Кашин Анвар : другие произведения.

  

   У старого шамана хорошо получалось говорить с духами. Он знал их язык, умел читать их знаки и надолго уходил в их деревню. Говорят, он и жену себе выбрал из той деревни, только не смог привести ее в свою хижину, так и остался с ней на обратной стороне жизни. После этого в Законе появились слова о том, что жену каждый мога должен брать из своей деревни или из деревни другого настоящего народа. Эти слова принес новый шаман, а Купота-Хема сказал их на холме Мога и они стали Законом. Все знают, что новый шаман, Оле-Икуна, не любит бывать в деревне у духов. Духи говорят непонятные слова странными голосами, и от этого сильно болит голова. А когда так болит голова, трудно сделать даже глоток из реки мудрости предков. Но если без совета умерших жизнь мога может повернуться обратной стороной, шаман бросает на раскаленную жаровню сухие листья вечерней травы из долины, и в гости под его крышу приходят духи. Хотя некоторые думают, что даже в такие дни Оле-Икуна говорит не с духами предков, а со своей женой.

     Тамони тоже иногда говорит странные слова, но голос ее чист и приятен слуху. Как Тамони стала женой шамана? Чем она ему понравилась? Этого не знает никто, и сам Оле-Икуна тоже не знает, я его спрашивал, а он так и говорит: "не знаю" и пожимает плечами. Что это значит, когда он так пожимает плечами, я не могу понять, знаю только, что Тамони так делает, наверно, и мужа своего зачем-то этому научила. Тамони, она очень странная. Я смотрю на нее и вижу тощую, сероглазую женщину с необычными, гладкими как шерсть меуки волосами цвета высохшей травы. Разве она красивая? Не знаю. Ну вот, я тоже как Оле-Икуна пожимаю плечами. Может быть, некрасивая, зато не говорит глупости, и не делает их. И шаман во всем с ней советуется.

     Хотя про один случай, когда ее слова не смогли помочь Оле-Икуне, и тому пришлось обращаться за помощью на ту сторону, я знаю.

     Тогда я еще не был вождем мога, зато был самым сильным воином в деревне и охранял ворота от зверей и врагов. А вождем был Купота-Хема, он-то мне и закричал от хижины старика Пега, чтобы я, значит, бежал к нему. Я так и сделал, побежал. Это правильно, если бы тогда я был вождем, то мог бы крикнуть сам, и Купота-Хема побежал бы ко мне, а так я к нему побежал. Посреди двора у хижины стоял вождь и две Пеговы жены. Старшая, Пахани-но, хмурая и с глазами, ищущими у своих ног, и зареванная младшая, Шума-ну. Я тогда еще подумал: "Зачем старому Пега целых две жены? Разве легко старому Пега кормить двух жен? Или он только одну кормит, старшую, а младшую не кормит, вон она какая худая". Если бы я тогда стал думать дальше, то даже не знаю, может быть, я и сам бы все понял про старика Пега, и потом ни мне, ни Оле-Икуне не пришлось бы разговаривать с духами.

     Только думать дальше мне было некогда, потому что Купота-Хема сказал встать у двери в хижину Пега и никого внутрь не пускать, пока он не вернется, а когда вернется, то пускать его и того, кого он разрешит. Я сразу понял, что случилось что-то неладное. Как только вождь ушел, я не уселся на циновку, а строго посмотрел на Пеговых жен и остался стоять у входа. Женщины еще немного потоптались у крыльца, а потом старшая принялась доваривать кашу, а младшая -- ворошить солому. Каша еще не сварилась, а во двор вернулся Купота-Хема с шаманом. Они зашли в хижину, а я стоял снаружи и слушал их разговор. Что они там внутри делали, я видеть не мог. Оле-Икуна говорит, что даже духи не могут видеть сквозь стены, вот и я ничего не видел, зато весь разговор слышал и запомнил его хорошо, потому что у умных людей, таких, как я, всегда очень хорошая память.

