Кашин Анвар : другие произведения.

  

    Удивительно, за стеклами витрин... не смейтесь, пять-шесть магазинчиков в городке отыскать можно, и за стеклами их витрин до сих пор нет никаких рекламных восклицаний о распродажах. Ну и что, что Рождество. На узких, кое-как замощенных улочках не встретишь ни одного Санта-Клауса в красном кушаке, никто из прохожих так и не прибавил шагу, чтобы успеть управиться со своими делами до праздника, а в воздухе не слышно ароматов чужого парфюма, сахарной ваты и жареного арахиса. Ненавижу арахис! Здесь, в Шеврефуа, по-прежнему пахнет океаном, или если здесь - это в кафе, то табачным дымом и свежими булочками. Спасает только пронизывающий ледяной ветер, еще накануне он поднял приличную волну, так и не дав рыбакам сегодня утром выйти в море. Значит, теперь те усатые ребята, что обычно отравляют воздух в и без того прокуренном зале, сидят по домам, отдыхать у них принято только после работы. Сигареты Симона не столь отвратительны, и против их дыма у меня нет особых возражений, чем мой знакомый и пользуется. Это он первым сегодня заговорил о праздничных ароматах, всерьез утверждая, что Рождество должно пахнуть апельсинами, коньяком и жареной уткой.

    - Ну, хоть в этом согласитесь со мной, - упорствует он.

    - Если вы так хотите, могу согласиться, мне не жалко. Только это не так, мой нос не обманешь.

    - Не так? А как тогда? Софи, ваш носик - это что-то! Я не собирался его обманывать, и все же, как? - Сосед по столику отодвигает опустевшую кофейную чашку и с интересом вглядывается в мое лицо. Ему чуть за пятьдесят, но седина в коротком ежике волос едва угадывается. Кажется, он первый, с кем я успела познакомиться в Шеврефуа. Он обитает в городке уже больше двадцати лет, и небольшой отель, в котором я остановилась, тоже принадлежит Симону. Еще у него в Шеврефуа есть множество приятелей, от которых он, наверное, и перенял привычки проглатывать некоторые гласные, носить рубашки в клетку и подниматься в несусветную рань.

    - Как? - Легкомысленный взмах карандаша то ли добавляет очередной штрих к рисунку в моем блокноте, то ли отвечает любознательному собеседнику. Сморщив от очередного облачка дыма свой разрекламированный нос, продолжаю, - не знаю, никак не пахнет, или может быть чистым воздухом, знаете, как это бывает в лесу? - В ответ поклонник "голуаз" лишь улыбается, и у меня тут же возникает план. Ничего, ничего, ты у меня еще поулыбаешься... Хотя если разобраться, план никуда не годный, поселиться здесь было бы еще туда-сюда, но вставать вместе с проклятыми петухами у меня нет никакого желания , да и Симон пока не сделал мне ничего плохого.

    - Добрый день, Жозеф, - теперь Симон улыбается еще кому-то за моей спиной. Приходится обернуться. К нам вышагивает Жозеф Боригар высокий, одетый в форму, с аккуратной щеточкой усов неопределенного цвета, с лошадиным вытянутым лицом англичанина, какими их, англичан, рисуют карикатуристы. Я знаю, что он - сержант жандармерии, хотя ничего не понимаю в знаках различия, и по нашивкам на кителе могла бы с уверенностью сказать только то, что Жозеф служит не в полку королевских мушкетеров, однако что-то мушкетерское или рыцарское в нем есть.

    - Добрый день, мадемуазель, привет, Симон. - новый посетитель кафе, получается, уже третий по счету, взмахивает рукой с зажатой в ней фуражкой. Жесту не хватает энергичности и широты, а без этого сходство с приветствием, принятым среди мушкетеров, не так очевидно. Киваю, вежливо улыбаюсь, молчу тоже вежливо, меняю карандаш на новый и переворачиваю лист блокнота.

