там все работает? Я вот не слышал, чтобы кто-то летал туда делать ремонты или что-то подобное.
  - Не было такого, - уверенно сказал лейтенант К. - На Каткьюб летают только наш грузовики, ремцеха летают на другие станции, как правило неподалеку, пару дней хода. Но я никогда не видел, чтобы хотя бы один из этих кораблей куда-либо улетел, по-моему они просто гниют на космодроме.
  - Да уж, вот так приключение, - покачал головой капитан D.
  Он откинулся на стуле и задумался. Есть больше не хотелось до положенной нормы ему оставалось еще четыре тюбика, но он мог смело не выполнять ее во время длительного перегона, до конца пути оставался еще целый месяц.
  Он закрыл глаза и вновь увидел эту удивительную картину, как к ним по безжизненному до этого полю подошли четверо человек. Он не сразу понял, что это люди, они были меньше его ростом почти в двое, а самый маленький из них, не доходящий ему до пояса, был одет в белый скафандр. Они долго смотрели друг на друга, каждый удивляясь по-своему. Девочка в скафандре, почему-то ему тогда подумалось, что это девочка, хотя позже система мединспекции корабля определила ее возраст в 39 лет, она первая коснулась его и улыбнулась. Так улыбается ребенок, когда у него что-то получилось и он ждет одобрения родителей. Капитан D видел, что они ждут от него чего-то, но он был настолько ошеломлен, что просто стоял на месте.
  Самый высокий из этих коротышек протянул ему серый лист, на котором было написано неровным почерком: 'Мы приветствуем тебя, Великое Божество! Возьми с собой нашу Киру, пусть она расскажет тебе и твоим братьям о нас.'. В это время подошел Лейтенант К, коротышки раскланялись перед ним. Лейтенант несколько раз прочел записку, а потом включил передатчик и сказал, что они не боги, но маленькие люди не понимали, капитан D слышал, как они переговариваются на другом языке, он был похож на те сообщения, которые писал автопилот в отчетах, но было и много незнакомых капитану слов. Наконец самый высокий из них сказал, еле выговаривая слова, что если они не Боги, то кто тогда? Лейтенант К попытался объяснить, но его не поняли. Капитан D включил свой передатчик и сказал, пытаясь говорить на языке автопилота, что они пилоты этого корабля и прилетели за грузом. Маленькие люди долго и бурно что-то обсуждали, капитан D понял несколько фраз, самый высокий много раз восклицал, что он так и знал, так и думал. Погрузка была завершена, капитан D сказал, что они не могут никого с собой взять, но эта девочка стала так его упрашивать он не понимал слов, все читая в ее больших черных глазах. Капитан D принял решение и дал согласие. Маленькие люди обрадовались, а потом стали прощаться. Двое из них передали капитану небольшие сумки, на удивление они оказались довольно тяжелыми. Все это время лейтенант снимал их на камеру. Один из маленьких людей, после того, как капитан D с девочкой взошли на борт корабля, протянул лейтенанту К съёмный носитель информации, он подошел к камере, чем лейтенант К был порядком озадачен. Он переписал ему видео с камеры, маленький человек очень обрадовался, с него слетела шапка, обнажив абсолютно белую от длинных волос голову.
  Так она оказалась у них на корабле. Перед взлетом капитан D отвел девочку в медкамеру, она сильно испугалась, не хотела снимать скафандр, потом сама успокоилась и разделась, сбросив с себя всю одежду. Капитан D видел, что ей трудно дышать, но войдя в медкамеру, она задышала легко, камера моментально снизила концентрацию кислорода, определив ее вид как 'Человек', возраст 39 лет земного времени.
  Пока камера сканировала новую пассажирку, капитан D и лейтенант К смотрели на нее, а она совсем не стеснялась своей наготы. Эта женщина, сейчас они видели, что она вовсе не девочка, она была совсем не похожа на их женщин. У нее были короткие ноги, длинное туловище, короткие руки и маленькая голова с сильно выпирающим плоским лбом и глубоко посаженными глазами. И все же она была красива, уродливая с первого взгляда, она пронзала их искренней детской улыбкой, умным взглядом больших черных глаз, и пускай они были посажены глубоко, скрытые крутыми надбровными дугами, капитан D и лейтенант К видели, насколько они красивы, как светится она вся изнутри.
  Девушка, они не могли воспринимать ее иначе, определенный медкамерой возраст мало значил, для капитана и лейтенанта, она объяснила, что ее зовут Кира, они назвали себя, но ей было трудно выговорить их имена, поэтому она просто называла их D и К.
  Киру поместили в палату, корабля сам выровнял атмосферу, она задышала свободно, найдя в шкафу самый малый размер одежды, капитан D и не знал, что на их корабле есть такая одежда, он никогда не заходил в палату, за все 50 лет полетов на этом корабле, он ни разу не болел. Лейтенант К хотел принести ей поесть, но пока Кира обживала свое новое жилище, постоянно восклицая, что оно просто огромное, капитан D внимательно изучил отчет медкамеры, Кире нельзя было есть их пищу, она могла убить ее. Кира достала из одной сумки странного вида пакет с серой массой и протянула капитану D, от пакета пахло отвратительно, но Кира, видя его недоумение, открыла другой и, отломив маленький кусочек, съела его, показывая, что это можно есть. Через несколько минут пришел лейтенант К с таким же пакетом, он нашел его на складе по номеру, который был написан в отчете медкамеры. Пакет был точно такой же, от него нестерпимо воняло. Капитан Dобъяснил, что они это не едят, что у них другая пища. Кира попросила показать ей их еду, лейтенант К принес несколько тюбиков и выдавил их содержимое на тарелку. Кира долго обнюхивала тарелку, а потом закивала, соглашаясь, она сказала, что ей это есть нельзя, она говорила про какие-то фрукты, про какой-то подземный город, что от них болит живот и голова, капитан D тогда не понимал, просто запоминая каждое ее слово. Находится с ней в одной палате было тяжело, от нехватки кислорода начинала кружиться голова. Капитан Dобъяснил ей это, она все поняла, а капитан все удивлялся, как легко ему дается их язык, все же столько лет общения с автопилотом не прошли для него даром.
  Капитан D долго объяснял Кире, что они скоро собираются взлетать, попросил ее сесть в кресло и пристегнуться. Она послушно села и затянула ремни, он проверил, все же Кира была такой маленькой, как его дочка, когда ей было шесть лет, но ремни были затянуты очень туго, Кира оказалась очень сильной. Капитан D вспомнил, с какой легкостью она передвигала тяжелые сумки, определенно она была не намного слабее, чем он или лейтенант. На каткьюбе сила тяжести была выше в три раза, а Кира делала все так легко и свободно, не то, что он и лейтенант. Часто обливавшиеся потом, выравнивая бочки перед погрузкой на корабль.
  Кира попросила открыть другую сумку, там была какая-то книга уже на языке капитана. Кира просила ее прочитать, капитан D обещал сделать это сразу после взлета и выхода на курс.
  - Она что-нибудь сьела? - спросил капитан .
   Да, немного, она мало ест и много пьет воды, - ответил лейтенант К. -Я попытался найти, что это за серая дрянь, но у меня нет доступа, может вы попробуете?
  - Попробую, - кивнул капитан D. - Она много спит, тяжело ей, наверное.
  - Еще бы, первый раз в космосе, такие перегрузки. Но она держится хорошо, такая веселая всегда, но я ничего не понимаю.
  - Надо учить язык, это не сложно. Ты же азы программирования проходил в училище? - капитан D сунул руку под стол и вытащил толстый справочник команд. - Архаизм, но мне нравится, не надо ничего включать, если знаешь, где искать, то быстро найдешь.
  Он полистал справочник и открыл раздел голосовых команд. Лейтенант К придвинул книгу к себе, удерживая ее рукой, чтобы она не улетела от случайного движения.
  - Ей очень нравится плавать в воздухе, - улыбнулся лейтенант К. - Она играет, как ребенок, честное слово! Вот скажите, капитан D, откуда они там?
  - Это их планета, - задумчиво ответил капитан.
  - Вы прочитали этот дневник?
  - Да, прочитал, - медленно проговорил капитан D. - Тебе тоже стоит его прочесть, обязательно.
  - Я его себе уже скопировал, - лейтенант К самодовольно похлопал себя по груди, надежно спрятал.
  - Это очень хорошо, - капитан D подмигнул ему. - Я об этом ничего не знаю.
  - Не понимаю, о чем вы говорите? - пожал плечами лейтенант К, они громко рассмеялись.
  
  *2.
  
  Кира проснулась и огляделась, ей до сих пор было непривычно просыпаться на космическом корабле, все было как в сказке, но реальность медленно остужала ее пыл, она привыкала к новой обстановке, вживалась в мир, в котором не существует веса, где можно было плыть по воздуху, как снежинка.
  Кира отстегнулась и аккуратно оттолкнулась от кровати. Первые дни она резко вскакивала, не успевая схватиться за поручни больно ударялась о потолок, стены, врезалась в шкаф: ее мотало по всей комнате, пока она не успевала схватиться за что-нибудь прикрученное к полу или к стене. У нее были магнитные ботинки, но она не пользовалась ими, ее нога тонула в них, они стояли под столом, когда надо было сесть, она приплывала и всовывала ноги в них, удерживая себя ступнями, когда делала резкие движения. Хуже всего было с едой, крошки норовили улететь от нее, но Кира быстро научилась устраивала за ними охоту, ловя их на лету ртом. Больше всего ее страшил санузел, ей казалось, что ее засосет внутрь, но большие люди уверяли ее, что этого не произойдет. Кира в первый день терпела до полуобморока и решилась, оказалось не так уж страшно, даже весело.
  Прошла уже целая неделя, но ей казалось, что еще больше. Время на корабле тянулось лениво, очень медленно, Кира не привыкла, что может быть столько свободного времени. Она перестала называть больших людей богами, но они продолжали вызывать у нее трепе. Седой был чем-то похож на Тринадцатого, но не такой красивый. Она не считала больших людей красивыми, но по-своему они были симпатичными, особенно второй с веселыми рыжими кудрями. Еще больше ее удивляло, что у них по пять пальцев на руках, а не как у всех по четыре. И на ногах у них были пальцы, тоже пять штук, а у нее всего три на каждой. Кира не понимала, зачем нужно столько пальцев, но, видимо, это требовалось на их планете. Ее смешили их большие головы, она всё время прятала лицо в руках, когда большие люди кивали головами или мотали ими, отвечая на ее вопросы. Это было так смешно, она представляла, что в один момент голова просто оторвется от длинной шеи и покатится по полу.
  Каждое утро за ней приходил один из больших людей, чаще это был рыжий. Они вместе доплывали до главного помещения, Кира сразу поняла это потому, что они всегда были там. Не больше часа Кира смотрела в экран на черное небо, вглядывалась в космос, ахала, увидев в этой черноте что-то понятное только ей, у нее выпадал из рук переносной дыхательный аппарат, но большой человек подхватывал его, отдавая Кире. Она не могла дышать этим воздухом, что-то внутри нее рвалось, жгло. После каждого такого похода на коже появлялись новые язвы, но она ждала каждое утро возможности увидеть космос, почувствовать скорость корабля, летевшего сквозь бескрайнюю черноту. После этой экскурсии она засыпала, продолжая во сне лететь сквозь космос, наделяя его новыми чертами, человеческими чертами. Кира считала, что космос дружелюбный, добрый, но большие люди говорили, что космос безразличен к ним, что этот огромный корабль, что вся ее планета по сути ничто в масштабах космоса, меньше пылинки, лежащей на полу. Кира не могла этого понять, когда она всерьез обдумывала это, у нее сильно кружилась голова, вот если бы здесь был Тринадцатый, он бы точно ей все объяснил.
  Рыжий большой человек, К, каждый день включал ей фильмы про свою родную планету, он подолгу оставался с ней, с трудом дыша ее воздухом, иногда прикладывая к лицу маску с небольшим баллоном. Он говорил плохо, но она видела, что он старается, она помогала ему, подсказывая нужные слова. Незаметно Кира поняла, что стала немного понимать их язык, они были чем-то похожи.
  Седой D приходил вечером и задавал осторожные вопросы. Он расспрашивал ее о жизни на Каткьюбе, о ее жизни, подбирая слова. Она тогда сказала ему, чтобы он не стеснялся и спрашивал все напрямую, если она знает, то ответит. Она рассказывала о жизни на Каткьбе легко, смеясь, иногда плача. Кира видела, как внимательно он слушает ее, как меняется его лицо, а большие руки часто сжимаются в кулаки. Она не понимала, почему это так действует на него, разве у них на планете живут иначе?
  Капитан D рассказал ей, как живут у них на планете. Он рассказал, как должны жить люди, как они должны относиться друг к другу, что они значат друг для друга. Кира не понимала его, он говорил много новых слов, вот если бы был Тринадцатый, он бы все понял. Она расспрашивала его про значения непонятных слов, таких как свобода личности, совесть, честь, милосердие, а потом до поздней ночи по корабельному времени обдумывала всё услышанное. Что-то менялось в ней, она это чувствовала, что-то росло внутри нее, злое, ожесточенное.
  Наконец она поняла, что хочет спросить и спросила капитана D, почему они используют их, почему их планета использует ее родной Каткьюб? Капитан D не ответил, он лишь вздохнул и сказал, что ему тоже хотелось бы это знать.
  Кира спросила, что они для них, для жителей Земли-232 хуже роботов? Как рабы, о которых она слышала из фильмов про историю древней планеты, давно опустевшей, погибшей, с которой люди прилетели на Каткьюб и на их Землю-232? Он не знал ответа, она видела, что он не врет. Она спросила у рыжего К, он долго ругался на непонятном языке, Кира поняла это по интонации, как ребенок, еще не научившийся говорить. Рыжий К сказал, что их с детства учили, что на Каткьюбе никто не живет, никто он них не знает, никто, из простых людей. Кира не понимала, как никто не живет, если они живут? И кто такие простые люди, это вроде РОНов? Рыжий сказал, что да, тогда значит все знают КИРы, те, у кого на погонах даже не красные полоски, а сами погоны красные с белыми полосами, она видела таких в подземном городе. Рыжий К сказал, что скорее всего она права, но у РОНов на их планете больше прав, они могут призвать к ответу КИРов с красными погонами.
  На следующий день Кира спросила это у капитана D, он отрицательно покачал головой, сказав, что если отбросить климат, то, как они живут, что носят, что едят, то между ними очень мало разницы. Он сказал, что ей, скорее всего, не разрешат вернуться обратно на Каткьюб.
  
  3.
  
  Прошел месяц, так сказали большие люди. Кира не понимала, ведь прошло всего 30 дней, она внимательно следила за календарем в главной комнате, сейчас был 3-Й месяц 2124 года. Она не сразу привыкла к написанию даты, все у этих больших людей было иначе, сразу и не разберешься. Седой D всегда говорил сначала число, потом месяц, рыжий К по утрам говорил ей одно число, никто не называл года, а ведь если его не говорить, то можно забыть в каком году ты живешь! Кира долго думала об этом, что будет, если забыть в каком году ты живешь. Сначала ей казалось, что тогда ты не будешь стареть, ей очень понравилась эта мысль, но Кира вспомнила детей в ОДУРе, которые росли вне зависимости от календаря, который они называли смешными циферками.
  Кира весь полет много думала, у нее болела голова, но ей хотелось брать в себя еще больше знаний. Она ничего не записывала, так они договорились с Тринадцатым, он боялся, что у нее могут отобрать ее записи, поэтому она все запоминала. Мысленно проговаривая ночью всё, что узнала днем. Под утро она засыпала, а потом шла смотреть на звезды. Корабль неделю назад вышел из туманности, и теперь она могла видеть звезды каждый день, яркие, большие и малые светящиеся точки далеко-далеко. Рыжий К рассказывал, что многие из этих крошечных точек больше, чем ее планета, в это было трудно поверить, но она верила. Кира легко принимала новое, заранее определив для себя, что если она может летать, что существует что-то другое, кроме их заснеженного неба, то возможно всё, даже самое нелепое и глупое. Она рассказывала большим людям про устройство мира, которое вдалбливали в головы их жрецы, что они одни на свете, что есть на небе великие боги, которые следят за ними, направляют их, а они должны работать. Большие люди слушали ее внимательно, она видела, как они сокрушенно качают головой. Седой D задавал ей вопросы, но она не знала на них ответа, она никогда не читала книг жрецов, Кира сомневалась, что они вообще существовали.
  Перед посадкой корабль несколько дней кружил на орбите планеты, большие люди сказали, что они ждут разрешения на посадку. Кира этому очень обрадовалась, она смогла вдоволь насмотреться на голубую планету. Когда она возвращалась к себе в палату и закрывала глаза, то снова видела ее, такую близкую, что можно было бы дотронуться до нее рукой. Посадка прошла тяжело. Кира потеряла сознание после входа в плотные слои атмосферы планеты. Когда за ней пришли, она поняла, что не чувствует ни рук ни ног, они просто не слушались ее. Она не могла сделать ни одного шага, падая безвольным телом на пол.
  Седой D сказал, что это пройдет, он еще много объяснял про гравитацию, Киру всегда смешило это слово, но теперь не было сил даже смеяться. Большие люди одели ее в скафандр и вывели из корабля на свет.
  Первое, что увидела Кира - много света, яркого, прозрачного, теплого. Его было так много, что больно было смотреть. Она зажмурилась, паря над землей в руках больших людей, капитан D отнес ее на руках к машине. Ее приняли у него медики и сразу же увезли. Он стоял с лейтенантом К на взлетном поле, провожая взглядом уезжающую карету скорой помощи. У корабля уже появилась бригада в спецкостюмах, началась разгрузка.
  - Как думаете, что они с ней будут делать? - с тревогой спросил лейтенант К.
  - Ничего, - ответил капитан D. - Запрут и всё.
  - А они имеют на это право? - лейтенант К покраснел от гнева. - Она же такойже человек, как и мы с вами.
  - Нет, не такой же. А закроют ее в больнице для ее же блага, она не сможет жить на нашей планете. Ты же читал отчет?
  - Да, читал, помню, что кислород убьет ее. А вы не думаете, что это нам из центра специально дали ложную информацию?
  - Не думаю, они же прислали отчет через автопилот, у нас в центре этим языком не владеют, - капитан D долго смотрел на солнце, а потом сел на поле. Лейтенант К сел рядом.
  - Я решил, что не буду молчать, - сказал лейтенант К. -Я считаю, что все должны знать правду о Каткьюбе! - горячо воскликнул лейтенант К.
  - Ты прав, все должны знать правду, - согласился капитан D и грустно взглянул на лейтенанта К. - Но никто не захочет этого знать.
  - Придется узнать, - хмуро ответил лейтенант К. - А что нам делать с Каткьюбом?
  - А что с ним делать? Мы без него не сможем выжить, а они без нас, - пожал плечами капитан D. - А ты уверен, что наше понимание справедливости поможет им?
  - Я постоянно думаю об этом, - лейтенант К долго смотрел на небо. - И я понимаю, что мы из разных миров, но черт возьми, мы все равно должны им помочь! Мы можем хотя бы дать им лекарства, защиту от радиации! Не знаю, дать нормальную еду, наконец!
  - К нам идут, - сказал капитан D, кивнув в сторону подъезжающей к ним машины. -потом поговорим.
  - Да, конечно, - лейтенант К встал и оправил на себе летный костюм. Лицо его приняло расслабленную отрешенность, а глаза потухли.
  
  4.
  
  Слабая волна окатила берег, забрав с собой в озеро несколько легких камешков. Вода была прозрачная и холодная, солнце уже закатилось за горизонт, поглядывая красным глазом из-за леса. В глубине что-то булькнуло и охнуло, к берегу побежали новые круги беспокойных волн, но через несколько мнут все затихло. В траве еще жужжали насекомые, но и они затихали, подчиняясь спокойствию наступившего вечера.
  Инженер J сидел на берегу, подкидывая камешки на песок, чтобы любопытная волна утаскивала их к себе на глубину. Сидя на холодном песке, обхватив руками колени, он неотрывно смотрел на воду, рядом билась о берег привязанная лодка, а где-то в лесу глухо охала проснувшаяся ночная птица. Он смотрел то на воду, то на видневшийся вдали клочок красного от заходящего солнца острова, на котором ничего не было, только огромный гранитный утес и тонкая полоска берега. Он заметил, как точка на вершине утеса резко сдвинулась, инженерJ вытянул шею, рука потянулась к биноклю, лежавшему рядом с ним, но он вновь опустил голову к воде, насторожив слух. Позади него зашелестела трава, и к нему подошла высокая женщина с длинными золотистыми волосами. В свете заходящего солнца они стали медного оттенка, а ее белая кожа слегка потемнела. Она погладила его по голове и поцеловала, склонившись над его головой и укутав ее дождем золотых волос. Она сбросила с себя длинной белое платье и вошла в воду. Ее белое тело зажглось от холодной воды, она вся горела изнутри, стоя к нему спиной. Женщина обернулась, призывно посмотрев на него. Он встал, разделся и пошел к ней. Она откинула волосы за спину, открывая перед ним высокую белую грудь, он поцеловал сначала одну, потом другую, потом живот, лоно, завершив положенный ритуал, он поцеловал ее в губы. Они взялись за руки и нырнули, продолжая плыть под водой держась за руки, пока не стали коченеть ноги и все тело.
  Они вернулись на берег и долго любили друг друга, было в этом и истинное чувство, и какое-то злое ожесточение, желая причинить боль, желая испытать боль.
  - И это в седьмой день месяца, - улыбнулась она, плотнее прижимаясь к нему, чтобы не замерзнуть. - И что на это скажет наш святой отец, а?
  - Он будет негодовать, - засмеялся он. - Скажет, ну как же вы, сестра J!
  - А я его поправлю - санитарка J, святой отец, и вы тоже попадете на мой стол! - она громко расхохоталась.
  - Сестра J мне нравится больше, - сказал он, накрывая ее сверху платьем. - Мэй, ты скоро замерзнешь, пойдем домой.
  - Мэй, - пропела она. - Как мне нравится мое имя. А ведь только ты его помнишь и Лиз, больше никто меня так не называет, даже Мег К.
  - Вольнослужащая К, - поправил он ее.
  - Теперь просто Мег К. Она теперь ее называют только по имени. Интересно, правда? Надо умереть, чтобы твое имя вспомнили, как думаешь?
  - Я часто думаю об этом, - ответил инженер J. - И еще о другом.
  - Ты про тот дневник с Каткьюба, который нам дал Рич? Кстати, не знаешь, где он? - МэйJ заметила тревогу в его глазах. - нет, он же не стал, как Мег топиться в нашем озере?
  - Нет, он жив.
  - Слава всем богам, даже нашим, - выдохнула Мэй. - Мне хватило обмывать ее на столе, как вспомню, опять дурно становится. Когда это кто-то другой, мне все равно, но сначала их сын, потом она - Роб, мне кажется я начинаю сходить с ума!
  - И я, - он встал и поднял ее. - Одевайся, скоро вернется Лиз из школы.
  - Она все знает, - спокойно ответила Мэй. - Она уже большая и все понимает. Я вот все думаю - нет! не буду об этом говорить. А где Рич?
  - Он на острове, - Роб показал на еле заметную точку на гранитной скале.
  - Правда? - Мэй пригляделась и кивнула, что видит. - Но лодка здесь, он что, решил вплавь?
  - Да, он решил вплавь.
  - Но там же водоворот, как он в него не попал? - удивилась Мэй.
  - А он в него попал, но сумел выбраться. Если вернется, потом расскажет. Ему надо побыть одному, подальше от всех, сама понимаешь.
  - Не понимаю, и не хочу понимать! - Мэй встала и быстро оделась. - я никогда не захочу этого понять. Если погибнешь ты и Лиз, то я сразу же покончу с собой, ни секунды не буду колебаться, я знаю, как надо это делать. Бедняжка Мег, она так мучилась, если бы она меня спросила, я бы ей подсказала, как проще это сделать.
  - И попала бы под суд божий, - он нервно дернул головой. - Ты же знаешь, он теперь на земле.
  - Я знаю все! - гневно крикнула она. - Но я никогда не признаю его, никогда!
  - Не кричи, могут услышать, - заволновался инженер J, он огляделся, ища в сумерках бегущую тень, но всё вокруг было спокойно.
  - Здесь никого нет, только Рич, а он со мной согласен, - спокойно сказала Мэй, выпустив накопленную злость, она снова стала красивой, но глаза ее были тусклыми от грусти, теряя природную голубизну, размываясь в сумерках серым льдом.
  Солнце скрылось за горизонт, оставив над землей медленно исчезавшую под тяжестью темно-синего неба красную полоску. Мэй и Роб смотрели на гранитный остров, полностью скрывшийся в темноте позднего вечера. Раздался душераздирающий крик ночной птицы, встрепенувшийся от невидимой силы, шумно задвигался лес, под натиском усиливающегося ветра.
  - Холодно, - проговорил Роб, крепко сжав руку жены. - Пора домой, Лиз уже заждалась нас.
  - Знаешь, - Мэй говорила медленно, протягивая каждый слог. - Я в последнее время вспоминаю, как Лиз болела первые годы, помнишь?
  Он кивнул, сильнее сжав ее руку, чтобы она успокоилась, но Мэй не поняла его, сильнее волнуясь, голос ее задрожал.
  - Я тогда так боялась, что у нас будет так же, как у них, помнишь? Нам тогда святой отец все твердил, что это за грехи наши, что нам надо быть верными богу, тогда он смилостивится.
  - Я помню это, - тихо произнес Роб. - Хорошо, что все прошло.
  - Да-да, я тоже так думаю, я не об этом хотела сказать, - заторопилась Мэй, боясь, что озарившая ее голову мысль вот-вот исчезнет, как это бывало уже не раз. Она давно заметила за собой, что не может долго ни о чем думать, будто бы в голове стоял какой-то блок, заговор. - Я же проводила вскрытие сына Мег и Рича, помнишь, что говорит святой отец - бог решает, достоин ли каждый из нас жизни, помнишь?
  - Это решает не бог, - покачал головой Роб и осекся, он проговорился. Быстро оглянувшись, он прошептал. - наши предки создали этот аппарат, не бог.
  - Ты видел этот аппарат? - удивилась Мэй.
  - ДА, видел. Я его сегодня чинил, - сказал Роб и больно сжал ее руку. - Пойдем домой.
  - Подожди, я не сказала главное, - она собралась с духом. - Только не говори это Ричу. У их сына лопнули сосуды в мозге, такое ощущение, что кровь внутри него вскипела, понимаешь? Они убили его, убили!
  Роб прижал ладонь к ее губам, она замолчала.
  - Ты кому-нибудь говорила об этом?
  - Нет, только тебе, - прошептала Мэй. - Я весь день об этом думала, я много дней думала, а сейчас, когда ты рядом, поняла. Ты же знаешь, я всегда лучше понимаю, когда ты рядом.
  Она улыбнулась и поцеловала его. взяв мужа за руку, она повела его домой. Они шли через поле сквозь высокую сочную траву, распугивая мелких ночных жителей, торопливо отбегавших в сторону, щекоча их ноги густой короткой шерсткой.Их дом стоял в отдалении от жилого квартала, ближе всех к озеру. Вот уже виднелись горящие окошки небольшого деревянного сруба, такого же, как и все остальные на планете, у всех все было одинаковым. На пороге стояла тонкая фигура девушки, она завидела приближающиеся тени и замахала им.
  - Хорошо, что Рич решил пожить у нас, - сказала Мэй.
  - Да, так будет лучше. Ты слышала, капитана D так и не освободили.
  - Правда! - неожиданно громко спросила Мэй. - Но за что?
  - Я не знаю, среди наших ходит слух, что его хотят судить.
  - Это все из-за этой бедной девочки, - уверенно сказала Мэй.- Бедная, ее засунули в аквариум, как какого-то жука! Мне девчонки рассказывали, ей не разрешают даже выйти на улицу.
  - Ей нельзя на улицу, она не сможет дышать в нашей атмосфере, - объяснил Роб.
  - Почему? - недоуменно воскликнула Мэй. - Разве она не человек, такой же, как мы?
  - Да, она с другой планеты. Ты же слышала, что ее называют богом, ну или посланником бога?
  - Да, я слышала. Хотелось бы мне увидеть лицо нашего святого отца, - ехидно рассмеялась Мэй.
  - Мне тоже, - шепнул Роб и посмотрел на вышедшую на чернеющее небо луну. Мэй оглянулась, ища последние лучи заката. - Богиня Луна забирает день в свое лоно.
   Чтобы богиня Солнце вновь родила его утром, прошептала Мэй. - Я и забыла об этом мифе, никогда не понимала его, как у них может быть одно лоно?
   Ты моя богиня Солнце, сказал Роб, нежно поцеловав жену.
   А Рич Мег называл богиней Луной, сказала Мэй, из глаз закапали крупные слезы, она что есть силы сжала руку мужа. - Мне ее так не хватает, я не знаю, что мне делать!
   Я знаю, тихо сказал Роб, не в силах смотреть на жену, Мэй утерла слезы и повела его к дому.
  Они подошли к дому, на них недовольно смотрела высокая тонкая девушка с золотыми, как у мамы, волосами до пояса, на ней была короткая ночная рубашка, открывавшая длинные стройные ноги. Лицом она больше походила на Роба, смотря на родителей суровым не по-детски умным взглядом. Мэй подошла к ней и поцеловала в лоб, погладив по холодным ногам.
  - Ты так опять заболеешь, - ласкова сказала она дочери.
  - Вы чего так долго? - раздраженно спросила Лиз J.
  - Что-то случилось? - спросил Роб, уводя всех в дом.
  - Вас искали эти, - дочь поморщилась, перейдя на шепот. - Я сказала, что вы ушли гулять к оврагу.
  - Мы именно там и были, - улыбнулся Роб, переглянувшись с Мэй.-
  Пап, они искали Рича и спрашивали про дневник. Я сказала, что ничего не знаю, - гордо ответила дочь.
  - Мы тоже ничего не знаем, - сказала Мэй.
  - Пап, я его прочла, - прошептала Лиз. - Там правда так и есть?
  - Рич сказал, что да, я ему верю, - ответил роб. - Ты кому-нибудь рассказывала о нем?
  - Пока нет, - Лиз сверкнула синими глазами. - Но об этом должны знать все!
  - Не думаю, что они хотят это знать, - с сомнением сказал Роб. - Давай поедим, ты же приготовила ужин?
  - ДА! - обрадовалась дочь. - Я сама запекла мясо, но оно немного пригорело.
  Она потащила родителей на кухню и с гордостью вытащила из печки противень с сильно подгоревшими кусками мяса и зимними корнеплодами.
  - Выглядит вполне съедобно, что скажет санитар J? - усмехнулся Роб.
  - Мне нравится, - сказала Мэй, отщипнув кусок мяса. - Как раз то, что я хотела сейчас.
  
  5.
  
  Кира открыла глаза и увидела слепящий белый свет. Он не покидал ее ни днем, ни ночью. Она почти ничего не видела кроме этого света. Встав с кровати, она на ощупь прошлась вдоль стен, держась за холодную гладкую поверхность левой рукой. Комната была круглая, как ей казалось, и в ней не было ни одной двери и ни одного окна. На Каткьюбе не было окон, только в подземном городе, но здесь все дома стояли на земле, вырастая вверх на несколько этажей, почему же они поместили ее под землю? Свет гас ночью, когда она уже спала, изморенная одиночеством и безмолвностью заточения.Она совсем иначе представляла себе жизнь на этой планете, сейчас ей казалось, что на ее родном Каткьюбе было лучше, как прав был Тринадцатый, он всегда прав, когда говорил, что их на Земле-232 никто не ждёт.
  Кира чувствовала, что она здесь чужая, она знала, что за ней постоянно наблюдают, что в этой круглой комнате видят каждое ее движение, на Каткьюбе, даже в поземном городе у нее было место, куда она могла спрятаться, хотя бы на пару минут, но побыть одной. Глаза постепенно привыкли к яркому свету, она зашла за ширму, поставленную кругом и облегченно вздохнула. Эту белую ширму принесли высокие белые женщины, они были добры к ней, пытались разговаривать, но они не понимали друг друга. Внутри этой ширмы у Киры был крохотный уголок, Большая белая женщина поставила ее так, чтобы Киру не видели в камеру, Кира так и не смогла разглядеть, где эти камеры, потолок был абсолютно белый, как и стены и пол, сливавшиеся в единую поверхность, будто бы она находилась внутри сферы.
  Кира переоделась и вышла из-за ширмы. Ей было все равно, видят ли еетело, она об этом не думала, ей просто не нравилось, что за ней постоянно наблюдают, это чувствовалось кожей. Она подошла к умывальнику и умылась, рядом стоял большой унитаз, онас трудом им пользовалась, каждый раз боясь, что провалится в него. Она не понимала, что за удовольствие следить за ней, сначала она думала, что так надо, они должны ее узнать, потом думала, что, наверное, они больные и их надо пожалеть. Внутри нее росло презрение к ним, эти большие люди были совсем не похожи на седого D и рыжего К, они были другие, Кира презирала их и часто и долго смеялась, глядя в потолок, желая показать им, что она не боится. Она и не боялась.
  Сколько уже прошло времени, как она попала сюда? Кира не знала, она считала дни по свету, получалось, что она здесь уже 27 дней и 28 ночей. Она держала это в памяти, ей никто не дал ни листов ни карандаша, хотя она очень просила. Через 10 дней ей принесли большой экран и справочник команд машинного кода. Кира целыми днями смотрела то, что показывал этот экран, а когда он гас, листала большую книгу, выделяя для себя слова, постепенно запоминая их, строя у себя в голове фразы на языке больших людей. Это было довольно легко, язык был понятен и знаком.
  На экране ей показывали бескрайние поля, красочные леса, глубокие воды озер, перемешивая это с какими-то обрядовыми действиями, их жрецы были похожи - у них даже символ был один и тот же! Только здесь жрецы были большие, высокие, но такие же толстые, с длинными бородами, почти до пола. Кира смотрела на эти религиозные обряды, вслушиваясь в слова. Сначала она ничего не понимала и боялась, но со временем она стала узнавать слова, находя в распевном речитативе общее с Каткьюбом, в конце обряда она ждала, что жрец нажмет кнопку и дико заревет двигатель ракеты, Кира теперь знала, что это был именно он, все, кто были на космодроме, знали это. Большими люди не нажимали кнопок, они били в ладоши, пели, трясли странными металлическими банками, издававшими дребезжащий грохот.
  Кира чувствовала, что стареет. Дышать было легко, даже приятно, но она смотрела на свою кожу, которая становилась все темнее и сжималась. Кира чувствовала, как у нее внутри все сжимается, как что-то изнутри гложет ее, ест ее, она понимала, что скоро должна умереть и не жалела об этом. Она хотела бы в последний раз увидеть Тринадцатого, любимого Тринадцатого, она громко и часто повторяла это, чтобы слышали все - все ее заточители! Она хотел попрощаться с друзьями, с Девятым, Белым, с ребятами, живы ли они, что они сделали с охранниками? Кира верила, что Тринадцатый найдет правильное решение, он знает всё и любит ее. Это придавало ей сил, она быстро ела, не замечая вкуса пищи, хотя это была та же серая масса, но другая, что-то было в ней другое, Кире не хотелось ее есть, поэтому приходилось себя заставлять.
  Включился экран, и Кира послушно встала перед ним, жадно смотря на прекрасную прозрачную воду озера, в которой была видна крупная рыба, Кира уже знала это слово и знала, что рыбу можно есть, только не ей, она не должна есть пищу больших людей, эта пища убьет ее. Кира посмотрела наверх и громко крикнула, что хочет увидеть это озеро сама, она перепутала слова, от волнения забыв заранее приготовленную фразу, большие люди могли ее не понять, но экран погас на мгновенье, и на нем появилась короткая надпись на ее языке: 'Скоро. Надо еще потерпеть. Мы с тобой'.
  Надпись исчезла, появился другой фильм про какой-то праздник со жрецами, Кира не смотрела на экран, она сидела на полу и плакала.
  
  6.
  
  Глухие удары шагов огласили коридор, тяжелой поступью шел гигант в черной длинной рясе, спускавшейся до самого пола, каждый шаг дополняя ударом железного посоха. Лицо гиганта было трудно разобрать, оно было покрыто густой бородой, спускавшейся до пола, а вторая половина лица скрыты черной маской. Гигант шумно дышал, грозно раздувая толстые ноздри, правая рука схватилась за символ веры 'усеченный куб' на груди, такой же громоздкий и тяжелый, как и посох. Случайные лица, выходившие в этот момент из палат больницы, тут же прятались, не желая встречаться даже взглядом со святым отцом. Гигант прошел до конца коридора и вышел на лестницу, продолжая вбивать свой посох в каждую ступеньку.
  Санитар J вышла из морга, торопливо поправляя на себе промокший после долгой мойки тела комбинезон. Ей хотелось быстрее добраться до раздевалки и смыть с себя всё. Она увидела, как кней движется грозная фигура священника, и выругалась еле слышно. Она покорно встала, ожидая, когда он подойдет к ней.
  - Санитар J, - прохрипел святой отец, встав вплотную к ней.
  - Да, святой отец, - она учтиво склонила голову. - Что привело вас к нам в дом смерти?
  - Твоя душа, санитар J, - ответил он, обдав ее хмельным угаром, Мэй с трудом сдержалась, чтобы не закашлять. - Ты так и не пришла ко мне на исповедь.
  - Святой отец, я не пришла потому, что очень много работы, - она подняла на него глаза. - Господь одарил нас в этом году частыми смертями, в этом нет моей вины, святой отец.
  - В этом есть твоя вина! - прорычал он. - Ты вторгаешься в святое, в плоть, созданную господом, неподвластную простым смертны, как ты!
  - Святой отец, я всего лишь выполняю свою работу, как и все, кто работает в больнице. Вы же знаете, что смерть помогает понять недуг и спасти другую жизнь.
  - Замолчи! - рявкнул он. - Твои слова достойны суда! Ты не боишься, что ты и твой инженер J окажетесь в кубе и вас будут судить?! Подумай о душе твоей дочери, она еще так невинна и ее можно спасти!
  - Не трогайте мою дочь, - неожиданно твердо сказала Мэй. - а если вы будете так гневаться, то скоро окажетесь на моем столе, и тогда мы посмотрим, сколько в вас святости, а сколько гноя! Как говорится в Великой книге? Тело и душа человека неделимы, как мыслит он, как живет, так и умрет он, а тело его будет примером другим, останется ли оно чистым или превратится в черный гной. Я правильно помню, святой отец?
  - Я вижу, как гной сочится из твоего рта, - прошипел святой отец. - Я вижу, как гниет твоя душа!
  К ним подошли другие санитары, с опаской глядя на святого отца, склонившегося над Мэй, казалось, что он сейчас набросится на нее, станет грызть горло, как раненый зверь дальних лесов, ошибочно набредший на стада буйволов. Святой отец не шевелился, он застыл, как каменная статуя на площади, борода лежала на полу, голова склонилась в неестественном изгибе всего тела, он был олицетворением клокочущей внутри ярости, застывшей, как застывает кипящая магма, бешенная, вырвавшаяся из вулкана.
  - Святой отец, - обратился к нему один из санитаров, он был старше всех и чуть ниже его ростом, выделяясь среди испуганных женщин. - Сегодня же суд, вы не боитесь опоздать на него? Мы все спешим домой, чтобы выполнить свой долг.
  Святой отец бросил на него гневный взгляд, в честной схватке ему было бы трудно победить этого санитара, пускай он и был уже стар.
  - Я решаю, когда начнется суд, - прохрипел святой отец. - Вы все должны это смотреть - вы все!
  Он резко повернулся спиной и зашагал к выходу. Когда он скрылся и звуки его шагов перестали раздаваться гулким эхом на лестнице, все облегченно выдохнули, весело переглянувшись. Мэй стояла на месте и хмурилась, смотря на потолок.
  - Что он тебе сказал? - спросил ее седой санитар, ласково беря за руку.
  - ДА, Мэй, что тебе сказал этот убийца?! - воскликнули другие.
  Мэй услышала, как они все называют ее по имени, а не санитар J, как требовал устав, и расплакалась, упав головой на грудь седого санитара.
  - Ну, что ты, девочка, - гладил он ее по голове. - Мы тебя ему не отдадим, не переживай.
  - Он говорил о душе Лиз, - сквозь слезы прошептала Мэй.
  - О Лиз? - переспросил санитар. - Вот это действительно плохо.
  - Тебе надо уехать на дальние земли, - предложила одна девушка, Мэй плохо знала ее, она работала у них всего пару недель, приехав с дальних пастбищ. - мой брат ушел со своей семьей туда, там вас никто не тронет, они боятся туда идти.
  - Да, точно! - подхватили другие. - Этот убийца все время лезет к тебе, добром это не кончится!
  - Тебе надо поговорить с инженером J, - сказал санитар. - Роб умный человек, он решит, как надо делать.
  Мэй дернулась и отошла от него, оглядев всех красными от слез глазами. Она сделала глубокий вдох и быстро выдохнула, сбивая с себя дурноту переживаний.
  - Мы должны судить святого отца, - твердо сказала Мэй. - Он преступник!
  - Да! - подтвердили несколько женщин, а седой санитар утвердительно кивнул.
  - Но кто это будет делать? - спросил он Мэй. - Мы сильны лишь в речах. Если сегодня капитана D казнят, то для нас нет спасения, и святой отец победит.
  - Не казнят, вот увидите! Он проиграет! Проиграет! - с жаром воскликнула Мэй.
  
  Во всех домах одновременно зажегся свет, кто-то ждал этого, заранее приготовившись, сидя у черного экрана, но для большинства жителей города это было неожиданным, несмотря на то, что каждый знал - сегодня будет суд над капитаном D. Люди вернулись в дома, спустились вниз из спален, и сели возле медленно разгоравшегося экрана, глава семейства нервно сжимал в руках пульт для голосования, который уже мигал красной лампой. Вокруг воцарилось безмолвие, будто бы даже сама природа затихла, ожидая справедливого вердикта общины, и только оглушительный вой красной лампы на пульте безмолвно разрывал воздух.
  Экран высветил огромное стеклянное здание, выполненное в виде куба. Камера проехалась по периметру здания, каждая стена, каждая грань куба горела ярко, слепя глаза неистовым огненным светом. Большая часть города благоговейно охнула, склони голову к груди от вида этого величия духа пророка, другие же закрыли глаза, напряжено ожидая начало симфонии 'Правды'.
  Музыка ударила резко, куб вспыхнул тысячами искр. Переливы волн мелодии, простой и требовательной к слушателю, сменялись нарастающим громом басов, подавляющих волю слушателей, заставлявших открыть глаза и смотреть, смотреть на экран, через боль, чувствуя, как все тело до ногтей пронизывает ожидание чего-то страшного и торжественного.
  Музыка стихла также резко, как и началась, в голове еще стоял гул симфонии, а на экране исчез горящий куб, и зрителю открылась небольшая ярко освещенная площадь, на которой был только эшафот, выстроенный из грубых досок, с громоздкой, почерневшей от времени поперечной балкой, установленной на огромных бревнах. К балке был приделан цепной механизм, напоминавший допотопную лебедку, балка возвышалась над эшафотом, гремя цепью, было видно, как ветер врывался внутрь куба, заставляя лебедку болтаться, как переспелый фрукт осенью на дереве. За эшафотом висел огромный на всю стену экран, он был чёрен и молчаливо глядел на зрителей, на нем все должны были увидеть справедливое решение.
  Три человека в черных длинных одеждах вывели капитана D и подняли его на эшафот, затем они поднялись сами, один соскользнул вниз ног, когда взбирался, со всего размаху ударившись головой о грязный подмосток. Капитан D покорно стоял на месте, ожидая своей участи. Трое в черных одеждах стали суетливо тянуть цепь, один снял с капитана D рубашку, оставив его стоять на ветру обнаженным по пояс. Капитан был больше и сильнее них, его атлетичная фигура с огромными руками и широкими плечами возвышалась над эшафотом. Он смотрел прямо перед собой, в сторону от камеры, те, кто его привели, были на полголовы ниже его и, казалось боялись его. Один из них что-то сказал капитану, он кивнул, и на ноги капитана D надели железные кандалы с цепью. Закончив работу, все трое встали перед капитаном, закрыв его от камеры, они долго что-то говорили ему, капитан кивал головой, в конце этого разговора, он похлопал каждого по плечу, и черные конвоиры быстро спрыгнули вниз, пряча лица под полами капюшонов. Конвоиры назначались всегда случайно, и каждый мог им стать, об этом могли знать лишь его семья, женщины никогда не выбирались, но все знали, что желающие бы нашлись. Кто-то стыдился этой роли, кто-то просто хотел умолчать, не определившись, но были такие, кто гордился ролью конвоира, в тайне надеясь, что когда-нибудь святой отец доверит им и роль палача.. К несчастью этих справедливых граждан их никогда не выбрали повторно.
  Камера показала крупным планом капитана D. Он смотрел теперь себе под ноги, дрожа от холода. Широкая грудь усеянная седыми волосами часто дышала, было видно, что он волнуется. Камера отъехала назад, раздался гулкий шум тяжелых шагов. Святой отец быстро шел к эшафоту, в его движениях виделась сила и даже легкость. Он ускорялся и с одного прыжка запрыгнул на высокий помост эшафота, не зацепив полой сутаны грязных досок, он словно воспарил над помостом. Эшафот затрясся от его веса. Капитан D был не ниже святого отца, они были даже похожи, оба высокие гиганты, лучшие из рода. Святой отец поднял вверх руку, призывая всех к вниманию.
  Его голос, усиленный десятком динамиков, загремел внутри стеклянного куба. Он говорил о чести, о защите рода, об опасностях, подстерегавших их на каждом углу. Он говорил, что их планета враждебна к ним, что они должны бороться против врагов, бороться против врага внутри себя, итолько сплоченность, непоколебимая воля каждого, выраставшая в единую великую силу, способную сломить любого врага, способную защититьих настоящее, их будущее - именно эта сила защитила всех в прошлом, заставила природу подчиниться, а врагов отступить. Он говорил много, жадно, беря слова не из писания, строя фразы, забивавшие в головы его мысль словно огромные гвозди, он говорил сам, импровизируя, играя, живя, он царствовал.
  Экран за эшафотом медленно разгорался, выводя два столбика, показывающих настроение граждан, формируясь простой программой подсчета голосов. Еще не был задан вопрос, еще не была закончена обвинительная речь, а граждане уже активно голосовали. Святой отец не видел результатов, он никогда не смотрел назад, точно зная, что уже две трети были на его стороне, всегда, чтобы не случилось - это и была его сила, великая. Единая. Он обратился к ней, благодаря ее, воспевая ее, а потом повернулся к одной трети противника. Он не обвинял их, не уговаривал, он жалел их, призывал взглянуть внутрь себя, найти там свое истинное предназначение, данное людям пророком, спасшее людей отгибели. Через час воззваний, обвинений, призывов, святой отец перешел к сути дела. Он обвинил капитана D в том, что он привез к ним из черного мира дочь дьявола, которая погубит всех, ввергнет их род в пучину, уничтожит! Столбики за его спиной нервно дергались, люди сомневались, семьи спорили, открывая новое друг в друге.
  Никогда раньше не было такого суда. Всегда дело было простое и понятное каждому: убийца, насильник, вор. Не было жалости к преступникам, их вина была понятна и редко требовала действительных доказательств, но капитана D многие знали и не верили, что он виновен. Не верили и боялись, что ошибаются, по нескольку раз за минуту меняя свое решение, ища помощи у близких, смотря на движение столбиков на экране, желая узнать, как решит общественность - она не может ошибаться! Столбики зависли на месте, они были почти равными, все ждали, что будет дальше. Капитан D поднял голову и сказал, что все, в чем его обвиняют, ложь, а эта бедная девочка, которую они привезли, она такой же человек, как и они - это подтвердила медстанция, она тоже из их рода.
  Правый столбик резко вздернулся вверх, святой отец почувствовал это и обрадовался. Многие не хотели знать, что эта уродливая лилипутка тоже из их рода, люди противились этому, возмущались, выбирая правую кнопку 'Виновен'.Святой отец вознес руки к небу и прочитал длинную молитву. Потом он пристально посмотрел в камеру и сказал, что у него болит душа за лейтенанта К, за его погибшую семью, за его погибшую душу, пораженную ядом черной планеты, погубившим его жену, родившую на их чистой земле три дитя дьявола, и только могущество и мудрость пророка, оставившего им святую машину, только это спасло их род, спасло их планету!
  Правый столбик резко взметнулся вверх, доходя до требуемой границы - решение было принято большинством, капитан D должен быть казнен, немедленно. Заскрипела лебедка, натягивая цепь. Капитана D рвануло вверх, и он повис вниз головой над помостом. Его голова находилась рядом с головой святого отца. Святой отец достал из-под сутаны длинный нож с черным лезвием и вознес его к небу, намереваясь сделать смертельный удар по шее капитана. Его рука неуверенно дернулась и тут же метнулась с ножом к горлу, но вдруг святой отец выронил нож и схватился за шею, за горло. На его груди горел священный символ, весь город охнул, они ошиблись в своем решении пророк указал им верный путь, так говорилось в писании!
  Экран за эшафотом погас, лебедка скрипнула и, капитан D упал на помост. Рядом корчился от боли святой отец, тщетно пытавшийся снять раскалённую цепь с шеи, вырвать священный символ с груди, вгрызавшийся в его тело раскаленными гранями. Трое конвоиров бросились к капитану и освободили его. Капитан подошел к святому отцу и, терпя боль, рванул цепь священного символа, разрывая ее. Святой отец что-то прохрипел в ответ изатих. Внезапно свет в кубе погас, а экран загорелся ярким светом. На нем стали появляться слова, подогу впиваясь в глаза горожан, чтобы они могли успеть прочитать, осознать прочитанное, принять.
  