     Говорили они внутри хижины о том, что Пега убили. Ударили, значит, по голове дубиной и убили. У старика-то своей дубины нет. Зачем ему дубина? Не ходит он на охоту. Выходит, с собой дубину принесли и ударили. А кто ударил - непонятно. Никто не пришел и не сказал, я, мол, убил Пега. И даже никто не сказал, почему старого Пега надо было бы убить. Непонятно.

     Я слышал, как вождь и шаман ходили внутри, искали что-то, вздыхали, кашляли, а потом Купота-Хема и говорит: "Ты Оле-Икуна Закон знаешь, и ты знаешь, что завтра на холме Мога или здесь, или даже у себя в хижине я должен ударить по голове дубиной того, кто ударил старого Пега, и это будет справедливо".

     Оле-Икуна, конечно, согласился, как бы он не согласился, это же Закон, и даже шаман не может с Законом не согласиться. "Тогда, - говорит ему Купота-Хема, - найди мне того, кого я должен ударить дубиной, а иначе зачем нам такой шаман, я ударю тебя, и это тоже будет справедливо". Тут за стеной кто-то вздохнул, я догадался, что это Оле-Икуна вздохнул. Потом шаман еще раз вздохнул внутри хижины, а вождь вышел и пошел прочь. Вот я думаю, когда говорят: "пошел прочь", даже я так только что сказал, это же ничего не значит. Это не значит, что он пошел на охоту, не значит, что он пошел на холм, хотя я знаю, Купота-Хема, наверно, пошел к себе домой. Но тогда, получается, это тоже "прочь". Странно.

     А шаман не пошел ни прочь, ни к себе домой, он, когда вышел из хижины Пега, посмотрел на меня и говорит: "Ты, Кемык, постой тут и в хижину пока никого не пускай. Или хочешь, каши поешь, она вон, кажется, сварилась, а Пега есть ее уже не будет. И пусть женщины тоже поедят, кто их теперь кормить станет, нету больше старого Пега, ушел на ту сторону". Сказал это и стал думать, я говорю так потому, что сам видел, как он смотрит на жен старика и думает, а о чем думает, вслух не говорит.

     Потом... "Потом" - странное слово, потому что это "потом" случилось очень быстро, а бывает такое "потом", что и забудешь, после чего оно произошло. Быстро пришла Тамони. Она тоже принесла горшок с кашей для Оле-Икуны, только он и ее кашу есть не стал, хотя каша у Тамони особая, не такая как у других, вкусная у нее каша, я пробовал.

     О чем говорили Оле-Икуна и Тамони, я не услышал, далеко стоял. Если бы это было в лесу на охоте, а не в деревне, то, наверно, мог услышать. В лесу тихо, там никто не говорит, все только слушают, ты -- зверей, а звери -- тебя. А тут и шаман со своей женой говорил, и Пеговы жены говорили, и другие люди в деревне тоже говорили, даже дети на улице и в соседних домах говорили, а те которые не умели еще говорить -- кричали. Не слышал я, о чем Оле-Икуна и Тамони разговаривали, только не о каше они говорили, если бы о каше, тогда на нее и смотрели бы, или хотя бы кто-то один смотрел, а они друг на друга смотрели, значит, друг о друге и говорили. Любит Тамони своего мужа, а Оле-Икуна любит Тамони.

     Потом, это "потом" настало уже позже, когда шаман наговорился со своей женой, а когда наговорился, то тоже пошел прочь. В общем, не знаю я, куда он пошел, только кивнул мне, мол, стой дальше у дверей, Кемык, и пошел со двора старого... то есть мертвого Пега. Вот интересно, теперь Пега не будет больше старым? Это я тогда так подумал, и подумал, что надо будет об этом потом у шамана спросить. Не спросил, потому что забыл потом.

     Ушел, значит, Оле-Икуна, а Тамони осталась, принялась помогать младшей Шума-ну из соломы пучки вязать. Может, она и Пахани-но помогла бы, да только Пахани-но ничего полезного не делала, сидела под навесом и расчесывала волосы. Уже солнце садиться стало, когда вернулся Оле-Икуна, невеселый, даже про кашу не вспомнил. А Тамони ему обрадовалась. Я видел, что обрадовалась, хотя даже не улыбнулась, наверное, боялась помешать невеселому настроению мужа. А шаман посмотрел на жену, и настроение у него испортилось, то есть лучше настроение стало. Хотя не всегда так получается, иногда бывает, испортишь что-нибудь плохое, а оно не хорошим становится, совсем наоборот -- вовсе никуда не годным.

