Лошадь у подъезда. На скамейке старушка, козел и молодой человек с iPod'ом. Подъезжает милиция. Машина останавливается у лавочки.
- Шевеев? - хмурый милиционер обращается к молодому человеку.
- Чего? - переспрашивает тот.
- Шевеев Валентин Алексеевич? - уточняет.
Молодой человек кивает.
- Пройдемте в отделение, - подает руку.
- Что случилось? - возмущается.
- По подозрению, - расплывчато и нехотя объясняет.
Хмурый милиционер проводит юношу к машине. Открывает дверь.
- Осторожно, низкие потолки.
- Я туда не полезу, - юноша машет головой, - Там же места нет.
Милиционер заталкивает его силой. Внутри полно других милиционеров. Четверо на заднем сидении. Двое на полу, спина к спине. Двое на спинках кресел, прижимаются к крыше плечами и затылками. Трое на переднем сидении. Один сидит на бардачке, спиной придавлен к стеклу. Один под рулем, согнулся, чтоб нечаянно не нажать на педали. Между милиционерами каким-то образом зажат фикус, гигантские листья которого щекочут нос водителя. Все заняты делом: пишут отчеты, подшивают дела, рассматривают улики. Ручки скрипят, подпрыгивают иглы, шелестят папки, щелкает степлер, чеканит дырокол. Кто-то спит на рабочем месте, о чем свидетельствует храп. Чей он: разобрать невозможно. Валентин сел кому-то на колени, пятки уперлись в чей-то живот, и, как только он расположился, на его правое плечо легла нога в черном остроносом ботинке.
- Пройдемте в мой кабинет, - хмурый милиционер залезает следом, с акробатическим мастерством нырнув в темно-синюю толчею.
- Громов, - внезапно раздается властный голос. Он донесся откуда-то с переднего сидения.
- Да, Константин Александрович, - отзывается милиционер, что у парня под ступнями
- Зайди-ка ко мне.
- Хорошо.
- Помнишь дело, ну, бизнесмена завалили у больницы?
- Конечно, - милиционер ворочается, ищет на полу нужную папку, - Я веду его.
- В общем, - осторожничает властный голос. - Нужно это дело развалить.
- Константин Александрович, ведь все улики и показания...
- Я тебе ясно сказал, - голос звучит грозно. - Если нет, то могу повторить.
- Ясно, Константин Александрович, - смиряется милиционер.
- И еще, Громов, - продолжает властный голос. - Об этом никто, кроме нас, знать не должен.
- Понятное дело, - соглашается плечами Громов.
Перед лицом юноши возникает рука с листком и ручкой.
- Пиши, - приказывает хмурый милиционер, снимая козырек и вешая его на чей-то локоть.
- А что писать? - удивляется юноша.
- Чистосердечное, - произносит почти по слогам.
- А в чем я виноват? - с уязвленной гордостью.
- Ох, как вы мне все надоели, - милиционер качает подбородком. - Дворника высокодуховного из ювелирки крал?
- Нет, - отстраняется юноша.
- Как нет, когда да, - исправляет милиционер. - Есть запись с камеры слежения. Ты входишь в ювелирный салон, останавливаешься у высокодуховного дворника из коллекции арабского шейха, привезенной на показ в наш город. Через минуту ты отходишь, заменив редчайшей огранки дворника на совершенно обыкновенного, пьяного и распутного дворника с китайской ресничной метлой. Скажи, Шевеев, на что ты надеялся? Действительно думал, будто никто не заметит подмены?
- Я, я, - юноша не знает, что сказать. - Это не я. Тут ошибка! Я не крал!
- Так, значит, не хочешь по-хорошему. Ладно, отведу тебя в допросную. Там с тобой поговорят по-другому.
Милиционер поступательно-вращательными движениями проталкивается через тела коллег.
- Серега, - кличет милиционер снизу.