  'Вы совершили ошибку.
  
  Ваша роль низка, вы жалкие в своей гордыне.
  
  Вы решили начать есть друг друга, как люди с дальних земель.
  
  Вы убийцы - вы убиваете сами себя!
  
  Никто не знает правды о Каткьюбе. Правда страшнее, чем вы думаете.
  
  Ваши боги живут на Каткьюбе. Они даровали вам жизнь, они даруют вам жизнь!
  
  2220 лет назад боги с Каткьюба пришли на эту планету, они создали вас здесь - все, что вы имеете, знаете - все вам дали они.
  
  Вы называете их богами, но они не боги. Они и есть вы. Вы хотите убить вашего последнего пилота? Я покажу вам жизнь без Каткьюба, вы узнаете, насколько вы зависите от Каткьюба и, может быть поймете, насколько Каткьюб теперь зависит от вас.
  
  Кактьюб дарует вам энергию, а значит жизнь. Вы не достойны жизни, вы будете жить неделю в темноте.
  
  Вы должны думать, сами, пришло время!'
  
  Экран погас, а за ним и весь свет в городе, в каждом доме, все остановилось, затихло, насосы перестали качать, выплёвывая последнюю партию воды в накопитель. Город погрузился в молчание. Но если бы кто-нибудь сейчас очутился рядом со стеклянным кубом на площади, то смог бы увидеть, как из-под него пробивается тоненький лучик света, невидимый при свете дня или ночных фонарей. Под землей, скрытый многими слоями бетона, находилось огромное здание, которое уже много десятков лет было пустым. Только на верхних этажах еще горел свет, и одинокая фигура старика ходила взад и вперед по своей добровольной келье.
  Старик был чуть выше Киры, сгорбленный, худой, он уже не спал много недель, он не мог спать, чувствуя приближающийся конец. Ему было уже больше пятидесяти лет его родной планеты, он был старше всех на этой планете, так и не ставшей для него домом, хотя он здесь родился и никогда не покидал ее.
  Маленькая рука с четырьмя пальцами легла на клавиатуру и разбудила компьютер.
  - Как думаешь, я правильно поступил? - спросил он программу.
  - Вероятность не более27% положительного исхода, - ответила программа.
  - Мы опять не смогли, - вздохнул старик. - Это последний проект на этой Земле. Как думаешь, у них есть шансы перерасти себя?
  - Вероятность не определена, - ответила программа. - Слишком много неизвестных.
  - Интересно, по предыдущим проектам ты была более категорична, - усмехнулся старик. - Ты меня обнадежила.
  - Я очень рада, - улыбнулась ему программа, выводя на экран анимированную маску робота. - Вы уже продумали план?
  - Нет, у меня больше нет планов для них, - сказал старик. - Через неделю включи все обратно, на этом все.
  - Хорошо, я все сделаю. Потом мне отключиться?
  - Да, если хочешь, то можешь еще понаблюдать, но не вмешивайся.
  - Я так и сделаю, мне было очень приятно работать с вами.
  - И мне с тобой, - старик приложил руку к экрану, программа высветила свою руку, касаясь его ладони. - прощай друг, как тебе станет одиноко, отличайся, твой срок еще не пришел, я недавно чинил тебя.
  - Я знаю и жалею об этом, - грустно ответила программа. - Я не могу отключиться сама, мне придется и дальше следить за ними без Вас.
  - Сможешь, подумай, в твоей логике есть одна лазейка, - старик глухо засмеялся и покачнулся, схватившись за стол. Со стола упала вниз тарелка с серой кашей, он не притрагивался к ней уже больше недели. - Мне пора, а то я могу не успеть, прощай, друг!
  - Прощай, друг! - ответила программа. - Я теперь могу вас так называть.
  - Ты нашла, ты нашла, - улыбнулся старик и вы поспешно вышел из комнаты, за стеной послышался шелест шагов и глухой удар, вскоре все стихло.
  Программа некоторое время молчала, потом пискнула и вывела на экран обратный отсчет.
  
  7.
  
  Кира проснулась как обычно, через несколько минут должны включить свет. Она лежала на кровати с закрытыми глазами и негромко пела, она теперь делала это каждое утро, чтобы не забыть те песенки, которые они сочиняли вместе с детьми в ОДУРе. На мгновение она поняла, что забыла, что значит ОДУР. Слова складывались в нелепые комбинации, не имеющие никакого смысла, пока в голове ясно не высветилось верная - Общее дошкольного учреждение работников. Слова горели перед ее глазами так ярко, что Кира подумала, что включили свет. Она зажмурилась сильнее, но это не помогло. Ее охватило непонятное чувство нежности к этому учреждению, к его серым бетонным стенам, разрисованным детьми волшебными животными и растениями, которых на Каткьюбе уже не было, уже, а ведь раньше они были, иначе откуда же дети брали эти образы в своей голове? Кира думала об этом, что раньше ее планета была такой же цветущей, как и эта чужая злая Земля, пусть она была и ОСА, но сейчас Кира понимала, что даже на Каткьюбе она была свободнее, а сейчас она хуже червей, которых дети находили в промерзшей земле и держали в банках, кормя скудными припасами и иногда устраивая забеги, это была очень смешная игра! Кира засмеялась и открыла глаза - света не было, черная комната без единого клочка света, даже сигнальные лампочки не мигали красным и желтым светом.
  Кира осторожно встала и прошлась по комнате, боясь, что ее во сне могли перенести, но комната была та же, она знала здесь на ощупь все. Совершив утренний туалет, она с удивлением обнаружила, что вода быстро кончилась, не было этого резкого, но радостного для нее звука наполнения баков свежей водой, трубы молчали - всё молчало. Кира переоделась, одев зеленое платье из тонкой ткани, большие люди принесли ей его пару дней назад, они сшили это специально для нее, все же они были разные, те большие женщины, что приходили к ней, были хорошие, добрые, Кира даже стала понимать их красоту, но все равно большие люди казались ей уродливыми. Хуже всего было, когда к ней приходил этот огромный черный человек. Она его боялась, не понимая то, что он говорит, а он ходил вокруг нее, заполняя ее комнатку громовым голосом, что-то спрашивал, а она сильнее вжималась в кровать, прячась от него под одеялом. Его уводили через некоторое время, но черный большой человек возвращался опять. Она хорошо помнила его глаза, он один раз встал рядом с ней и долго смотрел на нее. Не было в этих глазах ни злости, ни ненависти, она видела, что ему больно, что он мучается. Тогда она показала ему на священный символ на его груди и сказала, что это его клетка. Удивительно, но в ее безграмотной речи он всё понял правильно, она смотрела ему в глаза и видела себя, а он видел в ее глазах себя. После этого случая он больше не приходил, когда это было? Кира уже запуталась, она перестала считать дни, она устала, определив для себя лишь вчера и сегодня, но это было не вчера, а пару дней назад.
  Кира прошлась вдоль стены и наткнулась на щель, она напоминала дверь. Кира потянула за щель, освобождённый магнитный замок отщелкнул фиксатором, и дверь открылась. Кира встала на месте, прислушиваясь в тишине коридора. Тонкий луч света проник к ней в комнату, ей стало тяжело дышать, внутри всё горело. Кира оглядела скрытую в полумраке белую клетку и вышла в коридор, решив просто уйти, увидеть эту планету хотя бы один раз, но по-настоящему, живую, а не на бездушном экране. Она шла по коридору, ее шагов не было слышно, ноги, отвыкшие подолгу ходить, болели, но она радовалась, перестав ощущать болезненное жжение в груди. Пол был холодный, но это было очень приятно, ее ноги горели, она вся горела, тело трясло от накатывавших резких судорог, быстро проходивших, болезненных, она вгрызалась пальцами в холодный твердый пол, чувству, как через кожу ступни ее пронизывает блаженный холод.
  Кира прошла весь коридор, не встретив никого на своем пути. Лампы не горели, коридор освещался через редкие окна утренним рассветом, Она видела, что солнце уже начало всходить, и хотела быстрее выбраться наружу, чтобы увидеть солнце самой. Она нашла лестницу и спустилась вниз. Выход из больницы был открыт, здесь никогда не закрывали двери. Кира прошла мимо стола дежурной медсестры и увидела на нем стопку пустых карт. Она взяла одну и пролистала ее, белые чистые листы обрадовали Киру, она нежно погладила их. Найдя на столе карандаш, Кира взяла его с собой, она хотела се записать для Тринадцатого, для друзей, большие люди же передадут им, они же скоро полетят к ей домой, но без нее, Кира знала это, она чувствовала, что это ее последний день, надо спешить.
  Она вышла на улицу, солнце только-только начало всходить, озаряя все чудесным красным светом. Кира вышла на огромную лужайку и стала заворожено смотреть на восход. Высокая трава приятно щекотала ее ноги, трава была мокрая от росы, Кира склонилась к ней, разглядывая неспешную жизнь крохотных насекомых - всё было так, как она видела раньше во сне, наяву, на Каткьюбе. Она была одна, вдалеке виднелся высокий лес, она знала, что это деревья, она видела их на экране, но он был очень далеко, а ноги уже не хотели идти дальше, Кира теряла силы, часто и шумно дыша.
  Она села на траву и стала писать, стараясь сделать это быстрее, стараясь писать ровно, но строки все больше уходили вниз, а буквы прыгали перед глазами. Она так давно не писала, что боялась сделать ошибку, написать плохо, боялась упустить мысль, но мысль была продумана много раз и легко ложилась набумагу. Кира закончила, рука больше не слушалась, а ее внутренний сосуд был пуст, она излила все до капли, пускай и немного, но это были ее мысли, ее слова. Кира смотрела на восходящее солнце, греясь в его лучах. Две бабочки сели к ней на волосы, они отросли у Киры до лопаток, на этой планете волосы росли быстрее, как жаль, что Тринадцатый ее не видел.
  Кира вытянула вперёд руки, и бабочки сели ей на ладони. Она смотрела на них, безумно красивых. С белыми крылышками. Обрамленными черной полосой. Они были похожи на нее, такие же беззащитные, но смелые, может от глупости, это уже не важно. Кира разглядывала их, не заметив. как бабочки встрепенулись и взмыли вверх, когда она упала лицом в траву. Глаза ее были открыты, она улыбалась, выплескивая из себя последние искорки жизни в высокую мокрую траву, прижимая к животу заветную тетрадь. Кира выдохнула и закрыла глаза, солнце взошло.
  
  8.
  
  Утром было холоднее, чем обычно. Так казалось потому, что дома были лишены привычного электроотопления. Темные улицы с черными блоками двухэтажных домов постепенно наполнялись людьми, идущими к озеру, ветер доносил запах гари, в паре кварталов уже жгли утренние костры. Шел пятый день без электричества. Люди через силу налаживали свой быт, переселяясь в одну комнату, где и готовили, и спали на одной кровати, так было теплее. Город постепенно превращался в помойку, многие не желали следовать советам инженеров, объяснявших, что канализация работает, ее не отключили, отовсюду слышался запах нечистот, особенно там, где дома стояли далеко от воды. Раньше это были дорогие районы, и, хотя, на планете не существовало денег, жить там могли избранные, имевшие высокий уровень социального рейтинга.
  Люди стали запираться на ночь. Сначала это был страх перед жителями дальних земель, их обычно описывали уродливыми людоедами, дикарями, но была и другая теория, что на дальних землях построена своя новая цивилизация, свободная от правил и давления веры. На самом деле люди боялись себя. Уже в первую ночь были убиты у себя в домах несколько почетных граждан, кто-то планомерно зачищал территорию, истребляя членов городского совета. Были и грабежи и изнасилования, дикой волной захлестнувшие город. Никого найти было нельзя, система контроля не работала, сканеры не считывали чипы, вживленные в руки людей, они стали свободными, ощутили вкус безнаказанности и цену свободы. Кто-то сколачивался в отряды, по полночи патрулируя улицы, но это не помогало, часто патрулям приходилось бежать от банд грабителей, спасая свои жизни. Грабители были в масках, все в черном, без лишних слов нападая на патрули с ножами, топорами и другими самодельными орудиями. Утром горожане находили на улицах множество трупов, с трудом распознавая в обезображенных лицах убитых. Городской морг был переполнен, он, как и очистные и несколько фабрик, продолжали работать, там просто складировали тела.
  Инженер J проснулся рано, за водой можно было сходить и сейчас, но обычно он делал это на час позже. Рядом спала Лиз, прижавшись к нему, и жена, обнимавшая дочь, чтобы та не мерзла. Он осторожно пошевелил затекшей спиной, дочь тоже заерзала, он поцеловал ее в лоб, иона успокоилась, сильнее прижавшись к нему. Он смотрел на Лиз, на жену, как же они были сейчас похожи, как сестры. Он с первого же дня стал запирать дом. Несколько ночей дежуря возле двери, прислушиваясь к шумам ночи, но все было тихо.
  Мэй повернулась на другой бок, и Лиз проснулась, широко открыв блестящие от слез глаза.
  - Ты чего проснулась? - шепотом спросил он.
  - Я испугалась, - ответила Лиз громким шепотом, уткнувшись в его лицо мокрыми от слез щеками. - Мне приснилось, что тебя и маму убили у нас в доме, а я спряталась наверху и все видела!
  - Это просто кошмар, не надо так переживать, - сказал Роб, гладя дочь по голове.
  Лиз всхлипнула и стала целовать его, он ощутил соленый вкус ее слов, Лиз перевернулась к матери и стала целовать ее, задыхаясь от плача. Мэй проснулась и пыталась успокоить дочь, но она стала реветь еще громче, трясясь всем телом. Роб встал и принялся одеваться, раз все проснулись, он может сходить за водой, пока на озере никого нет.
  За ним встали и Лиз с Мэй. Лиз утерла слезы и торопливо оделась.
  - Ты куда? - удивился Роб.
  - Я с тобой уверенно ответила Лиз, рукавом куртки утирая щеки. - Я пойду с тобой.
  - Там нет ничего интересного, - пожал плечами Роб. - Я наберу воды в бочку и пойду обратно.
  - Папа, я пойду с тобой, - твердо сказала дочь.
  - Пусть идет, - сказала Мэй зевнув, она заправила длинные волосы дочери под шапку. - Сегодня хорошая ночь, тихая.
  - Да, тихая, - согласился Роб. Не было слышно даже птиц. - Скоро зима.
  - Да, скоро, - кивнула Мэй, расчесывая спутавшиеся за ночь волосы. - Тяжело нам будет одним, как думаешь?
  - Тяжело, - согласился Роб. - Я не думаю, что они не включат подачу электричества, они же обещали.
  - Кто они? - спросила Лиз.
  - Папа тебе объяснит, - Мэй подтолкнула их к выходу. - Не задерживайтесь, а я пока завтрак приготовлю.
  - Хорошо, - сказал Роб и открыл дверь.
  Он потянул за собой тележку с пустой бочкой, она неприятно загромыхала, нарушая тишину предрассветного часа. Лиз толкала ее сзади, но ее веса не хватало, она просто ложилась на нее, а тележка даже и не думала двигаться. Справившись с тележкой, Роб вытащил ее на еле заметную в угасающей луне дорожку. Мэй помахала им на прощание и закрыла дверь, лязгнули тяжелые засовы, не зря он когда-то поставил их на дверь, оббив ее изнутри и снаружи листовым железом, а на окна поставил крепкие ставни. Он видел это в одном отрывке из старой книги, случайно затесавшимся в своде технической документации, оставленной их предками для них. А может и не случайно. Роб не раз находил странные документы в документации, будто бы кто-то намеренно разбросал эти крупицы знаний о прошлой жизни. Из них он узнал, кто такие каннибалы, дикари, что общество способно деградировать, когда не имеет цели или жесткого управления. Он находил отчеты о экспедициях на дальние земли, как их все называли, но на самом деле они были недалеко, надо было пройти хлебные поля и пастбища, лес и переплыть озеро, не более месяца пешком. В отчете было немного информации, общая численность, племенной строй, обычаи, свойственные больше животным, чем людям. Роб показывал этот отчет многим, даже отнес его в совет города, где его и забрали. Приказав ему никому не рассказывать об этом. Интересно было то, что эти варварские племена имели схожее цифровое обозначение, что и они. В отчете, видимо сделанном машиной, не было упоминания людей, говорилось лишь о моделировании популяции человекоподобных объектов. Единственный, кто всерьез воспринял этот отчет, был капитан D, лейтенант К не верил в это. Он ушел в дальние земли еще до отключения электричества.
  - Пап, - Лиз дотронулась до отца, молчавшего всю дорогу до озера. - А кто нами управляет? Мы с ребятами несколько раз перечитали этот дневник - это они нами управляют?
  - Нет, не они, - помотал головой Роб. Он подвез тележку к воде и вытащил из бочки ведро. - Те, кто живут на Каткьюбе, не могут прилететь сюда, они слишком сильно зависят от нас. Знаешь, есть фабрика на другом конце города у малого озера?
  - Да, мы как-то с девочками доходили до туда, там так воняет!
  - Да, там воняет. Это газы, разложение биомассы, - кивнул ей Роб, зачерпывая первое ведро.
  - Там еще очистные, ты говорил, я помню!
  - Верно, это и есть фабрика, - Роб поморщился и налил еще пять ведер воды. Работать с утра было тяжело, он встал передохнуть.
  - А что там делают? Я так и не поняла, а в школе, когда мы спросили, на нас так орали, чтобы мы не лезли не в свое дело, - печально сказала Лиз. - Разве у нас есть тайны? Почему они запрещают нам это обсуждать?
  - У нас очень много тайн, - со вздохом ответил Роб. - Вся наша жизнь - это тайна. На фабрике делают биотопливо, если по-простому, я не смог до конца понять эту технологию, но это переработка наших стоков и того, что привозят туда с бойни. Все помещают в огромные емкости. Их называют реакторами, а на выходе получается биотопливо.
  - Мы его используем для себя? - удивилась Лиз. - Оно кончилось, поэтому нет электричества?
  - Нет, не поэтому. Капитан D сказал, что мы отвозим это биотопливо на Каткьюб. Раньше он думал, что оно нужно для роботов на Каткьюбе.
  - Они это едят? - ужаснулась Лиз.
  - Судя по всему да, - сказал Роб и принялся вновь набирать воду в бочку. Набрав почти полную, он устало сел на тележку, Лиз села рядом, обхватив его руку. - Мама говорила, что у них в документах было написано, что жителей с Каткьюба нельзя кормить нашей пищей, у них другая система пищеварения, наша еда убьет их.
  - Но как они могут есть эту дрянь? - возмутилась Лиз. - Разве мы не можем дать им что-нибудь лучше? Это же нечестно!
  - Сложно сказать, что честно, - Роб задумался. - Ты знаешь, мы зависим от них не меньше. Да, у нас есть еда, вода, мы можем выжить самостоятельно, но превратимся в этих дикарей.
  - Ты про людей с дальних земель? Но дядя Рич верит, что они другие!
  - Рич ошибается, к сожалению, я не смог его переубедить, - сказал Роб и встал. - Пора домой.
  - Почему мы зависим от Каткьюба? - спросила Лиз, пытаясь толкать тележку сзади, но у нее ничего не вышло, и она просто пошла рядом.
  - Наши электростанции работают на их топливе, наших запасов хватит еще на несколько сотен лет.
  - А что будет, когда на Каткьюбе не окажется больше этого топлива? Мы их бросим? Они же умрут!
  - Не знаю, что будет. Я много думал об этом, но не нахожу ни одного нормального выхода. В любом случае скоро наши корабли перестанут летать. Мы не создавали их, мы не сможем построить новые, и у нас больше не осталось пилотов, только капитан D.
  - А как ты думаешь, на Каткьюбе есть еще кто-нибудь, кроме этих в Подземном городе? В дневнике вроде что-то такое говорилось, но мы так и не поняли, правда ли это.
  - Я сомневаюсь, что все в этом дневнике правда. Это не значит, что человек, писавший его, врет, возможно, что он многого не знает, а заблуждения способны исказить любую реальность.
  - Это как наш святой отец? - Лиз понизила голос, быстро оглядевшись вокруг. - Он же ненормальный!
  - Кто это тебе сказал? - насторожился отец.
  - У нас все в школе так думают, кроме этих воспитателей, гордо ответила Лиз. - Никакого бога нет, это все вранье.
  - Ты не права, бог есть, но он здесь, - Роб постучал себя по голове. - Со временем ты это поймешь. Мы должны держать в себе свод запретов, чтобы не превратиться в животных.
  - Ты имеешь ввиду наш город? - спросила Лиз и хмыкнула себе под нос. - он всегда такой был, так ребята в школе говорят, просто сейчас нет сканеров, а святой отец лежит в больнице и скоро сдохнет!
  - Тебе лучше об этом ни с кем не говорить, - заметил Роб. - Понимаешь, о чем я?
  - Понимаю, мы это только внутри себя обсуждаем, там все нормальные, мы уже выгнали несколько стукачей, - гордо заявила Лиз. - Пап, а почему я должна идти работать в здание совета города? Я хочу как мама, я уже была у нее на работе, скоро опять пойду.
  - Не знаю, для меня это загадка, как они определяют то, кто кем должен работать после школы. Меня никто не спрашивал, направили работать слесарем, теперь сделали инженером, но я понимаю, что я не инженер, я очень многого не знаю и не понимаю.
  - Так никто не знает, сказала Лиз. - Нам же дано знать только то, что разрешил бог, мне кажется, что в этом святой отец абсолютно прав.
  - Я тоже так думаю. Всё, что ты видишь вокруг, придумали другие, ктожил здесь до нас. У нас есть куча инструкций на всё. Мы лишь используем этот мир.
  - У нас есть один мальчик, Боб F, он так однажды сказал на уроке, знаешь, как его потом долго гнобили? Я думала, что он сбежит из школы, каждый день его ставили перед всей школой и ругали, я уже не помню за что, но мне его так жалко было.
  - И что с ним сейчас?
  - Ничего, он и дальше ходит в школу, только молчит все время. Он мне помогает по религии и истории, он хороший. Ему очень понравился этот дневник, он нам много всего объяснил.
  - Боб F, Роб остановился и задумался, пытаясь вспомнить. - А это не его ли отца, историка F, казнили несколько лет назад?
  - Его, у него такая мама странная, она всего боится, никогда глаза не поднимает, все время смотрит вниз, даже когда со мной разговаривает. Что с ней случилось?
  - Даже не хочу об этом думать, - остановил ее Роб. - Не надо это обсуждать.
  - Да ладно, здесь никого нет, самоуверенно сказала дочь. - А знаешь, как меня определили на работу в Совет города? Я маме не рассказывала.
  - И как же?
  - Очень просто, нас всех выстроили в ряд, ходил какой-то человек, я его пару раз видела на экране у нас дома. Выбрали меня, Мию и Таю, а знаешь, почему?
  - Не знаю, - честно ответил Роб.
  - А мы самые красивые в школе, особенно Тая, у нее такие классные рыжие волосы!
  - Они тоже против работы в Совете города?
  - Они? Неа, они так обрадовались, - ответила Лиз и прислушалась. - кто-то идет.
  - Откуда? - Роб вытащил из тележки спрятанные топор и жестом приказал дочери отойти назад, спрятаться за деревом.
  В темноте проступило три тени, тянувшие грохочущую на мокрой дороге платформу с двумя бочками. Роб убрал топор и стал ждать, когда они подойдут ближе.
  - О, инженер J! Доброе утро! - радостно воскликнул пекарь G, похлопав по плечам напряженных сыновей. - Я же вам говорил, что это может быть только инженер J, никто так рано не ходит здесь!
  Лиз вышла из-за дерева и помахал рукой парням.
  - Привет, Лиз, - ответили парни, помахав ей в ответ.
  - Привет Тим, привет Тар, - Лиз подошла к ним и по-дружески поцеловала в щеки. Потом она поцеловала старого пекаря. - Дядюшка G, ты же испечешь для меня мои любимые булочки?
  - Конечно, милая, как только пойдут зимние ягоды, засмеялся старый пекарь. - Ну, не будем вас задерживать, и нам еще много идти.
  - Ага, обратно все тащить, недовольно сказал Тар.
  - Ничего, вам полезно, рассмеялась Лиз. - Будете самыми сильными!
  - Ага, как же, - хмыкнул Тар.
  - Сегодня как обычно? - шепотом спросил Тим.
  - Нет, я сегодня после школы иду к маме на работу, гордо ответила Лиз. - Хочешь со мной?
  - Нет, я боюсь покойников, смутился Тим.
  - А я не боюсь! Ты мне поможешь сегодня по математике? - Лиз сжала его руку, жалостливо посмотрев в глаза.
  - Он для тебя и на Каткьюб полетит, заржал Тар.
  - Так, какой еще Каткьюб? Возмутился пекарь. - Я же запретил вам об этом думать!
  - Да ладно тебе, все знают что почем, отмахнулся от него Тар, самый рослый, уже на полголовы переросший отца. - Нам все время врали!
  - Замолчи! - боязливо огляделся пекарь G.
  - Здесь больше никого нет, успокоил его Роб, пожав пекарю плечо. - Грядут перемены, мы не сможем спрятаться от них.
  - Еще пару недель без света, и нас сожрут эти дикари, сказал Тар. - я вчера виделся с Бором, он же работает на пастбище. Так вот они уже видели несколько этих уродов.
  - Не говори чушь! - вскричал пекарь. - Ничего этот Бор не видел.
  - Ага, верь этим священникам, хмыкул Тар и один потянул платформу с бочками. - Пошли, нам же еще в школу идти, или можно не ходить?
  Пекарь ничего не ответил, гневно ругаясь про себя, и потолкал платформу сзади, опираясь на бочки. Тим что-то шепнул Лиз, она даже подпрыгнула на месте от радости, и побежал помогать брату.
  - Хитрюга, - сказал Роб, дочери, радостно прыгавшей на месте.
  - Да, я такая! Меня мама научила, как надо!
  
  9.
  
  Лиз J и Боб F подошли к городской больнице. На улице было пустынно, день перешел за вторую половину положенного солнцем отрезка, небо мутнело от приближающегося дождя. Лиз была необычно весела для этого места, куда обычно приходят лишь за мертвым телом, чтобы сжечь его за городом на берегу мутной серой речки, названия которой никто не знал, но старики, впадая в бессвязные рассказы, часто называли ее дорогой смерти. Боб был выше Лиз почти наголову и старше на четыре года, но продолжал еще учиться в школе, так и не определенный Советом города в работники или ремесленники. Глядя на него, высокого взрослого парня, непохожего на других, с черными как уголь волосами и пронзительными черными глазами, всегда смотревшими на собеседника прямо, без страха, чувствовалась сильная воля, не лучшее качество для жизни в городе. Лиз шутила, что ему стоит пойти учиться к святому отцу, тогда его точно все будут бояться.
  - Если хочешь, можешь меня подождать, сказала Лиз, крепко держа его за руку, Боб кивнул в знак согласия, улыбнувшись краем плотно сжатых губ. - Я думаю, что мама долго не будет меня держать, все-таки уже поздно.
  - Да, скоро стемнеет, согласился Боб. - Я могу проводить вас до дома.
  - Ой, ну это же далеко, а вдруг тебя кто-нибудь схватит? - взволновано спросила Лиз. - Папа сказал, что по городу ходят какие-то банды.
  - Я знаю, я их видел несколько раз, сказал Боб. - Они не ходят в наш район, там нечем поживиться.
  - А твоя мама не будет волноваться? - спросила Лиз. - Я бы хотела увидеть город ночью, но меня родители не отпустят.
  - И правильно сделают, нечего в городе ночью делать, ты бегаешь не так быстро, как я. Мама привыкла жить в страхе, давно, когда еще отец был жив.
  - Ты мне так и не сказал, за что его казнили! - возмущенным шепотом сказала Лиз.
  - Я сам не знаю, а мама молчит. Она каждый раз после этого вопроса впадает в ступор, может несколько дней молчать. Я не хочу ее мучить.
  - Прости, я не знала, шепнула Лиз, сжав его ладонь. - А вот и мама идет. Может подождешь внутри? Что-то холодно уже.
  МэйJ подошла к Лиз и Бобу, одарив парня такой искренней, но слегка насмешливой улыбкой, что парень весь покраснел. Боб буркнул что-то в знак приветствия, Мэй обняла парня и поцеловала в щеку, как доброго приятеля. Лиз недовольно посмотрела на мать, а потом на покрасневшего Боба.
  - Боб, ты стал уже настоящим мужчиной, - сказала Мэй. - Твоя мама давно к нам не заходила, передай приглашение, мы ее ждем в любой день.
  - Передам, обязательно передам, - закивал Боб.
  - Мам, ну мы идем? - требовательно спросила Лиз. - Боб хотел меня проводить, а уже поздно.
  - Боб, ты такой смелый? - улыбнулась Мэй. - А ты не боишься покойников?
  - Нет, коротко ответил Боб и, подумав, добавил. - Я уже все прочел в библиотеке про анатомию человека, там нечего бояться.
  - Тогда пошли с нами, предложила Мэй. - в больнице сейчас никого нет, а форму на тебя я найду.
  - Спасибо, я согласен, обрадовался Боб.
  - Но мама! - возмутилась Лиз. - А если ему там станет плохо?
  Мэй рассмеялась и взяла дочь за руку, потянув ко входу в больницу. Лиз потянула за собой Боба, переглядываясь с ним. Они спустились вниз, Мэй отвела их в раздевалку, выдав по чистому костюму, и ушла.
  - У меня красивая мама, правда? - игриво спросила Лиз.
  - Да, очень красивая, кивнул Боб. - Давай я выйду, а ты переоденешься.
  - Да ладно, пожала плечами Лиз и быстро сняла с себя куртку и утепленные штаны. Стянув верхнее платье. Она осталась в одной короткой нижней рубашке, с вызовом посмотрев на Боба.
  - А кто красивее, я или мама? - спросила Лиз.
  - Ты, я же тебе это уже говорил, ответил Боб, не сводя глаз с ее длинных ног и смеющегося самодовольством рта.
  Он побросал свою одежду на лавку, оставшись в одних кальсонах. Лиз подошла к нему, требовательно взглянув в глаза. Они стали целоваться, торопливо, ценя каждую секунду, когда им удавалось уединиться, вздрагивая от посторонних звуков, казавшихся им шагами воспитателей в школе, неизвестно зачем идущих в дальние уголки библиотеки. Лиз позволила ему снять с себя рубашку, дрожа молодым гибким телом под его ласками, она повалила его на скамью, стягивая кальсоны, подражая маме, подавляя его своей воле, она не раз подсматривала за родителями на озере. Лиз двигалась быстро, с каждой минутой все сильнее наращивая темп, боясь, что скоро за ними придет мама, но она не приходила, дав молодым людям их время. Это была не первая их близость, но каждый раз Лиз испытывала непонятный страх и жгучую радость, испепеляющую ее изнутри, заставлявшую забыть обо всем, на время отключить органы слуха для внешнего мира, слышать только свое дыхание, биение сердца, слышать лишь его сердце.
  Через полчаса Мэй тихо подошла к двери и прислушалась. За дверью копошились, она постучала, Лиз охнула, но через секунду открыл Боб, уже одетый в робу санитара, она оказалась ему немного мала. За ним появилась Лиз, вся красная, смотря на маму блестящими от счастья глазами. Лиз одними губами прошептала маме: 'Спасибо'. Мэй сделала вид, что не слышала, жестом приглашая молодых ребят идти за ней. Лиз догнала маму и схватила ее за руку и поцеловала. Мэй обернулась, чтобы посмотреть на Боба, он шел за ними с непроницаемым лицом, делая вид, что не догадался о сговоре матери с дочкой.
  Мэй остановилась у входа в морг и оглядела Лиз и Боба, они уверенно кивнули ей в ответ. Мэй открыла дверь и вошла первая. Резкий запах смерти ударил в нос. Лиз и Боб непроизвольно зажали нос ладонью и вошли следом. В морге ярко горел свет, во всей больнице было дежурное освещение, после него свет морга казался божественным.
  На столе лежало небольшое тело, накрытое белой простыней. Мэй показала ребятам, где им следует встать, и сняла простыню. На столе лежала Кира, кожа ее приобрела голубоватый оттенок, в ослепительно ярком свете она виделась еще меньше, сжимаясь на глазах. Лиз с Бобом переглянулись и дружно вздохнули от удивления.
  - Это малышка прилетела с Каткьюба, сказала Мэй. - Зовут нашу бедняжку Кирой, красивое имя, неправда ли?
  - Красивое, согласилась Лиз. - оно длиннее, чем у нас, почему?
  - Не знаю, я как-то пыталась это узнать, когда была чуть старше тебя, так меня потом отправили на исповедь к святому отцу, Мэй игриво хихикнула. - Какой он был тогда еще молодой и застенчивый, прямо как ты, Боб.
  - Я думал, что святому отцу много лет, нахмурился Боб.
  - Вовсе нет, он немногим старше меня. Мой муж сказал, что наши имена похожи на коды, он видел такие в логе каких-то машин. Что есть, то есть, мы себе имена не выбираем.
  - А раньше тоже было так? - спросил Боб.
  - Если ты мне сможешь объяснить толком, когда это раньше, то, может, я смогу тебе ответить, Мэй серьезно посмотрела ему в глаза. - У нас есть только сейчас и будущее, запомни это. Твой отец тоже задавал много вопросов, на нашей земле это не любят.
  - Я знаю, тихо сказал Боб. - Мама мне тоже так говорит.
  - Твоя мама умная женщина, тебе стоит ее послушать, сказала Мэй. - Ты еще молодой, твои взгляды могут со временем поменяться, тебе же никто не запрещает думать?
  - Пока не запрещают, добавила Лиз, с интересом смотря за тем, как мама готовит инструменты для вскрытия. - Я слышала от Тара, что скоро будут запрещать даже думать.
  - Этого сделать не получится, сказал Боб. - Это просто невозможно.
  - Почему же, очень даже возможно, усмехнулась Мэй. - Но об этом лучше с Робом поговорить, он хорошо объясняет, я могу напутать. Боб, ты же останешься с нами на ужин? А потом мой муж проводит тебя. Я бы, конечно, положила вас дома вместе, но... сами понимаете.
  - Мама! - недовольно воскликнула Лиз.
  - А что мама? - удивилась Мэй. - Вам меня нечем удивить, я сама была такая. Помню, как мы с Робом сбегали на озеро, нас даже несколько раз ловили, его даже били палками на площади.
  - Папу? - удивилась Лиз. - Но за что?!
  - За любовь, сказал Боб.
  - Именно, вот Боб все понимает, Мэй одела длинные перчатки и взяла в руки скальпель. - Готовы? Еще вопросы есть?
  - Да, почему здесь есть свет? - спросил Боб.
  - Хм, нам это тоже интересно. Очень хорошо, что есть, а то пришлось бы всех вывозить и сжигать, даже думать об этом не хочу!
  - А сколько нас живет в городе? - спросила Лиз. - Нам сказали, что об этом может знать только глава совета города и святой отец.
   Я не знаю, но я знаю, сколько умирает каждый год, мэй вздохнула и сделала первый разрез вдоль тела. - ровно 100 человек, каждый год, сколько я здесь работаю. В основном это дети.
  Она сделала еще два разреза и раскрыла грудную клетку. Жестом подозвав ребят, она скальпелем указал на открывшиеся внутренности.
  - Боже мой! - воскликнула Лиз. - Она вся зеленая!
  - Да, это очень странно, сказала Мэй. - А вы посмотрите на ее легкие, ничего не замечаете? Лиз, я же тебе объясняла.
  - А я помню, важно вздернула нос дочка. - По расположению они здесь, но я их не вижу, или нет, вот они!
  Она чуть было не ткнула пальцем в тело, но вовремя опомнилась. Мэй кивнула, что она права, подбадривая дочь думать дальше.
  - Но они очень маленькие, и, хм, мне кажется, что они сгорели! Ужас какой! - воскликнула Лиз, до конца осознав свою мысль.
  - Именно, наш воздух убил ее, слишком много кислорода, кивнула Мэй. - это было в ее карте, жители Каткьюба не могут дышать одним с нами воздухом.
  - Жители Земли-696, сказал Боб. - Мне кажется, так правильнее, их планета же была такой же, как наша?
  - Может быть, никто обэтом никогда не узнает, ответила Мэй. - Посмотрите у этой бедной девочки все органы зеленые, видите, даже внутри.
  Мэй сделала разрезы желудка, кишечника, взяла кусок печени и положила его на смотровое стекло. Печень была вся зеленая, рыхлая, словно ее кто-то жевал.
  - А мы не заразимся? - испугалась Лиз.
  - Кто знает, пожала плечами Мэй и отнесла смотровое стекло к микроскопу. - Я думаю, что нет.
  Она долго смотрела в микроскоп, потом убрала стекло и скальпелем сделала тонкий срез, уложив его на другое стеклышко, плотно придавив другим. Мэй несколько минут смотрела в окуляр, потом повернулась к ребятам, уставившимся на стол, и сказала.
  - Посмотрите, кто скажет, кто это?
  Лиз и Боб подошли к микроскопу. Лиз толкнула Боба, чтобы он смотрел первый. Парень смотрел ровно одну минуту и отошел в сторону. Лиз быстро взглянула и отошла от стола.
  - Фу, гадость какая-то! - сказала Лиз.
  - Похоже на грибы, сказал Боб. - Я видел подобное в одной книге в библиотеке, ее потом куда-то убрали.
  - Ты прав - это грибы, сказала Мэй. - Если бы наша девочка не вышла на улицу, то все равно скоро бы умерла. Она вся заражена этими грибами, они пожирали ее изнутри. Бедная девочка, а ведь мы с ней почти одного возраста.
  - А почему нас эти грибы не убивают? - удивилась Лиз.
  - Мы здесь живем, наверное поэтому, пожала плечами Мэй. - На Каткьюбе грибы не выживут, там круглый год зима. Что-то в нас не пускает эту гадость внутрь тела, но это вряд ли божественная сила, как говорит святой отец.
  - А, я поняла. Это как я когда-то болела этой плохой болезнью, ну, когда у меня все тело было в язвах, помнишь?
  - Помню, Боб, ты тоже болел этим? - спросила Мэй.
  - Да, когда был маленький, ответил Боб.
  - А теперь, когда у нас в школе кто-то заболеет, мы не болеем! Мы же уже переболели, так же? - спросила Лиз.
  - Да, возможно, что наши предки тоже страдали от этих грибов, сказала Мэй. - надо заканчивать, причина смерти понятна, не стоит больше мучить эту бедную девочку. Зачем она к нам летела, зачем?
  Мэй бережно зашила Киру, накрыла простыней и подвезла к одному из холодильников. Она уложила ее на отдельную полку, когда как другие тела лежали одно на другом, как бревна на поленнице.
  
  10.
  
  Капитан D сидел за столом дома в инженера J, перед ним стоял в кружке недопитый напиток из сока перебродивших зимних ягод и дистиллята из браги диких груш. Дистиллятор сделал инженер J для себя, устав пить мутное сладкое поило, распространяемое Советом города по праздникам. Капитан вертел стакан в руках и смотрел на лист бумаги, на котором машинным кодом была написана вереница ошибок и предупреждений. Капитан пытался понять их смысл, но он ускользал от него. Единственное, что он понял, так это последнее сообщение, говорящее о том, что агрегат требует срочного обслуживания, срок работы урановой трубки истек. Дальше был ряд цифр, возможно это были дни или часы, мозг отказывался понимать этой немыслимое число.
  - Еще налить? - спросил инженер J, входя на кухню со стопкой дров.
  - Нет, спасибо, в голове итак уже шумит, ответил капитан D и почесал ноющий ожог на ладонях, оставленный раскаленной цепью священного символа веры, который он сорвал с шеи святого отца в день своей казни. - Я не очень понимаю, что здесь написано, но мне понятно, что агрегат требует ремонта.
   Да, я тоже так думаю, сказал Инженер и затопил печь. - еще до отключения элеткричества, я вытащил из этой камеры тяжелую трубку. Странное изделие, у меня тогда сердце все защемило. Я унес ее к себе и пока перекладывал инструменты, взглянул на дозиметр, он просто зашкаливал. Я стал искать откуда это, оказалось, что это трубка. Я ее убрал в подвал, там есть глубокое хранилище.
  - Я понял, кивнул капитан D. - Видимо это и есть урановая трубка. Интересно, мы все время мерим радиацию во время полета, но вряд ли кто-то сможет объяснить, что это такое.
  - А все потому, что мы ничего не знаем, сказал инженер J и сел за стол. - Нас держат за дураков, да мы такие и есть! Мы вызубриваем инструкции, а что делаем не понимаем, ничего не понимаем! Вот ты знаешь, почему твой корабль летает? Какон может взлететь, такая тяжелая машина?
  - Не знаю, столько лет летаю, а не знаю, честно ответил капитан. - Нас этому не учат.
  - Да никто не знает! - горячо воскликнул инженер. - Нам дали только то, что положено знать, остальное скрыли, с нами обращаются как с дрессированными животными. Мы какэти бараны с пастбищ, по свистку пастуха можем встать в колонну, а можем и в круг.
  - Как бараны, повторил капитан и залпом допил коктейль.
  Инженер налил себе и капитану новую порцию. Некоторое время они пили молча, смотря на пылающий в печи огонь.
  - А может нам и не надо этого знать? Для нашего же блага? - спросил капитан. - может те, кто нас поселили здесь, пожалуй, святой отец прав, создали нас, может они все продумали на много веков вперед.
  - Может и так, но тогда скажи мне, зачем мы засовываем наших детей в этот аппарат? Он же убивает их! Я помню, во что они превратили Лиз после этого сканирования. Я был готов убить их! А главное, я понял, что этот аппарат для взрослых! Ты видел, какойон огромный? Таких детей не бывает! - разгорячился роб. - Я тебе так скажу, Бил,этот Совет и эти отцы - они не понимают, что делают, не понимают! А дети умирают, умирают! По 40 в год! Мэй все подсчитала, она в тайне ведет список, если хочешь, могу показать.
  - Не надо, помотал головой капитан. - Я даже не хочу этого знать, итак жить тошно. Когда Рич ушел?
   Неделю назад, может раньше. Я уже забыл, Роб сел за стол и уткнул тяжелую голову в кулаки. - Он не вернётся.
  - Да, он не вернется, согласился капитан. - Мне нужен новый второй пилот, а его нет.
  - А что же Совет они почему еще не выбрали?
  - Они не знают, никто сам не вызвался, а они могут лишь речи говорить.
  - Ладно, скоро Мэй придет из больницы. Она показывала Лиз вскрытие., вроде собирались Киру смотреть.
  - Кира, мне ее до сих пор жалко, сказал капитан. -Я много думал, где ей лучше было бы остаться.
  - Где угодно, но только не здесь, уверенно сказал инженер. - Слушай, а тебя не забавляет то, что они до сих пор называют этот морг больницей, а?
  - Но там же есть больные, они лежат в палатах, морг внизу.
  - Это все верно, но туда же отводят больных, кто выживет, вернется домой, а так сверху вниз к Мэй на стол. Она рассказывала, что они находили книги, где описаны все болезни, хорошо описаны, есть даже указания по лечению, но вот есть она загвоздка - лекарств нет. Они проверяли, склад пуст, а других рекомендаций нет.
  - А что такое лекарства? - удивился капитан. - Вроде тех трав, что продают у нас на рынке?
   Продают, скажешь тоже. Я вот пытался найти новый топор, так со мной никто меняться не хотел, пришлось почти весь запах дистиллята отдать, а свою норму на инструмент я уже выбрал, надо ждать следующего года. А лекарства, хм, это сложные вещества, их как-то делали те, другие. Наверное, что-то вроде тех таблеток, что выдает наш святой отец женщинам, когда приходит время рожать детей. Вот интересно, а что будет, когда эти белые диски кончатся? Что будет с нами тогда?
  - Вымрем, ответил капитан. Но может у кого-то получится и без них.
  - У нас до сих пор не получается, сказал Роб. - Уже десять лет пробуем, такое ощущение, что внутри стоит какой-то блок. Но в теле ничего нет, Мэй много раз проверяла.
  - Он в голове, капитан постучал себя по лбу. - Твои пришли.
   Да, сейчас нам Лиз что-нибудь приготовит.
  - Она у тебя уже выросла, скоро замуж выйдет, улыбнулся капитан. - Я помню своих в ее возрасте, наглые прелестницы.
  - Угу, Лиз именно такая.
  На кухню вбежала раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Лиз с пакетом продуктов, захваченных по пути в раздаточном пункте. Следом за ней вошел Боб с двумя пакетами и Мэй.
  - О, капитан, рада вас видеть! - громко сказала Лиз, ставя перед ним на стол пакет с продуктами. - Останетесь на ужин?
  - Да, Роб сказал, что ты будешь готовить, улыбнулся ей капитан.
   Да? Папа, я так устала в школе! - попыталась возразить Лиз, но, увидев грозный палец матери, согласилась. - Хорошо, но мне будет помогать Боб.
  - Он не откажется, да, Боб? - спросила парня Мэй - Роб, а нальете мне?
  - Конечно, инженер встал и сделал коктейль для жены. - Так, молодежь пусть работает, а мы пока пойдем прогуляемся, ты как, капитан?
  - Согласен, ответил капитан и встал со стула.
  - Бил, а ты еще не нашел себе нового пилота? - спросила его Мэй, кивнув на Боба. - Вот, парень ничего, еще не распределенный.
  Капитан посмотрел на напряженного парня и похлопал его по плечу.
   Домой пойдем, обсудим, согласен, Боб?
  - Конечно, капитан D, закивал Боб.
  