     Оле-Икуна погладил по волосам свою Тамони и начал с ней разговаривать. Разговаривать можно по-разному. Вот я, например, с вами разговариваю, такой разговор называется "рассказ". Еще можно кричать и ругаться, это когда спорят, а можно советоваться с мудрыми и знающими людьми или с духами предков. У Тамони нет седых волос и морщин на лице, а если бы она была духом умершей, то Оле-Икуна на ней не женился бы, потому что Закон это запрещает. Вот скажите, если я стану советоваться со своей женой, кто назовет меня мудрым? Вы не назовете, и никто не назвовет. Мне нельзя советоваться с женой. Нельзя, не потому что она глупая, а потому что я -- вождь Мога. А Оле-Икуне можно, пусть советуется с кем хочет, хоть с духами, хоть со стариками, или пусть с Тамони советуется, главное, чтобы потом сам давал правильные советы.

     На этот раз, хоть и говорили они тихо... Это я про шамана с его женой, если вы забыли. Вот. Хоть и тихо говорили, да только я все слышал, потому что теперь стоял ближе, а дети за забором устали кричать, а некоторые, наверно, даже уснули.

     - Вот убили Пега, а зачем? Почему его убили, а не другого мога? - Это Оле-Икуна так говорил. - Непонятно кто убил. Если бы тот, кто убил, убил его, потому что разозлился, я бы догадался. Заметил бы, кто злой ходит или кто боится, и догадался бы. Только Пега убили не из злости, а из хитрости, потому и непонятно кто это сделал. И никто не видел, как старика убивали. Вождь говорит, что жены старика все утро просидели перед хижиной и не увидели, как Пега убивали, а внутрь хижины они не заходили. А заходили другие, и только двое заходили. Сначала толстый Апота заходил, а потом горбун Чуп тоже заходил. Выходит, кто-то из них убил. Только они не злые и не боятся, а на хитрых они не похожи.

     - Да, я спрашивала и Пахани, и Шуму, они тоже так говорят. Еще я спросила, не было ли чего-нибудь в руках у толстого или у горбуна, когда они заходили в хижину. Ни одна, ни другая не запомнили, чтобы что-то было . Когда Чуп выходил, у него в руках острога была, потому что своей у горбуна нет, он за ней, значит, к Пегу и приходил, а у Апоты, и когда выходил ничего с собой не было, хотя должно было быть. Он, наверно, за долгом к старику приходил. Мешок зерна ему Пега должен и не отдает никак, а теперь и не отдаст.

     - Ага, не отдаст. А о чем ты спрашивала? Что Чуп с Апотой должны были старику принести? Дубины?

     - Вот видишь, ты у меня умный, а жены Пеговы сразу не догадались. А когда я у них прямо про дубины спросила, Пахани растерялась, но ничего не сказала, а Шума сказала, что не было никаких дубин. Тебя так долго не было, что мне стало грустно. А ты, наверно, обошел всю деревню, наверно, разговаривал и с Чупом, и с Апотой?

     - Да, моя нежная, и с ними говорил, и с другими, и услышал много, только главное не узнал.

     - Главное можно понять, если многое слышал. Ты у меня умный, ты поймешь. Расскажи мне, о чем ты услышал, я тебе помогу. Я у тебя тоже не такая уж глупая.

     Тут шаман обнял свою жену и что-то сказал ей на самое ухо, я не знаю что, но Тамони заулыбалась и тоже что-то прошептала мужу, а потом уперлась своими руками в его грудь, отодвинула от себя и снова попросила рассказать все, о чем он узнал.