    - Присядешь? - Симон вытягивает длинную руку и придвигает поближе стул от соседнего столика.

    - Нет, спасибо, мне надо с тобой поговорить. Вы нас извините, мадемуазель Бриссон?

    - Не думаю, что мадемуазель Бриссон сможет тебя извинить, - не дает мне еще раз вежливо кивнуть Симон. Жозеф удивленно поднимает брови. - Она очень разумная и скромная девушка, но... ох, чуть не сказал, будто бы у вас есть недостаток, Софи. Еще одно ваше достоинство в том, что вы страшно любопытны. Кстати, если у вас появится жених, не поленитесь проверить какого цвета у него борода, вдруг синяя.

    - Мсье Боригар, вы все-таки присаживайтесь, - мне приходится вмешаться, - Симон задирается как мальчишка, только потому что не может сделать выбор между моим обществом и обществом своих сигарет. Готова сделать этот выбор за него, так и быть, я вас оставлю ради прогулки и свежего воздуха.

     Сержант вроде бы кивает мне в ответ и тут же вскидывает вверх подбородок.

    - Но я не просил вас уйти. Время для прогулок сейчас не самое лучшее, погода... и... дело в том, что вчера вечером произошло убийство. Вот так, - теперь жандарм поворачивается ко мне точно в профиль, - убита горничная из вашего отеля, Соланж Мерсье.

     Лицо Симона застывает, а Жозеф продолжает говорить о том, что признаков изнасилования нет, из дома убитой ничего не пропало, о том что заключение о смерти пришлось написать доктору Лабри, а ждать экспертов - только время терять.

    - В управлении, как обычно, не хватает людей, а тут еще праздник. Что делать, вспомнил даже, чему учили на курсах. Пальчики в доме могут и подождать, а с дверной ручки и кнопки звонка отпечатки снять надо было обязательно, фотографировать пришлось тоже мне. Следователь обещал приехать послезавтра, а пока неофициально попросил меня заняться этим делом. Ну, я им и занимаюсь. Девушку задушили, а перед этим ударили сзади по голове. Это я сперва так думал. На волосах убитой есть следы извести, похоже, что ее ударили затылком о стену. Доктор говорит, что смерть наступила между шестью и восемью часами вечера, но в шесть Соланж только ушла с работы. Тело нашла соседка, хотела утром выключить свет, открыла запасными ключами дверь... Кстати, ключей, принадлежавших самой убитой, ни в доме, ни в сумочке, ни в кармане ее пальто я не нашел. А знаете, где они были? В отеле. Портье обнаружил их у себя в ящике стола. Что вы на это скажете? - Вряд ли вопрос обращен ко мне, но я на всякий случай пожимаю плечами.

    - Ключи? Кх-х, - прокашлявшись, Симон оживает. - Понятия не имею откуда они там, а что тебе сказал Жак?

    - Жак утверждает, что видит их в первый раз. А ты? Нет, нет, я помню, ты не имеешь понятия. О чем-то я еще хотел спросить... Может ты сам хочешь что-то рассказать?

    - Нет, не знаю. Это очень неожиданно... Черт, что я несу! Жалко девчонку. Не знаю я, о чем рассказывать. Жозеф, давай отложим разговор, даже если это допрос, давай и его отложим. Если срочно понадоблюсь, я буду в отеле. Хорошо?

    - Да, да, иди, но за твой кофе я платить не стану, так и знай.

    Оставшись за столиком вдвоем с сержантом, мы некоторое время молчим, и в этом молчании нет никакой неловкости, по крайней мере, я ее не чувствую.

    - А меня вы отпустите как Симона или станете пытать? Да, а почему вы его отпустили? Ведь вы его в чем-то подозреваете. Нет?

    - Ни в чем я его не подозреваю, - вздыхает Жозеф, обращаясь к пустой чашке, забытой приятелем на столе. - И вас я пытать не стану, или у вас есть что рассказать?