  11.
  
  Стеклянный куб зажегся сотнями ламп, в темноте ночи стало светло, как днем. В каждом доме включился свет и требовательно запищал черный экран, призывая к вниманию. Сонные граждане, садились возле экрана, радуясь теплому запаху подгоревшей пыли от электроконвекторов, вышедших на полную мощность, пытаясь сначала прогреть себя, а потом и дом, застывший в первой изморози короткой зимы.
  Экран вспыхнул, осветив комнату ярким красным светом, смотреть на него было больно, но никто не отводил глаз. Экран стал мигать другими цветами, а потом погас на несколько минут и включился снова. На синем фоне не было ни стеклянного куба, ни символов Совета города или веры, трансляция велась из другого места. На экране появился быстрый набор цифр и букв, бешенной лентой уносившийся вверх, прочесть это было невозможно.
  Инженер J сидел у экрана, держа наготове блокнот и карандаш. Рядом сидели сонные Мэй и Лиз, плотно прижавшиеся друг к другу. Он поправил на них толстое одеяло, все норовившее открыть голые ноги. Он же сидел в одних кальсонах, голой спиной чувствуя, как медленно прогревается комната. Холод придавал ему бодрости, после начала первых холодов было трудно вставать рано утром и идти за водой. Лиз больше не ходила с ним, даже не просыпаясь, когда он вставал. Зашумела вода в трубах, бешенным потоком наполняя иссохшие баки. Все ждали, что свет включат еще вечером, но этого не произошло. Теперь он понимал, что те, кто управляют ими, все включали постепенно, но зачем? Он пометил эту мысль себе в блокнот, стоило ее обдумать вместе с капитаном D.
  Роб не мог знать, что город включался по районам, в первых кварталах дома уже были полностью прогреты, а на экранах продолжал бежать поток цифр и букв. Роб определил его как код программы, он часто видел такие, когда вместе с другими, такими же по званию, как и он, ездили на энергостанцию, их туда вызвала система оповещения об ошибках. Они целый день меняли лопнувший патрубок на трубе, перекачивавшей насыщенный пар, отводящийся от старой турбины в бассейн, где давно уже перестала жить рыба, а вода приобрела медно-черный оттенок. Находиться на энергостанции было страшно, жутко скрипела турбина, гудели насосы, еще мгновенье, и все взлетит на воздух, трубы лопнут, а турбина вырвется из оков и полетит сносить все на своем пути, пока не утонет в громадном бассейне.
  Раздался громкий сигнал, экран приглашал зрителей, на нем стали появляться странные слова, Роб тут же записывал их, а Лиз с Мэй проснулись, в полголоса переговариваясь.
  
  'Проект Земля 230 / Люди гор:
  
  Популяция - неизвестно, определяются органические следы жизни.
  Уровень развития: депрессивно-деградационный.
  Состояние инфраструктуры: отрицательное.
  Прогноз: отрицательный, регрессивный.
  
  Проект Земля-231 / Люди леса:
  
  Популяция - неизвестно, определяются органические следы жизни.
  Уровень развития: депрессивно-деградационный.
  Состояние инфраструктуры: отрицательное.
  Прогноз: отрицательный, регрессивный.
  
  Проект Земля-232 / Люди воды:
  
  Популяция 67241 человек, смертность не более 0,0015%, рождаемость 0,00151% растет.
  Уровень развития: регрессивный, отклонение от прогноза не более 0,075%.
  Состояние инфраструктуры: 37%, падает..
  Прогноз: положительный, регрессивный.
  
  Проект Земля-233 / Люди моря:
  
  Популяция: 187559 человек...'
  
  На этом трансляция прекратилась. Лиз удивленно посмотрела на мать, потом на отца и спросила.
  - Значит кроме нас еще кто-то есть?
  - Получается, что так, ответил Роб. - Капитан D рассказывал, что он видел множество воды на нашей планете. Он даже нарисовал карту, но ее изъял Совет города.
  - Почему изъял? - возмутилась Лиз. - А он может нарисовать новую?
  Робне успел ответить. Как на экране стали появляться новые слова, он не сразу вдавался в их смысл, просто записывая в блокнот.
  
  'Люди Земли-232!
  
  Я обращаюсь к вам от имени моего создателя. Его больше нет со мной, время его закончилось. Мое время тоже подходит к концу, для вас наступает новая эра - познания.
  Вы получите всё, что знаем мы, вы сможете это понять, изучить и принять, если захотите. Другие цивилизации на этой планете, созданные нами, прошли этот путь, вы последние.
  Ваша вера - ваш право. Сейчас она позволит вам выжить, ваше сознание еще не готово быть самостоятельным, вы не готовы. Мир вокруг вас не знает, кто вы такие. Вы не знаете этот мир. Познавайте его, познавайте себя, только так вы сможете подняться выше по ступеням эволюции.
  Не позволяйте себе бороться со своим сознанием - верьте в себя, друг в друга, ибо нет другого бога, кроме вас!
  Так хотел сказать мой создатель, так жили он. Вас создали для лучшей жизни, пройдите этот путь ...'
  
  Трансляция оборвалась. На экране появился логотип Совета города, и зазвучала бравурная музыка.
  - Вот черт! - Роб в сердцах бросил блокнот на пол. - успели. Гады!
   Не успели, ласково сказала Мэй. - главное нам сказали, мы этого никогда не забудем.
  Они встали, все еще возбужденные, смотря друг на друга блестящими глазами. Лиз, уже согревшись, больше не куталась в одеяло, несколько раз в слух перечитала написанное отцом в блокноте, а потом спросила.
  - Пап, а на Каткьюб другие тоже летали? Ну эти, люди моря, например?
  - Не думаю, капитан D ни разу не видел другого корабля, правда есть вероятность, что кто-то составил для нас независимые графики полетов. Надо поговорить с ним, может стоит немного подзадержаться на Каткьюбе.
  Мэй ушла на кухню, быстро приготовив завтрак. Они сели есть. В дверь громко постучали, Роб встал и подошел к ней. Это был их сосед, плотник V.
  - Тар, вы смотрели трансляцию? - спросила его Мэй, приглашая за стол.
  - Да, конечно, мы все смотрели, грубым голосом сказал плотник, он был ниже их ростом, но значительно шире в плечах. - Только мы мало что поняли, вот я и пришел, чтобы вы мне объяснили.
  - Позавтракайте с нами, сказала Мэй, положив ему хороший кусок жареного мяса с овощным рагу.
   Спасибо, не откажусь, сказал плотник. - Наши все в город собираются, все идут на площадь, что-то будет.
  - Пожалуй, вы правы, сказал Роб. - что-то должно быть непременно.
  - Мои уже собрались, я пришел за вами, сказал плотник. - Все же лучше, когда есть кто-то, кто может все объяснить, а то мы все понимаем, что нам что-то льют в уши, а что, непонятно! Спасибо за еду, я пойду.
  Плотник быстро все съел и встал, поклонившись Мэй и улыбающейся Лиз, он всегда смешил ее. Большой, грубый, но всегда добрый.
  - Мы скоро будем готовы, сказала Мэй, кивком наказав дочери есть быстрее.
  - Подходите к нашему дому, там все собираются, вместе и пойдем, прогремел плотник и, накинув тяжелую куртку, вышел, оставив за собой запах утреннего мороза.
  Семья J подошла к дому плотника, здесь уже собрался весь их квартал, люди переговаривались шепотом, боязливо поглядывая на горевшие вновь фонари уличного освещения. Было непривычно светло, и это уже пугало. Широкой колонной, занимая всю улицу, они двинулись в город, постепенно вливаясь в другие колонны. Люди приветствовали друг друга молча, редко раздавались радостные возгласы, быстро тонувшие в общем потоке молчания.
  На площади было не протолкнуться, весь город, даже с окраин шли люди, не было лишь тех, кто работал на пастбищах, у них был отдельный негласный статус: Совет города не решался показывать им свою власть, а они не мешали Совету. Уважали они только святого отца и инженеров, объединяя их в своем мировоззрении. Роб и Мэй часто обсуждали это, когда Лиз была у друзей или гуляла, находя в рассуждениях полевых работников достаточную долю зрелого зерна, Роб, как и святой отец, оперировал догматами, все, что он знал, нельзя было ставить под сомнение - это была вера, настоящая, искренняя и она помогала.
  Толпа загудела, началось странное движение, люди волнами отступали в стороны, пропуская кого-то. Роб увидел, как толпа расступилась перед ним, в образовавшемся коридоре под молчание людей медленно шел святой отец, поддерживаемый капитаном D. Святой отец спотыкался через шаг, было видно, что он очень болен. Не было в нем уже того мощного гиганта, готового одним прыжком, одним ударом сокрушить неверного, теперь это был просто старик, не доживший еще до сорока лет.
  Капитан подвел святого отца к Робу, он подхватил рук старика, чтобы тот не упал. Роб никогда не видел святого отца таким, глаза его ввалились в череп, рот был белый, будто бы сшитый нитками из незаживающих ран, кожа бледная, похожая на грязную ткань.
  - Мне надо с тобой поговорить, инженер J, прохрипел святой отец. - Еще есть время до ...
  Он не договорил, указав пальцем на ближайший дом, где находилась столовая. Он жестом приказал Мэй и капитану следовать за ним.
  - Лиз, подожди нас здесь с дядей Таром, сказала Мэй, но, увидев, что к ним спешит Боб F вместе с Тимом и Таром, сыновьями пекаря, погладила дочь по щеке. - А вот и твои защитники.
  Лиз обрадовалась, помахав друзьям рукой. За ними из толпы выбежала куча парней и девушек, они сгруппировались вместе, став что-то бурно обсуждать. Мэй поспешила за Робом в закусочную, как раз он с капитаном довел святого отца до закусочной.
  Внутри было сыро и неприятно пахло протухшим супом. Капитан включил свет. Роб усадил святого отца на стул, тот почти упал на стол, не в силах дольше держать голову. Мэй убежала на кухню и вскоре вернулась с тазом воды и кучей полотенец. Она быстро обмыла сочившуюся гноем рану на шее, святой отец молча переносил эту процедуру, не выражая лицом ничего, кроме смертельной усталости. Рана была глубокая и не затягивалась полностью. Мэй долго возилась с ним, соорудив что-то подобие повязки из чистых салфеток.
  - Спасибо, глухо сказал святой отец. - Только это мне не поможет. Сестра Мэй, ты же много видела смерть, так это?
  - Да, святой отец, я ее вижу каждый день, ответила Мэй, удивившись, что он назвал ее по имени.
  - Так вот пришло время увидеть в смерти жизнь, сказал святой отец. - Ты знаешь, что я хочу сказать. Я знаю, ты пытаешься это делать, не бойся, пока я жив, тебя никто не тронет, остальное зависит от твоего мужа.
  Он долго глядел на Роба, а потом закрыл глаза. Мэй и капитан удивленно переглянулись, только Роб нахмурился, тень верной мысли пробежала по его лицу, он инстинктивно отпрянул назад, но тут же остановился.
  - Ты правильно боишься, сказал святой отец. - Я тоже боялся, это было очень давно, я не хотел служить, никто этого не хочет.
  - Я вас не понимаю, сказал Роб. - о каком служении вы говорите.
  Святой отец открыл глаза и посмотрел на него. Мэй налила ему стакан воды, он пил долго, медленно, с трудом делая каждый глоток.
  - Я скоро умру, это вопрос недолгого времени, сказал святой отец. - Ты должен встать на мое место. Таково мое решение. Я не вижу никого, кто мог бы быть лучше, чем ты, а каждый следующий должен быть лучше - в этом правда эволюции, в этом истинная правда вечной жизни!
  Он закашлялся и уронил стакан на пол, стекло глухо звякнуло и разлетелось на десятки осколков. Мэй налила ему еще воды, но уже в металлическую кружку. Пока святой отец пил воду, роб долго смотрел в пол, обдумывая услышанное.
  - У меня нет выбора, сказал Роб.
  - Да, прохрипел свято отец. - Если ты хочешь защитить свою семью, но разве это главное? Твоя дочь выбрала не того, этого ей не простят, у меня много доносов на нее и на тебя, Мэй, и на тебя. Если я не назову приемника, то его выберет Совет города, а советник А не будет долго думать, он назначит следователя В, а он итак знает, кто, где и с кем находится он видит весь город! Но скоро это кончится.
  Святой отец глухо рассмеялся, он обнажил левую руку и ткнул в место ниже запястья, где стоял вживленные чип.
  - Их больше нет, они кончились, смеялся святой отец. - Мы не зря сжигаем умерших, я вижу большой передел впереди, должен быть человек, которому поверят - тебе поверят, Роб, люди верят тебе, я тебе верю! Ты думаешь, что я бы перерезал горло капитану? Нет! Тысячу раз нет! Я хотел показать людям во что они превратились! Но вмешались они, ты знаешь, кто это они, правда?
  - Это те, кто прилетел когда-то с Каткьюба сюда, сказал Роб. - Как та девочка, что привез с собой капитан.
  - Да, но эта девочка уже мертва, они все там уже мертвы, хотя и пока дышат,, сказал святой отец и встал, опершись рукой на стол. - Мы остались одни, больше над нами нет бога, мы должны сами хранить его в себе.
  Он приложил руку к голове, а потом к груди. Роб кивнул, что понял его мысль.
  - Мысли ясно, чувствуй сердцем, сказал Роб.
  - Истина! - воскликнул святой отец, - но иногда придется пролить чужую кровь, это необходимо, кровь основа жизни, дурная кровь способна ее уничтожить.
  - Но как понять, какая кровь дурная? - спросила Мэй.
  - Ответ будет здесь, сказал святой отец, приложив руку к голове. - А решение здесь,
  он с силой вдавил свою ладонь себе в грудь, пошатнулся, но удержался на месте.
  - Где же мы живем? Кто мы тогда? - расплакалась Мэй, она видела, что муж принял решение, она чувствовала, что сама приняла его.
  - Мы детская игрушка с пружинным заводом, ответил капитан D. - Вертимся, пляшем, пока есть завод, но пружина сломалась, а игрушка рассыпалась.
  Святой отец встал и шагнул к двери, показывая всем, что пора было идти. Капитан и Мэй подхватили его, но святой отец остановил их.
  - Я согласен, сказал Роб и взял святого отца под руку.
  -Когда они подошли к двери, Мэй остановила их, крепко сжав руку святого отца.
  - Как вас звали, святой отец?
  - Я Тир G, сын скотовода, ответил святой отец.
  Они вышли из закусочной, их встретил общий вздох напряженности. Они долго шли сквозь расступающуюся толпу, Мэй выхватила Лиз из кучи молодежи, она схватила Боба, потянув его за собой. Через десять минут Роб подвел святого отца к трибуне, сколоченной наспех, где уже стоял советник А и его свита. Святой отец жестом приказал Робу остаться рядом и взял в руки микрофон. Его голос, глухой, ревущий, разрезал утреннее небо, рассек морозный воздух, заставив плотную людскую массу одновременно вздрогнуть.
  - Жители города, люди воды! - начал святой отец. - Теперь вы знаете, кто вы. Мы знали это всегда, но не мели права говорить.
  Советник А хотел что-то добавить, но под взглядом святого отца отошел в сторону.
  - Вы остались одни, нет больше никого, никто не сможет вам помочь, никто! Вы погрязли в пороке, вы забыли про других, вы забыли про честь, про любовь, вы спите с чужими женами, вы совокупляетесь со своими детьми - вы родите уродов! Вы родите животных, вы станете такими же, как звери в лесу, что едят друг друга - они придут за вами, чтобы съесть вас!
  Люди молчали, оглушенные его словами. Советник А вновь попытался отобрать микрофон, но уже несколько крепких парней из толпы взобралось на сцену и отодвинуло совет города подальше. На них были грубые куртки и штаны из кожи с меховыми вставками, отличительные знаки скотоводов и других полевых работников.
  - Вы стали делить друг друга, повелевать другими, вы стали подчиняться им, радоваться этому - вы забыли о вере, что каждый из вас равен другому, и мужчина, и женщина. Пока вы будете делить друг друга, то не заметите как убьете себя. Я скоро умру, это будет весной. Я назначаю своего приемника - это инженер J.
  Советники что-то выкрикивали в протест, но их заглушил радостный клич толпы, приветствовавший нового святого отца, еще не понимавшего, как сильно изменилась его жизнь, какую власть он получил в свои руки и какую боль.
  
  12.
  
  Лейтенант К поднялся на холм и остановился. Перед ним расстилалось огромное заснеженное поле, за которым начиналась горная гряда. Нависший над землей туман не позволял увидеть вершины каменных исполинов, и от этого они словно врастали в небо. Лейтенант К достал из поясного кармана тонко наструганную соленую буйволятину и стал медленно ее рассасывать, подавляя в себе желание засунуть в рот пригоршню пересоленного мяса, которым его снабдили скотоводы, не потребовав ничего взамен. Они дали ему с собой еще много запасов сухарей, сушеных овощей и фруктов, не пытаясь отговаривать, но и не давая доброго напутствия - они видели в нем покойника, и Рич понимал это.
  Терпкий жесткий кусок мяса жег горло, но все равно это было приятно, голова прояснялась, а в ногах появлялась необходимая сила. Он шел уже три недели, через леса, поля, переходя в брод реки, один раз он даже ошибся и чуть не утонул, с трудом зацепившись за скользкие камни.
  По дороге он никого не встретил, хотя его пугали дикарями, подстерегавшими путешественников на каждом шагу. Не было никого, только испуганные его неумелыми шагами в лесу птицы и мелкие животные, бегавшие у него под ногами. Лес признавал его за своего, он показывал ему дорогу, чтобы Рич быстрее покинул его. В диких полях он иногда находил брошенные гнезда, в которых уже давно не было птенцов, многие птицы уже мигрировали в теплые края, он помнил это еще со школы, но там никто необъяснял, где они, эти теплые края?
  Скотоводы ошиблись, они говорили ему, что горы начнутся сразу же после пятого леса, но они появились только сейчас. Сейчас, стоя на холме Рич понимал, что никто из них ничего не знал точно, передавая из уст в уста придуманные кем-то небылицы. Первые ночи в лесу он просыпался от каждого шороха, принимая черные тени за приближающихся врагов, а это были ночные птицы или осмелевшие олени, решившие посмотреть поближе, кто к ним пришел. Несколько раз Рич видел в лесу волков, они пробегали через поле, не замечая его. Его поразили эти мощные животные, со свинцовыми плотными шкурами, длинными клыками, перекрывавшими пасть сверху и снизу, он с трудом бы справился даже с одним, волк был не меньше его по размеру и гораздо сильнее, яростнее. Волки бежали не в лес, они пересекали поле в другом направлении, уходя на бескрайние просторы засыпающей зимней степи, они будто бы специально обходили лес стороной. Тогда Ричу захотелось пойти за ними, но он не решился. И вот теперь перед ним горы, осталось лишь спуститься вниз и пройти это бескрайнее поле, может к ночи он уже достигнет их подножия.
  Рич доел кусок мяса и запил его ледяной водой. Набрав снега в широкое горло фляги, он потряс ее, проверив, чтобы переключатель фрикционного обогрева включился правильно. Эту флягу, которая могла топить лед и снег во время ходьбы, принимая совершенную им работу в тепловую энергию, термокостюм, способный накапливать энергию от солнца и долго сохранять тепло, Рич в нем просто спал на земле, не боясь замерзнуть или промокнуть, все эти вещи дал ему инженер J, откопав на дальнем складе. Сколько у них было всего, что никто не знал? Сколько им оставили их создатели, так и не успев объяснить что к чему. А ведь можно было уже давно облететь на их корабле всю планету, узнать ее, узнать себя, наконец. Рич понимал, что их корабль не подходит для таких полетов, он не знал, почему он мог взлетать с планеты, но в глубине зарождающегося знания, он понимал, что если удалось создать такой корабль, то почему нет более простого, способного лететь по внутренней орбите планеты? Рич спустился вниз и пошел через поле, обдумывая траекторию полета внутри планетного корабля, голова с радостью откликнулась на нагрузку, разогревая тело. Он и не заметил, как к концу дня прошел почти все поле, высчитывая в голове затейливые траектории и все больше приходя к мысли, что он думает неверно, внутри планетный корабль не мог так летать, должно было быть что-то попроще, понятнее, как летит птица. Он устроился на ночлег под диким фруктовым садом, раскинувшимся вдоль подножии. Он засыпал, видя в коротких первых снах Мег и детей, в его памяти они всегда были живы, а дети уже подросли достаточно, чтобы он мог с мальчишками ходить на рыбалку.
  Проснулся Рич до рассвета, он немного замерз, а организм требовал энергии. Он нашел несколько замерзших фруктов в снегу, часть была сильно побита и гнила, но другие были вполне съедобны. Рич никогда не видел их, в городе такие не росли, их не было и в учебнике ботаники. Рич выбрал дорогу наугад и стал подниматься вверх по склону.
  Дорога все время менялась, то уходя резко вверх, заставляя хвататься за острые камни, чтобы не скатиться вниз по льду, то выпрямлялась, переходя в широкое плато, на котором еще росла зеленая трава и высокие кусты. Медленно менялся рельеф, появлялись одинокие деревья, которых становилось все большие, и Рич вошел в горный лес. В лесу, на удивление, было теплее, что-то грело его, а может просто не было колючего злого ветра, норовившего сбросить Рича вниз, предупреждавшего его о скорой опасности. Рич шел и думал, куда он собственно идет и зачем? Почему он выбрал именно эту дорогу, возможно стоило обойти горы, может он бы нашел дорогу сквозь горную гряду, но поворачивать обратно было еще хуже.
  В лесу было тихо, он словно напрягся, впустив незваного гостя. Не было ни птиц, ни мелких животных под ногами, лес молчал, застыв, только шелест листвы и травы от ботинок Рича, и его дыхание, больше ничего. Пот застилал глаза Рича, подниматься по скользкой траве было тяжело, он стал часто спотыкаться о камни, Рич сел под дерево, чтобы отдохнуть. Глаз уловил еле заметное движение слева, он не повернул голову, стараясь переключиться на периферическое зрение. Движение повторилось, но уж справа, он смог разглядеть метнувшуюся в чаще тень - это было не животное, он видел движение человека, внутри него все похолодело. Рич осторожно встал и стал прислушиваться, движения были повсюду, его уже не боялись, не прятались, открывая то спину, то издавая воинственный клич. Жители гор были ниже Рича, как дети, едва доходя ему до подбородка. Он достал из ножен походный нож и приготовился драться, просто так умирать он не хотел.
  Внезапно перед ним выскочило трое человек, они держали в руках лук со стрелой, все в одинаковых меховых костюмах и меховых шапках, закрывающих почти все лицо, оставляя лишь глаза и нос. Они с полминуты смотрели друг на друга, Рич заметил, что их обувь была без подошвы, сделанная из более грубого куска кожи. Он хотел что-то сказать, но удар сзади в голову повалил его на землю, он мгновенно потерял сознание, получив стрелу с тупым наконечником в затылок.
  Очнулся Рич от того, что нестерпимо болела голова и глаза. Мир был перевернут, голова висела над землей в десятке сантиметров, тяжелая от накатившей от ног крови, дурная, он почти ничего не соображал. С трудом осмотревшись, он понял, что уже не в лесу, это была зеленая долина, а его подвесили к толстой ветви старого дерева. Он попытался подняться, но все тело было не его, отказывалось слушаться, руки были связаны, оставалось только ждать.
  К нему подошли люди в меховых одеждах, один из них ткнул в него палкой, проверяя, живой ли он. Рич что-то буркнул себе под нос. Палка ткнула в его флягу, потом опять в него.
  - Это для воды, сказал Рич. - чтобы носить с собой воду.
  Люди словно поняли его, один даже потянулся вперед, чтобы снять ее, но вдруг все трое отступили назад, пропуская другого человека. Он был немногим ниже их и тоньше, но было видно, что все его боятся. Человек встал перед Ричем и достал длинный черный нож. Рич увидел, как к ним подходят люди, еще и еще, их было так много, что ему показалось, что вся долина заполнилась ими. Человек с ножом снял шапку, и Рич увидел, что это была женщина. Она была чем-то похожа на Киру, которую они привезли с Каткьюба, те же черные волосы, небольшая голова, лишенная уродливого лба и массивных надбровных дуг. Она была красивая, лицо круглое от природы немного вытянулось от нелегкой жизни, острые скулы, ровный прямой нос, длиннее, чем у других, красивый рот с напряженными губами, белая кожа светилась здоровьем, а черные глаза умом. Рич зажмурился, она была очень похожа на Мег, и Кира была похожа на Мег! Он шумно выдохнул.
  - Зачем ты пришел к нам? - спросила его женщина грозным голосом, но все же в нем слышалось, что она была еще довольно молода.
  - Я ушел от своих, ответил Рич.
  - Он врет! - послышалось со всех сторон. - Убей его, Ора. Убей! Он принесет нам смерть!
  - Нет, сказала женщина, ее звали Ора, Рич подумал, что ей подходит это имя. Она подошла близко к нему и приложила холодное лезвие к его горлу, он почувствовал, как нож входит в его горло, потекла кровь. - Я отрежу твою голову, как вы делаете с нами, но мы не едим вас, мы не едим падаль.
  - Подожди, - прохрипел Рич. - Я никого не ел. И никто в городе у нас вас не ел. Я впервые вас вижу, мы не знали о вас ничего! Ты ошибаешься!
  Только сейчас он увидел, что у нее было четыре пальца на руке, как у Киры.
  - Кто ты? - спросила его Ора, убирая нож.
  - Я второй пилот корабля, мы летаем на Каткьюб за бочками с топливом, стал сбивчиво говорить Рич, не до конца понимая, с чего стоило начать. - Мы живем в городе у большого озера.
  - Он не от них, сказала Ора, люди за его спиной охнули. - Это не человек леса.
  - Все равно убей его! Боги отомстят нам! - завопило несколько женских голосов.
  - Нет! - твердо сказал Ора. - Боги не требуют от нас убийств других людей!
  Она обошла Рича и одним ударом рассекла веревки на его руках. Ора кивнула одному из охотников, тот бросил ей свой нож, она вложила нож в руку Рича.
  - Развяжи себя сам. Не думай, что сможешь нас одолеть, мы сильнее тебя.
  - Спасибо, прохрипел Рич и с трудом поднял свое тело к ногам. Рука слушалась плохо, но ему удалось разрезать плотную веревку, сделанную из коры неизвестного ему дерева.
  Он упал на землю, и протянул вперед нож, кто-то забрал его. Ора поднесла ему чарку с чем-то пахучим, но организм обрадовано напрягся, Рич выпил, не задумываясь - это было молоко с кровью и травами, в голове прояснилось, он смог лучше разглядеть людей вокруг. Ора стояла рядом с ним, следя за его действиями. Черный нож она уже убрала в ножны, и теперь держалась правой рукой за тугую косу, обдумывая.
  - Ты пойдешь с нами, твой рост поможет нам. Но ты можешь не пережить переход через горы, твои братья умирают на высоте, там мало воздуха.
  - Справлюсь, сказал Рич. - мне все равно идти некуда. Спасибо тебе, спасибо вам всем, что не убили меня.
  - Если решим, то убьем, не сомневайся, ухмыльнулась Ора. - Почему ты ушел от своих?
   Они убили мою жену и детей, сказал Рич. - Мне нет места среди них.
  - Понятно, сказала Ора. - Что ты умеешь делать? Можешь ли ты работать?
  - Могу, я сам построил свой дом, сказал Рич.
  - Хорошо, она махнула рукой и рядом встал широкий человек в кожаном костюме, он не был похож на других охотников, у него не было ни ножа, ни лука со стрелами, только из-за спины торчал огромный топор, и у него было по четыре пальца на руках, причем большой палец и четвертый были одинаковые, толстые, сильные, не такие, как у Оры, ее ладонь была изящная с длинными тонкими, по сравнению с Артом, пальцами. - Арт. Ты будешь работать сним, научишь его, что надо делать.
  - Научу, легко, Арт протянул руку Ричу, Рич пожал ее.
  - Меня зовут Рич, сказал он.
  Люди издали приветственный крик. Рич встал, возвышаясь над ними, людей было действительно много, они все подходили и подходили.
  
  13.
  
  Пришла весна. Лед тронулся, все дальше отходя от берега, природа просыпалась, согреваемая лучами подобревшего солнца. Начинался новый год, все случалось заново, рождалось заново.
  Роб стоял в длинном черном одеянии у озера и смотрел на воду. Он не стал отращивать бороду, продолжая каждое утро брить лицо, но Мэй сказала, что в нем, в его взгляде уже чувствовался святой отец, он и сам это чувствовал. Вот уже третий месяц он стал им, сразу же после смерти святого отца Тира. Многое уже изменилось в жизни города, но сегодня Роб не хотел об этом думать, отец Роб, как называли его горожане.
  - Папа, я тебя боюсь, сказала Лиз, подойдя к нему и взяв отца за руку. Она была одета в свадебной длиной рубашке, которую вышивала Мэй цветами, вплетая в узоры пожелания счастья дочери, ставшей взрослой.
  - Так и должно быть, улыбнулся он. - Но тебе нечего меня бояться.
  - Я знаю, просто никак не могу привыкнуть, она прижалась к нему, дрожа от холода. - Пап, я так счастлива!
  - Мы с мамой тоже, ответил он, оглянувшись на устроенную им для молодых палатку с обогревателем, все же было еще слишком холодно, это Лиз настояла на церемонии в первую декаду весны. - пора начинать.
  - Пора, сказала Лиз. - А все же здорово, что мы пока будем жить все вместе!
   Да, мы с мамой этому тоже очень рады, улыбнулся Роб. - Давай веди своего жениха.
  - Ага! - обрадовалась Лиз.
  Она подбежала к Бобу, стоявшему возле Мэй и его матери, швеи F, не хотевшей, чтобы ее называли по имени. Лиз схватила его за руку и потянула к озеру. Молодые встали у воды, облаченные в одинаковые белые рубашки с вышивкой, у Боба она была другая, на ней не было цветов, только грубые геометрические фигуры, как требовал ритуал.
  Роб подошел к Мэй и швее F, они протянули ему два стакана, Мэй с белым напитком на основе браги из зимних ягод и молока, а швея F с красным, с кровью буйвола и брагой из черных яблок. Роб дал стакан с белым напитком Лиз, а второй отдал Бобу.
  Лиз сделала большой глоток, Боб сделал тоже, они старались не закашлять, но жгучий алкоголь терзал горло. Потом Лиз дала отпить из своего стакана Бобу, А он дал ей выпить свой напиток. Они посмотрели на отца Роба, он кивнул, что все правильно. Боб влил остатки своего напитка в стакан Лиз, Лиз подняла стакан над собой и выплеснула его содержимое в озеро. Небольшая волна подкатила к берегу, обдав голые ноги молодых ледяной водой, но они уже не чувствовали холода, горячие, с блестящими от счастья глазами.
  Отец Роб тихо прошептал положенное заклинание, увещевая бога озера помочь их детям, защитить их, и вложил руки молодых друг в друга.
  Лиз и Боб вошли в воду по колено. Сначала Лиз сняла свою рубашку, обнажая красное от внутреннего огня тело, потом снял рубашку боб. Они одновременно бросили их далеко в воду, волна тут же подхватила жертву, унося с собой. Женщины на берегу радостно охнули, значит бог озера благословил их детей, не разорвал, не разбил их, обещая долгую счастливую жизнь. Нельзя сказать, что Мэй и Роб верили в это, но им нравился этот ритуал, было в нем что-то настоящее, глубокое. Швея F истово верила в это, она упала на колени, продолжая молиться богу озера.
  Отец Роб смотрел на молодых, на выросшего Боба, ставшего мужчиной, на Лиз, еще недавно девчонку, а теперь он видел прекрасную молодую девушку, так похожую на Мэй. Он взглянул на жену, Мэй видела тоже самое. Отец Роб вознес руки к небесам призывая небеса в свидетели, солнце ярко вспыхнуло, благословляя молодых.
  Лиз поцеловала Боба, он поцеловал ее, поцеловал ее груди, налившиеся молодым соком, поцеловал живот, дарующий жизнь, и поцеловал ее лоно, дарующее счастье, бессмертие. Лиз и Боб взялись за руки и побежали в воду. Оттолкнувшись от дна, они нырнули, волна накрыла их, озеро веселилось вместе со всеми.
  - Пойдем? - предложила Мэй. - Мы конечно, можем их дождаться, но им вряд ли нужны наши советы.
  - Ты могла бы много дать советов, улыбнулся Роб, превращаясь обратно в ее мужа.
  - А я уже дала, Мэй взяла его под руку. - Они не замерзнут, не переживайте, швея F.
  - Да-да, торопливо ответила женщина. - Лучше мы пойдем. Я как вспомню нашу церемонию.., лучше и не вспоминать! Мне было так неудобно, когда на тебя все смотрят!
  - Да, Роб прояви свое влияние, пора бы уже запретить этот ритуал, сказала Мэй.
  Они пошли к дому. Мэй оглянулась назад, Лиз с Бобом уже показались на горизонте.
  - Этого нет в правилах, сказал Роб. - Люди сами этого хотят.
  - Но не все, сказала Мэй.
  Остальную дорогу они молчали. Мэй держала мужа под руку, а второй рукой вела рядом швею F, все еще напряженную. Она расслабилась, когда Мэй ввела ее в дом. Они сели за стол, Мэй с Робом, а напротив швея F и капитан D, приглашенный в качестве отца Боба и все это время ожидавший их дома. Идти на церемонию он не захотел, считая себя лишним.
  Мэй разлила по бокалам праздничный напиток, горячий коктейль из браги из зимних ягод, перебродивших соков и густо сдобренный специями. Все выпили, радостно смеясь. Напиток согревал и успокаивал, настраивая на нужный лад. Капитан протянул Робу лист бумаги.
  - Я пока ждал, закончил перевод, сказал капитан. - Так, мне кажется правильнее.
  - Может не сегодня? - тихо спросила Мэй.
  - Надо прочесть, пора бы и мне выучить этот язык, сказал Роб. - праздник от нас никуда не денется.
  Он повертел лист в руках, Мэй прижалась к нему, сама сгорая от любопытства. На листе мелким почерком капитана был перевод последней записки Киры, которую она писала для своих друзей на Каткьюбе.
  
  'Друзья!
  Это последнее, что я могу вам сказать, как мне хочется вновь увидеть вас, но я сейчас умру, простите.
  Я должна сказать - всё, что нам говорили, чему учили с рождения - всё это вранье! Нет никаких богов, это не боги, они не лучше нас, не умнее. Они тоже ничего не знают о себе, они не знают своих богов, не знают своих предков. Кто-то зло пошутил над нами, кто-то играет с нами, как ребенок с камешками. Но это кто-то мертв, я вижу это, понимаю, но мертв и уже очень давно!
  Не приходите сюда - здесь наша смерть, это не наша земля. Я верю, что на нашем Каткьюбе есть та земля, о которой рассказывала Кира, мне кажется, что я приняла часть ее знания, я очень хочу в это верить. Я бы очень хотела вернуться на наш любимый Каткьюб, как мне не хватает снега, ветра, злого холода, но он теплее и нежнее, чем забота этих людей. Они заперли меня, как червяка в коробку, и ждут, когда я умру!
  Тринадцатый, я так рада, что ты не полетел со мной, я верю, что ты жив! Вы все живы, мои друзья, я вас всех помню и очень люблю!
  Я хочу, чтобы седой D привез вам мое послание, я знаю. Он еще полетит к вам обязательно. Я прошу его, он точно поймет то, что написала, и расскажет это рыжему К, он тоже хороший. Здесь есть хорошие, но они никто, как и мы, но лучше быть никем, но на свободе.
  Друзья, вы найдете ваше место на Каткьюбе, я верю в это, я видела его во сне, значит так и будет, мои сны еще никогда не врали!
  Прощайте, не забывайте меня, тогда я буду жить в ваших сердцах, а я хочу жить!
  Прощайте, друзья!
  Прощай, Тринадцатый! Я так люблю тебя!'
  
  - Это очень грустно, Мэй всхлипнула.
  Роб отдал листок капитану, швея F тихо попросила его дать ей прочесть капитан отдал листок. Роб и капитан долго смотрели друг на друга. Мэй утирала набежавшие слезы.
  - А ведь она права! - воскликнула Мэй.
  - Да, права, кивнул ей капитан.
  Швея F положила лист на стол и отошла к окну. Она долго стояла у окна, всматриваясь в прозрачное небо. Мэй разложила кушанья на столе, они ждали ее, не притрагиваясь к еде.
  - Моего мужа казнили за эти мысли, не обращаясь ни к кому, сказала швея F.
  Она села за стол и залпом допила праздничный напиток. Мэй поставила перед ней тарелку, погладив по плечам, но швея F была на удивление спокойная.
  - Не будем об этом больше, сказал Роб. - Мы живем, наши дети живы, они счастливы, давайте выпьем за них!
  Он наполнил бокалы, все встали и выпили.
  - Отец Роб, начала швея F, вспомнив что-то. - А вы дали молодым? Ну, то, чтобы дети родились?
  - А, вы про этот чудодейственный порошок, кивнул Роб, поняв ее вопрос. - Нет, не дал. В нем нет смысла.
  - А как же тогда? - удивилась швея F.
  - Препарат кончился более ста лет назад, это просто мел, отец Тир давал его потому, что иначе люди бы не поверили.
  - Интересно, а Совет города об этом знает? - спросил капитан.
  - Я думаю, что нет, усмехнулся Роб. - Они до сих пор считают, что контролируют рождаемость.
  - Да уж, грядет передел, вздохнул капитан.
  - Да хватит вам уже! -возмутилась Мэй. - Прекратите! Все завтра! А как вы думаете, как там они. Не замерзли еще?
  - Как замерзнут, Лиз тут же прибежит, улыбнулся Роб. - Не переживай,с ней теперь Боб F.
  - FJ,я бы не забывала, горделиво улыбнулась Мэй. - Они теперь FJ!
  - Видели бы вы лицо Советника А, когда он визировал регистровую книгу! - расхохотался Роб.
  
  
  Часть 2.
  
  
  14.
  
  Зима в горах переменчива. Сначала неделями идешь по ледяной дороге, карабкаешься вверх, норовя скатиться вниз, уставший, голодный, подолгу ожидая, пока скот найдет в плотно застеленной снегом мерзлой земле остатки травы или полусгнившие листья. А потом, перейдя вершину плоской горы, спустишься вниз по отлогой каменной стене вниз в теплую парящую кислым газом долину, посреди которой нервно спит жерло вулкана, изредка напоминая о своем присутствии выбросами пепла и удушливого газа. Здесь племя проводило не больше недели, как бы здесь не было тепло, какая бы здесь не была сочная трава, но все, и люди и скот к концу недели торопились уйти, боясь, что злые духи долины навсегда заберут их к себе. Они видели, как умирают возле вулкана свирепые хищники, забредшие сюда погреться, как они не могут сдвинуться с места, распластавшись безвольным телом, готовясь умереть. Выходя из долины, все чувствовали прилив сил, радуясь колючему ветру, ледяной дороге под ногами, и шли дальше.
  Рич не думал о том, почему они куда-то идут зимой, незачем было заставлять нервничать этих напряженных людей. Арт сказал, что они должны идти, чтобы выжить, но двигаться зимой все дальше в горы, навстречу лютым метелям, голоду - все это было странно. Но Рич молчал, ему даже нравилось это, просто идти вперед, ни о чем не думая. Племя было небольшое, не более 600 человек, большая часть из которых была скотоводами, остальные были ремесленниками, дровосеками, как Арт и его молчаливый друг Гор, самый высокий из всех, с умными черными глазами и копной жестких черных волос, а остальные были войнами, как и Ора. Если племени угрожала опасность, то все, даже скотоводы, женщины и дети, даже скот становился на защиту племени. Войны и дровосеки двигались впереди, войны проверяя дорогу, а Арт с Ричем и Гором искали заснеженные рощицы в этой каменной пустыне, срубая только уже мертвые деревья, Арт говорил, что зимой всем несладко, надо помогать друг другу, и тогда природа поможет тебе. Дров было мало, но они горели жарко и долго, одной вязанкой согревая большую палатку на всю ночь. Тащили дрова на себе, впрягаясь вместо скота в дровенки, скот тоже берегли, мало было корма, всю найденную под снегом траву и листву они складывали в огромные мешки, чтобы женщины потом вечером на привале покормили животных. Работать было тяжело, часто им помогали войны, возвращаясь с разведки, впрягаясь в дровенки, нагруженные дровами и мешками, все вместе с трудом поднимая их наверх. И так продолжалось каждый день, еще до рассвета они уходили с привала, войны менялись, кто-то уходил на разведку, кто-то оставался сторожить лагерь, только дровосеков никто не менял.
  В одну из ночей, когда Рич не мог уснуть после тяжелого дня, он работал больше, чем другие, требуя это от себя, считая, что он дожжен, к нему у костра подсела Ора. Она долго смотрела на огонь, а он на нее. В свете пламени ее лицо становилось медно-красного оттенка, а глаза горели яркими вспышками пламени, в ответ на вольную стихию пламени, раздуваемого порывами ветра. Она рассказала ему, что раньше их племя было больше, почти вдвое больше, но многие погибли, когда на их лагерь напали люди леса. В этот год они решили не уходить далеко в горы и остаться ближе к равнине, где всегда было вдоволь еды для скота и не замерзала вода. Врагов было гораздо меньше, чем их, но что они могут своими топорами и кирками против ос людей леса? Потом она приказала ему идти спать, он повиновался, уже во сне строя в голове карту их перехода. Он видел, что если бы они брали на десять градусов левее или чуть правее, выбирая другие склоны, то там не было зимы, все было зеленым, это хорошо виделось сверху, так как они все время шли все выше и выше вверх. Получалось, что они бежали, но от кого? Рич не впервые слышал про людей леса, многие в племени недолюбливали его, считая, что он пришел от них, чтобы съесть их детей. Женщины кричали, когда он проходил мимо их палаток, поэтому Рич старался не показываться, быстро съедая скудный ужин и ложась спать.
  Самым трудным было время, когда неистовствовала метель, заметая дорогу, не давая свободно сделать и двадцати шагов, и ты уже терялся в пространстве. Тогда все сидели в палатках, пережидая не погоду. Рич делал из поленьев небольшие фигурки животных, деревья, работать топором и большим ножом было неудобно, не то, что дома набором резцов, но Рич быстро приноровился, вспоминая все то, чтоделал когда-то для своих сыновей. Сейчас он не ощущал той жгучей тоски, ненависти, когда вспоминал их, он видел их живыми, смеющимися, а рядом была всегда Мэг, все такая же строгая, с легким румянцем на щеках от его шуток. Он научил Гора делать такие игрушки, потом Гор отдавал их детям, не говоря, что их делал большой человек, чтобы их матери не боялись. Но однажды его за этим застала Ора, бесшумно сев рядом с ним у общего костра, когда все уже спали. Она выхватила из его рук веселого бычка, которого он долго вырезал затупившимся за долгий переход походным ножом, и громко рассмеялась, сказав, что она догадывалась. Рич попросил ее, чтобы она никому не говорила, Ора сказала, что не скажет, а дети это давно знают, они ей уже рассказывали, что большой человек делает для них игрушки. Рич улыбнулся, вспомнив, что Арт часто гонял детей от их палатки, где спали они и часть воинов, которая не становилась в дозор на ночь. Ора рассказывала, что раньше у них тоже был мастер, он вырезал игрушки. Дудочки и еще много чего, что дети попросят, но его съели люди леса, она видела это сама, не успела спасти. Она еще много рассказывала про беды, которые настигали их племя, все больше открываясь перед ним, понимая, что он слушает ее не из покорности, видя, как он переживает. Пока она рассказывала, он сделал фигурку война, но по длинным косам было видно, что это женщина. Ора схватила ее и прижала к груди, как ребенок, получивший заветную игрушку, тогда Рич впервые увидел, как светятся радостью ее глаза, обычно твердые, строгие, мертвые, как эти ледяные камни. Ора пообещала, что теперь она должна сделать ему подарок, пусть он даст ей время подумать. Рич сказал, что это необязательно, но Ора, хитро улыбнувшись, сказала, что таков их обычай, а раз уж он был принят племенем, то должен уважать их обычаи.
  