     - Моя красивая, сначала я пошел к Апоте, тот очень рассердился на Пега за то, что старик стал мертвым, потому что мертвый Пега не отдаст ему мешок зерна. А еще я посмотрел на дубину Апоты. Хорошая у него дубина, только он давно с ней на охоту не ходил, кровь на ней совсем засохшая, старая. Но я про засохшую кровь совсем мало знаю. За половину дня, может быть, и Пегова кровь так высохла, что тоже старой стала. Я и подумал: "Спрошу, лучше, про это у охотника Тумха, он-то и про следы разные, и про засохшую кровь знает много".

     - Это правильно, что ты так подумал, и что тебе Тумха сказал?

     - Тумха не любит много говорить, он показал мне свою дубину и показал, где на ней следы старой крови, а где кровь свежая, вчерашняя. Я не понял в чем разница, по-моему, все следы одинаковые, если кровь успела засохнуть.

     - И все, больше Тумха ничего тебе не сказал?

     - Сказал. Сказал, что заберет к себе младшую Пегову жену, ну, то есть теперь Шума ему младшей женой будет. Он уже об этом и с ней, и с вождем договорился.

     - Ага, - тут Тамони сощурилась, так щурятся не тогда, когда ветер в глаза песок сыплет, так щурятся, когда не верят кому-нибудь, или когда пошутить хотят.

     - А знаешь, о чем мы с Шумой говорили, пока тебя не было, и пока вдвоем с ней солому в пучки вязали? Говорили о том же, о чем они говорили с Пахани, пока утром кашу для Пега варили. А они много разного наболтали. Только тебе скучно будет, если я все пересказывать стану, потому что на языках у них была почти вся глупость, какая есть. А про то, что их мужа убили, Пахани первая подумала, еще когда от Пега горбун Чуп с острогой вышел. Пахани так и сказала, что старый Пега никогда бы не дал Чупу свою острогу, значит, Чуп убил Пега, а острогу себе забрал. И теперь нет у них мужа, и кто кормить их будет? Кто станет рыбу и опоссумов добывать? Не понятно. Поэтому пусть Шума бежит к охотнику Тумхе, она охотнику давно нравится даже такая тощая, об этом все знают. Пусть теперь охотник ее в жены берет, глядишь, и кормить лучше будет, он опоссумов много домой приносит. Тогда и взаправду Шума красавицей станет. Как сама Пахани красивой будет.

     - Родная моя, а ты думаешь, что это была не такая же их глупость? - Шаман нахмурился, только он не на Тамони нахмурился, на нее он не мог нахмуриться, он никогда на жену не сердится. Неужели так бывает, неужели не за что? - Ты думаешь, Пахани это для того сказала, чтобы Шума к охотнику побежала?

     - Так ведь Шума и побежала и, видишь, договорилась с охотником, он-то тебе сразу сказал, что заберет Шуму к себе.

     - Да, это верно, знаешь, я и к Чупу зашел, он как раз домой вернулся и рыбу принес, говорит, хотел острогу назад Пегу отдать, а теперь не знает кому ее отдать. Спрашивал меня, по Закону ли будет, если он острогу себе оставит? Только все же Пахани и тут глупость сказала, потому что дубины у горбуна вовсе нет. Была давно, а теперь нет, сломал он ее. Теперь Чупу дубину никто не даст, все боятся, что сломает он и чужую дубину, как свою сломал.

     - Хороший мой, а я об этом и говорю. Не могли Апота с Чупом старика убить, не было у них с собой дубин. Разве только жены Пеговы за своей болтовней тех дубин не заметили. Ну, ничего, теперь болтать меньше станут, у охотника Шума точно при деле будет, а Пахани... Пахани теперь кто возьмет, не знаешь? Она ни с кем не успела договориться?

     - Ее Купота-Хема хочет забрать. Вождь мне так и сказал, что, мол, все решилось с женами старика. Старшую Пахани он себе возьмет, она вон какая славная, хорошо, видно, Пега ее кормил, потому такая красивая да гладкая. А младшую, Шуму, пусть Тумха кормит. И зачем она ему такая нужна? Но раз нравится, то пусть у Тумхи и живет. С женами теперь все ясно, не понятно, как найти того, кто Пега убил. Получается, что любой старика убить мог, и Апота с Чупом тоже могли. А жены Пеговы могли видеть, кто в их хижину с дубиной входил, только не говорят они, кто входил. Глупости болтают, а об этом не говорят. - Когда Оле-Икуна это сказал, я сразу подумал: "Разве бывает так, что человек глупости болтает, ну, глупый совсем человек, а заодно еще и хитрый?" А Тамони вроде как вопрос мой услышала, но ответила все равно мужу.