    - Меня пытать бесполезно, я вчера весь вечер была у себя в номере, портье, скорее всего, сможет подтвердить это. Кстати, подбросить Жаку ключи мог бы любой желающий. Этот паршивец все время смотрит телевизор в холле на втором этаже. Неужели там его рабочее место? Надо было спросить у Симона. Если что, мой номер тоже на втором этаже, и незамеченной мимо Жака мне было бы не проскользнуть.

    - А сам Жак может похвастаться таким же алиби? Вы не смотрели вчера вечером телевизор вместе с ним?

    - Я не люблю футбол, можете смело арестовывать Жака.

     Жозеф вздыхает и морщится. У него нет желания острить. Наконец и до меня начинает доходить. Господи, какая я идиотка! Что с того, что я совсем не знала эту маленькую девочку с веснушками на остроносой мордашке, Соланж Мерсье. Сколько ей было, двадцать? А родители, каково им теперь? А ее парень? У нее был парень?

    - Да, его зовут Серж Мишо. - Наверное, речь о парне несчастной девушки. Я пытаюсь сообразить, о чем еще проболтался мой язык, а Жозеф удивленно смотрит на меня. - Почему вы о нем заговорили? Нет, на самом деле, понятно почему. Все правильно. Начинать надо с него, вы и рассуждаете как настоящий следователь. А моя беда в том, что всех, кого только можно заподозрить в убийстве, я слишком хорошо знаю. Я уверен, они не убивали Соланж, и что мне теперь прикажете делать?

    - Что делать? - Повторяю я за сержантом и одновременно гадаю, кто и чьи мысли подслушивает на сей раз. Еще в прошлом месяце я даже не подозревала о существовании этих людей и самого местечка под названием Шеврефуа. Со мной так бывает, от хандры и дурного настроения я вдруг срываюсь, ссорюсь с кем-нибудь из близких или хороших знакомых и уезжаю. Неважно куда, лишь бы меня оставили в покое. Уезжаю, чтобы испачкать карандашами пару блокнотов, отдохнуть от надоевших лиц и перестать думать о том, как жить дальше. Ладно, если честно, всякий раз я бегу из сумасшедшего дома. Скрываюсь от престарелого козла-патрона, и почему я не уволилась перед отъездом? Сбегаю от "талантливых" друзей. Когда на них находит "вдохновение", эти "гении" начинают мешать травку с выпивкой и превращаются в отвратительных уродов, от откровений которых хочется повеситься. Я уезжаю от зануды домовладельца и соседей с биноклями, подсматривающих в окна за такими же наблюдателями как и они сами. Я уезжаю и как будто закрываю глаза, чтобы видеть захватывающие яркие сны. Здесь, в этих снах, живут совсем другие люди, в их взглядах нет озлобленности, презрения или притворства. Здесь так, как должно быть. Так, как я бы этого хотела. К сожалению, Рождество пройдет, мне придется проснуться, и мой сумасшедший дом примет меня обратно. А может быть, вся моя жизнь - это бред и дурной сон, и просыпаюсь я только здесь? Где он, настоящий мир? Эти люди вокруг, может только они и есть на самом деле? Иногда они встречают таких вот "сонных" гостей, как я, а иногда умирают в своем настоящем мире.

    - Вот, и Симона я не могу представить себе убийцей. - Теперь в моей голове все окончательно перемешалось, а Жозеф продолжает, по-прежнему обращаясь к кофейной чашке. - Вообще, сама картина преступления выглядит дико и нелепо. Кто и зачем мог убить симпатичную девушку, никому не сделавшую ничего плохого? Я не представляю. Картина преступления... Мадемуазель Бриссон, - я вздрагиваю, мне уже стала привычной беседа жандарма с пустой посудой, и его обращение, теперь непосредственно ко мне, слишком неожиданно. - Мадемуазель Бриссон, вы же знаете толк в картинах, а как вам кажется, что тут не так? Вы же должны чувствовать, ну, как это у вас? Откуда должен падать свет, какой ракурс, я имею в виду, как посмотреть на случившееся, чтобы смерть Соланж не выглядела такой бессмысленной и неправдоподобной? - Сержант смотрит в глаза, но избегает рассматривать мое лицо, как это делал Симон, кажется, Жозеф меня чуть-чуть стесняется. Или даже не чуть-чуть.