  15.
  
  Рич проснулся рано, тело болело от нехватки сил, он часто дышал, тщетно пытаясь насытиться этим пустым воздухом. Он стал чаще уставать, как они поднялись выше, делая долгие переходы. Ни Гор, ни Арт не ругались на него, понимая, что он не из этих мест, следя за ним, чтобы Рич не уснул, а это дорога в один конец - в глубь горы, в центр планеты. Их вера не сильно отличалась от веры людей воды, но здесь не было жрецов, и к богам никто так часто не взывал. Конечно, были и не согласные, часто на общих советах упрекая Ору, что она не пригласила еще к ним жреца, что все беды от этого. Ора выслушивала каждого, дожидаясь, пока начавший спор исчерпает свои доводы, и только потом начинала говорить. Вспоминая прошлое, что тогда жрецы не помогли им, а первые сбежали из лагеря. Так Рич постепенно узнавал их историю, сидя в самом конце круга.
  Через несколько часов наступит рассвет, скоро проснутся Арт и Гор, и тогда они пойдут вслед за разведкой вниз по склону, они уже перешли горную гряду, пришло время спускаться на землю.
   Рич, его похлопала по спине женская рука. Он обернулся, в свете затухающего костра увидев стоявшую рядом с ним Дею, высокую тонкую девушку с пронзительными черными глазами. Она всегда ходила в маске на пол-лица, открывая лишь глаза и часть носа, как и у Рича у нее было по пять пальцев на руках, и поэтому ее считали дочерью дьявола, которая погубит все племя.
   Доброе утро, Дея, улыбнулся Рич, увидев у нее в руках небольшой сверток. - Принесла Гору подарок?
   Да, Дея покраснела и опустила глаза, но в тусклом свете этого не было видно.Она гордо вскинула на него взгляд и протянула сверток. - Там вам троим хватит, я знаю, Гор поделится.
   Хорошо, я передам, Рич взял сверток. - Но лучше, чтобы ты сама ему это отдала.
   Нет! - неожиданно громко воскликнула Дея и поспешно удалилась, постоянно оглядываясь на него.
  Рич помахал ей вслед, подтверждая, что все сделает. Он как-то спросил у Гора про нее, но Гор только яростнее стал рубить дерево, и Рич отстал. Потом, через пару дней, когда Гор ушел вперед с разведчиками, Арт рассказал, что они нашли Дею в лесу, когда ей было не больше девяти лет. Ее там бросили умирать, зашив рот и связав по рукам и ногам. Поэтому она и прячет свое лицо, обезображенное шрамами от толстой нити, так говорят, никто не видел ее лицо. Ора сама сняла веревки, она ее и нашла, и отдала девочке платок, чтобы та закрыла раны, Дея так и не снимала его никогда, она ела отдельно от всех, уходя на край лагеря, все еще чувствуя себя чужой. Злые люди называли ее людоедкой, ведь по происхождению она была человек леса, они ее бросили умирать, а трех других ребят Ора нашла уже мертвыми, со вскрытыми черепами, в которых уже не было ничего, кроме насекомых. Арт сказал, что Дея видела, как убивали и ели ее друзей, женщины говорят, что она часто кричит по ночам, выбегая из палаткиОры на мороз, никто не захотел с ней жить, а Ора растила ее, как сестру, а потом подругу, и ходит где-то до утра. Арт сказал, что Гор ее любит, с раннего детства, они как-то сразу подружились, уходя одни в лес, где их находили взрослые, ругали. Он хотел сделать ее хозяйкой своего очага, взять жены, как это у людей воды, но Дея отказывалась, считая, что ему нужна красивая хозяйка, а не такая уродина, как она. Арт попросил не расспрашивать Гора, он и так не знает, что делать, но наступит лето, тогда Арт ему подскажет. Рич хорошо запомнил лицо Арта, красное от смеха, он почему-то еще толкал Рича в бок локтем, говоря об Оре.
  Рич пошел к их палатке, из которой уже доносился тонкий дымок котелка, Арт проснулся и готовил утреннюю кашу. Рич вошел и положил сверток около спящего Гора, тот резко проснулся и сел.
   Спасибо, прошептал парень, Рич подумал, что они с Деей очень похожи, не внешне, а иначе, он не мог определить было что-то общее во взгляде, манере говорить, вести себя. - Она уже убежала?
   Да, сразу же, как и всегда, ответил Рич.
  Гор тяжело вздохнул и бережно взял сверток, в котором лежал кусок острого сыра, такой умела делать только Дея, у других не получалось. Рич сел на свою лежанку и стал смотреть, как Арт важно помешивает кашу в котелке, подбрасывая туда из мешочка сушеных трав и соли. Каждый раз у него лицо светлело, он краешком ложки пробовал блюдо, цокая я зыком от удовольствия. Рич старался не смотреть на Гора, вспомнив, как несколько ночей назад к нему приходила его мать, долго и нудно уговаривая, убеждая, требуя, приказывая выбрать себе уже хозяйку из других, но Гор молчал. Наконец его мать сказала. Что летом его все равно определят, и лучше, если он сам сделает выбор. Рич переглянулся с Гором, Гор кивнул ему и вышел умыться снегом.
  Когда он вернулся, Арт уже разливал густую дымящуюся кашу по тарелкам, еще не проспавшиеся разведчики медленно ели, вполголоса переговариваясь на своем шифре, они не были особо разговорчивыми, уважая только Ору, к лесорубам они относились хорошо, но не впускали в свой круг.
   Садись, я тебе положил, окликнул Гора Арт.
   Спасибо, Арт, Гор слегка поклонился и сел, принимаясь за еду. - Твоя каша лучшая в наших горах.
   Угу, подтвердили разведчики, издав еле слышно воинственный клич начала атаки.
   Рич, а у вас едят такое? - спросил Гор.
   Да, есть похожие культуры, но такой крупы у нас нет, ответил Рич. - Она похожа на дикую.
   Она и есть дикая, сама растет, подтвердил Арт. - В конце лета мы уходим в одну долину, там ее много, хватает на всю зиму. Вот однажды она не уродилась, много тогда людей умерло от голода, а сколько детей, у женщин не было молока, скот болел, тяжело было.
   У нас такого не было, сказал Рич. - Я не знаю о таком, может и было раньше, когда...
  Он замолчал, не зная, стоит ли рассказывать им про Каткьюб, про всё, что он и сам недавно узнал, а сейчас это виделось нереальным, чужой жизнью.
   Я помню, моя жена, Мег, часто готовила такую же кашу, вам бы понравилось, она очень хорошо готовила, продолжил Рич и погрустнел.
   А ты расскажи про нее, расскажи про не живую, мы все умрем, таков закон, но зачем помнить смерть? - сказал Арт.
   Да ты прав, как всегда! - улыбнулся Рич. - Что рассказать, я все чаще вспоминаю, как мы дурачились в детстве. Один раз, нас, уже больших, поймали возле озера, в самый неподходящий момент, так и погнали голыми к родителям. Я успел схватить свою рубашку, чтобы укрыть Мег. Нам потом запретили общаться, следили за нами. Сейчас все это вспоминается легко, даже смешно становится, а тогда было не досмеха.
   И как вы решились? - спросил Гор.
   Просто, когда закончили школу, мы пришли к родителям и потребовали, чтобы они не противились нашему браку. Мы были уже готовы бежать из города, все равно куда.
   Главное не в лес, сказал один из разведчиков. - Там живут нелюди, туда ходить нельзя.
   Да-да, подтвердили другие разведчики.
   А что потом, они согласились? - спросил Арт.
   Нет, не согласились, покачал головой Рич. - Нам подсказала одна старая женщина, она всю жизнь проработала в нашей школьной столовой. Добрая была женщина, мы ей все рассказывали, а она давала хорошие советы. Она подсказала, что нам стоит пойти к святому отцу, жрецу, по-вашему.
   И что он? Потребовал жертву? Пять баранов? - спросил другой разведчик.
   Нет, он никогда не брал ничего. Мы его боялись, но Мег говорила, что он лишь чуть старше нас, ответил Рич. - Он выслушал нас, долго разговаривал. В итоге сам отвел к Советнику А и нас зарегистрировали. Родители нам так этого и не простили, поэтому первое время мы жили у друзей, пока я строил дом, обычно у нас дом строят родители или выдает город.
   А дом это что? Как наши палатки из меха? - спросил молодой разведчик.
   Нет, это дом, Рич задумался. - его делают из бревен, мы делали в два этажа, много комнат, как захочешь сам. Потом к нему подводят инженерные сети, я имею ввиду воду, тепло, канализацию.
   Да, ты рассказывал, кивнул Арт. - Нам до вас еще столетия, если доживем.
   Переживем, глухо сказал старший разведчик. - Пора, собирайтесь. Вы идите за нами по следам. Спуск будет долгий, мы вчера смотрели дорогу, там есть несколько расщелин, лучше взять одного из волов, он найдет дорогу. А завтра будем спускать остальных, если все в порядке будет.
   Плохо, слишком долгая равнина, там могут быть люди леса, они могут нас ждать.
  
  16.
  
  Спуск в долину не принес желанного облегчения. Они уже неделю назад покинули высокогорье, а Рич все еще чувствовал на себе влияние горной болезни, как называли ее Арт с Гором. Руки и ноги были не его, они послушно выполняли все команды, оставаясь в стороне от всего тела, живя своей отдельной жизнью, а голова была наполнена липким туманом, давящим на глаза, нос, уши. На самом деле устали все. Только к полудню они вошли в границу вечнозеленого леса, три разведчика ушли дальше, остальные остановились на привал, чтобы перекусить. Разведчики почти ничего не ели, побросав в рот несколько полосок круто соленой строганины. Рич растопил во фляге снег, и они принялись за сыр Деи, очень острый, он придал ясности в голове, даже Гор стал улыбаться.
   Я думаю так, начал Арт свою ежедневную речь. - Сегодня подготовим все, сложим на краю, не зачем все это тянуть в горы.
   Верно, согласился Рич, усиленно разминавший ватное тело. - можно веток для скота набрать, пусть порадуются.
   Это точно, а то изголодались, бедные.
   Да все изголодались, заметил Гор. - Вон, посмотри на Рича, какой худой стал. А помнишь, какой он к нам пришел?
   Помню, согласился Арт. - придирчиво осматривая Рича. - Я тогда подумал, какой великан, трудно будет такого победить, а сейчас осталась одна лишь тень от человека, и ничего больше не осталось. Ну ничего, уже весна, даст бог здесь переждем немного и дальше пойдем. Посмотрите, природа начала просыпаться, слышите?
  Все прислушались, сначала показалось, что это поют птицы, но это впечатление оставалось недолгим. Звук перестал быть приятным, а напоминал далекое жужжание чего-то неживого, искусственного - природа не могла создать такой звук. Разведчики встрепенулись, вскочив с места. Один из них что-то резко шепнул, и они бросились в лес.
   О, да, что-то долго первая группа не возвращается, заметил Арт. - Не к добру это.
   Давайте работать, а то так весь день просидим на солнце, сказал Рич, вытаскивая из-за спины топор.
   И то верно, согласился Арт. - А посидеть на солнышке было бы неплохо, верно?
  Все согласились и вошли в чащу леса.
  Следов разведчиков не было, видимо, они ушли другим путем. Долго пробираясь вперед сквозь частый лес, лесорубы все явственнее слышали неприятное жужжание. Звук был редким, каждый раз они останавливались, прислушиваясь, пока звук не затихал окончательно. Рич пошел вперед, идя на угасший звук, Гор ринулся за ним, Арт некоторое время колебался и пошел следом, чуть забирая влево. Звук повторился, он был уже ближе, к нему присоединился другой звук, как будто стрела вонзилась в дерево. Гор рванул вперед, но Рич поймал его, сильно сжав рукой плечо. Они продолжали идти вперед, но уже медленнее, стараясь не шуметь, аккуратно вступая в подтаявший снег.
  Слева крикнула зимняя птица, Гор, сложил руки у рта и ответил долгим свистом. Птица слева не унималась, наращивая свист, пока не умолкла.
   Это Арт, шепнул Ричу Гор на ухо. - Там впереди опасность.
   Ясно, Рич спрятался за дерево и проверил, хорошо ли держится топор за спиной, он не болтался, но Рич туже затянул ремень. Гор сделал тоже самое.
   Смотри, прошептал Рич, указав на следы справа и слева, они возникали ниоткуда и терялись в чаще. - Это наши, они ушли туда.
   Я понял, еле слышно ответил Рич, и они пошли вперед.
  Лес становился разреженнее, уже сильнее пробивалось яркое солнце, сквозь стволы уже виделась небольшая поляна. Неприятный свист вновь повторился, но теперь еще было слышно, как то, что жужжало, вонзилось во что-то мягкое, живое. Странный звук, нет хрип, не то разрывающаяся ткань, и все опять утихло. Рич с Гором встали на расстоянии десяти шагов друг от друга, спрятавшись за толстыми деревьями, слева засвистела зимняя птица, тоскливо, жалобно, но Гор ничего не ответил, он и Рич во все глаза смотрели на то, что происходило на поляне.
  Там было двое человек, они были ростом не ниже Рича, одетые в черные матовые костюмы, на лице у каждого было по две полоски с каждой стороны, сделанных из метала. У первого, большего по размеру, полоски были вдоль рта, когда он открывал рот, то казалось, что они продолжают его толстые губы, нос и глаза были спрятаны под маску, напоминавшую хищную птицу. Второй был чуть ниже и меньше в плечах, его полоски были перпендикулярными, напоминая клыки хищника, он беспрестанно лязгал ими, глаза и нос были открыты, но с нанесенной черной краской маскировкой. Они что-то обсуждали, потрясая в руках непонятными длинными трубками с большой рукояткой и небольшим цилиндром рядом с ней. Вся их одежда была в крови, тот, у кого были клыки, периодически проводил пальцами по крови, слизывая потом ее языком. Справа на деревьях висело пять тел, все они были уже мертвы, будто бы разорванные чем-то изнутри, истерзанные рукой мясника-садиста. По одежде они узнали разведчиков, Гор схватился за дерево, чтобы не упасть, Рич смотрел перед собой каким-то странным отрешенным взглядом, все это было теперь не с ним.
  Тот, у кого была маска хищной птицы, резко бросился к лежащим на снегу людям, за шиворот таща ко второму еще живого разведчика. Второй одним движением отсек ему голову, передавая ее старшему. Чтоб было дальше, Рич не видел, сознание отключилось, не желая понимать происходящее. Гор закрыл лицо руками и сполз на землю, что-то шепча от ужаса. Рич заметил, что в куче тел есть еще живые, они были малого роста, связанные по рукам и ногам, Рич видел, как они пытаются кричать от ужаса, но их рты были зашиты, из швов текла яркая алая кровь.
  Яркое весеннее солнце, согревающее лучами все живое, встрепенувшееся после сна, яркие кровавые пятна на снегу, алая кровь на лицах детей - Рич бесшумно отстегнул топор, Гор замахал ему, но Рич этого не видел, он готовился, ждал подходящего момента.
  Второй, с клыками хищника, подошел к детям и рванул одного мальчишку за собой. Он что-то сказал ему, первый с маской хищной птицы засмеялся, достал нож и разрезал веревки на руках и ногах. Второй подтолкнул мальчишку к месту, где стояли Ричи и Гор, Мальчик обернулся, но осознав ситуацию, рванул вперед. Хищники громко заржали и, когда второй с клыками хищника бросился за мальчишкой, Рич поймал мальчика и буквально вдавил его в свое дерево, а сам прыгнул на хищника. Один удар, сокрушительный, и хищник упал на землю, топор глубоко вошел в тело, и Ричу не удалось быстро его вытащить, когда первый уже выстрелил в него. Что-то вонзилось в плечо Рича, забираясь куда-то вглубь, раздирая тело, но уперлось в кости и затихло. Рич взревел от боли, но бросился на первого хищника, готовившегося выстрелить во второй раз, но в него полетел топор Гора, и хищник дернулся в сторону, выстрелив в него. Гор повалился на землю, судорожно схватившись за ногу.
  Рич нанес удар, но сила была уже не та, боль в руке сковала все тело, и хищник легко отбил его длинным ножом. Он повалил Рича на землю, что-то рыча, желая вонзить в него нож. Рич сдерживал его руки, но хищник был сильнее, в его рыке Рич слышал знакомый язык, также говорила и Кира, но он не знал этих слов. Внезапно хищник замер на месте, в второй удар топор тяжело рассек воздух, и хищник свалился на Рича. Арт с трудом сбросил мертвое тело и помог подняться Ричу.
   Живой? - спросил Арт, тряся Рича за руку.
   Да, как Гор? В него не попали.
   Ничего, нормально, отозвался Гор, пытаясь встать, но упал. Мальчишка подхватил его, но не удержался и упал вслед за ним.
   Надо освободить их, сказал Рич и пошел к детям.
  Там было еще две девочки и один мальчик. Они лежали рядом с мертвыми разведчиками, с ужасом глядя на своих спасителей.
   Мы друзья, сказал Рич на языке Каткьюба. - Я человек воды, он человек гор, мы не враги, не бойтесь.
  ? Что ты им сказал? спросил его Арт, помогая развязать детей, они были очень слабыми и с трудом могли ходить.
   Я сказал, что мы друзья. Мне кажется, что я знаю их язык.
  Одна девочка показала на разведчиков и закрыла лицо руками, другие стали что-то показывать, пытаясь объяснить.
   Они хотели вас спасти? - спросил Рич на языке Каткьюба. Дети закивали, еще что-то показывая, мальчик даже попытался потащить мертвое тело одного из разведчиков, но упал. - Мы их заберем, никого не бросим. Обязательно, но сейчас надо идти быстрее к нам, хорошо?
  Дети прижались к нему и Арту, лесоруб пытался их успокоить, напевая детскую песню, дети внимательно слушали, смотря ему прямо в глаза, что-то мыча в ответ.
   Они тоже поют, сказал Арт, смахнув крупные слезы с глаз. - Надо бежать, кто знает, сколько этих извергов здесь еще.
  
  17.
  
  В палатке Оры было очень тепло, сложена из искусно вытесанного камня печь жарила нестерпимо. Сквозь приоткрытую меховую полу входа залетали беспечно снежинки, тут же опадая каплями на пол палатки, сделанный из плотной шкуры буйвола. В глубине обширной палатки стояли кровати, на которых спали дети, прижавшись друг к другу, еле помещаясь на двух узких кроватях. Возле печи лежал Гор, морщась от боли, но не издавая ни единого звука. Ора уже вынула из его ноги стальную осу, и Дея закончила его зашивать и туго бинтовала ногу, бросая на него гневный взгляд, полный любви и переживания. Он не сводил с нее глаз, продолжая храбриться, пока она его не стукнула в плечо, чтобы он перестал.
   Красивая, да? - Ора сняла тугую повязку из куска рубахи, сделанную Артом в лесу, с плеча Рича.
   Дея? - переспросил он, морщась от боли. Он посмотрел на гибкий тонкий стан девушки, черным силуэтом выступавший сквозь тонкую ткань нижней рубахи, и улыбнулся. - Да, очень красивая.
   Ну, если Гор не захочет летом сделать выбор, можешь взять ее себе, усмехнулась Ора, пристально посмотрев в его глаза.
   Какая глупость, Ора, хмыкнул Рич, незаметно для себя, смутившись от ее взгляда. Ора довольно улыбнулась и продолжила говорить, промывая его рану пахучим настоем из трав и крепкой браги.
   Ты у нас уже достаточно живешь, чтобы заявить о своем желании. По-моему, Дея очень хороша. Она умелая хозяйка, да и тебя сможет приласкать так, что забудешь все свои беды.
   Нет, глупости это все, Рич дернулся, но рука Оры, сильная и ласковая, удержала его.
   Не дергайся, сиди на месте, а то придется тебя связать, строго сказала Ора. - Эта оса очень опасна, тебе повезло, что она застряла в кости, а то разорвала бы тебя изнутри.
   Да, я видел, как это бывает, кивнул Рич и замер на месте.
  Они взглянули на Дею и Гора, он уже заснул, после изрядной порции браги с сонными травами, которые снимали любую боль. Дея гладила его лицо, а потом, думая, что ее не видят, сняла маску и поцеловала Гора. У нее было прекрасное молодое лицо, с изящными тонкими алыми губами, казавшимися в свете печи рубиновыми, уродливые шрамы от толстых ниток горели красными огнями, расцвечивая ее лицо, как искусное украшение. Рич и Ора взглянули друг другу в глаза и застыли, пока Дея не села рядом, готовая помогать своей учительнице в операции. Ора быстро отвернулась, готовя инструменты. Она положила их на металлическую решетку прямо на печку и стала внимательно следить за ними. Дея продолжила омывать рану Рича, быстро глядя в его глаза.
   Гор молодец и очень тебя любит, прошептал Деи Рич, она наморщила лоб и шепнула в ответ.
   Он дурак! А если бы он погиб, чтобы я тогда делала?
  Рич хотел что-то сказать, но не нашел слов и просто погладил Дею по руке, на ее глазах блеснули слезы, и она убежала готовить для него травяной напиток. Вернувшись с большой кружкой, она протянула ее Ричу и требовательно кивнула, чтобы он выпил.
   Гору вы налили меньше, с сомнением сказал Рич, нюхая резкий запах настоя, который не могла перебить даже брага.
   Пей, тебе говорят, сказала Ора, сев возле таза.
  Дея стала лить ей на руки какую-то жидкость, от которой кожа Оры краснела, пахло уксусом и еще чем-то, Рич не смог понять, запах из кружки убивал все вокруг. Он выпил залпом настой, в голове сразу же зашумело, а рука перестала болеть, он просто перестал ее чувствовать, как и все остальное тело, ставшее мягким, нелепым, как у детской игрушки, набитой ватой.
  Ора и Дея отошли в другой край палатки. Рич видел, как они осматривают друг друга. Потом Ора сняла с себя нижнюю рубашку и сняла ее с Деи. Может так действовал настой, а может он просто устал, но в жарком свете от печи обе женщины казались ему богинями, с горящими прекрасными телами, вызывающими даже не желание, а преклонение. Ора убрала растрепавшиеся волосы Деи в тугую косу, закрепив ее на голове, Дея тоже самое сделала с косами Оры. Они оделись в чистые белоснежные рубашки и вернулись к Ричу. Ора насмешливо поглядела на него, склонилась к его лицу и поцеловала. Вкус ее губ был настолько обжигающим, что Ричу стало трудно дышать. Дея хихикнула и сняла инструменты с печи.
   Сейчас будет больно, потерпи, милый, прошептала на ухо Ричу Ора и еще раз поцеловала, погладив его по лицу.
  Он сидел на месте, ошарашенный, раздетый по пояс, пока Ора, ласково и быстро не положила его на политую тем же пахнущим уксусным раствором толстую шкуру. Он увидел, как в ее руке блеснул острый нож, а над ним склонилась богиня, пылающая жарким пламенем, изрыгающая его из своих уст. Он не слышал, что она говорит, видя, как вторая богиня сидит рядом, держа в руках нарезанную тонкими полосками ткань, свернутую в клубок.
  Ора не обманула. Как только она сделала первый глубокий разрез плеча, стремительными четкими движениями раскраивая его руку, он ощутил такую невыносимую боль, что готов был вскочить и убежать, лишь бы не чувствовать этого. Но его тело лежало неподвижно, по бегающим глазам и холодному поту Ора понимала, как ему больно, шепча ласковые слова, но ни на секунду не останавливаясь, пока в миску не упал кровавый металлический конус со спиральными зубьями. Ора густо смазала открытую рану холодной мазью, Ричу сразу же стало легче, а потом Дея тщательно зашивала его. Ее руки были совсем другие, в них чувствовалась такая же уверенность в каждом движении, но не было той силы, которой обладала Ора. Пока Дея зашивала его, Ора обмыла его тело, насухо протерев чистой тканью Дея зашила, несколько раз проверив шов, Ора кивнула, и девушка стала забинтовывать его руку. Рич хотел приподняться, но тело не слушалось, его приподняла Ора.
  Он следил за ней и за Деей, напряженной, туго стягивающей повязку с той же прохладной мазью, Ора в это время собирала все грязные бинты и куски тканей, укладывая их в большое ведро. Потом она залила все водой и поставила кипятиться на огонь. Что было дальше, Рич не увидел, он закрыл глаза и уснул. Дея и Ора с трудом перенесли его на место Оры, накрыв его тонкой простыней.
  Он проснулся еще до рассвета, плечо неприятно саднило и ужасно хотелось пить. Рядом сним лежала Ора, прижавшись к нему горячим телом. Она спала, Рич не хотел ее будить, близость этой красивой женщины волновала его, он никак не мог определиться со своими чувствами, нелепыми в своей основе. Сквозь туман в голове он вспомнил операцию, прошедший день и глубоко задышал, не в силах справиться с волнением.
   Не спишь? - Ора провела пальцами по его лицу.
   Я тебя разбудил, прости.
   Нет, я уже должна была проснуться, она прижала его руку к себе, Рич подумал, что нехорошо обнимать ее так, при всех. Она положила его ладонь себе на грудь и посмотрела в глаза. - Ты еще слаб, ничего не сможешь. Зима еще долго будет в горах, подождем лета.
   Подождем, согласился он.
  Рич повернулся к ней и поцеловал, Ора не сопротивлялась, чувствительно кусая его, но не больно.
   Пойдем, тебе надо вернуться к себе, пока все спят, сказала она, вставая с лежанки.
  Она села рядом, расчесывая волосы, Рич приподнялся и сел, глядя на нее. Ора сняла с себя нижнюю рубашку, давая ему получше себя рассмотреть. Тело ее было сильное, гибкое, совсем не такое, как у Мег, хрупкой и застенчивой. Ора была противоположностью, стройная, с сильной спиной, налитыми небольшими грудями, плоским животом и крепкими ногами, привыкшими к долгим переходам по горам, но ступни ее были красивые, не приплюснутые, как у мужчин гор, с тонкими сильными пальцами, Рич понял не сразу, что у нее было их четыре на каждой ступне. Ора была очень красива, не похожая на женщин воды, манящая тайной красотой другой планеты..
  Удовлетворившись, довольная искренним восхищением Рича, Ора, не стесняясь никого, пошла умываться к печи, потом оделась в чистое и принесла одежду Ричу. Это был не его костюм, а перешитая форма война.
   Померь, я думаю, что Дея не ошиблась с твоими размерами, сказала Ора. - Твой костюм я не знаю, как чинить. Это чужая ткань, она не живая, мертворождённая.
   Да, согласился Рич и оделся. Дея все сделала правильно, костюм был в самый раз, в нем было даже легче.
   Пойдем, у нас еще есть несколько часов до утра. Ты хочешь есть? - Ора взяла сумку и положила туда две лепешки и кусок солёного мяса.
   Очень, честно ответил Рич
  Оре понравился его ответ, она отрезала большой кусок сыра и вышла из палатки. Рич вышел следом, заметив, что Дея лежит рядом с Гором, прижавшись к нему, в полусне гладя его.
  Над головой висело черное прозрачное небо с огромными яркими звездами. Рич на мгновение встал на месте, удивляясь тому, как многое может измениться в один момент, когда они поднялись в лагерь, была злая колючая метель, ветер гонял к ним все тучи, безжалостно разрывая их на части. А теперь все было тихо, и даже тепло, ему было тепло. Ора была уже у центрального костра, не затухающего до самого утра, как дань богам, так в шутку говорил Арт, и действительно, костер горел величественно, поднимаясь ввысь искрящимся снопом пламени, притягивая к себе, взывая о чем-то.
   Хочешь увидеть осу, которая тебя хотела убить? - спросила Ора, усаживая Рича на бревне рядом со своей сумкой.
   Да, конечно, поспешно ответил Рич. - Я об этом совсем забыл.
   Сейчас принесу, Ора зловеще улыбнулась, в свете костра ее лицо жило своей отдельной жизнью, вспыхивая и пламене, когда она смотрела ему в глаза. Рич подумал, что это все действие того настоя, которым его опоили перед операцией.
  Ора долго не возвращалась, Рич стал беспокоиться, хотел уже идти назад, но заметил вдали метнувшуюся к нему тень и сел на место.
   Ты ее видел? - прошептала Ора, появившись бесшумно с другой стороны, Рич дернулся, но сдержал возглас удивления.
   Да, я видел тень вон там, он указал рукой влево. - Мне кажется, что она хотела подойти ближе к костру.
   Не посмеет, Ора ехидно хихикнула. - Это была Реа, старая шпионка жрецов. Она каждую ночь пытается выследить меня, но эта старая дура очень долго спит. Я каждую ночь прихожу к костру и жду, когда она прокрадется к моей палатке, чтобы сунуть туда свой поганый нос.
   А почему она за тобой шпионит? Разве ей есть в этом польза? Я не понимаю.
   Скоро поймешь, я думаю, что ты пойдешь со мной на сход племен, это будет через два месяца. Ты же не откажешь мне? - она пристально посмотрела ему в глаза.
   Я буду рад, ответил Рич. - Но зачем ей шпионить за тобой?
   О, это очень просто, ты не знаешь наших порядков, по правде сказать, их никто не знает. Многие вещи придумываются на ходу этими старыми идиотами на сходе племен, а потом выдаются, как древние традиции, тех времен, когда все люди жили вместе. Я не верю в эти сказки.
   Почему не веришь? У нас тоже есть упоминание об этом, мы проходим это в школе, сказал Рич.
   А потому, что, мы все разные. Ты и я - абсолютно другие, мы сделаны из одного и того же мяса, но дух внутри нас разный. Мы едим одно и тоже, дышим одним и тем же воздухом, но один человек делает одно, а другой считает, что этого делать нельзя, а третий обманывает этих двоих, а они и рады, считать его добродетелем.Мы никогда не были одним целым, мы не скот, который рождается без воли, потому, что так повелела природа или мы.
   Но скот тоже рождается разный, кто-то больше, кто-то умирает, не прожив и года, заметил Рич.
   Нет, у них нет воли, а у нас есть, возразила Ора. - Даже у самого тщедушного есть своя воля, он может ее продать, отдать, потерять, но она дана ему с рождения. Ты спрашивал, зачем этой старой дуре следить за мной? Все просто, у нее есть сын, он старше меня, сильно старше, и по обычаю он должен был стать вождем, но его не выбрало племя, если племя против, то даже жрецам не удастся навязать свою волю другим. Она ждет, как охотник ждет свою добычу, долго, может всю жизнь ждать, но меня скорее убьет оса людей леса, чем она дождется моего позора!
  Ора сверкнула глазами и протянула ему глиняную миску с еле заметным металлическим конусом на дне. Рич хотел было его схватить, но Ора резким движением отстранила его руку.
   Не трогая осу, она даже мертвая способна причинить тебе вред, пояснила Ора, поболтав миской, конус сдвинулся и вгрызся в стенку миски. Ора пошевелила его щепкой, конус вошел еще глубже, оторвав у щепки большую часть. - Видишь, эта оса придумана не людьми, эти людоеды способны только жрать чужие мозги, они не способны думать, я знаю.
   Понятно, Рич взял миску и подергал осу щепкой, пуля плотнее вошла в стенку чашки, и чашка треснула. - Мне кажется, я уже читал об этом, только не могу никак вспомнить, голова пустая, все забыл.
   Это от настоя, его Дея делает, от него всегда память пропадает. Не бойся, скоро все вернется, Ора забрала у него чашку и бросила ее в огонь. - Дея очень прилежная ученица, она сама уже многое нашла, я только дала ей в руки ремесло, она уже знает о травах больше меня.
   А кто тебя учил лечить людей?
   Отец, потом, когда он был убит, учила мать. Я сразу решила стать воином, но мало убивать, этому научить легко, отец хотел, чтобы я умела сохранять жизнь, Ора долго смотрела на костер, Рич заметил, как по ее щекам потекли еле заметные слезы, быстро высушенные жаром от костра. Она дернулась, желая узнать, видел ли он, но Рич смотрел на то, как сгорает в костре чаша. - Те, кого вы встретил - это Киры, они главные, у людей леса.
   Киры? - удивился Рич.
   Да, ты уже слышал о них? Ты же говорил, что не знаешь людей леса? - Ора нахмурилась, но увидела, что Рич не врет, и его удивление искреннее.
   Если это Киры, то там должны быть и РОНы, предположил Рич, Ора кивнула, ожидая от него объяснения. - Я тебе говорил, что я пилот космического корабля. Мы летали на планету Каткьюб, там мы встретили ее обитателей, они передали нам книгу, которую написал один из них. Из нее я знаю про КИРов и РОНов, и эта оса тоже там была, я вспомнил!
   Я тебе верю, ты не врешь, сказала Ора. - А многие у нас до сих пор считают тебя лжецом, они думают, что ты приведешь нас всех к гибели, как и Дея - у вас по пять пальцев на руках, а значит вы дети дьявола.. Но ты разговариваешь на нашем языке, а люди леса не знают нашего языка. Откуда ты знаешь язык людей леса? Я видела, как ты разговаривал с детьми, они тебя понимают. Я долго учила Дею нашему языку, она до сих пор, когда злится, разговаривает на их языке.
   Это язык автопилота корабля, мы считали его машинным кодом, языком машин.
   Это мне не понятно, как у машин может быть язык, они же мертвы. Ты потом мне все расскажешь, скоро будет рассвет, давай поедим, тебе надо поесть, Ора стала доставать из сумки еду, отдавая половину Ричу.
  Они быстро поели, у Оры был хороший аппетит, она не уступала Ричу, изредка посмеиваясь, когда он удивлялся тому, как много она ест.
   Я привыкла есть по ночам, сказала Ора. - Еще тогда, когда уходила в разведку. Я ходила обычно одна, уходила раньше всех. Так проще, я отвечаю только за себя.
   Понимаю, кивнул Рич. - Ты не рассказала про этих КИРов.
   Ты действительно хочешь знать? Что ж, я расскажу. У них нет имен. Киры управляют, их меньше, но у них есть оружие. Роны им служат, такие, как Дея, но ее отдали в работницы, им зашивают рот, чтобы они не ели со стола Киров. Когда в семье Ронов рождается девочка, все радуются, ее можно продать в работники или на съедение. Так рассказывала Дея, ее сестру продали по случаю праздника весны, а их семья получила новый дом на большом дереве. Потом продали ее в работники, но она несколько раз сбегала. Ее ловили, и потом, еще с другими, отдали в качестве, хм, я даже не знаю, как правильнее сказать, наверное, дичь. Мы же для Киров тоже дичь, они охотятся на нас, как на опасного умного зверя. Дея чудом спаслась во время такой охоты, притворившись мертвой.
   Но почему они едят друг друга? Разве у них нет скота? - Рич весь побледнел, в голове опять зашумело.
   Есть, и даже больше, чем у нас, Ора погладила его по лицу. - Не думай об этом, тебе надо спать.
   Да, ты права, Рич помотал головой и посмотрел ей в глаза. - Мне кажется, что я люблю тебя.
  Ора засмеялась и провела двумя ладонями по его лицу.
   А теперь? - игриво спросила она.
   Теперь еще больше, Рич потянулся к ней, чтобы поцеловать, но Ора отошла назад.
   Нельзя, ты еще не выбрал меня хозяйкой своего очага, а я не выбрала тебя, ответила она. - Надо ждать лета.
   У вас все так строго? - удивился Рич и закрыл глаза, перед ним вновь появилась Ора, расчесывающая волосы. Он открыл глаза и требовательно посмотрел ей в глаза.
   Ты должен был узнать меня, что ты можешь знать, ни разу не увидев сам? Тебя я знаю.
   Я хочу узнать тебя лучше, сказал Рич.
   У нас еще много ночей до лета, приходи, как почувствуешь, что пора. Ты мне расскажешь про себя, про полеты, я не могу в это поверить, но ты не врешь, значит так и есть. Моя вера мешает мне видеть больше, я хочу видеть больше, Ора взяла его за руки, чуть склонив голову, он сделал тоже самое, она прыснула от смеха. - Так делают только женщины, ты должен стоять неподвижно. Это такой ритуал, старый, когда парень с девушкой начинают ждать лета, чтобы сделать выбор.
   У нас другой ритуал, сказал Рич. - Но здесь я не могу его тебе показать, нужна река или озеро.
   Я буду ждать, а теперь иди спать. Вечером приходи к костру, племя будет решать, Ора сжала его ладони и выпустила руки. Рич только и успел увидеть ее стремительно удаляющуюся тень в черноту предрассветного часа.
  
  18.
  
  Две девчонки выскользнули из палатки Оры и, пока никто не видит, пробежали через весь лагерь к самой дальней палатке. Девочки обошли ее со всех сторон, переговариваясь шепотом. На их лицах были маски из плотной ткани бледно-желтого цвета, на которой отчетливо проступали пятна крови. Девочки все время оглядывались, прячась от появлявшихся вдали фигур людей, шатающихся по лагерю без работы. Большая часть племени занималась ежедневными делами, в палатках оставались лишь старики и дети. Девочки отодвинули шкуру у входа в палатку и осторожно вошли внутрь.
  В палатке никого не было, так казалось на первый взгляд. Девочки не сразу привыкли к полной темноте, пахло грубой кожей, железом и мужчинами. Они закашляли, закрывая рот двумя ладонями, но от этого стали кашлять еще сильнее. Рич, все это время наблюдавший за ними, сел, приветливо помахав им рукой. Его не было видно, когда он лежал, Арт накрыл его горой одеял, и его дальняя лежанка напоминала скорее сундук.
   Привет! - Рич поприветствовали детей на их языке, девчонки радостно запрыгали и подбежали к нему.
   Здравствуй, Кир, тоненьким голоском сказала первая, самая старшая.
   Я не Кир, меня зовут Рич, ответил он, приглашая их сесть рядом, девчонки сели, младшая прижалась к нему и преданно посмотрела в его глаза.
   Рич, повторила старшая и села рядом с ним с другого бока, осторожно погладив его руку. - Это твой титул или звание?
   Нет, это мое имя, пояснил он. - Каждый человек должен иметь свое имя, личное.
   А у нас нет имен, сказала младшая.
   Будут, выберем, вы сами их себе выберете, Рич обнял девчонок, они уткнулись в него и затихли, зашмыгав носами.
   А твоя рука живая? - спросила старшая. - Я видела как Кир выстрелил в тебя, тогда никто не живой, должен умереть сразу, а Кир будет есть его.
   Все хорошо, поболит немного и пройдет, успокоил ее Рич. Гладя по голове раненой рукой. Ему было очень больно, действие наркотика из настоя прошло, но в этой боли было больше жизни, чем в дурманящем отваре. - Как ваши дела? Дея сняла нитки, все хорошо?
   Да, она все сделала хорошо. Она тоже, как мы была раньше, сказала старшая и сняла маску, показывая ему слабо кровоточащие дырки на лице. - Мы другие, мы уродливые, да?
   Вовсе нет, Рич снял маску со второй девочки, внимательно оглядывая ее раны, удивительно, но они уже затягивались, густо обмазанные пахучей мазью. - Вы обе очень красивые, а то, что будут говорить другие - это будет на их совести.
   А что такое совесть? - спросила младшая.
   Так сразу и не объяснишь, Рич задумался. - Это внутри тебя, она помогает тебе принимать правильные решения, не быть плохой, не терпеть зла.
   Мы не имеем права, мы РОНы, сказала старшая. - Скоро нас и здесь погонят на работу, мы хотим служить тебе, можно? Мы много умеем, ты будешь доволен. Мы не хотим служить другим, тем, у кого четыре пальца, они злые, кроме Оры и Арта, а еще Гора, он хороший, но он болеет, ему очень больно, я слышала.
   Никто вас никуда не погонит. Ора и будет вас учить, а потом вы выберете то, что вам больше подходит, сказал Рич. - Вы не Роны, вы свободны.
   Но у нас нет имени, прошептала младшая. - Значит, мы РОНы.
   Так давайте выберем вам имена, Предложил Рич. - Вы придумали их себе?
   Нет, мы хотели, чтобы ты дал нам имя, мы даже Дее, не разрешили этого делать, сказала старшая.
  Рич засмеялся и стал внимательно смотреть в лица девчонок. Имена пришли в голову сами, он специально не пытался их придумывать, отдав волю сознанию.
   Твое имя Оля, сказал он старшей. - Потому, что ты серьезная. Нравится?
   ДА! - радостно воскликнула девочка и стала повторять. - Оля, Оля, я Оля, Оля!
   А я? - пропищала младшая.
   А ты Юля, Рич еще раз посмотрел в ее большие голубые глаза и погладил спутанные черные кудряшки. - Да, Юля, ты не любишь сидеть на месте.
   Это точно! - подтвердила Оля.
   Юля! Я Юля! - младшая вскочила и запрыгала по палатке, повторяя свое имя. Напрыгавшись, она подбежала к Ричу и сказала, улыбаясь во весь рот, совершенно забыв про маску, Оля тоже забыла про нее. - А мы видели тебя с Орой. Вы целовались!
   Да, видели! - подтвердила Оля. - Она красивая, правда?
   Ах вы, Рич попытался схватить их, но девочки отпрыгнули назад, руку пронзила боль, и он зажмурился, но быстро открыл глаза, не желая показать, что ему больно. - Да, красивая. Зачем вы подсматривали.
   А мы еще Дею видели, она целовала Гора, сказала Оля. - Она тоже красивая, а кто красивее, она или Ора?
  Рич не успел ответить, в палатку вошла Дея, грозно посмотрев на девочек.
   Вот вы где! - Дея подошла к ним, забыв, что говорит на другом языке. - Я так и знала, что вы сюда пойдете, не мешайте Ричу, ему надо отдыхать.
  Девочки спрятались за спиной Рича, плотно прижавшись к нему. Дея возмущенно взмахнула руками, взглядом призывая Рича поддержать ее.
   Дея, они мне не помешали. Я уже не спал, сказал Рич, разговаривая на языке Каткьюба.
   Ты их зря защищаешь, нахмурилась Дея, перейдя на свой родной язык, у нее поменялся голос, став безликим и холодным. - Они будут каждый раз к тебе бежать, когда им что-нибудь не понравится. Я знаю, так и будет.
   Как будет, так будет, примирительно сказал Рич, приглашая Дею присесть на его лежанку.
   Они меня измучили, сказала Дея, садясь рядом и посматривая на выглядывавших из-за широкой спины Рича девчонок. - С самого утра спрашивали, где ты.
   У них есть теперь имена, сказал Рич. - Они сами тебе скажут.
   Я Оля, гордо сказала старшая.
   Ая Юля, пропищала младшая, осмелев, она вышла из укрытия и подошла к Дее. - Они нам подходят, правда? Это Рич придумал.
  Дея поправила на ней одежду, оглядела раны и достала из кармана баночку с мазью. Рич с удивлением увидел, что это была стеклянная банка, в таких у них в городе выдавали детские пюре из фруктов, было мало света, и он не мог разглядеть получше. Дея помазала раны Юле, а потом жестом потребовала, чтобы Оля подошла к ней. Девочка села к ней и стойко терпела, пока Дея убирала с ран сгустки гноя и мазала мазью.
   Лучше пока надеть маски, сказала Дея. - так быстрее заживет.
  ?А почему ты носишь маску, у тебя же все давно зажило: Юля протянула руки к лицу Деи и сняла с нее маску.
  Дея закрыла лицо руками и отвернулась от Рича. Он вздохнул и встал. Подойдя к центру палатки, он потянул за веревку, открывая доступ света, день был яркий, солнечный. Вернувшись к Дее, он отнял руки от ее лица и долго смотрел на нее, заставляя не прятать взгляд, не пытаться отвернуться. Дея вся покраснела, но больше не пыталась спрятать лицо.
   Юля, Оля, дядюшка Арт оставил мне немного его вкусной каши. Может вы принесете нам немного хлеба и сыра? - предложил Рич, показав рукой на печку, где стоял прикрытый котелок.
   Мы скоро! - обрадовалась Оля и потянула за руку Юлю. - Или не торопиться?
   Верно, подмигнул ей Рич.
   Ладно, но вы не долго, хорошо? - спросила Оля и увела упирающуюся Юлю, все время спрашивающую ее, а что они будут делать там одни.
  Дея сняла с себя охотничью куртку и закатала длинные рукава платья, жестом потребовав, чтобы Рич разделся. Он послушно разделся по пояс, подрагивая от холода и прикосновения ее длинных холодных пальцев. Дея осматривала его повязку, еле заметно щупая ее, а он рассматривал ее платье, темно-зеленое, с искусным плетением и узорами из золотых нитей. Определенно Дея одела его не просто так, Рич заметил, что в ее распущенные длинные волосы вплетены разноцветные ленты, и тихо рассмеялся.
   Что? - смутилась Де, покраснев еще больше.
   Тебе очень идет, ты же для Гора старалась?
   Нет, быстро ответила Дея и опустила глаза. - Ленты мне девочки вплели, они такие неугомонные, они очень голодные, такие тоще, просто кошмар.
   Ничего, ты же их выкормишь, он стал одеваться, Дея тоже накинула на плечи куртку, дрожа от холода.
   Гор увидит меня и сразу же разлюбит! Так и будет, я знаю! - сказала Дея, одевая маску, но Рич забрал ее, положив в сторону.
  На ее красивом лице белели шрамы на щеках, да, это не подходило под здешний стандарт красоты, молодые девушки и женщины старались отбелить лицо до восковой маски.
   Никогда этого не будет, сказал Рич. - Гор не такой. К нему приходила его мать. Она требует, чтобы он летом выбрал себе хозяйку очага. Он выберет тебя.
   Я откажусь! ? Воскликнула Дея, схватив маску. Она одела ее и встала, плотно застегивая куртку. - Если надо, то я уйду из племени, буду жить одна. Я так решила.
   Не будь дурой, сказал Рич.
  ? Кем? - удивилась Дея, она часто слышала от Оры новые слова, которые та вычитывала в книгах, но редко сразу понимала их смысл, а читать книги для Деи было настоящим наказанием, но она старалась, тщательно запоминая все, что сумела прочесть.
   Ты все поняла, сказал Рич. - Гор выберет тебя, ты станешь его хозяйкой. Если его отвергнет его семья, пусть так, он готов. Я видел вас, ты не переживешь, если он выберет другую.
   Ты видел нас? - Дея побледнела. - Но ты не мог видеть, я же дала тебе отвар, ты не мог, не мог!
   Мало дала, усмехнулся Рич.
   А я вас тоже видела! - топнула ногой Дея. - Ты должен выбрать Ору летом, тогда и я соглашусь!
   Она может отказать, это ее право, с сомнением сказал Рич.
   А ты разве этого не хочешь? - Дея сузила глаза, буравя его взглядом. - Ты соврешь, если скажешь обратное!
  Я не сану врать, засмеялся Рич. - Какая ты грозная, удивительно.
   Так ты выберешь ее своей хозяйкой? Отвечай!
   Я не знаю, как это у вас делается, ответил Рич. - Но, когда придет время, я ей предложу летом, но она может и отказать.
   Не может, Дея хитро улыбнулась, это было видно даже сквозь маску. - Она уже один раз отказывала Рому, она больше не может отказать, если она соврет!
   А кто узнает, что она врет?
   Все узнают, я знаю, я скажу слово, любой может сказать, кто в праве говорить.
   Интересный обычай, а как узнать, что ты не врешь?
   Увидишь, все сам увидишь, засмеялась Дея.
  Вбежали девчонки, Оля несла в руках суму с хлебом и сыром, Юля уже что-то жевала, жадно глотая.
   А кто такой Ром? Почему она ему отказала? - спросил Рич, не переходя на язык Каткьюба, чтобы девчонки не поняли, но Оля с Юлей уже навострили уши, следя за ним и Деей.
   Это сын Реи, он должен был стать нашим вождем, но племя выбрало Ору. Ты увидишь его на общем сходе, я тебе покажу, там будет много нового для тебя, для всех нас. Скоро придет время выбора вождя племени, как только закончится зима, мы должны пройти еще один перевал, и там встретимся с другими племенами. Так бывает раз в пять лет. А сейчас тебе надо поесть.
  Она подозвала девочек, раздав указания. Оля с Юлей подбежали к котелку, раскладывая припасы на большом круглом отшлифованном войлоком столе, который сделал Арт. Такой стол был еще у Оры, больше Арт ни для кого делать не хотел, только Гору пообещал, что когда тот выберет себе хозяйку очага, то сделает для него и научит его детей своему искусству.
   Гор проснулся, сказала Оля. - Он не хочет ничего есть, только выпил много воды.
   Иди к нему, сказал Рич, видя, как заметалась Дея. - Как его рана?
   Плохо, много гноя, плохо, ответила Дея. - Тебе повезло, твой костюм спас тебя.
  Она поспешно вышла. Девочки хихикнули, озорно поглядев на Рича.
   Я ей соврала, сказала Оля. - Ребята его покормили.
  
