Саша
Выстрелы, один, второй. Они звучат явственно, но как-то глухо. Окно распахнуто, Саша осторожно выглядывает наружу. Нет, сонный покой тихой улочки не нарушен тревожными звуками. Со стороны порта на подводе едет мужик, разомлевший под не по-сентябрьски щедрым солнцем, из дома напротив слышится неопределенное граммофонное пение и где-то дальше -- звонкий лай незначительной собачонки. Тянется обычный одесский день, не желающий превращаться в вечер.
Но выстрелы!.. Это внизу, здесь, у нас в доме, в квартире Петра Захаровича, его окна выходят на другую сторону, в сад, потому так негромко...
Сашино благоразумие молчит, по его бесстрастному и рассудительному мнению, все уже сделано, и сделано правильно: дверь заперта, а... а больше ничего от хрупкой блондинки с чуть вздернутым носиком не требуется, только сидеть и ждать, прислушиваясь к тревожной тишине. Что это? Скрипнула лестница, половица под ногой у Саши или эта еле различимая возня доносится из-за стены, от соседей? Сидеть и ждать. Как бы не так! Конечно, не без волнения, но решительно, без всякого рода колебаний Саша достает из нижнего ящика стола пистолет. Браунинг Антона заряжен, остается лишь снять его с предохранителя и передернуть затвор. Еще целую минуту Саша все-таки медлит, если стрелявший хотел уйти, у него было на это время, а теперь ждать больше нельзя. На второй этаж дома ведет одна единственная лестница, если встать за колонной, слева от пролета, то стрелять будет удобней. Да, отсюда можно держать на мушке и входную дверь и всю лестницу, а иначе... Иначе невозможно. В четырех квартирах, что на втором этаже, в это время дня кроме Саши остаются лишь Анастасия Павловна и Анюта со своим младшим братом, четвертая квартира, впрочем, еще с весны стоит пустая по причине отсутствия жильцов.
Тишина. Нет, собственно, какая же это тишина? Дальше по коридору, за одной из дверей - неразборчивые голоса, видимо, выстрелы расслышала не только Саша, и теперь Анна Васильевна препирается с братом, тот в свои тринадцать лет не желает оставаться в стороне от опасного приключения. Две минуты прошло или десять, время течет, словно тягучая бесцветная патока. Наконец, стук, уверенный и настойчивый.
Саша спускается по лестнице, прежде чем отпереть, неловко прячет руку с пистолетом за спину.
За дверью -- патруль, усатый офицер небрежно, но вполне деликатно отстраняет Сашу и ступает на пыльный ворс ковра перед лестницей.
- Здравствуйте, барышня. Кто стрелял?
Сашино хладнокровие улетучивается, и она только качает головой.
- Вы позволите? - офицер протягивает руку, и Саша отдает браунинг внезапно ставший необычно тяжелым. - Вы стреляли?
Саша опять качает головой. Офицер щелкает предохранителем и нюхает ствол пистолета.
- Позволите осмотреть дом? - Вопрос звучит утвердительно. Офицер поворачивает направо, но там глухая стена. По ту сторону стены -- галантерейный магазин, и прохода нет. Налево -- квартира, которую занимает хозяин дома, Петр Захарович Мартинец. Снова препятствие, дверь заперта.
- Значит, стреляли не вы, а пистолет ваш? - спрашивает офицер, дожидаясь ответа на стук.
- Нет, пистолет принадлежит моему мужу.
Саша
Мужу. Мы обвенчались месяц назад. Замужество, свадьба, глупые девичьи грезы. Кто бы мог знать... Венчание, кольца, седой подслеповатый батюшка в церквушке на Ближних Мельницах -- все было самым настоящим, и рядом -- он, настоящий, мой, и я его люблю. Он стал моим спасением от того гибельного отчаяния... Антон, мой муж, только благодаря ему та избалованная маленькая девочка внутри меня больше не сворачивается в клубок от боли, не зажимает руками глаза до радужных кругов, и не затихает, захлебнувшись рыданиями.
Мама. Я не помню. Не могу вспомнить. Все время проваливалась в сон или в забытье, то жаркое и как на карусели несущееся по кругу, то падающее в бездонную и беспросветную знобящую мглу.
Ее похоронили на Севастопольском кладбище. Она умерла от тифа, от того, что не выдержало ее слабое сердце. Я знаю, она умерла, чтобы я смогла жить дальше! Осознавать это невыносимо тяжело. С папой было иначе, хотя и с ним я не успела проститься.
Антон все же настоял на том, чтобы мы уехали. Добраться до Одессы по железной дороге не было никакой возможности. Редкие поезда приходили и отправлялись лишь в сторону Харькова и дальше в Москву. На юг через Екатеринослав еще реже шли лишь военные эшелоны. Не представляю, где и как Антон сумел достать листок серой бумаги с блеклой печатью, на которой читались только четыре самые крупные буквы -- РККА, но зато документ был подписан... сейчас не вспомню ни должности, ни фамилии. Сей мандат с удивительной легкостью обеспечил нас полками в теплушке и мы с одним чемоданом на двоих уехали.
Французские войска покинули город еще в начале апреля. А нас почти месяц спустя Одесса встретила цветением, казалось всех, буквально всех деревьев, дождавшихся наконец безусловной и неукоснительной весны, по-настоящему теплого и ласкового солнца. Кое-где в садах еще не облетели нежные бело-розовые лепестки вишен, продолжая манить изысканно тонким сладким ароматом. Медовый до приторности запах цветущей акации растекался повсюду и заглушал, будто тяжелые духи продажных красавиц, все прочие не самые приятные испарения переживающего нелегкие времена города. Простоватые и наивные, как деревенские прелестницы, стояли яблони окутанные белым. Сирень благоухала и пьянила, полагая всех вокруг влюбленными и готовыми к ответной робкой и трепетной или буйной и ненасытной любви. Я попала в сказку, и мне положено было стать самой счастливой рядом с любимым... Так и случилось, позже.