    - Знаете, мсье Боригар, я не уверена, что знаю толк в чем-то таком, что сможет вам помочь. Мне приходится зарабатывать на хлеб профессией иллюстратора. Я не пишу "Картины" на холстах, я рисую картинки, те что печатают в книжках. А что до самих книжек, так мне никогда не нравились детективы, если я что-то и читаю, это, скорее, какие-нибудь любовные романы и прочие мелодрамы, а в них корнем всех бед и причиной преступлений могут быть лишь страсть и деньги. Если вы ждете от меня совета, то вам стоит поискать либо обиженного наследника, либо обезумевшего ревнивца. Как по-вашему, убийство девушки было умышленным, то есть я имею в виду, было ли убийство спланировано, или все произошло случайно? Ну, вы понимаете, что я хочу сказать?

    - Да, понимаю, - Жозеф целую минуту молчит, смотрит в окно на игрушечную площадь с почтой, автобусной остановкой и клумбой, покрытой засохшими бархатцами, потом словно ученик складывает перед собой руки и наконец решается, - мадемуазель Бриссон, у вас здорово получается логически рассуждать. Только я не знаю было ли преступление спланированным. Вот, смотрите, задушить девушку голыми руками, и при этом ударить ее головой о стену. Само убийство трудно принять за хладнокровно спланированное действие. С другой стороны, ключи в отель подбросили явно с какой-то целью. Я все-таки думаю, что их подбросили, иначе мы бы их так быстро не нашли. И отпечатки пальцев...

    - Вы говорите "мы не нашли", мсье Боригар?

    - Не зовите меня "мсье Боригар", а то я чувствую себя стариком, а ведь я лет на пятнадцать моложе Симона. Договорились?

    - Хорошо, от "мадемуазель" я себя не чувствую школьницей, но с меня было бы довольно и одного имени, хорошо Жозеф?

    - Хорошо коллега, - жандарм впервые осмеливается улыбнуться мне краешком рта.- Так вы поможете мне с этим делом, Софи?

    - Я..? - Нет, отказаться мне не по силам. Симон прав, если что меня и погубит, так это любопытство. А говорят еще, что, мол, это женщины играют мужчинами, как хотят.

   

          * * *

   

     Мысль открыть частное детективное агентство, у меня так и не появилась, и все благодаря Жозефу. Найти себе в Париже такого помощника, который бы столько же знал о жителях пусть даже одного только нашего квартала, невозможно. Если бы все же такая мысль родилась в моей, как некоторые считают, ветреной голове, боюсь, мне пришлось бы каждый раз нанимать по несколько дюжин шпиков для слежки за родственниками, друзьями и случайными знакомыми каждого из моих гипотетических клиентов. Сегодня, слава богу, ни выслеживать, ни допрашивать никого не пришлось, мое любопытство, пусть не профессиональное, а всего лишь любительское, и так было удовлетворено от и до.

     Будучи в семье старшей дочерью, Соланж Мерсье вот уже два года жила отдельно от родителей и своих многочисленных сестер. Сплетни о том, что, несмотря на разницу лет, у нее могли быть какие-то отношения с хозяином отеля, в котором она работала, Жозеф не считал такими уж досужими домыслами. Однако, в последнее время Соланж явно отдавала предпочтение другому, а по мнению жандарма, не в привычках Симона было продолжать волочиться за девчонкой, когда у той появлялся более удачливый ухажер.