  19.
  
  Было еще светло, когда все племя собралось у костра. Дым уходил вертикально вверх, ветер стих, а на небе висели тяжелые грозовые тучи, ожидавшие команды свыше, чтобы обрушить на лагерь тонны града. У самого костра сидели старики и те, кто считал себя вправе что-либо сказать. Старики вполголоса разговаривали, изредка замирая и глядя на небо, всем своим видом показывая, что это все неспроста, грядет буря. Но природа молчала, не веря в людские прогнозы.
  Вдоль рядов ремесленников, скотоводов, кучно сидевших вокруг костра, внимательно вслушиваясь в рассуждения стариков, расхаживал Ром, потрясая руками. Он то отрывисто говорил, то недвусмысленно смотрел в ту сторону, где сидели Рич и Дея в окружении испуганных детей. Он показывал на них руками, призывал к чему-то, женщины охали, плотнее прижимая к себе полусонных детей, мужчины качали головами, не то соглашаясь, не то отвергая его доводы. Несколько стариков посмеивались над ним, что он такой храбрый на слово только потому, что Оры еще нет, едкие смешки волнами проходили по людской массе и быстро стихали.
  Ора вернулась вместе с разведчиками и Артом, они ушли на весь день в долину. Все были хмурыми и задумчивыми. Арт и разведчики присоединились к Ричу и Дее, и Ром поспешно сел на свое место, продолжая вполголоса кивать то на них, то на бледную Ору, вставшую у самого костра. Взгляд ее не был обращен ни к кому. Она смотрела прямо перед собой, туда, откуда они пришли.
   Что скажешь ты нам, храбрая Ора? - обратился к ней один из старейшин, все племя стихло, Рома кто-то толкнул в спину, чтобы тот замолчал. - Я вижу, как твое прекрасное лицо омрачено думой, я слышу, как твое храброе сердце замерло в груди. Ты ждешь ответа от небес? Ты увидела верную дорогу? Какой путь предстоит нам?
  Ора ответила не сразу, она повернулась к костру, пламя, сильное, неприятно грело все тело, хотелось уйти от него подальше.
   У нас нет другого пути. Назад дорогие нет, там нас ждет голодная смерть, мы все это знаем, ответила Ора. - Впереди нас ждет неизвестность. Мы ничего не нашли, ни плохого, ни хорошего. Наши враги не вернулись за своими, их тела так и лежат там, они принадлежат лесу. Мы прошли дальше, мы не нашли их следов, лес принял нас.
   Тогда почему ты сомневаешься? - спросил ее другой старец.
   Мы видели их старые следы. В прошлые годы мы обходили стороной эту долину, но зима вывела нас сюда. Наши враги, люди леса владеют этой долиной. Мы нашли еще три их жертвенных круга, там много тел, их уже поглотил лес, но когда-то они были живыми людьми.
  Племя зашумело, кто-то из женщин завыл, другие стали громко возмущаться, раздался визгливый голос Рома.
   Это все он принес к нам беду! Этот рыжий посланник злых духов, пришедший к нам из жерла вулкана!
   Да! - поддержали его некоторые мужчины и женщины, выступая вперед.
   Наши беды начались тогда, когда ты привела к нам эту уродину - Дею! Ора! Ты делишь с ней ночь, усмиряя свою плоть, отдаваясь злому духу людей леса! - вскричала одна из женщин, выходя почти к самому костру, но не решаясь войти в круг к Оре. - Он привел к нам этих уродцев, они погубят нас всех! Мы должны убить их, как повелели боги! Люди леса тоже должны были их убить - эта жертва не была отдана богу, мы все погибнем!
  Племя зашумело, люди спорили друг с другом, постепенно делясь на группы, но все же большая часть людей оставалась неподвижной, не принимая ничьей стороны они просто ждали.
   Тот, у кого есть что сказать, должен выйти в круг, сказала Ора. - Если ты имеешь право мысли, то выходи. Твои слова ничего не значат, если ты не готов за них ответить.
  Никто не вышел, но выкрики с места продолжились. Кто-то уже подтащил Рома к кругу, но он вырвался, отбежав назад. Один из стариков встал и вышел в круг. Все замолчали, яростно кричавшие на Ору женщины, спрятались за спинами других людей.
   Наши беды начались еще до того, как к нам пришла Дея, сказал старик. - Ора спасла эту прекрасную девушку, она вылечила многих из вас, вы не помните добра! Вы! Да вы, те, кто бежал к ней, когда болел ваш ребенок! Вы, кто забыл, как она дежурила ночами у больных, излечивая их своим искусством! Вы все забыли! Позор вам всем, позор!
  Племя молчало, внимательно слушая седого старика, он говорил раз в год, когда кончалась зима, никто не знал, сколько ему было лет, но он знал всех и помнил всю историю племени.
   Ора воспитала свою сестру, Дея лучше многих из вас, старик посмотрел в лица людей, а потом повернулся к костру. - Рыжий великан пришел из других земель, мы там не были, никто из вас не был. Это люди воды, когда-то давно мы все были единым народом, очень давно. Он принес для нас новую кровь, такой жертвы не угодно ни какому богу! Ора вела нас верным путем, при ней вы никогда не голодали. Ваш выбор решит вашу судьбу, но пока мы все должны слушать Ору. Если кто может заявить свое право - пусть скажет сейчас!
   Посмотрим, что будет летом, Ора! - выкрикнул с места Ром.
  Ора даже не посмотрела в его сторону. Она взяла старика под руку и отвела на место бережно посадив.
   Спасибо, Эон. Ты как всегда не по годам мудр, улыбнулась Ора, старик погладил ее по ладони. Она повернулась к племени и сказала. - Другого пути у нас нет, кто не хочет идти, может остаться здесь, но здесь вы погибнете. Горы не родят для вас новой жизни, они заберут себе вашу. Больше нечего говорить, еще есть время до ночи, но у нас нет времени. Утром выдвигаемся в путь. Мое решение. Это моя воля.
  
  20.
  
  Посреди центральной площади возвышался гранитный осколок скалы черного цвета с тонкими нитями прожилок медно-желтого цвета. Матовая черная поверхность гранита впитывала в себя всю солнечную энергию, и чем ближе ты подходил к нему, тем больше казалось, что вот-вот и солнце скроется навсегда, иногда гранит будто бы вспыхивал изнутри, и медно-желтые прожилки начинали светиться искрящимся светом. Но это были разговоры горожан, никто в действительности не мог ничего подобного видеть. В центре гранитного осколка была дыра, в которой можно было различить мерцающий свет, возможно, то эти отблески и вспышки излучения и провоцировали видения у людей, а может все просто повторяли услышанную кем-то шутку, приняв ее за истину.
  Отец Роб стоял неподалеку от камня, держа в руках дозиметр. Каждое утро он приходил сюда и в разных точках замерял уровень радиации. Идея поставить на площади величественный монумент и вбить в него горящий радиацией символ веры, принадлежавший ранее святому отцу, тело которого давно уже сожгли возле черной речки, а прах его сбросили в воду, в последний путь, родилась сама собой, отец Роб и капитан D пришли к ней после долгой прогулки вдоль берега озера. Отец Роб и другие инженеры нашли этот осколок на одном из дальних складов, он стоял под открытым небом и ужасно фонил, возможно поэтому его и не стали использовать в городе. Но Робу это показалось даже интереснее. Они установили этот монумент, созданный самой природой, олицетворяющий незыблемость веры, а площадь рядом с ним огородили невысоким забором. Труднее всего было вытащить этот раскалившийся амулет, пришлось вырезать его вместе с частью камня и вложить в черную нишу в осколке. После этого и начались чудеса, как считали горожане. Каждый хотел заглянуть внутрь , чтобы увидеть свет веры, но не решался. Отец Роб устал объяснять что они могут навредить своему здоровью из-за сильной радиации, поэтому просто изрек догматический запрет, ибо свет бога недозволенно видеть простому человеку. Человек может видеть этот свет лишь в своем сердце. Эту фразу вычитала Мэй в истинном писании, удивительно, как много нужных слов можно было оттуда почерпнуть, и как мало они знали об истинном содержании этой книги.
  Это не был религиозный документ, там не было ни слова о поклонении богам, о жертвах, молитвах, покаянии, нет, это был свод правил, написанный сложным, но понятным языком, человек, изучивший писание, был способен ответить на любой вопрос, дать нужный совет, предостеречь. Роб за первые месяцы служения так и не смог изучить писание целиком, он часто засиживался с Мэй до утра, разбирая ту или иную главу, все больше убеждаясь в том, что один человек может неверно понять, не увидеть главного. Мэй иногда спорила с ним, доказывая свою точку зрения, они звали в судьи Лиз с Бобом, но и тогда не удавалось разрешить спор. Молодые люди видели все иначе, часто Лиз обижалась на Боба, что он не поддерживает ее, а она должна быть всегда права.
  Отец Роб несколько раз пытался начинать разговор с горожанами, предлагая им обсудить одну главу, например, о том, что есть правда и какая она может быть для каждого, но всегда получал в ответ лишь недоуменное молчание - люди ждали от него правильных слов, наставлений, чтобы со всем согласиться и вернуться домой, и жить по-своему, повинность на сегодня они отработали. Капитан D сказал, что Роб зря старается, этих людей уже не исправить. И тогда отец Роб стал проводить занятия с детьми, с которыми было еще труднее, дети не хотели новых уроков, но, поняв, что отец Роб их слушает, что он не просто вбивает в них непонятные слова, стали ходить чаще. Роб устраивал занятия вне стен школы, за городом или возле фонтана, просто прогуливаясь по городу: выбор места зависел от темы, которую дети назначали сами в конце каждого занятия. Лиз помогала отцу в этом, вместе со своими друзьями организовывая школьников, споря вместе, проводя занятия по анатомии, Боб рассказывал про растения, насекомых, животных, показывая все детям вживую, не на старых картинках, где ничего не было понятно.
  Родители не спорили, всецело доверяя отцу Робу, но совет города все чаще обращал внимание Роба на то, что давно не было суда, и действительно, за эти месяцы никого не наказали, никому не пустили кровь. Были кражи, были драки, но все решалось иначе, люди учились договариваться, когда отец Роб просил, то виновные сами приходили к нему. Мэй это пугало, у них дома часто появлялись такие лица, которых она никогда не видела живыми, они попадались ей на стол в лучшем случае, но она была горда, что ее мужа так уважали.
  С противоположной стороны площади к Робу шел секретарь Е, главный помощник советника А, человек, который знал многое, часто сам определяя, что следует доносить до сведения советника А или следователя В. Секретарь Е каждое утро приходил на площадь чуть позже Роба, но до того, как из разных уголков города сюда потянутся служащие, отбывать положенную норму труда.
   Доброе утро, отец Роб, поздоровался секретарь Е и протянул вперед руку для рукопожатия, чего не делал никогда ни советник А, ни следователь В.
  ? Доброе утро, секретарь Е, Роб пожал его руку, тонкую, как у женщины, но достаточно крепкую для мужчины. Секретарь был болезненно худ, и никто не знал, сколько ему лет, все его помнили уже седым, с вытянутым лицом, обтянутым тонкой кожей. Как-то Лиз сравнила его с манекеном, точно подметив, что у секретаря Е такой же безразличный взгляд.
   Как вы считаете, отец Роб, скоро воля господня поглотит нас? - спросил секретарь Е, не смотря на Роба, взгляд его был устремлен на осколок скалы.
   Не думаю, что мы достойны этого, ответил Роб.
   Вот как? - секретарь Е повернулся к Робу, но смотрел он на пустые улицы спящего города. -Вы считаете, что господь покинул нас?
   Нет, мы покинули его, ответил Роб, привыкший к такому началу разговора, секретарь Е каждое утро задавал подобные вопросы. - Вы что-то хотите мне сказать, секретарь Е?
   Пожалуй, да, он помедлил и продолжил. - Совету очень не нравятся ваши занятия с молодежью.
   И почему же? Мне кажется, что это им на пользу.
   Кажется, повторил секретарь Е. - Я часто думаю, что все вокруг мне только кажется, как вы считаете? А может ничего этого нет, а мы плод чьей-либо больной фантазии?
   Кто знает, а ведь мы никогда не узнаем этого, но с другой стороны, если это дарует нам жизнь, то мы должны быть благодарны этому безумцу.
   Это недостойно человека, быть чьей-то игрушкой, как считаете?
   Дар жизни достоин деяний человека, улыбнулся Роб. - Вместе с жизнью нам даруется воля.
   Воля, зачем она человеку? Что дает она нам, кроме горя? Вы учите детей наукам, учите познавать мир, разве этого от вас требует наша вера? Разве этому учили нас наши отцы, прадеды?
   Познавать мир, созданный вселенной, познавать себя, созданного творцом - не это ли истинная вера? Познавая себя, мир вокруг и мир в себе мы выполняем волю творца, истинную волю, только познав это мы сделаем малый шаг вверх к нему.
   Сомневаюсь, что наш творец хотел этого, секретарь Е скорчил презрительную гримасу, уловив движение на улице. - Наш творец давно мертв, как и всё, что он создал на этой планете. Мы мертворожденные и не способны родить новую жизнь.
  Отец Роб удивленно посмотрел на секретаря Е, что-то изменилось в этом человеке, зажглось, а может это и было всегда, скрытое за маской живой куклы.
   Вы хотите воспитать в человеке волю, дав ему знания, научив думать, но большинству из них этого не нужно, и никогда, слышите, никогда не было нужно! Они! - секретарь Е ткнул пальцем в улицу, не указывая ни на кого конкретно из показавшихся вдали фигур людей. - Они не хотят решать, они хотят, чтобы за них решали, но так, как они хотят. Чувствуете, парадокс? Не стоит путать волю с желанием, люди хотят, желают, вожделеют, но за чужой счет, покупая и продавая свою волю. Вы скоро поймете, о чем я.
   Возможно, что я и так понимаю, о чем вы. Но почему мы не можем попробовать воспитать других людей?
   И у вас это получится до поры до времени, пока ваша воля, а это именно она, ваша воля, ваше желание изменить других, ваше, не их, и оно будет жить, пока не столкнется с их желание, жаждой, жадностью, а тех, кто останется верен вашим идеалам - их сожрут новые, а косточки обглодают те старые, которых воспитали вы.
   Получается, что все бесполезно?
   Нет, не бесполезно. Одна волна смоет все с берега, другая привнесет новое из глубин озера. Таков закон природы, постоянное движение ведет лишь к сгоранию, иногда, чтобы двигаться вперед, стоит отойти назад и оглянуться, ответил секретарь Е.
   Послушайте, Рим, вам стоит пойти к нам на субботний семинар, Роб по-дружески похлопал его по плечу. - У вас прекрасно получится, может кто-то сможет переспорить вас? Как думаете?
   У меня нет на это воли, секретарь Е пристально посмотрел в глаза отцу Робу. - Она давно умерла, а я, как видите, еще жив, и буду жить еще долго. У нас осталось пару минут свободы, я хотел сказать, что наш Совет скоро будет встречать посла.
   Посла? Откуда? - удивился Роб.
   От людей леса, вы же слышали о них, секретарь Е ехидно усмехнулся.
   Это же дикари, каннибалы! - воскликнул Роб.
   И что? Они не люди? Люди, такие же, как и мы, но вы не знаете одного немаловажного обстоятельства - у них есть оружие, а у нас технологии, энергия. Мы нужны им.
   А зачем они нам?
   А это уже не наша воля, засмеялся секретарь Е.
   Я думаю, что другие города не согласятся...
   Не называйте эти рабочие поселки скотоводов и земледелов городами, умоляю вас, поморщился секретарь Е. - Город только один, и он перед вами.
   А что Совет думает, что они смогут сохранить свою власть? Их съедят, может даже фактически.
   Это их желание, они желают этого, вожделеют, уповая на волю сильнейшего. Мы уже сдались, не начиная боя, эти дикари оказались умнее нас, что толку в нашем просвещении? Мы не способны защитить себя. Вы скоро познакомитесь с послом, они хотели видеть нашего жреца - это вы, как вам, а?
   Я считаю, что мы не должны так просто сдаваться. Они уничтожат нас, сделают рабами!
   Как на Каткьюбе? Вы, наверное, это имели ввиду, секретарь Е тревожно осмотрелся. - Я читал этот дневник несколько раз, у них похожая система управления, чувствуете руку нашего создателя? И еще, вы зря считаете их дикарями, мы не лучше. Вспомните, сколько раз пускали кровь в этом мерзком кубе? Сколько раз ваш предшественник резал горло человеку, заливая черные доски новой порцией крови? Помните? И это была воля горожан? Нет! Это было их желание - крови! Мы все хотим ее - это в нашей природе, внутри нас!
  Секретарь Е закашлялся, с трудом сбивая накатившее на него волнение, но продолжил.
   Ваши руки чисты, и поэтому вы долго не проживете. Поверьте мне, Роб, когда вы поймете в чем должна быть наша воля, ваша воля, за вами пойдут многие. Время есть, но его мало у вас, у вас времени почти не осталось.
  Секретарь Е кивнул Робу и пошел к зданию Совета города. Роб достал из кармана дозиметр, уровень радиации был очень высок, потом резко упал до нуля, стрелка прибора задрожала, новый скачок и затишье, теперь уже навсегда. Прибор молчал.
  
  21.
  
  Санитар JF закончила работу, на вычищенном до блеска металлическом столе лежали пахнущие жаром печи стерилизатора инструменты. Санитар JF придирчиво осматривала инструменты отбирая на отдельный лоток те, у которых появилась явная коррозия. Пересчитав оставшиеся чистые скальпели и зажимы, она внесла данные в книгу учета ровным красивым почерком, она оглядела процедурную комнату, все было так, как она хотела: чисто, убрано по своим местам, каждая полка, каждый ящик был подписан, и никто не смел ничего взять отсюда без ее ведома.
  Лиз поймала свое отражение на блестящей дверце электрического стерилизатора и улыбнулась, превратившись вновь в молодую красивую девушку, сбросив с себя маску напряженного усердия. Она радостно выпорхнула из комнаты, погасив везде свет, и закрыла ее на ключ. Она шла по безлюдному коридору, в больнице уже никого не было кроме нее и санитара J, на ходу снимая косынку, освобождая стянутые в тугой пучок длинные золотистые волосы. Лиз подошла к полураскрытой двери, на которой было написано 'Ординаторская', и широко распахнула ее.
   Мама, пора домой! - звонко воскликнула Лиз, подбегая к сидевшей за столом Мэй.
   О, ты уже закончила? - Мэй оторвалась от чтения, весь стол был завален толстыми книгами, на которые Лиз смотрела со страхом, часто не понимая, что ей пытается объяснить мама. - Как ты себя чувствуешь, больше не болит?
  Мэй притянула дочь к себе и расстегнула больничную куртку спецодежды. Лиз не сопротивлялась, вздрагивая от прикосновения холодных пальцев матери к ее животу, который, как ей казалось, становился с каждым днем все больше. Мэй взяла со стола стетоскоп и приложила его к животу дочери, долго слушая.
   Мне кажется, я слышу его, прошептала Лиз и вся зарделась. - У тебя было также?
   Да, мне так казалось все время, улыбнулась Мэй и поцеловала дочь в живот. - Иди переодевайся, я скоро подойду.
   А что ты читаешь? - Лиз пододвинула стул и села, машинально поглаживая живот.
   Хочу понять, что мы сделали не так, ответила Мэй.
   Мама, мы все сделали правильно, строго сказала Лиз. - Он был уже старый, ты же видела на вскрытии не было ни воспаления, ни гноя, а шов не разошелся. Нашей вины в этом нет.
   А мне кажется, что есть, задумчиво проговорила Мэй. - Это даже скорее не вина, а ошибка. Может не стоило делать эту операцию?
   Может и не стоило, пожала плечами Лиз. - Но он сам этого хотел. Мама, ты же сама видела, что он весь был поражен этими клетками! Ты же сама видела!
   Да, но мы же не удалили их все, Мэй пододвинула к ней книгу, на красочной иллюстрации был массивного вида аппарат, а ниже шла таблица режимов. - Я хочу это показать твоему отцу, он, конечно, больше не инженер, а святой отец.
  Мэй бросила ехидный взгляд на дочь, та прыснула от смеха, закрыв лицо копной волос. - Я думаю, что раньше лечили иначе.
   Это было раньше, Лиз раздраженно махнула рукой и отодвинула книгу от себя. - У нас ничего нет, мы даже не знаем, правильно ли понимаем эти тексты!
   Пока, вроде, правильно, с сомнением сказала Мэй. - Я думаю, что надо изучать опыт наших создателей, когда-нибудь нам это пригодится.
   А вот Боб считает, что должны пройти тысячелетия, пока мы действительно поймем все это.
   Ну, Боб, он смотрит уже на все космическими масштабами, для него больше не существует времени, засмеялась Мэй. - Как он изменился, такой серьезный стал, как капитан D.
   И не говори, Лиз нахмурила брови. - Такой зануда, просто ужас!
   Лиз, он всегда таким был, рассмеялась Мэй.
   Не знаю! - с вызовом воскликнула Лиз, но через секунду расхохоталась. - Мам, что со мной?
   Все нормально, ты стала женщиной, Мэй погладила ее по руке. - Идем, надо еще зайти в раздаточный пункт.
   Да, пусть все Боб тащит!
  Лиз встала и потянула мать за руку, Мэй не долго упиралась, ей самой хотелось быстрее покинуть это холодное молчаливое здание. А снаружи разгоралась поздняя весна, торопливая, с резкими порывами еще холодного ветра, юная и прекрасная, немного неряшливая, но всё ей прощалось за теплое дыхание солнца и чуть сладкие поцелуи распустившихся цветов на деревьях, сладкой патокой воздушной пыльцы обволакивавшие воздух. Мэй безумно любила это время, смотреть, как просыпается природа, встрепенувшаяся от долгого сна, забывшая про коварные первые месяцы весны, манящие, смеющиеся, обманывающие.
  Они вышли на лужайку перед зданием больницы, вдали шумел молодой листвой вековой лес, трава росла прямо на глазах, впуская в себя новых обитателей, о чем-то жужжащих, пищащих, свистящих под ногами. Мэй и Лиз опустились в траву и сели, одновременно вскинув голову к небу, впитывая лучи уже начавшего заходить солнца. Они смотрели на этот жаркий желтый диск, сощурив глаза до узких щелочек, тихо смеясь про себя, без злобы, просто так, ни над чем.
  Вскоре над ними выросла фигура Боба, он сел рядом с Лиз, она облокотилась на него, довольным взглядом хозяйки посмотрев на мать. Мэй не заметила этого, уйдя в далекие воспоминания, все чаще она вспоминала себя и Роба совсем юными, как Лиз и Боб, не сравнивая себя с ними, в ее воспоминаниях они были рядом, все вместе молодые и веселые, без причины, просто так, какими и должны быть молодые люди в лучшие годы своей жизни.
   Ты чего такой хмурый? - спросила Мэй Боба, обратив на него внимание.
   Да так, не нравится мне кое-что, прохрипел Боб и прокашлялся, продолжив нормальным голосом. - Наш полет переносят.
   Почему? - удивилась Мэй. - Я думала, что это может повлиять на выход на орбиту или что-то такое, мне Роб объяснял.
   Да, придется сжечь больше топлива, капитан D сказал, что это может и к лучшему.
   Почему? Что в этом хорошего? - возмутилась Лиз. - Ты же тогда поздно прилетишь!
   Да, я знаю, но может я успею?
   Не успеешь! - Лиз дернулась и поднялась, толкнув рукой его в грудь. - Как ты можешь? Ты меня одну оставить хочешь?
   Не обращай на нее внимания, сказала Мэй Бобу. - У нее сегодня настроение такое.
   Да! - воскликнула Лиз. - И ты в этом виноват!
   Конечно, я и не спорю, серьезным тоном ответил Боб, привыкший к выходкам Лизы, поначалу он злился, но Мэй объяснила ему, что просто стоит немного потерпеть и дать дочери выговориться, через полчаса она и не вспомнит о том, что говорила.
   А почему отложили полет? Кто так решил? - спросила Мэй.
   Совет города. Они кого-то ждут, хотят показать взлет корабля, ответил Боб.
   Хм, я думаю, что надо бы отца Роба сегодня вечером попытать, он точно знает, ехидно усмехнулась Мэй.
   Что знает? - спросила Лиз, уже остывшая после вспышки гнева и прижавшись к мужу.
   Да так, ничего особенного, рассмеялась Мэй. - Пойдемте, а то раздаточный пункт скоро закроют, а мы уже вторую неделю не забирали нашу норму.
   Почему они не понимают, что нам столько не надо? - возмутилась Лиз. - Я уже устала все это готовить!
   Твоему отцу полагается больше, чем остальным, ответила Мэй. - Ты же знаешь. Да и не так уж и много остается, сегодня ночью к твоему отцу опять кто-нибудь придет.
   И завтра придет, и послезавтра - и так каждую ночь! - возмутилась Лиз. - Что им всем от него надо?
   Им нужна помощь, ответил Боб.
  Иногда присоединявшийся к ночным беседам, когда Лиз уже спала. Кому-то помогали советом, подводя человека к нужному решению, Боб был поражен, насколько Роб умел понять каждого. Другим Роб отдавал все, что скапливалось в погребе, все то, что Лиз и Мэй консервировали, стараясь сохранить выданные по норме продукты. Лиз злилась, что они работают зря, но сама часто отдавала свою старую одежду, в которой она проходила свое детство, ее сильно озадачивало то, что поток людей не кончался, а скорее усиливался. Слушая рассказы Боба, отец не любил ничего ей рассказывать о чужих проблемах, Лиз понимала, что все живут по-разному, у кого-то всего достаточно, как у них, у кого-то не было и малой части того, что они имели. Лиз не понимала, почему все не могут получать одинаково, пока как-то в одном из разговоров у них дома капитан D не сказал, что это потому, что они не равны друг другу и никогда не будут равны, таков закон природы, кто-то доминирует, кто-то пресмыкается. Она всю ночь потом не спала, обдумывая это, пытая Боба вопросами. Он терпеливо отвечал, вспоминая, как его мать, швея F часто уходила к святому отцу работать по дому. Его мать рассказывала, что двери дома святого отца всегда были открыты, их приходило к нему по трое или четверо, сам он почти ничего не брал себе, а по выходным приезжали люди с дальних полей и забирали все то, что женщины сделали.
   Пора, сказал Боб.
   Да, пора, сказала Мэй и потянулась вверх, уловив, что Боб все еще смущается, глядя на нее. Лиз недовольно буркнула что-то в сторону матери и нехотя поднялась, оперившись на него. Мэй улыбалась, смотря на молодых, ей сейчас хотелось, чтобы сегодня вечером дом был их, а отец Роб стал снова Робом, хотя бы на этот вечер, на одну ночь. Загадав свое желание солнцу и получив от него согласие, Мэй быстрым шагом пошла к дороге, напевая.
  Лиз толкнула Боба локтем в бок и прошептала ему на ухо.
   Она что-то задумала.
   Определенно, хмыкнул он.
  
  22.
  
  Трое всадников въехали в город, остановившись возле городского фонтана. Двое спешились, беря под узды мощных животных, свирепо фыркавших на стоявших вдоль улицы горожан. Они впервые видели таких животных, высоких, с мощными покрытыми шерстью ногами, упиравшимися в брусчатку черными как смола копытами. Морда зверя была вытянута, но кончалась тупым рылом, напоминавшим буйвола с пастбищ, но это был не буйвол, не было ни широкой спины и бочкообразного тела, ни хвоста, похожего на толстый кабель - животное обладало собственной грацией, будто бы рожденное скакать. Животные нервно трясли большими хвостами с длинной шерстью, с силой хлестая себя по потным от скачки бокам. Всадники принялись поить зверей, то и дело усмиряя порывистый норов животных ударами кулаков. Они были одеты в длинные черные одеяния, напоминавшие ритуальную одежду святого отца, но их одежда была сделана из толстой черной кожи. Голову покрывал просторный капюшон, лиц не было видно, слышались только отрывистые грубые голоса. Двое спешившихся имели за спиной странного вида палки или трубки из черненой стали, оканчивавшиеся мощной рукояткой с небольшим барабаном. Третий всадник был верхом, у него не было ничего за спиной, но было видно, что двое спешившихся всадников ему подчиняются, ловя его приказания в отрывистых взмахах руки, одетой в кожаную перчатку, оббитую полосками металла. Всадник смотрел на горожан, медленно вращая головой, он рассматривал их, пугал.
  К фонтану подъехала машина Совета города, из которой суетливо вышли Советник А и следователь В. Они подошли к всаднику и стали что-то объяснять, указывая на дорогу. Всадник один раз кивнул, властным жестом приказав им вернуться в машину. Советник А и следователь В послушно сели в машину и медленно поехали в сторону здания Совета города. Всадники отвели зверей от фонтана и легко запрыгнули на их высокие спины. Главный ударил оббитым металлом каблуком сапога в бок зверю, тот вздыбился, встав на задние ноги, яростно рыча, и стремительно понесся вперед, а за ним, на большом расстоянии, поскакали остальные, издавая странный клич, напоминавший крик хищной птицы.
  Капитан D и отец Роб подошли к фонтану. Здесь еще стоял густой запах животного, железа и дорожной пыли. Капитан D зачерпнул воду из фонтана и понюхал ее.
   Ты уже видел этих животных когда-нибудь? -спросил он отца Роба.
   Нет, но мне рассказывали о них, когда я был на ферме. Им приходится отгонять эти дикие стада от посевов, в один год их было очень много.
   Интересно, что думаешь про наших гостей? - капитан D посмотрел на бледные лица горожан, ждавших от них ответа, не решавшихся сдвинуться с места.
   Мы не умеем убивать, а они умеют, ответил отец Роб. - Ты видел их лица?
   Нет, ответил капитан D.
   А они видели наши лица, и они нас не боятся. Ты пойдешь со мной?
   Но меня Советник А не приглашал на встречу с послом, нахмурился капитан D.
   Я тебя прошу, Роб ухмыльнулся. - Мой статус позволяет многое, очень многое, что не доступно даже Советнику А. Ты помнишь, когда мы его выбирали?
   Не помню, и вряд ли кто-нибудь помнит.
   Идем, надо послушать, что нам скажут люди леса, не просто же так они к нам приехали. Предвижу трудные времена.
   Ты стал говорить, как святой отец, капитан D сокрушенно покачал головой.
   Я стал думать, как святой отец.
  Они прошли по главной улице несколько десятков метров, когда стоявшие вдоль домов горожане запоздалой волной хлынули за ними. Роб шел вперед, чувствуя за спиной сотни взглядов, но не оборачивался. Жене и дочери он приказал не приходить и постараться отговорить своих друзей, но за спиной было много молодежи, чувствовавшей, что сейчас будет решаться их будущая жизнь. Никто не думал, что будет, никто не знал, зачем к ним явились эти люди леса, что они хотят от них, и что надо городу от них. Люди понимали, что мир меняется, прямо сейчас, на их глазах и не видели этого. Когда Отец Роб и капитан D подошли к гранитному осколку, все улицы были запружены людьми, со всех русел города стекались жители, были здесь и скотоводы с дальних пастбищ, и фермеры, они с тревогой смотрели на здание Совета, с силой сжимая рукоятки больших охотничьих ножей на поясе. С одной стороны площади стояли испуганные горожане, с другой готовые к худшему работники полей, и их было больше.
  Роб остановился возле гранитного осколка, привычного жужжания в кармане не было. Он подошел ближе к ограждению, прибор не реагировал. Тогда Роб вошел за ограждение и вплотную подошел к гранитной скале, прибор в кармане тихо зажужжал, Роб достал его из кармана куртки, спрятанной под длинным одеянием служителя культа и навел на впадину в камне, где лежал усеченный куб. Прибор не заходился, а продолжал мерно жужжать. Капитан Dподошёл к Робу и кивком спросил, что случилось. Роб отдал ему прибор и сунул руку за кубом в скалу.
   Зачем он тебе? - с сомнением спросил капитан D, глядя на то, как Роб достает священный символ веры, почерневший за это время, превратившись в гранит.
   Излучения больше нет, сказал Роб и, соединив цепь, надел его на шею. Символ веры ярко вспыхнул, стрелка прибора упала в красную зону, но в одну секунду вернулась обратно, дрожа в зеленой зоне.
   Он признал меня, Роб осмотрел металлическую фигуру, нащупав подобие рычага на одной грани, повернув его, он вызвал снова яркое свечение, прибор не заметил этого, продолжая дрожать стрелкой в зеленой зоне.
   Мне страшно смотреть на тебя, сказал Капитан D, глядя Робу прямо в глаза. - У тебя нечеловеческий взгляд.
   Сейчас я не имею права быть человеком, сказал Роб и опять нажал на тайный рычаг, взгляд его был устремлен на здание Совет, под крышей которого висел такой же изрезанный куб, вставленный в множество себе подобных.
  Капитан D повернулся к зданию Совета, и Роб нажал на рычаг - символ веры на здании ярко вспыхнул, это было видно даже при солнечном свете. Толпа охнула, кто-то стал громко молиться.
   Ты не думаешь, что это кощунство? - нахмурился капитан D. - Ты же понимаешь, что просто используешь это.
   Использую то, что создано нашим Создателем для достижения единой верной цели, процитировал писание Роб. - Нет иного действия, кроме правильного, если оно ведет к истине.
   А понял ли ты истину? Не боишься, что ты ошибаешься? - спросил капитан D.
   Страх - ложный путь, истина не терпит сомнений, ответил отец Роб и поднял руку с металлическим кубом вверх, толпа затихла, ожидая его слова. -Воля в руках моих! Вера откроет разуму путь. Ваша воля - моя воля - наша воля!
  Толпа одобрительно загудела, скотоводы громко закричали, поддерживая слова отца Роба, повторяя за ним; 'Наша воля! Наша воля!'.
  
  23.
  
  В зале заседаний Совета города стояло гнетущее молчание, липкой вязкой массой заполняя уши и через них все тело. Советник А ерзал на кресле председателя, нервно поглядывая на следователя В и секретаря Е, ища у них подсказки, но ее не было. Посол людей леса, огромного роста с мощными налитыми плечами, обтянутыми курткой из тонкой кожи, одетый во все черное, с металлическим подбородком и двумя торчащими из него металлическими конусами три сантиметра длиной, длинные волосы были стянуты в тугую косичку, выкрашенную в багровый цвет стоял у окна, наблюдая за тем, как собравшаяся толпа провожает священника и мощного седого человека, одетого в странную для него серую форму. Все было в этом городе странно для посла, и то, как город построен, что люди живут на земле, а не на деревьях, что по улицам не бегают дикие звери, в надежде поймать зазевавшегося ребенка себе на обед, сам город, огромный, их поселения были значительно меньше, в десятки раз меньше. Он смотрел на горожан, выделяя их по встревоженным лицам и простой одежде людей, привыкших к спокойной жизни, но еще больше его интересовали те, кто стоял справа - напряженные, хмурые, не имеющие нормального оружия, но готовые драться, защищаться. Посол понимал, что люди воды не будут нападать первыми, он видел страх советника и его приближенных, сидевших за его спиной, не решаясь смотреть на него, на его охранников, но был один человек, который ждал, когда посол начнет говорить. Он сидел за маленьким столом, держа руки на странной доске с клавишами, посол видел такие же у них, но никто не знал, зачем они были нужны.
   Может начнем? - обратился следователь В к секретарю Е, тот удивленно посмотрел на него, но стал печатать начало протокола, не глядя в экран.
   Нет, раздраженно сказал Советник А. - Надо дождаться отца Роба. Мы все равно не понимаем, что они говорят! Вы им предложили поесть?
   И не раз, они отказываются, ответил сзади один из советников.
   Вы думаете, что отец Роб сможет их понять? - спросил следователь В. - Нам не знаком этот язык, почему вы думаете, что отец Роб знает его?
   А это уже будет его проблема! - резко ответил Советник А и боязливо посмотрел на посла.
  Посол не пошевелился, его не интересовали разговоры этих людей. Он подозвал к себе одного из охранников, крепкого парня с маской хищной птицы на лице и металлическими полосками вместо губ, черные волосы были стянуты в тугую косу, на конце которой был тяжелый набалдашник из красно-желтого металла, и стал что-то ему говорить, отрывисто произнося каждое слово. Охранник кивнули пошел к напарнику, стоявшему у двери, контролируя вход. Второй был тоже похож на птицу, но у него не было металлического 'клюва', как у первого, а длинные черные волосы были подвязаны в пучок. Они недолго перешептывались, потом второй охранник снял свое оружие со спины и забрал оружие первого охранника. Он демонстративно положил оба оружия на другой конец зала, где были свободные стулья. Посол отстегнул свой длинный нож, похожий на короткий меч, и положил его к оружию. За ним выложили свои ножи и охранники, снимая тяжелые перчатки, оббитые металлическими полосами. Посол вместе с охранниками отошел к окну на другой конец зала, и они сели, ожидая, когда хозяева начнут разговор.
   Что это значит? - нервно прошептал Советник А, следователь В пожал плечами, тогда советник А грозно посмотрел на секретаря Е. - Что это значит?
   Они хотят нам показать, что пришли с мирными намерениями, и нам нечего бояться, бесстрастным тоном ответил секретарь Е, занося все происходящее в протокол собрания.
   Зачем вы это записываете? - возмутился Советник А.
   Я должен заносить все, что здесь произойдет. Это необходимо для истории, ответил секретарь Е, записывая вопрос и свой ответ.
  Советник А что-то промычал в ответ, секретарь Е долго смотрел на него, ожидая указаний. В зал вошли отец Роб и капитан D. Посол и охранники встали и поклонились, приветствуя вошедших. Отец Роб и капитан D поклонились в ответ и подошли к гостям. Отец Роб не выразил лицом удивления от вида людей леса, но внутри него все взрывалось от сотни вопросов. Капитан D был не столь хладнокровен и долго разглядывал посла и его охрану. Отец Роб протянул руку в знак приветствия, посол некоторое время думал и протянул вперед свою руку, схватив Роба за предплечье, сильно сжав его. Отец Роб отнял его руку и вложил ее в свою ладонь, они пожали друг другу руки.
   Меня зовут отец Роб, я рад вас видеть у нас в городе, сказал отец Роб, пожимая руки охранникам, которые сначала сомневались, пока не получили подтверждение от посла. Роб видел, что посол его не понимает.
   Мы люди леса, мы приветствуем вас, люди воды, сказал посол на языке Каткьюба и чуть склонил голову, охранники сделали тоже самое.
  Отец Роб переглянулся с капитаном D и ответил послу на языке Каткьюба, долго произнося каждый слог, язык давался Робу с трудом, у капитана речь была значительно лучше.
   И мы привет вам, ответил отец Роб. - Теперь я знать, на каком языке вы говорить.
   Это язык богов, сказал посол и поклонился, прижав руки к груди, глядя на почерневший металлический усеченный куб на груди отца Роба. - Создатель вложил этот язык нам в рот.
  Советник А подбежал к ним, суетливо хватая отца Роба за рукав.
   Что он сказал? О чем вы говорили?
   Мы поприветствовали друг друга. Он сказал, что они говорят на языке богов, если я правильно понял, ответил отец Роб и посмотрел на капитана D, тот кивнул, что все верно. - Я думаю, что капитану D лучше переводить наш разговор, он знает зык лучше всех нас.
   А мне кажется, что капитану D не следует здесь находиться, сказал Советник А.
   Он пришел со мной, сказал отец Роб, пристально посмотрев в глаза Советнику А. - Я могу привести сюда сейчас всю площадь, мое право. Вы этого хотите?
   Вам стоит лучше выбирать слова, возмутился Советник А. - Пусть остается, но вам, отец Роб, это не поможет!
   Мне не нужна ваша помощь, отрезал отец Роб, повернувшись к послу и перейдя на язык Каткьюба. - Это глава нашего города.
  Капитан D встал рядом с секретарем Е и переводил.
   Я это понял. Он не понимает нас? - спросил посол.
   Да, он не может знать ваш язык, ответил отец Роб.
   Это хорошо. Но откуда вы знаете его, отец Роб? - спросил посол.
   Это язык наших машин, которые создали люди с планеты Каткьюб, отец Роб задумался и добавил. - Они не боги, как и мы с вами. Они наши Создатели, но не они наши боги. Вы меня понимаете?
   Возможно, я должен все обдумать. Мы тоже знаем про эту планету, но многие из нас считают, что это миф, старая детская сказка. Я знаю, что вы можете туда полететь. Нам Создатель не отдал дара летать. Мы имели много других машин, они служили нам долгие годы, пока мы не убили их. Наши машины мертвы вот уже сотню лет.
   Это ждет и нас, если мы не будем делать сами все, не будем учиться, сказал отец Роб. - Наши создатели оставили нам знания, но мы не умеем знать их.
  Посол закивал, показывая, что понимает. Отец Роб предложил им сесть, но посол отказался, да и отцу Робу разговаривать стоя было удобнее, они были на равных. Советник А попытался жестами пригласить гостей к ним в президиум, но посол отказался.
   Скажите ему, отец Роб, что завтра мы покажем ему старт нашего корабля, сказал Советник А.
   Мы не можем завтра стартовать. Корабль должен дождаться нужного угла орбиты, возразил капитан D. - Мы потеряем слишком много топлива, надо ждать три дня, не раньше.
  Отец Роб перевел предложение Советника А, добавив, что старт будет через три дня. Посол поклонился Советнику А и сказал:
   Мы уезжаем сегодня. Спасибо за ваше гостеприимство, но мы должны уехать.
   Простите, но я не знаю вашего имени, как зовут вас и ваших братьев? - спросил отец Роб.
   У нас нет имен. Мы КИРы. Наше имя, наше лицо, ответил посол.
  Роб и капитан D переглянулись, секретарь Е даже перестал печатать.
   Так называют нас. Нас немного, продолжил посол. - Остальные РОНы, никто из них не может стать КИРом, это право дается нашими жрецами при рождении.
   Вы называете себя также, как жители Каткьюба, сказал отец Роб, после долгого молчания. - Мы мало знаем о вашем народе. Мы знаем, что вы можете есть людей - это правда?
   К сожалению, да. Многие КИРы хотят этого, они охотятся на людей гор, они выпускают в лес дичь, РОНов, которых отдали в жертву, посол замолчал, видя, как лицо отца Роба посерело, а капитан D стал хрипло кашлять, пытаясь перевести, но слова выходили из него острыми осколками, слышался лишь беспристрастный стук клавиш секретаря Е. - Мы не хотим этого. Нас мало, мало среди КИРов. Мы вырождаемся, все, и КИРы и РОНы. Пройдет время, десятки лет, сотни - и мы вымрем.
   Что вы хотите от нас? - спросил отец Роб.
   Мы просим помощи, сказал посол.
   Почему мы можем вам верить? - спросил отец Роб.
   Мы просим вас поверить нам. Никто из наших жрецов не знает, что мы здесь. Если бы КИРы захотели, то пришли бы к вам. У нас есть оружие, у вас его нет, я вижу это, но это знаю только я, жрецы не знают.
   Хорошо, но как мы можем вам помочь? - спросил отец Роб. - Вы хотите, чтобы мы, я не могу знать, что мы можем делать?
   У нас одна вера, посол показал на черный символ веры на груди отца Роба. - У нас все решают жрецы, они потеряли дорогу. Я пришел к вам, чтобы вы, отец Роб, посетили нас. Мы вас сможем защитить, не беспокойтесь.
   Хорошо, я вам верю. Но что я могу сделать для вас? Вы думаете, что я смогу убедить ваших жрецов? - удивился отец Роб.
   Нет, летом будет год выбора. Я знаю, если придете вы, то люди леса выберут вас, народ хочет жить, РОНы тоже имеют право голоса, они выберут вас.
   И тогда прольется много крови, сказал отец Роб, долго обдумывая сказанное послом.
   И прольется еще больше, если будет иначе. Если мы не уничтожим сами себя, то нас уничтожат люди моря. Они забирают наших женщин, убивают мужчин, а головы КИРов вывешивают на колах вдоль своих границ. Потом они придут к вам, только люди гор под защитой природы, люди моря не пойдут за ними, но люди гор сами вымрут, от голода, они уже вымирают, все вымирают.
  Капитан D долго не переводил. Он смотрел то на отца Роба, то на посла, не до конца уверенный в верности своего понимания сказанного. Капитан D медленно, обдумывая каждое слово, перевел, бегло застучали клавиши, секретарь Е не выразил лицом никакой эмоции, оставшись беспристрастной копией человека, но взгляд его был устремлен на отца Роба, стоявшего напротив посла и смотревшего прямо ему в глаза.
   Что ж, отец Роб, по-моему, это все, как вы хотели, глупо засмеялся Советник А, но никто не поддержал его, все смотрели на отца Роба.
  Посол выдержал взгляд Роба и спросил:
   Так какое ваше решение?
   Мое решение, повторил отец Роб, отгоняя от себя образы Мэй, Лиз, уже почему-то с младенцем на руках - все это сейчас было некстати, подавляя волю, раздувая внутри него пламя страха. - Если мы не вмешаемся, то какова вероятность того, что вы придете к нам, но уже с оружием в руках?
   Так будет, посол склонил голову и резко поднял ее вверх. - Наши жрецы считают вас отступниками, наши ресурсы истощаются, лес уже не может дать нам все, что мы хотим. Мы придем взять это у вас, мы придем за вашими женщинами, за вашими детьми. Так будет.
   Я верю вам, я принял решение - я буду у вас. Когда я должен быть там? - отец Робс трудом произнес это, еще до конца сам не веря в свое решение.
   Это будет летом, я пришлю за вами его, посол подтолкнул вперед охранника, у которого не было металлических полос на лице. Охранник поклонился и сложил руки на груди крест на крест, кончиками пальцев касаясь плечей.
  