Антон
- Что значит - "не велено", я, брат, живу в этом доме. - Антон строго, однако с нескрываемым беспокойством смотрит на солдата с винтовкой на плече.
- Ну, тогда... - Мужик в полинялой форме нерешительно мнется и отступает в сторону. - Тогда, стало быть, проходите.
- Постой, а случилось-то что? Почему это пускать в дом людей не велено?
Служивый ничего толком не знает. Однако даже из этого "ничего" следует, что кто-то забрался в квартиру Петра Захаровича и теперь там, в квартире, лежит труп. Вот, следователь прибудет, тогда... Когда прибудет? Следователь-то? Так по телефону в управление доложили, а когда они там кого пришлют...
Уже в доме, у лестницы на второй этаж. Перед зеркалом склонился сосед, Кондратий Михайлович Желябин, чистит щеткой туфли.
- Антон Карлович, как же это! - Маленький щуплый чиновник лет сорока, прослуживший в порту, почитай, половину жизни, не на шутку возмущен, и сразу непонятно из-за чего, то ли по поводу неожиданного препятствия в виде вооруженного часового на крыльце, то ли из-за дорожной пыли, въевшейся в рант обуви. - Я из конторы вышел, думаю, пешком прогуляюсь до дома, погодка-то какая. А здесь, нате вам! Стрельба! У меня же в квартире Анастасия Павловна одна, да и у вас супруга. Когда же этих бандитов переловят?! Полгода назад, когда переехал сюда с Пересыпи, думал, все, тихое, спокойное место. Нет! И тут стреляют!
- Да-да, - невпопад кивает Антон, уже поднявшись на половину лестничного пролета. На торопливый стук дверь квартиры через мгновение щелкает замком и отворяется.
Саша ждала его, потянулась, прижалась к щеке, родной и уже проросшей колючками за прошедшие сутки.
- Как хорошо, что ты пришел. А здесь стреляли. Ты уже знаешь?.. Ты у меня все знаешь.
- Здравствуй, моя чудесная! Нет, не все. Не знаю даже, жив ли Петр Захарович, ведь это в его квартире пальба случилась?
- Да, в его. Но ведь можно надеяться, что... Он под вечер всегда уходит по каким-то своим делам. И сегодня, я видела из окна, часа два назад, он уходил, если только потом не вернулся... - Саша умолкает, смотрит в глаза мужу. Карие, чуть покрасневшие, очень добрые. Морщинка у переносицы. Антон хмурится, расстроен, из-за нее, из-за ее настроения. Не надо больше о стрельбе. То что случилось -- уже случилось.- А что в госпитале? Тебя так долго не было. Раненых привезли? Много?
- Да, раненые... Знаешь, у меня для тебя есть новость, и не скажу, что дурная, а по нынешним временам, так и вовсе хорошая, Митя Левицкий...
- Что с ним? - Сашины щеки вспыхнули румянцем, она заглянула в глаза мужа и сразу успокоилась, так и есть, с Митей все будет в порядке.
- Все с ним будет в порядке. Контузия средней тяжести и сломанное ребро. Кстати, можешь его навестить, не сегодня. Боевому офицеру будет неловко принимать даму, лежа в постели. Лучше приходи на следующей неделе, раньше я ему вставать не разрешу.
Постой-ка, - Антон выглянул в окно. - Ага, кажется, следователь пожаловал. Все же я пойду выясню, что там приключилось.
- Горышев Андрей Аристархович, следователь уголовно-розыскного управления. С кем имею честь? - Осведомляется круглый масляный человечек лицом и фигурой более похожий на хозяина чайной.
- Тауберг Антон Карлович, заведую вторым хирургическим отделением в военном госпитале, проживаю здесь, в квартире на втором этаже. Подумал, что, возможно, вам понадобится моя помощь. - Антон в компании давешнего часового стоит в дверях кабинета Петра Захаровича и наблюдает, как следователь, присев над трупом, разглядывает пулевые отверстия одно -- где-то в районе ключицы, а второе -- во лбу.
Горышев поднимается и расправляет широкие покатые плечи, отчего становится похожим уже на содержателя трактира.
- Врач? Нет, в вашей помощи никакой надобности я уже не вижу. Однако же вы сказали, что проживаете по соседству? Вас не затруднит подтвердить личность убитого? - Следователь берет со стола карточку. - Мартинец, Петр Захарович, верно? - Тут только Антон замечает сложенные на столе вещи, видимо, содержимое карманов покойного: портмоне, спички, портсигар, ключи, носовой платок -- то, что каждый мужчина обычно носит с собой.
Хозяин вещей в бежевом парусиновом костюме лежит на спине, запрокинув голову и устремив в потолок аккуратную седеющую бородку. Антон делает шаг, больше не требуется.
- Да, это Петр Захарович, нет никаких сомнений, это он.
- Петр Захарович, Петр Захарович, м-м... ну что же, м-м... - бубнит себе под нос Горышев. - А-а, м-м, Антон Карлович, вы ведь, кажется, неплохо знали покойного? - Пауза. Антон выжидающе смотрит на следователя. - Я хочу сказать, - продолжает тот, - не было ли конфликта у убитого с кем-либо? Вам об этом ничего не известно?
- Нет, - качает головой Антон.
- А выпивал ли м-м... Петр Захарович? Может быть... Запои у него случались?
- Запои? Нет. Изредка выпивал. Бывало и крепко. Недели две назад его на извозчике домой привезли, говорят, мертвецки пьяного.
- Говорят?
- Да, сам я не видел, был на службе. Впрочем, думаю, соседи вам это подтвердят. Кондратию Михайловичу вместе с извозчиком пришлось нашего домовладельца нести до самой его кровати. Однако тот казус вряд ли стоит рассматривать как свидетельство угнетенного состояния или иного душевного расстройства.