- Андрей, ты бы хоть стучал, прежде чем входить, - отвечает милиционер, чей черный ботинок занимает правое плечо юноши. - Чего хотел?
- Главный совсем озверел. Говорит: развали дело о киллере Обермана! Это ж полный беспредел!
- Что будешь делать?
- Не знаю. Что посоветуешь?
- Я б развалил, - говорит Сергей, не долго думая.
- Вот и я, наверно, развалю, - пожимает плечами Громов. - Что еще остается?
- Правильно.
По долгой паузе и нескольким характерным звукам, можно вообразить, что Громов как бы выходит из кабинета своего коллеги.
Хмурый милиционер выскакивает наружу. Юношу вытаскивает за собой.
- Сейчас ты все расскажешь, - хватает за локоть.
Подходят к багажнику. Хмурый милиционер открывает крышку. Внутри юноша видит свернутого калачиком бугая. Спит, подложив под голову аптечку. Рядом кирзовые сапоги, запятнанные грязью, и насос.
- Валера, - будит его милиционер. - Ты бы хоть кровь с пола вытер.
Валентин взволновано осматривает багажник, но не замечает никакой крови.
- Допроси его, пожалуйста, - просит со слишком откровенной вежливостью.
- Я туда не полезу! - протестует юноша.
- Какие нежные! - милиционер хватает его за ноги и кидает в багажник.
Юноша поднимается, высовывает голову, и тут же получает по ней крышкой. Скрежет замка. Юноша законсервирован вместе с бугаем. Тот достает из кармана брелок с фонариком, светит слабым красным светом. Некоторое время лежат нос к носу. У бугая лицо мясистое, рот неровный, левый край которого слегка сполз вниз, глаза на выкате, а волосы тонкие и засаленные, будто нарисованные маркером.
- Значит, не хочешь сознаваться? - спрашивает бугай.
- Я не виноват! - объясняет юноша.
- Невиновных у нас нет. Сейчас сам увидишь.
Бугай выдергивает из-под юноши сапог. Пытается освободить немного места. Ворочается, но только сильнее застревает в тесном пространстве багажника. С трудом высвобождает руку и обувает ее сапогом. Потеет как свеча.
- Все еще не виноват? - пугает, при этом тяжело дыша.
- Нет. - уверено отвечает юноша.
- Хорошенько подумай.
- И думать тут нечего.
Бугай тычет юношу сапогом в живот. Стеснение, в каком они оказались, превращает удар в легкое касание. Однако допросчик упорствует, старается ударить. Еще сильнее потеет и как бы задыхается.
- Теперь... будешь... говорить? - сопровождает слова толчками.
- Мне нечего сказать, - повторяет Валентин, а сам в недоумении. - Я не виновен.
Становится сильно душно. Бугай краснеет так, что уже, пожалуй, скорее синеет. Язык заплетается, как у пьяного. Голос невнятен, толчки свои замедляет, а потом и вовсе прекращает.
- Ладно, - не выдерживает, - Что-то я переусердствовал.
Стучит по крышке. Слышны шаги. Открывают.
- Ты что наделал? -хмурый милиционер отстраняется. Лицо глупое.
- Переусердствовал, - заминается бугай.
- Я ж не просил зверствовать, - нападает.
- В первый раз что ли.
Юноша вылазит из машины, ничего не понимая. На всякий случай проверяет бок, куда допросчик толкал его сапогом. Вроде цел. Ощупывает голову, шею, ноги - все на месте и не болит. Смотрит в багажник, в суеверном страхе увидеть свое бездушное тело. Сапоги, аптечка и насос.
- Звоню в скорую, - произносит милиционер понуро.
- Мне не нужна скорая, - объясняет юноша.
- Смотри, кажется у него губа дернулась, - бугай проявляет наблюдательность. - Он что-то сказать хочет.
Прищуривается.
- Издеваетесь, - восклицает юноша.
- Вот, еще раз!
- А ну отойди, - милиционер разглядывает лицо юноши.