     - Так часто бывает, о глупостях и пустяках болтают, а о хитрости своей молчат.

     - Тогда мне только и останется, что на дубины посмотреть, вдруг сумею что-нибудь такое на них увидеть. - Оле-Икуна снова невеселым стал, не получилось у Тамони его плохое настроение испортить.

     - Знаешь, мне кажется, тебе и вместе с Тумхой тут не разобраться. Даже если вы соберете все дубины, какие есть в деревне, чем поможет тебе охотник? Ну, скажет он, какой след от крови свежий, а какой старый, но где кровь мога, а где кровь дикой собаки или другого зверя, об этом только духи знать могут, - сказала Тамони и погладила Оле-Икуну по руке. А он улыбнулся ей, но как-то грустно улыбнулся, так улыбаются, когда уходят, а уходить не хочется. Улыбнулся и сам тоже погладил Тамони по руке, по той, которой она его гладила.

     - Нежная моя, духи предков не живут по Закону Мога, им все равно, кто убил живого. Нет, ничего они не расскажут мне ни о следах на дубине, ни о том, кто виноват в смерти Пега. А тогда...

     - Постой, если предки не чтут Закон Мога, то у них, наверно, есть свой Закон. И разве может позволить их Закон, живым обманывать умерших? Как по-твоему, не отправится ли в деревню умерших тот, кто захочет их обмануть? Я понимаю, нельзя надеяться только на предков. Живым должны помогать живые. Позволь помочь тебе. Позволь сказать Пахани и Шуме, что ты сможешь отличить от любой другой крови кровь их мужа на дубине, если только тебе в этом помогут духи. Не сомневайся, я верю, и все мога верят в то, что ты -- великий и мудрый шаман. - Так сказала Тамони, а я подумал, что Оле-Икуна, конечно, умный, но "великим и мудрым" он станет, когда волосы его побелеют, а лицо покроется морщинами. Может быть, тогда духи не смогут противиться ему и не станут скрывать от него свои секреты, а пока... Но я ошибся.

    

     Вокруг уже долго совсем темно, а на небо вышли все звезды, какие только должны там быть. Они светились и мигали наверху, как светятся ночью глаза зверей в лесной чаще. Огненные звезды по краям углей в очаге большой хижины вождя начали гаснуть одна за другой, а сама угольная чернота подернулась дымкой золы. Вечерняя трава истаяла сладким дымом и вся без остатка превратилась в бурый пепел, а исчезающие среди камней искры, казалось, снова зажигались в темных углах просторного жилища Купоты-Хемы.

     Под красными "знаками справедливости", написанными на лице вождя, я видел нетерпение и страх. Это шаману привычно разговаривать с духами, а остальные мога боятся. Боятся встречи с жителями той стороны, боятся даже услышать их голоса. Я видел, как Купота-Хема боится, но вождь должен узнать имя того, кто убил старого Пега. Так сказано в Законе. Значит, вождь должен сидеть перед остывающей жаровней в накидке из перьев, с ожерельем из узорчатых ракушек и с амулетами из блестящих черных "слез горы" на руках, и чтобы рядом с ним лежала дубина из тяжелого "каменного" дерева. Такой Купота-Хема и сидел на циновке перед очагом.

     - Ну, Оле-Икуна, ты уже слышишь предков? Они будут говорить с тобой? - Не выдержал вождь.