- Не стоит, так не стоит. Хорошо. Тогда у меня к вам такой вопрос: из личных вещей ничего не пропало? - следователь кивает на предметы, разложенные на столе. - Медальон, перстень или вещица какая запоминающаяся, ничего в этом роде покойный не имел привычки держать при себе?
- Нет, во всяком случае, я ничего особенного не припоминаю. Вот, саквояжа Петра Захаровича я не вижу. Он всегда с собой такой небольшой коричневый саквояж носил.
- Здесь он, на месте, и бумаги в нем, описи какие-то...
- Это не он, - Антон кивком указывает на кофр из потертой желтоватой кожи, устроившийся на стуле у стены.
- Не он, это мой чемоданчик, - соглашается с Антоном следователь. - А вы, верно, говорите о другом. - Отодвинув кресло, Горышев достает что-то из-под стола и демонстрирует искомое, осторожно приподняв над столешницей на этот раз действительно саквояж и действительно коричневый. - Да-с, саквояж, стало быть, никуда не пропал. Но ведь искали-то не его.
- Искали? - Антон обводит взглядом комнату и останавливается на сдвинутой в сторону шифоньерке.
- Да-да, пыльное пятно на полу, вы тоже заметили? Мебель двигали, а зачем? - Саквояж отправляется обратно под стол, а господин Горышев, не спеша, идет к прямоугольному следу от шифоньерки, поросшему неопрятным пыльным пухом. - Что тут у нас?. - Пальцы следователя ощупывают щели меж квадратов паркета, проходятся по невидимой задней стенке шкафчика, простукивают филенки стены.
- А отчего вы полагаете... - начинает Антон и останавливается, повинуясь неожиданному взмаху руки Горышева.
- Да-с, искали. - Следователь еще раз стучит по стене, затем достает из бокового кармана пиджака перочинный нож и старается поддеть его лезвием деревянную панель. Наконец, филенка побеждена, Горышев заглядывает в темноту открывшегося проема. - Та-ак, хм. - Теперь лицо его выглядит не на шутку озабоченным. - Попрошу вас выйти, - официальным тоном говорит он Антону и тут же обращается к служивому, топчущемуся в дверях, - Прохор, братец, сходи-ка в дом, что напротив, и найди мне двоих понятых.
Закурив на крыльце папиросу, на сей раз уже в одиночестве, Антон дожидается возвращения Прохора. Тот, в сопровождении соседского дворника и долговязой тетки, по виду первейшей сплетницы, входит в дом.
Погашенный окурок отправляется в урну, а Антон следом за процессией без приглашения возвращается в кабинет покойного хозяина дома. Горышев бросает на Антона взгляд, в котором приязни не чувствуется, однако не гонит и начинает волокиту с записью имен понятых и прочая, и прочая... Минут десять спустя, наконец, доходит до настоящего дела. Следователь буднично отодвигает прежде вскрытую панель и на обозрение публики являются "богатства пещеры Али-Бабы". Антон невольно хмыкает и качает головой. Для сорока разбойников содержимого тайника, конечно, было бы недостаточно, но для одинокого мирного обывателя семь револьверов, самозарядный пистолет и мешочек с ювелирными украшениями весом около фунта - впечатляющее сокровище. Однако господин Горышев остался к ней равнодушен, переписав найденное и получив на свои бумаги подписи понятых, он принялся за составление нового бюрократического опуса, а Прохору велел очистить от посторонних место происшествия.
Саша
Следующее утро выдалось ненастным. Дождь еще не холодный, но уже утомительно долгий, мелкий и унылый монотонно шумит в желтеющей листве. Тоскливо. Кажется, прошло не лето, а что-то большее. Это только кажется... Нет, завершился не привычный астрономический период, на самом деле Земля уже давно сорвалась с орбиты и летит... Куда?
На службу идти не хочется. Саша работает стенографисткой и сама пытается писать коротенькие заметки в "Южном слове". Сперва, в августе, это было увлекательно, представлялось значительным и важным. Литераторы, поэты, пронырливые репортеры, вокруг множество людей, ярких, имеющих свое мнение и особый взгляд на вещи. После трех месяцев унылого и голодного существования при большевиках произошел взрыв и фейерверк воодушевления. Ажитация в "культурном обществе" росла и рождала ожидания скорых побед и полного успеха во всем, о чем бы ни брались рассуждать авторы газетных опусов. Будто бы и не было Великой войны, будто бы...
На будильнике четверть восьмого. Надо вставать. Антон обещал вчера, что сегодня до обеда будет отсыпаться, однако в постели Саша одна, а из-за стены слышится шум чайника, закипающего на керосинке и шуршание газеты.
Антон
Следователь приехал в десятом часу, как в свой собственный прошел в кабинет покойного хозяина дома и не выказал желания как-либо побеспокоить соседей и вероятных свидетелей вчерашнего преступления. Антон сам спустился к нему и застал господина Горышева безмятежно разглядывающим мокрый пейзаж за окном. Откровенно говоря, любопытство Антона носило исключительно практический характер. Дело в том, что договор об аренде квартиры был лишь устным, и такое положение всех устраивало. Теперь же, со смертью хозяина дома возникал вопрос о наследнике, а точнее о возможности и в дальнейшем снимать уже привычное жилье.
- Наследник? Хм, таковой имеется, - не находит нужным как-то скрывать этот факт следователь. - Племянник покойного, некий Мартинец Евгений Николаевич.
- Полагаю, вы уже говорили с ним?
- Представьте себе, нет. Видите ли, Геня Слон, как его иногда называют, не питает должного уважения ни к какой власти. В прежние времена был осужден на три года каторги, потом при союзниках проходил по какому-то делу, при большевиках - не могу сказать. А теперь, говорят, он в городе, только я сомневаюсь в том, что этот молодой человек пожелает со мной иметь беседу.
- То есть, вы хотите сказать, что судьба дома, в котором мы с вами имеем удовольствие находиться, туманна и не определена?