- Да не нужна мне скорая! - машет руками юноша. - Скорее вам, чем мне.
- Ты прав, - подтверждает кивками, - Только ничего не разобрать. М-да, классно ты его отделал.
- А то! - усмехается бугай, но тут же осекается и инстинктивно сжимает плечи.
Подъезжает карета скорой помощи. Дверь распахивается, и взгляду юноши предстает суетливый рой врачей. Пятеро из них в масках, руки в перчатках, запятнанных кровью. Видно, операция в разгаре. Пациента не видно. Его закрывают передние ряды. Здесь врачи всех мастей, прижатые друг к другу как шпроты. И вроде, не замечают тесноты и свободно как-то уживаются. Среди них заметна девушка. Белого халата на ней нет, скорее всего, пришла на обследование. Один из врачей, тот, что придавлен к стенке локтем коллеги, кричит: раздевайтесь, мне надо вас осмотреть. Девушка неловко, стесненная докторскими халатами, снимает блузу, потом юбку. А никому и дела нет. Она ослабевшим голосом спрашивает: до трусиков? Врач кивает. Снимает лиф. Врачи разговаривают, смотрят на рентгеновские снимки, пишут в толстых тетрадках, двое, чуть видные из-за плечей, пьют кофе. Никому нет дела до раздетой девушки. Где-то внутри гудит рентгеновский аппарат. Его двери с шумом открываются и закрываются, а кто-то вглубине выкрикивает номера. Из массы врачей рогатой антенной торчит напольная вешалка.
Выскакивают два санитара. Бегут к юноше. Один останавливается, хлопает себя по лбу, возвращается в кабину и вытаскивает носилки. Санитары приближаются.
Быстро сообразив, что к чему, юноша бросается наутек. Санитары за ним. Бежит изо всех сил, коленями чуть до груди не достает, но преследователи не отстают. Все тот же дом. Не тронется с места. Старушка с козлом. Лошадь. Земля вертится под ногами, но ничего не меняется. Асфальт точно беговая дорожка: крутится под ногами. Санитары тоже бегут на месте. Тот, что с носилками подмышкой, устает и останавливается.
- Нам его не догнать, - машет рукой и опирается на колени.
Останавливается и второй. Юноша оборачивается и поскальзывается от удивления. Вот они - преследователи его - стоят в пяти шагах. Прыгни разок и дотянешься. Но отчего-то не спешат его схватить.
- Эй! - кричит второй санитар. - Мы же спасти тебя хотим, дурень.
Он складывает ладони у рта трубой, как альпинисты, которые пытаются докричаться друг до друга:
- Вернись, мы поможем тебе!
Юноша встает на ноги бросается к подъезду. Скрывается за дверью.
Лошадь у подъезда. Закат. Старушка и козел задумчиво смотрят в небо. Клистирной походкой гармонист возвращается домой. Поет под нос: "Аттестат в крови, по бокам конвой". Проходит мимо. В одной руке банка пива, в другой сигарета.
- Еще один безликий день, потраченный без сожаленья, - докладывает, ядовито улыбаясь и пригнув козырек кепки. Скрывается в подъезде.
Козел встает со скамейки.
- Горе тому обществу, где никому нет дела до раздетой девушки, - произносит с печалью и обращается к старушке. - Было очень приятно. Всех благ.
- Ты куда? - спрашивает старушка.
- В стойло, - вздыхает козел. - Завтра рано вставать.
- Можно мне с тобой? - произносит с надеждой.
- Нет, бабка. Следи, как появляются звезды. И никогда, слышишь, никогда не...
Лошадь заржала.
- Иначе тебе не будет спасенья, - и козел зашел в подъезд.
А по улице уже начали разноситься неясные шепоты, звук сирены, выстрелы и крики, скрип площадных урн, скрежет передвигаемых скамеек, лай собак, гудение проводов, треск трансформаторов, битое стекло, удары кнутов, зов о помощи и плач и скрежет зубов.