     Серж Мишо, новый избранник девушки, переехал в Шеврефуа в прошлом году, когда умер его дед, Жером Мишо. В свое время, еще до рождения внука, старик Мишо разругался с дочерью Этель и то ли выгнал ее из дома, то ли та сбежала сама, уехала в Руайян, вышла замуж и родила сына. Все это произошло очень стремительно, не говоря уж о том, что слишком давно, и куда потом делся муж Этель, погиб или просто бросил свою жену с маленьким ребенком на руках, Жозеф не знал. Теперь же Серж, выросший в рослого симпатичного парня, жил в доме своей бабки и лишь иногда уезжал проведывать мать.

     Еще один молодой человек, Жак, вряд ли имел виды на малышку Соланж, и все же, вы бы, например, дали хоть что-нибудь на отсечение за то, что между парнем и девушкой ничего нет, особенно когда они работают вместе? Опять же ключи, найденные в столе незадачливого портье, если даже их туда подкинули, то что-то злоумышленник при этом имел в виду. Ко всему, против служащего отеля у сержанта имелась еще одна маленькая улика. Улика была совсем крохотной, как та царапина на щеке Жака. Сам-то Жак утверждал, что порезался, когда брился утром, но и мне, и вам, и любому сыщику легко вообразить, как несчастная жертва перед смертью пытается дотянуться ногтями до лица своего убийцы. Так что вопрос Жозефа об алиби портье был отнюдь не праздным.

     И все-таки самые серьезные подозрения вызывал Мишо. Сначала эти подозрения он заслужил тем, что сегодня рано утром уехал из Шеврефуа, потом от его бабки вездесущий сержант узнал, что Серж и так собирался ехать к матери на Рождество, но опоздал на вечерний автобус, потому отправился только утром. Дальше - больше, выяснилось, что молодого человека видели возле дома девушки вчера между семью и половиной восьмого вечера. Но и это было еще не все. Дотошный жандарм еще и в комнате Сержа снял несколько отпечатков пальцев, и не стал очень удивляться, когда нашел один из них очень похожим, на отпечаток с кнопки дверного звонка Соланж. Да, конечно, о совпадении или несовпадении отпечатков лучше было бы высказаться экспертам, но и то что смог рассмотреть в увеличительное стекло Жозеф, было больше, чем царапина на щеке Жака, видимая невооруженным взглядом.

     Чтобы попытаться покончить с дактилоскопией, так, кажется, называют науку о следах жирных пальцев, стоит сказать, что на ручке двери нашлась лишь пара слегка смазанных отпечатков, принадлежащих самой убитой девушке. Обнаружившая труп соседка божилась, что не касалась ручки вовсе, учитывая, что дверь открывается вовнутрь, в это можно было поверить, но, вообще-то, почти полное отсутствие следов выглядело немного странным, обычно ручки бывают "захватаны" гораздо сильнее.

     Так, что еще? Еще отец Соланж после первого же вопроса чуть не выставил сержанта за дверь, а от матери, улучив момент, Жозеф все же узнал, что ей-то Серж как раз нравился, и что парень успел сделать ее дочке настоящее предложение. И это "еще" было не последним. Мне "посчастливилось" узнать, что подруга Соланж, Мелани, уехала в Бордо и работает там официанткой в ресторане, мадам Туржон, соседка задушенной девушки, три раза была замужем, а доктор Лабри.... Я совершенно запуталась в именах родственников и знакомых Соланж, и знакомых их знакомых, которые приходятся родственниками...

    - Так вы думаете, убийца мог быть в перчатках? - А что, я считаю свой вопрос очень полезным, по крайней мере, он позволяет моей голове не взорваться от избытка фактов.

    - Хм, не уверен, - Жозеф бросает взгляд на свои ладони, обнаруживает на левой чернильное пятно и смущенно прячет его в кулак. - Разве только вас я и видел в перчатках, и мне их положено носить с формой. В Шеврефуа мало кто ходит в перчатках, чтобы сберечь от холода руки, люди предпочитают карманы. Вы считаете, это имеет значение? Дверную ручку могли протереть и носовым платком. Уверяю вас, с носовыми платками в наших краях совсем не так плохо, как с перчатками.