- Именно так. И в какой-то мере она не определена потому, - господин Горышев со значением стучит пальцем по столу, - потому что наследник покойного находится под подозрением. Оружие и драгоценности, найденные в тайнике, несомненно, добыты разбойным путем, и добыты, скорее всего, племянником и его дружками, а дядя, вероятно, занимался сбытом такого добра. Далее, можно предположить... впрочем, для меня все это совершенно не имеет значения. Я этим делом уже не занимаюсь.
- Не занимаетесь?
- Нет, не занимаюсь. С сегодняшнего дня убийство расследует контрразведка. Найден склад с оружием. Именно-с. А касательно судьбы дома, боюсь, я вас не порадую. Если виновным будет признан племянник убитого, и если не найдется других наследников, то дом перейдет в собственность... з-э... даже не скажу точно, гражданской или военной администрации.
Слышно, как хлопает входная дверь. Антон вопросительно смотрит на Горышева.
- Я воспользовался ключом покойного и после не стал запирать, - объясняет следователь. - Это, должно быть, какой-нибудь чин из контрразведки прибыл, меня предупредили, что к десяти часам он обязательно будет здесь. - Горышев бросает взгляд на стену, на кем-то остановленные еще вчера ходики, затем тянется к жилетному карману, достает серебряную луковицу карманных часов. - Без четверти десять.
"Чином из контрразведки" оказывается юноша в форме с погонами поручика.
- Доброе утро, господа. Поручик Шелестов, Максим Валерьянович. С кем имею честь?
Дальнейшее присутствие при передаче дела от одного ведомства к другому не было возможным, к тому же несмотря на вчерашние свои обещания, Антон собрался к полудню появиться в госпитале. Операций на сегодня назначено не было, и работа в отделении предвиделась рутинная и неспешная.
Антон
Вечером по дороге домой, уже, собственно, на крыльце, Антон неожиданно буквально сталкивается с давешним поручиком.
- Виноват, - немного сконфуженно говорит юный контрразведчик, чуть не задевший Антона распахнутой дверью.
- Ничего, - улыбается ему Антон.
- Антон... м-м...
- Карлович, - приходит на помощь поручику собеседник.
- Да, конечно, прошу прощения. Антон Карлович, могу я вас попросить уделить мне несколько минут? Утром было недосуг, а теперь получается, что только ваше мнение относительно убийства мне неизвестно.
- Если вам угодно... однако же, мне показалось, что ваш предшественник, господин Горышев, для себя уже разрешил эту загадку. Он ведь подозревает в убийстве племянника покойного Петра Захаровича. Вы, верно, придерживаетесь иного мнения?
- Не совсем, то есть своя версия у меня имеется, но пока это лишь догадка. Я же хотел, чтобы вы мне помогли уточнить некоторые детали относительно описания места происшествия. Давайте пройдем в кабинет, там нам будет удобней.
Антон лишь пожимает плечами и идет следом за контрразведчиком. Глядя на стриженый затылок юноши, думает: "Хорошо, что этого мальчишку послали ловить убийцу. На самом деле, ему всучили пустяковое и бесперспективное дело, но лучше так. Лучше пусть, подражая мистеру Холмсу, оттачивает свои способности к дедукции. Лучше так, чем хватать "большевистских подпольщиков" по доносу соседей и расстреливать бродяг без документов, подозревая в них шпионов. Белый террор, красный террор, какая чудовищная глупость, которой нет оправдания!
- Та-ак, м-м...- Юноша достает из папки какие-то листки, - ага, расположение тела, характер ранений, личные вещи, портфель, окружающая обстановка, вот. Шифоньерка у стены сдвинута в сторону (левую) на четверть сажени, судя по следам пыли на полу. Верно?
- Да, - кивает Антон.
- Тайник обнаружен и вскрыт в присутствии понятых следователем Горышевым А. А.
- Собственно обнаружен в моем присутствии и вскрыт, а опись была произведена уже с понятыми.
- Дверь в дом по прибытии патруля на место происшествия закрыта и заперта на ключ?
- Ничего по этому поводу сказать не могу, - пожимает плечами Антон.
- Дверь в квартиру тоже заперта, но не на ключ, а лишь на защелку замка?
- Кх-х. - Еще одно пожатие плеч.
- В кабинете опрокинута электрическая лампа, лежит справа от стола?
- Да, припоминаю, верно, хотя сразу внимания не обратил.
- Окно закрыто. Следов на подоконнике не обнаружено.
- Да, окно было закрыто, осмотреть подоконник случая не представилось.
- Теперь, что касается найденного в тайнике. - Поручик берет другой листок. - Ювелирные украшения: кольца, брошь, перстни с печатками... Оружие: пять револьверов системы Нагана, револьвер Смит и Вессон, револьвер Веблей и пистолет Браунинг, все снаряженные, каждый завернут в особую тряпицу. Отдельно, в мусорной корзине под столом, обнаружена еще одна тряпица со следами оружейного масла. Что вы на это скажете?
- Скажу, что я видел то же, что и понятые. Все верно.
Саша и Антон
- Ужинать? Очень кстати, я голодный, слона бы съел.
- Жалко слона, что плохого тебе слон сделал? Я картошку сварила. Вареная картошка с салом, огурцы соленые остались, и хлеб есть.
- Хорошо, так и быть, не стану трогать я твоего слона. А как насчет пищи духовной? Как дела в редакции? Бродят ли идеи в умах? Есть ли свежие слухи... то есть я хотел сказать новости.
- Бродят. Вчера вот Ильюша Воропаев из Херсона приехал, половину записной книжки исчеркал заметками о крестьянских волнениях. Ему под статью колонку обещали, а он меня попросил материал в порядок привести. Сам-то Илья сегодня только после обеда пожаловал, и его сразу редактор к себе попросил. Меня позвали. Оказывается, с ОСВАГом ничего не согласовано. Ох и шуму было. Илье Дмитрий Николаевич потом наедине выволочку устроил, а мне сказал, что в моих способностях к беллетристике он теперь не сомневается, но если бы измышления господина Воропаева попали в печать, то как его, так и моя слава была бы крайне недолгой. Впредь же ко мне у него огромная просьба, больше внимания уделять слову изустному, особенно, когда исходит оно от действительного начальства.