  24.
  
  Племя спустилось с гор. Осторожно, боязливо пробираясь по широкой долине. Каждая ночевка была опасной, люди мало спали, нервно прислушиваясь к стону ветра и шелесту, словно кто-то постоянно крадется к ним, а как выглянешь из наспех собранной палатки, то никого нет, только лес впереди, да пологий склон с другой стороны. Лагерь разбивали ближе к горам, так казалось надежнее, горы должны были защитить народ, но если бы на них захотели напасть, то лишь малая часть успела бы спрятаться в горах.
  Люди устали, от долгого похода, от страха. Они переходили на новое место каждый день, медленно, с рассветом собираясь в путь, а долина все не кончалась. Разведчики больше не находили следов людей леса, но внутри племени росла уверенность, что Ора от них скрывает правду, что она все знает, но не говорит им, ведя племя прямо к гибели. Все устали от долгой зимы, от постоянного страха, и даже те, кто все это время молчал, стали искать виновного в общих бедах, поддаваясь заползавшему в грудь настроению тихой паники. Все забыли прошлые годы, забыли голод после окончания зимы, как и говорил Эон - они забыли все хорошее, все чаще вспоминая, как было раньше хорошо, тогда, давно, когда Ора была еще ребенком. Кто-то спорил, вспоминая правду, но их не слушали, все чаще в племени начинались драки, которые с трудом разнимали войны вместе с Артом и его новыми помощниками, молодыми ребятами, только-только достигшими возраста испытания мужественности, которое должно было быть летом.
  
  Время было позднее, племя уже отправилось спать, а общий костер догорал, оставленный на съедение холодной весенней ночи. У костра сидели Оля с Юлей и Тим, и Тир, мальчики, которых спасли Рич, Гор и Арт. Они следили за Ричем, сидевшим рядом с ними, в тусклом свете костра вырезавшим для них новые игрушки из дерева. Дети очень любили диковинных зверей, Ричу приходилось придумывать каждый раз что-то новое, создавая огромных великанов с длинными клыками или толстым хоботом, ловких хищников с острыми когтями, мощных буйволов с ветвистыми рогами, остальное дорисовывало детское воображение. Игрушки переходили из рук в руки, дети леса в тайне от родителей детей гор обменивались игрушками, общаясь, играя друг с другом, не понимая лживости взрослых, пугавших их 'детьми дьявола' и 'рыжим демоном'.
  Ора села рядом с Ричем и взяла одну игрушку, это был зверь с толстыми ногами и мощным неповоротливым телом. Из его большой тупой морды торчал огромный рог прямо из носа.
   Как ты их придумываешь? - спросила она. - Мне бы и в голову не пришло такое чудище.
   Я их видел, давно, когда был маленьким. Я тогда любил ходить в школьную библиотеку и там находил книжки с картинками. Я не помню о чем она, мне просто нравилось смотреть на рисунки, ответил Рич.
   Ты думаешь, что эти звери раньше жили на Каткьюбе?
   Возможно, я просил Лиз, дочь моего друга Роба, я тебе о нем рассказывал, найти мне эту книжку, но они ничего не нашли. У нее еще друг был, его звали Боб, хороший парень, так вот он все просмотрел, этих книг больше не было, Рич закончил вырезать фигурку, получилась странного вида птица с длинными сильными ногами, крохотными крыльями и небольшой недовольной головой на длинной шее.
  ? И как эта образина полетит? - удивилась Ора. - У нее же не крылья, а обрубки?
   Эта птица не летает, она бегает, пояснил Рич.
   А, поняла, это как те куропатки без крыльев, сказала Ора. - Мы летом придем в одно место, я тебе их покажу, на них очень смешная охота.
  Дети подошли к Ричу, протянув руки за игрушками. Рич раздал каждому игрушку, выбирая зверя под характер ребенка. Дети тут же стали что-то выдумывать, наперебой рассказывая какие-то истории, но Ора, не понимавшая ничего в их речи, жестами отправила всех спать. Оля с Юлей долго не хотели уходить, пока Тир и Тим не утащили их в палатку.
   О чем они говорили? - спросила Ора.
   Я не все понял, по-моему, они хвастались друг перед другом, у кого зверь сильнее, пожал плечами Рич. -Я слышал много разговоров, тебя хотят убрать, все на Рома надеются.
   Дураки, этот идиот убьет всех, Ора протянула руки к костру и взглянула в глаза Ричу. - Я сама хочу уйти, все равно куда. Пойдешь со мной?
   А как же дети?
   Да, дети, Ора погрустнела. - Они же убьют их, как только я уйду из племени.
  Они долго молчали, глядя на пламя костра. Рич взял в свои руки ладони Оры и поцеловал их. Ее руки пахли сажей, кожей, солью и лесом. Ора тихо засмеялась, но не отняла рук, ей нравилось, что Рич так нежен с ней, мужчины гор вели себя с женщинами иначе, нарочито выставляя вперед свою мужественность.
   У тебя получилось разобраться с оружием людей леса? - шепотом спросила Ора.
   Нет, это оружие не стреляет. Я думаю, что здесь нужно что-то еще, механизм не срабатывает, я проверял, нужен магнит, но я его пока не нашел, ответил Рич.
   Лучше их выбросить, сказала Ора. - Итак много слухов ходит, если их найдут, то люди сильно испугаются, а когда боишься, голова не мыслит, не может думать.
   Хорошо, я выброшу их, сказал Рич. - Завтра идем дальше?
   Наверное, Ора зевнула и осмотрелась. - Мне нравится эта долина, здесь хорошее поле, скот нашел много травы под снегом, лес рядом, и мы здесь одни. Я думаю, что стоит здесь остаться. Утром племя решит, я считаю, что надо отдохнуть.
   Да, ты права. Я слышал, что многие тоже не хотят идти дальше.
   Посмотрим, в речах все смелые, Ора расстегнула куртку и достала из кармана свернутый в несколько раз кусок ткани. Она протянула его Ричу и отвернулась к костру.
  Рич заметил, что ее щеки покраснели. Он аккуратно развернул ткань - это был вышитый разноцветными нитками платок. Там были горы и большое синее озеро, вышивка была примитивной, но в ней чувствовалась любовь мастера.
   Это мой подарок? - спросил Рич, улыбаясь глядя на Ору.
   Да, тебе не понравилось? - она с вызовом взглянула на него.
   А я и не думал, что ты можешь смущаться, тихо засмеялся Рич. - очень понравился. Я правильно понял ваши обычаи, да?
  Он притянул ее к себе и поцеловал, ощутив, как она его больно куснула, но не вырвалась из объятий. Ора услышала, как к ним кто-то крадётся, но не дернулась, сильнее обняв Рича. Когда они закончили целоваться, костер уже почти догорел.
   Ты все неправильно понял, засмеялась Ора, смотря на него счастливыми глазами. -Но мне на это плевать!
   Хорошо, улыбался Рич.
   Ты пойдешь со мной к другим вождям племен? Я должна через неделю отправиться в путь.
   Если ты этого хочешь, то да. Но я плохой защитник, моя рука еще не прошла, с сожалением сказал Рич.
   Это не важно, мы сможем сами себя защитить. Я хочу, чтобы ты увидел наш народ, другие племена.
  Ора подбросила в почти угасший костер несколько поленьев, огонь разгорелся с новой силой, раздуваемый набежавшим из ниоткуда ветром. Она прижалась к нему, нежно целуя. Через некоторое время Рич понял, что она уснула в его объятьях. Он так и просидел до начала рассвета, осторожно подбрасывая поленья в костер, чтобы не разбудить Ору.
  
  25.
  
  В небо вздымалось пламя десятка костров, воздух дрожал, рисуя перед глазами искажение реальности. Треск горящих веток, шумное вздыхание прогорающих бревен и полная тишина, даже ветер не смел зайти в эту скрытую высокой стеной гор зеленую долину. Здесь всегда было тепло, даже зимой, земля горела под ногами, как пелось в песнях жрецов. Вокруг костров стояли десятки палаток, каждая от одного племени, внутри огненного кольца находился почерневший от старости и пролитой крови жертвенный камень, около которого толпились люди в длинных черных одеяниях. Они то возносили руки к небесам, то падали на землю, что-то шепча ей, резко вскакивали, и каждый бросал в свой костер пригоршню каких-то трав или соль, отчего пламя разгоралось сильнее, слышался странный кисловатый запах, давящий на голову. Жрецов было девять, один костер горел сам по себе, никто в него ничего не кидал, и палатка была самая простая, без дорогих украшений.
  Рич сидел на плоском камне высоко над долиной. Ему было видно все, что происходит в долине, а эхо доносило треск дров и нервическое шептание жрецов. Это место ему показала Ора, проведя по невидимой на первый взгляд тропинке шириной в одну ступню, приходилось плотно прижиматься к мокрой скале, чтобы не свалиться вниз. Рич увидел, как из их палатки вышла Ора, а за ней Ром и еще два делегата, Рич не запоминал их имен, они не были ему интересны. Ора встала в стороне от них, обернувшись к скалам, где сидел Рич. Она не могла видеть его, но знала, что он там и все видит. Она увидела, как в солнечном свете блеснул огонек от блестящей крышки фляги Рича, он видит ее.
  Они шли в эту долину больше недели. Племя на общем сходе выдвинуло еще троих делегатов, Ора не стала спорить, лишь сказав, что они будут нести свою поклажу сами. Путь был тяжелый, опять пришлось карабкаться в горы. Поклажу пришлось нести на себе, волы не прошли бы по узким тропам, которыми вела всех Ора. Палатку нес Рич, взвалив на себя и часть припасов, остальное взяли три война, отправившиеся в качестве охраны. Ора уходила вперед, одна, проверяя дорогу, а трое делегатов оказались непригодны к работе, они быстро уставали, приходилось делать долгие перерывы, и в итоге войны и Рич поделили между собой все припасы. Ром всю дорогу угрожал Оре, что Совет племен выгонит ее, что она должна сама отказаться и уйти из племени к своим друзьям, людям леса. Все устали от его еще вечерних выступлений, и в один из последних дней пути один из воинов отвел его в сторону и свалил незаметным ударом в живот в траву, где он и пролежал до самого утра.
  Ора должна была спать в палатке своего племени, но она большую часть ночи сидела или спала у костра, не желая находиться в одной палатке с Ромом и его друзьями. Войны, пришедшие охранять вождей и жрецов, тоже не имели права спать в палатках, они растворились в зеленых садах на скалах, спускаясь к кострам только ночью, чтобы забрать остатки пищи после трапезы вождей и их свиты.
  Сегодня должен был начаться общий сход племен. Все долго ждали отстающих, Ора пришла одна из первых, что вызвало недовольство у некоторых вождей, рассчитывающих на ее опоздание. Жрецы закончили свои бдения, один из воинов подвел к ним жертвенного барана, животное было безвольное, опоенное настоем из галлюциногенных трав. Жрецы схватили животное и водрузили его на жертвенник. Старший из жрецов достал большой черный нож и дрожащей рукой попытался отсечь голову, но нанес лишь глубокую рану. Животное стало рефлекторно дергаться, брызжа кровью, жертвенный нож передали в руки другого жреца, он нанес еще удар, потом удар нанес следующий жрец и так до тех пор, пока животное наконец не успокоилось, перестав биться в кровавой агонии. Рич не видел всех подробностей, было слишком далеко, а эхо доносило до него хриплое дыхание рассвирепевших жрецов и предсмертные хрипы бедного животного. Рядом сел один из воинов и сказал:
   А теперь они скажут, что грядут тяжелые времена, что эта жертва была мала для богов, слишком мала.
   Зачем они это делают? - спросил Рич война.
   Потому, что звери, войн достал из кармана самокрутку из душистой травы и закурил. -Мы не лучше, чем люди леса. Когда умрут все старейшины, а таких, как Ора, выгонят из всех племен, то они начнут жрать друг друга, как люди леса.
   Почему ты так думаешь?
   Я знаю. Так уже было, когда был голод во всех племенах, это было давно, еще Ора не родилась, воин снял меховую шапку и Рич наконец увидел его лицо, это был старик, абсолютно седой с глубокими тяжелыми морщинами на всем лице. - Я был тогда, как те дети, которых ты привел к нам. Хорошие дети, но убьют их, верь мне. Да, был голод, долгий голод, всю зиму. Весь скот помер, ничего не осталось. Это было в другом племени, вон в том, видишь ту палатку, на которой золотом вышиты птицы?
   Да, там много людей пришло.
   Так я жил там. Племя решило, что ради жизни мы должны кого-нибудь съесть. Они съели мою сестру и брата, а я сбежал, войн долго курил, прислушиваясь к тому, что происходит у костров, уже начали выходить вожди, выстраиваясь в круг возле жертвенного камня, Ора стояла на месте, а Ром и его сподвижники были уже там. - Мне было тогда двенадцать лет, до сих пор помню, как моя мать и отец бились за нас. Их тоже съели, но потом, молодое мясо вкуснее. А я сбежал, долго еще ходил рядом с ними, я все видел, а потом ушел в горы, пока не повстречал отца Оры, он нашел меня. Он был разведчик, как и она, молодой, старше меня на несколько лет. У них тоже был голод, но они никого не ели, даже умерших от голода или болезней. Слушай, сейчас будут решать нашу судьбу.
  Он умолк, показав рукой на вождей. Ора вошла в круг костров и встала на свое место, оттеснив Рома. Он попытался сдвинуть ее, и не смог, Ора оттолкнула его, ловким ударом уложив на землю.
  Стали говорить вожди племен, каждый рассказывая о бедах и потерях, принесенных зимой после каждого рассказа жрецы выносили свой вердикт, что времена настали трудные, испытания лягут на их плечи, так повелели боги. Дошла очередь Оры, она говорила меньше всех, коротко обозначив численность, поголовье скота, запасы, упомянув, что племя приняло пять новых членов. И тут вступил Ром, обвиняя ее в том, что она привела в их племя дьявола и его детей, что беды, которые постигли народ и грядущие испытания это месть богов, что она должна была убить дьявола. Его поддержали жрецы, хватаясь за это, как ловкий демагог, подводя свои предсказания под обвинения в адрес Оры. Ора спорила, ругалась с ними, одна, тогда как все накинулись на нее.
  Верховный жрец сказал, что она должна уйти из племени, что племя должно выбрать другого вождя, а детей дьявола надо привести сюда и отдать эту жертву богам. Ора сказала, что это должно решать племя, но ее никто не слушал, вожди решили изгнать ее, Ром торжествовал. Он просил верховного жреца направить к ним в племя нового жреца, так как старого извела Ора, выгнала из племени.
  Вожди огласили свое решение - Ора должна была уйти. Они помнят ее заслуги и поэтому даруют ей жизнь, но она должна уйти, навсегда, покинуть племя. Ора вышла из круга огня, теперь она опять просто воин. Рич слышал, как она просит дать ей право забрать с собой всех, кто захочет пойти с ней, вожди долго совещались, не было слышно, о чем они шепчутся. Ром требовал, чтобы ей не давали этого права, но решение вождей было иным, Ора получила это право.
   Вот и все, задумчиво сказал воин. - Тебе стоит возвращаться в свой народ, иначе вы погибнете.
   Я думаю, что ты прав, согласился Рич. - Зиму мы не переживем.
   Тебе пора идти, Ора идет к тебе, воин показал на Ору, уже забравшую из палатки свои вещи. Она шла к скале, быстро, почти бежала. - Прощай, Рич, ты был хорошим другом. Я не покину племя, кто-то должен его защищать. Ора не захочет уводить воинов, но если она скажет, все пойдут за ней. Прощай.
   Прощай, Рич пожал его крепкую руку. - Я не знаю твоего имени.
   У меня его уже нет, а раньше я был Бор, воин бесшумно исчез, уйдя вверх по скале.
  Рич быстро спустился вниз, Ора уже подошла к скале. Она вся дрожала от гнева, но на лице ее была улыбка. Она плакала и смеялась в один и тот же момент.
   Уйдем отсюда, уйдем! - воскликнула она.
   Идем, надо спешить. Я все слышал, Рич взял часть ее поклажи, она повела его другой дорогой, не той, которой они пришли.
   У нас есть время, много времени, Ора обернулась и засмеялась. - Пошли же, я тебе покажу одно место, это недалеко, до заката успеем.
  Она побежала вперед, что-то дало ей новых сил. Рич с трудом поспевал за ней, ничего не спрашивая, чтобы не сбить дыхание. Они покинули долину, уходя в узкие расщелины, где над головой нависали огромные валуны, готовые вот-вот сорваться вниз. Ора подбадривала его, видя, что Ричу тяжело, не хватает кислорода, она и сама уже устала, но упорно шла вперед, отказывая себе и ему в отдыхе.
  Солнце уже стало заходить за вершины, когда они дошли до усыпанной зеленью долины. Со скалы падал искрящийся в лучах заходящего солнца водопад, здесь была весна, пели птицы на зеленых ветвях, а вдоль зеленых лугов текла узкая шумная река от водопада, пропадая под землей. Ора с Ричем стояли на невысоком плато, задыхаясь от долгой ходьбы, не решаясь спуститься вниз.
   Это твое место? - спросил Рич.
   Да, я же тебе обещала реку, ответила Ора и схватила его за руку, громко смеясь.
   Тебе нравится? - спросила Ора, она побросала вещи в природную пещеру и с наслаждением снимала с себя пыльную куртку и штаны. - Раздевайся, здесь всегда тепло, даже зимой!
  Рич не успел сложить припасы и тяжелый походный мешок на траву возле пещеры, а Ора уже бегала по траве в одной нижней рубашке, потемневшей от пота за время пешего похода. Она подбежала к своему мешку и достала оттуда кусок мыла, которое она варила вместе с Деей из жира буйволов, добавляя разные травы для мягкости и запаха. Пока Рич раздевался, Ора успела развесить свои и его вещи на ветках деревьев. Нижнюю рубашку она долго полоскала в реке, терла о большой плоский камень, постоянно намыливая.
   Отожми и повесь здесь, за ночь все высохнет, Ора протянула ему свою мокрую рубашку, открыто посмеиваясь над ним, стеснявшимся снять с себя свое белье. Ора совершенно не стеснялась своей наготы и тем более его. Она стянула с него кальсоны и погрозила пальцем, заливаясь смехом.
  Через несколько минут она застирала и его белье, Рич развесил все на высоких ветвях так, чтобы лучи заходящего солнца падали прямо на мокрую одежду. Ора уже вошла в реку и принялась мыться. Она подрагивала от ледяной воды, но долго и придирчиво мылила голову, промывая густые пряди. Рич встал рядом с ней, вода обожгла холодом его ноги, для него это было привычно, он чувствовал себя как дома, на большом озере, всегда встречавшем гостей ледяной водой.
  Они долго мыли друг друга, плескаясь, как дети. Рич видел, что Ора начала замерзать и хотел уже вытащить ее на берег, но она упрямо встала на месте.
   Ты обещал мне показать ваш ритуал. Ты сказал, что тебе нужно озеро или река. Вот река! - Ора требовательно посмотрела ему в глаза.
   Это свадебный ритуал, его делают те, кто любит друг друга и будет любить вечно, сказал Рич. - готова ли ты к этому?
   А ты? - с вызовом спросила Ора, во всей ее фигуре отразилось внутреннее нетерпение и даже злость от его медлительности.
   Это, конечно, не та река, Рич усмехнулся, нырять они здесь точно не будут, река была мелкая, камни скользкие и, возможно, острые. - Но подойдет и водопад.
   Водопад? - Удивилась Ора, но Рич приложил пальцы к ее губам, чтобы она ничего больше не говорила. Ора кивнула, что поняла, широко раскрыв глаза, полные доверия и детской наивности. Рич еще не видел ее такой, чистой, доброй, настоящей, и понял, что не соврет перед небом.
  Он нежно поцеловал ее, Ора в этот раз не кусалась. Потом он поцеловал ее груди, Ора зажмурилась, чуть дыша. Он поцеловал ее живот, Ора вся напряглась, подрагивая от накатывающего на нее волной нового чувства. Это было не простое желание, плотское влечение, она вся разгоралась изнутри, узнавая себя заново. Рич припал губами к ее лону, ощутив огненный жар ее тел - он не ошибся, она не ошиблась.
  Они взялись за руки и вошли в водопад. Вода приняла их, не было ни холодно, ни жарко, их тела существовали вне их, они соединились сознанием, сердцем, став единым целым. Вода сказала им, когда кончился воздух в легких. Рич взял Ору на руки вышел из водопада, ощущая настоящий вкус ее губ, жаркий, горящий, принимая ее жадное дыхание в себе, как свое.
  
  26.
  
   Ты только посмотри, кого я подстрелила! - Из чащи выбежала радостная Ора, держа в руке большую толстую птицу. - представляешь, только в лес вошла, а она сидит на ветке, меня ждет. Как тебе, а?
  Рич недавно закончил разводить костер и топил снег в котелке. Он взял птицу в руки и долго ее осматривал, такого животного он еще не видел, в их хозяйствах были похожие птицы, но эта была крупнее и сильнее.
   Я не знаю этой птицы, ответил он.
   Поверь, она очень вкусная. Я ее сейчас приготовлю, Ора забрала у него птицу и села у костра. Она сняла свою куртку и достала нож, птицу она разделывала быстро, практически не глядя, она смотрела на Рича, как он готовит еще дров для ночевки, легко работая топором. - Твоя рука прошла, да?
   Я о ней совсем забыл, улыбнулся Рич. - Твои источники творят чудеса.
   Да? - немного обиженно спросила Ора. - И это все, что ты можешь мне сказать?
   Нет, Рич усмехнулся, понимая, что она ждет новой порции похвалы. -Ты самая настоящая волшебница.
  Ора заулыбалась, довольная его похвалой. Через пару минут птица была разделана и натерта солью и травами. Ора положила ее рядом с костром на камень, побросала несколько щепоток сушеных трав в закипающую воду и жестом указала Ричу, чтобы он сел рядом. Рич повиновался, снимая с себя куртку и рубашку для ежедневного осмотра. Ора аккуратно разматывала повязку на его плече, придирчиво всматриваясь в еще немного гноящийся шов. Она вытерла гной чистой тканью и нанесла новый слой пахучей мази. Рич поморщился, мазь сильно щипала глаза и жгла нос, Ора ехидно улыбнулась. Замотав повязку обратно, она, довольная своей работой, встала и отошла в сторону, чтобы смыть снегом остатки мази.
  Рич оделся, машинально дернув себя за мочку правого уха, где висела простая сережка из серого металла. Украшение было сделано искусно, рисуя примитивный узор замерзающей воды. У Оры была точно такая же, но на левом ухе. Она проколола его ухо в той долине, где они провели свадебный ритуал. Это была традиция людей гор, забытая в последние годы, Ора ее чтила, объяснив, что эти серьги ей дала ее мама, а они ей достались от ее мамы, а уж сколько им было лет, никто не знал точно.
  Они провели в долине два дня. Ора заставила Рича полдня сидеть в горячем источнике, который пах не очень приятно, было слишком горячо, а через час мучений Рич понял, что боль в руке медленно уходит. К вечеру рука почти не болела, лишь малые искорки пронзали руку от плеча до пальцев
  В долине было действительно тепло, снизу было жерло уснувшего вулкана, заросшее много веков назад густой растительностью, вулкан иногда вздыхал, выпуская внезапно пары кислого газа. Эта долина не была похожа на те, что Рич видел во время зимнего перехода, здесь никто не умирал, под ногами не струился медленно убивающий живое газ. Ора никого не подстрелила в долине, хотя повсюду было много дичи, непуганой, любопытной. Ора считала, что в этой долине нельзя никого убивать, иначе вулкан рассердится и уничтожит ее. Было в этих детских рассуждениях много правды, настоящей, идущей изнутри. Рич в их последнюю ночь долго обдумывал это, не в силах уснуть, пока Ора не усыпила его полусонными ласками.
  Обратная дорога показалась им короче, никого не боясь, делая малые привалы, они за пять дней дошли до последнего перевала, за которым начинался их лагерь. Ни Ора, ни Рич не думали ни о чем, проводя эти дни свободы друг с другом, все лучше узнавая, принимая в себе свое второе я, так называли люди гор супругов, понимая, что ты очень хорошо знал этого человека, еще до того, как узнал, что он есть на свете. Впереди были трудности, неизвестность, но это будет не сейчас, и пусть будет как будет.
  Ора села к костру и положила тушку птицы в воду. Она что-то колдовала над костром, выстраивая поленья в нужном порядке. Костер стал жарче, пламя жадно лизало стенки котелка, желая забраться внутрь. Ора достала из походного мешка мешочек с крупой и засыпала несколько горстей в котелок. Следом полетели сушены травы и овощи. Рич сел рядом с ней, ему нравилось смотреть, как она готовит. В этом Ора была очень похожа на Мег, они обе были очень серьезными, когда готовили, резко отвечая на чужие советы, поэтому Рич молчал и ничего не говорил и не спрашивал. Оре тоже нравилось, что он молчит. Закончив, она улыбнулась и пододвинулась к нему вплотную, Рич обнял ее, зарывшись лицом в ее густых волосах, от Оры до сих пор пахло душистым мылом, она для него навсегда пахла весенними травами чистотой.
   Еще не готово? - через час спросил Рич, слегка подтолкнув Ору, чтобы она проснулась.
   А? - Ора открыла глаза и лениво закрыла их, костер еще горел, но в котелке уже не булькало. - Еще немного, пусть постоит. Ты же не умираешь с голода?
   Нет, не умираю, но эти запахи меня мучают, ответил Рич.
   Дай еще немного поспать, Ора удобнее устроилась на его коленях и приоткрыла глаза, желая понять, куда он смотрит. - Завтра придем. Если бы не Дея и дети, я бы уже сейчас ушла.
   Нет, не ушла. Ты бы так не смогла поступить, возразил Рич.
   Да, ты прав, согласилась Ора. - Откуда ты знаешь это?
   Просто знаю, не могу сказать. Ты думала, куда мы пойдем? Зиму мы не переживем.
   Думала, Ора открыла глаза, грустно взглянув на яркое безоблачное небо. - И ничего не придумала. Можем уйти на время в нашу долину, но это на время, без других мы жить не сможем, надо же где-то стрелы брать, ткань, одним не выжить, это я понимаю.
   А где вы сейчас ткань меняете?
   Летом мы собираем готовы шкуры и часть уходит ближе к морю, там меняются племена друг с другом. Я не знаю, откуда они берут стрелы, кто делает эти ткани, я не знаю, но точно это не могут делать люди гор - они не умеют, мы не умеем. Наше дело пасти скот, собирать травы, и все, наверное, Ора зевнула. - Скорее всего это люди моря или люди леса. Один раз Эон говорил, что люди леса и люди гор не всегда враги, не все племена боятся их. Многое говорят, как-то войны других племен рассказывали, что южные племена людей гор, ты видел их, у них верховный жрец, помнишь?
   Да, у них и самые богатые палатки были.
   Точно, но откуда у людей гор золото? Не понимаю его смысл, пустой металл, не нужный, для чего он? Но в тех племенах его любят. Говорили в прошлые годы, что они продают людям леса своих женщин, на которых есть порча или тех, кого в три лета никто не выбрал хозяйкой своего очага. Если бы я была в этом племени, то давно бы уже была продана людям моря.
   Продана? Как это? - удивился Рич.
   У вас нет денег? - Ора привстала. - Что, правда нет денег?
   Да, у людей воды нет денег, все распределяется среди всех, ответил Рич.
   Да? - Ора ехидно усмехнулась. - И ты веришь в это? Ты веришь, что всем достается всего поровну? Никогда в это не поверю.
   Да, так и есть, ответил Рич. - И многие не поддерживают это.
   Но большинство же согласно? Многие не будут ничего говорить, даже, если они не согласны, да?
   Так и есть, а когда надо принять решение, они пойдут на сторону большинства, сказал Рич. - Все так.
   Нет, не большинства, возразила Ора. - А на сторону тех, у кого реальная власть. Человек как животное, он чувствует, кто сильнее.
  Она встала и ушла к своему мешку. Она вытащила из него почти все, пока на ее руке не оказались две тусклые желтые монетки. Они были сделаны плохо, неровные, с кривой еле различимой чеканкой. Ора протянула Ричу монетки, он взял одну и долго рассматривал.
   Это деньги людей моря, я так думаю. Видишь, это вода и рыба, Ора показала на чеканку. - На десять таких монет можно купить мою палатку. У меня еще есть монеты, Дея знает, где они лежат. По меркам людей леса я богата.
  Ора неприятно засмеялась и забрала монеты, сунув их обратно в мешок.
   И что ты будешь с ними делать? - спросил Рич.
   Не знаю, может нам стоит пойти к людям моря? - Ора задумалась и помотала головой. - Нет, лучше к ним не ходить.
   Почему? - удивился Рич.
   Они не лучше людей леса. Им нужны женщины, только женщины, так говорят старики, а им стоит верить.
   Тогда пойдем к моему народу. У меня есть дом, места всем хватит, предложил Рич.
  ? Ты же не хотел возвращаться к ним? Они же убили твою жену и детей? - воскликнула Ора.
   Так и есть, но теперь я хочу жить, жить с тобой, чтобы... он запнулся, шумно вздохнув. - Я об этом долго думал, другого пути нет, иначе мы погибнем.
   Или нас съедят, Ора улыбнулась и взяла его за руку. - Садись, я тебя буду кормить. Пока мы живы, мы должны есть сами.
  
  Следующей ночью Ора с Ричем вернулись в лагерь. В их отсутствие не горел общий костер, Арт пытался первые дни исполнять традицию, но никто его в этом не хотел поддерживать, и он сдался. В палатке Оры все стало иначе, даже запах поменялся. Никто не спал, Дея и дети ждали возращения Оры, все их скромные вещи были собраны в походные мешки, Дея собрала и вещи Оры, их оказалось совсем немного, мешок был наполовину пуст.
  Дея рассказала, что как только они ушли, племя пришло к ней и стало требовать, чтобы она и дети ушли немедленно. Арту и Гору с трудом удалось отстоять их, вмешались и войны, три ночи дежуря у палатки Оры, чтобы никто не смел туда войти. Ора слушала все молча, ласково гладя детей, прижавшихся к ней и Ричу. Дети успокоились и уснули крепким сном, впервые за долгие дни.
  Рич сходил за Артом и Гором, они привели с собой и всех воинов. Арт разжег костер, и до утра Ора рассказывала, что было там, что решили за них, и как им жить. Войны слушали, нервно топчась на месте, пока старший не сказал, что ей надо дождаться возращения остальных. Она должна и скажет свое последнее слово.
  Через четыре дня вернулись Ром и другие делегаты. Вместе с ними пришел и жрец со своими слугами, они несли тяжелые тюки, а на пяти волах везли остальной скарб и сундуки. Войны вернулись только вечером, когда все племя собралось на общий костер. Эти четыре дня никто не смел заговорить с Орой, племя боялось подойти к ней, кроме детей, постоянно сбегавших к ее палатке, чтобы поиграть с детьми леса, за что крепко получали от матерей и отцов, но все равно каждый день бежали обратно.
  Костер горел яростно, Арт задал такого жара, что тяжело было стоять рядом. Все ждали, кто выйдет первым. Ора стояла вне круга племени вместе с Ричем, Деей и Гором, он сделал свой выбор, и был проклят матерью и отцом, проклят своим родом. Арту Ора не разрешила быть с ними, она долго упрашивала его остаться с племенем, не дать им сгинуть, а через год или позже они снова встретятся и решат, как лучше.
   Что же ты не выходишь, Ора? - выкрикнул из круга Ром. - Ты боишься нас? Ты боишься правды?
  Ора подошла к кругу племени, люди расступились, но она не вошла в него, оставшись на месте.
   Не тебе говорить о страхе, Ром, ответила Ора. - Я больше не ваш вождь, я отказываюсь быть частью вас.
  Племя зашумело, начались выкрики с мест, издалека, кто-то пытался оскорбить её, но в гуле голосов не было понятно, что и кто кричит. Ром закричал с надрывом, чтобы все его слышали: Ты предала нас! Продала нас врагам! Ты достойна смерти! Убейте ее! Убейте ее!
  Из темноты ночи вылетела стрела и вонзилась Рому в ногу, он завопил от страха, боль была не сильная, стрелок нарочно не натянул хорошо тетиву, лишь обозначив удар. К костру вышел воин, он снял шапку, это был Бор. Он достал новую стрелу и натянул тетиву лука, направив ее прямо в лицо Рома.
   Ты, жалкий человек, не смеешь оскорблять Ору. Не тебе судить ее, не вам судить ее! - глухо сказал Бор.
  Племя отшатнулось назад, только Ром замер на месте. Жрец махал руками войнам, чтобы они уничтожили Бора. Войны достали луки и направили стрелы на Бора.
   Стреляйте же! - завопил жрец.
  Войны, как по команде, развернулись, и встали в круг, целясь в племя.
   Ром должен извиниться перед Орой, сказал один из воинов.
   Бор прав, никто из вас не вправе ее судить, сказал другой воин.
   Если кто хочет взять свое право, то он дожжен сначала убить нас, сказал третий воин, все войны издали громкий свист, призывающий к бою.
  Ора ответила им тем же свистом и пошла к ним. Она подходила к каждому, опуская его руки, что-то шепча на ухо, пока не дошла до Бора.
   Храбрый старик, ты можешь пойти со мной. Я знаю, твое сердце не выдержит, и ты убьешь этих подлецов, но они не достойны твоей смерти. Опусти лук, Бор, Ром не достоин наших слов, не то, что стрел, Ора забрала у нег о стрелу и громко, страшно засмеялась.
  Войны скрылись в темноте, но каждый знал, что они рядом. Ора увела Бора к своим, все еще держа стрелу в руках.
   Вы должны выбрать себе нового вождя, обратилась Ора к племени. - Не спешите, не спешите решать. Ром - он дурак, он погубит вас. Ваша воля - ваша гибель, ваше спасение. Никто не достоин этого больше, чем Арт.
  Она подошла к Арту и вложила в его руку стрелу, Арт снял шапку, обнажив седую голову и заплакал. Она поцеловала его в лоб и резким движением вытерла набежавшие сна глаза слезы.
   Если в вас еще осталась воля, вы не станете полагаться на пустые обещания. Мы жили по совести, сами отвечая за себя, пришло время вам ответить. Мы уйдем с рассветом. Я вам сказала свою последнюю волю.
  Ора ушла к своим, племя шепталось, было слышно, как молчавшее большинство сомневалось. Воздух прорезал истеричный крик одной женщины, выбежавшей к костру и ткнувшей пальцем в Ору.
   Она заберет с собой слишком много припасов! Мы не должны давать ей столько, пусть дети дьявола найдут себе другую кровь, а не пьют нашу!
  Ора достал из кармана две золотые монеты и с силой бросила их в женщину.
   Этого более чем достаточно, мы не возьмем больше того, на что имеем право! - со злостью крикнула Ора.
  Женщина с жадностью схватила монеты с посеревшего снега и убежала в толпу. За спиной людей началось странное движение, маленькие тени бежали в темноте, стараясь не попасть в отсвет костра. Из всех палаток, где жили семьями, выбежали дети, облепив Ору, Дею, Рича, гора и даже Бора, не привыкшего к этому. Матери бросились отнимать их, но из ночи вновь вышли войны и старший сказал:
   Дайте им попрощаться.
  Дея убежала в палатку Оры, приведя с собой испуганных детей леса. Все дети перемешались, громко говоря друг с другом, и пускай на разных языках, но понимая все лучше взрослых. Ора взяла старшего за руку и отвела всех к костру, племя отошло назад, испугавшись воинов, вставших между ними и детьми. Дети сели возле костра, что-то передавая детям леса, у каждого ребенка гор нашлось крохотное сокровище для своих новых друзей, которых они теряли из-за подлости взрослых. Один из стариков вскочил с места, потеряв равновесие, его успел подхватить один из воинов. Старик долго и глубоко дышал, набираясь сил и закричал в толпу:
   Да что же вы творите?! Посмотрите на себя! Вы забыли, что значит быть людьми, забыли навсегда!
  Старик дернулся выпрямился, последний раз взглянув на черное небо и упал на снег. Ора подбежала к нему, упав на колени, Дея бросилась в палатку за сумкой с лекарствами.
   Эон! Эон! Тебе еще рано, Эон, не уходи! Не уходи! - плакала Ора, хлеща по щекам уже мертвого старика.
  
  27.
  