    - Допустим, с носовыми платками все в порядке, тогда позвольте задать другой вопрос. Вы не собираетесь отправиться в Руайян, поговорить с Сержем Мишо? Пока ваше расследование не слишком последовательно, или даже несправедливо, двух подозреваемых вы допросили... по крайней мере, попытались это сделать, а третьего - нет. Когда вы говорите отходит вечерний автобус?

    - В половину седьмого. У меня есть служебная машина, но я не поеду в Руайян, знаете, пусть этим занимается следователь. Я не верю, в то что Серж мог такое сделать. Наверное, стоило хотя бы позвонить, сообщить ему о случившемся, но в справочнике в Руайяне я не нашел никакой Этель Мишо, видимо, у нее дома нет телефона.

    - Значит, мы вернулись к тому, с чего начинали? У вас нет подозреваемых. В Шеврефуа, кого ни возьми, все свои, и случайных людей здесь не бывает. - Мне не нравится слово "бормотать", и я вовсе не бормочу, а говорю пусть тихо, но очень даже отчетливо. - А скажите, откуда можно позвонить "случайному" человеку, я знаю есть таксофон в отеле, должен быть на почте, и все?

    - Еще есть в аптеке. А какое отношение...

    - Пока не знаю, может быть никакого. - Вот сейчас возьму и прикрою глаза. Интересно, мой собеседник перестанет дышать, чтобы не спугнуть истинную картину убийства, якобы возникающую передо мной? - Жозеф, а вы могли бы попробовать отыскать для меня еще несколько отпечатков пальцев? Обещаю, если только я окажусь права, то это и будут пальцы убийцы. - Фу, надо же было так выразиться! С другой стороны, я предупреждала, что мелодрамы мне больше по вкусу.

   

          * * *

   

     Симона в отеле мы не застаем, но уличить в обмане его сложно. Он говорил: "если я срочно буду нужен". Ни мне, ни сержанту он "не нужен срочно" или "срочно не нужен", неважно. Нам "с головой" хватает и общения с Жаком.

   - Нет, нет, мсье Боригар, ни вчера, ни сегодня к автомату никто даже не подходил. Если честно, я не помню, чтобы таксофоном пользовались на этой неделе. Я? Я звоню по тому телефону, что в кабинете у хозяина, он мне разрешает. - Жак суетится и наполняет окружающее пространство тревогой. Как всегда, среди уймы необходимых вещей, счетчика Гейгера в моей сумочке нет, или чем еще можно измерить пульсирующую эманацию, исходящую от скуластого, темнолицего портье. Не удивлюсь, если необходимые приборы окажутся в распахнутом на диване саквояже жандарма. Из своего аксессуара совершенно докторского вида, Жозеф достает коробочки и футлярчики.

   - Мадемуазель Бриссон, - сержант не решается обратиться ко мне по имени при постороннем, да еще и подозреваемом лице, - если только телефонную трубку не протерли платком, на ней можно собрать целую коллекцию отпечатков, а если звонивший был в перчатках...

   - А не хотите трубку оставить на десерт? - Я ободряюще улыбаюсь стеснительному жандарму.

   - И что вы предлагаете?

   - Вот, смотрите - телефонный справочник. Не пугайтесь, я вовсе не настаиваю на исследовании каждой страницы. Откройте на букве "т", "такси". Мне почему-то думается, что версия с перчатками была правильной, и если так, то только тут у нас... то есть у вас, и появляется какой-то шанс. Вы пробовали листать книгу в перчатках? Это страшно неудобно.