- Да, страсти нешуточные.
- Пустое. Знаешь, я о другом думала.
- О чем?
- Пообещай, что не станешь смеяться.
- Хорошо, Солнышко, - Антон кивает и тут же широко улыбается под строгим взглядом серых глаз. - Нет, правда, не буду. Я не смеюсь, мне радостно, что ты у меня такая.
Саша еще одно мгновение, долгое такое, основательное мгновение продолжает испытующе строго смотреть на мужа, потом мягко и грустно улыбается сама.
- Мне кажется, все вокруг, весь мир, стремится вернуться назад, забыть последние самые тяжелые времена, притвориться, что можно как прежде... Те же лица, то же благообразное на них выражение. Сегодня проходила мимо Александровского парка, там теперь играет духовой оркестр. "Осенний сон" - немножко старомодный вальс, и это тоже. Десять, пятнадцать лет назад? Это музыка оттуда, туда стремятся все. Только так не бывает. И все равно неглупые образованные люди строят планы воссоздания невероятного буколического мироустройства. После ужаса и всеобщего сумасшествия даже представить себе невозможно... Знаю, я -- неважный мыслитель. Но мне страшно, я чувствую, все рухнет, как рухнуло два года назад.
- Ты у меня самый замечательный мыслитель. Я обещал не смеяться, и я ничуточки не смеюсь. По здравом размышлении я, скорее, склонен с тобой согласиться.
- Жаль. Если бы ты сказал, что это всего лишь мои выдумки, я бы тебе поверила. Но все же "Осенний сон" - такая чудесная мелодия. И так жаль...
Антон
Половина первого ночи. Не спится, что совершенно не в привычке у Антона. Сашка сопит рядом, забавно уткнувшись лицом в полуразжатые кулачки. Это правда, у него никак не выходит смотреть на свое белокурое чудо без улыбки. За окном -- в дымке серых ночных облаков луна, уже какого-то особенного осеннего оттенка. В доме тихо, Антону слышна деловая, механическая суета под крышкой его часов, лежащих рядом на стуле. А вот внизу щелкнул замок. Это даже не странно, это невозможно, в такое время домой мог бы явиться разве только сам Антон. Лестница на второй этаж деревянная, пусть на ней и лежит ковер, но скрип ступенек... Впрочем, его нет, зато внизу опять слышен щелчок замка, это уже дверь в квартиру.
Две минуты потрачено на то, чтобы наскоро одеться и взять из ящика стола пистолет. Стараясь не разбудить жену, Антон тихонько выходит. Лестница. Если держаться самого ее края, есть шанс на то, что ступеньки не выдадут его. Да, удалось спуститься почти без звука. Окажись дверь в квартиру запертой изнутри, пришлось бы ждать ночного гостя здесь. Нет, ручка легко подается, а за ней и дверь выпускает наружу желтую полоску света. Это из кабинета. Еще несколько шагов. Видно почувствовав неладное, здоровенный парень оборачивается лицом, в руке у него револьвер. Что-то мелькает в глазах ночного визитера, но не страх, поэтому Антон не стреляет. Почему не стреляет незнакомец? Может быть, он подумал, что противник в домашних туфлях не станет стрелять первым?
- Добрый вечер, - вежливо начинает Антон. - Люди спят, стоит ли шуметь?
- Вы имеете мне предложить что-то другое?
- Конечно. Тем более что тайник пуст, брать там нечего, а значит, проще всего вам взять и уйти.
- Это ваше предложение, чтобы мне выйти вон? - с удивлением смотрит на Антона здоровяк.
- А вы бы хотели чего-то большего? Например, сперва выяснить, кто забрал из тайника оружие и драгоценности?
- Драгоценности, - с заметным пренебрежением повторяет детина. - Деньги где? - Ствол его револьвера нервически дергается.
- Вот как, - Антон, напротив, опускает пистолет и прячет его в карман. - Да, прошу прощения, я не представился. Тауберг Антон Карлович, врач. А с кем имею честь? Если не ошибаюсь, Евгений... уж извините не припомню, как вас по батюшке. Дядю вашего, Петра Захаровича знал, а вот...
- Николаевич, и шо? - подсказывает немного ошарашенный ночной гость.
- Да, Евгений Николаевич, вы правы, признаю. Не побеседовать нам с вами, раз уж выдался случай, было бы ошибкой. Надеюсь, спокойно, без шума побеседовать. - Антон неодобрительно кивает на все еще направленный ему в грудь револьвер.
- Почему не да? Нам есть об чем поговорить, а то этот гембель с деньгами меня, например, сильно расстроил. - Племянник покойного дяди кладет револьвер на стол, по-хозяйски распахивает дверцу одной из тумб под ореховой столешницей и, звякнув стеклом, достает початую бутылку коньяку и рюмки.
Антон
- Господин поручик, Максим Валерьянович, а я вас дожидаюсь. - Антон шагает вниз по лестнице и жмет руку юному контрразведчику.
- Меня? А по какой же надобности? Позвольте спросить. Уж не вспомнили чего?
- Нет, не вспомнил, вернее будет сказать, что у меня для вас есть новые сведения, касающиеся убийства Петра Захаровича.
- Вот как?! - Брови юноши приподнимаются, а в глазах на мгновение загорается какая-то щенячья искорка -- вот сейчас ему отдадут это пахнущий свежей ваксой ботинок, и он растерзает, разорвет его на части. - Пойдемте гм... - кивает на дверь пустующей теперь квартиры поручик. - Не на лестнице же нам говорить.
- Вы уверены? В тайнике, помимо прочего, были деньги? Много?
- Были. Шестьдесят тысяч франков. Вы позволите? - Антон достает портсигар.
- А? Да-да, конечно, - его собеседник рассеянно машет рукой.