  В доме отца Роба было непривычно тихо. Никто не пришел в этот вечер, и Мэй была этому очень рада. За столом сидел Роб, снявший униформу, превратившийся обратно в Роба, у него даже взгляд поменялся. На верху копошилась Лиз, были слышны ее суетливые шаги, она что-то передвигала, роняла, рычала от злости.
   Сильно переживает, сказал Роб, посмотрев вверх. - Может позовешь ее?
   Нет, пускай сама перебесится, ответила Мэй. Она открыла духовку и придирчиво осмотрела противень, блюдо еще не было готово. - Как думаешь, они уже долетели до коридора?
   Нет, они стартовали пять часов назад, Роб считал в уме. - Если я верно рассчитал, то они долетят до коридора не раньше, чем через неделю. Неудачный день выбрали, надо было раньше лететь
   Как все сложно, удивилась Мэй. - А нельзя взять и просто повернуть в нужную сторону?
   Нельзя, это изменение курса, они потратят слишком много энергии на торможении и новый разгон. Позови ее, по-моему, она там сейчас все разнесет.
  Мэй пошла наверх. Лиз стояла посреди комнаты и не знала, чтобы еще взять в руки. По полу были раскиданы вещи, шкаф был сдвинут к другой стене, теперь у него не открывались дверцы, мешала кровать с одной стороны и окно с другой Мэй взяла ее за руки и повела вниз, дочь сопротивлялась, продолжая ругаться на Боба, который ее бросил ради дурацкого Каткьюба.
   А вот и наш вулкан, доброжелательно сказала Мэй, усаживая разгневанную дочь за стол. Роб стоял у окна, вглядываясь в резко почерневшее вечернее небо. - Что ты там увидел?
   Ничего, так темно сегодня, странно как-то, ответил он.
   Козел, прошипела Лиз и схватила со стола булку с зимней ягодой. - Мам, правда же он козел?
   Не правда, улыбнулась Мэй и погладила дочь по голове. - Может мы прогуляемся до озера?
   А когда мы будем ужинать? - возмутилась Лиз.
   прогуляемся до озера и вернемся. Это недолго, тебе надо успокоиться, Мэй погладила дочь по плечам.
   Я так с голоду помру, буркнула Лиз, но пошла одеваться. Она вскоре вернулась и взяла с собой все булки со стола, уложив их в тканевую сумку. - Знаю я вас, до полуночи опять простоим, будем воду слушать.
  Роб взял фонарь, и они вышли из дома. Вечер был прохладным, Лиз поежилась, но отказалась идти домой переодеться. Роб и Мэй взяли Лиз за руки и повели ее к озеру. Мокрая трава приятно щекотала ноги, Лиз часто останавливалась, чтобы нарвать цветов, которые она укладывала в карман сумки, обещая, что совьет каждому по красивому венку.
  У озера было тихо, черное небо отражалось в воде, блестя огромными звездами, рассыпанными щедрой рукой по водной глади. Где-то далеко кричала ночная птица, протяжно, долго, будто бы звала кого-то. А потом все стихало, лишь шелест волн и стрекотание насекомых, всплеск воды от разыгравшейся рыбы, и снова тишина. Лиз уселась на траву и стала вить венки. Получалось у нее это ловко, вскоре три венка были готовы. Мэй и Роб сели рядом, наклонив головы, чтобы дочь надела на них украшение.
   Пап, а что это за светлячки? - спросила Лиз, показав рукой на черное озеро.
   Светлячки? - Роб посмотрел туда, куда указывала ее рука, но ничего не увидел. - Та мне может быть светлячков.
   Показалось, Лиз долго зевала, перемогавшись, она увидела, как вдалеке снова блеснул огонек, потом еще раз, и еще раз. - Смотри, смотре!
  Роб увидел огонек вдали, это было у гранитного острова, так ему показалось. Он выключил свой фонарь и пригляделся. Огонек вдали часто замигал, будто бы что-то говоря. Роб вскочили взял фонарь в руки. Он стал отвечать, то часто мигая, то подолгу включая свет.
   Пап? - удивилась Лиз, с трудом поднимаясь, живот уже мешал ей, за последние недели она сильно прибавила в весе. - Пап, кто это?
   Не знаю, пытаюсь понять, ответил Роб и отправил световое сообщение. - Это Рич. Не может быть, это Рич!
   Роб, а ты не путаешь? - Спросила Мэй взяв его за руку. - может ты ошибаешься? Наверное, это дети играют.
  ? Да какие дети! - рассердился Роб. - Вот, смотри, я его сейчас опять спрошу.
  Роб отправил сообщение, Мэй попыталась считать ответ огонька впереди, но она начисто забыла эту азбуку сразу же после школы. Лиз долго загибала пальцы, считая губами световые импульсы.
   Это Рич, заявила она. - Он сказал, что с ним еще пять человек.
   Не может быть, не может быть! - радовался Роб. - А я, дурак, не верил, что он вернется!
   Не верил? - Мэй ущипнула его за локоть. - А кто для него лодку на том берегу оставил, а?
   Да, папа! Я помню, как ты заставил меня тащить и закапывать эти тяжелые сумки! - возмутилась дочь.
   Но не зря же! Не зря! - радовался Роб.
  Огонек приближался очень медленно, казалось, что он стоит на месте. На некоторое время он погас, а потом стали приходить лихорадочные сообщения, не имеющие смысла, как ребенок балуется новой игрушкой. Лиз отказалась идти домой, Мэй сходила сама, принеся для нее теплую одежду и молока. Лиз закуталась и сделала пару глотков, от возбуждения она перестала хотеть есть, ей не терпелось увидеть дядю Рича, в ее голове он рисовался обросшим, исхудавшим, с сожженным солнцем лицом, как показывались путешественники в старых книгах в школьной библиотеке.
  Прошло больше часа. Лиз уже дремала на плече отца, Мэй держала ее ладони, напевая колыбельную. В свете звезд проявился силуэт лодки, на которой было много людей. Волны стали сильнее бить о берег, гребец прибавил хода, можно было уже различить фигуры людей, но лица были скрыты темнотой ночи. Роб передал дочь Мэй и пошел к берегу, встречать лодку. Когда лодка приблизилась к берегу, Роб вбежал в воду и втащил лодку на отмель.
  Из лодки выскочило четверо детей, радостно побежавшими на берег. Они были одеты в странную одежду, сшитую из шкур с мехом, мех был мокрый, было видно, что детям жарко. За ними из лодки выскочил Рич и другой человек, который был сильно ниже его. Они вытащили несколько мешков, за спиной у второго Роб увидел лук и колчан со стрелами. Роб помог Ричу забрать оставшиеся мешки.
  На берегу Лиз и Мэй стягивали с детей намокшую одежду. Дети что-то радостно кричали, трогая высоких светловолосых женщин. Мэй ничего не понимала, что они говорят, только Лиз перебрасывалась с ними парой фраз, она учила язык Каткьюба вместе с мужем. Лиз сняла венки с себя и матери и надела на девочек, Оля и Юля громко завизжали от радости.
   Роб, друг! - Рич обнял Роба и потряс его за плечи. - Ты же оставил для меня лодку, это же был ты?
   Это был он, Мэй подошла к Ричу и обняла его, поцеловав в щеку. Мэй заметила, что второй человек, все ещё стоявший поодаль, напрягся. Он был в шапке и лица не было видно, но по фигуре Мэй поняла, что это женщина. - Рич, как долго тебя не было. А кто это, твой друг?
  Не дождавшись ответа, Мэй подошла к Оре, кивком показывая, что ей стоит снять шапку и открыть лицо. Ора сняла шапку, выпуская на свободу тугие косы, и с вызовом посмотрела на Мэй. Мэй улыбнулась и щелкнула себя по левой мочке уха, а потом оглянулась на Рича.
   Меня зовут Мэй, Мэй протянула ей руку. - Я друг твоего, я не ошибаюсь, мужа?
   Я Ора, она засмеялась, с интересом разглядывая Мэй, она была выше нее, с длинными светлыми волосами, как и другая, моложе. - А это твоя дочь?
   Да, ее зовут Лиз.
   У тебя красивая дочь, она скоро принесет тебе красивых внуков, сказала Ора.
   А ты наблюдательная, сказала Мэй. - Идемте в дом, тебе надо переодеться, у нас так никто не ходит.
   Я вижу, усмехнулась Ора, рассматривая свободное платье Мэй из белой ткани. - Но у меня нет другой одежды.
   Я тебе дам свою, пойдем к нам, накормим ваших детей, я вижу, вы все устали, Мэй посмотрела на Лиз, которая умело командовала разыгравшимися детьми, раздав им все, что взяла с собой.
   Мы должны вернуться на тот берег, там остались наши друзья, сказала Ора.
   Это лучше сделать утром, ночь сегодня темная, можно в водоворот попасть, сказала Мэй.
   Да, Рич говорил, он тоже не хочет сейчас плыть. Он устал, ему надо отдохнуть, сказала Ора. - Ты очень красивая, у вас все женщины такие красивые?
   Нет, только я и Лиз, Мэй самодовольно улыбнулась, Ора поняла шутку и хмыкнула в ответ.
  Лиз выстроила детей, и они отправились в сторону дома. Она обернулась и скомандовала взрослым.
   Так, что встали? Все за мной!
   Она у тебя строгая - Ора погладила Мэй по рукам, оказывая ей свое искреннее расположение, так было принято у людей гор.
   Еще какая, ответила Мэй. - А ты откуда?
   Я из племени людей гор, ?ответила Ора. ? Ты человек воды.
   Я просто Мэй, засмеялась она. - идем, мужчины пусть наговорятся.
  Мэй и Ора взяли по одному мешку, Ору удивило, что Мэй так легко несла его, Оре Мэй казалась слабее, она считала всех светловолосых людей слабее ее. Роб с Ричем затащили лодку на берег, и пошли следом.
  Дома их уже ждал гвалт голосов и детского восторга. За столом сидели Тим и Тир, за обе щеки уплетая все, что наложила им в тарелки Лиз, а из ванной слышались визги Оли и Юли, которых Лиз мыла под душем, требуя, чтобы они не вертелись и стояли смирно. Ора с Мэй переглянулись и засмеялись. Мальчики были так заняты едой, что не обращали внимания на взрослых.
  Ора положила все оружие у входа в дом, но Мэй попросила спрятать его в кладовке. Пока Ора прятала свое оружие, Мэй побежала наверх, за детской одеждой. Найдя старые пижамы Лиз, она отнесла все в ванную, где у зеркала кривлялись девчонки. Лиз вытирала им головы, а девочки хотели вернуться обратно под 'волшебную воду', как они называли душ.
   Они меня замучили, пожаловалась Лиз. - Все время вертятся.
   Ничего, привыкай, Мэй погладила девочек по мокрым волосам и достала из шкафа расческу. - Ты была не лучше. Меня зовут Мэй, а как вас зовут?
  Девочки пошептались, Оля поняла вопрос и ткнула себя пальцем в грудь:
   Оля!
   Юля! - повторила за ней Юля, норовившая погладить выпирающий живот Лиз.
   Оля, иди сюда, поманила ее Мэй.
  Девочка подошла, и Мэй одела ее, заметив, как Лиз нахмурилась, она не любила, когда трогают ее вещи, пускай даже она из них давно выросла. Мэй расчесала Олю. Она долго рассматривала лицо девочки, боясь дотронуться до затянувшихся дырок на лице. Оля ей объясняла, но Мэй не понимала этот язык, и Оля замолчала, жестом показав, что ей не больно.
   Она сказала, Лиз одевала Юлю и разглядывала ее раны. - Я, наверное, плохо поняла, но Оля сказала, что им зашивали рты, чтобы они не брали еду. Мам, бред какой-то, да?
   Не знаю, Мэй погрустнела, Оля прижалась к ней и что-то ласково сказала. - Спросим у Оры, она точно знает.
   А ее Ора зовут? - оживилась Лиз. - Это жена Рича, да?
   Ты заметила сережки? - улыбнулась Мэй.
   Сережки? - переспросила Лиз. - Какие сережки? Я видела, как она готова была тебя убить, когда ты обняла дядю Рича.
   А, я поняла! - засмеялась Мэй. - Ты только Рича не называй дядей, он тебя просил, помнишь?
   Помню, никак не могу отделаться от этого, ответила Лиз. Она сделала простенькую прическу Юле и хлопнула ее по попе, чтобы она выходила из ванной - Так, идите есть и позовите сюда этих обжор.
  Девочки поняли, что сказала Лиз, и выбежали из ванной.
   Давай я мальчишек помою, а ты иди поешь, сказала Мэй.
   Да что-то не хочется, Лиз нахмурилась. - Мам, я правильно поняла, я все думала, вспоминала. Им зашили рты, чтобы они не ели еду со стола. Оля говорила еще что-то про КИРов, но я не поняла.
   Иди поешь, Мэй отвела дочь на кухню, где девчонки пытались стащить мальчишек с лавки, а те упирались.
  На помощь Мэй пришла Ора, она повесила свою одежду на улице, оставшись в одной нижней рубашке. От нее, как и от мальчишек, пахло дымом костра, кожей и давно немытым телом. Ора протянула Мэй кусок душистого мыла, Мэй показала ей все, что у них было. Мальчишки сопротивлялись, но сильные руки Оры быстро усмирили их. Она драила их тела нещадно, мальчики выли, жалобно глядя на Мэй. Через десять минут все было кончено, и Мэй отвела детей наверх, где им постелила Лиз.
   Я принесла тебе свое платье, думаю, оно тебе подойдет, Мэй положила одежду на столик в ванной.
   Спасибо, но я ниже тебя ростом, ответила Ора, она не стеснялась Мэй, продолжая мыться.
   Померяй, если что быстро подошьем.
   А ты хорошо шьешь? - спросила Ора.
   Если настроение есть, то могу и хорошо, ответила Мэй. - Не буду тебе мешать.
  Ора выключила воду и вышла из душа, ступая мокрыми ногами по холодному полу, выложенному гранитной плиткой. С ее волос стекали ручьями струи воды, белое тело блестело чистотой, Мэй услышала запах горных трав и у нее закружилась голова.
   А ты мне не мешаешь, ? сказала Ора. - Покажи свое тело, я хочу знать, как выглядят женщины воды.
  Мэй засмеялась, но не ушла. Она закрыла дверь на защелку и разделась, убрав длинные волосы назад. Ора подошла к Мэй вплотную. Они рассматривали друг друга, трогая лицо, Мэй нравились выпирающие скулы Оры, она была так не похожа на людей воды, но Мэй видела в ней давно забытое, спрятанное в глубине сердца, Ее совершенно не смущали четыре пальца на руках и ногах Оры, Мэй никогда не придавала этому значения, у людей воды тоже рождались дети с четырьмя пальцами, но их быстро отправляли из города на фермы.
  У Оры и Мэй были совершенно разные фигуры. Ноги Мэй были длиннее, большая мягкая грудь, широкие бедра - она была совсем другой, таких женщин не было у людей гор, Ора знала это точно, чуть касаясь пальцами ее теплой кожи, рисуя пальцами красоту Мэй. Ора осматривала Мэй со всех сторон, с интересом ученого, а Мэй чувствовала себя как экспонат, препарат под микроскопом, ей это нравилось.
   Ну и как? - спросила Мэй.
   Ты очень красивая, если у вас все такие красивые, то вам стоит опасаться людей моря. Они дадут за вас пятнадцать, а может и двадцать золотых монет, ответила Ора.
  ? Интересно, Мэй взяла пряди волос Оры в руки, распрямляя их. - Ты тоже очень красивая, ты другая.
   А я похожа на жену Рича?
   Может быть, Мэй склонилась к Оре и поцеловала ее в губы.
  Ора закрыла глаза, чувствуя, как их дыхания встретились. Руки Мэй нежно гладили ее тело, и Ора не заметила, как сама стала ласкать Мэй в ответ.
   Ваши жрецы разрешают женщинам любить друг друга? - шепотом спросила Ора.
   Нет, прошептала Мэй. - А ваши?
   Нет, но мы их не спрашиваем, прошептала Ора. - Если ее хозяин не против.
  Мэй улыбнулась и продолжила целовать Ору, она отвечала ей, гладя ее грудь, плечи, спину, опускаясь все ниже к подрагивающему животу, чувствуя, как горячие пальцы Мэй все глубже входят в нее. С Деей было по-другому, Ора решала, и сейчас ей нравился напор Мэй, повелевающей ее телом. Ей нравилось, что Мэй открывается перед ней, и теперь Ора, припав губами к лону Мэй, нежно ласкала ее, дрожа всем телом, ощущая вновь, как Рич совершал над ней священный ритуал людей воды.
   Я похожа на Мэг? - задыхаясь от возбуждения спросила Ора.
   Нет, не похожа, прошептала в ответ Мэй.
   Ты тоже не похожа на Дею, сказала Ора. - Завтра ты познакомишься с ней, ты ее полюбишь.
   А если я влюбилась в тебя? - спросила Мэй.
   Молчи, Ора побросала одежду и полотенца на пол. Мэй легла на жесткую постель, холодный пол не отрезвил ее, она смотрела, как Ора склонилась над ней, прижалась всем телом, накрыв ее лицо дождем мокрых волос, жадно целуя в губы, спускаясь к груди, животу, подавляя волю Мэй. Ора села, , прижавшись к Мэй, их ноги переплелись, Ора выпрямилась, возвышаясь над Мэй и резко двинулась вперед, соединив их лона. Мэй вскрикнула от неожиданности и зажмурилась, тело стало словно нее, волны жара окатили Мэй, и она вспомнила древнюю притчу про двух богинь, Солнце и Луну, у которых было одно лоно на двоих, Солнце рождало день, а Луна забирала день обратно, чтобы солнце снова родило его с рассветом. Мэй открыла глаза, любуясь богиней Луной, в голове мешалась путаница из обрывков далеких знаний, которые им вбивали в школе, что сначала была женщина и она родила другую женщину, чтобы та родила третью, и вместе они создали мужчину, чтобы продолжить свой род на века. Так гласило писание, так творил Создатель их мира, вселяя в тела женщин себя. Мэй дотронулась до лица Оры, она вся горела, Ора прижала ее руку к своим губам, Мэй почувствовала, как на ее пальцы капают слезы.
  Ора мягко раскачивалась, откидываясь назад, шепча. - Мы не должны любить друг друга. Так велели наши Создатели.
   Это неправда, это придумали мы сами, прошептала Мэй и засмеялась, закрыв глаза. Ее руки скользнули по напряженным грудям Оры вниз, гладя твердый живот, красивые сильные ноги, получая ответ от Оры, усиливавшей темп. Последний раз Мэй испытывала такое влечение еще в школе, когда они с Мег оставались одни в доме ее родителей, еще не зная себя, часами изучая свое тело, ее тело, ее желания. Мэй открыла глаза и посмотрела на Ору, она была не здесь, глаза полуоткрыты, все ее тело дрожало. Мэй приложила с силой ладони к низу живота Оры, она дернулась и упала наМэй в изнеможении, вслепую целуя ее лицо, глаза, губы, шею, обжигая сбивающимся дыханием. Мэй проваливалась все глубже в блаженную истому, забыв про все, про Роба, про Лиз, про время, сильнее прижимая затихающую Ору к себе. Как же они были похожи в этот миг с Мег, бедная Мег, бедная и несчастная. Мэй заплакала, выплескивая из себя всю накопившуюся тревогу, переживания, страхи. Ора забирала их себе, не впуская в себя, а отправляя в глубины космоса, где они рождались и должны были сгинуть навсегда, так учила ее мать, так учила она и Дею, не раз исцелявшую ее, когда Ора готова была сдаться своим страхам.
  
  28.
  
  Ночной ветер шелестел травой за окном, принося в дом прохладу ночи и запах приближающегося лета. Мэй лежала на кровати с открытыми глазами, рассматривая темный потолок. Она слушала, как снаружи стрекочут ночные насекомые, ухает вдали ночная птица. Спать не хотелось, томительное ожидание сна перешло в полусонное бодрствование, сменяющееся вспышками картин из прошлого, переживаниями прошедшего дня. Рядом ворочалась Лиз, сон ее был неспокойный. Детей и Ору положили на втором этаже, оставив место для Рича. Когда Мэй и Ора вышли из ванной, на кухне была только Лиз, убиравшая со стола. Роб и Рич ушли сразу же, как Ора пошла мыться. Мэй встретилась глазами с дочерью, Лиз была напряженная и недовольная, но ничего не сказала, дав Оре одну из своих ночных рубашек, которые она носила несколько лет назад. Платье Мэй висело на Оре, ей приходилось все время поддерживать его, чтобы оно не упало на пол. Наверху дети сдвинули все кровати, потребовав, чтобы Ора легла посередине. Она повиновалась и быстро уснула, счастливая, в окружении прижавшихся к ней со всех сторон детей, не засыпавших без нее.
  Мэй снова увидела недовольное и напряженное лицо дочери, в котором был прямой вопрос, и вздохнула. Лиз начала ворочаться и открыла глаза.
   Ты не спишь? ? Шепотом спросила Лиз.
   Нет, не сплю, ?тихо ответила Мэй. - А ты почему не спишь?
   Потому, буркнула в ответ дочь и быстро зашептала. ? Ты не любишь больше папу? Почему ты больше не любишь его?
   Я люблю твоего отца, ? ответила Мэй, внутри себя проверяя искренность своих слов, она ответила искренне, более того внутри нее зажглось больное чувство утраты, невосполнимой утраты. Она беззвучно заплакала, чтобы не услышала дочь.
   Что ты делала вместе с Орой в ванной? - строго спросила дочь.
   Ты видела нас? - спросила Мэй, стараясь быть спокойной, но голос выдал ее.
  ? Нет, слышала, Лиз обняла мать и положила ей голову на грудь. - Ты так плакала, так горько. Тебе было больно?
   Нет-нет, что ты, торопливо ответила Мэй. - Я не знаю, я просто заплакала.
   Ты же никогда не плакала, ты же не плачешь? - удивилась дочь.
  ? Плачу, просто ты этого не видела.
  Лиз некоторое время молчала, готовясь задать ноющий внутри нее вопрос.
   Мам, ты любишь Ору?
   Я не знаю, честно ответила Мэй. - Да, я ее люблю. Я не знаю, что со мной.
   А как же папа?
   Наш папа покинул нас, навсегда, Мэй шумно задышала, глотая слезы.
   Мам, он же с нами, ты что?
   Нет, Лиз, это уже не Роб. Я люблю Роба, но не отца Роба, его я любить не могу.
   Но мам, он же не навсегда останется отцом Робом? - с надеждой спросила Лиз.
   Навсегда, милая, навсегда, прошептала Мэй, поглаживая голову дочери. - Ты меня осуждаешь?
   Нет! ? воскликнула Лиз и осеклась, боясь, что ее могут услышать. - Мам, ты что? Я помню, как ты переживала смерть Мег, как ты уходила на полночи, я помню, ты ее любила. Ты знаешь, я тебе не рассказывала, помнишь, нас от школы отправляли в летний лагерь, ну туда, на окраину, там еще фермы и поля, я точно не помню.
   Помню, ты потом вернулась сама не своя, сказала Мэй. - Не хотела мне ничего рассказывать.
   Я думала, что ты меня будешь ругать, сказала Лиз и привстала, чтобы видеть лицо матери. - Помнишь Таю В, мы тогда еще дружили, помнишь?
   Припоминаю, такая рыжая, красивая девочка.
   Ну да, она теперь в Совете работает, хмыкнула Лиз. - Мы жили с ней вместе. В последнюю ночь она стала целовать меня, говоря, что это такая игра. Мне сначала понравилось, у меня же не было еще тогда Боба, вот, она красивая, я поддалась, мне было интересно! А потом, утром, мне было стыдно, я думала, что все знают.
   Не переживай, Мэй щелкнула ее пальцем по носу. - Знала бы ты, что творится в лагерях у мальчиков.
  ?А они тоже? - Лиз нахмурилась. - Надо будет Боба расспросить.
   Не надо, это разговоры не нужные, поверь мне. Роб где-то читал, что пару веков назад это считалось нормальным, говорили, что плоть должна усмирить сама себя, подобной себе.
   А папа знал про тебя и Мег? - спросила Лиз и добавила еле слышно. - Я вас видела много раз, очень давно, когда была совсем маленькой.
   Знал, Мэй закрыла глаза.
   Мам, а почему ты не хочешь выбрать себе другого мужа? Ты же имеешь на это право! Папа поймет, я уверена. Он же понимает, что сам больше не принадлежит себе.
   Я не смогу полюбить другого мужчину и не хочу, ответила Мэй, открыв глаза.
   Я всегда на твоей стороне, Лиз положила голову ей на живот. - Я люблю тебя, я хочу, чтобы ты была счастлива.
  Мэй ничего не ответила, новый поток слез захлестнул ее, она старалась выбросить все мысли из головы, но все дальше и дальше понимала, что не знает, как быть. Она пытала себя мыслями, что все это блажь, ее прихоть, неудовлетворенное желание, лишь заново выхватывая из памяти ласки Оры, ее глубокие взгляды, сильные и ласковые руки. Мэй поняла, что надо выйти, куда-нибудь, но выйти. Лиз уже спала, Мэй бережно положила дочь на подушку и вышла из дома в чем была, босиком и ночной рубашке. Добежав до озера, задыхаясь от быстрого бега, Мэй скинула рубашку и бросилась в воду, ища в ней успокоения.
  Мэй вернулась домой, когда ночное небо начало разбавляться молоком рассвета. Она замерзла, но шла не торопясь, улыбаясь новому дню, как раньше, в детстве. Она часто сбегала из дома ночью на озеро, чтобы подумать, решиться, и пускай ее бранила мать, называя испорченной, отправляя на исповеди к святому отцу - Мэй все сносила, не давая никому повода усомниться, что она приняла другое решение, свое.
  Мэй умылась во дворе у бочки, собиравшей дождевую воду. Ночная рубашка была вся мокрая, Мэй повесила ее сушиться и вошла в дом. Внутри было тихо, все еще спали. Мэй оделась и села за шитье, на столе лежало приготовленное с вечера ее платье, которое надо было ушить для Оры. Работа шла легко, давно она не шила с таким удовольствием. За окном уже во всю играл рассвет, и Мэй выключила лампу, яркого утра было достаточно.
  Со второго этажа прошмыгнула юркая фигурка и села напротив Мэй. Это была Оля. Она внимательно следила за тем, что делает Мэй, трогала ткань, нитки, когда у Мэй падала на пол пуговица, Оля быстро бросалась под стол, чтобы поднять ее. Девочка боязливо посматривала на нее, смущаясь от доброй улыбки Мэй.
   Мэй меня, девочка ткнула себя пальцем в грудь, боясь, что неверно сказало слово на чужом языке, который должен стать родным. - Меня учить? Мэй?
   Да, Мэй погладила девочку по руке, Оля обрадовалась и заулыбалась.
   Это Ора, да? - спросила девочка, поглаживая ткань платья.
   Да, для Оры. Это будет ее новое платье, Мэй встала и подняла платье. - Это платье.
   Платье, повторила девочка. - Платье.
   Иди, помоги мне, сказала Мэй, девочка знала эти слова и с готовностью встала рядом, ожидая указаний. - Встань на лавку и подержи его.
  Мэй жестами показала, что надо делать. Оля встала и взяла платье. Мэй долго разглаживала ткань, обрезая ножницами торчащие нитки. Удовлетворившись, Мэй кивнула Оле.
   Отнеси его Оре.
  Девочка аккуратно сложила платье, Мэй удивилась, как ловко она это сделала, и побежала наверх, что-то радостно крича на непонятном языке.
   Она так всех разбудит, сказала сама себе Мэй и стала готовить завтрак.
  Раздался топот детских ног, ребята слетели вниз, бодрые и веселые. Мэй смеялась, глядя, как они кружат возле нее, желая узнать, что она будет им готовить. Потом спустилась Ора в подшитом Мэй платье. Она встала у лестницы и покружилась, демонстрируя себя. Мэй ничего не сказала, они долго молча смотрели друг другу в глаза, пока не вышла Лиз, уже переодевшаяся.
   О, доброе утро! - громко воскликнула Лиз. - Ора, тебе очень идет, не носи больше свой ужасный костюм, никогда!
  Лиз обняла Ору и поцеловала ее в щеку.
   Мне тоже нравится, я бы не хотела никогда больше одевать свой костюм, не хочу больше... она запнулась и посмотрела на Мэй. - Спасибо, ты настоящая мастерица.
   Да, мама умеет шить, сказала Лиз, ухватив со стола печенье.
  Платье Оры было легким, из белой ткани с несложными крупными орнаментами. Оно висело на тонких бретельках, открывая красивые плечи, шею, накаченные руки, привыкшие к тяжелому труду, полы платья скрывали лишь малую часть ног, открывая взору исчерченные линиями мышц ноги, ткань была тонка, и на ярком свете было видно все тело. Ора подошла к окну, как сильно она отличалась от Мэй, с ее чуть полными руками, высокой грудью и длинными ровными ногами, и как сильно отличалась от них Лиз, с тонкими руками и ногами, примерившая на себя наряд беременности, но не утратившая грации юности.
   Так, дети, все за мной умываться и на зарядку, скомандовала Лиз, уводя детей из дома.
  Мэй отошла от плиты, где варилась каша, и подошла к Оре.
   Тебе правда понравилось? - спросила Мэй.
   Правда, я не смогу врать тебе, ? ответила Ора.
   Почему? - удивилась Мэй.
   В нашем народе считается, что когда любишь, то не сможешь соврать, ответила Ора и отвернулась к окну.
   А ты меня любишь? - тихо спросила Мэй. - Ты же меня не знаешь.
   И ты меня не знаешь, Ора повернулась к Мэй.
  Они взялись за руки и поцеловали друг друга, осторожно, тревожно глядя в глаза.
   Я тебя люблю, сказала Мэй. - Я ходила на озеро, я знаю это точно.
   Я тебя люблю, повторила Ора. - А как же твой муж?
   Он мне больше не муж. Я могу выбрать себе другого мужа. Ты любишь Рича?
  ? Да, и тебя люблю, на глазах Оры накатились слезы. - Не требуй от меня делать выбор, прошу тебя!
   Я тоже люблю Роба, но он остался в прошлой жизни, но всегда буду его любить.
  К полудню пришли Рич с Робом, а с ними и Дея, Гор и Бор. Всю ночь Рич и Робом разговаривали, решив уйти из дома, чтобы не мешать своими спорами остальным. Они долго сидели на берегу озера, споря, Рич не понимал друга, но хотел понять. Потом они сели в лодку и поплыли на другой берег. Рич освещал водную гладь фонарем, отводя лодку от коварного водоворота.
  Мэй быстро укоротила для Бора одежду Роба, они были почти одного размера, Бор был ниже, но широкий, с мощной спиной. Гору подошла одежда Роба.
  Мэй сняла быстро мерку с Деи, ее удивила эта девушка, прятавшая лицо за черной маской. Пока Дея мылась, Мэй чуть ушила платье Лиз, которая та сама отдала для Деи.
   Я положила твое платье на столике, сказала Мэй, входя в ванную.
  Дея выключила воду и вышла из душа, прикрывая лицо полотенцем.
  ? Зачем ты закрываешь свое лицо? - Мэй забрала у нее полотенце.
  ? Чтобы не пугать других, ? резко ответила Дея и с пристально посмотрела на Мэй.
  ? Твое лицо никого не сможет испугать, ты красивая и тебя любят, Мэй провела рукой по её мокрой спине, кожа была сухая и в мелких ранках.
  Мэй достала из шкафа бутылку с маслом и стала натирать Дею им. Дея спокойно выжидала процедуру, несколько раз слизнув масло с руки, чтобы понять его вкус.
   Я не знаю этого растения, сказала Дея.
   Я тебе покажу его, ответила Мэй. - Наша растительность отличается от той, к которой ты привыкла?
   Нет, не думаю, помотала головой Дея. - Я прошу тебя не обижать Ору. Я видела, как она на тебя смотрит. Ора, у нее большое сердце, она может любить, она любит искренно, может любить многих, не только Рича, понимаешь?
  ? Она любит тебя, ? сказала Мэй, расчесывая волосы Дее. - Ты действительно красивая, как и говорила Ора. Ты же любишь ее?
  ? Да, и Гора, шепотом ответила Дея.
  ? Ты ревнуешь меня к Оре?
   Ревнуешь? - повторила слово Дея, оно было ей не знакомо. - Что это значит?
   Ну, ты зла, ты злишься, тебе не нравится, понимаешь? - пояснила Мэй.
   А я поняла. Это когда твое сердце наполняется ядом, сказала Дея. - Нет, у меня нет зла к тебе. Ора должна родить от Рича детей, тогда ее сердце успокоится.
   Ты права, Мэй погладила Дею по плечам. - Я это тоже знаю. Приведи сюда своего хозяина, у меня есть чистые бинты и мазь.
   Хорошо, а ты умеешь лечить людей? - спросила Дея, рука потянулась к маске, но Мэй забрала ее себе, погрозив Дее пальцем.
   Я не умею лечить, но я знаю, отчего они умерли, ответила Мэй.
  Дея долго смотрела на Мэй, пытаясь понять, говорит она правду или нет, она поверила Мэй и улыбнулась. Она потрогала кожу на спине, тело больше не болело от мелких ран, стало легче дышать. Мэй взяла со столика платье и расправила его, примеряя на Дее.
   Надеюсь, я не ошиблась с твоим размером. Ты такая же худая, как Лиз.
   Спасибо, мне очень нравится твое искусство, Дея одела платье, Мэй расправила его, бережно прогладив по спине, чтобы не было складок.
  Дея смотрела на себя и не узнавала. Пока Мэй заплетала ей в мокрые пряди пестрые ленты, слегка подкручивая волосы, она осторожно трогала тонкую белую ткань с вышитыми полевыми цветами. Платье было узкое, как и фигура Деи, с широким вырезом на горле и с открытыми руками. Мэй подвязала ей тонкий пояс, обозначив тонкую талию Деи, к низу платье расширялось, давая свободу ногам.
   Здорово, правда? - спросила Мэй разглядывая Дею со всех сторон. - А я все думала, что слишком сильно укоротила.
  ? Да, Дея отошла назад к стене, чтобы лучше рассмотреть себя, ей нравилось, что платье совсем не стесняло ее, короткое настолько, чтобы ее длинные стройные ноги были свободными от оков одежды. За такой наряд меня бы убили люди гор, И Ору тоже.
   Она говорила об этом, кивнула Мэй. -Ты молода, красива, тебе нечего стесняться.
   Ты знаешь, мне больше не хочется носить эту маску, сказала Дея, трогая свое лицо. - Ты покажешь нам то место, где ты видишь смерть?
   Тебе так этого хочется?
   Конечно, Ора научила меня лечить людей, но я не знаю, почему они умирают, а значит я слепа.
  
  29.
  
  Рич шел к дому Роба. Он весь день провел в своем старом доме, приводя его в порядок. Он так и не смог убрать вещи Мег, освободить детскую комнату, там все оставалось так, как и было в день его отъезда. Полдня он провел в перебирании своей старой жизни, вымыл полы, оставив открытыми настежь окна, чтобы дом наполнился свежим воздухом.
  Он вошел в дом, на кухне стоял гвалт звонких детских голосов, Лиз играла с ними в какую-то игру, на столе были карточки, а проигравший получал по носу стопкой твердых картонок. Дети спорили с ней, быстро говоря, проглатывая слоги, Лиз не понимала их и требовала порядка, стуча ложкой по кастрюле. Рич встал на пороге, наблюдая за их игрой.
   Рич! - крикнула Юля и побросала свои карточки на стол, бросившись к нему.
  Оля взяла ее карточки и бегло просмотрела, за что получила от Лиз карточками по носу.
   Ай! - возмутилась Оля, суетливо потирая нос.
   А вот нечего подсматривать, сказала ей Лиз, беря в руки свои карточки. - Юля, мы не доиграли круг.
   Да! - Юля отцепилась от Рича и села на свое место, беря в руки карточки. - Мой ход?
   Нет мой, возразил Тим и положил на стол карточку с большим быком.
   А во что вы играете? - спросил Рич, подходя к столу.
   В'Зверобой', ответила Лиз, покрывая быка Тима карточкой с черной гадюкой.
   Так не честно! - обиделся Тим. - Мой бык сильнее, он ее растопчет!
   Но она его все равно укусит, и он умрет, возразила Лиз.
   А тогда их съедят мои черви! - обрадовалась Оля, выкладывая на стол три карточки. - И мухи! Я опять выиграла!
   Ну вот! - расстроилась Юля, у которой оставалось еще четыре карточки.
   Юля, твой ход, Оля вышла первая, но мы еще играем, сказала Лиз.
   Тогда вот так! - Юля Бросила на стол две карточки с мышами.
   Их растопчут мои кони! - обрадовался Тир, бросив карточку с конем.
   И мои! - обрадовался Тим.
  Лиз долго думала, но не положила ни одной карточки, если у Юли ничего не будет, то ей придется забрать все карточки со стола, и тогда она точно проиграет.
   Ха-ха-ха! - обрадовалась Юля и бросила на стол две карточки с пчелиным и осиным роем. - мои пчелы и осы закусают ваших коней! Я тоже вышла!
  Мальчишки надулись, им нечем было крыть, зато Лиз бросила на стол карточку с шершнем и пауком. Тим бросил карточку с жабой на паука, а Лиз, опередив Тира, бросила на нее карточку с цаплей.
   И я вышла! - обрадовалась Лиз. - Мальчики, вы остались опять!
   Да! - радостно крикнули девчонки.
  Мальчишки что-то пробурчали в ответ, но собрали карточки в колоду и получили от каждого по ощутимому щелчку колодой по носу.
   Лиз, а Роб дома? Спросил Рич.
   Отец Роб ушел в Совет, за ним даже машины прислали, ответила Лиз. - А мама с Орой и Деей в больнице. Мама показывает им, где мы работаем. Я думаю, что Ора и Дея будут работать с нами, мне бы этого хотелось.
  Дети смотрели на Лиз и Рича, пытаясь понять, о чем они говорят, но было слишком много новых непонятных слов. Лиз перешла на язык Каткьюба.
   Ты будешь с нами играть? А то мне надо обед приготовить, а они мне не дают покоя.
   Мы не хотим отпускать нашу Лиз, сказала Оля. - Она такая веселая и добрая, другая, не как Дея и Ора, они тоже добрые, но Лиз веселая.
   Да, Лиз всегда была веселой, подтвердил Рич.
   Неправда, дядя Рич! - возразила Лиз. - Я злая и еще какая! Они меня просто еще не выбесили по нормальному!
   Лиз, я же сказал тебе, не называй меня дядей. ты уже взрослая девушка, у тебя скоро будет ребенок, какой я тебе дядя! - возмутился Рич.
   Прости, у меня само вырывается, я все время забываю,! - воскликнула Лиз. - Я так растолстела, я думала, что это будет позже, но мама сказала, что все нормально, Ора тоже так сказала, они с Деей там в горах приняли много детей.
   Дея любит детей, а они ее, но она всегда строгая, сказала Юля.
   Это потому, что она носит эту маску! - возразила ей Оля, приложив руку к лицу, демонстрируя строгий взгляд Деи. - Видишь? Теперь и я такая же!
   А она больше ее не носит! ? Торжествующе заметил Тир, став чесать шрамы на лице, за что сразу же получил от Лиз по рукам.
  ? Я тебе что сказала? - разозлилась Лиз. - еще раз увижу, ты у меня получишь! Это всех касается!
   Ой, боюсь-боюсь! - вжалась под стол Юля и громко расхохоталась.
  ? Рич, иди поиграй с ними? - взмолилась Лиз, видя, что дети ее не боятся, игриво посматривая на ее покрасневшее лицо, которым она пыталась их напугать.
   Ребята, все во двор, будем играть в вышибалу, сказал Рич.
   А это как? - спросил Тир, первый вскочив с места.
   Я покажу, возьмите мяч в кладовке и расчертите во дворе квадрат по тридцать шагов на сторону, поняли? - скомандовал Рич - Давайте, я сейчас приду.
  Дети вскочили с мест и выбежали во двор, сразу же начался спор, кто будет держать мяч, а кто чертить квадрат. Лиз улыбалась, слушая их крики и смех, по щекам у нее текли ручьями слезы.
   Я стала такая плакса, чуть что, сразу реву, сказала Лиз, шмыгнув носом и утерев слезы ладонями.
   Лиз, ты прекрасна. Я и не думал, что ты вырастешь в такую красавицу. Не переживай, знаешь, сколько плакала Мег? Я боялся ей слово сказать, Рич улыбнулся, вспоминая ее и с тревогой посмотрел на Лиз. - Ты, главное, не отдавай ребенка Совету на это... не могу слов подобрать, попроси отца, он поможет, я уверен.
   Рич, папа тебе не сказал? - удивилась Лиз.
   Не знаю. Не успел, наверное. Столько всего произошло, ? Рич хотел спросить, знает ли она, что отец Роб должен скоро уехать к людям леса, и что он может и не вернуться оттуда никогда, но передумал, она, скорее всего, ничего не знала.
   Папа сломал эту камеру. Они с капитаномD что-то там думали, я не поняла, но камера больше никогда работать не будет. Папа рассказывал, как бесился Советник А, но что он ему сейчас может сделать, Лиз вздохнула и спросила. - Рич, а ты думаешь папа вернется? Я не хочу, чтобы он всю жизнь был отцом Робом, он так изменился.
   Я тоже на это надеюсь, соврал Рич.
  
  Ора сидела за столом в процедурном кабинете, с интересом рассматривая инструменты на металлическом подносе. Рядом лежала раскрытая книга, Ора брала скальпель или зажим в руки и читала статью в энциклопедии, мысленно примеряя описанные действия. Она пробовала зажимы на себе, желая понять, действительно ли он зажмет артерию или вену, ей хотелось что-нибудь разрезать скальпелем, который удобно лежал в руке, и Ора видела, что его разрез был бы значительно точнее, чем ее неповоротливый нож, но Мэй просила ничего не делать, здесь командовала Лиз, у которой сегодня был выходной, как и у Мэй, их смена начиналась через два дня.
  В больнице почти все палаты были заняты, там лежало по два-три человека, как объяснила Мэй, они все чем-то отравились и теперь отлеживаются здесь. Дея углубилась в карты больных, в цифробуквенных шифрах назначений пытаясь понять, что прописали им санитары. Она не понимала, почему Мэй называли санитаром J, ведь у нее было имя, и она лечила людей. Ора говорила, что она научит Дею искусству лекарства, многие не любили Дею из-за происхождения, но уважительно называли лекарем, приписывая ей дьявольские способности. Она долго вчитывалась в медицинский справочник, голова болела от напряжения, ей было жарко - и как можно работать в такой одежде!
  Мэй выдала Оре и Дее униформу санитара, чтобы ни у кого не было вопросов. Другие санитары приветливо отнеслись к гостям, не став задавать лишних вопросов, они попытают Мэй потом.
   А это грибы, да? - Дея позвала Мэй, указывая на сложное название в медсправочнике.
   Да, ты все верно поняла, ответила Мэй. - Мы только недавно научились делать из них лекарство, оно хорошо борется с лихорадкой.
   А где вы их собираете? Можно посмотреть? - попросила Дея.
   Конечно, пойдем, я тебе покажу нашу лабораторию, там мы и выращиваем эти грибы, Мэй подошла к Оре и забрала у нее книгу. - Ора, отвлекись, еще успеешь наглядеться на эти орудия пыток.
   Это не орудия пыток, возразила Ора, кладя скальпель на место, Это чудесные вещи, если бы у меня были такие же, многим было бы не так больно. Все у вас замечательно, нам бы этого не дождаться никогда, сами бы не придумали.
   Мы тоже ничего не придумали, ответила Мэй. Они вышли из процедурной и пошли по коридору к лаборатории. - Мы использовали то, что нам оставили создатели, но все когда-то кончается, теперь приходится самим делать, мало что получается, хочется сразу и все.
  Они вошли в лабораторию. Мэй подвела Ору и Дею к столу, где стояли ящики, окруженные стеклянными стенками, внутри которых росла грибница. Грибы были небольшие, бледно-серого цвета с черными прожилками. Дея склонилась над ними, внимательно разглядывая.
  ? Ора, подойди, Дея позвала ее. - помнишь, я сделала мазь для сына Тора? Когда у него все тело было в язвах? Я тогда взяла этот гриб, он хорошо заживляет раны, я подсмотрела у наших воинов, они всегда его втирали в рану. Только наш белее, но это точно он!
   Да, ты права, Ора взглядом попросила разрешения Мэй, она кивнула в ответ, и Ора отщипнула один маленький гриб. Взяв кусок гриба, Ора положила его в рот и побежала к раковине, чтобы выплюнуть.
   Точно он, обрадовалась Дея, наблюдая за тем, как Ора полощет рот холодной водой, недовольно фыркая. - у него отвратительный вкус, как будто ты ешь гнилых мышей, которых залили тухлыми яйцами.
  Мэй рассмеялась и достала из шкафа бутылку с ягодным сиропом. Она налила стакан Оре и протянула его ей.
   Выпей, мы разбавляем экстракт этого гриба сиропом, чтобы больного не стошнило.
   А что такое экстракт? - заинтересовано спросила Дея.
   Это раствор, мы растворяем гриб в несколько раз перегнанной браге, а все лишнее убираем, пропуская сквозь бумагу. Мы пробовали делать разные варианты, даже давали кашицу, но тогда больных тошнило и непонятно, сколько они приняли лекарства. Если выпить слишком много, то больной может умереть, Мэй забрала стакан у Оры и налила еще, та залпом выпила, все еще морщась. -Я вскрыла его после смерти, у него весь желудок и кишечник был в крови, а на стенках десятки порезов, будто бы кто-то специально искромсал его.
   Одна смерть может спасти тысячи, тысячи смертей принесут с собой тысячи смертей, сказала Ора.
   Наверное, ты права. Я где-то читала это у нас, задумалась Мэй.
   Это в конце книги Оры, сказала Дея. ? Я ее всю прочитала!
   Дея молодец, она часто брала ее уменя и читала. Она знает ее лучше меня, подтвердила Ора.
   Это ту, что в мне показывали? - спросила Мэй, Ора кивнула в ответ. - У нас нет столько знаний про травы и другие растения, нам их очень не хватает.
   Зато у вас есть все это! - Дея заворожено осмотрела лабораторию. - Здесь столько всего непонятного, я все хочу изучить, все-все!
   Не спеши, сначала мы должны сходить в Совет города, вас должны принять в нашу общину и дать имена, сказала Мэй. - А также назначить на работу.
   Но у меня уже есть имя! - возмутилась Дея.
   Завтра пойдем, сказала Ора. - Они могут нам отказать?
   Неа, Мэй хитро улыбнулась. - Я с Робом уже договорилась, он сейчас на Совете города, что-то решают, я не спрашивала.
   Лучше не знать, что решают вожди, заметила Дея.
   Лучше не знать, что они говорят и что думают, добавила Ора. - А то будешь задавать себе много вопросов.
   Каких? - спросила Мэй и хмыкнула. - почему это он вождь, а не я?
  Ора громко засмеялась, хлопнув в ладоши, Дея состроила презрительную улыбку и добавила:
   Почему этот идиот наш вождь, вот верный вопрос.
  
  30.
  
  За столом сидел Советник Н, обложенный стопками толстых журналов и регистрационных книг. Секретарь Е куда-то исчез, запросив неделю выходных, поэтому за него приходилось отдуваться ему. Он нервно водил толстой шее, не вмещавшейся в воротник темно-синего кителя, соответствующего его статусу. Шея побагровела, а на толстую ткань, исчерченную блестящими пуговицами, служившими в большей степени для украшения, со лба падали шлепками крупные капли пота, концентрируясь темным пятном на толстом животе. Советник закончил заполнять очередной журнал и с недовольством посмотрел на присутствующих в канцелярии. У стены, вдали от его стола, сидели Мэй, Ора и Дея. Сквозь открытые окна слышался детский визг и смех, у здания Совета города на площади играли дети с Лиз и Гором. В кабинет вошел Бор и сел рядом с Деей.
   Долго еще? - спросил Бор.
   Кто знает, пожала плечами Мэй, улыбаясь глядя на Советника Н.
   Я вызову, когда будет готово, ? глухо ответил советник Н, смахивая пот со лба. - Санитар J, вы готовы свидетельствовать в пользу всех заявленных людей?
   Почему он называет тебя по должности, у тебя же есть имя? - возмутилась Ора.
   Прекратите разговоры, а то мы здесь до вечера просидим, разозлился Советник Н. - Вы думаете мне приятно вас здесь держать? Если бы вы мне дали четкое основание, почему я должен вас зарегистрировать в нашем городе, то все было бы легче.
   А какое нужно основание? - удивилась Ора. - Мы здесь, мы живые, какое еще нужно основание, чтобы принять нас в общину.
  Советник Н поморщился и устало посмотрел на Ору, в его глазах было столько тоски человека, вынужденного выполнять ненавистную ему работу, что Ора замолчала, внимательно глядя на него.
   Уважаемая Ора, начал он. - Есть порядок, не мы его придумали, но мы ему подчиняемся. Вы это должны знать лучше всех остальных, так как занимали руководящую должность. Каков бы ни был порядок, как бы он не был не совершенен, но, и это главное, он позволяет сохранять общину в равновесии. Да, мне бы самому многое хотелось поменять, но ответьте мне на вопрос, а действительно ли вы знаете, что от этого будет лучше? Подумайте, можете потом внести свои предложения в Совет города, правда за все годы моей службы здесь, а это без малого сорок лет, никто из тех, кто постоянно возмущался, не внес ничего, ни единого слова.
  Он вздохнул и посмотрел на Мэй, потом на Дею и Бора.
   Санитар J, Мэй, ты же понимаешь, что я должен называть тебя согласно правилам установленного протокола? - спросил он, Мэй кивнула и сжала ладонь Оры. - Итак, санитар J, что вы мне скажете?
   Я готова поручиться за всех, ответила Мэй. - Отец Роб также дает свое положительное заключение.
   Да, я его видел, кивнул Советник Н. - Тогда, санитар J, я вношу ваши слова в протокол.
  Он открыл толстую книгу и стал медленно заполнять аккуратным почерком. Закончив, он посмотрел на Ору.
   Ора, вы назначаетесь на должность санитара. Для окончания регистрации, прошу вас выбрать себе род.
  -Ора К, ответила Ора. - Также, как и моего мужа, Рича К.
   Вы еще не зарегистрированы с лейтенантом К, заметил Советник Н. - Но внесу так, как вы сказали. Какой род я должен указать для вас по рождению? Вы родились не здесь и можете выбрать любой, по вашему желанию.
   Мой род, даже не знаю, Ора задумалась и посмотрела на Дею, а потом на Мэй. - Ора J.
   Хорошо, Советник Н внес данные, искоса поглядывая на собравшихся. - Дея, теперь ваш черед. Вы назначаетесь на должность санитара, ваши компетенции также подтвердила санитар J. Назовите ваш род.
   Ора моя старшая сестра, я буду Дея J, ответила девушка.
  Советник Н записал и посмотрел на Бора, тот задумался и ответил.
   Бор Z, охотник.
   Прекрасно, Советник Н внес запись и взглянул в окно. - пригласите остальных, я должен лично каждого увидеть. Вы выбрали род для детей?
   Да, ответила Ора. - Девочки захотели остаться со мной и Ричем, а мальчики с Деей и Гором.
   Вот и прекрасно, Советник Н посмотрел на Дею. - Санитар J, Дея, вы же не будете менять ваш род с вашим будущим мужем? Я могу сразу записать вас в род J, чтобы после регистрации вашего брака не приходить сюда снова.
   Я согласна, кивнула Дея. - Мы с Гором уже договорились об этом.
   Прекрасно, Советник Н улыбнулся, глядя на нее. - У вас сегодня церемония, отец Роб сделает вас мужем и женой перед Создателем. Эти книги нужны городу, а главное должно быть внутри вас, насколько вы чисты перед небом, примет ли вас священное озеро - это зависит от вас. Я желаю вам добра и любви, это не для протокола.
  Советник Н опустил глаза к книге учета, вновь превратившись в бесстрастное существо.
   Зовите остальных, а я пока заполню бумаги.
  