    Мне только кажется, или после этих слов выключается звук? Нет, показалось, листы телефонной книги тихонько шуршат, а коробочка с пудрой темной, годной разве только для африканцев, открывается, скрипнув резьбой. Я думала, что сержант примется орудовать кисточкой как заправский живописец, но он лишь насыпает горсточку порошка на страницу и принимается осторожно покачивать толстую тетрадку справочника. Я ловлю себя на том, что не дышу уже целую минуту, а Жак за своей стойкой, похоже, и вовсе умер. Наконец, схлынув, крошечная пыльная волна оставляет на строчках небольшой отчетливый след, и на прозрачную пленку похожую на обычный скотч, а может это и есть только скотч, ложатся тонкие черточки, сплетенные в затейливый узор. Жозеф смешно шевелит губами, читает строчку над отпечатком.

   - Нет, если это женская рука, - я, слегка смущенно, демонстрирую ноготь своего указательного пальца, уже две недели незнающий маникюра, - следует читать на строчку выше. Вот здесь: "Такси Лавайе, Руайян, 28-56".

   

          * * *

   

    Мне не пришлось трястись до Нанта на старом, тяжко страдающим от своих механических болезней автобусе. Жозеф подвез меня до самого вокзала и помог донести чемодан, а теперь стоит на платформе и смотрит на меня через стекло, а я улыбаюсь ему в ответ, сидя на краешке кресла. О чем я думаю глядя на провожающего меня человека в черной форменной накидке? Трудно сказать, как перед сном мысли цепляются одна за другую и сворачиваются в казалось бы ничего не значащую картинку похожую на тот отпечаток пальца в телефонном справочнике.

     Двадцать два года назад для ссоры с отцом у Этель Мишо должна была иметься серьезная причина. В любом романе, какой ни возьми, этой причиной стал бы молодой человек, зашедший слишком далеко в своих ухаживаниях. В случае с Этель, дальше было зайти уже некуда, ей пришлось уехать, а Симон, как никто другой, подходил на роль "причины" ее отъезда. Знал ли Симон о своем отцовстве? Сомневаюсь. Во время нашего последнего разговора выглядел он, что называется, пораженным до глубины души. Тут я опять не виновата, в романах так и пишут: "пораженным до глубины души". Казалось бы, все давно улеглось, но для Этель, была невыносима сама мысль, о том что ее сын хочет взять в жены девицу, путавшуюся с Симоном. Откуда я это взяла? Ну, если парня зовут Сержем Мишо, а его деда... не помню как, но тоже Мишо, это очевидно. Историю о замужестве, как обычно в таких случаях бывает, Этель выдумала. Вернуть себе после развода девичью фамилию она бы могла без труда, а вот поменять фамилию мальчика... Потом, конечно, ключи. Ключи были подброшены в отель совсем не Жаку, трудно представить Симона в образе ревнивого мавра, но это Жозефу трудно, а следователь из округа мог запросто ухватиться за такую версию. И важно, что эта версия для Этель была самой предпочтительной. С перчатками мне тоже было все более или менее понятно. Несмотря на всеобщее избирательное право, на умопомрачительный прогресс общественного сознания и на победу в войне полов, женщины все еще не подвержены привычке держать руки в карманах. Хотя все это мелочи и подробности, главной для меня была уверенность Жозефа, в том что в Шеврефуа на такое убийство никто не способен. Значит, нужно было искать кого-то чужого, но не настолько чужого, чтобы у него не нашлось мотива для преступления. Отсюда и подозрения, падающие на давно забытую любовницу Симона.

    На автобус Этель опоздала. Дождаться утра на улице, зимой, в такую погоду, было бы непросто и даже опасно для жизни и здоровья. Нужно было как-то выбираться. Незнакомый автомобиль вряд ли мог остаться в городке незамеченным, если только это не машина такси.

    Я гляжу на пассажиров, садящихся в мой поезд, на проводника, на служащих вокзала и на разных прочих типов, снующих по платформе по своим делам. Жозеф стоит всего в нескольких шагах и рассматривает мое лицо в окне вагона. Прохожих довольно много, их фигуры то и дело заслоняют меня от взгляда высокого жандарма. А через четыре часа я буду уже в Париже. Вы представляете сколько там людей, и все они тотчас примутся заслонять от меня маленький Шеврефуа и его жителей.