- Евгений Николаевич поведал мне эту историю, хотя и без всяких подробностей.
- Вы что же, его пытали? С какой стати этот бандит излил вам душу?
- Знаете, Максим Валерьянович, для хирурга важнее прочего, чтобы у него в известный момент не дрогнула рука. Для иных врачей важно другое. - Антон улыбается, выдерживает паузу и, наконец, отвечает на недоуменный взгляд поручика. - Умение слушать пациента. Да-с. И в том, и в другом случае отлично помогает вот это средство, - кивок в сторону пустой коньячной бутылки, брошенной в мусорную корзину.
- Хорошо, но шестьдесят тысяч франков! Откуда?
- Я могу вам рассказать только то, о чем услышал. В январе, при французской администрации в городе объявился некий господин Розенфельд. Говорят, он живо интересовался складами военного имущества, что в Одесском порту. Трудно сказать, кого представлял этот господин, и представлял ли он вообще кого-то, кроме себя. Командование Добровольческой армии в то же время добивалось передачи складов в свое распоряжение. Однако французы, как вам известно, посчитали законной власть Украинской Директории.
Вскоре, как теперь понятно, стараниями того самого Розенфельда, в Одессу прибыл пан Стырта, уполномоченный правительства Директории. Этот пан Стырта якобы провел ревизию имущества на складах и подписал документ о том, что большая часть амуниции пришла в негодность. Каким образом Розенфельд распорядился "негодным" имуществом неизвестно, зато племянник покойного Петра Захаровича точно знал, какую сумму положил себе в карман пан Стырта. Но воспользоваться деньгами тот не успел, уполномоченный правительства Украинской Народной Республики в Киев не вернулся. Я полагаю, он остался где-то здесь, неподалеку, возможно, на дне одного из окрестных лиманов. А деньги... Теперь эти деньги ищет мой знакомый. Вот так.
- Позвольте спросить, Антон Карлович, почему этот ваш "знакомый" был с вами столь откровенен? Да и был ли он откровенен? Вы действительно уверены, что убийство -- не его рук дело?
- Максим Валерьянович, посудите сами, если бы племянник убил своего дядю, то деньги уже были бы у него, или же он был бы в курсе, что их нет и не было в тайнике в момент убийства. Зачем тогда убийце рисковать, пробираясь ночью на место преступления? Очевидно, что если Петр Захарович перепрятал франки, то сделал это за пределами своей квартиры. Глупо доставать их из надежного тайника, чтобы спрятать под периной. Разве нет?
- Допустим. Остается мой вопрос о причинах искренности.
- О, это совсем просто. Я сказал "убитому горем родственнику покойного", что у меня есть подозрения относительно того, кто мог забрать деньги. Более того, я пообещал указать на этого человека, когда смогу проверить свои предположения.
- Я надеюсь, - поручик посерьезнел лицом, - вы понимаете, что как только убийца будет найден, то его сразу же заключат под стражу, а после его судьбой займется суд. В таком случае, не будет ли ваше обещание ничтожным? Пусть это обещание, данное, несомненно, преступнику, но все же. Я, со своей стороны...
- Максим Валерьянович, мне мое положение не кажется таким уж затруднительным. Если попытаться представить себя на месте убийцы с несколькими десятками тысяч франков в кармане, станет очевидным, что преступник не стал бы сидеть на месте, он, вернее всего, уже покинул город, а то и вовсе отправился за границу. Я хочу сказать, что определить личность преступника и, собственно, поймать его -- будет две большие разницы, как тут говорят.
Поручик
- Говорите -- представить? Да как же мне представить себя на месте этого вашего ночного знакомца, или, того лучше, женщины? - в задумчивости бормочет поручик.
- Почему же вдруг женщины?
- Это так, к примеру, - смущается юноша.
- Нет, постойте, Максим Валерьянович, я, конечно, понимаю, вы на службе и, некоторым образом, охраняете тайну следствия. Однако же поверьте, у меня есть определенный опыт в подобных делах. Помню, в прошлый раз вы обмолвились о собственной версии преступления. Я, в свою очередь, ничуть не лукавил, когда говорил о своих подозрениях.
- У вас есть основания...
- Да, есть. Я вам о них расскажу. Увы, пока это только подозрения, хотя их легко проверить. Но, согласитесь, было бы полезно обсудить и ваши догадки.
- Мои догадки... Они, видите ли, такого свойства, что окажись они справедливы, может пострадать честь дамы.
- Максим Валерьянович, наши предположения, даже самые чудовищные, не могут задеть ни чьей чести, кроме нашей собственной. К тому же я готов дать вам слово в том, что от меня никто ничего не узнает.
- Хорошо, будь по вашему, но слово я с вас возьму.
Так, с чего же начать?
Поистине, воображение молодого человека смогло немало удивить Антона. Для начала юный контрразведчик предложил выглянуть в окно и указал на средних размеров деревце. "Яблоня, как видите", - прокомментировал он свое наблюдение. Дальше, словно завзятый художник карандашом, юноша принялся выстраивать композицию представляющейся ему картины преступления. Однако начал он не с центральных фигур своего полотна, а только заметил, что убийцу следует искать в доме.
Вряд ли преступник, рискуя быть застигнутым случайными свидетелями, стал бы тратить время на то, чтобы, уходя, запереть дверь снаружи. Яблоня? Да-да, именно яблоня! С ее веток отлично видны окна квартиры, в то время как, стоя на земле, разглядеть, что делается в комнатах затруднительно -- цоколь высок. Не представляю, как иначе можно выведать о тайнике в кабинете. В доме, на первом этаже, кроме Петра Захаровича, больше никого. На втором этаже одна квартира заперта и второй месяц пустует, в трех других квартирах проживаете вы, Антон Карлович, с Александрой Михайловной, Кондратий Михайлович Желябин с супругой, Анастасией Павловной, и Анна Васильевна с младшим братом Алексеем. Как раз Алексея я имею в виду. Как известно, мальчишки -- большие мастера лазить по деревьям. При том, что дерево не слишком большое, подо мной или под вами ветки непременно сломаются, а тринадцатилетнего мальчишку выдержат. Сам тайник с дерева не разглядишь, но разобраться, где именно он находится, можно.