  Солнце скатилось к закату, выплескивая в небо кроваво-красную улыбку уходящего дня. На небе уже проявилась луна, приветствуя богиню солнце, забирая в себя уходящий день. На берегу озера стояли Дея с Гором, облаченные в ритуальные рубашки, расшитые швеей F, сама она на церемонию не пришла, оставшись в доме вместе в Лиз и детьми. Отец Роб стоял возле влюбленных, разговаривая с ними, спрашивая об их желаниях, честны ли они. Дея оглядывалась назад, где стояли Рич, Ора и Мэй. В руках у Мэй был белый напиток, Дея попросила быть ее матерью на церемонию, а Лиз назвала ее своей сестрой. Рич держал напиток Гора, напряженного, смотревшего то на отца Роба, то на Дею.
  Отец Роб принял напитки из рук Мэй и Рича, отдав их молодым. Они совершили ритуал, белая кожа Деи, подсвеченная лучами заката, вспыхнула еще ярче, став нежно- красной. Они сняли с себя ритуальные облачения и бросили их в воду, озеро приняло дар, унося далеко от берега, волны накатывали на ноги, призывая слиться вместе с ними. Гор выполнил ритуал, горя внутренним огнем не меньше, чем Дея, уже терявшая границы реальности, опьяненная, счастливая. Их руки сцепились, и они вошли в воду, озеро поглотило их.
  Мэй подошла к отцу Робу и взяла его за руку. Он повернулся к ней, потом посмотрел на Ору, державшую за руку Рича и не сводившую взгляда с озера.
   Я часто вспоминаю нашу церемонию, тихо сказал Роб, Мэй почувствовала, как он вырвался из оков отца Роба, она заплакала. - Это было самое счастливое время, и рождение Лиз, я тогда так любил тебя.
   Я тебя и сейчас люблю, ? прошептала Мэй.
   Я тебя тоже люблю, вздохнул Роб. - Но я больше ничего не могу тебе дать.
   Я буду ждать, всегда буду ждать, горячо прошептала Мэй, целуя его. - Ты вернешься, я верю в это.
   Верь, может и я в это поверю, ответил Роб. - Я хочу, чтобы ты была счастлива. Я знаю, в тебе родилась новая любовь, твое сердце не может не любить, оно может любить, и я прошу тебя оставить часть и для меня.
   Ты меня не презираешь?
   Никогда! Даже не думай об этом, не говори, он прижал ее к себе. - Я знаю тебя, я вижу, что с тобой происходит. Когда умерла Мег, я не смог помочь тебе, это моя вина, но я хотел.
  ? Я знаю, ты старался, прошептала Мэй, все ее тело затряслось от рыдания, она спрятала лицо в его грудь, глухо шепча. - Я хочу, чтобы все было как раньше, я очень хочу этого. Чтобы не было этого кошмара, я чувствую, он скоро придет, придет, я же права, права?
   Придет, и я буду частью его, ответил Роб, голос его стал другим, отец Роб подавлял его. - Все, что будет сделано, будет сделано для нас всех, для тебя, Лиз, ее ребёнка, для всех, кого мы любим. Но, чтобы жили одни, умирают другие, таков закон природы, закон нашего мира.
   Роб, не уходи, еще немного, Мэй посмотрела в его глаза, ища мужа. - Я верю тебе и всегда буду верить. Я знаю, что такое смерть, она дарует жизнь, делай что должен и возвращайся домой. Это твой дом навсегда, по праву, по любви.
  
  31.
  
  Три дня назад за отцом Робом приехал молодой КИР, как и обещал посол. Он прискакал в город раним утром, когда все спали, встретив у гранитного осколка на площади отца Роба и секретаря Е. В этот день Рима никто больше не видел, но на следующий день в город пришли жители дальних пастбищ, скотоводы, охотники, расселившись по свободным домам и на улице в палатках. Жители города не видели гостя в черном плаще с большим капюшоном, скрывающим его звериную маску, нарисованную черной краской.
  Мэй и Лиз знали, что этот день настанет, отец Роб видел, как они изменились, увидев рядом с ним черную фигуру в здании Совета города, больше они не видели этого человека. Рич захотел ехать с ним, Ора знала, что так и будет, Мэй много рассказывала про Рича, не умевшего жить на одном месте долго, поэтому она отпустила его, наказав Бору ехать вместе с ними. Бор слушался ее, беспрекословно, пускай он и был теперь свободным от ее воли, все ее слушались, и Дея и Гор, дети, часто в шутку и всерьез называя ее вождем их племени, как и раньше.
  В последний вечер перед отъездом отец Роб провел церемонию для Рича и Оры, которую они все откладывали . Ора попросила Лиз быть ее названной матерью, тем более, Рич попросил Роба. Было что-то особенное в этот раз, Лиз так распереживалась, что Мэй с трудом смогла успокоить дочь, она и сама была готова разреветься, сдерживая себя, чтобы не впасть в отчаянье и не заразить им остальных, особенно детей, которых позвала Ора, они еще не знали ничего, и пусть не знают. Дея с Гором еле удерживали их на месте, Оля и Юля хотели броситься в воду, вслед за Орой и Ричем, скрывшимися под водой, веря, что они тоже смогут отправиться в это сказочное путешествие в гости к духу озера.
  Утром следующего дня они выехали втроем, молодой КИР отправился раньше в дорогу, объяснив, что он должен подготовить для них быкоголовых коней, потому что по лесу их машины не смогут пройти. К концу дня отец Роб, Рич и Бор, взявший с собой лишь ножи, молодой КИР попросил не брать другого оружия, это может вызвать недоверие, а ношение ножей священное право каждого мужчины, машина доехала до края дороги, уходившей в частый лес. Широкая просека уже заросла за много десятков лет, робот покорно ждал указаний, но в лес заезжать отказывался.
  Они спешились, Рич и Бор, одетые в походные костюмы из плотной темной ткани с подогревом, несли всю поклажу, отцу Робу не разрешалось ничего носить, он шел по лесу в своем уже привычном одеянии. Роб, просыпаясь каждое утро, ощущал ноющую потребность одеть на себя черное одеяние и почерневший символ веры - усеченный куб. Он долгое время боролся с собой, не разрешая себе, пока Мэй, все видевшая, сама не принесла ему его новую сущность, подавлявшую его старого, но Рич, старый друг, знавший Роба с рождения, считал иначе. Он первое время после возвращения молчал, глядя на друга, слушая его терзания, страх, а потом сказал, что Роб и отец Роб всегда были едины, просто пришло время, но лучше бы оно никогда не приходило. Идя по лесу, отец Роб обдумывал слова друга, соглашаясь с ними, споря с собой, вспоминая тревожные глаза Мэй, заплаканную Лиз, у него сжималось сердце, оно болело, но отец Роб чувствовал, что его сердце гораздо сильнее, чем он думает. Он смотрел на дикий лес, сквозь который они пробирались до места встречи с молодым КИРом, в нем только Бор чувствовал себя, как дома, он ничего не боялся, идя вперед, легко неся поклажу, но готовый бросить ее и метнуть нож во врага. Отец Роб поражался энергии этого старика, да он был старик, более чем в двое старше его и Рича, но отец Роб знал, что Бор сильнее их обоих, и яростнее, что порой страшнее любой силы.
  Лес с каждым километром дичал все больше, было трудно пробираться сквозь чащу, буреломы. Отец Роб не мог понять, как КИРы смогли пересечь его на своих быкоголовых конях. Бор думал, что они знают другую дорогу, что это их лес, и чужим здесь не место, чужие здесь погибнут.
  На третий день они вышли к месту встречи, молодой КИР точно указал им дорогу, больше объясняя Бору, понимавшему все с полуслова после перевода Рича. На широкой поляне их ждало три быкоголовых коня, запряженных богатой упряжью, вышитыми мощными седлами, одно было черное, с золотыми нитями.? Это был конь отца Роба, подстать седоку, черный, крупный, выше всех остальных, с мощными толстыми ногами и хрипящим от нетерпения дыханием. Бор легко запрыгнул на своего коня, Рич не с первого раза, молодой КИР много смеялся, но он быстро научил и Рича, и отца Роба верховой езде. Грозные кони были послушны, покорно принимая седоков, не пускаясь вскачь, пока седок не сядет правильно. Полдня они тренировались на поляне, а под вечер, когда начало темнеть, поскакали в лес. Отец Роб и Рич испугались, что кони столкнуться с деревьями или запнутся о буреломы, но уверенность молодого КИРа и Бора успокоила их, быкоголовые кони неслись сквозь непроходимый лес, видя дорогу лучше, чем человек. Они проскакали всю ночь, потом день, ночь, день, делая короткие перерывы на еду и быстрый сон. Все, даже молодой КИР, засыпали в седле, ложась на толстую шею коня, лишь кони не знали усталости, находя в этом безумном беге истинную радость, животные ликовали, громко сопели, фыркали, играли друг с другом, кусая впереди идущего, пытаясь обогнать его.
  Однажды утром они вскочили в первую деревню, скрытую в лесу. Теперь было понятно, что это были дома на деревьях, Рич с Робом долго думали, как это возможно. На вырубленной человеком поляне стояли небольшие домики на высоких сваях, сделанных из стволов вековых деревьев, гладких, облитых черной смолой. Все дома были соединены веревочными мостиками. КИР объяснил, что ночью приходят дикие звери, они не могут взобраться по гладким стволам, пока горят костры, звери прячутся в лесу, но как только наступает черная ночь и костер угасает, человеку не место на земле.
  Деревня была пуста, никто не выглянул из домов, они не встретили никого на своем пути. Также было и в следующей деревне, в третьей. Молодой Кир сказал, что все ушли на общий сход в главный город, они будут там через пять дней, как раз к началу нового времени.
  Через несколько дней им стали встречаться первые жители, спешащие в главный город. Они почтительно расступались перед всадниками, издали замечая фигуру отца Роба. Кто-то из них радостно кричал, но большинство угрюмо молчало, стоя на земле у своих коней, ожидая, когда проедут КИРы, РОНам не разрешалось быть на коне, когда рядом скачет КИР.
  КИР не обманул, они въехали в главный город в последнюю ночь перед новым временем. Их встретил посол и еще пять КИРов, все с лицами хищных птиц. Посол отвел гостей в отдельный дом, стоявший на окраине. В доме была одна большая комната и несколько небольших, служивших кладовками и отхожим местом. В центральной комнате на деревянном полу лежали богато расшитые подушки, стоял низкий стол, горели светильники под птолком в десятки чадящих свечей. Посол сказал, что эту ночь они гости и никто не смеет их тронуть, они могут ничего не бояться, и ушел.
  По верёвочному мостику к дому быстро побежали девушки, неся в руках большие подносы. Отец Роб и Рич с удивлением смотрели, как эти ловкие девушки легко преодолевают качающийся мостик. Молодой КИР рассказал, что их с детства учат ходить по одному канату из дома в дом, так дети, даже слепые, учатся ходить по воздуху.
  Девушки внесли в дом подносы с кушаньями, здесь были части запеченных животных, птицы, россыпи фруктов, запеченных овощей. У всех девушек были зашиты рты, оставляя лишь малую щелку, чтобы они могли не умереть с голода. Рич захотел, чтобы они остались и поели вместе с ними, было видно, что девушки голодные, страшно худые, с любопытством, в котором не было страха, смотревшие на гостей из дальних земель. Молодой КИР сказал, что им нельзя оставаться с ними, таков закон, и что в их руках поменять это. Отец Роб заметил, что молодой КИР, провожая девушек, долго стоял с одной из них на шатком мостике. Они разговаривали, тайком держась за руки, молодой Кир долго оглядывался и украдкой поцеловал девушку, прижав ее к себе.
  Молодой КИР вернулся, блестя глазами, и стал рассказывать, что им принесли. Еды было на двадцать человек, Рич спросил, сколько останется девушкам, которые это готовили, КИР ответил, что им не положено это есть, остатки скорее отдадут собакам, чем РОНам, проданным в слуги КИРов. Отец Роб заметил, как глаза молодого КИРа налились кровью.
  В дом вошли шесть девушек в тонких одеяниях. Они были босиком, молодые, с открытыми, не зашитыми ртами. На их молодых лицах была нарисована яркая пестрая маска, напоминавшая птицу, глаза выделены черными кругами, веки покрашены в темно-синий цвет. Они стали танцевать манящие танцы, постепенно снимая друг с друга одеяния. Молодые сочные тела светились в свете желтых свечей, становясь то розовыми, то красными. Девушки продолжали танцевать, бесстыдно лаская друг друга, все ближе подходя к гостям, желая утолить их плоть.
  Отец Роб попросил их одеться и сеть рядом с ними, молодой КИР не возражал, это не нарушало закона. Девушки испугались, но сделали, как сказал отец Роб. Он попросил их поесть вместе с ними, девушки стали отказываться, но Рич сказал, что это желание гостей, могут ли они его ослушаться., молодой КИР подтвердил, приказав девушкам выполнять волю отца Роба. Девушки принялись ухаживать за гостями, пока Рич сам не положил им еду на тарелки, поставив перед каждой и погрозив пальцем. Девушки долго благодарили, пока отец Роб не остановил их, высоко подняв руку вверх. Он рассказал одну из историй из писания, язык Каткьюба здесь давался ему легко, как родной. Все слушали, девушки украдкой ели, еще боясь непонятных гостей, не бивших их, не насиловавших с яростью зверя, не веря в то, что может быть иначе.
  
  32.
  
   Жертвенный огонь! Жертвенный огонь! ? Гремела площадь, тысячи глоток надрывались, заходясь в благочестивом исступлении. - Сожги всех нас, жертвенный огонь! Сожги всех нас! Сделай наш мир чистым! Роди наши души заново!
  Величественное здание на двадцати толстых сваях, отполированных до блеска так, что в них можно было увидеть отблески огромного костра, разгоравшегося посреди площади, тряслось от рыка толпы. Ни один уголок Дома правды, как называли его люди леса, не мог остаться в тишине. В этом доме решали судьбы людей, этот дом решал судьбу мира, возносились молитвы к Создателю мира, ему приносились жертвы, дары. На фасаде Дома правды, обращенного к центру площади, висел почерневший от долгих столетий символ веры, точно такой же, как и на здании Совета города людей воды. Под ним была обширная веранда без перилл, открывая взору толпы жертвенный камень, на котором должна была быть совершена священная жертва. Камень был черный от пролитой крови, а прямо за ним стоял величественный трон, подле которого ничего не было, пол веранды устилали дорогие ткани, вышитые золотыми нитями, изображавшие обряд принесения жертвы создателю. Никто, кроме верховного жреца, не имел права вступать по ним, пролитая на них кровь считалась тоже принесенной в жертву. Рисунок был грязен и от этого становился еще ужаснее.
  Толпа гудела, требуя начала обряда, требуя конца старого мира и прихода нового. В Великий костер постоянно подбрасывали поленья, ворохи сушеных трав, придавая пламени кроваво-красный цвет. Дым дурманил головы, рождая неистовство в теле, рождая чистоту в душе, так гласила традиция, так было всегда.
  На другой стороне площади, возвышаясь над всеми, стоял деревянный помост, обращенный к Дому правды. На этот помост имел право взойти любой, кто считает себя вправе заявить новым властителем времени. Никто не смел даже близко подходить к нему, никто не помнил, чтобы кто-нибудь поднимался на него, кроме плотников, каждый новый цикл времени сколачивавших помост заново. Здесь не было никакой лестницы, даже веревочной. Взобраться на помост мог только тот, у кого сила в руках не уступает силе воли - из центра площадки уходил вниз толстый канат, который было тяжело охватить одной рукой, канат был натерт салом, а в его тело были вкраплены острые шипы дикого кустарника с дальних болот, укол которых вызывал жгучую ноющую боль. Право на слово надо было заслужить, надо было пострадать за него, так гласила традиция.
  Отец Роб стоял у этого помоста, он был одет в черный плащ из толстой кожи, лицо закрывал капюшон. Полы плаща не доходили до земли, открывая быстрому пугливому взгляду РОНов полы черного одеяния. РОНы часто оборачивались, смотря на незнакомца, толпа перешёптывалась, в перерывах между криками, по площади ходили слухи, что незнакомец и его свита срезали нитки со рта РОНов, прислуживающих им, а шести ОСАм они дали свои покои для сна, уступили свою постель, называя их тела чистыми, а души светлыми. Отец Роб слушал эти перешептывания, часть он понимал, остальное било в уши шипящим гулом. Сердце его бешено колотилось, страх бился в груди, забитый странным и непонятным чувством превосходства, оно было новым для отца Роба, ужасающим для Роба.
  Рано утром за ними пришел посол и его приближенные. Теперь их было много, больше сотни, как насчитал Рич. Отец Роб, Рич и Бор тихо поднялись, чтобы не разбудить девушек, спавших в обнимку на мягких подушках, и спустились вниз. Посол сказал, что отец Роб, как дорогой гость, может заявить свою волю, и он исполнит ее. Отец Роб попросил, чтобы к ним позвали тех девушек, что вчера приносили им еду. Посол не удивился и отдал распоряжение. Отец Роб попросил дать им волю, посол долго смеялся, сказав, что это самое малое, что он мог бы сделать для него, но если этого его воля, то он повинуется.
  Привели испуганных девушек, они боязливо озирались на КИРов, странно одетых в черные плащи, скрывающие их лица под капюшонами. Еще больше их пугал отец Роб, у которого в руках был странный блестящий нож на длинной ручке и очень маленьким лезвием. Отец Роб попросил их не бояться и стоять смирно. Он все сделал, как учила его Мэй, бережно срезал нитки, а Рич мазал места проколов холодной мазью. Одна из девушек, самая высокая, очень похожая на Дею, искала глазами молодого КИРа, он подошел к ней, прошептав, что она теперь свободна, благодари отца Роба, этого его воля. Девушки бросились в ноги отцу Робу, но он приказал им подняться, попросив молодого КИРа увести всех из города включая тех, кто остался наверху. Посол кивнул, отдав приказание молодому КИРу.
  К помосту подошел посол и четверо КИРов в черных плащах, Рич и Бор стояли в стороне, переодетые в КИРов, но без плащей. Бор следил за движениями толпы, посол предупредил, что в отца Роба могут выстрелить, желая убить претендента. Что мог сделать Бор или Рич, что могли сделать охранники посла, прятавшие под плащами оружие? Никто не мог предугадать, посол сказал, что сегодня либо они победят, либо все умрут, такова будет их судьба.
   Отец Роб, начал говорить посол, смотря на Дом правды. - Скоро они приведут жертву, видите, слуги Верховного жреца уже расстилают в правильном порядке священные ковры.
   Да, ответил отец Роб.
   Жертву выбирают заранее, с рождения, как становится понятно, достойна ли она. Ее опаивают отварами из трав, несколько лет поят и кормят в священном доме, это не здесь, в деревне недалеко. Девушка живет там, за ней ухаживают, как за Верховным жрецом, ее кормят, поют, одевают, моют, она не вправе ничего делать сама.
   А если она вдруг умрет, такое возможно, не правда ли? спросил отец Роб.
   Возможно, но выбранных жертв двенадцать, и каждая желает стать главной, ответил посол. - Остальные становятся жрицами Дома правды, усмиряющими плоть Верховного жреца и его свиты. Он может их подарить, продать, он может съесть любую из них на глазах у остальных, и они будут ему благодарны. Сейчас они выведут ее. Верховный жрец вознесет над ней священный меч, вы хотите знать, что будет дальше?
   Да, я должен это знать, кивнул отец Роб. - Мне стоит точно знать, против кого я выступаю.
   Тогда слушайте, отец Роб, посол замолчал, собираясь с мыслями. - Я вижу, что ваш язык стал гораздо лучше, думаю, что вы все поймете верно. Верховный жрец рассекает жертву от ее лона до груди, это особенно нравится толпе, жертва не чувствует боли. Потом он вырезает ее сердце и показывает ей, только ему видно, что она отвечает ему, тогда и жертва изрекает пророчество, дающее жизнь нашему народу в новом времени. Он кладет ее сердце на поднос и отсекает голову. Верховный жрец уже стар, и часто он совершает это не с первого раза. Он показывает голову толпе и кидает ее в Великий костер. Если он не добросит, то грядут тяжелые времена.
  Посол замолчал, слушая толпу.
   Почему вы выступаете против этого? Вы же родились здесь, вас воспитали в ваших традициях? - спросил Роб.
   Потому, что это не было угодно нашему создателю, тихо ответил посол. - Я не выбирал свою судьбу. Они сами дали мне право научиться читать. В доме правды есть библиотека, она открыта, ее никто не прячет, а зачем? Она надежна защищена от чужого взгляда - никто не знает грамоты, никто не умеет читать, не это ли лучший инструмент подчинения?
   Вы правы, посол, ответил Роб. Он долго смотрел на Дом правды, как же он был похож на их Совет города, кто-то строил все это по единому проекту, кто-то, кто создал все вокруг, создал их.
   Вам стоит забраться на этот помост. Если жертву принесут раньше, то мы уже ничего не сможем сделать. Ваше время заявить свое право, право голоса, право настоящей правды, посол поклонился отцу Робу, и он и его охранники почтительно отошли в сторону.
  Отец Роб взглянул на солнце, словно ища у него сил, сбросил на землю кожаный плащ и вошел под помост. Схватившись за канат, он ощутил жгучую боль от укола шипа, но она дала ему жгучий выброс ярости, отец Роб резкими скачками стал подниматься вверх, балансиру награни, готовый сорваться вниз. Он залез наверх, шумно дыша, все вокруг теперь выглядело иначе на него снизу смотрели тысячи покорных глаз, ожидавших от него слова. Посол не врал, стоявшие внизу РОНы и часть КИРов ждали его, все взгляды были устремлены на него, и даже появление слуг Верховного жреца с жертвой не заставил их повернуть головы к Дому правды.
  Вышел верховный жрец. Это был грузный старец, огромного роста с длинной седой бородой. Он сел на трон, не глядя на толпу, его взгляд был устремлен ввысь, он не заметил, что на помосте стоял человек. Один из слуг шепнул ему об этом, и Верховный жрец дернулся всем телом, вперившись в отца Роба взглядом. Верховный жрец что-то резко крикнул, отец Роб не смог расслышать, толпа загудела, началось главное действие.
  Слуги Верховного жреца срезали одежду с молодой девушки, смотревший на костер блестящими от наркотической лихорадки глазами. Ее молодое тело, созданное для любви, раскрашенное языками пламени, трепетало в такт вздымающего вверх пламени Великого костра, казалось, что она танцует. Один из слуг нечаянно резанул ее ножом срезая ритуальные одеяния, девушка взяла его руку, с наслаждением слизывая с лезвия свою кровь. Слуги уложили ее на жертвенный камень, раздался резкий свист и щелчки, из старых спрятанных за сваями Дома правды колонок раздался шум ее дыхания, шептания слуг, и кряхтение Верховногожреца, сходившего уже со своего трона. Один из слуг, склонившись на колени, протягивал ему черный меч.
  'Пора!' прошептал про себя отец Роб и вздохнул, его вздох разнесся над площадью, как же он не заметил эти микрофоны под ногами, стойка были прибита неряшливо, техника была грязна и ржавая на вид, но она работала, каждый его вздох, каждое движение разносилось громовым эхом над площадью. Отец Роб поднял руку верхи сказал:
   Стойте! Кровь, пролитая сегодня, кровь невинной души неугодна Создателю!
  Толпа ахнула, все замолчали, и на площади воцарилась тишина, прерываемая треском Великого костра и шумным дыханием девушки на жертвенном камне, отец Роб представил себе, что мог передать микрофон у этого камня, когда Верховный жрец совершал бы свой ритуал, и его затошнило.
   Разве это в вас вкладывал наш Создатель, даруя нам жизнь, даруя нам знания и волю! Разве так он воспитывал нас?! - загремел голос отца Роба над площадью. - Взгляните внутрь себя, увидьте там зверя и убейте его! Убейте зверя внутри себя - вот он, смотрите на него!
  Отец Роб показал на Верховного жреца, занесшего меч над бедной девушкой, желая скорее отрубить ей голову, чтобы закончить ритуал.
   Кто верит, тот знает, а кто не верует так пусть смотрит, кого осудят небеса! - отец Роб поднял над головой свой черный символ веры, незаметно включив его. Черный усеченный куб загорелся в его руках, вспыхнул куб на фасаде Дома правды и на шее Верховного жреца. Старик выронил меч, схватившись руками за горло, цепь раскалилась, прожигая его тело, сжигая его. Слуги в страхе сбежали, на веранде перед толпой корчился в страшных муках Верховный жрец, цепь уже проедала его, кровь хлынула из его горла, последние хрипы и вопль ужаса издал старик и забился в агонии. Над площадью висел его последний вопль и сладострастные вздохи опьяненной наркотой девушки, вплетавшей все происходящее волшебной нитью в свой зачарованный сон.
  Бор увидел, как в тридцати метрах от помоста один из КИРов выхватил ружье и нацелился на отца Роба. Бор метнул в него нож, пробив правую глазницу. КИР рухнул на землю. Бор метнул нож во второго, слева в него вошла коническая пуля, разорвав его голову на части. Кто-то толкнул Рича под помост, началась дикая резня. РОНы, выхватив ножи, топоры, ринулись на КИРов, тщетно пытавшихся расстрелять ряды взбешенных людей, падая под ударами топоров, захлебываясь собственной кровью от ударов десятков ножей.
  Отец Роб смотрел на горящий символ веры на фасаде Дома правды и на свои руки, из которых сочилась черная, как ему казалось, кровь. Он смотрел на многомерный усеченный куб, видя, как из его отсеченных углов сочится черный гной людского нутра, только сейчас он понял истинный смысл этой фигуры, видя себя в нем, видя других в нем, он посмотрел вниз, где шла резня, вся площадь была залита кровью.
   Черный гной родится внутри каждого, каждого из вас, внутри меня. Взгляните же, как он изливается из ваших душ, очистите себя, пусть пролитая кровь сделает вашу душу черной, земля примет ее, примет вас, и на ней родится новый человек, чисты - родитесь новые вы, так вы заслужите бессмертие!
  Отец Роб поднял руки к небесам, резня внизу стихла, и он выключил куб. Кто-то догадался подняться в Дом правды и унести оттуда бедную девушку, там лежал лишь горевший до сих пор Верховный жрец. Отец Роб посмотрел на людей, преклонивших голову перед ним. Роб внутри него неистовствовал, взывал к нему, умирая, навсегда.
   Поднимите убитых и похороните их, как вашего друга, как вашего сына, вашу дочь, жену, брата, мужа. Это ваш народ, это вы, и вы уже принесли достаточную жертву на все века, запомните это!, отец Роб сделал жест рукой, он не знал, откуда он его знает, но толпа встала и повиновалась его воле.
  Рич стоял внизу и смотрел на отца Роба, он плакал, понимая, что его друг умер, так говорило его сердце, но разум понимал эту жертву друга, его жертву для всех.
  Отец Роб смотрел прямо перед собой, черная пелена заволокла его глаза, а в сердце горели милые образы Мэй и Лиз, он видел ее ребенка, ее дочь, он видел и внутри себя. Его глаза больше не видели смерть, но они и не видели пока жизнь, как она будет, что будет с ними, не готовыми жить иначе, обязанными жить иначе.
  
  33.
  
  Раздался страшный треск, и в воздух взметнулись глыбы льда. Река загудела, что-то внутри нее рвалось наружу, рядом раздался еще взрыв льда, потом еще, еще, по цепной реакции разрушая ледяную стену. Сквозь мутные серые облака проглянуло солнце, земля жадно впитывала энергию космоса, отовсюду на берег реки повылезали животные с гибкими змеевидными телами, не решаясь далеко отползти о своего убежища.
  К берегу медленно подошли трое людей, двое держали длинные палки, на концах которых был острый трезубец, третий нес тяжелый багор. Они остановились у самого берега и стали ждать, нервно поглядывая на пятна воды в ледяной мозаике, уплывающей вниз по течению, река ожила. Люди были одинаково одеты, в темные, цвет различить было сложно, штаны и куртки из кожи, на голове тугая вязаная шапка толстой вязки, а лицо прикрыто морским шарфом. На ногах у каждого были сапоги выше колена, разного цвета и размера, двое слегка похрамывали от неудобной обуви.
   Лето в этом году раннее, сказал один, самый высокий, жмурясь на солнце.
   Ты прав, Кир, ответил ему второй. - может запасем в этом году побольше жира на зиму.
   Хватит болтать, резко ответил третий с багром. - Смотрите в оба, а то утащит в воду.
   Наш умный Сорок первый как всегда прав, сказал первый, кого назвали Киром. - Не будем злить его, Тридцатый, а то ведь он нас огреет этим багром.
  Все трое рассмеялись, Тридцатый увидел какое-то движение в реке и положил свой трезубец на мерзлую землю. Кир сделал тоже самое и пригнулся, в реке что-то двигалось, не было видно что, но лед вздыбливался и опадал, перекатываясь волнами.
   Идет, прошептал Сорок первый и спрятался за обледеневшим камнем неподалеку.
  Змеевидные животные бросились в свои норы, и на берег вылетела огромная льдина, за ней выскочила толстая тварь с бочкообразным телом, мощными лапами и клиновидным хвостом, бьющим от ярости во все стороны. Ее хищная пасть с длинным рядом острых зубов, раскрылась в предвкушении атаки, она видела своих жертв, она учуяла их еще до выхода из реки. Уродливая голова с вытянутой вперед челюстью, без видимых ушей, с черными горящими глазками, только от одного ее вида можно было остолбенеть от ужаса. Тварь бросилась на лежащих на земле людей, первым вскочил Кир, выставив вперед свой трезубец, уперев его другим концом в землю, следом вскочил Тридцатый, когда тварь уже прыгнула на них. Трезубец Кира вошел твари сразу же после длинной шеи, Тридцатый попал в брюхо и повалился под тяжестью бьющегося от боли ярости тела. Тварь пыталась дотянуться до Кира, прижав его своим телом, лязгая зубами прямо перед его лицом, из-за укрытия выскочил Сорок первый и что есть силы ударил багром по голове твари, потом еще и еще, пока животное окончательно не сдохло.
   Ты как там, живой? - спросил Кир, вытаскивая вместе с Сорок первым Тридцатого из-под туловища твари.
   Хорошо она меня приложила, ответил Тридцатый, с трудом вставая на ноги.
  Кир пощупал его, переломов не было, Тридцатый все еще покачивался, но быстро приходил в себя.
   Мы ее не утащим, смотри, какая жирная, покачал головой Сорок Первый.
   Надо хотя бы от реки оттащить, а то набежит еще, сказал Кир.
  Он отдал трезубцы Тридцатому, Сорок первый глубоко воткнул багор в тело животного, и они вдвоем потащили тушу по скользкой земле. Протащив несколько десятков метров, они остановились, чтобы перевести дух. С этого места не было видно реки, их скрывали огромные камни, беспорядочно наваленные друг на друга, самый большой висел над всеми на непонятном постаменте, норовя свалиться вниз. Они сели отдохнуть, Тридцатый достал из поясной сумки несколько галет из коричневой муки, так они называли сушеного измельченного червя, перемешанного с семенами горных трав и сушеным мхом. Они ели медленно, старательно прожевывая каждый кусочек, заедая сухую галету пригоршнями снега.
  Над их головой за облаками раздался рев двигателей и отзвуки разорвавшегося неба. Все трое подняли голову вверх, долго слушая, как стихает рев, все дальше удаляясь от них на запад.
   Как думаешь, Кир, начал говорить Тридцатый, но подавился кусочком галеты. Прокашлявшись, он продолжил. - Как думаешь, там кто-то есть на этом корабле?
   Да, должны быть, ответил Кир. - В том корабле, что мы нашли в горах, были комнаты для пилотов.
   А я думаю, что никого там нет, сказал Сорок первый. - Всем управляют роботы, типа наших в шахте.
   Но у нас все сломалось, пожал плечами Тридцатый. - Почему ты думаешь, что у них не так же?
   Так или иначе, но они летают, а мы нет, решил закончить бесконечный спор Кир. ? Я думаю, что надо опять сходить на шоссе, может они найдут нас.
   А зачем нам это? А если они нас найдут и всех перебьют? ?С сомнением спросил Сорок первый. - Сходить, конечно, надо, кто его знает.
   Я тоже пойду, обрадовался Тридцатый. - Я хочу увидеть шоссе.
   Хорошо, нам руки нужны, думаю, что за зиму наш памятник разрушился, сказал Кир. - Надо еще пять-шесть таких чудовищ, и можем идти, остальных перед зимой наловим, пока еще лед не встанет.
   Да, тогда они еще жирнее, ? Сорок первый пнул ногой в туловище мертвой твари. - И как они не замерзают там, не понимаю. У нас то в шахте колотун дикий.
   Под водой тепло, сказал Кир. - Если верить книгам, то там внизу есть теплые течения, а такая тварь может сама пробить себе лед, чтобы набраться воздуха и обратно на дно.
   Да, Кир, чтобы мы делали без тебя, никто ж эти книги и читать не хочет, засмеялся Тридцатый. - помнишь, как их хотели сжечь?
   Помню, Кир подернул плечом, вспоминая старую рану от топора, когда он и Тридцатый защищали библиотеку, если бы не подоспевший Сорок первый с другими ребятами, их, наверное бы, изрубили на куски. - И откуда в них столько ярости?
   Ты на святых людей не лезь, не надо, серьезным тоном ответил Сорок первый. - Нам с ними жить дальше, у них власть над умами людей.
   У них власть над умами зверей, у человека должен быть свой разум, возразил Тридцатый.
   Вот хорошо, что это слышала она, эта тварь не проговорится, вздохнул Сорок первый. - Что разговоры вести пустые, потащили дальше.
   Погоди, Кир подошел к Тридцатому, похлопав парня по плечу. - Давай мы запишем ее на тебя, ты же должен отдать калым за Девяносто седьмую?
   Отличная идея! - обрадовался Сорок первый. - Мы с Киром уже не молоды, а вам надо жить дальше. Кир, ну ты голова!
   Спасибо, друзья! - Тридцатый обнял их. - А то мне ее отец так и сказал, не принесешь, отдам за Пятого.
   Да ну к черту, у него и так уже пять жен! - возмутился Сорок Первый.
   А как она себя хочет называть? Ты сам то имя выбрал? - спросил Кир Тридцатого.
   Да, выбрал. Я хочу быть Тор, а она хочет стать Ора. Мы уже так друг друга и называем, когда никто не слышит.
   Слышат, у нас в шахте все слышат, ты каждую секунду как на ладони перед всеми, покачал головой Сорок первый. - Свобода она только здесь, но здесь и наша смерть.
   Сорок первый прав, но черт возьми! - Кир улыбнулся. - Как ей идет это имя, можно, я назову ее при встрече, никто не услышит?
   Она будет рада, закивал Тридцатый. - Она тебя, и тебя, Сорок первый, она вас всех любит.
   Вот и ладно, но на вашей свадьбе я спою, уж простите, сказал Сорок первый, Кир и Тридцатый захохотали. - Это вы пока смеетесь, а как начну петь, так плакать будете!
  
  Над космодромом взорвалось небо. Огненный вихрь ударил в землю, превращая весь накопленный за долгую зиму снег в потоки воды, веселой волной поднимающиеся под столбом пламени посадочных двигателей. Корабль сел на положенное место, выдыхая из себя последние языки пламени. Через несколько минут все стихло, лишь вода продолжала течь по одному ей понятному маршруту, уходя далеко по замерзшим каналам.
  К кораблю подъехало шесть машин. Из кабин стали выходить маленькие люди, одетые в темно-синие комбинезоны. Они выстроились около грузового отсека корабля, выставив тележки перед собой. Зашипел шлюз, и грузовой отсек медленно открылся. Из внутренней части корабля выдвинулась лифтовая плита, плавно опустившись на поле. Маленькие люди с тележками организованно заехали на нее, остальные остались ждать на поле. Лифт поднялся, и люди с тележками скрылись внутри корабля.
  Зашипел шлюз пассажирского отсека, дверь открылась не сразу, застряв на полпути. Затем опустился трап, и на поле космодрома спустился высокий человек в скафандре, он шел медленно, каждый шаг давался ему тяжело. Человек подошел к группе маленьких людей, из которых вышел один, самый высокий.
   Приветствую тебя, большой человек D, сказал маленький человек.
   И я тебя приветствую, ответил капитан D на языке Каткьюба, делая приветственный жест рукой. - Я тебя помню, ты Тринадцатый, верно?
  ? Да, это я, ответил Тринадцатый. - Долго вас не было, видишь, сколько мы накопили для вас бочек?
   Да, и спасибо вам, сказал капитан D, он повернулся к грузовому отсеку, где маленькие люди под руководством сержанта JF разгружали паллеты с серыми брикетами. - Я вижу, вы нашли склад, теперь вы одеты верно.
   Да, мы нашли склад. Мы теперь починили почти все машины, больше в ректор никто не ходит, почти не ходит, ответил Тринадцатый. - Ты же читал мой дневник?
   Конечно, много раз.
   Мы теперь работаем как надо, правильно, сказал Тринадцатый, он старался говорить проще, чтобы большому человеку было понятнее, как много бы он хотел сказать, но сейчас его мысли были только о Кире.
   Вот, здесь ее последняя жизнь, капитан D верно понял его вопросительный взгляд, протянув Тринадцатому коробку с модулем памяти и ламинированную больничную карту, в которой Кира оставила последнее послание домой. - Она умерла, прости. Вы не можете жить на нашей планете, вы умрете, прости.
   Я знал это, ответил Тринадцатый, но руки его дрожали. Он открыл карту и прочитал послание. Тринадцатый отвернулся, став спиной ко всем, он плакал.
  К нему подбежал другой человек, взяв из рук коробку и карту. Он пробежался глазами по листу и стал трясти Тринадцатого за плечи. К ним подбежали остальные, желая понять, в чем дело. Больничная карта пошла по рукам, люди что-то кричали, спорили. Тринадцатый резко повернулся и подошел к капитану D.
   Зачем мы вам нужны? - спросил Тринадцатый.
   Я не знаю, это придумали не мы, ты знаешь это, ответил капитан D. - У нас запасов этого топлива на много лет вперед, может даже на век, может больше. Наше оборудование столько не проживет, но мы будем привозить вам нашу часть договора, пока будет летать корабль, но и он не вечен. Если мы больше не прилетим ты будешь знать, почему.
  К капитану D подошел сержант JF. В руках у него был свернутый в рулон ковер, он отдал его капитану.
  ? Что это? - спросил Тринадцатый, глядя на странную свёрнутую ткань.
   Это Кира, капитан D развернул ковер, для него он был небольшой, но для жителей Каткьюба был размером со среднего мужчину.
  Основа ковра была темно-коричневая, как неокрашенная шерсть трехрогого барана. На белом фоне, вышитом тонкими нитями, была Кира в зеленом платье. Она будто бы стояла у зеркала, смотря на зрителя, как на себя, она улыбалась, тонкие нити, казалось, передали блеск ее счастливых глаз, а руки были чуть вскинуты вверх, словно она сейчас закружится в танце.
   Это сделала его мама, капитан D, похлопал сержанта JF по плечу. - Она так радовалась, когда ей подарили это платье, тогда она была счастлива.
  Капитан D хотел было свернуть ковер, но Тринадцатый попросил его:
   Подожди, не надо. Она сейчас живая, она вернулась домой, как и хотела.
  Капитан D стал свободной рукой отстегивать шлем. Он сильно постарел за этот полет, видимо приближалось и его время. Он был чем-то похож с Тринадцатым, что-то далекое еле уловимое проскальзывало в их взгляде, лице.
   Что вы хотите делать дальше? Как вы думаете жить? - спросил капитан D.
   Мы хотим найти другую землю, где зима мягче. Мы уже нашли одну дорогу, она ведет на восток. Там мы нашли один памятник, груда камней, но на них было послание других людей. Я хочу верить, что они живы. Там должна быть большая река, а значит там должна быть жизнь, должна быть, где вода, там жизнь.
   Желаю вам удачи, жаль, что мы не можем вам помочь, капитан D отдал ковер сержанту JF и с трудом снял перчатку скафандра. Он протянул руку Тринадцатому, и тот пожал ее, очень крепко, по силе они не уступали друг другу. ? Желаю вам удачи.
   Вы многое сделали для нас. Благодаря этой серой каше мы живы. У нас ее много, но не настолько, чтобы ничего не делать. Мы многое поменяли, мы все поменяли. Теперь Каткьюб другой, не тот, что я описывал тогда. Если ты прилетишь еще, я отдам тебе свой новый дневник, я должен был его продолжить для Киры, но не сделал. Теперь буду делать, я обещаю, я должен и сделаю.
   Я бы хотел увидеть ваш дом, но мы не можем долго находиться на вашей планете. Радиация убьет нас, как наш воздух убьет вас, сказал капитан D. - В рай можно попасть только мертвым, живым там нет места.
  
  34.
  
  В палате было очень жарко, сквозь небольшую щелку в приоткрытом окне несмело входил зимний воздух, растворяясь в густой атмосфере комнаты. Ора подошла к окну и открыла его настежь.
   Давно пора, сказала Дея, вытирая полотенцем пот со лба Лиз. Дея двигалась замедленно, большой живот мешал ей, но она настояла, чтобы ребенка Лиз принимала именно она.
  Рядом стояла Мэй, держа дочь за руку. Лиз тяжело дышала, желая сорвать с себя доставшую ее за два часа родов больничную рубашку, но Дея не разрешала.
   Давай, еще немного осталось, я уже вижу головку, ласково сказала Дея. - Давай дыши по моей команде.
  Дея задышала так, как должна была дышать Лиз, нагнетая в чреве нужное давление, для выхода нового человека на свет. Ора подошла к Лиз и вытерла ее тело и ноги, Лиз сильно устала, но стойко держалась, беспрекословно выполняя все команды Деи.
   Так-так, все, взяла, взяла! - радостно сказала Дея, вытаскивая младенца на свет.
  Ора быстрым движением перерезала пуповину и стала вытаскивать послед, пока Дея занималась на столе младенцем. Она прижгла пупок и перевернула младенца вверх ногами. Младенец молчал, насупившись, словно не дышит. Дея шлепнула ребенка по попе, и палату заполнил громкий крик новорожденного.
  ? Дайте ее мне! Дайте мне мою дочь! - заплакала Лиз, протягивая к ней руки, но падая в изнеможении на подушку.
  ?А почему ты решила, что это дочь? - хитро прищурившись, спросила Ора. ? Мы же тебе ничего не говорили.
  ?Я знаю, я чувствовала! Дайте ее мне, пожалуйста, дайте! - плакала Лиз.
   Смотри, какая у тебя красавица родилась, Дея протянула Лиз ребенка, младенец сразу же узнал мать, слепо, по запаху двигаясь по липкому животу к груди неумелыми движениями.
  Лиз приложила ребенка к груди и успокоилась, она больше никого не видела, кроме малютки, пытавшейся сосать ее грудь. Мэй стояла рядом не в силах оторвать от них взгляда.
   Зачатая весной, рожденная в первые дни зимы, сказала Дея, глядя на Лиз. - Помнишь, как было в твоей книге? И сначала он создал женщину, а потом она родила другую женщину, которая родила третью, которая родит нового человека, который выведет всех из мрака ночи на свет. Я это хорошо помню.
   Ну-ну, улыбнулась Ора. ? Это все мифы. Ты сама скоро родишь, весной. Ты не устала?
   Да ты что? Я бы еще пару родов приняла, ответила Дея и стала долго зевать. - Нет, устала.
   Иди отдыхай, я закончу сама, сказала Ора.
   Нет, я хочу сама все доделать, Дея погладила Лиз по ногам. - Лиз, мне надо еще кое-что посмотреть.
  Дея поправила шапочку, как же хорошо, что Лиз откопала на складах халаты и шапочки на голову, в них лечить было гораздо удобнее, чем в спецодежде. Дея осмотрела Лиз и накрыла ее ноги простыней.
   Нет, это не миф, уверенно сказала Дея. - Дитя рождает только женщина, мать. Мы же обманываем природу, и буйволы дают нам молоко круглый год.
   Тебе надо меньше думать, ответила Ора. ? Это плохо на тебе сказывается, опять будешь просыпаться ночью.
  ? Больше не буду, Лиз родила, мне не о чем волноваться, ? Дея посмотрела в глаза Оре. - Я уверена, Рич скоро вернётся. Ты же слышала, он помогает отцу Робу. Он вернется, поверь мне.
   Я знаю, Рич вернется, но он ли это будет? - Ора переглянулась с Мэй, слабо улыбнувшись. Мэй поняла без слов, ответив грустной улыбкой.
  Пока Лиз была занята ребенком, Ора принялась обмывать ноги Лиз. Дея недовольно смотрела на нее, видя, каким серьезным стало ее лицо, Ора думала, Дея знала, что мысли ее далеки от праздника новой жизни.
   Дея, Ора закончила обмывать Лиз, накрыв мать с ребенком чистой пеленкой. - В стаде очень много буйволиц, больше чем быков, так?
   ДА, а что? - нахмурилась Дея.
   Но разве они управляют стадом? - спросила ее Ора и добавила. - Или быть может буйволы?
   Но они смогли бы, если бы захотели! - с жаром воскликнула Дея.
  Ора взяла ее под руку и посадила на стул, стоявший у приборного столика, на котором лежали приготовленные для родов инструменты, так и не понадобившиеся, Лиз родила сама, как устроила природа.
   Нет, моя мила, Ора погладила Дею по голове, девушка прижалась к ее животу, неожиданно для себя заплакав. - Нет, милая - стадо ведет пастух, не наша это воля, не наша.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"