Когда меж призрачным и сущим
вдруг размыкается граница,
и в неизведанные кущи
душа покойника стремится,
меня кидают в дрожь их лица,
и взгляд их долгий, власть имущий. 

Он полон странным, тайным гладом
через опущенные вежды.
С родней стоишь вокруг окладом,
как сто веков стояли прежде, -
и зришь, как твой отец в надежде
глядит во тьму, и дышит хладом.

Знакомство с первыми азами
всепожирающего зоба
покойник выразит глазами,
теснимый белой ложей гроба.
И он, и ты, - у грани оба.
Но ты - пред ней, а он - в Сезаме.

Уже отравлен в этом яде,
ты понимаешь, - после смерти
твои земные мысли-6л*ди
в геенну так же стащат черти,
а на лице, как на мольберте,
напишут тайное во взгляде. 

Еще прозреньем пожираем,
что мертвецу увидеть можно, -
нет ничего, что звали Раем,
и то, что всё при жизни - ложно,
и что святое все - безбожно,
и Храм души, увы, сгораем...