Догадка поручика основывалась на сплетнях... пардон, на показаниях Анастасии Павловны Желябиной. Ироническая улыбка на лице собеседника не смутила юного следователя. В ответ на нее поручик заявил, что и Кондратий Михайлович подтвердил слова своей супруги в той их части, что касалась проявлений симпатии к Анне Васильевне со стороны Петра Захаровича. Таким образом, подготовив задний фон картины, художник от контрразведки решил вывести в центр основных героев своего произведения.
Анна Васильевна, наконец, уступила настойчивым ухаживаниям хозяина дома. Дальше все совсем просто -- мальчишка, брат Анны Васильевны, лезет на дерево, надо полагать, за яблоками, но вместо яблок, парнишка в соседском окне высматривает нечто совсем другое, а именно -- место, куда Петр Захарович прячет ценности. Ценности, бог бы с ними, а вот оружие мальца могло заинтересовать гораздо сильнее. Спустя еще какое-то время, так же посредством наблюдения с одной из веток молодой человек становится свидетелем постыдной, как ему кажется, сцены. Нет, не так, скорее, Лебедев-младший увиденное расценил как оскорбление и вступился за честь своей сестры. Мальчишка пробрался в квартиру хозяина дома, сперва зашел в кабинет, чтобы обзавестись оружием из тайника, а потом... Потом Петр Захарович расслышал звук сдвигаемой мебели в соседней комнате, пошел в кабинет посмотреть, что там происходит и получил две пули из револьвера.
Спрашиваете, как Алеша забрался в квартиру? Ведь любовники, уединяясь, обычно не забывают запереть дверь.
В кармане убитого была найдена связка ключей от дома. Там был ключ от входной двери, один ключ от квартиры самого Петра Захаровича, один ключ от квартиры Лебедевых и два ключа от пустующей квартиры на втором этаже. Я предположил, что замки дверей каждой квартиры в доме имеют по два ключа. Вот у вас с вашей супругой есть по ключу, верно? У Желябиных тоже два ключа, и потому на связке у домохозяина их нет. У Анны Васильевны -- только один ключ, а Захар Петрович носил с собой тоже только один ключ от своей квартиры, значит...
Рискну предположить, что у Анны Васильевны тоже есть ключ от квартиры Петра Захаровича, и этим ключом воспользовался Алексей. Конечно, вторым ключом мог воспользоваться племянник покойного, чтобы заглянуть сюда прошлой ночью, но не думаю, что таким субъектам, как он, вообще требуется ключ для того, чтобы открыть замок.
Антон
- М-мда, - Антон смотрит в чистые голубые глаза поручика. Пацаны. Еще один такой же Шерлок Холмс лежит сейчас у него в отделении. Назавтра, кстати, Сашке было обещано его навестить. Ничего, вид у того второго уже довольно бравый, гулять, правда, Мите разрешено пока только по палате, но... - Максим Валерьянович, позвольте, я все же расскажу о своих подозрениях.
- Я, собственно... - Поручик растерянно моргает, потом у него совершенно по-детски краснеют кончики ушей. Впрочем, через несколько мгновений он приходит в себя. - Да, конечно, буду рад, если моя догадка не подтвердится.
- Хорошо, давайте вернемся к вашему рассуждению о том, что убийца после совершенного преступления не стал бы задерживаться, чтобы запереть дверь снаружи. Таким образом, меня вы в подозреваемых не числите? Верно? А если все же допускаете такую возможность, то будет достаточно допросить извозчика, на котором я приехал. Касательно моей жены, - Антон благодарно улыбается в ответ укоризненный взгляд поручика. - И все же позвольте мне вас, Максим Валерьянович, заверить в ее непричастности к этому преступлению. Пока, до выяснения личности убийцы, прошу положится на мое слово.
- Антон Карлович, но...
- Позвольте, я все же продолжу. Анастасию Павловну я тоже не стал бы подозревать в содеянном. Несмотря на ее поразительную осведомленность во всех без исключения вопросах, я не представляю, откуда бы она могла узнать о сокровищах и о тайнике в квартире Петра Захаровича. А кроме всего прочего, я не могу себе представить почтенную даму, - Антон качает головой, заметив ироническое выражение на лице поручика. - Нет, нынче любого можно себе представить с револьвером в руках. А вот чтобы Анастасия Павловна забрала из тайника только деньги и не тронула драгоценности...
- Но тогда выходит, вы сами не оставляете шанса Анне Васильевне и ее брату, если принимаете мое суждение о том, что преступник не стал бы запирать дверь на улицу.
- Отчего же, не оставляю, напротив, то же самое справедливо по отношению и к юному брату Анны Васильевны. Согласитесь, вряд ли Алеша стал бы аккуратно запирать входную дверь, охваченный страстями, забежав в дом из сада.
- Понятно. Антон Карлович, значит ли это, что вы придерживаетесь того же мнения, что и господин Горышев?
- Нет, не значит.
- Тогда кого же вы подозреваете в преступлении?
- Скажите, Максим Валерьянович, а видел ли солдат, тот, которого оставил начальник патруля дожидаться прибытия следователя, как домой вернулся Кондратий Михайлович?
- Желябин? - озадаченно бормочет поручик и начинает перебирать бумаги. - Нет, здесь нет показаний м-м... только имя караульного: Анисим Куликов, рядовой девятнадцатого пехотного... Ага, вот еще сказано, что Желябина Кондратия Михайловича не было дома во время прибытия патруля на место происшествия.
- Вот и славно. Значит, если выяснится, что караульный, этот Анисим Куликов, не видел его входящим в дом...
- Но Антон Карлович! Почему вы вдруг решили, что Желябин и есть преступник?