     - Они будут говорить с тобой, - отозвался Оле-Икуна чужим голосом и показал на меня, а белые "знаки истины" на его лице вспыхнули и засветились светом луны, заглянувшей в дверь хижины. Я не знал, что духи захотят говорить с простым воином, пусть даже самым сильным в деревне, и на моем лице не было никаких знаков. Я должен был только стоять рядом и следить, чтобы не кончилось масло в светильниках, и не погас их свет. Мне тоже стало страшно, но я подумал, что воину нельзя показывать страх, нельзя воину бояться предков, даже тех, что умерли задолго до рождения отца моего отца. Я очень пожалел, что на моем лице нет "знаков уважения". Купота-Хема хотел что-то сказать, но не решился спорить с духами. А я поклонился шаману, ставшему "голосом духа", и решил больше не бояться, я решил, что лучше стану гордиться тем, что кто-то из мудрых умерших захотел со мной говорить.

     Видно, умершему было трудно говорить, дух умолк и только внимательно смотрел на меня глазами шамана.

     - Я обращаюсь к тебе, мога. Ты можешь слышать меня, можешь понять мои слова? Ответь мне, ты не усомнишься в мудрости предков? - Наконец спросил он меня.

     - Нет, воин не должен сомневаться, и я не сомневаюсь в твоей мудрости. - Я удивился, как ловко сложились мои слова, так, как будто "знаки уважения" все же были на моем лице.

     - Тогда слушай, - повелел мне умерший. - Мне пришлось прийти под эту крышу, для того чтобы живые узнали, кто отправил Пега к нам в деревню.

     Один мога захотел забрать себе жену другого мога, - начал предок тихим равнодушным голосом, - захотел ее забрать, потому что у нее были длинные черные волосы, круглое лицо и гладкое, щедрое тело. Но этот мога не сошел с ума от ее красоты. От ее красоты он стал хитрым. Он договорился с красавицей, которая не любила своего старого мужа, и та никому не стала рассказывать, кто приходил в хижину старика с дубиной в руках, и кто убил старого мога. Убил, пока его вторая, младшая и глупая жена бегала по своим глупым делам. Тот мога, который говорит мои слова, хотел узнать, кто убил старика Пега, и стал искать следы крови на дубинах. Он надеялся по следам крови найти убийцу. Хитрый мога услышал об этом и смыл всю кровь со своей дубины. Убивший старика сумел бы обмануть любого мога, но обмануть предков нельзя! Тот, кто хочет обмануть умерших, должен сам прийти к умершим.

     Теперь, мога, не усомнившийся в моей мудрости, узнай желание предков. - Шаман вздохнул точно так же, как тогда в хижине Пега, но это все, что он мог сделать по своей воле. Дух не обратил внимания на его вздохи и продолжил, уже громче выговаривая слова твердые, как камни на берегу. - Умершие хотят, чтобы ты стал вождем мога. Нам нет дела до вашего Закона, но мы хотим, чтобы мога, хотевший обмануть предков, был наказан. - Оле-Икуна замолчал, а я никак не ожидал такого, поэтому очень удивился. Я успел сначала удивиться, потом успел заметить, что Купота-Хема совсем не удивляется словам предков, а потом мне сразу стало некогда, и я ударил старого вождя по голове. Он даже не охнул, растянулся на полу, и к моим ногам полетела его тяжелая, аккуратно выскобленная и отмытая от крови дубина.

     Вы, наверно, думаете, что я ударил его, потому что так приказали мне духи? Нет! Он потянулся к своей дубине, а я его ударил. Купота-Хема все равно не успел бы ничего сделать, пусть я теперь и не был самым сильным воином деревни. Я стал вождем! Я должен был поступить по Закону, значит, должен был ударить убийцу старого Пега своей дубиной. И Оле-Икуна поступил по Закону как настоящий Великий и Мудрый шаман. Это предки помогли ему стать великим и мудрым, и Тамони тоже помогла...

     Зачем я вам рассказал про этот случай? А это для того, чтобы вы поняли, чем отличаются просто слова, те слова, которыми женщины говорят глупости, а мы спорим, советуемся и рассказываем истории, чем отличаются такие слова, от слов Закона. Слова, просто слова, можно понимать так или иначе, можно даже вовсе не понимать, но если ты перестаешь понимать слова Закона, то такой мога становится никому не нужен. Такого мога надо ударить дубиной, и это будет по Закону, это будет справедливо.