Когда в блистательном семействе 
Родился мальчик, наконец,
счастливый лорд, его отец,
дал волю чувству в странном действе.

Накрыли стол, - от стен дворца
ко всем пределам и границам,
чтоб у крестьян по пьяным лицам
гуляла радость без конца.

Сын подрастал с печатью Бога.
Во всех делах отчаян был:
его неукротимый пыл 
всех озадачивал немного.

Женился рано, - как отец.
Был дамой сердца очарован
в один из светских вечеров он, 
и сразу -  таинство колец.

Но в тот же день,  -  во сне ли, въяве, -
ему был подан свыше знак:
"Ты избран небом, ты инак, -
Один во всей людской канаве".

Едва забрезжился рассвет, 
Коня он верного седлает.
Пес понимает все, - не лает, 
и вот наследника уж нет!

Но что его предназначенье?
Кому-то вечная судьба -
вокруг да около ходьба, 
ему же - вечное мученье:

"Тебе дается благодать! -
распорядилось громом небо. -
Ты смысла жизни быль и небыль
однажды сможешь отгадать"

Он прежде кинулся в науки,
и без конца в тиши ночей
листал страницы, книгочей, 
и множил просвещенья муки.

Затем отринул книжный хлам,- 
решил постранствовать по миру, 
но лишь познал судьбы сатиру, 
и странный вой тибетских лам.

Пути к себе перебирая, 
стал жить отшельником в глуши, - 
полвека бунт его души
вел одержимого до края.

А ныне, будто на убой, 
влачит он тлен в свои пределы:
пусты глазницы, космы - белы, 
тень еле тащит за собой.

В последней силе все же взвился,
и обратился к небесам:
"Ты хоть доволен, Боже, сам
Как ты рабом распорядился?

Я бросил дом, тебя любя.
Рабы не могут ведь иначе,
но раб восстал! И это значит, -
я проклинаю, Бог, тебя!

Я по Писанию и Ведам
учил себя летать без крыл,
но смысла жизни не открыл, 
ибо не может быть  он ведом!"

Вот подошел уже к дворцу.
Рука легла на вязь ограды.
"Навряд ли мне тут будут рады,
как в детстве рад я был отцу..."

И вдруг раздался, -  остро, тяжко, -
знакомый голос из окна:
жена - белее полотна, 
из рук скользнула бледно чашка.

А он с нескладностью шеста
упал ничком под это скерцо,
и точно знал, - ударов сердца
ему осталось меньше ста.

Как в блике мутного зерцала
увидел он глаза жены.
В них крик и свет обнажены:
"Вернулся... Господи... я знала..."

Она его коснулась рук,
потом к груди своей прижала,
и боль ушла, сломала жало:
он вдруг избавился от мук.

Гордыни лопнула короста,
и, подводя себе итог, 
он лучше выдумать не мог:
"Нашел...   о, Боже...  как все просто..."