- Скажу откровенно, никаких прямых улик у меня для вас нет, и без показаний караульного... Хотя, возможно, и мои доводы покажутся вам убедительными. Для начала, служа в конторе порта, Желябин мог что-то знать о махинациях на тамошних воинских складах. Затем следует принять во внимание тот факт, что квартиру в доме Петра Захаровича он начал снимать спустя месяц или два после исчезновения пана Стырты. Кстати, телосложением Кондратий Михайлович едва ли заметно превосходит Алешу, значит, с той самой яблони вполне мог наблюдать за окнами и обнаружить местоположение тайника. Далее, господину Желябину не было нужды беспокоится о том, заперта ли входная дверь, если он решил укрыться в доме, в пустующей квартире на втором этаже.
- Как укрыться? Разве та квартира не заперта?
- Справедливое замечание, Максим Валерьянович. Но Желябин имел возможность раздобыть ключи, то есть снять с ключей слепки - не так давно, когда Петра Захаровича пьяного привезли домой на извозчике. По моему разумению, в тот момент наш домохозяин не смог бы ни устоять на ногах, ни попасть ключом в замочную скважину. Кондратий Михайлович помог ему и в том, и в другом.
- Хорошо, м-м... - Поручик наморщил лоб. - Допустим. Ну а почему он не забрал драгоценности?
- Ох, право же, я ведь не был тому свидетелем, и Кондратий Михайлович не делился со мной своими соображениями. Мне кажется главным сейчас -- проверить, видел ли караульный господина Желябина? Если нет, то и вопросы следует задавать непосредственному участнику событий. Как вы думаете, я прав?
Саша и Антон
- Ты думаешь, так будет лучше? - Саша знает ответ. Конечно, лучше.
- Да, - просто говорит Антон. Минуту или две молчат, неторопливо бредут по аллее огненно-рыжих от сентябрьского солнца платанов. - На пароходе в Варну, а оттуда поездом в Вену.
- В редакции говорят, что к Рождеству большевиков выгонят из Москвы. - Саша не возражает мужу, но уезжать не хочется. Опять уезжать.
- Читал. Говорят, и в газетах пишут. В Москве, наверное, тоже пишут и говорят. Сейчас можно уехать, не бежать и не эвакуироваться, а спокойно уехать и забрать с собой Митю, пока его снова не отправили на позиции. Я возьмусь его убедить поехать с нами. Пока известия с фронта весьма благоприятны, это можно устроить. Уж я твоего рыцаря знаю, как только ситуация изменится и наступление захлебнется, этот "Айвенго" сам станет рваться в действующую армию.
- Хорошо, пусть будет Вена. - Саша берет Антона за руку, отпускает, делает шаг, поворачивается, будто кружась в вальсе, Антон улыбается. - Ой! - Саша останавливается. - Ты обещал рассказать, помнишь?
- Нет, не помню, что рассказать?
- Позавчера, когда за Кондратием Михайловичем пришел тот поручик. Ты мне сказал, - Саша важно сдвигает брови, - солнышко, я тебе об этом обязательно расскажу, когда все действительно закончится. Ну? Закончилось?
Антон с беззаботным видом пожимает плечами. Саша грозит ему пальцем.
- Не знаю, может статься, что и закончилось. Ох! - Сашин кулачок угодил под ребра. - Смилуйтесь, государыня! Я все скажу!
- Хорошо. Я жду вашего рассказа, сударь мой.
- Начну с того, что Петра Захаровича застрелил Желябин, потому его и пришел арестовывать знакомый тебе поручик. Целью преступника были деньги, спрятанные в кабинете хозяина дома. Петр Захарович неожиданно вернулся домой всего через четверть часа после своего ухода, скорее всего, он забыл портфель, за ним и вернулся. Дома Петр Захарович застал похитителя на месте преступления и был застрелен. И знаешь, что мне показалось странным? То, что филенка, скрывающая тайник, к прибытию следователя оказалась на своем месте, при том, что шифоньерка, за которой был укрыт тайник, сдвинута в сторону. Если бы преступник желал скрыть следы своих поисков, он бы непременно подвинул шифоньерку обратно. Это может означать только одно, то, что деньги из тайника Кондратий Михайлович забрать не успел.
- Не успел? Побоялся, что его застанут в кабинете, после стрельбы? - Саша наклоняется и подбирает желтый резной лист, еще не высохший блестящий и яркий.
- Видишь ли, тайник тот, прежний, следователь господин Горышев, вскрыл при мне, и ему пришлось повозиться, прежде чем нужная филенка в стене уступила его усилиям. Сам Горышев и забрал деньги в то время, пока капрал, сопровождавший его, искал понятых. Следователь же забрал и револьвер из тайника. Зачем? Для того, чтобы подбросить промасленную тряпицу и тем самым показать, что тайник был вскрыт до него. Однако оставить тряпку посреди комнаты он не мог, там тряпка была бы к тому времени уже замечена мною или капралом. Горышев бросил ее в мусорную корзину. Это было ошибкой. С какой стати убийца стал бы проявлять такую аккуратность? В общем, теперь все уже закончилось и, как и обещал, я все тебе рассказал.
- Все?
- Ну, почти. Еще все то же самое я рассказал племяннику Петра Захаровича. Ведь я ему обещал. И теперь, кажется, у меня осталось еще одно обещание, которое держит меня здесь. Ты же согласна ехать?
- Конечно, согласна. В Вену, на край света и куда только скажешь. Я поеду с тобой. Так, наверное, говорят героини плохих романов. Но они, эти героини, всегда оказываются правы, и плохие романы всегда заканчиваются хорошо. Я согласна. - Саша заглядывает в глаза мужа, а он, улыбнувшись, и чтобы не нарушать сюжет, целует ее в губы. - А какое обещание?
- Что? Ах, обещание. - Антон обнимает Сашу за плечи. - Я обещал моей королеве уговорить одного юного рыцаря отправиться в странствие.